Фенимор Купер
«Землемер (The Chainbearer). 5 часть.»

"Землемер (The Chainbearer). 5 часть."

- Я не буду отвечать на такие вопросы, потому что я только бедный землемер, который не имеет права подавать своего голоса. Моя обязанность размежевывать земли. Но вот единственный сын генерала Литтлпэджа, он имеет полномочия...

- Разорить нас! - прервал Мильакр с досадой, не соответствующей миролюбивому расположению его духа до настоящей минуты. - Нет! Мильакр скорее согласится видеть свою прогалину покрытой гремучими змеями, чем страдать от одного уполномоченного!..

- Успокойся, он не такой, каким ты его представляешь. Это храбрый молодой человек, который сражался, как и я, за отечество.

- Прекрасно! Если он так сильно любит отечество, то зачем он хочет обидеть земляков. Если отец его и он истинные друзья справедливости, пусть они не претендуют на земли, которые им не нужны.

- Ты что-то умерен, Мильакр. Почему не сказать, что человек имеет право на все, чего ему не хватает? Если для тебя свобода значит забрать земли у других, то почему ты не простираешь прав независимого человека на кошелек его ближнего, что присвоить намного легче...

Не следует делать дело наполовину.

- Ты уже зашел далеко; деньги зарабатываются самим человеком, и он может сохранить их, ни у кого не спрашивая, но земля для всех необходима: любой имеет на нее право.

- Но при помощи денег покупают земли, и присвоить деньги - не значит ли приобрести средство приобрести и сами земли? Нет, Мильакр, ты несправедливо рассуждаешь. По-моему, забрать золото простительнее, чем присвоить чужие земли. Золото из одного кошелька переходит безнаказанно в другой, между тем как землю нельзя перенести с одного места на другое. Она остается там, где она находится. А кто не любит, скажи откровенно, Мильакр, свои родные леса, поля и скалы, кто отдаст их похитителям, особенно если эта собственность давно принадлежит фамилии владельца?

- Кто хочет быть моим другом, тот не должен говорить худого о скваттерах! - сказал Мильакр, лоб которого еще больше покрылся морщинами. Видно было, что скваттер начинал терять терпение. - Все, что мы говорили до этих пор, - продолжал он, - было только пустословие, пора приступать к делу. Вот что я хочу: чтобы меня оставили на этом месте, чтобы я мог быть хозяином срубленных нами деревьев, не отдавая никому отчета. За постройки, которые мы построили, я заплачу, сколько следует.

- Мордаунт, это предложение относится к вам. Моя же обязанность замерить вырубленное место, и я это обязательно сделаю.

- Вымерять! - закричал Тоби с угрожающим видом. - Нет, землемер! Не найдется ни одного человека, который бы решился прийти сюда с цепью.

- Ошибаешься, любезный, этот человек найдется, его зовут Эндрю Койеманс, или, если угодно, землемер. И поверь, ничто меня не остановит, чтобы выполнить свою обязанность.

Лицо Мильакра омрачилось еще больше. Но он себя сдерживал.

- Оставь нас, Тоби, - сказал он, - мы решим это дело между собой. Года охладили нашу кровь, и мы можем говорить спокойно. Я понимаю, землемер, что ты хочешь сделать с прогалиной, - всю ее измерить. Впрочем, вымеряйте ее сколько вам будет угодно, только оставьте меня хозяином здесь. Это мне принесет еще пользу для будущих моих построек. Но что же вы ответите мне на мое предложение?

- Вот что отвечу, - сказал я, вмешиваясь в разговор, (до этих пор я не принимал в нем участия, чтобы дать возможность успеть Франку Мальбону к нам на выручку). - Несмотря на все желание принести вам пользу, я должен сказать, что не принимаю ваших условий. И если бы я вынужден был насильно на них согласиться, то, получив свободу, признал бы их не правомочными.

- Каково! - закричал скваттер. - Так знайте же, что я не хочу слышать о ваших законах и не намерен жить по ним. Послушайте, землемер, - прибавил он с раздражением, - я не могу говорить о наших делах с этим молодым горожанином. Он жил постоянно в городе, у него свои правила, свой язык, которого я не понимаю.

Ты же житель лесов; подадим друг другу руки и заключим союз, ведь наши владения всегда находились рядом. Согласен ли ты помогать мне?

- Во всем, что только справедливо.

- Итак, по рукам. Вот что я хочу предложить тебе.

Мой сын Зефан ищет себе жену, а мои дети, как вам известно, намного превышают все надежды отца... Скажи, где найти в нашей стороне лучше их? У тебя есть племянница, Урсула Мальбон, которая сейчас с нами.

Говорят, что Зефан и Урсула созданы друг для друга. Они друг Друга знают и не в первый раз видятся, а это значит, что они близко знакомы для того, чтобы вступить в брак.

Я пошлю за судьей, и как только он придет, мы, не теряя времени, поженим молодых людей. После этого нам уже не трудно будет согласиться с генералом, тем более что вы с ним хорошие друзья. Тогда, может быть, я пойду на некоторые уступки. Я думаю, ты согласен принять мое предложение, которое для нас всех будет залогом мира?

Я ясно видел, что сначала землемер, и даже сама Урсула, которая предчувствовала планы старого скваттера, не поняли, что хотел сказать этим Мильакр. Но когда скваттер сказал о немедленном вступлении в брак, когда он предложил послать за судьей, тогда только истина разговора полностью открылась перед нами. Отступить или отделаться пустыми обещаниями не было никакой возможности. Нужно было идти напролом. Вскоре вместо удивления, которое выразилось на лице землемера, появилось выражение уязвленной гордости. Одна мысль видеть Урсулу замужем за таким существом, как Зефан, отдать ее в семейство скваттеров - возмутила его душу.

Между тем, Мильакр считал свое предложение как нельзя более естественным. Люди, подобные ему, только по кошельку различают людей. Для них образование, ум, душевные качества - одни пустые слова, на которые не следует обращать внимания.

- Я начинаю вас понимать, Мильакр, - сказал Эндрю, поднимаясь со стула и заслоняя собой молодую девушку. - Вы имеете дерзость говорить мне, чтобы я выдал замуж Урсулу за вашего сына и этим поступком выхлопотал для вас у генерала Литтлпэджа и полковника Фоллока разрешение продолжать ваше воровство...

- Берегись, старик! Не говори так.

- Если ты хочешь, я могу сказать иначе: благодарю за честь, сделанную мне и Урсуле, но повторяю еще раз, что никогда моя племянница не будет женой твоего сына.

- Почему ты не позволишь молодой девушке ответить самой? - закричал Мильакр прерывающимся от бешенства голосом. - Зефан не из числа тех, которых можно презирать. Я горжусь им, я его отец...

- Зефан примерный сын, - прибавила Пруденс в порыве материнской гордости. - Не знаю, какая бы девушка не согласилась отдать ему свою руку.

- Хвалите ваш товар, как вам будет угодно, если это вам доставляет удовольствие, - ответил спокойно землемер, - вы вправе это делать, но я никогда не изменю своего решения. Никогда это бедное дитя не выйдет за сына Мильакра, скваттера; будущий ее муж должен быть образованным, с высокими и душевными качествами, и характеры у них должны быть похожими.

Между присутствующими послышался ропот. Но эти голоса перекрылись звонким голосом Мильакра.

- Берегись, землемер, - закричал он, - повторяю еще раз: любое терпение может лопнуть.

- Я не имею никакой в тебе нужды, Мильакр, и ни в ком из твоих сыновей, - ответил тихо Эндрю, обняв Урсулу, которая смело посмотрела на толпу и таким поведением поощряла своего дядю. - Посторонитесь, я вам приказываю, не смейте останавливать брата, который спасает дочь своей сестры... Назад, говорю я вам, потому что я не хочу больше оставаться здесь. Через час или два, несчастный, ты поймешь всю цену своего низкого поведения и будешь жалеть, что не поступил, как подобает честному человеку.

Тут шум усилился до того, что невозможно было понять ни одного сказанного слова. Мильакр ревел, как разъяренный волк, выкрикивая проклятия и ругательства. Молодые скваттеры подражали ему. Они столпились около двери, к которой медленно подходил землемер.

Вдруг посреди этой неразберихи раздался выстрел, и Эндрю Койеманс, раненный, упал на пол.

Глава XXVI

Ночные тени! Разлейте на всю природу свой непроницаемый мрак! Приближается смерть., почтите ее. - внушите печальные думы, боязливый страх - этих двух стражей могилы.

Маллет

По закону природы излишек страсти всегда успокаивает сердце. Человек поддается бешенству только до тех пор, пока следствие его - преступление не откроет глаза виновному и не вернет его на истинный путь, и это совершенное преступление останавливает руку, охлаждает чувства и возбуждает совесть. То же произошло и со скваттерами. Глубокое молчание наступило вместо прежнего шума, так что можно было слышать прерывистое дыхание Урсулы, которая в оцепенении, как бы пораженная громом, стояла возле тела своего дяди. Все молчали, никто не пытался выйти, все были неподвижны, как статуи. Трудно было понять, кто стрелял в землемера.

Сначала мои подозрения упали на Тоби, от которого можно было ожидать подобного поступка. Но потом я подумал на Мильакра, что показалось более верным.

Впрочем, это были только одни догадки. Сказать правду могли только одни скваттеры, но они не могли изменить себе. Они решили или вместе спастись, или вместе погибнуть.

Едва я пришел в себя, моим первым движением было схватить Урсулу на руки и бежать с ней. Это я успел бы сделать, потому что все были поражены случившимся и не обратили бы на нас внимания. Но Урсула не хотела и думать о бегстве в подобную минуту.

Вырвавшись из моих объятий, она упала на колени возле своего дяди.

- Он еще дышит! - сказала она прерывистым голосом. - Благодарю тебя. Боже, он еще дышит! Рана может быть не очень опасная, если только не медлить и оказать помощь.

Тут Урсула показала всю энергию своего характера.

Быстро поднявшись, она подошла к скваттерам, которые молча смотрели на землемера. Впереди их стоял Мильакр - мрачный и как будто волнуемый тревожными чувствами.

- Неужели никто из вас мне не поможет спасти того, кто был для меня вторым отцом?.. Неужели вы все одинаково жестоки и нечувствительны? - спросила Урсула с жаром, который будто передался в сердца окружающих молодую девушку, потому что они все стали внимательно и участливо слушать ее.

- Помогите мне, - продолжала она, - поднять его и перенести на кровать, где майор Литтлпэдж осмотрит рану. Вы не откажете мне, Мильакр, в этой просьбе; вспомните, что и с вами случалось такое или, по крайней мере, может случиться."

Зефан подошел к ней первый, и, с его помощью, а также Урсулы и Лавинии, мы положили землемера на кровать Пруденс, стоявшую в главной комнате.

Скваттеры, посоветовавшись между собой, вскоре скрылись один за другим, и в доме остались только Мильакр, его жена и Лавиния. Лавиния помогала Урсуле привести в чувство несчастного землемера; что же касается самого скваттера, то он сел в углу возле огня, между тем как Пруденс заняла место в другом - противоположном.

Мильакр, казалось, взвешивал свое преступление и то наказание, какому он может подвергнуться. Несмотря, однако на то, он полностью собой владел и искусно скрывал чувства, обуревавшие его душу.

Но Пруденс не могла себя сдерживать, она бесконечно вздрагивала, таким образом, было видно неспокойное ее состояние. Я уже насмотрелся на раны во время моей военной жизни и мог по первому взгляду определить, смертельны ли они или нет. Тут нечего было и сомневаться: рана землемера несомненно была смертельной. Пуля прошла насквозь.

Через несколько минут моего старого друга привели в чувство.

- Благодарю, Мордаунт, благодарю за все ваши заботы, - сказал он. - Скваттеры ранили меня, но я их прощаю. Они грубые, они эгоисты, а я их задел за живое.

Но как перенести хладнокровно оскорбление, нанесенное Урсуле?

Так как Зефан был рядом в этой комнате, то я решил переменить тему разговора и спросил землемера, как он чувствует себя.

- Худо, Мордаунт, смерть недалека, - ответил он твердым голосом. - Пуля прошла насквозь.., моя жизнь пришла к концу... Но что же?., ведь я пожил достаточно, разве шутка семьдесят лет?., я готов пуститься в дорогу, как только будет мне ведено свыше. Но вот о чем я сожалею, мой друг, что я не закончил своего межевания... не заплатил полностью генералу за все, что он для меня сделал...

- Не говорите об этом, Эндрю. Вы знаете, что мой отец готов был бы пожертвовать лучшим своим имением, чтобы только видеть вас снова здоровым.

- Верю вам, мой друг, верю, тем более, что генерал всегда был привязан ко мне. Мордаунт, я хочу вам сообщить тайну, которую я до сих пор не открывал никому, потому что ваш отец хотел, чтобы я забыл это навсегда.

- Вы устали, добрый Эндрю, лучше поспите, а тайну эту оставьте на другое время.

- Нет, нет, майор, я чувствую, что моя рана смертельная и что мне недолго осталось жить. Пока есть время, я буду говорить. Итак, слушайте... Вы знаете, что я никогда не знал математику, а почему именно? Этого я сам не понимаю, тем более, что мой дедушка был отличный математик... Но как бы там ни было, я не был посвящен в таинства этой науки и не мог бы занимать места капитана, если бы мне не помог ваш батюшка. Он делал за меня все расчеты, писал за меня, и на протяжении всей кампании не открывал никому, что выполняет мои обязанности за меня... Между тем все мне удивлялись, все хвалили, чего я и не заслуживал, и единственно кому я был обязан - генералу Литтлпэджу... Да!

Скажите ему, что я до последней минуты вспоминал о его благородстве.

- Я сделаю все, что вам угодно, но только, ради Бога, отдохните немного.

- Если вы этого хотите - я согласен, на несколько минут я войду в себя, потому что знаю, что мне осталось несколько часов жить.

Тяжело было слушать человека, который с такой уверенностью говорил о близкой смерти. Голова у меня кружилась и сердце замирало в груди. Я чувствовал необходимость подышать свежим воздухом.

Выйдя из дома, я осмотрелся вокруг. Недалеко от двери стояли три молодых скваттера и шептались между собой. Очевидно, они наблюдали за всем, что происходило в доме. Однако никто из них не заговорил со мной, и я уже подумал, что совершенное преступление рассеяло все их враждебные помыслы и что я могу поступать, как найду нужным. Вдруг я почувствовал, что кто-то схватил меня за руку. Я отступил и увидел Лавинию, которая притаилась около двери.

- Не отходите далеко от дома, - прошептала она мне на ухо. - Злой дух овладел сегодня Тоби, и он поклялся убить вас и Урсулу. "Могила не говорит", сказал он. Я никогда еще не видела его таким взбешенным, как сегодня, хоть он часто выходит из себя.

Сказав эти слова, молодая девушка убежала в дом, и я снова увидел ее возле Урсулы.

Ночь была темная, на расстоянии двадцати шагов нельзя было различить никаких предметов. Если бы я хотел убежать, то мне не трудно было бы проскользнуть вдоль стены и, пользуясь мраком ночи, обмануть бдительность молодых скваттеров. Но эта мысль не приходила мне в голову... Я никогда бы не решился оставить Урсулу, а тем более землемера в последние минуты его жизни.

Между тем, скваттеры, казалось, подозревали меня, потому что закричали мне, когда я немного удалился в сторону, чтобы я не смел отходить от дома дальше двадцати шагов. Со своей стороны, я успокоил их, что не думаю бежать и что вся цель моей прогулки - подышать свежим воздухом.

Мои объяснения полностью удовлетворили их.

Каждый раз, проходя около дома, я заглядывал в полуоткрытую дверь и наблюдал за Урсулой. Она сидела у изголовья дяди, молчаливая и неподвижная, как ангел смерти, пришедший принять душу праведника.

Я уже сделал около восьми кругов вокруг дома, а в девятый раз, подходя к концу заветных двадцати шагов, я вдруг услышал недалеко от себя легкое шипение.

Передо мной возвышалось дерево, и мне показалось, что это шипение шло сверху. Я подумал, что тут скрывается змея и отступил на несколько шагов, но мое беспокойство продолжалось недолго.

- Почему вы не хотите остановиться под деревом? - спросил тихо Сускезус. - Я хочу вам кое-что сказать.

- Подожди немного, я сейчас вернусь, только сделаю еще один или два круга, - ответил я осторожно и продолжил свой путь. На другом конце я остановился на минуту и оперся о дерево, как будто желая отдохнуть.

Это повторил я три раза. Наконец остановился на том месте, где скрывался Сускезус.

Как ты сюда попал, Сускезус?.. Где ты взял оружие?

- У землемера.., замечательный карабин...

- Ты знаешь, что здесь случилось? Эндрю смертельно ранен...

- Это худо!., нужно отомстить.., бедный друг!., отличный друг!., нужно убить убийцу.

- Выбрось эти мысли из головы! Расскажи лучше, как сюда попал?

- Джеп разломал дверь... Негр сильный, он сделает все, что захочет.., он принес мне карабин...

- Мы посмотрим, что будет дальше!

Было бы небезопасно продолжать разговор.

Я опять стал прогуливаться, раздумывая обо всем, что произошло за эти два дня.

Через несколько минут я подошел к Онондаго и попросил его оставаться на этом месте до тех пор, пока это будет нужно. Выразительное "хорошо" было мне ответом.

Успокоившись насчет него, я отправился в дом. Там все было по-прежнему.

- Послушай, Мильакр, - сказал я, обращаясь к старому скваттеру. - Дело плохо, нужно его исправлять... Как ты думаешь, не послать ли за доктором в Равенснест?

- Доктора не помогут, молодой человек, выстрел был точным. Притом я не хочу, чтобы они появлялись в моем доме, потому что они донесут на меня.

- Посланный от тебя скажет, что он ранен случайно.

Я дам ему денег, чтобы только он привел сюда доктора.

Быть может, он облегчит страдания несчастного землемера.

- Те, кто живет в лесах, - возразил грубо Мильакр, - не должны пользоваться городскими услугами.

Безопасность моего семейства для меня превыше всего!

Ни один лекарь не войдет сюда!

Что было делать с этим зверским существом? Всякое чувство добра было убито в его сердце.

В негодовании я отошел от него. В эту минуту послышались крики возле жилища, и вслед за ними раздалось несколько выстрелов. Я бросился к двери. Недалеко от меня пробежали несколько человек. Темнота воспрепятствовала мне увидеть их лица. Однако я заметил, что рядом с домом происходила схватка и что одна воюющая сторона, вероятно побежденная, обратилась в бегство.

Я оставался в этом тягостном недоумении пять или шесть минут, стараясь объяснить себе, что такое могло еще произойти здесь. Шум шагов постепенно отдалялся, крики ослабели, и снова тишина наступила вместо этой внезапной тревоги. Я уже хотел вернуться в комнату, как вдруг ко мне подбежал человек и схватил меня за руку.

Это был Франк Мальбон... Освободители прибыли, и я уже больше не пленник!

- Слава Богу! Вы живы и здоровы! - вскрикнул Мальбон. - Но где моя бедная сестра?

- Она у кровати своего умирающего дяди... Не ранен ли кто из вас?

- Право, не могу сказать. Негр был нашим проводником. Он так искусно провел нас сюда, что мы успели бы окружить скваттеров и захватить их всех.

Но в ту минуту, когда план наш был почти осуществлен, с этого дерева раздался выстрел... Скваттеры в нас несколько раз выстрелили, мы ответили им тем же.., и они убежали.

- Тем лучше, по крайней мере не была пролита кровь. Но как велик ваш отряд?

- Тридцать человек... Мы можем быть совершенно спокойны... Если бы мы знали лучше дорогу, то пришли бы сюда намного раньше...

Увы! Этих нескольких часов было бы достаточно, чтобы спасти жизнь бедного землемера!..

Но зло не поддается исправлению никакими человеческими средствами, все кончилось в этом мире для Эндрю Койеманса.

С душевным умилением смотрел я на сцену родственного свидания брата с сестрой. Урсула со слезами на глазах бросилась в объятия Франка. В это время я стоял на пороге. Заметив меня, она подала мне руку с нежной, хотя и печальной улыбкой. Франк, казалось, удивился такому поведению. Но рассуждать не было времени.

Нужно было поспешить к землемеру, который нетерпеливо желал узнать причину перестрелки.

- Что тут было, Мордаунт? - спросил он меня. - Не ранен ли кто?

- Никто, любезный Койеманс, по крайней мере, мне так передал Франк Мальбон, который здесь, перед вами; он привел с собой отряд, чтобы нас выручить, и это они стреляли по скваттерам.

- Благодарю тебя. Боже, что я могу еще перед смертью проститься с Франком и поручить ему сестру его!

Вообрази себе. Франк, скваттеры предложили мне выдать Урсулу за одного из них, как будто она может быть женой грубого и необразованного человека!..

- Теперь опасаться нечего, - ответил Франк. - Притом я знаю Урсулу: она не побоится никаких угроз, и от нее едва ли можно получить согласие на подобный брак.

- Кстати, Франк, я хочу сказать тебе несколько слов о твоей сестре, пользуясь тем, что она ушла в соседнюю комнату, поплакать на свободе... Вот Мордаунт Литтлпэдж, он объявил мне, что любит Урсулу больше всего на свете.

Франк вздрогнул и слегка нахмурил брови.

- И понятно, что если он до такой степени влюблен, то не может жить без твоей сестры и поэтому просит ее руки.

Лицо Франка снова прояснилось. Увидев, что я протянул к нему руку, он дружески ее пожал.

- Без сомнения, Мордаунт отличная партия для Урсулы, - продолжал землемер, - потому что он молод, богат и умен; но согласятся ли его родственники принять в свой дом бедную девушку, которая может принести в приданое компас, цепь, буссоль да несколько ничтожных безделушек?.. Но не подыскивают ли они ему более блестящую партию? Нет1 Для чести Койемансов и Мальбонов этот брак не должен состояться...

Мы не должны отдавать девушку в дом, где о ней не будут заботится!..

С трудом я выслушал эти слова, которые для меня были ужаснее грома. Но к счастью, они не произвели большого впечатления на Франка, который смотрел на меня по-прежнему. Он, казалось, не разделял мнения своего дяди.

Я на минуту задумался. Нужно было постараться уговорить землемера, чтобы он не возражал против моего брака с Урсулой или по крайней мере, чтобы он держал нейтралитет в этом деле. Иначе его слова могли бы произвести большое влияние на Урсулу... А если бы Урсула приняла решение, то ее уже ничем нельзя было бы убедить в обратном. Мои рассуждения были прерваны глухим криком, вырвавшимся из груди старого скваттера.

Я и Франк невольно вздрогнули и повернулись в ту сторону, где стояла печь. Место Пруденс было свободным.

Она выбежала из комнаты при первом шуме. Но Мильакр сидел на прежнем месте. Только я заметил, что он держался не так прямо, как два часа тому назад. Он сильно согнулся, так что голова его почти склонилась ему на грудь.

Подойдя к нему поближе, я увидел, что на полу возле него была кровь. Я взглянул внимательно на скваттера:

Мильакр был без чувств. Пуля прошла через его тело навылет, только тремя линиями выше бедра.

Глава XXVII

Его печаль вылилась в жалобных и медленных звуках." Это было странное пение, навевающее на душу тяжкую скорбь." Иногда эти звуки делались порывистее и заключали в себе что-то дикое.

Коллинс

Мильакр был поражен первым выстрелом. Он один только был ранен в этой перестрелке, не говоря о Тоби, который, как я узнал позже, тоже не увернулся от пули.

У него была раздроблена нога, так что он должен был на всю оставшуюся жизнь остаться калекой. Участь, постигшая отца и сына, была причиной беззаконного нашего ареста скваттерами. Они все, даже маленькие дети, оставили свои жилища и спрятались где-то в лесу. Только одна Лавиния из всего семейства осталась в доме, чтобы выполнить печальные обязанности перед своим отцом.

Я догадывался, кем и когда был ранен старый скваттер. Выстрел на него был направлен в самом начале суматохи сквозь полуотворенную дверь.

Это Сускезус, подумал я, отомстил за смерть своего друга, по индейскому обычаю. Однако я никогда не смог добиться, чтобы Онондаго открыл мне эту тайну, хотя несколько слов, вырвавшихся у него в первую минуту, вполне подтверждали мои догадки.

Вскоре после того, как мы с Мальбоном узнали о печальной участи Мильакра, отряд, приведенный Ньюкемом, начал собираться вокруг дома, который можно было теперь принять за госпиталь. Этот отряд, довольно многочисленный, был разведен по всем домикам.

Не было никакой надежды спасти землемера и старого скваттера. На всякий случай мы послали за человеком, который называл себя доктором и жил в Равенснесте.

Справедливо говорят, что одна унция практики стоит целого фунта теории.

По крайней мере равенснестский эскулап вполне оправдывал эту поговорку. Сначала он морил людей, но чем дальше, тем больше он вылечивал больных.

Сделав все нужные распоряжения в нашем госпитале, я сказал Урсуле, что оставляю ее с Лавинией возле постели больных, а сам ненадолго отправлюсь осмотреть завоеванные нами жилища. Франк Мальбон занял место часового недалеко от двери.

- Лавиния будет смотреть за своим отцом, между тем вы, Урсула, не забудьте вашего дядюшку. Вот вода... давайте ему понемногу пить, это самое лучшее средство, чтобы хоть немного облегчить его страдания.

- Пустите меня! - раздался в это время глухой голос.

И женщина, несмотря на усилия державших ее мужчин, стремительно вбежала в комнату.

- Я жена Аарона, и мне сказали, что он ранен. Само Провидение велело, чтобы жена никогда не оставляла своего мужа. Будь он убийца или несчастная жертва, он все таки отец моих детей!

В словах этой женщины было что-то трогательное.

Сначала она посмотрела на кровать, где лежал землемер, но не тут находилось драгоценное ее сердцу.

Вскоре ее глаза перенеслись на другой смертный одр, на котором томился старый скваттер.

Долго смотрела она на него, как будто не узнавала своего мужа.

Вдруг глаза ее заблестели, стан выпрямился, и она, гордо обернувшись к нам, закричала ужасным голосом:

- Кто это сделал? Кто убил моего мужа? Кто осмелился сделать меня вдовой, а детей моих сиротами, против закона и правосудия? Я оставила его здесь живого, а нахожу мертвым! Бог за нас, и мы увидим, кого осудит закон!

Пруденс сделала шаг вперед, как бы ища человека, на которого могло пасть ее мщение. Невольный трепет пробежал по моему телу. Но в это время Мильакр глубоко вздохнул. Пруденс при этом вздохе поняла, что муж ее не умер. Куда девалось ее бешенство, пропала даже жажда мщения; она пришла в себя и стремительно кинулась к постели мужа. Все было употреблено ею, чтобы только улучшить состояние раненого. Она поудобнее положила его на постели, смочила его губы и лоб холодной водой, поправила подушку, одним словом, сделала все, что могла, что было в ее силах.

Я был убежден, что теперь нечего бояться за Урсулу и поспешил выйти из комнаты. франк остановил меня на дороге.

- Будьте спокойны, - сказал он, - я всегда приму вашу сторону.

Люди, приведенные Ньюкемом, расположились в домиках, принадлежавших семейству Мильакра. Ночь была холодная, и поэтому везде были разведены огни, которые придавали этой пустыне вид намного веселее чем раньше.

Для меня. Франка Мальбона и Ньюкема была оставлена хижина, где мы могли провести ночь. Мои спасители в это время ужинали, а некоторые уже ложились спать.

В отведенном нам домике я нашел одного Ньюкема.

Я не считаю ни Онондаго, который молчаливо сидел в углу возле печи, ни моего верного Джепа, дожидавшегося меня у двери.

Я учтиво раскланялся с Ньюкемом, который, казалось, подозревал, что я знаю о его отношениях со скваттерами. Вероятно поэтому он не смотрел мне прямо в глаза.

- Мог ли я ожидать, что найду майора Литтлпэджа в руках филистимлян и в подобном месте? - вскрикнул он, бросаясь ко мне навстречу. - Я слышал, что скваттеры шатаются здесь, но это такая обыкновенная вещь, что даже не хотел говорить вам про них.

Раньше в Англии люди низшего сословия, обращаясь к старшим, любили разговаривать в третьем лице. Нынче там все изменилось, это правило не существует в Америке, между людьми подобными Ньюкему. Эти люди готовы падать ниц, когда вы стоите перед ними, но только вы повернетесь, - они незамедлительно покажут вам язык.

Я не намерен был шутить с Ныокемом, но уколоть его, задеть его совесть - было первым моим желанием.

Теперь представился благоприятный случай благодаря самой судьбе.

- Мне кажется, мистер Ньюкем, - начал я, - что в числе условий, заключенных с вами владельцами Равенснеста, было также и то, чтобы смотреть за землями Мусриджа?

- Правда, полковник, или лучше сказать генерал, поручил мне наблюдать за обоими владениями, но разве майору не известно, что Мусридж не предназначен для продажи?

- Но из этого не следует, что земли должны быть предоставлены хищению. Можно было надеяться, что наш агент, для выгоды владельцев, не позволит скваттерам поселиться здесь, а между тем, что сделали вы?

- Майор не понял меня. Я не говорю, что я знал, что скваттеры перебрались сюда, а сказал только, что скваттеры шатаются по окрестностям и что слухи об этом дошли и до меня. Притом такие люди в нашей стране так обыкновении, что никто на них не обращает внимания.

- И все-таки, мистер Ньюкем, вы не должны были бы пропускать мимо ушей подобные слухи. Кроме того, рассказывают, что Мильакр уже давно известен в этой стороне и что с молодых лет он пользуется чужими лесами. Неужели вы его никогда не встречали, живя двадцать пять лет поблизости от него?

- Я никогда не встречал его! Что вы говорите, майор?

Кто не знает здесь этого старика. Его можно было встретить везде, даже в суде, хотя закон для него это не необходимая вещь.

- Так почему же вы не предупредили меня? Я же не мог узнать этого человека, не выходя из амбара, куда был заперт, полагая, вероятно, что я буду одно и то же для него, что хлеб и соль и тому подобные припасы, которые он заготавливает в этот амбар.

- Майор не говорит ли о старом амбаре? - спросил Ньюкем с беспокойством на лице. (Читатель должен вспомнить, что напротив этого амбара происходил дружеский разговор между скваттером и нашим агентом, о котором я ему не сказал).

- Давно ли вы здесь, майор?

- Не очень давно, хотя мне все это время показалось веком.

- Без сомнения, со вчерашнего утра?

- Да, мистер Ньюкем, да. Но вот что я хочу понять, каким образом хотели скваттеры вывезти лес в Олбани?

Неужели они думали, что на таком огромном пространстве не будут пойманы агентами, которые славятся в этой стороне честностью и верностью владельцам?.. Если воровство происходит здесь в таких больших количествах, то понятно, что оно должно иметь надежную поддержку и быть систематически организовано.

- О, я полагаю, что майору известно, как происходят подобные вещи в мире; ему, вероятно, также известно, что нельзя вмешиваться в чужие дела.

- Почему так? А я думаю напротив...

- Вмешаться можно в небольшие дела, но непозволительно принимать участие там, где очень важны последствия, как это мы с вами видим здесь.

- Странное дело!.. Ласкать человека и между тем не сказать ему, что его обкрадывают!.. Странная вещь, видеть, как человек ворует у своего ближнего, и не обращать внимания на это воровство!

Ньюкем понимал мой характер и поэтому перевел разговор на другую тему.

- Этот Мильакр был, действительно, опасный человек, майор, судя по рассказам о нем, и я радуюсь, что наша страна избавилась от него. Говорят, что старый скваттер убит и что семейство его скрылось.

- Так говорят, но это не совсем верно. Мильакр только смертельно ранен. Правда, сыновья его разбежались, но жена его здесь с одной из своих дочерей.

- Пруденс здесь! - вскрикнул Ньюкем, забыв свою обычную осторожность.

- Да вы, кажется, хорошо знаете семейство Мильакра. Даже имена их всех вам известны.

- Я узнал это по необходимости, потому что судье должны быть близко знакомы все соседи; посудите сами, сколько просьб и жалоб поступает к нему со всех сторон... Так вы вчера утром попались в руки этих негодяев?

- Вчера утром, до восхода солнца. И после того, как меня схватили, до самой этой минуты, я никуда не выходил отсюда.

Длинная пауза последовала за этими словами. Ньюкем догадался, что я знаю все, и, вероятно, придумывал какую-нибудь отговорку, чтобы половчее вывернуться из этой запутанной и очень невыгодной для него истории.

Я предоставил ему свободу поискать эту увертку и подошел к Сускезусу. Он в это время закуривал трубку.

Трудно было подумать, взглянув на него, что он принимал участие в кровавых сценах этого дня. На его лице была начертана философская важность и вместе с тем глубокое спокойствие.

- Добрый вечер. Бесследный, - сказал я, протягивая ему руку, - я очень рад, что вижу тебя на свободе...

- Амбар - плохая была тюрьма. Джеп сломал замок, как пук соломы. Непонятно, как мог Мильакр не ожидать такого конца.

- О, ему в этот вечер нужно было думать о другом, поважнее твоей тюрьмы. Теперь, я думаю, он уже больше не встанет.

Онондаго, прежде чем ответить, вынул трубку изо рта.

- Да, ему пришел конец.

- Жалко, что наш добрый землемер погиб в этом низком деле.

- Низком, ваша правда.., я тоже самое говорил сам себе... Если скваттер убил землемера, то разве друг землемера не мог убить в свою очередь скваттера?

- Ты рассуждаешь, как индеец. Бесследный, но у бледнолицых в мирное время не разрешается мстить кровью за кровь, такое мщение у них проходит наравне с преступлением.

Сускезус продолжал курить, не отвечая ни слова.

Потом он отложил трубку в сторону и погрузился в размышления. Видно было по его лицу, что он был доволен своим поступком.

Джеп, со своей стороны, ожидал моего приветствия.

Он никогда не осмеливался начинать разговор первым, несмотря на близость, существовавшую между нами. Но как только я к нему обращался хоть с одним словом, он тут же отвечал непринужденно, не стесняя себя.

- Благодарю тебя, Джеп, ты выполнил свое дело прекрасно. Никто искуснее и скорее тебя не провел бы сюда отряд и не освободил бы нас...

- О, мы сделали бы еще больше, если бы судья разрешил нам стрелять с первого шага... Я думаю, половина скваттеров не ушла бы от нас.

- Ньюкем поступил правильно. К чему проливать кровь в мирное время?

- А зачем пролили кровь землемера?

- Во всем этом разберется правосудие... Оно рассудит, кто прав, кто виноват...

- Но, по крайней мере, я радуюсь тому, что один из этих скваттеров будет помнить меня до конца своей жизни... Да, он навсегда сохранит воспоминание о Джепе Сатанстое... Не правда ли, это хорошо?

- Хорошо! - сказал Онондаго воодушевленно.

На обратном пути я нашел Франка на прежнем месте.

Он рассказал мне все подробности нашего освобождения.

Как только землемер, Урсула и Джеп узнали о моем плене от индейца, то тотчас же отправились к Мильакру, а Франк не теряя времени пустился в Равенснест, чтобы собрать там как можно больше людей и идти с ними к нам на выручку. Молодой мой друг, в первую минуту душевного волнения, написал о моем плене генералу, который в то время был в Фискилле, у моей старшей сестры. Гонец был отправлен накануне ночью. Так как расстояние между Фискиллем и Равенснестом было не больше ста сорока миль и в основном водяной путь, и к тому же ветер благоприятствовал путешествию, то можно было думать, что в ту минуту, когда я слушал этот рассказ, вся наша семья была уже недалеко от Равенснеста или по крайней мере они могли приехать туда в одно время со мной. Франк занял место Урсулы возле раненого, а я с полчаса прогулялся с ней перед домом. Я опять начал говорить ей о моих надеждах, и между прочим сказал, что все мои родственники или в пути, или уже приехали в Равенснест. При этой новости рука ее, лежавшая на моем плече, задрожала.

- Я этого совсем не ожидала, - сказала она спустя несколько минут. - Признаться вам, я боюсь представиться на суд вашего семейства. У меня нет никаких достоинств, я племянница бедного землемера, не знаю общества, мне знакомы только леса, где я таскала цепь, между тем как они...

- Ах, не говорите, не мучайте меня этими слова. Да, Урсула, что может быть прочнее той цепи, в которую вы заковали мое сердце!.. И пусть свет говорит, что ему будет угодно, я буду носить эту цепь до последней минуты моей жизни. О, не бойтесь ничего, Урсула... Мой отец - человек справедливый; что же касается матушки, то я опасаюсь только одного, чтобы она, увидев вас, не полюбила больше, чем своего сына.

- Я боюсь поверить вам, Мордаунт, - ответила молодая девушка, лицо которой сделалось уже немного веселее. - Но пойдемте в дом. Я стану читать молитвы, эта странная женщина просила меня не забыть также ее мужа.., нужно выполнить данное ей обещание.

Урсула поставила свечу на ящик, недалеко от кровати Мильакра, и, став на колени, развернула книгу и стала читать молитву.

Через минуту торжественные слова молитвы раздались в комнате. Пруденс и Лавиния, стоя возле стены, внимали голосу Урсулы, который один только нарушал общую тишину. Суеверный обычай запрещал им преклонять колени. Франк и я остались у двери и тоже молились... Никогда молитвы не были так искренни и горячи, как в эту ночь.

Глава XXVIII

Вот мы подошли к мрачному царству Плутона. Повсюду бесплодные пустыни и дикие равнины; повсюду крики, вопли и вздохи...

Санвиль

Так прошла ночь, которую я никогда не забуду. Оба раненых спали. Время от времени мы смачивали водой их запекшиеся губы. Перед рассветом я убедил Урсулу немного отдохнуть. Бедная девушка изнемогала, как нравственно, так и физически. Только сон мог подкрепить ее слабеющие силы. Что же касается Пруденс, то она провела всю ночь возле постели своего мужа в том же мрачном безмолвии.

Наконец наступило утро. Мне доложили, что Ньюкем уехал ночью, вероятно, обеспокоенный тем, что я знал о его проделках.

Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что человек, который себя объявляет другом народа, постоянно обманывает его ради своей личной выгоды.

По мере того, как наступал рассвет, землемер и скваттер стали выходить из забвения, в которое они были погружены ночью. Хотя жизнь в них постепенно угасала, но мысли их все еще были обращены к земле, на тот театр, в котором они были актерами на протяжении десятков лет.

- Дядюшка пришел в себя, - сказала Урсула, подходя к двери, - он зовет вас обоих, особенно вас, Мордаунт. Он хочет с вами поговорить в последний раз.

Мы хотели войти в комнату, но остановились на пороге, услышав голос Эндрю, который в это время заговорил со старым скваттером.

- Мильакр! - сказал землемер, повысив голос. - Можешь ли ты ответить мне. Мы оба собираемся в дальнюю дорогу, и нехорошо пускаться в этот путь с сердцами, отягощенными дурными помыслами и чувствами. Если бы у тебя была такая племянница, как моя Урсула, то ты, вероятно, легче бы расстался с землей и с радостью перенесся в тот мир, в который идем мы с тобой.

- Он знает, что такое смерть и вечность, - прошептала Пруденс, - я уверена, что это ему известно... У него были благочестивые предки.

- Видишь ли, Прудевс, как хорошо иметь благочестивых предков, но еще лучше раскаяться в своих грехах, потому что там будут нас судить по нашим делам, а не поступкам предков.

- Отвечай ему, Аарон, - прибавила Пруденс, - чтобы мы знали в каком состоянии духа ты перешел в вечность. Послушайся землемера, он человек добрый...

До этой минуты скваттер не говорил ни слова. Я уже подумал, что у него отнялся язык. Но к великому моему удивлению он заговорил твердым и по-прежнему звонким голосом.

- Если бы не было землемера, - сказал старый скваттер, - тогда не было бы границ и межей. И я бы не лежал здесь, при последнем дыхании.

- Забудь все это, как должно доброму христианину, - возразила Пруденс, - сам Бог повелел прощать врагам... Да, прости землемеру, потому что в тот мир нельзя идти со злобой в сердце.

- Мильакр сделает лучше, - сказал Эндрю, - если он попросит прошения у Бога за свои собственные грехи...

Впрочем, не подумайте, что я пренебрегаю его прощением... Я мог его обидеть, потому что мы все очень грубые люди, не видавшие общества... И со своей стороны, я прощаю его так же охотно, как принимаю его забвение моих обид.

Глухой вопль вырвался из широкой груди скваттера.

Это было как бы невольным признанием в совершенном преступлении.

- Да, - добавил землемер, - благодаря Урсуле...

- Я здесь, дядюшка! - вскрикнула Урсула, желая остановить речь Эндрю Койеманса.

- Да, благодаря моей племяннице, - продолжал землемер, - я очень изменился в последнее время.

- Это не я, а само Провидение, по вечной своей милости, просветило ваш ум и сердце.

- Милое дитя, я понимаю, что сама судьба послала ангела на землю, чтобы быть наставником бедного голландца, невежды, который ничего не знал, даже правил своей религии... Да, Мильакр, я с радостью принимаю твое прощение, потому что легко будет умирать, не оставляя после себя ни одного врага.

- Я надеюсь, - прошептал Мильакр, - что в том мире, куда мы идем, нет ни закона, ни уполномоченных.

- Ошибаешься, Аарон. Там весь закон и все правосудие.

- Хорошо вам так спокойно рассуждать, с вами никакого зла не произошло, не говоря уже о том, что мы шли по жизни совершенно различными путями. Все мои расчеты пропали. Срубленный лес, который я намеревался продать в Олбани, сгниет на месте. Дети мои разбежались, и, к довершению всего, я умираю и ничем не могу им помочь!

- Оставь свой лес в покое, - сказала тихо Пруденс, - забудь землю и обрати свои глаза на то, что предстоит тебе впереди. Каждая минута твоей жизни сочтена.

- Неужели ты хочешь, чтобы я забыл тебя, Пруденс, - прервал Мильакр, - тебя, мою жену, которая прожила со мной сорок лет, которую я взял молодой и прекрасной, которая подарила мне столько детей и была так верна, трудолюбива и послушна? Неужели ты хочешь, чтобы я забыл тебя, Пруденс?

Эти слова, вырвавшиеся во время агонии, заключали в себе что-то торжественное и вместе с тем трогательное.

Они ярко показывали посреди этих диких и грустных сцен разыгравшуюся перед нами драму.

Урсула была тронута. Она с участием подошла к старым супругам, которые никогда в жизни не разлучались. И несмотря на то, что Мильакр был убийцей ее дяди, она была готова, если бы это только было в ее силах, облегчить его страдания. Сам землемер поднял голову и с умилением смотрел на эту сцену.

- Нет, я не хочу, чтобы ты забыл меня, - ответила Пруденс, прерывающимся голосом, - потому что нет закона, который бы этого требовал. Я н ты одна душа и одна плоть, и, вероятно. Провидение не захочет разлучить нас!.. Я не долго останусь здесь на земле, Аарон, и скоро последую за тобой... Там, я надеюсь, мы не найдем ни лесов, ни земель, которые так тревожат твою душу.

- Я жестоко поступил с этим лесом, - прошептал скваттер, который опять возвратился к разговору о своем любимом предмете. - Да, жестоко, Пруденс. Пускай Литтлпэдж выскажет свои претензии на все, что найдет он здесь. Только деревья в фут вышиной, вот и все... потому что лучшие деревья мы с сыновьями обработали и распилили их в прекрасные, ровные доски, какие едва ли можно найти в другом месте.

- О, не об этом ты должен сейчас думать, Аарон.

Вспомни, что время и вечность для тебя сливаются в одно целое.

- Я умру спокойно, Пруденс, если землемер скажет, что человек, срубивший дерево, распиливший его на доски, имеет законное право владеть ими.

- К твоему огорчению, Мильакр, я не могу этого сказать, иначе я лишусь уважения всех честных людей.., послушай лучше свою жену, так как для нас с тобой каждая минуту стала драгоценной. Я старый солдат, товарищ, и много на своем веку видел раненых.

Сколько людей умерло вокруг меня! Я не могу сказать ничего положительно, мы с тобой не проживем и ночи.

Поскорее нужно постараться свести все земные счеты и спокойно пуститься в дорогу. Там у каждого спросят, что он сделал доброго на земле. Если твоя жена не совсем осведомлена в религии, то обратись к моей племяннице. Она научит тебя не хуже любого пастора, что нужно делать.

Мильакр пристально посмотрел на Урсулу. В его душе происходила тяжелая борьба. Не желая приводить в смущение молодую девушку, мы переступили через порог и закрыли за собой дверь.

Еще прошло два часа, два томительных часа. К концу этих двух часов к нам подошла Урсула.

- Идите, дядюшка хочет говорить с вами.

Мелкая дрожь пробежала по ее телу. Но она сделала над собой усилие, печально улыбнулась и добавила:

- Слушайте его терпеливо и внимательно, Мордаунт, потому что он заменяет мне отца.., я должна повиноваться ему.

Видно было, что Урсула произвела впечатление, потому что Пруденс, казалось, немного утешилась, и в самом Мильакре я заметил значительную перемену. Взор его не оставлял молодой девушки, он как будто видел в ней ангела, посланного самим небом вразумить его. Но недолго я мог следить за ним. Мое внимание было привлечено к другой постели.

- Подойдите сюда, Мордаунт, и ты тоже, Урсула, мое дорогое дитя. Я хочу сказать вам несколько слов, хочу проститься с вами... Не прерывайте меня, я чувствую, что конец мой приближается... Мордаунт сказал мне прямо, что он любит Урсулу и намерен на ней жениться. Со своей стороны, Урсула так уважает и любит Мордаунта, что готова стать его женой. Все это прекрасно и было время, когда я бы считал за счастье слышать эти взаимные слова любви. Вы знаете, дети мои, что одинаково люблю вас обоих и что, по моему мнению, во всей Америке нет прекрасней пары чем вы. Но сказав одно, я не должен забывать и другое. Генерал Литтлпэдж был моим начальником. Честный и добрый человек в отношении к своим подчиненным, он должен получать от них такую же взаимность. Что же он скажет в этом случае? Я знаю госпожу Литтлпэдж. Она дочь Германа Мордаунта, одного из богатейших владельцев в нашей стране... Ей, воспитанной в большом свете, может ли понравиться невеста, племянница бедного землемера, носившая, как это вам известно, Мордаунт, цепь по полям и помогавшая своему дяде во всех его трудах. Это еще больше увеличивает цену Урсулы в моих глазах, но не об этом заговорит свет...

- Моя мать добрая женщина, с благородным сердцем и чувствительной душой!.. Она полюбит Урсулу! - закричал я, увлеченный порывом.

Эти слова, а еще больше выражение голоса, которым были произнесены они, произвели глубокое впечатление на присутствующих. Молния радости на минуту озарила лицо Урсулы. Землемер пристально посмотрел на меня, как будто хотел прочитать что у меня в душе. Что же касается Франка, то он повернул голову в сторону, чтобы скрыть слезы, появившиеся у него на глазах.

- Если бы я мог этому поверить, то начал бы надеяться, - продолжал землемер. - Утешение вошло бы в мое сердце в минуту разлуки с вами. Я не сомневаюсь в генерале Литтлпэдже, потому что он всегда был добрый человек... Я только боялся вашей матушки...

Сказанное вами немного изменяет мои планы и помыслы. Однако, мои любимые дети, я хочу потребовать у вас обещание...

- Остановитесь, дорогой Эндрю, - сказал я, прерывая его, - остановитесь прежде, чем вырвать у Урсулы неосновательное, осмелюсь сказать, жестокое обещание, которое может сделать нас обоих несчастными.

Не вы ли первый одобрили мою любовь, а теперь, когда я последовал вашим советам, вы хотите потушить пламя и заставить меня принести в жертву то, что выше моих сил.

- Я решаюсь на это, мой друг, потому что надеюсь, что Бог, за благое намерение, простит мою ошибку, если она произойдет. Мы с вами говорили, Мордаунт, но знаете, что сама Урсула осуждала мое поведение в отношении к вам, доказывая мне так ясно, как солнце, что я должен был вместо того, чтобы одобрять вас на подобную любовь, избегать всех разговоров о ней. Каким образом это случилось, дитя мое, что ты забыла все и что ты теперь восхищаешься тем, что раньше осуждала?

Урсула побледнела, потом щеки ее покрылись румянцем. Она упала на колени и, спрятав свою голову под грубым одеялом, прошептала:

- О, я тогда ведь не видела, мой добрый дядюшка, Мордаунта!

Я стал на колени возле Урсулы и прижал ее к своему сердцу. Но она тихо освободилась из моих объятий и ближе подвинулась к землемеру, который снова заговорил.

- Я вижу, что природа сильнее разума и что сердце выше рассудка... Но слушайте, мои дети: выполните просьбу умирающего, дайте мне слово, что вы не вступите в брак без разрешения генерала, его жены и бабушки.

- Я это обещаю вам, - сказала Урсула. - Я обещаю, я клянусь в этом нашей любовью. Я была бы несчастлива, если бы вошла в семью, где бы меня не любили.

- Урсула, драгоценная Урсула, подумайте, что вы сказали? Неужели я ничего не значу в ваших глазах?

- Я буду страдать, если потеряю вас, Мордаунт, но по крайней мере я буду иметь утешение, что выполнила свой долг; между тем как с другой стороны - я не в силах буду перенести несчастье, справедливое наказание за мою неосторожность.

Я был уверен в своем отце и матери; только одна моя бабушка внушала мне серьезные опасения. Ее план женить меня на Присцилле Бэйярд мог погубить мое счастье.

- Не принуждайте ее, Мордаунт, отказаться от клятвы. Она выполнила последнее желание умирающего. Теперь, дети мои, я достаточно поговорил о житейских делах, нужно подумать и о будущем. Оставьте меня.

Будете ли вы женаты или нет, я все равно призываю на вас благословение Всевышнего и когда-нибудь снова увижусь с вами на том свете в нашем общем жилище.

За этим благословением последовало долгое молчание, которое вдруг было нарушено страшным криком, вырвавшимся из груди Мильакра. Мы все повернулись к другой кровати, которая была поразительной противоположностью с тихой и умилительной сценой прощания нашего старого друга. Я один подвинулся вперед, чтобы помочь Пруденс, но ужас овладел мной, и я, как пораженный параличом, не в силах был сдвинуться с места.

Мильакр, обложенный подушками, почти сидел на своей кровати. Его глаза были открыты и блестели каким-то диким, безумным огнем. Губы его, сжимаясь в предсмертных конвульсиях, придавали его лицу сардоническую улыбку, внушавшую страх. В эту минуту он был неподвижен и черты его лица сохраняли ужасающее спокойствие. Я знал, что ему остается только испустить последний вздох, и ждал его, смотря на скваттера, как смотрит бедная птица, очарованная и убитая взглядом змеи. Этот последний вздох, вырываясь постепенно, расширял его рот, так что зубы выдвинулись наружу. Я больше не мог видеть этого и закрыл лицо руками. Когда я его открыл, то увидел уже мертвую оболочку, в которой столько лет обитала душа старого скваттера.

Пруденс находилась возле него и закрыла ему глаза, которые, несмотря на то, что были тусклыми, все еще выглядели свирепыми... Никогда я не видел более отвратительного трупа!

Глава XXIX

Тихо и спокойно, как дитя, которое, наклонившись к плечу матери, засыпает с улыбкой, отдал он душу свою небу, а тело завещал земле.

Гарт

Я видел, что землемер и Урсула старались не смотреть на постель Мильакра, с той минуты как этот упорный грешник перестал существовать, и поэтому я приказал перенести его труп в другую хижину. Пруденс последовала за ним, не оставляя его ни на одну минуту. Лавиния была возле нее. Между людьми, приведенными Ныокемом, было несколько столяров. Они сделали гроб, куда положили тело Мильакра, другие же выкопали яму в середине обширной равнины, на которой старый скваттер уже засеял несколько участков рожью. Ждали только, когда прибудет судья, чтобы начать погребение.

Между тем в хижине, где лежал землемер, царствовало умилительное спокойствие. Мой старый друг ослабевал все больше и больше и почти уже не говорил ни слова. Впрочем, он сохранил память до последней минуты своей жизни. Урсула почти весь день провела в молитве возле его постели. К вечеру мы уговорили ее немного отдохнуть. Когда она ушла, старик Эндрю заговорил со мной.

- Я чувствую, дорогой Мордаунт, что смерть приближается, но пусть она придет, я приму ее с улыбкой, потому что она послана Создателем. Смерть для меня не страшна.

- Да, вы должны привыкнуть к ней, капитан Койеманс, выдержав столько сражений.

- Раньше моим первым желанием было умереть с оружием в руках, как Монтгомери, как Варрен, погибшие на поле битвы. Теперь это желание прошло. Я похож на путешественника, который, перейдя широкую равнину, в конце ее встречает пропасть, и через нее он должен перешагнуть, чтобы продолжать свой путь. И что наша жизнь с ее трудами и заботами перед вечностью? Но я не пугаюсь вечности, потому что Бог просветил мой ум, и в сердце моем одна только любовь к Создателю... Ах, Мордаунт, не покажется ли вам скучным, что я говорю об этом?

- Нисколько, нисколько. Говорите, я буду вас слушать. Ваши слова для меня всегда были драгоценными, а тем более в эту торжественную минуту.

- Благодарю, Мордаунт, благодарю от всего сердца.

Вы знаете, мой друг, как прошло мое детство. Я это вам часто рассказывал, помните, когда мы еще вели бивуачную жизнь. Оставшись очень молодым без матери и отца и не имея ни защитника, ни покровителя, я не знал своего Бога и обязанностей своих к нему - И что же, дитя меня обучило этим обязанностям, научила понимать религию.

Все изменилось во мне с тех пор, как я начал следовать советам Урсулы. Она меня полностью преобразила. Раньше я часто пил ром, водку и другие крепкие напитки, а сейчас видели ли вы когда-нибудь меня со стаканом вина в руке. Это последствия тех разговоров, которые она вела со мной. Вам нравится Урсула, но послушайте, как она рассказывает о Боге, о искуплении мира... Вы тогда найдете ее еще прелестнее, вы примете ее тогда за ангела, посланного с неба для счастья и утешения людей.

Землемер предвидел минуту своей смерти. Никогда я не видел людей, которые бы умирали так спокойно, как он. Впрочем, до предсмертных минут он еще чувствовал страдания, но старался не показывать их. Мне он, впрочем, сказал, что испытывает жестокие мучения.

- Только не говорите Урсуле, - прошептал он, - пусть она ничего не знает.., зачем усиливать ее скорбь?

К вечеру страдания затихли, землемер мог заснуть на некоторое время.

Перед рассветом он пробудился, чтобы вскоре заснуть вечным сном. По временам на него находило забытье. Он повторял одни и те же вопросы, на которые мы уже не раз отвечали, спрашивал где Урсула. Между тем как молодая девушка стояла рядом с его постелью.

- Я здесь, дядюшка, - отвечала Урсула дрожащим голосом, - я стою перед вами.

- Франк, позови ее.., я хочу, чтобы она была возле меня в последние минуты моей жизни.

- Мой добрый дядюшка, это я сжимаю вам руки, - отвечала Урсула громче, чтобы землемер мог услышать ее слова. - Неужели вы думаете, что я оставлю вас?

- А! Это ты, - сказал землемер, поднимая руку и дотрагиваясь до Урсулы. - Ты не забудешь, милое дитя мое, своего обещания насчет Мордаунта. Если он получит позволение от своей семьи, выходи за него, моя дочь.., прими мое благословение... Обними меня, Урсула... О, как твои губы холодны!.. Они не то, что сердце.., обними меня также, Мордаунт... Ах.., теперь хорошо... Прощай, Франк, прощай мой друг, я твой должник, но сестра твоя заплатит за меня... Скажите генералу Литтлпэджу и его жене, что я, умирая, вспоминал о них... Прощай, Франк.., прощай, Урсула... О, мой Спаситель, прими душу мою!..

Это были последние слова, произнесенные добрым землемером на этом свете; с ними остановилась его жизнь.

Нужно было подумать о приготовлении к похоронам.

Урсула, в сопровождении Лавинии, была отведена в другую хижину, пока мы перекладывали тело Эндрю в гроб, приготовленный теми же руками, которые сделали гроб для скваттера. К полудню приехал судья. Все формальности были совершены. В свидетельстве о смерти двух покойников было написано, что землемера убил неизвестный, а Мильакр был убит случайно. Хотя это свидетельство было написано ложно, потому что большинство из нас знали, кто убил землемера, а я, со своей стороны, догадывался, от чьей руки получил удар старый скваттер, однако оно было подписано всеми нами беспрекословно.

В тот же вечер мы похоронили Мильакра. Из всего его многочисленного семейства только Пруденс и Лавиния присутствовали при этой печальной церемонии.

Погребение совершено было быстро. Могилу засыпали, а потом сверху покрыли дерном; все кончилось для старого скваттера! Когда мы тихо удалялись от последнего его жилища, гробовое молчание царствовало между нами: мы не осмеливались говорить, так наши сердца были полны самых разнообразных чувств.

Вдруг это молчание прервалось громким голосом Пруденс. Мы остановились.

- Братья, - вскрикнула эта женщина, представлявшая странную смесь пороков и добродетелей, - братья, благодарю за ваше внимание к тому, кто уже не существует больше для меня в этом мире. Благодарю, что вы помогли мне похоронить покойника. Простите меня, что я обращаюсь к вам так, но соседями я не могу вас назвать, а неприятелями - не хочу!

Эти слова, неожиданно произнесенные, заставили нас невольно содрогнуться.

Когда печальный обряд закончился и все разошлись в разные стороны, я подошел к могиле, возле которой стояла Пруденс.

- Ночь холодная, - сказал я ей, - вы лучше бы вошли в дом.

- Вошла в дом!.. А где он?.. С кем войду я в него?

Аарона больше нет, а дети мои скрылись.., осталась одна Лавиния, но я не считаю ее дочерью, потому что она больше любит всех ваших, чем свою семью... Могила - вот что для меня теперь драгоценнее всего на свете!..

Послушайте, майор, - прибавила Пруденс после минутного молчания, - я хочу попросить вас, чтобы вы разрешили взять мне отсюда кое-какие вещи, которые еще, может быть, пригодятся моим детям... Закон, как мне кажется, не имеет на это право и не может отнять у нас... Еще я хочу попросить вас, чтобы мне отвели небольшое место возле этой могилы, чтобы я могла возвратиться сюда, когда придет мой конец!.. Я недолго проживу после потери Аарона.

- Не думайте об этом, Пруденс, - ответил я, - я не намерен притеснять вас. Вы можете спокойно забрать свои вещи, и я даже прикажу перенести их туда, куда вам будет угодно. Мне кажется, там лодка, на реке, недалеко от мельницы?

- Вы не ошибаетесь... Два года тому назад мои дети построили ее.

- И прекрасно! Все, что вам принадлежит, будет перенесено в лодку. Это сделают мои люди вместо вас завтра утром. Негр и индеец проведут ее несколько тысяч шагов вниз. Там вы можете ее нагрузить, чем захотите.

Пруденс казалась удивленной, это великодушное предложение даже ее тронуло. Однако недоверчивость ее не оставляла.

- Могу ли я положиться на майора Литтлпэджа? - спросила она с сомнением. - Тоби и его братья никогда мне не простят, если я их заманю, понадеявшись на вас, в заранее приготовленную западню.

- Тоби и его братья не должны опасаться измены с моей стороны. Неужели вы не доверяете слову честного человека?

- Для меня достаточно этого слова, я верю вам.

Да наградит вас Бог за это добро, да исполнит Он все ваши желания. Прощайте, мы больше с вами не увидимся.

- Неужели вы не хотите провести ночь в одном из этих домов?

- Нет! Эти жилища не заключают больше в себе того, что я любила. Я буду счастливее в лесу.

- Ночь холодная и вы можете простудиться.

- В этой могиле еще холоднее, - ответила Пруденс, показывая печально на насыпь, покрывавшую остатки старого скваттера. - Я привыкла жить в лесах, и притом я должна найти своих детей. Меня не остановят в этих поисках ни холод, ни ветер. Итак, прощайте, майор.

Благодарю вас еще раз.

- Но вы забыли о своей дочери. Что с ней случилось?

- Лавиния любит Урсулу Мальбон и не может расстаться с ней; я оставляю ее на волю судьбы. Когда же она захочет покинуть своих новых друзей, мать снова примет ее в свои объятия и всегда найдет ее...

Этим закончился наш разговор. Пруденс сделала прощальный знак рукой и медленными шагами пошла по направлению к лесу. Вскоре она скрылась за кустами.

Больше я ее никогда не видел. На другой день я узнал, что скваттеры, пользуясь моим разрешением, забрали большую часть срубленного леса и уехали из нашей страны. Как только показалось солнце, мы занялись приготовлениями, чтобы перенести тело землемера в Равенснест.

Урсула отправилась вперед с Лавинией и братом, чтобы все приготовить к нашей встрече. Они прибыли туда в час до полудня. Мы шли очень медленно, так как день был чрезвычайно жаркий и солнце ужасно пекло; мы прибыли в Равенснест не раньше вечера. Подходя к Равенснесту, я заметил несколько телег и лошадей в стороне от дороги. Я вначале подумал, что это приехали фермеры, чтобы отдать землемеру последний долг уважения, но ошибся: истина вскоре открылась... Приехавшими были мои родные. Впереди всех шли к нам навстречу генерал и матушка, за ними следовали полковник Фоллок, Кэт, Присцилла Бэйярд, ее брат и моя старшая сестра... Позади всех, насколько ей позволяли силы, с трудом шла моя бабушка.

Тут собралось все наше семейство и все искренние, близкие друзья. Франк был вместе с нами. Он, вероятно, предупредил всех о смерти землемера, потому что они не удивились, увидев нашу похоронную процессию.

Кэт мне сказала позже, что эта процессия имела величественный вид. Впереди всех шли Сускезус и Джеп, оба вооруженные. Последний нес топор. Потом шли носильщики, а далее отряд, тянувшийся в правильном порядке. У всех блестели карабины на плечах, а сзади походные сумки. Трое невольников Койеманса шли за гробом своего господина. Они несли компас, цепи и другие орудия землемера.

Шествие на минуту замедлилось во дворе, где мы поставили гроб и немного отдохнули. Потом оно продолжилось в прежнем порядке, но с прибавлением новых лиц. Генерал Литтлпэдж, по просьбе Тома Бэйярда, взял на себя обязанность читать молитвы, как требовал обычай. Так как уже было темно, то Сускезус и Джеп, открывавшие шествие на этот раз, зажгли факелы. Мы все сделали то же. Эти факелы были не что иное, как простые, смолистые лучины.

Джеп, кроме того, нес в руке лопату, потому что он должен был засыпать могилу землемера.

Несмотря на эту остановку, я не перемолвился ни с кем из родных, желая вначале выполнить свои обязанности по отношению к старому другу, а потом уже предаться радости свидания с родными.

Генерал Литтлпэдж шел за гробом с книгой в руках.

За ним следовала Урсула, одетая в траурное платье и опираясь на руку своего брата, дальше - Присцилла и Том Бэйярд и, наконец, я, поддерживая Кэт.

Она нежно пожала мою руку, как бы желая выразить ту радость, которую она чувствовала, увидев меня невредимым и вне всякой опасности.

Могилу выкопали недалеко от скал. На этом месте произошло одно из самых памятных событий в жизни генерала, событие, в котором Джеп и Сускезус играли очень важную роль.

Ни одни похороны, какие только случалось мне видеть в моей жизни, не были так величественны, как эти. Голос моего отца дышал особенной важностью, молитвы он произносил внятно и трогательно, так что они волновали душу. Впрочем, могло ли быть иначе, когда генерал, был не только друг покойного, но истинный христианин?

Сердце мое сжалось, когда первая горсть земли упала на гроб землемера; но размышление успокоило меня. С этой минуты Урсула стала для меня вдвое дороже прежнего. Я чувствовал, что должен был заменить ей дядю.

Ни одно рыдание не вырвалось у Урсулы за все время похоронной процессии. Без сомнения, она проливала слезы, но эти слезы текли в молчании, потому что молодая девушка не хотела показывать перед всеми свою печаль, решив скрыть ее в глубине своей души. Когда все закончилось, мы возвратились в Равенснест.

Франк и Урсула хотели остаться одни и прошли в отдельный дом. Вскоре к ним присоединилась Присцилла, которая хотела поговорить и утешить свою подругу.

Через полуоткрытое окно мы увидели их в объятии друг Друга.

Теперь я был свободен и мог делать то, что повелевало мое сердце. С восторгом я прижался к груди своей матушки, которая нежно обнимала меня, не замечая того, как слезы текли ручьем из ее глаз.

Потом я перешел в объятия своих сестер и наконец очередь дошла до бабушки, которая уже начинала сердиться, что я так долго не подхожу к ней принять ее родственные ласки. За это она меня помучила больше всех... Но эти мучения были так приятны! Я желал бы их испытывать всегда!..

Нас позвали ужинать. Все за столом встретились, исключая Франка, Урсулу и Присциллу Бэйярд. Мы не заметили, как пролетело время. После ужина я рассказал все свои приключения.

- Вот каковы эти янки! - закричал полковник, когда я закончил рассказывать. - Они все на один покрой! Держу пари, что едва ли кто так много нагрешил в жизни, как этот Мильакр. И черт возьми, я уверен, что он воровал из страсти к воровству, а не по нужде.

- Нечестные люди, - возразил мой отец, - существуют везде, как в Нью-Йорке, так и в Новой Англии.

Скваттеры полностью зависят от страны. Когда владения тщательно не оберегаются, то понятно, кто будет уважать их неприкосновенность, особенно если человеку не привиты правила чести?.. Не от народа происходит это зло, и поверь, везде бы происходили подобные хищения, если бы земли были оставлены на произвол судьбы, как это происходит здесь...

- Ну, попадись мне хотя бы один скваттер, - прервал полковник с угрожающим видом (как истинный голландец, он имел постоянное чувство ненависти против янки), - я бы содрал с него кожу, не спрашивая судей!

- Это значит - впасть в крайность не менее пагубную, - ответил мой отец.

- Кстати, - закричал я, желая прервать этот разговор, - я узнал любопытную вещь, и как вы думаете, о ком? О вашем старом знакомом - Ньюкеме.

И тут я рассказал все, что знал про достойного судью.

Генерал слушал меня спокойно, а полковник щурил глаза, ворчал про себя и закончил тем, что начал смеяться.

- Вот вам другой янки!

- Опять за старое, Дирк! Вы, кажется, хотите свалить всевозможные пороки на наших бедных соседей.

Если я и доверял этому человеку, то только потому, что считал его честным. Но что же делать?.. Я обманулся...

Все-таки это не заставит меня сказать, что причиной его низкого поведения было место его рождения и что он оттого подлец, что родился янки...

- Как хотите, так и думайте, но зачем внушать вашему сыну эти ложные мысли? Впрочем, я уверен, что рано или поздно перед ним откроется истина.

- Я буду глубоко огорчен, если мой сын будет верить предрассудкам. Последняя война дала мне возможность познакомиться со многими офицерами из Новой Англии, и я нашел, что они все были отличные люди.

- Уважайте янки, я не возражаю вам, но только скажу раз и навсегда, что эти проклятые вскоре завладеют всеми нашими землями.

Эта маленькая война продолжалась еще некоторое время. Потом, пожелав друг другу спокойной ночи, все отправились спать.

Глава XXX

- Победа за вами, сэр?

- За нами. Она была славная и вполне увенчала нас. Пожалеем о мертвых; что же касается живых, то все наши помыслы будут направлены к их счастью.

"Бомон и Флешер"

Усталость удержала меня в постели дольше обычного.

Перед завтраком я вышел прогуляться и увидел издалека тетушку Мэри, которая стояла возле оврага и, казалось, была погружена в тяжелые воспоминания. На этом месте, двадцать пять лет тому назад, был убит ее жених, и она в первый раз после стольких лет увидела окрестности, где случилось это печальное происшествие.

Уважая ее душевное волнение, я обошел ее стороной и вскоре встретил на дороге генерала и матушку, которые прогуливались, взявшись за руки, и, вероятно, тоже вспоминали прошедшие времена.

- Мы говорили о тебе, Мордаунт, - сказал мне генерал, когда увидел меня. - Вот прекрасное имение, оно с каждым годом становится все лучше и лучше.

Чудесно было бы, если бы ты женился и поселился здесь.

Ты бы построил поблизости этих мест каменный дом и перешел бы в него жить со своей женой. Какие бы благодетельные последствия произошли после этого! Ничего не может быть таким выгодным для цивилизации страны, как присутствие семьи владельца, жизнь и обычаи которого могут служить для всех образцом.

- Я всегда был расположен, отец, следовать вашим советам, вы правы и на этот раз, но не так легко выстроить дом. Где взять столько денег, чтобы решиться на такое строительство?

- Мы тебе поможем, мой друг. Притом затраты не так велики, как ты думаешь. Материалы здесь дешевые, а в рабочих руках недостатка тоже не будет. Мы сэкономили небольшую сумму денег, которые мы отдадим тебе. Ты выбери место и заложи фундамент этой же осенью, так чтобы к Рождеству 1785 года дом был полностью построен. Мы встретим праздник у тебя, а там недалеко и до свадьбы.

- Разве что-нибудь важное случилось, что вы вынуждаете меня скорее жениться?.. Мне кажется, что дом и свадьба для вас две вещи, которые постоянно сливаются вместе.

Генерал улыбнулся и многозначительно посмотрел на мою мать. В это время к нам сзади подошла бабушка и облокотилась на руку генерала.

- Признаюсь, сын, - ответил мне отец, - я не понимаю, каким образом ты, принадлежавший к фамилии Литтлпэдж, хладнокровен до такой степени, что не хочешь умереть от любви к прекрасной девушке, которую ты видел почти каждый день?

Бабушка и моя мать смутились. Они испугались такого быстрого нападения, которое могло испортить все дело. Что касается меня, то я решил действовать смело.

И в самом деле, когда бы мне представился случай более благоприятный открыть мою тайну?

- Я не хочу скрывать от вас, отец, я достойный сын Литтлпэджа. Неужели вы думаете, что я такой нечувствительный, что на меня не действуют прелести молодой девушки, которую я вижу каждый день? Мое желание жениться так велико, что я не надеюсь даже дождаться окончания постройки нового равенснестского дома.

Восхищения, последовавшие за этим объяснением, чуть не свели меня с ума, потому что я полностью понимал заблуждение моих драгоценных родителей.

Я решил немедленно вывести их из заблуждения.

- Я боюсь одного, - сказал я в смущении, - что вы меня не совсем правильно поняли.

- Напротив, сын мой, напротив. Ты любишь Присциллу Бэйярд, но еще не осмелился объясниться с ней.

К чему такая робость, Мордаунт? Без сомнения, осторожность всегда похвальна, но не следует доводить ее так далеко. И поверь мне, если достойный молодой человек сделает выбор, он может тотчас же открыть свою душу, потому что любой отец посчитает за счастье принять его в свою семью и любая девушка согласится отдать ему свою руку и сердце.

- На этот счет я не могу себя упрекнуть, потому что я продвинулся вперед, еще даже не спросив согласия моих родителей. Я должен вам признаться, что чувствую к мисс Бэйярд только одну искреннюю дружбу, и уверен, что она на мое предложение ответит отказом.

- Почему ты так думаешь, Мордаунт? - спросила бабушка, вмешавшись в наш разговор. - Нельзя судить о молодых девушках, как вы судите о своих товарищах.

Подобные партии редкость в наше время. Я поговорю с ней от твоего имени, Мордаунт, и уверена, что она не сделает такой глупости, чтобы не принять твоего предложения. 01 Я знаю, она девушка умная и с добрым сердцем.

Правда, мне не известны ее чувства к тебе, но если ее сердце свободно, я убеждена, что она охотно согласится стать твоей женой... Скажите, кто может быть лучше майора Литтлпэджа?

- Но вы забыли, бабушка, если даже допустить, что все будет так, как вы говорите, что есть еще одно важное препятствие: я люблю другую!..

Продолжительное молчание наступило после этих слов. Каждый придумывал, с чего начать говорить.

Читатель, может быть, не забыл, что в наружных стенах дома были сделаны небольшие бойницы, которые в настоящее мирное время служили окнами. Мы находились возле одного из этих окон, и так как мы разговаривали очень тихо, то никто не мог подслушивать нас. Вдруг со двора раздался приятный, нежный голос, напевавший индейскую песню. Посмотрев в сторону, где находилась могила землемера, я увидел Сускезуса. Я понял под каким впечатлением пела Урсула эту песню, слова которой мне раньше объяснили. В ней описывалась смерть воина.

Моя мать положила палец на губы, чтобы заставить нас молчать. Ее прелестный взгляд, одним словом все ее лицо выражало удовольствие. Но когда певица, закончив индейский романс и почти не переводя духа, запела гимн на английском языке, исполненный благочестия и надежды, глаза моей матери и бабушки наполнились слезами а сам генерал, несмотря на свою твердость, не мог скрыть душевного волнения. Пение скоро прекратилось и очарование исчезло.

- Кто это пел, Мордаунт, так восхитительно? - спросил отец.

- Это та, которую я люблю и которая должна стать моей женой... Иначе я не женюсь.

- А, понимаю, ты говоришь об Урсуле Мальбон, о которой мне рассказывала Присцилла так много хорошего, - сказала матушка, догадавшись, наконец, в чем дело. - Я теперь не удивляюсь этим похвалам.

Едва ли у кого была мать лучше, чем у меня. Она соединяла в себе великодушие и христианское благочестие. Однако, какими бы хорошими родители не были, в деле женитьбы своих детей они в основном увлекаются расчетами. Мои отец и мать в этом отношении, не составляли исключения. Они считали, что племянница землемера, носившая цепь по полям, не может быть приличной партией для единственного сына генерала Литтлпэджа.

Они не высказали мне своих мыслей, но я догадался по первым сказанным словам, которые были произнесены моим отцом после такого решительного объяснения.

- Как мне нужно понимать твое поведение. Мордаунт? - спросил он важным голосом. - Ты уже сделал предложение этой молодой девушке?

- Урсула Мальбон, по своему происхождению, по своему воспитанию вполне достойна войти в дом любой знатной фамилии. И позвольте мне вас заверить, что этот союз не только не стыдит нас, а даже делает нам честь...

- Какого рода было твое предложение, сделанное Урсуле?

- Я ей сказал, что люблю ее, что прошу ее руки и умру, если она откажет мне и не согласится принять фамилии Литтлпэджей. Простите меня, отец, что я это сделал, не посоветовавшись ни с вами, ни с матушкой...

Но трудно противиться страсти!.. Без сомнения, отец, в свое время вы имели больше твердости и силы характера (легкая улыбка, показавшаяся в это время на губах матушки, ясно мне показала, что генерал Литтлпэдж не больше меня имел право на эту похвалу)...

Несмотря на это, я надеюсь, вы простите слабость вашего сына, который не смог удержать порывов своего сердца.

- Говори скорее, Мордаунт.., к чему привела тебя страсть, ты не женат ли уже?

- Боже меня сохрани от подобного поступка!.. Могу ли я решиться что-нибудь сделать против воли моих родителей... Она приняла мое предложение, только с условием...

- С каким условием?

- Только если вся наша семья будет согласна на наш брак. Я знаю, что Урсула меня любит и что она отдаст мне с радостью свою руку, если будет уверена, что понравилась вам. В противном случае ничто не изменит ее решения.

- О, это показывает, что молодая девушка имеет твердый характер и благородную душу. Вот кто-то сюда идет.

Это были Франк Мальбон и Присцилла Бэйярд. Молодая девушка оперлась на руку племянника землемера и казалась очень веселой. Они так были заняты своим разговором, что совершенно нас не заметили. Можно было их принять за птичек, вырвавшихся из клетки, которые радуются, видя себя на свободе.

- Посмотрите на них, - сказал я, - вот вам и доказательство, что Присцилла не слишком думает обо мне.

- В самом деле, это странно! - вскрикнула бабушка в смущении. - Кто этот молодой человек, не племянник ли землемера?

- Да, - ответил генерал. - Это премилый молодой человек. Он разговаривал со мной, и я понял, что он рассуждает чрезвычайно умно... Как мне кажется, мы все обмануты или, вернее сказать, сами себя постарались обмануть.

- Вот и Кэт, - прибавил я, увидев сестру, которая приближалась к нам. По ее лицу я увидел, что она хочет что-то нам важное сказать.

И в самом деле Кэт была занята какой-то мыслью, которая, по-видимому, поглощала весь ее ум. Приблизившись к нам, она взяла, не говоря ни слова, меня за руку и отвела к скамейке, которая стояла возле дерева.

Все остальные последовали за нами. Когда мы сели на скамейку, бабушка, первая прервала молчание.

- Посмотри, Кэт, туда вниз. Видишь ли ты Присциллу, которая прогуливается с Франком?

- Вижу, бабушка, - ответила Кэт немного лукаво.

- Не можешь ли ты нам объяснить, что это значит?

- С удовольствием, бабушка, если брат мне позволит.

- Говори, Кэт, говори смело. Я готов все выслушать.

Мой спокойный и веселый вид, без сомнения, подействовал на сестру.

- Вот что я узнала, - начала она с живостью. - Этот молодой человек зовется Франком Мальбоном, он жених Присциллы, да! Не смотрите на меня такими глазами: тут нет ничего удивительного. Мне все до малейшей подробности рассказала сама Присцилла Бэйярд.

- Можешь ли ты нам рассказать все, что она тебе сообщила? - спросил генерал.

- Могу, потому что Присцилла не хочет это держать в тайне. Уже несколько лет, как она познакомилась с Мальбоном и как они полюбили друг друга.

Одно препятствие мешало им вступить в брак: это недостаток в деньгах. Господин Бэйярд ни за что не соглашался отдать свою дочь за бедняка. Но, может быть, вы помните, что недавно прошли слухи о смерти старой миссис? Эти слухи были справедливыми, она скончалась в Бате, в Англии, и теперь Бэйярды носят по ней траур.

- Да, она была теткой Бэйярдов; я знал ее намного раньше эмиграции. Муж ее служил полковником и был отчаянным тори. Жену звали Присциллой, она была крестной матерью Бэйярд.

- Да, это правда. После смерти она оставила своей крестной дочери десять тысяч фунтов стерлингов. Теперь жизнь Присциллы обеспечена, она непременно желает выйти замуж за Франка, и родители ее больше не противятся. Они знают, что она теперь может сама собой располагать.., без их посредничества. И кроме того, Франк Мальбон единственный наследник одного богатого родственника.

- Вот видите, я прав, - закричал я, - мисс Бэйярд быстро утешится, если узнает, что я люблю Урсулу. Вы, вероятно, моя миленькая сестрица, догадывались об этой любви?

- Точно так, милый братец. Скажу вам больше, я видела Урсулу и после этого не могу удивляться вашему выбору. Аннекс и я провели сегодня с ней почти два часа... Аннекс от нее в восторге!

- Драгоценная, милая Аннекс! Тебе достаточно было одного взгляда, чтобы оценить мою Урсулу.

- Вот какие вещи происходят здесь, - закричал генерал, - кто бы мог ожидать этого?

- Нам нечего говорить о выборе мисс Бэйярд,. - сказала матушка, - потому что она вольна располагать собой, и притом родители одобряют ее выбор. Что же касается Мордаунта, то мы должны немного подумать, но сначала познакомимся с Урсулой, а потом скажем свое решение.

- Больше я ничего не желаю, добрая маменька. Я уже догадываюсь о вашем решении.

Не знаю, повторять ли весь этот разговор, который так занимал меня? Но я убедился, что мои родители были так же добры и снисходительны, как и благородны.

Несмотря на это, я невольно вздрогнул, когда лакей предупредил, что завтрак готов и что мисс Урсула ждет нас в столовой. Я боялся, что ее встреча с моими родителями не произведет на них того впечатления, какого я ожидал.

Она плакала почти целую неделю. Накануне, когда хоронили землемера, я видел ее, она была бледна и убита горем.

С трепещущим сердцем я вошел в столовую. Там, кроме Урсулы, нас ждали Аннекс, Присцилла, тетушка Мэри и Франк. Но при первом взгляде на нее я полностью успокоился: никогда не видел ее прелестнее. Ее русые волосы, розовые щечки, блестящие глаза составляли живую противоположность ее траурному платью.

Черты ее лицо опять приняли прежнюю свежесть и очарование.

Удивление появилось на лицах моих родителей, когда они увидели мисс Мальбон. Она с уверенностью поднялась со стула и грациозно поклонилась нам. Урсула чувствовала, что должна была теперь вести себя не как племянница землемера, а девица хорошей фамилии, вполне понимающая свое достоинство. В самом деле, участь Мальбонов совершенно изменилась. Дядя извещал Франка о смерти единственного своего сына и звал его с Урсулой к себе. Он писал в своем письме, что усыновляет их и делает наследниками своего богатства.

Моя мать была восхищена этим поклоном. Правда, она заранее решила для себя обращаться с Урсулой, как с дочерью. Даже сам генерал, который думал иначе, должен был капитулировать.

Спустя два часа после завтрака бабушка отвела меня в сторону.

- Послушай, Мордаунт, теперь, когда я узнала Урсулу Мальбон, я могу сказать тебе: женись на ней... Это будет отличная партия, если при этом старый Мальбон не изменит своего решения.

Добрая бабушка! Она до последней минуты своей жизни думала, что она была виновницей моего брака с Урсулой.

Генерал Литтлпэдж и полковник надолго задержали нас в Равенснесте, потому что они непременно хотели лично осмотреть все свои имения. Маменька и тетушка Мэри не жаловались на это и жили весело, тем более, что эта местность напоминала им прошедшее. Франк уехал к дяде. За время его отсутствия все было приготовлено к моей свадьбе с его сестрой. Наконец прошло два месяца после смерти землемера, траурное время закончилось, и мое счастье настало. Пастор приехал из Олбани, чтобы благословить нас.

Мать моя не выпускала Урсулу из своих объятий, и я, к величайшей своей радости, заметил, что моя будущая жена с каждым днем все больше и больше обольщала наше семейство.

- Никогда я не была так счастлива, как нынче! - сказала мне однажды Урсула, прогуливаясь со мной по лугам. - До сих пор я не знала, что значит иметь мать.

Правда, мой дядя землемер любил меня чрезвычайно и делал все, что мне было угодно, но его ласки не полностью удовлетворяли меня: я искала чего-то другого и теперь нашла это на груди твоей матери! Благодарю тебя, Мордаунт, за эту участь, приготовленную мне, за то, что ты дал мне мать, дал мне отца и сестер. Кто не позавидует мне? Я обожаю их всех, потому что они заменили мне целый мир; для меня это лучшие и драгоценные люди в этой жизни.

- Очень рад, Урсула, что ты находишь себя счастливой. Но я только одного боюсь, чтобы ты меня не забыла среди милых для твоего сердца...

Урсула улыбнулась и этой улыбкой сняла все мои опасения...

Наконец мы были обвенчаны... Церемония происходила рано утром. Обед был молчаливым, потому что каждый был занят своими мыслями. Маменька осыпала Урсулу поцелуями и материнскими благословениями.

Генерал присоединился к ней.

Моя молодая жена была растрогана до глубины души, и слезы невольно текли из ее глаз.

- Мордаунт прекрасный малый! - вскрикнул отец. - Он любит очень сильно. Но если он осмелится на вашем лице отразить хотя бы малейшую тень печали, тогда скажите мне: я разберусь с ним.

- Вам нечего бояться за Мордаунта, - сказала бабушка, - он настоящий Литтлпэдж, а все Литтлпэджи превосходные мужья. Мордаунт вылитый дедушка, когда тот был еще молодым. Да благословит вас Бог, моя дочь; когда вы приедете осенью в Сатанстое, я покажу вам портрет моего генерала.

К концу медового месяца я заметил, что люблю Урсулу больше, чем прежде. Я раньше никогда не мог подумать, что такое может случиться. Впрочем, не такие еще случаи происходят в жизни! Из Равенснеста мы отправились в Лайлаксбуш, где я имел удовольствие ввести свою жену в свет.

Она тут же заняла в нем достойное место.

Между тем постройка нового дома продвигалась к концу. На следующую зиму мы отпраздновали в нем Рождество.

Наше семейство увеличилось тогда еще на одного человека: Урсула родила мне сына.

Нужно ли прибавлять, что Франк и Присцилла, Том и Кэт поженились вскоре после нас и что они были так же счастливы, как и мы с Урсулой?

Старый Мальбон умер зимой и оставил все свое богатство племяннику. Франк хотел разделить его с сестрой, но я был против этого. Я взял Урсулу только для нее самой, н сердце ее было для меня выше всех сокровищ.

Как я думал в 1785 году, так я думаю и сейчас.

Мне кажется, что я не сделал злоупотребления из даров, ниспосланных мне Провидением, но из всех этих даров я больше всего дорожил одним - это Урсулой.

Я должен также сказать несколько слов о Джепе и Сускезусе.

Оба они еще живут до сих пор в Равенснесте. Я выстроил для индейца недалеко от нашего дома маленькую хижину, на краю знаменитого рва. Вот уже двадцать лет как он живет здесь и надеется здесь же и умереть. Он уже стал старым, но все еще силен и бодр, так что я надеюсь, что он доживет до ста лет. Старый Джеп не уступает индейцу и до сих пор тоже держится прямо. Они с Сускезусом никогда не разлучаются. Даже зимой они вместе отправляются на охоту и никогда не приходят без добычи.

Джеп живет в нашем доме, но половину дня проводит в вигваме индейца: так мы назвали его жилище. Оба друга иногда ссорятся между собой, но эти ссоры всегда заканчиваются мировой.

Большей частью эти ссоры происходят из-за различных мнений в некоторых вопросах нравственной философии и в некоторых взглядах на прошедшее и будущее.

Лавиния осталась при нас и потом вышла замуж за одного из моих фермеров. В первые месяцы после моей свадьбы она казалась мне печальной и задумчивой.

Вероятно, она тогда тосковала по своем родственникам... Но теперь эта тоска прошла, и она стала веселой и счастливой. Она наша соседка и вместе с тем верная подруга моей жены, которая очень любит ее. Особенно она оказала нам большую услугу, когда захворал наш сын.

Упоминать ли о Ньюкеме? Он дожил до глубокой старости и умер недавно. До последней минуты его жизни его считали самым честным человеком.

Но судьба не оставила его без наказания. Увлеченный корыстью, он пустился в разные спекуляции и совершенно разорился. Дети его, которые живут недалеко от нас, во всем похожи на него.

Больше, кажется, ничего не остается сказать... Да, позабыл! Тетушка Мэри скончалась от оспы. Свое имение она оставила моим сестрам и госпоже Тэн-Эйк, которая была двоюродной сестрой ее незабываемого жениха. Маменька долго плакала после смерти своего друга, и мы вполне разделяли ее печаль. Мы утешались тем, что она будет счастливее там.

Я поставил на могиле землемера красивейший памятник. Дети мои каждый день приходят к нему и читают простую надпись, вырезанную на нем. Они всегда с уважением произносят имя своего деда землемера.

Фенимор Купер - Землемер (The Chainbearer). 5 часть., читать текст

См. также Фенимор Купер (Fenimore Cooper) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Колония на кратере (The crater or The Vulcan's peak). 1 часть.
Пер. с английского Анны Энквист ГЛАВА I Отличный случай; надо покинуть...

Колония на кратере (The crater or The Vulcan's peak). 2 часть.
Богу. В дни невзгод человек чаще всего вспоминает о Боге и о своих обя...