Фенимор Купер
«Зверобой (The Deerslayer, or The First Warpath). 3 часть.»

"Зверобой (The Deerslayer, or The First Warpath). 3 часть."

Мы оставили находившихся в пловучем доме плыть ночью по направлению к замку. Они нашли его нетронутым, и утомленные скоро погрузились в глубокий сон. Несколько раз в течение ночи Зверобой вставал, чтобы взглянуть на озеро, но всякий раз снова ложился, не заметив на поверхности воды ничего подозрительнаго. Однако, прежде, чем солнце показалось из-за гор все уже были на на ногах.

Чингахгок занимался возобновлением своих украшений, когда Зверобой подошел к нему и бросил около него несколько штук одежды.

- Вот, приятель, сказал он, - это Юдифь дала мне для вас, потому что совершенно противно благоразумию показываться в вашем воинском одеянии и краске. Правда, что противно вашим правилам носить одежду, но это все-таки необходимо, если вы хотите освободить Ватаву из заключения.

Чингахгок с нескрытым неудовольствием посмотрел на платья, но был слишком умен, чтоб не понять пользы переодевания. Он надел платье, смыл с себя краску, и ужь на известном расстоянии не легко мог быть принят за индейца.

Юдифь во время завтрака была молчалива, серьезна и задумчива. Она обменялась с Зверобоем лишь несколькими словами, и притом ничего не было сказано, что бы касалось положения, в котором они находились. Когда же, наконец, встали из-за стола, то Юдифь не могла долее удерживаться.

- Зверобой! сказала она:- было бы ужасно, если бы с отцем и Гурри случилось что-нибудь неприятное! Мы не можем оставить их в таком печальном положении, не подумав покрайней мере о средствах с их освобождению.

- Юдифь, я охотно готов помочь вам, отвечал молодой человек:- может быть, вы придумали средство, применения которого вы желали бы.

- Я не вижу другаго средства, как обмен. Ирокезы не уклоняются от подарков, и мы, быть может, в состоянии предложить им достаточно, чтоб побудить их выдать нам пленных.

- Да, это было бы прекрасно, Юдифь; но два сильные мужчины не могут быть выкуплены безделицею.

Мы им отдадим все, что имеем, воскликнула Юдифь:- ваши одежды, оружие, порох, все, все! Вот также шкаф, который наверное содержит в себе многое, что может привлечь Мингоса, хотя я никогда не видала, что в нем заключается.

- Разве у вас есть ключ от него?

- Да, я знаю, где он лежит; но еще ни разу не употребляла его, потому что отец запретил мне это. В теперешнем же крайнем случае мы, однако, можем считать запрещение снятым.

- Я это и сам думаю. И если шкаф действительно содержит какия-нибудь тайны, то в этом нет никакой опасности, потому что ни я, ни Чингахгок никогда не выдадим их. Доставьте же ключ и отоприте шкаф.

Юдифь послушалась, и дверцы шкафа скоро были отперты.

- Здесь, кажется, полная чаша, сказал Зверобой, бросив взгляд на наполненный до верху ящик, которого содержание покрыто было полотном. Мы хорошо сделаем, если будем поступать осторожно и аккуратно при раскладывании всего. Достаньте несколько стульев, приятель, пока я расстелю простыню на полу, и тогда примемся за дело.

Чингахгок принес стулья; Зверобой предложил один из них Юдифи, сам сел на другой, затем снял покрывало. Первые предметы, которые представились их глазам, были несколько мужских одежд из тонкого сукна. Преимущественно бросался в глаза красный кафтан с золотым шитьем, и когда Чингахгок увидел его, то не мог удержаться от выражения удивления и удовольствия.

- Ну, это всячески необыкновенно красивая одежда и я думаю, она сделает свое дело, сказал Зверобой:- индейское сердце редко противостоит таким краскам и такому блеску. Змей, я хотел бы видеть эту одежду на ваших плечах.

Чингахгок, не торопясь, снял тотчас же свой грубый сюртук, и с удовольствием облекся в драгоценную одежду. Преобразование это было очень смешно, но за всем тем Делавар смотрелся в зеркало с таким удовольствием, что почти можно было прочесть на его лице желание, чтоб невеста увидела его в таком костюме. Зверобой несколько времени восхищался радости Чингахгока, но потом напомнил ему положить кафтан назад, чтоб продолжать поиски. За мужскою одеждою следовала женская и была не менее великолепна, как и первая. Одно парченое платье было так необыкновенно хорошо и блестяще, что Юдифь не могла противиться требованию надеть его, и пошла для этого в свою спальню. Когда она вышла оттуда, то Зверобой и Чингахгок встали изумленные, и оба до того обнаружили свое восхищение, что Юдифь почувствовала себя немного польщенною.

- Это платье должны мы предложить Мингосам, сказал Зверобой,- и пусть меня повесят, если они за него не выпустят пленных. Но оно слишком ценно для этих червей, и, может быть, мы найдем что-нибудь другое, могущее повести нас к той же цели. Поэтому, Юдифь, снимите-ка его.

Она это исполнила, и пара превосходных, украшенных серебром пистолетов, был следующий предмет, который достали из шкафа. В городе они имели бы огромную цену; здесь же в лесах едва ли могли быть употребляемы. Зверобой поднял их и передал Делавару, приглашая его высказать о них свое мнение.

- Детская игрушка! сказал Чингахгок отрывистою и с презрительной улыбкой.

- Нет, нет, Змей. Эти предметы сделаны для мужчины и при правильном употреблении удовлетворили бы великана. Дайте же мне посмотреть, заботливо ли с ними обращались.

Зверобой взял пистолеты из рук своего друга, открыл полку одного, которая оказалась покрыта порохом, обратившимся от времени и сырости в комок угля. Проба шомполом показала, что оба пистолета заряжены, хотя и лежали в шкафу, вероятно несколько лет без употребления. Индеец немало был удивлен этим открытием, так как он привык возобновлять ежедневно заряд своего ружья и насыпать на полку свежий порох.

- Да, здесь снова видна природная беспечность белаго, сказал Зверобой.- Мы разрядим пистолеты, чтоб оказать этим дружескую услугу их владельцу. Насыпьте свежаго пороху на полку, Чингахгок, и отыщем цель, чтоб видеть, кто из нас лучше стреляет из пистолета. Что касается ружья, то, кажется, мы в этом ужь согласны.

Зверобой, смеясь от души своей мысли, пошел с другом своим на платформу и искал какого-либо предмета для цели.

- Отодвиньтесь немного, сказал он Юдифи. Оружие уже много лет как заряжено, и потому легко может случиться несчастие.

- В таком случае не следовало бы и стрелять из него, заботливо возразила Юдифь.- Выньте лучше заряд.

- Это было бы против правил, и некоторые говорят даже, что против твердости духа, хотя я считаю это глупостью. Необходимо разрядить их, чтобы видеть, кто из вас может похвалиться большею ловкостью.

Юдифь несколько отодвинулась, стала около Зверобоя и предоставила перед платформы одному Чингахгоку. Этот несколько раз подымал пистолет, старался привести его обеими руками в удобнейшее положение, несколько раз менял свою неловкую позицию и принимал еще худшую; наконец, с видом совершенного равнодушие, спустил курок, не поставив себе никакой определенной и верной цели. Последствием этого было, конечно, то, что вместо того, чтобы попасть в цель на пловучем доме, он даже не попал в самый дом, а пуля заплясала по воде, как гладкий камень, брошенный в косом направлении ловкою рукою мальчика.

- Хорошо, Змей! право, очень хорошо, сказал Зверобой с обыкновенным своим задушевным, но тихим смехом. Вы попали в озеро и для многих это большой подвиг. Короткое оружие верно не годится для краснокожих; отойдите назад, я посмотрю, что может сделать им белый. Пистолет, правда, не то, что ружье, но краска всегда остается краской.

Зверобой быстро и твердо прицелился, и выстрел раздался почти в ту самую минуту, как он поднял пистолет. Но его разорвало, и куски его полетели по всем направлениям: один на замок, другой на пловучий дом, третий на воду. Юдифь до того испугалась, что, громко вскрикнув, побледнела, как мертвая и вся задрожала.

- Ай! бедная девушка ранена! сказал Зверобой, увидев Юдвфь в таком состоянии. Надо отнести ее к стулу и сделать ей все, что в наших силах.

Юдифи дано было удобное положение; она выпила несколько глотков воды, немного оправилась и, наконец разразилась ручьем слез.

- Успокойтесь же, Юдифь, с состраданием сказал Зверобой.- Необходимо перенести боль, которая, надеюсь, скоро пройдет. Где бы она могла быть ранена? Я не вижу нигде крови на ее платье.

- Да ведь я вовсе и не ранена, наконец простонала девушка, только страх так на меня подействовал. И слава Богу! я не вижу никого, кто бы был ранен разрывом.

- Эге, Юдифь, это удивительно, сказал Зверобой.- Я думал, что вас не так легко испугать, и считал вас мужественнее.

Юдифь старалась придти в себя, отерла слезы, снова улыбнулась, и скоро до того оправилась, что могла принять участие в сердечном смехе над ее трусостию.

- А вы, Зверобой? спросила она:- вы, в самом деле, не тронуты? Это право, чудо, что при таком несчастном случае вы остались живы.

- Ну, такие чудеса случаются часто с старым, давно неупотреблявшимся оружием, возразил Зверобой, равнодушный к избегнутой опасности:- первое ружье, которое мне дали, сыграло со мной такую же штуку, но с столь же ничтожными последствиями. Все дело в том, что теперь у Гуттера одним пистолетом меньше, и он даже ни может жаловаться, потому что пистолет лопнул при желании вашем оказать ему услугу. Пойдемте же продолжать обозрение шкафа.

Они заняли свои прежния места и возобновили осмотр. Зверобой вынул несколько морских инструментов, которые была надлежащим образом осмотрены, и наконец открыл небольшой мешок, из которого вытащил различные фигуры шахматной игры. Оне были очень велики и превосходно сделаны из слоновой кости. Каждая отдельная штука представляла фигуру, соответствовавшую своему названию. Кони были рыцари верхом, туры стояли на слонах; офицеры представлены были в фантастическом одеянии скороходов, и даже пешки имели мужские головы и бюсты. Игра была не совсем полная, и вследствие неосторожного обращения имела многия повреждения, но то, что осталось цело, казалось было заботливо отложено и спрятано. Даже Юдифь не могла скрыть своего восторга при виде этих фигур, а Чингахгок пришел от них в такое восхищение, что совершенно забыл свое индейское достоинство. Он поднимал каждую штуку, разглядывал ее все с новым удовольствием и обращал внимание девушки на остроумнейшие и труднейшие части работы. В особенности слоны доставляли ему бесконечное удовольствие. Раз за разом издавал он свое обыкновенное восклицание, трогая пальцем хобот, уши и хвосты слонов. Впрочем, и пешки, представлявшие стрелков с луками, не избегли его внимания.

Пока вынимали фигуры, прошло несколько минут, во время которых Юдифь и Чингахгок все более и более углублялись в свой восторг. Между тем Зверобой сидел молчаливый, задумчивый и почти грустный, хотя впрочем глаза его следили за всеми движениями обоих главных действующих лиц, и замечали каждую особенность отдельных фигур, по мере того, как оне вынимались и показывались. Ни одно восклицание удовольствия, ни одно одобрительное слово не вырвалось из уст его, пока наконец друзья его заметили это молчание и вопросительно взглянули на него.

- Юдифь, сказал он тогда серьезно и с особенным выражением, - родители ваши говорили когда нибудь с вами о религии?

- Мать моя часто говорила, отец же никогда, краснеё отвечала Юдифь.

- Хорошо; это довольно вероятно. У Гуттера нет Бога, или по крайней мере, такого Бога, которого подобает иметь каждому белому и даже краснокожему. Эти предметы - идолы.

Юдифь вскочила, и одну минуту, казалось, серьезно рассердилась на Зверобоя за его предположение. Но потом неудовольствие её исчезло, и она разразилась смехом.

- Так вы думаете, что эти фигуры боги моего отца? спросила она.

- Да, я того мнения, серьезно возразил молодой человек. Во всяком случае это идолы, и для чего отцу вашему прятать их так заботливо, еслиб он им не молился?

- Помилуйте, Зверобой! да разве он сунул бы их в мешок и спрятал бы в шкаф, еслиб молился им? Конечно, нет. У отца моего, быть может, есть свои особенные понятия о Боге, но это его дело и до нас не касается. Если, впрочем, это идолы, что я почти и сама думаю, то они все-таки происходят из далеких стран, и попали в руки Гуттера, когда он еще был моряком.

- В самом деле, Юдифь, сказал Зверобой облегченный:- это меня от души радует, ибо я боюсь, что не мог бы даже решиться помочь в нужде и явному идолопоклоннику из белых. - Ну, Змей, обратился он к Чингахгоку:- зверь этот, кажется, доставляет вам большое удовольствие, хотя это предмет и языческий.

- Это слон, перебила его Юдифь.- Я ужь часто видела изображения подобных животных в книгах моей матери, и я показала бы их вам, еслиб отец не сжег всех книг.

- Слон или не слон, сказал Зверобой, а это идол и не должен оставаться в руках христианина.

- Это хорошо для Ирокезов, сказал Чингахгок, неохотно расставаясь с одним из слонов, которого Зверобой отнял у него и снова сунул в мешок. - Слоном можно подкупить целое племя, даже Делаваров.

- Да, это быть может и правда, продолжал Зверобой, - но человек, который пускает такую монету в обращение, так же виновен, кат и тот, который ее чеканит. Я знаю, что, быть может, одного из этих слонов было бы достаточно, чтоб купить свободу бедного Тома Гуттера, но пускать такие деньги в обращение, это против моего убеждения. Быть может, ни одно из окружающих племен не идолопоклонническое; но многия слишком близки к этому, и белому следует заботиться, чтоб не укреплять их в заблуждениях.

- Но, Зверобой, ведь, наконец, эти вещи не идолы, сказала Юдифь. Я помню, что видела раз офицеров гарнизона, игравших в "гуся и лисицу", и тогда они употребляли такие же фигуры, как эти. Посмотрите, тут также что-то твердое завернуто; это, может быть, также принадлежит к фигурам.

Зверобой взял пакет, открыл его и нашел в нем шахматную доску. Соответствуя фигурам, она была большая и великолепно выложена слоновой костью. Это побудило его отказаться от своего мнения и оставить свои подозрения, хотя, впрочем, не без долгаго сопротивления.

Теперь скоро разъяснился вопрос о выкупе пленных, так как единогласно призвано было, что ничто на свете не возбудит большей жадности Мингосов, как именно слоны. К счастию, в игре нашлись все четыре, а решили сперва предложить их одних за выкуп. Остальные же фигуры, равно как и все прочее, содержавшееся в шкафу, должно было оставаться резервом, и снова убрано было в шкаф.

Это сделано было так аккуратно, что старый Гуттер едва ли мог бы подозревать вторжение в его владения, еслиб Гетти не предуведомила уже его об этом. Куски разорвавшагося пистолета были собраны, сложены вместе, завернуты и тоже спрятаны в шкаф. Потом закрыли крышку, заперли замок, а ключ положили на прежнее место.

Прошло около часа в совещаниях о предстоящих действиях. Юдифь и Зверобой перешли в жилой покой, между тем как Чингахгок остался в каморке, рассматривая слонов все с большим и большим любопытством.

- Вперед, Юдифь, сказал Зверобой, вставая: - отец ваш и Гурри, равно как и добрая Гетти, должны быть освобождены, и это может случиться, когда...

В эту минуту слова замерли на его устах; на платформе послышались легкие шаги и человеческое существо открыло дверь. Тихое восклицание, вырвавшееся у Зверобоя, и слабый крик Юдифи едва успел смолкнуть, как пред ними стоял молодой индеец пятнадцати или шестнадцати лет. Гетти сопровождала его. Зверобой тотчас крикнул своему другу Чингахгоку, на языке Делаваров, чтоб он не показывался и был настороже, а затем быстро пошел к двери, чтоб посмотреть, угрожает ли им опасность, и какая именно. Он однако не заметил ничего подозрительнаго; никто не приезжал кроме двух названных лиц, да и те приплыли на еловых стволах, связанных наподобие парома, и покрытых небольшой платформой из каштанового дерева. Как только Зверобой увидал этот плот, и убедился, что не предстояло никакой опасности, он с досадою покачал головой и проворчал что-то про себя с недовольным видом. - Это происходит от того, ворчал он, что занимаешься пересмотром чужих шкафов, и до того забываешь бдительность, что индейский мальчик может сыграть с нами штуку и вполне озадачить нас. Впрочем, это хорошо. Мальчик откроет нам дорогу к соглашению, и надо послушать, что нового скажет нам Гетти.

Пока Зверобой таким образом рассуждал, Юдифь не выказывала ничего, кроме радости о возвращении своей сестры. Она прижимала ее к груди, целовала и осыпала ее словами, исполненными любви и родственной нежности. Гетти отвечала на её ласки, и наконец села, чтоб рассказать о своих приключениях. В эту минуту Зверобой снова вошел в комнату, и внимательно слушал, между тем как молодой индеец холодно и равнодушно прислонился к косяку двери.

- Ну, Гетти, сказал Зверобой, когда девушка кончила свой рассказ:- скажите же мне, этот плот, на котором вы приехали, был уже готов, или его построили только тогда, когда вы хотели ехать?

- О, нет, Зверобой,- он был уже готов и спущен на воду.

- Совершенно готов? на воде и ожидал вас?

- Да, он находился близ лагеря; индейцы посадили меня на него, посредством канатов перетянули его к тому месту, которое лежит прямо против замка, а потом приказали этому молодому человеку грести и перевезти меня сюда.

- Да, и леса полны этих бродяг, которые ожидают конца всего этого дела. Я теперь все это понимаю, и сперва отправлю этого молодого пса, дабы мы могли спокойно обо всем условиться. Оставьте нас вдвоем; принесите мне только слонов, которыми Чингахгок столько любовался.

Юдифь послушалась, принесла слонов, и удалилась вместе с Гетти из комнаты. Затем Зверобой, который понимал по-ирокезски достаточно, чтоб вести разговор с молодым индейцем, сделал ему знак сесть за шкаф и вдруг поставил перед ним двух слонов.

До сего времени дикий не обнаруживал ни внутреннего движения, ни удовольствия, хотя, впрочем, многие из находившихся в замке предметов должны были казаться ему новыми и неизвестными. Но в ту минуту, когда взгляд его упал на прекрасно выделанные изображения чудных, неизвествых зверей, им овладели удивление и неожиданность в такой степени, что у него тотчас вырвалось восклицание сильнейшего восторга. Но вслед за тем он опять пришел в себя, как будто чувствуя, что он виновен в нарушении приличия, неподвижно вперил глаза свои в слонов, и даже, после недолгаго размышления, рискнул ощупать одного из них рукою. Зверобой в течение более десяти минут не развлекал его ничем, зная, что юноша так верно вникнет в увиденное им чудо, что, по возвращении своем, будет в состоянии сделать старейшинам точное описание. Наконец, он тронул пальцем голое колено юноши, и вызвал этим его внимание.

- Послушайте, сказал он: - я хотел бы переговорить с моим молодым другом из Канады; пусть он забудет на время свое удивление

- Где же другой белый? спросил юноша, подняв глаза, и невольно обнаружил ту мысль которая более всего занимала его прежде, чем он увидел шахматы.

- Он спит, или, по крайней мере, находится в спальне, холодно отвечал Зверобой. - Откуда мой молодой друг знает, что здесь есть еще один?

- Я его видел. Ирокезы дальновидны, они видят за облаками.

- Ладно. Ирокезы правы; два бледнолицых в плену у вас?

Молодой человек кивнул и засмеялся, как будто радуясь признанной ловкости его племени.

- Можете ли вы сообщить, чем решена их участь?

Молодой индеец несколько времени смотрел с изумлением на охотника, потом поднял свою руку, и хладнокровно провел указательным пальцем вокруг черепа, что было для опытного Зверобоя достаточно понятно.

- Так их будут скальпировать? спросил он.- Зачем вы не берете их с собой в ваши жилища?

- Дорога слишком далека и изобилует белыми; скальп продается дорого, маленький скальп - большие деньги.

- Хорошо, этим все объясняется. Но один из ваших пленных отец обеих двух девушех, а другой - друг их. Они хотят их освобождения и потому предлагают две фигуры из слоновой кости, по одной за каждый скальп. Идите, скажите это вашим начальникам, и принесите мне ответ до захождения солнца.

Мальчик с таким рвением и прямотою принял это предложение, что Зверобой был убежден, что он быстро и обдуманно исполнил поручение. И когда он сделал предложение, что возьмет одного из слонов для пробы, то Зверобой уклонился от этого, зная, что если игрушка попадет раз в руки Мингосам, то он никогда более не увидит ея. Это небольшое затруднение было скоро устранено, и затем мальчик приготовился к отплытию. - Когда уже он стоял на платформе и хотел взойти на плот, он вдруг обернулся и просил одолжить ему челнок, чтоб этим сократить время переговоров. Но и в этом требовании Зверобой спокойно отказал, и тогда наконец мальчик отплыл из замка по направлению к чаще леса на берегу, отстоявшейся не более полумили. Зверобой наблюдал за ним, и сев на стул, бросал по временам испытующие взгляды на весь окрестный берег, куда достигало его зрение.

Пока Зверобой вел переговоры с мальчиков, Гетти спросила о Делаваре, пошла к нему и уселась против него.

- Не правда ли, вы Чингахгок, Большой Змей? просто спросила она.

- Чингахгок! с твердым достоинством отвечал Делавар. Это значит Большой Змей на языке Зверобоя.

- Хорошо. Так называла вас Ватава, и вы должно быть предводитель.

- Что сказала Ватава? воскликнул с живостию Чингахгок. Как она выглядит? часто ли смеется?

- Ватава поручила мне потихоньку сказать вам, чтоб вы ни в чем не доверяли Мингосам, так как они хитрее, чем все индейцы, которых она изучила. Потом она сказала, что есть большая блестящая звезда, которая, спустя час после наступления темноты, восходит над холмом. В ту самую минуту, когда звезда сделается видимою, Ватава будет на мысу, где я в прошлую ночь причалила, и вы должны принять ее в челнок.

- Хорошо. Чингахгок все прекрасно понял. Но все-таки повторите еще раз.

Гетти повторила свои слова, прибавила еще кое-что, весьма важное для Чингахгока, а точно объяснила ему взаимное положение неприятеля и движений Ватавы, которая провожала ее и рассталась с ней не прежде, как когда плот отчалил от берега. Теперь она должна была находиться где-либо в лесах, насупротив замка, и до наступления ночи будет держаться там, в надежде, что ей удастся скрыться от своих товарок и спрятаться на мысу. Все это Ватава объяснила Гетти, и последняя имела довольно твердую память, чтобы припомнить все сказанное.

Чингахгок сидел задумавшись, и встал только тогда, когда услышал голос зовущего его Зверобоя, звучащий из соседней комнаты. Он пошел на этот зов, а Гетти отправилась к сестре.

Первое, что сделал Делавар, придя к своему другу, было снять с себя одежду Гуттера и преобразовать себя снова в индейского воина. На замечание Зверобоя он ответил, что невеста его находится в лесу, и что он хочет показаться ей в обыкновенном виде. - Его действия были так решительны, что Зверобой должен был оставить его в покое пока он переоделся, и наконец пригласил его на военное совещание, в котором они должны были обсудить и определить свои будущия действия. Оба сообщили друг другу то, что узнали из переговоров, и Зверобой с великодушным участием услыхал надежды своего друга, обещая вместе с тем оказать ему помощь по мере сил своих.

- А теперь, садитесь ко мне, Чингахгок,- сказал он, и поговорим основательно, так как скоро будет у нас мир или перемирие, если не дойдет до жестокой и кровавой войны. Вы видите, что бродяги умеют пользоваться стволами деревьев и им было бы приятно напасть на вас целой толпой. Я думаю о том, не умнее ли будет перевести все имущество старого Тома на пловучий дом, запереть и завалить замок, и оставить его совсем. Пловучий дом подвижной, и, если мы поставим парус и постоянно будем менять место, то можем продержаться несколько ночей без того, чтобы волки из Канады нашли к вам след.

Чингахгок выслушал этот план с знаками одобрения, ибо подобная мера предосторожности представлялась полезною. Теперь, когда была известна многочисленность Мингоков, нельзя было надеяться оказать успешное сопротивление ночной аттаке. Казалось невозможным воспрепятствовать врагу овладеть челноками и пловучим домом, и последний тогда дал бы атакующим убежище, где бы они столь же хорошо были защищены от пуль, как и находившиеся в замке. Несколько минут оба думали о том, чтобы потопить пловучий дом на глубоком месте, завладеть челноками, и потом совершенно предоставить себя защите, которой можно было ждать в замке. Но ближайшее обсуждение убедило их, что наконец это средство должно было лопнуть, ибо индейцам легко было устроить большое число плотов. Поэтому молодые воины согласились в том, чтоб смотреть на пловучий дом, как на единственно применимое средство к спасению, и это решение сообщено было Юдифи. Она не имела против этого никаких серьезных возражений, и потому все приготовились принять нужные меры к исполнению плана.

Земное достояние Гуттера было невелико: пара кроватей, несколько одежды, оружие и снаряды, немного кухонной посуды и большой шкаф - вот, какие были главные статьи. Оне скоро и были перенесены из замка. Только-что это было исполнено, как снова показался плот диких, отчаливавший от берега. Зверобой рассмотрел его в подзорную трубу, в которую и увидел, что на плоту находились два, повидимому, безоружные воина. Плот приближался очень медленно, и потому др?зья наши имели достаточно времени сделать необходимые приготовления к приему опасных гостей. Чингахгок и обе девушки ушли в дом, где первый стал поблизости двери, снабженный оружием, между тем как Юдифь наблюдала сквозь щелку за дальнейшим ходом дела. Зверобой же поставил су?л на борт платформы, сел на него, беспечно положил ружье между ногами, и в такой позиции ожидал прибытия индейских начальников.

Пока плот медленно приближался, ожидавшие в замке старались всеми мерами открыть присутствие на нем какого нибудь оружия. Зверобой и Чингахгок не видели никакого, но не то было с Юдифью, которая при столь верном обстоятельстве была достаточно благоразумна, чтоб не доверять одним глазам своим. Она просунула в щель подзорную трубу, направила ее на сучья, которые лежали сверх стволов, из которых составлен был плот, и образовали род дна, а также сиденье для гребцов.

Когда тяжеловесное судно приблизилось на расстояние пятидесяти футов, то Зверобой закричал Гуронам, чтоб они перестали грести, так как он не расположен был допустить их таким образом к замку. Немедленно оба лютые воина оставили весла и плот двигался вперед очень медленно, так как удары весел не ускоряли уже его хода.

- Вы предводители? с достоинством спросил Зверобой,- или Мингосы послали к вам-только воинов без имени для столь важных переговоров? Если последнее верно, то гребите скорей назад, чтобы мог приехать другой, с которым может иметь дело такой воин, как я.

- Хуг! воскликнул старший из двух находившихся на плоту.- Брат мой очень горд, но Ривеноак такое имя, от которого Делавары бледнеют.

- Это может быть правда, или нет, смотря по тому, в каком случае, возразил Зверобой. Что до меня касается, то я не легко побледнею, ибо и так рожден бледнолицым. Что значит ваше послание, Ривеноак? и зачем вы, вместо челноков, приближаетесь к нашему укреплению на негодных стволах дерев?

- Мингосы не утки, чтоб ходить по воде. Дай им челнок, и они в нем приедут.

- Ну, это едва ли случится, ибо у нас только четыре челнока, и все нам нужны. Впрочем, добро пожаловать, Мингосы, на вашем плоту.

- Благодарю, молодой белый воин. Имеет ли он уже имя? как называют его начальники?

Зверобой с минуту подумал, и его юношеская гордость боролась с излишнею скромностию, которую он считал за необходимое качество каждого белаго. Он улыбнулся, прошептал несколько слов сквозь зубы и, гордо подняв глаза, сказал:

- Мингос! я, как и все, которые молоды и крепки, был известен в разные времена под различными именами. Один из ваших воинов, который только вчера утром отправился к своим предкам, полагал, что я заслуживаю имени: "Соколиный Глаз", собственно потому, что мой взгляд был быстрее, чем его, в такую минуту, когда жизнь или смерть висели на волоске.

Мингос был не особенно поражен хвастливым объяснением белаго, ибо знал о смерти своего товарища, и поэтому без затруднения понял намек Зверобоя. Он вежливо улыбнулся, с достоинством сделал знак рукой и вместе с своим спутником стал на ближайшем к замку краю плота.

- Брат мой послал Гуронам известие, наполнившее их сердца радостью, сказал Ривеноак. Они слышали, что у него есть звери с двумя хвостами. Желает он показать их?

- Да, отвечал Зверобой: вот один из них, и я переброшу его вам, полагаясь на вашу честность. Если вы его не возвратите, то ружье покончит наш разчет; имейте это в виду.

Мингосы согласились на это условие, и Зверобой осторожно бросил одного из слонов на плот, где Ривеноак счастливо поймал его. Удивление и восторг от невиданного доселе предмета пересилили невозмутимое индейское равнодушие: оба закаленные воина выказали даже еще больше горячности, чем мальчик их племени, ибо у этого еще действовало свежее впечатление полученных уроков и наставлений, тогда как мужчины, как все, которые могут положиться на доблестно заслуженную славу, не принимали никаких мер, чтобы обнаружить свои ощущения только частию. В продолжение нескольких минут, они совершенно потеряли сознание своего положения, занявшись исключительно точным и живым обзором, которому подвергали драгоценный материал, превосходную работу и необыкновенный вид животнаго. Морда лося имеет, быть может, некоторое сходство с хоботом слона, но это сходство было слишком слабо и незначительно, чтоб поиестить совсем новое для них существо в круг их обыкновенных представлений, и чем дальше они рассматривали его, тем сильнее становилось их удивление и восторг. Впрочем, эти дети лесов отнюдь не принимали ошибочно строение на спине слова за часть самого зверя; ибо лошади и быки были им известны, они видали в Канаде башни и не находили ничего необыкновенного в вьючных животных. Однако, они пришли к тому мнению, которое впрочем вытекало из башен, что слон имеет достаточно силы, чтоб вынести тяжесть целаго форта, и это было обстоятельство, которое по крайней мере не уменьшило их изумления.

- Мой белый друг имеет еще много таких животных? робко спросил наконец Ривеноак.

- Да, еще много их в готовности, отвечал Зверобой,- но одного довольно, чтоб выкупить пятьдесят скальпов.

- Один из моих пленных доблестный воин! Высок, как ель, силен как лось, ловок, как барс. Он будет знатным начальником и предводителем королевских войск.

- Нет, нет! в этом вы сильно ошибаетесь. Гурри Гарри всегда и останется тем же, и едва ли сделаете из него капрала. Скальп его больше ничего как хорошая голова, покрытая кудрявыми волосами и треснувшим черепом под ними.

- Но, мой старый пленник очень умен! Царь озера, доблестный воин, мудрый советник.

- Ну, есть люди, которые не без основания поспорили бы об этом. Белый не дал бы поймать себя, и когда он атаковал вас, то не послушался лучшего совета. Один двухвостый зверь вполне стоит двух таких скальпов.

- Но у моего брата есть еще такой зверь, он даст пару за старого отца.

- Том Гуттер мне не отец, хотя поэтому ему не должно быть хуже. Но дать за один скальп двух животных, из которых каждое с двумя хвостами, это превышает меру благоразумия. Вы можете считать себя счастливыми, Мингос, если заключите худшую сделку.

Между тем Ривеноак снова пришел в себя пересилив свое изумление, и он употреблял всевозможные индейские хитрости и коварство, чтоб заключить возможно выгоднейший торг. Во время дальнейших переговоров он выказал не мало твердости при стремлении вернуть выгодное положение, потерянное неожиданностию; но Зверобой все доводы и прикрасы своего хитрого и опытного противника встречал со свойственною ему хладнокровною рассудительностию и непреодолимою любовию к правде. Он знал, что фигуры из слоновой кости имеют в глазах Ирокезов столь же высокое достоинство, как мешок золота или куча бобровых шкур в глазах купца, и при таких обстоятельствах остерегался делать воинам уступки.

Наконец дикарь объявил, что дальнейший торг будет бесплоден, так как он не может против своего племени выказаться столь несправедливым, чтоб отдать два славные скальпа за бедную цену двух игрушек. Он приготовился к разрыву, и обе стороны испытывали теперь те же ощущения, как обыкновенно люди, когда торг, заключение которого одинаково желательно и тем и другим, доходит до того, что грозят разрывом вследствие слишком большего упрямства. Зверобой был поражен и полон болезненного сожаления, так как чувствовал глубокое сострадание не только к пленникам, но и к обеим девушкам. Индеец же был полон злобы и жажды мщения; в горячности он высказал решимость не говорить более ни слова, и теперь одинаково бесился, как на самого себя, так и на своего хладнокровного противника, который далеко превзошел его в управлении собою и равнодушии. Когда он начал отчаливать свой плот от платформы, глаза его сверкали и лицо сделалось мрачно, хотя он и принудил себя при расставании выказать дружескую улыбку и вежливую наружность.

Прошло несколько времени, пока тяжелые стволы пришли в движение, и когда немой спутник Равеноака начал грести, то начальник переступил через сучья, лежавшие между стволами, и острым глазом осмотрел замок, платформу и своего хладнокровного противника. Один раз он сказал тихо несколько слов своему спутнику, и затопал ногами в сучьях, как нетерпеливый, упрямый зверь. Именно в эту минуту Зверобой не смотрел на своих врагов, размышляя о лучшем способе возобновить переговоры, не предоставляя противнику больших выгод. Но Юдифь оставалась внимательною и предостерегла Зверобоя.

- Берегитесь, друг, сказала она. Я вижу в подзорную трубу ружья под сучьями, и Мингос раздвигает их ногами.

Дикарь, вероятно, понял эти слова, ибо он вдруг оставил свое предательское намерение, изменив тотчас выражение злобной лютости на вежливую улыбку. Сделав своему спутнику знак перестать грести, он приблизился к платформе, взойдя на самый край плота.

- Для чего Ривеноак и брат его оставят между собою облако? сказал он. Они оба умны, оба храбры, оба великодушны и должны бы расстаться друзьями. Один зверь будет ценою каждого пленника.

- Хорошо, Мингос! возразил снаружи хладнокровный, но внутренно полный радости Зверобой: вы увидите, что бледнолицый может быть щедр, когда имеет дело с открытой рукой и открытым сердцем. Оставьте у себя зверя, которого забыли возвратить мне, и покажите его вашим начальникам.. Когда вы привезете нам наших друзей, то получите еще двух и, и...- он медлил несколько, в сомнении, благоразумно ли будет сделать столь большую уступку, какую он предполагал,- и... ну, да, когда они будут здесь до заката солнца, то, быть может, вы получите и четвертого, для ровного числа.

Это решило все дело. Всякой неудовольствие исчезло с темного лица Мингоса, и он радостно и весело улыбнулся. Находившаеся в его руках фигура была вновь осмотрена, и радостное восклицание доказало, как он был доволен неожиданным всходом торга. На самом деле, как он, так и Зверобой, забыли, что сталось с фигурою; но не то было со спутником Равеноака, который держал слона в руках с твердою решимостию скорее бросить его в озеро, чем возвратить, когда бы такой возврат был потребован. Этот решительный поступок сделался ненужным, и индейцы, дав уверение, что понимают условия обмена и принимают их, отчалили, и тихо стали грести и берегу.

- Можно ли доверять этим жалким творениям? - спросила Юдифь, выйдя с Гетти на платформу и наблюдая с Зверобоем за тяжелыми движениями плота. Они, пожалуй, оставят у себя игрушку и пришлют нам за нее кровавый скальп, чтоб наругаться над нами и показать, что они нас перехитрили?

- Нет, нет, Юдифь, возразил Зверобой. Я несколько понимаю натуру индейцев, и знаю, что двухвостые существа приведут все племя в движение. Ведь даже Змей, человек с железными нервами, был так поражен этим зверем, что почти внутренно стыдился за него. Это уже их правила, и против них нельзя спорить, пока они законны. Мингосы не успокоятся, пока не будут владеть всеми слонами, которые найдутся между имуществом Гуттера. Они, наверно, выдадут пленных, в надежде вернуть их в свои руки хитростию и коварством, их и нас всех вместе с замком. При всем том нам необходимо поддерживать негодяев в хорошем расположении духа, дабы вырвать из их когтей сперва Гуттера и Гурри, а потом и Ватаву, невесту Чингахгока.

Виды на благополучный всход были теперь так основательны, что все почувствовали себя не мало облегченными, хотя нельзя было пренебрегать необходимым, бдительным наблюдением за всеми движениями неприятелей. Между тем, час летел за часом, и солнце уже наклонялось к западному холму, а ожидаемого плота еще не было видно. Наконец, Зверобой, осматривавший окрестность в грубу, заметил в темных, немых лесах, одно место, где, без сомнения, Мингосы собраны были в большом числе. Там, вероятно, они держали совещание и обсуживали заключение, которое должно было решить жизнь или смерть пленников.

Незадолго пред тем, как солнце совершенно исчезло, показался наконец плот, выплывавший из чащи, и когда он приблизился на известное расстояние, то Юдифь объявила, что отец её и Гурри, оба связанные, лежат посередине на сучьях. - Вскоре после того индейцы поспешно достигли платформы.

Теперь, хотя условия были договорены, и дело дошло до благополучного исхода, представлялось еще не малое затруднение, заключавшееся в действительной выдаче пленных. Как только Гуттер и Гурри были бы освобождены, то их было бы двое против одного, и поспешное бегство ничего не пособило бы индейцам, так как белые имели в своем распоряжении три прекрасные челнока. Поэтому, соглашение было бы весьма затруднительно, еслиб благородное лицо и обращение Зверобоя произвели и на Ривеноака своего обычного впечатления.

- Брат мой видит, что я имею к нему доверие, сказал Мингос, приближаясь с Гуттером, которого ноги были развязаны, чтоб взойти на платформу. Один скальп - еще одного зверя.

- Подождите, Мингос, перебил его Зверобой, сохраните пока вашего пленника; мне нужно сперва приискать средства к уплате.

Это извинение, хотя частию вероятное, было в основании своем только хитростию, клонившеюся к известной цели. Зверобой оставил платформу, вошел в дом, и приказал Юдифи собрать все оружие и спрятать в её комнату. Потом он серьезно переговорил с Делаваром, который караулил у самого входа, положил трех слонов в карман и вернулся на платформу.

- Добро пожаловать в ваше прежнее жилище, Том Гуттер, сказал он, помогая освобожденному выбраться на платформу, и сунув в то же время одного слона в руку Ривеноака. Добро пожаловать, дочери ваши будут рады снова увидать вас, как засвидетельствует вам сама приближающаеся Гетти.

Теперь охотник смолк и разразился своим обычным нешумным смехом. Гурри также был развязан и его также поставили на ноги. Веревка была, однако, так крепко затянута, что он не мог тотчас приобресть свободное движение своими членами, и молодой великан в своей слабости, представлял редкое и на самом деле весьма комическое зрелище, невольно вызвавшее смех Зверобоя.

- Вы качаетесь из стороны в сторону, как ель во время бури, сказал он. Меня только радует, что ваши чудные волосы еще крепко держатся на голове и не обриты Мингосами. Они очень сильны в этом деле.

- Послушайте, Зверобой, грозно возразил Гурри; было бы лучше, еслиб при теперешнем случае вы были менее веселы и более дружественны. Сделайте мне во крайней мере одолжение и скажите, есть ли ступни там на конце моих ног? Мне кажется, что я их вижу, но что касается того, чтоб их чувствовать, то оне точно так же могли бы быть на берегу океана, как и здесь.

- Ну, ну, Гурри, вы совершенно целы и невредимы, и это ужь много значит, отвечал Зверобой, скрытно передав индейцу остальную плату и сделав ему серьезный знак отправиться обратно. Вы вернулись оттуда целы, Гурри, и только немного окоченели. Впрочем, вы скоро будете иметь возможность плясать, чтобы отпраздновать освобождение свое из волчьей ямы.

Зверобой освободил от веревок руки своих товарищей, и они начали бегать, прыгать и топать по платформе, ворча и бранясь, чтоб помочь восстановлению кровообращения. Но они были связаны слишком долгое время, чтоб приобрести в одну минуту свободное употребление своих членов, а так как индейцы спешили отплытием, то плот был уже на расстоянии ста шагов от замка, когда Гурри случайно заметил, как скоро враги удалялись от его мщения. Он впрочем в это время хотя был еще неповоротлив, но мог уже двигаться с достаточной легкостью. Не думая о своем положении, сорвал он ружье Зверобоя с плеча его, стараясь взвести курок и приложиться прежде, чем могли ему в том воспрепятствовать. Зверобой же был быстрее его; он схватил оружие и вырвал его из рук великана. Тем не менее оно выстрелило, хотя, к счастию, в ту минуту, когда дуло было обращено кверху. Тогда Гурри выпустил ружье и бросился бежать к дому, подымая высоко от полу ноги при каждом шаге и не чувствуя почти вовсе, как он их переставляет. Он имел злое намерение, но Юдифь предупредила его. Она, согласно указанию Зверобоя удалила и спрятала весь запас оружия старого Гуттера, и потому Гури не доставало средств к выполнению его мстительных планов.

Обманутый таким образом в своих надеждах, он сел, и в течение получаса так старательно занят был оттиранием своих окоченевших членов, что забыл при этом все остальное. По истечении этого времени, плот окончательно скрылся из виду, и ночь начала распространять свои мрачные тени на озеро и леса. Тогда девушки приготовили ужин, а в это время Зверобой рассказал Гуттеру, какие меры он принял для безопасности его детей и имущества, а также сообщил ему все, что со всеми ими случилось в продолжение его отсутствия.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Солнце уже закатилось, и лучи его не золотили более краев облаков, которые мрачно неслись по голубому небосклону, предвещая темную ночь. Дул слабый ветер; но так как он был зноен и сыр, то казался сильнее обыкновеннаго. Общество в замке было молчаливо и в грустном настроении. Освобожденные пленники чувствовали себя спокойнее, стыд их перемешивался с чувством горести и жаждою мщения. Они более досадовали на недостойное обращение, которому подвергались в течение нескольких последних часов своего плена, и чувствовали никакой признательности за оказанное им прежде снисхождение. К этому подстрекала их совесть, говорившая, что они вполне заслужили претерпенные невзгоды; но этот голос совести еще усиливал их досаду, а не наводя лучшие мысли. Прочие были задумчивы, одни от горя, другие от радости. Зверобой и Юдифь более отдавались первому чувству, тогда как Гетти была счастлива по случаю освобождения отца и Гурри, а Делавар утешался мыслию скоро возвратить свою невесту. При таких обстоятельствах и в таком настроении, сели за ужин.

- Старый Том! наконец вскрикнул Гурри, разражаясь громким, судорожным смехом:- вы право были похожи на связанного медведя, когда лежали на еловых ветвях, и я удивлялся, как вы еще громче не ворчали. Ну, да слава Богу, что все это прошло. А что, Юдифь, вы очень горевали, пока мы были в руках краснокожих?

Юдифь не отвечала на этот грубый вопрос, Гетти же сказала просто:

- Да, мы были в постоянном горе и заботе по отце и о вас.

- Ну, это мне очень приятно, смесь возразил Гурри. Мне только хотелось бы знать, Зверобой, как вам удалось вас выручить. Разскажите нам эту тайну, чтобы при случае и мы могли оказать вам такую же услугу. Как вы это устроили, обманом или лестью?

- Мы тем, ни другим, а просто честною покупкою. Мы заплатили выкуп, и притон столь дорогой, что вам надо беречься, чтоб опять не попасть в руки Мингосов, а то нашего запаса пожалуй не хватит.

При этих словах Гуттер встал, отозвал Зверобоя в соседний покой, и там узнал от него цену, которую заплатили за его освобождение. Он не выразил при этом никакого неудовольствия, и разговор окончился тем, что оба снова возвратились в комнату, которая служила вместе и жилым покоем, и кухнею.

- Меня только одно удивляет, что теперь между нами и дикими ни мир, ни война, сказал Гурри как раз в ту минуту, когда Зверобой внимательно прислушивался, и вдруг, не останавливаясь и не отвечая на вопрос Гурри, вышел в наружную дверь

- Наше освобождение имело приятельский вид, и когда люди однажды честно обошлись между собою и поторговали, то следовало бы хоть на этот раз расстаться друзьями. Возвратитесь сюда, Зверобой, и скажите ваше мнение по этому предмету, ибо по последним действиям вашим я имею о вас более высокое понятие, чем прежде.

- Вот ответ на ваш вопрос, Гурри, возразил Зверобой, входя в комнату, вот он! и вероятно понравится, если у вас есть охота к новым битвам и сражениям.

При этих словах, Зверобой бросил на стол небольшую связку, состоявшую из дюжины палочек, крепко перетянутых кожаным ремнями, Гурри поспешно схватил ее, поднес ближе к горевшему полену, и с первого же взгляда увидел, что концы каждой палочки обмокнуты были в кровь.

- Ну, это совершенно по-индейски, если не по-английски, дерзко сказал Гурри; это формальное объявление войны. Где вы нашли эту связку?

- Весьма близко - она, минуту тому назад лежала на платформе.

- Как же она туда попала! ведь не свалилась же с неба! Объясните это, Зверобой, иначе мы должны думать, что вы хотите застращать таких людей, которые давно бы лишились рассудка, если бы боязнь могла изгнать его из головы.

Между тем Зверобой приблизился к окну, из которого бросил взгляд на темное озеро, и, казалось, был доволен тем, что увидел. Он снова подошел к Гурри, взял в руки связку палочек и рассматривал ее с особенным вниманием.

- Да, сказал он,- это объявление войны индейцами, хотя вы и не можете понять, как оно сюда попало. Дикие оставили вам череп, но верно не уши, если вы не слышали плеска воды, когда индейский мальчик приезжал сюда на плоту. Ему было поручено бросить эту связку у нашей двери, и индейцы хотят сказать этим: со времени нашей мены, мы испробовали боевое оружие и в скором времени нападем на вас.

- Экие негодяи! вскрикнул Гурри; - дайте-ка мне ружье, Юдифь, я пошлю в след их посланному ответ, который едва ли им понравится.

- Нут, нет, хладнокровно сказал Зверобой и сделал Юдифи знак, чтоб она не вставала: - нет, не в моем присутствии. Мальчик переехал к нам открыто с ярко горевшим факелом и потому никто не сделает ему зла, пока я могу этому воспрепятствовать. Впрочем, он слишком хитер, чтобы на обратном пути оставить огненный след, так что в эту темную ночь нет никакой возможности верно прицелиться.

- Совершенно справедливо, заметил Гурри, шагая по комнате с ружьем в руках:- но у нас есть челноки, которые могут нам служить, и никто мне не помешает ехать вслед за ним и добыть его череп. Чем больше раздавить их в молодых летах, тем меньше будут они впоследствии наполнять леса своими завываниями.

Обе девушки, особенно Юдифь, вздрогнули при этих словах, обещавших не много хорошаго. Гурри выказывал себя дерзким и заносчивым в сознании своей силы; Зверобой же напротив обладал более спокойною твердостью, при которой скорее можно достигнуть цели, чем при горячей вспышке. Гурри скоро подошел к месту, где привязаны были челноки; но в это время Зверобой переглянулся с Делаваром, и они перебросились несколько словами на языке диких. Чингахгогь первый услыхал плеск весел, тотчас вошел на платформу и удостоверился по горевшему факелу, что к ним приближается посланный. Таким образом, когда мальчик бросил ему под ноги связку палочек, то это не удивило и не рассердило его; он стоял спокойно, с ружьем в руках, чтобы убедиться, что никакого обмана не скрывается за этим посланием. Теперь, переговорив с Зверобоем, он вскочил в челнок и убрал весла.

Гурри пришел в бешенство, когда увидел что лишен средства исполнить свое намерение. Сжав громадные кулаки, он направился к Делавару; все ожидали, что он постарается повалить его на землю; знали, что последствием такой попытки будет неминуемо пролитие крови, и потому в смертельной боязни ожидали исхода. Мрачный вид Делавара остановил Гурри; он понял, что такой человек не даст безнаказанно наступит себе на ногу. Отвернувшись от индейца, он хотел излить свою злость на Зверобое, от которого не ожидал страшного отпора; во прежде, чем сказал слово, раздался близ него нежный голос.

- Гурри, говорила Гетти, стараясь воспрепятствовать грозившей битве: - грешно так злиться, и Бог вас за это накажет. Ирокезы оставили вам и отцу ваши черепы и хорошо с вами обошлись, хотя вы имели против них весьма дурные намерения.

Кроткий, нежный голос Гетти произвел чарующее действие на рассвирепевшего охотника. Он отвернулся от Зверобоя и, вместо всяких насильственных поступков, излил свою злость и досаду в резких словах.

- Досадно, Гетти, сказал он,- выпустить из рук свободным то, что почти попалось в западню. Его череп стоил по крайней мере шесть бобровых кож, хотя мальчик сам по себе ничего не стоит. Вы дурно поступили с вашими друзьями, Зверобой, лишив их такой выгоды.

- Нет, спокойно и твердо возразил Зверобой,- я бы поступил против правил чести, если бы действовал иначе, и никто не может требовать от меня отступления от моих мыслей и понятий. Мальчик приезжал с правильным поручением, и даже самый жалкий краснокожий постыдился бы сделать ему какое либо зло.

При этих словах молодой человек отошел. Между тем как Гуттер взял Гурри за руку и пригласил его для тайного совещания. Пока те шептались, Зверобой с Чингахгоком также вели тихий разговор, при чем последний советовался с другом своим о средствах к освобождению Ватавы. Спустя некоторое время, Гуттер снова вышел на платформу и, собрав вокруг себя всю компанию и сообщил ей свои намерения, на столько, сколь считал это удобным. Он вполне одобрил мысль Зверобоя покинуть жилище в течение ночи и переселиться на пловучий дом; ибо как ему, так и всем было ясно, что в этом заключалось единственное средство избегнуть грозившей гибели. Не подлежало сомнению, что дикие, обратив раз внимание на постройку плота, неминуемо попытаются сделать нападение на замок, и посылка ими кровавой связки достаточно показывала, как много они рассчитывают на успех предприятия. Основываясь на этих соображениях, Гуттер пригласил всех приготовиться немедленно оставить замок, если не навсегда, то хотя на некоторое время.

После такого решения, закипела работа. Замок был заперт и заложен, челноки вытянуты из дока и привязаны к пловучему дому, все нужнейшее, что оставалось в замке, перенесено в каюту, огни потушены, и все перебрались на судно.

Ночь была чрезвычайно темная, хотя посередине озера тянулась светлая полоса; в этой полосе стоял пловучий дом, но его нельзя было видеть с берега, от которого он был заслонен мрачными прибрежными холмами. Ветер был слабый и отрывистый, так что сам Гуттер, снявшись с якоря, не мог положительно определить, с какой стороны ветер. Обыкновенно можно было разрешить сомнение наблюдением за течением облаков, но в эту ночь весь небесный свод имел вид темной, непроницаемой стены; нигде ни было видно ни малейшего отверстия, и Чингахгок начал опасаться, что сокрытие звезд остановит его невесту исполнить в точности данное обещание. Таким образом Гуттер поставил парус исключительно с тою целию, чтобы удалиться от замка, потому что становилось опасным оставаться долее вблизи его. Тут оказалось, что направление ветра южное с легким наклонением к восточному берегу. Это вполне соответствовало видам всего общества, и потому судно более часа плыло по этому направлению, пока внезапная перемена ветра не направила его в ту сторону, где находился лагерь диких.

Зверобой с напряженным вниманием следил за всеми движениями Гуттера и Гурри. Сначала он недоумевал, чему приписать принятое пловучим домом направление, случаю ли или намерению; но скоро убедился, что последнему, потому что, не прошло и двух часов времени, судно уже находилось в расстоянии не более ста шагов от берега и притом прямо против индейского лагеря. Между тем Гурри имел с Чингахгоком совещание, результат которого последний сообщил Зверобою.

- Старик и его товарищ хотят украсить свои пояса скальпами, сказал он; на поясе моем тоже место для нескольких, и когда я ворочусь домой, то будут спрашивать у меня скальпов. У моего друга белые руки и мысли; он будет нас ждать и не будет стыдиться своего друга. Большой Змей Могикан должен быть достоин идти в бой рядом с "Соколиным Глазом".

- Да, я уже вижу, в чем дело. Если вас так тянет к скальпам, то я не осуждаю этого, так как это входит в ваши понятия и обычаи. Но будьте милосердны; я прошу вас об этом потому, что даже краснокожему не послужит в укор, если он выкажет чувство сострадания. Не начинайте ваших подвигов рыданиями женщин и плачем детей. Действуйте так, чтобы Ватава улыбнулась, когда вас увидит. Затем, добрый путь и будьте счастливы.

- Я отправляюсь. Брат мой будет здесь ожидать с судном. Ватава скоро будет на берегу, и Чингахгоку надо торопиться.

После этих слов индеец присоедивился к своим товарищам; они спустились в один из челноков и отчалили.

Ни Гуттер, ни Гурри не сообщили Зверобою о своих предположениях, так как боялись его замечаний и упреков. Они шли на врагов, чтобы удовлетворить свою жадность, и план их был на этот раз так составлен, что они могли рассчитывать на обильную добычу. Они знали, что большая часть воинов на ночь перешли в лагерь против самого замка, и потому рассчитывали напасть на беззащитных жен и детей. Особенно рассчитывал на это Гуттер, но не сообщал мысли своей Чингахгоку.

Старый Том управлял челноком, Гурри поместился в передней части его, а Чингахгок в средине. Осторожно приблизились они к берегу и причалили; затем, выйдя из челнока, держа руки наготове, направились, как тигры, к лагерю. Впереди шел индеец, а другие шли следом с такою крайнею осторожностию, что ни малейший шорох не выдавал шагов их. По временам, впрочем, хрустели сухия ветки под тяжелою стопой Гурри или неловкими шагами старого Тома, но шаги индейца были так тихи, как будто он шел по воздуху.

Главная задача заключалась в том, чтобы открыть место, где разведен огонь, потому что это всегда делалось в самой середине лагеря; острый глаз Чингахгока скоро увидал желаемое. Огонь мелькал в некотором расстоянии между деревьями, но весьма слабо, что впрочем и сообразно было с поздним часом ночи.

Как только огонь стал виден, наши искатели приключений вошли вперед смелее и скорее, и чрез несколько минут были уже вблизи первых шалашей. Здесь они остановились, чтоб изследовать местность и условиться в дальнейших действиях. Было так темно, что едва можно было различить что либо, кроме догорающего костра. Чингахгок попытался изследовать внутренность ближайшего шалаша; он приблизился к нему так тихо и осторожно, как кошка, крадущаеся к птичке. Когда он подошел совсем близко, то опустился на землю и долго прислушивался у низкого входа, не слыхать ли в шалаше дыханий спящих. Не было ничего слышно. Чингахгок просунул голову в дверь, но этот смелый и опасный поступок остался без вознаграждения, потому что, пошарив кругом руками, он убедился, что шалаш совершенно пусть.

Осторожно прокрался Делавар к другим шалашам, но и те оказались в таком же состоянии; наконец, воротившись к своим спутникам, он объявил, что Мингосы оставили свой лагерь. Дальнейшие розыскания подтвердили это, и затем ничего более не оставалось, как возвратиться к челноку без всякого успеха.

Гуттер и Гурри страшно досадовали на такое разрушение своего плана. Беснуясь, шмыгали они между шалашами, как бы надеясь найти где нибудь забытого ребенка или беспечно спящего, и несколько раз вымещали злобу свою на безчувственных шалашах, из которых некоторые были буквально разорваны на куски и разбросаны. Делавар же все время оставался спокойным, и наконец, напомнил своим товарищам об опасности дальнейшей неосторожности и о необходимости возвратиться к судну.

Он был спокоен, так как его привело только желание приобресть славу; спутники же его досадовали потому, что рассчитывали на удовлетворение своей жалкой жадности и так сильно обманулись в своих надеждах. В таком состоянии духа, они налегли на весла, и направились в ту сторону, где надеялись найти пловучий дом.

Несколько минут спустя, Зверобой услыхал голос Чингахгока, и вскоре челнок причалил, и путники взошли на палубу. Ни Гуттер, на Гурри не говорили ни слова о случившемся. Чингахгок же, проходя мимо своего друга, сказал только: "огонь погас" и из этих двух слов Зверобой понял в чем было дело.

Теперь, конечно, представлялся вопрос, в какую сторону направить судно, и Гуттер разрешил его тем, что всего умнее будет остаться в постоянном движении. Пловучий дом подвели под ветер.

Гуттер и Гурри легли, а Зверобой и Чингахгок наблюдали за направлением судна.

Несколько времени оно двигалось вдоль западного берега. Юдифь и Гетти присоединились к молодым людям, и между ними завязался разговор, который, впрочем не клеился. индеец, по мере приближения минуты, когда он надеялся увидеть Ватаву, становился беспокойнее, а Зверобой был так занят управлением судна, что не имел времени заниматься пустой болтовней. Таким образом они спокойно обогнули мыс и достигли залива, на северной оконечности которого надеялись найти Ватаву; тогда Чингахгок молча подошел к своему другу и указал на светящуюся прямо перед ними точку. Там, на краю кустов, виднелся огонек, и не оставалось сомнения, что индейцы перенесли лагерь именно на то место, где Чингахгок назначил свидание своей невесте. Это открытие показалось Зверобою и его другу немалозначительным. Прежде всего предстояла та опасность, что Гутгер и Гурри, если проснутся, предпримут новую попытку против этого нового лагеря, и тогда опасно было причалить к берегу, чтоб освободить Ватаву из плена. Тем не менее, решено было попробовать последнее, и судно было так близко подведено к берегу, как только позволяла необходимая осторожность. Тут бросили якорь и спустили парус.

Положение пловучаго дома имело свои выгоды и неудобства; огонь скрылся из глаз за покрывавшим судно кустарником, но с другой стороны деревья так нависли над пловучим домом, что представлялась возможность спрыгнуть на него с земли, не прибегая к помощи лодки или парома. Тем не менее, густая темнота служила действительной защитой, пока старались избегать всякого шума, и Зверобой, обратив на это внимание Юдифи, указал ей, что делать, если поднимется какой либо шум. Преимущественно же он внушил ей, чтобы ни в каком случае не будить спавших, кроме лишь в случае сильной опасности.

- А теперь, Юдифь, заключил Зверобой свое наставление, настало время вам с Чингахгоком сесть в челнок и отправиться за его невестой. Звезды еще не видать, но она скоро покажется, и хотя за облаками ее трудно будет видеть, я все-таки уверен, что Ватава в назначенное время будет на условленном пункте, если только Мингосы насильно не удержат ее.

Не теряя времени, оба приятеля приступили к исполнению своего плана, после того как Юдифь обещала исполнить в точности все полученные ею и наставления. Чингахгок занял передний конец челнока, между тем как друг его взял на себя управление рулем. С того времени, как они покинули пловучий дом, все движения их походили на приемы хорошо выученных солдат, которым не впервые приходится встретиться с неприятелем, и они чувствовали только гордость и мужество, соединенные с намерением, во что бы то ни стало, достигнуть желаемой цели.

Вместо того, чтобы прямо двинуться к мысу, который находился на расстоянии не более четверти часа от пловучаго дома, Зверобой направил челнок круто на середину озера, чтобы оттуда приблизиться к берегу и иметь таким образом неприятеля лишь с одной стороны. Чингахгок понял необходимость этой меры и без всякого возражения стал грести вперед. Чрез несколько минут челнок проплыл значительное расстояние, молодые люди перестали гресть, и судно остановилось.

Тогда они шепотом держали между собою совещание; по мнению Зверобоя, оставалось еще несколько минут до восхода звезды, Чингахгок же полагал, что время это уже прошло, и что невеста уже ждет на берегу его прибытия. Его мнение одержало верх, и Зверобой приготовился направиться на условленное место.

Теперь, конечно, необходима была особенная осторожность и ловкость при управлении челноком; весла опускались в воду, по возможности, без всякого шума, и когда приблизились к берегу на двести, шагов, Чингахгок положил весло и взял вместо него ружье. Челнок казался живым существом, так осторожны и обдуманны были все его движения; он тихо двигался вперед, пока его передняя часть уперлась в песчаный берег. Здесь, как и везде, берег был узок и окаймлен кустами, которые во многих местах повисли над водой. Чингахгок вышел из челнока и внимательно осмотрел берег, потом возвратился и шепотом выразил опасение, что они ошиблись в условленном пункте; Зверобой же не согласился с этим, полагая с своей стороны, что они ошиблись во времени и слишком рано приехали. Высказывая это мнение, он вдруг схватил руку Делавара, обернулся к озеру я указал на вершины лежавших на восток гор. Облака в той стороне не много раздвоились, и сквозь ветви высокой сосны светло блестела вечерняя звезда.

Оба приняли это за хорошее предзнаменование; облокотившись на ружья, они в напряженном ожидании прислушивались к шуму приближавшихся шагов.

Часто слышались им голоса, перемешанные с сдержанным плачем детей и тихим, но приятным смехом индейских женщин; из этого заключили они, что находятся очень близко от лагеря. Кроме того заметили они, что в лесу должен гореть огонь, так как многия из верхних ветвей казались освещенными; но с того места, где они стояли, нельзя было с достоверностию определить, как близко от огня они могли находиться. Не раз казалось, что от места, где горел огонь, кто-то приближался к условленному пункту свидания; но это была или ошибка или же приближавшийся возвращался назад, не достигнув берега. Таким образом прошло четверть часа в напряженном ожидании; наконец, Зверобой предложил объехать в челноке кругом мыса и избрать пункт, с которого можно было бы осмотреть лагерь индейцев: но Чингахгока нельзя было убедить покинуть это место, и он приводил в основании своей нерешительности страх и затруднение девушки, если она придет в его отсутствие Тогда Зверобой покинул берег с тою же осторожностью и в такой же тишине, как и приближался к нему, но удалился не далеко от берега, потому что кусты служили самою лучшею защитою. Он почти достиг прямой линии между лагерем и пловучим домом, как увидел огонь, который так внезапно бросился ему в глаза, что он вообразил, не заехал ли нечаянно слишком далеко в светлое пространство. При втором же взгляде он убедился, что может быть совершенно покоен, пока индейцы держались вблизи огня, и потому остановил челнок в выгоднейшем положении, какое мог избрать, и начал производить свои наблюдения.

Челнок как раз находился против природного промежутка из кустов и деревьев, который делал возможным беспрепятственный осмотр лагеря. По случаю перемещения лагеря, индейцы еще не удалились в свои шалаши и запоздали, вследствие устройства последних и приготовления пищи. Они зажгли большой костер частию для освещения, частию для варки пищи, и именно теперь огонь пылал с большею силою, так как в него подбросили несколько пучков хворосту. Свод леса и все занятое лагерем пространство освещались так ярко, как будто горели тут сотни свечей. Главнейшие работы были окончены и голод утолен; охотники и рыбаки приобрели хорошую добычу, и исчезла всякая забота при удовольствии, ощущаемом всеми в этих благоприятных обстоятельствах.

С первого же взгляда Зверобой заметил, что многие из воинов должны находиться в отсутствии, но знакомый его Ривеноак был налицо. Он сидел около самого огня, показывая одному из своих соплеменников слона, который возбудил в их племени сильное удивление. За ним стоял мальчик и с любопытством смотрел чрез его плечо. Более назади лежало от осьми до десяти воинов, иные растянувшись на земле, иные прислонившись спиною к деревьям, в полном спокойствии и беззаботности. Ружья их находились поблизости, одни присловены были к деревьям, другия лежали у них на коленях. В некотором отдалении стояла группа женщин и детей; первые болтали и смеялись, хотя знающий обычаи этого племени легко заметил бы, что в приемах их было что-то особенное; большая часть молодых женщин казались веселыми, но в стороне сидела одна старуха, которой, как угадал Зверобой, дано было начальниками какое-то неприятное поручение, сущность которого он но мог скоро разгадать.

С величайшим старанием Зверобой искал Ватаву; но её не было видно, хотя неоднократно ему слышался её звонкий, приятный смех. Наконец старуха заговорила громко и гневно, и тотчас показались на заднем плане две темные личности, которые, следуя приглашению, приблизились к горевшему костру. Сперва показалось лицо молодого воина, а за ним следовали две девушки, и в одной из них Зверобой тотчас узнал Ватаву. Теперь ему сделалось ясно, что она находится под надзором старухи и не так легко может скрыться, чтоб явиться к берегу озера на условленное свидание. Зверобой заметвл её неудовольствие преимушественно потому, что она часто смотрела на небо в надежде увидать звезду, которой восход сама назначила часом свидания. Наконец, она подсела с своею спутницею к прочим женщинам, и старая караульщица также переменила свое место на более удобное, чем еще более убеждала, что она до сих пор наблюдала за пленницей.

Зверобой находился теперь в недоумении, что ему предпринять; он знал, что Чингахгок ни в каком случае не возвратится на пловучий дом, не сделав опасной попытки к освобождению девушки, и он сам считал своею обязанностию оказать в этом случае другу своему все возможное содействие. Наконец он решился вернуться к Чингахгоку, чтобы хотя несколько умерить его горячность своим хладнокровием и благоразумием.

Чрез несколько минут он подошел к своему другу, который неподвижно оставался на своем посту. Он сообщил ему о положении дел в лагере, и после кратковременного, обдуманного совещания, принят был ими план совокупного действия. Они поставили челнок на такое место, чтобы Ватава, если явится на условленный пункт, тотчас увидала его, а потом, осмотрев свое оружие, смело двинулись в середину леса.

За лагерем Мингосов находилось небольшое возвышение, которое немало способствовало повидимому приближению наших искателей приключений. Они осторожно туда направились, и Зверобой пошел вперед, чтобы Делавар не увлекся, под влиянием своих ощущений. Двигаясь шаг за шагом с необычайною ловкостью и осторожностью, Зверобой поднялся на столько, чтоб иметь возможность смотреть вдаль чрез вершину холма. Чингахгок поместился с ним рядом, и оба остановились, чтобы еще раз подробно осмотреть представлявшийся их глазам лагерь. Дабы обезопасить себя от всякого нападения сзади, они стали за стволом громадного дуба, повернув лицо прямо к огню.

Теперешний вид лагеря вовсе не походил на тот, который представился Зверобою со стороны озера. Мелькавшие образы, которые он заметил с того места, должны были находиться на верхушке задней части горы на несколько шагов расстояния от него. Костер горел еще ярко, и тринадцать воинов окружали его, оживленно разговаривая о фигуре слона, которая переходила из рук в руки. Занятые этим интересным предметом, они забыли все остальное, и Зверобой с Чингахгоком не могли избрать удобнейшего времени, чтобы приблизиться к лагерю. Женщины были еще все вместе и на том пункте, где Зверобой их раньше видел, и находились на середине между огнем и местом их наблюдения. От дуба, за которым стояли охотники, до стоянки воинов было не более тридцати шагов, женщины же помещались на половину ближе, так что обоим товарищам приходилось соблюдать крайнюю осторожность, чтоб не произвести какого либо шума. Они слышали тихий разговор женщин и, при царствовавшей в лесу тишине, могли даже разобрать многия слова их. Нагнувшись вперед, они стали слушать.

- У Гуронов есть звери, еще более необыкновенные, чем эти, говорила одна девушка, показывая на слонов: - Делавары могут считать их за сверхъестественное, но ни один Гурон завтра и говорить о них не будет. Наша молодежь сумела бы убить их, если бы они показались вблизи наших селений.

- А Делавары не допустили бы их даже до своей страны, отвечала Ватава, к которой видимо обращалась речь: - их охотники разогнали бы, как самых животных, так и фигуры их.

- Делавары сущия бабы, возразил первый голос,- даже олень не бежит при приближении их охотников. Никто никогда и не слыхал ни об одном воине из Делаваров.

- Неправда! с некоторым одушевлением отвечала Ватава. - Тамелунд теперь уже старик, но был прежде молод, и имя его звучало от берегов соляного озера до пресных вод востока. А семейство Ункас? где найдется ему подобное, хотя белые перевернули гробницы их и попрали ногами их кости. Летает ли так высоко орел? бежит ли так быстро олень? показывает ли барс столько мужества? Разве нет молодых воинов из этого племени? Откройте глаза и вы увидите Чингахгока, молодого воина, статного, как молодой ясень.

При словах Ватавы, которыми она советовала своим собеседницам открыть глаза, чтоб увидеть молодого Делавара, Зверобой потихоньку толкнул своего друга и от души засмеялся. Чингахгок же только улыбнулся и ни на секунду не прерывал своего наблюдения за разговором женщин, которых спор делался все оживленнее и горячее.

Вдруг Делавар сделал своему другу знак присесть, чтоб быть совсем спрятанным, и затеем издал звук, до того похожий на свист мелкой породы американских белок, что сам Зверобой, хотя сотни раз слышал подражание этому свисту, но на этот раз был убежден, что он происходит от прыгающего над его головою зверька. Ни одна из женщин не обратила внимания на этот звук, столь обыкновенный в этих лесах; Ватава вдруг остановилась на полуслове и осталась неподвижною, как статуя, узнав голос своего жениха; впрочем, она сохранила довольно силы воли чтоб не повернуть головы.

С этой минуты Чингахгок был убежден, Ватаве известно его присутствие, и потому надеялся, что она будет действовать решительнее, чем если бы не имела достоверных сведевий о его местопребывании. Затем не подлежало сомнению, что и она с своей стороны будет содействовать тем мерам, какие могут быть приняты для её освобождения.

Зверобой снова выпрямился и при первом взгляде увидел, что в фигуре и обращении Ватавы произошла большая перемена. Она еще спорила с своими собеседницами, но не с прежним беспристрастием, и все, что она говорила, имело как бы целию заманить их на легкую победу. Наконец, спорившие утомились и встали, чтоб разойтись. Teперь лишь рискнула Ватава обернуться лицом к дубу, от которого дан был ей сигнал; она сделала это, по возможности, осторожно и естественно вытянув руки и потянувшись, как будто утомленная. В эту минуту снова раздался резкий свист, и Ватава уже положительно знала ту точку, где стоял жених ея, хотя во причине глубокой темноты ей не видна была голова его, которая одна возвышалась над холмом. Притом же дерево, к которому прислонились приятели, окружено было глубокою тенью, падавшею от громадной сосны, стоявшей между ними и огнем, и это было одно из оснований, побудивших Зверобоя избрать ту местность наблюдательным пунктом.

Уже приближалось время, когда Ватава необходимо должна была действовать. Она должна была спать в небольшом шалаше из ветвей, устроенном недалеко от того места, где она стояла, и упомянутая уже вами старуха должна была быть с нею неразлучно. Войдя раз в шалаш, ей уже трудно было бы уйти, потому что старуха имела обыкновение ложиться поперек входа; но, к счастию, в это время один из воинов кликнул старуху и приказал ей принести ему воды напиться.

На северной стороне мыса находился прекрасный источник; старуха взяла кожаный стакан, позвала к себе Ватаву и направилась чрез вершину холма к источнику. Все это видели спрятавшиеся охотники; они отступили в самую темноту и скрылись за деревьями, пока обе женщины прошли мимо, причем старуха держала Ватаву крепко за руку. Когда они поравнялись с деревом, за которым стояли Зверобой и Чингахгок, последний схватил свой томагаук, чтоб раздробить череп старухи, но Зверобой понял опасность подобного поступка, который, при одном восклицании жертвы, мог напустить на них весь лагерь, и потому воспрепятствовал исполнению намерения своего друга. Но когда оне прошли мимо дерева, снова повторился крик белки; старуха остановилась, стала глазеть на дерево, с которого слышались звуки, и стояла таким образом на расстоянии не более шести футов от своих врагов. Она выразила удивление, что белка в такой поздний час еще бодрствует, и полагала, что это не к добру. Ватава успокоила ее, утверждая, что в последние десять минут она слышала крик белки уже три раза, и что, вероятно, вся её цель заключается в том, чтобы попользоваться оставшимися от ужина крохами. Старуха нашла это объяснение успокоительным и продолжала путь к источнику, скрытно преследуемая обоими мужчинами. Стакан был наполнен водой, и старуха все еще, опираясь костлявою рукою на руку Ватавы, спешила обратно, когда вдруг так крепко была схвачена за горло, что должна была выпустить руку своей пленницы и не могла даже вскрикнуть, а только издала сдавленное хрипение. В этот момент Чингахгок обвал свою невесту, поднял ее на руки и бросился с ней через кусты к северной стороне мыса. Здесь он повернул к берегу, побежал вдоль его и направился к челноку. Между тем Зверобой крепко держал старуху и своими железными пальцами так сильно сжимал ей горло, что чуть не задушил ее; тем не менее ей удалось испустить несколько пронзительных криков, которые всполошили весь лагерь. Топание воинов, вскакивавших с земли было явственно слышно, и вслед за тем трое или четверо показались на вершине холма, так что Зверобой увидал, что ему пора отступить. Он дал старухе под ножку, сдавил на прощание ей горло, еще раз бросил ее на спину и потом с ружьем в руке, обернувшись головою к своим врагам, бросился в кусты, подобно разъяренному льву.

Чтобы не набежать прямо на огонь и попасть в челнок, ему приходилось сделать порядочный обход. При таких невыгодных условиях начал он отступление, и положение его затруднялось еще более тем, что дикие, следуя общепринятому в подобных случаях обыкновению, вероятно, разослали во все стороны часовых. Поэтому быстрота представлялась ему крайне необходимою, чтобы избегнуть риска быть отрезанным от челнока.

Тем не менее Зверобой медлил несколько минут прежде чем бросился в кусты, окаймлявшие берег. Его дикие чувства пробудились при только-что претерпенном им нападении, и им овладела твердая решимость, какой он еще никогда не испытывал. Четыре темные личности показались на холме, резко оттеняясь от огня, и одним движением пальца он мог принести в жертву своей страсти одного врага. Но, к счастию Мингосов, он вспомнил о другом. И хотя направил уже дуло ружья против одного из своих преследователей, но не прицелился и выстрелил, a скрылся в кустах. В одну минуту он достиг берега и побежал быстро к тому месту, где Чингахгок с челноком ожидал его с нетерпением. Бросив ружье свое в челнок. Зверобой нагнулся, чтоб дать лодке сильный толчок от берега и потом самому вскочить в нее; но в ту самую минуту выскочил громадный индеец из кустов и, как барс, вскочил на спину Зверобоя.

Все спасение было теперь на волоске, и один неловкий шаг мог все уничтожить. С истинно возвышенным великодушием Зверобой, чтоб спасти друга и его невесту, собрал все силы свои в напряженном движении, оттолкнул челнок с такою силою, что тот отплыл футов на сто от берега в озеро, и затем сам головою вперед бросился в волны, а за ним и его преследователь.

Здесь начался страшный бой. Руки Зверобоя были свободны, а индеец, чтобы не утонуть, принужден был освободить горло своего противника, которое сжимал крепко руками; бой продолжался не более полуминуты. Оба стояли в воде по грудь, и каждый старался поймать другаго за руки, чтобы воспрепятствовать употреблению убийственного ножа. Исход оставался нерешительным, пока один был против одного, но когда на помощь своему товарищу соскочило в воду еще полдюжины диких, то Зверобой волею или неволею должен был сдаться пленным. Он исполнил это с достоинством, которое заслуживало внимания не менее его рыцарского самопожертвования.

Достаточно было нескольких минут, чтоб покинуть озеро и привести к огню нового пленнаго; в жару боя никто не видал челнока, хотя он еще был так близко от берега, что Чингахгок и его невеста слышали каждое слово, которое там говорилось.

Когда вся толпа Мингосов покинула место, то некоторые продолжали искать Ватаву на берегу, но большая часть возвратилась к огню. Здесь только мог вздохнуть противник Зверобоя, который почти был задушен им, и рассказал, каким именно способом могла уйти девушка; но уже было поздно продолжать преследование, потому что Делавар уже давно направил свой челнок к средине озера, чтобы отыскать судно.

Когда Зверобой приблизился к огню, то увидел себя окруженным восемью свирепыми дикарями, меж которыми был и его старый знакомый Ривеноак, когда этот посмотрел пленному в лицо, то переговорил тихо с своими товарищами, которые сейчас же стали издавать радостные крики неожиданного удовольствия. Они узнали, что победитель их друга, павшего на другом берегу, находится их руках и предан их мщению или милосердию. Но при этом в яростных взглядах, которые бросали на пленного, проявлялось не мало удивления, которое имело основанием, как теперешнее его спокойствие и твердость, так и прежние его доблестные поступки.

Руки Зверобоя не были связаны и оставались свободны после того, как у него отнят был нож, единственные, принятые в отношении его, предосторожности заключались в неусыпном надзоре и в крепком канате, которым опутали его ноги не столько, чтобы мешать ходить, сколько для того, чтобы лишить его возможности сделать попытку к бегству посредством внезапного прыжка. Эта последняя мера была впрочем принята лишь тогда, когда узнали личность пленного, и Зверобой гордился этим, как особым знаком отличия; он конечно, ожидал,что его свяжут, когда дикари улягутся спать, но что его связывали в самый момент плена, это служило явным доказательством, что он уже ранее приобрел славное имя.

Известность молодого человека происходила не только от успешного исхода ого прежнего боя, но и зависела также от обстоятельств этой ночи. Так как Мингосам не известны были движения пловучаго дома и случай, доставивший их врагам возможность увидеть их костер, то они приписывали открытие их нового лагеря искусной наблюдательности Зверобоя. Кроме того образ действий его при высадке на мыс, похищение Ватавы, а в особенности самопожертвование пленника, в соединении с доказанною обдуманностию, составляли замечательный ряд деяний, на которых основывалась его возраставшая слава. Некоторые из этих обстоятельств индейцы видели сами, некоторые были им объяснены, и все вообще могли быть оценены ими по достоинству.

Пока это происходило, приблизилась к Зверобою с поднятыми кулаками и пылавшими от гнева глазами старая колдунья, которой имя по-индейски значило медведица; до того времени она только кричала, теперь же она обратила внимание на многия неприятности, претерпенные ею во время боя, и начала осыпать Зверобоя всевозможными ругательствами.

- Жалкий бледнолицый! вскрикнула она:- ты даже не баба; твои друзья Делавары бабы, а ты овца; твое собственное племя тебя не признает, и ни одно племя краснокожих не потерпит тебя в своих хижинах; разве ты убил нашего храброго друга? Нет, его душа стыдилась сражаться с тобою и лучше покинула тело, чем взять на себя стыд умертвить тебя. Ты собака, вонючка, лисица, хорек, дикобраз, поросенок, жаба, паук...

Здесь старуха должна была замолчать, как для того, чтобы перевести дух, так и потому, что запас слов её истощился. Зверобой же между тем с полнейшим равнодушием смотрел на эти попытки взбесить его, чувствуя, что язык старой бабы никогда не может обезславить воина. Впрочем, дальнейшие нападки были устранены Ривенаоком, который оттолкнул старуху, приказал ей удалиться и старался усесться подле пленника. После краткого молчания он дружески вступил с ним в разговор.

- Добро пожаловать, мой бледнолицый друг! сказал он с дружеским киванием и улыбкою.- Гуроны поддерживают сильный огонь, чтобы высушить платье белаго.

- Очень вам благодарен, Гуроны, Мингосы или иначе, как вас звать, не знаю, возразил Зверобой: - спасибо как за приветствие, так и за огонь и то и другое имеет свою хорошую сторону, в особенности последнее, так как я только-что вышел из холодной ванны.

- Разве у моего брата нет имени? Не может быть, чтоб такой доблестный воин жил без имени.

- Мингос, ответил Зверобой покраснев, - один из храбрых вашего племени прозвал меня "Соколиный Глаз", вероятно за мой быстрый и верный прицел.

- Это хорошее имя; сокол всегда уверен в своей добыче. Соколиный Глаз не баба, но зачем живет он между Делаварами?

- Провидение привело меня к Делаварам еще в юности, и потому я надеюсь жить и умереть в их племени, не изменив никогда и ни в чем моим понятиям белаго. Я стремлюсь к одному, чтобы исполнять обязанности бледнолицаго в обществе краснокожих.

- Хорошо; Гуронг такой же краснокожий, как и Делавар; Соколиный Глаз скорей Гурон, чем баба.

- Ваши намерения вам вероятно известны, а если вы хотите, чтоб и я их понял, то выражайтесь несколько яснее, так как нельзя заключить никакой сделки с завязанными глазами и без языка.

- Ладно. У Соколиного Глаза прямой язык, и он говорит откровенно то, что думает. Он знакомый Выхохола и жил под его кровлею, но он не друг его; он не сражается из за скальпов, как бедный индеец, а дерется как мужественный бледнолицый. Выхохол не белый, не красный, не зверь и не рыба, он морской змей и жаждет скальпов, как разбойник. Соколиный Глаз может идти и сказать ему, что он перехитрил Гуронов и спасся от них; если тогда его глаза помрачатся, и он не будет иметь возможности смотреть из каюты в лес, тогда Соколиный Глаз может открыть двери Гуронам; и тогда добыча разделится таким образом, что Соколиный Глаз возьмет, что захочет, a остальное отдаст Гуронам. Только скальпы должны быть отправлены в Канаду, так как бледнолицый не видит в них ни надобности, ни удовольствия.

- Прекрасно, Ривеноак, это если не по-ирокезски, то по крайной мере ясно сказано. Я понял все, что вы говорили, и сознаю, что эта чертовщина превосходит даже мингосскую. Действительно было бы легко отправиться к Гуттеру, которого вы называете Выхохолом, и сказать ему, что я освободился, да! это было бы легко, и такой поступок принес бы еще честь и уважение.

- Хорошо, это все, что я желаю от бледнолицаго.

- И я без дальнейшего разговора знаю, чего вы от меня хотите. Пока я в доме Гуттера буду сидеть и есть его хлеб, я мог бы так затуманить глаза старика и дочерей его, что они не стали бы искать не только землю, но и двер.

- Да, Соколиный Глаз должен бы родиться Гуроном, его кровь красная, a не бледная.

- Ну, в этом вы ошибаетесь и так сильно, как если бы принимали волка за барса. Я белый по крови, душе, природе, и понятиям хотя сознаю, что несколько краснокож, по чувствам и образу жизни. Ну, Мингос, когда таким образом старого Гуттера будут отумачены, а дочери его погрузятся в крепкий сон, Гурри же не будет и подозревать никакой беды, и все понадеются на то, что в Соколином Глазе имеют верного караульщика, тогда мне, конечно, следует где нибудь выставить факел для сигнала, открыть двери и впустить Гуронов, чтоб все были истреблены?

- Наверно мой брат ошибается; он не может быть белым. Он достоин быть главным начальником между Гуронами.

Фенимор Купер - Зверобой (The Deerslayer, or The First Warpath). 3 часть., читать текст

См. также Фенимор Купер (Fenimore Cooper) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Зверобой (The Deerslayer, or The First Warpath). 4 часть.
- Это было бы справедливо, еслибы я сделал то, что сейчас сказал. Нет,...

Зверобой (The Deerslayer, or The First Warpath). 5 часть.
- Послушайте, Зверобой, что бы вы сделали, еслиб Чингахгок был в руках...