Марлитт Евгения
«Совиный дом (Das Eulenhaus). 2 часть.»

"Совиный дом (Das Eulenhaus). 2 часть."

- О Господи, фрейлейн Клодина! - воскликнула старушка, обрадовавшись, что наконец-то может поговорить о великом событии. - Что за красавец наш правитель! Во всем виден герцог! Когда он шел по саду с нашим господином, я вспомнила слова Шиллера: певец должен идти рядом с королем - они оба на вершине человечества! Ах, фрейлейн, если бы бабушка видела, как вы сидели по-семейному у стола и кушали землянику со сливками. Ах, фрейлейн Клодина!

- А мне больше нравится дядя Лотарь, - заявила малютка.

Девушка вдруг повернулась и пошла к двери, потом поднялась по узкой лестнице и постучала в дверь к Иоахиму. Она застала его расхаживающим по комнате с растерянным выражением лица.

- Я совершенно выбит из колеи, - пожаловался он. - О мое прекрасное одиночество! Клодина, не пойми меня неверно! Ты знаешь, что я люблю и уважаю герцогскую семью и горжусь тем, что моя прелестная сестра привлекает ее в наш лесной уголок. Клодина, ты не сердишься на меня за мои слова? - спросил он, только теперь заметив тень на ее лице.

Она отрицательно покачала головой.

- Нет, Иоахим, за что же? Но мне жаль тебя, скажи им прямо, что ничто не должно мешать твоей работе... Слышишь? Ничто не должно мешать тебе!

Он остановился и погладил ее по щеке.

- Нет, дитя мое, - возразил он, - ты, как бывшая фрейлина, должна знать, что этого сделать нельзя. Удивительная любезность со стороны их высочеств - посетить нас здесь. Они не должны услышать от нас такого же отказа, как от Беаты! У меня захватило дух, когда она отрапортовала свой ответ. Я не понимаю, как Лотарь мог спокойно его выслушать, - меня он возмутил.

- А твоя работа, Иоахим? Я уверена, что герцогиня очень огорчится, когда узнает, что помешала тебе.

- У нее хороший характер, она любит все прекрасное, но она больна, очень больна. Слышала ты ее кашель? Он раздирал мне сердце. Так кашляла и она, Клодина... О, эта ужасная болезнь!.. Нет, нет, Клодина, уже из-за того, что ее жизнь угасает, Совиный дом должен быть всегда открыт для ее высочества.

Сестра не отвечала. Она подошла к окну, через которое сиял красный вечерний свет, и со страхом смотрела на вершины деревьев. Нет, она не должна, не вправе поверить ему свою горькую заботу, - не должна тревожить его. Может быть, слепая страсть герцога уже прошла? Сегодня он не следил за ней жгучим взором - его глаза едва скользнули по ней. Она машинально склонила голову, как бы желая возразить внутреннему голосу: может быть, благородство и великодушие победили, и вид угасающей жизни... Она могла быть спокойна, могла надеяться.

Брат подошел к ней и взял ее за руку.

- Тебе скучно в одиночестве, Клодина? - мягко спросил он. - Сегодня, когда в наш дом ворвался луч из твоей прежней блестящей жизни, мне показалось, что грешно удерживать здесь гордого лебедя.

- Иоахим, - с мучительной улыбкой сказала Клодина, и глаза ее стали влажными, - если б ты знал, с каким удовольствием я живу здесь, как мне уютно и спокойно в нашей бедности, ты никогда не говорив бы так. Нет, мне не только не скучно и не печально, наоборот, здесь у меня так легко на сердце, как давно не было. Теперь я пойду вниз готовить ужин, он состоит из салата и яиц всмятку, но ты не поверишь, Иоахим, как нежен салат Гейнемана!

Она подставила ему для поцелуя щеку и вышла, кивнув еще раз.

Одинокий человек стал на место сестры у окна и, прислушиваясь к шуму ее шагов на лестнице, размышлял о том, не слишком ли противоречат ее печальные глаза тому, что говорят уста...

Часа через два Совиный дом замолк и успокоился, как будто лес убаюкал его своим шелестом, только в окне Клодины еще горел свет. Она сидела за старинным вычурным столиком, который стоял в комнате бабушки, когда она еще в девушках жила в Пруссии, у моря. Клодина открыла ящики, перебирала старые письма и засохшие цветы, открывала различные коробочки.

Да, гордая молодая фрейлина, которая умела так безупречно, так холодно держать себя, была обыкновенной девушкой, с робким сердцем и тайными надеждами и страхами, иначе она не стала бы со слезами на глазах прижимать к губам маленький лоскуток бумаги... На нем было набросано несколько нотных строк и написаны слова: "Если хочешь отдать мне свое сердце, то сделай это тайно".

Однажды Клодине пришлось петь по желанию старой герцогини, а нот не было, тогда один из членов небольшого избранного кружка встал и набросал задушевный мотив, и она спела его.

Она чувствовала, что хорошо пела в тот вечер. Окончив, она увидела, как пара мужских глаз смотрит на нее с нескрываемым восхищением; это было только один раз и никогда более не повторилось... Их взоры встретились лишь на мгновение, потом он опустил глаза к принцессе Екатерине, за стулом которой стоял. Рыцарственный кавалер, который со смеющейся небрежностью всегда подчинялся капризам своей дамы. Черные дерзкие глаза маленькой принцессы с таким выражением посмотрев на него, как будто повторяли слова романса в виде вопроса: "Хочешь отдать мне свое сердце?". Этот эпизод, должно быть, давно исчез из его памяти, иначе он не был бы так недоволен, когда Клодина заговорила недавно о его любви к музыке... она же никогда не могла забыть того вечера.

И в тот же вечер другие глаза впервые стали ловить ее взор с таким пламенем, что это ее испугало.

"Хочешь отдать мне свое сердце?". Клодина вскочила и прошла от стола к окну и обратно все в том же мучительном волнении. Ее глаза блуждали по комнате, словно ища помощи, и остановились, наконец, на маленькой пастели, изображавшей женщину с нежным лицом. Портрет был вставлен в рамку, над которой возвышался герб Герольдов, и металлическая звезда на рогах оленя блестела при свете свечи.

Горькое, болезненное выражение легло на лицо молодой девушки.

- Мама, - тихо прошептала она, - если бы ты была жива и я могла все рассказать тебе!..

Она сложила руки и неподвижно, как бы читая про себя молитву, смотрела на портрет.

9.

На другой день в горах собралась сильная гроза и разразилась над равниной.

Старый Гейнеман со вздохом смотрел, как ветер трепал его гвоздики и вода текла по грядкам, вырывая с корешками только что рассаженные овощи.

- О Господи Исусе! - жаловался он в кухне, моя, как настоящая судомойка, посуду. - Посмотрите, фрейлейн Клодина, какой сильный дождь.

Он показал в окно на горы, покрытые еловым лесом, где в промежутках между деревьями виднелись туманные полосы.

- Дождь обложной и зарядит не меньше, чем на неделю... Тогда тоскливо становится здесь.

Так и вышло: начался настоящий горный дождь. Маленький ручей, пробивавшийся сквозь ели, превратился в мутный желтый поток...

Девочка с куклой стояла у окна в комнате фрейлейн Линденмейер, без конца спрашивая, скоро ли пройдет дождь, потому что в саду играть лучше. Старушка сидела рядом с ней, усердно вязала и по привычке оборачивала голову, чтобы поглядеть на прохожих, но напрасно. Только хромая женщина, служившая для посылок, вымокнув до костей, прошла рядом со своей лошадью; она подняла юбку на голову, а лошадь покрыла клеенчатой попоной, с которой вода струилась целыми потоками.

Клодина сидела в общей комнате и училась шить на машинке, щеки ее раскраснелись от радости, когда она сделала первый безупречный шов. Да, работа, даже презираемое ею женское, рукоделие, все-таки благословение и иногда прогоняет заботы.

Иоахим совершенно углубился в свои книги. За обеденным столом он сказал, что такая погода особенно благоприятна для работы, и, отобедав, засел за свою рукопись, не видя и не слыша ничего более.

А дождь все шел и шел... В Альтенштейне было особенно тоскливо, так как здоровье герцогини, естественно, ухудшилось, она чувствовала себя слабой и кашляла сильнее. Непогода возбуждала в ней мрачные мысли о будущем. Она старалась преодолеть свое настроение и села писать письмо сестре, но внезапно слезы упали на бумагу, а она не хотела огорчать и без того испытавшую много горя вдову мыслью, что ей стало хуже...

Герцогиня сошла вниз, в большой зал, где ее сыновья брали урок фехтования. На минуту смелые движения белокурых мальчиков наполнили ее восхищением, потом опять вернулась прежняя слабость, и фрау Катценштейн должна была отвести ее отдохнуть.

Через некоторое время герцогиня велела привести младшего сына, красивого, пышущего здоровьем мальчугана, появление которого на свет отняло у нее последние силы; мать с восторгом поглядела в его голубые глаза: как он похож на отца, на этого превыше всего любимого человека!

Она внезапно встала и, держа ребенка на руках, направилась к двери. Фрейлина и горничная бросились к ней, чтобы взять мальчика, но она с улыбкой отстранила их: "Мне хочется удивить герцога, пожалуйста, останьтесь!"

Герцогиня на цыпочках перешла гостиную, отделявшую ее комнаты от комнат мужа, и, порывисто дыша, остановилась у его двери. Как хорошо, что в Альтенштейне он живет так близко от нее, что здесь она может, как всякая счастливая жена, принести сына к отцу. Она взяла ручку ребенка и постучала ею в дверь.

- Папа! - воскликнула она, - милый папа, мы здесь, открой нам, мы здесь - Лизель и Ади!

Послышался шум задвигаемого ящика, и дверь тотчас отворилась; герцог в черном бархатном домашнем пиджаке встал на пороге, видимо удивленный внезапным посещением. У стола стоял Пальмер с бумагами в руках, а на столе было разложено несколько листов.

- Ах, я помешала, Адальберт! - сказала молодая женщина, закашлявшись. В комнате висел голубоватый дым турецких папирос.

- Тебе что-нибудь нужно, Элиза? - спросил он. - Извини за дым, он вызывает у тебя кашель, ты знаешь мою дурную привычку курить во время занятий... Но пойдем, я вас провожу, здесь не место для тебя.

Герцогиня тихо покачала темноволосой головой.

- Я ничего не хотела... - взглянув на Пальмера, она удержала слова. - Я хотела только посмотреть на тебя.

- Ничего? - повторил он, и легкое нетерпение выразилось в движении, которым он взял из ее рук ребенка.

Через несколько минут она снова сидела одна на кушетке. Герцог был занят, он слушал теперь доклад о постройке лесной академии в Нейреде - это было очень важно. На ее вопрос, будет ли он пить у нее пятичасовой чай, он рассеянно отвечал: "Может быть, дорогая, если будет время. Не жди меня".

Пробило пять часов; молодая женщина все-таки ждала, но под окнами послышался шум экипажа: герцог уезжал, несмотря на дурную погоду. О, да, она забыла, он еще вчера говорил, что поедет в Вальдегуст, старый герцогский охотничий замок, теперь вновь отделанный.

Как пусто было в чуждом ей помещении, при проливном дожде и в совершенном одиночестве. Ребенок давно играл в детской со своей гувернанткой: герцог не желал, чтобы она долго оставляла его у себя, потому что его детская живость утомляла ее. Действительно, доктор ежедневно повторял, что она должна избегать всякой усталости - тяжелое приказание для матери. Впрочем, в соседней комнате всегда дремала или читала фрау Катценштейн, но герцогине было все равно, была ли она или никого не было. Добрая старушка не понимала ее и наперебой с горничной заботилась исключительно о физическом благополучии своей драгоценной госпожи. Герцогиня оставалась одинокой... Она снова взяла книгу, которую отложила, но не могла читать этот ужасный современный роман, где угадывалась модная развязка - героиня окончит жизнь самоубийством... Когда сам тоскливо настроен, да еще льет дождь, который, кажется, никогда не прекратится, нельзя читать таких грустных книг.

О, если бы иметь при себе человека, с которым можно откровенно поговорить о том, что лежит на сердце, как некогда разговаривала она с сестрой. Да, тогда бывает небесно хорошо даже при непогоде...

Вдруг перед ее глазами, как живая, явилась фигура Клодины фон Герольд. Эта девушка в простом платье, со связкой ключей в руках, была так прелестна в своих заботах о бедном хозяйстве брата, она казалась сама счастливой и дающей счастье. Клодина так выглядела и прежде, среди других придворных дам. Герцогиня ни за что на свете не хотела бы иметь в тихом Альтенштейне маленькую графиню Г. с лицом субретки, ни фрейлейн X., которая никогда не поднимала глаз и не улыбалась. Нет, с ними у нее никогда не появлялось желания сблизиться. Но Клодина, Клодина Герольд! Страстное желание видеть кроткую девушку возле себя овладело герцогиней. Она нажала пуговку серебряного колокольчика, подошла к столу и написала несколько строк.

- Спешно пошлите карету за фрейлейн Клодиной фон Герольд, передайте ей это письмо. Торопитесь!

Лихорадочное нетерпение овладело молодой женщиной. Дорога туда и обратно займет около часа, через час Клодина могла уже быть здесь. Герцогиня велела растопить камин и накрыть чайный стол вблизи пылающего огня. Потом стала ходить по комнате, останавливаясь около окна и вглядываясь в туманную дождливую даль.

Прошел час. Клодины все еще не было. Сердце герцогини билось, как у юной невесты, ожидающей возлюбленного, она улыбнулась: "Христина опять назвала бы меня фантазеркой", прошептала она, вспомнив о сестре.

В этот момент доложили, что по приказанию ее высочества явился барон Лотарь фон Герольд. Она совершенно забыла о нем. Сегодня? Да, очевидно, так. Действительно, она просила его сообщить ей сведения о бедняках, живущих в Вильроде - соседнем селении.

Она была рада видеть его и участливо расспрашивала обо всем, но в то же время постоянно к чему-то прислушивалась.

- Вы найдете, что я рассеяна, барон, я жду гостью, - с улыбкой пояснила она. - Угадайте, кого я жду? Или лучше пусть это будет для вас неожиданностью! Итак, милый Герольд, если вы хотите взяться серьезно за эту постройку, то рассчитывайте на мою помощь.

- Ваше высочество воплощенная доброта, - сказал Лотарь и встал. "Его высочество", послышался из соседней комнаты голос фрейлейн Катценштейн, и вошел герцог.

- О, как уютно, Лизель! - весело сказал он, целуя руку, которую она протянула ему. - А, вы тут, милый барон, знаете ли вы, что я только что послал к вам своего егеря, думал устроить партию в ломбер. Очень подходящая погода для этой игры, не так ли?

- Я всецело в распоряжении вашего высочества!

Герцог подавил легкую зевоту и сел у камина. Старая фрейлина приготовляла чай у соседнего стола, лакей прошел тихими шагами и как тень стал у дверей, дожидаясь, когда надо будет подать чашки.

Сумерки быстро наступали, уже нельзя было ясно разглядеть лиц присутствующих, лишь изредка вспыхивал в камине огонь и на мгновение освещал лицо герцога. Он казался усталым и равномерно гладил рукой свою белокурую бороду.

- Здесь довольно пустынно в такую погоду, - заговорил он наконец. - Мы никого не встретили на большой дороге, кроме вашей сестры, милый барон. Решительная женщина шла в ватерпуфе с открытым зонтиком по пустынному мокрому шоссе с таким удовольствием, как будто было прекрасное майское утро. Вероятно, она направлялась к Совиному дому, потому что повернула направо.

- Наверное так, ваше высочество, никакая непогода не может помешать ей навестить свою кузину.

Герцог только что взял украшенную гербом чашку.

- Завидно! - сказал он вполголоса и положил огромный кусок сахара в душистый напиток.

- Здоровью, ваше высочество? Действительно, все Герольды не знают, что такое недомогание, у них, как говорят, нервы из стали и кости крепкие, как у слона.

- Совершенно верно, это я и хотел сказать, - подтвердил герцог.

Он поспешно выпил свой чай и спросил:

- У тебя разве теперь модно сидеть в темноте, Лизель? Прежде ты непременно требовала света.

- Фрейлейн Клодина фон Герольд, - внезапно доложила старая фрейлина.

В то же время зашелестело шелковое платье, сквозь густые сумерки прошла женская фигура и слегка дрожавший голос спросил:

- Ваше высочество, вы приказали?..

- Ах, моя милая Клодина, - воскликнула обрадованная герцогиня и указала на кресло. - Моя нетерпеливая просьба ведь не помешала вам?

Зажгли люстры, и огонь, смягченный матовыми колпаками, залил мягким светом темно-красную комнату и сидевших у камина.

Герцог и барон Нейгауз встали, и оба с удивлением смотрели на девушку. Глаза его высочества сверкнули на мгновение, потом лицо его снова стало апатичным, как раньше. На лбу барона показалась мрачная складка, но быстро исчезла. Клодина стояла около герцогини, простое черное шелковое платье красиво обрисовывало ее прелестную фигуру, но в лице не было ни кровинки. Она глубоко поклонилась герцогине и смотрела на нее.

Герцогиня указала на придвинутое кресло, заговорила о приятной вечерней беседе и спросила, не озябла ли Клодина, потому что та была очень бледна. Она сама протянула девушке хрустальный флакон:

- Лишь несколько капель, дорогая Клодина, немного арака согреет вас после сырого воздуха.

Герцог больше не садился. Он стоял у камина и, по-видимому, с интересом следил за движениями старой фрейлины, которая приблизилась к своей повелительнице с корзинкой, наполненной пестрыми шерстями, и снова отошла, потому что та отклонила ее рукой.

Он ни слова не вставил в разговор, в который герцогиня втянула и Лотаря. Барон стоял за креслом Клодины против герцога и отвечал странным тоном, как будто что-то, происходившее в его душе, мешало ему произносить слова.

- Нас ждет ломбер, - сказал герцог, поцеловав жену в лоб, и с легким поклоном прошел мимо Клодины в сопровождении Лотаря.

- Милейшая Катценштейн, - сказала герцогиня, - я знаю, вы хотели писать письма, так, пожалуйста, идите. Вы видите - я в приятнейшем обществе. Прикажите опустить шторы, убрать чай и пододвинуть сюда мою кушетку; мне так хорошо у камина, несмотря на то, что по календарю сегодня шестое июня. И, милая Катценштейн, лампу к роялю... Ведь вы споете? - обратилась она к Клодине.

- Если ваше высочество прикажет.

- Я прошу вас. Но сперва поболтаем.

Молодая женщина, лежа на кушетке, с очаровательной любезностью старалась заставить разговориться свою тихую гостью, но что-то стесняло молодую девушку.

Ей казалось, что в этом искусственно нагретом воздухе она задохнется от воспоминаний о прошлом, говорившем из каждого угла, из каждого лепного украшения. Здесь, в этой большой прекрасной комнате, в детстве делали ей и Иоахиму подарки на Рождество; здесь проходила маленькая танцевальная вечеринка, когда ей исполнилось восемнадцать лет; здесь она со слезами, в глубоком трауре, встретила брата с молодой женой в то время, как тело умершего отца лежало внизу. Один из этих углов превратили в сад; под гранатовыми деревьями была расставлена мебель, чтобы жене Иоахима не было так грустно в северной стране; цветы граната, по мнению Клодины, должны были послужить приветом из ее далекого отечества, но они только вызвали слезы на глазах испанки... "Ох, как малы эти цветы и какой у них болезненный вид", жалобно воскликнула она. Тяжелым было то время...

Клодина вернулась к действительности, будто из глубокого сна; голос герцогини пробудил ее, она подняла глаза, и они были полны такой печали, что герцогиня на мгновение онемела. Потом робко взяла руку молодой девушки и пожала ее.

- Ах, я совсем забыла, что вам должно быть горько войти как чужой в свой родной дом!

Эти слова прозвучали так задушевно, так мягко, и маленькая рука держала ее руку так ласково, что Клодина отвернула голову, чтобы скрыть слезы, наполнившие ее глаза.

- Плачьте, от этого становится легче, - просто сказала герцогиня.

Клодина покачала головой и сделала усилие, чтобы успокоиться, но это ей плохо удалось. Волнение ее никак не могло улечься, и ко всему еще доброта этой женщины.

- Простите, ваше высочество. Простите, - проговорила она наконец. - Позвольте мне поскорее удалиться, я чувствую, что сегодня не смогу составить вам общество.

- О нет, милая Клодина! Я не пущу вас! Разве вы думаете, что я не могу понять вас? Дорогое мое дитя, я тоже плакала сегодня. - И слеза за слезой покатилась по лихорадочно взволнованному лицу герцогини. - Мне очень грустно, - продолжала она, - я чувствую себя так плохо, что постоянно думаю о смерти, не выходит из головы ужасный склеп в нашей резиденции, и притом мысли о герцоге и о детях. Зачем, зачем они мучают меня, когда я так молода и счастлива? О посмотрите, я счастлива даже в своей болезни. У меня муж, которому я дороже всего, и милые дети, и все-таки не уходят мрачные предчувствия. Мне так тяжело дышать сегодня.

- Ваше высочество, - промолвила растроганная девушка, - это следствие духоты.

- Конечно, я взволнована. Знаю, это пройдет... Мне лучше с тех пор, как вы здесь. Приезжайте только как можно чаще. Я признаюсь вам, дорогая Клодина. в своей тайне, мама знает ее: с тех пор, как я вас увидела, у меня появилось желание иметь вас близ себя. Но мама сама была так очарована вами, что не хотела и слышать о том, чтобы расстаться. Я не могу упрекать ее за это. Сам герцог просил за меня, но она ему решительно отказала.

Клодина не двигалась, она только опустила глаза и на мгновение сильно покраснела...

- Удивительно, мама никогда не отказывает мне ни в чем. Да, а теперь, Клодина, я обращаюсь к вам с просьбой: останьтесь у меня, по крайней мере, на время нашего пребывания здесь.

- Ваше высочество, это невозможно! - почти резко вскрикнула Клодина и с мольбой прибавила: - Мой брат, ваше высочество, его маленькая дочь...

- О, я понимаю важность всего этого. Но прошу вас, по крайней мере на несколько часов ежедневно. Обещайте мне. Клодина. Спойте для меня иногда несколько песен. Вы не знаете, как хорошо действует на меня ваше пение.

Худенькое личико с лихорадочным румянцем склонилось к Клодине и неестественно блестящие глаза с мольбой смотрели на нее. В лице этом гак трогательно выражалась угасающая жизнь... Зачем эта женщина так просила ее и кого она просила... Если бы она только подозревала... Но нет, она не должна ничего подозревать.

- Ваше высочество... - прошептала Клодина.

- Нет, нет, от меня не так легко отделаться, я хочу иметь друга - и лучшего, более доброго и верного, я не найду. Клодина, зачем вы заставляете меня так вас просить?

- Ваше высочество, - повторила побежденная девушка и наклонилась к руке, все еще державшей ее руку.

Но герцогиня подняла ее голову и поцеловала в лоб.

- Ваше высочество, ради Бога! - дрожащим голосом прошептала Клодина.

Герцогиня не слышала ее: она повернулась к старой горничной, которая тихим голосом доложила, что герцог с господами будет ужинать в салоне рядом со столовой, и спросила, куда ее высочество прикажет подать ей ужин.

- Здесь, наверху, в маленькой гостиной, - распорядилась герцогиня и разочарованно взглянула на Клодину. - Я с такой радостью ждала сегодня ужина. Мы бы составили милый квартет: герцог, ваш кузен и мы двое. - И шутливо прибавила: - Да, да, милая Клодина, мы, бедные жены, всегда видим, что сердце наших мужей делится между нами и еще несколькими страстями; охота и ломбер не раз вызывали у меня слезы, но счастливы жены, которые не имеют более важных причин, чтобы плакать.

Лишь в девять часов Клодина получила разрешение уехать. Когда она в сопровождении горничной герцогини сходила по широкой, хорошо знакомой лестнице, ей встретился лакей с двумя украшенными гербами бокалами для шампанского. Она знала, что герцог любил играть с большим количеством шампанского и папирос: партии часто продолжались до рассвета. Слава Богу, что это случилось сегодня.

Клодина легко сбежала вниз по пурпурному ковру; у дверей стоял старый слуга ее отца, Фридрих Керн, одетый в герцогскую ливрею, его открытое лицо сморщилось от радостной улыбки. Она ласково кивнула ему и поспешно вышла.

Со вздохом облегчения опустилась она на шелковые подушки кареты. Как ребенок боялась, что кто-нибудь встретит ее в коридоре или на лестнице. Нет, слава Богу! Она сидела одна в герцогской карете и ехала к себе домой. О, никогда она так не стремилась в свою маленькую комнату, как сегодня! Некоторое время она ни о чем не думала; потом вдруг отворила окно и провела рукой по лбу: запах надушенных подушек вызвал тяжелые воспоминания о ее придворной жизни. Это были любимые духи герцога: сладкий запах пропитывал его платье, окружал его, как облако, он часто вызывал у нее головокружение, когда его высочество танцевал с нею. Клодина сжала руки, и кровь бросилась ей в голову - ничто в мире так не оживляет прошедшего, как запах.

Она отворила и другое окно и сидела со сжатыми губами и глазами, полными слез, на сквозном ветру, вызванном быстрой ездой. Ей все-таки пришлось снова переступить этот порог, ее принудили вернуться туда.

Не помогло бегство. Ничем, совершенно ничем! Неужели он хотел оправдать свои слова, что сумеет повсюду отыскать ее?

Мысли Клодины путались, она казалась себе дурной, пропащей. Не должна ли была она так же резко отказать герцогине, как сделала Беата? Ах, Беата! Спокойно и ясно шла она своей дорогой. Как раз в это мгновение заблестели окна нейгаузовского дома; Клодине внезапно страшно захотелось увидеть свою кузину с ее откровенным, простым обращением, захотелось поговорить с нею, прочитать в ее глазах - действительно ли она дурно поступила. Она потянула шелковый шнурок, привязанный к руке лакея, и приказала ехать в Нейгауз.

Беата шла по обширной прихожей со звонкой связкой ключей в руках, за ней следовала горничная с куском только что сотканного полотна.

- Как, ты тут? - воскликнула Беата, и голос ее гулко отразился от стен. - Господи! Куда ты еще отправляешься сегодня вечером?

Клодина стояла под висящей лампой, лицо ее из-под черного кружевного платка казалось бледным, как мрамор.

- Я хотела пожелать тебе доброго вечера, проезжая мимо, - сказала она.

- Ну, входи! Откуда ты? Конечно, из Альтенштейна, судя по твоему торжественному туалету? Я, собственно, сегодня намеревалась навестить вас, но около вашего дома встретила Берг с маленькой, и догадайся, кто третий сидел в экипаже? Господин фон Пальмер. Это возбудило мое любопытство, я попросила позволения тоже воспользоваться нашим экипажем из-за плохой погоды. Оба были, конечно, в большом восторге, как мне показалось. Слушай, Клодина, я мало смыслю в любовных историях, но голову даю на отсечение, здесь будет свадьба.

Рассказывая, Беата ввела кузину в комнату и усадила в кресло с высокой спинкой.

- Ну, скажи, пожалуйста, - воскликнула она из противоположного угла, где искала на столе наперсток, нитки и ножницы, - ты приехала из Альтенштейна? Может быть, герцогская карета во дворе? Да? В таком случае, дитя мое, мы отошлем ее. Наш Лоренц с удовольствием отвезет тебя домой. - Она взглянула на часы: - Двадцать пять минут десятого... ты ведь можешь остаться до десяти? - она позвонила и дала распоряжение вошедшей девушке, потом снова обратилась к Клодине: - Не видела ли ты Лотаря? Егерь герцога приезжал позвать его. Они, верно, и за тобой посылали?

Клодина утвердительно кивнула.

- Какое у тебя жалкое лицо при этом, дорогая! - с улыбкой сказала Беата и села за шитье.

- Мне нездоровится, я гораздо охотнее осталась бы дома.

- Почему же ты не сказала этого прямо?

Клодина покраснела.

- Я не считала себя вправе: герцогиня писала так любезно.

- Да, Клодинхен, собственно говоря, ты не можешь сделать этого, - согласилась Беата и навощила нитку, которой пришивала вешалку к грубому кухонному полотенцу. - Они ведь всегда были добры к тебе, очень добры, - продолжала она, - и эта маленькая герцогиня, несмотря на свою экзальтацию, все-таки душевная женщина, и она так больна. Нет, знаешь, было бы даже нехорошо, если бы ты не принесла для нее такой маленькой жертвы. Если ты боишься, что хозяйство пострадает от твоего отсутствия, то успокойся, девочка, я возьму его на себя.

С этими словами она встала и принялась искать что-то на столе, как будто избегая взглянуть на Клодину.

- Как ты добра, - пробормотала девушка.

Теперь у нее не было отговорки, что обязанности удерживают ее дома. Казалось, все сговорились против нее.

- Но ты мне все еще не сказала, был ли Лотарь в Альтенштейне,- сказала Беата, снова подходя к ней.

- Он играет с его высочеством в ломбер.

- О Господи! Это, кажется, длится всегда очень долго? Кто еще составляет партию?

- Вероятно, камергер или адъютант и еще кто-нибудь... может быть, Пальмер.

- Ах, этот! Действительно, он сказал, что торопится, когда прощался со мной в экипаже. Я предложила ему доехать до Альтенштейна, но он возразил, что шел гулять, когда встретил фрау фон Берг... - это в такой-то дождь, Клодина! - и что он предпочитает идти пешком. "Тоже хорошо", сказала я и дала ему уйти. Меня очень позабавило лицо доброй Берг, когда я ворвалась в карету. По его выражению можно было подумать, что у нее в руках вместо бутылки с молоком - кубок с ядом. Кучер и няня говорили потом, что господин фон Пальмер и фрау фон Берг часто "случайно" встречаются, но говорят между собой по-итальянски, то есть по-французски, так что они ничего не понимают из их разговоров. Но, Боже, уже Лотарь идет сюда, посмотри на собаку!

Прекрасная охотничья собака вскочила и стала у дверей, виляя хвостом; послышались быстрые, легкие шаги, и вошел барон Лотарь. Он с изумлением взглянул на Клодину, которая поднялась и надела на голову платок.

- Ах, кузина, - сказал он с поклоном, - а я считал, что вы в гостиной Альтенштейна. Его высочество так внезапно окончил партию, что я подумал, вы проведете еще часок у герцогини. Его высочество, впрочем, очень несчастливо играл и, кажется, принял это за доброе предзнаменование, ведь он суеверен, как все великие умы. По крайней мере, он часто называл меня кузеном, а это случается только тогда, когда барометр стоит очень высоко.

С этими словами он положил шляпу и снял перчатки.

- Дай мне глоток свежего пива, сестра, - попросил он, изменяя тон, - это сладкое французское вино и сладкие папироски мне ужасно противны... Но разве вы уже хотите уезжать, кузина?

- Останься, - обратилась к Клодине Беата и, обернувшись к брату, прибавила: - Она не совсем здорова, но герцогиня послала за ней карету, и она принуждена была поехать...

Барон Герольд улыбнулся и взял пенящийся стакан, поданный слугой.

- Конечно, - сказал он и залпом выпил его.

Клодина во время этого разговора стояла, завязывая платок; увидев его улыбку, она побледнела, как смерть, и вдруг гордо выпрямилась.

- Конечно, - повторила она дрожащими губами, - я не могла отказаться от приглашения ее высочества. Я сегодня была у нее, буду и завтра, и послезавтра, и стану ежедневно навещать ее, если она прикажет. Я знаю, что поступаю согласно с Иоахимом, когда стараюсь скрасить дни - все равно кого, герцогиня ли это или поденщица, работающая в нашем саду.

Она остановилась, но, казалось, насильно заставила себя замолчать.

- Вели подать карету, Беата, - попросила она, - пора домой, уже поздно.

Улыбка исчезла было с лица Лотаря, но теперь снова появилась. Он глубоко поклонился, как будто соглашаясь с нею.

- Позвольте вас проводить, - сказал он и взялся за шляпу.

- Благодарю вас, мне бы хотелось быть одной.

- Я сожалею, что вам придется еще полчаса переносить мое общество, но не пущу вас одну.

Клодина обняла Беату и поцеловала ее.

- Что с тобой? Ты вся дрожишь, - спросила Беата. - Но ничего, милая! Итак, дай мне знать, когда тебя не будет дома, тогда я возьму девочку к себе.

Клодина снова ехала через молчаливый лес. Она прижалась к углу кареты, притянув к себе платье и крепко захватив рукой его складки, как будто так ей было легче успокоить свое внутреннее волнение.

Рядом с ней сидел Лотарь; свет фонаря падал на его правую руку и заставлял блестеть широкое обручальное кольцо. Оно было совершенно неподвижно, как будто владелец его спал. Ни одного слова не было сказано в этом обитом шелком экипаже, укрывавшем двух людей от непогоды и мрака ночи. В груди девушки кипела буря гнева и горечи: что думал о ней этот человек, за кого считал он ее?! Она не могла представить себе этого, потому что в ушах ее звучали собственные отважные слова: и завтра, и послезавтра я опять поеду и буду ездить каждый день!

Но жребий был брошен: она сделает то, что сказала, и это было справедливо.

Клодина наклонилась вперед: слава Богу! В окне у Иоахима виднелся свет. Карета остановилась, и дверца отворилась... Барон Лотарь выскочил и подал ей руку, чтобы помочь выйти, она не обратила на это внимания и пошла к дому, простившись с ним гордым движением головы; при свете фонаря, высоко поднятого Гейнеманом, ей показалось, что Лотарь озабоченно смотрит ей вслед... Но это, конечно, был плод воображения, вызванный игрой тени и света. Разве барон мог быть озабочен из-за нее?

Почти без дыхания вошла она в дом, слыша за собой шум экипажа, в котором он возвращался в Нейгауз.

- Уже все спят, - сказал старик, освещая лестницу для своей госпожи, - только господин Иоахим работает наверху. Девочка играла с фрейлейн Линдермейер, а потом мы ели ягоды с молоком, все шло прекрасно. Вы, фрейлейн, с полным правом можете отдыхать.

Клодина кивнула ему и заперла за собой дверь своей комнаты. Там она опустилась на стул, закрыла лицо руками и долго, долго сидела так.

"Он не лучше других, - думала она, - и он не верит в женскую честность и чистоту". К чему послужило ее бегство? Именно он разве не подумал о ней дурно? Его улыбка, его сегодняшние речи разве не показали бы ей этого, если бы она не знала об этом раньше? Но пусть весь свет думает о ней что угодно, если только ее совесть, ее сердце остаются чисты! Она одна позаботится о том, чтобы ей не пришлось ни перед кем опускать глаза.

Клодина сжала губы. Она покажет ему, что девушка из семьи Герольдов может пройти по самой грязной дороге, не запачкав даже подошв своих башмаков. Она быстро взглянула на звезду своего герба - из-за нее блеск ее не померкнет.

Клодина встала, зажгла свечку и осмотрелась в комнате. Следы ее душевной борьбы, беспорядка мыслей ясно виделись здесь. Шкаф был открыт, на комоде смешались ленты, иголки, гребешки; несколько платьев лежало на стульях и на кровати. Все отражало ее нерешительность перед поездкой в Альтенштейн. Она бесцельно вынимала разные вещи и снова клалa их на место; она не хотела, нет, не хотела ехать и не решалась отделаться ложью.

На дороге герцогские лошади нетерпеливо рвались, и время шло, пока Иоахим не спросил: "Клодина, неужели ты еще не готова?". Тогда она отправилась. Клодина принялась убирать и облегченно вздохнула, когда привела все в порядок. Да и вообще теперь все было в порядке - она сама нашла решение в минуту гнева и боли.

10.

Фрау фон Берг сидела в своей комнате в Нейгаузе за письменным столом. Дверь в соседнюю комнату была отворена, там помещался ребенок с няней. За окном шумел дождь и качались мокрые ветви лип, дама закуталась в плед и писала; вероятно, она была сильно возбуждена, потому что перо ее буквально летало по толстой желтоватой бумаге и выводило чрезвычайно мелкие, легкие буквы. Это был странный почерк, напоминавший следы хорошенькой кошачьей лапки.

Фрау Берг была в очень дурном расположении духа и, когда голос Беаты донесся из вестибюля, сжала кулак и горящими злобой глазами взглянула на дверь. Кто мог поручиться в том, что этот домашний дракон, основываясь на своих правах хозяйки, не ворвется к ней в комнату посмотреть, все ли в порядке? Ведь влезла же она вчера в карету, положив конец приятной беседе. Хуже всего то, что здесь почтенная женщина была бессильна. Барон едва обращал внимание на дочь, а на ком сосредоточивалось его внимание - совершенно ясно: еще вчера он провожал ее по туману и сырости в Совиный дом.

Фрау взглянула в окно, потом наклонила голову, как будто что-то особенное пришло ей в голову, и стала писать дальше:

"Вчера в письме к принцессе Текле о здоровье ее внучки я сделала несколько замечаний, которые вследствие всего, что я вам рассказывала, должны были привести в бешенство принцессу Елену. Трудно поверить, до чего эта девушка склонна к ревности; ну, да я часто рассказывала вам об этом.

Впрочем, милейший Пальмер, вчера, проходя мимо гостиной, а шла я из гладильной комнаты, где мне пришлось браниться, так как в этом доме нельзя добиться чего-нибудь не совсем обыкновенного... Итак, проходя мимо, я услышала как гусь-лебедь в приподнятом тоне объявила своему обожателю, что будет ежедневно ездить в Альтенштейн. Таким образом, ваше пророчество оправдалось. Как вы выразились: "Нет лучшего средства, чтобы окончательно вскружить голову влюбленному, чем немного скрываться от него".

Я никогда бы не дошла до такого! Вы, впрочем, говорите, что герцог охладел. Но позвольте мне пока не верить этому, я думаю, что лучше знаю его высочество. Завтра надеюсь видеть вас. Мадемуазель Беата назначила на завтра генеральную чистку. В таких случаях она повязывается большим белым платком и обметает длинным веником портреты предков. Потом устраивается праздник. К обеду подают картофельные клецки и гороховый соус... о, здесь идиллическая жизнь! Но я долго не выдержу, мой милый, уверяю вас.

Позаботьтесь, чтобы здесь не оставались навеки - тогда кончится и мой плен. Откройте холерные бациллы в колодце Альтенштейна, пустите дюжину крыс в комнаты их высочества, заставьте показаться призраки старого полковника или прекрасной испанки, призовите, наконец, молнию - мне все равно, только выгоните вон из замка его владельцев и дайте мне увидеть крыши резиденции. Я не могу больше дышать в этом коровнике!"

Фрау фон Берг снова остановилась и обернулась к соседней комнате, откуда доносился жалобный детский плач. Горькое и злое выражение появилось на ее полном белом лице. "О Господи! Я хотела бы..." - пробормотала она и встала.

- Фрау фон Берг, малютка беспокоится, - доложила няня.

- Так дайте ей молока. Она голодна, вот и все.

- Она не пьет, сударыня.

- Так поносите ее, она должна успокоиться.

- Я не смею вынимать ребенка, пока лежит мокрая повязка, доктор особенно приказал...

Дама бросила перо и шумно прошла в детскую.

- Тише, тише! - воскликнула она своим звонким голосом и захлопала в ладоши.

Ее глаза смотрели так грозно, почти злобно, что ребенок замолчал, но через несколько секунд стал кричать еще громче. Плач звучал так беспомощно и жалобно, что няня бросила спиртовую горелку, на которой разогревала прописанный суп, и кинулась к девочке, в то же время в коридоре послышались шаги, и барон Лотарь появился на пороге.

- Что, Леони больна? - был его первый вопрос, и омрачившимся взглядом он отыскал на постели малютку, которая протянула к нему ручки и замолчала.

Фрау фон Берг смутилась, но осталась около постели.

- Нет, - отвечала она. - Леони или голодна, или упрямится.

- То был не плач упрямого ребенка, - отозвался барон коротко и решительно.

- Очень возможно, что она себя плохо чувствует, - сказала женщина. - Мне уже давно приходило в голову, что ребенок не выносит здешнего воздуха. Невольно задумываешься: из мягкого климата Ривьеры девочку перенесли в лесной климат Германии, в этот резкий, холодный горный воздух.

Он серьезно посмотрел на нее.

- Вы думаете? - спросил он.

Его тон заставил ее покраснеть. Она всегда боялась сарказма.

- Я сожалею, - продолжал он, - что бедная малютка была послана первым врачом Ниццы в резкий, холодный воздух. К сожалению, она должна привыкать к нему. Да и нечего говорить о Ницце, потому что отец ребенка принужден теперь быть здесь. Впрочем, милая Фрау фон Берг, "холодный резкий воздух", кажется, полезен: вчера я видел, как девочка оживленно ползала по комнате и сама поднимаюсь около каждого стула.

Воспитательница пожала плечами:

- Что за достижение для двухлетнего ребенка?

- Будьте логичны, сударыня: здесь речь идет о том, улучшилось здоровье малютки или нет? Возраст ее сюда не относится. Я хочу сделать еще одно сообщение, которое, вероятно, заинтересует вас. Их светлости принцессы Текла и Елена скоро приедут на несколько недель в Нейгауз, чтобы лично увидеть состояние здоровья девочки. Откуда ее светлость может знать, что Рейхсен - наш врач, лечит мою дочь? Не знаете ли вы?

Фрау фон Берг переменилась в лице.

- В своих письмах к ее светлости я ничего не говорил об этом, - продолжал он и отошел от детской постели к окну. - Я не люблю, когда вмешиваются в мои распоряжения. Кроме того, принцесса Текла гомеопатка, и у нее карманы полны крупинок и капель. Вы на самом деле не знаете, фрау фон Берг?

Она отрицательно покачала головой и ответила:

- Нет.

Но барон вдруг прижался к стеклу и стал пристально всматриваться в дорогу, тянувшуюся по лесу длинной белой светящейся полосой, не обратив внимания на ее ответ.

По дороге быстро проехала герцогская карета, сквозь ее стекла на мгновение показалось женское лицо... Клодина ехала в Альтенштейн. Когда Лотарь обернулся, он был бледен. Фрау фон Берг посмотрела на него со злой усмешкой: она тоже видела карету.

Он не заметил этого, подошел к уснувшему, наконец, ребенку и долго стоял у кроватки.

Фрау фон Берг потихоньку вышла из комнаты.

Барон продолжал стоять; горькая складка постепенно образовалась около его рта.

Старая няня удивленно смотрела на него из-за голубых занавесок кроватки: вероятно, барон не любил ребенка, потому что его рождение стоило жизни обожаемой женщине. Да, да, часто случается, что маленькое невинное создание должно страдать за это! Бедный ребенок, родившийся для того, чтобы на него вечно глядели с укоризной. Несчастное дитя!

Вдруг отец отвернулся от постели и поспешно вышел. Няня боязливо сжалась и протянула руку над спящим ребенком: она ожидала, судя по его взволнованному лицу, что дверь с шумом захлопнется.

Слава Богу! Хоть он и резко закрыл дверь - малютка не проснулась...

11.

Да, Клодина ехала ко двору. Она сидела в карете с обычным спокойным и гордым видом. Утром она справилась со своими хозяйственными делами и после обеда переменила одежду Золушки на простой, но элегантный туалет из мягкого синего шелка, присланный ей портным перед самым ее отпуском. То не было тщеславие с ее стороны - она надела это платье, потому что накануне ее высочество заметила, что не любит черного цвета.

Когда Клодина вошла к брату проститься, он с изумлением и гордостью посмотрел на нее.

- Как ты хороша! - сказал он, целуя ее в лоб.

Она ответила смущенным взглядом.

- У меня нет другого платья, и при такой плохой погоде...

- Я не упрекаю тебя, - ласково возразил он, - а только любуюсь тобой - сочетанием твоих светлых волос и густой синевы платья. Будь спокойна, сестрица, иди без забот. Эльзе очень хорошо под присмотром фрейлейн Линденмейер, а я пишу. Отчего ты в нерешительности? У тебя какая-нибудь неприятность?

Клодина неуверенно подошла к брату, и губы ее дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, но потом быстро повернулась, промолвила: "Прощай" - и вышла.

Она не могла искать разрешения своих забот у него, мечтателя с мягким характером. Единственный верный путь был в самостоятельных действиях. Она села в герцогскую карету с чувством неудовольствия, присущим благородным характерам, когда вокруг них не все ясно и понятно, но с твердым намерением выпутаться из лабиринта своими силами.

Что следовало сделать прежде всего? Герцогиня звала ее, и она должна ехать. Если она не была действительно больна, то не имела права отказывать больному человеку, отделываться ложью она не хотела, а сказать правду - не смела.

Да и не была ли Клодина в безопасности вблизи герцогини? В будуаре, где ни один жгучий и молящий взгляд не смел преследовать ее? В присутствии этой милой женщины должно было умолкнуть всякое эгоистическое желание.

Она прижала к вискам носовой платок, как будто могла унять так головную боль, мучившую ее целый день.

Внизу, перед лесом, показались высокие кровли Альтенштейна; в то же мгновение сквозь поредевшие облака прорвался первый после долгого ненастья луч солнца и заблестел на позолоченном карнизе башни, как будто родной дом приветствовал Клодину.

- Ее высочество с нетерпением ждала вас, - сообщила ей еще в передней старая фрейлина фон Катценштейн; - она желала, чтобы вы спели новую песню Брамса, и играла два часа на рояле. Она ужасно нервна и возбуждена, милая Герольд, - был маленький спор с его высочеством.

Молодая девушка вопросительно взглянула в лицо фрейлины.

- Между нами, милая Герольд, - прошептала та, - ее высочество желала, чтобы герцог пил у нее чай в пять часов, но он отказался решительно и коротко, можно сказать сердито. "Мы хотим заняться музыкой, - робко сказала ее высочество, - ведь в последнюю зиму, мне казалось, мы особенно увлекались пением. Ты почти никогда не пропускал маленькие музыкальные вечера у мамы", на что его высочество отвечал: "Да, да, конечно, моя дорогая, но я назначил Пальмеру час для доклада, а так как погода стала лучше, я отправляюсь с Мильфельдом на охоту; ты знаешь, доктор настойчиво рекомендовал мне как можно больше пользоваться чистым воздухом".

Клодина сжала свои ноты; она не слишком огорчилась этим сообщением.

- Пожалуйста, доложите обо мне ее высочеству, - попросила она.

- Сейчас, милая Герольд, дайте я доскажу вам. Герцогиня повернулась к нему спиной и сказала: "Ты не хочешь, Адальберт!". Он ушел, ничего не ответив, а она заплакала горючими слезами.

Когда Клодина вошла, герцогиня сидела за столом и протянула ей руку.

- С вами как будто прилетел в мою комнату первый луч солнца, заблестевший на дворе, милая Клодина. - любезно сказала она своим глухим, беззвучным голосом. - Вы не можете себе представить, как иногда чувствуешь себя одинокой даже среди людей, которые должны составлять, да и составляют все для тебя. Я перед вашим приходом ужасно волновалась, но стала перелистывать свой дневник, и это успокоило меня. Я испытала много счастья - и должна быть благодарной. Садитесь. Что это? Песни, о которых я говорила? Да! "Верность в любви". Вы должны мне спеть потом, но сначала я попрошу поехать со мной гулять: я жажду свежего воздуха, и, слава Богу, небо прояснилось.

Возвратившись через час, дамы пили чай, потом Клодина подошла к роялю, а герцогиня, лежа на кушетке, слушала... Сзади у окна сидела старая фрейлина и следила за каждым движением своей повелительницы.

Прекрасный голос Клодины наполнял уже темнеющую комнату, она поставила перед собой ноты, но не нуждалась в них, песня лилась за песней. Она пела с грустным наслаждением - дорогой инструмент, на котором она аккомпанировала себе, занимал то же самое место, где некогда стоял ее собственный. Безоблачное счастье ее юности живо воскресло перед ней: она почти невольно пела любимые песни Иоахима.

Вдруг тихо и печально прозвучал голос герцогини: "Адальберт, я знала, что ты придешь!". Клодина поднялась и увидела высокую фигуру герцога, склонившегося, чтобы поцеловать руку жены. Она поклонилась и оперлась на спинку стула, словно нуждалась в поддержке.

- Продолжайте петь, фрейлейн фон Герольд, - попросил герцог, - уже давно я не имел удовольствия слушать ваше пение.

Он сел в тени, рядом с женой, спиной к окну. Клодина не видела его лица, но знала, что на нее падал последний розовый вечерний свет, и еще больше смутилась... Она старалась успокоиться. Но когда начала петь, голос ее зазвучал тускло и бессильно, как будто судорога свела ей горло. Она извинилась и встала.

- Как странно! - сказала герцогиня. - Вы раньше были подвержены этому, милая Клодина?

- Никогда, ваше высочество, - откровенно ответила она.

- Бывают такие нервные волнения, - спокойно заметил герцог. - Может быть, ты слишком утомила фрейлейн?

- О, вполне возможно... Простите, дорогая Клодина, и отдохните! - воскликнула заметно испытанная герцогиня и указала девушке на низкое сиденье возле себя, с которого только что встал герцог, начавший ходить взад и вперед неслышными шагами. - Сядьте, пожалуйста, так, чтобы я видела ваше лицо, - попросила она. - Действительно, вы побледнели, но теперь краски возвращаются... Боже, я готова подумать, что вы испуганы внезапным появлением герцога... Адальберт! - воскликнула она, повернувшись, так как он стоял позади нее. - Ты виноват в этом... О, злой человек, какие вещи ты делаешь!

Клодина невольно подняла глаза и тотчас опустила их, смертельно испуганная: она снова встретила горящий взгляд, устремленный к ней через голову жены. Но совершенно спокойный голос проговорил:

- Это очень огорчает меня, милостивая государыня, хотя я не могу себе представить, чтобы мое появление было чем-нибудь страшным или необычным. Я...

- О, конечно, ваше высочество, - громко сказала Клодина и встала. - Проcто я почувствовала себя усталой, и у меня немного болит голова, уже все прошло.

- Тем лучше, - улыбнулась герцогиня, - а теперь поболтаем. Ты так молчалив, Адальберт; как это ты отказался от своей охоты?

Она смотрела на него счастливыми, сияющими глазами, когда он проходил мимо, и продолжала говорить:

- Подумай, наследный принц сочинил свои первые стихи, мне их сегодня передал гувернер, который нашел их в его латинской тетради; хочешь прочесть?.. Дорогая Клодина, они на моем столе под пресс-папье... нет, под тем, со статуэткой герцога. Очень благодарна. Не прочтете ли вы нам? Они написаны по-детски, но глубоко прочувствованно.

Клодина подошла к окну и при угасающем вечернем свете стала разбирать крупный детский почерк. Она не могла разглядеть лица герцогини, но видела, как та протянула руку мужу и прошептала что-то, затем громко прибавила:

- Не правда ли, эго прелестно?

- Да, хорошо, только бы Господь направил его так, чтобы когда-нибудь ему не было тяжело из-за того, что он нарушает верность, о которой пишет...

- Но сохранять верность не может быть тяжело никогда, Адальберт!

- Никогда? - переспросил он.

Герцогиня покачала головой.

- Никогда! Что скажете вы, Клодина?

- Ваше высочество, - начала молодая девушка, - бывают случаи, когда для того, чтобы не изменить верности, требуется тяжелая борьба.

- Но тогда это не будет верность, основанная на любви, - возразила герцогиня, и щеки ее вспыхнули, - будет искусственная верность.

- Да, - вполголоса проговорил герцог. Странно прозвучало это краткое подтверждение.

- Тогда будет не верность, а чувство долга, - возбужденно добавила молодая женщина.

- Верность своему долгу, может быть, высшая степень верности, - мягко заметила Клодина.

- Ах, такая борьба не имеет смысла, дорогое дитя! - перебила ее герцогиня. - Верность, которая требует для своего сохранения борьбы, вообще теряет смысл. Если бы, например, если бы герцог... - она запнулась, и долгая улыбка скользнула по ее лицу, - если, предположим... его мысли были бы иногда заняты вами, Клодина, то его супружеская верность ничего бы не стоила, хотя на деле он и оставался бы самым безупречным мужем... Слышишь, Адальберт? В таком случае ты бы, по моему мнению, уже нарушил верность.

Герцог отвернулся и смотрел в окно. Клодина сидела, боясь шелохнуться, но герцогиня ничего не замечала - она смеялась: высказанная ею мысль была так забавна. Она продолжала смеяться так по-детски весело, как может смеяться только уверенный в своем счастье человек, который шутя говорит о его потере, потому что убежден в невозможности этого.

- Клодина! - воскликнула она. - Какой у вас вид! Не бойтесь, я не выдаю его. Не правда ли, Адальберт, я часто поддразниваю тебя? О Господи, мне стало больно... Грудь! Это смех. Клодина, Клодина!..

Слова перешли в сильный припадок кашля.

- Воды! Воды!

Испуганная девушка поспешила к столу, на котором постоянно стояла вода. Фрау фон Катценштейн вбежала и обхватила руками задыхающуюся женщину, герцог с мрачным лицом стоял у кушетки. Страдалица схватила его за руку. Она вся сотрясалась от кашля и не могла пить. Тихими шагами вошел врач.

Клодина отошла в сторону.

- Милый доктор, - проговорила больная, - мне уже лучше; это проходит, я уже могу дышать! Боже мой!

В комнате стало уже совсем темно. Клодина стояла у окна как на угольях, почти бессознательно глядя на происходящее... Больная спросила слабым голосом, обращаясь к мужу:

- Я очень испугала тебя, Адальберт? Извини меня!

Он сделал отрицательное движение, в котором выражалось тайное нетерпение.

- Ваше высочество должны тотчас лечь, - сказал доктор. Герцог, подошедший к двери, вдруг вернулся назад.

Больная, поддерживаемая фрау фон Катценштейн, стала послушно подниматься. Она ласково кивнула Клодине:

- До свидания! Я скоро позову вас, дорогая... Покойной ночи, мой друг, - обратилась она к герцогу, - завтра я буду совершенно здорова.

- Ваше высочество, ничего страшного не произошло, - сказал герцогу доктор, когда за больной опустилась драпировка, - но надо очень беречь герцогиню: избегайте возбуждающих, воодушевленных, умных споров, которые так любит ваше высочество. Темперамент герцогини и без того часто шутит с ней плохие шутки... Больная должна жить однообразно и совершенно спокойно.

- Милейший доктор, ведь вы знаете герцогиню, впрочем, сейчас она только немного посмеялась.

- Я лишь еще раз осмеливаюсь обратить на это внимание вашего высочества, - сказал с поклоном старый доктор.

Герцог рассеяно и нетерпеливо махнул рукой:

- До свидания, милый доктор!

Клодина, трепеща, прижалась к темному углу окна и со страхом смотрела вслед удаляющемуся врачу.

Она была одна с герцогом.

Случилось то, чего она всегда старательно избегала и чего страстно искал он. Но, может быть, он забыл о ее присутствии, он так взволнованно ходил взад и вперед по комнате. О, он не заменит ее: слабый пламень второпях зажженной свечи едва освещал ближайшие к камину предметы, а Клодина стояла за шелковой занавесью.

Затаив дыхание, она замерла, как дикая коза, не знающая, как спастись от охотника. Она одинаково хорошо слышала биение своего сердца и его тихие шаги по ковру.

Девушка вздрогнула - шаги приблизились; высокая фигура ступила за занавеску, и голос, почти беззвучный от страстного волнения, назвал ее по имени:

- Клодина!

Она боязливо отодвинулась в сторону, будто ища возможности убежать.

- Клодина, - повторил он и нагнулся к ней так, что, несмотря на темноту, она видела умоляющее выражение его глаз. - Эта сцена огорчила вас? Я в ней не виноват, но хотел бы попросить у вас прощения.

Он хотел схватить ее руку, но она спрятала ее в складках платья. Крепко сжатые губы Клодины не произнесли ни звука, она без слов отталкивала его и смотрела ему в лицо полными гнева глазами.

- Как мне понимать это? - спросил он.

- Ваше высочество, я имею честь быть другом герцогини! - сказала она с отчаянием.

Грустная улыбка пробежала по его лицу.

- Я знаю! Вообще вы не склонны внезапно подружиться с кем-либо, но тут... вы думаете, надо всем воспользоваться!

- Так, кажется, думает ваше высочество.

- Я? По чести нет, Клодина! Но вы, вы с такой стремительностью стали за преграду, которую эта дружба ставит между нами.

- Да, - прямо сказала она, - и я надеюсь, что ваше высочество с уважением отнесется к этой преграде, или...

- Или?.. Я уважаю и ценю вашу сдержанность. Клодина, - перебил он, стоя на почтительном расстоянии от нее. - Не думайте, что я буду красться за вами, как влюбленный паж. Но позвольте мне быть вблизи вас, не встречая постоянно ледяной холодности, которую вы всегда выказываете мне, оставьте мне надежду на будущее, в котором и для меня засветит солнце, - только надежду, Клодина!

- Я не люблю вас, ваше высочество! - коротко и гордо ответила она и выпрямилась. - Позвольте мне удалиться.

- Нет, еще одно слово. Клодина. Я не требую подтверждения вашей склонности: теперь не время и не место, вы правы, напоминая мне об этом. Но чем я виноват, что не по любви женился на герцогине, что моя первая страсть принадлежит вам! Я думаю, такое случается и с людьми получше меня! Чувство приходит помимо нашего желания, существует и постепенно растет, тем больше, чем сильнее мы боремся с ним. Я не знаю, почувствуете ли вы что-нибудь похожее, но надеюсь на это и не хочу жить без этой надежды.

Герцог подошел ближе и наклонился к ней.

- Только одно слово. Клодина. - тихо и смиренно попросил он: - Смею ли я надеяться?.. Скажите "да", и ни один взгляд не выдаст наших отношений.

- Нет, ваше высочество. Клянусь вам любовью к своему брату, я ничего к вам не чувствую, - проговорила Клодина и отвернулась к окну.

- К другому, Клодина, к другому? Если бы я был уверен в этом! - страстно сказал он.

Она ничего не ответила.

Герцог с отчаянием повернулся и пошел к двери, но вернулся.

- Неужели вы думаете, что не все требования чести будут соблюдены? Неужели думаете, что я могу вас унизить? - спросил он.

- Ваше высочество делает это, говоря мне о любви в комнате своей больной супруги. - отвечала она.

- Если вы так принимаете это... - горько сказал он.

- Да, так, клянусь вам, так! - воскликнула девушка вне себя.

- Клодина, прошу вас! - прошептал герцог и так быстро заходил по комнате, что пламя свечи заколыхалось и стало еще темнее...

Он снова подошел к ней.

- Вы знаете, что мой брат, наследный принц, внезапно умер перед кончиной отца, двенадцать лет тому назад? - спросил он.

Она утвердительно наклонила голову.

- Но вы не знаете, что тогда велись переговоры с Х-ским кабинетом о бракосочетании принцессы Елизаветы с моим братом. Уже было решено, что брат поедет в X. посмотреть невесту. Когда кончился траур, поехал я и попросил руки принцессы.

- Это была ваша воля, ваше высочество.

- Нисколько! Эта свадьба была лишней тяжестью, принесенной мне короной. Принцесса Елизавета, ничего не подозревая, смотрела на меня своими большими, детскими глазами, зная о моих намерениях так же мало, как о переговорах относительно женитьбы моего покойного брата. Она легко воодушевилась, и я без труда завоевал ее сердце; в то время я был в высшей степени равнодушен к женщинам: лучших я не знал, остальные казались мне ужасно скучными. Принцесса сначала стеснялась меня - я не выношу, когда женщины постоянно витают в высших сферах. Я ненавижу всякую экзальтированность, то прыгающую до небес, то смертельно печальную, и сначала почти приходил в бешенство при потоках слез... Позднее то, что меня отталкивало, стало мне совершенно безразличным... Я всегда был внимательным супругом и довольно снисходительно относился к капризам жены с тех пор, как она заболела. Я уважаю ее, как мать моих детей, но мое сердце было спокойно и становилось тем равнодушнее, чем больше росла ее привязанность. Я ничего не могу поделать, никакие рассуждения не изменили бы этого. И тогда я увидел вас. Я знаю, вы осудили все последовавшее затем и спаслись бегством в свою лесную идиллию; но меня непреодолимо влекло к вам, и я нашел вас еще более неприступной, чем прежде, - встретил другом герцогини...

Его лицо дрогнуло.

- Хорошо, Клодина, я прощаюсь теперь, - продолжал он, - но еще одна просьба - скажите, вы любите другого?

Она молчала. Предательский румянец залил ее лицо, выдавая смущение, и она наклонила свою белокурую голову.

- Скажите "нет!", - страстно прошептал герцог.

- Ее высочество просит фрейлейн фон Герольд пожаловать в ее спальню с песнями Шеффеля. чтобы почитать вслух, - сказала, входя, фрейлина Катценштейн.

Клодина вздрогнула и умоляюще посмотрела на герцога.

- Да или нет, Клодина, - занято ли ваше сердце? - повелительно прошептал он.

Она отошла и поклонилась.

- Да! - твердо произнесла она и, выпрямившись, прошла мимо него, взяв со стола книгу. Читать теперь вслух?!. Теперь! Она была почти оглушена.

Герцогиня лежала на великолепной французской кровати, тяжелые пурпурные занавеси были подобраны. Все убранство комнаты было выдержано в этих любимых герцогиней тонах. С потолка свисал фонарь из рубинового стекла, около постели стоял обшитый красным шелком стол, на нем - лампа с таким же абажуром и складная рамка с портретами герцога и принцев. На противоположной стене в тяжелой золотой раме висела чудная копия мадонны... Первый взгляд проснувшейся падал на нее.

Герцогиня, казалось, совершенно оправилась, она даже с удовольствием лежала под шелковым одеялом и улыбнулась вошедшей.

- Садитесь и почитайте мне тюрингские песни, милая Клодина... Был еще с вами герцог? - спросила она. - Он очень испуган припадком кашля? Мне так неприятно, когда я при нем кашляю, - я знаю, что он расстраивается. Он грустен?

Больная вопросительно посмотрела в лицо девушки, не знавшей, что отвечать. Она села и нагнулась, поднимая платок, чтобы выиграть время. Ужасное положение!

- Клодина, - сказала герцогиня, - я думаю, вы считаете меня более опасно больной, чем это есть в действительности. Читайте, не нужно ответа. Там, где лежит закладка.

Клодина начала читать прелестные стихи из песен Шеффеля. Во время чтения герцогиня экзальтированно восклицала, перебивая ее:

- О, моя милая родина! Я выздоровею! Завтра будет солнце, и мы отправимся в сосновый лес вдыхать здоровье!

Когда вечером Клодина сходила с лестницы, чтобы ехать домой, к ней подошел Пальмер и проводил ее до низу. Он сделал за ее спиной знак горничной, которая моментально исчезла.

- Глубокоуважаемая фрейлейн, - начал он с величайшим почтением, которое не могло бы быть больше, даже если бы Клодина была герцогиней, - его высочество дал мне лестное поручение передать записку, что я и позволю себе сделать теперь.

И он подал конверт, запечатанный герцогской печатью.

- Письмо касается ее высочества и ответа не нужно, так приказал герцог. Можно передать вам?

Клодина вынуждена была взять письмо, хотя она охотно оттолкнула бы его. Как мог герцог так неосторожно посылать ей письмо через этого человека? Она разорвала конверт в его присутствии и прочла заключавшиеся в нем несколько строк:

"Клодина!

Вы - необычайный характер и сообразно с этим правильно поймете необычайное. После ваших слов у меня только одна просьба: останьтесь, несмотря ни на что, другом герцогини, пусть мое признание не заставит вас избегать Альтенштейна! Это не нужно для вас. Даю слово, что вы можете довериться мне.

Адальберт"

Клодина быстро пошла дальше, держа в руке конверт и письмо.

Пальмер проводил ее и почтительно помог сесть в карету. Он даже уложил ее шлейф с нежностью матери, озабоченной бальным туалетом дочери, и отошел с глубоким поклоном. Лакей захлопнул дверцы.

- До свидания! - воскликнул он, когда лакей сел на козлы и экипаж тронулся, потом со смеющимся лицом вынул бумагу из рукава. - Такие вещи надо держать крепче, прекрасная Клодина, - пробормотал он и прочел записку при свете фонаря.

С довольным видом, напевая опереточный мотив, Пальмер пошел в свою комнату в нижнем этаже. Там он зажег гаванскую сигару, растянулся на кушетке и еще раз перечел записку. Он и так знал ее содержание: он тайно читал все, что писал герцог, издали по движению его пера, а если это не удавалось, то распечатывал конверты. Сегодня же обошлось и без таких затруднений. Герцог перед тем, как вложить бумагу в конверт, взволнованно вскочил и заходил по комнате, так что содержание записки стало доступно зорким глазам секретаря. Но все же было приятно владеть оригиналом.

"Его высочество, кажется, сделал немного резкий приступ, а она с добродетельной суровостью оттолкнула его и пригрозила не приезжать более. Теперь он просит ради герцогини отказаться от этого жестокого решения и обещает исправиться, думал он. Все развивается вполне логично - ничего нельзя сказать против. Она умна и не удовольствуется тем, чтобы украшать голову герцога рогами, а захочет помогать в управлении: ведь все эти дамы думают исправить не совсем ясное положение так называемыми "добрыми делами". Они хотят отблагодарить несчастного, попавшего под их власть, показать народу, что его любимый владыка попал в достойные руки. Они желают, чтобы перед ними падали на колени и называли их "добрым ангелом страны". Их интересы всегда направлены на мелочи; только умнейшие видят, чем можно воспользоваться близ них, а в данном случае среди ближайших нахожусь я!".

Он пустил дым кверху и стал рассматривать арабески на потолке. "Она не выносит меня и относится ко мне, как невинная Гретхен к Мефистофелю: ясно, что в один прекрасный день она скажет своему высокопоставленному Фаусту... и так далее. А это могло бы мне все-таки помешать. Я не допущу, чтобы герцог услышал от нее, что я плут. Покамест - внимание! Берг поможет мне: она удивительно способна к интригам. Я сам иногда боюсь этой женщины".

- Ужин подан, - доложил лакей.

Господин фон Пальмер медленно поднялся и аккуратно положил письмо в ящик старого огромного письменного стола, украшенного гербом Герольдов. Потом подошел к зеркалу, причесал свои редкие волосы, полил руки одеколоном, глубоко зевнул, взял у лакея шляпу и перчатки и, взглянув на часы, показывавшие десятый час, пошел в столовую, где собралась немногочисленная свита герцога: она состояла из старого камергера фон Штольбаха, адъютанта фон Риклебена в чине ротмистра и яхт-юнкера Мерфельда, молодца, похожего на собаку, как называл его Пальмер.

Приход последнего, кажется, не особенно обрадовал остальных.

- Извините, - сказал он им, - я заставил ждать себя, но был занят: выполнял приятнейшее поручение, милостивые государи! По повелению его высочества я усаживал в карету прекрасную Клодину фон Герольд.

- Черт возьми, опять она была здесь! - воскликнул Мерфельд с нескрываемым удивлением.

- Она только что покинула герцогские покои.

- Вы хотите сказать - комнаты ее высочества, господин фон Пальмер, - резко заметил ротмистр и слегка покраснел.

- Я имел счастье встретить прелестнейшую гостью этого дома в верхнем коридоре, - с многозначительной улыбкой возразил Пальмер.

- Ах, так! - засмеялся яхт-юнкер.

Ротмистр недовольно взглянул на него.

- Фрейлейн фон Герольд пела в гостиной герцогини и потом была в ее спальне, - громко и решительно сказал он.

- Прекрасно осведомлены! - прошептал Пальмер и низко поклонился - вошел герцог.

- Я не понимаю фрейлейн фон Герольд, - серьезно сказал ротмистр, идя после ужина с юнкером по коридору, в конце которого находилась их общая комната. - Здесь храбрость неуместна. Ей следовало бы избегать пещеры льва. Невероятно, с какой безумной смелостью женщина относится к своему доброму имени, когда уверена в своей безопасности и добродетели.

- Может быть, опасность забавляет прекрасную Клодину, - легкомысленно заметил юнкер. - Если она пошатнется, то объятия, готовые подхватить ее, давно уже открыты, если нет - тем лучше. Но думаю, что это может стать весьма забавным, а то ужасно скучно жить на свете.

- Вероятно, я тоже думал бы так же о ком-нибудь другом, милостивый государь, но относительно этой девушки я попросил бы вас смягчить свою критику.

- Только не так трагично, ротмистр, - засмеялся молодой человек. - Не портите себе сон из-за таких вещей. Его высочество не имеет вида осчастливленного, он скорее был в дурном настроении духа. Скука-то! Скука! Что за нелепость этот Альтенштейн! Если здесь наделают глупостей, я найду смягчающие обстоятельства.

12.

Подъезжая к Совиному дому, Клодина все еще держала в руках измятую бумагу.

Старый Гейнеман, который давно уже ждал свою госпожу у ворот, близ фонаря, получил от нее только рассеянный поклон. Она почти пробежала мимо него в дом; когда он стал запирать двери, то услышал лишь шорох платья на верхней площадке и стук закрываемой двери, затем все стихло. Все стало тихо и темно, как будто там никого не было.

Однако у окна сидела неподвижная фигура. Клодина смотрела в лесную чащу, почти неразличимую в ночном мраке, и пыталась спокойно обдумать все пережитое в этот день. "Что случилось? - спрашивала она себя и отвечала: - Герцог признался мне в любви, а я оттолкнула его навсегда, но какой ценой?". Открыла свою глубочайшую тайну, в которой не смела признаться даже себе самой, потому что мысль, что она любит, вызывала у нее одуряющее сердцебиение. Ее гордость возмущалась против этого факта, а теперь он стал известен тому, кто приблизился к ней с оскорбительным признанием.

Догадывался ли герцог, кого она любит? Это было невыносимо.

Клодина невольно сжала записку, и слезы горячего стыда выступили у нее на глазах. Она поспешно встала, зажгла свечку, развернула бумагу, стараясь разгладить ее. И вдруг застыла на месте, увидев с изумлением только чистый конверт, - письмо исчезло. Она с беспокойством принялась искать на столе и на полу около того места, где сидела; отряхнула накидку и платье, наконец, взяла свечу и осмотрела коридор и лестницу - там ничего не было. Тихо, как вор, отперла она дверь, осмотрела крыльцо и песчаную дорожку и тут ничего не нашла. Калитка, выходившая на дорогу, заскрипела, когда она отворила ее, пламя свечи робко заколебалось над дорогой, на которой ничего не белело. Полная страха, Клодина осмотрела землю под кустами у калитки - ничего! Вдруг пламя свечи всколыхнулось и погасло, кругом стало так темно, что она на мгновение беспомощно остановилась, не зная, как попасть в сад.

Ах, верно! Там, под ее окном, мирно светилась рабочая лампа Иоахима и бросала узкую полоску света на сад и на дорогу. Мог ли он подозревать, что она стоит тут со страхом и гневом в сердце. Клодина завидовала сейчас спокойствию его маленькой комнатки, недосягаемой для бурь, - корабль был у пристани, а ее - шел по бурному морю, и один Бог знает, достигнет ли он когда-нибудь спокойных берегов...

Девушка невольно обернулась и жадно посмотрела в направлении Нейгауза, где как раз облака разошлись и в их разрыве блестела одна единственная звездочка. Она улыбнулась сквозь слезы: это показалось ей утешительным, счастливым предзнаменованием.

Потом вздрогнула и вбежала в калитку. По дороге послышался топот копыт, все ближе и ближе. Кто-то ехал очень быстро. Всадник промчался мимо нее, остановился в полосе света и смотрел на верхнее окно. Ища опоры, Клодина схватилась за перекладину калитки и посмотрела в его сторону. Лотарь! Зачем он здесь?

Почти удушающее чувство счастья охватило ее, она уронила подсвечник и сложила руки, как для молитвы. Наяву ли это было? Чего он хотел? Неужели он приехал, чтобы посмотреть на ее окно? Милостивый Боже, значит, это не мечты ее, а правда?

Лотарь повернул лошадь и медленно поехал назад. Силуэт всадника исчез в темноте, только удары копыт долго раздавались в ушах девушки, пока она не пробралась, наконец, в дом.

Она не думала больше о потерянной записке, она вообще не могла думать, глаза ее горели, губы пересохли, кровь больно стучала в висках...

- Спокойствие, спокойствие, - шептала она, быстро раздеваясь, потушила лампу и прижалась к подушке горячим лбом. Успокоиться, уснуть!..

13.

На другой день в Нейгаузе начались совершенно необычные события.

В нижнем этаже рядом с гостиной, налево от небольшого холла, в просторной высокой столовой был накрыт стол. Блестящая камчатная скатерть заменила грубую нитяную и спускалась до пола, который был натерт так, что по нему было страшно ходить. Вместо простой посуды из английского фаянса с голубым бордюром на столе стоял дорогой мейсенский фарфор, составлявший гордость нейгаузовского дома. Конфеты и дорогие фрукты наполняли роскошные вазы вместо оловянных корзинок, в которых Беата обычно подавала десерт. Не говоря уже о фамильном серебре вместо золингеновских вилок и ножей с роговыми ручками.

Огромная люстра из горного хрусталя и канделябры сияли желтыми восковыми свечами. Стол был накрыт всего на семь персон. И солнце, сияя на этом великолепии, касалось темных волос и белого лба Беаты, которая дополняла убранство вазами с цветами, стоявшими на отдельном маленьком столике.

- Да будете ли вы стоять, наконец! - сердито проговорила она, поправляя несколько левкоев, все падавших в сторону. - Ну, теперь хорошо, а вот эти букеты, - сказала она, обращаясь к горничной, - отнеси к фрау фон Берг, пусть поставит их в комнате принцессы Теклы - барон приказал. Потом тотчас приходи вниз, в последний раз вытри пыль и спусти занавески: сюда переходит солнце.

Беата еще раз обошла стол и, качая головой, остановилась около того места, которое она по распоряжению брата должна была занять рядом с принцессой Теклой, сегодня в первый раз, а затем в продолжение целых четырех недель. Как только она выдержит? У ее прибора лежала суповая ложка, обозначавшая ее достоинство хозяйки. Лотарь пожелал, чтобы она, как обычно, заведовала всем, сказав: "Мы в поместье Нейгаузов, а не при дворе, а я не переношу лакеев". Это было его единственное распоряжение, все остальное он, как обычно, оставил на усмотрение Беаты, предоставил ее умной голове и умелым рукам. И на все ее вопросы отвечал: "Но ведь ты все хорошо устроишь - делай, что тебе угодно".

И действительно, Беата справлялась с задачей блестяще. Она покрыла голову белым платочком и, вооружившись ключами, щетками и тряпками, перевернула весь дом, подняв на ноги всю прислугу. Достала из сундуков и комодов все самое тонкое и дорогое...

Последние хлопоты только что окончились, и она, наконец, могла отдохнуть часа два перед тем, как явиться к своим гостям в качестве хозяйки. Весь верхний этаж был предоставлен светлейшим особам. Фрейлине приготовили хорошенькую комнатку рядом с помещением фон Берг; камергер с камердинером был помещен в беседке, а горничная ее светлости принцессы Теклы - близ своей госпожи.

Лотарь остался в своей комнате направо от холла, а старая милая общая комната и спальня Беаты были совершенно отделены - надо же иметь убежище для отдыха от высокопоставленных особ...

Беата пошла по коридору в свою комнату, юмористическая складка на мгновение обозначилась возле ее губ - она взяла кусок мела, написала на темной двери "Вход воспрещается" и с улыбкой вошла в свое царство. Посидев немного в кресле, пошла в спальню. Вскоре она вышла оттуда в большой коричневой соломенной шляпе и с легкой накидкой на плечах; натягивая перчатки, зашла в кухню, где рыжая кухарка стояла у печки и вынимала песочные пирожные.

- Хорошо, Рикхен, что уже есть готовые, - сказала она, - заверните полдюжины. Я пройдусь немного и скоро вернусь. Смотрите, чтобы все было в порядке, чтобы жаркое и форель были поданы вовремя и украшены зеленью! Еще раз напоминаю, что когда я буду сидеть за столом, вся ответственность возлагается на вас, Рикхен!

Прямо из кухни Беата вышла в парк, где по боковой аллее направилась к дороге. Разве не было больше никакой необходимости в ее присутствии, что она убегала, когда сегодня должна была подвергнуться испытанию ее слава хозяйки?.. Что, если что-нибудь не удастся? "Все равно, говорил ей внутренний голос, потому что когда начнется здесь суета, я не выберусь в Совиный дом и к малютке".

Беата шла очень быстро, всячески сокращая дорогу; лицо ее сильно раскраснелось, когда через полчаса между деревьями показался Совиный дом. Было три часа пополудни.

В тени старых стен Эльза играла со своей любимой куклой; она побежала с развевающимися локонами навстречу тете Беате, та нагнулась и обняла ее обеими руками.

- Совсем было нехорошо, тетя Беата, - стала жаловаться малютка, - все время шел дождь, и тетя Клодина очень часто уезжала.

- Но теперь опять солнце и ты можешь играть в саду - это ведь нравится тебе?

Девочка кивнула и запрыгала вокруг Беаты.

- Тетя Клодина тоже дома, - защебетала она, - сидит у себя в комнате и пишет, и так красиво одета...

На крыльце девочка остановилась:

- Пойду к Гейнеману, - объявила она и поспешно убежала.

Беата поднялась наверх по узкой лестнице и постучала в дверь к кузине.

Клодина действительно сидела у стола, но писать уже кончила - перед ней лежало запечатанное письмо; в комнате чувствовался запах расплавленного сургуча.

- Ах, Беата, ты? - утомленно сказала она и встала навстречу вошедшей.

- Ай-ай! - шутливо воскликнула Беата, - в белом с голубыми лентами? Что случилось? Ты едешь в Альтенштейн?

- Я сегодня утром отказалась, но герцогиня не обратила на это внимания. Она написала мне, что если я не хочу ехать, то она, проезжая мимо, заедет и захватит меня. Сегодня так жарко, мне хотелось надеть что-нибудь легкое. Говорят, что цвет платья влияет на настроение, но я могла бы с таким же успехом...

- Надеть черный креп, - закончила Беата и села. - Но что с тобой, у тебя мигрень?

Она озабоченно взглянула в лицо Клодины.

- Собственно говоря, со мной ничего не случилось.

- Собственно говоря? Ну, это у тебя еще влияние двора, каждая несчастная фрейлина должна быть веселой, всегда хорошо себя чувствовать, как балерина всегда улыбается, даже когда еле дышит.

- Ты преувеличиваешь, - спокойно сказала Клодина, - я не больна, но знаешь, я, может быть, уеду на некоторое время.

- Ты? - воскликнула Беата, - теперь?

- Да, да, но молчи об этом, Иоахим пока не знает.

Беата еще не успела выговорить вопрос, как Клодина добавила:

- Не встретила ли ты Иоахима?

- Нет.

- Я думаю, он хотел ответить на визит Лотаря. Ты знаешь, это целое событие для него. Он только что ушел, но я убеждена, что он потратит на дорогу часа три, потому что во время ходьбы у него появляются творческие мысли, он будет останавливаться и записывать их, забудет и время, и место.

- Иоахим не застанет Лотаря, - сказала Беата. - Он уехал в Лобштедт.

- В Лобштедт? - переспросила Клодина. - Он уезжает?

- Нет, он встречает принцессу Теклу с дочерью. Разве ты не знаешь, что она прибудет в Нейгауз на четыре недели, чтобы любоваться своей внучкой?

- Нет, - беззвучно сказала Клодина.

- Я думала, что говорила тебе об этом.

Клодина не отвечала. В комнате стало так тихо, что был слышен стук маленьких карманных часов, стоявших на столе на изящном перламутровом футляре в виде подставки.

Беата жадно смотрела в окно, ей хотелось уйти. Она думала о своем посте хозяйки, которому она именно сегодня изменила, и представила себе мужчину, остановившегося в темном коридоре перед дверью с надписью: "Вход воспрещается", представила, как этот человек покачает головой и вернется назад. Нет, он не должен так уйти. Может быть, он никогда больше не придет.

Беата вскочила.

- Извини. Клодина, я лучше пойду домой, надо еще о многом позаботиться. - Ложь замерла у нее на устах, она вдруг покраснела.- Будь здорова, дорогая!

- Прощай, Беата!

- О Господи, не больна ли ты? - воскликнула Беата и пристально посмотрела на кузину, только сейчас заметив, что она очень бледна.

- Нет, нет, - отвечала та, и яркая краска залила ее лицо. - Я здорова, совершенно здорова. Иди, я прекрасно себя чувствую и провожу тебя вниз. Конечно, у тебя еще много хлопот, скажи Иоахиму, если застанешь его, чтобы он ушел до приезда дам. Ты знаешь, как он дик и странен...

- Ему незачем видеть их! У меня своя отдельная комната, - проговорила Беата.

- О, так ты не знаешь принцессы Елены, - горько проговорила Клодина.

- Скажи мне несколько слов об этой маленькой принцессе, ведь от Лотаря ничего не добьешься.

- Понимаешь, Беата, я недостаточно беспристрастна, чтобы быть справедливой. Она, думается мне, терпеть не может меня и всегда выказывает мне худшие стороны своего характера. Те, к которым она благосклонна, в восторге от нее. Она настоящий чертенок, привлекательная, хотя и не красивая, оживленная и капризная... - Клодина запнулась. - Да, да, - продолжала она, - она очень привлекательна, очень... Прощай, Беата!

- Ты плачешь? - спросила кузина. - У тебя так блестят глаза.

- Нет, - ответила Клодина, - я не плачу...

- Прощай, милочка, и подумай о свежих туалетах - Лотарь хочет устроить праздник, и я надеюсь - не правда ли, ты не откажешь мне в добром совете? Я ведь неопытна в придворном этикете, как малый ребенок. До свидания, дорогая, будь здорова.

Клодина поспешно вернулась в свою маленькую комнату. Ей казалось, что весь свет пошатнулся: она хорошо понимала, зачем принцесса Текла привозит в Нейгауз свою младшую дочь.

"Потерян! - шептала она про себя. - Потерян навсегда! Но можно ли потерять то, чем никогда не владел?". Со вчерашнего дня, такого пестрого и ужасного, в сердце Клодины ворвалась большая и сильная надежда, она против воли соединяла с его ночной поездкой тысячи нелепых, сладких дум. Надежда и страх волновали ее до рассвета, а едва она проснулась после недолгого сна, перед глазами снова стояла его фигура, какой она явилась ей вчера в полосе света под ее окном.

Какая глупость! Он приезжал не затем, чтобы следить влюбленными глазами за ее тенью, а чтобы удостовериться - дома ли она, как подобает честной девушке. Он заботится о славе и чести своего дома и имени!

Клодина так прижала руки к глазам, что перед ними засверкали огненные искры, но среди них прыгала изящная девичья фигурка. Она опустила руки и поглядела в окно. В своем ли она уме? Сквозь красные пятна, мелькающие перед глазами, она увидела за оградой красную ливрею придворного лакея, и тут же в комнату вбежала фрейлейн Линденмейер:

- Фрейлейн Клодина, их высочество!..

Клодина неверными шагами подошла к зеркалу, надела белую соломенную шляпку, дала фрейлейн Линденмейер вложить себе в руки зонтик на голубой подкладке и сошла вниз. На козлах изящного двухместного экипажа сидел сам герцог и правил. Девушка машинально нагнулась к руке герцогини, нежное лицо которой сияло от наслаждения прогулкой.

- О, благодарю, благодарю вас, добрая Клодина! Я отлично чувствую себя! - ответила на ее вопрос герцогиня глухим, хриплым голосом. - Разве может быть иначе? Эта чудесная погода, сосновый дух, герцог возницей, и вы со мною рядом! Скажите сами, моя дорогая!

Они долго катались по лесу, остановились перед одинокой мельницей у шумного ручья, и герцогиня попросила у совершенно пораженной мельничихи стакан свежего молока. Герцог в это время передал вожжи слуге и, прислонившись к экипажу, милостиво расспрашивал поспешно прибежавшего мельника о его делах и велел ему показать герцогине своих трех сыновей, ровесников принцев. Герцогиня спросила белокурых, загорелых мальчиков, кем они хотели бы стать. Те дружно отвечали - солдатами! И она дала каждому по светлому талеру с изображением герцога. После этого поехали назад, домой. Сквозь сосновые ветви уже падали вечерние лучи.

Герцогиня задавала массу вопросов, и Клодина должна была сосредоточить на них свое улетающее внимание.

- В Нейгаузе гости? - спросила герцогиня. - Там развевается штандарт нашего дома.

- Ее светлость принцесса Текла, - подтвердила Клодина.

- А Елена?

- Да, ожидают также и принцессу Елену.

- Прощай, прекрасное одиночество! - воскликнула герцогиня.

Экипаж быстро приближался к низкой ограде парка Нейгауза, а навстречу ему мчались два ландо с кучерами и лакеями в парадных ливреях. Они должны были встретиться у въезда в парк; действительно, герцог приветственно взмахнул бичом, а герцогиня рукой сделала знак экипажу, в котором на темно-коричневых шелковых подушках сидели две дамы, а напротив них Лотарь.

Клодина видела, как маленькая принцесса в кокетливом дорожном пальто из блестящего серого шелка с широкими, подбитыми голубым, рукавами и в изящной шляпке бросила на нее удивленный, насмешливый взгляд и как принцесса Текла при поклоне, который она весьма принужденно сделала герцогине, холодно навела на нее лорнет, а Лотарь, казалось, вообще не заметил ее.

- Будущая госпожа въезжает в Нейгауз, - сказал герцог, повернувшись на козлах, и пристально взглянул блестящими глазами в бледное лицо молодой девушки.

- Ты действительно так думаешь, Адальберт? Какое счастье для маленькой сиротки.

Герцог не отвечал.

Клодина сжала руками ручку зонтика и сделала усилие, чтобы не выдать своего волнения. Подозревал ли герцог, кого она любила? Но она не смогла остановить горячую краску, залившую ее лицо, и теперь снова встретить взор герцога...

- Елена - избалованное маленькое создание, - сказала между тем герцогиня, задумчиво откинувшись на спинку экипажа. - Если бы она могла создать и найти счастье! Между нами, милая Клодина, я думаю, что она отвечает на склонность Герольда, которому покровительствует принцесса Текла.

- Я думаю то же, ваше высочество, - отвечала Клодина и почти испугалась жесткости своего голоса... На душе у нее стало до странности холодно и тихо.

Высокие гости тем временем знакомились с Нейгаузом. Принцесса Елена поцеловала племянницу, которую принесла фрау фон Берг навстречу дамам, всю в кружевах, батисте и лентах, и принялась зондировать почву.

Она прошла вверх и вниз по лестнице, отворяя все двери, заглянула во все комнаты и спросила, где комната ее зятя, чтобы тотчас пробраться в это помещение, которое со своими охотничьими трофеями, оружием, картинами, старинной мебелью и персидскими коврами представляло образец жилища элегантного холостяка; там она с детским любопытством осмотрела все своими большими, темными, как вишни, глазами.

Она побывала и в саду, снова вошла в дом и остановилась перед дверью, на которой крупными буквами твердой рукой было написано: "Вход воспрещается". Ее светлость сейчас же нажала ручку и заглянула в старую, прадедовскую гостиную. Как здесь было уютно! Как нежно освещал старинную мебель вечерний свет! И странно - у открытого окна сидел стройный молодой человек и читал. Его тонкий профиль четко вырисовывался на темной зелени, видневшейся за окном. Он так погрузился в старую, переплетенную в кожу книгу, что совсем не заметил, что за ним наблюдают.

Маленькая принцесса тихо затворила дверь и взбежала по широкой дубовой лестнице. Наверху она бросилась в кресло и громко рассмеялась, глядя на испуганное лицо фрау фон Берг, которая усердно писала на своем обычном месте.

- Что вы писали нам, милая Берг, об этом Нейгаузе? - спросила она и решительно поставила свои маленькие ножки на подушку скамеечки. - В ваших письмах к маме только и говорилось, что здесь не "комильфо", мещанские привычки и тому подобное. А я нахожу, что здесь прелестно, я ни на мгновение не почувствую здесь скуки, которая пронизывала ваши письма. И чего вам еще надо от сестры барона? Она очень оригинальная особа, довольно важная в своем сером шелковом платье, что же касается малютки, то, пожалуйста, сотрите толстый слой рисовой пудры, который вы насыпали на личико бедняжки, вероятно, чтобы расстроить маму. Тогда она будет иметь лучший вид, сейчас она похожа на вас, когда вы желаете выглядеть томной.

- Ваша светлость! - воскликнула обиженная Берг и покраснела.

- Да не сердитесь, - продолжала принцесса, - лучше оставьте подобные затеи. Я нахожу, что здесь очаровательно, и скажу об этом маме и барону Нейгаузу.

- В этом ваша светлость сойдется с ним, он тоже находит эту местность восхитительной.

- О, я знаю, что вы имеете в виду, - возразила принцесса, - но это смешно, просто смешно. Говорите, если знаете что-нибудь положительное, милая Берг, - победоносно продолжала она. - Вы ведь понимаете, что мне не безразлично, кто будет матерью ребенка? - она указала на дверь.

- Ваша светлость ведь не верит мне, - обиженно сказала дама и посмотрела на сверкающие темные глаза девушки, которые почти страстно устремились на дверь, ведущую в комнаты Лотаря.

- Не то что нет, но я прекрасно умею отличать правду от фантазии...

- Ну, так выбирайте, принцесса, - горячо начала фон Берг, - Как хотите: верьте или нет. Он...

- Это неправда!

- Но, ваше высочество, я еще ничего не сказала!

- Алиса, не говорите так, не говорите, - почти угрожающе вскрикнула принцесса. - Он никогда не смотрел на нее, преднамеренно избегал ее. Вы хотите рассказать что-нибудь другое?

- Хорошо, как прикажет ваша светлость. Она...

- Она в других узах, я видела, - воскликнула принцесса Елена, - герцог...

- Но я еще ничего не сказала, - перебила Берг, - если ваша светлость так хорошо осведомлены, зачем же говорить мне?

- Говорите, Алиса, - теперь попросила принцесса Елена, - но разве это возможно? Мама вне себя из-за этого - уж я вижу. Она ни слова мне не сказала с тех пор, как мы встретили герцога, когда ехали, и нос ее заострился, что предвещает бурю. Вы же знаете, Алиса!

- Но герцогиня ехала с ними, принцесса.

- Ах, Боже мой! - воскликнула принцесса и всплеснула руками, - бедная, добрая Лизель! Она, как обыкновенно, парит в небесах... Я готова спорить, что ее высочество, моя кузина, пишет драму, которая будущей зимой будет разыграна нам в поучение. Знаете, Алиса, как прошлой зимой? Впрочем, вы были в Ницце. Ужасно! Ужасно! Раза два я растрогалась до слез, но от целого избави нас, Бог! Наконец, на сцене оказалось трое мертвых, и я слышала, как граф Виндек сказал Морслебен: будьте внимательны, сударыня, теперь суфлер заколет ламповщика.

- Но все-таки, - продолжала маленькая принцесса, внезапно перестав смеяться, - я очень расположена к ней, несмотря на свои романтические идеи, она очень симпатична... Бедная, бедная Лизель! Если бы она сегодня не сидела рядом с той, я бы выпрыгнула из экипажа и обняла ее. Скажите, как можно сблизиться с такой ледышкой, как Клодина?

В это время раздался звонок к обеду, и принцесса Елена поспешила к себе, чтобы горничная поправила ей завитки, Принцесса Текла под руку с хозяином дома спускалась по покрытой ковром лестнице, когда она с фрейлиной и фон Берг догнала их.

- Кстати, Алиса, что за господин живет в комнате, на двери которой написано "Вход воспрещается"?

- Господин, ваша светлость?

- Ну да, да!

- Вероятно, ваша светлость видела духа.

- Нет, я спрошу у фрейлейн Герольд.

И она спросила у Беаты, едва успела сесть.

- Это был мой кузен Иоахим фон Герольд ваша светлость, - отвечала та, и ложка слегка дрогнула в ее руке.

- Брат Клодины фон Герольд?

- Да, ваша светлость.

- Ведь Совиный дом очень близко отсюда, милый Герольд? - спросила принцесса Текла и прибавила соли в суп.

- Полчаса езды, - ответил он. - Если вы прикажете, мы поедем мимо развалин монастыря, их стоит посмотреть.

- Благодарю, - холодно перебила старая принцесса.

- Благодарю, - так же холодно повторила принцесса Елена.

Барон удивленно поднял брови:

- Ваши светлости едва ли избегнут этого вида - наша лучшая дорога идет мимо развалин.

- Я надеюсь, барон... - начала принцесса Елена и тем отвлекла взгляд Лотаря от действительно странно заострившегося носа его тещи. - Я надеюсь, что вы будете сопровождать меня в моих поездках; графиня Морслебен также иногда будет принимать в них участие.

- Только приказывайте, ваша светлость, - отвечал барон и взглянул на хорошенькое личико фрейлины, которая при слове "иногда" с трудом сдержала улыбку: в резиденции принцесса не ездила без нее.

Принцесса Текла заговорила теперь о лечении молоком, которое она хотела предпринять. Она вдруг стала любезной, шутливо говорила с Лотарем об его идиллической усадьбе и несколько раз подряд назвала Беату "дорогая"! Никогда она не ела такой чудесной форели. А когда Лотарь поднялся с бокалом пенящегося шампанского в руках, чтобы поблагодарить светлейшую бабушку за честь, оказанную ему ее посещением, она милостиво протянула ему для поцелуя тонкие, унизанные кольцами пальцы и растроганно прижала к глазам батистовый платок.

Старая принцесса под предлогом усталости встала из-за стола еще до десерта, и дамы пошли в свои комнаты.

Фрау фон Берг долго сидела у постели принцессы Теклы и вернулась в свою комнату с высоко поднятой головой. Здесь она сделала следующий постскриптум к раньше написанному письму:

"Все в наилучшем порядке; маленькая принцесса пылает любовью и ненавистью: первой - вы знаете к кому, а вторая зажглась для Клодины. Но деревья в лесу смогут поведать друг другу большие новости. Между прочим, на начало будущей недели назначен праздник. Это будет нечто необычайное: принцесса Елена мечтает о танцах под липами. Заметьте, что в ней, несмотря на ее злость, есть известное добродушие, так что в ее глупых проделках легко ошибиться и надо быть осторожным.

А. Ф. Б."

Она запечатала письмо, отнесла его вниз и в темном коридоре отдала судомойке, которая при этом опустила в карман галер. Фрау фон Берг хорошо платила за почту.

В полутемной гостиной зазвучал искренний женский смех. Когда Беата вошла, Иоахим все еще сидел в ее кресле и писал за рабочим столиком при угасающем свете.

- Но, Иоахим! - воскликнула она своим звучным голосом, - вы испортите себе глаза!

Иоахим вздрогнул - он совершенно забыл, где находится.

- О Боже! - испуганно вскрикнул он и схватился за шляпу. - Простите, кузина, я совершенно забылся за книгой. Я сейчас поскорее уйду...

- Теперь нет! - объявила она, продолжая смеяться, - потому что Лотарь также хочет видеть вас, ведь ваше посещение относится к нему?

Она ласково усадила его на стул и пошла искать брата. Тот стоял у окна своей комнаты и смотрел на дорогу.

- Лотарь, - попросила она, - пойдем вниз. Иоахим все еще сидит там и забыл все над старым дедушкиным дневником путешествия по Испании... Знаешь, в белом кожаном переплете...

- Как же попал сюда Иоахим? - спросил Лотарь и взял с элегантного столика портсигар и пепельницу.

- Я застала его здесь, когда вернулась из Совиного дома, и так как у меня было много хлопот, которые мешали заняться им, а мне не хотелось отпустить его домой, не дав отдохнуть, я вспомнила о книге. И, как видишь, она отлично заняла его.

Лотарь с улыбкой посмотрел на сестру, прошел рядом с ней по освещенному залу и свернул в коридор.

- Скажи, пожалуйста, Беата, - спросил он, - ты сделала надпись на двери, когда он уже сидел в комнате или раньше?

- Конечно, раньше, - ответила Беата и покраснела. - Я не понимаю тебя, - сердито добавила она.

- Ну, знаешь, сестра, - сказал он в приливе шутливости, которая очень шла к его благородному лицу. - "Вход воспрещается" пишут на дверях, за которыми находится что-нибудь, что всего охотнее оставляют исключительно для себя.

- Ах, ты ужасный человек! - смущенно проговорила Беата и поспешно стерла рукой надпись.

Потом они сидели втроем с бокалами вина; Иоахим заговорил о книге и с нее перешел на свое путешествие. Он говорил удивительно хорошо. "Как музыка" - подумала Беата. Она откинулась на спинку кресла и забыла, что в столовой зря горят свечи, что остатки обеда не убраны, что надо заказать завтрак. Связка ключей у нее на поясе не звенела, напоминая о ее хозяйственных обязанностях.

Перед окнами шептались с ветром липы, и в комнату врывался запах только что скошенной травы.

Было поздно, когда Лотарь отвез своего кузена в Совиный дом. На обратном пути он встретил экипаж герцогини. Он знал, кто в нем сидит, и быстро промчался мимо. Когда он остановился перед крыльцом Нейгауза, наверху зазвенело окно, и молодая девушка, отпрянув от него, спрятала лицо в подушки. Принцесса Елена видела, как барон уехал в ту сторону, где был Совиный дом. Слава Богу, он снова был дома.

14.

В Совином доме наступили перемены: у фрейлейн Линденмейер были гости. Этому предшествовала усиленная переписка, и на следующее утро после прогулки Клодины с герцогиней фрейлейн Линденмейер вошла к ней с красным от смущения лицом, держа в руках открытое письмо.

- Ах, фрейлейн Клодинхен, моя дорогая, у меня к вам сердечная просьба.

- Она будет исполнена, моя милая и хорошая Линденмейер, - сказала Клодина, наливая чай для завтрака Иоахиму.

- Только скажите откровенно, милая фрейлейн, если это неудобно, я все сделаю, чтобы не было никакой помехи, но...

- Ну говорите же, дорогая Линденмейер, - ласково ободрила ее молодая девушка. - Я не знаю, в чем я могла бы отказать вам, кроме вашего отъезда из Совиного дома, чего я бы не допустила.

- Мне уехать отсюда?!. Ах, я бы не перенесла этого! Совсем не то: я жду... ко мне должны приехать гости, если хозяева позволят.

- Кто же это, моя милая Линденмейер?

- Вторая дочь лесничего Ида. Она должна поучиться вышиванию и изящным работам, и лесничиха вообразила, что лучше всего она научится у меня, старухи! Я сделаю это очень охотно, если вы позволите; она могла бы жить в моей комнате...

Добрая старушка обеими руками сжала письмо и с напряженным вниманием смотрела на свою молодую госпожу.

- Это будет прекрасно, - отвечала Клодина. - Напишите, чтобы молодая девушка поскорее приезжала и жила здесь, сколько ей угодно.

На другой день, когда Клодина вошла в кухню хозяйничать, у затопленной плиты стояла маленькая кругленькая девушка и возилась с чайником и чашками, как будто так и должно было бьп. Пapa плутовских голубых глаз и курносый носик обернулись к Клодине, и, завидев ее стройную, изящную фигуру, девушка сделала довольно неловкий книксен.

- Но, милое дитя... - удивленно сказала Клодина.

- Госпожа, позвольте мне заняться этим, - попросила девушка. - Я не могу целый день сидеть и вышивать у тети Дорис, я бы с ума сошла, если бы не могла немного похлопотать по хозяйству. Очень прошу, оставьте меня здесь.

- Но я не могу принять этого, милая Ида, - ведь вас так зовут? Я избалуюсь...

- Я бы так хотела поучиться чему-нибудь, - сказала девушка и опустила плутовские глазки.

Клодина улыбнулась:

- У меня? Ну, вы плохо попали - я сама еще учусь.

- По правде сказать, я уже несколько знакома с хозяйством, но некоторых вещей не знаю совершенно; я бы хотела получить место в С. и подумала, что могу здесь многому научиться - как надо одевать изящных дам и тому подобным делам. Позвольте мне хозяйничать и примите мою неловкую помощь в шитье, кройке и устройстве туалетов.

Взор девушки с надеждой устремился на Клодину, но она не отвечала и, чувствуя себя грустной и усталой, пошла к фрейлейн Линденмейер.

- Сознайся, Линденмейер, - сказала она, принуждая себя к шутливому тону и обращаясь к ней, как в детстве, на "ты", - ты пригласила гостью, чтобы снять с меня заботы о хозяйстве?

При этих словах глаза ее влажно заблестели.

- Ах, дорогая девочка! - горестно воскликнула добрая старушка. - Ида все-таки глупо начала, а мы так хорошо задумали... Не сердитесь! Но я не могу видеть, как вы утром сходите вниз бледная с утомленными глазами. Есть старая пословица: "Розовые клумбы и пахотная земля не могут быть в одних руках". Если вы хотите быть свежей при дворе, то должны вести соответствующий образ жизни, а то ваш прекрасный цвет лица скоро исчезнет. Гейнеман тоже так говорит - мы с ним ужасно боимся за вас. И, фрейлейн Клодина, это будет очень полезно Иде. Она может получить через свою тетку место горничной у графини Келлер, но нельзя идти туда прямо из леса. Это действительно так! - воскликнула старушка.

Таким образом Клодина, несмотря на свой отказ, получила помощь. Вместе со здоровой скромной девушкой в дом вернулось аккуратное благоденствие, и никто так усердно не служил госпоже и так от души не баловал ребенка, как Ида.

Гейнеман обычно сиял, когда встречал проворную девушку на лестнице или слышал, как она поет вполголоса на кухне. Теперь малютка не плакала больше, когда за тетей приезжал герцогский экипаж, и Клодина не сидела за столом так беспокойно, как прежде...

- У нас совсем по-знатному! - улыбнулся Иоахим, когда впервые Гейнеман внес простое кушанье и Клодина совершенно спокойно осталась на своем стуле. - Я счастлив за тебя, сестра!

Клодина отказалась от своей поездки. Когда она заговорила о ней, герцогиня разрыдалась и сказала: "Поезжайте, я не могу вас удерживать!" Девушка растрогалась и обещала остаться.

Придворная карета приезжала за ней все раньше и раньше. Привязанность высокопоставленной дамы к молодой девушке все увеличивалась, а она была теперь совершенно спокойна, когда ехала в экипаже герцогини или сидела в будуаре, разговаривая и читая вслух. Иногда поспешно и без доклада входил герцог, встречаемый радостным восклицанием жены, но Клодина не боялась больше встреч с ним. Он не смотрел на нее горящим взглядом, не искал повода остаться с ней наедине. Она была уверена, что он сдержит свое княжеское слово, она хорошо знала его по рассказам герцогини-матери. О многих его безумных проделках рассказывала ей старая герцогиня, о том, как много она плакала и молилась, чтобы ее сын не погиб в диких кутежах своей молодости... "И все-таки, - добавляла старушка, - это было только избытком юношеских сил, сердце его всегда оставалось благородным, и им всегда можно было управлять, найдя настоящее слово".

И Клодина думала, что она нашла это слово. Она принадлежала к тем благородным натурам, которые не могут успокоиться, пока не найдут хороших сторон в человеке, а найдя их, вполне прощают за все. Она молчаливо простила герцогу, когда увидала, как он борется со своей страстью, как старается терпеливо относиться к герцогине, терпеливее, чем прежде, и как в ней самой чтит друга матери своих детей... Клодина была убеждена, что в этом положении ограждена от любви и ненависти. Она писала герцогине-матери: "О, если бы вы, ваше высочество, знали, как я счастлива от постоянного общения с этим благородным сердцем. Я только думаю, чем могла заслужить дружбу этой неординарной души. Даже то, что вы, ваше высочество, порицали в ней, не кажется недостатком при близком знакомстве с герцогиней. Ее высочество не выставляет напоказ свою любовь к супругу, напротив, она до того полна ею, что ей пришлось бы притворяться, если бы она хотела скрыть ее".

Клодина казалась оживленнее, чем прежде. Она с нетерпением ждала карету, которая отвозила ее в Альтенштейн, потому что забывала свое горе в окружающей больную атмосфере, проникнутой мыслью о смерти...

Однажды герцогиня, робея, как институтка, дала молодой девушке две тетради - это были маленькие стихотворения, ее сочинения. Сначала ликующие песни невесты, потом глубоко прочувствованные слова счастья молодой жены, наконец, стихи, писанные у колыбели сыновей.

Марлитт Евгения - Совиный дом (Das Eulenhaus). 2 часть., читать текст

См. также Марлитт Евгения (Eugenie John) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :