Марлитт Евгения
«В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 4 часть.»

"В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 4 часть."

- Злодей! - сказала Кети, оглядывая разорванную юбку. В эту минуту она услыхала поспешные шаги со стороны моста. По всей вероятности Брук возвращается из города, подумала Кети, но не оглянулась, надеясь что он пройдет в дом, не обратив на нее внимания. Но доктор прямо направился к тому месту, где стояла молодая девушка. Еще издали он с угрозой поднял палку на сердитого пса, который моментально присмирел и спокойно улегся возле своего жилища.

- Мне придется удалить отсюда это животное, оно слишком сердито, - сказал доктор, приближаясь. - Правда, что он хороший сторож, но за то часто пугает нас своими злыми выходками. Вы, кажется, справились с ним, но я не одобряю вашу чрезмерную храбрость.

Слова эти он сказал серьезно, точно хотел побранить ее и дать наставление на будущее время.

- Не думайте так о моей храбрости, я точно также труслива, как и все остальные девушки моих лет, - возразила Кети спокойно. - Чужих собак я положительно боюсь и никогда их не трогаю, но в настоящую минуту нужно было побороть в себе страх и помочь ни в чем неповинной курице.

Заметив улыбку на лице доктора, Кети подумала, чго он сомневается в её словах, и, может, быть полагает, что она с намерением хотела выказать перед ним свою храбрость.

- Вы сомневаетесь? - спросила она, посмотрев на Брука. - А знаете-ли, что я только очень недавно перестала бояться ночной темноты и привидений? На мельнице и до сих еще являются домовые, в лице прежних её владетелей; они приходят через затворенные окна, что-б считать мешки с мукою. Сусанна часто рассказывала мне про них, а я верила ей, хотя не смела признаться в том папаше и г-жи Лукас. Поэтому мне часто приходилось претерпевать ужасный страх, когда они посылали меня в темные кладовые мельницы.

- Значит, вы с детства приучили себя владеть собою. Каким-же образом вы могли допустить слабость в характере мущины?

Эти слова вызвали сильную краску на лице молодой девушки.

- Вы, кажется, еще вчера простили мою опрометчивость, - сказала она растерявшись и отступая на несколько шагов к дому.

- Вам бы не следовало употреблять этого выражения, после того, как я уверил вас, что вы ничем не оскорбили меня - сказал он приближаясь к Кети. - Я только хотел сказать, что напрасно добиваюсь узнать причину, побудившую вас к вашему вчерашнему испугу.

- Генриэтта напугала меня, - ответила Кети, подняв свою хорошенькую головку и посмотрев на окна той комнаты, где лежала сестра.

- Генриэтта больна, вся её нервная система сильно поражена, а вы, благодаря Бога, здоровы и телом, и душею.

- Конечно, но в молодых годах бывают нередко случаи, когда по неопытности сильно промахнешься...

- В любви, например, - живо сказал он и искоса поглядел на свою собеседницу.

- Да, и это случается, - спокойно отвечала она.

Брук замолчал, печально опустил голову и машинально водил тросточкой по земле, задевая за большой четырехъугольный камень, в котором Кети узнала пьедестал когда-то бывшей статуи.

- Здесь, по всей вероятности, стояла какая нибудь Нимфа или Муза; я воображаю себе её стройную фигуру, с распростертыми руками и поднятыми к небу глазами.

Но вдруг Кети замолчала; она заметила, что Брук не обращает ни малейшего внимания на её слова, и мысли его видимо заняты чем-то другим. Посмотрев на озабоченное лицо молодого доктора, она сейчас-же поняла, что он думает о Флоре.

Внезапное молчание молодой девушки заставило его очнуться.

- Да, хозяйственные люди, жившие в этом доме снесли все находившиеся здесь статуи, а по оставшимся пьедесталам, можно судить, как их было много. Современем я постараюсь возвратить этому месту его первобытный вид. Хотя дорожки поросли травой, всетаки еще хорошо виден прежний план сада.

- Тогда здесь будет роскошный уголок, только вид из вашего кабинета не будет так хорош.

- С будущего октября мой кабинет займет приятельница тетушки, - поспешил прервать ее Брук; - так как осенью я перееду в город.

Кети взглянула на него и всплеснула руками.

- Как, вы будете жить в городе? - повторила она, - но как-же вы с ней расстанетесь?

- С кем? - с Флорою? Но само собою разумеется, что и она поедет со мною, - ответил он холодно, как будто рассердившись. - Не думаете-ли вы, что я оставлю вашу сестру здесь? Нет, на этот счет можете быть покойны.

Кети спросила про тетушку, но когда Брук, не поняв в чем дело, начал говорить о Флоре, она не в силах была остановить его.

- Вы, вероятно, были уже в вилле? - спросила она с лихорадочною дрожью.

- Нет, я еще там не был, - возразил он с насмешливой улыбкой, - вообще, сегодня я еще никого не видал. Проходя мимо виллы я имел намерение зайти к Морицу, но в ту минуту он провожал своих гостей, и я поспешил пройти мимо.

Значит, он еще не виделся с Флорою, потому и говорит о ней так уверенно! Кети почувствовала некоторую неловкость и смотрела вокруг себя, как бы желая найти предлог, что-б удалиться. Вскоре она заметила, что желтая курица снова приближалась к своему лютому врагу. Молодая девушка воспользовалась этим, побежала за ней, загнала ее в сарай, двери которого плотно затворила и заперла засовом.

ХVИ.

Когда Кети снова обернулась, доктор все стоял на том-же самом месте, только взор его был обращен в сторону моста. Он заметно побледнел и его строгий профиль напомнил ей ту минуту, когда она, встретясь с ним на мельнице, расспрашивала его о кончине своего дедушки. Молодая девушка невольно последовала за направлением его взора и вдруг вздрогнула, точно испугалась какого то привидения. Она не могла поверить своим глазам, что видит стройную фигуру Флоры, спокойно приближавшуюся к деревянному мостику. Неужели это не сон? Несколько часов тому назад она с презрением и ненавистью уходила из его дома и навеки простилась с простеньким, золотым колечком, а теперь эта гордая невеста с веселою улыбкою обращала свое прекрасное лицо к "ужасной хижине". Ея ноги плавно скользили по дерновому склону; все было тихо кругом, ничто не могло обличить её вчерашнего поведения и солнце так усердно обливало своими лучами эту величественную фигуру, точно она была его любимым творением.

На ней было темное платье, и черные кружева, покрывавшие её пушистые локоны, обвивали её шею и падали на спину, точна два прозрачные крыла. За ней шел советник и вел под руку президентшу, тихо и важно выступающую вперед.

Доктор, молча, пошел к ним на встречу, а Кети продолжала стоять возле сарая и так окаменела от удивления, что все еще крепко держалась за железный засов. Она видела, как они поздоровались; советник дружелюбно обнял доктора, вероятно, пожелав ему всего лучшего, президентша благосклонно улыбнулась, показав кончики своих белых губ (Вероятно, это опечатка); - а Флора? Она сильно покраснела, глаза её растерянно блуждали вокруг Брука и, наконец, она подала ему руку, которую он слегка пожал и тотчас-же выпустил.

Вступив в сад, Флора моментально заметила присутствие младшей сестры и с презрительной улыбкой смерила ее с ног до головы, при чем шепнула несколько слов на ухо Морица. Когда-же она подошла ближе, то Кети заметила злость, вспыхнувшую в её блестящих глазах.

- Однако, Кети, ты здесь совершенно как дома, тебе не достает только связки ключей у пояса, и тогда ты настоящая хозяйка, - сказала она колко.

Молодая девушка не отвечала; она спокойно сняла руку с засова и серьезно посмотрела на сестру. Неужели это дерзкое существо не стыдилось звука своего собственного голоса? "Нога моя не будет больше в этом доме!" сказала она вчера, а теперь она сново возвращалась в это жалкое помещение с бедною мещанскою обстановкою.

- Не принимай так серьезно шутку Флоры, дружок мой, - сказал советник, быстро приближаясь к Кети.

- Я бы желал, что-б все хозяйки были так очаровательны, как ты. Тебя бы следовало срисовать в ту минуту, когда ты стояла между птицами. Погоди, я устрою тебе такой чудный птичий двор, какого ты, верно, еще не видала.

Президентша, заносившая уже ногу на каменную лестницу, остановилась, повернула нервно дрожавшую голову к нежному опекуну и сказала с иронией.

- Неисправимый пустомеля! Он всю жизнь свою останется пошлым болтуном! - Последния слова были сказаны шепотом, и обращены к Флоре, которая поспешила поднести платок к губам, чтобы не разразиться громким смехом.

Кети совершенно бессознательно положила свою руку на руку опекуна и мало обращала внимания на разговоры присутствующих. Она видела только, что на руке Флоры была надета черная плетеная полу-перчатка, которая хорошо гармонировала с кружевами, покрывавшими всю её стройную фигуру. Два маленькие брильантовые колечка не украшали больше четвертого пальца; простенькое золотое кольцо просвечивало сквозь прозрачную перчатку.

Невозможно! Ведь, оно было еще вчера брошено в волны реки!

Кети вдруг показалось, что она лишилась возможности понимать то, что делалось вокруг нея, и не смела верить своим собственным глазам.

- Что это значит? - спросила президентша, остановившись в дверях и указывая на мебель, расставленную в темных сенях.

- Генриэтта непременно требовала, что-б эту мебель вынесли, и я принужден был уступить капризу больной, - ответил Брук равнодушным тоном.

- И она совершенно права. Не сердись, бабушка, но это была очень странная фантазия, - до такой степени загромоздить комнату больной, - сказала Флора, пожимая плечами. - Бедняжка и без того страдает припадками удушья, а тут еще эта масса мягкой мобели!

Президентше, видимо, хотелось ответить колкостью, но она промолчала из уважения к доктору и направилась к спальне больной. Войдя в комнату, она слегка отшатнулась; Генриэтта сидела, облокотившись на подушку, её блестящие глаза были устремлены на дверь с таким выражением, что президентша подумала, что это был новый пароксизм горячки. Впрочем она скоро успокоилась, больная поздоровалась с нею с обычною холодною вежливостью; теперь только пожилая дама заметила, что напряженный взгляд больной касался собственно Флоры, вошедшей вслед за нею в комнату.

Прекрасная невеста подошла к тетушке Диаконус, поднявшейся на встречу вошедшим гостям, и с такою ласкою протянула ей руку, точно хотела загладить свое вчерашнее невежество; затем она приблизилась к постели Генриетты.

- Ну, дорогое сокровище, я слышала, что твое здоровье гораздо лучше, - сказала она мягким голосом.

- А твое, Флора? - поспешила перебить ее больная, рассеянно протягивая руку приблизившемуся советнику.

Флора едва удержалась от насмешливой улыбки.

- Мое? Да слава Богу! Вчерашнее волнение еще отзывается немного на моих нервах, но я не позволяю себе поддаваться этому чувству, у меня много силы воли и самообладания. Вчера я была расстроенна и больна, так что лишилась рассудка от нервного возбуждения. Я даже не помню всех моих вчерашних действий, впрочем это и не мудрено! Эти злые фурии так сильно напугали меня!

- Об этом ты бы лучше молчала, Флора! - возразила Генриетта. - Кети мужественно защитила тебя от их ярости; хотя они и разорвали все её платье, но не могли справиться с её силою.

- Да, они набросились на нее по её собственной вине; кто ей велит вечно наряжаться в шелк? Эти люди и без того всегда завидуют нашему богатству. Ты слышала, как оне говорили Кети, что её бабушка ходила босиком, а дедушка был простым рабочим и всеми правдами и неправдами сколотил себе капитал? Ярость их была ужасна, не правда-ли Кети?

- Да, Флора, - спокойно отвечала младшая сестра, - мне много нужно сделать добра в жизни, что-б загладить все грехи моего дедушки.

В то время, как Флора говорила, на лице президентши отразилось чувство внутреннего удовлетворения.

- Слова твои очень наивны, дитя мое! - сказала она, обращаясь к Кети. - Как-же ты начнешь свои благия дела?

Флора разразилась смехом.

- Кети хочет открыть свой денежный шкаф и рассыпать акции между народом.

- Что-б подражать Флоре, которая вчера из страха высыпала все деньги из своего кошелька! - едко заметила Генриетта.

- Такой глупости я, конечно, не сделаю, - возразила Кети спокойно, поглядывая на Флору, видимо ужаленная колким замечанием Генриетты, - но только постараюсь удовлетворить обиженных лиц моим дедушкой.

- Оставь этот разговор, Кети! - прервал ее советник. - Твое наследство преследует удивительное счастие: барыши увеличиваются с каждым днем и принимают баснословные размеры.

При этих словах широкие веки президентши быстро поднялись и глаза жадно засверкали.

- Правда? - сказала она порывисто. - А мои доходы все не увеличиваются, я думаю продать свои акции и принять участие в твоем новом предприятии.

- Отлично, дорогая бабушка, постараюсь сегодня-же принять необходимые меры. Правду говорят, что капиталист это скала, к которой сами волны приносят всевозможные богатство.

Между тем Брук молча стоял у постели Генриетты и держал больную за руку. Наружно он казался таким-же спокойным, как всегда, но на лбу его выступила грустная черта, хорошо замеченная Кети.

- Не забудь только, Мориц, что спекуляции очень рискованное дело; этот способ наживы денег не всеми одобряем, - сказал он серьозно.

- Я, конечно, отдаю должную справедливость твоим медицинским знаниям, но в коммерческих делах предоставь дело мне! Ты приобрел теперь славу и громкую известность....

В эту минуту Генриетта быстро поднялась с постели.

- Ты знаешь это, Флора? - спросила она с жаром, задыхаясь от волнения и чувства торжества.

- Конечно, знаю, - гордо отвечала сестра, - хотя Брукь и не считал нужным сообщить мне о своем счастливом лечении в Л*. Я знаю тоже, какими редкими милостями осыпает его наш герцог. Конечно, это еще секрет, который не должна знать даже невеста. - При этих словах нежный румянец покрыл её матовые щеки и очаровательная улыбка оживила её прекрасное лицо.

Генриетта с разочарованием наклонила голову; даже и она ошиблась в этой непостоянной натуре. Президентша, стоявшая возле доктора, с ласковой улыбкой похлопала его по плечу. Она в первый раз обращалась с ним как с родственником.

- Разве мы все таки не можем еще узнать подробности? Неужели переговоры еще не окончены? - спросила ласковым, заискивающим голосом.

- Ведь он только сию минуту вернулся от герцога, - сказала тетушка, не спуская глаз со своего любимца.

- Так значит отставка Бера уже состоялась? - снова спросила президентша с важностью, но слегка задерживая дыхание.

- Этого я не знаю и не интересовался справляться об этом, - отвечал доктор. - Герцог выразил мне свое желание, что-б я, покуда живу здесь, лечил его больную ногу.

- Покуда ты здесь? - повторила Флора с удивлением, - но разве ты намереваешься уехать?

- Да, с начала октября я перееду в Л*, - холодно ответил Брук.

- Возможно-ли, что-б вы отказались от титула и места при нашем дворе? - вскричала президентша с испугом.

- От титула я не имел права отказаться. Этикет не дозволяет его светлости лечиться у доктора, неимеющего придворного званья, - сказал Брук с иронической улыбкой.

При последних словах, растроганная тетушка со слезами на глазах протянула к нему руки и крепко обвила его шею руками, между тем как Флора отвернулась к окну и до крови прокусила нижнюю губу, - так ей досадно было видеть эту плаксивую старуху в объятиях своего жениха.

- Но, ведь, он уедет, дорогая тетушка, - сказала Генриетта почти шопотом.

- Да, он пойдет на встречу своему счастию и своей славе, - отвечала добрая старушка, улыбаясь сквозь слезы.

- Я с радостью останусь в этом родном доме, зная что он счастлив, любим и уважаем. Моя миссия и без того скоро кончится, другая заступит мое место.

Голос её постепенно возвышался; она говорила с серьозностью и глаза её строго посмотрели на прекрасную невесту.

- Она, конечно, гораздо лучше и живее меня понимает всю святость его высокого призвания, а потому я и надеюсь, что она сумеет устроить для него такой семейный уголок, в котором он будет вполне отдыхать от всех житейских забот и тревог.

- Все это прекрасно, дорогая г-жа Диаконус, и я тоже вполне уверена, что Флора с достоинством исполнит роль молодой профессорши, - заметила президентша, видимо раздраженная словами старой пасторши. - Но для счастия в семейной жизни необходимо устроить себе комфортабельное помещение, о чем я очень забочусь. Несколько часов тому назад у мена был разговор с мебельным фабрикантом, который решительно отказался приготовить мебель к Троице, не смотря на то, что вещи были давно заказаны. Кроме того модистка тоже не может окончить приданое раньше как к Июлю. Что прикажете делать?

- Мы будем ждать! - сухо сказал Брук и взял со стола шляпу и тросточку, что-б положить их на место.

Президентша слегка вздрогнула, на лице её отразилось чувство страха, но быстро овладев собою, она шутливо ударила доктора по плечу.

- Вот это благоразумно, дорогой доктор! Вы помогли нам выйти из весьма затруднительного положения. Мы опасались протеста с вашей стороны, я отлично помню как вы всегда настаивали на раз назначенный день.

- Да, но для моего переселения в столицу, отсрочка даже необходима, - ответил Брук и вышел из комнаты.

- А что скажет невеста? - спросила тетушка робким голосом, желая прервать молчание присутствующих.

- Я очень довольна этому замедлению, потому что мне необходимо приготовиться к моей будущей, внезапно изменившейся, жизни, - отвечала Флора с сияющим лицом. - Боже мой, какая разница! От жены профессора университета свет требует гораздо большего, чем от обыкновенной докторши. - Слова эти были сказаны с гордостью и надменностью; она торжествовала, что достигла своего заветного желания. Советник с удовольствием слушал, что говорила Флора, а президентша видимо боролась с какой то неотвязчивою мыслью.

- Что ты так много мечтаешь о своей будущей жизни! - сказала она, покачивая головою.

- Потому что я уверена в моей блестящей будущности, бабушка, - отвечала она с легким смехом, а потом быстро повернулась спиною к пожилой даме и обратилась к г-же Диаконус. - Теперь я вполне отдаю себя в ваше распоряжение, дорогая тетушка. Делайте со мною, что хотите, только научите меня, как мне составить счастие Лео. Я буду шить, варить, - с этими словами она поспешно сняла перчатки. - Ах! - вдруг вскричала она и нагнулась, как бы желая что-то поднять: простенькое золотое кольцо упало с её пальца, в ту минуту, как она снимала перчатку. Никто не слыхал, когда оно упало, но все принялись усердно искать, хотя и безъуспешно; казалось, будто колечко провалилось сквозь землю.

- Оно, вероятно, упало в твои подушки, Генриэтта, - говорила Флора, и лицо её покрылось ужасною бледностью. - Позволь потревожить тебя на минуту и посмотреть.

- Нет, этого я не могу позволить, - сказала решительно тетушка, - Генриэтту нельзя напрасно беспокоить.

- Как напрасно, тетушка? - повторила Флора, надувши губки, как капризный ребенок. - Ведь, это мое обручальное кольцо.

Кети вздрогнула при этих словах. Ведь не могло же кольцо каким нибудь сверхъестественным чудом возвратиться в руки Флоры? Значит, она лгала и обманывала с такою наглою смелостью!

- Да, это весьма неприятный случай, - сказала добрая старушка, - но, ведь, кольцо в комнате пропасть не может. Мы сегодня-же вечером отыщем его и я пришлю вам ваше дорогое сокровище.

- Я засыплю золотом того, кто мне его сегодня доставит, - уверяла Флора, между тем как тягостное беспокойство видимо овладело всем её существом.

Президентша и советник, заметив, что Генриэтта не принимает никакого участия в их беседе, придвинули свои стулья к кровати и уселись возле больной.

XVII.

Тетушка вышла из комнаты, что-б приготовить гостям чай, и Кети последовала за нею. Возмутительная комедия, так ловко разыгранная коварною невестою, взбесила ее до крайности и молодой девушке необходимо было оставить комнату, что-б несколько успокоиться. Кети попросила тетушку, позволить ей похозяйничать, и добрая старушка с радостью передала ей связку ключей.

- Вот, возьмите, дорогая, добрая Кети, - сказала она дрожащим голосом, как будто стараясь подавить глубокий вздох.

Растроганная старушка обвила стройный стан молодой девушки и ласково к ней прижалась.

- Я отдыхаю душевно, когда смотрю на ваше свежее личико. Вы часто напоминаете мне Кети Лютера (Катарина фон Бора - жена Мартина Лютера), эту храбрую женщину, всегда готовую поддержать своего воинственного мужа, - сказала она грустным голосом и поспешила вернуться в комнату больной.

Между тем Кети отперла шкаф, вынула оттуда банку с кофе и большой сладкий пирог, нарочно приготовленный в честь этого дня; затем она всыпала сахару в хорошенькую голубую вазочку и усердно вытерла хрустальную тарелку.

В то время, как она резала пирог на части, из комнаты больной кто-то вышел; а так как кухонная дверь не совсем плотно притворялась, то Кети заметила, что вышла Флора. Прекрасная невеста прошла в сени и осматривалась с каким то нерешительным видом; но вскоре глаза её встретили того кого искали: из комнаты тетушки вышел доктор.

Флора бросилась к нему с распростертыми объятиями.

- Лео! - послышался тихий возглас.

Кети вздрогнула и прислушивалась с замиранием сердца к этому звуку. Неужели это, действительно, был голос Флоры? Могла-ли она говорить с такою нежностью и ласкою? Молодой девушке хотелось тотчас-же запереть дверь, что-бы ничего не слышать и не видеть, но она не находила в себе силы для этого и неподвижно стояла, как прикованная к одному месту.

- Лео, погляди на меня! - продолжала говорить Флора, не получая никакого ответа от своего жениха.

- К чему такая холодность? Я вижу, что ты мужественно борешься с своим чувством любви, что-б показать свою жестокость, что-б наказать меня. А за что? За то, что я вчера, потеряв всякое сознание, не знала, что делала и что говорила? Лео, вспомни, что моя жизнь была в опасности, я не могла успокоиться от волнения, а тут еще ты раздражил меня.

Кети невольно подняла голову; возле неё стояла кухарка и улыбалась, слушая, как важная барышня просила прощения у молодого доктора. Появление этой женщины напомнило Кети о её обязанностях; она живо положила пирог на хрустальную тарелку, взяла ее в руки и вышла в сени.

Доктор, отвернувшись от Флоры, молча стоял, неподвижно устремив глаза вдаль; как бледно было его чудное лицо, как крепко сжаты его губы, а между тем Флора так крепко прижалась к нему, как вампир в народных сказаниях.Услышав скрип отворившейся двери, Брук обернулся и взгляд его встретился с глазами Кети, при чем он так вздрогнул, точно его застали в преступлении. Флора с удивлением посмотрела на него и сказала успокоительным тоном:

- Не пугайся, Лео, ведь, это только Кети!

Молодая девушка быстро проскользнула в комнату больной. Сердце её сильно билось, когда она дрожащими руками поставила тарелку на стол и потом, по просьбе Генриэтты, заманила веселых птичек в клетку и заперла за ними дверцу.

В эту минуту она заметила, что на белом песке клетки лежало тоненькое золотое кольцо. Кети осторожно достала его, положила в карман и собиралась выйти, что-б приготовить кофе. Между тем президентша с важностью говорила о приданом Флоры и насчитывала тетушке Диаконус все, что еще нужно было приготовить, как бы желая убедить старушку, что её знаменитый племянник введет в дом нечто в роде принцессы.

Вскоре в комнату вошел доктор, и Кети, вздохнув свободнее, не поднимая глаз, быстро проскользнула мимо него и скрылась за дверью. В сенях никого не было; по всей вероятности, Флора вышла в сад.

Поставив налитые чашки на поднос, в то время, когда кухарка надевала чистый фартук, что-бы выйти к гостям, Кети с сильным замиранием сердца вынула из кармана кольцо и подошла к окну, что-б осмотреть его. "Э. М. 1843" - прочитала она - Эрнст Мангольд. - Значит, это было обручальное кольцо матери Флоры.

Молодая девушка изумилась; непростительное легкомыслие, которым Флора думала помочь себе, вселило в её душу еще большее неприязненное чувство к старшей сестре. Можно ли было осквернить таким образом этот дорогой символ супружеской верности, свято сохраняемый матерью до конца своей жизни! Кольцо горело в руках Кети: ей хотелось так далеко его закинуть, что-б ни один человек в мире не мог найти его, по это была собственность Флоры, которую ей нужно было возвратить.

Кети вышла из кухни и спустилась с лестницы прямо в сад.

Флора неподвижно стояла у забора и упорно смотрела вдаль; дворовая собака не переставала лаять и ворчать, целая стая кур робко расхаживала вокруг её длинного шлейфа; но гордая красавица не обращала внимания на все её окружавшее и, скрестив руки на груди, продолжала стоять. Только, когда она заметила приближение Кети, то порывисто повернулась и на лице её отразилось сильное раздражение.

Она, видимо, находилась в бурном расположении духа, а теперь брови её сдвинулись еще мрачнее, а в глазах блеснула искра злости.

- Боже мой, ты опять у меня на глазах! точно привидение! Можно-ли иметь так мало такта! К чему было давеча выскакивать без всякой надобности? - крикнула она на сестру, точно перед ней стояла девченка, которую не мешало иногда пугнуть. При этих словах, в сердце Кети вспыхнуло справедливое негодование; она была самолюбива и не могла, испытав одно дерзкое оскорбление, подставить и другую щеку.

- Я принесла тебе твое кольцо, - сказала она коротко и холодно.

- Давай его!

Лицо Флоры повеселело; она быстро схватила кольцо с протянутой руки и надела его на палец.

- Слава Богу, что оно опять нашлось. Это очень дурная примета.

- Неужели ты тоже веришь в приметы? - спросила Кети задыхающимся голосом.

- Почему же нет? - Неужели ты думаешь, что умные люди не бывают суеверны? Наполеон I был суеверен, как старая баба, и я не отрицаю различные предзнаменования.

Она посмотрела на Кети с такою смелостью и твердостью, точно хотела выбить из молодой девичьей головки всякое воспоминание о прошлом.

- Ты, кажется, забыла, что вчера не одна там стояла, - сказала молодая девушка, указывая на мост.

Флора злобно захохотала.

- Всегда так с нами бывает, когда мы во время не умеем отстранить от себя таких навязчивых личностей, как ты, которые вечно суются не в свое дело. Я думаю, ты слышала, как я говорила, что вчерашнее происшествие в лесу так сильно потрясло мои нервы, что я положительно не помню всех своих действий и слов. А тебе непременно хочется напомнить мне, что обручальное кольцо лежит там, в речке? А что, если при всем моем раздражении и вспыльчивости я все таки сохранила дорогую безделку? Вот оно здесь, на моем пальце, - сказала Флора, вертя кольцом перед глазами сестры.

- Да; но оно слишком для тебя велико: твои пальцы гораздо тоньше, чем у твоей покойной матери, - перебила ее Кети, дрожа от негодования.

Флора выпрямилась и чуть не оттолкнула ее от себя.

- Эхидна! - прошептала она сквозь зубы. - При первой встрече с тобою, я почувствовала, что ты будешь мне помехою в жизни. Как ты смеешь следить за моими действиями, как шпион и поверять мои слова и поступки? Не в том ли состоят те честные правила, которые тебе внушала твоя Лукас?

- Мою Лукас прошу тебя оставить в покое, - отвечала Кети холодно.

- Воспитание мое нисколько не виновато, что я так мыслю; но честные правила я наследовала от моего отца. Мне противны твои комедии, и я скорее промолчу, чем похвалю ложь. Я знаю, что ты привыкла дурачить всех, тебя окружающих, твоими смелыми выходками и фальшивыми поступками, но меня ты не проведешь, не смотря на мою молодость и неопытность: у меня зоркие глаза и хорошая память. - Слушая слова Кети, Флора не раз намеревалась уйти и оставить сестру в приятном одиночестве. Она с нетерпением ломала руки, кусала губы, порывистым движением обрывала молодые листочки, только что распустившиеся на сочных ветвях, но оставалась на месте, стараясь побороть в себе волнение.

- Не знаю, поймешь-ти ты меня, Кети? - сказала наконец Флора, пожимая плечами. - Ты, как ребенок придерживаешься одной морали и меришь всех людей на свой аршин. Впрочем я постараюсь говорить яснее.

Приблизившись к сестре и искоса бросая взгляды на окна дома, Флора продолжала:

- Положим, что ты права и что кольцо мое лежит на дне реки. Я бросила его в ту минуту, когда мною овладело чувство омерзения к жизни, полной нужды и мщений в бедном доме Брука. Девушки, подобные тебе, не поймут этого. Вы избираете себе мужа, смотря по его доходам, красивой наружности, и когда раз сказали "да", то идете с ним через все жизненные передряги, что, конечно, очень похвально. Такие женщины всегда бывают хорошими матерями благовоспитанных детей; оне вечно сидят дома и покорно опускают глаза в землю, когда перед ними взовьется гордый орел. Я-же причисляю себя к числу этих орлов и стремлюсь туда, куда они поднимаются; там веет на меня другая жизненная атмосфера.

- А если этого гордого орла подшибет меткий выстрел, то ты не поцеремонишься назвать его вороною и тотчас-же его покинишь? - перебила ее Кети.

Этими немногими словами она клеймила постыдную измену своей сестры и теперь с негодованием смотрела ей прямо в глаза.

- Я понимаю еще, если-б ты ушла украдкою, как все вероломные люди; но ты жестоко насмехалась над ним, высказывала ему свою ненависть, называла себя несчастною жертвою, а теперь снова вернулась!

- Да, как обожаемая невеста Брука, которая, после тяжелых заблуждений, поняла всю величину своего счастия! - сказала Флора с торжествующею улыбкою, оглядывая сестру с ног до головы насмешливым, сверкающим взглядом.

- Ведь, и ты тоже хорошо умеешь говорить колкости, дитя мое! - продолжала она; - я просто поражена твоими остроумными словами. Конечно, никто не отнимает от тебя твоего мещанского ума; жаль только, что он не в состоянии понять порывы пламенной души. Если-б я изменила дружбе, то тогда ты была-бы вправе возмущаться и считать все мои действия за комедию, но любовь в сердце человека тесно связана с ненавистью и очень часто случается, что ненависть происходит от избытка любви. Вы для того, что-б примиригься с мужем, варите ему его любимый суп, а моя натура способна совершить преступление.

Сказав это, она прижала правую руку к груди, как будто кинжал был уже в её руках.

- А теперь, скажу тебе откровенно, что никогда не любила Брука так страстно, как теперь, когда я знаю, что он страдал, как мученик, и молчал, как герой; когда я знаю и чувствую, что оскорбила его. Но кроме того я никогда еще не испытала такой ревности, как в настоящее время, - заметь это дитя мое! - сказала Флора, взяв Кети за руку и привлекая ее к себе.

- Здесь я хозяйка! - продолжала она. - И хотя, конечно, не считаю тебя опасною, я давно заметила, что ты ему несимпатична, он только и заботится, что обо мне; но я не желаю видеть возле себя кого либо, кто, подобно тебе, разыгрывает роль любящей страдалицы. Твое постоянное пребывание в этом доме и твои хозяйственные распоряжения мне вовсе не нравятся и прошу тебя не забыть, что на будущее время все это должно прекратиться.

После этой назидательной речи, Флора ловко подняла на руку свой длинный шлейф и поспешила войти в дом, точно боялась возражения со стороны Кети, которая и не думала раскрывать своих крепко сжатых губ. На такую заносчивость и беспримерное двуличие, честная, неиспорченная девушка не имела ответа.

XVIII.

Наступил Май месяц; деревья уже сбросили свой белоснежный цвет и роскошные клумбы из гиацинтов, украшавшие парк Баумгартенов давно уже успели отцвести. За то богатые кусты сирени покрылись душистыми ветками белаго и лилового цвета, из высоких розовых дерев обильно торчали зеленые почки и на извилистых дорожках сада тени ложились длиннее и гуще... Прозрачная речка весело бежала между зелеными прибрежными кустами, а стены старого дома были до самой крыши покрыты густою сеткою из дикого винограда, сочные отпрыски которого поднимались под самую крышу.

Комната, где лежала Генриетта, опять стояла пустою, больную давно уже перевели в виллу. Ей стало гораздо лучше, она видимо окрепла и поздоровела, что добрая тетушка исключительно приписывала бдительному уходу Кети. Обе сестры вели тихую уединенную жизнь, с тех пор, как в комнате Кети стоял новый рояль. Однако, кроме ухода сестры, тесная дружба с тетушкою имела благодетельное действие на Генриетту. Пребывание в уютной, скромной комнатке окончательно изменило её привычки и воззрения на жизнь. Она полюбила теперь тишину и спокойствие, тогда как прежде всеми силами старалась избегать их, и не прельщалась больше шумом и светскими удовольствиями.

Не смотря на то, дом советника никогда не был так посещаем, как теперь, когда хозяин виллы получил дворянство. Поминутно в залах замка устраивались шумные празднества, при чем изобретательность президентши и кошелек советника были неистощимы. Мориц, действительно, имел баснословное счастие во всех своих предприятиях: никто еще никогда не слышал о его потере или неудаче. И этот баловень счастия ловко умел выделяться из среды равных ему людей и вечно заставлял говорить о себе как в кругу аристократии, так и в низших классах.

Прогулка вокруг его владений и виллы Баумгартенов сделалась самым модным гуляньем; замок его показывался чужестранцам, во всех гостинных говорилось о чудных статуях и картинах, которыми неутомимый советник украшал мраморные стены своей залы. Все любовались его экипажами и удивлялись, как легкая пыль, поднимаемая лошадиными копытами не рассыпалась золотым песком.

В парке постоянно производились новые постройки, так что по дорожкам трудно было ходить, приходилось шагать через наваленные кучи кирпича и большие глыбы белаго мрамора, приготовленные для постройки новых конюшен, так как старые, по мнению советника, не могли вместить всех его бойких рысаков. Высокие горы вырытой земли окончательно завалили липовую аллею, вдоль которой усердно рыли обширное озеро, стоившее громадных сумм.

Кроме того, на другом конце парка дружно работали плотники и каменьщики, за-ново отделывая большой, красивый павильон, несколько лет остававшийся пустым и запертым. Он находился довольно далеко от виллы, в густой чаще каштановых деревьев, но с верхнего балкончика открывался чудный вид на город. Советник ничего не жалел для возобновления этой постройки; он выписал большие зеркальные стекла и множество образцов дорогих обой и рисунков паркета, из которых просил президентшу выбрать те, которые приходились ей по вкусу. Хотя пожилая дама каждый раз сердилась и делала Морицу выговоры, упрекая его в чрезмерной расточительности, но дело все таки кончалось тем, что президентша делала выбор тех или других вещей, не смотря на то, что не переставала уверять, как она мало интересуется улучшением старого барака, по всей вероятности приготовляемого для совершенно незнакомых ей друзей советника.

Прилежно наблюдая за всеми постройками, советник перелетал с места на место, как перелетная птица. Случалось тоже, что он уезжал в город, но отлучки его были непродолжительные. А когда ему удавалось выбрать свободное времечко, то он тотчас-же поднимался в бель-этаж, где аккуратно пил свой послеобеденный кофе, к большой досаде президентши, которая таким образом лишалась своего собеседника и одиноко сидела в уютном уголке роскошного зимнего сада.

Впрочем она частенько поднималась в бель-этаж в одно время с советником и разыгрывала роль жертвы, не желая оставлять Морица одного с раздражительною больною и молодою девочкою.

Посещения президентши были для Кети весьма неприятны; она ощущала невольную робость и неловкость перед опекуном с тех пор, как он окружал ее всевозможными ласками и предупредительностью, сохраняя в отношении к президентше неизменную, придворную любезность.

Молодая девушка строго наблюдала за собой и стала гораздо сдержаннее и осторожнее во всех своих словах и движениях, но эта перемена, казалось, еще больше подстрекала его к ухаживанью. Он, по её глазам, старался угадать все её малейшие желания, давно согласился продать рабочим лишнюю часть мельничного сада, никогда не останавливал молодую девушку в её благотворительных наклонностях и каждый раз беспрекословно наполнял её кошелек, когда он оказывался пустым.

- К чему отказывать себе в таких невинных удовольствиях, дорогая Кети, - говорил он; - мне скоро придется покупать второй железный шкаф, а то некуда прятать новое приращение твоего капитала.

Но Кети мрачно слушала слова опекуна, который, при всей хитрости своих ответов, все таки не мог опровергнуть, что все её богатство куплено посредством барышничества; к тому же и президентша никогда не опускала удобного случая поддерживать этот упрек, так что прежний детский восторг Кети при мысли, что она богата, мало по малу превратился в страх и ужас, когда она думала о своем денежном шкафе, деньги в котором росли с такою гигантскою силою, точно собирались задавить ее своею тяжестью.

Вообще Кети стала задумчивее и серьезнее, и её свежее личико редко оживлялось веселой улыбкой. Только в уютном домике, возле речки, она бывала по прежнему веселой и беззаботной птичкой, но к сожалению это случалось не часто. Добрая тетушка Диаконус каждое лето безвозмездно занималась обучением шитью и вязанью бедных детей, которые аккуратно приходили к ней по средам и субботам в послеобеденное время.

К этому маленькому кружку присоединилась также Кети и с большим рвением предалась новому занятию, чувствуя в себе сильное влечение к этим маленьким, беспомощным созданиям.

С тех пор она большую часть дня посвящала дорогим малюткам, шила им платья, передники и каждый раз приносила с собой большую корзинку с завтраком, который разделяла между детьми после уроков.

В жаркие дни тетушка переходила в сад и за нею весело толпилось её маленькое общество; тогда тетушка садилась под тень развесистых дерев, а дети должны были пользоваться здоровым, чистым воздухом, бегать по мягкой траве, или лежать под душистыми яблонями. Для этой цели Кети купила складные скамеечки, и кроме того множество различных детских игр.

Поведение Кети и её частые сношения с маленьким домиком, сильно раздражали и сердили Флору; но зная, как "старуха" любила эту здоровую девушку с плебейским румянцом во всю щеку и считала ее за совершенство, она сочла за лучшее молчать.

Гордая невеста ежедневно посещала маленький домик, она купила себе целую дюжину белых, вышитых передников, без которых никогда не показывалась на глаза старой тетушке. Флора употребляла все старания, чтобы ей понравиться, и подвергала свое нежное личико пылающему огню очага, что-бы научиться печь блины; много расспрашивала о соленьи и мариновании фруктов, и часто брала пылающий утюг, что-б выгладить несколько носовых платков. Но все её старания не имели желаемого успеха. Тетушка по прежнему оставалась вежливой и холодно сдержанной каждый раз, как ей приходилось оставаться вместе с Флорою.

Казалось, будто она чувствовала, как прекрасная невеста, входя в свою уборную после продолжительного визита в маленьком домике, с сердцем срывала с себя передник, бросала его в угол и потом, что-б отдохнуть от подобных усилий, садилась в экипаж и ехала к соседям, зависть которых всегда приводила Флору в хорошее расположение духа.

Внезапный переворот в карьере Брука все еще считался каким-то чудом. Городские жители никак не могли свыкнуться с мыслью, что всеми осмеянный, ничтожный молодой врач возведен был в чин придворного советника и стал лейб-медиком герцога. Теперь он вдруг вырос в глазах публики и так как своим переселением в Л* становился в будущем недосягаемым, то каждый страждущий торопился посоветоваться с ним и тем спастись от недуга.

Таким образом Брук с утра и до вечера был завален практикою. Его начатая брошюра оставалась нетронутою на письменном столе; он ночевал в своей городской квартире, ел на скорую руку в гостиннице, на отрез отказавшись от обедов в доме советника, и должен был, по его выражению, воровать время у своих пациентов для коротких визитов в виллу и к дорогой тетушке Диаконус.

Кети виделась с ним весьма редко и потому удивилась сильной перемене в его наружности, что впрочем приписала его усидчивым занятиям. Он был бледен, казался усталым и его задумчивое, кроткое лицо носило отпечаток грусти и скрытности.

С Кети он почти не говорил с тех пор, как она застала его в сенях в объятиях Флоры, как будто он все еще продолжал сердиться на нее за её тогдашнее нецеремонное вторжение. Заметив холодное, недружелюбное обращение доктора, Кети тоже старалась по возможности избегать его.

Напротив того, его отношения к Флоре ни на волос не изменились: он был таким-же холодным, сдержанным женихом, как в тот день, когда Кети увидела обрученных в первый раз. Так что бывали минуты, когда молодой девушке приходило в голову, что возмутительная сцена в доме тетушки была только произведением её пылкой фантазии, или, может быть, Брук забыл о ней и не желал более вспоминать о минувших тяжелых мннутах!

Пожалуй, Флора ждала, что после того, как она соизволила просить прощения и во всем раскаялась, прежния интимные отношения снова должны были возстановиться.

Не должен-ли был он испытывать безграничное счастие при одной мысли, что скоро будет называть ее своею неотъемлемою собственностью.

Быть может, он глубоко скрывал свое счастие и не желал его показывать, думала Флора; действительно, Брук не из таких людей, что-б скоро помириться с нею.

А в сентябре, после свадьбы, все должно будет само собою измениться.

Вскоре наступило двадцатое мая, день рождения Флоры. На всех столах её комнаты были симметрично расставлены душистые букеты, присланные её внимательными подругами; а самый большой из всех букетов был подарок самой герцогини, желавшей с своей стороны поздравить невесту придворного советника.

Да, это был день настоящего торжества для Флоры; теперь она снова убедилась, что она в самом деле любимица богов, рожденная для избранного жизненного поприща.

А между тем на лице её все таки лежала легкая тень и брови её поминутно хмурились от нетерпения и досады. На столе, между подарками бабушки и сестер, стояли хорошенькие черные, мраморные часы. Брук прислал их рано утром в виллу и в своем поздравительном письме очень извинялся, что не может явиться к обеду, так как ему невозможно оставить одного опасно-больного пациента.

- Не понимаю право, почему Лео выбрал для меня этот некрасивый черный камень? - говорила Флора, показывая на часы и обращаясь к президентше, которая вынула из вазочки букет, присланный герцогинею, и не переставала подносить его к носу, точно он должен был иметь совершенно необыкновенный аромат.

- Кто же подносит невесте подарок черного цвета? Это ужасная безтактность с его стороны.

- Напротив того, часы должны быть совершенно в твоем вкусе, Флора; они отлично пополняют серьезное убранство этой комнаты, - сказала Генриэтта, полулежа на красном диване и бросая взгляд на черные колонны в углах красного кабинета.

- Вот глупости! Ты очень хорошо знаешь, что я ничего не возьму с собой из всего этого убранства. - Я даже не знаю, где я помещу эту массу в моем городском лиловом будуаре с бронзовыми украшениями.

- Я бы тоже предпочла свежий букет, но, ведь, ты не сентиментальна, Флора, - заметила Генриэтта с колкостью.

Между тем Кети, одетая сегодня в первый раз в белое платье, молчаливо стояла возле великолепного миртового дерева, за которым долгое время ухаживала тетушка Диаконус, а теперь прислала его в подарок невесте. Казалось, никто, кроме Кети, не обращал должного внимания на редкий по своей красоте подарок, стоивший тяжелой жертвы для доброй старушки.

После обеда все семейство осталось на балконе и в приемной зале, потому что все еще не переставали приезжать поздравители. Все двери первого этажа были отворены настеж и сквозь позолоченную решетку балкона в комнаты проникал теплый весенний воздух, разливая приятный аромат молодых лип и полураспустившихся цветочных почек. Из всех высоких окон проникали золотистые лучи майского солнца, отражаясь на блестящем полу разноцветных гостинных; только темно-красный кабинет казался мрачным и холодным и каждый человек, входя туда, невольно испытывал чувство сожаления, при виде такого изобилия живых цветов между этими стенами. Генриэтта лежала в мягкой качалке против двери балкона; она, так-же как и Кети, окутала свою маленькую фигурку в пышное облако белой кисеи, но плечи её были теперь закутаны в теплую, мягкую шаль, поверх которой длинными локонами рассыпались её золотистые волосы и придавали её лицу вид восковой головки.

Она отослала Кети в залу, с просьбою съиграть ей любимую пьесу Шуберта, и сидела теперь, с нетерпением ожидая звука первого аккорда.

Но вдруг на щеках больной вспыхнул яркий румянец и маленькие ручки невольно прижались к груди: - в комнату вошел Брук.

Флора бросилась к нему навстречу и нежно повисла на его руке; не успел он еще со всеми поздороваться, как она почти насильно потащила его в кабинет, что-б показать свои подарки. Прекрасная невеста, так хорошо умевшая разыгрывать роль ученой и серьозной женщины, обнаружила сегодня на двадцать девятом году своей жизни наивную веселость и грацию шестнадцатилетней девочки и благодаря её оживленному личику и мягким, гибким движениям всей её фигуры, она в самом деле казалась необыкновенно моложавою.

Кети спокойно стояла возле высокой этажерки, и искала требуемую пьесу, когда обрученные прошли мимо нея, направляясь к кабинету Флоры; молодая девушка обернулась, доктор поздоровался с нею, слегка кивнув головою, и она еще усерднее принялась искать ноты.

- Послушай, Лео, с сегодняшнего дня я заканчиваю с своим прошедшим и благодарю Бога, что он открыл мне глаза и я во время поняла свое заблуждение, из за которого чуть было не потеряла все свое счастие, - сказала Флора сладким, заискивающим голосом.

- Я хочу навеки забыть тот ужасный вечер, когда я потеряла всю власть над собой и, сама не помня своих действий, жестоко тебя оскорбила; впрочем, что-б хоть несколько оправдаться в твоих глазах, я должна сказать тебе, что и ты не был совершенно прав, так как не понял меня. Ты никогда не спросил меня, что именно заставило меня заняться литературою: - я делала это только потому, что хотела пользоваться своим дарованием и талантом. - Думай, что хочешь, но я убеждена, что проложила бы себе дорогу к славе моею статьею: "Женщины", которую ты совсем не знаешь. Быть может, это произведение и сделало-бы меня знаменитостью, но может-ли мне теперь придти в голову мысль, идти своею дорогою возле тебя и придавать значение своему таланту? Нет, Лео, я буду жить исключительно для твоей славы; а для того, что-б на будущее время не поддаваться искушению, этот долговременный труд моих неутомимых изучений, эти листы - должны навсегда исчезнуть с лица земли.

Между тем, Кети, найдя наконец желаемую тетрадь, подошла к роялю. Она видела, как Флора осторожно подожгла рукопись и, когда она вспыхнула, бросила ее в камин; затем красавица невеста обернулась к окну, возле которого стоял доктор и, казалось, ждала, что он удержит ее от этого решительного поступка. Но Брук не двигался и драгоценный горючий материал жарко горел без того, что-б чья либо рука попыталась спасти его. Легкий запах гари проник в музыкальный салон и в то время, как Флора, с крепко стиснутыми губами, мерными шагами отходила от камина, Кети торопливо села к роялю и быстро взяла первые аккорды любимой пьесы больной сестры. Кети не хотела слышать ответ Брука, ей и без того было неприятно, что она так часто была невольною свидетельницею сцен между женихом и невестою. Кроме того молодую девушку сильно возмущала комедия, только что разыгранная Флорою. Несчастная рукопись, безъуспешно странствующая по всем редакциям, измятая в руках лакеев и возвращаемая за негодностью, должна была играть теперь роль ужасной жертвы, приносимой самоотвержением гениальной женщины.

В гостинной говорили довольно громко; Кети слышала серьезный голос доктора, но к счастию не могла понять ни одного слова, а когда пиэса была окончена, то Флора важно прошла через музыкальный салон в голубую гостинную.

Она шла рядом с Бруком, держа в руках букет, присланный герцогиней, и так капризно надула губки, точно ребенок, которого только-что побранили. Поровнявшись с Кети, она бросила на нее косой, сердитый взгляд и проговорила с досадой:

- Слава Богу, что ты кончила, Кети! - Ты так сильно колотишь, что невозможно слышать своего собственного слова. Правда, ты порядочно играешь пиэсы твоего сочинения, потому что они не трудны и похожи на детские мелодии, но до Шуберта и Листа тебе бы не следовало дотрагиваться, для исполнения их сочинений у тебя не достает таланта.

- Генриэтта просила меня съиграть эту пиэсу, - ответила Кети спокойно и закрыла рояль. - Я никогда не выдавала себя за первокласную музыкантшу.

- Конечно, дорогая моя Кети не принадлежит к числу виртуозов, выделывающих козлиные прыжки на клавишах, - сказала Генриэтта, неожиданно появившись в зале; - но я еще никого не слыхала, кто-бы так глубоко понимал Шуберта, как она! Неужели-же слезы, выступающия на мои глаза во время игры Кети, выжимаются только из угодливости?

- Слабые нервы, дитя мое, и больше ничего! - насмешливо заметила Флора и последовала за доктором, которого президентша позвала в гостинную.

Пожилая дама сидела на мягком диване, с раскрасневшимся лицом, держа в правой руке лорнетку, а вь левой развернутое письмо, только-что поданное ей лакеем.

- Я хотела сообщить вам, дорогой придворный советник, - сказала она, с удовольствием ударяя на этом титуле, - что моя подруга, баронесса Штейнер, собирается приехать к нам на днях; она желает обратиться к вам за советом и помощью. У неё очень болен её маленький внук, так что знаменитейшие врачи не могут определить его болезни. Согласитесь-ли вы лечить этого ребенка?

- Почему-же нет? Только с условием, что-б баронесса не отнимала у меня слишком много времени.

Это замечание Брук сделал потому, что по опыту знал, как эти аристократки заставляют себя ждать и каждый легкий насморк считают за смертную болезнь.

Президентша была видимо недовольна холодным ответом доктора и, не отвечая ему, обратилась к Флоре:

- Баронесса обиделась моим недавним отказом; её письмо наполнено колкостями и, если-бы она не боялась за болезнь внука, то вероятно никогда не написала-бы мне больше. Не могу выразить тебе, как это меня мучает. Теперь она решила нанять помещение в ближайшем отеле к квартире нашего придворного советника и просить меня вторично не отказать ей в просьбе и приготовить ей квартиру не меньше, как в пять комнат.

При этих словах глаза президентши злобно посмотрели на молодую девушку в белом платье, спокойно стоявшую против нея; облокотившись о спинку кресла, опустив свои длинные ресницы, Кети молча слушала эти переговоры и её миловидное личико поминутно краснело.

- Баронесса могла бы отлично поместиться в бель-этаже, если-бы только ей не требовалось пяти комнат, - продолжала президентша. - Впрочем, ей необходимо иметь одну гостинную, удобное помещение для больного мальчика с гувернаткой и потом еще три спальни, ведь, горничная тоже приедет с ними!

Пожилая дама глубоко вздохнула и грустно опустила голову на грудь.

- Другими словами сказать: Кети мешает тебе исполнить твое желание; не так-ли бабушка? - сказала Генриэтта с колкостью.

- Я уже говорила, что могу переселиться на мельницу на время приезда баронессы, - ответила Кети, с ласкою проводя рукою по волосам сестры.

- Зачем? можно устроиться гораздо лучше, если только ты непременно должна уступить твою комнату, - продолжала Генриэтта с волнением.

- Мы попросим добрую тетушку Диаконус, уступить тебе на время ту уютную комнату, которая назначена для гостей. Я знаю, что ты любимица тетушки и по всей вероятности она будет очень довольна видеть тебя у себя в доме. Мы перенесем туда твой рояль и я тоже испрошу себе позволение приходить к вам так часто, как только мне захочется.

Взглянув на доктора, она вдруг замолчала. Брук стоял отвернувшись и смотрел в окно; лицо его было очень серьезно и явное противоречие выказывалось в его задумчивых глазах.

- Я нахожу, что будет гораздо практичнее, если больной мальчик с гувернанткой поселятся в моем доме, - заметил он холодно и принужденно.

Президентша с насмешливой улыбкой на губах нетерпеливо передергивала свою кружевную мантилью.

- Это трудно будет устроить, дорогой доктор! - возразила она; - моя подруга ни за что не согласиться расстаться с маленьким Иовом, который, нужно вам заметить, чрезвычайно избалованный мальчик. Наш наследный принц не приучен к такой роскоши, как этот единственный потомок семейства Брандау. Он привык спать под атласными одеялами и кроватка этого маленького созданьица должна быть завешана бархатными драпировками. Семейство баронессы Штейнер находит эту роскошную обстановку в порядке вещей и потому мы невольно приходим в замешательство, когда нам приходится принимать у себя таких редких гостей.

- А почему же, Лео, ты предпочитаешь поселить в своем доме такого шалуна и негодного мальчика, как этот потомок Брандау? - живо спросила Генриэтта, обращаясь к Бруку.

Щеки её пылали от волнения и она не могла удержаться от подобного желчного раздражения.

- Почему ты сердишься на Кети? - Я давно замечаю твою несправедливость и холодность в отношении ея. Может быть она для тебя кажется не достаточно знатною особою, потому что её дед был мельником? Ты никогда не говоришь с ней, не обращаешь на нее ни малейшего внимания, что крайне смешно, так как она такая-же сестра Флоры, как и я. Мы все говорим друг другу "ты", только она составляет исключение....

- Позволь тебе заметить, дорогая моя, что это "ты" мне давно колет глаза, и если бы это от меня зависело, то я, конечно и тебе не позволила бы такой фамильярности с Бруком, - сказала Флора довольно резко. - Правду сказать, я никому не желаю уступать своих прав и преимуществ, а тем более не хочу их делить с Кети.

С этими словами она нежно обняла Брука и страстно прижалась к его стройной фигуре.

Доктору, видимо, не понравилось это прикосновение в присутствии других; кроме того, взволнованный упреками Генриэтты, он вздрогнул, точно почувствовал близость змеи, и побледнел, как мертвец.

Кети сделала несколько шагов с намерением выйти из гостинной; слезы душили её горло и молодой девушке стоило неимоверных усилий, что-бы не заплакать от боли, вызванной столькими оскорблениями. Но в эту минуту отворилась дверь и в комнату вошел советник. Кети вздохнула свободнее: она смотрела на него как на свою защиту, как на человека, заменяющего ей отца и потому живо подошла к нему, взяв его за руку.

Советник посмотрел на нее с удивлением и радостно прижал к своему сердцу маленькую ручку Кети. В руках он нес небольшой ящик, который поставил на стол, подле президентши.

Его появление прервало тяжелую сцену и Генриэтта чувствовала большое облегчение; она была даже готова броситься к нему на шею из благодарности, что он явился так кстати.

- Наконец-то и я успокоился, милая Флора, вот мой подарок, - весело сказал советник. - Мой берлинский агент извиняется мешкотностью фабрикантов.

Мориц открыл крышку ящика.

- Кроме того, у меня есть еще чем тебя порадовать, дорогая новорожденная, - продолжал он шутливым голосом. - Ты вполне отомщена, Флора. Я только узнал, что главную зачинщицу неприятного бунта в лесу приговорили к тюремному заключению, а других обвинили в соучастии и наказали арестом на несколько дней.

- Не думаю, что-бы Флора могла радоваться такому известию, - вскричала Генриэтта. - Конечно, правосудие должно было наказать эту дикую мегеру, которой будет весьма полезно спокойно посидеть и сделаться ручнее. Но эта сцена в лесу была для нас слишком унизительна! Ужасно подумать, что мы составляем предмет ненависти; особенно должно быть неприятно это сознание для Флоры, на долю которой досталась самая большая часть этой злобы. Тебе бы не следовало говорить об этом сегодня, дорогой Мориц.

- В самом деле? - засмеялась Флора. - Нет, видимо Мориц знает меня лучше тебя. Ему известно, что я высоко стою над гласом народа и не пошевелю ни одним пальцем, что-бы сделаться популярною. Прежде и ты была такого-же мнения. Что-бы ты сказала, еслиб в прошлом году кто нибудь осмелился защищать при тебе народные интересы? Это бы удивило тебя. Но с тех пор, как Кети к нам приехала, вопросы эти постоянно слышатся в бель-этаже, так что чувствуешь невольный страх перед такой спартанской добродетелью и девичьей премудростью. Я нисколько не удивлюсь, если наша младшая сестра откроет поваренную книгу и будет выискивать названия разных супов, необходимых для подкрепления сил осужденной грешницы.

- Этого я, конечно, не сделаю, - серьезно ответила Кети, с презрением глядя на насмешливое лицо прекрасной невесты, - но я разъузнала о её семейных обстоятельствах: у этой женщины четверо маленьких детей, а её брат, работающий на фабрике и взявший на себя присмотр за этими сиротами, лежит больной. Само собою разумеется, что эти, ничем не повинные малютки, не должны страдать, и я непременно позабочусь о них, пока их мать снова не возвратится к работе.

Советник удивленно оглянулся и собирался что-то сказать, но Кети перебила его.

- Не останавливай меня, Мориц; пойми, что в такие минуты денежный шкаф моего деда внушает мне менее ужаса и страха.

Президентша нетерпеливо вертелась на своем стуле: подобные разговоры в её присутствии не должны были допускаться.

- Вот еще интересные новости! Какие извращенные понятия у этой девушки! В более опасные руки едва-ли могло попасть богатство! - воскликнула она с раздражением в голосе. - Не правда-ли, дорогой Брук? Посмотрите, как эта слабая рука беспомощно ухватилась теперь за Морица, а между тем хорошо умеет самовольно кидать деньги на ветер; нет, опекун должен был поступать с нею гораздо строже.

Кети моментально отдернула свою руку. Она заметила мрачный взгляд доктора, брошенный на кончики её пальцев, и это невольно смутило молодую девушку.

- Разве вы не знаете Брука, бабушка, что ожидаете от него одобрительных слов? - сказала Флора, с беспокойством наблюдая за быстрыми переменами в лице своего жениха. - Он сам вечно был энтузиастом во всем, что только касается народного блага.

- Да, но не теперь, когда он избран лейб-медиком и принят ко двору, - заметила президентша.

- Так неужели-же я должен из за этого изменять свои принципы и взгляды? - сказал доктор, стараясь сохранить внутреннее спокойствие, между тем как голос его дрожал от сильной внутренней борьбы.

- Боже мой! Разве вы все еще будете держать сторону этих дерзких демократов? - спросила президентша, краснеё от негодования и страха.

- Я уже несколько раз говорил, что не принадлежу ни к одной из партий. Я стараюсь смотреть на все ясным, беспристрастным взглядом, что необходимо, если хочешь действовать для истинного блага людей.

Между тем советник торопливо распаковывал ящик. Ему был неприятен этот разговор, нарушавший мир его души, и потому он всеми силами старался его прекратить.

Он развернул золотистый кусок атласа, цвета маиса, и светло-лиловый шелковый бархат.

- Вот два туалета для твоего первого дебюта, дорогая Флора, когда ты будешь профессоршею, - сказал он, подходя к невесте.

Советвик достиг, чего хотел: глаза всех присутствующих моментально обратились в сторону, где лежали дорогие подарки; а когда из ящика вынуты были роскошные веера и картонки с парижскими перьями и цветами, то и раздражительная Генриетта забыла свое негодование и с веселою улыбкою подошла к столу.

- Другия дамы тоже не должны уйти от сюда с пустыми руками, - продолжал Мориц, - тем более, что я не скоро опять поеду путешествовать.

Президентша с грациознаю улыбкою приняла дорогую кружевную шаль, Генриетта получила целый кусок белаго шелку на платье, а в Кетину руку советник почти насильно вложил довольно большой футляр.

Заметив странный многозначительный взгляд, обращенный на неё Морицем, молодая девушка почувствовала целую бурю неприятных ощущений.

Боже мой, что скажут теперь окружающие; имел-ли он право глядеть на неё такими страстными глазами? нет, тысячу раз нет!

Она хотела тут-же, при всех, обнаружить к нему свое отвращение и от сильной внутренней борьбы лицо её покрылось смертельною бледностью.

- Неужели-же для тебя такая новость получать подарки? - спросила Флора с колкостью. - Что-же дал тебе Мориц? Рано или поздно нам все таки придется узнать эту тайну; давай сюда!

Она поспешно взяла футляр из рук растерявшейся сестры и чуть не вскрикнула, отворив его. Бледно-красный блеск исходил из драгоценных камней, нашитых на черный бархат в виде ожерелья.

Президентша важно подняла лорнет к глазам.

- Отличная работа! Просто художественно! Удивительно, до чего теперь дошло подражание: самые знатные барыни не тотчас бы заметили, что это стекло, - сказала президентша, протягавая руку за футляром.

- Стекло? - повторил советник, оскорбившись; - но за кого-же вы меня считаете, дорогая бабушка, есть-ли тут хоть один поддельный камушек? Пора бы вам знать, что я никогда не покупаю ничего ненастоящаго.

Президентша прикусила губы.

- Я это знаю, Мориц, но в настоящую минуту я не могла поверить своим глазам. Ведь, это такие редкие рубины, каких, может быть, не найдется у самой герцогини.

- В таком случае я жалею герцога, у которого на это не хватит средств, - воскликнул советник с веселым смехом; - впрочем я и не мог подарить Кети что нибудь, неимеющее цены: не забудьте, что через два года она будет обладать таким богатством, которого станет на все драгоценные камни в мире. Фальшивые камни могли бы оскорбить ее, и она вправе была-бы с презрением их оттолкнуть от себя.

- Этому я охотно верю, - возразила пожилая дама с холодной иронией; - вообще Кети любит увешивать себя дорогими вещами: это доказывают её тяжелые, шелковые платья. Но, дитя мое, необходимо во всем иметь известный такт, если желаешь принадлежать к изысканному обществу.

При этом президентша с гордостью посмотрела на Кети, молча стоявшую, и положившую руки на спинку кресла, не обращая никакого внимания на богатое ожерелье.

- Восемнадцать лет и бриллианты - совсем не совместимы. Девушке твоих лет можно надеть простенький крестик, медальон на черной бархатной ленте, или, по большей мере, тоненькую жемчужную или кораловую нитку.

- Но, позволь заметить тебе, бабушка, что Кети не навсегда-же останется восемнадцатилетнею девушкою! - вскричала Флора с жаром, - я это лучше знаю; не так-ли, Кети?

Глаза младшей сестры блеснули от негодования и оскорбленной стыдливости; она гордо отвернулась и не сказала ни слова.

- Боже мой, какой величественный вид у этой малютки! - сказала Флора смеясь; - однако, при всем её старании, ей не удалось скрыть смесь злобы и замешательства.

- Можно подумать, что я, своею невинною болтовнею, открыла какую нибудь государственную тайну! Разве желание выйти за муж - преступление? Не нужно только отрицать публично того, что высказываешь в минуту откровенности! - Она положила дорогое ожерелье на свои белые пальцы и многозначительно посмотрела на советника.

- Правда и то, Мориц, что такие рубины может носить только жена миллионера, - сказала она, лукаво улыбаясь.

При этих словах президентша встала; она поспешно взяла со стола письмо и лорнетку, натянула на плечи шаль, собираясь выйти из комнаты.

- Хотя ты и никогда не покупаешь ничего поддельного, дорогой Мориц, - сказала она с небрежностью, - но шампанское, поданное сегодня к обеду, вероятно, не было настоящее и у меня сильно разболелась голова. Я пойду отдохнуть на несколько часов.

По среди гостинной она еще раз обернулась.

- Когда я встану, то попрошу тебя придти ко мне, я хочу посоветоваться с тобою, - продолжала пожилая дама, протягивая ему письмо. - Прочитай! по всей вероятности ты согласишься со мною, что баронессу нельзя оскорблять вторичным отказом. Последний раз я подчинилась твоему желанию, что-б избежать каких нибудь неприятных сцен, но теперь я не в силах больше уступить. Люди, подобные мне, не могут же позволить вертеть собою как марионетками; не достает только того, что-б вы пренебрегали мною, как лишним бременем. Заметь это, Мориц.

Затем, кивнув головою советнику, она вышла, бросив строгий взгляд на всех окружающих.

XIX.

- Ну, Мориц, не легко тебе будет с нею справиться, - заметила Флора, указывая на дверь, за которой скрылась президентша. - Бабушка раздражена и сильно не в духе.

Советник громко засмеялся.

- Я вполне уверена, что бабушка ни за что на свете не согласится кому бы то ни было уступить власть, из давна предоставленную ей тобою! - продолжала Флора. - Я часто остерегала тебя, теперь справляйся, как знаешь.

Потом, посмотрев на Брука, она заботливо взяла его за руку.

- Скажи мне, ради Бога, что с тобою, Лео? Ты борешься с внутреннею болью, которую стараешься скрыть от меня! Но любящую женщину трудно обмануть. Я вижу на твоем лице линии, сильно меня беспокоющия. Ты слишком напрягаешь свои силы. С завтрашнего дня я беру на себя смелость отправить в твою городскую квартиру одного из наших лакеев и велю ему отказывать всем тем навязчивым посетителям, которые месяц тому назад бросали в тебя каменьями, а теперь портят тебе здоровье своею неотступностью.

Генриетта с удивлением посмотрела на сестру, а советник в сильном замешательстве несколько раз провел рукою по своим волосам.

На неподвижным лице доктора скользнуло горькое и презрительное выражение.

- Этого ты, конечно, не сделаешь, Флора, - сказал он строго и холодно. - Я положительно запрещаю всякое постороннее вмешательство в мою практику. Кстати, Мориц, мне нужно поговорить с тобою об одном опасно больном, - обратился он к советнику. - Не можем ли мы на несколько минут удалиться в кабинет для краткой беседы на едине?

- Об опасно-больном? - повторил советник в раздумье, нахмурив брови. - Ах, да, теперь я припоминаю; это тот купец Ленц. Безрасуднейший человек, спустивший весь свой капитал безумными спекуляциями и желающий теперь поправить свои делишки по средством моих денег! Благодарю покорно!

- Ты все это можешь сказать мне в твоей комнате, - заметил доктор. - Только нам с тобой этот насчастный поверил свое безвыходное положение, даже жена его ничего еще не знает.

- Пойдем, пожалуй; посмотрю в чем заключается твое посредничество, только не надейся, что-б я протянул ему руку помощи. Откровенно говоря, он окончательно провалился и никогда не поднимется на ноги.

Мориц пожал плечами. Сердце его стало нечувствительным, счастие и деньги испортили этого доброго человека; теперь он был даже неспособен понимать тяжкие заботы и несчастия других.

- Правду сказать, тебе менее, чем кому либо другому не стоило-бы брать его сторону; помнишь, он тоже не раз поднимал камень, что-бы бросить в тебя.

- Так неужели же я должен брать с него пример? - сказал Брук серьезно, переступая порог соседней комнаты.

Этот честный, правдивый человек, казался теперь величественным в сравнении с раскрасневшимся капиталистом.

Сестры остались одне. Флора, подойдя к двери, громко позвала свою горничную, для того, что-бы она убрала подарки советника, а Кети торопливо взяла с стола свой зонтик.

- Ты уходишь, Кети? - спросила Генриетта, сново развалившись в мягкой качалке.

- Да, сегодня у тетушки назначен рукодельный час; я немного запоздала и должна поторопиться, - спокойно ответила Кети, но вдруг замолкла. Флора так сильно бросила картонку с цветами в ящик, который горничная держала перед нею, что целый дождь белых лепестков рассыпался по дорогим материям.

- Как мне противны все эти комедии! - вскричала она со злобою. - Эта тетушка, олицетворенная добродетель, отказалась сегодня от моего приглашения на чашку кофе, потому что не могла оставить без присмотра девчонок, собирающихся у ней чуть не каждый день. И потому наша Кети тоже спешит туда, что-бы придать серьезный вид этой кукольной комедии.

Замолчав на минуту и подождав, пока горничная удалилась, Флора быстро схватила Кети за руку, видя, что она собирается уходить.

- Имей минутку терпения! Позволь сказать тебе, что ты своими глупыми поступками и меня заставляешь брать на себя роль, которую я не в силах буду выдержать до сентября месяца. Очень понятно, что тетушка потребует от невесты своего племянника такого-же геройского самопожертвования, какое привыкла видеть в моей образцовой сестрице.

- Ведь смешно подумать, что должна держать в своих руках немытые пальцы ребятишек и терпеливо снимать со спиц одну петлю за другую, пока эти телячьи головы постигнут премудрость вязанья! Пожалуй, еще придется умывать их грязные лица и расчесывать косматые косы? Нет, благодарю за подобное удовольствие! А если я на отрез откажусь от этого, сплетни доброй тетушки не замедлят сделать меня в глазах Брука бессердечной, бездушной женщиной, потому что я не питаю любви и сочувствия к обворожительному детскому миру. Поэтому, раз на всегда запрещаю тебе поддерживать подобного рода сношения с домом моего жениха; - слышишь? Я, как невеста Брука, имею полное право этого от тебя требовать.

- Да, но я все таки буду продолжать делать то, чего не запрещает мне моя совесть, - возразила Кети совершенно хладнокровно, слегка оттолкнув от себя руку сестры. - Твое же право, о котором ты сейчас говорила, никогда не было мною нарушено. Тебе же, по моему, совестно-бы было признаться, что ты в каждом поступке других видишь для себя опасность.

- Опасность! - повторила Флора, всплеснув руками. - Нет, дорогая проповедница нравственности, вы жестоко ошиблись: я подвергала жестоким испытаниям любовь Брука, и пришла к тому заключению, что ничто в мире не может поколебать это прочное, страстное чувство.

- Сомневаюсь! - пробормотала Генриетта слабым голосом, судорожно сжимая руки. - Я постоянно должна припоминать твердость и энергию Брука, что-бы не считать его за человека слабого и безхарактернаго.

- Дело в том, - продолжала Флора, ответив на слова Генриетты насмешливым пожатием плеч, - что мне не хочется, пока я еще невеста, вооружать против себя эту старуху: я должна сохранить с нею хорошие отношения до Сентября месяца. Когда же мы переедем в столицу, то с первых же дней нашей свадьбы Брук убедится, что такая жена, какую ему желает тетушка, была бы не только постыдным бременем, но положительною невозможностью. Тогда он узнает мне цену и посмотрит, как я сумею окружить его блеском, вполне соответствующим его положению. Не пренебрегая своими домашними обязанностями он всегда найдет меня готовую для принятия гостей. Я обо всем успела подумать и уже рассчитала, что за вычетом суммы, необходимой для моего туалета, я буду в состоянии держать отличную кухарку, ключницу, няньку и гувернантку, платя им содержание из процентов моего собственного капитала.

Сказав это, она внимательно посмотрела на свои блестящие, розовые ногти и обернулась, бросив гордый взгляд на против-стоявшее большое трюмо. Правильное зеркало отражало всю её величественную фигуру, глядя на которую, трудно было допустить, чтоб эта важная особа могла в семейном кружке, качать на коленях ребенка, просижывать по целым часам в детской у изголовья больного малютки, занимать его сказками и испытывать святое чувство материнской любви.

Нет, она об этом и не думала; другия мысли занимали ее в ту минуту, когда взгляд ея, скользнув по гладкому стеклу, остановился на молодой девушке в белом платье, за которой, как декорация, до самого полу спускалась бархатная портьера. От этого темного грунта энергичное лицо Кети выделялось еще рельефнее и в эту минуту она могла служить олицетворением невинности и целомудренной чистоты.

Флора насмешливо улыбнулась и грациозно покачала головою.

- Да, дитя мое, тебе не всегда придется оставаться такой скромницей и недотрогой, да и хозяйственные наклонности, развитые в тебе твоею заботливою Лукас, вовсе не уместны для твоего будущего поприща. Мориц ни за что не пожелает слушать бренчанье ключами и не позволит тебе часами просиживать в кухне; в этом будь совершенно уверена, если-б он даже в минуту нежности десять раз обещал тебе устроить птичий двор. Такие новоиспеченные дворяне еще больше гонятся за этикетом и требуют большей важности от своей жены, чем родовые дворяне.

Кети покраснела и отошла в сторону.

- Какое мне дело до того, как будет жить Мориц? - живо спросила она, с удивлением посмотрев на старшую сестру.

- Не понимаю, Флора, как у тебя не хватает такту, что-бы не болтать всего, что у тебя на языке? - вскричала Генриетта, бросив озабоченный взгляд на лицо Кети. - Разве Мориц уполномочил тебя на этот разговор?

- Вот глупости! Он, во всяком случае, должен благодарить меня, что я о нем забочусь. Неужели-же ты думаешь, что я высказываю новость, неизвестную для Кети? Да нет на свете девушки, которая, достигнув шестнадцати лет, не сумеет инстинктивно понять, какое сердце для неё сильнее бьется? Разве только слишком глупые или отъявленные кокетки могут составлять некоторое исключение.

Красавица внимательно посмотрелась в зеркало и надвинула на лоб воздушные локончики.

- Тому, кто несколько минут тому назад видел, с какою доверчивою преданностью наша малютка умеет приласкаться, - тому трудно ошибаться; - не так-ли, Кети? Ведь, ты понимаешь меня?

- Нет, я не понимаю, - отвечала Кети дрожащим голосом.

Необъяснимое чувство отвращения и страха овладело всем её существом.

- Уйдем отсюда, Кети, - сказала Генриэтта, - обняв стройную фигуру сестры с намерением вывести ее из комнаты. - Я не в силах слушать дерзкие слова Флоры, - добавила она, топнув ногою.

- Не горячись и не волнуйся напрасно, Генриэтта, - засмеялась Флора и протянула Кети футляр с драгоценным ожерельем.

- Прибери это, дитя мое, нельзя оставлять такие вещи в пустой комнате, куда постоянно входит прислуга.

Кети поспешно, как ребенок, заложила правую руку за спину.

- Мориц может взять эти рубины обратно, - сказала она коротко, но с твердостью. - Твоя бабушка совершенно права - это подарок не по мне; я не могу украсить свою шею таким роскошным ожерельем.

- И ты воображаешь, что я поверю твоему простодушию? - воскликнула Флора рассердившись. - Такой полновесной девушке совсем не к лицу подобное ребячество. Посмотри, вон лежит кружевная шаль, которую бабушка не хотела принять от Морица; наша важная президентша обидчивее твоих сестер, которые находят, что Мориц и не мог поступить иначе, как сделать тебе самый дорогой подарок. Неужели-же причина такого предпочтения может быть тебе неизвестной? Ведь, это смешно! Я думаю, ты ежедневно слышишь, как рабочие колотят и стучат, возобновляя павильон, и знаешь, что он приготовляется для места жительства бабушки, когда молоденькая жена коммерции советника вступит в роскошные комнаты замка! Ну, дорогая моя, говорить-ли мне еще яснее?

До сих пор молодая девушка стояла неподвижно, устремив удивленные глаза на сестру и слегка вздрагивая, точно ощущала приближение ядовитой змеи; но теперь гордая улыбка мелькнула на её бледных губах.

- Довольно! теперь я наконец поняла тебя! Ты повела дело гораздо ловчее твоей бабушки, что-бы удалить меня из этого дома. Теперь, конечно, мое дальнейшее пребывание здесь сделалось не возможным.

- Кети! - вскричала Генриетта; - нет, в этом ты ошибаешься. Флора поступила необдуманно, но она, наверно, не хотела оскорбить тебя своими намеками.

Она нежно прижалась к младшей сестре и ласково посмотрела ей в глаза.

- Зачем придавать такое значение простым шуткам? Или ты в самом деле не замечала любви, которую тебе ясно выказывают? Ты знаешь, что я часто испытываю сильное желание умереть; но если это правда, что ты сделаешься хозяйкою в нашем отцовском доме, тогда....

Кети быстро вырвалась из нежных объятий сестры.

- Никогда! - воскликнула она, гордо покачав головою, и обнаружила такое негодование, на какое только способно девичье сердце, неделикатно задетое за больное место.

- Как, неужели никогда! - повторила Флора с насмешкой. - Может быть ты находишь, что эта партия недостаточно прилична для тебя? Не ждешь-ли ты какого нибудь промотавшагося графа или князя, который, не обращая внимания на жену, будет очень доволен освободить твои денежные мешки от тюремного заключения в железном шкафе. Что-ж в нашем веке таких женихов не мало! Но какую жизнь ведут их несчастные жены - это тоже нам хорошо известно. Если ты вечно желаешь слышать, что твой дед бегал с кнутом за мельничными клячами, а бабушка ходила по лесу босая, тогда, пожалуй, вступи в такое гордое, знатное семейство!

- Впрочем, я не могу постичь, что побуждает тебя отклонять предложение Морица, - продолжала она. - Правда, что ты богата, но источник этого богатства не всем приятно будет узнать. У тебя много свежести, но ты не хороша собою, дитя мое; а что касается до твоего таланта, которым ты всегда стараешься блеснуть в обществе, то это только искорка, искусно раздутая твоими учителями, которая быстро потухнет с прекращением их гонорария.

- Флора! - с упреком сказала Генриэтта.

- Замолчи! Я говорю теперь в твоих-же интересах, - возразила старшая сестра, порывистым движением отстраняя от себя слабую фигуру больной.

- Или, может быть, ты желаешь видеть Морица пламенно влюбленного в тебя, Кети? Но вспомни, дорогая моя, что он человек уже не первой молодости, которому смешно выказывать страстное увлечение двадцатилетнего юноши. Вообще, еще неизвестно, выберут-ли тебя когда нибудь ради тебя самой, - подобные миллионерши никогда не должны на это надеяться.... Я положительно не понимаю тебя. До сегодняшнего дня ты, не слушая ничьих советов, с самоотвержением ухаживала за больною, а теперь, когда Генриэтта всю свою будущность связывает с твоим пребыванием в этом доме, - ты хочешь уходить. Что касается до меня, то, уехав отсюда, я была бы спокойна за сестру, зная что она в твоих надежных руках. А о мнении Брука тебе заботиться не зачем - тебе только что пришлось убедиться, как ты ему мало симпатична. Он скорее соглашается терпеть в своем доме присутствие избалованного мальчика Брандау, чем твое присутствие. Впрочем я уверена, что он охотнее всего, после своего отъезда, передаст свою пациентку в твои руки, зная, как она тебя горячо любит.

Генриэтта, бледная и измученная, прислонилась к стене. Она не в состоянии была произнести ни одного слова, так глубоко она была потрясена дерзкими словами Флоры, её легкомыслием и злостью, с какою она говорила о сестрах.

Кети-же скоро удалось овладеть собою.

- Об этом мы поговорим с тобою на едине, Генриэтта, - сказала она совершенно спокойно, но губы, коснувшиеся до лба больной и руки, ласково сжавшие её тонкие пальцы, были холодны, как лед.

- Теперь, советую тебе подняться в твою комнату: тебе пора принять лекарство. Я скоро вернусь домой.

Она вышла, не бросив ни одного взгляда в сторону, где стояла Флора.

- Глупое создание! Мне кажется, она обижается, что её не считают за первую красавицу в мире и что за ней не ухаживают такие личности, как Брук? - сказала красавица с саркастическою улыбкою.

И в то время, как Генриэтта собирала со стола свои подарки и футляр с драгоценными рубинами, Флора, слегка напевая веселенькую песенку, подошла к комнате, в которой беседовали оба кавалера и, безцеремонно постучав в дверь, напомнила им, что очень невежливо оставлять "новорожденную" одну.

XX.

Кети долго безцельно бродила по парку, незаметно проходя по самым пустынным и отдаленным дорожкам. В таком взволнованном состоянии ей не хотелось показаться на глаза доброй тетушки.

Старушка не замедлила-бы расспрашивать, добивалась бы узнать причину волнения, а тогда пришлось бы во всем откровенно сознаться. По всей вероятности, тетушка так-же пожелает её брака с коммерции советником: в этом отношении все вооружились против нея. Да, все они эгоисты, но им трудно будет поймать ее и засадить в клетку.

Так думала Кети; утомленная наконец долгим хождением, она остановилась на минутку перед развалинами, возле которых очутилась совершенно неожиданно.

Солнце почти уже закатилось, бросая свои последние, слабые лучи на темный лесной бор и на шумящия водяные струи; между тем, как при их исчезновении, вечерняя заря поспешила окрасить алым пурпуром высокие руины с остроконечными башенками, стены которых давно уже успели обрости густым зеленым мхом.

Как большая глыба черного мрамора, отделялась башня от блестящего грунта, а широколиственный орешник стоял, как темный силуэт, сквозь пышные ветви которого, как сквозь тюль, просвечивали яркие, огненные пятна.

Глаза молодой девушки враждебно посмотрели на берег реки и на то окно башни, за тяжелыми занавесями которого неприкосновенно стоял железный шкаф с деньгами. До этой минуты она только боялась, теперь-же положительно ненавидела эти холодные, железные стены, сживавшие со свету её собствннное "я". Неужели-же в самом деле богатство может отодвинуть на последний план и доброе сердце, и теплое, святое чувство человека?

Кто бы не явился просить руки богатой девушки, тот, наверное, с любовью перемигивался с железным шкафом и каждый страстный взгляд его относился к денежным пачкам, каждое теплое пожатие - к её приданному.

И об этом думал тоже коммерции советник: богач хотел сделаться еще богаче. Да, та коварная мысль, уничтожающая чувство собственного достоинства, которую Флора с такою ядовитою злобою вложила в душу молодой сестры, не могла даже сравниться с точением червя, постепенно съедающего внутренность сочного плода.

А там, внизу, у подножия башни виднелся темный люк погреба, где хранились самые драгоценные вины богача. Еще не так давно советник водил туда президентшу и всех трех своячениц. Железная дорога снова привезла ему бессчетное число боченков с дорогими напитками, и все они удобно поместились под тяжелыми каменными сводами, глубоко врытыми в недра холма.

Какой холодный, сухой и чистый воздух веял там, внизу. Плиты каменного пола бдестели, как натертый паркет, нигде не виднелось ни одной пылинки, ни одной тонкой нитки паутины не спускалось с высоких железных стропил, поддерживающих потолок, в виде купола.

А симетрично расставленные сосуды для питья, зеленые кубки для Рейнвейна и хрустальные бокалы для шампанского сверкали, как драгоценные камни.

По всему видно было, что здесь, по приказанию заботливого хозяина, наемные руки усерднее мели и чистили, чем в блестящих салонах замка.

А там, где высоко громоздились боченки редких сортов вин, куда проникал лишь бледный проблеск дневного света в самом темном углу, стояли две бочки с историческим порохом, вид которого был еще так свеж, что Кети думала - не подновляют-ли эту знаменитую редкость.

Этот угол оставался для Кети загадкою; она не понимала, как советник мог спокойно терпеть его и днем, и ночью под своими ногами.

Марлитт Евгения - В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 4 часть., читать текст

См. также Марлитт Евгения (Eugenie John) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :