Марлитт Евгения
«В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 3 часть.»

"В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 3 часть."

Дня три тому назад он прислал всем трем своим свояченицам по великолепному букету, но каково-же было удивление президентши, заметив, что для Флоры и Генриэтты дорогой зять выбрал камелии и фиалки, для Кети-же флеръдоранж и мирты. Почтенная дама в первую минуту и не догадалась о символическом значении этих цветов, но Флора с ядовитою улыбкою указала ей на букет, предназначенный Кети, при чем лицо важной бабушки моментально побледнело и вытянулось.

- Неужели, бабушка, ты могла предположить, что Мориц, добившись дворянства, не позаботится о том, что-б иметь прямых наследников, - вскричала Флора с злорадством. - Я думаю, ты сама видишь, как он еще молод и красив. Не век-же ему оставаться вдовцем, я уверена, что он не без цели ухаживает за Кети.

Это маленькое событие неприятно подействовало на президентшу, между тем как, Кети, не понявшая значения избранных для неё цветов, опустила букет в воду и поставила его на окно своей комнаты.

Почтенная дама боялась даже той мысли, что в её доме может быть молодая хозяйка; ей уже представлялся советник Ремер, распоряжающийся в богато убранных гостинных, между тем как она должна проводить время на верху, в отведенных ей там комнатах. - Нет, говорила она, Ремер не смеет жениться, он обязан сделать это для меня. Без моих связей с аристократией он бы никогда не был тем, чем он в настоящее время? Не я-ли превратила его дом в маленький дворец, и согласилась стать во главе его, сначала весьма не богатого, хозяйства?

И вдруг теперь у ней желают отнять право полновластной хозяйки и отодвинуть ее на второй план, - это возмутительно. Не только Кети, но даже Флоре, ребенку её дочери, не хотела она уступить право первенства, и потому решила как можно скорее отправить Кети обратно в Дрезден и снизошла до того, что предложила даже лично проводить ее домой.

Кети молча слушала все эти любезности; она имела еще надежду, что доктор Брук сумеет уговорить Генриэтту ехать вместе с нею. До сих пор он еще не говорил об этом с своей пациенткой, сделавшейся особенно раздражительною в последнее время, но доктор приходил каждое утро и мог еще убедить больную согласиться на поездку. Кети часто слышала веселый разговор Генриэтты с доктором, хотя ей самой никогда не приходилось разговаривать с ним; в это время она обыкновенно сидела в соседней комнате и могла видеть и слышать все что происходило в спальне Генриэтты, но никогда не входила туда. Не смотря на дружбу обеих сестер, Генриэтта всегда уходила в свою комнату не задолго до прихода Брука, и Кети никогда не позволяла себе расспрашивать больную о её разговорах с доктором.

За то Кети часто беседовала с тетушкой Диаконус и виделась с нею чаще всего на мельнице, куда добрая старушка приходила навещать больную Сусанну; она приносила ей супы и компоты и часто по целым часам сидела в угловой комнате, выслушивая жалобы Сусанны на свою все еще сильную слабость.

Тетушка тоже с удовольствием рассказывала про свою молодость, про своего покойного мужа, про те тяжелые минуты, когда она после смерти родителей Лео, взяла к себе восьмилетнего мальчика, который теперь сделался отрадою и счастием её жизни.

Когда-же тетушка собиралась домой, Кети провожала ее вдоль реки до самого моста, так что глядя со стороны можно было подумать, что эти два существа тесно связаны друг с другом и никогда не должны расставаться. Вечера были еще очень холодные и из за густого леса поднимался густой туман, покрывавший сыростью платья гуляющих; с каким наслаждением входили оне тогда в темный уютный домик, из окон которого виднелся зеленоватый свет горящей лампы! Войдя в дом, тетушка запирала окно ставнею, усаживалась в большое кресло возле крупного стола и с вязанием в руках поджидала, когда доктор окончит свою работу.

Старая тетушка часто рассказывала своему молодому другу про эти тихие, счастливые вечера и нередко останавливалась с Кети посреди моста, с любовью смотря на свое скромное жилище, и указывая на окно, за которым виднелась темная, мужская голова, склоненная над рабочим столом.

Заслышав шаги на дворе и лай цепной собаки, доктор тотчас-же растворял окно и спрашивал: - Это ты, тетя? - При этих словах Кети торопливо прощалась с тетушкою и не оглядываясь бежала по пустынной аллее, сама не зная почему избегала встречи с Бруком.

* * *

На седьмой день после отъезда коммерции советника в Берлин, президентша получила известие о продаже прядильной фабрики. Эта новость была так приятна президентше, что она с письмом в руках поднялась во второй этаж и вошла в комнату Генриэтты, где нашла всех трех сестер.

- Слава Богу, что Мориц развязался наконец с этою фабрикою, - говорила пожилая дама, усаживаясь в кресло. - Он сделал очень выгодную аферу, сумма предложенная за фабрику превышает всякiя ожидания. Теперь Мориц окончательно освободится от своей купеческой жизни и мы не обязаны больше принимать его "деловых друзей".... Вспомни только как часто мы обедали рядом с непрошенными гостями, да, многое приходилось переносить.

Кети, между тем, молча стояла у окна и смотрела по направлению к фабрике, вокругь которой расхаживало множество народа; по всей вероятности это были рабочие, оставившие все машины фабрики в полном бездействии.

- Да, фабричным теперь не поздоровится, - говорила президентша, подходя к окну; - мне уже говорил кучер, что они вне себя за то, что прядильня продана обществу, утвержденному на акциях, деректора которого большею частию евреи. Ну, да они могут винить только себя; не делай они нам постоянных дерзостей, Морицу не пришло бы и в голову так скоро продать фабрику.

- А по моему он напрасно продал теперь прядильню, - заметила Флора, - это имеет вид, точно он испугался этих дерзостей; нужно было доказать этим тунеядцам, что все их глупые выходки напрасны и что мы не обращаем на них ни малейшего внимания.

Сказав это, Флора встала с намерением выйти из комнаты; за ней последовала также и президентша, заметив, что пора заняться туалетом к обеду.

- Тебе, кажется, позволил Брук немного прогуляться? - спросила она Генриэтту, останавливаясь на пороге.

- Да, он советовал мне подышать смолистым лесным воздухом.

- В таком случае пойдем со мною, - сказала Флора, - мне нужен свежий воздух, иначе я задохнусь от постоянных неприятностей, посылаемых мне судьбою.

Генриэтта с злобой топнула ногою и готова была расплакаться с досады, но делать было нечего, нужно было согласиться и принять сестру в свою компанию.

День был ясный, чудный; на лазуревом небе не было ни одной тучки, яркие лучи апрельского солнца обливали золотым светом все дороги и окрестности. В теплом воздухе чувствовался приятный запах фиалок, довольно еще голые ветви лиственных деревьев резко отделялись от темной зелени сосняка, и хотя свежая зелень далеко еще не совсем распустилась, но из рыхлаго мха вытягивались уже длинные стебелки белых колокольчиков.

Кети прилежно собирала эти цветочки и составляла из них букет, между тем как Флора и Генриэтта продолжали идти по узкой тропинке, углублявшейся в сосновую чащу.

Воздух в лесу был прозрачный, ни малейший ветер не колыхал густых ветвей дерев, все было тихо кругом, только изредка слышались чьи-то шаги по шумящему хворосту, так как была суббота, день, в который всем соседним крестьянам позволялось собирать в лесу сухие сучья. Связавь хорошенький букетик, Кети прибавила шагу, чтоб догнать сестер, как вдруг услыхала жалобный крик Генриэтты и вскоре глазам её представилась ужасная картина: обе сестры были окружены толпою баб, из которых одна грозно подступала к Флоре.

- Да, прекрасная барышня, - говорила она насмешливо, - теперь вы нам попались в руки! Кто-же поверит вам, что вы ничего не знаете о продаже прядильной фабрики! Всякий знает, что вы и ваша важная бабушка правите всем домом, а советник по слабости характера исполняет только ваши требования. Конечно он богат теперь, потому и пренебрегает людьми, приносившими ему выгоды. Изменить его намерения мы не можем, но отплотим вам по заслугам.

- Боже мой! - вскричала Флора, закрывая лицо руками, - оне убьют нас.

- На этот счет не беспокойтесь, барышня, - продожала рассерженная женщина, - убивать вас нам нет никакой выгоды, я хочу только оставить вам по себе память, и потому в кровь расцарапаю ваше нежное личико, тогда вы будете похожи на тигра.

С этими словами свирепая женщина с распростертыми руками бросилась на Флору, но была во время удержана подоспевшей Кети, которая так сильно ее оттолкнула, что она с визгом упала на пол.

- Помогите, помогите! - кричала Генриэтта, смотря как вся толпа мгновенно бросилась на Кети, употреблявшей все старания, что бы вырваться из рук неприятелей.

- Господи! что с нею делается! - вскричал мальчик из толпы и подошел к больной; широкий поток крови хлынул из её рта и она с потухающими взглядами протягивала руки вперед, как бы желая ухватиться за что нибудь. В эту минуту вся толпа с испугом отшатнулась назад и быстро удалилась в чащу леса. Кети живо подхватила падающую сестру и опустилась с нею на землю. Прислонившись спиною к сосне, она положила голову Генриэтты к себе на колена и тем остановила кровотечение.

- Поди, позови кого нибудь на помощь, - сказала она Флоре, не отрывая глаз от бледного лица больной.

- Ты совсем сума сошла! - воскликнула Флора, - неужели ты не можешь сообразить, что я ни зачто не тронусь одна с места, мне жизнь еще не надоела! Нужно постараться унести от сюда Генриэтту.

Кети не отвечала; убедившись, что от эгоистичной Флоры помощи не дождешься, она тихонько поднялась на ноги и взяла на руки безчувственную Генриэтту. Положив голову больной к себе на плечо, молодая девушка осторожно подвигалась вперед, заботливо обходя каждое неровное место, чтобы избежать опасного сотрясения. Эти старания несравненно увеличивали тяжесть её ноши, но она шла не останавливаясь, не переводя даже дух.

- Ты можешь отдохнуть, когда мы выйдем в открытое поле, но теперь иди, если ты не хочешь, чтоб я умерла от страха, - говорила Флора повелительным голосом.

Она шла рядом с Кети, гордо подняв голову и осматривая каждый кустарник, собираясь при малейшем подозрительном шуме тотчас-же пуститься в бегство.

Где-же была её всеми восхваляемая храбрость? Ея твердость и уверенность, постоянно выставляемые на показ? Теперь Кети окончательно убедилась, что со стороны Флоры это все были только глупые комедии.

XI.

Наконец оне вышли на широкое, открытое поле. Кети осторожно села на большой камень, а Флора продолжала идти, желая как можно скорее удалиться от ужасного леса. Теперь опасность миновала; недалеко от них, на пахатной земле работали крестьяне, на право виднелись городские башни, а на лево лежала дорога к воротам парка Баумгартенов.

Но глаза Кети были устремлены на низенькую крышу с позолоченными флюгерами, выглядывавшую из за группы высоких деревьев. Она могла даже видеть забор и сад и решив, что здесь гораздо ближе, чем чрез ворота парка направила туда свои шаги.

- Куда это еще? - спросила Флора, направляясь к парку.

- К доктору Бруку, - спокойно отвечала Кети, продолжая идти. - Его дом гораздо ближе нашего, мы сейчас положим больную в постель и доставим ей немедленную помощь. Может быть доктор уже дома.

Флора сделала недовольную гримасу, но молча последовала за сестрою, вероятно не желая встретить в парке гуляющих, так как была без шляпки и в измятом туалете. И так девушки пошли по открытому полю, что было очень трудно для Кети; редко посещаемая тропинка была глубоко изрыта и камениста, при каждом сотрясении кровь бросалась ей в голову от страха, чтобы припадок снова не повторился с Генриэттой. К тому же солнце невыносимо пекло ей в голову, перед глазами мерцали желтые круги и ноги подкашивались от утомления. Но тогда Кети обращала свой взгляд на уютный домик Брука и поддерживала себя надеждою, что цель уже не далека.

Действительно, теперь она могла уже разглядеть каждый кустик у забора и видела в саду работника, усердно сколачивавшего беседку из сосновых ветвей. А вот и тетушка Диаконус показалась на пороге дома; она осторожно спускалась с лестницы держа в руках тарелку. Это вероятно был ужин для работника. Тотчас вслед за нею из дому вышел также и сам доктор.

- Брук! - крикнула Флора звучным голосом. Он остановился и удивленно посмотрел на подвигавшуюся к нему группу, потом быстро отворил калитку и побежал на встречу идущим.

- Боже мой, что случилось? - крикнул он издалека.

- На нас напала целая ватага диких мегер, - отвечала Флора улыбаясь. - Оне угражали растерзать меня, жизнь моя была в опасности, а бедная Генриэтта так испугалась, что чуть не умерла от сильного припадка.

Брук мельком посмотрел на нее и удостоверившись, что она цела и невредима, подошел к Кети и взял с её рук непосильную ношу.

- Вы слишком много на себя берете! - сказал он, внимательно осматривая молодую девушку, лицо которой силъно разгорелось от чрезмерной усталости. А возле нея, в невозмутимом спокойствии, стояла Флора - на её красивом лице разлился легкий румянец душевного волнения.

- Ты не должна была позволять сестре нести одной такую тяжесть, - обратился Брук к своей невесте, - следовало помочь ей!

- Не понимаю, как можешь ты этого от меня требовать? - вскричала она обиженным тоном. - Впрочем твое замечание излишнее; я сама хорошо знаю свою обязанность и наверное помогла-бы нести Генриэтту, если-б это было возможно при моей слабой комплекции. Кроме того у Кети такое здоровое, крепкое сложение, что она легко могла справиться и одна.

Доктор ни слова ей не ответил и обратился к бегущей на встречу тетушке, с просьбою немедленно приготовить кровать для больной. Старушка тотчас же вернулась домой и когда Генриэтту внесли в дом, все было уже готово для её приема.

Комната, куда поместили Генриэтту была большая, светлая, с потертыми полами, полинявшими стенами, бывшими когда-то розового цвета и с старомодною печкою из черных изразцов. На окнах висели новые ситцевые занавеси, - единственная роскошь, которую тетушка дозволила себе, переехав в новое жилище. В изголовьях постели стояли старые ширмы выклеенные китайскими фигурами, а по стенам висели в простых деревянных рамках картинки идиллического содержания.

На молодом лице доктора отражалась серьезная озабоченность. Ему стоило много труда, чтоб привести Генриэтту в чувство; наконец она раскрыла глаза, тотчас-же узнала его, но слабость её была на столько велика, что она не в состоянии была поднять руку с одеяла.

Брук немедлено послал рабочаго в виллу Баумгартен, что-б известить президентшу о случившемся.

Чрез полчаса она явилась. До появления важной дамы, в комнате больной не произносилось ни одного слова; Флора стояла у окна и упорно смотрела вдаль, Кети молча сидела в кресле, не спуская глаз с кровати больной, а тетушка едва слышными шагами ходила взад и вперед, исполняя поручения доктора.

Президентша казалась очень взволнованною и видимо испугалась, посмотрев на смертельно бледное лицо Генриэтты, которая не подняла даже век при её появлении.

- Скажите, ради Бога, как это все случилось? - спросила пожилая дама громким голосом.

Флора отошла от окна и начала рассказывать, как напугали их в лесу женщины, грозившие убить их, и по её описанию она ни на одну секунду не потеряла мужества и храбро защищалась от разъяренных фурий.

Между тем президентша вне себя ходила взад и вперед по комнате и не замечала, что её длинный, шелковый шлейф, волочась по крашенному полу, производил шум, неприятно действующий на больные, возбужденные нервы.

- Что-же скажет на это наш филантроп? - сказала она остановившись и смотря на доктора. Но Брук не удостоил ответом ядовитый вопрос президентши; казалось все его мысли сосредоточились на больной, жизнь которой висела на волоске.

Президентша снова подошла к кровати и с сдержанным дыханием, нагнулась к больной.

- Мне кажется, доктор, что состояние больной весьма опасно, - сказала она после минутного молчания. - Не нужно-ли пригласить на консультацию моего друга, медицинского советника Бера? Вы, вероятно, не будете против этого?

- Нисколько, - отвечал он, положив руку больной на одеяло; - я обязан сделать все, что может успокоить вас.

С этими словами он вышел, что бы послать за требуемым врачом.

- Кому из вас пришла в голову глупая мысль: отнести сюда Генриэтту? - сердито спросила президентша, как только дверь затворилась за Бруком.

- Тут виновата одна Кети, - возразила Флора с досадою. - Теперь по её милости придется просиживать целые дни в этой старой хижине!

- И какой смысл, положить бедное создание прямо против этой чудовищной печи? К тому же эти рожи на стенах, которые и здоровому человеку внушают страх.

За тем пожилая дама повернулась и осмотрела кровать.

- Постель еще сносна, белье чисто и довольно тонко, но я все таки пришлю сюда стеганое, шелковое одеяло Генриэтты. Не мешает тоже принести мягкое кресло для медицинского советника и переменить умывальник. Это простой фаянс! - заметила она, едва дотрогиваясь до опрятной посуды. - Боже, какая обстановка у этих людей! и они не тяготятся этим. - Не желаешь-ли ты чего нибудь, дитя мое? - прервала она себя и приблизилась к больной.

Генриэтта слегка приподняла голову и осмотрелась вокруг, но скоро опять закрыла глаза и оттолкнула бабушкину руку, собиравшуюся приласкать ее.

- Упряма, как всегда! - заметила президентша и села на стул возле кровати.

Медицинский советннк Бер не долго заставил себя ждать; но был чрезвычайно озадачен видеть свою старую подругу в маленком домике возле речки, пока ему не рассказали о случившейся катастрофе.

Это был красивый старик, с весьма сдержанными манерами, но гордый и надменный во всех своих движениях. Он был лейб медиком герцога, получил за свои заслуги дворянство, множество орденов, брильянтов и золотую табакерку.

- Да, это очень важно! - промычал он, приближаясь к постели с озабоченным видом. Потом он нагнулся и принялся выслушивать её грудь, при чем пациентка сильно стонала.

Доктор Брук молча стоял возле него и брови его мрачно сдвигались при каждом болезненном стоне Генриэтты; он очень хорошо знал, что долговременное изследование было в настоящее время совершенно излишним.

- Позвольте поделиться с вами моими наблюдениями, господин советник, - сказал он настойчивым тоном, желая избавить пациентку от мучений.

Старый медик поднял на него глаза, выражавшие неприязнь и ядовитую злобу.

- Позвольте мне сперва лично убидиться, - отвечал он, потом минут пять спустя добавил:

- Теперь я к вашим услугам, пройдемте к вам в кабинет.

Вскоре после того Генриэтта открыла глаза; на щеках её пылал опасный румянец внутреннего волнения и она настойчиво требовала к себе доктора Брука.

Президентша едва могла скрыть свое неудовольствие, однако немедленно встала и вышла, что-б исполнить желание больной внучки. Появление её в кабинете ни чуть не помешало совещанию врачей; медицинский советник очевидно не желал выслушивать наблюдения молодого доктора и только уселся к письменному столу, что-бы написать рецепт. Доктор Брук немедленно вышел из комнаты, что-бы исполнить желание больной, а президентша подошла к своему другу, что-бы осведомиться о его мнении. Лейб медик казался взволнованным, говорил о какой-то непонятой болезни и выразил свое неудовольствие, что всегда только в самые опасные минуты обращаются за действительною помощью. Бабушка давным давно обязана была, не обращая внимания на упрямство Генриэтты, посоветоваться с домашним врачем, а не придерживаться одного молодого доктора Брука.

- Во первых, нужно постараться как можно скорее перенести больную в её хорошенькую, уютную спальню, - сказал он. - Там, при обычной обстановке, она будет лучше себя чувствовать, и кроме того я буду уверен, что мои предписания точно исполняются.

Он обмакнул перо в чернила, как вдруг заметил на столе раскрытый ящичек, который, как видно, только недавно был распакован, потому что обертка лежала еще на столе.

Президентша взглянула на своего друга и испугалась, увидев его вытянутое и удивленное лицо.

- Господи, да ведь это домашний орден герцога, - вскричал он, хватая ящичек; - каким образом он мог сюда попасть.

- Очень странно! - сказала президентша, краснеё от удивления и рассматривая содержание ящика. - Я совершенно не знакома с этим орденом, вероятно Брук получил его в последнюю свою поездку.

- Напрасно вы это думаете, - сердито возразил медик. - Этот орден дается только за особенные заслуги, оказанные при дворе герцога. Каким-же образом мог его получить Брук? Это невозможно! - говорил он, потирая лоб правою рукою, на которой блестели брилианты герцогских подарков.

- Как бы мне узнать причину появления этого ордена здесь на столе? Сколько высокопоставленных людей годами добиваются получить его, а он лежит в этом мизерном кабинете, брошенный без всякого внимания. И этому недорослю, так ужасно скомпрометировавшему себя в последнее время, жалуют на шею такой орден, и никому неизвестно за какие заслуги.

Сказав это, медик вскочил и прошелся по комнате. Гордая президентша, всегда умевшая сохранить хладнокровие несколько растерялась и следила за ним боязливым взглядом.

- Я полагаю, что этот орден не имеет связи с профессией Брука, - проговорила она запинаясь, - каким образом он мог попасть ко двору?

Лейб Медик остановился и принужденно захохотал.

- Вы говорите о том, дорогая моя, что никогда не могло придти ко мне в голову, потому что это - немыслимо. В самом деле, иначе ничего не остается, как придти к убеждению, что невежеству и шарлатанству отдаются преимущества, а серьезные познания, долголетняя опытность и истинные заслуги попираются ногами. Нет, до этого еще далеко! - сказал он, барабаня пальцами по стеклу. - Бог знает, чем он мог заслужить такую милость. Ведь он целую неделю был в отсутствии, и ни кто не знал куда он поехал. Как знать какие у него связи за границей? Такие тихони, никогда ни слова не говорящия о своей профессии, имеют на то свои причины. В нашей докторской практике многое встречается, за что честный человек и не возьмется. Впрочем, я молчу, не в моей привычке вмешиваться в посторонния дела.

Потом он снова сел к письменному столу и написал рецепт, не переставая бросать злобных взглядов на роковой ящичек.

- Прошу вас только, дорогой друг, - снова начал медик, - навести справки как можно скорее; мне непременно хочется знать историю этого ордена раньше, чем Бруку вздумается похвастаться своим сомнительным отличием. Ваша дипломатическая тонкость мне хорошо знакома, она выше всяких сомнений.

Президентша молчала; она задумчиво наблюдала за ним и нашла, что её друг внезапно постарел. Правда, что на его полном лице почти не было морщин, но оно было озабочено, и выказывало сильное раздражение. Казалось, его мучила какая то неотвязчивая мысль; неужели он боялся, что ничтожный Брук может затмить его славу? Нет, это по всей вероятности припадок ипохондрии.

- Почему-же вы заключаете, дорогой советник, что этот орден прислан самому доктору? - спросила она. - При всем моем желании я не могу поверить этому, потому что не вижу цели. Впрочем Брук от этого ничего не выиграет, он для нашей резиденции все равно, что не существует. Но для вашего успокоения я охотно наведу справки об этом деле. - Сказав это, она замолчала, услышав как в соседнюю комнату вошла тетушка Диаконус.

Лейб-Медик встал, передал президентше рецепт и за тем они оба прошли через комнату, где тетушка искала что-то в комоде. Старому врачу очень хотелось в ту минуту вызвать ее на объяснение, но она так холодно поклонилась ему, что он не посмел заговорить с нею.

От самого доктора нечего было и рассчитывать узнать что либо. Он только что принес в комнату, где лежала Генриэтта, большой акварий, поставил его недалеко от постели больной и приводил в движение фонтан. Кроме того кухарка принесла целый кувшин свежей воды и разливала ее по плоским сосудам. Все это делалось для того, что-бы облегчить дыхание больной свежей, влажной атмосферой.

Можно-ли было обратиться к нему с отвлеченными вопросами в ту минуту, когда он так заботливо исполнял свою обязанность. Впрочем медицинский советник нашел это теперь излишним. Волнение его успокоилось, на сердце стало легко, пожалование орденом видимо не относилось к молодому врачу, потому что человек, удостоившийся такой высокой награды, не мог-бы скрыть своей радости и не сохранил-бы в своих действиях столько хладнокровия и спокойствия.

Генриэтта, со всех сторон обложенная подушками, сидела теперь на кровати и широко раскрытыми глазами осматривалась вокруг себя. О её перенесении в виллу не могло быть и речи, и потому президентша должна была удовольствоваться отправкою к больной горничной и вещей, которые должны были придать комнате более "комфортабельный" вид.

Кети просила оставить ее сиделкою возле больной, но встретила большое сопротивление со стороны Брука, сказавшего, что под его личным надзором совершенно достаточно присмотра одной горничной. И потому было решено, что Флора и Кети останутся около больной сестры до десяти часов вечера, а потом их сменит Нанна.

XII.

Вскоре после удаления президентши и её друга, медицинского советника, в квартиру доктора явились лакеи и служанки, нагруженные мебелью и разными предметами роскоши, которые они с шумом начали расставлять в комнате, где лежала больная. Скоро уютная, простенькая комнатка, своею пестротою живо напомнила аукционную камеру. Дорогия, вышитые ширмы перед черною печкою, зеленые, стеганые кресла, роскошный, фарфоровый умывальник, все эти вещи казались крайне смешными и неуместными в небольшой комнатке с крашенными, полинявшими стенами.

Тетушка Диаконус с кротостью и безмолвием выносила свое имущество, изредка посматривая на доктора, молча стоявшего у окна, но боялась встретить его взгляд, не желая что-б он заметил её неудовольствия, вызванного самовольными распоряжениями.

Одна только Флора, видимо ожила, когда в комнате были расставлены привычные для неё предметы роскоши; она сама занялась устройством комнаты, положила зеленое, шелковое одеяло на постель Генриэтты и обрызгала весь пол одеколоном. Кроме того она приказала разостлать между окнами большой, пушистый ковер и поставить на него кресло. Когда прислуга удалилась, она с поспешностью села в кресло, скрестила маленькие ножки на скамейке и приняла прежний холодный вид. Можно было подумать, что после долгаго путешествия по пустыне, она попала в оазис - с такою неприязнею она смотрела на все её окружающее.

Это впрочем не помешало ей посмотреться в маленькое зеркальцо, висевшее на стене, и заметив, что локоны очень растрепались, она сняла с шеи кружевной шарфик и грациозно накинула его на свои роскошные волосы.

Тетушка Диаконус невольно смотрела на гордую невесту, так она была хороша и прекрасна. Теперь только она сознала, до какой степени она может привязать к себе человека, не смотря на свой надменный и гордый вид.

Между тем день клонился уже к концу, вечерняя заря обливала розовым цветом всю комнату, и пестрые цветы на ситцевых занавесках казались совершенно огненными пионами.

Генриэтта неподвижно лежала в подушках, она не позволила спустить стор и выразила желание, что-б по комнате ходили без стеснения и громко разговаривали, иначе ей казалось, как будто ее считают за умирающую. В ту минуту, как доктор вышел из комнаты, чтобы принести книгу, тетушка Диаконус вошла с подносом в руках, на котором симетрично стояли чашки с душистым чаем. Все сияло чистотою и опрятностью, начиная с камчатной салфеточки на подносе, и кончая кроткими чертами благородного лица старушки, стоявшей теперь перед невестою, предлагая ей чашку чая и домашнего печенья.

- Домашния вафли? - спросила Флора, слегка приподнимаясь, - сегодня утром запах печеного и дым из кухонной трубы доходил до моего окна. Как это апетитно! Тот, кто так неспособен к хозяйству как я, тот положительно не в состоянии понять как делаются эти вкусные вещи. Сколько терпения и сколько времени требуется для этого!

- Для меня время очень дорого, и потому я приучила себя к проворности, - отвечала пожилая дама с улыбкою. - Я очень быстро справляюсь с своими домашними обязанностями и имею много свободных часов, для того, что-бы читать все интересные статьи газет и журналов.

- Это только для успокоения своей совести? - спросила Флора.

- Вовсе нет, - возразила тетушка, - я не настолько ограниченна, как вы думаете, я серьезно знакомлюсь с тем, что делается вокруг меня и стараюсь, по возможности, не отставать от духа времени.

Флора удивленными глазами посмотрела на старушку и даже рассердилась, что эта женщина, вечно штопающая чулки и занимающаеся печением вафель вздумала заниматься умственным развитием. Каким образом пришла эта мысль в голову вдове пастора? Теперь она поняла чье влияние действовало на Брука и делало его таким идеалистом.

Кети подошла к тетушке и взяла поднос из её рук, она боялась, что-бы сестра не обидела старушку каким нибудь неделикатным замечанием и потому сама принялась угощать ее чаем. Флора с нетерпением дергала свой носовой платок и отказалась от чая, извиняясь тем, что еще слишком взволнована и не в состоянии проглотить ни одного глотка.

Однако пять минут спустя, молодая девушка увидела, как Флора вынула из кармана коробочку и принялась усердно глотать одну конфетку за другою. Этим она явно доказывала, что не желала принимать угощения от хозяев этого дома и избегала иметь с ними какие бы то ни было сношения. Кети заметила, что гордая невеста, переступив порог этого простенького жилища, лишилась самообладания и притворного спокойствия, ей казалось, что настала минута, когда Флоре хотелось наконец сбросить с себя ненавистные цепи.

В душе молодой сестры шевельнулась боязнь, что-бы окончательное решение не последовало в собственном доме несчастного человека.

К счастию тетушка не заметила непростительной выходки Флоры и вышла в другую комнату, после того, как Кети с благодарностью взяла с подноса чашку чая.

Вечерняя заря постепенно бледнела, комната погрузилась в полу-свет и только последние лучи слабо освещали молодую даму возле окна.

Больная становилась беспокойнее; она нетерпеливо дергала свое зеленое одеяло и видимо старалась сбросить его с себя.

Кети поспешно подошла к постели и заменила шелковое одеяло белым пикейным.

- Теперь отлично, - простонала Генриэтта, - не кладите его больше, а то я задохнусь под ядовитым шелком. Бабушка так же фальшива как её друг медицинский советник. Я прибью его, если он еще раз осмелится трогать мою грудь. - Она привстала и взяла Кети за руку.

- Берегись его, и ты Брук, берегись бабушки и той, которая курит сигары и ездит на бешенных лошадях, потому что ты запретил ей это; она самая фальшивая.

- Вот так логика! - сказала Флора с злобною улыбкою, прижимаясь к мягкой спинке кресла.

Необъяснимый страх почувствовала бедная Кети, стоя у постели больной, она старалась не поднимать глаз, чтоб не смотреть на доктора, прислонившагося к китайским ширмам в изголовьи кровати.

- Вспомни как было прежде, Брук! - продолжала Генриэтта. - Вспомни, как она несколько раз в день посылала к тебе прислугу с письмами и нетерпеливо бежала к тебе на встречу, когда ты опаздывал на несколько секунд! И как крепко и страстно обнимала тебя, точно боялась расстаться с тобою.

Флора быстро вскочила с места, её шелковое платье неприятно зашуршало, а лицо покрылось густым румянцем, как будто освещенное вечернею зарею.

- Дай ей прием морфия! - крикнула она доктору. - Это припадок сумасшествия, а не лихорадочный бред, ей необходимо уснуть.

Брук подошел к больной, дал ей ложку лекарства и посмотрел на Флору с улыбкою, как бы удивляясь её невежественному замечанию. Пламя, вспыхнувшее на его лице при последних словах быстро исчезло и он опять принял свой спокойный и холодный вид.

Флора снова опустилась в кресло и устремила свой взор в далекие окрестности.

- Ты, верно, думал тогда, что все это переменится? Не мог даже допустить, чтоб она была так легкомысленна! - продолжала Генриэтта, хватаясь обеими руками за руку Кети.

У молодой девушки сердце облилось кровью, больная говорила о том, о чем никто не смел заговорить; она поспешно нагнулась и приложила свои холодные руки к разгаряченному лбу больной, как бы желая изменить мысли взволнованной сестры.

- Да, это освежает! - простонала Генриэтта. - Вспомни, Брук, как Флора оттолкнула твою руку от моей головы! Тогда она была ужасно ревнива.

В эту минуту из оконной ниши раздался сдержанный смех, но Генриэтта не слыхала его.

- Меня постоянно мучит мысль о том, что будет, - шептала больная, прижимая руки к своей груди, - ты не будешь приходить к нам, сделаешься несчастным человеком, а она не пожалеет об этом, ослепленная своим тщеславием. Она непременно вырвется на свободу, тебе не удержать ее!

Кети невольно протянула руку к больной, желая остановить ее, но Флора стояла уже возле кровати и сказала повелительным тоном:

- Не мешай ей, дай волю её словам!

- Да, дайте мне волю, - повторила Генриэтта, - кто-же тебе скажет правду, Брук, кроме меня? Кто остерегает тебя? Смотри зорче за нею, а то эта кокетка улетит от тебя, она жаждет свободы.

- В её словахь есть доля правды, - сказала Флора, приближаясь к доктору. - Да, я чувствую, что не в состоянии исполнить своего обещания относительно тебя; возврати мне свободу, Брук!

Кети в первый раз слышала, как нежно звучал голос старшей сестры, когда она хотела быть мягкою. Наконец решительное слово было произнесено; Кети с испугом посмотрела на доктора, и удивилась его твердости и спокойствию. Он молча смотрел на свою невесту, но был бледен как смерть.

- Здесь не место для подобного объяснения, - сказал он и отвернулся.

- Да, но за то настоящее время. Другая сказала за меня то, что я не решалась высказать.

- То есть, ты не решалась на вероломство!

- Такое определение жестоко и несправедливо, мы еще не на столько были связаны друг с другом. Я могу спокойно глядеть тебе в глаза, потому что никто другой не вытеснил тебя из моего сердца, но я не хочу сделать нас обоих несчастными.

- Не заботься, прошу тебя, о моем счастии, или несчастии, когда дело идет о чести, о самоуважении. Но теперь, прошу тебя прекратить этот разговор, ради твоей больной сестры.

Сказав это он отвернулся и подошел к окну. Флора последовала за ним.

- Генриэтта не слышит нас, - сказала она, посмотрев на больную, утомленно лежавшую в подушках; казалось внешний мир не существовал для нея. - Я должна слышать твой определительный ответ. К чему откладывать до завтра то, что можно сделать сейчас?

Доктор Брук мельком посмотрел на неё и Кети удивилась той твердости и стойкости, с которой он устремил свои светлые, глубокие глаза на красивые руки невесты, небрежно игравшие с обручальным кольцом.

- На что-же ты хочешь променять тихое счастие, ожидавшее тебя со мною? - спросил он неожиданно.

- Неужели ты этого сам не знаешь? - сказала Флора разгорячившись и с нетерпением отбросила назад свои роскошные локоны. - Я думаю ты видишь, что моя душа давно жаждет литературной славы. Если-же я выйду замуж, то мне невозможно будет всецело отдаться своему призванию, с этим ты должна согласиться.

- Удивительно только, что это призвание возникло у тебя всего несколько месяцев тому назад, тогда как прежде.....

- Ты хочешь сказать этим, что я двадцать девять лет могла спокойно прожить не добиваясь этой славы, - возразила она резко и щеки её сильно горели. - Суди меня, как тебе будет угодно, обвиняй пожалуй нашу слабую женскую натуру, часто колеблющуюся до тех пор, пока она не попадет на настоящий путь.

- Уверена-ли ты, что избрала себе действительно истинный путь?

- Совершенно уверена, - ответила она твердым голосом.

Брук молча отошел от нея, взял со стола лекарство и приблизился к кровати больной. Кети казалось, что молодой доктор, подавленный внутренней борьбой, двигался как автомат. Хотя он и делал вид, что не замечает присутствующих, но ему, по всей вероятности, было очень тяжело, что эта сцена происходила при свидетеле. Молодая девушка сама страдала от этого невольного присутствия, она несколько раз пыталась высвободить свою руку из судорожно сжатых пальцев сестры, что-б бежать как можно дальше, но при самом осторожном движении, больная пугалась и вздрагивала.

Посмотрев на пациентку, он пытался пощупать её пульс; желая помочь ему, Кети подложила свою левую руку под локоть Генриэтты и при этом коснулась его правой руки. Он вздрогнул и так сильно побледнел, что она со страхом отдернула руку. Что это значило? Неужели нервы его были так раздражены, что он пугался каждого наружного прикосновения? Кети робко взглянула на него.

Тяжелый вздох вылетел из его груди, когда он подошел к столу и поставил на него лекарство. Между тем Флора нетерпеливо ходила по комнате и снова подошла к доктору.

- Я, конечно, поступила очень необдуманно высказав тебе, что у меня на душе, - сказала она, злобно улыбаясь; - Ты не признаешь женскую свободу, презираешь их ум и принадлежишь к числу эгоистов, которые не могут выносить самосостоятельных женщин.

- Да, особенно, когда она не может быть ею....

- Что ты хочешь этим сказать? - спросила она, устремляя на него свои сверкающие глаза.

Легкий румянець разлился по лицу молодого доктора и брови его мрачно сдвинулись. Этот спор, приправленный колкостями и упреками, становился для него пыткою. Но не смотря на то он отвечал ей спокойно, с притворным равнодушием.

- Я хочу этим сказать, что каждая умная женщина, прежде чем стремиться к самосостоятельной жизни, не должна нарушать принятые на себя обязанности и семейное счастие. Для этой самосостоятельности нужна сильная, твердая воля, положительное отречение от женского тщеславия и кокетства и кроме того истинное дарование и талант.

- А ты, конечно, сомневаешься в моем даровании и таланте?

- Скажу тебе только, что я читал твои статьи о женской эманципации и о рабочем классе, - сказал Брук резким голосом.

Флора отшатнулась, как будто увидела перед собою острый нож.

- Почему ты можешь знать, что прочитанные статьи написаны мною? - спросила она неровным голосом, - я никогда не подписываю своего имени.

- Да, но весь свет знает твои статьи гораздо раньше, чем оне появятся в печати.

- Положим, что ты и читал их, но почему-же ты никогда не говорил со мной о моем литературном призвании и даже ни разу не удостоил мои статьи своею критикою?

- Но разве это могло-бы заставить тебя отказаться от писательства?

- Конечно нет!

- Я это знал и потому решил молчать до нашего соединения. А тогда, само собою разумеется, что умная жена пошла-бы рука об руку с мужем, как это всегда бывает, исключая того случая, если жена, сознавая и исполняя свой долг, пользуется высоким, выделяющимся дарованием.

- Чего, конечно, я не имею, - прервала она его с горькою улыбкою.

- Да, Флора, у тебя есть ум, острота, но ты не имеешь дара писателя, - сказал Брук тихим, мягким голосом.

Несколько минут Флора стояла неподвижно, как будто услыхала свой смертный приговор, потом подняла руки и воскликнула:

- Слава Богу, что я успела устранить последнюю преграду. Из меня сделали бы рабыню, ничтожную женщину, из души которой вырвали-бы последнюю искру поэзии, что-б растопить ею плиту.

Восклицание её было слишком громко. Больная проснулась и испуганными глазами озиралась вокруг себя. Доктор тотчас поспешил к ней, дал ей успокоительных капель и ласково положил руки на её лоб; это прикосновение успокоило бедную страдалицу, ни чуть не подозревавшую какую бурю она вызвала против своего любимца.

- Серьезно прошу тебя не беспокоить больную, - сказал доктор, обращаясь к Флоре.

- Мне нечего говорить больше, - возразила она насмешливо, вынимая из кармана перчатки. - Я сказала все, что хотела и между нами все кончено - я свободна.....

- Потому что я отрицаю в тебе талант, которым ты гордишься? - спросил он подавленным голосом. Теперь негодование закипело в его груди, все нежное и мягкое в выражении его лица моментально исчезло - он стоял перед нею грозный и строгий, как неумолимый судья.

- Скажи мне, за кого я сватался: за писательницу, или за Флору Монгольд? Когда ты отдала мне свою руку, то хорошо знала, что я принадлежу к числу тех людей, которые желают иметь жену для себя и для тихаго семейного счастия, а не для того, что-б она, забыв свои обязанности, восхищала свет своим талантом и дарованием. Поэтому ты тогда старалась делать все, что мне приятно, ты снизошла даже до того, что ходила в кухню собственно-ручно ворочать горшки, чего я, конечно, не потребовал-бы от моей жены, составляющей всю мою гордость и все мое счастие!

Сказав это, он тяжело перевел дух, но не переставал упорно смотреть на красавицу, напрасно старавшуюся принять смелую, гордую осанку.

- Я зорко следил за всеми изменениями в тебе, начиная со дня нашей помолвки, до только что последовавшей сцены, - начал он опять. - Ты слишком снисходительна к своим слабостям, а между тем непременно хочешь стоять выше всех мелочей, хочешь иметь первый голос в делах женской эманципации и безразсудно защищаешь женскую свободу, требуя для них права мужчин. А между тем тебе ни разу не пришло в голову подумать, как я смотрю на твои поступки, счастлив-ли я или несчастлив? Мы обручились с тобою на всю жизнь, и отношения наши не изменятся. Мне часто говорили, что ты любишь играть с мужскими сердцами и потом публично насмехалась над ними, но меня ты не проведешь, в этом будь совершенно уверена. Я не возвращу тебе свободы, и не хочу изменить своему слову.

- Тебе-же стыдно, - воскликнула она с жаром. - Неужели-же ты потащишь меня к алтарю, когда я прямо в глаза говорю тебе, что давно перестала любить тебя? Я даже с трудом подавляю ненависть, которую питаю к тебе в эту минуту.

При этих словах Кети быстро выбежала из комнаты, она не в состоянии была смотреть в лицо бедного доктора, получившего такой смертельный удар.

ХИИИ.

В сенях было уже темно, только из кухни мелькали последние отблески заходящего солнца. Тетушка Диаконус стояла там у окна и мыла чайную посуду; она ласково кивнула Кети, выражение её лица было спокойно, ее не тревожило ни малейшие предчувствие о том, что происходило за дверью. Молодая девушка вздрогнула и пробежала прямо в сад.

На дворе было очень свежо, сильный ветер с визгом дул с речки прямо ей в лицо и грудь, прикрытую только легким, шелковым платьем.

Но Кети с жадностью вдыхала в себя этот свежий воздух, и впечатлительная натура была сильно потрясена чужим горем; кровь кипела в её жилах от внутреннего негодования и жгучим пламенем разливалась по её мужественному лицу.

Она пережила тяжелые минуты, какая неприятная сцена между двумя близкими лицами! А виновницей всему была её сестра. Только пустое кокетство и тщеславие могут позволять женщине так необдуманно играть с святым чувством другаго и так легко разрывать, надетые на себя священные узы.

Впрочем сегодня Флора ошиблась в рассчете, она встретила твердое сопротивление там, где, по своему мнению, думала найти слабое, мягкое сердце, с которым ей не трудно будет справиться. Но что он выиграет своей энергиею, ему все таки придется уступить.

Кети медленно взошла на мост и, перегнувшись через перила, заглянула в глубь.

Зеленоватая вода пенистыми волнами протекала под её ногами, с шумом унося за собою ветви и сучья деревьев, попадавшиеся ей на дороге, а спокойный, бледный месяц ложился серебряной полосой на поверхности разъяренной воды, как бы желая успокоить ее своим присутствием. Неужели такая-же буря клокотала в сердце человека? Неужели любовь не ослабевала, при виде, что её идеал разбивался в дребезги? Нет, она могла убедиться в этом собственными глазами.

Какую страсть, какую силу заключала в себе любовь! Тетушка Диаконус еще недавно рассказывала, как однажды под тою-же кровлею молодая вдова перенесла все степени горя и отчаяния. А теперь, после стольких лет, на том же месте происходила новая сердечная борьба. Страх объял душу молодой девушки, она припомнила слова Генриэтты: - Кто видел Флору любящею, тот поймет, что мужчина скорее согласится погибнуть, чем отказаться от нея! - Дрожь пробегала по членам Кети и она сново побежала назад в сад.

Стемнело; красивый, зеленый лес тянулся теперь черной мрачной полосой, вспаханная земля казалась пустыней, на крыше домика трещали флюгера, а ветви серебристого тополя и молодых елей с шумом ударялись о забор.

Кети робко обогнула угол дома; из окна комнаты, где лежала Генриэтта светился слабый огонь ночника, а в следующем окне стоял доктор, борьба все еще продолжалась, он попрежнему стоял гордо, непреклонно, с поднятою рукою, точно он требовал молчания. Что она могла сказать ему в эту минуту, неужели она опять необдуманно коснулась до его докторского призвания?

Бедная девушка чувствовала, как зубы её стучали от внутренней тревоги, кроме того ею овладел сильный гнев, так что была минута, когда она желала вмешаться в разговор и силою принудить вероломную сестру к исполнению своего долга. Какая мысль! Но что сказал-бы он на это самовольное вмешательство? А если он также холодно отстранит это третье лицо, как недавно сделал с непрошенными голубыми цветами? - Тогда останется только живой сойти в могилу.

Кети пошла дальше, холодная дрожь потрясала её тело, и несмотря на крепкое сложение, ясный, светлый ум и здоровые нервы, она ощущала необъяснимый страх, как бы боясь одиночества и зловещего шума речных волн.

Она видела, как перед кухонным окном сидела тетушка и чистила зелень на завтрашний обед - резкий контраст с возмутительною сценою в спальне больной! Безмятежное спокойствие этой картины невольно манило к себе молодую девушку, но она не смела подойти, зная, что не сумеет скрыть своего волнения и возбужденного состояния от ласковых глаз старушки.

Входная дверь была еще растворена, Кети тихонько пробралась через темные сени и вошла в комнату тетушки. Она надеялась, что в этой уютной, теплой комнатке волнение её успокоится и потому села в кресло возле рабочаго столика, окруженного высокими лавровыми деревьями, нарцисами, фиялками и ландышами, распространяющими чудный аромат по всей комнате; хорошенькая канарейка, собравшаеся уже на покой, сново встрепенулась и с писком скакала по своим жердочкам. Кети чувствовала теперь, что была не одна, но волнение её не уменьшалось, мрачные мысли тревожили её возбужденную головку.

Через несколько минут в комнату вошла тетушка, чтобы по обыкновению поставить зажженную лампу на рабочий стол доктора; затем она заперла ставни, опустила сторы, помешала горячие уголья в печке и снова вышла не заметив молодой девушки, притаившейся за высокими растениями. Ея тихие шаги едва замерли за дверью, как в корридоре раздались громкие мужские шаги и в комнату вошел доктор.

Он на минуту остановился на пороге и с глубоким вздохом провел рукою по лбу; Брук, конечно, не мог подозревать, что в комнате сидит молодая девушка, в смертельном страхе прижавшаеся теперь к холодной каменной стене. Чем кончилась борьба? Что происходит теперь в его осиротевшем сердце?

Он быстро прошел чрез комнату и приблизился к своему письменному столу. Тихонько привстав, Кети могла его видеть, тем более что свет от лампы ярко освещал его сериозный профиль. Щеки и лоб сильно горели, глаза были красны, как будто после утомительной прогулки во время полуденного зноя. Да и правду сказать, тяжела была дорога, только что пройденная им, сколько разбитых иллюзий и надежд! А впереди - одно грустное одиночество и безцельная жизнь!

Стоя у стола, доктор поспешно написал несколько слов на почтовой бумаги, вложил ее в конверт, и с лихорадочным нетерпением надписал адресс.

Кому это письмо? Что могло занимать его мысли в такую минуту? По всей вероятности он писал Флоре, может быть даже прощался с нею на веки.

Окончив с письмом, Брук налил из графина воды в беленький стаканчик, отпер шкафчик письменного стола, достал оттуда небольшую скляночку, поднял ее и пять чистых безцветных капель упали в стакан.

Кети стояла как окаменелая и чувствовала как сердце её перестало биться, при виде-же роковых капель она мгновенно очутилась возле доктора и положила левую руку на его плечо; потом выхватила у него стакан, который он намеревался поднести к губам и поставила на стол.

Ни одного звука не могла она произнести при этом, но в её карих глазах отражались страх, горе и бесконечное сострадание. Взглянув на доктора и встретив его вопросительный взгляд, она чуть не упала на колени от стыда. Прошептав несколько бессвязных фраз, Кети закрыла лицо обеими руками и заплакала.

Теперь Брук все понял. Поставив стакан далеко от себя, он взял её руки и притянул их к себе.

- Кети, дорогая Кети! - сказал он, ласково заглядывая в лицо, орошенное слезами. В эту минуту прекрасная молодая девушка, являлась совершенно такою, какою действительно была, невольно выказывая свое беспорочное сердце и беспомощный страх перед неожиданным оборотом дела.

Она поспешно высвободила свои руки и отерла слезы носовым платком.

- Я, кажется, оскорбила вас, доктор, - сказала она, едва удерживая рыдания; - я поступила очень необдуманно и боюсь, что вы не простите мне моей выходки, я сама не понимаю, почему эта сумасбродная мысль пришла мне в голову. Не судите меня слишком строго. То, что я сегодня испытала, потрясло весь мой крепкий организм.

Он мельком посмотрел на нее, и на губах его мелькнула та задушевная улыбка, которую так любила Кети.

- Вы ничем не оскорбили меня, - сказал Брук успокоительным тоном, - и осуждать вас было-бы несправедливо и грешно. Почему вы пришли к такому заключению - я не знаю и не хочу даже поднимать этого вопроса. Могу сказать только, что эта сцена будет мне вечно памятна. А теперь позвольте успокоить ваши нервы. - С этими словами он взял стакан и поднес к её губам. - В этом напитке я не искал того успокоения, о котором вы думали. Я был слишком вспыльчив и раздражителен, и никогда не простил бы себе этого, если-б не должен был сознаться, что у меня тоже есть кровь и нервы, которые часто борятся с силою воли. Несколько капель этого лекарства, - он указал на скляночку, - достаточно что-б успокоить возбужденные нервы.

Кети спокойно взяла из его рук поданный ей стакан и выпила все до последней капли.

- А теперь, я в свою очередь должен просить у вас прощения за ту возмутительную сцену, при которой вы невольно присутствовали, - сказал он серьезно. - Вся вина лежит на мне, так как в моей власти было кончить ее несколькими, во время сказанными, словами. Многие из моих собратов полагают, что мною одолела глупая спесь, потому что я не люблю много говорить и кричать, как они; но это молчание сильно вредит мне, так как люди принимают его за недостаток здравого суждения. Может быть, придет время, когда они иначе будут думать обо мне.

Бруку еще не удалось вполне овладеть собою, кровь не переставала бушевать в его жилах; а создание, вызвавшее эту бурю, спокойно смотрело со стены и как нарочно ласково и кротко улыбалась, тогда как в действительности походила на разъяренную фурию. А между тем он все таки не хотел возвратить ей свободу и Кети не знала, чем кончилась их распря. В настоящую минуту ей пришла в голову мысль, что ей невозможно оставаться долее в его комнате.

Доктор заметил её взгляд, брошенный на портрет, и видел, что она собирается уходить.

- Да, идите с Богом, - сказал он. - Горничная Генриэтты уже начала свое дежурство возле больной. Состояние вашей сестры несколько улучшилось, так что вы можете спокойно возвратиться в виллу, где президентша ждет вас к чаю. Даю вам честное слово, что буду зорко следить за вашей дорогой больной. А теперь дайте мне вашу руку и обещайте не произносить надо мною слишком строгаго приговора. Еще несколько дней и она иначе будет думать обо мне, - сказал он, указывая на портрет Флоры. - Это заставляет меня оставаться непреклонным; я не хочу, что-б меня потом упрекала, будто я воспользовался первым благоприятным случаем и извлек себе выгоду.

Кети посмотрела на него с удивлением, а он многозначительно кивнул головой, точно хотел еще раз подтвердить свои слова.

- Прощайте, покойной ночи! - продолжал он и, слегка пожав её руку, отошел к письменному столу в то время, как она направлялась к двери. Обернувшись еще раз, Кети увидела, как доктор поднес к губам пустой стакан, но он в ту-же минуту выскользнул из его рук, упал на пол и разлетелся в мелкие дребезги.

Между тем Флора стояла в спальне больной, совсем одетая с тем, что бы вернуться домой; она даже дрожала от нервного нетерпения.

- Где ты пропадаешь, Кети? - вскричала она грозно. - Бабушка ждет нас, ты будешь виновна, если она сделает нам выговор....

Кети ничего не отвечала; она надела шаль, принесенную ей горничной и подошла к постели, Генриэтта тихо спала; красные пятна на её щеках значительно побледнели. Молодая девушка осторожно поцеловала узенькую ручку больной сестры и поспешила за вышедшей Флорою.

В сенях горела маленькая, оловянная лампа, и лакей, пришедший из виллы вместе с горничной, молча ходил взад и вперед, в ожидании барышень. Почти в одно время с Флорою и Кети в сени вышел также доктор. Он передал лакею записку, с поручением отнести ее одному молодому врачу, жившему в городе.

Флора гордо прошла мимо него и скрылась в густом мраке, а Кети зашла в кухню, что-бы проститься с тетушкою, которая печально покачала головою, узнав, что "прекрасная невеста" только что ушла, не удостоив ее своим поклоном.

В саду Флора остановилась и отослала лакея вперед. Бледный свет, падавший на нее из отворенной двери, слабо озарял её лицо, казавшееся таким озлобленным, как будто на губах дрожало проклятие. Взор её скользнул с насмешкою и презрением по красному кирпичному полу, по белым, голым стенам, и перенесся на наружный фронтон, точно она еще раз хотела осмотреть это ненавистное строение.

- Да, это совершенно в моем вкусе - хижина и любящее сердце! - прошептала она с иронией. - Муж без должности и славы, ветхая лачуга среди поля и однообразная жизнь втроем, для которой достаточно было-бы скудных процентов с моего капитала. Сегодня в первый раз я испытала чувство унижения, меня точно сбросили с пьедестала, на котором я стояла, возведенная моим происхождением, хорошим знакомством и собственным умственным дарованием. Желаю от всего сердца, что-б болезнь Генриэтты не приняла худшего оборота. Иначе я не могла бы проститься с нею, так как никогда не ступлю больше за порог этого дома. Мне кажется, что никогда девушку не обманывали так жестоко. Я сама виновата, что так слепо и безгранично увлеклась обстоятельствами.

Флора поспешно вошла на мост и остановилась, бросив взгляд на бушующия волны, освещенные серебристой луной; сильный порыв ветра дул ей прямо в лицо, рвал её платья и, сорвав с её головы атласный капор, играл распустившимися волосами, поднимая их высоко над белым гордым лбом.

- Он не хочет возвратить мне свободу, не смотря на мои доводы, на мое сопротивление, - сказала она, обращаясь к Кети, следовавшей теперь за нею. - Ты присутствовала при нашем разговоре и можешь согласиться со мною, что Брук поступает безчестно, как бессердечный торгаш, который, во что бы то ни стало настаивает на выполнении невозможного контракта. Пускай он думает сколько хочет о своем мнимом праве, но я все таки считаю себя свободною.

С этими словами Флора сняла с пальца обручальное кольцо и бросила его в бушующия волны.

- Флора, что ты делаешь! - вскричала Кети, перегибаясь через перила, как бы желая поймать кольцо, но волны моментально потопили его; молодая девушка вздрогнула и закрыла лицо руками.

- Как ты глупа; чего-же ты испугалась? Можно подумать что я сама упала в воду! - проговорила Флора, насмешливо улыбаясь. - Может быть другия слабые женщины и сделали бы это, но я довольствуюсь и тем, что сбрасываю с себя последнее звено ненавистной для меня цепи. Это простенькое колечко давило меня, как железо; теперь оно свободно может ржавить, а я начну новую жизнь.

Да, она настояла на своем и стряхнула с себя бремя. Мысль о ненавистном браке исчезла и уступила место столь давно желаемой славе.

Флора бросилась с моста, точно он горел под её ногами; Кети молча последовала за нею. В душе молодой девушки бушевала сильная буря; то ясное, здравое суждение, с каким она прежде относилась к людям, помрачилось, мысли её путались и она терялась между правдою и ложью. Ея прекрасная сестра, это олицетворение несправедливости и своеволия, действовала с такою уверенностью, точно она не смела поступить иначе. Казалось, Флора была вполне убеждена, что может свободно отказаться от данного слова и принятых на себя обязательств.

В передней виллы сестер встретил лакей и объявил им, что у президентши гости, собравшиеся вокруг чайного стола.

- Отлично! - сказала Флора, - в таком случае я пройду прямо в свою комнату, я не в таком настроении, что-б разговаривать с придворными старухами, у которых все карманы набиты сплетнями.

Кети вошла на полчаса в залу, но извинилась нездоровьем, так как сердце её сильно билось и кровь бросалась в голову, точно перед началом какой нибудь болезни.

XIV.

На следующее утро в вилле Баумгартенов замечалась особенная оживленность.

Около полуночи принесена была депеша, уведомляюшая президентшу о возвращении советника, а рано утром приехал он сам. Вместе с ним приехали его два товарища по торговым делам и должны были пробыть до вечера, а чтобы им дать возможность повидаться с некоторыми знакомыми из резиденции, советник тотчас же по приезде заказал роскошный холостой завтрак.

Таким образом вся прислуга в доме была очень занята, а озабоченные лакеи поминутно бегали вверх и вниз по лесницам.

Кети всю ночь не смыкала глаз. Все впечатления дня и беспокойство о здоровье Генриэтты не давали ей покоя. Она несколько часов сряду стояла у углового окна своей комнаты, надеясь сквозь густые ветви деревьев увидать хоть золоченые флюгера на домике у речки, но старания её были напрасны, все было тихо и мрачно вокруг.

На рассвете она видела, как подъехала коляска, из которой вышел советник и тут-же был окружен целою толпою прислуги с фонарями в руках. Яркие полосы света падали на белые колонны въездных ворот, на бронзированную решетку сада и выделяли из густого мрака несколько красивых мраморных статуй. Вся эта аристократическая обстановка весьма понравилась молодому изящному Ремеру, каждое движение которого изобличало богатого человека, успевшего еще более обогатиться. Поздоровавшись с прислугой, он повел своих гостей в приготовленные для них комнаты, и, пробыв с ними часа два, отправился к себе в башню, что-бы предаться там необходимому отдыху.

Затем снова водворилась тишина, только свирепые порывы ветра продолжали свистеть и длинные ветки дерев с шумом ударялись об оконные рамы.

К утру Кети немного уснула, но была этим очень недовольна, так как она запоздала и, вместо шести часов, отправилась к Генриэтте только в девять.

Утро было чудное, ясное, ветер стих и в воздухе слышалось тихое дуновение, пропитанное ароматом душистых цветов.

На крыше докторского дома чирикали птички, темные ветви вишневых деревьев были усеяны еще нераспустившимися почками, а небольшая полянка перед домом покрылась уже молодою, свежею зеленью.

Кети, молча, взошла на мост и с стесненным сердцем посмотрела на воду; теперь волны утихли, вода текла мелкою зыбью, точно забыла, что была свидетельницей вероломного поступка жестокой, своенравной невесты.

Молодая девушка заметила, что маленький домик сиял сегодня особенною торжественною наружностью: кирпичный пол в сенях был усыпан белым песком, в дверях еще молодую гостью обдал аромат дорогой благовонной эссенции, а на небольшом столике возле дверей, в расписной старинной вазе стоял большой букет из ландышей, анемонов и сосновых ветвей.

Старая кухарка снова поступила к тетушке Диаконус, она стояла уже за кухонным столом, в белом фартуке и опрятном платье, а на лице её сияло искреннее довольство. Но почему-же тетушка с раннего утра нарядилась в коричневое шелковое платье, с большим кружевным воротником, а на голову надела тюлевый чепчик? У Кети дрогнуло сердце от горя и страха; - неужели все эти приготовления делались в честь невесты, которая должна была явиться навестить больную сестру?

Старушка не сказала об этом ни слова, но по её покрасневшим векам видно было, что она плакала. Увидев Кети, она радостно сообщила ей, что больная провела ночь спокойно и что припадок не повторялся.

Молодая девушка поцеловала руку доброй тетушки, а та крепко обняла и прижала ее к груди, как нежно любимую дочь.

Затем она, молча, повела Кети в спальню больной. Генриэтта сидела на кровати, а горничная причесывала её богатые волосы; доктора в комнате не было, - с час тому назад он ушел к себе, что-б немного отдохнуть. Бледное лицо больной, заметно вытянувшееся и похудевшее, с черными кругами под глазами, испугало Кети, но она тотчас заметила радостное и счастливое выражение этого лица.

Больная не могла словами описать, как старательно доктор ухаживал за нею, как легко она себя чувствует в этой уютной спальне, и что она боится даже подумать, что ей все таки придется покинуть ее.

Затем Генриэтта просила сестру вернуться в виллу и принести книгу, обещанную ею тетушке Диаконус, - при этом она выразила тоже желание, что-бы Флора и бабушка не слишком часто навещали ее. По всему видно было, что больная не имела ни малейшего предчувствия о том, что было говорено вчера около её кровати и что по её вине грозная туча разразилась страшною грозою. Кети с трудом могла смотреть ей прямо в глаза, но больная не замечала волнения сестры и снова повторила свою просьбу на счет книги, при чем вручила ей ключи от своего письменного стола, поручив также захватить с собою некоторые письменные принадлежности.

Пол-часа спустя Кети вернулась в виллу. Она все еще была под тяжелым впечатлением, и воспоминание о бледном личике Генриэтты наводило на нее глубокую тоску.

Поднимаясь по лестнице в бельэтаж, она невольно вздрогнула, когда взгляд ея, сквозь растворенные двери, упал на богато-сервированный стол, уставленный всевозможными лакомствами и целыми рядами дорогих вин в бутылках и граненых графинах.

Войдя в комнату Генриэтты, Кети собрала все, что желала больная, и затем спустилась вниз, что-бы поздороваться с президентшою. Ноги её тонули в мягком ковре, разостланном во всю длину лестницы, и поэтому шаги молодой барышни не были расслышаны лакеями, стоявшими в ближайшем корридоре. Одинь из них держал в руках пакет, только что врученный ему почтальоном.

- Чорт знает, что такое, - ворчал он, - вот уж третий раз как возвращают этот противный пакет. Он мне надоел по горло; это, значит, завтра опять придется перекладывать его в другой пакет и надписывать новый адрес. Право, барышня думает, что у нас только эта и забота! Самое лучшее было бы подложить его под плиту.

- Что-же в нем такое? - спросил другой.

- Да ничего, кроме бумаг, над которыми барышня собственноручно надписала: "Женщины." Воображаю что это за ерунда! - но в эту минуту он с испугом обернулся и принял почтительную позу.

Кети показалась на последней ступеньке лестницы и прошла в спальню президентши; но её не приняли. Вышедшая горничная сказала ей, что у президентши ранняя гостья, - кто-то из придворных дам. После этого молодая девушка пошла к Флоре за книгою. Она, почти с ненавистью, переступила порог её комнаты и с ужасом почувствовала, что не имеет ни капли симпатии к этой гордячке. Быть может, Флора чувствовала тоже самое; она стояла возле большего стола, покрытого тетрадями и книгами, и злобными глазами посмотрела на вошедшую.

Но Кети быстро угадала причину её злости: на столе перед нею лежал пакет с разломанною печатью, сама же она с презрением бросила в корзинку прочитанное письмо. Вероятно, в эту минуту Флора вспомнила насмешливые слова девицы Гизе и волею неволею должна была убедиться, что немножко ошиблась относительно своей, столь восхваляемой, статьи: "Женщины."

- Ты, конечно, была уже у Генриэтты, - сказала Флора, поспешно прикрывая листом синей бумаги возвращенную рукопись. - Ей сегодня гораздо лучше, - я посылала рано утром узнать о её здоровье. Сумасшедший Мориц велел разбудить меня чуть не с рассветом для того, что-б я успела одеться и приготовиться к его званому завтраку. Он, во что бы то ни стало, желает представить своих друзей мне и бабушке. Не думаю, что-б grand-maman была этим довольна.

Флора была сегодня восхитительно хороша в новом голубом платье, с атласным бантом того же цвета, в пушистых, роскошных волосах. Наряд ея, конечно, худо гармонировал с мрачной обстановкою рабочаго кабинета, в котором скорее было место серьезному ученому, чем воздушной фее. Впрочем выражение её лица тоже мало подходила к веселенькому цвету её платья: она была видимо не в духе и чем-то сильно раздражена.

Про события вчерашнего вечера не было сказано ни слова, - казалось, все было забыто; даже четвертый палец правой руки был сегодня украшен двумя бриллиантовыми колечками.

На просьбу Кети на счет книги, Флора подошла к одной из многочисленных полок и спросила небрежным тоном:

- Генриэтта, вероятно, не будет-же сама читать эту книгу?

- Ей, конечно, не позволит этого доктор Брук, но тетушка Диаконус хочет прочесть ее, - отвечала холодно Кети, принимая книгу из рук сестры.

Насмешливая улыбка скользнула по губам Флоры, а в глазах блеснул луч злости и ярости; она сочла за великую дерзость со стороны Кети, что она осмелилась громко произнести при ней эти имена. Кети собралась уже уйдти, как на самом пороге столкнулась с советником, который, не смотря на свое волнение, казался сияющим от удовольствия.

- Куда это, Кети! - вскричал он, загораживая ей дорогу. - Позволь мне прежде посмотреть на тебя и убедиться, что ты здорова и невредима. - С этими словами он вошел в комнату, запер за собою дверь и бросил на стол свою шляпу. - Теперь скажите мне, что здесь случилось во время моего отсутствия; Антон рассказал мне ужасные вещи, я просто не знаю, что делать! Что подумает о нас свет? Генриэтта лежит при смерти, а я устраиваю званый завтрак! Неужели правда, что на вас напала целая толпа мегер?

- То есть не на нас, а специально на меня одну, Мориц, - сказала Флора, - Генриэтта и Кети были только невольными свидетельницами. Извини меня, Мориц, но я обвиняю лично тебя, что ненависть этих людей дошла до такой степени. С такими негодяями нужно принимать крутые меры, а с твоим слабым характером и нерешительностью далеко не уйдешь.....

- Да, я был слаб в отношении тебя и бабушки, - возразил советник, побледнев от негодования. - Ты не давала мне покоя до тех пор, пока я не отказался от своего слова, чем и возстановил против себя всех рабочих. Брук совершенно прав.....

- Прошу тебя избавить меня от этих объяснений, - вскричала Флора, краснеё от злости, - ты бы лучше молчал, если не имеешь другаго более значительного авторитета.....

Советник быстрыми шагами подошел к Флоре и посмотрел ей прямо в глаза.

- Как, ты все еще продолжаешь свою вражду с ним?

- Неужели-же ты думаешь, что я могу ежеминутно менять свои убеждения?

- Да, но подумай, что будут говорить о тебе в свете?

- Какое мне дело до вашего света! - возразила Флора со смехом. - Не понимаю, право, какое отношение может иметь свет с вашим фаворитом?

Советник удивленно взглянул на свою невестку и схватил ее за руку. - Я не понимаю тебя, Флора, - сказал он с волнением, - неужели ты еще не знаешь....

- Боже мой, что же я должна знать? - прервала его молодая красавица, слегка нахмурив брови и топнув ногою от нетерпения.

В эту минуту дверь быстро распахнулась и в комнату вошла президентша. На ней было лиловое шелковое платье, придававшее темный оттенок ея, без того уже желтому, лицу, которое казалось сильно постарело за последнюю ночь.

Не успела она еще затворить за собой двери, как советник быстро подбежал к ней и с почтением поцеловал её руку, извиняясь, что раньше не явился пожелать бабушке доброго утра, так как знал что она все время занята была визитом какой-то важной придворной дамы.

- Да, г-жа Бернек приходила осведомиться о здоровье Генриэтты и спрашивала, успокоилась ли Флора, после вчерашнего происшествия в лесу? - сказала президентша. - Да, сегодняшний день будет для меня весьма тяжелый, все знакомые узнали о вашей несчастной прогулке и, вероятно, не замедлят явиться с различными вопросами..... - Сказав это, пожилая дама опустилась в кресло и, помолчав с минуту, снова продолжала:

- Впрочем г-жа Бернек имела еще более важную причину своего раннего визита. Она, как известно, принадлежит к числу тех людей, которые всегда желают первыми явиться и объявить вам какую нибудь новость. Вообразите себе, она и сегодня пришла с тем, что-б поздравить меня с новым счастием. Боже мой, я, право, не знаю, радоваться-ли мне, или плакать. Больно только сознаться, что при дворе царствует такая несправедливость. Я думаю, каждый знает заслуги нашего друга Бера, а теперь его оставляют без всякого внимания, точно он никогда не существовал.

- Так с этим пришла тебя поздравить эта придворная сплетница? - сердито вскричала Флора.

- Понятно, что не только с этим, дитя мое, - возразила президентша обиженным тоном. - Ты еще не знаешь, Флора, какие странные вещи происходят на свете? Час тому назад ты не могла допустить той мысли, что Брук сделан лейб-медеком герцога.

- Пустые разговоры! Чего только не выдумают эти придворные головы! Лейб-медик! И ты веришь этой сказке, бабушка, и принимаешь поздравление? - сказала Флора, громко рассмеявшись.

- Можно подумать, что вы живете в глухой провинции и никогда не читаете газет, - вскричал советник. - Вы решительно ничего не знаете, что в свете делается, а я нарочно торопился скорее приехать, радость не давала мне покоя. Во всех газетах есть статьи об удивительной операции доктора Брука. Наследный принц сильно расшиб голову, упав с лошади, и никто, даже знаменитый профессор Г. не брался за операцию. Вот причина, почему на прошлой неделе его вызвали по телеграфу в городь.

- И ты веришь, что это был твой фаворит Брук? - воскликнула Флора. Она попробовала улыбнуться, но губы её окаменели и все лицо покрылось смертельною бледностью.

- Да, это был мой Брук, которым я горжусь! - возразил советник с живостью. - Впрочем он кроме того заставил говорить о себе во всех ученых кружках своей новой брошюрой. Я просто не могу выразить своего восторга. Он открыл совершенно новый способ для операций; нет сомнения, что ему предстоит блестящяя будущность!

- Блажен кто верует! - сказала Флора задыхающимся голосом. В эту минуту она походила на игрока, ставившего все свое остальное состояние на одну карту. - Твои слова не могут убедить меня. Может быть, дело идет об однофамильце Брука, а если нет, то это ничто иное, как волшебная сказка. - При этих словах, советник решительно потерял свое обычное хладнокровие, он с сердцем топнул ногою и отошел в сторону. Между тем президентша стояла возле письменного стола и нетерпеливо барабанила по нем своими белыми пальцами. Глаза её были обращены на Флору; она очень хорошо понимала, что в ней происходило, и желала вывести внучку из неловкого положения.

- Твое упрямство ни к чему не поведет, Флора, - сказала она; - в конце концов ты все таки должна будешь поверить. Хотя я и очень удивлена неожиданным известием, но все таки не сомневаюсь более в его справедливости. Кроме того я уже вчера вечером видела на письменном столе Брука орден Герцогского дома.

- И ты не могла сказать мне этого раньше, бабушка, - вскричала Флора, как ужаленная. - Почему-же ты до сих пор молчала?

- Почему я молчала? - повторила президентша и голова её слегка закачалась от внутренной злобы. - Как ты дерзка! Неужели ты не помнишь, что вот уже несколько месяцев, как никто не смеет разговаривать с тобой о докторе и я тоже сочла за лучшее молчать. . .

- Однако мое поведение было совершенно в твоем вкусе, бабушка.

- Прошу покорно! ты, вероятно, заключаешь это из того, что я никогда не хотела вступать с тобою в спор? - Ты всегда была ярою противницею Брука, и осуждала его строже всех его сотоварищей; нельзя было заступиться за него без того, что-б не вышло из этого сцены. Я думаю Мориц и Генриэтта отлично это знают. Да и теперь, вместо того, что-б радоваться, ты сердишься за его успех! - Президентша была рассержена до глубины души и потому на этот раз изменила своим правилам и говорила очень резко.

Флора молчала, стоя спиной к присутствующим, но по её порывистому дыханию можно было заключить, что она сильно с собой боролась.

- Скажи на милость, когда-же я могла вчера говорить с тобою? - Вернувшись домой, ты показалась в гостинную всего на пять минут. А в доме доктора я ни на минуту не оставалась с тобою на-едине, да и, кроме того, бедная обстановка его квартиры изменила расположение твоего духа: ты была в сильном раздражении.

- Эта обстановка скорее на тебя подействовала, чем на меня; зачем преувеличивать?

При этих словах Кети взглянула на сестру, которая так бессовестно лгала; в ее ушах до сих пор звучала еще насмешка Флоры над несчастной "хижиной".

- С тобою спорить не легко, я тебя хорошо знаю. Ты, хотя и знаешь, что не права, но ни в чем не уступишь своему противнику! - сказала рассерженная президентша и нервным движением оттолкнула лист синей бумаги, прикрывавший рукопись знаменитой статьи Флоры.

- А! Эта тетрадь опять воротилась с своего странствования? - спросила она, указывая на рукопись, при чем губы её сложились в язвительную улыбку, - советую тебе бросить эту статью в корзинку. Признаюсь, что эти вечные отказы со стороны редакций мне просто невыносимы. Желала бы я видеть твою злость, если-б кто нибудь из нас осмелился высказать тебе свое мнение на счет этой статьи; - Боже мой, мне кажется ты не успокоилась бы ранее пяти, шести недель.

- Не сердись по напрасну, grand-maman, может быть, ты жестоко ошибаешься в моем даровании, - сказала Флора с насмешливой улыбкой. - Ты не в духе, потому что с отставкою Бера теряешь влиятельный голос при дворе, а Брук ни за что не согласиться защищать твои интересы перед нашими царствующими особами; однако я все таки не понимаю, почему ты именно на мне вымещаешь свое неудовольствие? Я сочту за лучшее удалиться, пока в доме не водворится мир и согласие.

С этими словами она быстро собрала листы присланной рукописи и мгновенно исчезла за дверью своей уборной.

- Она неимоверно эксцентрична, - сказала президентша со вздохом. - Это контраст её покойной матери, которая была крайне кроткая и добрая женщина.... Мангольд испортил ее тем, что слишком рано дал ей свободу и управление домом. Сколько раз я говорила ему об этом, но слова мои пропали даром. Ты хорошо знаешь, Мориц, упрямство покойного Мангольда.

Между тем Кети направилась к двери, с намерением выйти из комнаты, но советник нагнал её и взял за руку.

- Почему ты такая бледная, Кети, такая серьезная и молчаливая? - спросил он. - Я боюсь, что вчерашнее происшествие произвело на тебя тяжелое впечатление, здорова-ли ты?

- Вот уже несколько дней, как Кети изменилась в лице и похудела, - живо заметила президентша; - я подозреваю, что она скучает по своей родине. Не удивляйся, этому Мориц; Кети привыкла к тихой, скромной, домашней жизни, где все ее обожают и раболепно вертятся вокруг богатой приемной дочери. А мы, при всем желании, не можем ей этого доставить; наша жизнь принадлежит свету, мы заняты церемонными приемами важных гостей, между которыми она, невольно теряется, - не правда-ли дитя мое? - спросила президентша покровительственным тоном, проводя рукою по волнистым волосам молодой девушки.

- К сожалению, я не могу согласиться с вами, - возразила Кети твердым голосом и освобождая свою голову из под руки пожилой дамы. - Дома никто не ухаживает за мною, а напротив того, меня воспитывают довольно строго; теперь-же, с получением богатого наследства, положение мое в доме будет еще труднее. Не могу тоже сказать, что-б ваша светская жизнь была мне совершенно чужда. Первый министр города всегда посещает наш домашний кружок, где собираются знаменитые профессора и друзья доктора. Музыкальные светила тоже часто бывают у нас, и я с восторгом слушаю, как они играют на моем плохеньком инструменте, - сказала Кети, слегка улыбнувшись и посмотрев на президентшу. - Тоску по родине я никогда не испытываю, когда знаю, что я где нибудь полезна и нужна. Не пугайся, Мориц, я хочу просить у тебя позволения остаться здесь еще на некоторое время, - в виду настоящей болезни Генриэтты, - добавила она, обращаясь к советнику.

- Боже мой! я сам хотел просить тебя остаться, - вскричал он с таким жаром, что удивил даже молодую девушку.

Президентша снова стояла у стола и задумчиво перелистывала какую-то книгу, точно она ничего не слыхала, что говорилось в комнате.

- Само собой разумеется, что ты можешь остаться у нас, сколько тебе заблагоразсудится, но только что-б это не была жертва с твоей стороны, потому что Нанни и моя горничная отлично ухаживают за больною, и ты можешь оставить ее без всякого опасения, - сказала пожилая дама с важностью.

- Какое нам дело до причин, довольно того, что Кети выразила свое желание остаться у нас, дорогая бабушка, - поспешил сказать советник, не спуская глаз с молодой девушки. - Я точно предчувствовал твое желание продлить визит у нас и привез тебе такой великолепный рояль, перед которым наш инструмент ничто иное, как разбитая шарманка.

- Но зачем-же это, Мориц, - вскричала молодая девушка с испугом. - Боже меня сохрани оставить Дрезден, - он навсегда останется моею родиною, а здесь я только в гостях. Не могу-же я всюду возить с собою рояль, вместе с багажем.

- Я надеюсь, что ты не всегда будешь считать Дрезден своею родиною, - отвечал советник с легким смехом. - Завтра утром будет привезен рояль и поставлен, до поры до времени, в твою комнату.

Президентша захлопнула книжку и положила на нее свою белую руку.

- Ты изменяешь этим наши планы, Мориц, - сказала она медленно выпрямляясь, - хотя мне и очень неприятно, но я сегодня-же напишу баронессе Штейнер и попрошу её отложить свой визит на некоторое время.

- Не понимаю, почему это нужно.

- Потому что нам нельзя будет принять ее, как было предположено. Комната Кети предназначалась для гувернантки баронессы.

Советник пожал плечами.

- Очень жаль, - сказал он, - но Кети, само собою разумеется, останется в своей комнате.

Каким это образом советник решился противоречить президентше и находил совершенно натуральным, что баронесса Штейнер должна была уступить место Кети; тогда как прежде он не жалел никаких жертв, чтоб с достоинством принимать у себя важных гостей? Теперь он сам чувствовал себя дворянином, да еще богатым, имеющим возможность пускать пыль в глаза своим сотоварищам.

Пожилая дама с неудовольствием посмотрела на советника.

- Я сделаю нужные распоряжения, - свазала она, направляясь к двери; потом прибавила тихим голосом: - не могу сказать, что-б мое положение в этом доме было завидное.

- И это все из за меня! - вскричала Кети, делая несколько шагов вперед. - Неужели-же, Мориц, ты, действительно, хочешь достигнуть, что-б я помешала приезду баронессы? Я не могу согласиться на это. Разве у меня нет своего угла? Как только приедет г-жа Штейнер, я тотчас-же перееду на мельницу.

- Прошу тебя не говорить более об этом, Кети; я буду лично протестовать против твоего перемещения на мельницу, - возразила президентша с холодною важностью. - Никто не может упрекнуть меня в гордости, но таких интимных отношений между виллою и мельницею я все таки не могу допустить, тем более, что это может не понравиться моей строгой подруге фон Штейнер. - Затем, кивнув головою, она обратилась к советнику: - ты найдешь меня в голубой гостинной, когда захочешь представлять мне своих друзей. - С этими словами она вышла.

Советник спокойно ждал, пока не замрет по корридору шелест шелкового шлейфа и не послышится стук противоположной двери в залу. Тогда он весело обернулся и засмеялся.

- Вот тебе и урок, Кети! - сказал он. - Ты должна знать, что в бархатных лапках часто кроятся очень острые когти. Эта старая кошка отлично умеет царапаться. Однако теперь царствию её скоро будет конец, она переживает в настоящую минуту тяжелое время. С отставкою Бера она теряет свое влияние при дворе и в обществе. - Советник с самодовольством потер руки и продолжал: - прошу тебя, дорогая Кети, не отступать от своего слова. Ты более, чем кто либо из них, имеешь право оставаться в этом доме, - не забывай этого!

Слова его были прерваны приходом слуги, доложившего, что гости ожидают советника в зале. Мориц поспешил взять со стола свою шляпу и желал пригласить с собою Кети, но она ловко вывернулась из под его руки и проскочила в корридор. Вообще ее очень удивляла перемена в обращении с нею советника, - она еще живо помнила его смущение и холодный прием, с которым он ее встретил, а теперь он просто конфузил молодую девушку своею внимательностью и чрезмерными ласками.

XV.

Между тем в доме доктора тоже произошло некоторое перемещение; комната, где лежала Генриэтта, приняла тот-же вид, который имела вчера утром. Богатая мебель, принесенная из виллы была выставлена в сени, где она стояла рядами; китайские ширмы, фарфоровый умывальник и дорогия вазы тоже украшали темный вход. Генриэтта велела поставить в комнату прежнюю простенькую мебель, с большим аквариумом на одном столе и своей клеткой на другом. Веселенькие птички то и дело вылетали из клетки, кружились над постелью больной, качались на ветках больших олеандр и снова прилетали в свой золоченный домик. Горничная президентши была отослана в виллу и у кровати больной заняла место добрая тетушка Диаконус; она все еще была в коричневом шелковом платье, поверх которого был повязан широкий коленкоровый передник.

Утренний визит какого-то посланного от двора и воскресный наряд тетушки сильно взволновали больную Генриэтту, которая не успокоилась до тех пор, пока сам доктор не объявил ей о происшедшей перемене в его положении.

В сумерки Кети снова пришла навестить больную сестру и, молча, сидела у её изголовья в то время, как тетушка пошла сделать некоторые распоряжения по хозяйству. На лице Генриэтты отражались радость и счастие и, хотя она молчала, исполняя приказание доктора, но ей видимо хотелось высказать сестре все, что у неё было на сердце. Однако она не вытерпела и спросила, приподнимая голову с подушек: - скажи, пожалуйста, где-же Флора?

- Ведь, ты знаешь, бабушка прислала сказать, что визиты так одолевают их сегодня, что положительно нет возможности вырваться из дома.

- Боже мой, ты говоришь мне про бабушку! Бог с ней, я вовсе не желаю ее видеть, пускай ее сидит себе с гостями. Я спрашиваю про Флору! - возразила Генриэтта с досадою. - Подумай только, что она должна теперь чувствовать! Как бы только Брук не зашел в виллу на возвратном пути из города. - Здесь, перед моими глазами, она должна предстать перед ним и почувствовать все свое унижение.

- Не волнуйся так, Генриэтта! - говорила Кети умоляющим голосом.

- Перестань, Кети, дай мне высказаться! - сказала больная с раздражением. - Я положительно не могу больше молчать, внутреннее волнение душит меня и грозит разорвать всю мою грудь. - Она облокотилась на локоть и провела рукою по растрепавшимся, белокурым волосам. - Помнишь, как Флора насмехалась над поездкой Брука, когда его вызвали по телеграфу и уверяла, что он уехал на гулянье? Она даже подняла на смех Морица, говорившего, что Брук поехал на консультацию к тяжело-больному. Нет, если она и на коленях будет просить прощения, то и тогда не заслужит полного забвения своих дерзких поступков. Мне бы ужасно хотелось заглянуть теперь в её душу! Неужели она способна будет глядеть ему прямо в глаза?

Кети, молча, сидела, опустив глаза, точно чувствовала себя виноватою. Бедная Генриэтта и не знала, что Флора никогда не встретится с ним в этом доме, так как дала обещание не ступать больше в эту "ужасную хижину". Она не знала тоже, что дорогой символ брачного союза, это простенькое золотое колечко, давно лежало на дне реки, если только волны не успели унести его в море.

- Что же ты молчишь, Кети! - ворчала Генриэтта. - Право, в твоих жилах, верно, течет рыбья кровь, что ты можешь оставаться хладнокровною. Правда, что заинтересованные личности не близки твоему сердцу. Брук, например, едва-ли занимает тебя, - ты мало видишь его и редко с ним разговариваешь, но ты не раз была свидетельницей дерзкого поведения Флоры, и часто слышала колкости и грубости, срывавшиеся с её губ; - поэтому я думаю, что ты должна же иметь хоть сколько нибудь чувства правосудия и жажды справедливого наказания и мщения за все обиды и оскорбления!

При этих словах вся кровь бросилась Кети в голову; щеки, уши, даже шея покрылась пурпуровым цветом и глаза её блестели, как два горячих угля; она даже забыла, что сидит у постели больной, и сказала громким голосом: - Положим даже, что Флора почувствует стыд и сознает свою ошибку, но какая-же польза от этого оскорбленному человеку? - Ты, ведь, сама говоришь, что Флора явно показывала ему свое отвращение; так неужели же его повышение может вселить в её сердце любовь?

- Конечно, его теперешнее положение много значит для её гордой, самолюбивой натуры, - отвечала Генриэтта, с волнением, - а Брук так любит ее, что при первой ласке с её стороны, забудет все прошлое! - Больная на минуту закрыла глаза. - Любовь его к ней необычайна, кто-бы иначе велел ему так долго терпеть её ужасный характер? Да если бы сам чорт смотрел на него из её прекрасного лица, то и тогда он бы жадно целовал её руки. - Теперь она вернется к нему, и он будет вполне счастлив; мы тоже не должны будем упоминать о прошлом.

Кети не отвечала, - она видела волнение больной сестры, столь сильно жаждущей счастия своего любимого доктора. Что будет с нею, если она узнает решение Флоры навсегда кончить с этим долгим мучением. В душе Кети происходила борьба; со вчерашнего вечера она не могла еще успокоиться. Все слышанное и виденное предстало теперь перед её глазами и мысли её путались; неужели-же Брук может быть счастлив, если Флора возвратится к нему не из чувства любви, а только потому, что обстоятельства переменились и она будет женою лейб-медика? Да, он согласится снова прижат ее к своему сердцу, после того как она неоднократно оскорбляла и унижала его; ведь, он не дал ей свободы даже и тогда, когда она открыто объявила перед всеми, что ненавидит его!

В сердце молодой девушки кипела злость, она не могла простить такую непонятную слабость разумному человеку. Ей хотелось выплакать всю свою досаду, но она вспомнила, что сидит у постели больной, и подавила в себе это чувство.

Лучше забыть свое горе, которому нельзя помочь, и начать какую нибудь вышивку для свадебного подарка новобрачной, если, действительно, свадьба будет на другой день Троицы.

Вскоре в комнату вошла тетушка; она принесла большую ветку душистой сирени и с восторгом говорила больной о чудном воздухе наступившей весны. Затем она снова заняла место у постели Генриэтты и упросила Кети прогуляться в саду для укрепления своих сил.

Молодая девушка тотчас-же вышла из комнаты. Воздух и солнце были её лучшими друзьями, придававшими ей силы и бодрость в минуты внутренней тревоги и слабости. Действительно, погода была восхитительна, в воздухе чувствовался легкий аромат весенних цветов и смолистый запах распускающихся древесных почек, - все было зелено и весело кругом. Кети вышла в сад, глубоко вдохнула в себя этот целебный воздух, вытянула руки, что-б расправить мускулы, и устремила свой взор в далекие окрестности, наслаждаясь прелестью растилавшейся перед нею картины. А там, над крышей, летали веселые птички, наполняя воздух своими задушевными песнями, - это были первые ласточки.

На дворе, возле дома, стояла сторожевая будка старой собаки, которая теперь с остервенением рвалась, гремя цепочкой, за рябинькой курицей, отважно приближавшейся к ней за несколькими зернышками рассыпанного овса.

Кети старалась отогнать глупую курицу, чтоб спасти ее от ярости собаки, и, молча, продолжала свой путь, поминутно нагибаясь, чтоб срывать только что распустившиеся фиалки.

Сама того не замечая, молодая девушка дошла до берега реки, до того места, где кончалось владение доктора. Ей невольно бросились в глаза стеклянные осколки, ярко блестевшие на солнце; нагнувшись, Кети узнала в них разбитый стакан, из которого она еще вчера принимала успокоительные капли. Жгучая боль пронзила грудь молодой девушки и горячия слезы покатились по щекам, когда она вспомнила, как неловко поступила вчера перед Бруком. Хотя он и ободрил ее ласковым словом, но, вероятно, внутренно посмеялся над сантиментальностью и пылкой фантазией молодой барышни. Да, это был хороший урок для Кети. Она хотела скорее прослыть за злую и жестокую, чем за глупую и сантиментальную.

Скоро Генриэтту переведут в виллу, тогда прервется всякое сношение с маленьким домиком, и доктор не захочет даже вспомнить о жителях этой виллы.

После всего сказанного вчера Флорою, ей невозможно будет возвратиться в дом своего жениха и несмотря на нетерпение Брука, он не увидит ее больше у себя и убедится наконец, что отвергнут ею. А может быть он на возвратном пути зайдет в виллу, что-б поделиться с нею своею радостью? Но тогда маленькие бриллиантовые колечки скажут ему, на что он еще может надеяться.

Оставив позади себя берег реки и снова приближаясь к дому, Кети услыхала сильный шум и громкое клокотанье целой стаи куриц. Поспешивши выйти во двор, она увидела как разъяренная собака бросалась на желтую курицу, а все остальные бегали взад и вперед, испуская жалобные крики.

В ту минуту, как сердитое животное схватило несчастную курицу за хвост, молодая девушка храбро подбежала к собаке, крепко уцепилась ей в ошейник и тем заставила ее выпустить на волю испуганную птицу. Между тем овчарка не могла простить Кети, что она так жестоко отняла у неё добычу и продолжала свирепо ворчать. Проводив собаку до её будки, Кети только что успела вложить железный крюк в кольцо, вделанное в каменную стену, как злое животное бросилось на неё и в клочки разорвало оборку её хорошенького платья.

Марлитт Евгения - В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 3 часть., читать текст

См. также Марлитт Евгения (Eugenie John) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :