Георг Эберс
«Серапис (Serapis). 3 часть.»

"Серапис (Serapis). 3 часть."

- И на тебе был надет этот самый шлем?

- Конечно.

- О, дай мне его рассмотреть! Я хочу видеть, вскочила ли на металле шишка от удара, как бывает с ушибленной головой. Как, должно быть, тяжело носить на голове подобное украшение!

Константин, скрывая улыбку, терпеливо снял с себя блестящий шлем и подал Даде. Она подняла его маленькими ручками, нашла, что он весит очень много, и намеревалась надеть каску на черные кудри статного юноши. Но это, по-видимому, не понравилось молодому воину.

- Позволь, - отрывисто заметил он, уклоняясь в сторону, потом взял шлем из рук миловидной шалуньи, надел его на себя и встал с места.

Однако Дада снова указала ему на стул, говоря:

- Нет, нет, ты не уйдешь отсюда так скоро. Оставшись здесь совершенно одна, я чуть не умерла от скуки, и ты очень кстати явился ко мне на выручку. Если хочешь довести до конца свой подвиг милосердия, то расскажи еще что-нибудь интересное о сражении, где получил рану; я хотела бы знать, кто ухаживал за тобой во время болезни, и правда ли, что паннонские женщины так красивы, как о них говорят.

- К сожалению, мне некогда рассказывать об этом, - прервал свою хорошенькую собеседницу префект, - а что касается твоей скуки, то Сахеприс лучше меня сумеет прогнать ее; по крайней мере, в прошлые годы она была мастерица рассказывать занимательные сказки. До свидания!

С этими словами Константин ушел и по дороге к саду Порфирия ни разу не оглянулся на корабль с его прелестной обитательницей.

Раздосадованная девушка, пылая ярким румянцем, следила за удалявшейся стройной фигурой молодого воина. Дада смутно понимала, что она опять совершила какой-то не совсем благовидный поступок, который не понравится ни ее тетке Герзе, ни Агнии, что было гораздо важнее в глазах легкомысленной резвушки. Константин, невольно вызвавший ее на кокетство, оказался человеком серьезным. Горго могла гордиться таким возлюбленным; если он пойдет теперь к невесте и расскажет ей о навязчивости бойкой певицы, то Дада по своей вине сделается предметом насмешек в доме Порфирия. Молодая девушка начала сознавать нравственное превосходство Агнии, Марка, префекта римских всадников и даже надменной, но безупречной Горго над собою и своими родными. Впервые она осознала, что те опасности, от которых предостерегал ее молодой христианин, существуют на самом деле, что это не пустые выдумки. Хотя Дада не могла дать себе ясного отчета, в чем именно они заключаются, но понимала, что для их избежания ей недостает прочной опоры, нравственной поддержки, что у нее нет оружия против неблагоразумных побуждений собственного сердца. Кроме того, уже одно звание странствующей певицы унижало девушку в глазах порядочных людей, выставляя ее в самом невыгодном свете. Сообразив все это, Дада почувствовала смутное недовольство судьбой, своими родными и собственными поступками, причем на нее напала непонятная тоска по новой, лучшей жизни.

Поглощенная этими мыслями, Дада задумчиво смотрела в воду, не обращая внимания на окружающее, как вдруг египтянка назвала ее по имени, указывая рукой на колесницу, которая остановилась на углу улицы, отделявшей рощу храма Исиды от корабельной верфи. Рабыня уверяла, что в этот экипаж были запряжены лошади Марка.

Дада быстро вскочила с места и, вспыхнув до ушей, бросилась в каюту, чтобы надеть свои сандалии, но вся обувь куда-то исчезла. Молодая девушка, как предвидела Герза, была готова надеть сандалии Сахеприс, однако они были до того неказисты, что хорошенькая кокетка предпочла остаться босиком.

Она поняла, что тетка ловко подвергла ее домашнему аресту; недаром эта женщина так ласково обошлась с нею перед своим уходом! Дада была взбешена и давала клятвы с этих пор не следовать так слепо всем распоряжениям Герзы. Между тем египтянка пришла звать ее на палубу. Туда явился новый посетитель, старший брат Марка, Димитрий, который познакомился с семейством певцов во время путешествия по морю.

При других обстоятельствах Дада была бы очень довольна его посещением и встретила бы Димитрия как утешителя в одиночестве, но на этот раз молодой человек выбрал недобрую минуту для своего визита: глаза девушки были заплаканы, а нежные щеки горели от гнева.

Между тем Димитрий собирался - во что бы то ни стало увезти с собой Даду в свое поместье близ Арсинои в приморской области. Обладание юной красавицей не особенно соблазняло его, но он считал своим долгом спасти неопытного брата от опасного увлечения заезжей певицей.

Чтобы вернее достичь своей цели, Димитрий взял с собою кошелек с солидами и ожерелье из бирюзы и бриллиантов, купленное им за громадные деньги в ювелирном ряду еврейского квартала. Поздоровавшись с Дадой, он прямо предложил ей уйти от родных и отправиться с ним в Арсиною.

- Что же я буду там делать? - наивно спросила девушка.

- Мне захотелось иметь веселую подругу, - лукаво улыбнувшись, заметил молодой человек. - Твое хорошенькое личико пленило меня. Желая заслужить благосклонность прелестной Дады, я привез одну вещицу, которая, надеюсь, придется ей по вкусу.

Говоря таким образом, он вынул из футляра алмазное ожерелье, сверкнувшее на солнце всеми цветами радуги.

- Если ты согласна ответить на мою любовь, возьми привезенные тебе подарки, - прибавил Димитрий, положив перед Дадой драгоценный убор и кошелек с золотом. - Я окружу тебя роскошью, осыплю драгоценностями, так как у меня большие средства, и не пожалею ничего для своей возлюбленной.

Молодая девушка была до того поражена такой дерзостью, что не могла вымолвить ни слова: волнение душило ее. Наконец, собравшись с силами, она сбросила кошелек со скамьи, и когда тот, звеня, покатился на пол, швырнула его разутой ногой далеко в сторону. Потом она гордо выпрямилась и сказала Димитрию:

- Как тебе не стыдно делать мне такое бесчестное предложение?! Если я бедная девушка и публичная певица, из этого еще не следует, что первый встречный может купить меня за деньги. Твой младший брат Марк ни за что не поступил бы так низко!.. А ты, ты гадкий мужик... Если ты осмелишься еще раз прийти к нам на корабль, то Карнис с Орфеем выгонят тебя отсюда, как вора или разбойника! Вечные боги, что я такое сделала, что все считают меня презренной? Вечные боги...

Тут молодая девушка разразилась громкими судорожными рыданиями и убежала в каюту.

Димитрий пытался ее успокоить, но она не захотела слушать его оправданий. Тогда он послал за ней Сахеприс, но служанка вернулась обратно с неутешительным ответом: Дада настоятельно требовала немедленного ухода Димитрия.

Димитрий молча повиновался и, поднимая с полу брошенный кошелек, сказал сам себе: 'Я истратил на глупое алмазное ожерелье бешеные деньги, но теперь охотно пожертвовал бы вдвое больше, если бы мог поправить свой непростительный промах. Будь во мне самом больше благородства, я не судил бы так опрометчиво о других'.

ГЛАВА IX

Город Александрия был потрясен до самых основ. Ссоры между христианами и язычниками, рукопашные схватки и вмешательство вооруженной силы в эту кровавую распрю происходили здесь с утра до вечера в центрах общественной жизни. Но как при всех ударах судьбы, поражающих отдельную семью, незначительные требования повседневного быта не могут быть оставлены без внимания, как продолжаются игры маленьких детей, когда отец лежит на смертном одре, так и среди взволнованной Александрии, которая была накануне роковой катастрофы, мелкие жизненные интересы отдельных лиц по-прежнему предъявляли свои права.

Конечно, беспрестанные смуты и всеобщая тревога отражались неблагоприятным образом на торговле и крупных промышленных предприятиях, тем не менее, дела не доходили до совершенного застоя. Врач посещал больного, выздоравливающие, опираясь на дружескую руку, делали первую попытку выйти из спальни в виридариум32, нищие получали милостыню от сострадательных прохожих. Если ненависть завоевала себе широкое поле деятельности, зато и любовь не уступала ей первенства, подкрепляя старые и завязывая новые узы. Хотя страх и повседневные заботы удручали тысячи людей, однако иные, наоборот, старались извлечь выгоду из общего беспокойства, и очень многие в Александрии по-прежнему искали удовольствий и развлечений.

На ипподроме устраивались конские бега, в увеселительных местах происходили шумные пиры, гремела музыка, раздавался громкий хохот; в народном саду, окружавшем храм Пана, публика любовалась петушиными и перепелиными боями, причем отъявленные любители бились об заклад, кто на солиды, а кто на оболы. Так ребенок, спасаясь на крыше отцовского дома от наводнения, поглотившего родную деревню, спускает игрушечную лодочку на разъяренные волны; так мальчик забавляется пестрым змеем, летающим по ветру, когда на горизонт надвигаются грозовые тучи; так старик считает накопленное богатство, между тем как рука смерти готова уже остановить его слабеющий пульс; так пляшет у подножия вулкана, на зыбкой почве, беспечная, веселая юность!

Кто заботится о целом? Каждая отдельная личность хлопочет о своих собственных интересах. То, в чем нуждается человек, чего он желает именно ради себя - будь оно важно или пустячно и незначительно, - представляет для него больше веса, больше привлекательности, чем требования общего организма, в котором он играет роль какой-нибудь капли крови или волоска от ресницы.

В доме Порфирия жил в настоящее время Олимпий, замечательный муж, ум и воля которого оказали однажды решающее влияние на судьбу Александрии. Половина города и теперь смотрела на него с напряженным ожиданием, готовясь по первому знаку немедленно вступить в открытую борьбу.

Почтенный Порфирий и его семейство разделяли взгляды этого лидера оппозиционной партии, называя себя его единомышленниками. Однако и между ними мелкие житейские заботы нередко оттесняли на задний план интересы великого дела. Так Горго, пламенная защитница старых богов, почти совершенно забыла стоящий на очереди грозный вопрос недалекого будущего, только из-за того, что товарищ ее детских игр, Константин, медлил прийти к ним в дом после своего возвращения из похода.

Вчера она с жаром исполняла 'Плач Исиды' и настойчиво уговаривала Агнию принять участие в торжественном празднике, а сегодня, напротив, очень невнимательно занималась пением, хотя ее великолепный голос ничуть не утратил своей чистоты и звучности. Малейший скрип двери в соседней комнате или громкий говор в саду заставляли Горго вздрагивать с головы до ног; ее ежеминутно кидало в жар, она сбивалась и умолкала. Карнис едва удерживался от строгого замечания. Однако он ограничился тем, что сказал Орфею:

- Вот тебе наглядный пример, как самые щедрые дары природы и самое лучшее умение пропадают даром, если искусство отделяется от жизни и не составляет ее главной задачи, служа скорее удовольствием и даже праздной забавой.

Агния выдержала характер и хотя скромно, но решительно отказалась идти в храм Исиды. К ее удивлению, эти слова не вызвали ни с чьей стороны серьезного протеста. Горго только просила повторить с ней вчерашний дуэт. Молодая христианка не сумела уклониться от такой незначительной уступки, поскольку теперь была твердо убеждена, что никто не рассчитывает больше на ее участие в языческом торжестве. Могла ли Агния предполагать, что бородатый философ, который, затаив дыхание, слушая накануне 'Плач Исиды', взял на себя труд уговорить ее?

Олимпий считал крайне важным придать как можно больше блеска и величия празднеству в святилище Исиды. Здесь должны были собраться все те, кто стоял за предания старины. Для успеха грандиозного предприятия следовало хорошенько воодушевить толпу, так как защитникам языческих верований в недалеком будущем предстояли тяжелые испытания. Тысячи людей после церемонии в храме должны были двинуться торжественной процессией к префектуре, причем предполагалось, что большинство городского населения, не принадлежащее ни к христианству, ни к иудейству, присоединится к ним, увлекшись величественным зрелищем. Такое единодушие, конечно, подействует на Цинегия, посланника императора. Он ясно увидит, что для правительства было бы слишком рискованно ожесточить против себя язычников, посягнув на главную александрийскую святыню.

Красноречивый оратор, философ, поседевший за учеными трудами, надеялся без особых усилий переубедить молоденькую девушку. Как буря разгоняет легкие облака по небосклону, так хотел Олимпий развеять в прах робкие возражения Агнии силой своей несокрушимой логики. Стоило взглянуть на этого бородатого человека с головою Зевса, с задумчивым лбом и плавной речью, которой он мог придавать, по-своему желанию, то неодолимое очарование, то потрясающую мощь, - стоило взглянуть на него, чтобы заранее быть уверенным в его несомненной победе над застенчивой христианской девушкой.

Сегодня Олимпию в первый раз после встречи удалось обстоятельнее побеседовать со своим старинным другом Карнисом. Воспользовавшись отсутствием Горго и Агнии, которые повели маленького Папиаса смотреть обитавших в саду лебедей и ручных газелей, философ стал расспрашивать Карниса сначала о молодой христианке, а потом о прошлой жизни и теперешних обстоятельствах разорившегося певца.

Бесприютный старик был глубоко тронут таким вниманием знаменитого ученого, главы могущественной партии, занимавшего должность верховного жреца Сераписа. Еще в годы молодости и школьного учения Карнис преклонялся перед всеобъемлющим умом этого человека, и теперь, достигнув высшего почета, великодушный Олимпий сохранил к нему свое прежнее расположение, несмотря на продолжительность их разлуки.

Они были друзьями еще в то время, когда Карнис, вместо того чтобы заняться изучением права, как хотел его отец, пристрастился к музыке и в непродолжительное время стал превосходным певцом, научился великолепно играть на лютне и управлять хором при языческих богослужениях.

Вскоре в Александрию пришло известие о смерти престарелого Гиеро, отца Карниса. Но прежде чем уехать оттуда, молодой человек женился на Герзе, бедной девушке простого происхождения. После свадьбы они немедленно отправились в Тавромению на остров Сицилию, где Карнису досталось большое наследство от покойных родителей. Полученное им состояние оказалось очень велико, и юный поклонник музыки тотчас вздумал употребить его на пользу любимого искусства.

Живя в Александрии, он чаще посещал театр, чем Мусейон и высшую школу при Серапеуме. Здесь ему нередко случалось участвовать, для развлечения, в хорах и даже иногда заменять отсутствующего регента.

В прежние времена театр в родном городе Карниса, Тавромении, был доведен до высокой степени совершенства; но, вернувшись на родину, молодой человек нашел его в полном упадке. Большинство жителей этого великолепного города, построенного у подножия Этны, перешло в христианство, между прочим, и те из богатых граждан, которые оплачивали постановку театральных пьес и содержали на свой счет певческие капеллы. Хотя на сцене еще давались маленькие представления, но певцы и актеры получали самую скудную плату, и в прекрасном, обширном театре некому было ставить хорошие спектакли, достойные как по внешности, так и по талантливому исполнению, славного прошлого храма Мельпомены33.

Карнис был сильно огорчен такой переменой. Он задумал во что бы то ни стало воскресить театральное искусство в Тавромении. С этой целью молодой певец обратился к содействию тех из своих соотечественников, которые остались верны старым богам и сохранили любовь к эллинской поэзии и музыке. Горячо преданный своей идее, Карнис, с его подвижным характером и отзывчивой душой, сумел внушить этим людям искреннее сочувствие к своему заветному плану.

Таким образом, театр в Тавромении должен был сделаться центром оппозиции язычников против христиан, ему приходилось начать борьбу с новым учением, привлечь обратно к старине отпавших и укрепить в прежних воззрениях тех, кто не изменил отеческим преданиям. Карнис и его приверженцы старались напомнить с театральных подмостков эллинскому населению Тавромении о могуществе старых богов и величии прошлого Древней Эллады.

С этой целью было необходимо, прежде всего, заново отделать помещение театра, и так как состоятельный Карнис взял на себя большую часть расходов по реставрации, то ему было представлено управление театральными делами.

Он всей душой отдался этой задаче и вскоре достиг превосходных результатов. Драматические спектакли на сцене и музыкальные пьесы в одеоне 34 Тавромении начали привлекать массы зрителей своим художественным исполнением и приобрели громкую известность.

Конечно, такой успех был куплен ценою немалых жертв, но Карнис, несмотря на предостережения Герзы, продолжал поддерживать театр на свои средства, чтобы его предприятие не потерпело неудачи.

Так прошло около двадцати лет, в течение которых несчастный певец совершенно разорился. В то же время христианская община Тавромении уже употребляла все усилия, чтобы искоренить в своей среде языческий соблазн. Театральные спектакли нередко заканчивались кровавыми побоищами между христианами, насильно врывавшимися в здание театра, и зрителями из некрещеных эллинов. Наконец, декретом императора Феодосия было запрещено всякое публичное исполнение драматических и музыкальных пьес.

Театр, на который Карнис отдал все свое состояние, частью в виде пожертвований, частью в виде ссуды, перестал существовать. Тогда кредиторы, дававшие за его поручительство большие суммы денег на поддержку театрального дела, когда собственные средства Карниса окончательно истощились, поспешили описать его дом и остальное недвижимое имущество и непременно посадили бы его, как несостоятельного должника, в тюрьму, если бы он не спасся бегством от такого позора.

Преданные друзья помогли семейству Карниса последовать за ним, и с тех пор певцы переезжали с места на место, зарабатывая скудное вознаграждение. Иногда они впадали в крайнюю нищету, но это не помешало пламенному поклоннику искусства остаться верным своим идеалам и старым богам поэтической Эллады.

Олимпий внимательно слушал его рассказ, отвечая на речь своего друга безмолвными знаками сочувствия и одобрения. Когда, наконец, Карнис замолк, опустив голову, чтобы скрыть невольные слезы, почтенный философ горячо обнял его и воскликнул:

- Ты хорошо поступил, старый товарищ! Мы оба неизменно служим одному и тому же великому делу. Ты пожертвовал ему всем, что имел, и я сам сделал то же. Но нам еще рано отчаиваться. Если мы одержим победу в Александрии, то придадим мужества своим бесчисленным единомышленникам, рассеянным по другим странам. Небесные светила в прошедшую ночь и наблюдения над жертвенными животными поутру предвещают громадные перевороты. Что сегодня лежит, повергнутое в прах, завтра может свободно развернуть могучие крылья! Судя по всем приметам, в мире готовится падение чего-то великого, а что в настоящее время может сравниться с величием Рима, грозного поработителя народов? Конечно, нельзя утверждать, что подобная катастрофа ожидается в самом близком будущем, но все, что случится на этих днях, будет иметь для нас громадное значение. Мне снилось недавно, что Римская империя пала, а на ее развалинах возникло, под охраной олимпийских богов, могущественное и прекрасное эллинское государство. Мы должны всеми силами стремиться к осуществлению этого пророческого сна. Ты сам подал высокий пример благородного самопожертвования, и я благодарю тебя за это от имени всех наших сторонников, даже от имени богов. Теперь нам следует разрушить план епископа Феофила, который он намерен осуществить при содействии Цинегия. Подумай: этот человек уже успел уничтожить великолепное святилище апамейского Зевса! Если уполномоченный императора уедет из Александрии, не исполнив желания Феофила, то мы выиграем очень многое, и тогда вера в успех нашего предприятия не будет более казаться безрассудством.

- Научи нас надеяться на лучшее будущее! - с жаром воскликнул Карнис. - Уже это одно принесет несомненную пользу; однако я не вижу, каким образом такая отсрочка...

- Она поможет нам выиграть время, - прервал Олимпий. - У нас все подготовляется, но ничего не готово. Александрия, Афины, Антиохия и Неаполь должны сделаться центрами восстания. Великий Либаний35, разумеется, не может принять в нем непосредственного участия, но он одобряет наш план. Знаменитый Флоренций взялся вербовать нам сторонников среди военного сословия; Мессала и могущественные готские вожди Фрайют и Генерид согласны идти сражаться за старых богов. Как видишь, у нашего войска будут славные предводители...

- У нашего войска? - с удивлением спросил Карнис. - Да разве оно сформировано?

- Я говорю про наши будущие военные силы! - с воодушевлением воскликнул ученый. - Официально в этой армии не числится пока ни одного человека, но она состоит уже из многих легионов. Что сильно духом и телом - ученое юношество и сельское население с крепкими мышцами, - то составит ядро наших дружин. Какому-нибудь Максиму посчастливилось, шутя, собрать многочисленное войско, с помощью которого он отнял у Грациана 36 престол и жизнь; Феодосия чуть не постигла та же участь, а между тем этот грозный победитель не что иное, как честолюбивый бунтовщик, и воинов, сражавшихся под его знаменами, не воодушевляло ничто, кроме стремления к наживе. Мы - дело другое, мы приобретаем себе сторонников, возбуждая в людях возвышенные идеи, благородные чувства; мы обещаем в награду своим сподвижникам не материальные блага, но старые верования, прежнюю свободу духа и прежние условия быта, полного поэзии, красоты и гармонии. Пусть христиане проповедуют суровое самоотречение ради любви к человечеству, пусть они влачат безотрадную жизнь под страхом загробных мук; нам нет дела до их суровой религии; мы - греки, и потому должны служить центром тяготения мировой мысли и воплощать в себе красоту вселенной. Государство, которое мы намерены основать, свергнув Феодосия и уничтожив Римскую монархию, должно быть проникнуто эллинским, чисто эллинским духом! Патриотизм былого времени, доставивший нам блистательные победы над полчищами Дария и Ксеркса, должен опять воскреснуть в наших сердцах, чтобы мы могли изгнать из своей среды варваров, как патриции, не терпящие в своей благородной семье плебеев. Греческие боги, греческое геройство, греческое искусство и наука тем быстрее должны подняться из праха, чем сильнее подавляли их притеснители. В эллинском народе сокрыт живой родник неиссякаемой энергии и творческой силы, которые рано или поздно сами собой пробьются из-под гнета.

- Странно тебя слушать! - воскликнул Карнис. - Даже во мне заиграла кровь, как в годы юности, и если бы я опять получил наследство в пятьсот талантов...

- То ты пожертвовал бы его на устройство нового греческого государства, - перебил его Олимпий, радостно улыбнувшись. - Честная душа! Твои стремления разделяются тысячами других благонамеренных и честных людей. То, что непременно удалось бы славному Юлиану 37, если бы низкие убийцы не свели его в раннюю могилу, наверное, удастся нам, потому что Рим...

- Рим по-прежнему очень силен.

- Совершенно верно, но этот колосс состоит из множества отдельных глыб без всякой органической связи; сотни таких обломков еле держатся на соединяющем их цементе и готовы отпасть от нестройной громады. Наше громкое воззвание к борьбе за независимость потрясет шаткие основы непрочного здания; от него отпадет немало камней прямо к нам навстречу, и мы выберем из них самые лучшие. Для нас важнее всего выиграть время. Несколько месяцев спустя, громадная армия двинется сухим путем и водой на равнину Кампаньи, к подножию Везувия. Рим добровольно отворит нам ворота, потому что мы возвращаем ему старых богов, а сенат провозгласит низвержение императора и вместе с тем республику. Феодосий, конечно, вступит с нами в борьбу, но воодушевляющая нас идея опередит наши войска и расположит в нашу пользу солдат и офицеров, которые охотно приносили бы жертвы великим богам Олимпа и только по принуждению лобзают раны распятого... Воины возмутятся и перейдут от римского знамени, которое привело Константина38 к победе, под наши походные значки. Эти значки уже готовы, их делали в Александрии, и они тщательно хранятся в доме Аполлодора. Ученик мой Аммоний видел наши знамена в религиозном экстазе, и я приказал изготовить их, согласно его указанию.

- Что же они изображают?

- Бюст Сераписа с хлебной мерой на голове. Он окружен круглой рамой, где представлены знаки Зодиака, а вокруг них изображения великих олимпийских богов. Голова нашего бога скопирована с головы Зевса; хлебная мера на ней означает будущее изобилие, которого дожидается земледелец. Знак Зодиака предвещает нам благоприятные созвездия, а фигурам на нем придан особый глубокий смысл. Так, в виде Близнецов представлены покровители мореходства. Кастор и Поллукс; возле Льва стоит украшающий его Геркулес; Рыбам придана форма любителей музыки - дельфинов. У Весов одна чаша - с положенным на ней крестом - поднялась высоко на воздух, а другая - с лаврами Феба - Аполлона и громовой стрелой Зевса - опустилась книзу. Одним словом, на нашем штандарте представлено все, что дорого греку и внушает ему благоговение. Вверху над рамой парит с венком в руке богиня Победы. Как только для всех центров движения будут найдены достойные руководители, мы разошлем по городам знамена и доставим оружие поселянам. Для каждой провинции выбран особый сборный пункт; остается раздать лозунги и назначить день восстания.

- Тогда все наши единомышленники ринутся сюда, - прервал Олимпия Карнис, - и я с моим сыном также стану в их ряды. О великий, священный день! Как спокойно я переселюсь в вечность, если мне посчастливится увидеть, что перед растворенными настежь дверьми всех храмов греческой земли снова курятся на увенчанных алтарях усердные жертвы олимпийским богам, что вдохновенные девы и юноши сливают свои голоса в стройный хор при звуке эллинских лютней и флейт! Тогда окружающий мир снова сделается радостен и светел; жизнь по-прежнему станет синонимом наслаждения, а смерть будет прощанием с роскошным жизненным пиром!

- Так, именно так должно это быть! - воскликнул Олимпий, упоенный сходным отголоском собственного энтузиазма. Он крепко пожал руку певцу и продолжал: - Подарим опять эллинам жизнь, научим их презирать смерть, как было в прежние времена, и предоставим неразумным христианам отравлять свое земное существование, ожидая блаженства за гробом. Однако я замечаю, что девушки кончили пение. Сегодня мне предстоит немало хлопот, и, прежде всего я хочу уговорить твою своенравную ученицу исполнить наше общее желание.

- Тебе это будет нелегко, - заметил Карнис. - Женщину не убедишь никакими логическими доводами.

- Едва ли, - возразил философ. - Здесь все зависит от умения взяться за дело. Предоставь мне возможность переговорить с Агнией наедине. Ты не можешь представить, как важно для нас ее участие в пении. Хорошие певицы точно вымерли в Александрии; мы приглашали уже трех, и все они оказались плохо подготовленными и безголосыми. Но Агния с Горго произведут на толпу потрясающее впечатление своим дуэтом. Нам необходимо воодушевить народ, и они обе помогут достичь этой цели.

- Желаю, чтобы праздник удался как нельзя лучше. Однако я хочу предостеречь, Олимпий. Ты - душа великого предприятия, и тебе не следует рисковать собой. Не показывайся в храме Исиды во время торжества! Твоя голова оценена на вес золота. Хотя Порфирий охраняет тебя, но в его доме множество рабов. Они знают, кто ты, и если один из них прельстится деньгами...

- Рабы не выдадут меня, - с улыбкой перебил философ. - Им известно, что мы с почтенной Дамией повелеваем духами высшей и низшей сферы, так что можем одним мановением руки уничтожить своих врагов. Да, кроме того, если между слугами Порфирия и найдется один Эфиальт39, то я всегда могу спастись бегством. Будь спокоен, старый товарищ: оракул и созвездия предсказали мне смерть не от предательства раба.

ГЛАВА X

Олимпий отправился отыскивать Агнию в сад и нашел ее возле мраморного бассейна. Девушка держала на коленях маленького брата, который бросал кусочки хлеба ручным лебедям.

Философ ласково поздоровался с ними, поднял ребенка вверх и показал ему блестящий шарик, то поднимавшийся, то опускавшийся вместе со струей фонтана.

Папиас нисколько не испугался высокого старика с длинной белой бородой, потому что прекрасные глаза Олимпия смотрели приветливо, а его голос звучал мягко и задушевно, когда он спросил малютку, есть ли у него мяч и умеет ли он так же высоко подбрасывать его, как делает это вода фонтана.

Мальчик ответил отрицательно; тогда Олимпий повернулся к Агнии и сказал:

- Советую тебе купить Папиасу мяч, нет ничего лучше этой простой игрушки. Детям необходимо пребывать в постоянном движении, игра для них та же работа. Ребенок бросает мяч, бежит за ним, ловит его, причем эти приемы изощряют зрение, придают гибкость членам, а главное - учат ребенка тому, что человеку следует делать во всех фазах жизни, от младенчества до старости: смотреть на землю и поднимать свой взгляд к небесам.

Агния сочувственно улыбнулась этим словам. Философ между тем спустил мальчика с рук и послал его к изгороди, где паслись газели. После того он прямо приступил к объяснению с Агнией.

- Я слышал, что ты отказываешься петь в храме Исиды, - заметил он. - Вероятно, тебя научили презирать эту богиню, которой поклоняются сотни тысяч людей; но известно ли тебе, что означает ее культ?

- Нет, - отвечала Агния, опуская глаза; потом, ободрившись, она подняла на Олимпия свой взгляд и с твердостью прибавила: - Я ничего не знаю про Исиду и не хочу знать, потому что исповедую христианскую веру и никогда не буду поклоняться чужим богам.

- Конечно, ваша религия во многом отличается от нашей, - заметил философ, - но все-таки между тобой и мной, я уверен, есть немало общего. Мы оба принадлежим к разряду тех людей, которые научились 'поднимать свой взор к небесам' - взгляни: блестящий шарик опять взлетает кверху на пенистых брызгах фонтана! - да, мы научились этому и находим отраду в созерцании величия Божия... Знаешь ли ты, что многие ученые полагают, будто бы мир создался сам собою, путем механических процессов, и продолжает развиваться далее без всякого содействия верховной силы? Многие совершенно отрицают существование Бога, управляющего судьбами человечества и законами Вселенной.

- Конечно, я знаю об этом. В Риме мне пришлось поневоле наслушаться нечестивых речей!

- Но подобное нечестие не пристало к тебе, как не пристает вода к серебристо-белым перьям вот этого лебедя, который сейчас нырнул в бассейн и снова выплыл на поверхность кристальной влаги. Конечно, люди неверующие показались тебе неразумными; пожалуй, даже ты почувствовала к ним невольное отвращение.

- Я только пожалела их от всего сердца.

- И ты была совершенно права. Тебе известна горечь сиротства, а боги каждому из нас заменяют любящих родителей. В этом отношении и я, и Горго, и многие другие, которых ты называешь язычниками, вполне разделяют твои чувства. Но ты сама спрашивала ли когда-нибудь себя, почему в твоей душе живет непоколебимая вера в Провидение, хотя тебе пришлось так много выстрадать, несмотря на юные годы? Одним словом, почему ты веруешь в Бога?

- Я? - спросила Агния, с недоумением взглянув на философа. - Да разве Вселенная могла бы существовать без Бога? Ты задаешь странные вопросы; все, что я вижу вокруг себя, сотворено Отцом моим Небесным.

- Но как же веруют в божество слепорожденные?

- Я вижу Господа в Его творениях, а они ощущают в душе невидимое присутствие Божие...

- Скажи лучше: я представляю себе, что вижу Господа, а им кажется, что они чувствуют Его присутствие. Но, по моему мнению, разум имеет право проверять то, что смутно ощущает душа; подумай, как приятно подтвердить на разумных основаниях и обратить в твердую уверенность это неясное чувство. Слыхала ли ты про философа Платона?

- Да, Карнис упоминал его имя, разговаривая с Орфеем о непонятных мне вещах.

- Вот видишь: этот философ представил наглядный пример того, как можно логически подтвердить внутреннее, так сказать, непроизвольное убеждение человека в существовании Божием. Я сейчас подробно объясню тебе его притчу. Положим, что ты стоишь на оконечности мыса, у входа в гавань, и видишь вдалеке корабль, который осторожно подходит к берегу. Он тщательно избегает подводных рифов, неуклонно держится фарватера и идет прямо к спасательному рейду. Наблюдая за ходом этого судна, ты, естественно, придешь к тому заключению, что им управляет опытный кормчий. Так и нам стоит только внимательно приглядеться к правильному течению небесных светил, к законам природы, на которых основан порядок Вселенной, чтобы убедиться в существовании всемогущего божества, управляющего миром и судьбами человечества. Нравится ли тебе мое сравнение?

- Очень! Однако оно только подтверждает то, что мне давно известно.

- Но, я думаю, тебе приятно, что твоя вера подкрепляется таким метким логическим доводом?

- Конечно.

- И мудрец, придумавший притчу, внушил тебе уважение? Не так ли?.. Так знай: этот человек был тоже язычник, что ему не помешало, однако, подтвердить главную основу твоих собственных верований. Но мы, новейшие последователи Платона 40, пошли еще дальше и во многом гораздо больше приближаемся к христианству, чем ты думаешь. Мы так же, как и христиане, не можем представить себе, чтобы Вселенная не управлялась высшим и всемогущим божеством; но ты, вероятно, все-таки находишь большую разницу между верованиями язычников и христиан. Между тем можешь ли сказать, в чем заключается такое различие?

- Я ничего не понимаю в этом, - робко отвечала Агния. - Я бедная, необразованная девушка, и у вас так много богов, что едва ли кто может запомнить даже их имена.

- Это правда, - продолжал Олимпий. - У нас есть великий Серапис, чей храм ты видела вчера; есть Аполлон, вероятно, особенно чтимый Карнисом; к ним следует причислить и милосердную Исиду с сестрой Нефтидой, плач которой ты так превосходно исполняешь в дуэте с моей молодой приятельницей; кроме них, я мог бы назвать тебе еще так много богов, что Горго и малютка Папиас, идущие к нам навстречу, пожалуй, обойдут десять раз вокруг пруда, прежде чем я успею перечислить все имена бессмертных. Но, тем не менее, милое дитя, у нас с тобой одно и то же божество.

- Нет, нет, не одно и то же! - воскликнула Агния в тревоге.

- Выслушай меня, - возразил Олимпий прежним благосклонным тоном, хотя в его речи проглядывало сознание своего превосходства над юной собеседницей, - выслушай меня и отвечай мне просто и чистосердечно. Ты согласна с тем, что мы познаем Бога из Его творений и чувствуем сердцем Его присутствие? Хорошо! Скажи мне теперь, какие явления природы заставляют тебя особенно сильно ощущать близость Господа?.. Ты молчишь?.. Я понимаю: тебе наскучила беседа непрошенного ментора; она задела твое самолюбие. Но мне все равно: я и без того знаю заранее твой ответ. Если бы ты захотела раскрыть свои нежные, крепко сомкнутые губки, то я услышал бы от тебя, что возвышенные мысли о верховном существе, о всемогущем Творце Вселенной приходили тебе в те минуты, когда ты любовалась красотами природы. Наверное, тебя не раз восхищала утренняя заря, которая окрашивает облака мягкими пурпурными тонами, когда яркий диск дневного светила поднимается из морских волн; а солнечные лучи, светлые, как правда, горячие, как вечная любовь, разве они не говорили тебе о благом Промысле Создателя? Ты видела премудрость Божию в нежной красоте цветка, в его тонком благоухании, чувствовала милосердную руку Провидения в освежающей росе, которая украшает растения бриллиантовым убором, искрясь на солнце всеми цветами радуги; в колосьях зреющих нив, в плодах наливающихся деревьев. Бесконечное величие Господа становилось тебе понятным при виде необозримой дали голубого моря и бесчисленного множества звезд, смотрящих с небосклона. Кто создал мириады этих светил, кто руководит ими так мудро, что они скользят одно мимо другого в строгом гармоническом порядке и хотя удалены от нас на неизмеримо далекое расстояние, но все-таки с ними тесно связана судьба каждого человека? Да, все это красноречиво подтверждает нашу уверенность в существовании Божием, и если красоты природы глубоко трогают твою душу, то ты чувствуешь близость Всемогущего, и она наполняет сладким восторгом все твое существо. Но если бы даже ты была глуха, слепа и лежала связанная в темнице, то все-таки ощущала бы присутствие Божие, как только любовь, милосердие и надежда коснутся твоего сердца. Но тебе можно только благословлять судьбу, дитя мое. Бессмертные наградили тебя чудесными дарами, и ты имеешь полное право, руководствуясь здравым смыслом, наслаждаться красотой всего созданного Господом. Ты владеешь искусством, которое прямо соединяет тебя с Творцом, и когда из твоей переполненной души льется вдохновенная песня, это Он говорит твоими устами; Его голос касается твоего слуха, когда до тебя долетают звуки прекрасной музыки. Одним словом, повсюду вокруг себя и в себе самой ты ощущаешь благость Провидения, как и мы ощущаем ее везде и ежечасно. Эта неизмеримая, бесконечная, безусловная, благая и неуклонно мудрая сила, пронизывающая собою жизнь целого мира, как и человеческие сердца, и руководящая всей Вселенной, называется у разных народов разными именами, но она одна я та же для всех наций, где бы они ни жили, как бы ни назывались, во что бы ни веровали. Вы, христиане, называете верховное существо Отцом Небесным, а мы - Предвечным. И вам говорит Господь из морской глубины, и вы видите Его в волнующейся ниве, в чистом сиянии солнца, и вы также называете музыку, восхищающую человеческое сердце, и любовь, которая влечет одно существо к другому, - дарами Божьими.

Но мы во всем этом делаем дальше еще один шаг и даем каждому явлению природы и каждому возвышенному чувству человеческого сердца, в котором осязательно проявляется высший промысел, особое имя. Так, морская пучина со своими грозными бурями олицетворяется у нас Посейдоном; поле, засеянное хлебными злаками, - Деметрой, очарование музыкальных звуков - Аполлоном, наслаждения любви - Эросом. Видя, как мы приносим жертвы перед мраморными статуями, ты не должна думать, будто бы наша молитва обращена к безжизненному тленному камню. Божество не сходит на Землю, чтобы вселиться в свое изображение, сделанное человеческими руками, но в этом изображении воплощается отвлеченное понятие о Боге, усвоенное людьми. В данном, конкретном случае статуя служит только осязаемым звеном между вещественным и духовным миром, подобно нашей душе, которая воспринимает внешние впечатления окружающего, связывая их с явлениями своей внутренней жизни. Однако мои слова, пожалуй, не совсем понятны для тебя. Говоря короче, статуя Деметры со снопом в руке должна напоминать нам о благодарности к Богу за Его щедрые дары; хвалебная песня Аполлону служит выражением признательности Тому, Кто окрыляет дивной гармонией звуков нашу душу, заставляя ее парить высоко над Землей. Еще раз повторяю тебе: все различие между твоей и нашей религией заключается в одних названиях, а это ровно ничего не значит. Подумай: если бы тебя звали не Агнией, а Исменой или Евдоксией, неужели ты была бы тогда не тем, что ты теперь? Таким образом... нет, не уходи, посиди еще со мной!.. таким образом, богиня Исида, на которую христиане возводят такие хулы, представляет не что иное, как благость Провидения, проявляющуюся в законах природы и в человеческом существовании. То, что мы Подразумеваем под Исидою, ты назвала бы милосердием Создателя, Который осыпает нас своими щедрыми дарами. Изображение этой богини служит нам таким же символом небесной благодати, как изображения креста, рыбы и агнца служат для христиан символами спасительных страданий Искупителя мира. Исида представляет собой Землю, потому что ее материнские недра, по воле Божией, питают и человека, и животных; она же служит эмблемой нежного влечения одного существа к другому, эмблемой горячей привязанности между мужем и женой, сестрой и братом, наконец, эмблемой самоотверженной материнской любви, которая не останавливается ни перед какой жертвой. Она сияет, как звезда посреди ночного неба, проливая утешение в страждущие сердца; испытав на самой себе жестокие страдания, эта богиня врачует душевные раны несчастных и покинутых, посылая исцеление больным. Когда природа, в зимнюю пору и во время засухи, теряет свою производительную силу, когда меркнет свет, когда неправда и злоба лишают человеческую душу ее первобытной чистоты, тогда богиня Исида поднимает плач, призывая обратно своего супруга, Осириса, умоляя, чтобы он снова принял осиротевшую в свои объятия и дал ей возможность опять сделаться орудием божественной благости, чтобы осыпать щедрыми дарами землю и человечество. Ты слышала 'жалобу' богини; если тебе придется исполнять ее вместе с Горго на празднике Исиды, в ее храме, при громадном стечении народа, то представь себе, будто бы ты стоишь рядом с многострадальной Матерью твоего распятого Господа у разверстой могилы и молишь небо о Его воскресении из мертвых.

Эти слова Олимпий выговорил взволнованным голосом и таким тоном, как будто он заранее был уверен, что его речь вполне убедила Агнию. Однако философ сильно ошибался. Хотя молодая девушка слушала своего собеседника с возрастающим смущением и чувством смертельной тревоги, как птичка, оцепеневшая под страшным взглядом змеи, но последние доводы ученого дали благодетельный толчок ее энергии. Задетая за живое, она быстро опомнилась. Тяжелая нравственная борьба, которую Агния пережила предшествующей ночью, укрепила ее слабую волю. Все убеждения Олимпия были развеяны в прах, и юная христианка твердо отвечала ему:

- Твоя Исида не имеет ничего общего с Пречистой Матерью Богочеловека, и ты не смеешь сравнивать своего Осириса с Тем, Кто искупил мир от греха своей божественной кровью!

Пораженный таким неожиданным отпором, философ поднялся с места, но тотчас отвечал Агнии, как будто предвидел ее замечание:

- Я именно хотел указать тебе на близкое сходство между ними. Осирис - поставим этого египетского бога на место нашего Сераписа, в мистериях которого есть много общего с христианской религией, - Осирис, так же как и твой Господь, добровольно умер, чтобы избавить мир от смерти, подобно Христу. Воскреснув из мертвых, он дает новую жизнь всему, что замерло и поблекло в природе; весной он одевает землю свежей зеленью и роскошными цветами; но, кроме того, и человеческую душу после телесной смерти это могущественное и милосердное божество переселяет в лучший загробный мир, если она не запятнана грехом и достойна вернуться обратно к первобытному источнику своего существования - к верховному существу, создавшему мир. Ведь и вы, христиане, также стремитесь очистить себя от плотских страстей, чтобы ваша душа могла найти себе вечную отчизну в царстве незаходящего света? Следовательно, здесь мы опять встречаем одинаковые понятия, только под различными формами и названиями. Постарайся вникнуть в истинный смысл моей речи, и ты охотно присоединишь свой голос к красноречивой жалобе Исиды, призывающей обратно великого Осириса. Все это совершенно похоже на мученическую смерть твоего Господа, который также воскрес из мертвых, сделавшись искупителем человеческого рода. И языческий храм и христианская церковь одинаково могут быть названы жилищем Божьим. У повитого плющом жертвенника скорбящей богини, у подножия высоких кипарисов, меланхолически осеняющих беломраморные ступени катафалка Осириса, ты почувствуешь благоговейный трепет, который наполняет душу верующего в присутствии божества, как бы оно ни называлось. Между тем милосердная Исида, только олицетворяющая собой божественную благость, вознаградит тебя за такую жертву и даст свободу, составляющую предмет твоего страстного желания. Мы постараемся после того поместить тебя с твоим братом в благочестивое христианское семейство, где ты будешь жить согласно твоим убеждениям. Итак, завтра тебе предстоит отправиться с Горго в храм Исиды...

- Ни за что! - воскликнула Агния, пылая ярким румянцем и тяжело дыша. - Я не хочу, не смею и не могу служить языческим богам. Делайте со мной, что хотите. Продайте меня с Папиасом в рабство, заставьте нас вертеть ручную мельницу, но я не буду петь в идольском капище!

Философ сердито сдвинул брови и хотел резко возразить упрямой девушке, однако ему удалось подавить порыв своего невольного гнева; он приблизился к Агнии, ласково потрепал ее по плечу и сказал тоном отеческого увещания:

- Одумайся, дитя мое, вникни хорошенько в мои слова, вспомни о твоих обязанностях к невинному малютке-брату и сообщи нам завтра свое последнее решение. Твою руку, дочь, старик Олимпий искренно желает тебе добра!

С этими словами ученый удалился из сада. Карнис и Орфей горячо рассуждали о чем-то с Порфирием, стоявшим у портика. Старый певец был не на шутку встревожен известием о том, что Мария, мать Марка, потребовала к себе его жену. Ему представлялось уже, будто бы эта мстительная женщина готова предать Герзу в руки правосудия за мнимые насилия над христианской девушкой. Порфирий, а вместе с ним Дамия и Горго, которые вышли в сад, услышав громкий разговор мужчин, советовали Карнису обождать, но его беспокойство было так велико, что он поспешил с Орфеем на помощь своей жене.

Агния осталась одна с маленьким братом. Видя, что о ней забыли, девушка опустилась на колени, прижала к себе ребенка и в порыве глубокого отчаяния тихо шептала ему:

- Молись со мной, Папиас, молись, чтобы Спаситель охранил нас от соблазна и погибели! Иначе мы собьемся с истинного пути и будем разлучены за гробом с нашими родителями. Помоги мне, дитя мое, умолить Отца нашего Небесного!

Пролежав несколько минут распростертой на земле, Агния торопливо встала, взяла ребенка за руку и, задыхаясь от волнения и страха, выбежала с ним в отворенные ворота на дорогу, а оттуда повернула в первую попавшуюся улицу, ведущую в город.

ГЛАВА XI

Бегство Агнии сначала осталось незамеченным, потому что в семействе Порфирия никто и не думал о ней в данную минуту.

После ухода певцов Горго некоторое время сидела в комнате Дамии, но потом вышла на галерею, примыкавшую к саду; с этого места парк понижался уступами к озеру, берег которого был виден до самой верфи. Молодая девушка прислонилась к подножию колонны в тени кустарников, осыпанных лиловыми цветами, и, глубоко задумавшись, пристально смотрела вдаль.

Перед ней мелькали картины прошлого: воспоминания детства с его лишениями и радостями. Судьба поступила жестоко с прекрасной Горго, отняв у нее материнскую любовь, необходимую в годы младенчества и юности, как живительный солнечный свет весенней порой.

Невдалеке от дома, под великолепным мавзолеем из темного порфира, покоилась бренная оболочка той, которая дала ей жизнь и была отнята у нее раньше, чем осиротевший ребенок мог осознать свою потерю.

Но вокруг этого мрачного надгробного памятника ликовала вечно юная природа: пышная растительность цвела и зеленела под ласкающими лучами солнца; струи фонтана сверкали алмазными брызгами, и музыкальный плеск воды сливался с голосами весело щебетавших вольных пташек. За обвитой плющом оградой обширного сада лежала корабельная верфь - арена беспечных детских забав маленькой Горго. С тех пор как она резвилась здесь беззаботной малюткой, прошло много лет, и теперь девушка, пристально всматриваясь в очертания громадных судов, строящихся на верфи, с тревогой поджидала прихода юноши, который был безгранично дорог ее сердцу.

Младший сын корабельщика Клеменса вырос вместе с братьями Горго и был их неразлучным другом. Трое мальчиков учились у одних и тех же наставников, но богато одаренный Константин далеко превосходил детей Порфирия умом и твердостью воли, так что даже в ребяческих играх постоянно одерживал верх над ними. Маленькая Горго страстно любила вмешиваться в забавы мальчиков. Константин никогда не отталкивал ее, оказывая малютке неизменное покровительство. Когда же все четверо немного подросли, то резвые мальчуганы нередко сами просили Горго принять участие в их играх. Однако Дамия иногда не пускала свою любимую внучку из дому и держала ее взаперти, если сочетание планет пророчило ей какую-нибудь опасность; зато в другое время Горго могла свободно резвиться с братьями то на берегу озера, то на корабельной верфи. Здесь они строили кораблики и дома; здесь старый слуга Мелампус делал им в мастерской крошечные статуи, которыми дети украшали носовую часть своих игрушечных судов; он давал им глину и учил их самих лепить из нее фигурки. Константин был его прилежным учеником, а дочь Порфирия постоянно служила моделью при занятиях мальчика скульптурой; после долгих усилий ему удалось наконец сделать из гипса довольно удачный бюст маленькой Горго. Мелампус находил, что из его молодого господина мог со временем выйти великий ваятель, если бы он посвятил себя этой деятельности. Порфирий также обращал внимание на способного ребенка и был очень рад, когда Константин принимался делать копии прекрасных статуй, которых было так много в его роскошном жилище. Однако родители мальчика, особенно мать, не одобряли этих попыток молодого художника, и ему самому не приходило в голову серьезно заняться языческим искусством ваяния.

Константин был воспитан в строгих правилах христианства, отличавшегося в ту эпоху исключительно аскетическим направлением. Пример набожного юноши невольно отразился и на сыновьях Порфирия, его товарищах, также получивших крещение в младенчестве. Их отец молча соглашался с этим: его сыновья непременно должны были остаться христианами, чтобы не потерять права на отцовское наследство. Благородный по натуре, но слабохарактерный Порфирий сознавал необходимость исповедовать религию, которая, в сущности, была ему ненавистна. Когда его сыновья, по настоянию Константина, отправлялись в церковь, он только насмешливо пожимал плечами, позволяя им также на ристалищах и на других общественных состязаниях одеваться в голубой цвет, отличавший христиан.

Горго, напротив, держалась совершенно иного образа мыслей. Ей, как женщине, не надо было лицемерить в деле веры, и потому она открыто признавала старых богов, неуклонно соблюдая языческие обычаи, что особенно нравилось ее отцу. Она была отрадой жизни Порфирия; детская болтовня малютки, а позднее - ее серьезные рассуждения и очаровательные песни служили верным отголоском того, что волновало его собственную душу. Глядя на Горго, Порфирий чувствовал себя совершенно счастливым; он искренно благодарил свою мать и друга Олимпия, воспитателей и наставников любимой дочери, уберегших ее от влияния христианских идей. Константин старался противодействовать этому направлению и привлечь Горго на свою сторону, однако его усилия пропадали даром, так что, по мере возраста, молодые люди все сильнее и сильнее расходились во взглядах.

Еще в ранней юности сын корабельщика страстно привязался к подруге своих детских игр. Как ревностный христианин, он хотел во что бы то ни стало добиться того, чтобы молодая девушка разделяла его религиозные убеждения. Но ученица Олимпия твердо стояла на своем, нередко сбивая с толку Константина меткими замечаниями и остроумными доводами. Она забавлялась этими спорами, между тем как счастье его жизни зависело от того, сделается ли Горго христианкой, или нет.

Дамия с Порфирием с удовольствием присутствовали на религиозных диспутах молодежи, приходя в восторг, когда их любимица, весело смеясь и пылая румянцем оживления, разбивала в прах все аргументы своего возлюбленного противника.

Заметив, наконец, что он служит предметом насмешек, Константин стал отдаляться от дома Порфирия, однако Горго искусно умела привлекать его обратно, и едва только они оставались наедине, как между ними снова возникали ссоры, становившиеся все серьезнее и жарче.

Но это не помешало молодой девушке со своей стороны питать нежное чувство к товарищу детства, и когда он надолго уехал из Александрии, она чуть не умерла с тоски. Им обоим было ясно, что они созданы друг для друга, хотя между ними лежит глубокая пропасть. Но вместо того чтобы устранить это препятствие, оба из ложного самолюбия старались разойтись еще дальше. Вскоре Константину стало невыносимо мириться с таким положением дел, и он решился оставить родной город, чтобы легче порвать тесные узы, связывающие его с Горго.

Рассказы мореплавателей, посещавших дом старого Клеменса, давно внушили ему страсть к далеким путешествиям, полным опасных приключений. Отцовское ремесло не привлекало Константина; он подумывал о том, как бы покинуть родину, и эта мечта вскоре осуществилась. Однажды Порфирий взял юношу с собой в Каноп. Старик ехал в колеснице, а сыновья с товарищем сопровождали его верхом. У городских ворот им встретился Романус, начальник императорских войск, расположенных в Александрии. Взглянув на статного юношу, ловко управлявшего превосходным конем, он остановил свою лошадь перед экипажем Порфирия и обратился к нему с вопросом, не сын ли его этот молодой человек.

- Нет, - отвечал Порфирий, - но я не отказался бы иметь такого прекрасного сына.

При этих словах Константин сильно покраснел, между тем как Романус подъехал к нему и сказал, обращаясь к Колумелле, начальнику арсинойских латников:

- Вот славный воин, который понравится Аресу. Советую тебе не упускать его из рук!

Говоря таким образом, доблестный предводитель имперских когорт ласково потрепал по плечу сына корабельщика, еще раз окинув восхищенным взглядом стройную фигуру и смелое открытое лицо прекрасного юноши.

Эта случайная встреча решила судьбу молодого человека. Прежде чем развеялось облако пыли, поднятое копытами ускакавших коней, Константин сказал сам себе, что он непременно поступит на военную службу. Однако его намерение было принято в родительском доме не особенно благосклонно.

Отец, правда, не мешал ему стать солдатом, потому что у него было еще двое сыновей, которые могли оставаться дома и помогать старику в работе, но религиозная мать Константина решительно восстала против такого решения, указывая на великого учителя церкви Тертуллиана41, запрещавшего верующим браться за оружие. Она приводила в пример Святого Максимилиана, казненного Диоклетианом-Мучителем42 за его отказ проливать на войне кровь своих ближних. Военное дело, по мнению матери Константина, было несогласно с христианским смирением.

Между тем почтенный корабельщик смотрел на вещи иначе. Большая часть войска приняла уже крещение, и даже святая церковь молилась о ниспослании им победы, а во главе защитников отечества стоял сам император, великий Феодосий, образец истинно верующего и ревностного христианина.

Клеменс был господином в своей семье, и воля его была законом. Таким образом, Константин вскоре вступил в ряды конных латников арсинойского гарнизона.

Уже за первую битву он получил повышение и снова вернулся в Арсиною. Этот город лежал вблизи Александрии, так что молодой человек мог часто видеться со своими родными и семейством Порфирия.

Около трех лет назад он принимал участие в усмирении мятежа, вспыхнувшего на его родине, благодаря подстрекательству Максима, а немного времени спустя Константину пришлось отправиться в Европу, где Феодосий вел войну с этим мятежником. В день отъезда юноша снова поссорился с любимой девушкой. Престарелая Дамия сказала ему на прощание, что она дала обет вместе с Горго приносить жертвы богам за его благополучие; Константин увидел (См. 'Послесловие'..) в этих словах скрытую иронию и направился к двери, глубоко оскорбленный ими. Горго не выдержала и бросилась за ним вслед; к явной досаде бабушки, она остановила юношу, дружески протянула ему обе руки и простилась с ним с особенной нежностью.

Дамия, скрыв свое недовольство, молча смотрела на эту сцену и впоследствии тщательно избегала упоминать имя молодого человека в присутствии своей внучки.

После победы над Максимом Константин, несмотря на крайнюю молодость, был назначен на должность Колумеллы и сделан начальником конных латников. Таким образом, он вернулся в Александрию в звании префекта.

Во время его отлучки Горго не переставала тосковать о своем возлюбленном, но это глубокое чувство казалось ей предательством, изменой старым богам, и юная девушка, стараясь загладить свою вину, ревностнее прежнего защищала языческий культ. Она вышла из замкнутого круга семьи, чтобы присоединиться к Олимпию, который мужественно боролся за дорогие его сердцу предания старины. Дочь Порфирия стала ежедневно ходить в храм Исиды, куда по большим праздникам ее голос начал привлекать множество молельщиков. Когда Олимпий защищал вооруженной силой святилище Сераписа против нападений христиан, Горго со своей бабушкой, во главе других знатных языческих женщин Александрии, снабжали пищей и всем необходимым храбрых сподвижников маститого философа.

Итак, жизнь Горго была полна живого интереса, но всякая победа, одержанная в этой борьбе, причиняла ей тайные упреки совести и непонятную тревогу. Прошли месяцы и целые годы, а она по-прежнему оставалась противницей христианства, которое исповедовал ее возлюбленный. Под влиянием таких тяжелых обстоятельств веселая и живая девочка вскоре обратилась в серьезную женщину с твердой волей и определенными взглядами. Она одна в целом доме осмеливалась противоречить бабушке и умела настоять на всем, что считала справедливым. Если ее сердцу недоставало удовлетворения, то ум был постоянно поглощен упорной борьбой между двумя могучими противниками. Горго, пожалуй, окончательно подавила бы в себе любовь к христианину, если бы музыка и пение не затрагивали нежных струн ее души, постоянно напоминая ей прошлое.

Известие о возвращении Константина сильно взволновало Горго. Свидание с любимым человеком могло принести ей как величайшее счастье, так и новое горе, новую заботу.

Теперь она смотрела с галереи, как он приближался к их дому. Его блестящий шлем мелькал из-за зелени, окружавшей садовую стену; наконец, вся фигура юноши показалась на лужайке. Горго вдруг почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и удержалась за колонну.

Молодой латник подходил к ней с гордой осанкой. Его панцирь и оружие ярко сияли на солнце. Он вернулся назад к подруге своего детства вполне сложившимся мужчиной, героем, именно таким, каким она представляла его себе в бессонные ночи, тоскуя о своем возлюбленном.

Константин поравнялся с мавзолеем ее матери, и тут девушке показалось, будто чья-то холодная рука легла на ее сильно бившееся сердце, и тайный голос предостерег ее от неминуемой опасности.

В воображении Горго промелькнул с быстротой молнии отцовский дом с его великолепной, художественно-изысканной обстановкой. Богатая наследница невольно сравнила с ним скромное жилище корабельщика, откуда были изгнаны все суетные языческие украшения. Избалованная роскошью и любившая изящные искусства, она подумала, что едва ли сумеет примириться с подобной простотой. Но тут ей снова представился Константин на пороге отцовского дома, в ее ушах раздался его серебристый детский смех, и сердце Горго опять невольно поддалось отрадному чувству. А между тем сегодня ночью, в часы серьезных размышлений, она пришла к печальному выводу, что их союз не может принести им счастья. Константин будет по-прежнему твердо держаться своей веры, и сама она не изменит старым богам, так что после недолгого блаженства их обоих ждет семейный разлад и обоюдное горе до могилы. Но в данную минуту Горго не думала об этом. Теперь холодные доводы рассудка уступили место неудержимому порыву любви: в ее ушах отдавались шаги возлюбленного, и ей пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не броситься к нему в объятия.

Девушка слабо вскрикнула: Константин прижал к своей груди похолодевшие трепещущие руки, и оба они были так полны восторгом свидания, что не могли вымолвить ни слова, за них говорили одни красноречивые пламенные взгляды. Увидев слезы на ресницах Горго, молодой человек тихо назвал ее по имени. Она немного оправилась и сказала с блаженной улыбкой:

- Добро пожаловать, Константин. Мы давно ждем тебя в своем доме! Я очень рада, что ты вернулся.

- О Горго, Горго! - воскликнул юноша в глубоком волнении. - Неужели со времени нашей разлуки прошло уже несколько лет?

- Конечно, - кивнула она. - И какие это были тревожные, тяжелые годы!

- Но сегодня мы вознаградим себя за пережитые лишения, и, прежде всего нам следует заключить с тобой прочный мир. Теперь я сделался гораздо терпимее, чем был прежде, я научился каждому воздавать должное, только бы другие не оскорбляли моей святыни. Покончим же раз и навсегда наши старые счеты! Ты будешь любить меня таким, каков я есть, а я буду восхищаться твоими редкими достоинствами. После борьбы между честными противниками всегда наступает примирение. Будем наслаждаться миром, дорогая Горго, будем наслаждаться им и благодарить судьбу. Ах, мне не верится, что я снова стою в твоем саду, слышу удары молота на нашей верфи и смотрю тебе в глаза. Все это так сильно напоминает мне детство, как будто я собираюсь начать новую жизнь, которая должна быть несравненно богаче радостями и несравненно прекраснее прежней.

- Ах, если бы и братья вернулись с тобой! - вздыхая, заметила Горго.

- Я видел их.

- Где?

- В Фессалонике. - Они веселы, здоровы и шлют вам письма.

- Письма! - воскликнула девушка, отнимая у Константина свою руку. - И ты мог так долго медлить с исполнением такого поручения! Твой дом стоит рядом с нашим, и твои соседи...

- Прежде всего, мне было нужно поспешить к родителям, - перебил юноша. - Кроме того, служба задержала меня со вчерашнего вечера почти до настоящей минуты. Романус не дал мне спокойно заснуть сегодняшней ночью: я занимался у него делами вплоть до захода месяца. Но все равно: я не мог бы спать от сильного желания повидаться с тобой. Сегодня утром мне снова пришлось идти на службу, которой я не хотел бы пренебрегать. Вслед затем появилось новое препятствие даже по дороге сюда... однако все вышло к лучшему, потому что я застал тебя одну. Такую благоприятную минуту нелегко уловить. Вот уже отворяется дверь...

- Уйдем поскорее в глубину сада! - воскликнула Горго, понизив голос. - Мое сердце так же переполнено, как и твое. У пруда, под старой сикоморой, мы можем поговорить без помехи.

Под густой кроной величавого дерева стояла простая скамья, сделанная руками Константина много лет тому назад. Здесь молодая девушка присела отдохнуть, а ее возлюбленный остановился против нее.

- Ты должна меня выслушать именно в этом уютном уголке! - сказал взволнованным голосом префект, не спуская глаз с прелестного профиля любимой. - Вспомни, сколько счастливых минут пережито нами под старой сикоморой!

- Я не забыла их! - тихо отвечала Горго.

- И вот сегодня мы сошлись здесь после долгих лет разлуки! - продолжал молодой воин. - Мое сердце бьет ужасную тревогу, хорошо, что панцирь стягивает грудь, иначе оно разорвалось бы от блаженства и горячей благодарности.

- Благодарности? - с удивлением повторила девушка.

- Да, глубокой, искренней благодарности! Ты осчастливила меня, ты щедро вознаградила мою любовь и верность! О Горго, Горго, мучение и отрада, горе и блаженство моей жизни! Мать передала мне, как ты неутешно плакала у нее на груди при ложном известии о моей смерти. Ее слова упали живительной росой на мою душу; то был драгоценный подарок, который не сравнится ни с чем. Я не оратор и не могу ясно высказать тебе того, что чувствую, но ты и без слов поймешь меня. Тебе, конечно, хорошо известны мои чувства!..

- Да, я знаю их, - отвечала Горго, открыто взглянув в глаза Константину. Она позволила юноше сесть рядом с собой и взять ее за руку. - Если бы ты разлюбил меня, я не могла бы пережить такого удара, - продолжала девушка. - Поверь: я пролила о тебе больше слез, чем ты думаешь. Ты безгранично дорог мне, Константин!

Он привлек ее в свои объятия, но она тихо освободилась и сказала умоляющим тоном:

- Нет, подожди еще, мой возлюбленный! Дай мне сначала откровенно переговорить с тобой, чтобы я могла всецело отдаться своему счастью. Я заранее предвижу, что ты от меня потребуешь, но прежде вспомни о том, что всегда стояло между нами неодолимой преградой. Мы знаем, что нас соединяет взаимная любовь...

- И нам важнее всего выяснить, насколько мы любим друг друга, - настойчиво перебил Константин. - Меня нередко мучило воспоминание о наших ссорах, но с тех пор, как я узнал, что ты плакала обо мне и что я любим тобой, у меня явилась надежда на счастливую будущность. Ты хорошо знаешь мой взгляд на вещи, я не мечтатель, не легкомысленный юноша, однако я ожидаю от тебя всего самого лучшего, если только ты искренно любишь меня. Поэтому спрашиваю прямо: полно ли твое сердце любовью ко мне, думала ли ты обо мне, когда я был далеко, - каждый день, каждую ночь, - как я думал о тебе?

Горго опустила голову и отвечала, пылая румянцем:

- Я люблю только тебя и никогда не любила никого другого. Я тосковала о тебе во время твоего отсутствия, но все-таки, Константин, между нами есть одно препятствие...

- Его не существует более! - с воодушевлением воскликнул молодой префект. - Только бы мы любили друг друга, все остальное уладится само собой. Любовь может преодолеть какую угодно пропасть, ею создался мир и поддерживается человеческий род, она, по выражению величайшего из апостолов, 'способна сдвинуть горы'. Любовь живет в человеческой душе, уча нас стойко переносить любые несчастья, служа поддержкой и украшением жизни.

При этих словах юноши Горго взглянула ему в глаза. Константин продолжал с глубоким чувством:

- Ты должна быть моей, и я намерен просить руки моей возлюбленной. Твой отец сказал однажды, что желал бы иметь меня своим сыном. Я вспоминал эти слова и во время томительных военных переходов, и в битве, и в минуты отдыха. Они служили мне залогом того, что ты станешь моей женой. Теперь наступила пора...

- Нет, еще не сегодня! - прервала с мольбой молодая девушка. - Я тоже разделяю твою непоколебимую уверенность, что наша любовь прочна, что мы будем бесконечно счастливы. Ты свободен веровать во что тебе угодно, и я никогда не позволю себе коснуться твоей святыни. Ради тебя я не остановлюсь ни перед какой жертвой: различие наших религий должно стушеваться, но... но сегодня еще не время... ни сегодня, ни завтра!.. В эти дни мне предстоит исполнить великое дело. Тебе я отдала свое сердце, свою любовь, но я не могу бросить начатого, не желая сделаться предметом насмешек Олимпия и его друзей.

- Что же это такое, на что ты намекаешь? - спросил Константин с серьезной тревогой.

- Я намерена сказать 'прости' своей прежней жизни, но прежде чем решусь стать твоей женой...

- А разве ты не принадлежишь мне уже и теперь? - спросил он тоном лукавого упрека.

- Теперь? Нет еще! - твердо заявила девушка. - Сегодня я принадлежу великому делу, от которого отказываюсь ради тебя. Я не хочу уронить своего достоинства и дать повод другим презирать меня! Я исполню то, что предприняла... Не спрашивай меня о подробностях, окажи мне последний раз необходимое снисхождение; зато когда окончится праздник Исиды...

- Горго! Горго! - послышался старческий голос Дамии, и между садовых кустов замелькали фигуры невольниц, искавших свою молодую госпожу.

Константин и Горго встали, чтобы идти на зов бабушки.

- Я не настаиваю ни на чем, - заметил префект, - но поверь моему опыту: гораздо лучше не откладывать трудного решения, если оно неизбежно. Даже незначительная отсрочка бывает опасна в известных случаях. Помни, Горго, что колебание и нерешительность воздвигнут новые преграды нашему счастью. Ты всегда отличалась твердостью характера, поэтому я советую тебе поскорее решить нашу участь.

- Хорошо, хорошо! - торопливо отвечала девушка. - Я только не хочу нарушать данного слова, и ты не можешь требовать от меня подобной жертвы. Завтрашний день станет днем прощания с моим прошлым, и с этого дня я уже буду всецело принадлежать одному тебе. Я не могу от тебя отречься: твое счастье будет моим счастьем, но мы не должны затруднять мне разлуку со всем, что было дорого моему сердцу с самых детских лет! Закрой глаза на завтрашний день, и тогда... о боги, если бы мы поскорее нашли настоящую дорогу и выяснили наши взаимные недоразумения! Мы так хорошо знаем друг друга, и я уверена, что любовь сгладит все то, чего, пожалуй, не оправдает рассудок. Я могла бы чувствовать себя в настоящую минуту безгранично счастливой, а между тем непонятная тоска тяжелым камнем лежит на сердце, отравляя мне блаженство желанной встречи с тобой!

ГЛАВА XII

Константин встретил самый радушный прием в доме Порфирия, однако старая Дамия с беспокойством смотрела на молодых людей, когда они вернулись из сада, где между ними, по ее догадкам, очевидно, произошло объяснение.

Юный префект казался задумчивым и рассеянным, а Горго, напротив, радостно взволнованной.

'Неужели здесь замешался Эрос? - думала бабушка. - Уж не вздумала ли эта безрассудная парочка обратить во что-нибудь серьезное свою невинную дружбу, возникшую во время детских игр? Что же мудреного? Молодой латник хорош собой и мог легко покорить юное сердечко пылкой Горго, которая способна увлечься красивым юношей, как и всякая другая девушка в ее возрасте'.

Что касается Константина, то Дамия не питала к нему ни малейшей неприязни, уважая его за серьезный склад характера, так что его возвращение домой искренне порадовало ее. Но она не могла прочить в мужья для своей Горго, наследницы громадного состояния и одной из самых завидных невест в целой Александрии, сына какого-то корабельщика, внука вольноотпущенника, да к тому же еще христианина, состоявшего на службе императора. Если бы он был не только префектом, но кем-нибудь еще выше, все-таки Константин не годился бы в женихи ее внучке. Руководствуясь такими соображениями, мать Порфирия хотя и протянула руку своему гостю в знак приветствия, но тотчас же принялась колко подшучивать над ним, желая показать, то она нисколько не сделалась терпимее в религиозных вопросах.

Однако никакие откровенно прозрачные намеки не вывели из терпения молодого человека; несмотря на свою обычную находчивость в спорах, он делал вид, что принимает все ядовитые уколы, которыми награждала его Дамия, за невинные шутки.

Его сдержанность и самообладание радовали Горго, и девушка не раз обменивалась с ним то благодарным взглядом, то незаметным пожатием руки. Вскоре к ним присоединился Димитрий, пришедший к дяде Порфирию после своей неудачной попытки уговорить к побегу хорошенькую племянницу Карниса. Старший брат Марка был знаком с Константином, который по рекомендации Порфирия закупал у него лошадей для своего конного отряда. После дружеского приветствия сельский хозяин весело заметил молодому человеку, что он уже видел его сегодня и может похвалить замечательный вкус префекта, который, едва приехав в Александрию, успел поймать в свои сети замечательную красотку. При этом Димитрий потрепал статного юношу по плечу и лукаво улыбнулся. Константин не понял смысла его слов, а Горго приняла намек двоюродного брата на свой счет и очень обиделась.

Порфирий между тем засыпал вопросами своего любимца. Префект с удовольствием разговорился с хозяином дома, как вдруг в саду раздались громкие крики. Все присутствующие в испуге выбежали на террасу, откуда им представилась неприятная сцена. Взбешенная Герза толкала и тащила за собой египетскую рабыню, осыпая ее громкой бранью и упреками, между тем как сконфуженный Карнис старался унять свою расходившуюся жену. Орфей, шедший позади всех, также уговаривал мать и был явно взволнован.

Притащив Сахеприс на галерею, Герза, не дожидаясь вопроса со стороны хозяев, принялась объяснять причину своего гнева.

По ее словам, она очень недолго оставалась у матери Марка. Вдова Мария, прежде всего, предложила ей значительную сумму денег с условием, чтобы все семейство певцов немедленно покинуло Александрию. Однако жена Карниса отвечала на это решительным отказом. На угрозу христианки принести на них жалобу в суд она возразила, что ее семья не поет в публичных местах, а для собственного удовольствия занимается музыкой, по праву всех свободных граждан. Когда Мария стала бранить Даду, говоря, будто бы она старается завлечь ее сына, бойкая Герза не осталась у нее в долгу за такую обиду и заметила, что не ее племянница, а сам Марк поступает бесчестно, позоря доброе имя бедной девушки без всякого повода с ее стороны. Мать юноши снова принялась угрожать преследованием по закону, и обе женщины расстались врагами. Карнис с Орфеем поджидали матрону на Канопской улице у дома вдовы Марии. Когда Герза вышла оттуда, все трое немедленно вернулись на корабль.

Здесь их ожидала большая неприятность. Сахеприс передала им, что Дада послала ее домой принести сандалии и неизвестно куда исчезла во время отсутствия служанки. Кроме того, невольница видела Агнию с маленьким братом, украдкой выходивших из дома Порфирия, после чего они бросились бежать по направлению к городу.

Герза не особенно беспокоилась о сбежавшей молодой христианке, но ее пугало исчезновение племянницы, заменявшей им родную дочь. По мнению тетки, она была вовлечена в обман каким-нибудь негодяем, который задумал соблазнить неопытную девочку.

- Я уверена, - прибавила жена Карниса, - что лукавая египетская рабыня устроила это похищение. Конечно, я не хочу ни на кого жаловаться в вашем доме, почтенный Порфирий, - заметила она, - однако мне известно, что здесь есть люди, которым приятно унизить и обидеть мою бедняжку Даду, сведя ее с молокососом Марком...

Все это Герза проговорила в припадке гнева, прерывая свою речь отчаянными рыданиями и не слушая увещаний мужа, крайне сконфуженного ее грубостью и резкими словами.

Дамия внимательно выслушала рассерженную женщину, и когда та намекнула на ее попытку подстрекнуть Даду к кокетству с Марком, старуха только презрительно усмехнулась, слегка пожимая плечами.

Порфирий был крайне возмущен случившимся. Он приказал немедленно справиться у прислуги об исчезновении Агнии, и когда привратник подтвердил этот факт, хозяин дома велел Сахеприс рассказать толком, как было дело, угрожая ей шестью палочными ударами по пяткам за каждое слово лжи.

Египтянка жалобно завыла, услышав такую угрозу, однако Порфирий заставил ее прекратить крики, и она принялась передавать по порядку все, что происходило на корабле с момента ухода Герзы.

Сначала служанка вдалась в пустые подробности, не представлявшие интереса, но когда ей велели поторопиться с рассказом, она несвязно продолжала, запинаясь и путаясь в словах:

- А потом... потом к нам на палубу пришел Константин. Моя прекрасная госпожа принялась с ним шутить и попросила его с головы снять каску. Ей очень захотелось рассмотреть шрам от удара мечом на лбу молодого господина; тогда он снял с себя шлем...

- Это неправда! - прервала Горго.

- Уверяю вас! Сахеприс жалеет свои пятки, госпожа, - возразила рабыня. - Спросите самого префекта, лгу я или нет.

- Она говорит правду, - поспешил заметить Константин. - Отправляясь к отцу на верфь, я увидел, что какая-то девушка уронила с палубы в озеро свой веер, и вытащил его по ее просьбе из воды, а потом собственноручно отдал ей опахало.

- Да, да, это так и было! - воскликнула египтянка. - Прекрасная госпожа взяла у него шлем и попробовала, тяжел ли он, а потом...

- Так по дороге сюда ты забавлялся с белокурой красоткой? - спросила жениха рассерженная Горго. - Как вероломны все мужчины!

Слова девушки звучали гневом и отвращением.

- Горго! - с упреком воскликнул в ответ на это Константин, но его невеста не могла подавить своей досады и с горечью продолжала:

- Ты шутил с приезжей певицей по дороге сюда! Повторяю еще раз: такой поступок непозволительно гадок. Говорят, будто бы люди, неспособные к глубокому чувству, гораздо счастливее других, но что касается меня, я презираю подобное легкомыслие; шутит с одной, а минуту спустя уверяет другую в своей безграничной любви. Какие быстрые переходы! Разве такие поступки могут являться порукой прочного счастья?

Горго иронически засмеялась, но тотчас побледнела и отступила от префекта, пораженная внезапной переменой в его лице.

Глубокий шрам на лбу Константина побагровел, и его голос сделался хриплым и неузнаваемым, когда он отвечал на полученное оскорбление:

- Как тебе не стыдно перетолковывать в дурную сторону самые невинные действия! Если ты скажешь еще слово упрека, то я навсегда уйду с твоих глаз. Моя жизнь зависит от твоей любви, но все-таки я не остановлюсь ни перед чем, когда дело касается моей чести!

Префект судорожно сжимал рукой спинку стула, выпрямившись перед девушкой, как грозный бог войны, и ловя ее взгляд своими гневно сверкающими глазами.

Дамия была не в силах больше сдерживать негодование, кипевшее в ее сердце. Она бросила об пол свой костыль и злобно заметила гостю:

- Ты, кажется, совсем забылся! Как смеешь ты угрожать моей внучке и бранить ее, точно подвластных тебе солдат? Прошу тебя замолчать: мы не испугались твоего сурового вида! В доме свободного александрийского гражданина не смеет командовать ни император, ни консул, ни комес, и здесь каждый обязан соблюдать известные приличия. - Потом, обратившись к Горго, бабушка медленно покачала головой и прибавила: - Ты получила хороший урок, моя голубка! Вот к чему ведет излишняя снисходительность к людям, стоящим ниже нас. Пора тебе взяться за ум и оставить ребяческое малодушие! Поверь мне: в таких случаях, чем скорее, тем лучше.

При этих словах молодой префект, круто повернувшись, начал спускаться по ступенькам галереи, однако Горго бросилась за ним и, схватив его за руку, воскликнула, обращаясь попеременно то к Дамии, то к жениху:

- Он вовсе не виноват, совершенно, не виноват! А тебе, Константин, следует остаться и простить мне мое безрассудство. Если ты меня любишь, милая бабушка, перестань упрекать бедного юношу, потом он объяснит нам, как произошла его встреча с Дадой.

Префект глубоко вздохнул и молча кивнул в знак согласия. Между тем невольница продолжала:

- Когда ушел Константин, явился на корабль Димитрий, и он... но, право, бедная Сахеприс не смеет говорить; пусть господин мой сам расскажет о случившемся.

- За этим дело не станет! - заметил сельский хозяин, не понимавший и половины того, что происходило и говорилось в его присутствии. - Видите ли: мой брат Марк по уши влюбился в хорошенькую Даду, и я вздумал избавить от беды неопытного юношу, взяв всю ответственность на свои плечи. С этой целью я отправился к девушке - теперь мне стыдно подумать о своем поступке, - отправился к ней, предлагая ей сокровища Мидаса, однако бойкая плутовка отделала меня на славу! Клянусь Кастором и Поллуксом, прекрасная Дада заставила непрошенного гостя горько раскаяться в своей наглости. Узнав, что перед моим приходом на корабле побывал Константин, я немного утешился и легко объяснил себе несговорчивость хорошенькой певицы. Бедный бог полей, некрасивый Пан, конечно, не может соперничать с богом войны, сказал я сам себе. Но теперь выяснилось, что Apec43 отвергает Венеру, и, таким образом, чтобы не слишком унизиться в собственных глазах, я должен признать, что веселенькая блондинка оказывается гораздо более добродетельной девушкой, чем я о ней думал. Всякая другая красотка из числа моих знакомых в Александрии непременно соблазнилась бы моими щедрыми подарками и охотно последовала бы за мной хоть в самый ад, тогда как маленькая Дада оскорбилась до слез моим предложением и прогнала меня вон. Клянусь вам, что я научился ее уважать с этой минуты.

- Она дочь моей родной сестры! - прервала Димитрия Герза, так сильно упирая на слове 'родной', как будто бы судьба благословила ее целой дюжиной двоюродных сестриц. - Хотя мы и зарабатываем теперь свой хлеб публичным пением, но прежде были обеспеченными людьми. В нынешние тяжелые времена каждый богач легко может обратиться в нищего. Что касается нас, то Карнис не промотал своего состояния, но пожертвовал им ради интересов искусства. Это, конечно, неблагоразумно, но вовсе не предосудительно, и он, пожалуй, готов опять сделать то же, если судьба снова послала бы ему богатство. К сожалению, в обществе не смотрят на то, каким образом человек прожил свое состояние. Кто живет независимо и располагает большими средствами, тому все прощается, того все уважают, а бедняки всегда терпят презрение и насмешки! Мы любим Даду с Агнией, как родных дочерей, отдавая им последние крохи. Карнис трудился, стараясь поставить им голоса, так что даже строгие судьи хвалили впоследствии их пение, а теперь, когда они обе стали уже в силах помогать нам своими заработками...

Почтенная матрона залилась слезами. Карнис ласково старался успокоить жену и сказал:

- Мы обойдемся и без них. 'Nil desperandum!' 44 - говорит римлянин Гораций. Да ведь к тому же молодые девушки не ящерицы, которые могут пролезть сквозь щели в стене. Я хорошо знаю Александрию и немедленно отправлюсь на их поиски.

- А я помогу вам, старый друг, - заметил Димитрий. - Нам необходимо заглянуть через некоторое время на ипподром. Молодые кутилы, которые любят там собираться, отлично умеют выслеживать красавиц, вроде дочери вашей родной сестры, почтенная матрона. А чернокудрая христианка - я часто наблюдал за ней во время нашего путешествия по морю...

- О эта девушка, без сомнения, отправилась к своим единоверцам! - перебил Порфирий. - Олимпий описал мне, какова она. Я встречал немало подобных ей между здешними христианами. Эти люди готовы пожертвовать всем для спасения своей души. Какое безумие отвергать все удовольствия, все радости жизни! Агния боялась петь в храме Исиды с моей Горго, чтобы не лишиться приготовленного ей места в раю. Я уверен, что такое опасение было причиной ее неожиданного бегства.

- Конечно! У Агнии наверняка не было иного повода! - воскликнул Карнис. - Как будет досадно благородному Олимпию услышать такую неприятную весть, да и я сам, клянусь Аполлоном, давно не был так огорчен, как сегодня! Помните наш разговор на корабле о погребальной песне на острове Пифии? - спросил старый певец, обращаясь к Димитрию. - Мы переложили 'Плач Исиды' на этот проникновенный лидийский напев, и как неподражаемо исполняла его прекрасная Горго, вдвоем с моей ученицей Агнией, под аккомпанемент флейты Орфея! Я положительно таял от восторга, слушая их, а послезавтра должен был состояться торжественный праздник в храме Исиды. Наш концерт, наверное, вызвал бы всеобщее воодушевление. Не далее как вчера Агния пела с величайшим удовольствием свою партию, еще сегодня она повторила с начала и до конца дуэт с благородной Горго. Назавтра мы назначили последнюю репетицию, и тогда обе молодые девушки исполнили бы во время торжества капитальную пьесу, достойную славного прошлого древнего святилища.

Константин прислушивался к последним словам Карниса с возрастающей тревогой. Он стоял рядом с любимой девушкой, и пока присутствующие советовались между собой, какие меры следовало предпринять для отыскания беглянки, юноша вполголоса обратился к своей возлюбленной, окинув ее мрачным взглядом:

- Так ты была намерена петь в храме Исиды, и к тому же при участии публичной певицы и странствующего музыканта? - спросил он.

- Да! - смело отвечала Горго.

- А между тем ты еще вчера узнала о моем возвращении? Она утвердительно кивнула головой.

- И, несмотря на это, ты сегодня утром разучивала 'жалобу Изиды' с презренной девчонкой?

- Агния не девчонка, подобная той, что играла твоим шлемом! - запальчиво заметила дочь Порфирия, гневно сдвигая темные брови. - Я тебя заранее предупреждала сегодня, что ты еще не можешь считать меня своей. Мы пока служим различным богам.

- Это правда! - воскликнул Константин так громко, что все невольно обернулись в его сторону, а Дамия с досадой пошевелилась в своем кресле.

Тогда юноша постарался овладеть собой, он молча постоял несколько минут, опустив глаза в землю, и, наконец, тихо прошептал:

- Я вытерпел сегодня довольно обид. Советую тебе одуматься, Горго, помни, что я близок к отчаянию!

Префект поклонился молодой девушке, потом сделал общий поклон присутствующим, извиняясь необходимостью идти на службу, и торопливо удалился из дома Порфирия.

ГЛАВА XIII

Любители лошадей на ипподроме ничего не знали о том, где находится хорошенькая Дада, потому что она исчезла с корабля в отсутствие своей тетки вовсе не с Марком или с другим представителем легкомысленной александрийской молодежи, как предполагали ее родные.

Побег молодой девушки произошел очень просто. После ухода египетской рабыни, посланной за обувью, на корабль явился Медий, желавший переговорить о делах с престарелым певцом.

Он приехал на осле, и когда юная очаровательница стала упрашивать актера взять ее с собой в город, он охотно согласился исполнить каприз огорченной красавицы.

Старик не терял надежды уговорить Карниса и Герзу, чтобы они позволили своей племяннице принять участие в нескольких спектаклях Посидония. Сомневаясь отчасти в успехе своего ходатайства, он был очень доволен, что Дада сама вызвалась поехать к нему в дом и, кроме того, просила скрыть свое убежище от родных.

Медий был многим обязан ее дяде и хотел отплатить услугой за услугу, вполне уверенный, что пленительная молоденькая певица получит много золота, появившись на театральных подмостках. Хороший заработок Дады мог быстро поправить дела обедневшей семьи, не нанеся никакого ущерба ее нравственности.

Практичный старик советовал девушке взять с собой новую одежду с гирляндами роз и принадлежавшие ей украшения. Его проворные руки аккуратно укладывали в корзину все принадлежности женского туалета, причем он захватил с собой ящичек конфет, несколько апельсинов и два-три граната 'для ребятишек', уговаривая в то же время огорченную Даду, чтобы она не беспокоилась относительно обуви. Медий обещал посадить ее на осла, которого он поведет под уздцы. Лицо хорошенькой певицы будет прикрыто покрывалом, а ее босые ножки спрячутся под одеждой. Приехав домой, старик тотчас закажет ей пару самых изящных сандалий у того же мастера, который делает обувь для супруги и дочерей алабарха45.

Сборы Дады были скоро окончены; готовясь к неожиданному побегу, молодая девушка и ее проворный спутник подняли на корабле невероятную суматоху; второпях они не сразу понимали друг друга, путались в словах и смеялись над своими недоразумениями, так что вся досада юной красавицы рассеялась, как дым. Она весело хохотала, перебегая босиком через улицу, и ловко прыгнула на спину маленького ослика, привязанного к дереву. Медий подал ей корзину, и они отправились в путь. Оживление Дады все увеличивалось; по ее словам, уличные прохожие должны принять беглянку за молоденькую жену противного старика, возвращающуюся с рынка с запасами провизии.

Она с особым удовольствием представляла себе досаду Герзы, которая по возвращении не найдет ее на корабле, несмотря на хитрый маневр с сандалиями.

- Пускай тетка погорюет обо мне! - весело заключила девушка. - Я сердита на своих, потому что все они считают меня ветреной!.. Однако, Медий, я заранее предупреждаю тебя, что мы разойдемся с тобой так же быстро, как и сошлись, если мне не понравится у вас в доме... Зачем мы едем по таким грязным переулкам? Я хочу видеть красивые места Александрии и покататься по главным улицам!

Однако Медий не мог исполнить желания молодой девушки, потому что в более оживленных пунктах города происходил настоящий мятеж, и старик был очень рад, когда ему удалось благополучно привезти очаровательную спутницу к своему жилищу.

Его дом стоял на площади между греческим городом и Ракотисом, кварталом египтян, как раз против церкви Св. Марка. Здесь было достаточно места для семьи Медия, жившего со старушкой женой и овдовевшей дочерью - матерью пятерых детей. Все стены в жилище актера были заставлены или завешены множеством театральных принадлежностей. Дада с любопытством разглядывала эти интересные диковинки и так восхищалась миловидными внуками старика, что они тотчас полюбили молодую ласковую гостью.

В противоположность Даде бедная Агния не так скоро нашла себе пристанище.

Без проводника, с непокрытым лицом и совершенно предоставленная самой себе, она долго бродила с малюткой Папиасом по александрийским улицам.

Георг Эберс - Серапис (Serapis). 3 часть., читать текст

См. также Георг Эберс (Georg Ebers) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :