Джеймс Кервуд
«Пылающий лес (The Flaming Forest). 3 часть.»

"Пылающий лес (The Flaming Forest). 3 часть."

Он слушал у открытого окна. Ему показалось, что издалека, с реки, где стояли гигантские плоты, раздалась ответная песня.

Глава XVIII

Медленно над дремучими лесами надвигалась гроза. Чем ближе она становилась, тем сильнее охватывала Карригана тревога. В последний раз донесся до него голос Сен-Пьера, затем на далеком берегу один за другим погасли костры и наступила полная тьма. Вдали послышался удар грома. Воздух становился удушливее; над речной ширью не раздавались уже крики ночных птиц; из густой чащи сосен и елей, где притаилась ночная жизнь в ожидании грозы, не доносилось ни звука, ни шороха. Дэвид потушил лампы и уселся у темного окна.

Это не было простой бессонницей. В нем каждый нерв стремился к действию, мозг лихорадочно работал, и, взволнованный до глубины души, он увидел наконец всю ужасную правду. Сен-Пьер не мог ее скрыть от него. Эти выводы казались ему невозможными, но они подтверждались всем тем, что он видел собственными глазами и слышал собственными ушами. Любовь Сен-Пьера к Мари-Анне Булэн была, во всяком случае, странной любовью; она походила больше на чисто отцовскую привязанность. Он ни разу не проявил себя как любовник или как глубоко любящий и ревнивый муж.

Сидя в темноте, все сгущавшейся с приближением грозы, Дэвид вспомнил, сколько муки и вместе с тем унижения было в глазах жены Сен-Пьера, когда она смотрела на своего мужа. Вот она лежит теперь за перегородкой без сна, в темноте, с мокрыми от слез глазами. А Сен-Пьер, распевая, вернулся на свои плоты! Прежняя симпатия к нему сменялась отвращением. Сен-Пьер так мастерски владел собой не по величию своей души, как думал он раньше, а просто по своему безразличию. Это был великолепный лицемер, который превосходно вел свою игру вначале, но выдал себя под конец. Он не любил Мари-Анну так, как любил ее он, Дэвид Карриган. Сен-Пьер говорил и обращался с ней, как с ребенком, оставаясь спокойным и бесстрастным при таких обстоятельствах, которые должны были бы взволновать каждого. И вспомнив вдруг жуткие минуты, проведенные на раскаленном белом песке, и все, что произошло затем, Дэвид решил, что Сен-Пьер пользовался своей женой как орудием в своей игре, что под маской доверия и великодушия он приносил ее в жертву каким-то своим таинственным целям.

Он не мог забыть также, как безгранично верила в своего мужа Мари-Анна Булэн. Не было никакого притворства в ее ожидании, в ее уверенности, что он найдет выход из того запутанного положения, в котором она очутилась. Не играла она комедию и тогда, когда оставила его в лесу, стремительно бросившись навстречу Сен-Пьеру. Все факты убеждали его в том, что Мари-Анна любила своего мужа. А Сен-Пьер был только собственником, беспечным и равнодушным, почти до грубости безразличным по отношению к ней.

Тяжелый удар грома напомнил Карригану о приближавшейся грозе. Он поднялся среди хаотического мрака, глядя на перегородку, за которой, как он был уверен, жена Сен-Пьера лежала с широко открытыми глазами. Он попытался рассмеяться. Это непростительно, сказал он сам себе, что позволяет себе копаться в семейных делах Сен-Пьера и Мари-Анны. Это не его дело. В конце концов, Мари-Анна не ребенок и, по-видимому, отнюдь не находится в заблуждении. Вероятно, она не поблагодарила бы его за интерес к этому делу. Она сказала бы ему, как и всякая другая гордая женщина, что все это его не касается, что он позволяет себе вторгаться не в свою область.

Он подошел к окну. Воздух словно замер и, сняв проволочную сетку, он высунулся до плеч и стал глядеть. В густой тьме он даже в двух шагах от себя не мог разглядеть воды, но сквозь завесу мрака, скрывавшую от него противоположный берег, виднелся одинокий желтый огонек. Несомненно, он горел в каюте на плотах. И, вероятно, в этой каюте находился Сен-Пьер.

Крупная капля дождя упала ему на руку, и он услышал позади себя, как зашумели верхушки деревьев под внезапно разразившимся ливнем. Он налетел без блеска молнии или удара грома. Вода так и хлынула с неба настоящим водопадом. Карриган отодвинулся и с наслаждением вдохнул освежившийся воздух. Он снова попытался разглядеть огонек на плотах, но его уже не было видно.

Машинально он принялся раздеваться и через несколько минут, обнаженный, вновь стоял у окна. За дождем последовали гром и молния: при огненных вспышках призрачно-бледное лицо Карригана обращено было к плотам. Им овладело непреодолимое и безудержное желание. Там находился Сен-Пьер, он был, несомненно, в каюте, и случится что-то значительное, если Дэвид воспользуется грозой и ночью, чтобы отправиться на плоты.

Все охотничьи инстинкты толкали его к приключениям, и, повинуясь своим предчувствиям, он до пояса высунулся в окно. Густую тьму снова разорвала вспышка молнии, при свете которой он ясно увидел реку и очертания другого берега. Переплыть реку нетрудно; это послужит и хорошей подготовкой к завтрашнему дню.

Словно барсук, прокладывающий себе дорогу из слишком тесной для него норы, Карриган выбрался из окна. У самого борта судна его осветила молния, и он снова прильнул к своей каюте, боясь чужих глаз. Среди черного, как смола, мрака он со спокойной решимостью бросился в воду, направляясь к противоположному берегу.

Когда же он вынырнул на поверхность, опять сверкнула молния. Он вытер мокрое лицо, наметил себе точку на плоту и, быстрыми могучими взмахами рук рассекая воду, направился в ту сторону. В течение десяти минут он плыл, не поднимая головы. Потом остановился, отдаваясь медленному течению реки и ожидая новой вспышки молнии. Когда же она вспыхнула, увидел стоявшие на плотах палатки не далее как в ста ярдах. В снова наступившей темноте он уцепился за края и вскарабкался на бревна.

Гром все дальше уходил на запад, но Дэвид лежал, надеясь, что молния сверкнет еще раз, чтобы осветить ему путь. И она блеснула наконец из черной, словно чернила, тучи, но так далеко, что ее неясный свет мог только смутно обрисовать очертания шатров и палаток. Но и этого ему было довольно для направления.

Несколько минут он пролежал неподвижно. Нигде вокруг него не было ни признака жизни, не слышалось ни одного звука. По-видимому, люди Сен-Пьера погружены были в глубокий сон.

У Карригана не было ясного представления о том, что ему делать дальше. Он бросился вплавь под влиянием какого-то неудержимого порыва, без всякого определенного плана действий, просто надеясь, что он найдет Сен-Пьера в каюте и тогда что-то произойдет. Но под каким предлогом постучать в дверь и разбудить главу Булэнов, он в данный момент не мог придумать. И как только ему пришли в голову эти смущающие мысли, широкая полоса света внезапно прорезала тьму, окутывавшую плоты. Дэвид разом повернулся к источнику неожиданного света. Дверь каюты Сен-Пьера была открыта, и сам он стоял на освещенном изнутри пороге.

По-видимому, глава Булэнов вышел посмотреть на погоду. Дэвид уловил его веселый и довольный голос, когда он заговорил с кем-то, оставшимся в каюте.

- Черно, словно в пекле! - закричал он. - Можно глаз себе выколоть, amante. Но гроза идет на запад. Немного погодя выглянут и звезды.

Он вернулся в каюту, затворив за собой дверь. Ошеломленный Дэвид смотрел в то темное место, где только что был свет. Кого же Сен-Пьер называл возлюбленной? Amante! Он не мог ошибиться. Он отчетливо слышал это слово, которое имело только одно значение. Значит, Мари-Анны не было на судне? Она смеялась над ним и дурачила его заодно с Сен-Пьером. Так они еще хитрее, чем он думал, и в темноте она преспокойно отправилась на плоты к своему мужу! Но какой смысл во всей этой лжи? Какую цель преследовали они, заставляя его думать, что она продолжает оставаться на судне?

Он поднялся на ноги, вытер мокрое от дождя лицо и злобно в темноте усмехнулся. Его великое изумление усиливалось теперь новым чувством, которое заставляло его действовать еще решительнее. Лицемерие его тюремщиков не вызвало в нем ни горечи, ни досады на самого себя. В своей охоте за людьми он учитывал и возможность поражения. Карриган всегда был готов отдать должное победителям. Но для него было бы хорошим лекарством убедиться в том, что Мари-Анна отнюдь не несчастная брошенная жена, а удивительно ловкая притворщица. Зачем только она притворялась и зачем Сен-Пьер затеял эту комедию? Узнать все это было теперь его долгом.

Час тому назад он дал бы руку на отсечение, что ни за что не станет шпионить за женой Сен-Пьера или подслушивать под окнами. А теперь он без всяких угрызений совести приблизился к каюте, потому что сама Мари-Анна своим поведением освободила его от обязанности соблюдать по отношению к ней какую-либо деликатность.

Дождь почти перестал, и в одной из ближайших палаток он услышал чей-то сонный голос. Но он не боялся, что его увидят. Ночь еще долго останется темной, а его босые ноги ступали так бесшумно, что самый тонкий собачий слух не уловил бы его шагов. У самой двери каюты, но так, чтобы не попасться, если ее неожиданно откроют, он остановился и прислушался.

Ясно слышал голос Сен-Пьера, но слов разобрать не мог. Через минуту послышался мелодичный веселый смех женщины, заставивший сердце Дэвида сжаться от боли.

Вдруг Сен-Пьер подошел ближе к двери и его голос стал яснее. "Chere coeur, говорю тебе, мне никогда еще не удавалось все так ловко устроить, - услышал Дэвид. - Мы в безопасности. А на худой конец найден другой выход. Мне хочется петь и смеяться. А она в своей невинности, которая так забавляет меня, она и не подозревает вовсе..."

Он вернулся, и тщетно Дэвид напрягал свой слух, чтобы разобрать последние слова. В каюте заговорили тише. Дважды слышался опять мягкий женский смех. Голоса Сен-Пьера, когда он говорил, уже нельзя было разобрать.

Теперь Карриган окончательно убедился, что его случайное похождение привело его к важному открытию. Он думал, что Сен-Пьер вот-вот скажет что-нибудь такое, за что можно дорого дать. Но в каюте, наверное, есть окно и если оно открыто...

Спокойно пробираясь в темноте, он зашел с другой стороны. Узкая полоса света подтвердила его предположение. Здесь было окно, но его закрыли и плотно занавесили. Если бы занавеска спускалась на два дюйма ниже, то узкой полоски света и совсем не было бы видно.

Дэвид притаился, согнувшись, под этим окном в надежде, что его не откроют, может быть, и в наступившей после грозы тишине. Отсюда голоса слышались еще хуже. Он едва различал голос Сен-Пьера, но зато дважды снова уловил тихий мелодичный смех. Он подумал, что с ним она не так смеялась, и зло усмехнулся, взглянув на узкую полосу света над своей головой. Его неудержимо тянуло заглянуть в каюту. Ведь в конце концов это было просто его профессиональным долгом.

Он был рад, что занавеска спускалась так низко. Из своего прежнего опыта он знал, как мало вероятно, чтобы его заметили изнутри в двухдюймовую щель. Он смело выпрямился, пока его глаза не очутились на одном уровне с отверстием.

Прямо перед собой он увидел жену Сен-Пьера. Полураздетая и с распущенными волосами, она сидела к нему спиной, а потому и нельзя было разглядеть ее лица. Он вспомнил, как она говорила об огненном оттенке ее волос при известном освещении. Но даже и на солнце он ни разу не видел их такими, как сейчас при свете горевшей в каюте лампы. Он мельком взглянул на Сен-Пьера, который стоял, смотря на нее сверху вниз, и вдруг, захватив своими огромными руками шелковистую массу золотистых прядей, рассмеялся. Невыразимый восторг обладания звучал в этом смехе. Женщина встала. Из-под распущенных волос протянулись белые обнаженные руки и обвили шею Сен-Пьера. Великан притянул ее к себе. Ее тонкая фигура, казалось, слилась с ним воедино, и губы их встретились.

Потом женщина, смеясь, откинула назад голову, так что ее великолепные волосы спустились до полу. Оба повернулись. Ее лицо теперь было обращено к окну, и Карриган едва подавил готовый сорваться с его уст крик. Одно мгновение он глядел ей прямо в глаза. Ее полуоткрытые губы, казалось, улыбались ему; ее белые шея и грудь были обнажены перед ним. Он отошел от окна с сильно бьющимся сердцем и начал пробираться в темноте на конец плотов. Там, у самой воды, он остановился. У него захватывало дыхание. И сквозь окружавшую тьму смотрел он в ту сторону, где стояло судно. Там была Мари-Анна Булэн, любимая им женщина. В своей маленькой каюте, одна, с разбитым сердцем лежала жена Сен-Пьера.

А здесь, на плотах, забыв об ее унижении и муке, находился самый подлый негодяй, какой только ему встречался, - Сен-Пьер Булэн. И вместе с ним, отдаваясь его объятиям, лаская его губами и косами, была сестра человека, которого он отправил на виселицу, Кармин Фэнчет.

Глава XIX

Это открытие было для него столь же удивительно, как и неожиданно. Меньше всего мог он предугадать или предчувствовать то, что пришлось ему увидеть через окно каюты Сен-Пьера - красивое лицо и полуобнаженную фигуру Кармин Фэнчет. И прежде всего ему захотелось как можно скорее бежать отсюда прочь. Он слепо повиновался этому невольному порыву, как будто на месте Кармин была сама Мари-Анна, которая по праву принимала принадлежавшие ей ласки и подсматривать за которой было позором и оскорблением для него самого. Теперь же он понял, что сделал ошибку, уйдя так быстро от окна.

И тем не менее он не пошел назад сквозь окружавшую его тьму; слишком отвратительно было то, что он увидел, но вместе с тем он понял ту правду, которая заставила его до боли стиснуть руки, сидя на краю плота и опустив ноги в медленно бегущую реку. Дело обычное. Это была древняя, как эта река, все одна и та же гнусная история, но сейчас она наполнила его таким отвращением, которое заслоняло перед ним все, даже загадочное появление Кармин Фэнчет. Он всей душой рвался к скрывавшемуся во мраке судну у того берега реки, где одиноко мучилась жена Сен-Пьера. Первым его порывом было броситься в реку, чтобы поспешить к ней, а вторым - тотчас же вернуться к Сен-Пьеру, несмотря на свою наготу, и потребовать от него отчета. В своей профессиональной охоте за людьми он не совершил, к счастью, ни одного убийства, но Сен-Пьера мог бы убить. Его пальцы судорожно цеплялись за лежавшее под ним бревно, сердце бурно билось, и глаза горели чисто звериной яростью, напряженно всматриваясь в завесу мрака, отделявшую его от Мари-Анны Булэн.

"Что ей было известно?"- прежде всего спросил он самого себя. Вдруг он вспомнил свой разговор о предстоящей схватке, свое извинение перед Мари-Анной за то, что эта схватка будет происходить почти в ее присутствии, и как с легким подергиванием губ она намекнула ему, что она не единственная женщина, знающая о завтрашней схватке. Тогда он не обратил на это внимания, но теперь он понял все: Мари-Анна, безусловно, знала о присутствии на плотах Кармин Фэнчет.

Но знала ли она всю правду или, может быть, терзалась только подозрениями и страхом, вызванными пренебрежением Сен-Пьера и его слишком очевидным желанием возможно скорее вернуться этой ночью на плоты? И снова Дэвид вспомнил, как она защищала Кармин Фэнчет, когда он рассказывал ей историю женщины, брата которой он передал в руки правосудия. Так или иначе, но Мари-Анна знала Кармин Фэнчет и то, что она на плотах вместе с Сен-Пьером.

Принявшись рассуждать с вернувшимся к нему хладнокровием, Карриган отказался от дальнейших заключений. По той или другой причине Кармин Фэнчет могла быть на плотах; вполне возможно также, что Мари-Анна опасалась такой красивой женщины, как Кармин, и, быть может, ее начали мучить тяжелые предчувствия. Он был уверен, однако, что до сегодняшней ночи она боролась с этими подозрениями и справилась с ними, несмотря на присутствие у мужа другой красивой женщины. За все истекшие дни она не проявляла никакой тревоги; нетерпеливо ждала Сен-Пьера и, как птица, полетела ему навстречу, бросилась в его объятия. И вот эта ночь, с ее мраком и бурей, превратила в жуткую действительность ее тяжелые предчувствия. Ведь Сен-Пьер отвез ее на судно и до смешного не скрывал своего желания вернуться на плоты.

Нет, сказал он сам себе, Мари-Анна не знает всей правды, как знает ее он, заглянувший в окно каюты. Медленно спустился в холодную воду и поплыл по направлению к судну. Молча, словно тень, он взобрался на борт и пролез через окно. В каюте зажег лампу, но привернул фитиль и в полумраке докрасна растер себе тело. Он был готов к завтрашнему дню; это сознание наполнило его дикой радостью. Только из простой любви к спорту бросил он сначала полушутливый вызов Бэтизу, но теперь им владело другое чувство. Предстоявшая схватка перестала быть простой случайностью, глупой и нечаянной оплошностью. Сейчас она казалась ему величайшим подвигом, к какому когда-либо призывала его жизнь; он ждал рассвета с нетерпением зверя, который с наступлением дня выходит на добычу. Но не на лицо метиса стремился он обрушить свои удары. Метиса ему не за что было ненавидеть; он не чувствовал к нему даже простой неприязни.

Он заставил себя лечь в постель и немного спустя заснул. И во сне схватился лицом к лицу не с Бэтизом, а с Сен-Пьером Булэном.

Этот сон точно обжег его, и он проснулся. Солнце еще не встало, но на востоке уже горела заря; он спокойно оделся, прислушиваясь, нет ли каких-нибудь признаков пробуждения за перегородкой, проснулась Мари-Анна или нет, но у нее было еще тихо. Зато на берегу уже поднялась возня. С реки доносилось пение, и белые клубы дыма от первых костров уже поднимались над верхушками деревьев. Ему принесли завтрак и через полчаса вернулись за посудой.

Карриган стал затем напряженно ждать, горя желанием начать поскорее действовать. Его не мучали никакие опасения. Он рвался к борьбе всем своим существом, полный несокрушимой уверенности в себе и в своих силах, полный почти опасной веры в то, что победа останется за ним, несмотря на разницу в весе и в грубой силе. Несколько раз он прислушивался у перегородки, отделявшей его от Мари-Анны, но там по-прежнему не слышалось ни одного звука.

Было восемь часов, когда в дверях появился один из гребцов и спросил его, готов ли он. Дэвид поспешно двинулся за ним. Он позабыл обо всех своих подтруниваниях над Конкомбром Бэтизом, позабыл и о мягких перчатках, в которых обещал отделать метиса. Ему нужны стали одни голые кулаки.

Он уселся в лодку вместе с гребцом, который повернул руль в сторону противоположного берега. Когда они отплывали, Дэвид уловил легкое движение занавески в маленьком окне каюты Мари-Анны. Он улыбнулся в ответ и махнул рукой; тогда занавеска опустилась, но в нем не осталось сомнения, что жена Сен-Пьера смотрела, как он отправляется на бой.

Плоты были пусты, но немного пониже, на широкой береговой полосе, утрамбованной и выглаженной речной волной, собралась толпа. Дэвиду показалось странным ее спокойствие, так как он знал, что все природные инстинкты этих людей выражаются в мощных криках. Он сказал об этом своему гребцу, который в ответ пожал плечами и усмехнулся.

- Так приказал Сен-Пьер! - объяснил он. - Сен-Пьер говорит, что не нужно шума на похоронах. А похороны непременно будут, мсье.

- Понимаю! - кивнул головой Дэвид.

Он принялся разглядывать толпу, из центра которой выделилась гигантская фигура и медленно направилась к реке. Это был Сен-Пьер. Едва лодка ткнулась носом в берег, как Дэвид выпрыгнул и поспешил к нему навстречу. За Сен-Пьером шел Бэтиз. Обнаженный до пояса и с голыми икрами, он болтал длинными, как у гориллы, руками; при свете утреннего солнца мускулы его уродливого тела казались вырезанными из красного дерева. Он походил на гризли, на могучего зверя в человеческом образе, один взгляд на которого заставлял думать о бегстве.

Дэвид, однако, едва заметил его. Он встретился с Сен-Пьером, взглянул ему прямо в лицо и остановился. Сен-Пьер улыбался. Он протянул ему руку, как и тогда в каюте, приветствуя его своим оглушительным голосом.

Карриган ничего не ответил, как не взглянул и на протянутую ему руку. На одно мгновение глаза их встретились, и вдруг, развернувшись, Карриган со страшной силой ударил Сен-Пьера по лицу. Пощечина звонко раздалась, словно удар весла по воде. Сен-Пьер пошатнулся, чуть не сбитый с ног, собравшаяся же толпа ахнула от изумления. Конкомбр Бэтиз остолбенел, но Сен-Пьер тотчас же оправился и весь съежился, словно готовый к прыжку дикий зверь. Каждый мускул его тела напрягся для гигантского страшного прыжка; глаза горели; лицо исказилось звериной яростью. Перед лицом всех своих людей он получил самое страшное оскорбление, какое только можно нанести жителю Триречья - пощечину. Можно все простить, но только не это. Если такое оскорбление останется не смытым, то это - клеймо, которое ложится и на второе, и на третье поколение, и даже дети смеются над трусом, который не смог постоять за себя. Глухое рычание раздалось в горле Бэтиза, который глядел на Сен-Пьера и, казалось, готов был убить ударившего его человека. Он знал, что о собственном его поединке теперь не может быть и речи. Теперь никто во всем крае не мог схватиться с Дэвидом Карриганом раньше Сен-Пьера.

Дэвид ждал, готовясь встретить обезумевшего врага, который переживал, очевидно, какую-то внутреннюю борьбу. Но великан овладел собой. Его ярость поулеглась, но кулаки были все еще сжаты, когда он спросил Дэвида тихим голосом:

- Что это, в шутку, мсье?

- Это всерьез, Сен-Пьер! - ответил Карриган. - Вы трус и негодяй. Сегодня ночью я доплыл до вашего плота и видел в окно, что у вас происходило. Вы недостойны схватки с честным человеком, но все же я сойдусь с вами, если только вы не струсите и не побоитесь сохранить наши прежние условия.

Сен-Пьер смотрел на Карригана широко раскрытыми глазами, словно заглядывал в самую глубину его души. Его огромные руки разжались, и он не походил уже на готовящуюся к прыжку пантеру. Толпа удивленно наблюдала за этим превращением, потому что только Сен-Пьер и Бэтиз слышали слова Карригана, хотя все видели и даже слышали оскорбительный удар.

- Вы доплыли до плотов? - тихо повторил Сен-Пьер, как бы сомневаясь в услышанном. - И вы увидели в окно?..

Дэвид кивнул головой. Он не мог скрыть даже в голосе своего презрения к этому человеку, который теперь стоял перед ним.

- Да, я смотрел в окно. И я видел вас и самую низкую женщину во всем Триречье, сестру человека, которого я отправил на виселицу. Я...

- Молчать!

Этот крик вырвался из груди Сен-Пьера внезапным ударом грома. Он подошел ближе, смертельно-бледный, с горящими глазами, но могучим усилием воли снова овладел собой. А затем слегка усмехнулся, словно знал что-то, чего не знал Дэвид. Густой смешок вырвался у него, когда он кивнул головой на стоявшее у того берега судно.

- Мсье, вам жаль ее, не правда ли? - спросил он. - И вы хотите бороться...

- ...за самую чистую и достойную женщину, которая когда-либо жила на свете, за вашу жену!

- Забавно! - сказал Сен-Пьер, как бы говоря с самим собой и продолжая смотреть на судно. - Да, это очень забавно, ma belle Мари-Анна! Он говорил тебе о своей любви, целовал твои волосы и держал тебя в своих объятиях, а теперь стремится подраться со мной за то, что я, по его мнению, погряз в разврате. А чтобы заставить меня биться с ним вместо Бэтиза, он называет мою Кармин низкой женщиной. Что же мне еще делать? Я должен принять вызов и избить его так, чтобы он с места не встал. А потом я отправлю его к тебе, чтобы ты ухаживала за ним, cherie. Ради этого блаженства, я думаю, он на все пойдет. Не правда ли, мсье?

Он улыбался, уже совершенно спокойный, когда обратился к Карригану:

- Мсье, я согласен биться с вами, и условия остаются прежними. Так будем же теперь честны и откровенны, как подобает мужчинам. Вы любите ma belle Жанну-Мари-Анну? Не правда ли? Ну, а я... я люблю мою Кармин, брата которой вы повесили, люблю, как не любил еще ни одной женщины в мире. А теперь, если хотите, начнем схватку!

Он начал стягивать с себя рубашку, а Конкомбр Бэтиз с глухим ворчанием, словно побитая горилла, побрел к людям Сен-Пьера сообщить им о перемене в плане борьбы. Как пламя перебегает от сосны к сосне, так и эта весть переходила из уст в уста, а в ответ же раздался одинокий, пронзительный и ужасный крик калеки Андрэ.

Глава XX

Снимая с себя рубашку, Карриган думал о том, что, по крайней мере, в одном отношении он встретил в лице Сен-Пьера Булэна не только равного, но даже превосходящего его противника. Только что глава Булэнов походил на вулкан, грозивший яростным взрывом, и все же этого взрыва не случилось. Обнаженный до пояса Сен-Пьер был совершенно спокоен и снова улыбался. Ничто не напоминало в нем о неистовой буре, которая пролетела всего несколько минут тому назад. Его холодные стальные глаза смотрели явно дружелюбно, пока Бэтиз вычерчивал на плотном песке круг, за который никто из бойцов не должен был выходить. Когда он кончил и вокруг собралась толпа, Сен-Пьер тихо заговорил с Дэвидом:

- Мсье, эта схватка - один стыд. Вы нравитесь мне. Я всегда любил людей, которые готовы грудью защитить женщину, и я постараюсь избить вас не больше, чем это нужно, чтобы вы опомнились, а я выиграл пари. Поэтому не бойтесь, что я убью вас, как это, может быть, сделал бы Бэтиз. Обещаю также не испортить и вашей красоты, ради... той леди, которая находится на судне. Но знай моя Кармин, что вы подглядывали в окошко сегодняшней ночью, она сказала бы, что вас следует разом уложить на месте. Ведь она не чувствует к вам ровно никакого влечения с тех пор, как вы отправили на виселицу ее брата, мсье. Со мною же она просто ангел!

У Карригана от презрения перекосился рот, как только этот человек произнес имя своей жены рядом с именем низкой Кармин Фэнчет. Потом он кивнул головой на ожидавшую толпу.

- Они ждут зрелища, Сен-Пьер. Вы слишком говорливы. Покажите, что вы умеете и биться.

Сен-Пьер немного поколебался.

- Мне очень жаль, мсье.

- Вы готовы, Сен-Пьер?

- Это неравный бой, и она никогда не простит мне. Я вдвое тяжелее вас.

- Вы такой же трус, как и негодяй, Сен-Пьер.

- Это все равно, что биться с мальчиком.

- И все же это менее бесчестно, чем обманывать свою жену с женщиной, которую следовало бы повесить рядом с ее братом.

Лицо Булэна потемнело. Он отошел на полдюжины шагов и крикнул Бэтизу. Круг ожидавших зрителей разом сдвинулся теснее, когда метис сорвал с себя платок и высоко поднял его над головой. Однако кроме страстного увлечения борьбой Карриган чувствовал в толпе и кое-что другое. Все поведение как бы застывших зрителей говорило не только о напряженном ожидании или о неуверенности в исходе схватки. Он знал, о чем они думали и шептались друг с другом. Они жалели его. Теперь, когда он стоял, обнаженный, всего только в нескольких шагах от гигантской фигуры Сен-Пьера, неравенство между ними бросалось в глаза каждому, даже Бэтизу. И только сам Карриган знал стальную закалку своего тела, для постороннего же глаза он казался мальчиком рядом с Сен-Пьером. И пораженная этим огромным неравенством толпа ждала не борьбы, а избиения.

Карриган улыбнулся, видя, что Бэтиз медлит опустить платок, и с быстротой опытного бойца наметил себе план, прежде чем платок выпал из руки метиса. Когда же платок упал на землю, он взглянул на Сен-Пьера уже без улыбки.

"Никогда не улыбайтесь во время схватки, - так учил его величайший из мастеров ринга. - Никогда не показывайте своей злости. Никогда не обнаруживайте своего волнения".

Карриган подумал, что сказал бы теперь старый боец, увидев, как он медленно отступает перед наступающим на него гигантом. Дэвид знал, что его лицо для противника и всей толпы обманчиво выражает смертные грехи бойца - боязнь и нерешительность. Он внимательно наблюдал, как действует эта уловка на Булэна, хотя казалось, что глаза его беспокойно бегают по сторонам. Дважды великан обошел за ним весь ринг, и наконец стальной блеск его глаз уступил место смешливому огоньку, а напряжение на лицах зрителей ослабело.

В третий раз Дэвид стал отступать в другую сторону, мельком взглянув при этом на Бэтиза и стоявших за его спиной людей. Все скалили зубы. Метис широко разинул свой рот и всей своей фигурой выражал полное изумление. Ну какой же это бой? Это просто комедия, словно петух бегает за воробьем на гумне, потому что Дэвид начал теперь кружиться вокруг Сен-Пьера, увертываясь и все время оставаясь на почтительном расстоянии. Бэтиз разразился громким смехом, а за ним загоготала и вся толпа. Сен-Пьер остановился, усмехаясь и беспечно опустив свои большие руки, в то время как Карриган кружился около него, то приближаясь, то отскакивая. А затем...

Страшный рев вырвался из груди метиса. У всех зрителей разом замер смех и словно в судорогах перехватило дыхание. Они увидели, как с невероятной быстротой Карриган прыгнул вперед. Они увидели, как он ударил, услышали звук удара. Они увидели, как откинулась назад огромная голова Сен-Пьера, словно по ней ударили дубинкой, а затем последовал второй удар и третий, все с той же молниеносной быстротой, - и Сен-Пьер упал как подкошенный. Человек, над которым они смеялись, уже перестал походить на прыгающего воробья. Он ждал, чуть подавшись вперед, с напряженным и готовым к борьбе каждым мускулом своего тела. Они ждали, что он бросится на поверженного врага, будет топтать и душить его по их обычаю. Но Дэвид ждал, и Сен-Пьер, пошатываясь, поднялся на ноги. Рот у него был полон крови и песку, и один глаз начал страшно распухать. С яростно искаженным лицом он, словно бешеный бык, бросился на своего невзрачного противника, который сумел так ловко провести его и унизить. На этот раз Карриган не отступил, остался на месте, и Бэтиз зарычал от удовольствия, когда гигант всей своей могучей тушей, словно лавиной, обрушился на свою жертву. Это был взрыв дикой силы, все разносящей на своем пути, но Карриган не дрогнул. С необычайной быстротой он нагнулся и, когда Сен-Пьер, словно дубину, занес над его спиной свой могучий кулак, он ударил прямо в живот противника. Этот удар, нанесенный с силой стенобитной машины, угодил прямо в цель, и Сен-Пьер застонал так, что не было ни одного зрителя, который не услышал бы этого стона. Сен-Пьер опустил свои руки, а Карриган ударил его кулаком по челюсти, и во второй раз огромный Сен-Пьер Булэн растянулся на песке. Так он и продолжал лежать, не пытаясь уже подняться на ноги.

Конкомбр Бэтиз стоял с минуту, разинув рот, словно он сам был оглушен ударом. А потом, сразу опомнившись, одним прыжком очутился около Дэвида.

- Diable! Tonnerre! Вы еще не дрались с Бэтизом! - проревел он. - Non, вы надули меня, провели, вы удрали, словно котенок, от Бэтиза, самого страшного бойца во всем Триречье! Вы трус, тряпка, со мной вы боитесь схватиться, со мной, потому что я самый лучший боец во всем крае! Sapristi! Почему вы не схватитесь с самым лучшим бойцом...

Дэвид не дослушал. Случай был слишком соблазнителен. Он размахнулся, и гориллоподобное тело метиса со страшным ревом свалилось рядом с главой Булэнов. На этот раз Карриган не стал ждать, он подошел вплотную, и лишь только Бэтиз привстал на колени, как второй удар по челюсти вновь свалил его на песок. Три раза пытался он подняться на ноги - и три раза его бросали на землю. Последний удар заставил его занять сидячее положение; так он и остался сидеть, моргая, как оглушенный поросенок, хватая песок своими огромными лапами. Невидящими глазами смотрел он на Карригана, а затем перевел свой тупой взгляд на оцепеневших зрителей, которые, вытаращив глаза и затаив дыхание, смотрели в полном изумлении на все эти чудеса. Они слышали, как Бэтиз, мотая головой, забормотал что-то бессвязное; казалось, услышал его и Сен-Пьер; он зашевелился и, медленно приподнявшись, тоже уселся на песке и принялся глядеть на Бэтиза.

Карриган надел свою рубашку, и привезший его с судна гребец вернулся вместе с ним к лодке. Толпа не устроила ему никакой враждебной демонстрации. Все случившееся и для самого Дэвида было большой неожиданностью, а потому он не прочь был скрыться так быстро, как только это позволяло его достоинство, пока никому из людей Сен-Пьера не пришло в голову еще раз испытать его храбрость. Дэвиду прямо хотелось смеяться от счастья. Правда, он ожидал победы, но вместе с тем ожидал и страшной борьбы. А никакой борьбы и не было!

Он возвращался на судно без единой царапины, только с растрепанными волосами, распушив не только Сен-Пьера, но и самого силача-метиса. Это казалось невероятным, и все же это случилось; вышел балаган, комедия, которая легко могла превратиться в трагедию, если бы Сен-Пьер или Конкомбр Бэтиз поняли, что ему просто повезло. Они потребовали бы тогда новой с ним встречи, при которой богиня счастья могла бы отвернуться от него; а Дэвид честно признавался самому себе, что его вовсе не прельщала мысль о новой встрече. Раз увидев Сен-Пьера и Бэтиза обнаженными, он потерял всякую охоту меряться с ними силами.

В глубине души он слегка побаивался за окончательный исход дела. У Сен-Пьера, правда, почти не было причин жаловаться, ибо виной была его собственная беспечность и необыкновенное счастье противника, в остальном же все произошло по правилам. Но с Бэтизом дело обстояло иначе. Карриган увидел перед собой его огромную челюсть, беззащитную и соблазнительную, словно нарочно подставленную под удар, и он не устоял перед искушением. Таким ударом можно было и быка оглушить. От трех других таких же ударов огромный метис так и остался сидеть на песке с помутившейся головой, но ни один из этих ударов не соответствовал точно правилам схватки. Правда, они уложили противника, но метис мог потребовать реванша, когда снова придет в себя.

На середине реки Карриган взглянул на своего гребца, чтобы узнать, какое произвела на него впечатление вся схватка. Это был мускулистый парень, который улыбался теперь во весь свой рот.

- Ну, что вы об этом думаете, comrade?

- Mon dieu! He приходилось ли вам слышать о garcon по имени Джо Кламар, мсье? Non? Так вот, Джо Кламар - это я, который был некогда великим бойцом. Но Бэтиз пять раз уложил меня, мсье, и я могу сказать, что это была больша-а-я схватка. А теперь Ренэ Бабэн заплатит мне в пятнадцать раз больше, чем стоят мои три растрепанные лисьи шкуры, которые я поставил за вас, мсье. Это забавно!

- Да, это забавно! - согласился Дэвид. - Думаю, что это даже слишком забавно. Жаль, что они не могли уже подняться на ноги. - Внезапно ему пришла на ум новая мысль. - Джо, как вы думаете, не следует ли мне вернуться и предложить им настоящую схватку?

Широко раскрытый и улыбавшийся рот гребца мгновенно захлопнулся, словно западня.

- Non, поп, поп! - завопил он. - Новой схватки не нужно. Все было правильно.

Его весло глубже ушло в воду, а Дэвид почувствовал явное облегчение. Ведь мнение Джо было барометром общего настроения, а потому ни Сен-Пьер, ни Бэтиз не могли требовать от него реванша.

Когда он вышел из лодки, на палубе никого не было. Оглянувшись назад, он увидел, что от противоположного берега отчаливают еще две лодки. Затем подошел к своей каюте, открыл дверь, вошел и... остановился в изумлении. У выходившего на реку окна, залитая светом утреннего солнца, стояла Мари-Анна Булэн. Она смотрела на него. Ее щеки пылали, яркие губы были полуоткрыты, а в глазах горел нескрываемый огонь. В своей руке она все еще держала забытый им на столе бинокль. Он понял в чем дело: она видела все жалкое поражение его противников.

Он почувствовал мучительный стыд и медленно перевел свои глаза на стол. От всего разложенного на нем у него захватило дыхание. Тут был весь хирургический набор старика Непапинаса, индейского лекаря. И тазики с водой, и белые полотняные бинты, и вата, и всевозможные снадобья для облегчения агонии умирающего. А за столом, почти совсем закрытый всей этой грудой, сидел и сам Непапинас с выражением разочарования на высохшем лице и смотрел на Дэвида своими крошечными глазами-бисеринками.

Во всей этой картине нельзя было ошибиться. Они ждали, что он вернется полумертвым, и жена Сен-Пьера приготовила все необходимое для неизбежного, по ее мнению, события. Даже его постель была заботливо открыта, маня к себе белоснежными простынями.

У Дэвида сильно забилось сердце, когда он снова взглянул в глаза жене Сен-Пьера. Не от смеха блестели эти глаза, и не от смущения так горели ее щеки. Она и не думала забавляться, как он, над этими несбывшимися планами. Положив бинокль на стол, она медленно подошла к нему и, протянув свои руки, положила ему на плечи свои пальчики.

- Это было великолепно! - тихо сказала она. - Это было великолепно!

Она стояла перед ним, почти касаясь его грудью, до боли сжимая ему плечи своими пальцами, а губы ее были так близко, что он чувствовал на своем лице ее нежное дыхание.

- Это было великолепно! - снова прошептала она.

И вдруг, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. Это было сделано так быстро, что едва он успел почувствовать опьяняющее прикосновение ее губ, как она уже вышла. Словно ласточка, она бросилась к двери, и через минуту он услышал ее быстро удалявшиеся шаги. Тогда он взглянул на старика-индейца, но и тот смотрел на дверь, за которой скрылась жена Сен-Пьера.

Глава XXI

Несколько секунд, которые показались Дэвиду минутами, он стоял все на том же месте, а Непапинас поднялся, что-то бормоча про себя, собрал все свои принадлежности и, прихрамывая, сердито вышел из каюты. Словно объятый каким-то огнем, Дэвид едва заметил уход индейца. Жена Сен-Пьера поцеловала его с радостным блеском в глазах. Он стоял словно в тумане на том месте у окна, где перед тем стояла она. А затем вдруг бросился к двери и, широко распахнув ее, как безумный выкрикнул имя Мари-Анны. Но жена Сен-Пьера уже исчезла, как ушел и Непапинас.

Тем временем к судну приближались две лодки, в одной из них было двое, а в другой - трое; Дэвид знал, что это Сен-Пьер послал своих людей для наблюдения за ним. Потом и третья лодка отплыла от берега, и когда она достигла середины течения, в сидевшем на корме он узнал калеку Андрэ, а другим, как оказалось, был Сен-Пьер.

Он вернулся в каюту и опять встал у окна. Непапинас не убрал тазиков с водой, остались и бинты с ватой, постель же была по-прежнему открыта. В конце концов он много потерял, что не занял эту постель, но, с другой стороны, если бы Сен-Пьер и Бэтиз основательно избили его и пара молодцов притащила бы его сюда, Мари-Анна, наверное, не поцеловала бы его. А этот поцелуй он сохранит До самой своей смерти.

Он вспоминал быстрое горячее прикосновение ее нежных губ, когда дверь отворилась и в комнату вошел Сен-Пьер. Увидев его в этот знаменательный миг своей жизни, Дэвид не почувствовал ни стыда, ни унижения. Между ними стояла Кармин Фэнчет, как он видел ее прошлой ночью, обольстительно прекрасная, с распущенными волосами, в объятиях человека, жена которого только что прижималась к его губам своими; и когда глаза обоих мужчин встретились, он почувствовал желание рассказать о том, что случилось, чтобы увидеть, как скорчится от такого удара этот человек, который вел двойную игру. Но затем он понял, что даже это не подействует на Сен-Пьера, потому что, когда глава Булэнов, стоявший перед ним с огромной опухолью над глазом, заметил разложенные на столе предметы, в его здоровом глазу вдруг засветился смех и, сверкнув белыми зубами, он понимающе улыбнулся.

- Tonnerre, я же говорил вам, что она будет ухаживать за вами! - загремел он. - Убедитесь сами, чего вы лишились, мсье Карриган!

- Зато я получил то, что я буду помнить дольше самого нежного ухода, - ответил Дэвид. - А теперь мне очень важно знать, что вы думаете о нашей схватке, Сен-Пьер, и готовы ли вы к уплате вашего заклада.

Сен-Пьер загадочно рассмеялся.

- Это было великолепно, великолепно! - сказал он, повторяя слова Мари-Анны. - Мне говорили, что она выбежала от вас с пылающими щеками, словно роза в августе, и, не сказав ни слова, полетела, словно птица, к березовой роще на берегу.

- Она была огорчена моей победой, Сен-Пьер.

- Non, поп, она ликовала, как жаворонок. Неожиданно он взглянул на бинокль. Дэвид кивнул головой.

- Да, она видела все.

Сен-Пьер сел к столу и, взяв в руки один из бинтов, тяжело вздохнул.

- Значит, она знала о моем несчастье. И меня она не стала дожидаться с перевязкой.

- Может быть, она думала, что это может сделать Кармин Фэнчет, Сен-Пьер.

- Мне стыдно идти к Кармин с таким распухшим глазом, мсье. И к довершению моего несчастья вы настаиваете на выполнении мной условия пари?

- Да, настаиваю.

Сен-Пьер сурово взглянул на него.

- Oui, я обязан это сделать. Я должен сказать вам все, что я знаю об этом bete noire - о Черном Роджере Одемаре. Не правда ли?

- Таковы условия пари.

- Ну, а дальше что? Обещал ли я вам еще что-нибудь, мсье Карриган? Говорил ли я вам, что отпущу вас на свободу? Обещал ли, что не убью вас и не опущу вашего тела на дно реки? Я что-то не помню этого.

- Так значит, вы настоящий зверь, Сен-Пьер! Вы еще и убийца, а не только...

- Довольно! Не повторяйте мне о том, что вы видели через окошко, потому что это к делу совершенно не относится. Я не зверь, а человек. Если бы я был зверем, то я убил бы вас в первый же день, встретив здесь в каюте. Я не собираюсь убивать вас, хотя это и придется, может быть, сделать, если вы настаиваете на выполнении условий пари. Вы меня понимаете, мсье? Отказаться выполнить пари считается у нас большим преступлением, чем убийство. Я беспомощен. Я должен расплачиваться, если вы требуете. Но я считаю своим долгом заблаговременно предупредить вас.

- Что вы хотите сказать?

- Пока ничего. Я не знаю еще, что мне придется делать после того, как вы услышите все о Роджере Одемаре. Я только что создал план, мсье, но план может в любой момент перемениться. Словом, предупреждаю, что вы страшно рискуете, играя с огнем, потому что до сих пор еще не обожглись.

Карриган медленно опустился в кресло, стоявшее по другую сторону стола, напротив Сен-Пьера.

- Вы зря тратите время, пытаясь запугать меня, - сказал он. - Я настаиваю на выполнении условий пари, Сен-Пьер.

На мгновение Сен-Пьер был явно смущен. Потом сжал губы и мрачно улыбнулся Дэвиду.

- Мне очень жаль, мсье Дэвид. Вы нравитесь мне. Вы прекрасный боец и смелый человек. И мне во многом хотелось бы идти с вами нога в ногу. И это могло бы быть, если бы вы поняли меня. Уверяю вас, что было бы гораздо лучше для вас, если бы уложил вас я и расплачиваться пришлось бы вам, а не мне.

- Меня интересует сейчас Роджер Одемар, Сен-Пьер. Почему вы колеблетесь?

- Я? Колеблюсь? Я не колеблюсь, мсье. Я только указываю вам выход.

Сен-Пьер подался вперед, сложив на столе свои большие руки.

- Так вы настаиваете, мсье Дэвид?

- Да, настаиваю.

Медленно руки Сен-Пьера сжались в могучие кулаки, и он произнес тихим голосом:

- Так я выполню условия, мсье. Я - Роджер Одемар!

Глава XXII

Это заявление словно ошеломило Дэвида. Он и раньше догадывался о какой-то таинственной связи между Сен-Пьером и преступником, которого он искал, но ничего подобного не ожидал. А Роджер Одемар с легкой усмешкой, вновь заигравшей на его губах, холодно ждал, чтобы он оправился от своего изумления. Карриган смотрел на него с почти остановившимся сердцем, но мысли его были далеко: он думал о женщине, которая была женой этого человека. Мари-Анна Одемар - жена Черного Роджера! Ему хотелось крикнуть, что этого быть не может, но он продолжал сидеть, словно оглушенный; чудовищная правда постепенно входила в его сознание, а мысль лихорадочно работала. Напротив сидел Черный Роджер, этот зверь-убийца. Мари-Анна была его женой. Кармин Фэнчет, сестра убийцы же, была ягодкой одного с ним поля. Гориллоподобный же Бэтиз, и калека, и все эти темнокожие плотовщики были люди одного сорта с Черным Роджером. Ослепленный любовью, он не видел ничего. Словно ягненок, угодил в стадо волков и еще пытался доверять им. Неудивительно, что Бэтиз и тот, кого он считал Сен-Пьером, проявляли временами такое веселье.

Боевое хладнокровие вернулось к нему, когда он заговорил с Черным Роджером.

- Сознаюсь, что был удивлен. И все же вы мне многое разъяснили. Это лишний раз доказывает мне, что иногда комедия очень близка к трагедии.

- Я рад, что вы видите в этом и забавную сторону, мсье Дэвид.

Черный Роджер улыбался так любезно, как только позволял ему его распухший глаз.

- Не следует трагически относиться к смерти. Если бы меня собирались вешать, то я пел бы с веревкой на шее, чтобы показать миру, что не о чем печалиться, когда расстаешься с жизнью.

- Я думаю, что в конце концов предоставлю вам такую возможность, - сказал Дэвид.

Черный Роджер порывисто наклонился к нему.

- Вы думаете, что повесите меня?

- Уверен в этом.

- Хотите держать пари, мсье Дэвид?

- С приговоренным пари не держат.

Черный Роджер ухмылялся, потирая свои огромные руки и блестя единственным здоровым глазом.

- Тогда я побьюсь об заклад с самим собой, мсье Дэвид. Ма foi, клянусь, что прежде чем опадут листья с деревьев, вы будете домогаться дружбы Черного Роджера Одемара и полюбите Кармин Фэнчет так же, как люблю ее я. А что касается Мари-Анны...

Он отодвинул кресло и поднялся, как бы сдерживая душивший его смех.

- И так как я буду держать пари с самим собой, то уже не смогу убить вас, мсье Дэвид, хотя, может быть, это было бы самое лучшее. Я возьму вас с собой в замок Булэн, в лесах Йеллоунайфа, за Большим Невольничьим. И с вами ничего не случится, если только вы не вздумаете бежать. А если попытаетесь, будете убиты. И это очень огорчит меня, мсье Дэвид, потому что я люблю вас, как брата, и знаю, что в конце концов вы пожмете руку Черному Роджеру Одемару и преклоните колени перед Кармин Фэнчет. А что касается Мари-Анны...

Он вновь остановился и, смеясь, вышел из каюты. И было отчетливо слышно раздавшееся вслед за этим металлическое щелканье замка.

Некоторое время Дэвид не двигался со своего места за столом. Он не хотел, чтобы Роджер Одемар видел, до какой степени он был потрясен его признанием, но от самого себя не пытался скрывать ничего. Он находился во власти настоящего разбойника с целой армией сообщников за спиной, и Мари-Анна вместе с Кармин Фэнчет были участницами этой шайки. И сам он был не только пленником. Весьма вероятно, что Черный Роджер просто прикончит его в подходящий момент. Да так он и должен сделать. Оставить его в живых, чтобы он мог убежать, было бы роковым для Черного Роджера концом всей истории.

А чтобы разрушить последовательность и логичность всех этих догадок, которые он так уверенно строил, перед ним стало подниматься множество других вопросов, пока наконец его мысли окончательно не спутались. Если Сен-Пьер был Черным Роджером, то почему он сознался в этом только чтобы выполнить условия пари? И почему он вообще оставил его в живых? Почему не убил его Бэтиз? Почему Мари-Анна вернула его к жизни?

В его воображении опять появилась белая полоса песка, где он лежал полумертвый. Там, по крайней мере, дело было ясно. Узнав каким-нибудь путем, что он пустился на розыски Черного Роджера, они попытались сразу от него отделаться. Но если это так, то зачем жена Черного Роджера вместе с Бэтизом и Непапинасом так рисковали, спасая ему жизнь, тогда как стоило им оставить его там, где он свалился, он умер бы и не причинил бы им больше никаких хлопот?

Во всем этом была какая-то мучительная неопределенность и непоследовательность. Возможно ли, чтобы Сен-Пьер Булэн попросту дурачил его? Это было невероятно. Ведь тут была замешана и Кармин Фэнчет, достойная подруга такого человека, как Черный Роджер. И тут была Мари-Анна, которая, если бы все это оказалось комедией, не сумела бы так хорошо провести свою роль.

Внезапно его мысли устремились к ней одной. Не была ли она его тайной союзницей, пускавшей в ход все свое влияние, чтобы защитить его, потому что она страдала душой от окружавшей ее среды? Это предположение заставило сильнее забиться его сердце. Это было легко допустить. Он верил в Мари-Анну, и эта вера не только не ослабевала, но еще больше росла по мере того, как он думал о Кармин Фэнчет и Черном Роджере. Он все глубже проникался убеждением, что было бы кощунством считать ложью ее сегодняшний поцелуй. В нем чувствовалась неподдельная радость и восторг, что он вернулся невредимым. Она ничего не придумывала заранее, этот поцелуй вырвался невольно из самой глубины ее души. Потом ей стало стыдно, и она так стремительно бросилась от него, что он не успел после поцелуя взглянуть ей в лицо. Если бы все это было одним притворством и ложью, она поступила бы иначе.

Он поднялся и начал беспокойно ходить взад и вперед, стараясь распутать всю эту загадочную историю. За стеной послышались голоса, а немного спустя он почувствовал движение судна и увидел в обращенном к берегу окне, как деревья и прибрежный песок медленно от него удалялись. На берегу, насколько он мог охватить его взглядом, не было и следа Мари-Анны, но оставалась лодка, возле которой стоял Роджер Одемар, а за ним, похожий на обуглившийся пень, виднелся калека Андрэ.

Дэвид убедился вскоре, что он находится под строгим наблюдением. У каждого окошка каюты двое людей были заняты какой-то работой, а когда она кончилась, то окна стали открываться только на несколько дюймов. Потом в замке щелкнул ключ, и, к немалому удивлению Карригана, в каюту вошел Бэтиз. На лице метиса не было никаких явных следов оглушительных ударов, которые недавно сбили его с ног. Его челюсть, на которую они были направлены, выглядела все так же вызывающе, как и раньше, а лицо не выражало и тени какой бы то ни было неприязни, пока он с любопытством разглядывал Карригана. И пристыженным он себя тоже не чувствовал. Он просто смотрел во все глаза, как любопытный и сбитый с толку мальчуган, увидевший какую-нибудь непонятную штуку. Карриган понял, что происходило в его уме, и весело усмехнулся. Тотчас же рожа Конкомбра Бэтиза расплылась в широкую улыбку.

- Mon Dieu, что, если бы вы были братом Бэтиза, мсье? Подумайте только, вы - freres d'armes! Ventre-saint-gris, мы заставили бы всех бойцов побежать от нас, как кроликов от лисицы! Oui, мы с вами хор-р-рошая парочка, мсье! Вы уложили Бэтиза, а Бэтиз с голыми руками выходит на белого медведя. Хотите, я к вам приведу всех бойцов, кого побил Бэтиз, - десяток, четыре десятка бойцов, и вы всех их уложите, мсье.

- Это заманчивое предложение, Бэтиз, - сказал Карриган, - но боюсь, что не смогу им воспользоваться. Вы знаете, что ваш капитан, Черный Роджер Одемар...

- Что?! - Бэтиз подскочил как ужаленный. - Что вы сказали, мсье?

- Я сказал, что Роджер Одемар, Черный Роджер, которого я считал Сен-Пьером Булэном...

Карриган не докончил, увидев, какое впечатление имя Роджера Одемара произвело на Конкомбра Бэтиза. В глазах метиса сверкала смертельная ненависть. Очевидно, Черный Роджер ничего не сообщил ему об условиях пари и о своем признании. С минуту метис стоял, словно пораженный громом, а потом медленно произнес, с трудом выжимая из себя слова:

- Мсье... я пришел по поручению... Сен-Пьера. Вы видите, окна заперты. Дверь на замке. Мы все время сторожим на палубе по обе стороны. Если вздумаете бежать, мы убьем вас. Вот и все. Мы будем стрелять. Нас пятеро... весь день, toute la nuit. Поняли?

Не дожидаясь ответа, он угрюмо вышел; дверь за ним захлопнулась, а в замке снова щелкнул ключ.

Весь этот день судно спускалось вниз по течению огромной реки. В данный момент Карригану ничего другого не оставалось, как только ждать. Спасительный юмор и тут пришел ему на помощь. Он всегда мечтал о небольшой прогулке по Триречью. Теперь его желание исполнилось.

В полдень один из сторожей принес ему обед. Он не видел раньше этого человека, высокого стройного малого, способного бегать с быстротой гончей; за поясом у него торчал чудовищный нож. Когда дверь отворилась, Дэвид увидел мельком двух других. Все они были внушительные парни, со здоровыми мускулами; один сидел, скрестив ноги на палубе, держа на коленях винтовку, а другой стоял с винтовкой же в руках. Принесший ему обед сторож не тратил попусту ни времени, ни слов. Он просто кивнул головой, пробормотал короткое "bonjour"и вышел. И Карриган, принимаясь за обед, опять должен был сознаться, что Одемар отлично подобрал себе команду, ибо эти люди, которых он только что видел, наверное, с поразительной меткостью умели наводить винтовку. Они знали свое дело, и у него пропало всякое желание смеяться им в лицо, как он смеялся над Бэтизом.

Ужин принес другой незнакомый ему гребец. Еще часа два, пока не зашло солнце и не начало темнеть, судно плыло вниз по течению. По его расчетам, оно сделало в этот день около сорока миль.

Еще засветло судно подвели к берегу, но на этот раз не было слышно ни песен, ни смеха, хотя для людей уже настал час веселья и отдыха. Смотревший в окно Карриган чувствовал во всем этом какую-то угрозу. Смутно выделившиеся на берегу фигуры походили скорее на призраков, чем на сторожей; он зажег две лампы, чтобы рассеять тяжелое настроение, и насвистывая подошел к пианино, взял один известный ему аккорд и в конце концов уселся курить свою трубку. Он обрадовался бы сейчас обществу Бэтиза, Кламара или кого-нибудь из часовых; в угнетавшем его одиночестве ему были приятны даже заглушенные звуки иногда доносившихся до него голосов. Он пытался читать, но буквы сливались перед глазами и утрачивали всякий смысл.

Было десять часов, и тучи еще более усилили ночь, когда через открытое окно до него донесся с реки чей-то крик. Два раза раздавался он, прежде чем на него ответили с судна, и во второй раз Карриган узнал в нем голос Роджера Одемара. Вскоре послышался скрип весел, а затем тихий разговор, в котором не раздавался уже голос Одемара, потом в замке щелкнул ключ, дверь отворилась и вошел Черный Роджер, держа под мышкой индейскую тростниковую корзинку. Карриган не поднялся ему навстречу. Это пришел не прежний Сен-Пьер; на губах Черного Роджера не играла улыбка, а глаза не светились приветливым огоньком. Его лицо было угрюмо, словно он пришел издалека и выполнял какую-то неприятную миссию, но на лице у него не было и тени той угрозы, которую он уловил у Бэтиза. Оно выглядело скорее усталым, но Дэвид знал, что это не физическая усталость. Черный Роджер угадал его мысли и как бы подавил улыбку.

- Да, мне пришлось пережить скверное время, - кивнул он головой. - Вот это - для вас! - И он поставил на стол корзинку. - Виноваты во всем одни вы, - добавил он, устало растягиваясь в кресле. - Мне следовало бы убить вас, Карриган. А вместо этого я приношу вам вкусные вещи. Полдня она возилась со всеми этими штуками в корзинке и потом настояла, чтобы я отвез их вам. И я привез их просто потому, чтобы кое о чем поговорить с вами. Много слез пролито над этой корзинкой, мсье Карриган. Мне жаль ее, потому что ее сердце разбито и она совершенно расстроена тем унижением, которое сама навлекла на себя сегодняшним утром.

Он судорожно стиснул свои большие грубые руки, и Дэвиду тоже стало тяжело при виде страдальческих морщин, которые избороздили его лицо. Не глядя на него, Черный Роджер продолжал:

- Конечно, она сказала мне. Она мне все говорит. И если бы она узнала, что я сейчас говорю с вами об этом, то я думаю, она убила бы себя. Но я хочу, чтобы вы поняли ее. Она не та, за кого вы, может быть, ее принимаете. Это был поцелуй самой чистой женщины в мире, мсье Карриган.

Глубоко взволнованный, Дэвид тихо ответил:

- Я знаю это. Она была возбуждена, рада, что вы не запятнали своих рук моей кровью.

Одемар улыбнулся, но это была улыбка человека, постаревшего за день на десять лет.

- Не отвечайте, мсье! Я хочу только, чтобы вы знали, что она чиста, вот как эти звезды. Конечно, это было неудачно, но слушаться голоса своего сердца не составляет греха. Вообще, все пошло шиворот-навыворот с тех пор, как вы появились. Но я никого не осуждаю, кроме...

- Кармин Фэнчет?

Одемар кивнул головой.

- Да. Я отослал ее. Мари-Анна теперь в каюте на плотах. Но даже Кармин я строго не осуждаю, мсье, потому что невозможно осуждать того, кого любишь. Разве я не прав? Вы должны это знать. Вы любите мою Мари-Анну. Разве вы осуждаете ее?

- Но это нечестно! - возмутился Дэвид. - Она ваша жена, Одемар, неужели вы не любите ее?

- Нет, люблю.

- А Кармин Фэнчет?

- И ее люблю. Они такие разные. Я люблю их обеих. Разве это невозможно для такого большого сердца, как мое?

Презрительно фыркнув, Дэвид встал и, подойдя к окну, стал смотреть на покрытую тьмою реку.

- Черный Роджер! - сказал он, не поворачивая головы. - Правосудие считает вас самым черным злодеем, какой только существует на свете. Но ваше преступление кажется мне не столь ужасным, как то, которое вы совершаете по отношению к вашей жене. Я не стыжусь признаться, что люблю ее, потому что отрицать это было бы ложью. Я так люблю ее, что готов пожертвовать всем - своей душой и телом, - если бы эта жертва могла вернуть ей вас чистым и незапятнанным тем преступлением, за которое вы угодите на виселицу.

Он не слышал, как Роджер Одемар поднялся со своего кресла и с минуту смотрел на стоявшего к нему спиной Дэвида, с трудом подавляя рвавшиеся с его уст слова. Затем повернулся и, прежде чем Дэвид успел взглянуть на него, опять подошел к двери и положил руку на ручку. Там он и остался стоять в полутени.

- Я не увижусь с вами, пока мы не дойдем до Йеллоунайфа, - сказал он. - Ни вы, ни я не знаем, что произойдет тогда. Думаю, что там вы поймете многое, что теперь вам кажется странным. Бэтиз уже объяснил вам, что вы должны бросить всякую мысль о побеге. Вы пожалеете, если не послушаетесь, мсье, как пожалею и я. Если у вас в жилах кровь, а не вода, если вы хотите понять то, что вам не понятно теперь, то ждите терпеливо. Bonne nuit, мсье Карриган!

- Покойной ночи! - ответил Дэвид.

В бледном полусвете ему показалось, что лицо Черного Роджера осветилось странной улыбкой, прежде чем он захлопнул за собой дверь и вновь оставил Дэвида одного.

Глава XXIII

Вместе с Черным Роджером ушло гнетущее одиночество, которое давило Карригана; прислушиваясь к доносившимся до него снаружи глухим звукам, он признался себе в том, что не чувствует к этому человеку той ненависти, какую ему хотелось бы чувствовать. Он был убийцей и негодяем, а Дэвиду было все же жаль его и неудержимо тянуло к нему. Он старался подавить в себе это чувство, но какой-то внутренний голос, которого он не мог заглушить, настойчиво твердил ему, что не раз хорошие, в сущности, люди совершали то, что закон называет убийством, и что, может быть, он не все понял из того, что увидел на плотах в окошко каюты. Но когда он не поддавался этому внушению, то сознавал, что все факты были против Одемара.

Но чувство одиночества прошло. Посещение Одемара глубоко его взволновало, оживив в душе его почти лихорадочное ожидание, предчувствие каких-то захватывающих событий. "Там вы поймете многое, что теперь вам кажется странным", - сказал Роджер Одемар; и эти слова были для него словно ключом, впервые приоткрывшим таинственную дверь. "Ждите терпеливо!" Ему казалось, что в стоявшей на столе корзинке слышалось легкое эхо того же самого слова - ждите! Он положил на нее руку, как на живое существо. Она была от Мари-Анны и, казалось, все еще сохраняла теплоту ее рук; когда же он снял закрывавшую ее салфетку, ему показалось, что его лица коснулось знакомое нежное дыхание. Но тотчас же он попытался рассмеяться над собой и назвать себя дураком, потому что это был всего только запах свежего печенья, сделанного ее руками.

И все же никогда он еще не чувствовал с такой полнотой ее близости. Он не пытался объяснить себе, почему с приходом Роджера Одемара словно рушились препятствия, казавшиеся непреодолимыми всего час тому назад. Тут анализ был беспомощен, ибо он знал, что в происшедшем в нем перевороте рассудок не принимал никакого участия. Но переворот произошел, и с этой минуты стал иным для него и его плен. Если раньше он думал о побеге и строил планы ареста Черного Роджера, то теперь он полон был одним напряженным желанием добраться скорее до Йеллоунайфа и замка Булэнов.

Уже далеко за полночь улегся он спать и встал вместе с зарей. Команда уже с первым солнечным лучом готовила себе завтрак. Дэвид был счастлив. Ему не терпелось, чтобы как можно скорее началась дневная работа, и, охваченный этим нетерпением, он постучал в Дверь и крикнул, что тоже хочет завтракать, но просил одного горячего кофе к тому, что принес ему в корзинке Черный Роджер.

В полдень судно миновало форт Мак-Муррей, и прежде чем солнце скрылось, Карриган увидел на западе зеленые холмы Тиквуда и вершины Березовых гор. Он громко рассмеялся, вспомнив о капрале Андерсоне и констебле Фрейзере в форте Мак-Муррей, главная обязанность которых заключалась в наблюдении за проходившими судами. Как вытаращили бы они глаза, если бы могли увидеть его сквозь запертую дверь тюрьмы. Но ему вовсе не улыбалось теперь быть открытым, а хотелось плыть все дальше и дальше; он с восторгом заметил, что команда не обнаруживает никакого намерения задержаться в пути. В полдень не было остановки, и судно остановилось лишь тогда, когда на темном ночном небе исчезли последние проблески света. Они плыли не останавливаясь шестнадцать часов и сделали не меньше шестидесяти миль. Плоты, по расчетам Дэвида, не прошли и трети этого расстояния.

То обстоятельство, что он приедет в замок Булэн на несколько дней, а может быть, и недель, раньше Черного Роджера и Мари-Анны, плывших на плотах, нисколько не ослабляло его восторга. Именно на этот промежуток времени между их и его собственным приездом он и возлагал самые большие надежды. Если только его проницательность не совсем оставила его, то за это время он, безусловно, придет к важным выводам.

День за днем продолжалось безостановочное плавание. На пятый день прошли через узкий западный пролив озера Атабаска, на четырнадцатый день судно плыло по Большому Невольничьему озеру, а на следующую ночь, как только начал сгущаться сумрак в лесах Йеллоунайфа, Дэвид понял, что они достигли наконец устья сумрачной и таинственной реки, которая текла в еще более таинственную область Черного Роджера Одемара.

В эту ночь судовая команда ликовала на берегу так, как ликуют люди, которые освободились от давивших их пут и впервые за много дней вздохнули свободно. Был сложен огромный костер и, собирая для него хворост, все хохотали, пели и кричали. Рядом с ним зажгли другой, поменьше, и вскоре зашипели, закипели над ним котелки и кастрюльки, а из громадного кофейного котла, вмещавшего в себя два галлона, поднялся ароматный пар, весело смешавшийся с запахом кедров и сосен. Дэвид чувствовал, что это всеобщее возбуждение передается и ему; не потому ли сильнее забилось у него сердце, когда он увидел, что сидевшие у костров люди внезапно вскочили на ноги и бросились навстречу каким-то незнакомцам, смутно выделявшимся на опушке тонувшего во мраке леса? Вскоре они смешались с толпой, вызвав у Дэвида догадку, что эти люди явились из замка Булэн. После этого Бэтиз с тремя другими гребцами затоптали ногами костры и отправились на судно спать. Дэвид последовал их примеру и лег в постель.

Едва первый яркий луч солнца прорезал рассветные сумерки, как костры были снова разложены, а когда Дэвид поднялся от шума многих голосов и подошел к окну, то увидел вместо прежних четырех человек целую дюжину. Когда рассвело, он убедился, что не знает ни одного из них. Вскоре он догадался, чем было вызвано их появление. До сих пор судно плыло на север все время вниз по течению. Теперь же, хотя путь лежал все так же на север, но воды Йеллоунайфа текли к югу, в Большое Невольничье озеро, а потому судно нужно было взять на буксир. Немного спустя он заметил две большие Йоркские лодки, по шести гребцов в каждой, а затем судно медленно двинулось вверх по течению.

Целыми часами Дэвид стоял то у одного окна, то у другого, и ему делалось почти страшно от того, что приходилось видеть. Казалось, водный путь вел их в заповедный край, в страну великих и недоступных тайн, страну чудес, а может быть, и смерти, отрезанную от того мира, который был ему известен. Река сузилась, и вдоль берегов тянулась густая лесная чаща. Под навесом переплетенных между собой верхушек деревьев царил вечный сумрак, и в проходах под ними солнечный свет казался лунным сиянием, лившимся на воду, блестевшую, как черное масло. Не было слышно ни звука, кроме глухих равномерных ударов весел и журчания воды вдоль стенок судна. Люди не пели и не смеялись, а если говорили, то, наверное, только шепотом. Ни одного птичьего крика не доносилось с берегов. И когда Дэвид заметил проходившего мимо окна Джо Кламара, то увидел, что лицо у него сурово и замкнуто, словно и его придавила эта дьявольская страна.

И вдруг - пришел конец. В окна ворвался поток солнечного света и сразу зазвучали голоса, смех, крики встрепенувшихся от радости гребцов. Карриган усмехнулся. Странные люди - эти чистокровные северяне, настоящие дети по суеверию. Но он не мог не сознаться, что и на него странно подействовало это мертвое оцепенение леса.

Перед наступлением ночи в каюту вошел Бэтиз вместе с Кламаром; они связали ему за спиной руки и вывели на берег, откуда он уловил гул недалекого водопада. Два часа он смотрел на работу команды, умело и осторожно переправлявшей судно через водопад. Затем его отвели обратно в каюту и развязали руки. В эту ночь он заснул под неумолчный шум водопада.

На другой день Йеллоунайф казался уже не рекою, а узким озером, на третий же день они около полудня прибыли в страну Девяти Озер, где до самых сумерек судно плыло по извилистым протокам среди непроходимых лесов и наконец причалило к открытому берегу, где недавно был вырублен лес. Поднялась большая суматоха, но было слишком темно, и Дэвид не мог понять, в чем дело. Слышалось множество голосов; лаяли собаки. Затем голоса раздались у самой его двери, в замке щелкнул ключ, и дверь отворилась. Дэвид прежде всего увидел Бэтиза, но за ним, к его удивлению, стоял Черный Роджер Одемар и с улыбкой с ним здоровался.

Дэвид не мог скрыть своего изумления.

- Добро пожаловать в замок Булэн, - приветствовал его Черный Роджер. - Вы удивлены? Да, я опередил вас на шесть часов, мсье, приехав на лодке. Простая вежливость требовала, чтобы я приветствовал вас здесь.

Бэтиз широко улыбался за его спиной, а потом вошел в каюту и взвалил себе на плечи его дорожную сумку.

- Не угодно ли вам пожаловать за нами, мсье?

Дэвид повиновался, а когда вышел на берег, там были уже Бэтиз и с ним еще двое, а впереди виднелось еще три или четыре неясных фигуры, в то время как рядом с ним шел Черный Роджер. Больше не слышно было ничьих голосов, и собаки перестали лаять.

Впереди черной стеной вставал дремучий лес, и к нему вела тропинка, по которой они и пошли. Ни одна звезда не заглядывала теперь сквозь переплетенные вершины деревьев, ни один проблеск света не озарял окружавшего их непроглядного мрака. Все молчали. Даже Черный Роджер был молчалив, и Дэвид тоже не промолвил ни слова.

Когда они прошли с милю, деревья начали редеть, и вскоре все выбрались на опушку. И тут Дэвид увидел, что прямо перед ним на расстоянии ружейного выстрела стоял замок Булэн. Он догадался об этом еще до слов Черного Роджера, догадался по освещенным окнам, на которых ни одна спущенная занавеска не мешала свету литься в ночь. Он видел одни только эти огни; их было так много, что по ним можно было судить, какое большое пространство занимало в самом сердце дикого края все это строение. Рядом с ним он услышал, как Черный Роджер рассмеялся довольным смехом.

- Это наш дом, мсье! - сказал он. - Завтра, когда вы увидите его при дневном свете, вы скажете, что это лучший замок на всем Севере, потому что весь он построен из душистого кедра, без примеси березы, так что даже среди глубокой зимы в нем пахнет весной и цветами.

Дэвид ничего не ответил, и Одемар продолжал:

- Так освещается он только на Рождество и Новый год, да в дни рождений и свадеб. Сегодня это в вашу честь, мсье Дэвид.

Он снова тихо засмеялся и добавил:

- И там вас кто-то ждет. Вы очень удивитесь, когда узнаете - кто.

У Дэвида забилось сердце. Слова Черного Роджера могли иметь только один смысл: Мари-Анна приехала вместе со своим мужем.

И по мере того как они приближались к ярко освещенному замку, Дэвид различал неясные очертания других строений, почти спрятавшихся в тени лесной опушки и местами отбрасывавших полосу света, которая показывала, что и там живут люди. К его удивлению, всюду царило глубокое молчание: не слышалось ни голосов, ни лая собак и даже стука дверей. Когда они подошли ближе, он увидел большую веранду, окружавшую весь замок и защищенную сеткой от москитов, мух и летящих на свет ночных насекомых. Они поднялись по широким березовым ступеням, которые вели к огромной тяжелой двери, походившей на ворота крепости. Черный Роджер отворил ее, и Дэвид очутился с ним в тускло освещенной прихожей, где с полуосвещенных стен на них словно в изумлении глядели головы диких зверей. А затем послышались тихие нежные звуки далекой музыки.

Дэвид взглянул на Черного Роджера. На губах хозяина замка играла улыбка; он высоко держал голову, а глаза его засияли радостью и гордостью, когда послышалась музыка. Не сказав ни слова, он взял Дэвида под руку и повел его в ту сторону, откуда доносилась музыка, в то время как Бэтиз и Кламар остались у двери в прихожую. Дэвид ступал по пышным меховым коврам; он обратил внимание на тусклый блеск полированной березы и кедра, которыми были выложены стены, и на резной потолок, такой же, как в каюте судна. Музыка звучала все ближе, и наконец они подошли к закрытой двери. Черный Роджер тихо отворил ее, словно боясь потревожить того, кто играл.

Они вошли, и Дэвид затаил дыхание. Он стоял в огромной комнате, футов тридцати или даже больше в длину и едва ли меньше в ширину, - комнате, залитой светом, роскошной и уютной, наполненной ароматом диких цветов, и с огромным черным камином в глубине, откуда смотрели стеклянные глаза висевшей над ним головы чудовищного оленя. Потом взглянул на сидевшую у пианино фигуру и, когда разом понял, что это не Мари-Анна, его сердце сжалось. Это была стройная женщина в мягком блестящем белом платье и с волосами, отливавшими золотом при вечернем освещении.

- Кармин! - позвал Роджер Одемар.

Женщина у пианино обернулась, слегка испуганная их неожиданным появлением, затем быстро встала, - и Дэвид Карриган очутился лицом к лицу с Кармин Фэнчет!

Никогда еще не видел он ее более прекрасной, чем в этот момент, в своем белом платье, в сиянии своих золотых волос, с широко открытыми лучистыми глазами и с улыбкой, появившейся на ее алых губах, когда она увидела его. Да, она улыбалась ему - эта женщина, брата которой он отдал палачу, женщина, похитившая Черного Роджера у его жены! Она узнала его, он был уверен в этом; она узнала того человека, который считал ее сообщницей преступного брата и до конца противился ее освобождению. Но с ее губ, с лица и из глаз исчезло выражение былой ненависти. Она тихо подошла к нему, протянула ему руку и, словно в тумане, он подал ей свою; почувствовал на мгновение теплоту ее пальцев и услышал нежный голос:

- Добро пожаловать в замок Булэн, мсье Карриган!

Он поклонился и что-то пробормотал в ответ, но Черный Роджер тихонько сжал ему руку и потянул назад, к двери. Уходя, он снова взглянул на Кармин Фэнчет. Она была обаятельна, и губы ее были очень ярки, но лицо покрыто такой бледностью, какой он никогда еще не видел ни на одном женском лице.

Когда они поднимались по винтовой лестнице во второй этаж, Роджер Одемар сказал:

- Я горжусь своей Кармин, мсье Дэвид. Нашлась бы еще хоть одна женщина в целом мире, которая бы так протянула руку человеку, способствовавшему казни ее брата?

Они подошли к другой двери. Черный Роджер открыл ее. Комната была освещена, и Дэвид понял, что она предназначалась ему. Одемар не вошел с ним вместе, но остановился в дверях с веселым огоньком в глазах:

- Я спрашиваю вас, есть ли еще другая такая женщина в целом мире, мсье?

- Что вы сделали с Мари-Анной, вашей женой? - ответил Дэвид.

Он с трудом выговорил эти слова, словно его горло перехватил спазм.

- Завтра узнаете, мсье, но не сегодня. Вы должны подождать до завтра.

Он кивнул головой, отступил назад, закрыл за собой дверь, и в ту же минуту резко щелкнул замок.

Глава XXIV

Карриган медленно повернулся и начал осматривать свою комнату. В ней была только одна дверь и два окна. Он поднял опущенные занавески и зло усмехнулся, увидев, что каждое окно было забито снаружи толстыми березовыми перекладинами. Он заметил, что береза была недавно ободрана и, наверное, прибита только сегодня. Кармин Фэнчет и Черный Роджер приветствовали его в замке Булэн, но, очевидно, не доверяли своему пленнику. А где же была Мари-Анна?

Этот настойчивый вопрос заставил похолодеть его сердце, и перед ним встал образ Кармин Фэнчет. Неужели ненависть Кармин не только не утихла, но разожглась еще сильнее, и, стакнувшись с Черным Роджером, она нарочно завезла его сюда, чтобы ее месть стала для него мучительной пыткой? Неужели они улыбались и протягивали ему руку, зная, что он должен умереть? А если это так, то что они сделали с Мари-Анной?

Он еще раз осмотрел комнату. Она была до странности пуста. На полу были разостланы богатые ковры - три великолепных черных медвежьих шкуры и две волчьих. На стенах висели три чудесные оленьи головы. По ямкам на полу можно было догадаться, что здесь стояла кровать, но сейчас ее заменила удобная кушетка, так и манившая ко сну. Значение всей этой обстановки было ясно: в комнате не было ни одного предмета, который мог бы послужить оружием.

Он снова взглянул на деревянную решетку своей темницы и, подняв окно, вдохнул в себя прохладный нежный лесной воздух. Тут он заметил, что к перекладинам была прибита сетка от москитов. Это было довольно странно: намереваться убить его и заботиться так об его удобствах!

Но если Черный Роджер вместе со своей любовницей действительно замышляют убийство, то в их планы должна входить также и расправа с Мари-Анной. Неожиданно его мысли вернулись к плотам. Не было ли это хитрой уловкой Черного Роджера - оставить там свою жену, а самому ехать вперед с Кармин Фэнчет? Ведь плоты дойдут до Йеллоунайфа только через несколько недель, а за это время многое может случиться. Эта мысль встревожила его. Он не за себя боялся. Опасность и борьба были его постоянным делом. Он боялся за Мари-Анну. Он убедился в том, что Черный Роджер безнадежно околдован Кармин Фэнчет. И мало ли что могут сделать на плотах его плотовщики, такие же преступники, как и он сам? Если они убьют Мари-Анну...

Он ухватился за ручку двери, почувствовав неудержимое желание позвать Черного Роджера и бросить ему в лицо все свои подозрения. И пока он стоял, готовый каждым своим мускулом ринуться в бой, до него донеслись слабые звуки музыки. Затем послышалось женское пение. Вскоре присоединился и мужской голос: он понял, что это Черный Роджер поет с Кармин Фэнчет.

Час спустя, когда пение смолкло, Дэвид подошел к окну и стал смотреть на залитую дивной луной окрестность. Он разглядел темную опушку отдаленного леса, кольцом окружавшего замок, и ровную поляну с разбросанными там и сям строениями, в которых были потушены огни. Небо густо усеяли звезды, и кругом царило странное безмолвие. Снизу до него доносился временами табачный дым. Это под его окном беззвучно стоял часовой.

Немного погодя Дэвид разделся, потушил огонь и растянулся на прохладных белоснежных простынях. Скоро он заснул, но это был беспокойный сон, полный тревожных сновидений. Дважды он едва не проснулся, и во второй раз ему почудился острый запах дыма, непохожий на табачный, но он так и не пришел в себя. Проходили часы, и новые запахи и звуки, поднявшиеся ночью, казались ему лишь обрывками его тревожных снов. Наконец что-то словно толкнуло его, освободило от оцепенения, овладело его сознанием, повелительно требуя, чтобы он поднялся, открыл глаза и встал.

Он повиновался этому приказу и, еще не проснувшись окончательно, встал на ноги. Было еще темно, но всюду слышались голоса, уже не заглушенные, а звучащие возбужденно и повелительно. И в самом деле пахло не табачным дымом. Этот дым наполнял его комнату, проникал ему в легкие и больно резал глаза.

С испуганным криком Дэвид бросился к окну. На севере и на востоке он увидел огненное море!

Он протер свои слезившиеся от дыма глаза. Луна зашла. Серая полоска на небе, наверное, означала рассвет, призрачно-тусклый за дымовой завесой. То появляясь, то исчезая, в разных местах суетились смутно очерченные фигуры людей, слышались голоса женщин и детей, а с лесной опушки доносился собачий вой. Но все голоса покрывал собой голос Черного Роджера, повинуясь которому несколько человек бросились в дымный туман и больше уже не появлялись.

На севере и на востоке небо было зловеще-багровым, и по пахнувшему ему в лицо воздуху Дэвид определил направление ветра. Замок находился почти в самом центре пожарища.

Он оделся и снова подошел к окну. Совершенно отчетливо он разглядел под своим окном Джо Кламара, который с дюжиной мужчин и мальчиков бросился к лесной опушке с топорами и пилами на плечах. На открытой лужайке под его окном не оставалось больше никого, но с другой стороны замка он слышал гул многочисленных голосов, главным образом женщин и детей, и догадался, что именно оттуда люди направлялись против пожара. Ветер сильнее подул ему в лицо. Еще острее почувствовался запах дыма, и разгоравшийся рассвет тщетно боролся с густой темно-огненной пеленой, приближавшейся вместе с ветром.

Дэвид уловил вдруг отдаленный тихий звук, такой неясный, словно он донесся за тысячу миль. Он стал напряженно прислушиваться, но тут под самым его окном послышались другие звуки, чьи-то глухие рыдания. И столько было в них муки, что сердце у него похолодело и сам он застыл на месте. Кто-то рыдал, словно ребенок, но он знал, что рыдавший не был ребенком. Это была и не женщина. И вот показалась сгорбленная уродливая фигура, и Дэвид узнал калеку Андрэ. Он кричал, как дитя, смотря на горевшие леса и с рыданием простирая к ним руки. И вдруг, странно вскрикнув, в порыве отваги забыв о своем горе, бросился через лужайку и исчез среди деревьев в том направлении, где большая разбитая молнией сосна тускло белела сквозь дымный туман.

Дэвид следил за ним со странно бьющимся сердцем. Он словно увидел маленького ребенка, идущего навстречу смертельной опасности, а потому начал громко кричать, чтобы остановили калеку. Но никто ему под окном не ответил. Часовой ушел. Ничто не препятствовало ему бежать, если только он справится с березовыми перекладинами на окошке.

Изо всех сил он навалился на них плечом, но они не поддались ни на один дюйм; он продолжал все же напирать, пока не ободрал плечо. Тогда он остановился и, более внимательно осмотрев перекладины, убедился, что без какого-нибудь рычага тут ничего не сделаешь.

Он оглянулся, но не нашел ничего пригодного для этой цели. Потом его взгляд упал на великолепные оленьи рога. Предусмотрительный Черный Роджер упустил их из виду, и Дэвид поспешно снял со стены голову. Он знал тот особый прием дровосеков, с помощью которого они отламывают от черепа рога, но здесь, в комнате, добиться этого одними голыми руками было трудной задачей; прошло не меньше четверти часа после исчезновения калеки, когда он вновь подошел к окну с оленьим рогом в руке. Ветром уже ясно доносился до него глухой зловещий гул; где раньше была только серая пелена дыма, там черные облака клубились и извивались теперь над вершинами деревьев, словно гонимые чьим-то могучим дыханием.

Дэвид просунул толстый конец оленьего рога между двумя березовыми перекладинами, но прежде чем он успел навалиться на него всей своей тяжестью, из-за угла замка послышался голос, громко звавший калеку Андрэ. В тот же миг показался Роджер Одемар, бежавший под окном все с тем же криком "Андрэ!"

Дэвид крикнул ему, и Черный Роджер, с непокрытой головой, с обнаженными руками и дико сверкавшими глазами, обернулся и взглянул вверх сквозь дымную пелену.

- Минут двадцать тому назад он пробежал по этой дорожке, - крикнул Дэвид. - Он скрылся в лесу у разбитой сосны. И он плакал, Черный Роджер, плакал, как малый ребенок!

Черный Роджер не дослушал, бросился к старой сосне и скрылся там же, где раньше скрылся калека. Дэвид навалился тогда всей своей тяжестью на олений рог; сначала медленно поддалась одна из крепких березовых перекладин, за нею другая, третья, и наконец нижняя половина окна была вполне свободна. Он высунул голову и не увидел поблизости никого. Потом свесил из окна ноги и, повиснув во весь рост на подоконнике, спрыгнул на землю.

Он сразу же взглянул в ту сторону, куда скрылся Роджер Одемар, потому что неудержимый порыв толкал его теперь броситься в свою очередь по этому же пути. С минуту он колебался, охваченный желанием отыскать сперва Кармин Фэнчет и, схватив ее за горло, спросить, что вместе со своим любовником она сделала с Мари-Анной. Однако перевес взяла твердая решимость свести все счеты с самим Черным Роджером. Черный Роджер скрылся в лесу; он отделился от своих людей. Этот незаменимый случай нужно было использовать.

Он был уверен, что Мари-Анна осталась на плотах, и его мало тревожила мысль, что от надвигавшегося пожара мог сгореть дотла весь замок Булэнов. Замок не интересовал его теперь. Ему нужен был только Черный Роджер, и, бросившись к старой сосне, он подобрал валявшуюся на дорожке дубину.

Лишь только он вошел в лес, дорога превратилась в едва заметную тропинку, очень узенькую, с тянувшимся по обеим сторонам густым кустарником. Дэвиду ясно было, что люди здесь не часто ходили. Он бросился по ней и через пять минут вышел на большую окутанную дымом поляну, и здесь он понял, почему замок Булэн не может сгореть. Очищенная от кустов и травы и частью вспаханная просека простиралась в ширину на ружейный выстрел, она лежала таким широким полукругом, который он едва мог охватить глазом сквозь дымную пелену. Так Черный Роджер обезопасил свой уединенный замок и вместе с тем предоставил пашни своим людям. Продолжая идти по еле заметной тропинке, Дэвид увидел в самой середине просеки длинную полосу пшеницы, еще зеленой и очень густой. Там и сям в дымном тумане слышались человеческие голоса: это живущие в замке люди сторожили и охраняли широкую полукруглую поляну.

Он не встретил никого, пересекая эту открытую поляну. Заметил только на мягкой земле глубокие и широко расставленные следы, следы торопившихся людей, которые сказали ему, что здесь пробежали до него Черный Роджер с калекой.

Следы вывели его на еще более узкую тропинку, которая через лес вела прямо в сторону пожара. Он пошел по ней. Отдаленный гул сменился теперь глухим ревом над вершинами деревьев, ветер подул сильнее, и гуще становился дым. Около мили прошел он по этой тропинке и наконец остановился. Дальше идти было нельзя. Ревущий огненный вихрь склонял и валил деревья, с каждым шагом все горячее становился воздух. Некоторое время он простоял неподвижно, тяжело дыша, глядя в лицо смертельной опасности. Куда же девались Черный Роджер и калека? Что за безумие могло завлечь их дальше по этому пути смерти? Или, может быть, они бросились в сторону от тропинки? Может быть, только он один находился в опасности?

И как бы в ответ на эти вопросы, он услышал впереди громкий крик. Это был голос Черного Роджера, неустанно звавшего калеку.

- Андрэ!.. Андрэ!.. Андрэ!..

Что-то поразило в этом крике Карригана. В нем было столько ужаса, столько дикой мольбы, которая тонула по временам в шуме ветра и стоявшем в воздухе гуле. Дэвид уже повернул было назад. Он и так слишком близко подошел к последней роковой черте, но этот крик Черного Роджера ударил его словно бичом. Он бросился в хаос дыма, не чувствуя больше под ногами тропинки и устремившись прямо на голос Черного Роджера, который еще раза два донесся до него. Снова он почувствовал в своих жилах охотничью кровь. Там, впереди, находился человек, которого он искал, и никакая смертельная опасность не могла его остановить на пути к этому человеку. Где оставался живым Черный Роджер, мог остаться в живых и он. Крепче сжав в руке дубинку, он побежал через низкий кустарник, хлеставший его по рукам и лицу.

Он достиг подножия какого-то холма и услышал с его вершины крики Черного Роджера. Это был громадный обнаженный холм, поднимавшийся на сто футов над лесом; когда Дэвид поднялся на его вершину, у него занялся дух. На север и на восток перед ним тянулись леса, окутанные густой пеленой дыма. В этом дыму что-то смутно маячило и Дэвид протер себе глаза в горячем желании рассмотреть это яснее. За милю или за две отсюда пожар, казалось, разбивался о какую-то мощную преграду. Справа и слева от нее он слышал глухой рев, а прямо перед ним была грозная стихия огня и дыма. И оттуда вновь до него донесся крик:

- Андрэ!.. Андрэ!.. Андрэ!..

Дэвид снова взглянул на север и восток. Крутящиеся облака черного дыма вихрем неслись к небу, а под их зловещим покровом, словно огненные кони, по вершинам сосен и кедров бежали языки пламени. Если огонь доберется до него, надежды на спасение не будет: ведь ему нужно целых полчаса, чтобы добежать до просеки, тогда как огненное кольцо замкнет его уже через четверть часа.

Его сердце отчаянно колотилось, когда он быстро спустился с холма и бросился в ту сторону, откуда слышался голос Черного Роджера. Лесной пожар в одной стороне наткнулся на какую-то преграду, и Одемар мчался туда, как безумный, выкрикивая по временам имя калеки. Все время он оставался впереди, пока наконец, пройдя около мили от холма, Дэвид не вышел на берег широкого потока и не увидел того, что являлось преградой пожару. Перед его глазами поток разделялся на два рукава, а вдоль каждого берега тянулась широкая просека, проложенная топорами людей Черного Роджера, предвидевших этот день огненного моря.

Карриган плеснул себе в глаза нагревшейся водой, а потом оглянулся. Пожар прошел, дымовая пелена поредела, и недавно зеленевший мир лежал перед ним черным трупом. Кругом все тлело и дымилось; глубокий чернозем был еще полон огня. Маленькие огненные языки еще лизали тысячи обуглившихся пней. Но ветер утих, и теперь уже слабо доносился замиравший вдали гул пожарища.

И вдруг среди этой обугленной пустыни раздался с того берега реки страшный крик. Это был Черный Роджер, даже в этом царстве отчаяния и смерти продолжавший звать калеку Андрэ.

Глава XXV

Карриган бросился в реку и, погрузившись в нее по пояс, сразу нашел место, откуда вышел Черный Роджер: груды золы и пепла отчетливо сохранили глубокие следы. По этим следам он и пошел. В раскаленном воздухе еще носились тучи пепла и дыма, своими ногами он наступал на еще пылающие красные уголья. Обугленные стволы сосен и кедров еще скрипели и трещали, внезапно вспыхивая по временам огненными языками. Воздух все больше накалялся, лицо пылало, глаза невыносимо резало, когда он увидел вдруг Черного Роджера. Он уже не звал больше калеку Андрэ и только шел напролом сквозь дымящийся хаос, словно ослепший и обезумевший зверь. Дважды Дэвид обходил стороной места, где Черный Роджер бросался напрямик средь горящих обломков, а когда он в третий раз направился по его следам, пылающие угли больно обожгли ему ноги. Он собирался было уже позвать Черного Роджера, но, мучительно задыхаясь, не успел еще выкрикнуть ни одного слова, как вдруг увидел, что великан остановился внезапно там, где, неожиданно кончаясь, лес переходил в туманное, полное дыма пространство. Когда Дэвид направился к нему, он стоял на обуглившемся краю обрыва, который навис над дымившейся внизу долиной.

Из этой узкой долины между двумя холмами, где еще час тому назад теснились зеленевшие сосны и кедры, на него пахнуло удушливым страшным жаром. Черный Роджер смотрел вниз, в эту ужасную бездну, и Дэвид услышал вырвавшийся из его груди глухой стон. Его огромные голые руки были черны и покрыты ожогами; волосы опалены; рубашка изодрана. Когда он обернулся на голос Дэвида, его глаза дико горели на лице, напоминавшем собой черную маску. Узнав Дэвида, он вдруг зашатался всем своим огромным телом и, что-то выкрикнув, покатился вниз.

Дэвид своими полуослепшими глазами не разглядел ничего, как вдруг почувствовал, что из-под его ног уходит почва: источенные пламенем корни и земля обвалились, словно гнилые, и он покатился вниз вслед за Черным Роджером, задыхаясь под грудой пепла и тлевшей земли. С минуту он лежал оглушенный, но когда нечаянно попал рукой в огонь, то со страшным криком вскочил на ноги и начал осматриваться, отыскивая Черного Роджера. Некоторое время он стоял как слепой, а когда наконец овладел своим зрением, то футах в пятидесяти от себя разглядел Одемара. Тот ползком пробирался по дымившемуся пожарищу, а когда добрался наконец до обуглившегося пня, то с громким криком вцепился в него, повторяя все то же имя:

- Андрэ, Андрэ!

Дэвид поспешил к нему и, помогая подняться на ноги, увидел, что тот ухватился не за пень, а за обуглившийся труп калеки Андрэ!

Ужас сковал ему язык. Черный Роджер взглянул на него и весь затрясся от рыданий. Затем, быстро овладев собой, он положил Дэвиду на плечо свою обожженную и окровавленную руку.

- Я знал, что он направится сюда, - проговорил он, с трудом выговаривая слова распухшими губами. - Он вернулся домой, чтобы умереть.

- Домой?

- Да! Его мать и отец были погребены здесь около тридцати лет тому назад, а он горячо любил их. Смотрите на него, Карриган! Хорошенько всмотритесь в него. Ведь это тот, кого вы искали все эти годы, один из лучших людей, когда-либо живших на свете. Это - Роджер Одемар! Увидев пожар, он бросился защищать от огня родные могилы. И теперь он мертв!

Он застонал и так оперся всем своим телом на Дэвида, что тот с большим трудом смог удержать его от падения.

- А вы? - воскликнул Дэвид. - Ради самого Бога, Одемар, скажите мне...

- Я, мсье? Я только Сен-Пьер Одемар, его брат.

И с этими словами он, тяжело опустив голову, словно труп, упал на руки Дэвиду.

Каким образом Дэвид снова выбрался наконец на берег потока с тяжелым телом Сен-Пьера Одемара на плечах, это осталось мучительным кошмаром, которого он никогда не мог точно восстановить в своей памяти. Он знал, что вел отчаянную борьбу, какую ему никогда еще не приходилось вести раньше; что его жгло, слепило и у него мутилось в голове. Однако он продолжал упорно держать сломавшего себе ногу Сен-Пьера, зная, что тот погибнет, если его опустить на тлевшие у него под ногами уголья. Все время он слышал стоны Сен-Пьера, слышал его обращенные к нему слова. Наконец он добрался до воды и упал у самого берега вместе с Сен-Пьером. В его голове все потемнело и стало похожим на пожарище, по которому он только что шел.

Он не сознавал своих тяжелых ран. Окутанный мраком, он не чувствовал никакой боли. И все же какие-то смутные воспоминания у него сохранились. Он помнил раздававшиеся над ним крики Сен-Пьера. Целыми днями, казалось ему, он не слышал ничего другого, кроме этого оглушительного голоса, разносившегося на огромное расстояние. А затем стали раздаваться другие голоса, то вблизи, то вдали, потом кто-то поднял его, и он поплыл куда-то, как в облаках. Потом он уже ничего не слышал и не чувствовал, словно мертвый.

Чье-то тихое нежное и ласковое прикосновение вернуло его к действительности. Он пришел в себя, хотя некоторое время не шевелился и не открывал глаз. Ему слышался голос, и это был женский голос, говоривший очень тихо, и какой-то другой голос отвечал ему. Затем он уловил чье-то тихое движение, и кто-то отошел от него; он услышал, как почти бесшумно открылась и закрылась дверь, и слегка приоткрыл глаза. Он находился в комнате, на стене которой играл солнечный луч. Он лежал в постели, а нежная и легкая, словно пух, рука ласково гладила его по лбу и волосам. Он шире раскрыл глаза и поднял их. Сердце его заколотилось. Над ним склонялось сияющее нежное лицо, улыбавшееся ему ангельской улыбкой в ответ на его изумленный взгляд. И это было лицо Кармин Фэнчет!

Он сделал усилие, собираясь заговорить.

- Тише! - прошептала она, и он увидел, как заблестели ее глаза, а вслед за этим что-то влажное упало ему на лицо. - Она сейчас вернется, а я уйду. Три дня и три ночи она не спала, а потому первой должна увидеть, как вы откроете глаза.

Она склонилась над ним. Ее нежные губы коснулись его лба, и он услышал заглушенные в ее груди рыдания.

- Да благословит вас Бог, Дэвид Карриган!

Когда она ушла, он снова закрыл глаза. Он начинал чувствовать боль, жгучую, разъедающую боль во всем теле, и тогда вспомнил свою отчаянную борьбу с огнем. Потом опять бесшумно отворилась дверь, кто-то вошел и опустился возле него на колени, тихо, словно не дыша. Ему захотелось открыть глаза, назвать имя, но он медлил, и мягкие, как бархат, губы коснулись его собственных губ, а затем они перешли на его закрытые глаза, на лоб, на волосы, и, наконец, кто-то нежно прижался к нему.

Он открыл глаза. У его постели стояла на коленях Мари-Анна, положив ему на руку голову. Он почти не видел ее лица, но ее роскошные волосы лежали у него на груди; он видел кончики ее длинных ресниц, пока она оставалась так, не шевелясь и словно затаив дыхание. Она не знала, что он проснулся, проснулся от первого своего сна за все три дня мучений, о которых теперь позабыл; глядя на нее, он старался ни одним движением не выдать своего пробуждения. Одна рука его лежала на краю постели, и он едва чувствовал на ней ее легкие пальцы. Затем он разом понял, что его другая рука не забинтована и что к ней Мари-Анна прильнула нежной щекой и мягким шелком своих волос.

И тогда он прошептал:

- Мари-Анна!

Она по-прежнему не шевелилась. Затем, словно думая, что он произнес ее имя во сне, тихонько подняла голову и взглянула в его широко открытые глаза. Они не обменялись ни одним словом. Он протянул ей свои забинтованную и здоровую руки; тогда Мари-Анна, рыдая, взяла его лицо в обе руки и порывисто прижалась к нему своим. И как и в тот день, когда она поцеловала его после схватки, тотчас же встала и быстро ушла; он едва успел произнести ее имя, как за ней уже захлопнулась дверь.

- Мари-Анна! Мари-Анна! - звал он ее.

Стукнула другая дверь, послышались голоса и быстрые шаги; он приподнялся от нетерпения на локте, когда в комнату вошли Непапинас и Кармин Фэнчет, в лице которой было заметно все то же сияние.

Он посмотрел на нее странно загоревшимися глазами, но она не обратила на это внимания и с изумительной легкостью помогла Непапинасу усадить его на постели, подложив за спину подушки.

- Теперь не так уже больно, не правда ли? - спросила она с материнской нежностью.

Он покачал головой.

- Нет! А что со мной?

- У вас были сильные ожоги. Два дня и две ночи вы страшно мучились, потом надолго заснули, и Непапинас говорит, что ожоги уже не будут мучить вас. Если бы не вы...

Она склонилась над ним, погладив рукой по лицу; он начал понимать, что значило это сияние в ее глазах.

- Если бы не вы, он бы погиб!

Она выпрямилась и взглянула на дверь.

- Он сейчас придет к вам, один, сказала она и что-то оборвалось в ее горле. - Я молю Бога, чтобы вы все ясно поняли, Дэвид Карриган, и простили бы меня так же как я простила вас за то, что случилось много лет тому назад.

Он ждал. Голова у него была словно в тумане, а мысли безнадежно путались, когда он старался найти какую-нибудь последовательность во всех этих удивительных и неожиданных событиях. Он понял только одно: он спас жизнь Сен-Пьера, за что Кармин Фэнчет и была с ним так нежна. Она поцеловала его, как поцеловала его и Мари-Анна.

Странное предчувствие охватило его, заставив задрожать с головы до ног. Он прислушался. Из прихожей доносились какие-то новые звуки. Дверь отворилась, и старый Непапинас вкатил в его комнату кресло с сидевшим в нем Сен-Пьером Одемаром. Ноги и руки его были забинтованы, но лицо оставалось открытым, и все оно просияло при виде сидевшего среди подушек Дэвида. Непапинас подкатил его к самой постели и тихо вышел; когда за ним затворялась дверь, в прихожей Дэвиду послышался шепот женских голосов.

- Как вы себя чувствуете, Дэвид? - спросил Сен-Пьер.

- Прекрасно! - кивнул головой Карриган. - А вы?

- Обожжен чуточку и нога сломана. - Он поднял свои забинтованные руки. - Погиб бы, наверное, если бы вы не донесли меня до реки. Кармин говорит, что она обязана вам жизнью, потому что вы спасли мою.

- А Мари-Анна?

- Вот об этом-то я и пришел поговорить с вами, - сказал Сен-Пьер. - Лишь только они узнали, что вы можете слушать, обе стали настаивать, чтобы я рассказал вам все. Но если вы себя чувствуете недостаточно хорошо, чтобы выслушать меня...

- Продолжайте! - почти угрожающе сказал Дэвид.

Радостная улыбка, только что сиявшая на лице Сен-Пьера, исчезла, и ее сменили страдальческие морщины. Он посмотрел в окно, в которое светило солнце, и опустил голову.

- Вы видели... Он умер. Его похоронили в гробу из душистого кедра. Он любил его запах. Он был словно малый ребенок. А много лет тому назад он был великолепен, куда сильнее и лучше Сен-Пьера, своего брата. То, что он сделал, было справедливо, мсье Дэвид. Он был самый старший: ему исполнилось шестнадцать лет, когда все произошло. Мне было только девять, и я не все понимал. Но он знал все - смерть нашего отца, вызванную желанием влиятельного чиновника овладеть нашей матерью. Он знал также, как и почему умерла наша мать, но сообщил нам об этом уже много лет спустя, после того, как он отомстил.

Вы понимаете, Дэвид? Он не хотел впутывать меня в это дело и все сделал один, вместе со своими друзьями с далекого Севера. Он расправился с убийцами нашей матери и нашего отца и потом скрылся вместе с нами в далеких лесах. Мы приняли девичью фамилию нашей матери, Булэн, и поселились здесь на Йеллоунайфе. Роджер - Черный Роджер, как вы звали его, - перенес сюда прах наших родителей и похоронил их на краю той самой долины, где умер он и где стояла когда-то наша первая хижина. Пять лет тому назад его придавило упавшим деревом, и он лишился одновременно рассудка, стал походить на малого ребенка и повсюду разыскивать Роджера Одемара, прежнего самого себя. Таков был человек, которого искал ваш закон. Роджер Одемар - наш брат.

- Наш брат? - воскликнул Дэвид. - Чей же еще?

- Моей сестры.

- Кто же она?

- Мари-Анна.

- Боже мой! - задохнулся Дэвид. - Вы не лжете, Сен-Пьер? Это не новая уловка?

- Нет, это правда! - сказал Сен-Пьер. - Мари-Анна моя сестра, а Кармин, которую в окошке каюты вы видели в моих объятиях...

Он остановился, улыбаясь изумлению Дэвида, вполне отомщенный тем страстным нетерпением, с которым тот ждал продолжения.

- Она моя жена, мсье Дэвид!

Карриган глубоко вздохнул.

- Да, моя жена и самая великодушная женщина во всем мире, не исключая никого! - с явной гордостью воскликнул Сен-Пьер. - Она, а не Мари-Анна, стреляла в вас, Дэвид Карриган! Mon dieu, говорю вам, что ни одна женщина не сделала бы того, что сделала она, то есть не оставила бы вас в живых. Почему? Выслушайте, мсье, и вы наконец поймете все. У нее был брат, значительно ее моложе; этому брату она была матерью, сестрою, всем, потому что они лишились родителей еще в раннем детстве. А он был негодяем. Но чем хуже он становился, тем сильнее она его любила и заботилась о нем. Несколько лет тому назад она стала моей женой; я вместе с ней старался спасти ее брата, но в него словно дьявол вселился; он нас бросил, отправился на юг и стал тем, чем был, когда разыскивать его послали вас, сержант Карриган. Тогда-то жена моя сделала последнюю отчаянную попытку спасти и вернуть его. Вам известно, мсье, как мужественно она отстаивала его, до самого того дня, как вы повесили его!

Сен-Пьер приподнялся на своем кресле с пылающим лицом.

- Скажите мне, разве она не боролась? - воскликнул он. - А вы, разве тоже не боролись до самого конца, чтобы надеть на нее наручники заодно с ее братом?

- Да, это так, - пробормотал Дэвид.

- Она ненавидела вас, - продолжал Сен-Пьер. - Вы повесили ее брата, который был почти ее собственной плотью и кровью. Он был негодяем, но он был ее детищем, а мать любит своего сына, хоть бы он был настоящим дьяволом. Ну и потом, я не буду долго рассказывать... Через друзей она узнала, что вы, повесивший ее брата, принялись теперь за розыски Роджера Одемара. А ведь он - вы понимаете - это все равно, что я сам, ибо я поклялся в случае нужды заменить собою брата. Она была на судне вместе с Мари-Анной, когда пришла эта весть. У нее было только одно желание - спасти меня, убив вас. Если бы это был еще кто-нибудь другой, но это были вы, повесивший ее брата! В тот же день она с винтовкой исчезла с судна. Вы знаете, мсье Дэвид, что произошло. Мари-Анна прибежала на выстрелы как раз в ту минуту, когда вы замертво упали на песок. Это она сперва подбежала к вам, моя же Кармин лежала в это время со своей винтовкой, чтобы послать другую пулю, если вы пошевелитесь. Это была Мари-Анна, которую вы - увидели склонившейся над вами, это она...

Сен-Пьер остановился и улыбнулся.

- Дэвид, судьба выкидывает иногда странные шутки. Моя Кармин подошла и стояла над вами, ненавидя вас, а Мари-Анна опустилась возле вас на колени, любя вас. Да, это правда. Они жестоко боролись за вас, и любовь победила, потому что она всегда сильнее ненависти. Кроме того, когда вы лежали там, окровавленный и беспомощный, вы показались моей Кармин совсем другим, чем тогда, когда вы казнили ее брата. Итак, они перетащили вас под дерево, затем все обдумали и порешили, в то время как я был на плотах. Женский ум работает странно, а может быть, их образ действий вызвала так называемая интуиция. Мари-Анна нашла, что вам не следует встречаться с моей Кармин, а потому они решили, что она выдаст себя за мою жену, а Кармин отправится ко мне на лодке. Обе были напуганы и, когда я появился, дело зашло уже слишком далеко. Приходилось всю эту комедию играть до конца. Но когда я увидел, что вы любите Мари-Анну так сильно, что готовы встать на защиту ее чести, продолжая считать ее моей женой, тогда я решил, что все кончится благополучно. Но рисковать я не мог. Вот откуда и решетки на ваших окнах, и...

Сен-Пьер подернул плечами, и снова на его лице появились скорбные линии, а голос задрожал, когда он продолжал.

- Если бы Роджер не бросился прогонять огонь от родных могил, то я все равно уже решил все рассказать вам, мсье Дэвид. Я верил, что любовь к нашей сестре вышла бы победительницей. Я ничего не сообщил вам на реке, желая, чтобы вы увидели сперва собственными глазами наш рай; я знал, что, поселившись в нем, вы не захотите его разрушить. Вот почему я не мог сказать вам и того, что Кармин - моя жена. Ведь тогда все раскрылось бы, а кроме того, ваша борьба с любовью, которую вы считали преступной, очень занимала меня. Я видел в ней настоящее испытание для человека, который может стать моим братом, если сделает разумный выбор между любовью и тем, что он считал своим долгом. Я любил вас за все это даже тогда, когда вы усадили меня на песок. А теперь и моя Кармин любит вас за то, что вы вынесли меня из огня... Но вы не слушаете!

Дэвид смотрел мимо него на дверь, и Сен-Пьер улыбнулся, заметив выражение его лица.

- Непапинас! - громко позвал он. - Непапинас!

Тотчас же послышалось шарканье, и вошел Непапинас. Сен-Пьер протянул Дэвиду свои огромные забинтованные руки, а Дэвид подал ему свои, одну забинтованную и другую свободную. Между ними не было произнесено ни слова, но сразу видно было по их глазам, что отныне они братья на всю жизнь.

Непапинас выкатил из комнаты кресло с Сен-Пьером, а Дэвид, выпрямившись на своих подушках, стал прислушиваться и ждать, пока ему не показалось, что в груди у него бьются два сердца вместо одного.

Прошла целая вечность, как показалось ему, прежде чем Мари-Анна появилась в дверях. С минуту она стояла неподвижно, не спуская с него глаз, словно он протягивал к ней свою забинтованную руку, стремясь к нему всем своим существом, и все же готовая упорхнуть, словно птичка, каждую минуту. Но лишь только он произнес ее имя, как она бросилась к нему и упала около него на колени, а к его груди прильнуло ее пылающее личико, и его губы прижались к ласкающему шелку ее волос. Он не проронил ни слова, чувствуя, как ее сердце бьется рядом с ним. Наконец она подняла свое лицо так близко к нему, что он почувствовал на своих губах ее дыхание. И увидев, что выражали его глаза, она слегка улыбнулась и спросила прерывающимся шепотом:

- Все кончилось хорошо... Дэвид?

Он еще ближе притянул к себе ее лицо и с криком счастья зарылся в этих блестящих косах, которые он так любил. Он не мог затем припомнить все, что говорил, но под конец Мари-Анна слегка отодвинулась от него и взглянула ему прямо в лицо своими лучистыми глазами.

- И вы возьмете меня с собой? - радостно прошептала она.

- Да! И когда я покажу вас старику-начальнику Мак-Вейну, которого вы знаете, и скажу ему, что вы моя жена, он не посмеет взять назад своего обещания. Он сказал, что если я доведу до конца дело Роджера Одемара, то могу просить от него всего. А я буду просить о своей отставке. Я должен получить ее в сентябре, и тогда мы успеем вернуться еще до снегопада. Вы видите... - воскликнул он, снова ее обнимая. - Вы видите, я нашел край своей мечты и хочу в нем остаться навсегда. Вы хоть немножко рады, Мари-Анна?

В большой комнате, расположенной в конце прихожей, Сен-Пьер ждал и ворчал в своем кресле на колесиках на замешкавшуюся в прихожей Кармин. Наконец она появилась, идя тихонько на цыпочках от двери Дэвида Карригана, вся розовая, с возбужденно блестевшими глазами, увидевшая то, что так волнует женское сердце.

- Если бы мы только знали, - попытался Сен-Пьер говорить шепотом, - то сделали бы несколько шире замочную скважину, cherie. Он заслужил это за свое шпионство у окна нашей каюты. Ну, расскажи же мне! Видела ты что-нибудь? Слышала? Что же...

Мягкая рука Кармин прижалась к его рту.

- Ты готов уже кричать, - ласково одернула она. - Может быть, я ничего не видела и ничего не слышала, мой медведище, но только я знаю, что сегодня в замке Булэн четверо счастливых людей. А если ты хочешь знать, кто самый счастливый...

- Я, chere-coeur.

- Нет.

- Ну ты, если хочешь.

- Да. А потом?

Сен-Пьер усмехнулся.

- Дэвид Карриган, - сказал он.

- Нет, нет, нет! Если ты считаешь...

- Я всегда считаю себя вторым, если только когда-нибудь ты не позволишь мне стать первым, - поправился Сен-Пьер, целуя нежно руку, которая гладила его по щеке.

А потом он прижался к жене своей огромной головой, и Кармин ласково перебирала его опаленные волосы. И долго они молчали, не сводя глаз с полутемной прихожей, в далеком конце которой находилась комната Дэвида Карригана.

Джеймс Кервуд - Пылающий лес (The Flaming Forest). 3 часть., читать текст

См. также Джеймс Оливер Кервуд (James Curwood) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Северный цветок (The Flower of the North). 1 часть.
Перевод с английского Зин. Львовского Товарищам по Великой Северной Пу...

Северный цветок (The Flower of the North). 2 часть.
Но мальчишка только оскалил белоснежные зубы, метнул ослепительную улы...