Пьер Алексис Понсон дю Террай
«Тайны Парижа. Часть 5. Роман Фульмен. 5 часть.»

"Тайны Парижа. Часть 5. Роман Фульмен. 5 часть."

- Вы ошибаетесь.

- Я не вижу ничего занимательного в том, что я люблю эту женщину.

- Эта женщина - загадка.

- Только не для меня.

- Допустим, но она загадка для всего Парижа.

- А! Париж занимается нами?

- Сильно.

- Я становлюсь любопытен, - сказал Арман с горькой усмешкой. - Мне интересно знать: что он может знать, что он может говорить?

- Две вещи.

- Выслушаем первую.

- Дама в черной перчатке, которую вы безумно любите, не любит вас.

- Откуда это можно знать? - пробормотал сын полковника, закусывая губы...

- Она любит... другого. Арман побледнел.

- Этот другой - мертвец. Бледность Армана усилилась.

- А человек, которого любят даже мертвого, не боится соперников, - холодно докончил Мориц.

Арман, хотя и страдал, не решился, однако, прямо опровергнуть довод Морица.

- Отлично, - насмешливо заметил он. - Вот первое мнение, которого удостоил меня Париж. Теперь выслушаем, что следует дальше.

- Черт возьми! - проговорил Мориц.

- Разве вы уже забыли, что хотели сказать?

- Нет... но... я затрудняюсь.

- Чего?

- Я боюсь, что вы рассердитесь... Грустная улыбка мелькнула на губах Армана.

- Клянусь, что нет, - сказал он.

- Ну, так парижский свет утверждает, что вы...

- Болван, не так ли?

- Простак...

- Дорогой мой, - спокойно возразил Арман, - неужели вы явились ко мне только затем, чтобы сказать мне подобную любезность?

- Нет, - смеясь, ответил Мориц. - Но обратите внимание на мою храбрость и мое доверие к вам: я осмеливаюсь сообщить вам неприятные слухи относительно вас и в то же время хочу обратиться к нашей старой дружбе.

Арман протянул руку журналисту.

- Прекрасно! - вскричал он. - Так как я нужен вам, то милости просим.

- Да, я нуждаюсь в вас, - подтвердил Мориц.

- У вас дуэль? Так я буду вашим секундантом.

- Нет, вы ошибаетесь.

- Значит, вам нужны деньги? Мой кошелек к вашим услугам.

- Нет.

- В таком случае, говорите...

- Слушайте, - продолжал Мориц, - верите ли вы в необыкновенные вещи?

- Разумеется, да, и я уже поплатился за это.

- В таинственные драмы, которые разыгрываются в Париже не публично и никому не известными актерами?

- Верю, - пробормотал сын полковника, вспомнивший об ужасной мести Дамы в черной перчатке.

- Итак, мой друг, - продолжал Мориц, - меня случайно запутали в одну из этих драм, и я могу обратиться за помощью только к вам.

- Объяснитесь, друг мой.

- Не могу...

- Но как же быть в таком случае?

- Вы должны отправиться.

- Куда?

- Я не могу назвать вам место.

- Вот как! Но вы строите загадку на загадке.

- Только там, - сказал Мориц, - мне позволили объяснить вам.

- Дорогой мой, - возразил Арман, - позвольте мне задать вам один только вопрос?

- Задавайте.

- Когда я должен ехать с вами?

- Сейчас.

- Вы увезете меня из Парижа?

- Нет.

- И я могу вернуться к себе через несколько часов?

- Я не задержу вас, - ответил Мориц Стефан.

- Хорошо, я следую за вами.

- Наденьте теплое пальто, - сказал Мориц. - Ночи становятся холодными.

- Вы в карете?

- Да, она ждет у подъезда.

Арман надел пальто, взял шляпу и перчатки и спросил, улыбаясь:

- Надо захватить оружие?

- Нет, это лишнее, - ответил Мориц.

Журналист вышел первый, и они оба спустились по лестнице. Карета, которую по всем признакам можно было принять за наемную, ожидала у подъезда. Мориц открыл Дверцу.

- Садитесь, - сказал он и сел рядом с Арманом. Кучер, по-видимому, заранее уже получил приказание, потому что погнал лошадей, даже не спросив, куда ехать. Карета выехала из Шальо, спустилась к набережной, пересекла Сену по мосту Согласия и углубилась в пустынные улицы Сен-Жерменского предместья. Мориц все время молчал.

- Друг мой, - сказал он, - помните вашу любовь к маленькой баронессе де Сент-Люс?

- Да, - ответил Арман. - А что?

- Помните, как каждый вечер, когда она была для вас только белокурой домино, вас ожидала на бульваре карета, и какой-то человек завязывал вам глаза?

- Да.

- Ну, так вот, - продолжал Мориц Стефан, вынимая носовой платок из кармана, - это же самое я хочу сделать и теперь.

- Вы шутите? - проговорил Арман.

- Нисколько, это необходимо.

Мориц произнес последние слова так таинственно, что сын полковника Леона смутился.

- Но куда же вы хотите меня увезти? - спросил он.

- Если бы я имел намерение сказать вам это, то не завязывал бы вам глаза.

- Однако...

- Дорогой мой, - проговорил Мориц, - я взывал к вашей дружбе, но если эта дружба недостаточно сильна, чтобы исполнить то, о чем я прошу, скажите одно слово, и я отвезу вас обратно.

- Вы с ума сошли! - воскликнул Арман. - Но раз вы на этом настаиваете...

- И он протянул свою голову. Мориц крепко завязал ему глаза.

- Теперь, - сказал он ему, - скажите по совести, видите ли вы что-нибудь?

- Нет, - ответил Арман.

- Отлично.

Карета продолжала ехать, и Арман почувствовал, что она много раз поворачивала то влево, то вправо. Мориц молчал. Арман думал о Даме в черной перчатке и тоже не выказывал желания разговаривать.

Это странное путешествие продолжалось около получаса. Наконец карета остановилась.

- Приехали, - сказал Мориц. Он вышел первый.

- Дайте мне руку, - прибавил он, - и обопритесь на меня.

Арман повиновался.

- Хорошо, - продолжал Мориц, - теперь позвольте, я вас поведу.

По перемене воздуха Арман понял, что они вошли в дом или проходили коридором.

- Подымите ногу, мы стоим около лестницы.

Когда Арман поднялся на десять ступенек, он услышал, как отворилась дверь.

- Идите все прямо, - сказал ему его вожатый.

Арман почувствовал под ногами толстый ковер и более теплую атмосферу вокруг себя. Две двери отворились и тотчас же захлопнулись. Мориц остановился.

- Теперь, - проговорил он, - вы можете снять повязку.

Арман сорвал повязку и с удивлением осмотрелся вокруг. Он находился теперь в маленькой гостиной, комфортабельно меблированной. Пол был покрыт ковром, стены обтянуты совершенно новой обивкой, несколько дорогих картин висели по стенам. Между окон стояла этажерка с витыми колонками, уставленная книгами. Посреди комнаты находился круглый столик, заваленный альбомами и газетами. Против камина стояло пианино. Арман был музыкант.

- Где я? - спросил Арман, взглянув на Морица.

- Скоро узнаете, - ответил журналист. Он откинул портьеру и вышел.

Арман, все более и более удивлявшийся, остался один. Прошло четверть часа; никто не являлся. Тогда Арман подбежал к двери, в которую вышел Мориц, но дверь оказалась запертой на ключ. Заметив другую дверь, он попытался отворить и ее, но она была также заперта. Потеряв терпение, молодой человек подошел к окну; окна были заперты на висячие замки.

- Ого, вот как! - пробормотал Арман. - Это уж слишком.

И так как шелковый шнурок сонетки находился справа от зеркала, то он сердито рванул его.

Тогда одна из дверей отворилась, и вошел слуга в ливрее; он почтительно поклонился Арману.

- Барин звал? - спросил он Армана.

- Да, - ответил молодой человек, у которого удивление перешло уже в нетерпение.

- Что прикажете сударь?

- Вот как! Что я тебе прикажу? Лакей поклонился.

- Можешь ты мне сказать, где я?

- Барин у себя.

- У себя?

Лакей снова поклонился. Арман смерил его взглядом с ног до головы.

- Что за глупые шутки, болван! - закричал он.

- Однако, сударь, я сказал правду. Барин у себя. Вот его приемная. Книги, пианино, журналы. Барин не будет скучать, если любит чтение и музыку. Вот спальня барина.

Под напором руки лакея дверь, которую Арман не мог отворить, раскрылась сразу. Молодой человек перешагнул порог, движимый любопытством. Спальня, такая же маленькая, как и приемная, была заново кокетливо меблирована, причем во всем чувствовалась рука женщины.

- Дурак! Скажешь ли ты мне, где я? Не то...

Арман не докончил. В комнату вошло новое лицо. Это был человек лет пятидесяти, с седыми волосами, с продолговатым серьезным лицом, обрамленным густыми рыжими бакенбардами.

По одежде его можно было принять за истого англичанина. Арман узнал его.

- Сударь, - сказал ему вошедший, - позвольте мне ответить вам за слугу: вы у себя или, вернее, у меня...

Арман поклонился.

- Кто же вы? - спросил он.

- Я лорд Г., - ответил англичанин. Арман вздрогнул и вспомнил Фульмен.

- По причинам, которых я не могу объяснить вам, вы мой пленник.

XLIV

Слова лорда Г. удивили, почти испугали Армана. Он несколько раз взглянул на англичанина, не находя слов для ответа, наконец, он спустя несколько минут воскликнул.

- Вот как, милостивый государь, значит, я нахожусь у сумасшедшего?

- Я в здравом рассудке, - холодно ответил лорд Г.

- Так, прежде чем объявлять меня своим пленником, вы должны были бы, по крайней мере, объяснить мне, по какому праву...

- Мне поручили задержать вас здесь.

- А кто дал вам это поручение? Лорд молчал.

- Я вас прошу потрудиться объяснить мне ваш поступок, - продолжал Арман, - по моему мнению, это шутка прескверная.

- Мне пятьдесят лет, и я никогда не шучу, - отвечал благородный лорд.

- Значит, вы говорите серьезно?

- Вполне.

- Вам поручили задержать меня здесь?

- Совершенно верно.

- Ну, в таком случае, сударь, - сказал Арман, - я объявляю вам, что хочу уйти.

Лорд Г. улыбнулся.

- И немедленно, - прибавил сын полковника Леона, направляясь к двери, в которую он видел, как вошел лорд Г.

- Милостивый государь, - возразил джентльмен, - здесь у всех дверей хорошие запоры, а окна с толстыми решетками.

- Ну, что ж! Я позову на помощь, буду кричать...

- Вас не услышат. К тому же, - добавил англичанин, - вы не знаете, где вы находитесь...

- Я в Париже, полагаю.

- Да. Но только в отдаленном квартале, в глубине сада и в павильоне, откуда ваших криков никто не услышит.

- Вот как!

- Впрочем, - продолжал лорд Г., - я должен вам объявить, что если вы будете вести себя неблагоразумно и попытаетесь убежать, то вас свяжут по рукам и ногам. Мне стоит только дать знак.

Лорд Г. топнул трижды ногой в пол, и Арман увидал, как вошли двое слуг, одетых в такие же ливреи, как и первый, вошедший в ту дверь, в которую вышел Мориц Стефан.

Англичанин обратился к ним:

- Вы будете прислуживать этому господину и исполнять все, что он прикажет.

Слуги поклонились.

- Но, - продолжал лорд Г., - при малейшей с его стороны попытке бежать вы свяжете ему ноги и руки, и если он вздумает кричать, заткнете ему рот.

- Но они не помешают мне ударить вас перчаткой, - вскричал Арман вне себя от гнева, - и сказать вам, что вы подлец!

Действительно, Арман снял одну из перчаток и хотел бросить ее в лицо лорда Г. Но один из лакеев удержал его руку. Лорд Г. улыбнулся.

- Дорогой мой, - сказал он, - я вам на это скажу, что судья, который произносит приговор, или полицейский агент, производящий арест, никогда не принимают всерьез оскорблений своих клиентов. Когда ваше заключение окончится, тогда мы посмотрим.

Эти слова, вместо того, чтобы еще больше рассердить Армана, успокоили его. Он нервно расхохотался и упал на стоявший позади него диван.

- Но, сударь, - сказал он, - теперь я вижу, что вы приняли все меры предосторожности.

- Действительно, все.

- Я прибавлю даже, что мне нет расчета не покориться.

- Вы рассуждаете здраво, - согласился лорд Г., поклонившись.

Арман продолжал:

- Значит, я должен считать себя вашим пленником и не стараться убежать от вас.

- Да.

- По крайней мере, вы не откажете дать мне некоторые объяснения?

- Может быть.

- Мориц Стефан, которого я считал своим другом...

- Он и на самом деде ваш друг.

- Значит, он так же, как и я, попал в ловушку?

- Нет, эта ловушка, как вы выражаетесь, была расставлена для вас им самим.

- С какой целью?

- Потому что он ваш друг.

- Признаюсь, я ровно ничего не понимаю.

- И, действительно, вам трудно понять.

- Но где же я, наконец?

- У меня.

- А кто вы?

- Не все ли вам равно!

- Чего вы хотите и по какому праву вы лишили меня свободы?

- Я действую в ваших интересах.

- Я не признаю за вами этого права.

- Ну, что ж! Вы поблагодарите меня через несколько дней, - флегматично заметил лорд Г.

- За то, что был вашим пленником?

- Да.

Арман пожал плечами и сказал:

- Разрешите мне последний вопрос?

- Спрашивайте.

- Мне долго придется оставаться здесь?

- Этого я не могу вам сказать.

- Разрешено мне писать?

- Нет.

- Однако мне нужно известить одну... особу...

- Даму в черной перчатке? Арман покраснел.

- Не все ли вам равно, - сказал он, - кому я хочу писать?

- Сударь, - ответил лорд Г., - извините меня, но я должен оставить вас; я буду иметь честь навестить вас завтра утром. Желаю вам доброго вечера и спокойной ночи.

- Подождите, милорд... одну минуту!.. Я хотел только спросить вас... - проговорил Арман.

- Добрый вечер, - повторил лорд Г., открывая дверь, и исчез, оставив Армана в еще большем изумлении, чем до его прихода.

- Все это очень странно, - прошептал молодой человек.

Лакей, который был приставлен к нему в качестве камердинера, сделал знак остальным двум, и они вышли. Затем он обратился к своему новому господину:

- Сударь, позвоните, когда я потребуюсь; а если вы пожелаете выпить чаю, прежде чем лечь спать...

- Нет, - ответил Арман.

- В котором часу барин ляжет спать?

- Не знаю... Оставьте меня. Лакей поклонился и вышел.

Арман, оставшись один, принялся размышлять. Чего от него хотят и зачем его привезли с завязанными глазами в этот дом, где он сделался узником?

Одно имя сорвалось с его губ и пролило свет на эти происшествия. Это было имя Фульмен. Он вспомнил, что танцовщица любила его и употребляла все усилия, чтобы заставить его забыть чары Дамы в черной перчатке, и он более не сомневался, что Мориц Стефан был ее сообщником. Арман хорошо знал Фульмен. Он знал ее за женщину энергичную, решительную, способную довести дело до конца, не колеблясь в раз принятом решении.

- Ведь выйду же я когда-нибудь отсюда, - рассуждал он, - и тогда потребую строгий отчет у Фульмен и ее сообщников; но пока я здесь... что мне делать?

Арман вспомнил, что Дама в черной перчатке будет ждать его на следующий день и, разумеется, прождет напрасно. Эта мысль привела его в отчаяние, потому что он понял по решительному, откровенному тону англичанина, что заключение его будет строгое и при малейшей попытке бежать ему свяжут руки и ноги. Арману, как человеку порядочного круга, было бы противно вступать в рукопашную схватку с лакеями, и он ни за что на свете не желал получить оскорбление, грозившее ему в случае его сопротивления. Чтобы рассеять свои мысли, Арман подошел к столу и взял газету, но минуту спустя бросил ее и сел за пианино. Но и пианино не помогло. Тогда он позвонил. Вошел слуга.

- Друг мой, - мягко сказал ему Арман, - вы, разумеется, преданы вашему господину, платящему вам за ваши услуги.

Лакей поклонился в знак согласия.

- Поэтому я не буду пытаться подкупить вас, хотя я достаточно богат...

- Господин оскорбляет меня, предполагая, что меня можно подкупить.

- Извините! Но вы, может быть, не откажете мне в маленькой услуге...

- Приказывайте, сударь.

- Я хотел бы написать письмо.

- Кому?

- Особе, которой у меня назначено свидание на завтра и с которой я, вероятно, не увижусь...

- Это можно...

- Возьметесь вы доставить письмо?

Говоря это, сын полковника посмотрел так, что взгляд его ясно говорил:

"Я заплачу за вашу услугу такую цену, которую вы сами назначите".

- Смотря по обстоятельствам.

- Как, "смотря по обстоятельствам"?

- Если для этого достаточно бросить письмо в почтовую кружку...

- Хорошо! - сказал Арман.

И он подошел к круглому столику, на котором находились все принадлежности для письма. Но лакей прибавил:

- Если сударь напишет особе, которая живет на площади Бово, то это бесполезно.

- Бесполезно! Почему?

- Потому что я не доставлю этого письма.. Арман рассердился.

- Уходите! - закричал он.

На другой день после похищения Армана, так искусно совершенного, в полдень, Дама в черной перчатке сидела у себя с майором Арлевым.

- Сударыня, - спросил ее майор, - хватит ли у вас мужества довести до конца ваш замысел?

- Да, Герман.

- Погубить отца в лице сына?

- Да.

Дама в черной перчатке произнесла это "да" глухим голосом и, помолчав несколько минут, наконец сказала:

- Да, у меня хватит мужества, хватит наказать себя самое.

Майор вздрогнул.

- Да, чтобы наказать себя, - продолжала она. - Потому что была минута, когда я почти забыла о моем единственном долге на этом свете, так как мое сердце забилось для этого человека, отец которого убил моего мужа... Гонтран де Ласи, - с волнением воскликнула она, - клянусь тебе, что ты будешь отомщен!

Послышался стук кареты, остановившейся у отеля.

- Это он! - сказала молодая женщина. - Он точен, как влюбленный.

Но она ошиблась. Приехал не Арман. Карета въехала во двор, и из нее вышел старик. Дама в черной перчатке следила, притаившись за занавеской. Приехал Иов, старый слуга полковника, преданный друг Армана.

Он вошел расстроенный.

- Сударыня, - поспешно сказал он, - что вы сделали с Арманом?

Молодая женщина вскрикнула от удивления.

- Я? - спросила она. - Да решительно ничего.

- Он не был здесь?

- Нет.

- Вы не видали его?

- Не видала со вчерашнего вечера, - ответила она.

- Ах, Боже мой! Боже мой! - пробормотал старый солдат. - Что же с ним случилось?

- Но объяснитесь же, Иов, - мягко сказала молодая женщина.

- В эту ночь, сударыня, Арман не вернулся домой; я прождал его все утро, но его все еще нет... Я был у полковника, который тоже не видал его...

- Он уехал вчера вечером?

- После того, как вы уехали.

- Один?

- Нет, с одним из своих друзей, в карете.

XLV

Через день после исчезновения Армана лорд Г. приехал к Фульмен.

- Ну, мой друг, - проговорила она, протягивая ему руку, - что вы мне скажете?

- Арман все тот же, - ответил лорд Г.

- Бедный Арман!

- Он то раздражается, то впадает в глубокое уныние.

- Спал он прошлую ночь?

- Нет, камердинер, спавший в соседней комнате, слышал, как он говорил что-то вполголоса.

- Вот как! Что же такое он говорил?

- Сначала он давал себе слово убить меня.

- А потом?

- Потом броситься к ногам женщины, которая напрасно прождала его.

Грустная улыбка мелькнула на губах Фульмен.

- Помните, мой друг, что вы отвечаете мне за него, - сказала она.

- Клянусь вам моей честью.

- И если вы дадите ему убежать, то, может быть, будете причиною его смерти.

- О, будьте покойны, - сказал лорд Г. - Когда я согласился принять на себя обязанности тюремщика, я уже принял свое решение.

- Как вы думаете, Арман догадывается, что его арест произошел по моей инициативе?

- Мне кажется, да.

- Ах, как он должен ненавидеть меня! - вздохнула Фульмен.

- Да, - пробормотал англичанин.

- Собирался он писать?

- Он пытался подкупить моих людей, чтобы они передали записку Даме в черной перчатке.

- Недурно! Спрашивал он об отце?

- Нет.

- А об Иове?

- Тоже нет.

- Бедный юноша, - прошептала Фульмен. - Он положительно страдает тем, что у итальянцев называется любовным помешательством.

- Но позвольте мне сделать вам одно замечание, дорогой друг, - сказал лорд Г.

- Говорите.

- Вы не боитесь, что лишение свободы сведет его с ума? Фульмен вздрогнула.

- О, молчите! - вскричала она. - Вы меня пугаете...

- Я оставил его в страшном раздражении и боюсь за него.

- Ну, что ж! - воскликнула Фульмен. - Я предпочту видеть его безумным, чем мертвым. Эта женщина убьет его...

- Будьте покойны, его слишком хорошо стерегут, чтобы подобная вещь могла случиться. Во-первых, павильон, где он находится, в самой глубине сада, окна с железными решетками, а у дверей крепкие засовы.

- А что, если эта женщина откроет, где мы его спрятали?

- Мои люди прекрасно вооружены и превосходно выдержат осаду.

Фульмен вздохнула.

- Благородный и дорогой друг, - сказала она, пожимая руку англичанина. - Как вы добры...

- Я ваш друг, - просто ответил он. - А теперь, если вам нечего более сказать мне, я вернусь на свой пост.

- Идите, - сказала Фульмен.

Англичанин вышел. Фульмен осталась одна. Несмотря на начало ноября, вечер был теплый и тихий, и молодая женщина ощутила потребность подышать немного свежим воздухом, потому что у нее была лихорадка, и голова ее горела. Она надела накидку и вышла с намерением пройтись по Елисейским полям до заставы Звезды.

Фульмен чувствовала желание подышать свежим воздухом и побыть одной. Она поступала, как все люди, у которых сердечное горе: она стремилась к одиночеству.

Зимою в девять или десять часов вечера Елисейские поля всегда пустынны и только местами освещаются фонарями. Лишь изредка попадется навстречу карета, а еще реже прохожий.

Фульмен медленно шла по асфальтовой дорожке, идущей вдоль широких тротуаров, задумчивая и не обращая ни малейшего внимания на редких прохожих. Ее прогулка длилась около двух часов и, разумеется, продолжилась бы еще, если бы позади нее не раздались быстрые шаги.

- Сударыня, - сказал голос, по которому она узнала одного из своих слуг.

Она обернулась. Иосиф, ее лакей, догонял ее.

- Я так и думал, что найду вас здесь, - сказал лакей.

- Что тебе надо, Иосиф?

- Барыня, вас спрашивают.

- Меня спрашивают? - спросила, вздрогнув, молодая женщина.

- Да, особа, которая желает вас видеть, ждет в отеле, в гостиной.

- Кто такая эта особа?

- Дама.

- Как она выглядит? молодая?.. старая?..

- Не знаю, лицо ее закрыто вуалью... У Фульмен явилось предчувствие.

- И эта женщина желает видеть меня?

- Она так настойчиво просила, что я провел ее в гостиную.

- Вы поступили опрометчиво, Иосиф, - строго заметила Фульмен. - После полуночи я не принимаю визитеров.

Танцовщица поспешно вернулась домой и вошла в отель. Закрытая карета, без гербов, запряженная в одну лошадь, дожидалась у подъезда маленького отеля на улице Марбеф. Фульмен вошла в первый этаж, где находилась приемная, и увидала женщину, сидевшую в глубоком кресле у камина. Увидев Фульмен, женщина, закутанная в большой плащ, встала и откинула вуаль, закрывавший ей лицо.

- Я так и думала, что это вы, сударыня, - заметила Фульмен.

Дама в черной перчатке - это была она - поклонилась и сказала, насмешливо улыбнувшись:

- В самом деле! Вы ожидали моего визита, мадемуазель?

- Вашего визита - нет, но когда мне сказали, что какая-то дама в вуале приехала ко мне... я подумала...

И Фульмен, помнившая, что она хозяйка и притом принимает у себя маркизу Гонтран де Ласи, предложила стул своей посетительнице, продолжая стоять перед ней.

- Позвольте мне узнать, сударыня, - сказала она, - какому счастливому событию я могу приписать честь принять вас у себя?

- Без комплиментов, мадемуазель.

- Пусть будет по-вашему! - согласилась Фульмен.

- Мадемуазель, - продолжала мстительница, - мой визит не должен удивлять вас.

- Это... смотря по обстоятельствам.

- Мы уже много раз встречались и, мне кажется, всегда враждебно.

- Возможно...

- Вы любите Армана.

- А вы его ненавидите.

- Может быть... Вы старались всячески заставить его забыть меня.

- Это мое право и долг.

- Допустим, но прежде чем объяснить вам причину моего присутствия здесь, позвольте мне вкратце напомнить вам то, что было.

- Я слушаю вас.

- Помните нашу первую встречу?

- В Нормандии.

- Да, в замке де Рювиньи, у постели умирающего капитана Лемблена.

- Помню.

- Вы, вероятно, также помните, что я тогда указала вам на Армана и сказала: "Если вы любите этого молодого человека, сударыня, если вы действительно любите его, увезите его подальше отсюда и устройте так, чтобы он никогда не попадался на моем пути". Я сказала вам это, не правда ли?

- Да.

- Но, - продолжала Дама в черной перчатке, - Арман преследует меня повсюду, везде он встречается на моей дороге.

- Увы! - вздохнула Фульмен.

- Вы знаете, что произошло в Бадене, и как, для того чтобы спасти ему жизнь, которая тогда была в моих руках и которую я мановением руки могла уничтожить, вы принуждены были дать мне клятву некоторое время служить моему личному делу. Разве я не сказала вам тогда: "Я хочу быть в последний раз милосердной. Если Арман перестанет преследовать меня в Париже, если, вернувшись туда, я смогу оттолкнуть его от себя презрением, то моя месть не будет более тяготеть над ним".

- Да, вы говорили это.

- Ну и что же? Разве моя вина, если роковая любовь, которую ко мне питает этот молодой безумец, вечно толкает его на мой путь? - спросила молодая женщина, звонко рассмеявшись. - Разве моя вина, если судьба захотела, чтобы человек, убивший моего мужа, имел только одно уязвимое место - своего сына?

Фульмен почувствовала, что дрожь пробежала у нее по телу и кровь застыла в ее жилах.

- Нет, - продолжала Дама в черной перчатке, - нельзя спорить против очевидности: судьба хочет, чтобы Арман погиб.

Фульмен выпрямилась, надменная, грозная, как львица пустыни.

- Но ведь я здесь! - вскричала она. - И не связана с вами более клятвой.

- Я это знаю, знаю даже и то, что вы приготовились к борьбе. Я знаю, что вы пытались избавить от моей мести г-на де Флар-Монгори и его детей, чтобы иметь в своих руках заложников и купить таким образом пощаду и свободу тому, кого вы любите.

- Вы правы, - согласилась Фульмен.

- Но вы потерпели неудачу и, несмотря на вашу любовь к нему, проницательность и самоотверженность лорда...

Фульмен вздрогнула.

- Вам и это известно! - воскликнула она.

- Мне известно также, - продолжала мстительница, - что вы употребили последнее усилие, чтобы спасти Армана.

- Вот как! - воскликнула танцовщица, торжествующе улыбаясь. - Вы полагаете?

- Вчера вечером Армана похитили и увезли неизвестно куда... Он находится под охраной лорда Г. Лорд Г. скорее застрелит его, нежели позволит ему выйти.

- Вы не ошиблись, - пробормотала Фульмен, немного удивленная тем, что Дама в черной перчатке знает все эти подробности.

- Но все ваши предосторожности смешны, - сказала последняя, иронически улыбаясь.

- Вы полагаете?

- Они напоминают труд ребенка, строящего замок из карт. Достаточно малейшего дуновения ветра, чтобы все развалилось прахом.

- Это мы еще увидим! - надменно произнесла Фульмен.

- Я не знаю пока, куда вы увезли Армана, - продолжала мстительница, - но я узнаю это.

- Сомневаюсь.

- Я узнаю это от вас самой.

- Это порядком-таки самонадеянно, - пробормотала Фульмен ироническим тоном.

- Я стараюсь всегда подтверждать свои слова на деле, мадемуазель.

Маркиза холодно взглянула на танцовщицу.

- Слушайте! - сказала она. - Поговорим серьезно: вы любите Армана?

- До безумия.

- Ну, так, если бы вам предложили на выбор: или видеть его умирающим от удара шпаги, но так, как умирает честный человек, или видеть его живым, но опозоренным... Что бы вы выбрали для него?

- В моем выборе вы не можете сомневаться, - гордо сказала Фульмен. - Арман добр, у него рыцарская натура, и ничто не может покрыть его позором.

- Вы ошибаетесь...

- Нет, сударыня, Арман пользуется всеобщим уважением.

- Это правда, но если это уважение сменится когда-нибудь осуждением?

- Это мы еще посмотрим!

- Мадемуазель, - возразила Дама в черной перчатке, - вы забываете, что я могу завтра же отправить полковника Леона, его отца, на эшафот, как убийцу, как вора... и мне кажется, что бесчестие отца ложится пятном и на сына.

Фульмен глухо вскрикнула и растерянно взглянула на мстительницу.

- Теперь скажите мне, - насмешливо спросила Дама в черной перчатке, - куда вы его спрятали?

Холодный пот выступил на лбу у Фульмен, и сердце ее замерло.

XLVI

Арман провел всю ночь и весь день в заключении, куда предательски завлек его Мориц Стефан; он спрашивал себя, уж не сделался ли он игрушкою бесконечно длящегося кошмара. Прошел день, потом наступила ночь, а освободитель все еще не являлся. Лорд Г. не показывался. Мориц Стефан, имя которого Арман неоднократно повторял, оставался невидимкой.

Только трое лакеев, которым было поручено стеречь и в то же время служить ему, входили каждый раз, когда он дергал за шнурок сонетки. И только.

Философ скоро привык бы к такому приятному плену, которому подвергся наш герой. Помещение его, хотя и небольшое, было роскошно и кокетливо обставлено; ему прислуживали несколько лакеев, в его распоряжении были пианино, книги, альбомы. Ему подавали тонкий завтрак и обед с прекрасным замороженным шампанским. Окна, правда, с решетками, выходили в большой сад, и он мог любоваться зеленой лужайкой, высокими деревьями и уголком голубого неба. Весь день стояла дивная погода. Но могло ли все это удовлетворить влюбленного, каким был Арман, всю ночь и весь день повторявшего себе, что любимая им женщина будет напрасно ждать его?

Сначала сын полковника принял все это за шутку, потом за мистификацию. Затем он сказал себе: невозможно, чтобы та и другая так долго продолжались. Но Арман заблуждался. В полночь камердинер пришел спросить его, не желает ли он лечь спать. Арман рассердился и заявил, что он хочет видеть лорда Г.

- Я не знаю, вернулся ли барин, - сказал на это лакей.

- Пойдите узнайте.

Лакей вышел, но через несколько минут вернулся.

- Милорд сейчас придет, - доложил он.

Действительно, минуты две спустя вошел лорд Г. Англичанин был по-прежнему спокоен, флегматичен, чуть-чуть улыбался, и суровое лицо его внушало к нему уважение.

- Вы желали видеть меня сударь? - спросил он.

- Да, милорд.

- Я слушаю вас, сударь.

- Я хотел бы знать, - сказал Арман, - что если это шутка...

- Я уже говорил вам, милостивый государь, что я никогда не шучу...

- Допустим, но я желал бы знать, что если это мистификация...

- Остановимся на этом слове, - холодно заметил покровитель Фульмен.

- Если это мистификация, - продолжал Арман, - то долго ли она еще продолжится...

- Не знаю.

- Как! Вы не знаете?

- Нет.

- Но кто же в таком случае знает?

- Сударь, - сказал лорд Г., - ваше заключение зависит не от меня.

- Ну, так от Фульмен? - с иронией спросил Арман.

- Нисколько.

- От кого же тогда?

- От обстоятельств. Арман пожал плечами.

- Сударь, - сказал лорд Г., - я не могу определить, сколько времени вы пробудете здесь, но уверяю вас, что вы не выйдете отсюда, пока известная вам особа...

- Дама в черной перчатке, быть может?

- Быть может.

- Ну и что же?

- Как только она навсегда покинет Париж, вам вернут свободу.

- Вы смеетесь, сударь? - вскричал Арман.

- Клянусь честью, то, что я говорю, совершенно серьезно, дорогой мой.

Арман задрожал от гнева.

- Милорд, - сказал он, - вы никогда не смотрели мне прямо в лицо?

- Напротив.

- Вы не читали в моих глазах?

- Да, я прочитал в них принятое вами решение убить меня, - флегматично заметил англичанин.

- А! отлично!..

- И я убежден, что как только позволят обстоятельства, вы предложите мне драться насмерть, не так ли?

- О, будьте покойны, милорд, - ответил Арман, - обстоятельства никогда не помешают честному человеку отомстить за нанесенное ему оскорбление.

Лорд Г. промолчал.

- Сударь, - продолжал Арман, - знайте, что в тот день, когда я выйду отсюда, мне понадобится ваша жизнь.

- Я это знаю.

Лорд Г. поклонился и уже собрался выйти, когда послышался стук кареты. Англичанин вздрогнул.

- Кто это может приехать в этот час - прошептал он.

- Разумеется, приехали освободить меня, - сказал сын полковника.

- Я не думаю этого.

- Почем знать? - проговорил молодой человек, задрожав от вспыхнувшей в нем надежды.

Раздался стук кареты, катившейся по песку сада, затем на лестнице раздались шаги, дверь отворилась, и вошла женщина. Это была Фульмен. При ее появлении у лорда Г. вырвался крик удивления, а на губах Армана мелькнула ироническая улыбка.

- Вы явились, сударыня, убедиться, что ваш пленник не убежал, не так ли? - спросил Арман.

Горько улыбнувшись, Фульмен посмотрела на него глазами, полными печали.

- Бедный Арман, - прошептала она, - вы являетесь. для меня живым доказательством могущества судьбы...

- И, - прибавил с иронией молодой человек, - упорства женщины, упрямо добивающейся любви человека, который не любит ее.

Фульмен вздохнула, но ее взгляд не выразил ни малейшего гнева и голос не дрогнул.

- Арман, - сказала она, - вы не правы, оскорбляя меня так, потому что моя любовь к вам бескорыстна...

- До такой степени, что вы скрыли меня от света для себя одной.

- Вы ошибаетесь, Арман...

- Вы осмелились в Париже, в наш век, при помощи двух преданных вам негодяев...

Арман не кончил. Негодующим жестом Фульмен заставила его замолчать.

- Сударь, - сказала она ему с величием королевы, - пока вы оскорбляли меня, я молчала, но теперь вы оскорбляете моих друзей... и ваших...

- Моих! Вот как!

- Арман, дорогой Арман, - проговорила Фульмен, гнев которой утих, - настанет час, быть может, скоро, - увы! - когда вы почувствуете горькое, вечное сожаление, что решились сказать это.

- Ах, сударыня...

- Молчите! - остановила Фульмен Армана. - Чего вы хотите?

- Уйти отсюда сейчас, сию же минуту.

- Хорошо, вы можете идти, Арман, - ответила Фульмен.

Он вскрикнул от радости и удивления, а Фульмен продолжала: - Уходите, Арман, вы свободны...

- Я свободен, - проговорил сын полковника, - свободен?

- Да.

Фульмен протянула ему письмо, которое он порывисто схватил, потому что по формату, по цвету конверта и по почерку он узнал, от кого оно. Он сломал печать и начал читать.

"Мой друг.

Теперь полночь. Когда вы получите это письмо через Фульмен, будет около часа. Но не беда! Приезжайте, приезжайте тотчас же на площадь Бово, я вас жду...

Та, которую вы любите..."

Письмо было без подписи, но почерк был слишком знаком Арману, и бедный безумец в увлечении покрыл письмо поцелуями.

- Мой друг, - сказала тогда Фульмен, - поезжайте, но когда вас постигнет несчастье, когда вы осознаете свои ошибки...

- О, пожалуйста, сударыня, - проговорил он с нетерпением, - предоставьте их мне, эти ошибки, о которых вы говорите...

Фульмен замолчала, но слеза скатилась у нее по щеке.

- Бедный Арман, - прошептала она. - Наконец-то!.. Неблагодарный, какими бывают все влюбленные с

нелюбимой женщиной, которая их любит, Арман не заметил ни слезы, скатившейся по щеке Фульмен, ни дрожащего голоса, каким она произнесла последние слова. Он сделал шаг по направлению к лорду Г. и холодно взглянул на него.

- Милорд, - спросил он, - помните ли вы, что я сказал вам час назад?

- Не совсем.

- Я имел честь сказать вам до прихода сюда Фульмен, что в тот день, когда я буду свободен...

- А! Вспомнил...

- Вы поплатитесь своей жизнью.

- Совершенно верно.

- Итак, я надеюсь, сударь, что завтра утром вы будете к моим услугам.

- Согласен.

- В восемь часов, в Булонском лесу, - сказал Арман.

- В восемь часов, хорошо.

- Мы деремся на шпагах.

- Как вам угодно.

В спор вмешалась Фульмен.

- Арман, - сказала она, - лорд Г. известен всем как человек благородный. Он не раз дрался на дуэлях.

- Я это знаю, сударыня.

- И никогда не отказывался от поединка.

- Надеюсь.

- Но завтра драться с вами он не будет.

- Вот как! В самом деле?

- Он не будет драться, повторяю вам.

- Почему?

- Потому, что я запрещаю ему это.

- Хорошо, я не буду драться, - сказал англичанин.

- Сударыня, - гневно вскричал Арман, - милорд оскорбил меня!..

- Нисколько. Все, что делал милорд, было сделано по моему приказанию.

- Не все ли равно!

- Уезжайте, - проговорила Фульмен, - и если через неделю вы не явитесь сюда извиниться перед лордом Г., то он будет драться с вами; а теперь уезжайте, Арман, - прибавила Фульмен разбитым голосом. - Уезжайте, дитя мое, судьба наложила свою печать на ваше чело.

Эти слова тронули молодого человека и произвели на него странное впечатление.

- Что вы хотите сказать? - спросил он.

- Ничего... уезжайте... меня связывает клятва... уезжайте! - повторила она растерянно.

Она нетерпеливо позвонила. Вошел лакей.

- Проводите господина Армана, - приказала она. - Карета ждет у подъезда. Она отвезет его и приедет за мною.

Фульмен простилась с Арманом движением руки, и этот жест был так повелителен, что сын полковника молча опустил голову и направился к двери.

Но, дойдя до порога, он обернулся и взглянул на лорда Г.

- Мы еще увидимся, милорд, - сказал он и вышел. Тогда Фульмен упала в объятия англичанина и залилась слезами.

- Но что же такое случилось? - спросил лорд Г.

- Ах, эта женщина сильнее нас, и мы вечно будем побеждены, - ответила Фульмен.

И с рыданиями она проговорила:

- Единственно, чего я могла добиться от нее, - это, что он не умрет.

XLVII

Пока Фульмен заливалась слезами, Арман, опьяненный радостью, выскочил из дому, где он был заключен в течение целых суток. Однако, несмотря на поспешность, с которой он стремился к Даме в черной перчатке, Арман не мог побороть в себе чувства любопытства, впрочем, вполне естественного.

- Где я? - спросил он себя. - Куда меня привезли? Молодой человек оглянулся и увидал сад с высокими деревьями и решетчатые окна домика, где он провел прошлую ночь. Высокие стены окружали сад; павильон был выстроен как раз посреди него.

"Можно вообразить, что находишься за сто лье от Парижа", - подумал сын полковника.

Карета Фульмен стояла у дверей павильона. Арман сел в нее.

- Куда прикажете ехать? - спросил кучер.

- На площадь Бово, - ответил молодой человек.

Он высунул голову в окно, чтобы рассмотреть, по какой дороге его повезут.

Карета поехала вдоль липовой аллеи, в конце которой находилась открытая решетка сада. Когда она миновала эту решетку, Арман очутился в пустынном месте.

- Где мы находимся? - спросил он у кучера.

- На улице Говорящего Источника, - ответил кучер. Арман не мог удержаться от выражения удивления, но свежий воздух, дувший ему в лицо, успокоил его, и он начал размышлять.

- Зачем Фульмен и лорд Г. принимали такие предосторожности, чтобы скрыть меня от всех, если они так скоро вернули мне свободу?

Задав себе этот вопрос, свидетельствующий о логичности его мыслей, молодой человек прибавил:

- Я должен признаться, что моя жизнь в продолжение последних шести месяцев так полна необычайных происшествий, что иногда мне кажется, что я грежу. Но среди всех этих странностей есть одна непонятная для меня вещь: Фульмен любит меня, а я люблю маркизу де Ласи, и эти две женщины, которые, по-видимому, ненавидят друг друга, встречаются и имеют какие-то общие дела.

Арман тщетно ломал голову, стараясь понять таинственный союз двух женщин, которые, как казалось с первого взгляда, были на ножах. Рассуждая так, он приехал на площадь Бово. Дама в черной перчатке ожидала его. Она была одна, серьезная и печальная.

- Друг мой, - сказала она, протягивая ему руку, - я знаю, откуда вы приехали.

- Вы знаете?

- И знаю, отчего вас увезли и держали целые сутки взаперти.

- О, будьте покойны, - пробормотал Арман, становясь перед нею на колени, - лорд Г. и Мориц Стефан ответят мне за это.

- Вы ошибаетесь...

- Нет, они должны драться со мною.

- Они не будут драться.

- Почему?

- Потому что я этого не хочу. Друг мой, - продолжала она, - разве я не говорила вам, что моя жизнь полна тайн и что делить ее со мною значит жить постоянно в потемках? Все, что случилось, должно было случиться.

- Но... однако...

- Арман, - холодно сказала Дама в черной перчатке, - если я писала, что жду вас, это значит, что вы нужны мне.

- Приказывайте, сударыня.

- Я хочу спросить вас об одной вещи, которая может показаться вам странной, непонятной.

- Я слушаю.

- Вы снова сядете в карету, которая привезла вас.

- Неужели я должен сейчас уехать?

- Да.

- Хорошо, а дальше?

- Карета отвезет вас на улицу Тревиз, в тайный игорный дом.

Арман не мог удержаться от удивления при этих словах. Дама в черной перчатке продолжала:

- Там вы застанете человек двадцать мужчин и женщин, окружающих стол, за которым играют в ландскнехт. Мужчины все хорошего общества, а женщины сомнительного. Среди мужчин вы увидите майора Арлева.

- Его! - проговорил Арман.

- Он будет там исключительно ради вас. Удивление молодого человека выразилось в глазах, которые он поднял на Даму в черной перчатке.

- Вот визитная карточка, - продолжала она, - вы дадите ее лакею, который откроет вам дверь.

Арман взял карточку и прочитал:

"Госпожа де Шарни ожидает г-на Армана Леона... 184... "

- Как видите, вы приглашены, - прибавила маркиза.

- Но... я не знаю... этой дамы...

- Она знает майора, и это он устроил вам приглашение.

- Хорошо, я поеду туда, хотя теперь уже третий час ночи.

- Там играют всю ночь.

- Однако я не думаю, чтобы вы желали отправить меня в этот дом специально для игры.

- Конечно, нет.

- Так с какою же целью?

- Вы встретите там итальянца, маркиза де Санта-Крос. Это человек лет сорока, со смуглым лицом, с осанкой отставного военного.

- И я должен вызвать его на дуэль? - спросил Арман.

- Нет, - ответила Дама в черной перчатке, - вы только спросите его после того, как поиграете вместе с ним около часа: "Не знаете ли вы, маркиз, неаполитанского дворянина графа де Пульцинеллу?"

- А что он мне ответит? - спросил Арман.

- Не знаю, но, по всей вероятности, когда вы будете выходить из игорного дома, то у вас будет назначено с ним свидание на другой день.

Арман встал.

- Поезжайте, друг мой, - сказала Дама в черной перчатке с загадочной улыбкой, которая, вероятно, испугала бы Фульмен, - поезжайте, развязка нашей комедии приближается.

- Она похожа на роман, - пробормотал сын полковника.

Он поцеловал руку молодой женщины.

- А скоро я увижу вас? - спросил он покорно.

- После дуэли, не раньше, - ответила она.

- Хорошо, - сказал Арман и прибавил с улыбкой: - Так я постараюсь убить маркиза пораньше утром.

В ту минуту, когда он уходил, Дама в черной перчатке подала ему бумажник.

- В этом игорном доме игра идет крупная, - сказала она. - У вас с собою, наверное, денег немного. Возьмите этот бумажник; вы возвратите мне его завтра утром.

Арман, без сомнения, подумал, что в бумажнике находится всего две или три тысячи франков, и согласился взять его.

- Прощайте, - сказал он.

- До свидания, хотели вы сказать, - поправила его, улыбаясь, Дама в черной перчатке. - Я жду вас завтра.

И она простилась с ним движением руки. Арман покорно отправился на улицу Тревиз, и, несмотря на поздний час, дверь игорного дома тотчас же распахнулась перед ним. Привратник, который еще не ложился спать, увидев визитную карточку госпожи де Шарни, низко поклонился Арману и, с лампою в руке, проводил его до дверей квартиры. Лакей в черном фраке провел его в залу, где в это время находилось двенадцать или пятнадцать гостей, сидевших вокруг зеленого стола. Об Армане доложили вполголоса. Граф Арлев, находившийся среди игроков, встал, взял Армана под руку и представил его даме полусвета, называвшей себя громким именем госпожи де Шарни.

Арман поклонился и сел рядом с майором Арлевым. Последний очутился от него по левую руку. Арман повернулся к своему соседу с правой стороны и увидел человека лет сорока, со смуглым лицом и черными курчавыми волосами; он вполне подходил под описание, сделанное Дамой в черной перчатке. В руках у него была колода карт, а перед ним лежало сто луидоров.

- Ва-банк! - сказал Арман. Банкомет открыл карты и проиграл.

- Санта-Крос не везет сегодня, - заметил кто-то.

- Я еще не проиграл трех раз подряд, - проговорил, улыбаясь, маркиз. - Счастье вернется ко мне, не сомневайтесь в этом. Я неаполитанец и верю в свою судьбу.

- Милостивейший государь, - спросил Арман, наклонившись к нему, - вы сказали, что вы неаполитанец?

- Да, сударь.

- Не знаете ли вы одного из ваших соотечественников, графа де Пульцинеллу?

Это имя произвело на маркиза действие электрического тока; он страшно побледнел и, в свою очередь, нагнувшись к Арману, сказал:

- А знаете ли вы, сударь, что за такие вопросы платят жизнью? Я буду иметь честь ответить вам после того, как выйду отсюда.

И маркиз снова начал метать.

XLVIII

Игра продолжалась. Майор Арлев, всецело погруженный в игру, казалось, совершенно не заметил, как итальянец и Арман обменялись шепотом несколькими словами, а также мертвенной бледности, разлившейся по лицу неаполитанца. Последний был все время в выигрыше; однако наступил момент, когда он проиграл и принужден был передать банк своему соседу. Молодой человек, не перестававший думать о любимой женщине, ради которой он затеял ужасную ссору, положил тысячефранковый билет перед собой.

- Держу, - сказал игрок. Арман повернул карту и выиграл.

- Ва-банк! - сказал, в свою очередь, неаполитанец. Арман снова выиграл.

В течение пяти минут сын полковника выиграл тридцать тысяч франков. Опытные старые игроки называют такой выигрыш человека, впервые ставшего за игорный стол, "приманкой".

Как бы ни был влюблен и озабочен человек, он в конце концов поддается опьянению, которое вызывает огромный выигрыш. Арман в течение часа играл с необычайным счастьем. Груды золота и бумажек, лежавших прежде перед неаполитанцем, перешли теперь к молодому человеку, глаза его горели: несколько капель пота выступило на лбу; он весь ушел в игру и, если не вполне забыл о своей любви, зато уже окончательно забыл о том, что привело его на улицу Тревиз.

Арману в течение часа до того везло, что его счастье привело в уныние его партнеров; как вдруг фортуна снова улыбнулась неаполитанцу. Он выиграл раз, затем другой, и вскоре к нему перешли все деньги играющих. Один Арман еще держался.

- Ну что же, милостивый государь, - насмешливо сказал ему итальянец, - мне предоставляется прекрасный случай пройтись по банку; только и остались мы с вами.

- Ва-банк! - воскликнул Арман, раздраженный насмешливым тоном противника.

Неаполитанец открыл карту и выиграл.

- Вы проиграли, - сказал он Арману, - передайте мне пятьдесят семь тысяч франков.

Молодой человек побледнел; но перед ним лежало немного более этой суммы, и он заплатил.

- Ва-банк! - сказал он еще раз дрожащим голосом.

- Отлично! - заметил граф.

Неаполитанец снова открыл карту и еще раз выиграл. На этот раз Арман увидал, что не в состоянии заплатить проигрыша.

- Ва-банк! - сказал он еще раз.

- Хорошо! - ответил неаполитанец и выиграл в третий раз.

Арман потерял голову.

- Сударь, - сказал тогда неаполитанец, - вы должны мне двести двадцать восемь тысяч франков; урок немного жесток, но вы, кажется, богаты, и, вероятно, этот проигрыш не разорит вас.

- Сударь, - пробормотал хриплым голосом Арман, - я ставлю двести двадцать восемь тысяч франков...

- Нет, - возразил неаполитанец, - я пасую. Арман побледнел как мертвец, и на лбу у него выступили капли холодного пота. Он взглянул налево, где за несколько секунд перед тем сидел майор, по всей вероятности, для того, чтобы занять у него денег, так как у самого Армана не было уже ни луидора. Но майор исчез. Он уехал, оставив Армана в разгар игры. Хозяйка дома межу тем, встав с места, сказала:

- Господа! Восемь часов утра! Будьте любезны разойтись, а то вы поставите меня в неприятное положение объясняться с полицией.

Арман, шатаясь, вышел из-за стола. Даже богатые люди, как он, проиграв двести двадцать восемь тысяч франков, чувствуют некоторую неловкость и смущение.

"Положим, мой отец богат, - рассуждал он сам с собою. - У него миллион, и он очень меня любит, но как я решусь сказать ему?.. "

У Армана был дом, лошади, богатая обстановка, он вел образ жизни будущего миллионера, но у него не было еще капитала, который один делает человека вполне свободным в его действиях. Полковник тратил на себя десять тысяч франков, ему же давал четыреста тысяч. Но старик распоряжался своим капиталом сам, и для того, чтобы заплатить свой громадный проигрыш, Арману необходимо было обратиться к отцу.

- Сударь, - сказал молодой человек своему кредитору, - не будете ли любезны сообщить мне, где я могу заплатить вам свой долг в течение двадцати четырех часов?

- Виноват, сударь! - ответил неаполитанец. - Мне кажется, вы забыли...

- О чем?

- О том, что вы меня спросили, знаю ли я графа Пульцинеллу?

- Да, - ответил Арман, только теперь вспомнивший о причине, приведшей его на улицу Тревиз, и вопрос неаполитанца пришелся ему не по душе.

- Мне придется дать вам несколько неприятных для вас сведений, - возразил неаполитанец.

- Для меня?

- Для вас.

Надменная улыбка скривила губы молодого человека. Неаполитанец отвел его в угол залы, из которой понемногу гости начали расходиться.

- Сударь, - сказал он, - граф Пульцинелла был прежде разбойником и звали его Джузеппе.

- А! Ну, так что же? Мне-то какое до этого дело?

- Подождите. Бандит Джузеппе, разбогатев, переменил образ жизни, и так как он происходил из дворянского рода, то король вернул ему его права и титул, он вновь отстроил свой замок Пульцинеллу в Апеннинах и начал разыскивать в Париже женщину, которую очень любил. Ее звали Леоной. Граф Пульцинелла увез эту женщину в Неаполь и открыто женился на ней. Затем он сел в карету, чтобы отвезти ее в свой замок. Но, - продолжал неаполитанец, - в Париже в Леону был влюблен человек, которого она бросила и который поклялся вернуть ее любовь. Этот человек принадлежал к шайке разбойников, убийц, великосветских воров, главу которых звали... Ах! - прервал себя неаполитанец, громко рассмеявшись, - я убежден, сударь, что имя начальника этой шайки поразит вас.

- Посмотрим! - спокойно ответил на это Арман.

- Его звали полковник Леон.

Арман вскрикнул и отступил на шаг, глаза его горели, выражение лица было растерянное.

- Это был ваш отец! - докончил неаполитанец.

Но такое состояние Армана продолжалось недолго, уступив место гневу, и молодой человек, сделав еще шаг назад, снял перчатку и бросил ее в лицо маркизу де Санта-Крос, но последний поймал ее и спокойно сказал:

- Итак, сударь, между такими людьми, как мы, всякие объяснения излишни.

- Вы оскорбили моего отца!

- Нисколько. Я только сказал правду. Ваш отец был убийца и вор. Деньги, которыми он владеет и доходами с которых пользуетесь вы, приобретены ценою крови, и они достались ему после ликвидации дела ассоциации, главой которой он был и члены которой повиновались ему и убивали по его приказанию и под его руководством.

Маркиз произнес последние слова таким убежденным тоном, что сын полковника почувствовал, как вся кровь прилила у него к сердцу.

-Это мой отец! - повторил он хрипло. - А отец такого человека, как я, не может быть тем, что вы говорите. Вы заплатите мне за это вашей кровью.

- Меня зовут маркиз де Санта-Крос, - ответил неаполитанец. - И я живу на улице Тэбу, N 44. Я буду ждать ваших секундантов весь день.

- Они явятся к вам через час! - вскричал Арман вне себя.

- С двумястами двадцатью восемью тысячами франков, которые вы мне должны, я полагаю, - насмешливо заметил неаполитанец.

Арман побледнел.

- Потому, что, - прибавил маркиз, - вам прекрасно известно, что нельзя драться, не уплатив предварительно свой карточный долг.

- Вы получите его! - крикнул Арман.

Он вышел из залы бледный, с горящими глазами, со стесненным сердцем, как человек, которому нанесли кровную обиду.

Карета, привезшая молодого человека, ждала его у подъезда. Арман скорее упал, чем сел на подушки.

- Куда прикажете ехать? - спросил кучер. - На площадь Бово?

- Нет, нет, - пробормотал Арман, - в Пасси, на улицу Помп, к отцу.

Карета помчалась во весь дух и приехала в Пасси менее чем через час. Было около девяти часов утра. Полковник уже встал и тихими шагами прогуливался по саду. Уже с полгода старик, которого терзали нравственные муки его сына - его единственной привязанности на этом свете, его надежды, путеводной звезды - все более и более горбился, и шаги его потеряли свою уверенность, и он ходил, шатаясь.

Увидав сына, он вскрикнул от радости, но этот радостный крик тотчас же замер. Арман был бледен, расстроен, платье на нем было смято и в беспорядке, как будто он провел ночь в каком-нибудь грязном притоне. Заметив это, старик задрожал и отступил назад, дрожа всем телом.

- Отец, - хриплым голосом сказал Арман, - позвольте мне начать без предисловий; дело слишком серьезно, и я прямо буду задавать вам вопросы. Мне некогда.

- Господи! - воскликнул полковник. - В чем дело, дитя мое?

- Как велико состояние, которое вы мне завещаете, отец?

- Миллион, - ответил полковник. - Но...

- Можно реализовать эту сумму?

- Разумеется. Но... к чему?

- Бранить меня вы будете после, а теперь необходимо спасти мою честь.

- Честь! - вскричал полковник.

- Я проиграл двести двадцать восемь тысяч франков, - продолжал Арман. - Они нужны мне сейчас же, чтобы я мог уплатить свой долг...

- Ты получишь их, - печально, но без гнева ответил полковник.

- Уплатить и драться, - докончил Арман.

Слова эти имели действие гальванического тока на полковника. Старик выпрямился, точно так же, как некогда встретив на скале капитана Лемблена, глаза его вспыхнули.

- Драться! - вскричал он. - Ты хочешь драться? Но с кем? Кто оскорбил тебя?

- Оскорбили не меня, отец, а вас, - ответил Арман.

- Меня! Меня! - удивился старик.

- Вас, отец.

- В таком случае, драться буду я; я могу еще драться, могу...

- Отец, - перебил его Арман, - человек, которому я должен двести двадцать восемь тысяч франков, человек, которого я убью, заплатив долг, осмелился сказать мне...

- Ну? - с тревогой спросил полковник.

- Он сказал мне, - продолжал Арман, пристально смотря на побледневшего полковника, - что вы были начальником шайки убийц и что деньги, которыми вы владеете и которые я проиграл, были приобретены ценою крови и воровства. Неужели это правда, отец?

Слова эти поразили старика, как громом. Он отступил назад, поднял руки, глухо вскрикнул и упал на колени перед сыном, пробормотав только одно слово:

- Пощади!

- Ах, так, значит, это правда! - вскричал Арман.

И так как он не мог просить и не хотел осудить такого великого преступника, каким был его отец, то благородный молодой человек отвернулся и убежал.

- Я чувствую, что схожу с ума... - прошептал он.

XLIX

Арман, снова садясь в карету, был в таком состоянии, что кучер не осмелился спросить, куда ему прикажут ехать и наудачу поехал по дороге в Париж. Во время пути Арман был всецело поглощен мыслью:

"Заплатить маркизу де Санта-Крос, потом убить его и умереть самому";

Но как заплатить? Разве маркиз не сказал ему, что состояние его отца было приобретено убийством и воровством? И когда Арман умолял полковника разубедить его, тот упал на колени, моля о пощаде, вместо того, чтобы гордо выпрямиться и гневно сверкнуть глазами, как честный человек, которого оклеветали. "Никогда! никогда! - решил он. - Такими деньгами я не могу платить своих долгов".

И несчастный молодой человек в отчаянии бился головою о стенки кареты, спрашивая себя, где бы ему достать ту огромную сумму, которую он задолжал, потому что он оставил уже мысль продать свой дом, лошадей, мебель и драгоценные вещи. Все это он получил от своего преступного отца, которого любил и уважал до сих пор, но все это запятнано преступлением.

У Армана было много друзей в Париже, но какой друг одолжит двести тысяч франков без гарантии платежа? А у Армана ничего более не осталось, он сделался бедняком с той минуты, как узнал о позорном происхождении своего богатства.

Карета продолжала мчаться, и кучер привез его на площадь Бово, думая, без сомнения, что молодой человек хотел приехать именно туда. Когда карета остановилась, Арман высунулся в окно, узнал отель Дамы в черной перчатке и только тогда, более чем через три часа, вспомнил об этой женщине, так безумно любимой им и бывшей первой причиною ужасного несчастья, разразившегося над ним. Он выскочил из кареты и вошел во двор:

"О, она спасет меня!" - подумал он.

Но привратник остановил его в подъезде:

- Маркиза уехала сегодня утром, - сказал он, - оставив мне письмо к вам.

Арман, почувствовавший, что ноги подкашиваются под ним, взял письмо, распечатал и, пробежав его глазами, бессильно прислонился к стене комнаты привратника.

Письмо заключало всего несколько строк:

"Друг мой, я уезжаю на три дня. Через три дня я поблагодарю вас".

Арман чуть не лишился чувств.

- Но, наконец, - спросил он, - майор Арлев дома?

И он подумал: "Майор казался моим другом, он спасет меня".

- Г-н майор уехал вместе с госпожой маркизой, - ответил привратник.

"О, как бы мне хотелось умереть!.." - подумал Арман, направляясь к карете и шатаясь, как пьяный.

- Куда прикажете ехать? - спросил кучер.

- Домой, в Шальо, - ответил Арман.

Во время переезда молодому человеку казалось, что им овладела галлюцинация. Он вообразил, что видел ужасный сон, и сказал себе:

"Однако я никак не могу проснуться".

Карета, лошадь которой изнемогала от усталости, въехала во двор маленького отеля, затерявшегося среди больших деревьев, где Арман провел столько счастливых и спокойных дней. Первое лицо, которое он увидел, был старый Иов, слуга, преданный ему до самопожертвования. На глазах у Иова блестели слезы; вид у него был сдержанный и серьезный. Он помог своему молодому барину выйти из кареты, не задав ему ни одного вопроса.

- Иов, друг мой, - сказал ему Арман разбитым голосом, - ты стар, разбит и заслуживаешь покоя и довольства до конца твоих дней. Но и тебе придется трудиться, начать снова жить, потому что твой хозяин беднее тебя и не может долее кормить тебя.

Иов на это ничего не сказал и не выразил даже удивления, а только поднял на Армана глаза, полные слез.

- Иов, - продолжал Арман, опираясь на старика, так как он чувствовал крайнюю слабость, - помоги мне дойти до моей комнаты и дай мне все, что нужно для письма.

Старик кивнул головою в знак того, что приказание будет исполнено.

Арман поднялся в свою спальню и, окончательно ослабев, упал в кресло.

Иов молча поставил перед ним стол.

Молодой человек и старик встретились взглядами.

- Мой бедный старик, - продолжал Арман, - если бы ты был сыном вора и убийцы, что бы ты сделал?

- То, что вы собираетесь сделать, господин Арман, - просто ответил солдат.

- Ах, ты догадался? - проговорил молодой человек, сдерживая рыдания.

- Да, - прошептал Иов, - я знаю все.

Арман взял перо и твердою рукою написал следующие строки:

"Дорогая моя Фульмен,

Арман живой, Арман, любимый вами, не может быть обязанным вам, но вы можете спасти честь и память этого Армана.

Фульмен, вы, любившая меня, но любовь которой я отвергал, я умираю, оставляя долг, священный долг - долг чести, долг карточный. Когда вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Соберите все, что у вас есть, обратитесь ко всем нашим друзьям, если понадобится, но уплатите мой долг...

Неблагодарный умирает, веря в вас, и молит простить его.

Арман".

Сын убийцы запечатал письмо и отдал его Иову.

- Ты отнесешь письмо, когда все будет кончено...

- Хорошо, сударь, - сказал старый солдат.

- А теперь, - прибавил Арман, - принеси мои пистолеты.

- Сейчас, - ответил Иов.

L

Прежде чем продолжать наш рассказ, объясним, как могло случиться, что старый Иов, которого мы видели накануне после исчезновения его господина у Дамы в черной перчатке, не выразил на малейшего удивления, увидав его возвратившимся, и нашел вполне естественным, что молодой человек хочет убить себя.

Час назад, то есть в то время, когда наш герой ехал из Пасси на площадь Бово, Иов встретил приехавшего полковника. Несчастный отец, разбитый горем, захотел в последний раз посмотреть на своего сына, который отрекся от него, узнав о его преступлении. Родительская любовь придала силы убитому горем старику, и он приехал в Шальо в надежде найти там Армана. Но Арман не являлся.

Увидав своего бывшего начальника, старый солдат подбежал к нему, чтобы поддержать, потому что старик шел, шатаясь.

- Полковник! - вскричал он. Но тот отстранил его руку, сказав:

- Иов, вы были доблестным солдатом и честным человеком; на вашей жизни нет пятен...

- Как и на вашей, полковник.

- Вы ошибаетесь, Иов, - пробормотал старик в припадке раскаяния. - Я уже не ваш полковник. Я уже не тот, каким вы видели меня на поле сражения среди пуль и пушечных ядер, сражавшегося во главе войска. Я подлец!

- Вы! - вскричал Иов вне себя, предполагая, что его старый господин сошел с ума.

- Иов, - продолжал полковник, - мое славное и непорочное прошлое запятнано двадцатью годами бесчестья и подлостей. Иов, я сделался преступным ради своего сына, которого я обожаю; желая сделать его богатым, счастливым, уважаемым, я сделался убийцей и вором.

И, склоняя все более и более свою седую голову перед другим стариком, который мог поднимать свою голову высоко, полковник глухим, прерываемым рыданиями голосом признался во всем... И солдат, оставшийся чистым, бившийся при Аустерлице и Иене, вдруг отступил от ужаса.

- Ах, - прошептал растерявшийся полковник, - и ты также осуждаешь и отрекаешься от меня... и ты также...

- Я прощаю вас ради вашего сына, - торжественно сказал Иов.

Полковник зарыдал.

- Сын мой! Сын мой! - вскричал он. - О, я пришел сюда для того, чтобы упасть перед ним на колени, чтобы взглянуть на него в последний раз и вымолить у него прощение. Иов, не отталкивай меня, будь добр и великодушен, проводи меня к моему сыну.

И старик с мольбою протянул руки.

- Вашего сына, - сказал Иов, - здесь нет, и я не знаю, где он...

Полковник вскрикнул.

- Господи! - проговорил он в отчаянии.

В эту минуту дверь дома отворилась, пропустив женщину.

- Я пришла сказать вам, где ваш сын, - обратилась она к полковнику.

Вошедшая была не Фульмен. Это была Дама в черной перчатке! Она подошла к полковнику, который смотрел на нее, почти ничего не сознавая.

- Идите, идите! - торопила она. - Следуйте за мною... я пришла сюда, чтобы сказать вам, где ваш сын.

Она взяла полковника под руку и потащила его за собою с лихорадочной энергией; старик собрал последние силы и последовал за ней.

Она ввела его в дом, в ту самую комнату, окна которой выходили одновременно в сад и во двор и которую Арман превратил в курильную. Молодая женщина закрыла дверь и вернулась к полковнику.

- Полковник Леон, - сказала она, - вы никогда не видали меня, не правда ли? Но вы должны были слышать обо мне.

И она указала на свою затянутую в перчатку руку.

- Я та самая женщина, которую преследовал своею любовью твой сын...

- Дама в черной перчатке! - вскричал полковник, опускаясь на стул и задрожав всем телом под пронзительным взглядом мстительницы.

- Полковник Леон, - продолжала она звучным и насмешливым голосом, - знаешь ли ты, что благодаря мне твой сын узнал о твоих преступлениях, что один из моих людей, человек, которого я сделала своим рабом, обыграл твоего сына на огромную сумму и затем сказал ему: "Ваш отец убийца и вор!"

Полковник растерянно смотрел на молодую женщину.

- Он явится, без сомнения, сюда, - продолжала она. - Он явится, потому что ты, негодяй, дал ему рыцарское сердце. А так как он питает отвращение к твоему золоту, о гнусном происхождении которого ему теперь известно, и не может достать огромной суммы, которую он проиграл, а жить, покрытый позором, он не может, если этот долг чести не будет уплачен, - то он убьет себя.

Хриплый стон вырвался из сжатого горла полковника. Он попытался собрать оставшиеся силы, но только бессильно опустился на стул, услышав стук кареты и увидав в окно Армана, бледного и обессиленного, вышедшего из кареты, опираясь на старого Иова.

Тогда мстительница сняла перчатку и показала полковнику свою руку. На руке виднелись красные пятна от запекшейся крови...

- О, я вижу, - сказала она, - ты спрашиваешь себя, кто я, полковник Леон? Ну, что ж! Взгляни на эту руку... Я вложила когда-то ее перед алтарем в руку человека, которого ты убил несколько часов спустя... И я поклялась не снимать перчатки и не смывать этих пятен крови до тех пор, пока мой муж не будет отомщен!.. Полковник Леон, меня зовут маркизой Гонтран де Ласи, и час твоего наказания настал!

LI

Последние слова Дамы в черной перчатке навели на полковника столбняк. В течение нескольких минут он сидел онемевший, неподвижный, с открытым ртом и глазами, устремленными на женщину, которая сказала ему свое ужасное имя.

- А, теперь ты понимаешь, презренный, - сказала Дама в черной перчатке, - почему я старалась, чтобы твой сын влюбился в меня!

Она расхохоталась, и ее смех, шипящий и металлический, наводил страх.

- Слушай, - продолжала она, - я уже погубила всех членов твоей ассоциации, а теперь хочу наказать тебя. Одного ты убил сам, на краю обрыва, восемь месяцев назад; это был Гектор Лемблен. Другой, шевалье д'Асти, умер, воображая, что жена его виновна. Третий умер для света, хотя он и жив, его жена и дочери оплакивают его, он прочитал свой некролог в газетах. Четвертый умер от удара шпаги. Я хотела помиловать пятого, но хотя я его простила, зато роковая страсть, овладевшая им, не даст ему пощады. Он игрок.

Она остановилась, холодно и насмешливо взглянула на полковника и продолжала:

- Я приберегала тебе высшее наказание, так как ты виновнее остальных, потому что ты явился когда-то к изголовью несчастного Гонтрана де Ласи и предложил ему свою гнусную сделку... Я сберегала тебя напоследок, полковник Леон, потому что ты был главою этих разбойников, их душою, их вдохновителем, ты сделал меня вдовою, прежде чем я сделалась женой, ты сменил мое венчальное платье на траур...

Полковник с помутившимся взором, по-прежнему неподвижный, слушал эту женщину, которая смеялась над его мукой.

- О моя месть! - продолжала она, - дорогая и приятная месть, которую я обдумываю каждый день... Знаешь ли ты, каждую ночь, когда мой взор смежался от сна, чей кровавый образ являлся у моего изголовья: образ Гонтрана! Знаешь ли ты, каждый день, каждый час, в уединении или среди шумного света, чей голос постоянно раздавался в ушах моих, крича мне: "Отомсти за меня". Это был голос Гонтрана! Знаешь ли ты, что каждый раз, когда одна из намеченных мною жертв падала под моим ударом и жалость овладевала мною и мне становилась противна моя ужасная месть, этот голос снова кричал мне: "Нет, твоя обязанность еще не кончена... надо продолжать мстить и мстить до тех пор, пока не погибнет последний!" Последний - это ты! Я хотела поступить, как палач. Понимаешь? Когда палач видит двух осужденных, поднимающихся по ступеням эшафота, он схватывает того, который моложе и наименее виновен, потому что молодости скорее простится преступление, и палач кладет его первого на роковую плаху, предоставляя старейшему любоваться кровавым зрелищем отрубленной головы, прежде чем упадет его собственная. Я поступила так же, как палач, полковник, и после того, как все уже погублены мною, я подумала о тебе...

При последних словах испуг полковника, казалось, победил его оцепенение. Он попытался встать и бежать... но мстительница схватила его за руку и толкнула обратно на стул, с которого он только что хотел встать.

- Подождите, полковник, - насмешливо сказала она ему, - ведь вы еще не знаете, какое наказание я назначила вам.

Полковник, подчиняясь ее властному голосу, надменному взгляду и движению, впал в прежнюю неподвижность, продолжая смотреть на нее помутившимся взором.

- Слушайте же, - продолжала она, - я знаю вашу жизнь и жизнь всех "Друзей шпаги" изо дня в день и из часа в час. На другой день после похорон моего возлюбленного Гонтрана я покинула Париж, захватив его дневник, который он вел втайне. В то время был жив мой старик отец, благородный дворянин, который должен был умереть с миром, не зная прошлого Гонтрана, мрачного и полного преступлений прошлого, которого ты был виною, негодяй! И хотя я обрекла вас всех своей ненасытимой ненависти, я оттягивала день своего возмездия, я ждала, когда мой старик отец сойдет в могилу. Итак, когда я вернулась в Париж, чтобы привести в исполнение свой замысел, я считала тебя еще молодым, потому что Гонтран пишет в своем дневнике: "Это энергичный и еще молодой человек, бессердечный и сильный, бандит со смелым взором, убийца с сильной рукою, взявший клятву с тех, которые должны всегда повиноваться ему". Я ошиблась. Ты обратился в старика, терзаемого угрызениями совести, которому наскучило жить, а смерть сделалась безразлична. Убить тебя уже не значило наказать, а скорее избавить от страданий...

Полковник сделал движение, глаза его загорелись, и взгляд его, казалось, говорил: "Да... убейте меня... вы сделаете меня пресчастливым".

Но Дама в черной перчатке продолжала:

- К счастью, для моей мести, у тебя был сын... которого ты любишь, обожаешь... ради которого ты сделался преступником... сын...

Она остановилась, в соседней комнате послышался шум.

- Слышишь, - сказала мстительница, - это он вошел в комнату... он!

Полковник еще раз попытался встать и бежать к сыну. Но железная рука держала его. Он хотел открыть рот и крикнуть, но молодая женщина приказала ему молчать, сказав:

- Молчи или сын твой умрет.

И несчастный отец остался неподвижный и безмолвный. Тогда она продолжала вполголоса, по-прежнему с угрозой и насмешкой:

- Твой сын встретил меня и полюбил. Он полюбил меня горячо и безгранично. Если бы я послала его сорвать цветок, растущий на краю пропасти, или пройти через объятый пламенем город, то он исполнил бы это; он вошел бы на эшафот, если бы я ему это приказала, с улыбкой на губах. О! - проговорила она, сдерживая вздох, - сначала мне было жаль его, хотела оттолкнуть его от себя, я избегала его, потому что не хотела губить невинного сына за преступного отца... но, несмотря на все мои старания, судьба ставила его везде на моем пути. Тогда он сделался моим орудием, как "Друзья шпаги" были твоим; он служил моей мести, не подозревая, несчастный, что тот, которого я поражу последним, наказать которого он мне должен помочь, будешь ты! - ты, его отец, ты, которого он любил... Ах! была минута, когда мужество покидало меня, когда я бывала тронута его любовью, молодостью, чистотою; в течение нескольких мгновений, забывая свой ужасный замысел, я устремляла ласковый взгляд на его молодую, прекрасную голову... бывали минуты, когда я боялась полюбить его... слышишь ли ты это, полковник? Но голос, взывавший о мести, раздавался еще более угрожающе и говорил мне: "Отомсти за меня! Отомсти!" И я поняла, что я не должна никого более любить на этом свете, что моя рука должна поражать без жалости и безостановочно... И мое сердце замкнулось; я слушалась только голоса крови, и этот голос произнес приговор над твоим сыном.

Она нервно и насмешливо расхохоталась.

- Подожди, - сказала она, - слушай дальше: твой сын вернулся к себе и более не выйдет оттуда. Он вернулся с разбитым сердцем, потому что в эту ночь он проиграл - огромную сумму, которую ты один мог бы заплатить, но ему сказали, что состояние, которым ты владеешь, ворованное и залито кровью... Ему сказали, что ты был разбойником и убийцей, и когда он приехал к тебе и умолял тебя разубедить его, ты упал на колени перед ним и молил о пощаде... Правда ли это?

Она снова остановилась. В эту минуту раздался голос Армана, говорившего Иову: "Ты отнесешь это письмо по адресу, а теперь заряди мои пистолеты... "

Дама в черной перчатке продолжала:

- Теперь ты все понял, не так ли? Твой сын приехал сюда затем, чтобы убить себя, потому что он не может уплатить своего карточного долга, а Арман человек честный... потому что...

Полковник употребил последнее усилие и снова встал; он открыл было рот, но только несколько неясных звуков сорвалось с его губ.

- Молчи! - сказала молодая женщина. - Молчи! Или он умрет сейчас же!

Эта угроза снова парализовала несчастного старика, а Дама в черной перчатке вынула кинжал, который был спрятан у нее на груди.

- Смотри! - сказала она. - В твой последний час я сжалилась над тобою... Хочешь спасти своего сына? Его долг будет уплачен, честь не будет запятнана... Свет никогда не узнает, что ты был негодяем... Говори, хочешь ли ты этого?

И так как старик протягивал к ней руки и, казалось, взглядом и жестом говорил ей: "О, говорите... говорите! Но только спасите моего сына! Спасите его!" - то она подала ему кинжал и проговорила: "Убей себя!"

Старик схватил кинжал с какою-то бешеной радостью, сжал его в своей ослабевшей руке и поднес к груди... Но прежде чем опустилась его поднятая рука, он лишился сил, упал на диван и остался лежать неподвижно. Радость, охватившая его при мысли, что его возлюбленный сын не умрет, нанесла полковнику Леону смертельный удар вернее, чем кинжал, который ему дала Дама в черной перчатке. Жизнь полковника угасла без агонии, как догоревшая лампа.

В эту минуту отворилась дверь. Вошел Иов, который, повинуясь приказанию своего молодого барина, пришел за пистолетами. Увидав труп своего старого полковника, он остановился на пороге безмолвный и бледный. Мстительница приложила палец к губам.

- Спрячьте этот труп! - тихо сказала она. - Спрячьте его... Уберите отсюда... Положите его в угол... на кровать... куда хотите... но чтобы сын не видал его...

- Сударыня, - сказал Иов, - я предоставил вам поступить с отцом, как вам было угодно...

- Ну?

- Но вы обещали мне, что если отец умрет, то сын останется жив.

- И я сдержу свое обещание.

- Вы даете клятву в этом?

- Клянусь.

Она протянула руку, еще запятнанную кровью ее умершего мужа, и прибавила,

- Зарядите пистолеты, но...

- Но... - пробормотал Иов.

- Отнесите их, приказала она, - но спрячьте поскорее этот труп.

Иов повиновался, а Дама в черной перчатке упала на колени.

- Боже мой! - прошептала она. - Я исполнила свой ужасный доли теперь простите ли Вы меня и позволите ли мне повиноваться голосу, который говорит в глубине моего сердца?!

LII

В то время как вышеописанная сцена происходила в кабинете, Арман находился в своей спальне. Он написал короткое завещание, гласившее:

"Мой дом, драгоценности, белье, лошадей и пр. прошу продать с аукциона, а вырученные деньги отдать в пользу бедных.

Иова я назначаю своим душеприказчиком".

В предсмертный свой час молодой человек еще раз вспомнил о женщине, которую так страстно любил и за которую он поплатился жизнью; он вспомнил ее, отправившую его в дом, где в первый раз он услыхал о бесчестных поступках своего отца.

И, взяв перо, он написал следующие строки:

"Сударыня.

Вы, которую я так любил и из-за которой я умираю.

Не удивляйтесь, если на пороге могилы..."

Шум внезапно открывшейся двери прервал письмо. Вошел Иов и молча положил на стол пистолеты. Арман пожал руку старому солдату и сказал:

- Спасибо!.. Прощай!.. Уходи!

Он снова взял перо. Иов вышел. Арман продолжал писать:

"Сударыня, не удивляйтесь, если в последнюю минуту я думаю еще о вас, если я посылаю вам последнее "прости", если я прошу у вас слезы и сожаления... "

Он остановился, и этот юноша, столь гордый и спокойно смотревший в лицо смерти, зарыдал и проговорил:

- Боже мой! Боже мой! Я больше не увижу ее!

Эти слова, без сомнения, были услышаны, потому что в эту минуту дверь, в которую вышел Иов, снова отворилась. Дама в черной перчатке появилась на пороге, и Арман вскрикнул от удивления и радости.

- Вы! Вы! - проговорил он.

- Я! - сказала она, идя к нему.

В эту минуту это не была уже прежняя насмешливая, неумолимая женщина, взгляд которой блестел, как лезвие кинжала, это не была уже мстительница, исполнявшая свою кровавую миссию и преследовавшая день и ночь, без устали, убийц своего супруга...

Она поразила последнего убийцу Гонтрана де Ласи и снова сделалась только женщиной.

Она подошла к Арману печальная, бледная, дрожащая, взяла его руки в свои и сказала:

- Да, это - я, Арман; я пришла спасти вас.

- Спасти меня! - сказал он.

- Да, - ответила она. - Возьмите этот бумажник и заплатите свой долг человеку, который оскорбил вас.

- А! Вы, значит, знаете?..

- Все.

- Так вы должны знать и то, - сказал он, - что я должен умереть, потому что ношу опозоренное имя.

- Нет, - возразила она, - ваше имя останется чистым, тот человек будет молчать.

- Неужели вы думаете, что мне не будет казаться в то время, когда я буду идти по улице, что первый встречный укажет на меня пальцем?

- Ну, так что же! Мы уедем.

- Уехать!

- Да, - сказала она с волнением, - вы поедете со мной, потому что теперь я свободна: мой долг исполнен, и я могу повиноваться голосу моего сердца, потому что я люблю вас!

Если бы несколько дней назад Арман услыхал это признание, то, может быть, он сошел бы с ума или умер бы от счастья... Но теперь Арман стоял молча, дрожащий, с каплями холодного пота на лбу... Он сделал шаг назад и оттолкнул женщину, которая пришла сказать ему, наконец, что любит его, и которая была готова упасть к его ногам.

- Ах! - проговорил он после нескольких минут молчания, показавшихся ей вечностью. - Вы любите меня, сударыня, так как ваш долг исполнен...

- Да, - проговорила та чуть слышно, покраснев и растерявшись. - Да, я люблю вас.

Но Арман оставался спокоен и холоден.

- Вы любите меня, - продолжал он, - потому что поразили последнего убийцу вашего мужа, не правда ли? О! Я все угадал, сударыня, все понял... Этот убийца, эта последняя жертва, которую вы хотели поразить, - старик, от которого сын только что отрекся и проклял, не так ли, сударыня?

Она опустила голову и пробормотала:

- Он убил моего мужа...

Молодой человек крикнул дрожащим голосом:

- Это был мой отец!

Его слова, взгляд, голос испугали мстительницу. Она упала на колени и, протянув руки, закричала с рыданиями в голосе:

- Прости меня... я люблю тебя... я всю жизнь буду ползать у ног твоих, я буду твоей рабой... я заставлю тебя забыть об этом человеке.

- Это был мой отец, - повторил Арман.

- Ну, так что же! - сказала она с увлечением. - Если ты ненавидишь меня, то я буду избегать тебя, уеду на край света, и ты никогда не увидишь меня и не услышишь обо мне... Но только прости меня!

- Вы заставили меня проклясть моего отца! - глухо прошептал Арман.

Она заглушила рыдания, встала, сделала шаг назад и сказала:

- Прощайте... Арман... прощайте... и так как благодаря мне вы лишились богатства, которое до сих пор считали законным, то позвольте мне исправить мою вину... Я уйду в монастырь и оставлю вам все свое состояние...

Едва она кончила и Арман не успел еще ответить, как вошел Иов.

- Господин Арман, - воскликнул старый солдат, глаза которого в это время сверкали, а сгорбленный стан выпрямился, - Господин Арман, прогоните эту женщину, бросьте ей в лицо ее золото и убейте себя... Она только что убила вашего отца...

Старый солдат открыл обе половинки двери кабинета; затем он указал рукой, и молодой человек ужаснулся, увидев труп своего отца, который Иов положил на пол... Сын полковника почувствовал горесть и бешенство. Он взял бумажник, который Дама в черной перчатке положила на стол, и бросил его к ее ногам.

- Уходите, сударыня, уходите! - крикнул он.

- Нет, нет, - ответила она в исступлении. - Так как ты хочешь умереть, то умрем вместе, и, быть может, ты простишь меня на том свете, если не можешь простить теперь...

И прежде чем молодой человек успел предупредить ее движение, Дама в черной перчатке схватила пистолет, направила его себе в грудь и нажала курок... Раздался выстрел, мстительница упала мертвая.

Не успел Арман взять другой пистолет и последовать ее примеру, как в комнату поспешно вошли два новых лица: лорд Г. и Фульмен.

Фульмен бросилась к Арману и вырвала пистолет из его руки.

- Вашему кредитору уплачено все... - сказала она и прибавила, указывая на труп. - Она расправилась с собою сама и тем избавила меня от преступления, потому что я была там, Арман, я уже давно охраняю вас, и если бы вы застрелились, я убила бы также и ее...

- Фульмен, - прошептал молодой человек печально, - Вы спасли мою честь, да благословит вас Бог... Но вы довершите ваши благодеяния, не правда ли? Вы будете самоотверженны до конца, Фульмен...

- Говорите, - сказала она с волнением, - что я должна сделать.

- Ничего; дайте мне умереть.

- Умереть?

- Да, это необходимо!..

- Вам... умереть? Умереть, когда ваше лицо блещет молодостью, когда будущее в ваших руках!..

- Имя мое обесчещено, будущее мое, Фульмен, - это воспоминание о моем несчастном виновном отце, которому я молю у Бога прощения...

- О! - вскричала Фульмен, и долго сдерживаемые рыдания не дали ей договорить.

Арман взял ее руку, с восторгом поднес ее к своим губам и прошептал. - Боже мой! Как я был неблагодарен и безумен!

Затем обратился к лорду Г. и сказал:

- Простите ли вы меня, милорд?

Благородный сын Альбиона подошел, положил свою руку на плечо молодого человека и сказал ему мягким, серьезным и в то же время печальным голосом:

- Молодой человек, всмотритесь в меня внимательно; я стар и знаю жизнь, а потому позвольте мне дать вам совет. В двадцать шесть лет не умирают от того, что отец преступник, и не считают себя разоренным, не имея лошадей и отеля. Бог, всегда справедливый и милосердный, посылает тем, которые теряют свое благосостояние и честное имя, возможность приобрести вновь честное имя и надежду на будущее довольство. Эта надежда заключается в одном слове - труд!

- Ах! - вскричал молодой человек. - Вы правы, милорд.

Лорд Г. продолжал:

- Вы - сын той рыцарской страны, где эполеты, блещущие на солнце после рассеившегося дыма на поле битвы, ценятся дороже золота, где слово "отечество" заставляет биться все сердца и порождает героев; той страны, наконец, где из каждого трудолюбивого пахаря выходит отличный солдат.

Арман вскрикнул от восторга и сказал лорду Г.:

- Пойдемте со мной, пойдемте сейчас же, я хочу сегодня же вступить в ряды воинов.

Фульмен стояла молчаливая и серьезная, а старик Иов плакал от радости.

ЭПИЛОГ

I

Пять дней спустя после описанных нами событий пароход компании Базен-Перрье развел пары в порту Марселя в десять часов утра. В это же время почтовая карета, проехав Канебьер, остановилась на набережной перед ратушей. Трое седоков, двое мужчин и женщина, вышли из нее.

Один из мужчин был лорд Г., этот истый джентльмен, верный и преданный друг, с великодушным и благородным сердцем. Другой был молодой солдат в форме простых африканских стрелков, в красных брюках с лампасами и в светло-голубом мундире.

Разумеется, великосветские щеголи, прогуливающиеся каждый день между двумя и четырьмя часами дня в Лесу или в Елисейских полях, одни верхом на чистокровных скакунах, другие в фаэтонах, запряженных парой пони, не узнали бы солдата и окинули его самым равнодушным взглядом. Наглые грешницы, ужинающие у Тортони и играющие веером в своих ложах в Опере, проехали бы мимо него, не обратив на него ни малейшего внимания. Однако у этого человека, в кепи с галуном, были прежде свои лошади и романтические приключения. Он бросал золото в окно своего маленького отеля с беспечностью миллионера. Члены Жокей-клуба видели, как он равнодушно проигрывал не одну сотню луидоров. В Мадриде его видели выходящим в солнечные дни из собственного фаэтона и галантно предлагающего руку очаровательной женщине, неизвестно откуда явившейся и красивой до такой степени, что ради нее могли полететь прахом все предрассудки города.

Этот человек, этот молодой солдат, еще накануне бывший миллионером, а вскоре могущий быть героем, был Арман Леон, которого Фульмен и лорд Г. пожелали проводить.

С парохода спустили шлюпку, и она причалила к набережной.

Лорд Г. подал руку Фульмен и сел в лодку вместе с нею. Арман сел напротив них.

Матросы начали грести, и шлюпка причалила к пароходу; трое пассажиров взошли на борт.

Несколько минут спустя пароход поднял якорь, вышел из порта, обогнул мыс Фаро и устремился, окруженный пенистыми волнами, в открытое море.

Арман все еще держал в своих руках руки Фульмен и лорда Г. Они разговаривали таким образом около часа. Молодым человеком овладело волнение, которое охватывает все благородные сердца, когда берега отчизны исчезают понемногу в морском тумане. Глаза Фульмен были полны слез, лорд Г. был грустен и серьезен, как все люди, перенесшие глубокое горе.

Вдруг пароход уменьшил ход, выпустил пары к голубому небу Средиземного моря, и помощник капитана, подойдя к лорду Г., сказал:

- Милорд, пора ехать обратно. Мы давно уже обогнули острова Помег и Ратоно, и через час вам уже нельзя будет вернуться в шлюпке.

- Прощайте в таком случае, - сказал лорд Г., пожимая руки Армана. - Прощайте... капитан.

- О, погодите еще немного! - вскричал молодой человек, улыбаясь и покрывая поцелуями нежную белую ручку Фульмен.

- Прощайте... или лучше до свидания, - прошептала она дрожащим голосом.

- Будьте мужественны, дитя мое, - сказал ей на ухо лорд Г., беря ее под руку и увлекая к лестнице правого борта парохода.

Матросы ждали уже в шлюпке.

Лорд Г. и Фульмен, обменявшись последним приветом, в последний раз пожали руку Арману и спустились в шлюпку-

Лодка отчалила, и хрупкое суденышко было предоставлено своим собственным силам.

Море было спокойно и сине, дул небольшой ветерок. Рулевой распустил парус и обогнул Марсельский мыс в то время, как пароход продолжал путь к африканским берегам.

Молодая женщина и ее спутник, стоя в шлюпке, долго следили глазами за пароходом, стараясь разглядеть, несмотря на далекое расстояние, красное кепи их протеже; затем пароход исчез за горизонтом вместе с клубом дыма, поднимавшимся к пепельно-голубому небу.

- Фульмен, дитя мое, - сказал тогда сын Альбиона, - мы вернемся в Париж.

- Куда же мы поедем? - спросила она равнодушно, и две крупные слезы покатились по ее щекам.

- В Мальту.

- Зачем?

- Мальта принадлежит Англии, а я хочу жениться на вас по законам моей страны.

- Жениться на мне? - спросила она с испугом. - Обдумали ли вы это, милорд?

- Дитя, - сказал англичанин с грустной улыбкой, - я хочу, чтобы свет знал, чего ты достойна, я хочу восстановить твою честь, оставить тебе мое имя и богатство. Арман может любить бывшую возлюбленную лорда Г., но я хочу, чтобы он женился на его вдове.

- Ах! - вскричала Фульмен, побледнев. - Вы с ума сошли, мой друг? Вдова! Неужели вы собираетесь умирать?

- Успокойтесь, - ответил лорд, - я могу прожить еще немного. Мой доктор накануне нашего отъезда из Парижа сказал мне, что с моей болезнью сердца я проживу еще года четыре или пять. Через пять лет Арман получит орден и офицерский чин, а я заставлю свет настолько уважать леди Г., что она сможет выйти замуж за того, кого она так сильно любила.

Фульмен взяла руку лорда Г., почтительно поднесла ее к губам и разрыдалась.

II

В одну из тех африканский ночей, когда голубое небо, усеянное звездами, становится похожим на королевскую мантию, разведочная колонна под начальством генерала *** возвращалась в Константину после четырехмесячной экспедиции против непокоренных еще племен. Ночь была тихая и теплая, такая, какие обыкновенно бывают летом у подножия Атласских гор.

Слышались только топот конских копыт и звяканье сабель да шепот разговаривавших кавалеристов.

Во главе авангардного взвода ехал молодой офицер, на лбу у которого была окровавленная повязка, а левая рука висела на перевязи. Однако он крепко и прямо держался в седле и гордо вступил в Константину при свете факелов гарнизона, вышедшего навстречу своим товарищам и братьям по оружию.

- Смотрите! - сказали несколько молодых офицеров. - Ведь это капитан Леон; уже в десятый раз он возвращается в таком виде.

- Если этого юношу не убьют, - сказал старый майор, - он непременно будет маршалом Франции: он храбр, образован и воспитан.

- В четыре года он сделался капитаном, - прибавил третий офицер, присутствовавший при встрече эскадрона стрелков.

- Не пройдет года, - заметил чей-то голос, - как он будет командиром.

Офицеры повернулись и заметили бригадного генерала, который слыл в армии за всеведущего по части всякого рода веяний в канцеляриях военного министерства.

Позади генерала находился человек, который должен был представить ему рапорт. Это был старик в голубом, застегнутом на все пуговицы мундире, с красной ленточкой в петлице и с длинными седыми усами, свидетельствовавшими о том, что он принадлежал к старой армии. Это был Иов, которого молодой капитан тотчас же заметил и к которому бросился с объятиями. Иов подал сыну полковника письмо с траурной каймой, в письме заключалось извещение о смерти лорда Г., последовавшей в Италии от паралича сердца.

К письму были приложены записка и завещание, сделанное ирландским пэром за несколько дней до смерти. По завещанию все громадное состояние лорда Г. переходило, в равных долях, к его вдове, леди Г., и к капитану Арману Леону.

Содержание записки было следующее:

"Мой молодой друг.

Фульмен любила вас, и мне кажется, что теперь и вы любите ее.

Но Фульмен более не существует, вместо нее есть леди Г., и в то время, как вы будете читать эти строки, она будет нуждаться в защитнике.

Не откажите в этом вашему замогильному другу.

Покойный лорд Г.".

Истый сын Альбиона, знавший цену эксцентричности, первый муж Фульмен, закончил замогильной шуткой письмо, которое должно послужить развязкой нашего романа.

Пьер Алексис Понсон дю Террай - Тайны Парижа. Часть 5. Роман Фульмен. 5 часть., читать текст

См. также Пьер Алексис Понсон дю Террай (Ponson du Terrail) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :

Тайны Парижа. Часть 5. Роман Фульмен. 4 часть.
- Если этого окажется недостаточно, - продолжал доктор, - то придется ...

Тайны Парижа. Часть 5. Роман Фульмен. 3 часть.
- Сударь, - продолжал студент, - мне кажется, судя по вашей наружности...