Артур Конан Дойль
«Изгнанники.04.»

"Изгнанники.04."

ГЛАВА X.

Гибель "Карого Оленя".

Два дня провели наши путники в усадьбе Св. Марии и с радостью пробыли бы и дольше, ибо помещение было удобно, а хозяева радушны; но красные тона осени переходили уже в коричневые; они же хорошо знали, как внезапно снег и мороз появляются в этих северных краях, и как невозможно им будет дойти до места, если их застигнет зима.

Старый дворянин посылал разведчиков по воде и по-суху; но на восточном берегу не нашлось и следа Ирокезов, и было решено, что дю-Лют, очевидно, ошибся. С другой стороны, однако, за рекою продолжали гореть костры, показывая тем, что враги, во всяком случае, близко. Целый день столбы серого дыма видны были из окон замка и из-за палисады, напоминая обитателям усадьбы, что ужасная смерть подстерегает их.

Изгнанники отдохнули и почистились, и теперь единодушно желали продолл"ать путь.

- Когда выпадет снег, нам будет в тысячу раз опаснее,- говорил Амос,- потому что тогда наш след будет ясен и для ребенка.

- И чего нам бояться?- поддерживал старый Бфраим.- Воистину, сие есть пустыня Аравийская, хотя и ведет в долину Ханаана; но Господь Своим покровом защитит нас от сынов Иеровоама. Правь прямо, парень, и не выпускай руля, ибо Общий Кормчий приведет нас в пристань.

- И я не боюсь, Амори; я совсем уже не устала,- говорила Адель.- Нам гораздо лучше быть в английских провинциях, даже и теперь; потому что можем ли мы ручаться, что этот ужасный монах не явится с приказом тащить нас в Квебек и в Париж?...

Действительно, мстительный монах, не найдя их ни в Монреале, ни в Трех-Реках, мог вздумать искать их по Ришелье. Когда де-Катина вспоминал, как тот проплыл мимо них в большой лодке, выставив вперед свое лицо, полное нетерпения, и раскачивая свое темное туловище в такт ударам гребцов, он почувствовал, что беда, на которую намекает жена, не только возможна, но даже и неизбежна. Помещик относился к нему дружелюбно, но он не мог бы отказать в повиновении губернатору. Могучая рука, простираясь от Версаля через море, тяготела над ними и здесь, посреди девственного леса, всегда готовая схватить их и потащить назад, на унижение и горе. Нет, лучше все опасности лесов, чем это возвращение!

Между тем, помещик и сын его, не знавшие о тех настоятельных причинах, в силу которых де-Катина должен был спешить, всячески стремились уговорить его остаться и находили поддержку в молчаливом дю-Люте, немногословное бормотанье которого имело более веса, чем пространнейшая речь, так как он обыкновенно говорил только о том, что ему было известно в совершенстве.

- Вы видели мою маленькую усадьбу,- говорил старый дворянин, указывая вокруг изящным жестом своей покрытой кольцами и украшенной круженною манжетою руки.- Она не такова, как я бы желал, но все же от всего сердца предоставляется мною в ваше распоряжение на зиму, если вы и ваши товарищи пожелаете сделать мне честь и остаться. Что же касается супруги вашей, то не сомневаюсь, что она найдет, чем заняться и развлечься вместе с женой моей. Это напоминает мне, де-Катина, что вы еще не были ей представлены. Терье, поди к барыне и доложи, что я прошу ее пожаловать к нам в балдахинную залу.

Де-Катина был слишком обстрелен, чтобы удивляться по пустякам; но и он был несколько озадачен, когда дама, о которой старый дворянин всегда упоминал с такой преувеличенной почтительностью, оказалась настолько же похожей на чистокровную индиянку, как балдахинная зала - на французскую ригу. Правда, на ней был лиф из красной тафты, черная юбка и башмаки с серебряными пряжками, а у пояса висел на серебряной цепи душистый мускусный шарик; но лицо её цветом уподоблялось коре шотландской сосны, а крупный нос, резкий рот и две косы жестких, черных волос, висевшие вдоль спины, не оставляли ни малейшего сомнения относительно её происхождения.

- Позвольте мне,- торжественно сказал владелец Св. Марии,- представить вас, г. де-Катина, жене моей Онеге де-ла-Ну де-Сент-Мари, владетельнице, вследствие брака со мною, этой усадьбы, а также и замка д'Андели в Нормандии и поместья Варен в Провансе, а по собственному происхождению имеющей наследственное право по женской линии на княжеский титул в племени Онондагов. Мой ангел, я стараюсь убедить наших друзей остаться у нас в Св. Марии, вместо того, чтобы идти к озеру Шамплена.

- По крайней мере, оставьте у нас ваш Беленький Цветочек,- сказала темнокожая принцесса на безупречном французском языке, сжимая своими медно-красными пальцами белоснежную ручку Адели.- Мы сбережем ее для вас, пока не начнет таять лед и не вернутся к нам листья и ягоды. Я знаю моих соотечественников, и скажу вам, что леса полны убийства и что недаром листья приняли цвет крови, что за каждым деревом таится смерть.

Де-Катина был больше тронут прочувствованной речью хозяйки, чем всеми остальными предостережениямя. Несомненно, она лучше всех должна была понимать знамения времени.

- Не знаю, что и делать! - воскликнул он с отчаянием.- Нам необходимо идти, а между тем, могу ли я подвергнуть ее таким опасностям? Я с радостью остался бы на зиму, но даю вам слово, что это невозможно.!

- Дю-Лют, как бы нам устроить это дело?- сказал хозяин.- Какой совет дадите вы моему другу, раз ему так необходимо пробраться в английские провинции до зимы?

Смуглый и молчаливый пионер погладил бороду и задумался над этим вопросом.

- Можно посоветовать одно,- сказал он, наконец,- хотя и то рискованно. Леса безопаснее реки, потому что в тростниках всюду попрятаны челноки. В пяти милях отсюда находится укрепление Нуату, а от него за пятнадцать миль - укрепление Овернь. Завтра пойдем в Пуату лесом и посмотрим, все ли там благополучно. Я пойду с вами и даю вам слово, что, если Ирокезы там, то я уж узнаю. Барыню мы оставим тут, и если все найдем в порядке, то воротимся за ней. Таким же образом пройдем и в Овернь, и там нужно будет подождать, пока услышим, где их военные отряды. Но я так думаю, что ждать придется не очень долго.

- Как? Вы хотите разлучить нас?- вскрикнула пораженная Адель.

- Так будет лучше, сестра моя,- сказала Онега,- ласково обхватив ее рукою.- Ты не знаешь опасности, а мы знаем и недопустим, чтобы наша Белая Лилия подверглась ей. Ты останешься здесь и будешь радовать нас; а тем временем, великий вождь дю-Лют и твой муж, французский солдат, и старый воин, который кажется таким мудрым, и другой вождь, быстрый, как дикая серна, сходят в лес я посмотрят, можно ли тебе идти.

Так было решено, и Адель, несмотря на её возражения, была оставлена на понечении г-жи де-Сент-Мари, между тем как де-Катина поклялся, что без малейшего промедления вернется за нею из Пуату. Старый дворянин с сыном охотно присоединились бы к уходившим, но на них лежала ответственность за целость собственной усадьбы и всех, кто от неё зазависел; да и в лесу небольшому отряду грозила меньшая опасность, чем более многочисленному. Помещик снабдил их письмом к де-Ланну, коменданту укрепления Нуату, и на ранней заре четверо разведчиков, как тени, выскользнули из-за палисады, сопровождаемые тихо произнесенными добрыми пожеланиями сторожа, и моментально пропали во мраке обширного леса.

От Ла-Ну до Пуату по реке было пятнадцать миль; но сухим путем, где приходилось брести через речки, обходить обросшие тростником озера и отыскивать путь между топями, над которыми дикий рис поднимался выше роста человека и ольховник смыкался непроходимыми чащами, расстояние надо было считать вдвойне. Они шли гуськом,- дю-Лют впереди, быстрым, беззвучным шагом дикого зверя, наклоняясь вперед, держа наготове ружье и быстро водя по сторонам своими зоркими темными глазами, замечая все от малейшей отметины на земле или дереве до движения животного или птицы в кустах. За ним шел де-Катина, затем Ефраим Савадж, затем, Амос, все настороже, с ружьями наготове. К полудню они прошли более половины дороги и сделали привал в чаще, ради скудной трапезы из хлеба и сыра, так как дю-Лют не позволил зажечь огня.

- Они еще не дошли сюда,- прошептал он. - И однако я уверен, что они уже переплыли реку. Ах, губернатор де-Лабар не знал, что делает, когда раздражил этих людей; а этот добрый драгун, которого нам послал король, знает еще меньше.

- Я видел их в мирное время,- заметил Амос.- Я торговал с Онондагами и в земле Ceнеков. Я знаю их за прекрасных охотников и мужественных людей.

- Они - превосходные охотники, только дичь, за которой они лучше всего охотятся, это - люди. Я сам водил их скальпировальные отряды, я сражался против них и скажу вам, что если приезжает полководец из Франции, который едва-едва знает, что в битве надо стоять спиною к солнцу, то такой немногаго от них добьется. Толкуют о том, чтобы сжечь их села! Это так-же умно, как, разоривши осиное гнездо, воображать, что истреблены все осы. Вы из Новой Англии, сударь?

- Мой товарищ из Новой Англии, а сам я из Нью-Иорка.

- Ах, да. Я должен был догадаться по вашей походке и глазам, что вы в лесу, точно дома. В Новой Англии люди плавают по водам и больше любят бить треску, нежели оленей. Межет быть, поэтому и лица их так печальны. Я сам был на океане и помню, что мое лицо тоже было печально. Однако, ветра почти нет, и потому думаю, что безопасно закурить трубки. При хорошем ветре, я видал, что зажжепная трубка может привлечь отряд за две мили; по деревья задерживают запах, и носы у Ирокезов менее чувствительны, чем у Ciy и у Дакотов. Да поможет вам Бог, сударь, если когда-нибудь у вас будет война с индейцами! Оно скверно для нас, но было бы в тысячу раз хуже для вас.

- А почему?

- Потому что мы сражались с индейцами с самого начала и никогда не забываем о них при постройке. Видите, как вдоль этой реки каждый дом и каждый поселок служит поддержкой для соседа? Но вы... Клянусь Св. Анною из Бопре, у меня собственный скалъп зачесался, когда я дошел до ваших границ и увидал одинокие домики и маленькие расчистки в лесах, без помощи на двадцать мил в окружности. Война с индейцами - это чистилище для Канады, но для английских провинций она была бы адом.

- Мы в дружбе с индейцами,- сказал Амос.- Мы не стремимся к завоеваниям.

- Ваш народ умеет завоевывать, не болтая об этом,- заметил дю-Лют.- Мы же бьем в барабаны, машем знаменами, поднимаем суматоху и не добиваемся ничего особеннаго. У нас в Канаде было только два заметных человека: г. де-ла-Салль, которого застрелили его собственные люди на низовьях большой реки, и старый Фронтенак, которого придется вернуть, чтобы Новая Франция не обратилась в пустыню стараниями Пяти-Племен. Меня нисколько не удивит, если через два года белый с золотом флаг будет развеваться только на скале Квебека. Но я вижу, г. де-Катина, что вы смотрите на меня с нетерпением, и знаю, что вы считаете каждый час до возвращения в Св. Марию. Итак идем, и пусть вторая часть нашего пути будет столь же мирной, как и первая.

Еще час или более они пробирались сквозь лес вслед за старым французским пионером. Был чудный, почтя безоблачный день, и лучи солнца, проникая сквозь листву, точно накидывали на траву тонкую золотую сетку. Случалось, что лес редел, и тогда яркий свет лился на них; но вслед затем они тотчас опять погружались во мрак, куда только местами сквозь густой лиственный покров пробивался одинокий солнечный луч. Эти внезапные переходы от света к тьме были бы восхитительны, если бы сознание грозной опасностя, таившейся в каждом тенистом уголке, не наполняло душу скорее ужасом, нежели восторгом. Легко и молчаливо шагали четверо мужчин между громадными стволами.

Вдруг дю-Лют присел на колени и приложил ухо к земле; затем встал, покачал головой и лошел далее с серьезным лицом, еще пристальнее всматриваясь в тени по всем направлениям.

- Вы услышали что-нибудь?- прошептал Амос.

Дю-Лют приложил палец к губам, а минуту спустя опять приник ухом на земле, после чего вскочил с видом человека, услышавшего то самое, чего ожидал.

- Идите дальше,- сказал он спокойно,- точно так же, как шли до сих пор.

- Что там такое?

- Индейцы.

- Впереди?

- Нет, сзади.

- Что они делают?

- Выслеживают нас.

- Сколько их?

- Я думаю, двое.

Товарищи невольно взглянули назад, в густую тьму леса. В одном месте широкая полоса света падала между двух сосен и клала золотое пятно на их след. Но кроме этого яркого блика, все было темно и тихо.

- Не оглядывайтесь,- строго шепнул дю-Лют.- Идите, как до сих пор.

- Это - враги?

- Ирокезы.

- Они преследуют нас?

- Нет, теперь мы преследуем их.

- Далеко ли они?

- За двести шагов, я думаю.

- Значит, им нас не видно?

- Я думаю, но не уверен. Кажется, они идут по нашему следу.

- Что же мы сделаем?

- Обойдем кругом и зайдем сзади них.

Круто повернув на лево, он повел их по лесу, описывая дугу, поспешно, но беззвучно скользя в самой густой тени деревьев. Затем он опять обернулся и тотчас остановился.

- Вот наш след,- сказал он.

- Да, и по нему прошло двое краснокожих!- вскричал Амос, нагнувшись и указывая на подробности, совершенно незаметные для Ефраима Саваджа и для де-Катина.

- Взрослый воин и юноша,- сказал дю-Лют.- Они идут быстро, вы видите: едва вдавлены пятки их мокассин. Они идут гуськом. Теперь пойдемте за ними, как они шли за нами, и посмотрим, не будем-ли счастливее.

Он быстро пошел по следу, держа наготове мушкет, а прочие не отставали от него; но не было ни звука, ни признака жизни в тенистых дебрях перед ними. Дю-Лют остановился и уперся ружьем о землю.

- Они все еще сзади нас,- сказал он.

- Все сзади?

- Да. Вот где мы свернули. Они поколебались, как видно по следам, а потом пошли за нами.

- Если мы сделаем еще круг, да поскорее, то можем нагнать их.

- Нет, они теперь насторожились. Они знают, что мы вторично идем по своим же следам ради них. Прилягте-ка сюда за упавшее дерево: попробуем, не увидим ли мы их.

Немножко в стороне от того места, где они стояли, лежал большой гнилой чурбан, весь зеленый от плесени и поросший розовыми и красными грибами. Француз прилег позади него вместе с тремя товарищами, высматривая между ветками заслонявшего их кустарника. Все та же широкая полоса света лилась между двух сосен; за исключением её кругом было темно и тихо, точно в обширном храме с деревянными колоннами и лиственной кровлей. Не хрустнул сучок; не хлестнула ветка, не раздалось ничего, кроме резкого лая лисицы где то в глубине лесной. Дрожь возбуждения пробежала по телу де-Катина. Это напоминало ему те игры в прятки, которыми забавлялся двор среди версальских дубов и тисовых изгородей, когда Людовик находился в хорошем настроении духа, но там фантом был резной веер или ящичек конфект, а здесь грозила смерть. Прошло десять минут, но ничего позади них не обнаруживало присутствия живого существа.

- Они вон в тех местах,- прошептал дю-Лют, кивая головою по направлению густого кустарника в двух стах шагах.

- Вы их видите?

- Нет.

- Почему же вы знаете?

- Я видел, как белка вышла из норы вон на той большой березе, а потом кинулась обратно, как будто испугалась чего. Из её норы ей видно что делается в тех кустах.

- Как вы думаете, они знают, что мы тут?

- Им нас не видно, но они подозревают. Они боятся западни.

- Что-ж, кинуться нам в кусты?

- Они застрелят двоих из нас и исчезнут как тени. Нет, нам лучше итти своей дорогой.

- Но они пойдут за нами.

- Навряд ли: нас четверо, а их только двое, и они знают, что мы насторожились и что умеем распознавать след не хуже их самих. Ступайте за эти деревья: оттуда нас не видно. Так! Ну, нагибайтесь, пока не минуем ольховник. Теперь надо итти скорей, потому что где два Ирокеза, там, верно, недалеко есть двести.

- Слава Богу, что я не взял Адель! - вскричал де-Катина.

- Да, сударь. Хорошо делать себе из жены товарища, но не на границах области Ирокезов или какой-нибудь другой индейской страны. Ах, вот и речка Аджидиумо, где индейцы ставят сети на осетров. До Пуату еще семь миль.

- Значит, мы не дойдем до сумерок?

- Думаю, что лучше нарочно дождаться сумерок. Раз ирокезские разведчики зашли уж сюда, то их, вероятно, множество вокруг Пуату, и последняя часть пути будет для нас самою опасною, тем более если эти двое побегут вперед и предупредят прочих.- Он помолчал с минуту, наклонивши вбок голову и напрягая слух, потом прибавил:- Клянусь св. Анною, мы от них еще не отделались. Они все идут по нашему следу.

- Вы их слышите?

- Да, они недалеко. Ну, на этот раз они увидят, что могли бы и не ходить за нами. Вот, я вам покажу лесной фокус, которого вы, пожалуй, еще не видали. Снимайте мокасины.

Де-Катина стащил башмаки, то-же сделал и дю-Лют.

- Наденьте их вместо перчаток,- сказал пионер, и минуту спустя Ефраим Савадж и Амос надели себе на руки обувь товарищей.

- Мушкеты можете укрепить на спине. Так. Теперь ступайте на четвереньках, сгибайтесь хорошенько, давите руками покрепче. Великолепно! Так двое будут оставлять след четверых. Теперь следуйте за мною, сударь!

Он начал скакать от дерева к дереву по направлению, параллельному нути товарищей, не особенно отдаляясь от них, потом вдруг кинулся за куст и дернул де-Катина за собою.

- Через несколько минут они пройдут мимо,- прошептал он.- Если возможно будет избежать, не стреляйте! - что то сверкнуло в руке дю-Люта, и его спутник, взглянувши вниз, увидел, что тот вытащил из за пояса острый маленький томагавк. Снова безумный, дикий трепет пробежал по его солдатским жилам, и он пристальнее стал вглядываться в путаницу ветвей, ожидая индейцев, которые должны были показаться под сводами деревьев.

Вдруг он увидел что то движущееся. Оно скользило как тень от ствола к стволу, и так быстро, что де-Катина не мог бы сказать, человек это, или зверь. Снова и снова мелькало у него в глазах: то одна тень, то две тени, молчаливые, крадущиеся, точно волк-оборотень, которым нянька пугала его в детстве. Затем, на несколько минут все замерло и, наконец, из кустов выползло страшнейшее по виду изо всех существ, ходящих по земле: ирокезский вождь в военном уборе.

Это был высокий и сильный человек, но торчавший на голове его чуб с орлиными перьями в полумраке делал его великаном, потому что от унизанных бусами мокассин до верхнего пера его головного убора было поболее сажени. Одна сторона его лица была разрисована сажей, охрой и киноварью на подобие собачьей морды, а другая половина изображала птицу, так что общий вид получался неописанно фантастический и странный. Его набедренная повязка была наверху перетянута вампумовым поясом, а у верхнего края длинных наколенников (штиблет) развевались при каждом его движении с дюжину вражеских чубов. Голова его была наклонена вперед, глаза сверкали зловещим блеском, а ноздри раздувались и сжимались, как у раздраясенмого животнаго. Его ружье было направлено вперед, и он крался, согнув колени, высматривая, прислушиваясь, то останавливаясь, то кидаясь вперед, являясь истинным олицетворением осторожности. В двух шагах за ним шил мальчик лет четырнадцати, одетый также, но с нераскрашенным лицом и без ужасных трофеев у штиблет. Это был его первый поход, а глаза уже сверкали и ноздри трепетали от той же жажды крови, какая пылала в старшем. Так они подвигалясь, молчаливые, ужасные, выходя из мрака леса, как их племя вышло из мрака истории: с железными телами и душами тигров. Они уже поравнялись с засадою, как вдруг что то привлекло внимание молодого воина, какая нибудь сдвинутая ветка или сорванный листок, и он остановился с выражением подозрения во всех чертах. Еще мгновение, и он предупредил бы своего спутника; но дю-Лют уже выскочил вперед и вонзил свой топорик в череп старшего воина. Де-Катина услышал глухой треск, точно от топора, пролагающего себе путь в гнилое дерево, и индеец упал, как бревно, с ужасным хохотом. Юный воин перескочил, как серна, через погибшего товарища и кннулся в лес; но минуту спустя, впереди, среди деревьев, раздался выстрел, а потом слабый, жалобный крик.

- Это его предсмертный вой,- сказал дю-Лют спокойно.- Жалко было стрелять, а всё лучше, чем упустить. .

В это время подошли остальные, причем Ефраим забивал новый заряд себе в мушкет.

- Кто смеялся? - спросил Амос.

- Вот он,- сказал дю-Лют, кивая на умирающего воина, голова которого плавала в кровавой луже, а грубо размалеванные черты замерли в неподвижной улыбке.- Это у них обычай при получении смертельного удара. Я видел, как один предводитель Сенеков хохотал шесть часов подряд у столба, где его пытали. Ах, он готов!

Пока он говорил, индеец еще раз дернул руками и ногами и вытянулся неподиняшо, усмехаясь, с лицом, обращенным к полоске синего неба над ним.

- Это великий вождь,- сказал дю-Лют.- Это - "Карий Олень" Могавков, а тот - его второй сын. Мы пролили первую кровь, но не думаю, чтобы она была последней, потому что ирокезы не дают своим военным вождям умирать неотомщенными. Он был могучим бойцом; вы можете убедиться в этом, взглянув на его шею.

На убитом было странное ожерелье из нанизанной на веревку, почерневшей бобовой шелухи, как показалось де-Катина. Когда же он присмотрелся, то увидел с ужасом, что это была не бобовая шелуха, а высохшие человеческие пальцы.

- Все правые указательные,- сказал дю-Лют;- следовательно, каждый представляет собою жизнь. Их здесь всего сорок два. Восемнадцать взято от убитых в бою, а прочие двадцать четыре от замученных пленных.

- Почем вы это знаете?

- Потому что только восемнадцать с ногтями. Если Ирокез берет человека живьем, то прежде всего скусывает ему ногти. Вы видите, что ногтей не хватает на двадцати четырех.

Де-Катина содрогнулся. Что же это за дьяволы, к которым забросила его злая судьба? И возможно ли, чтобы его Адель попала в руки таких чертей? Нет, нет! Без сомнения, Милосердый Бог, ради которого они уже столько перетерпели, не допустит такого бедствия! А между тем, эта горькая участь постигала других женщин, не менее нежных, чем Адель, и других мужчин, таких же любящих, как он. Была-ли хоть одна деревушка в Канаде, где не хранилось бы з памяти страшных событий?

Смутный ужас охватил его. В тех темных изгибах души, где нет сознания, а только инстинкты и впечатления, нам более известно о будущем, чем мы сами полагаем. Какой то тяжелый страх навис над ним, словно туча. Окружающия деревья с большими выдающимися ветвями казались ему тумавными демонами, протягивавшими длинные руки, чтобы схватить его. Пот выступил у него на лбу, и он тяжело оперся на мушкет.

- Клянусь св. Евлалией,- сказал дю-Лют,- для старого вояки вы слишком побледнели, сударь, от небольшого кровопролития.

- Мне нездоровится. Позвольте хлебнуть коньяку из вашей фляги.

- Вот она, товарищ. На здоровье! Ну, отчего бы мне не взять этот славный скальп, чтобы было что принести с прогулки?

Он взял между колен голову индейца и в минуту, круговым движением ножа, отделил отвратительный, мокрый трофей.

- Пойдемте! - сказал де-Катина, отворачиваясь с негодованием.

- Да, пойдем; только я возьму еще этот вампумовый пояс, помеченный знаком медведя. Так! Ну, а ружье! Посмотрите: на замке написано "Лондон". Ах, господин Грин, господин Грин! не трудно угадать, кто снабжает оружием врагов Франции!

Наконец они удалились; дю-Лют нес свою добычу, а краснокожий все с тою-же усмешкой лежал под тихими деревьями. Мимоходом, они увидели и мальчика, который, скорчившись, лежал в кустахе, куда упал. Пионер шел очень быстро вплоть до впадения в большую реку маленького притока. Тут он снял сапоги и штиблеты, и вместе с товарищами прошел с полмили вброд.

- Найдя его, они погонятся за нами,- сказал он; - но это собьет их с толку, потому что только в текучей воде Ирокез теряет след. А теперь заляжем в эту поросль до сумерок, ибо до форта Пуату всего миля, и подвигаться опасно, так как лес редеет.

Они пролежали в ольховнике, пока тени из коротких не стали длинными, и белые облака, скользившие над ними, не приняли розоватого оттенка от заходящего солнца. Дю-Лют, с трубкою в зубах, свернулся в комочек и впал в легкую дремоту, прислушиваясь и вздрагивая при малейшем шорохе. Американцы долго шептались между собою; Ефраим рассказывал какую-то длинную повесть о крейсировании брига "Промышленность", ходившего в Джемстоун за сахаром и патокой; но, наконец, успокоительный шелест ветерка в ветвях усыпил и его, и оба заснули. Один де-Катина не спал. Его нервы еще трепетали после того странного и внезапного ощущения мрака, вдруг охватившего ему душу. Что это могло значить? Неужели предостережение, что Адель в опасности? Он слыхал о подобных предчувствиях; но разве не в безопасности она осталась, за частоколом и пушками? Завтра к вечеру он увидит ее вновь. Глядя на небо сквозь сетку медно-красных листьев, под которыми лежал, он почувствовал, что душа его как будто несется вслед за облаками над его головой, и он снова видел себя сидящим на скамье из испанской кожи у окошка, выдающагося над улицей Св. Мартына; снова качался со скрипом золоченый тючок над окном; снова рука его обнимала трепетную, робкую Адель, которая сравнила себя с маленькой мышкой в старом доме и, однако, нашла в себе мужество не отставать от него на таком тяжелом пути. Опять он был в Версали, видел карие глаза короля, ясные черты де-Ментенон, опять скакал по их поручению в Париж... Все это представлялось ему так ясно и живо, что он вздрогнул, придя в себя среди американского леса, потемневшего пред наступлением ночи, и видя, что проснувшийся дю-Лют готов продолжать путь.

- Вы не спали?- спросил пионер.

- Нет.

- Вы ничего не слышали?

- Ничего, кроме уханья совы.

- Мне показалось, что во сне я слышал далекий выстрел.

- Во сне?

- Ну, да. Во сне я так-же слышу, как и на яву, и не забываю того, что слышу. Теперь идите за мною по пятам, и мы скоро будем в форте.

- У вас, право, поразительный слух,- сказал де-Катина, пробираясь за ним сквозь путаницу ветвей. - ну, как могли вы услыхать, что эти люди сегодня шли за нами? Я не слыхал ни звука, когда они были уже совсем рядом.

- Я и не слыхал их сначала.

- Значит, видели?

- И не видал.

- Так как-же вы узнали, что они тут?

- Я слышал мимоходом, как испуганная сойка вспорхнула с дерева. Десять минут спустя повторилось тоже самое. Тогда я узнал, что нечто идет по нашему следу, и стал прислушиваться.

- Вы - настоящий житель лесов.

- Я думаю, что этот лес полон Ирокезов, хотя нам посчастливилось не столкнуться с ними. Такой известный вождь, как Карий Олень, не пойдет без большой свиты и по пустякам. Они замышляют пакости на Ришелье-реке. Вы теперь не жалеете, что пошли без супруги?

- Я благодарю за это Бога.

- Боюсь, что в лесу будет неспокойно до самой весны. Вам придется до тех пор пробыт в Св. Марии, если де-ла-Ну не сможет дать вам конвоя.

- Лучше остаться там навеки, чем рисковать пленом жены у этих дьяволов.

- Да, это - дьяволы, какие только мыслимы на земле. Вы поморщились, когда я снял скальп с Карого Оленя; но еслибы вы насмотрелись на индейцев, как я, то и у вас бы сердце ожесточилось. А теперь мы у самого края опушки; укрепление же столт вон там, за кленами. У них плохие сторожа; я вот уже минут десять жду оклика: "кто идет?" Вас не подпустили так близко к Св. Марии; а между тем де-Ланн - такой же старый вояка, как де-ла-Ну. Отсюда не видно, но вон там, у реки, у него бывают учения...

- Как раз теперь идет ученье,- сказал Амос.- Их там с дюжину стоит в ряд.

- Часовых нет, а люди - на ученье! - презрительно воскликнул дю-Лют. - Однако, это так: я сам вижу ряды, и каждый стоит, как сосновый пень! Взглянешь на них, так подумаешь, что нет ни одного индейца вплоть до Оранжа. Мы подойдем к ним, и св. Анна - свидетельница, я выскажу их командиру, что думаю о его распорядительности.

С этими словами дю-Лют вышел из

кустов, и все четверо пошли по поляне, направляясь к ряду людей, молча ждавших их среди сумерок. До них оставалось не более пятидесяти шагов, а ни один не двинулся, не произнес ни слова. Было что-то странное в таком молчании, и лицо дю-Люта стало меняться по мере того, как глаза видели яснее. Он повернул голову и взглянул на реку.

- Боже! - закричал он.- А где же форт?

Они миновали группу кленов, но вместо очертаний блокгауза увидели пустое место. Форт исчез!

ГЛАВА XI.

Кровавое дело.

Удар был так внезапен, что даже дю-Лют, с детства закаленный до нечувствительности ко всяким неожиданностям и опасностям, был потрясен и возмущен. Простояв некоторое время неподвижно, он затем с величайшею поспешностью побежал к ряду солдат, а его товарищи последовали за ним.

По мере приближения делалось видно, что не все составляют один ряд. Молчаливый и неподвижный офицер стоял на расстоянии двадцати шагов перед фронтом своих молчаливых и неподвижных солдат. Далее стало заметно, что у него на голове какое-то высокое и странное украшение. Пришедшие бежали все быстрее, еле дыша от мрачных предчувствий, когда, к их ужасу, это украшение начало удлиняться и расширяться, и большая птица, тяжеловесно поднявшись вверх, опуcтилась наближайший древесный пень. Тогда они поняли, что их худшие опасения справедливы и что перед ними стоят защитники форта Пуату.

Человек двадцать, совершенно обнаженных, были привязаны к низким кольям ивовыми ветками и их истерзанные, изрубленные, обожженные тела указывали, какую мучительную смерть перенесли несчастные. С минуту четверо пришельцев молча глядели на ужасную картину, а потом каждый поступил сообразно своей природе. Де-Катина, спотыкаясь, дотащился до ближайшего дерева и прислонился к нему головой, чувствуя, что умирает от головокружения. Дю-Лют бросился на колени, взывая к небу и потрясая стиснутыми руками по направлению к набегавшим тучам. Ефраим Савадж осмотрел заряд своего ружья, сжавши губы и сверкая глазами, а Амос Грин молча начал бегать вокруг, отыскивая след. Но через минуту дю-Лют был снова на ногах и, бегая взад и вперед, как собака-ищейка, нашел всевозможные указания, которые пропустил бы даже Амос. Он описал множество кругов вокруг трупов, затем кинулся к лесной опушке и, наконец, вернулся к обугленным развалинам укрепления, с которых еще поднимался тонкий дымок.

- Совсем нет следов женщин и детей,- сказал он.

- Боже мой! Так были еще женщины и дети?

- Детей они держат, чтобы их сжечь в свободное время у себя в селениях; женщин замучат или возьмут себе, смотря по тому, как вздумают. Но чего нужно старику?

- Я хочу спросить его, Амос,- сказал моряк,- чего мы здесь стоим на якоре, когда нам надо бы нестись на всех парусах за ними вслед?

Дю-Лют улыбнулся и покачал головой.

- Ваш приятель - храбрый человек,- сказал он,- если вчетвером решается преследовать полтораста человек.

- Скажи ему, Амос, что Господь поможет нам,- взволнованно отвечал старик.- Скажи, что Он укрепит нас против детей Иеровоама, и мы истребим и изведем их до самого корня. Как по французски: бей без пощады? Ах, лучше ходить с завязанным ртом, чем с людьми, которые не понимают простого языка!

Но дю-Лют отклонил советы моряка.

- Нам надо быть настороже,- сказал он,- или потеряем собственные скальны, да и те, что в Св. Марии потеряют по нашей милости свои.

- В Св. Марии! - воскликнул де-Катина. - Так разве есть опасность для Св. Марии?

- Да, те теперь в волчьей пасти. Эта работа была сделана в прошлую ночь. Укрепление взял приступом отряд в полтораста человек. Утром они ушли и направились к северу берегом. Они прятались в лесах весь день между Пуату и Св. Марией.

- Значит, мы прошли сквозь них?

- Да, мы прошли сквозь них. Сегодня они стояли лагерем и высылали разведчиков. Карий Олень с сыном были в их числе и напали на наш след. Нынче ночью...

- Нынче ночью они нападут на Св. Марию!

- Это возможно. И однако, я бы не сказал, что они на это решатся с таким малым отрядом. Ну, нам во всяком случае надо спешить назад, как только можно, и предупредить о том, что предстоит.

И вот они пустились в утомительный обратный путь, хотя души их были слишком полны другими мыслями, чтобы вспомнить о том, сколько миль пройдено и сколько остается. Старый Ефраим, менее привыкший к ходьбе, чем его молодые товарищи, уже прихрамывал и чувствовал боль в ногах, хотя был тверд, как ореховое дерево, и вынослив до чрезвычайности. Дю-Лют снова пошел вперед, и они опять направились на север.

Месяц ярко сиял на небе, но мало помогал путникам в глубине леса. Где было мрачно днем, там теперь господствовала такая непроглядная тьма, что де-Катина не видел древесных стволов, которых касался плечом. Время от времени попадалась открытая полянка, залитая лунным светом, или тонкий серебряный луч пробивался меж ветвями, ложась под ноги белым пятном; но дю-Лют избегал этих открытых пространств и чаще обходил поляны, чем перерезывал их. Ветер стал свежеть, и воздух был полон шороха и шелеста листьев. Кроме этого глухого гула, молчание было бы совершенным, если бы на вершинах временами не ухала сова, и ночные птицы не вспархивали над их головами. Ночью дю-Лют шел так же быстро и уверенно, как днем; однако товарищи его заметили, что он ведет их другим путем, потому что два раза увидали слева сверкание большой реки, между тем как утром встречали только ручьи, которые текли в нее. Когда во второй раз они увидели реку, он указал на дальний её берег, вблизи которого по воде скользили какие то черные тени.

- Ирокезские челноки,- шепнул он.- Их десять, и в каждом по восьми человек. Это другой отряд, он тоже плывет на север.

- Почем вы знаете, что это - другой отряд?

- Потому что мы пересекли следы первого, час назад.

Де-Катина был полон изумления перед этим удивительным человеком, который слышал во сне и различал след тогда, когда обыкновенному глазу не видны были даже деревья. Дю-Лют остановился, посмотрел на челноки, а потом повернулся спиной к реке и снова углубился в лес. Они прошли около двух миль, как вдруг он замер наместе, нюхая воздух, подобно собаке, учуявшей дичь.

- Пахнет горелым деревом,- сказал он.- Не дальше мили от нас в эту сторону горит огонь.

- Я тоже чувствую,- сказал Амос.- Прокрадемся туда и взглянем на их лагерь.

- Так будьте осторожны,- предостерег дю-Лют. Ваша жизнь может зависеть от хрустения ветки.

Они шли тихо и осторожно, пока между дальними деревьями не замелькало красное пламя костра. Скользя между кустами, они кружили до тех пор, пока не нашли места, откуда удобно было видеть, не рискуя быть замеченными.

Среди небольшой поляны сухия поленья пылали ярким огнем. Огненные языки подымались вверх, а дым расстилался вокруг, уподобляясь какому-то странному дереву с серой листвою и огненным стволом. Но не было видно ни одного живого существа, и громадный костер гудел и трещал в совершенном одиночестве среди затихшего леса. Они подвигались все ближе, но не заметили никакого движения, кроме извивов огня, и никакого звука, кроме треска горящих сучьер.

- Мы подойдем к нему?- шопотом спросил де-Катина.

Осторожный старый пионер покачал головой.

- Это может быть западня,- сказал он.

- Или покинутый лагерь?

- Нет, его зажгли не более как час назад.

- Да и он слишком велик для лагерного костра, - заметил Амос.

- Как же вы это объясняете?- спросил дю-Лют.

- Это - сигнал.

- Да; пожалуй, ваша правда. Этот костер - опасный сосед. Поэтому уйдем от него подальше, а потом повернем прямо к Св. Марии.

Огонь вскоре превратился в светящуюся точку позади них, и наконец, совсем закрылся деревьями. Дю-Лют шел быстро, пока не достиг края залитой лунным светом прогалины. Он хотел обойти ее, как и прежде, но вдруг схватил де-Катина за плечо и толкнул его за поросль сумахов, тогда как Амос сделал то же с Ефраимом Саваджем.

На противоположный край открытого пространства выходил человек. Он пересекал поляну наискось и направлялся к реке. Он шел, согнувшись почти вдвое; но когда на него перестала падать тень деревьев, то путники из своей засады увидели, что это - индейский воин в полной военной раскраске, мокассинах, набедренном покрове и с мушкетом. Непосредственно за ним следовал другой, а потом третий, четвертый и так далее, пока не стало казаться, что весь лес полон людей, и что они будут идти без конца. В лучах луны они скользили точно тени, в совершенном молчании, и все одинаково гнулись, пробегая мимо, безостановочно и беззвучно. Последним проскользнул человек в опушенной мехом охотничьей куртке и в шапке с пером на голове. Он пронесся стрелой, как и остальные. и они исчезли во тьме так же тихо, как появились. Прошло не менее пяти минут, прежде чем дю-Лют решился выйти из засады.

- Ради св. Анны! Сосчитали вы их?

- Триста девяносто шесть,- сказал Амос.

- По моему - четыреста два.

- А вы думали, что их только полтораста! - воскликнул де-Катина!

- Ах, вы не понимаете. Это другой отряд. Те, которые взяли укрепление, должны быть вон там, потому что их след идет между нами и рекой.

- Конечно, это другие,- сказал Амос,- потому что тут ни у одного не было свежаго скальна.

Дю-Лют взглянул на молодого охотника с одобрением.

- Даю слово,- сказал он,- я и не знал, что у вас жители лесов такие молодцы. У вас есть глаза, сударь, и, может быть, вы без неудовольствия вспомните когда-нибудь, что вам сказал это Грейсолон дю-Лют.

Амос преисполнился гордостью, услышав эти слова от человека, чье имя было в ночете везде, где только купцы или охотники курили вокруг костров. Он хотел что-то ответить, но вдруг по лесу пронесся ужасный крик, страшный вопль, выражавший крайний предел человеческого страдания. Снова и снова, стоя во тьме с побледневшими щеками, они принуждены были слушать эти страшные звуки, все грознее раздававшиеся среди ночи и уныло катившиеся по лесу.

- Они мучают женщин,- сказал дю-Лют.- Их стан разбит вон там.

- Неужели мы не можем ничем помочь? - воскликнул Амос.

- Да, да, парень,- подтвердил капитан по английски.- Мы не можем пропускать бедственных сигналов, не меняя курса. Давай-ка повернем и бежим прямо туда.

- Там, в стане,- сказал дю-Лют медленно,- теперь почти шестьсот воянов. Нас четверо. То, что вы говорите, не имеет смысла. Если мы не предупредим жителей Св. Марии, эти дьяволы устроят для них западню. Их отряды подходят и по воде, и по суше, и число их до рассвета может дойти до тысячи. Мы должны идти вперед и предупредить.

- Он говорит правду,- сказал Амос Ефраиму.- Нет, одного-то уж я вас не пущу!

Он схватил упрямого моряка за руку и силой помешал ему бежать по направлению воплей.

- У нас есть только один способ испортить их ночную забаву,- сказал дю-Лют.- Деревья сухи, как порох: уже три месяца как не было дождя.

- Ну?

- И ветер дует прямо на их лагерь, а с другой стороны его - река.

- Нам надо поджечь лес!

- Лучшего ничего не выдумать.

В минуту дю-Лют набрал небольшую охапку сухого хвороста и сложил его в кучу у корня засохшей березы, сухой, точно трут. Удара кремня о сталь было достаточно, чтобы занялось пламя, которое, разгораясь и удлиняясь, скоро стало лизать белые клочья висевшей коры. Через четверть мили, дю-Лют сделал то же, а потом повторил еще раз, так-что лес пачал гореть в трех местах. Поспешно удаляясь, они слышали рев пожара и, наконец, приближаясь к Св. Марии, оглянулись и увидели, как длинная полоса пламени катилась на запад, к Ришелье-реке, взвиваясь кверху огненными столбами каждый раз, как попадались группы сосен. Дю-Лют беззвучно смеялся, глядя на огромное зарево на небе.

- Им таки придется поплавать,- сказал он.- Челноков не хватит на всех. Ах, если бы у меня было хоть двести моих "лесных бродяг" на том берегу, тогда ни один бы не ушел!

- Там был какой-то воин, одетый как белый,- заметил Амос.

- Да, и этот хуже всех. Его отец был голландский торговец, а мать - Ирокезка, и он известен под названием Фламандского Метиса (Метисами называются дети смешанных браков между европейцами и индейцами.). Ах, я хорошо его знаю и скажу вам, что если чертям потребуется король, то им стоит только послать в его вигвам. Клянусь Св. Анной, я еще у него в долгу и постараюсь свести счеты поскорей. Вон светятся огни в Св. Марии. Я понимаю ваш вздох облегчения, сударь: в самом деле, после того, что мы нашли в Пуату, я сам чувствовал себя неловко, покуда не увидел их.

Глава XII.

Смерть стучится!

Заря только еще занималась, когда четверо путников входили в ворота усадьбы; но, несмотря на ранний час, все оброчные и их семьи были уже на ногах, глядя на громадный пожар, бушевавший на юге. Де-Катина протолкался сквозь толпу и кинулся наверх, к Адели, которая сама сбежала встречать его, так что они столкнулись на половине большой каменной лестницы. Вместе, обнявшись, они вошли в столовую, где де-ла-Ну и сын его смотрели из окна на поразительное зрелище.

- Ах, сударь,- сказал старый дворянин - кланяясь, по обыкновению, на придворный лад,- я от всего сердца рад видеть вас вновь под моей кровлею. Вы прошли сорок миль, и без сомнения проголодались и устали. Когда вы снова наберетесь сил, я попрошу у вас позволения отыграться в пикет, потому что в последний раз мне рещительно не везло.

Но вслед за де-Катина вошел дю-Лют с грозною вестью об опасности:

- Вам предстоит другая игра, господин де-Сент-Мари,- сказал он.- В лесу теперь шестьсот Ирокезов, и они готовятся к нападению.

- Ну что-ж? Мы не можем нарушать распорядка нашей жизни ради горсти дикарей,- возразил старый дворянин.- Я должен извиниться перед вами, мой дорогой де-Катина, что вас тревожат подобными вещами у меня в поместье. Относительно же пикета, я все таки думаю, что ваши ходы с короля и валета более рискованны, чем благоразумны. Когда я в последний раз играл с де-Ланном из Пуату.....

- Де-Ланн из Пуату убит со всеми своими людьми,- сказал дю-Лют,- а укрепление сожжено до тла.

Де-ла-Ну приподнял брови и взял понюшку табаку, постучав по крышке своей круглой золотой табакерки.

- Я всегда говорил ему, что его форт возьмут, если он не велит срубить те клёны, что растут у самых стен. Они все убиты, вы говорите?

- Все, до одного.

- А форт сожжен?

- Ничего не осталось.

- Видели вы этих подлецов?

- Мы видели следы полутораста человек. Потом сотня проплыла в челноках, да мимо нас прошел отряд в четыре сотни под начальством Фламандского Метиса. Их лагерь - за пять миль вниз по реке, и там не менее шестисот.

- Вам посчастливилось, что вы ушли от них!

- Но им не посчастливилось уйти от нас. Мы убили Карого Оленя с сыном и подожгли лес, чтобы выгнать их из лагеря.

- Превосходно, превосходно! - сказал помещик, слегка апплодируя своими нежными руками.- Вы очень хорошо сделали, дю-Лют. Полагаю, что вы очень устали?

- Я не часто устаю. Я хоть опять готов в путь.

- Так может быть вы захватите несколько человек и сходите в лес взглянуть, что делают эти подлецы?

- Я буду готов через пять минут.

- Не хочешь ли и ты сходить, Ахилл?

Темные глаза и индейское лицо сына вспыхнули дикою радостью.

- Да, я тоже пойду.

- Очень хорошо. А мы тут все приготовим, пока вас не будет. Сударыня, извините за эти маленькие хлопоты, омрачающия удовольствие вашего посещения. К следующему разу, как вы сделаете мне честь навестить меня, надеюсь, что поместье мое будет уже очищено от этих гадов. Впрочем, мы здесь имеем и свои преимущества. В Ришелье-реке больше рыбы, а в лесу тут больше оленей, чем в садках и в заповедных рощах у самого короля. А с другой стороны, как видите, есть и небольшие неудобства. Вы извините меня теперь: мне нужно пойтя взглянуть кое-на-что. Де-Катина, вы - бывалый офицер, и я рад принять от вас совет. Онега, передайте мне мой кружевной платок и палку дымчатого янтаря, да займите г-жу де-Катина, пока не вернемся мы с её супругом.

День уже наступил, и четыреугольный двор за палисадою кишел встревоженным народом, только что узнавшим дурную весть. Большинство оброчных были старые солдаты и охотники, служившие во многих индейских войнах; это видно было по их загорелым лицам и смелому виду. Это были сыны того народа, который, удачно или нет, сжег больше пороха, чем какой либо иной народ на земле; и видя, как они стоят кучками, осматривая оружие и обсуждая положение, ни один полководец не пожелал бы более закаленных или воинственных солдат. Между тем, из домиков за оградою бежали бледные жешщшы и, задыхаясь, тащили за собою детей, а на плечах несли наиболее дорогую часть своего имущества. Их смятение, торопливость, крик детей, бросание узлов и убегание за другими составляли резкую противоположность с тишиною и прелестью окружавшего их леса, залитого лучами утреннего солнца. Глядя на волшебную красу разноцветной листвы, трудно было поверить, чтобы дух злобы и убийства свободно бушевал за этою прекрасною завесою.

Отряд разведчиков под начальством дю-Люта и Ахилла де-ла-Ну уже ушел, и ворота, по приказанию хозяина, были заложены толстыми дубовыми поперечинами, вдвинутыми в железные скобы. Детей поместили в нижнюю кладовую, приставивши к ним несколько женщин, а остальным велели смотреть за пожарными ведрами и заряжать мушкеты. Мужчин по счету оказалось пятьдесят два; им был произведен смотр, и их разделили на отряды для защиты каждой стороны палисады. С одного бока частокол доходил до реки, что не только избавляло от необходимости защищать эту сторону, но еще позволяло доставать воду, бросая ведро на веревке из-за ограды. Усадебные лодки и челноки находились на берегу, под самою стеною, и были драгоценны, как последнее средство спасения в случае беды. Ближайшее укрепление, Сен-Луи, было всего в нескольких милях вверх, и де-ла-Ну послал туда быстрого гонца с вестью об опасности, чтобы хоть было куда отступить, если дело кончится плохо.

А что оно должно плохо кончиться, это было очевидно для опытных глаз Амоса Грина. Он предоставил Ефраиму Саваджу храпеть в глубоком сне на полу, а сам, с трубкою в зубах, обходил укрепления, осматривая испытующим оком каждую их подробность. Частокол был очень крепок, четырех-аршинный вышины, и прочно построен из дубовых заостренных бревен, достаточно толстых, чтобы не пропустить пули. На половине высоты в нем были проделаны узкие продолговатые отверстия для ружей защитников. Но с другой стороны, в ста шагах от него уже росли деревья, составлявшие прикрытие для врагов, тогда как гарнизон был настолько малочислен, что не мог дать более двадцати человек на каждую сторону ограды. Амос знал, как смелы и стремительны ирокезские воины, как они хитры и находчивы, и лицо его стало мрачным при мысли о молодой новобрачной, которую он с товарищами довел сюда под своей охраной, и о женщинах с детьми, которых видел в стенах усадьбы.

- Не лучше ли будет услать их вверх по реке?- намекнул он помещику.

- Я бы с радостью сделал это, и, может быть, если к ночи будем живы и небо будет облачное, то так и поступлю. Теперь же не могу дать им прикрытия; а однех невозможно пустить, зная, что ирокезские челноки на реке и их разведчиков полны берега.

- Правда, это было бы безумно.

- Я назначил на эту восточную сторону вас с товарищами и еще пятнадцать человек. Г. де-Катина, желаете командовать отрядом?

- С удовольствием.

- Я возьму себе южную сторону, которая, кажется, всех опаснее; дю-Лют станет на северной, а к реке довольно пяти человек.

- Есть у нас продовольствие и порох?

- Муки и копченых угрей хватит до конца этой истории. Плохое угощение, почтеннейший, но в Голландии вы, верно, испытали, что после потасовки вода из канавы бывает вкуснее фронтиньякского (вина) с синею печатью, которое вы в тот вечер помогли мне допить. Что же касается пороха, то его большой запас.

- Мы не успеем срубить вон те деревья?- спросил бывший офицер.

- Невозможно. За срубленными деревьями еще удобнее будет прятаться.

- Но по крайней мере надо убрать эти кусты, что вокруг березы между восточной стеной и лесной опушкой. Это прекрасное прикрытие для застрельщиков.

- Да, это сейчас сожжем,

- Нет; я, кажется, придумал лучше,- сказал Амос.- Можно устроить для них ловушку. Где у вас порох?

- Дворецкий Терье раздает его в главном погребе.

- Хорошо.- Амос побежал в дом я вернулся с большим холщевым мешком. Он насыпал туда пороху, потом, взвалив на плечо, отнес в кусты и положил у корня березы, причем как раз над ним содрал полоску коры. Затем, при помощи веток и сухих листьев, он так прикрыл его, что мешок стал походить на кочку. Устроивши все это он вернулся, влезши на частокол и спрыгнув по ту сторону.

- Думаю, что теперь все готово,- сказал помещик.- Хотелось бы мне, чтобы женщины и дети были в безопасном месте, да мы ушлем их ночью, если дело пойдет хорошо, Не слышно ли чего о дю-Люте?

- Жан слышит лучше нас всех, ваша милость,- сказал человек, стоявший возле угловой пушки.- Ему послышались выстрелы несколько минут назад.

- Значит, он с ними столкнулся. Этьен, возьми десять человек и ступай к сухому дубу, чтобы прикрыть их, если они отступают; но далее не двигайся ни на один аршин, что бы там ни было: у меня и так мало людей. Не хотите ли уснуть, де-Катина?

- Нет, я не засну.

- Нам здесь больше нечего делать. Что скажете о партии в пикет? Карты помогут нам провести время.

Они взошли в верхнюю залу, где Адель села около мужа, тогда как темнолицая Онега припала к окошку и, не отрываясь, глядела в лес. Де-Катина мало думал о картах: его мысли были заняты грозившею опасностью и тою женщиною, чья рука лежала на его плече. Но старый дворянин увлекся игрою и потихоньку ругался, или хихикал и усмехался, смотря по тому, шла или не шла карта. Вдруг, среди игры, снаружи послышались два резких удара.

- Кто-то стучится! - вскричала Адель.

- Это - смерть стучится - ответила индиянка у окошка.

- Да, да: это две пули ударились в стену. Ветер относит звуки выстрелов. Карты смешаны. Мне снимать, а вам сдавать. Взяток у меня, кажется, не было.

- Из лесу бегут люди! - закричала Онега.

- Так! Дело становиться серьезным,- сказал помещик.- Мы доиграем потом. Помните же, что сдача ваша! Посмотрим-ка, что все это значит.

Де-Катина уже был у окошка. Де-Лют, молодой де-ла-Ну и восемь человек из прикрытия, нагнувши головы вперед, бежали к ограде, ворота которой распахнулись, чтобы впустить их. Там и сям из-за деревьев выплывали облачка синего дыма, и один из бежавших, в белых коленкоровых штанах, вдруг начал прыгать, а на белой ткани показалось красное пятно. Двое других обхватили его руками, и все вместе стремглав влетели во двор, где в ту же секунду захлопнулись ворота. Минуту спустя засверкала и загремела с угла медная пушка, а по всей окраине леса растянулось облако дыма и пули застучали в деревянную ограду, точно град в окна.

ГЛАВА XIII.

Взятие ограды.

Поручивши Адель заботам хозяйки и предостерегши ее, чтобы она, если дорожит жизнью, не подходила к окнам, де-Катина схватил мушкет и побежал вниз. На пути его, в одну из узеньких бойниц свистя влетела пуля и впилась маленьким свинцовым пятнышком в противоположную стену. Хозяин был уже внизу, и на пороге толковал с дю-Лютом.

- Вы говорите: тысяча?

- Да, мы напали на свежий след большого отряда, не менее трехсот. Все Могавки и Каюги с небольшой примесью Онеидов. Мы сражались на бегу на протяжении нескольких миль и потеряли пять человек.

- Надеюсь, мертвыми?

- Надеюсь и я; но за нами так гнались, что мы боялись быть отрезавными. Жан Манс ранен в ногу.

- Я видел, что в него попало.

- Нам надо все приготовить, чтобы запереться в доме, если возьмут ограду; а отстоять ее нет надежды с одним против двадцати.

- Все готово.

- Нашими пушками мы не пропустим вверх их лодок, а ночью можно будет услать женщин.

- Я так и хотел. Возьмите защиту северной стороны. Вы придете ко мне с десятком людей сейчас, а если они переменят цель, то я подойду к вам.

Вдоль всей опушки леса беспрерывно трещали ружья и пули летели безостановочно. Нападали все опытные стрелки, люди, которых кормили их ружья, для которых дрожь в руке или отсутствие зорких глаз означали бедность и голод.

Целили в каждую трещину, щелочку и дырку, и когда над частоколом, на ружье, подняли шапку, то она свалилась в тот же миг. С другой стороны и защитники были опытны в борьбе с индейцами и ловки во всяких фокусах и хитростях, чтобы защитить себя и принудить врага выйти из-под прикрытия. Они стояли сбоку от бойниц, смотрели сквозь трещины в ограде и поспешно стреляли, как только представлялся удобный случай. Красная нога, совершенно прямо торчавшая вверх из-за обломка ствола, показывала, что хоть одна пуля попала в цель; но вообще целить было не во что, кроме искр и клубов дыма, вылетавших из-за листвы, или смутных очертаний воина, показывавшихся на один миг, при быстром мелькании от дерева к дереву. Семеро канадцев были уже ранены, причем только три смертельно, прочие же четверо мужественно стояли у бойниц, хотя один, с разбитой челюстью, вместе с пулями выплевывал в ружейный ствол собственные зубы. Женщины рядком сидели на земле, ниже уровня бойниц, каждая - с блюдечком пуль и кузовом пороха, и подавали ружья стрелкам в тех местах, где нужнее была быстрая стрельба.

Сначала все нападение было направлено на южную сторону; но когда к Ирокезам подошли новые отряды, линия стрельбы стала растягиваться, пока вся восточная сторона тоже не оказалась под пулями, которые постепенно захватывали и север. Вся усадьба была опоясана широким кольцом дыма, за исключением только того места, где протекала река. Близ противоположного берега стояли челноки, и один с десятью воинами попытался переплыть через реку; но удачный выстрел из пушки попал ему в бок и потопил его, а второй выстрел картечью оставил в живых только четверых из пловцов, чубы которых поднимались над уровнем воды, словно спинные плавникя какой-нибудь удивительной рыбы. На суше, напротив, де-ла-Ну не велел более стрелять из пушек, так как широкие амбразуры привлекали вражеский огонь, и половину всех раненых составляли те, кто стоял у пушек.

Старый дворянин разгуливал в своих белых брыжжах и с янтарной тростью в руках за рядами закопченных, потемневших людей, постукивая по табакерке, выкрикивая свои шуточки и глядя гораздо менее озабоченным, чем при игре в пикет.

- Что скажете, дю-Лют?- спрашивал он.

- Скажу: скверно. Мы слишком быстро теряем людей.

- Что же, друг мой? Чего же нам ждать другого? Когда на такое местечко как это, направлена тысяча мушкетов, кому-нибудь следует страдать. Ах, бедняга, уж и ты готов.

Ближайший к нему человек внезапно с шумом упал и улегся совсем неподвижно, лицом в блюдо каши, принесенное женщинами из дому. Дю-Лют взглянул на него, а потом осмотрелся кругом.

- Он - не на линии бойниц, а ему влетело в плечо,- сказал он.- Откудаже взялась эта пуля? Ах, смотрите сюда!

Он указал вверх, на облачко дыма, окружавшего вершину высокого дуба.

- Подлец залез выше ограды; но ствол едва ли довольно толст на этой высоте, чтоб защитить его. Ну, ему не придется выстрелить вновь, а я вижу, что он уже целит.- Де-ла-Ну положил трость, отвернул манжеты, взял у убитого ружье и выстрелил в притаившагося воина. Два листа полетели с дерева, и ухмыляющееся красное лицо мелькнуло на минуту с насмешливым визгом. С быстротой молнии дю-Лют прижал к плечу мушкет и дернул за собачку. Индеец высоко подпрыгнул и обрушился сквозь листву. Сажен на десять под ним выставлялся особенно толстый сук; он упал на него и повис, перегнувшись потюлам, медленно покачиваясь из стороны в сторону, точно красная тряпка, при чем его чуб мотался между ногами. Крик восторга раздался со стороны канадцев, но был заглущен убийственным воплем дикарей.

- Он шевелится. Он еще не умер,- вскричал де-ла-Ну.

- Умрет,- безучастно ответил старый пюнер, забивая новый заряд в свое ружье.- Ах, вот опять серая шляпа! Всегда является, когда я без заряда!

- Я видел в кустах шляпу с пером.

- Это Фламандский Метис. Его скальп обрадовал-бы меня больше, чем скальны сотни его лучших воинов.

- Разве он так храбр?

- Да, он довольно храбр. Этого нельзя отрицать, потому что иначе как же бы он стал военным вождем Иркезов. Но он умен, хитер и жесток... Ах, Боже мой, если все, что говорят,- правда, то жестокость его просто невероятна. Я боюсь, что у меня язык отсох бы от одного перечисления того, что он сделал. Вот он опять!

Серая шляпа вновь показалась среди дыма. Де-ла Ну и дю-Лют выстрелили одновременно, и шляпа взлетела в воздух. В ту же минуту кусты разделились, и прямо вперед выскочил высокий воин. Лицом он был похож на индейца, но цвет кожи был немножко посветлее, и на его охотничью куртку свешивалась остроконечная черная борода. Он презрительным движением раскинул руки, съсекунду постоял, упорно глядя на усадьбу, и, наконец, прыгнул назад под прикрытие, среди града пуль, поломавших все мелкие ветки вокруг него.

- Да, он довольно храбр,- повторил Дю-Лют с ругательством.- Ваши оброчные чаще имели в руках мотыки, чем мушкеты, судя по их стрельбе. Но индейцы, кажется, двигаются к восточной стороне, думаю, скоро пойдут туда на приступ.

Действительно, пальба стала гораздо сильнее с той стороны, которую защищал де-Катина; было ясно, что главные силы Ирокезов направлены именно на этот пункт. Из за каждого ствола, пня, дупла и куста летели красные искры в сером дыму, и пули с пением так и лились непрерывным потоком сквозь бойницы. Амос проковырял себе дыру на фут над землею и лежал ничком, заряжая и паля со своим обычным спокойствием. Рядом с ним стоял Ефраим Савадж, сердито сжав челюсти, сверкая глазами из под низко сдвинутых бровей и уйдя всею душою в истребление "Амаликитян". Шляпа с него свалилась, седые волосы развевались по ветру, большие пятна пороха пестрили его деревянное лицо, а ссадина на правой щеке показывала, где контузила его индейская пуля. Де-Катина вел себя, как опытный офицер, расхаживая среди своих людей с короткими словами похвалы или предостережения, теми пламенными словами, грубыми и меткими, от которых разгораются сердца и вспыхивают щеки. Семеро из его людей были убиты, но когда обстреливание усилилось с его стороны, то ослабело с других, и помещик с сыном и дю-Лютом привели десять человек ему на помощь. Де-ла-Ну угощал Катина из своей табакерки, как вдруг пронзительный вопль сзади заставил их обернуться. Онега ломала руки над телом своего сына. Пуля прошла ему сквозь сердце,- он был мертв.

На минуту худое лицо старого дворянина стало немного бледнее, и рука, державшая золотую коробочку, закачалась, точно ветка от дуновения ветра. Потом он сунул ее в карман и пересилил судорогу, кривившую ему лицо.

- Все де-ла-Ну умирают на поле чести,- сказал он и прибавил: - я думаю, что к угловой пушке надо прибавить людей.

Теперь стало ясно, почему Ирокезы выбрали восточную сторону главною целью нападения. Здесь, на полупути между опушкой и оградой, находилась группа кустов. Туда мог заползти целый отряд и оттуда кинуться на приступ. Через неширокую полоску открытого пространства между опушкою и этими кустами сначала перебрался ползком один воин, потом другой, за ним перепрыгнул третий, и все спрятались в кусты. Четвертый был ранен и упал с перешибленной спиною в нескольких шагах от опушки, но целый ряд воинов продолжал подвигаться вперед, пока не перебралось тридцать шесть человек, которые все притаились под ветвями. Наступило время отличиться Амосу Грину.

Из его отверстия ему была видна белая полоска от коры, срезанной им с березового побега, и он знал, что непосредственно под нею лежит мешок с порохом. Он нацелился в полоску, а потом медленно повел ружьем вниз, пока по приблизительному рассчету не уставил его против корня деревца, закрытого кустами. Однако, первый выстрел остался без последствий, и при втором прицеле он навел ружье еще ниже. Пуля проникла в мешок, и произошел взрыв, от которого задрожал дом, и весь ряд крепких кольев ограды закачался, точно рожь от ветра. Выше самых высоких деревьев поднялся столб синего дыма, и сразу после удара наступило глубокое молчание, нарушаемое только шумом падающих тел. Затем раздался дикий крик радости со стороны осажденных и бешеный ответный вой индейцев, после чего пальба из лесу возобновилась с небывалою силой.

Но урон был значительный. Из тридцати шести воинов только четверо добежало обратно в лес, и те были так изувечены, что могли считаться погибшими. Индейцы уже потеряли не мало, и эта убыль заставила их подвергнуть свой план аттаки новому обсуждению, потому что Ирокезы были не менее осторожны, чем храбры, и тот считался лучшим вождем, кто больше дорожил жизнью своих спутников. Пальба постепенно ослабела и, наконец, почти замолкла.

- Неужели они прекратят нападение! - с радостью вскричал де-Катина. - Амос, вы, кажется, спасли нас!

Но предусмотрительный дю-Лют покачал головой:

- Скорей волк бросит недогрызенную кость, чем Ирокезы - такую добычу.

- Но у них тяжелые потери.

- Оне меньше наших, если принять во внимание общее число сражающихся с нашей и их стороны. У них пятьдесят выбыло из тысячи, а у нас - двадцать из шестидесяти. Нет, нет: они теперь советуются, и скоро мы их услышим вновь. Но до тех пор может пройти месколько часов, и если хотите принять мой совет, то сосните часок, потому что, как видно по вашим глазам, вы менее меня привыкли обходиться без сна, а ночью нам могут не дать покоя.

Де-Катина был, действительно, изнурен до последней степени. Амос Грин и моряк уже спали под защитою ограды, завернувшись в свои одеяла. Офицер побежал наверх сказать дрожащей Адели несколько слов утешения, а потом, бросившись на кровать, заснул мертвым сном. Когда его разбудил новый взрыв ружейной пальбы, солнце стояло уже низко, и голые стены комнаты окрашивались нежными красками вечера. Он вскочил с кровати, схватил мушкет и кинулся вниз. Защитники опять стояли у амбразур, а дю-Лют, хозяин и Амос Грин с увлечением шептались между собой. Мимоходом он заметил, что Онега все сидит над трупом сына, тихо причитая и не переменив положения с самого утра.

- Что такое? Разве они идут?- спросил он.

- Они придумывают какую нибудь чертовщину,- сказал дю-Лют, выглядывая из-за угла амбразуры.- Они во множестве сошлись на восточной опушке, а стреляют с юга. Индейцы не любят нападать на открытом месте; но если они боятся, что из форта нам пришлют помощь, то отважатся и на это.

- Лес напротив нас так и кишит ими,- сказал Амос.- Они бегают, точно бобры, под кустами. Может быть, они пойдут на приступ с этой стороны под прикрытием стрельбы с фланга.

- Я сам это думаю,- закричал помещик.- Давайте сюда лишния ружья и всех людей, кроме пяти для каждой стороны!

Едва выговорил он эти слова, как пронзительный вой послышался из лесу, и в ту же минуту выскочила и побежала по открытому пространству целая туча воинов, прыгая, визжа и махая в воздухе ружьями и томагавками. Некоторые из передних группами несли челноки, когда же добежали до частокола, то поставили их стоймя и полезли точно на лестницы. Другие стреляли сквозь бойницы, касаясь дулами своих мушкетов до мушкетных дул противников, а третьи с разбега вспрыгивали на верх ограды и оттуда бесстрашно соскакивали внутрь. Однако, канадцы оказали такое сопротивление, какого можно было ожидать от людей, не предвидящих пощады. Они яростно стреляли, едва успевая заряжать; а затем, обернувши мушкеты, стали бешено колотить прикладами по всякой красной голове, которая показывалась над оградой. Шум во дворе стоял невообразимый: возгласы и крики французов, завывание дикарей, вопли ужаса напуганных женщин сливались в один адский гам, над которым господствовал пронзительный, резкий голос старого дворянина, убеждавшего своих оброчных стоять крепко. С рапирою в руке, без шляпы, с париком, съехавшим набок, и забыв свои жеманные манеры, старый дворянин показал в этот день, как сражаются ветераны из под Рокруа, и вместе с дю-Лютом, Амосом, де-Катина и Ефраимом Саваджем был все время впереди защитников. Они так отчаянно сражались, что, хотя сразу за оградою очутилось пятьдесят Ирокезов, они перебили или прогнали обратно почти всех их. Но вдруг новый поток полился через южную сторону, теперь лишенную защитников. Дю-Лют сразу увидел, что двор потерян и что следует спасать дом.

- Задержите их на минуту,- закричал он и, подбежавши к пушке, ударил огниво о кремень и выпалил прямо в толпу дикарей, Затем, в то время, как они попятились на минуту, он сунул гвоздь в запальное отверстие и вбил его ударом приклада. Кинувшись в противоположвую сторону двора, он заклепал пушку на другом углу и очутился у порога, куда напор врагов уже оттеснил остатки гарнизона. Канадцы вскочили в дом и захлопнули за собою тяжелую, массивную дверь, сломавши ногу переднему воину, который попытался следовать за ними. Здесь они получили возможность сколько нибудь передохнуть и подумать о дальнейшем.

ГЛАВА XIV.

Прибытие монаха.

А дела их были плохи. Если бы враги могли обратить пушки против двери, то всякое сопротивление сразу стало бы тщетным; но сообразительность дю-Люта предотвратила эту возможность. Пушки со стороны реки и челноки были неприкосновенны, потому что их защищали окна дома. Но число осажденных страшно уменьшилось, а оставшиеся в живых были утомлены, изранены и измучены. В дом вбежало девятнадцать человек, но один был прострелен насквозь и, лежал на полу, а другому разрубили томагавком плечо, и он не мог поднять мушкета. Дю-Лют, де-ла-Ну и де-Катина были невредимы; но Ефраиму Саваджу пуля пробила руку, а у Амоса кровь текла из пореза на лице. Из остальных, едва ли нашелся бы хоть один без раны; но им некогда было думать о своих повреждениях, так как опасность росла, и приходилось действовать, чтобы не погибнуть. Несколькими выстрелами из заставленных окон удалось очистить внутренность ограды, так как двор был открыт для обстреливания, но зато теперь враги пользовались прикрытием частокола и, поместившись с внешней его стороны, не прекращали стрельбы в окна. С полдюжины оброчных отстреливались от них, а предводители совещались о том, что делать.

- У нас двадцать пять женщин и четырнадцать детей,- говорил де-ла-Ну.- Я уверен, вы согласитесь со мною, господа, что наш первый долг - позаботиться о них. Некоторые из вас, подобно мне, сегодня лишились братьев или сыновей. Спасем по крайней мере наших жен и сестер.

- Ирокезских челноков не видно было выше усадьбы,- сказал один из канадцев.- Если женщины выплывут к ночи, то оне доберутся до форта.

- Клянусь Св. Анной,- воскликнул дю-Лют,- я думаю, хорошо бы услать отсюда и мужчин, потому что не знаю, как мы продержимся до утра.

Ропот одобрения послышался из среды канадцев, но старый дворянин с решимостью покачал своим париком.

- Как! Как! Что еще за вздор!- воскликнул он.- Нам покинуть замок Св. Марии во власть первой шайки дикарей, которая вздумала напасть на него? Нет, нет, господа! Нас здесь около двадцати человек, и, когда гарнизон узнает, как нам плохо, что случится не позже, чем завтра утром, то, конечно, пришлет нам подкрепление.

Дю-Лют сердито покачал головой.

- Если вы не хотите сдаваться, так я не покину вас,- сказал он.- А все-таки, жаль жертвовать храбрыми людьми понапрасну.

- Челноки едва поднимут и женщин-то с детьми,- закричал Терье.- Их всего два больших и четыре малых. Ни для одного мужчины не будет места.

- Значит, вопрос решается сам собою,- сказал де-Катина.- Но кто же повезет женщин?

- Здесь всего несколько миль, и у нас все женщины умеют грести.

Теперь Ирокезы затихли, и только одиночные выстрелы с деревьев или из-за ограды временами напоминали об их присутствии. Потери их были значительны, и они или подбирали своих убитых, или совещались о дальнейших действиях. Сумерки наступали; солнце уже зашло за деревья. Оставив по часовому у каждого окошка, предводители сошли к задней стороне дома, где на берегу лежали челноки. По реке на север не было видно врагов,

- Нам везет,- сказал Амос.- Набегают тучи, и сейчас станет темно.

- Это, в самом деле, счастье, так как полнолуние настало всего три дня назад,- ответил дю-Лют.- Удивляюсь, почему Ирокезы не отрезали нам отступления по воде; вероятно, их лодки поплыли на юг за подкреплением. Они могут скоро вернуться, и нам лучше не терять времени.

- Через час будет достаточно темно.

- Надеюсь, пойдет дождь, и тогда станет еще темней.

Женщин и детей собрали к берегу и распределили их по лодкам. Жены оброчных, суровые, закаленные женщины, проведшие всю жизнь под угрозой опасности, были по большей части спокойны и рассудительны. Женщина всегда храбрее, когда у неё есть ребенок, отвлекающий её мысли от собственной особы, и теперь каждой замужней женщине было поручено по ребенку на время плавания. Онеге, жене старого дворянина, опытной и осторожной, было доверено начальство над женщинами.

- Это не очень далеко, Адель,- сказал де-Катина, когда жена прижалась к его плечу.- Помнишь, как мы слышали церковный звон в лесу? Это звонил в форте Св. Людовика, значит, отсюда не далее двух миль.

- Но я не хочу оставлять тебя, Амори! Мы были вместе во всех бедах. Ох, зачем же нам разлучаться теперь?

- Мой миленький голубчик, ты расскажешь тамь в форте, что здесь делается, и они придут помочь нам.

- Пусть другия скажут, а я останусь. Я буду помогать вам, Амори. Онега научила меня заряжать ружье. Я не буду бояться. Право-же не буду, только оставь меня!

- Не проси об этом, Адель. Это невозможно, дитя. Я не могу тебя здесь оставить.

- Но я уверена, что это будет гораздо лучше. Более грубый разум мужчины не научился еще ценить по достоинству этих внушений тонкого инстинкта, руководящего женщинами. Де-Катина доказывал и увещевал до тех пор, пока, хотя не убедил ее, но принудил замолчать.

- Согласись ради меня, дорогая. Ты не знаешь, какую тяжесть снимешь с моей души, дав мне уверенность, что ты - в безопасности. И тебе нечего бояться за меня. Мы легко продержимся до утра, а там подоспеют люди из форта, у них, я знаю, множество лодок, и мы все свидимся опять.

Адель не отвечала, но её руки сжимались вокруг руки мужа. Он все еще старался успокоить ее, как вдруг у часового, который глядел из выходившего на реку окна, вырвался крик.

- К северу от нас лодка на реке! - крикнул он.

Осажденные с досадой поглядели друг на друга: значит, Ирокезы таки отрезали им отступление!

- Сколько в ней воинов?- спросил хозяин.

- Не вижу. Темно, да и от берега тень.

- Куда плывет?

- Сюда плывет. Ах, вот вышла из тени. Теперь видно! Слава Господу Богу! Двенадцать свечей поставлю в Квебекском соборе, если доживу до будущего лета!

- Да что же там такое?- с нетерпением закричал де-ла-Ну.

- Челнок то не ирокезский. В нем всего один человек. Это - канадец.

- Канадец! - воскликнул дю-Лют, подскочив к окну.- Кто же, кроме безумного, отважится сюда один? Ах, да теперь и я вижу. Он держится вдали от берега, чтобы избежать их огня. Вот он среди реки и поворачивает к нам. Честное слово, этот святой отец не в первый раз держит весло в руках!

- Это - иезуит,- сказал кто-то, вытягивая шею.- Они всегда там, где опаснее.

- Нет, я вижу его капюшон,- ответил другой.- Это - францисканский монах.

Минуту спустя, лодка зашуршала по песку, дверь открылась, и вошел человек в длинном коричневом платье францисканцев. Он быстро бросил взгляд вокруг, и затем, подойдя к де-Катина, положил на плечо ему руку.

- Так! вы не ушли от меня,- сказал он.- Я поймал дурное семя, прежде чем оно успело пустить корни.

- Что вам угодно, батюшка?- спросил хозяин.- Это - мой приятель, Амори де-Катина, из французских дворян.

- Это - Амори де-Катина, еретик и гугенот!- закричал монах.- Я гнался за ним по Св. Лаврентию, гнался по Ришелье-реке и погнался-бы хоть на край света, только бы взять его с собой!

- Ну, батюшка, ваше сердце заводит вас слишком далеко,- ответил старый дворянин.- Куда-же вы хотите взять моего друга?

- Его нужно вернуть во Францию вместе с женою. В Канаде нет места для еретиков.

Дю-Лют громко расхохотался.

- Ради Св. Анны, батюшка! - сказал он.- Возьмите всех нас сейчас во Францию, мы будем вам очень обязаны.

- И вспомните,- мрачно сказал де-ла-Ну,- что вы под моей кровлей и говорите о моем госте.

Но суровый тон дворянина не смутил монаха.

- Видите это?- сказал он, вытаскивая из за назухи бумагу.- Она подписана губернатором и предписывает вам, под страхом королевской немилости, вернуть этого человека в Квебек. А, сударь! когда вы в то утро высадили меня на остров, вы не ожидали, что я вернусь в Квебек за этой бумагой и проплыву за вами столько сотен верст по реке. Но теперь я вас нашел и не выпущу из рук, пока не увижу на корабле, который отвезет вас с женою во Францию.

Несмотря на злобную мстительность, пылавшую в глазах монаха, де-Катина не мог не полюбоваться силою и стойкостью этого человека.

- Мне кажется, батюшка, что вы более прославились бы как воин, чем как последователь Христа,- сказал он.- Но так как вы пробрались за нами сюда, а отсюда выхода нет, то мы разрешим этот вопрос потом, на досуге.

Но американцы не были склонны к столь мирному отношению. Борода Ефраима Саваджа топорщилась от злобы, и он что-то шепнул Амосу Грину.

- Мы с капитаном легко справимся с ним,- сказал молодой охотник, отведя де-Катина в сторону.- Если он так настойчиво становится у нас на пути, то пусть поплатится!

- Нет, нет, ни за что на свете, Амос! Оставьте его в покое. Он делает то, что считает своей обязанностью, хотя вера в нем, как видно, сильней милосердия. Но вот и дождик, и теперь достаточно темно для лодок.

Большая, темная туча покрыла небо, и ночь спустилась так быстро, что едва можно было различить сверкание реки у самых стен. В лесу и за отбитою оградою, дикари сидели смирно, если не считать редких выстрелов; но визг и вой, раздававшиеся в избах оброчных, показывали, что там идет грабеж. Вдруг мутное, красное зарево начало заниматься над одною из крыш.

- Они поджигают! - вскричал дю-Лют.- Лодки должны плыть сейчас-же; а то на реке будет светло, как днем. Садиться! садиться! Нельзя терять ни минуты!

Прощаться было некогда. Один крепкий поцелуй,- и Адель увели и усадили в самую маленькую лодку, которая была предназначена для нея, Онеги, двоих детей и одной девушки. Остальные кинулись по своим местам, и через короткое время уже отчалили и исчезли среди дождя и мрака. Большая туча разразилась, и дождь тяжеловесно хлопал по крыше и брызгал оставшимся в лицо, в то время как они напрягали зрение, стараясь разглядеть исчезавшие лодки.

- Благодарение Богу за эту грозу,- проворчал дю-Лют.- Она не даст избам разгореться слишком быстро.

Но он забыл, что хотя крыши намокли, зато внутри все было сухо, как трут. Едва он успел отвернуться, как из одного окна вытянулся длинный огненный язык, потом еще и еще, пока крыша не провалилась сразу; тогда и вся изба запылала, точно смоляная бочка. Огонь шипел и трещал под потоками дождя, но, питаясь сухим материалом снизу, разгорался все выше и ярче, бросая красный отблеск на деревья и придавая их стволам вид полированной меди. При свете пожара вокруг дома и на реке сделалось светло, как днем. Страшный вой из леса показал, что дикари заметили лодки, которые отлично были видны из окон и успели отплыть не более четверти мили.

- Они бегут по лесу. Они спешат к воде!- крикнул де-Катина.

- У них там есть челноки,- заметил дю-Лют.

- Но они не минуют нас! - вскрикнул де-ла-Ну.- Ступайте к пушкам и попытайте удачу.

Едва добежали до пушек, как из за тростников, росших к югу, вылетели две лодки, полные воинов, и выплывши на середину, бешено погнались за беглянками.

- Жан, ты у нас лучший стрелок! - закричал де-ла-Ну.- Цель в нее, как пойдет мимо большой сосны. Ламбер, а ты - из другой пушки. От этих выстрелов зависит жизнь тех, кого вы любите!

Оба сморщенных старых артиллериста взглянули из-за своих пушек, потом стали ждать челноков. Пожар пылал все ярче и ярче; широкая река казалась листом матового серебра, посреди которого быстро двигались две темные черточки, обозначавшие собою челноки. Один плыл на десять сажен вперед другого, но в обоих индейцы усердно налегали на весла. Беглянки же уже исчезли за поворотом реки.

Когда первый челнок поровнялся с первой пушкой, канадец перекрестил запал и выстрелил. Крики радости, а затем стон вырвались у внимательных зрителей. Заряд попал в реку у самой лодки и залил ее такою массою воды, что чуть совсем не потонил. Но, минуту спустя, волнение улеглось, а челнок летел вперед, как прежде; только один из гребцов выпустил весло и упал головою на спину переднего товарища. Второй пушкарь нацелился в тот же челнок; но в то время, как подносил огонь, упал мертвым, не успев даже крикнуть, пронизанный пулей из-за ограды.

- Это дело я немножко знаю, парень! - сказал старый Ефраим, вдруг бросаясь вперед.- Но когда я палю из пушки, я люблю сам ее направлять. Ромоги-ка двинуть. Наводи прямо на остров! Пониже! Поровнее! Ну, готово! - он опустил фитиль и выстрелил.

Это был превосходный выстрел. Весь заряд попал в лодку, футов на шесть от носа, и перекувырнул ее, как скорлупку. Прежде, чем разошелся дым, она потонула, и вторая лодка остановилась подобрать раненых. Но оставшиеся в живых чувствовали себя в воде не хуже, чем в лесу, и уже плыли к берегу.

- Скорей! Скорей! - кричал де-ла-Ну.- Заряжай пушку! Можем опрокинуть и другую!

Но это не осуществилось. Когда пушка была готова, Ирокезы давно уже собирали раненых и плыли вперед с прежнею быстротой. В то же время пылавшие избы вдруг потухли, и все утонуло в дожде и мраке.

- Боже мой! - вне себя кричал де-Катина.- Их догонят! Бросим этот дом, возьмем лодку и поплывем за ними! Скорее! Скорее! не пропускайте ни минуты.

- Милостивый государь, в вашем весьма естсственном беспокойстве вы заходите черезчур далеко! - холодно возразил старый дворянин.- Я не склонен так легко покидать мой пост.

- Ах, что тут есть? Только дерево да камни, которые можно добыть вновь. Но подумайте о женщинах в руках этих чертей! Ох! Я сойду с ума! Едемте! Едемте! Ради Христа, едемте!

- Я не думаю, чтобы их настигли,- сказал дю-Лют, успокоительно кладя ему руку на плечо. - не бойтесь. Оне уплыли много раньше, и здешния бабы умеют грести не хуже мужиков. Опять же, в ирокезском челноке было слишком много народа с самого начала, и еще они подобрали раненых. Кроме того, эти дубовые лодки Могавков не так быстры, как наши Алгонкинские, берестяные. И как бы там ни было, мы не можем плыть вслед, потому что нет лодок.

- Вон одна!

- Ведь она подымет всего одного человека! В ней приехал монах!

- Я поеду в ней! Мое место - там, где Адель!

Он распахнул дверь, выскочил и уже собирался оттолкнуть утлый челнок, как кто-то бросился вперед мимо него и ударом топора проломил лодке бок.

- Это - мой челнок,- сказал монах, бросая топор на землю.- Я могу делать с ним, что хочу.

- Ах, дьявол! Вы погубили нас!

- Я вас нашел, и вы ужь от меня не улизнете!

Кровь бросилась офицеру в лицо, и, подняв топор, он сделал быстрый шаг вперед. Из открытой двери свет падал на суровое и важное лицо монаха; но ни одна черта не дрогнула в нем, когда перед его глазами взвился топор в руках взбешенного врага. Он только перекрестился и тихо прошептал молитву. Это спокойствие спасло ему жизнь. Де-Катина от горьким проклятием отшвырнул топор и отвернулся от разбитой лодки, как вдруг, совершенно неожиданно, главная входная дверь с треском повалилась внутрь, и поток воющих дикарей полился в дом.

ГЛАВА XV.

Столовая в замке Св. Марии.

Как это случилось - легко объяснить. Часовые у окон, выходивших во двор, нашли невозможным оставаться на местах, когда по ту сторону дома решалась судьба их жен и детей. Все было тихо за частоколом, и индейцы, казалось, были заняты не менее канадцев тем, что происходило на реке. Поэтому часовые, один за одним, ускользнули вниз, приветствовали криками одобрения удачный выстрел капитана и застонали, когда оставшаеся невредимою лодка, точно гончая собака, кинулась по следу беглянок. Но во главе дикарей был человек, настолько же находчивый и сообразительный, как и дю-Лют. Фламандский Метис стерег дом из-за ограды, как такса подстерегает крысу у её норы, и тотчас заметил, что защитники покинули свои места. Вместе с двумя десятками других воинов, он притащил с лесной опушки громадный чурбан и, пробежав с ним до дома беспрепятственно, они ударили им в дверь с такою силою, что деревянная перекладина сломалась, а крепкие доски оторвались от петель. Защитники узнали об этом нападении, лишь услышав треск двери и крики двоих из небрежных сторожей, схваченных и скальпированных тут же, в сенях. Весь нижний этаж очутился в руках индейцев, а де-Катина с монахом оказались отрезавными от каменной лестницы.

К счастью, при постройке канадских помещичьих домов всегда имелась в виду необходимость защиты против индейцев; поэтому даже теперь не все было потеряно для осажденных. Со стороны реки, с верхнего этажа до земли висела деревянная лестница, которую в случае нужды можно было втащить наверх. Де-Катина кинулся к ней, а монах за ним. В темноте он стал ощупью искать лестницу; но её не было.

Тогда сердце его замерло от отчаяния. Куда мог он бежать? Лодка не годилась. От леса его отделяла ограда, да и та находилась в руках индейцев. Их завывания звенели у него в ушах. Они еще не видели его, но скоро должны были заметить. Вдруг, он услышал сквозь мрак сверху голос:

- Давай мне ружье, парень: я вижу внизу, у стены, тень одного из язычников.

- Это - я! Это - я! Амос! - крикнул де-Катина.- Спускайте лестницу, или я погиб!

- Смотрите! Это, пожалуй, хитрость! - сказал голос дю-Люта.

- Нет, нет! я вам ручаюсь! - возразил Амос, и вскоре лестница была спущена. Де-Катина и монах торопливо полезли и еще не достигли верхних ступеней, как целая толпа воинов вырвалась из двери и рассыпалась по берегу. Сверху грянули два мушкета, что-то бухнулось в реку, точно лосось, а минуту спустя оба француза были уже среди своих, и лестницу втянули наверх.

В последней твердыне народу оказывалось очень мало. Осталось всего девять человек: хозяин, дю-Лют, американцы, монах, де-Катина, дворецкий Терье и два оброчных. Израненные, изнуренные, почерневшие от пороха, они все еще полны были отчаянного мужества людей, знающих, что самая жестокая смерть грозит им в случае сдачи. Каменная лестница вела прямо из кухни в большую столовую и оканчивалась дверью, которую теперь до половины заложили двумя матрацами. Хриплый шопот и щелканье взводимых курков снизу предвещали, что Ирокезы готовятся возобновить нападение.

- Поставьте фонарь у двери,- сказал дю-Лют,- чтобы свет падал на лестницу. Здесь так тесно, что только троим возможно стрелять; но прочие могут заряжать и передавать ружья. Господин Грин, станьте на колени рядом со мной и ты, Жан Дюваль. Если одного из нас ранят, пусть тотчас его заменит кто-нибудь. Ну, готовьтесь! Они идут.

Действительно, снизу раздался резкий свист, и в минуту лестница наполнилась краснокожими, которые ломились вперед, размахивая оружием. Паф! паф! паф! грянули три ружья, и тотчас опять паф! паф! паф! Дым так сгустился под потолком, что едва видно было передавать мушкеты в протянутые за ними руки. Ирокезы не долезли до баррикады из матрацов, и топот их ног на лестнице умолк. Снизу доносилось только сердитое рычанье, да по временам стон. Стрелки были целы, но перестали стрелять, ожидая, чтоб разошелся дым.

Когда же стало виднее, они убедились, как смертелен был их прицел на таком близком расстоянии. Они сделали только девять выстрелов, а на ступенях валялось семеро индейцев. Пятеро уже не двигалось, двое-же пытались сползти вниз, к товарищам. Дю-Лют и оброчный подняли мушкеты, и искалеченные люди легли смирно.

- Св. Анна свидетельница,- сказал старыйпионер, забивая в ствол новую пулю,- что если они добудут наши скальпы, то дорогою ценою. Не менее сотни сквав завоют в их селеньях, когда услышат о сегодняшних наших трудах.

- Да, они не забудут, как были приняты в Св. Марии,- сказал старый дворянин.- Я снова должен выразить вам глубочайшее сожаление, мой дорогой де-Катина, что вам пришлось подвергнуться стольким неудобствам, когда вы и ваша супруга были настолько добры, что навестили меня. Надеюсь, что она и прочия женщины теперь в полной безопасности, в форте.

- Дай то Бог! О! я не буду иметь ни минуты покоя, пока опять не увижу ее.

- Если оне добрались, то мы можем ждать подкрепления к утру, только бы продержаться до тех пор. Комендант Шамбли - не такой человек, чтобы покинуть товарища в нужде.

На одном конце стола все еще лежали карты; даже взятки оставались друг на друге, нетронутыми с предыдущего утра. Но тут же были вещи интереснее карт, потому что и завтрак остался неубранным, а люди сражались целый день, едва перекусив хоть что-нибудь. Даже лицом к лицу со смертью пркрода заявляет свои права, и голодные бойцы жадно набросились на хлеб, ветчину и холодную дикую утку. Несколько бутылок вина стояло на буфете; с них сбили пробки и опрокинули их в изсохшие горла. Однако, трое очередных стояло у баррикады, чтобы не быть наказанными за ротозейство еще раз. Дикари выли и визжали так, точно все волки из лесу собрались в нижнем этаже; но на лестнице не было никого, кроме семи неподвижных тел.

- Они больше не полезут,- с уверенностью сказал дю-Лют.- Мы их проучили, как следует.

- Они подожгут дом.

- Что таме жечь?- сказал дворецкий.- Все - камень, и лестницы, и стены, кроме нескольких балок. Это не деревенская изба.

- Тише! - вскричал Амос Грин и поднял руку. Завывания прекратились, и слышались тяжелые удары молота по дереву.

- Что это может быть?

- Какая нибудь новая дьявольщина, без сомнения. - К величайшему моему сожалению, господа,- заметил старый дворянин со свойственною ему придворною учтивостью,- я должен сказать, что, по моему мнению, они взяли пример с нашего молодого друга и выколачивают днища у пороховых бочек в складе.

Дю-Лют покачал головой при этих словах.- Краснокожие никогда не потратят столько пороха,- сказал он.- Они слишком дорожат им. Ах, послушайте!

Вой и визг возобновились, но стали более дикими, пронзительными, безумными и смешались с отрывками песен и взрывами хохота.

- Да это они вскрыли бочки с водкой! - вскричал дю-Лют:- Они и раньше были злобны, а теперь станут хуже чертей.

В это время раздался новый залп диких воплей, и послышался голос, молящий о пощаде. Оставшиеся в живых с ужасом взглянули друг на друга. Снизу поднимался удушливый запах жженого мяса. и все тот же голос кричал и молил. Затем он медленно стал замирать и, наконец, умолк навек.

- Кто это был?- спросил де-Катина, у которого кровь застыла в жилах.

- Я думаю, это был Жан Корбель.

- Прими Господи его душу! Его страдания кончились. Хорошо бы и нам успокоиться подобно ему!

Четыре часа подряд из кладовой долетали звуки песен и пляски, восклицания и крики, и воздух пропитался запахом водки. Не раз дикари ссорились и дрались между собою, как будто забыв о врагах наверху; но осажденные скоро убедились, что они про них не забыли. Дворецкий Терье, проходя между бойницею и свечою, был убит наповал пулею из-за частокола, а Амос и старый дворянин с трудом избегли той же участи, пока не догадались заставить все окна, кроме одного, смотревшего на реку. С этой стороны не было опасности, и так как заря начала заниматься, то у этого окна все время стоял кто-нибудь из осажденных, высматривая по реке, не плывет ли ожидаемая помощь.

Медленно освещалось небо на востоке: сначала узкая полоска окрасилась в жемчужный цвет, потом порозовела, стала шире, длиннее и, наконец, расплылась теплым блеском по небу, золотя края бегущих облаков. Над лесом лежал тонкий серый пар, из которого высовывались вершины дубов, точно острова - из моря тумана. По мере того, как светлело, туман распадался на маленькие клочки, которые утончались и таяли, и наконец, солнце подняло свой пламенный край над восточным лесом, засверкавши пурпуром и золотом на увядших листьях и яркой синевой на широкой реке, исчезавшей на севере. Де-Катина смотрел туда, стоя у окна и вдыхая смолистый запах деревьев, смешанный с влажными испарениями сырой земли; вдруг, ему бросилось в глаза темное пятнышко на реке.

- Вон плывет сверху челнок! - сказал он. Тотчас все бросились к окну; но дю-Лют кинулся за ними и с сердцем стал толкать их к двери.

- Что вы? Раньше срока умереть хотите? - кричал он.

- Да, да,- сказал капитан Ефраим, который понял если не слова, то движения.- Надо оставить вахту на палубе.- Постоим-ка мы с тобою, парень, и будем готовы на случай, если они покажутся.

Американцы и старый пионер остались у баррикады, пока прочие старались рассмотреть плывущую лодку. Вдруг у единственного оставшагося оброчного вырвался стон.

- Лодка то - ирокезская,- вскричал он.

- Не может быть.

- Увы, ваша милость, это так. Та самая, что улизнула от нас вчера.

- Ах, так женщины спаслись от них!

- Должно быть. Только вот что, барин: народу то в ней больше, нежели было.

Маленькая кучка осажденных глядела, замирая от волнения, как лодка быстро мчалась вниз, оставляя по полосе пены с каждой стороны, а сзади - длинную, клубящуюся, раздвоенную струю. Видно было, что на ней много народа; но осажденные помнили, что здесь же находились раненые с другой, потопленной лодки. Она неслась без остановки, пока не поровнялась с усадьбой. Тут она повернула кругом и гребцы приподняли весла с пронзительным возгласом насмешки. Лодка стояла к дому кормою, на которой сидели две женщины. Даже на таком расстоянии нельзя было не узнать этих лиц: одного - бледного и нежного, и другого - темного и царственнаго. Это были Адель и Онега.

ГЛАВА Х?И.

Два пловца.

Шарль де-ла-Ну, владелец Св. Марии, был человек твердой воли и привык владеть собою; но и у него вырвался стон и полное горечи проклятье, когда он увидел жену свою в руках её сородичей, от которых она вряд ли могла ждать пощады. Однако, даже в эту минуту его старозаветная вежливость не изменила ему, и он обратился к гостю со словами участия, как вдруг раздался грохот дерева, и что то заслонило собою окошко. Это был де-Катина. Не говоря ни слова, он спустил лестницу и теперь лез по ней вниз с безумной торопливостью. Когда его ноги коснулись земли, он знаками дал понять, чтобы втянули лестницу обратно, и, кинувшись в реку, поплыл к челноку. Без оружья и без всякого плана действий, он руководился только тою мыслью, что его место - рядом с женою, именно теперь, в час грозящей ей опасности. Пусть его постигнет одинаковая с нею участь, и, рассекая воду своими сильными руками, он клялся, что будет-ли это жизнь или смерть, он все разделит с нею!

Но был еще другой, кого чувство долга тоже влекло к опасности. Францисканец всю ночь стерег де-Катина, как скупец охраняет сокровище, с мыслью, что этот еретик подобен маленькому зерну, которое может дать ростки, разростись и заполонить собою виноградник избранной церкви Господней. Когда он увидел, что тот так внезапно начал спускаться по лестнице, в душе его исчез всякий страх. Он думал только об одном, как бы не ускользнула от него драгоценная находка. Поэтому он также слез по лестнице, ни на шаг не отставая от своего пленника, и бросился в воду вслед за ним.

Тогда смотревшим из окон представилось удивительное зрелище. Среди реки стояла лодка с темным кольцом воинов на корме и двумя женщинами среди них. С неописанной поспешностью плыл к ним де-Катина, выскакивая из воды до плеч от силы каждого удара рукою; а за ним виднелась выстриженная макушка монаха с темным капюшоном и длинною рясою, тянувшеюся за ним по воде. Но последний в своем рвении не рассчитал своих сил. Он был хороший пловец, но ему мешала неудобная одежда. Медленнее и медленнее становились его удары, ниже и ниже погружалась голова, пока, наконец, с криком "в руки Твои, Господи"... он не взбросил рук кверху и не пошел ко дну. Минуту спустя, зрители, охришние от криков, чтобы он вернулся, увидели, как де-Катина втащили на ирокезскую лодку, которая тотчас же повернулась и продолжала свой путь.

- Боже мой! - воскликнул Амос глухо.- Они взяли его. Он пропал!

- Видал я странные дела за последния сорок лет,- заметил дю-Лют,- но подобного не видел!

Хозяин взял понюшку табаку из своей золотой табакерки и изящным кружевным платочком смахнул пылинки, упавшие на перед сорочки.

- Господин де-Катина поступил, как прилично французскому дворянину,- сказал он.- Если бы я мог так плавать, как тридцать лет назад, я сделал бы то же самое.

Дю-Лют взглянул вокруг и покачал головой.

- Нас теперь только шестеро,- сказал он.- Боюсь, не готовятся ли они к чему нибудь, потому что так притихли.

- Они уходят! - закричал оброчный, смотревший в боковое окно.- Что бы это значило? Пресвятая Дева! Неужели мы спасены? Смотрите, как они проталкиваются между деревьями! Они бегут к лодкам! Вот машут оружием и на что то указывают!

- Вон серая шляпа этого дьявола! - сказал капитан.- Я бы пустил в него пулю, если бы это не было напрасной тратой свинца и пороха.

- Я попадал в цель на этом расстоянии,- сказал Амос, просовывая свое длинное, темное ружье сквозь щель в баррикаде, которою была загорожена нижняя половина окна. Я отдал бы свой барыш за целый год, чтобы свалить его.

- Это на сорок шагов далее, чем хватает мой мушкет,- сказал дю-Лют,- но я видал, что англичане попадают очень далеко из таких длинных ружей.

Амос аккуратно прицелился, оперши ружье на подоконник, и выстрелил. Крик восторга раздался в небольшой кучке его товарищей. Фламандский Метис упал, но через минуту снова был на ногах и вызывающе помахал рукою по направлению к окну.

- Чорт возьми! - с горечью воскликнул Амос по английски.- Пуля попала в него на излете. Все равно, что пустить камешек.

- Не чертыхайся, Амос, а повтори, положивши побольше пороху, если не разорвет ружье.

Охотник засыпал большой заряд и выбрал из мешка пулю покруглее; но когда он поднял голову, то ни Метиса, ни воинов уже не было. Единственная ирокезская лодка, увозившая пленниц, летела к югу так быстро, как могли двигать ее двадцать весел; но кроме этой темной полоски, на голубой реке не видно было никакого следа врагов. Они исчезли, точно страшный сон, оставив расстрелянную ограду, груды мертвых тел во дворе, обгоревшие и лишенные крыш избы; а тихий лес сиял в лучах утреннего солнца так же мирно и спокойно, как будто в нем не совершалось зверских злодеяний.

- Честное слово, они, кажется ушли,- воскликнул де-ла-Ну.

- Смотрите, чтобы не оказалось какой-нибудь хитрости,- предостерег дю-Лют.- Зачем им бежать от шести человек, когда они перебили шестьдесят?

Но оброчный посмотрел из другого окна, и в минуту был уже на коленях, подняв кверху и руки, и почерневшее от пороха лицо, и изливаясь в благодарности Богу за спасене. Его пятеро соратников подбежали к нему и вскрикнули от радости. Верхний плес реки покрывала целая флотилия лодок, в которых искрились на солнце мушкетные дула. Уже можно было рассмотреть белые мундиры регулярных солдат, коричневые куртки "леоных бродяг" и яркие краски Гуронов и Алгонкинцев. Они подплывали все ближе, занимая всю ширину реки и становясь все виднее, тогда как далеко, на южном изгибе, ирокезский челнок казался уже маленьким пятнышком, которое, двинувшись к дальнему берегу, тут же исчезло в тени деревъев. Еще минута, и оставшиеся в живых были уже на берегу, махая шапками в воздухе, между тем как носы первых дружеских лодок уже шуршали по песку. На корме самой передней лодки сидел сморщенный человек в пышном, русом парике и с положенной поперек колен рапирой с золотым эфесом. Он выскочил, как только киль коснулся дна, и, разбрызгивая воду своими высокими сапогами, бросился к старому дворянину, которого заключил в объятия.

- Мой милый Шарль,- сказал он,- вы геройски отстояли ваш дом. Как, вас только шестеро? Ай, ай! Это было кровавое дело!

- Я знал, что вы не покинете товарища, Шамбли. Мы спасли дом, но наши потери ужасны. Мой сын убит, жена - в том ирокезском челноке, что впереди.

Комендант форта Св. Людовика с молчаливым сочувствием пожал руку приятелю.

- Остальные добрались благополучно,- сказал он, наконец.- Только один челнок был взят, потому что сломалось весло. Трое утонуло, а двоих забрали. В нем была какая то французская дама вместе с вашей супругою, кажется?

- Да. Они взяли и мужа ея.

- Ах, бедные! Что ж, если вы и ваши соратники чувствуете в себе силу плыть с нами, мы погонимся за ними, не теряя ни минуты. Десять человек я оставлю здесь в доме, а вы можете взять их лодку. Садитесь и плывем,- от нашей поспешности может зависеть их жизнь или смерть.

ГЛАВА XVII.

Конец.

Ирокезы не стали подвергать де-Катина грубому обращению, когда втащили его из воды к себе в лодку. Для них было так непонятно, чтобы человек мог променять безопасное убежище на положение пленника, что они приписали этот поступок сумасшествию, болезни, которая внушает индейцам страх и уважение. Они даже не связали ему рук, рассуждая, что он не будет стараться убежать, так как очутился у них добровольно. Два воина обшарили его, чтобы убедиться, что у него нет оружия, а затем он был брошен на дно, между двух женщин, пока лодка приставала к берегу, чтобы предупредить осаждающих о приближении гарнизона из форта С. Луи. Затем она отчалила вновь и быстро достигла середины реки. Адель была смертельно бледна, и рука ея, когда муж положил на нее свою, была холодна как мрамор.

- Дорогая моя,- прошептал он,- скажи мне, что ты невредима, что тебя не обидели ничем.

- О! Амори! Зачем ты приплыл? Зачем ты приплыл? Ох! Я думаю, что все могла бы вытерпеть; но если они станут обижать тебя, я этого не вынесу.

- Как же мог бы я остаться, когда знал, что ты в их руках? Я сошел бы с ума.

- Ах, меня только и утешала мысль, что ты в безопасности!

- Нет, нет. Мы прошли вместе через столько испытаний, что не должны разлучаться теперь. Что такое смерт, Адель? И зачем нам её бояться?

- Я не боюсь.

- И я не ббюсь. Все будет, как угодно Богу. А то, что Ему угодно, в конце концов, приведет к добру. Если останемся живы, то сохраним это воспоминание, а если умрем, то вместе перейдем в другую жизнь. Бодрись, моя родная! Ничего с нами не будет дурного.

- Скажите мне,- спросила Онега,- жив ли еще мой господин?

- Да, он жив и здоров.

- Это хорошо. Он - великий вождь, и я не жалею даже теперь, что взяла себе мужа из чужого народа. Но ах, мой сын! Кто отдаст мне его назад? Он был точно молодое деревцо, такой прямой и крепкий! Кто мог бегать, как он, или прыгать, как он, или плавать, как он? Прежде чем это солнце встанет вновь, мы все будем мертвы, и мое сердце радуется, потому что опять увижу моего мальчика.

Ирокезы усердно гребли, пока не уплыли от Св. Марии по крайней мере на десять миль. Затем они причалили в небольшом заливе и вышли из лодки, вытащив за собою пленников. Лодку понесли на плечах восемь человек и, пройдя с нею некоторое расстояние, спрятали ее в лесу, между двух свалившихся деревьев, положив на нее ветвей, чтобы скрыть ее из виду. Потом, после короткого совещания, они пошли далее по лесу, гуськом, поместив трех пленных в середину. Всего было пятнадцать воинов,- восемь впереди и семь сзади, вооруженных мушкетами и быстроногих, как лани; поэтому о бегстве нечего было думать. Оставалось одно - итти вперед и с терпением ждать своей участи.

Целый день длился их тяжкий путь. Он пролегал между обширных болот, по берегам синих лесных озер, где серый аист тяжело хлопал крыльями, взлетая из тростников при их приближении, или в темпой тени лесов, где царят вечные сумерки и где нет звуков, кроме падения дикого каштана или щелканья белки на десять сажен над головой. Онега обладала чисто индейской выносливостью, но Адель, несмотря на свои прежния странствия, еще задолго до наступления вечера почувствовала боль в ногах и утомление. Поэтому де-Катина испытал облегчение, когда, вдруг, между деревьев замелькали яркие отблески огня, и они пришли в индейский лагерь, где находилась в сборе большая часть отряда, прогнанного из Св. Марии. Здесь было и не мало женщин, пришедших из селений Могавков и Каюгов, чтобы быть ближе к воинам. Кругом были воздвигнуты вигвамы, образуя собою кольцо, и перед каждым горели огни, над которыми висели на трех палках котелки, где варился ужин. В середине горел жаркий костер, состоявший из ветвей, наваленных в виде круга, так что центр этого круга образовывал открытую площадку футов двенадцати в поперечнике. В середине этой площадки находился столб, и к нему было привязано что-то, все вымазанное красным и черным. Де-Катина быстро стал впереди Адели, чтобы не дать ей разглядеть; но было слишком поздно. Она вздрогнула, но не произнесла ни звука.

- Значит, они уже начали,- спокойно сказала Онега.- Ну, следующая очередь за нами, и мы покажем им, что умеем умирать.

- Они еще не сделали нам ничего дурного,- сказал де-Катина.- Может быть, они нас берегут ради выкупа или обмена.

Индиянка покачала головою.

- Не обманывайтесь подобною надеждою,- сказала она.- Если они так кротки, как с вами, то это - верный знак, что вас берегут для казни. Вашу жену отдадут за кого нибудь из их вождей, а мы с вами должны умереть, потому что вы - воин, а я слишком стара.

- Выдадут замуж за Ирокеза! - эти ужасные слова наполнили сердца их мучением, какого не могла причинить самая мысль о смерти. Де-Катина опустил голову на грудь, покачнулся и упал бы, если бы Адель не схватила его за руку.

- Не бойся, милый Амори,- прошептала она.- Все может случиться, но только не это, потому что, клянусь, я не переживу тебя. Нет, пусть это будет грех; но если смерть не придет ко мне, я сама пойду к ней навстречу.

Де-Катина взглянул вниз, на нежное личико, которое теперь застыло в неподвижном выражении твердой решимости. Он знал, что будет так, как она сказала, и что во всяком случае это последнее оскорбление не постигнет их. Мог ли бы он поверить прежде, что наступит такое время, когда его будет радовать уверенность в предстоящей смерти жены.

Когда они вошли в ирокезское селение, сквавы и воины выбежали к ним навстречу, и им пришлось итти сквозь двойной ряд ужасных лиц, которые ухмылялись, кривлялись и выли, глядя на них. Спутники провели их сквозь эту толпу и оставили в пустой хижине. В ней висело несколько ивовых рыболовных сетей, и куча тыкв валялась в углу.

- Вожди придут и решат, что с нами делать,- сказала Онега.- Вот они идут, и вы увидите, что я сказала правду, потому что знаю обычаи моего народа.

Минуту спустя, старый военный вождь, в сопровождении двух молодых богатырей, и бородатый полуголландец-полуирокез, руководивший нападением на помещичий дом, приблизились и стали на пороге, глядл на пленников и обмениваясь короткими горловыми звуками. Знаки Сокола, Волка, Медведя и Змеи показывали, что это - представители четырех знаменитых ирокезских родов. Метис курил глиняную трубку и, однако, говорил больше всех, очевидно оспаривая одного из молодых дикарей, который, наконец, как будто согласился с его мнением. В заключение, старый вождь сурово выговорил несколько коротких слов, и дело, повидимому, было решено.

- А ты,- сказал Метис по французски, обращаясь к Онеге,- ты сегодня получишь хороший урок за якшание с врагами твоего народа.

- Ах, ты, ублюдок! - отвечала бесстрагнная старуха.- Тебе бы шляпу снят, когда говоришь с тою, в чьих жилах течет лучшая кровь Онондагов. Разве ты воин? Ты с тысячью человек за спиной не сумел войти в домик, который защищало несколько бедных землбдельцев! Неудивительно, что народ твоего отца отвергнул тебя. Ступай копать землю или играть в камешки, потому что в лесах когда-нибудь ты можешь встретить настоящего мужчину, и тогда навлечешь позор на племя, которое усыновило тебя!

Злобное лицо Метиса совсем побледнело от этих презрительных слов пленницы. Он подошел к ней и, схватив ее за руку, сунул её указательный палец в свою горящую трубку. Она не сделала ни малейшего усилия, чтобы освободиться, а продолжала сидеть совершенно спокойно, глядя через открытую дверь на заход солнца и на группы беседующих индейцев. Он внимательно наблюдал за нею, в надежде услышать крик или подметить судорогу боли на лице; но, наконец, с проклятием выпустил её руку и вышел из хижины. Она сунула за пазуху свой обугленный палец и засмеялась.

- Он никуда не годен! - вскричала она. - Он даже не умеет мучить. Вот я так сумела бы заставить его кричать, ручаюсь! Но вы... что вы так бледны?

- Я не могу видеть таких ужасов! Ах, будь мы лицом к лицу, я - со шпагою, он - с каким угодно оружием, клянусь, он заплатил бы за это кровью своего сердца!

Индиянка казалась удивленною.

- Странно,- сказала она,- что вы думаете обо мне, когда сами в таком же положении. Ведь я угадала, какая судьба нас ждет.

- Ах!

- Мы с вами умрем у столба, а ее отдадут тому псу, который только что ушел отсюда.

- Адель! Адель! Что мне делать?! - в отчаянии от своей беспомощности, он начал рвать на себе волосы.

- Нет, нет, Амори, я не побоюсь. Что значит смерть, если она соединит нас навеки!

- Молодой вождь заступался за вас: он говорил, что Великий Дух поразил вас безумием, что вы поэтому и подплыли к их лодке, и что гнев Божий грозит племени, которое привяжет вас к столбу. Но этот Метис сказал, что любовь часто нападает на бледнолицых подобно безумию, и что любовь заставила вас сделать это. Тогда решили, что вы. умрете, а ее он возьмет к себе в вигвам, так как он был во главе отряда. Ко мне же их сердца жестоки, и меня казнят сосновыми лучинками.

Де-Катина прошептал молитву, чтобы ему дано было встретить судьбу свою, как прилично воину.

- Когда это будет?- спросил он.

- Теперь! Сейчас! Они пошли все приготовить. Но у вас еще есть время, потому что начнут с меня.

- Амори, нельзя ли нам умереть вместе сейчас?- сказала Адель, обнимая мужа.- Если это - грех, то он наверное простится нам. Умрем, милый! Покинем этих ужасных людей и этот жестокий мир. Уйдем туда, где мы найдем покой!

Глаза индиянки засияли одобрением.

- Ты хорошо сказала, Белая Лилия,- проговорила она.- Смотри: вот их огни уже отражаются на стволах деревьев, уже слышно завывание тех, кто жаждет нашей крови. Если вы умрете от собственных рук, они лишатся зрелища, а их предводител - своей невесты. Таким образом, вы окажетесь победителями, а они - побежденными. Ты верно сказала, Белая Лилия: это для вас - единственное спасение.

- Но как это сделать?

Онега внимательно посмотрела на двух воинов, которые стерегли их, стоя у дверей хижины. Они отвернулись, заинтересованные происходившими ужасными приготовлениями. Тогда она стала рыться в многочисленных складках своего платья и вытащила маленький пистолет с двумя медными дулами. На взгляд это была игрушка, изукрашенная резьбою и насечкою, как образец искусства парижских оружейников. Де-ла-Ну купил ее за красоту, когда в последний раз был в Квебеке; но, однако, она могла пригодиться при случае и была заряжена на оба ствола.

- Я взяла его для себя,- сказала Онега, засовывая пистолетик в руку де-Катина;- но теперь хочу показать им, что сумею умереть, как умирают Онондаги, и что я - достойная дочь их вождей. Возьмите, потому что, клянусь, я сама не стану стрелять, разве только всажу обе пули в сердце этого Метиса.

Трепет радости охватил де-Катина, когда его рука стиснула пистолет. Это был ключ, которым мог отворить им врата мира. Адель прислонилась щекой к его плечу и засмеялась от радости.

- Ты простишь меня, дорогая?- прошептал он.

- Простить тебя! Я благословляю тебя и люблю всем сердцем и душею. Обними меня покрепче и помолимся в последний раз.

Они вместе упали на колени, но тут в хижину вошли три воина и сказали своей соотечественнице несколько отрывистых слов. Она встала с улыбкой.

- Меня ждут,- сказала она,- Прощайте и не забывайте Онегу.

Она снова улыбнулась и вышла из хижины, в сопровождении воинов, быстрым и твердым шагом, точно королева, направляющаеся к трону.

- Теперь, Амори! - прошептала Адель, закрыв глаза и прижавшись к нему еще теснее.

Он поднял пистолет, но тут же опустил его: глаза его расширились и приковались к дереву, которое росло как раз напротив открытой двери хижины.

Это была береза, очень старая и корявая; береста висела на ней клочьями, и весь ствол был покрыт мхом и плесенью. Сажени на полторы от корня главный ствол делился на двое, и вот в этом-то раздвоении вдруг показалась большая загорелая рука, которая торопливо замоталась из стороны в сторону, делая жест страстного отрицания. В следующую секунду перед удивленными глазамы пленных рука исчезла и заменилась головою, так же настойчиво качавшеюся из стороны в сторону. Нельзя было по узнать этой темнокрасной, морщинистой кожи, больших, щетинистых бровей и маленьких, сверкающихтэ глазок. Это был капитан Ефраим Савадж из Бостона!

Они еще не пришли в себя от изумления, как из глубины леса раздался пронзительвдй свист, и все деревья, кусты и заросли начали изрыгать дым и пламя, при оглушительном треске ружейной пальбы, засыпавшей всю поляну градом пуль. Ирокезские часовые увлеклись своим кровожадным желанием посмотреть, как будут умирать плеиники; в это время канадцы успели обойти Ирокезов и заключить их лагерь в кольцо огня. Иидейцы метались из стороны в сторону, всюду встречая смерть, пока не нашли и какого-то промежутка в цепи нападающих, куда и бросились, точно стадо овец в пролом плетня. Они бежали по лесу, не переставая слышать свист пуль у самых ушей, пока другой свисток не подал знака к прекращению погони.

Но один из дикарей, прежде чем спасаться, решил сделать дело. Фламандский Метис предпочел мщение безопасности! Кинувшись к Онеге, он разрубил ей голову томагвоком, а затем, испустив свой военный клич, взмахнул окровавленным топором над головою и побежал в хижину, где пленные еще стояли на коленях. Де-Катина увидал его издали, и дикая радость загорелась в его взоре. Он встал, чтобы его встретить, и пустил обе пули ему в лицо. Минуту спустя подбежали канадцы; пленники почувствовали пожатия дружеских рук и, видя улыбки на знакомых лицах Амоса Грина, Саваджа и дю-Люта, поняли, что и для них, наконец, настал мир.

-

Так изгнанники достигли конца своих испытаний. Зиму они провели в форте Св. Людовика, а весною, когда Ирокезы перенесли войну на верхнее течение реки Св. Лаврентия, получили возможность перейти в английские провинции и по Гудзону-реке добраться до Нью-Иорка, где их радушно приняло семейство Амоса Грина. Дружба между обоими мужчинами так упрочилась общими воспоминаниями и пережитыми опасностями, что они сделались компанионами по торговле мехами, и имя француза вскоре стало не менее известно в горах Мэна и по склонам Аллеганов, чем было прежде - в салонах и корридорах Версаля. Со временем де-Катина построил себе дом на Стетен-Айланде, где поселились многие его единоверцы, и значительную часть своих торговых барышей употреблял на помощь своим угнетаемым собратьям. Амос Грин взял в жеиы голландскую девушку из Шенектади, которая так подружилась с Аделью, что этот брак еще теснее скрепил сердечные узы, связывавшие обе семьи.

А капитан Ефраим Савадж в целости вернулся в свой возлюбленный Бостон, где осуществил заветную мечту: построил себе кирпичный домик на возвышенности, в северной части города, откуда ему видны были корабли и на реке, и на море. Там он и жил, уважаемый согражданами, которые сделали его выборным и членом городского управления.

Так, среди всеобщего почета, старый моряк прожил долгие годы, сделавшие его современником следующего столетия, когда старческий взор его моге уже увидеть ростущее величие его родины.

Усадьба в поместье Св. Марии скоро была возобновлена в прежнем виде, но сам помещик был уже не прежний с той поры, как потерял жену и сына. Он похудел, стал озлобленнее, стремительнее, и безерестанно затевал походы в ирокезские леса, где его отряды своими злодеяниями превосходили самих дикарей. Наконец, настал день, когда он отправился в такой поход, из которого не вернулись ни он, ни его соратники. Много страшных тайм хранят в себе эти тихие леса, и к их числу надо отнести судьбу Шарля де-ла-Ну, владельца Св. Марии.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Артур Конан Дойль - Изгнанники.04., читать текст

См. также Артур Конан Дойль (Arthur Ignatius Conan Doyle) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :