Чарльз Диккенс
«Эпизод из жизни мистера Ваткинса Тотля.»

"Эпизод из жизни мистера Ваткинса Тотля."

Мистеру Ваткинсу Тотлю было около пятидесяти лет, и при весьма невысоком росте он имел плотное телосложение, белое лицо и розовые щоки. Наружность его чрезвычайно походила на виньетку ричардсоновых романов; обращение его отличалось безукоризненною благопристойностью, а движения - кочерговатостью, которой наверное позавидовал бы сам сэр Чарльз Грандисон. Жил он при помощи годового дохода, который в размере своем как нельзя вернее был пропорционален своему владетелю, то есть он был очень, очень мал. Мистер Тотль, получая этот доход в периодические сроки, а именно в каждый понедельник, тратил его аккуратно в течение недели, а это обстоятельство уподобляло Ваткинса недельным часам, и чтоб сделать сравнение определительнее, мы должны сказать, что хозяйка дома в конце седьмого дня всегда заводила эти часы, после чего ход их снова продолжался на целую неделю.

Мистер Ваткинс Тотль много лет уже прожил в покойном состоянии одиночества, как говорят холостяки, или в жалком состоянии одиночества, как думают старые девы; но мысль о супружеской жизни все еще не переставала посещать его. Среди глубоких размышлений об этой теме; игривая мечта мистера Тотля превращала маленькую комнатку его, в улице Сесиль, в прекрасный уютный домик, расположенный в предместьях Лондона; пол центнера каменного угля, хранившагося под кухонной лестницей, внезапно увеличивались до трех тонов самого лучшего валсэндскаго; маленькая французская кушетка получала предназначение служить вместо кровати, а на пустом стуле против камина воображение рисовало прелестную молодую лэди с весьма незначительною собственною своею независимостью и весьма значительною зависимостью от духовного завещания её родителя.

- Кто там? спросил мистер Ваткинс Тотль, в то время, как легкий стук в дверь его комнаты нарушил эти размышления, в которые Ваткинс погружен был в один прекрасный вечер.

- Тотль, мой друг, здоров ли ты? сказал довольно грубым голосом коротенький, пожилых лет джентльмен, врываясь в комнату и отвечая на свой вопрос другим вопросом, - и уже после того началось пожатие рук, с соблюдением величайшей торжественности.

- Ведь я говорил, что когда нибудь вечерком непременно зайду к тебе, сказал коротенький джентльмен, вручая Тотлю свою шляпу.

- Очень рад вас видеть, сказал мистер Ваткинс Тотль, от души желая, чтобы гость провалился на дно Темзы, вместо того, чтоб ввалиться в его комнату.

Неделя была на исходе и Ваткинс чувствовал себя в стесненных обстоятельствах.

- Как здоровье мистрисс Габриэль Парсонс? спросил Тотль.

- Слава Богу, здорова, благодарю, отвечал мистер Габриэль Парсонс: это ими принадлежало коротенькому джентльмену.

Вслед за тем наступило молчание; коротенькие джентльмен глядел на левую заслонку камина; на лице Ваткинса отражалась бессмысленность.

- Да, да, слава Богу, здорова, повторил джентльмен, спустя пять минут, проведенных в совершенном безмолвии: - как нельзя лучше здорова! и начал тереть ладони свои с такой быстротой и силой, как будто посредством трения их намерен был достать огонь.

- Чем прикажете угощать вас? спросил Тотль, с отчаянной сметливостью человека, который знал, что если гость не уходит, то нужно же чем нибудь угостить его.

- Право не знаю! Нет ли у тебя виски?

- На прошедшей неделе, отвечал Тотль весьма медленно, стараясь выиграть время: - у меня была славная и чрезвычайно крепкая виски; но теперь вышла вся... а потому крепость ея....

- Вот ужь это не доказательство, или, говоря другими словами, этим невозможно доказать, сказал коротенький джентльмен и вместе с тем захохотал, по видимому, весьма довольный, что виски была выпита.

Мистер Тотль улыбнулся; но в этой улыбке отражалось отчаяние. Когда смех мистера Парсонса прекратился, мистер Тотль довольно деликатно сделал предложение, чтобы за отсутствием виски обратиться в обыкновенному грогу, и, прилагая слово к делу, немедленно зажог сальную свечу, достал огромный ключ, принадлежавший к уличным дверям и при экстренных случаях исполнявший обязанность ключа от винных погребов, созданных воображением, вышел из комнаты и попросил хозяйку наполнить стаканы и дополнить ими недельный счет. Просьба Тотля увенчалась полным успехом: требуемое было подано с приличной поспешностью не из "глубоких до беспредельности"; но из ближайших соседних погребов. Коротенькие джентльмены составили себе по грогу и с полным комфортом расположились перед камином.

- Тотль, сказал мистер Габриэль Парсенс: - ты ведь знаешь меня: я человек откровенный, говорю что думаю, и что думаю, то и говорю, терпеть не могу церемоний и ненавижу скрытность и всякое притворство. Нельзя назвать хорошим то домино, которое скрывает одну только наружность, а не производит того чтобы и дурное казалось хорошим; да тоже и то домино нехорошо, из под которого белые бумажные чулки кажутся шолковыми. - Послушай, вот что я хочу сказать тебе.

При этом мистер Парсенс остановился и сделал весьма длинный глоток. В свою очередь и мистер Тотль прихлебнул из стакана, помешал огонь в камине и принял вид глубочайшего внимания.

- Впрочем, к чему тут долго рассуждать! снова начал коротенький джентльмен. - Ты ведь хочешь жениться... не так ли?

- Почему же! отвечал мистер Тотль, недовольный предметом разговора. - Почему же.... конечно.... по крайней мере мне кажется, что я от этого непрочь.

- Так что же, ты хочешь? сказал коротенький джентльмен. - Говори коротко и ясно; иначе сейчас же и делу конец. Ты хочешь иметь деньги?

- Мне кажется, вам уже известно это.

- Ты любишь прекрасный пол?

- Люблю.

- Следовательно, ты хочешь и жениться.

- Конечно.

- Так я тебе скажу, что ты и женишься.

- Вот тебе и конец!

Сказав это, мастер Габриэль Парсонс понюхал табаку и сделал другой грог.

- Но, ради Бога, прошу вас, говорите яснее, сказал Тотль.- Согласитесь сами, что нельзя же оставлять меня в недоумении, если предлагается партия сколько нибудь интересна.

- Послушай, отвечал мистер Габриэль Парсонс, более и более разгорячаясь как предметом этого разговора, как и грогом: - я лично знаю лэди, она теперь остановилась у моей жены, и - ужь позволь сказать - вы с ней будете пара превосходная. Воспитана отлично, говорит по французски, играет на фортепьяно, знает из натуральной истории все, что касается до цветов и раковин, и многое тому подобное; кроме того она имеет пятьсот фунтов в год, с неограниченной властью располагать ими: они оставлены ей по духовному завещанию.

- Так что же! пожалуй я присватаюсь к ней, отвечал мистер Тотль. - Вероятно, она уже немолода?

- Не очень; как раз тебе под пару.... Кажется, я уже сказал об этом.

- А какого цвета волосы у этой лэди? спросил мистер Ваткинс Тотль.

- Вот ужь право не припомню, отвечал Габриэль с величайшим хладнокровием. - Впрочем, кажется, что у ней накладка; я с первого раза заметил это.

- Что за накладка? воскликнул Тотль.

- Будто ты не знаешь? это просто небольшая вещица с локонами, сказал Парсонс и в пояснение слов своим провел по лбу кривую линию.- Я знаю, что накладка черная, но не могу утвердительно сказать, какого цвета волосы ея; чтоб узнать это, непременно нужно пристальнее заметить; во всяком случае, мне кажется, что они светлее накладки, так, что-то в роде дымчатого цвета.

На лице мистера Ваткинса Тотля отразилось сильное сомнение. Мистер Габриель Парсонс заметил это и тотчас-же очень счел разумным продолжать аттаку без дальнейшего отлагательства.

- Скажи, Тотль, был ли ты когда нибудь влюблен? спросил он.

Лицо мистера Ваткинса Тотля запылало от самых глаз до подбородка и представляло прелестное смешение цветов. Когда следующее нежное дополнение поразило его слух:

- Я полагаю, ты не раз предлагал этот вопрос самому себе, когда был молод.... Ах! извини пожалуста! и хотел сказать: когда ты был помоложе, сказал Парсонс.

- Никогда в жизни! отвечал Ваткинс, с видимым негодованием, что его подозревают в подобном поступке: - никогда, никогда! Надобно вам заметить, что на этот счет я имею особенные понятия. Я не боюсь дам, ни молодых, ни старых, - нисколько не боюсь; но мне кажется, что, по принятому обычаю нынешнего света, оне позволяют себе слишком много свободы в разговоре и обращении с кандидатами на супружескую жизнь. Вот в этой-то свободе я никаким образом не могу приучить себя, и, находясь в беспрерывном страхе зайти слишком далеко, я получил титул формалиста и холодного человека.

- Я не удивляюсь этому, отвечал Парсонс, довольно серьёзно: - решительно не удивляюсь. Но поверь, что в этом случае ты ровно ничего не потеряешь, потому что строгость и деликатность понятий этой лэди далеки превосходят твои собственные. Да вот что я скажу тебе для примера: когда она приехала в наш дом, то в спальне её висел старый портрет какого-то мужчины, с двумя огромными черными глазами... как ты думаешь - она решительно отказалась итти в эту комнату, пока не вынесут портрета, считая крайне неприличным находиться с ним наедине.

- И я тоже думаю, что это неприлично, отвечал мистер Ваткинс Тотль: - конечно, неприлично.

- А то еще раз вечером - о! я в жизнь свою столько не смеялся, продолжал мистер Габриель Парсонс: - меня принесло домой сильным восточным ветром и лицо мое страшно ломило от холода. В то время, как мистрисс Парсонс, её задушевная подруга, я и Франк Росси играли в вист, - мне вдруг пришло в голову сказать шутя, что когда лягу в постель, то непременно заверну свою голову в фланелевую кофту Фанни. И что же? подруга Фанни в ту же минуту бросила свои карты и вышла из гостиной.

- Совершенно справедливо, сказал мистер Тотль: - для сохранения своего достоинства лучшего она ничего не могла сделать. Что же вы сделали?

- Что я сделал? Франку пришлось играть с болваном, и я выиграл шесть пенс.

- Неужели вы не извинились перед ней за оскорбление ей чувств?

- И не думал. На другое утро за завтраков мы снова заговорили об этом. Она старалась доказать, что во всяком случае один намек, не говоря уже о разговоре на фланелевую кофту крайне неприличен. По её мнению, мужчины вовсе не должны даже знать о существовании подобного наряда. Я опровергал её доказательства.

- Что же она сказала на это? спросил Тотль, глубоко заинтересованный.

- Согласилась со мной, но заметила, что Франк был холостой человек, а потому неприличие было очевидно.

- Великодушное создание! воскликнул восторженный Тотль.

- Фанни и я сразу решили, что она как будто нарочно создана для тебя.

Свет тихаго удовольствия разлился покругообразному лицу мистера Ваткинса Тотля.

- Одного только я никаким образом не могу понять, сказал мистер Габриэль Парсонс, вставая с места, с тем, чтобы уйти: - ни за что в жизни не могу представить себе, каким образом ты объяснишься с ней. Я уверен, что с ней сделаются судороги, лишь только ты заикнешься об этом предмете.

И мистер Габриэль Парсонс снова опустился на стул и начал хохотать сколько доставало его сил. Тотль был должен ему, а потому Парсонс имел полное право хохотать насчет должника.

Мистер Ваткинс Тотль с твердостью принял приглашение обедать у Парсонса через день, и, оставшись один, с душевным спокойствием смотрел на предстоящее свидание.

Восшедшее через день солнце никогда еще не усматривало снаружи Норвудского дилижанса такой щегольской особы, как мистер Ваткинс Тотль, и когда дилижанс подъехал к крошечному домику, с парапетом для прикрытия дымовых труб и лужком, похожим на огромный даст зеленой почтовой бумаги, - то утвердительно можно сказать, что он никогда еще не привозил к месту назначения джентльмена, который бы чувствовал такое сильное беспокойство и неловкость, какое испытывал тот же мистер Ваткинс Тотль.

Дилижанс остановился, и мистер Ваткинс Тотль спрыгнул... ах! виноват: спустился, - с соблюдением величайшего достоинства. "Ступай!" сказал он, и дилижанс покатился на гору с тем равнодушием к скорости, которое в загородных дилижансах особенно заметно.

Мистер Ваткинс Тотль нетвердой рукой дернул рукоятку садового звонка. Нервическое состояние его вовсе не уменьшилось, когда он услышал, что звонок звенел как пожарный колокол.

- Дома ли мистер Парсонс? спросил Тотль у человека, отворявшего ворота.

Голос его был едва слышен, потому что колокольчик звенел оглушительно.

- Я здесь! заревел голос с зеленой лужайки; и действительно: там был мистер Габриэль Парсонс.

На нем надета была фланелевая куртка. Он чрезвычайно быстро перебегал от калитки к двум шляпам, поставленным одна на другую, и обратно к калитке, между тем как другой джентльмен, у которого сюртук был снят, гнался за мячом в самый конец зеленой лужайки. Джентльмен без сюртука, отъискав мяч, что продолжалось, между прочим, минут десять, побежал к шляпам, между тем как мистер Габриэль Парсонс поднял палку. Потом джентльмен без сюртука весьма громко закричал: "играй!" мяч покатился, и мистер Габриэль Парсонс снова подбежал к шляпам, положил палку и погнался за мячом, которые, к величайшему несчастию, укатился в соседнее поле. Они называли это игрою в криккет.

- Тотль, не хочешь ли и ты присоединиться? спросил Парсонс, приближаясь к гостю и вытирая с лица пот.

Мистер Ваткинс Тотль отклонил предложение, одна мысль о принятии которого кидала его в жар сильнее, чем самого Парсонса игра.

- В таком случае войдемте в комнаты. Теперь ужь половина пятого, а мне еще нужно умыться до обеда, сказал мистер Габриэль Парсонс. - Знаете, церемонии и ненавижу здесь.... Томсон! вот это Тотль. Тотль! вот это Томсон - член человеколюбивого общества.

Мистер Томсон беспечно поклонился; поклон мистера Тотля был натянут; и вслед за тем мистер Габриэль Парсонс повел друзей своих в комнаты. Габриэль Парсонс был богатый кондитер и всякую грубость свою приписывал честности, открытому и чистосердечному обращению; впрочем, есть люди и кроме Габриэля, которые воображают, что грубое обращение - верный признак чистосердечия.

Мистрисс Габриэль Парсонс весьма грациозно приняла гостей на лестнице и повела их в гостиную. На мягком диване сидела лэди весьма жеманной наружности и заметно недружелюбных наклонностей. Она принадлежала к тому разряду женщин, о возрасте которых весьма трудно сделать какое нибудь верное определение. Быть может, что черты лица её были бы чрезвычайно прелестные еслиб она была помоложе; а может быть оне и в молодости имели такой же вид, как теперь. Цвет лица её - с легкими следами пудры - отличался белизною восковой фигуры; лицо её было выразительно. Она была одета со вкусом и, для большего эффекта, заводила золотые часы.

- Мисс Лиллертон, душа моя, рекомендую вам вашего друга, мистера Ваткинса Тотля, нашего старинного знакомого, сказала мистрисс Парсонс, представляя нового Стрэфона из улицы Сесиль.

Лэди встала и сделала низкий реверанс; мистер Ваткинс Тотль сделал комически-серьёзный поклон.

"Великолепное, величественное создание!" подумал Ваткинс Тотль.

С первого раза она показалась ему тем прелестным идеалом, который Ваткинс часто создавал в своем воображении.

В эту минуту приблизился мистер Томсон - и мистер Ваткинс Тотль начал ненавидеть его. Мужчины по инстинкту узнают иногда соперника, и мистер Ваткинс Тотль чувствовал, что ненависть его была справедлива.

- Могу ли я, сказал достопочтенный джентльмен: - смею ли я обратиться к вам, мисс Лиллертон, и просить вас о ничтожной жертве в пользу неимущих, о которых печется ваше общество?

- Пожалуста, напишите на меня две гинеи, отвечала мисс Лиллертон, похожая на автомат.

- Вы по-истине человеколюбивы, сударыня, отвечал мистер Томсон.- Позвольте мне заметить, что в словах моих не кроется никакого преувеличения. Благотворительнее вас я в жизнь свою никого еще не встречал.

При этом комплименте на лице мисс Лиллертон отразилось что-то в роде дурного подражания одушевлению. Ваткинс Тотль, под влиянием зависти, внутренно желал, чтобы мистер Томсон провалился сквозь пол.

- Знаешь ли, какого я мнения о тебе, почтенный друг мой? сказал мистер Парсонс, только что вошедший в гостиную с чистыми руками и в черном сюртуке: - мне кажется, что ты готов на каждом шагу говорить вздор.

- Вы очень жестоки, отвечал Томсон с кроткой улыбкой.

Надобно сказать, что Томсон в душе не любил Парсонса, но зато от души любил его обеды.

- Вы решительно несправедливы, сказала мисс Лиллертон.

- Конечно, конечно! заметил Тотль.

Мисс Лиллертон взглянула кверху: глаза её встретились с глазами мистера Ваткинса Тотля. Она отвела их в пленительном смущении, а Ваткинс Тотль последовал её примеру; смущение было взаимное.

- Я не сказал бы этого, еслиб я не слышал, с какими комплиментами он принял ваше подаяние; напрасно он не прибавил, что имя каждого благотворителя будет напечатано огромными буквами.

- Послушайте, мистер Парсонс: вы, вероятно, не хотите этим сказать, что я желаю, чтобы имя мое было напечатано огромными буквами? сказала мисс Лиллертон с негодованием.

- И я с своей стороны надеюсь, что мистер Парсонс не имел подобного намерения, сказал мистер Тотль, вмешиваясь в разговор и вторично обращая взор свой на оскорбленную мисс Лиллертон.

- Вовсе, вовсе не думал, отвечал Парсонс: - но все же мне никто не запретит предполагать, что вы, сударыня, непрочь от желания, чтобы имя ваше занесено было в списки.... не правда ли?

- В списки?! в какие списки? спросила мисс Лиллертон с важным видом.

- В те самые, куда заносят новобрачных, отвечал Парсонс, с видом удовольствия, что ему удалось сделать ловкий оборот речи, и вместе с тем взглянул на мистера Тотля.

Мистер Ваткинс Тотль так и думал, что он умрет от стыда, и невозможно представить себе, какое бы пагубное действие произвела эта шутка на лэди, еслиб в эту минуту не сказали, что готов обед. Мистер Ваткинс Тотль, с неподражаемым усилием ловкости, предложил лэди кончик своего мизинца; мисс Лиллертон приняла его грациозно, с сохранением девической скромности, и в этом порядке отправились к столу, где и расположились друг подле друга. Столовая была уютна, обед превосходный, и маленькое общество находилось в самом приятном расположении духа. Разговор сделался общим, и Ваткинс, успев вынудить от своей соседки несколько холодных замечаний, и выпив с ней вместе рюмку вина, чувствовал, что бодрость быстро возвращалась к нему. Убрали скатерть со стола; мистрисс Габриэль Парсонс выпила четыре рюмки портвейна, под тем предлогом, что кормила грудью дитя, а мисс Лиллертон хлебнула тоже самое число глотков под предлогом, что она вовсе не хотела пить. Наконец дамы удалились, к величайшему удовольствию мистера Габриэля Парсонса, который почти целые полчаса и кашлял, и шаркал ногами, и мигал жене - сигналы, которых мистриссь Парсонс никогда не замечала, до тех пор, пока ее не принудят принять обыкновенное количество, что и исполнялось ею сразу, во избежание дальнейших хлопот.

- Что ты думаешь о ней? вполголоса спросил мистер Парсонс у мистера Тотля.

- Я уже влюблен в нее до безумия.

- Джентльмены! давайте выпьемте за здоровье дам, сказал мистер Томсон.

- За здоровье дам! вскричал Ваткинс, осушая рюмку. Вь избытке бодрости своей он закричал во всю мочь.

- Вот так! сказал мистер Габриэль Парсонс: - помню, помню, когда я был помоложе.... да что же ты, Томсон! налей свою рюмку.

- Я только что выпил ее.

- Так чтожь за беда! возьми да снова налей.

- Изволь, отвечал Томсон, прилагая слово к делу.

- Помню то золотое времячко, продолжал мистер Габриэль Парсонс:- бывало, с каким одушевлением пивал я эти тосты.

- Скажите, когда это было: до женитьбы или после? смиренно спросил мистер Тотль.

- Без сомнения, до женитьбы, отвечал мистер Парсонс. - А должно сказать, что я женился при весьма странных и даже забавных обстоятельствах.

- Нельзя ли узнать, какого рода были эти обстоятельства? спросил Томсон, который слышал этот рассказ по крайней мере два раза в неделю, в течение последних шести месяцев.

Мистер Ваткинс Тотль заострил все свое внимание, в надежде приобресть какое нибудь сведение, полезное в его новом предприятии.

- Я провел первую ночь после сватьбы нашей в кухонной дымовой трубе, сказал Парсонс, в виде начала.

- В трубе! воскликнул Ваткинс Тотль. - О, как это ужасно!

- Да, признаюсь, мне было не совсем-то приятно, отвечал Парсонс. - Вот как было дело. Отец и мать Фанни любили меня как доброго знакомого, но решительно не думали видеть во мне будущего мужа своей дочери. В ту пору у меня почти вовсе не водились деньги, а у них этого добра было много, поэтому они хотели, чтобы Фанни выбрала себе кого нибудь другого. Несмотря на это, мы успели-таки открыть друг другу сердечные ваши тайны. Я обыкновенно встречал Фанни у общих ваших знакомых; сначала мы танцовали вместе, разговаривали, шутили и тому подобное; потом мне ничего больше так не нравилось, как сидеть рядом с Фанни: при этом случае мы уже разговаривали очень мало, а только любовались друг другом, смотря один на другого. После того я представился несчастным и черезчур сантиментальным, начал писать стихи. Наконец это положение сделалось для меня невыносимо, и вот в один прекрасный летний день - уф! какое жаркое было тогда лето! - проходивши почти целую неделю, и в добавок в узких сапогах, по солнечной стороне Оксфордской улицы, в надежде встретиться с предметом моей страсти, я написал письмо, в котором умолял Фанни назначить мне свидание: мне непременно хотелось выслушать решение судьбы своей из её собственных уст. Я писал к Фанни, что открыл, к совершенному моему удовольствию, что не могу долее жить без нея, и что если она не желает иметь меня своим мужем, то я непременно сделаюсь горьким пьяницей, или уеду на край света, для того только, чтоб так или иначе, во уничтожить себя. Окончив послание, я занял фунт и подкупил горничную передать по адресу письмо, что она, конечно, и исполнила.

- Какой же был ответь? спросил Томсон.

- Весьма обыкновенный, как всякому из вас известно. Фанни выражала в нем свое несчастное положение, намекнула на опасение сойти в раннюю могилу, говорила, что никакие убеждения не принудят ее нарушить долг, которым она обязана своим родителям, умоляла меня забыть ее, сыскать себе подругу достойнее ея, и прочее и прочее. В заключение всего она упоминала, что ни под каким видом не решится на свидание со мной без ведома её папа и мама, и упрашивала меня не искать случая встретиться с ней, - так как она на другой день в двенадцатом часу собиралась итти в известную часть Кэнсингтонских Садов.

- И, без сомнения, вы не пошли? боязливо спросил Ваткинс Тотль.

- Не пошел бы я? Без сомнения, пошел. Фанни была уже на месте, вместе с горничной, которая стояла в значительном от неё расстояния, вероятно, для того, чтобы не мешать нашему свиданию. Мы прогуляли вместе целых два часа, представляли из себя жалких созданий и наконец обменялась клятвами принадлежать друг другу на веки. После того между вами началась переписка, - и какая еще, если бы вы знали! мы обменивались в день по крайней мере четырьмя письмами; а что было именно в этих письмах, нет возможности представить себе. Спустя еще несколько дней, я имел уже каждый вечер свидание. Дела наши шли таким порядком довольно долгое время, и любовь наша друг к другу увеличивалась с каждым днем. Наконец чувство это увеличилось до крайности, а не задолго перед этим увеличилось и жалованье мое: поэтому мы решились на тайный брак. Фанни распорядилась так, чтобы накануне сватьбы ночевать у своей подруги; мы определили обвенчаться рано по утру, потом возвратиться в дом её родителей и просить прощения. Фанни должно было упасть в ноги отца и оросить слезами сапоги его, а мне - броситься в объятия старой лэди, называть ее "маменькой" и как можно чаще пускать в дело носовой платок. Как было сказано, так и сделано; на другое утро мы действительно обвенчались. Две девицы, подруги Фанни, были и брачными подругами ея; а какой-то мужчина, которому я заплатил пять шиллингов и кружку портеру, исполнил должность посаженого отца. К нашему несчастию, старушка-лэди, уехавшая в этот день с визитом в Рамсгет, отложила возвращение свое до другого дня; а так как главная надежда наша была основана на ней, то мы согласились отсрочить наше признание на двадцать-четыре часа. Молодая жена моя возвратилась домой, а я провел свой брачные день шатаясь около Гампстэта. Вечером и отправился утешать жену свою и уверять ее, что все наши беспокойства скоро совершенно прекратятся. Когда и отворял садовую калитку, от которой ключ был в моем распоряжении, меня немедленно провела одна служанка на кухню.

- На кухню!? прервал мистер Ваткинс Тотль, которого идеи о приличии были сильно оскорблены этим признанием.

- Да, ли, на кухню! отвечал Парсонс. - Да позволь сказать тебе, любезный друг мой, еслиб ты, как говорится, был влюблен по уши и не имел бы другого места увидеться и перемолвить слово, то, поверь я был бы рад-радешенек воспользоваться подобным случаем.... Но позвольте, где бишь я остановился?

- На кухне, подсказал Томсон.

- Помню, помню! На кухне я застал бедную мою Фанни, совершенно неутешную и беспокойную. Старик-отец целый день сердился на что-то, отчего одиночество казалось ей еще невыносимее.... одним словом, Фанни была совершенно не в духе. Однако, я принял веселый вид, над всем смеялся, сказал ей, что мы не так должны наслаждаться вашей жизнью, я этим наконец успел ее развеселить. Я оставался на кухне до одиннадцати часов; но только что собрался я уйти в четырнадцатый раз, как вдруг в страшном испуге и без башмаков прибежала к нам горничная и сказала, что на кухню идет старик-отец. Господи, как мы испугались. Старик спускался вниз нацедить пива к ужину, что не делывалось им почти с полгода, сколько было мне известно, еслиб старик увидел меня, то призвание наше. Оказалось бы совершенно невозможным, потому что он до такой степени бывал вспыльчив, когда его рассердят, что не захотел бы выслушать от меня и полу-слова. Оставалось прибегнуть к единственному средству: труба над очагом была довольно широкая: первоначально она предназначалась для печки, проходила на несколько футов по вертикальному направлению, а потом был уступ, так что из этого уступа образовалась маленькая пещера. Надежды мои, счастие и даже самые средства к нашему существованию зависели, можно сказать, от одной секунды. Я вскарабкался в трубу как белка, съежился в углублении, и в-то время, как Фанни и горничная задвинули деревянную доску, прикрывавшую очаг, я видел свет от свечи, которую ничего неведающий тесть мой нес в своей руке. Я слышал, как он отвернул кран, но никогда не слышал, чтобы пиво тал медленно бежало из боченка. Уже старик готовился оставить кухню, а я в свою очередь приготовился спускаться из трубы, как вдрут проклятая доска с треском повалилась на пол. Старик остановился, поставил пиво и свечу на ларь; он был чрезвычайно раздражителен и всякий неожиданный шум приводил его в страшный гнев. При этом случае он, сделав хладнокровное замечание, что очаг никогда не топится, тотчас же послал испуганную служанку принести ему молоток и гвозди, заколотил наглухо доску и в заключение всего запер за собою дверь. Таким образом первую ночь после сватьбы моей я провел в кухонной трубе, одетый в светлые кашемировые панталоны, в белый атласный жилет и синий фрак, - одним словом, в полный свадебный наряд, - в трубе, которой основание было заколочено, а вершина поднималась от верхнего этажа еще футов на пятнадцать, для того, чтобы не беспокоить дымом ближайших соседей.- В этой трубе, прибавил мистер Габриэль Парсонс, передавая соседу бутылку: - я пробыл до половины седьмого часа следующего утра, именно до той поры, когда нарочно призванный плотник не раскупорил меня. Покойник так плотно заколотил доску, что даже по сие время я совершенно убежден, что кроме плотника никому не удалось бы освободить меня из этого убежища.

- Что же сказал вам отец вашей супруги, когда узнал, что вы обвенчались? спросил Ваткинс Тотл, который, не выслушав расказа до конца, вероятно, остался бы в крайнем недоумении.

- Вечернее происшествие до того насмешило его, что он сразу же простил нас и позволил нам жить вместе с ним до самой его смерти. Следующую ночь провел я во втором этаже, гораздо спокойнее предъидущей.

- Джентльмены! чай готов; не угодно ли пожаловать в гостиную, прервала средних лет служанка, заглянув в столовую.

- Вот это та самая горничная, которая представляла не последнее лицо в моем рассказе, сказал мистер Парсонс. - Она поступила к Фанни с первого два нашей сватьбы и с тех пор постоянно находится у нас. Не думаю, что она хоть на волосок уважает меня со дня моего освобождения; я помню, что с ней тогда сделались сильные припадки, чему подвержена она даже и теперь. Кажется, я все кончил; не пора ли присоединиться нам к дамам?

- Сделайте одолжение, сказал мистер Ваткинс Тотль.

- Непременно, присовокупил услужливый Томсон.

И вследствие сего трио отправилось в гостиную.

По окончании чаю, в течение которого мистер Ваткинс Тотль только раз обнаружил неловкость, предложен был вист. Партнёры разделились в следующем порядке: мистер Парсонс с мистрисс Парсонс, мистер Ваткинс Тотль с мисс Лиллертон. Мистер Томсон, не чувствуя особого влечения к игре, беседовал за грогом. Вечер прошел превосходно. Мистер Ваткинс Тотль находился в полном удовольствии, чему немало способствовало благосклонное с ним обхождение мисс Лиллертон, и до отъезда получил приглашение на поездку в следующую субботу в Бюла-Спа.

- Кажется, дело идет на лад, говорил мистер Габриэль Парсонс мистеру Ваткинсу Тотлю, отворяя садовую калитку.

- Кажется, идет, отвечал Ваткинс, сжимая руку своего друга.

- Не забудь же: в субботу будь здесь с первым дилижансом, сказал Парсонс.

- Непременно, отвечал Ваткинс. - В этом нечего и сомневаться.

Но судьба не соблаговолила мистеру Ваткинсу Тотлю явиться в субботу в первом дилижансе. Его приключения служат главным предметом второй главы этого рассказа.

-

- Том! разве не проходил еще первый дилижанс? спросил мистер Габриэль Парсонс, в полном удовольствии прогуливаясь взад и вперед по песчаной дорожке, окаймлявшей маленький лужок.

Это было по утру в субботу, назначенную для поездки в Бюла-Спа.

- Нет еще, сэр; и не видел, отвечал садовник в синем фартуке, нанимавшийся за пол-кроны в день делать в саду украшения.

- Кажется, Тотлю давно бы пора уже быть здесь, сказал мистер Парсонс, углубляясь в размышления. - О! да вот это он, наверное, присовокупил Габриэль, в то время, как "кэб" быстро поднимался на гору, и вслед на тем он застегнул свой шлафрок и отворял ворота, чтоб принять жданного гостя.

Кэб остановился, и из него выскочил мужчина в пальто из грубого ратина, в беловато-коричневом шейном платке, в сюртуке и панталонах полинялаго черного цвета, в желтоватых сапогах с отворотами и в шляпе с преогромной тулейкой, которую прежде редко было видно, но в настоящее время она принята под особенное покровительство джентльменов и яблочников....

- Мистер Парсонс? сказал мужчина, взглянув на надпись записки, которую держал в руке, и обращаясь к Габриэлю с вопросительным видом.

- Меня зовут Парсонс, отвечал кондитер.

- Я привез вот эту записку, хриплым голосом сказал индивидуум в цветных сапогах. - Я привез эту записку от джентльмена, который сегодня во утру поступил в наш дом.

- А я ожидал джентльмена в свой дом, отвечал Парсонс, срывая печать, с оттиском шести-пенсовой монеты.

- Я не сомневаюсь, что джентльмен был бы здесь непременно, сказал незнакомец: - еслиб только с самого начала не пришлось ему заехать в наш дом. Мы ведь не можем положиться на джентльмена, пока не увидимся с ним... это для того, знаете, чтобы не вышло каких нибудь недоразумений, шутливо продолжал неизвестный: - извините, сэр.... не подумайте, что я имею намерение оскорбить личность джентльмена.... а знаете.... ужь если раз попался.... догадываетесь, сэр?

Мистер Габриэль Парсонс не отличался способностью быстро отгадывать намеки. Вследствие этого он только устремил взгляд сильного изумления на своего таинственного посетителя и продолжал раскрывать записку, которой этот посетитель был подателем. Открыв ее, он без малейшего затруднения узнал в чем дело. Мистер Ваткинсь Тотль был внезапно арестован по взысканию тридцати-трех фунтов десяти шиллингов и четырех пенсов и сообщал это известие из запертого дома, находившагося в ближайшем соседстве с переулком Чансри.

- Плохое дело! сказал Парсонс, складывая записку.

- Нет, оно, знаете, ничего, если только кто привык к нему, хладнокровно заметил мужчина в ратиновом пальто.

- Том! воскликнул Парсонс, после непродолжительного размышления: - пожалуста, потрудись заложить лошадь. А вы, пожалуста, скажите джентльмену, что я буду вслед за вами, продолжал он, обращаясь к незнакомцу.

- Очень хорошо, отвечал посланный, присовокупляя конфиденцияльнымь тоном: - я советовал бы друзьям джентльмена покончить дело это разом, это, знаете, не стоят того, чтобы заводить историю; при том же начальник наш, в случае неустойки, знает, какие должно принять меры.... он у нас человек не промах.

Сказав эти вразумительные, особливо для Парсонса, слова, значение которых дополнялось разнообразными киваньями и миганьями, джентльмен в жолтых сапогах снова поместился в кэб, который быстро покатился по отлогому спуску и вскоре скрылся из виду. Мистер Габриэль Парсонс, очевидно погруженный в глубокие размышления, продолжал еще ходить взад и вперед по садовой дорожке. Результат его размышлений, по видимому, был совершенно удовлетворительный для него самого, потому что он быстро побежал в комнаты, сказал, что весьма важное дело отзывает его в город, что он уже послал сообщить об этом мистеру Ваткинсу Тотлю, и что к обеду они возвратятся вместе. Одевшись на скорую руку, он сел в кабриолет и вскоре заходился уже на пол-дороге к заведению мистера Соломона Джакобса (как уведомлял об этом мистер Ваткинс Тотль) в улице Курситор, близь Чансри-Лэна.

Когда человек сильно стремится достичь чего нибудь и имеет в виду специяльный предмет, достижение которого зависит от совершения дороги, то препятствия, встречаемые по дороге, не только бывают безчисленны, но как будто нарочно являются для подобного случая. Замечание ни под каким видом не новое, и мистер Габриэль Парсонс испытал его неприятную справедливость его в течение своего пути. Разные препятствия мешали спокойствию и быстроте езды Габриэля Парсонса по улицам мало посещаемым; эти препятствия суть: поросята, ребятишки и старухи. При описываемом нами случае, поросята пировали над капустными стеблями, ребятишки играли в волан на самой дороге, а старухи, с корзиной в одной руке и ключами от уличных дверей в другой, непременно переходили через улицу почти под самой головой у лошади, так что мистер Парсонс выходил из себя от досады и почти охрип от беспрестанных криков. В улице Флит сделалась полная "остановка", в которой людям в экипажах выпадает на долю непоследнее удовольствие сохранять неподвижность в течение по крайней мере полу-часа и завидовать скромным пешеходам. Наконец мистер Габриэль Парсонс поворотил к Чансри-Лэну, и после некоторых распросов (с этой местностью он быль вовсе незнаком) ему показали улицу Курситор, где он вскоре очутился против дома мистера Соломона Джакобса. Поручив свой экипаж одному из четырнадцати мальчиков, преследовавших его с противоположной стороны Блэкфрэйарского моста, в надежде, что услуги их понадобятся, мистер Габриель Парсонс перешел через улицу и постучался в наружную дверь, верхняя часть которой была стеклянная и загорожена, под симметрию окон всего дома, железными решетками, окрашенными белой краской, - вероятно, для устранения угрюмого их вида.

На стук мистера Парсонса выбежал рыжеволосый, с жолто-бледным лицом и сердитым взглядом, мальчишка. Осмотрев посетителя сквозь верхнюю часть двери, он приложил огромный ключ к огромному деревянному возвышению, обозначавшему замок. Это возвышение вместе с гвоздями, которыми околочена была панель, придавала двери наружность, усыпанную бородавками.

- Я хочу видеть мистера Ваткинса Тотля, сказал Парсонс.

- Джэм! это тот самый джентльмен, который поступил сегодня по утру! закричал голос с вершины кухонной лестницы.

Голос этот принадлежал какой-то женщине, высунувшей подбородок свой на одну линию с горизонтом коридорного пола.

- Джентльмен этот в кофейной.

- Пожалуйте наверх, сэр, сказал мальчик, открывая дверь на столько, сколько требовалось, чтобы не прижат Парсонса, и делая двойной оборот ключа, едва только Парсонс миновал отверстие. - Пожалуйте в первый этаж, в первую дверь направо.

По этим данным мистер Габриэль Парсонс поднялся по лестнице, не покрытой ковром и дурно освещенной, подошел к первой двери направо и сделал в нее несколько скромных ударов. Догадываясь, что удары его были не слышны от сильного говора многих голосов внутри комнаты и шипенья, происходившего снизу, от знакомой для слуха операция, совершаемой на очаге, мистер Парсонс повернул ручку дверей и вошел в кофейную. Здесь он узнал, что несчастный предмет его посещения только что ушел наверх написать письмо. Мистеру Парсонсу оставалось сесть между присутствующими и на досуге набдюдать открытую перед ним сцену"

Комната, или, лучше сказать, небольшая, запертая клетка, была разделена на ложи, подобно общей комнате какой нибудь весьма простой съестной лавки. Грязный пол, как видно по всему, был на столько же незнаком с половой щеткой, на сколько и с ковром, или другого рода постилками; потолок совершенно исчернел от копоти лампы, освещавшей комнату в течении ночи. Серая зола на концах столов и окурки сигар, обильно рассеянных около ржавой каминной решотки, вполне обнаруживали причину невыносимого табачного запаха, наполнявшего всю комнату; пустые стаканы и полу-пропитанные неопределенной влагой кусочки лимона на столах, вместе с портерными кружками под столами, свидетельствовали о возлияниях, которым предавались временные жителя заведения мистера Соломона Джакобса. Над карнизом камина находилось тусклое зеркало, занимавшее пространство в половину ширины всего камина, между тем как ржавая решотка для воды простиралась вдвое более всей высоты его.

От этой приятной комнаты внимание мистера Габриэля Парсонса натуральным образом перешло на её обитателей. В одной из загородок, или ложь, двое мужчин играли в криббэдж, употребляя для этого весьма грязные карты, собранные из разных колод, с синим, зеленым и красным крапом; доска для игры была давным-давно сделана на самом столе каким-то изобретательным посетителем; видно было, что орудием для этой работы служили карманный ножик и двуконечная вилка; теми же самыми инструментами было просверлено необходимое число дырочек, в приличном расстоянии одна от другой, для втыкания в них деревянных гвоздиков. В другой перегородке сидел мужчина с веселым лицом и оканчивал обед, принесенный к нему в корзине женой его, - такою же веселой женщиной, как и он сам. В третьей ложе находился молодой человек, отличавшийся от своих собратов привлекательною наружностью. Вполголоса и с возрастающим жаром он разговаривал с молодой женщиной, лицо которой закрыто было плотным вуалем, и которая, как предположил мистер Парсонс, была жена молодого должника. Другой молодой человек, одетые до последней ниточки по требованиям господствующей моды, и обнаруживавший вульгарные манеры, прохаживался по комнате, с сигарой, засунув руки в карманы. Он выпускал по временам густые столбы табачного дыма и изредка и с очевидным удовольствием прикладывался к жестяной кружке, содержание которой охлаждалось на камине.

- Ну! куда ни шло! еще четыре пенса! воскликнул один из широком, закуривая трубку и, при конце игры, обращаясь к своему противнику. - И иной подумает, что счастие твое насыпано в перечницу, и что когда тебе оно понадобится, то стоит только потрясти эту перечницу - и счастие перед тобой.

- Да, это было бы недурно, отвечал другой игрок, он же и лошадиный барышник из Эйлингтона.

- И в самом деле, очень бы недурно было, заметил веселый сосед игроков, окончив в это время свой обед и, попивая вместе с женой своей горячий грог из одного стакана. (Верная подруга его попечений и забот принесла обыкновенное количество этой живительной влаги в огромной каменной фляжке, в пол-галлона.) Мистер Вокарь, ты, я вижу, чудный малый: не хочешь ли взглянуть на дно вот этого стаканчика?

- Благодарю вас, сэр! отвечал мистер Вокар, оставляя свою ложу и приближаясь к другой, чтобы принять предлагаемый стакан.- Ваше здоровье, сэр, и вашей доброй супруги. джентльмены! ваше здоровье; дай Бог всем вам доброго счастия. Мистер Виллис, продолжал "чудный малый", обращаясь к молодому человеку с сигарой: - вы что-то не в духе сегодня, - то есть упали духом, как говорят другие. Скажите, сэр, в чем дело?

- Ничего, так; я вовсе не упал духом, отвечал курильщик. - Завтра меня выручат отсюда.

- И в самом деле? спросил другой курильщик. - Желал бы я я сказать про свою персону тоже самое, да, кажется, нельзя. Я утонул как корабль "Ройял Джорж" на Портсмутском рейде, и чтоб выручить меня отсюда, нужно сначала вытащить со дна.

- А как вы думаете, почему я пробыл здесь два дня? спросил молодой человек самым громким голосом и внезапно остановившись.

- Да потому, я полагаю, что вы не могли выйти отсюда, ответил мистер Вокар, подмигивая обществу. - Не потому, чтобы вы обязаны были оставаться здесь, но потому, что не было средств выбраться отсюда. Не потому, чтобы тут было принуждение, а так, знаете, вы должны.... Э?

- Не правда ли, чудный малый этот Вокар? с восхищением спросил свою жену мужчина, предложивши Вокару стакан грога.

- Действительно, славный человек! отвечала лэди, приведенная в крайний восторг этими проблесками остроумия.

- Вы значит ничего не знаете, угрюмо отвечала жертва остроумия Вокара, бросая в сторону сигару и дополняя слова свои ударом кружки по столу:- вы ровно ничего не знаете.... Дело мое в своем роде весьма замечательное: отец мой имеет огромный капитал, а я - единственный сын его.

- Да, это весьма странное обстоятельство! заметил мимоходом мистер Вокар.

- Я единственный сын его и получил хорошее воспитание. Я не обязан ничем ни единой душе из целаго света; но меня заставили подписаться за друга на векселях в огромную сумму. И в замен этой суммы я ровно ничего не получил. Как же вы думаете, каковы были последствия?

- Я полагаю, что векселя пустили в движение, а у вас отняли его. Акцентации по векселям не были уплачены, и вас арестовали... не так ли? спросил мистер Вокар.

- Совершенно, совершенно так, отвечал джентльмен, получивший хорошее воспитание: - совершенно так! и вот, как вы видите, я очутился здесь; меня заперли за какую-то тысячу-двести фунтов.

- Почему же вы не попросите вашего родителя поправить это дело? спросил Вокар с видом скептика.

- Ах, помилуйте! это ровно ни к чему не поведет: он никогда этого не сделает, с горечью отвечал джентльмен: - решительно никогда!

- Право, это чрезвычайно странно, заметил владетель фляжки, составляя другой стакан грогу. - Я вот уже лет тридцать нахожусь в весьма затруднительных обстоятельствах. Сначала я оборвался на продаже молока; потом начал торговать фруктами - и тоже неудача; наконец принялся за уголь и железо, да, вот как видите, барыши мои на лицо. Но, признаюсь, я еще ни разу не видел молодого человека, который, попав в подобное место, тотчас же не вышел бы отсюда, который был бы арестован за векселя, выданные другу, и который в замен их не получил бы ничего.

- Не говорите пожалуста! ныньче это почти всегда так делается, заметил Вокар: - и, право, я нисколько не вяжу пользы в этом; напротив того, это меня бесят иногда. Я гораздо лучшее имел бы понятие о человеке, если бы он честным и благородным образом сказал мне сразу, что хочет обмануть меня.

- Конечно, конечно! сказал лошадиный барышник, с понятиями которого о барыше и продаже эта аксиома как нельзя лучше согласовалась. - Я совершенно одинакого с вами мнения.

Молодой джентльмен, который подал повод к этим замечаниям, приготовился было сделать сердитое возражение на насмешки его собеседников; но маленькое движение, произведенное другим молодым человеком, желавшим выйти из комнаты вместе с женщиной, сидевшей у него, прекратило дальнейшие суждения по этому предмету. Женщина; горько плакала; вредная атмосфера комнаты, действуя на её расстроенные чувства и нежное сложение, принудила эту чету оставить комнату.

В наружности их заметно было особенное превосходство, до такой степени необыкновенное в подобном месте, что в комнате распространилось почтительное молчание, пока визг дверной пружины не возвестил, что разговор не долетит до них. Молчание нарушено было женой бывшего фруктовщика.

- Бедное создание! сказала она, запивая вздох глотком грога. - И какая молоденькая!

- Да и, кажется, очень хороша собой, прибавил лошадиный барышник.

- За что он попал сюда, Эйки? спросил Вокар человека, который расставлял на стол скатерть, испещренную горчичными пятнами, и в котором мистер Габриэль Парсонс узнал своего утреннего посетителя.

- Это одно из самых странных обстоятельств, отвечал уполномоченный член правления. - Он поступил сюда в прошлую пятницу. Бегая по его делу туда и сюда, и успел пособрать из его истории кое-что от лакеев и еще кое-что и от посторонних людей, и сколько мае помнится, то вот как было дело....

- Но только пожалуста рассказывай короче, прервал Вокар, знавший по опыту, что из всех лакеев Эйки в своих рассказал был самый болтливый и неудобопонятный.

- Позвольте же, не мешайте мне, отвечал Эйки: - я начну и через пять секунд кончу. Вот, видите ли, отец молодого джентльмена - не забудьте, я говорю то, что мне самому говорили - и отец этой молоденькой женщины были между собой что называется зуб-за-зуб, ненавидели друг друга как нельзя более. Ужь не знаю каким образом случилось, что молодой джентльмен, посещая других джентльменов, с которыми познакомился еще в коллегии, полюбил молоденькую леди; да и она к нему была неравнодушна. Он часто виделся с ней и спустя несколько времени объявил ей, что он желал бы жениться на ней, если только она будет согласна. Она также нежно любила его, а потому дело устроилось очень легко, - так легко, что спустя полгода после первого знакомства они обвенчались без ведома своих родителей, - по крайней мере мне так сказано. Когда отцы услышали об этом, то поднялась такая суматоха, что страх да и только. Первым делом: они хотели уморить молодых с голоду. Отец молодого джентльмена лишил сына всего; а отец молоденькой лэди поступил гораздо хуже: он не только ужасно бранил ее и поклялся, что никогда не увидит ее, но нанял одного молодца, которого я знаю - да и вы, мастер Вокар, знаете его - и приказал ему пошататься во городу и скупить векселя и тому подобные вещи, которые молодой супруг, в надежде, что строгий родитель его современем пообойдется, выпустил в свет; мало того; он употребил все свое влияние, чтоб вооружить против кого другах людей. Следствие было такого рода, что молодой человек платил векселями пока мог; ему некогда было оглянуться назад, между тем как беда быстро приближалась и наконец обрушилась на него. Его привезли сюда, как я уже сказал, в прошлую пятницу, и я думаю, что даже теперь стоит у лестницы с полдюжины его кредиторов. Я занимаюсь своим делом, прибавил Эйки: - пятнадцать лет, но, признаюсь, мне ни разу еще не случалось видеть подобную мстительность.

- Бедняжки! воскликнула жена бывшего угольщика, снова прибегая к тому же превосходному средству для подавления тяжкого вздоха. - О, если бы они видели столько горя, сколько перенесли его я и мой муж, то право они привыкли бы к нему не хуже нашего.

- Молоденькая леди довольно милое создание, сказал Вокар: - только она ужь слишком нежна на мой взгляд. Что касается до молодого джентльмена, то он черезчур печален, чтоб смеяться над ним; он даже внушает уважение к себе.

- Смеяться! воскликнул Эйки, в двенадцатый раз переменивший положение ножа и вилки с зелеными ручками для того только, чтобы пробыть подолее в комнате, под предлогом, что он занят делом. - Мне кажется, что над ним уже довольно позабавились; да и скажите, мистер Вокар, можно ли смеяться над ним, когда подле него сидит это бедное молодое создание? Взгляните на них, ведь сердце так и обольется кровью. Я никогда не позабуду его появления у нас. Во вторник он написал к ней, чтобы она побывала у него: и знаю это потому, что сам относил письмо к ней. Целый тот день он был чрезвычайно беспокоен, а вечером пришел в контору и сказал Джакобсу: "сэр, нельзя ли мне на несколько минут воспользоваться отдельной комнатой, без, особенных издержек? Мне хотелось бы в этой комнате повидаться с женой." Джакобс взглянул на него таким взглядом, как будто хотел сказать им: "провались я на месте, если ты не скромный малый"; но так, как джентльмен, занимавший заднюю комнату, только что вышел от нас, заплатив за нее за целый день, то Джакобс принял на себя важный вид и сказал: "сэр, я должен сказать вам, что отдавать бесплатно отдельные комнаты противно правилам моего заведения, но для джентльмена, я полагаю, можно нарушить их, и то только раз." Вслед за этим он обратился ко мне и сказал: "Эйки, снеси две свечки в заднюю комнату и поставь их на счет этому джентльмену", что я и сделал. Вечером подъехала наемная карета, и в ней находилась молоденькая лэди, укутанная в театральный плащ. Я отпирал ворота в ту ночь, и потому я вышел, когда подъехала карета, а джентльмен остался у дверей своей комнаты. Едва только бедняжка увидела его, как силы оставили ее и она не могла подойти к нему. "О, Гарри! до чего мы доведены! и все это из за меня!" сказала она и положила руку на его, плечо джентльмен обвил рукой тоненький стан ея, тихо повел ее в комнату и нежно говорил ей: "Послушай, Кэйт...."

- А вот и джентльмен, которого вы ждете, сказал Эйки, резко прерывая свой рассказ и представляя мистера Габриэля Парсонса унылому Ваткинсу, вошедшему в эту минуту в комнату.

Ваткинс с деревянным выражением страдания подошел к Габриэлю и пожал его протянутую руку.

- Я хочу поговорить с тобой, сказал Габриэль, выражая в своем взгляде крайнее нерасположение к обществу, в котором он находился, в ожидании Ваткинса.

- Пойдемте сюда, отвечал несчастный Тотль, показывая дорогу в гостиную, выходившую окнами на улицу, и в которой богатые должники за две гинеи в сутки пользовались удобствами и даже роскошью.

- К несчастию, и я попал сюда, сказал Ваткинс, опускаясь на диван, и, положив ладони рук своих на чашечки колен, он с сильным беспокойством начал наблюдать выражение лица своего приятеля.

- Вижу, вижу; вероятно, ты здесь и останешься, хладнокровно сказал Габриэль, побрякивая деньгами в карманах своих "невыразимых" и выглядывая в окно. - Как велика сумма, которую ты должен? спросил Парсонс, после нескольких секунд неприятного молчания.

- Тридцать-семь фунтов, три шиллинга и десять пенс.

- Есть ли у тебя деньги?

- Девять с половиной шиллингов.

Мистер Парсонс, прежде чем решился открыть составленные им план, начал ходить взад и вперед по комнате. Он привык выгадывать большие барыши, но всегда старался скрывать свою алчность. Наконец он остановился и сказал:

- Тотль, ты мне должен пятьдесят фунтов?

- Должен.

- Я вижу из всего, что тебе придется задолжать мне еще.

- Боюсь, что придется.

- Но, вероятно, ты имеешь расположение расчитаться со мной при первой возможности?

- Непременно.

- Так послушай же меня, сказал мистер Габриель Парсонс: - вот в чем состоит мое предложение. Ты знаешь мою старинную привычку. Принимай же мое предложение. Я заплачу долг и издержки по твоему аресту, да кроме того дам тебе в-займы еще десять фунтов, которые вместе с годовым доходом твоим доставят тебе возможность вести дела превосходным образом. Но вот мое условие: ты дашь собственноручную росписку заплатить мне полтораста фунтов, через шесть месяцев после твоей женитьбы на мисс Лиллертон.

- Друг мой....

- Остановись на минуту: я еще должен обдумать еще одно условие, - и именно: ты должен немедленно сделать мисс Лиллертон предложение.

- Немедленно! Послушайте, Парсонс, подумайте.

- Тебе нужно подумать, а не мне. Она знает тебя по слухам с хорошей стороны, хотя ты познакомился с ней лично еще не так давно. Несмотря на всю её девическую скромность, она от души будет рада вытти замуж, и даже нисколько не медля. Жена моя выпытывала ее с этой стороны, и она призналась.

- В чем? в чем? с жаром прервал воспламененный Ваткинс.

- Сказать определительно в чем она призналась было бы довольно трудно, потому что она говорила намеками; но жена моя, прекрасный судья в подобных делах, объявила мне, что признание её было равносильно следующим замечаниям: что мисс Лиллертон неравнодушна к твоим достоинствам, и что кроме тебя никто не будет обладать ею.

Мистер Ваткинс Тотль поспешно встал с места и сильно дернул за звонок.

- Это зачем? спросил Парсонс.

- Я хочу послать за гербовой бумагой.

- Значит ты решился?

- Решился.

И друзья чистосердечно пожали руки. Росписка была дана; долг и издержки были уплачены. Эйки получил удовлетворение за свои хлопоты, и вскоре два друга находились на той половине заведения мистера Соломона Джакобса, где находиться большая часть посетителей его считает за величайшее счастие.

- Слушай же, Ваткинс, сказал мистер Габриэль Парсонс, по дороге в Норвуд: - сегодня вечером ты непременно должен выбрать удобный случая и объясниться с ней.

- Непременно, непременно! храбро отвечал Ваткнис.

- Хотелось бы мне посмотреть, как ты будешь объясняться! воскликнул мистер Парсонс. - Воображаю, как это будет забавно! - И он захохотал так протяжно и так громко, что совершенно обезкуражил мистера Тотля и испугал лошадь.

- Вон Фанни и твоя нареченная гуляют на лугу, сказал Габриэль, приближась в дому. - Смотри же, Ваткинс, не зевай.

- Уж вы пожалуста не беспокойтесь! отвечал Ваткинс с видом решимости, приближаясь к тому месту, где прогуливались лэди.

- Вот, сударыня, и мистер Тотль к вашим услугам, сказал мистер Парсонс, обращаясь к мисс Лидлертон.

Лэди быстро повернулась назад и ответила на любезное приветствие Ваткинса Тотля не только тем же самым замешательством, которое Ваткинс заметил при первом их свидании, но и с легким выражением обманутого ожидания....

- Заметил ли ты радость, с которой она встретила тебя? шептал Парсонс своему другу.

- А мне показалось, как будто в глазах её отражалось желание увидеться с кем нибудь другим, отвечал Тотль.

- Вот какие пустяки! снова прошептал Парсонс. - Разве ты не знаешь, что ужь это всегда так водится у женщин, у молодых и у старых. Оне никогда не обнаружат восторга при встрече с теми, которых присутствие заставляет сердца их сильнее биться. Мне очень странно, что ты до сих пор не знаешь этого. Когда я женился, Фанни беспрестанно признавалась мне в том....

- Справедливо, без всякого сомнения, прошептал Тотл, которого бодрость быстро исчезала.

- Так начинай же прокладывать дорожку, сказал Парсонс, которые, пустив в оборот несколько денег, принял на себя обязанность распорядителя.

- Начну, начну, сейчас, отвечал Тотль, в сильном смущении.

- Да ты скажи ей что-нибудь.... какой ты странный человек! снова напал Парсонс. - Неужели ты не можешь сказать ей какой нибудь комплимент?

- Не теперь! нельзя ли подождать до после-обеда? отвечал застенчивый Тотль, всеми силами стараясь отсрочить роковую минуту.

- Помилуйте, джентльмены! сказала мистрисс Парсонс: - вы чрезвычайно учтивы: вместо того, чтоб, по обещанию, везти нас в Бюла-Спа, вы целое утро пробыли в Лондоне и, возвратясь оттуда, шепчетесь между собой, не обращая на нас никакого внимания.

- Мы говорим, душа моя, о деле, которое отняло у нас целое утро, отвечал Парсонс, бросая выразительный взгляд на Тотля.

- Скажите пожалуста, как быстро пролетело утро! сказала мисс Лиллертон, обращаясь к золотым часам, которые при важных случаях постоянно заводились, - нужно ли было, или нет.

- Мне кажется, что оно прошло весьма медленно, кротко заметил Ваткинс Толь.

"Вот так! браво!" шептал мистер Парсонс.

- Неужели? сказала мисс Лиллертон, с видом величественного изумления.

- И я приписываю эту медленность единственно необходимому отсутствию моему из вашего общества, сударыня, сказал Ваткинс: - и из общества мистрисс Парсонс.

В течение этого непродолжительного разговора дамы направляли свое шествие к дому.

- К чему ты приплел к этому комплименту мою Фанни? спросил Парсонс, следуя за дамами. - Знаешь ли, что этим ты совершенно испортил эффект.

- Помилуйте! без этого было бы слишком явно, отвечал Ваткинс Тотль: - черезчур было бы явно.

- Он чисто-на-чисто с ума сошел! шептал Парсонс жене своей, при входе в гостиную: - помешался на скромности да и только!

- Скажите! воскликнула Фанни: - я в жизни не слышала ничего подобнаго.

- Мистер Тотль, вы видите у нас сегодня весьма обыкновенный обед, сказала мистрисс Парсонс, когда сели все за стол:- мисс Лиллертон мы считаем за свою и, без сомнения, не принимаем и вас за чужого человека.

Мистер Ваткинс Тотль выразил надежду, что семейство Парсонса никогда не принимало его за чужого.

- Марта, сними крышки, сказала мистрисс Парсонс, распоряжаясь переменой декорации с величайшим беспокойством.

Приказание было исполнено, и на одном конце стола появилась пара холодных птиц, с языком и прочими принадлежностями, а на другом - жареная часть телятины. На одной стороне стола красовались на зеленом блюде два зеленые соусника, а на другом - шпигованный кролик, под коричневым соусом, с приправой из лимона.

- Мисс Лиллертон, сказала мистрисс Парсонс: - чем прикажете просить вас?

- Благодарю вас, не беспокойтесь; я попрошу мистера Тотля передать мае кролика.

Ваткинс смутился - затрепетал - передал кролика - и разбил стакан. Лицо хозяйки дома, озаренное до этого улыбкой, вдруг страшно изменилось.

- Чрезвычайно жаль, пробормотал Ваткинс, прибегая, в крайнем смущении, к тому же кролику, к зелени и к маслу.

- Беда невелика, отвечала мистрисс Парсонс, таким голосом, в котором ясно обнаруживалось, что беда была очень велика, и в тоже время начала управлять поисками мальчика, который шарил под столом обломки битого стакана.

- Я полагаю, сказала мисс Лиллертон: - что мистеру Тотлю известен штраф, которому в подобных случаях подвергаются холостяки: за один стакан должно заплатить по крайней мере дюжину.

Мистер Габриэль Парсонс убедительнейшим образом прижал ногу своему приятелю. В этих словах заключался явный намек, что чем скорее Ваткинс бросит холостую жизнь и избавят себя от подобных штрафов, тем лучше. Мастер Ваткинс Тотль видел это замечание в том же свете и с таким присутствием духа предложил мистрисс Парсонс выпить с ним вина, какое при всех других обстоятельствах показалось бы крайне изумительным.

- Мисс Лиллертон, сказал Габриэль: - могу ли я просить вас?

- Извольте, с величайшим удовольствием.

- Тотль, помоги мисс Лиллертон; передай графинв. Благодарю.

(Пантомимный разговор со стороны Парсонса не прекращался.)

- Скажи, Тотль, бывал ли ты когда нибудь в Суффолке? сказал хозяин дома, сгарая нетерпением рассказать одно из семи запасных своих приключений.

- Никогда, отвечал Тотль, прибавив, в роде оговорки, что он бывал когда-то в Девоншэйре.

- Вот как! отвечал Габриэль. - А со мной в СуФфолке случилось весьма замечательное приключение, уже много лет тому назад. Неужели тебе не случалось слышать, как я рассказывал об этом?

Мистеру Ваткинсу Тотлю случалось слышать эту историю из уст Парсонса раз четыреста; но, без сомнения, при этом случае он выразил величайшее любопытство и обнаружил крайнее нетерпение выслушать ее в четыреста-первый раз. Вследствие этого мистер Парсонс приступил к рассказу, на зло всем остановкам, которым, как наши читатели, вероятно, замечали, хозяин дома в подобных случаях часто подвергался. Мы постараемся объяснить на деле эти остановки.

- В бытность мою в Суффолке.... начал мистер Парсонс.

- Марта! возьми прочь холодное, сказала мистрисс Парсонс. - Извини, пожалуста, мой друг!

- В бытность мою в Суффолке, снова начал мистер Парсонс, бросив нетерпеливый взгляд на жену, которая показывала вид, что вовсе не заметила этого: - тому уж много лет назад, обстоятельства заставили меня съездить в город Кладбище св. Эдмунда. По дороге мне предстояло останавливаться на главных станциях; поэтому, для лучшего удобства, я поехал в кабриолете. Я выехал из Судбири в темную ночь около девяти часов; пора была зимняя, дождь лил как из ведра, ветер завывал между деревьями, рассаженными по краям дороги, и я принужден был ехать шагом; ночь такая была темная, что я с трудом мог различать мои собственные руки....

- Джон! прервала мистрисс Парсонс, тихим и вместе с тем сердитым голосом: - пожалуста не разлей ты супа.

- Фанни! сказал Парсонс, с сильным нетерпением: - мне бы очень хотелось, чтобы ты отложила свои хозяйственные наставления до более удобного времени. Согласись, мой друг, что эти постоянные прерывания весьма неприятны.

- Друг мой, я не прерывала тебя, сказала мистрисс Парсонс.

- Но я говорю, что вы прервали мой рассказ, с видом упрека сказал мистер Парсонс.

- Какой же ты странный, мой друг! Я должна же наконец смотреть за прислугой и приказывать ей. Я совершенно уверена, что еслиб Джон пролил суп на новый ковер, то ты же первый поставил бы это в вину мне, увидев завтра по утру пятна на ковре.

- Ну, хорошо, хорошо! равнодушно сказал Габриэль, убежденный, что если дело коснулось до ковра, то ему следовало оставить свои возражения. - Кажется, я сказал, что ночь была такая темная, что я с трудом мог различать мои собственные руки. Дорога была совершенно безлюдная, и уверяю тебя, Тотль (последния слова были сказаны с намерением завладеть блуждающим вниманием Тотля, которое было отвлечено конфиденцияльным переговором между мистрисс Парсонс и Мартой, сопровождаемым передачею огромной связки ключей), уверяю тебя, Тотль, что чувство моего одиночества начинало сильно тревожить меня....

- Подавай пирог мистеру Парсонсу, снова прервала мистриссь Парсонс, отдавая приказание слуге.

- Друг мой! заметил мистер Парсонс жене своей, с весьма угрюмым видом.- В это время, как я повернул с дороги, продолжал Габриэля: - лошадь моя вдруг остановились и сильно стала рваться назад; я подтянул возжи, выпрыгнул из кабриолетки, подбежал к морде лошади и увидел, что на самой середине дороги лежит человек, лицом кверху. Сначала я думал, что он был мертвый; но нет! он был жив, и, во видимому, с ним не случилось никакого припадка. Он вскочил на ноги, сложил руки на труди и, бросив на меня такой выразительный взгляд, какого ты не можешь представит себе, закричал....

- Не угодно ли пуддинга? сказала мистрисс Парсонс.

- O, Боже мой! воскликнул Парсонс, доведенный на этот раз до отчаяния. - Тотль, выпьем вина. Я вижу, что в присутствии мистрисс Парсонс нет возможности говорить что нибудь дельное.

Это нападение было принято весьма обыкновенным образом. Мистрисс Парсонс самым скромным полу-голосом обратилась к разговором к мисс Лиллертон; старалась доказать при этом случае нетерпеливость мужчин вообще; намекнула, что этот недостаток особенно заметен в её муже, и кончила замечанием, что она одарена превосходнейшим характером, иначе никогда бы не вынесла подобных вещей. И действительно, трудно было бы поверить, что ей приходилось переносить иногда, еслиб кому нибудь удалось видеть ее в ежедневной жизни. Продолжать рассказ показалось бы для всех скучной материей, а потому мистер Парсонс, не входя в подробности, заключил тем, что человек, которого он встретил, был помешанный, и что он убежал из соседнего сумасшедшего дома.

Наконец собрали со стола; дамы удалились в гостиную, где мисс Лиллертон села за фортепьяно и играла изумительно громко. Мистер Ваткинс Тотль и мистер Габриэль Парсонс болтали разный вздор до окончания второй бутылки. Отправились в гостиную, мистер Парсонс предуведомил приятеля, что он условился с женой оставить его с мисс Лиллертон наедине, сейчас же после чаю.

- Послушайте, сказал Тотль, поднимаясь с Парсонсом по лестнице; - не лучше ли отложить это до... до.... ну, да положим хоть до завтра?

- Не думаешь ли ты, что было бы гораздо лучше оставить тебя в той конуре, в которой я нашел тебя сегодня поутру? грубо возразил Парсонс.

- Ну, хорошо, хорошо.... я ведь только намекнул об этом, сказал бедный Ваткинс Тотль с глубоким вздохом.

Чаи кончился необыкновенно скоро. Мисс Лиллертон, придвинув маленький рабочий столик к одной стороне камина и поставив на него небольшой деревянный станок, в роде миниатюрной глиномятной машины, деятельно занялась разматываньем коричневого шолка.

- Ах, Боже мой! воскликнул Парсонс, вставая с места и довольно искусно выражая на лице своем притворное изумление: - я совсем позабыл об этих несносных письмах. Тотль, я знаю, ты извинишь меня.

Еслиб Тотль действовал по своему произволу, то, конечно, он никому и ни под каким видом не позволил бы оставить гостиную, разве допустил бы это снисхождение только собственной своей персоне. Но в настоящем случае он обязан был смотреть на уходящего Парсонса с веселым лицом.

Едва только Парсонс вышел из комнаты, как в дверях показалась голова Марты с следующими словами:

- Пожалуйте, сударыня, вас требуют.

Мистрисс Парсонс тотчас же вышла из гостиной, тщательно затворила за собой дверь, и мистер Ваткинс Тотль остался наедине с мисс Лиллертон.

Первые пять минут господствовало глубокое безмолвие. Мистер Ваткинс Тотль думал о том, как ему начать, а мисс Лиллертон ровно ни о чем не думала. Огонь в камине начинал погасать; мистер Тотл помешал его и подкинул свежаго угля.

Мисс Лиллертов закашляла. Мистер Ваткинс Тотл подумал, что прелестное создание начинает заговаривать.

- Извините, сударыня, сказал он.

- Э?

- Я думал.... мне послышалось, как будто вы что-то сказали.

- Ни слова.

- О!

- Мистер Тотль, на софе лежат какия-то книги: может-быть, вы хотите посмотреть их, сказала мисс Лиллертон, когда прошло еще пять минут скучного молчания.

- Нет, благодарю вас, отвечал Ваткинс и вслед за тем с чрезвычайно изумительною даже для него самого храбростью прибавил: - сударыня... ах, извините! я хотел сказать: мисс Лиллертон.... мисс Лиллертон! и хочу поговорить с вами.

- Со мной? сказала мисс Лиллертон, роняя из рук работу и ускользая вместе со стулом на несколько шагов назад. - Поговорить!... со мной!

- Да, сударыня, с вами, - и поговорить собственно о ваших сердечных делах.

Мисс Лиллертон вскочила с места и тотчас же хотела выйти из гостиной; но мистер Ваткинс Тотль нежно удержал ее за руку, не приближаясь, впрочем, к ней далее того расстояния, которое допускали вытянутые во всю длину руки их обоих.

- Сделайте милость, сударыня, не отъискивайте в словах моих дурного значения, не подумайте, что после столь непродолжительного знакомства нашего я решился обратиться к вам по какому нибудь сознанию о своих достоинствах, - о нет! я решительно не имею достоинств, которые давали бы мне право искать вашей руки. Я надеюсь, что вы не примете поступка моего за дерзость, особливо если объясню вам, что мистрисс Парсонс уже успела сообщить мне.... то есть мистрисс Парсонс сказала мне... по крайней мере, если не мистрис Парсонс, то....

Тут мистер Ваткинс начал путаться; впрочем, мисс Лиллертон помогла ему.

- Вероятно, вы хотите сказать, мистер Тотль, что мистрисс Парсонс сообщила вам о состоянии чувств моих, о моей любви, или, лучше сказать, о моем уважении к особе не одинакового со мною пола?

- Да, сударыня, она сообщила.

- Так скажите же мне, что принудило вас искать подобного свидания? спросила мисс Лидлертон, с наивной скромностью уклоняя в сторону свою головку.- Какого рода цель ваша? Чем могу я составить ваше счастье, мистер Тотль?

Минута красноречивого признания наступила.

- Вы спрашиваете, чем? отвечал Ваткинс, стремительно опускаясь на колени.- При этой трагической сцене две нижния пуговки фрака его с треском полетели на пол. - Позвольте мне быть вашим пленником, - короче сказать, безусловно обратите меня в поверенного сердечных тайн ваших, для составления вашего собственного счастия, - одним словом, я умоляю вас сделаться женой доброго и преданного мужа....

- О, бескорыстное создание! воскликнула мисс Лиллертон, скрывая лицо свое в носовой платок с каемкой.

Мистер Ваткинс Тотл подумал, что если бы лэди знала все, то, вероятно, переменила бы о нем свое мнение. Он церемонно поднес мизинчик мисс Лиллертон к своим губам и грациозно встал с колен.

- Скажите, верно ли мне передали состояние ваших чувств? с трепетом спросил Ваткинс Тотль, снова очутившись на ногах.

- Очень верно.

Для выражения душевного восторга Ваткинс поднял кверху руки и взглянул на розетку в потолке, сделанную для привешивания лампы.

- Наше положение, мистер Тотль, сказала лэди, поглядывая в дырочку на каемке платка: - чрезвычайно странное и щекотливое.

- Я совершенно согласен с вами, сказал мистер Тотль.

- Наше знакомство нельзя назвать продолжительным, сказала мисс Лиллертон.

- Оно продолжается не более недели, утвердительно ответил Ваткинс Тотль.

- О, нет! гораздо больше! воскликнула лэди с явным изумлением.

- Неужели? сказал Тотль.

- Больше месяца, больше двух месяцев! сказала мисс Лиллертон.

"Это что-то странно!" подумал Ваткинс.

- О! понимаю, понимаю! сказал Ваткинс, вспомнив уверения Парсонса, что мисс Лиллертон давно уже знала его по слуху. - После этого, сударыня, мне кажется, вам нечего предаваться размышлениям. Чем дольше существует это знакомство, тем менее предвидится причин к дальнейшим отлагальствам. Почему бы сразу не назначить дня осуществлению надежд вашего преданного обожателя.

- Признаюсь как, мне уже не раз говорили, что я непременно должна так действовать; но, мистер Тотль, простите деликатность чувств моих.... извините пожалуста мое затруднение.... я имею весьма странные понятия об этих предметах и вполне уверена, что мне никогда бы не собраться с твердостью духа, достаточного для того, чтобы назначить будущему моему мужу день нашей сватьбы.

- В таком случае позвольте я назначу, сказал Тотль, не задумываясь ни на секунду.

- Я хотела бы сама назначить его, застенчиво сказала мисс Лиллертон: - но мне нельзя исполнить этого, не прибегнув к третьему лицу.

"К третьему лицу!" подумал Ваткинс Тотль. - "Интересно бы знать, что это за лицо?"

- Мистер Тотль, продолжала масс Лиллертон: - вы сделали мне самое бескорыстное и благосклонное предложение; я принимаю это предложение. Не угодно ли вам будет снести записку от меня к мистеру.... к мистеру Томсону.

- К мистеру Томсону?

- После того, что происходило между нами, говорила мисс Лиллертон, продолжая смотреть в сторону: - вы должны понять, кого я подразумеваю под этими именем: мистера Томсона, нашего общего знакомаго; я поручаю ему окончить наше дело.

- Мистера Томсона, нашего общего знакомаго! воскликнул Ваткинс Тотль в состоянии невыразимого счастия и крайнего удивления от неожиданного успеха. - Мисс Лиллертон! Неужели это правда? И так скоро!

- Я сейчас же приготовлю записку, сказала мисс Лиллертон, обращаясь к двери: - происшествия этого дня до такой степени волнуют, меня, мистер Тотль, что я не надеюсь оставить свою комнату до самого вечера, и потому я пришлю записку с моей горничной.

- Позвольте, позвольте! еще несколько слов! вскричал Ваткинс Тотль, продолжая сохранять почтительное расстояние от мисс Лиллертон. - Скажите, когда же мы увидимся?

- Ах, мистер Тотль, кокетливо отвечала масс Лиллертон: - пока мы не обевенчаемся, я не могу видеться с вами часто, не могу вас даже и отблагодарить вполне, - и вместе с этим мисс Лиллертон исчезла.

Мистер Ваткинс Тотль бросился в кресло и предался самым упоительным мечтам о будущем блаженстве, в которых мысль о "пятистах фунтах годового дохода, с неограниченною властию располагать ими", была самою главною. Ваткинс так хорошо выдержал, роль свою и объяснение кончилось так превосходно, что он начинал yже желать второго объяснения, в котором он непременно бы условился, чтоб эти пятьсот фунтов были немедленно переведены на его имя.

- Можно ли войти? сказал мистер Габриэль Парсонс, выглядывая из за дверей.

- Войдите, отвечал Ваткинс.

- Ну, что, кончил ли ты? нетерпеливо спросил Габриэль.

- Кончил ли я! сказал Ваткинс Тотль: - да знаете ли, я иду сейчас к Томсону, которому мисс Лиллертон поручает назначить день сватьбы.

- Неужели? вскричал Парсонс. - Может ли это быть?

- Где живет Томсон? спросил Ваткинс.

- У своего дяди, - это отсюда несколько шагов, - стоить только перейти небольшое поле. Но скажи, пожалуста, как тебе удалось обделать это дело: я не воображал, чтобы ты вышел из него с триумфом.

Мистер Ваткинс Тотль приступил было доказывать, что ричардсоново правило побеждать женские сердца есть самое лучшее, но внезапный приход Марты остановил его. В руке Марты была розовая треугольная записочка.

- Мисс Лиллертон свидетельствует вам почтение, сказала Марта, вручила Ваткинсу записочку и скрылась.

- Замечаете, какая деликатность? сказал Тотль, обращаясь к Парсонсу. - С горничной только и можно свидетельствовать почтение, но не посылать любовь.

Мистер Габриэль Парсонс не знал, что отвечать на это замечание, и потому он ограничился тем, что ткнул Тотля в бок, между третьим и четвертым ребром.

- Отправляемтесь же сейчас: не нужно терять золотое время, сказал Ваткинс, когда прекратился порыв его веселости, которая обнаружилась в нем вследствие практической шутки Парсонса.

- Превосходно, чудесно! восклицал мистер Парсонс, и через пять минут они находились у садовой калитки виллы, занимаемой дядей мистера Томсона.

- Дома ли мистер Томсон? спросил Тотль у лакея.

- Мистер Томсон дома, отвечал слуга, с некоторым замешательством: - но только они приказали мне сказывать, чтобы их никто не беспокоил.

- Ничего; мы свои люди, отвечал Ваткинс.

- Верно он очень занять? спросил Парсонс, просовываясь в калитку.

- О, нет! мистер Парсонс, нельзя сказать, чтобы они были заняты, но только играют теперь на вилонжели и не приказали беспокоить себя.

- Поди же скажи, что я здесь, сказал мистер Парсонс, приближаясь к дому: - скажи, что мистер Парсонс и мистер Тотль желают переговорят с ним по весьма важному делу.

Лакей провел их в гостиную и пошел передать приказание. Отдаленный вой вилонжеля прекратился; на лестнице послышались шаги, и вскоре перед гостями представился мистер Томсон и с непритворным радушием обменялся пожатием рук.

- Меня просили передать вам эту записку, сказал Ваткинс, вручая Томсону послание.

- От мисс Лиллертон? сказал Томсон, внезапно меняясь в лице. - Пожалуста, садитесь.

Мастер Тотль сел и все время, пока Томсон читал записку, внимательно смотрел на портрет архиепископа кентэрбёрийского, висевший над камином.

Окончив чтение, мистер Томсон встал с места и с сомнением взглянул на Парсонса.

- Позвольте спросить, сказал он, обращаясь к Ваткинсу Тотлю: - знаком ли ваш друг с целью вашего посещения?

- Ему известна эта цель не хуже моего, отвечал Ваткинс, с выразительным взглядом.

- В таком случае, сэр, сказал Томсон, сжимая обе руки Тотля: - позвольте мне в присутствии общего нашего друга принести вам самую искреннюю благодарность за великодушное участие, которое принимали вы в этом деле,

"Он воображает, что я хочу при этом случае сделать пожертвование, - подумал Тотль. - Странные эти люди! Только и думают о себе."

- Я очень сожалею, сэр, что с первого знакомства не понял ваших намерений, продолжал Томсон. - Безкорыстно и великодушно, в всяком смысле слова! Очень мало найдется таких людей, которые поступили бы по вашему примеру.

Мистер Ваткинс Тотль не мог не подумать, что последнее замечание относилось к нему в виде комплимента, и потому не удивительно, что он предложил Томсону довольно поспешный вопрос:

- Скажите, когда же будет сватьба?

- Во вторник, отвечал Томсон: - во вторник по утру, в половине девятаго.

- Необыкновенно рано, заметил Ваткинс Тотль, с видом торжественного самоотвержения. - Едва ли я успею приехать сюда так рано.

(Эти слова предназначались для шутки.)

- Ради Бога, не стесняйте себя, мой добрый друг! отвечал Томсон, полный восторга, и снова от чистого сердца пожимая Ваткинсу руку; - вы можете приехать к завтраку.

- Как! сказал Парсон, с таким удивительным выражением, какого еще никогда не показывалось на человеческом лице.

- Что!? воскликнул Ваткинс Тотль, в один момент с Парсонсом.

- Я говорю, что вы можете приехать к завтраку, хотя присутствие ваше при бракосочетании доставило бы вам величайшее удовольствие.

Мистер Ваткинс Тотль прислонился к стене и устремил на Томсона безумные взоры.

- Томсон, сказал Парсонс, нетерпеливо приглаживая левой рукой шляпу: - кого ты подразумеваешь под словом "нам"?

В свою очередь и на лице мистера Томсона отразилась бессмысленность.

- Вы спрашиваете кого? отвечал он: - мисс Лиллертон, которая в тот день переменит имя свое на мистрисс Томсон, то есть....

- Пожалуста, не смотри ты на этого безумца! сердито воскликнул Парсонс, в то время, как судорожные изменения лица Ваткинса Тотля привлекли на себя изумленные взгляды Томсона: - лучше объясни мне в двух-трех словах содержание этой записки.

- Эта записка, отвечал Томсон:- от мисс Лиллертон, с которой вот уж пять недель, как я обручен. Ея удивительная скромность и странные понятия о некоторых предметах лишали меня всякой возможности окончить какие дело. В своей записке мисс Лиллертон уведомляет меня, что она открылась мистрисс Парсонс в наших отношениях и просила ее быть посредницей между нами, что мистрисс Парсонс сообщила обстоятельство дела вот этому почтенному джентльмену, мистеру Тотлю, и что он, мистер Тотль, в самых искренних и деликатных выражениях, вызвался помогать нам во всем и даже принял на себя труд доставить это записку, в которой заключается обещание, так долго мною ожидаемое. - Я надеюсь, чтобы когда нибудь мог достойно отблагодарить мистера Тотля за его великодушный поступок.

- Прощай, Томсон! смазал Парсонс, не медля долее ни минуты и увлекая с собой расстроенного Тотля.

- Посидите пожалуста! не хотите ли выпить вина? сказал Томсон.

- Нет, благодарю покорно! я и то много пил, отвечал Парсонс, выходя из гостиной, сопровождаемый Ваткинсом, потерявшим всякое сознание о происходившем вокруг него.

Мистер Габриэль всю дорогу свистал, прошел с пол-мили далее своих ворог, потом вдруг остановился и сказал:

- Надобно правду сказать, ты умный малый, Тотль!

- Не знаю, отвечал несчастный Ваткинс.

- Пожалуй ты скажешь теперь, что всему виновата Фанни? спросил Габриэль.

- Ничего не знаю, отвечал совершенно расстроенный Тотль.

- Вперед, сказал Парсонс, поворачиваясь к дому: - когда будешь делать предложение, то говори яснее и не пренебрегай никаким случаем; и вперед, когда запрут тебя в долговое заведение, то жди, когда я приеду выручить тебя.

Неизвестно, каким образом и в котором часу мистер Ваткинс Тотль возвратился в улицу Сесиль. На другое утро сапоги его стояли у наружных дверей его спальни, и, основываясь на донесении его хозяйки, мы знаем, что он в течение суток не выходил оттуда и не принимал никакой пищи. В конце двадцати-четырех часового периода на кухне держался совет: не пригласить ли приходского старосту и не выломать ли двери спальни мистера Тотля; как вдруг раздался звонок и мистер Тотль потребовал себе чашку молока с водой. На другое утро он пил и ел как обыкновенно, - спустя неделю, и именно когда он прочитал в газете список последних сватеб, аппетит его снова потерялся и после того уже никогда к нему не возвращался.

Спустя еще несколько недель в канале Регента нашли тело утопившагося джентльмена. В карманах его находилось четыре шиллинга и три с половиной пенса; брачное объявление от какой-то лэди, вырезанное из воскресной газеты, зубочистка и футляр для визитных карточек, по которому, как утверждали все, весьма легко можно было бы узнать и несчастного джентльмена, еслиб не встретилось к тому препятствия, а именно: на карточках не было отпечатано имени, впрочем, многие полагали и даже узнавали в утопленнике мистера Ваткинса Тотля из улицы Сесиль. Предположение это оправдывалось тем, что мистер Тотль за неделю перед этим происшествием провал с квартиры своей без вести и до сих пор еще нигде не отъискивался.

Чарльз Диккенс - Эпизод из жизни мистера Ваткинса Тотля., читать текст

См. также Чарльз Диккенс (Charles Dickens) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :

Чей-то багаж
Перевод М. Клягиной-Кондратьевой ГЛАВА I - оставлено им до востребован...

Холодный дом. 06.
ГЛАВА LII Упрямство Но вот через день, рано утром, только мы собрались...