Чарльз Диккенс
«Посмертные записки Пиквикского Клуба. 11.»

"Посмертные записки Пиквикского Клуба. 11."

Глава XLV.

Трогательное свидание между Самуэлем Уэллером и его семейством. Мистер Пикквик совершает миньятюрное путешествие в сфере обитаемого им мира и решается на будущее время прекратить с ним всякие сношения.

Через несколько дней после своего добровольного заточения, м-р Самуэль Уэллер, убрав с возможным комфортом комнату своего господина и усадив его за книгами и бумагами, удалился на тюремный двор, чтобы провести часок-другой-третий в таких удовольствиях, какие только могли быть возможны в этом месте. Было превосходное утро, и м-р Уэллер рассчитал весьма основательно, что, при настоящих обстоятельствах, ничего не могло быть отраднее, как пить портер на открытом воздухе, при ярком блеске солнечных лучей.

Приведенный к этому счастливому умозаключению, Самуэль отправился в буфет, взял кружку пива, выхлопотал листок газеты за прошлую неделю, вышел на тюремный двор и, усевшись на скамейке, предался своим наслаждениям методически и систематически, как практический философ, понимающий цену жизни.

Прежде всего он выпил глоток пива, потом взглянул на окно и бросил платоническую улыбку на молодую леди, чистившую картофель. Затем он развернул газету и старался уложить ее таким образом, чтобы выставить наружу отдел полицейских известий, и так как при этой операции встретились довольно значительные затруднения со стороны сильных дуновений ветра, то м-р Уэллер проглотил еще один глоток крепительного напитка. Затем он прочитал ровно две строки из газетного листка и приостановился для того собственно, чтобы полюбоваться на двух молодцов, игравших на площадке в мяч. Когда первая партия этой игры приведена была к окончанию, м-р Уэллер провозгласил: "очень хорошо"! одобрительным и поощрительным тоном и окинул торжественным взором всех зрителей, желая удостовериться, согласны-ли они были с его мнением насчет искусства забавляющихся джентльменов. При этой эволюции еще раз встретилась необходимость возвести глаза на окна, и так как молодая леди по-прежнему продолжала сидеть на своем месте за картофельной шелухой, то уж из одной учтивости надлежало подмигнуть ей и выпить в честь её другой глоток пива, что и выполнено было с отменною вежливостью учтивого кавалера. Затем, бросив сердитый взгляд на одного мальчишку, имевшего нескромность следить за всеми этими движениями, Самуэль перебросил одну ногу на другую и, взявшись за газету обеими руками, принялся читать весьма внимательно и серьезно.

Едва только углубился он в это многотрудное занятие, как ему показалось, будто кто-то вдали произнес его собственное имя. И он не ошибся: фамилия Уэллера быстро переходила из уст в уста, и в несколько секунд весь воздух огласился этим громогласным звуком.

- Здесь!- проревел Самуэль богатырским голосом.- Что там такое? Кому его надобно? Кто спрашивает м-ра Уэллера? Не пришла-ли эстафета с известием, что загорелся его загородный палаццо?

- Кто-то вас спрашивает в галлерее,- сказал человек, стоявший подле.

- A вот, присмотрите-ка, любезный, за этой бумагой и пивцом, слышите?- сказал Самуэль.- Я пойду. Какого они шума наделали!

Сопровождая эти слова легким ударом по голове вышеозначенного молодого человека, продолжавшего бессознательно визжать изо всей силы: "Уэллер", Самуэль быстро перебежал через двор и углубился в галлерею. Первым предметом, обратившим на себя его внимание, был его собственный возлюбленный родитель, сидевший со шляпой в руках на нижней ступени лестницы и продолжавший с минуты на минуту кричать густым и громким басом: "Уэллер! Уэллер!"

- Что ты ревешь?- сказал Самуэль, когда родитель его еще раз собрался повторить с особенной энергией это знаменитое имя.- Ведь этак, чего доброго, ты лопнешь от надсады. Ну, чего тебе надобно?

- Эгой!- забасил старый джентльмен.- А я уж думал, друг мой Самми, что нелегкая унесла тебя гулять в Регентовский парк.

- Полно, полно,- сказал Самуэль: нечего тут издеваться и подтрунивать над несчастной жертвой барышничества и скупости. Что ты сидишь здесь, выпучив глаза? Я ведь не тут квартирую.

- Ну, брат, Самми, если бы ты знал, какую потеху я состряпал для тебя,- сказал м-р Уэллер старший.

- Погоди на минуточку,- сказал Самуэль: - ты весь выбелился, как алебастр.

- Ну, оботри меня, мой друг, хорошенько,- сказал м-р Уэллер, когда сын принялся вытирать его спину.- Хорошо еще, что я не надел сюда праздничного платья, хотя бы для такого веселья не мешало...

Так как на этой фразе м-р Уэллер старший обнаружил несомненные признаки наступающего припадка судорожного хохота, то Самуэль принужден был остановить его.

- Да угомонишься-ли ты,- воскликнул м-р Уэллер младший.- Что это тебя так подмывает?

- Ах, Самми, друг ты мой любезный,- сказал м-р Уэллер, вытирая пот с своего лба,- мне, право, кажется, что на этих днях меня хлопнет паралич от этого старческого припадка. Будь ты тут хоть каменная стена, a хохот все-таки проберет насквозь.

- Да что такое случилось?- сказал Самуэль.- Добьюсь-ли я, наконец, что y тебя засело в голове?

- Угадай-ка, любезный, кто теперь пришел со мною?- сказал м-р Уэллер старший, отступая назад шага на два.

- Пелль?- сказал Самуэль.

М-р Уэллер отрицательно покачал головою, и красные щеки его раздулись в эту минуту страшнейшим образом от усилия подавить припадок судорожного хохота.

- Пестролицый джентльмен, может быть?- сказал Самуель.

М-р Уэллер еще раз отрицательно тряхнул головой.

- Кто же?- спросил Самуэль.

- Мачиха твоя, Самми, мачиха!

Хорошо, что м-р Уэллер старший произнес, наконец, этот ответ, иначе раздутые щеки его неизбежно должны были бы лопнуть от неестественного напряжения.

- Мачиха твоя, Самми,- сказал м-р Уэллер,- и с нею красноносый друг ея, жирный толстяк, Самми. Го! го! го!

И с этими звуками судорожный припадок старого джентльмена обнаружился в исполинских размерах. Самуэль закинул руки назад и бросил теперь на своего родителя самодовольную улыбку.

- Они пришли поучить тебя малую толику, друг мой Самми... предложить тебе наставления по нравственной части,- сказал м-р Уэллер, вытирая свои глаза.- Смотри, брат, ты не проболтайся насчет этого кредитора, что упрятал тебя, Самми.

- A разве они ничего не знают об этом?

- Ничего, Самми, ничего.

- Где они теперь?

- В покойчике, друг мой, Самми,- отвечал м-р Уэллер старший.- Попробуй-ка завести этого красноносаго пастыря в такое место, где нет крепительных напитков: нет, Самми, не таковский человек он, Самми. И уж если бы ты знал, какую уморительную поездку мы учинили сегодня поутру от нашего жилища!- продолжал м-р Уэллер, получивший, наконец, способность выражаться определительно и связно.- Я заложил старую пегашку в тот маленький кабриолетик, что достался нам в наследство от первого супружника твоей мачихи, и для пастыря было тут поставлено креслецо, чтобы, знаешь, сидеть-то ему было повальяжнее. Вот ведь что! И уверяю тебя родительским словом, друг мой Самми, что к подъезду нашего домика мы принуждены были поставить ручную лестницу, для того, видишь ты, чтобы пастырь взобрался по ней на свою сидейку в кабриолете. Вот оно как.

- Полно, правду-ли говоришь ты, старичина?- возразил м-р Уэллер младший.

- Будь я не я, если соврал тут хоть на волосок,- отвечал старый джентльмен.- И посмотрел бы ты, как он карабкался по этой лестнице, придерживаясь за нее обеими руками! Можно было подумать, что он боялся разбиться в миллион кусков, если бы шарахнулся с этой высоты. Наконец, он вскарабкался с грехом пополам, уселся кое-как, и мы покатили. Только оно, знаешь ли, мне сдается, Самми... я говорю, мой друг, мне сдается, что его порастрясло малую толику, особенно, когда мы эдак поворачивали где-нибудь за угол.

- Ты ведь, я думаю, нарочно старался задевать колесом за тумбы: от тебя ведь это станется, дедушка,- заметил Самуэль.

- Да-таки нешто, уж если признаться по совести, раза три-четыре я повертывал и зацеплял таким манером, что этот пастырь чуть не перекувырнулся на мостовую. Это было ненароком, т. е. невзначай, друг мой любезный.

Здесь старый джентльмен принялся раскачивать головой с боку-на-бок, и щеки его раздулись до невероятной степени. Эти зловещие признаки не на шутку встревожили его возлюбленного сына.

- Не бойся, Самуэль, друг любезный,- сказал старик, когда он, наконец, после многих судорожных потрясений, получил опять способность говорить.- Мне только хочется добиться до того, чтобы этак можно было посмеяться втихомолку, не беспокоя добрых людей.

- Нет уж, я бы лучше советовал тебе не доходить до этого искусства,- возразил Самуэль.- Штука будет опасная.

- Разве это нехорошо, Самми?

- Совсем нехорошо.

- Жаль, очень жаль. Если бы удалось мне со временем навостриться в этом художестве, так мачиха твоя, авось, перестала бы тазать меня за нескромную поведенцию, и в доме моем, авось, водворилась бы супружеская тишина. Но, кажется, ты говоришь правду, Самуэль: этим способом немудрено ухойдакать себя до того, что будешь, пожалуй, на один только волосок от паралича. Спасибо тебе, сынок.

Разговаривая таким образом, отец и сын подошли наконец к покойчику, т. е. к комнате подле буфета. М-р Уэллер младший отворил дверь, они вошли.

- Здравствуйте, маменька!- сказал Самуэль, учтиво приветствуя эту леди.- Как ваше здоровье, господин пастырь?

- О, Самуэль!- воскликнула м-с Уэллер.- Это ужасно.

- Помилуйте, сударыня, вовсе не ужасно. Ведь это пастырь?

М-р Стиджинс поднял руки к потолку, заморгал глазами, но не произнес ничего в ответ.

- Вы, милый джентльмен, не больны ли?- спросил Самуэль, обращаясь к м-ру Стиджинсу.

- Он страдает душою, a не телом, Самуэль; страдает оттого, что видит тебя в этом месте,- отвечала м-с Уэллер.

- А! Так вот что!- сказал Самуэль.- Мне, однакож, казалось, что он забыл посыпать солью бифстек, который ел в последний раз.

- Молодой человек,- сказал м-р Стиджинс напыщенным тоном:- я боюсь, что сердце ваше не смягчилось в этом заточении.

- Прошу извинить, сэр: не угодно-ли вам пояснить, что вы изволили заметить?

- Я опасаюсь, молодой человек, что натура ваша не смягчилась от этого наказания,- повторил м-р Стиджинс громким и торжественным голосом.

- Вы очень добры, сэр, покорно вас благодарю,- отвечал Самуэль.- Смею надеяться, что натура моя действительно не мягкого сорта. Очень вам обязан, сэр, за хорошее мнение обо мне. Это для меня очень лестно.

Когда речь дошла до этого пункта, в комнате послышался какой-то странный звук, весьма близкий к нескромному и совершенно неприличному смеху, и звук этот происходил, очевидно, с той стороны, где сидел м-р Уэллер старший. Вникнув в сущность этого печального обстоятельства, м-с Уэллер сочла непременным долгом обнаружить мало-по-малу опасные признаки истерического припадка.

- Уэллер!- закричала достопочтенная лэди своему старому супругу, который сидел до сих пор одиноко в отдаленном углу.- Уэллер! Выйди сюда!

- Благодарствую за ласку, душенька,- отвечал м-р Уэллер:- мне хорошо и здесь.

При этих словах м-с Уэллер вдруг залилась горькими слезами,

- Что с вами сделалось, сударыня?- спросил Самуэль.

- Ах, молодой человек, молодой человек!- отвечала м-с Уэллер.- Отец твой сгонит меня несчастную в преждевременную могилу. Неужели ничто в свете не может исправить его?

- Слышишь ли, старичина?- сказал Самуэль.- Супруга твоя желает знать, неужели ничто в свете не может тебя исправить?

- Скажи от меня спасибо моей супружнице, Самми, - отвечал старый джентльмен,- и постарайся набить мне трубку. Трубка авось поправит меня, Самми.

Этот ответ еще более усилил рыдание м-с Уэллер и вырвал тяжкий стон из груди м-ра Стилжинса.

- Что за напасти? Вот и опять захворал этот несчастный джентльмен,- проговорил Самуэль, озираясь вокруг.- Что вы теперь чувствуете, сэр?

- Болезнь в одном и том же месте, молодой человек,- отвечал м-р Стиджинс,- в одном и том же месте.

- В каком же это?

- В груди, молодой человек,- отвечал м-р Стиджинс, приставляя зонтик к своему жилету.

При этом трогательном ответе м-с Уэллер, не владея больше своими чувствами,- зарыдала во весь голос и энергически выразила свое душевное убеждение, что красноносый жирный толстяк был удивительный, редкий человек между всеми методистами, какие когда-либо появлялись на европейской и американской почве.

- Мне кажется, сударыня, господину пастырю хочется выпить чего-нибудь, стаканчик-другой-третий? В грудных болезнях бывает это пользительно. Не так-ли маменька?- спросил Самуэль.

Достойная леди, уклоняясь от прямого ответа на этот вопрос, бросила вопрошающий взгляд на м-ра Стиджинса, и этот джентльмен, моргая своими кроваво-красными глазами, поспешил приставить к горлу ладонь правой руки, в ознаменование того, что печальное зрелище действительно пробудило жажду в его душе.

- Да, Самуэль, м-р Стиджинс желает утолить свою жажду,- сказала м-с Уэллер, печальным тоном.

- Какие напитки вы употребляете, сэр?- спросил Самуэль.

- Ах, молодой человек, молодой человек!- воскликнул м-р Стиджинс, возводя свои багровые глаза к потолку.- Все напитки - суета сует.

- Справедливо, слишком справедливо!- сказала м-с Уэллер, испуская тяжкий стон и кивая головою в знак своего совершеннейшего согласия с мнением господина пастыря.

- В этом не может быть ни малейшего сомнения,- подтвердил Самуэль.- Какую же суету вы предпочитаете для собственного употребления, сэр? Какая суета приятнее отзывается на ваш вкус?

- Ах, молодой друг мой,- отвечал м-р Стиджинс.- Я презираю все виды этих сует; но уж если какой-нибудь из них менее других для меня отвратителен и противен, так это - влага, называемая ромом, и в настоящем случае, молодой друг мой, я, быть может, не отказался бы промочить изсохшее горло горячим ромом с тремя кусками сахара, разведенными в стакане.

- Это очень хорошо, сэр; но с прискорбием я должен заметить, что этой-то именно влаги и не позволяют держать в буфете нашего заведения.

- О, безжалостные, жестоковыйные, одебелелые сердца!- воскликнул м-р Стиджинс.- О, неумолимые гонители человеческих недугов!

С этими словами м-р Стиджинс опять возвел наверх свои глаза и ударил себя зонтиком по жилету. И должно сказать правду, негодование достопочтенного джентльмена было на этот раз выражением искреннего и непритворного чувства.

Сделав еще несколько выразительных замечаний относительно безчеловечия и чудовищной жестокости содержателей тюремного буфета, м-р Стиджинс с похвалою отозвался о другой влаге, называемой портвейном, и оказалось, по его словам, что эта суета может, в известных случаях, служить суррогатом горячаго рома, особенно, если рассыропить ее теплой водой, сахаром и корицей. На этом основании, сделано было соответствующее распоряжение относительно бутылки портвейна, и, когда Самуэль отправился в буфет, красноносый джентльмен и м-с Уэллер одновременно взглянули на м-ра Уэллера старшего и одновременно испустили по глубокому вздоху и стону.

- Ну, друг мой, Самми,- сказал старый джентльмен, когда сын его воротился из буфета,- я надеюсь, что ты надолго развеселишься после этого родственного визита. Как тебе нравится эта приятная беседа, Самми?

- Перестань, закоснелая душа,- отвечал Самуэль:- прошу тебя не обращаться ко мне с такими замечаниями. Молчи лучше и слушай.

Но эти слова, повидимому, вовсе не произвели вожделенного результата. М-р Уэллер старший никак не мог обуздать своего странного припадка, и в ту пору, как супруга его и м-р Стиджинс сидели пригорюнившись на своих стульях, с глазами, поднятыми к потолку, старый джентльмен принялся выделывать в воздухе таинственные жесты, служившие выражением его пламенного желания расплющить красный нос вышеозначенного Стиджинса, и было очевидно, что эта пантомима доставляла ему величайшее утешение и отраду. Однакож, продолжая выделывать эти штуки, старый джентльмен едва не попал в просак; когда м-р Стиджинс припрыгнул со своего места на встречу глинтвейну, принесенному из буфета, голова его чуть-чуть не пришла в соприкосновение со сжатым кулаком, которым м-р Уэллер старший описывал в воздухе свои воображаемые фейерверки.

- Ах ты, неуклюжий старичина!- сказал Самуэль, поспешивший весьма кстати на выручку своего отца.- Что это тебе вздумалось с таким азартом протянуть руку в этому стакану? Разве не видишь, что ты чуть не задел этого джентльмена?

- Ненарочно, Самми, ненарочно, друг мой,- сказал м-р Уэллер, озадаченный этим совершенно непредвиденным столкновением событий.

- Извините этого старика, сэр, вперед он будет учтивее,- сказал Самуэль, когда красноносый джентльмен, поправляя свои волосы, снова уселся на стул.- Какого вы мнения, сэр, об этой теплой суете?

М-р Стиджинс не учинил словесного ответа, но жесты его приняли выразительный характер. Он приотведал влагу в стакане, который ему подали, потом бережно поставил свой зонтик на пол и приотведал еще, разглаживая в то же время свой жилет и верхнюю часть панталон. Наконец, м-р Стиджинс залпом выпил весь стакан и, облизнувшись, подал его Самуэлю с тем, чтобы он приказал изготовить другую порцию такого же вещества.

М-с Уэллер, с своей стороны, отдала также должную справедливость этому составному веществу. Сперва, как и следует, она объявила положительно, что не берет в рот ни одной капли; потом с великим трудом проглотила крошечную капельку, потом большую каплю, и потом уже вдруг несколько капель, без малейшего труда. Получив от природы комплекцию весьма чувствительного свойства, достойная леди весьма успешно вытягивала по слезинке из своих глаз с каждой каплей глинтвейна и, растопляя постепенно свои чувства, достигла наконец величайшего пафоса при обнаруживании скорби и печали.

М-р Уэллер старший наблюдал эти явления с превеликим отвращением и досадой, и когда, наконец, м-р Стиджинс, после второй порции крепительного напитка, вдруг испустил из своей груди несколько скорбных вздохов и стонов, старый джентльмен открыто выразил свое неудовольствие многочисленными и бессвязными речами, в которых, впрочем, нельзя было доискаться определенного значения и смысла.

- Вот что, друг мой, Самми, шепнул м-р Уэллер на ухо своего сыну, после продолжительного пристального наблюдения за движениями супруги и достопочтенного м-ра Стиджинса,- желудок y твоей мачихи, думать надобно, ужасно испорчен так-же, как и у этого пастыря с красным носом.

- Отчего ты так думаешь?- сказал Самуэль.

- Да оттого, видишь ты, что крепительные напитки ничуть не скрепляют их суставов: все, что входит в их желудок, превращается в теплую водицу, и эта водица выкатывается обратно из их глаз. Поверь мне, друг мой, Самми, это y них, должно быть, наследственная слабость.

Высказывая это ученое мнение, м-р Уэллер старший выделывал в то же время более или менее выразительные жесты и гримасы, к величайшему огорчению своей супруги, которая, подметив теперь значительную часть этих движений, заключила весьма правдоподобно, что неисправимый муж её продолжает издеваться над ней и над особой достопочтенного представителя методисткой доктрины. Уже она решилась в своей душе сделать необходимые приготовления к обнаружению в сильнейшей степени истерических припадков с надлежащей обстановкой, как в эту самую минуту м-р Стиджинс поднялся со своего места и, остановившись среди комнаты, приступил к произнесению трогательной речи в назидание всей компании, и особенно для личной пользы м-ра Уэллера младшаго. В резких и сильных выражениях, достопочтенный оратор принялся заклинать молодого человека, чтоб он бдительно смотрел за своими чувствами и помыслами и неленостно стоял на страже в этом логовище несчастия и мирской суеты, куда завлечен он силою обстоятельств, зависевших, в некоторой степени, от его собственной лукавой и злой воли. Он старался оградить его сердце от лицемерия и фальшивой гордыни, и в этом отношении рекомендовал молодому человеку брать пример с него самого, м-ра Стиджинса, заслужившего всеобщее уважение, любовь и преданность от всех истинно благомыслящих людей. Развивая этот тезис, достопочтенный пастырь убедительно доказывал заблудшему сыну, что, имея перед глазами такой достойный образец, он, Самуэль Уэллер, сделается, рано или поздно, одним из наилучших сочленов методистского общества, оказавшего в последнее время такое благодетельное влияние на избранных сынов и дщерей британского и американского вертограда. Вслед затем, м-р Стиджинс, к наивящему назиданию молодого человека, изобразил живо и сильно, что все его приятели и друзья, с которыми, на свою погибель, приходил он в соприкосновение в продолжение своей жизни, бесспорно суть отъявленные негодяи и мерзавцы, стыд и поношение бренного человеческого естества.

Во второй части диссертации красноречивый оратор убеждал своего молодого слушателя удаляться, пуще всех пороков, от пьянства, так как пьяный человек, в строгом смысле, есть не иное что, как свинья, отравленная грязными и ядовитыми зелиями, изобретенными на погибель тела и души. Но на этом месте, язык достопочтенного и красноносаго джентльмена сделался удивительно бессвязным, и стопы его, независимо от воли своего владельца, принялись выписывать такие вензеля, что м-р Стиджинс, для сообщения своему телу перпендикулярного положения, принужден был уцепиться обеими руками за спинку стула.

М-р Стиджинс не обнаружил в своей речи никакого желания, чтобы слушатели его стояли на стороже против шарлатанов, которые выступают с медным лбом на состязание с легковерными умами и сердцами. Но так как он простоял весьма долго, облокотившись на спинку стула, и неистово моргал обоими глазами, то можно было придти к безошибочному заключению, что все эти сентенции переваривались в его мозгу, хотя он не считал нужным высказывать их в настоящей беседе.

Слушая эту удивительную речь, м-с Уэллер всхлипывала и рыдала при конце каждого параграфа, между тем как Самуэль спокойно сидел на стуле, перебросив ногу на ногу, и смотрел на оратора самыми умильными глазами. По временам он выразительно перемигивался со своим почтенным родителем, который был при начале этой речи в самом веселом расположении духа, но потом заснул на половине и не просыпался до конца.

- Браво, браво!- сказал Самуэль, когда, наконец, красноносый джентльмен оставил свой ораторский пост.- Вы говорите очень хорошо, м-р Стиджинс.

- Надеюсь, это принесет тебе пользу, Самуэль,- сказала м-с Уэллер торжественным тоном.

- Принесет, сударыня, принесет,- отвечал Самуэль.

- О, если бы это могло также исправить твоего отца!- воскликнула м-с Уэллер.

- Благодарю тебя, душенька,- сказал м-р Уэллер старший,- я уж поправился малую толику: вздремнул и всхрапнул.

- Пропащий человек!- сказал достопочтенный м-р Стиджинс.

- Спасибо за ласку,- сказал м-р Уэллер старший,- не забуду ваших милостей. Только знаете ли, сэр, и вы, почтенная сударыня, сумерки уж, кажется, давненько наступили; Пегашка застоялась. Если мы простоим здесь еще часок-другой, то ведь она просто полетит по воздуху на возвратном пути домой, и я не поручусь за вашу безопасность. Вы же ведь не любите, господин пастырь, когда колесо ненароком задевает за тумбу.

При этом намеке достопочтенный м-р Стиджинс, взволнованный и озадаченный, взял свою шляпу, зонтик, и, обращаясь к почтенной леди,- сказал, что пора им, наконец, выбраться из пределов этого нечистого жилища. М-с Уэллер немедленно встала со своего места, и Самуэль вывел своих гостей на тюремный двор.

- Прощай, мой друг, Самми!- сказал старый джентльмен.

- Прощай, добрый человек!- отвечал м-р Уэллер младший.

- Вот что, Самми,- шепнул старик, отведя немного в сторону своего сына,- кланяйся от меня своему старшине и скажи, что если он этак задумает что-нибудь, так я весь к его услугам. Есть y меня на примете один мебельщик, который, в случае нужды, готов выручить из омута самого чорта. Пьяны, Самми, пьяны,- заключил м-р Уэллер, хлопнув своего сына по затылку и отступив шага два назад.

- Это что еще, старый кудесник?

- Фыртопияны, Самми, фыртопияны,- пояснил м-р Уэллер с тем же таинственным видом.- Пусть старшина возьмет напрокат инструмент этого сорта, на котором нельзя играть, Самми.

- Что-ж из этого выйдет?- спросил Самуэль.

- И пусть через несколько времени он пришлет за моим приятелем, мебельщиком, чтобы тот взял назад свою машину,- продолжал м-р Уэллер.- Понимаешь теперь?

- Нет,- отвечал Самуэль.

- Эх ты, дубинная башка!- прошептал старый джентльмен.- Да в этой машине старшина твой уляжется, и с головизной, и с ногами, и с руками, и он там может отдыхать, как на своей постели. Понял?

- Еще бы! Ну?

- Ну, a уж там пиши пропало. Паспорт в Америку, да и катай-валяй на всех парусах. Американцы - народ славный, и любят дорогих гостей. Старшина может остаться там до кончины м-с Бардль или до той поры, как повесят господ Додсона и Фогга, a это, по всей вероятности, случится очень скоро. Тогда он воротится назад и настрочит книгу насчет этих американцев. Этой книгой он с лихвой возвратит все свои путевые издержки, да еще останется в барышах, особенно, если он разбранит их хорошенько.

Сообщив этот удивительный план, Уэллер старший крепко пожал руку своего возлюбленного сына и окончательно скрылся за воротами тюрьмы.

Едва Самуэль пришел в себя после этого достопамятного свидания с своею родней, как м-р Пикквик вышел к нему навстречу и положил руку на его плечо.

- Послушайте, Самуэль,- сказал м-р Пикквик.

- Что прикажете, сэр?

- Я собираюсь сегодня погулять по этому заведению, и вы должны быть моим спутником, Самуэль. Вот скоро мы увидим одного очень замечательного арестанта, которого, впрочем, вы знаете, Самуэль,- добавил м-р Пикквик, улыбаясь.

- Какого сэр?- спросил м-р Уэллер,- не этого-ли, что ходит с растрепанными волосами, или, может быть, интересного его товарища в грязных чулках?

- Ни того, ни другого,- отвечал м-р Пикквик.- Этот арестант ваш старинный друг, Самуэль.

- Мой? Неужели!- воскликнул м-р Уэллер.

- Вы, без сомнения, превосходно помните этого джентльмена или, в противном случае, память ваша слишком коротка, Самуэль,- сказал м-р Пикквик.- Таких знакомцев нескоро забывают. Тсс... Ни слова, Самуэль, ни полслова. Вот он!

Пока м-р Пикквик говорил таким образом, впереди показался м-р Джингль, выступавший медленным и осторожным шагом. Наружность его уже не имела больше того жалкого и унизительного вида, в каком он отрекомендовался читателю в общей тюремной зале. На нем был теперь старый фрак, освобожденный из-под залога при великодушном содействии м-ра Пикквика. Волосы его были острижены, и, казалось, он переменил белье. При всем том, м-р Джингль был очень бледен и тонок: он едва передвигал ноги, опираясь на костыль и легко было заметить, что он претерпевал ужасные страдания от нищеты и постепенного упадка физических сил. При виде м-ра Пикквика, он снял шляпу и был, повидимому, очень смущен, когда взор его упал на Самуэля.

За ним, по пятам его, выступал м-р Иов Троттер, который, несмотря на значительную коллекцию дурных качеств, собранных в его особе, отличался, однакож, замечательною преданностью к своему товарищу и другу. Был он все еще в грязных лохмотьях, но щеки его не были уже так впалы, как при первой встрече с м-ром Пикквиком за несколько дней. Поклонившись теперь своему великодушному благодетелю, он пробормотал, в изъявление благодарности, несколько бессвязных слов, говоря между прочим, что его избавили от голодной смерти.

- Ну, полно, полно,- сказал м-р Пикквик, с нетерпением останавливая его на половине какой-то фразы,- вы можете идти с моим слугой. Мне надобно поговорить с вами м-р Джингль. Можете-ли вы идти, не опираясь на его плечо?

- Конечно ... да ... не слишком скоро... трясутся ноги... голова идет кругом... как будто дрожит земля.

- Дайте мне вашу руку,- сказал м-р Пикквик.

- Нет, нет,- отвечал Джингль,- не годится... недостоин.

- Какой вздор!- сказал м-р Пикквик.- Облокотитесь на меня: я желаю этого, сэр.

Но видя нерешимость и волнение этого джентльмена, м-р Пикквик сам взял его под руку и повел вперед, не говоря больше ни слова.

В продолжение всей этой сцены, физиономия м-ра Самуэля Уэллера выражала неописуемое изумление. Он поминутно переводил глаза от Иова на Джингля, от Джингля на Иова, и повторял по крайней мере раз двадцать: - "Ох, как! Э! Ну!"

- Самуэль!- сказал м-р Пикквик, оглядываясь назад.

- Сейчас иду, сэр,- отвечал м-р Уэллер, машинально следуя за своим господином.

И все-таки он не мог отвести глаз от м-ра Иова Троттера, который продолжал стоять на одном и том же месте с понурой головою; но когда Самуэль, покорный приказанию своего господина, должен был остановиться подле него, м-р Троттер приподнял голову и сказал:

- Как ваше здоровье, м-р Уэллер?

- Так это он!- воскликнул Самуэль.

И затем последовал продолжительный и многозначительный свист, послуживший несомненным свидетельством того, что м-р Уэллер убедился, наконец, в действительности своих наблюдений.

- Обстоятельства переменились, сэр,- сказал Иов.

- Вижу, что переменились,- отвечал м-р Уэллер, обозревая с неописуемым изумлением лохмотья этого джентльмена,- и эта перемена, кажется, не к лучшему для вас, м-р Троттер.

- К худшему, м-р Уэллер, к худшему. Теперь уж нет надобности обманывать вас. Обман невозможен. Слезы не всегда бывают лучшим и единственным доказательством горя.

- Это я давно знал.

- Плакать можно по собственной воле, когда вздумается, м-р Уэллер.

- Это вы доказали.

- Да-с: но вот эти вещи, я полагаю, не слишком удобно подделывать по собственному произволу.

Говоря таким образом, Троттер указал на свои желтые, впалые щеки, и затем, выворотив рукав своего сюртука, представил на рассмотрение Самуэля тонкую костлявую руку, которую, казалось, можно было бы переломить одним легким ударом.

- Что вы сделали над собой?- спросил Самуэль, отступая шаг назад.

- Ничего, м-р Уэллер. Я вот ничего не делаю несколько недель, да уж ничего почти не ем и не пью.

Самуэль окинул еще раз проницательным взором жалкую наружность м-ра Троттера и затем, не говоря больше ни слова, схватил его за руку и принялся тащить изо-всей силы.

- Куда вы тащите меня, м-р Уэллер?- спрашивал Иов, тщетно стараясь вырваться из рук своего старинного врага.

- Пойдем, пойдем,- сказал Самуэль.

И он не сделал больше никаких объяснений до тех пор, пока они пришли в буфет. Здесь м-р Уэллер приказал подать кружку портера, и этот напиток был немедленно предложен к его услугам.

- Ну, вот вам, пейте все до дна и опрокиньте кружку вверх ногами,- сказал Самуэль.

- Ах, м-р Уэллер, почтеннейший ...

- Ни слова больше. Пейте.

М-р Троттер поднес кружку к губам и в несколько минут опорожнил ее до последней капли, приостанавливаясь только два или три раза перевести дух.

- Вот это я люблю, - сказал Самуэль.- Ну, как теперь вы себя чувствуете, любезный друг?

- Получше немного,- отвечал м-р Троттер.

- Разумеется лучше: иначе и быть не может,- сказал Самуэль.- Это ведь все равно, что прибавить газу в воздушный шар, и я вижу простым глазом, как вы начинаете толстеть. A что этак вы скажете насчет другой порции такого же размера и состава?

- Нет, уж это было бы слишком, м-р Уэллер,- покорно вас благодарю.

- A не похлопотать ли, примером сказать, насчет чего нибудь съестного?

- Покорно вас благодарю, сэр,- отвечал м-р Троттер,- добрый господин ваш приказал нам подать баранины с картофелем, и мы уж позавтракали в три часа.

- Как! Он уж озаботился насчет вас?- спросил Самуэль выразительным тоном.

- Да, сэр,- отвечал Иов.- Он уже успел оказать нам много благодеяний, м-р Уэллер. Мы жили прежде в душной конуре, a старшина ваш нанял для нас уютную и просторную комнату, столь необходимую для моего слабого и больного господина. Он сам заплатил деньги и приходил ночью навестить нас, м-р Уэллер.

И при этих словах, глаза м-ра Троттера, быть может, первый раз в его жизни, оросились самыми искренними слезами.

- Да, сэр, - продолжал сердобольный Иов,- в век я не забуду вашего великодушного господина и буду служить ему до последних сил... до последнего издыхания.

- Нет, сэр, не говорите этого,- сказал Самуэль,- прошу вас и не заикаться об этом, любезный друг.

Иов Троттер вытаращил глаза.

- Да, и не заикаться об этом, - повторил Самуэль твердым и решительным тоном.- Никто не вправе служить ему, кроме меня, и я отвергаю тут всякое постороннее вмешательство и чужия услуги. Открыть-ли вам тайну, любезный друг?

- Сделайте одолжение, м-р Уэллер.

- Так слушайте же обоими ушами. - Не было, нет и не будет в целой вселенной такого доброго, великодушного, щедрого, благодетельного джентльмена, как мой несравненный господин, нет нужды, что он ходит в узеньких гультиках и тесных полусапожках. Такого человека не найти нам с вами даже в сказках, которых я перечитал не мало на своем веку. Это - сущий ангел. Зарубите это себе на носу, Иовь Троттер.

Затем м-р Уэллер, подойдя к буфету, расплатился и положил сдачу в свой боковой карман. Снова отправившись на тюремный двор, они нашли м-ра Пикквика и Джингля, занятых весьма серьезным разговором. Великий человек не обращал ни малейшего внимания на толпу, собравшуюся на площадке тюремного двора. Толпа между тем была чрезвычайно разнообразна и вполне достойна наблюдений ученого мужа.

- Очень хорошо,- сказал м-р Пикквикь, когда Самуэль и Троттер появились на площадке,- вы станете теперь заботиться о поправлении своего здоровья, и больше покамест не думайте ни о чем. Вы дадите мне знать, когда вам можно будет приняться за дело, и мы еще потолкуем об этом. Ступайте теперь в свою комнату. Вы слишком слабы, утомлены, и не можете оставаться долее на этом месте.

М-р Альфред Джингль, не обнаруживая больше ни малейших признаков своего прежнего одушевления и притворной веселости, сделал своему благодетелю низкий поклон и тихонько поплелся к своему жилищу, сказав наперед Иову, чтобы тот остался, покамест, на дворе в обществе м-ра Уэллера.

- Интересная тут сцена, Самуэль, не правда ли?- сказал м-р Пикквик, озираясь вокруг себя с добродушным видом.

- Очень интересная, сэр,- отвечал м-р Уэллер.- Такие чудеса повторяются не слишком часто, добавил он, обращаясь к самому себе.- Готов биться об заклад, что y этого Джингля навернулись слезы на глаза.

Площадка, где стоял теперь м-р Пикквик, была с одной стороны ограждена глухою стеною, с другой тою частью тюремного замка, которая обращена была на Павловский собор. Разнообразная, пестрая толпа переходила с одного места на другое или сидела там и сям в более или менее интересных позах. Все это были долговые арестанты, и большая часть их дожидалась здесь окончательного решения своих дел в коммерческом банкротском суде. Некоторые имели чрезвычайно жалкий и оборванный вид; другие щеголяли в чистом белье и модных костюмах; но все, без исключения, слонялись, стояли или сидели таким образом, что ни y кого, повидимому, не было определенной мысли на уме.

Из тюремных окон, обращенных на площадку, выставлялись также весьма многия лица: одни вступали в шумный разговор с своими знакомцами внизу; другие перекидывались мячами с некоторыми из ловких игроков; иные с любопытством следили за движениями игроков и наблюдали за мальчишками, подававшими мячи. Женщины, в засаленных передниках и грязных башмаках беспрестанно проходили через двор на кухню, устроенную в отдаленном углу тюрьмы; дети визжали, барахтались, играли, плакали, смеялись. Повсюду был шум и гвалт, за исключением одного только места на дворе, где лежал труп арестанта, умершего накануне.

- Не хотите ли, сэр, заглянуть в свистящую лавочку?- спросил Иов Троттер.

- Во что?

- В свистящую лавочку сэр,- повторил Троттер.

- Что это такое? Не знаете-ли вы, Самуэль?- спросил м-р Пикквик.

- Не знаю. Это, должно быть, лавчонка, где продают птиц,- сказал м-р Уэллер.

- О, нет, совсем не то!- перебил м-р Троттер.- В свистящей лавочке, сэр, продают ром и водку для арестантов.

И затем, м-р Иов Троттер объяснил в коротких словах, что закон строго запрещает, под опасением тяжкого наказания, продавать эти спиртуозные напитки в долговых тюрьмах; но так как здесь всегда бывают джентльмены и леди, предпочитающие этот сорт крепительной влаги всем виноградным напиткам, то некоторые сострадательные тюремщики, за условленную плату, позволяют, для общей пользы, двум или трем арестантам производить тайным образом контрабандную торговлю этим запрещенным товаром.

- И этот план введен постепенно во все долговые тюрьмы,- продолжал м-р Троттер.- Выгода здесь обоюдная и для тюремщиков, и для арестантов, производящих эту торговлю. Но как скоро джин или ром попадают сюда каким-нибудь другим непозволительным путем, мимо свистящей лавочки, тюремщики немедленно ловят контрабандиста и доносят об этом по начальству, за что и получают надлежащее вознаграждение, как лица, ревностно исполняющия свой долг.

- Значит - и волки сыты, и овцы целы?- заметил Самуэль.

- Точно так, м-р Уэллер.

- Но разве никогда не бывает ревизии со стороны начальства?- спросил м-р Пикквик.

- Бывает, сэр, как не бывать? Только тюремщики знают об этом заранее и передают пароль свистунам, чтобы они распорядились упрятать подальше запрещенный товар. Таким образом, ревизор может искать и свистать, сколько ему угодно; ни лысаго беса не поймает.

- Все это, стало быть, хорошо устроено,- сказал м-р Пикквик.

- Очень хорошо.

Иов постучался в дверь свистящей лавочки, и, когда они вошли, джентльмен с косматыми волосами, тотчас же запер ее на крюк, и потом, взглянув на своих посетителей широко открыл рот и оскалил зубы. Самуэль и м-р Троттер тоже с своей стороны нашли приличным показать зубы. М-р Пикквик улыбнулся, и улыбка не сходила с его уст до окончания этого визита.

Вполне довольный таким безмолвным выражением участия к своему промыслу, косматый джентльмен вынул из-под кровати огромный плетеный кувшин с живительной влагой и налил три рюмки джина, которым и воспользовались, к своему удовольствию, Иов Троттер и м-р Самуэль Уэллер.

- Не угодно-ли еще?- спросил свистящий джентльмен.

- Нет, довольно,- отвечал Троттер.

М-р Пикквик заплатил деньги, дверь отворилась, и они вышли. Косматый джентльмен бросил дружеский взгляд на м-ра Рокера, который в эту самую минуту проходил мимо.

От свистящей лавочки, м-р Пикквик отправился осматривать все галлереи пяти этажей, прошелся по всем лестницам и еще раз обозрел весь двор. По изследованиям его оказалось, что все тюремные жители и каждый поодиночке, совмещали в себе, более или менее, те же общия черты, которые он заметил в Смангле, Мивинсе, докторе кувыркательной профессии, мяснике, конокраде, и так далее. Везде одна и та же грязь, один и тот же шум и гвалт, одна общая характеристика в каждом углу и закоулке. Безпокойство и волнение замечалось повсюду, и шумные толпы бродили взад и вперед, без цели, без намерения, без мысли, как тени в тревожном сне.

- Теперь я довольно насмотрелся,- сказал м-р Пикквик, бросаясь на софу в своей маленькой комнате.- Голова моя идет кругом от всех этих сцен. С этой поры я буду арестантом в своей собственной комнате.

И м-р Пикквик вполне остался верен этому плану. Целых три месяца просидел он взаперти в своей тюремной квартире и только по ночам изредка выходил подышать чистым воздухом в ту пору, когда все другие арестанты спали или оставались в своих комнатах за карточными столами. Мало-по-малу здоровье его начало слабеть от неудобств затворнической жизни; но ни часто возобновлявшиеся просьбы Перкера и его друзей, ни беспрестанные увещания м-ра Самуэла Уэллера, не могли изменить ни на волос твердой решимости великого человека.

Глава LXVI.

Трогательная и вместе юмористическая сцена, задуманная и выполненная господами Додсоном и Фоггом.

В один прекрасный вечер, в конце июля, извощичий кабриолет, неизвестно под каким нумером, быстро катился по той самой улице, где некогда производил свои глубокомысленные изследования знаменитый президент Пикквикского клуба. В кабриолете, кроме кучера, занимавшего свое обыкновенное место, сидели две особы женского пола и один джентльмен, затиснутый в середину между ними. Обе леди были, казалось, одержимы беспокойным духом противоречия и досады, тогда как джентльмен, пасмурный и угрюмый, носил на своей физиономии очевидные следы душевного волнения. В настоящую минуту джентльмен и его спутницы давали противоречащия приказания кучеру, клонившиеся, впрочем, к одному и тому же пункту, чтобы он, кучер, остановился y ворот жилища м-с Бардль. Эти ворота, по единодушному уверению дам, окрашены были желтой краской, между тем как спутник их утверждал упорно, что ворота, калитка и подъезд y м-с Бардль имеют положительно зеленый цвет. Спор был жаркий и живой.

- Остановитесь y зеленых ворот, кучер,- сказал угрюмый джентльмен.

- Ах, что это за урод!- воскликнула одна из брюзгливых леди.- Говори ему, что хочешь, он наладил себе одно и то же. Извощик!

- Что прикажете?

- Остановитесь y дома с желтыми воротами.

Не зная кого слушать, кучер удержал лошадь на всем ходу и остановился.

- Ну, так где-же мы пристанем?- спросил кучер.- Порешите это между собою.

Спор возобновился с новым ожесточением и силой. Пользуясь этим досугом, кучер филантропически ласкал своего коня нахлесткой по голове и ушам.

- A время все идет да идет,- сказала наконец одна из брюзгливых леди.- Ведь вам же приказано остановиться y желтых ворот: что вы не слушаетесь, извощик?

Отдохнувший рысак стрелой примчался к желтым воротам, произведя такой шум, "как будто мы приехали в своем собственном экипаже", как заметила брюзгливая леди торжествующим тоном. Но когда кучер принялся высаживать своих пассажиров, в нижнем окне одного из домов с красными воротами выставилась маленькая круглая головка мастера Томаса Бардля, единственного детища знаменитой вдовы.

- Пустозвонный болван!- сказала вышеупомянутая леди, бросая гневный взгляд на угрюмого джентльмена.

- Я не виноват, моя милая,- проговорил джентльмен.

- Да уж молчи, по крайней мере, дубовая ты голова,- возразила неугомонная леди.- Подъезжайте, кучер, вон к тому дому, что с красными воротами. О, ох! видано-ли, чтобы какой-нибудь, с позволения сказать, бездушный истукан пользовался всяким случаем обижать и унижать свою несчастную жену, на открытой улице, среди ясного дня!

- В самом деле, как это вам не стыдно, м-р Раддль?- заметила другая маленькая женщина, в которой нам приятно отрекомендовать читателю прежнюю нашу знакомку, м-с Клоппинс.

- Да в чем-же я провинился, Бога ради?- спросил м-р Раддль.

- Уж сделай милость, прикуси ты свой язык, глупая скотина, иначе я принуждена буду, забыв слабость своего пола, отвесить тебе пощечину - энергически возразила м-с Раддль.

В продолжение этого разговора кучер самым унизительным и позорным образом вел свою лошадь за узду по направлению к дому с красными воротами, уже отворенными рукою мастера Бардля. Увы! так-ли следует порядочным людям приезжать в гости к искренним друзьям? Не было никакой надобности удерживать бурное стремление рьяного коня, кучер не прыгал с козел, не звонил и не стучался y подъезда, никто не высаживал дам и никто не потрудился нести за ними шалей. Пропал весь эффект, и уже никак нельзя было похвастаться, что вот, дескать, "мы приехали в собственном экипаже". Это из рук вон. Это уж чуть-ли не хуже, чем просто придти пешком.

- Ну, Томми, здравствуй, мой милый,- сказала м-с Клоппинс.- Здорова-ли твоя маменька?

- О, да, совершенно здорова,- отвечал мастер Бардль.- Она теперь в гостиной, совсем готова. Я тоже совсем готов.

Здесь мастер Бардль величаво засунул руки в карманы и молодцовато повернулся на одной ноге.

- Еще кто едет, Томми?- спросила м-с Клоппинс, поправляя свою пелеринку.

- Едет м-с Сандерс,- отвечал Томми.- И я также еду.

- Что это за несносный мальчик!- воскликнула м-с Клоппинс,- только и думает, что о себе! послушай, душенька Томми.

- Что?

- Кто еще едет, мой милый?- сказала м-с Клоппинс вкрадчивым тоном.

- М-с Роджерс едет,- отвечал мастер Бардль, широко открывая глаза на любознательную гостью.

- Как? Та самая леди, что наняла недавно квартиру y твой мамы?- воскликнула м-с Клоппинс.

Мастер Бардль еще глубже засунул руки в карманы и подмигнул в знак утвердительного ответа.

- Ах, Боже мой, да ведь это будет целая компания!- воскликнула м-с Клоппинс.

- Это еще ничего; a вот если бы вы знали, что y нас там в буфете-то! Вот что...- сказал мастер Бардль.

- Что ж там такое, Томми?- сказала м-с Клоппинс ласковым и нежным тоном.- Ты ведь мне скажешь, мой милый: не правда-ли?

- Нет, не скажу,- отвечал мастер Бардль.

- Отчего же?

- Мама не велела.

- Ну, она не узнает: скажи, мой милый.

- Нет, после сами узнаете,- отвечал мастер Бардль, делая отрицательный жест.- A уж есть там и на мою долю славные вещички: вот что!

Радуясь этой перспективе, веселый мальчик еще раз повернулся на одной ноге и побежал домой.

В продолжение этого интересного разговора с возлюбленным сыном вдовы, м-р и м-с Раддль вели оживленную беседу с упрямым извозчиком относительно платы, которую он должен был получить за свою езду. Окончив этот спор в пользу бессовестного возницы, м-с Раддль, размахивая руками, приблизилась к подъезду.

- Ах, Мери-Анна, что это с тобою, моя милая?- спросила м-с Клоппинс.

- Ох, уж не спрашивай! я вся дрожу, Бетси,- отвечала м-с Раддль.- Муженек-то мой хуже всякой бабы: везде и всегда я обязана хлопотать одна по его милости.

Иначе и не могло бы быть: при самом начале неприятного спора с извозчиком м-с Раддль сказала своему супругу, чтобы он держал язык на привязи и не совался не в свое дело; но когда, в настоящем случае, он хотел представить в свое оправдание этот извинительный пункт, м-с Раддль немедленно обнаружила несомненные признаки обморока, предшествуемого сильным взрывом истерического припадка. И лишь только это обстоятельство было замечено из окна маленькой гостиной домика с красными воротами и принято к сведению м-с Бардль, жилица ея, Сандерс и жилицына служанка бросились стремглав за ворота и потащили гостью в дом, разговаривая все вдруг, испуская вопли, стоны, жалобные крики, как будто м-с Раддль была беспримерной страдалицей между всеми смертными, обреченными страдать и мучиться целую жизнь. Гостью положили на софу, расшнуровали, расстегнули, приставили бутылочку к её ноздрям, скляночку к её рту, и потом все вместе принялись растирать её виски с такою дружною деятельностью, что м-с Раддль, чихая и зевая, принуждена была объявить наконец, что ей, слава Богу, гораздо лучше.

- Ах, бедняжка!- воскликнула м-с Роджерс.- Я слишком хорошо знаю, отчего она страдает.

- Ох, кто-ж этого не знает!- воскликнула м-с Сандерс.- Бедная, бедная страдалица!

И затем все леди простонали вкупе, и все объявили единодушно, что жалеют несчастную страдалицу от всего сердца и от всей души. Даже маленькая горничная жилицы, девчонка тринадцати лет от роду и трех футов ростом, поспешила выразить свое соболезнование плачевным тоном.

- Однако, что-ж такое случилось?- спросила м-с Бардль.

- Что это вас расстроило, сударыня?- спросила м-с Роджерс.

- Ох, меня ужасно растревожили!- отвечала м-с Раддль болезненным тоном жалобы и упрека.

Все леди бросили негодующий взор на м-ра Раддля.

- Позвольте, сударыня, я вам объясню все дело,- сказал этот несчастный джентльмен, выступая вперед.- Когда мы подъехали к этому дому, y нас, видите ли, вышел спор с кучером кабриойля (Вместо кабриолета. Несчастный джентльмен промолвился весьма неудачно, придав этому французскому экипажу английское окончание совершенно извращающее смысл предмета. Он сказал cabrioily (oily - масляный) вместо cabriolet и этим натурально обнаружил крайнее невежество, поразившее неприятным образом утонченный вкус его благовоспитанной супруги. Вот почему она и взвизгнула тотчас же по произнесении этого слова. Прим. перев.) ...

Громкий и пронзительный взвизг из уст раздраженной супруги сделал дальнейшее объяснение совершенно невозможным.

- Вы уж лучше бы оставили нас, м-р Раддль,- сказала м-с Клоппинс,- в вашем присутствии, я полагаю, ей никогда не придти в себя.

С этим мнением согласились все без исключения леди, и м-р Раддль принужден был выйти. Ему отрекомендовали удалиться на задний двор, где он и погулял около четверти часа. По истечении этого времени, м-с Бардль воротилась к нему с торжествующим лицом и объявила, что он может, если угодно, войти в комнату, но с условием - вести себя как можно осторожнее в отношении своей жены. Конечно, он не думает оскорбить грубым обхождением деликатные чувства бедной женщины, но Мери-Анна имеет, к несчастью, такую слабую комплекцию, и если не заботиться о ней, как о нежном цветочке, м-р Раддль может потерять ее совершенно неожиданным образом, и это, разумеется, будет служить ему горьким упреком на всю жизнь. Все эти и подобные речи м-р Раддль выслушал с великою покорностью и скоро воротился в гостиную, кроткий и смирный как ягненок.

- A я ведь еще вас не познакомила, м-с Роджерс,- сказала м-с Бардль.- Вот это м-р Раддль, сударыня; м-с Клоппинс, сударыня; м-с Раддль, сударыня ...

- Родная сестрица м-с Клоппинс, сударыня,- дополнила м-с Сандерс.

- Право?- сказала м-с Роджерс грациозным тоном.- Скажите пожалуйста, как это мило!

М-с Раддль улыбнулась очень сладко, м-р Раддль поклонился, м-с Клоппинс с неописанною любезностью выразила убеждение, что ей чрезвычайно приятно познакомиться с такою очаровательною леди, как м-с Роджерс, о которой она уже давно наслышалась самых лестных отзывов. Этот комплимент был принят с грациозной снисходительностью.

- A вы что скажете, м-р Раддль?- спросила м-с Бардль.

- Я, сударыня? Ничего. Я очень рад.

- Чему-ж ты радуешься, болван?- проговорила м-с Раддль.

- Помилуй, душа моя, как же ему не радоваться?- подхватила м-с Бардль.- Он, да еще Томми, будут единственными нашими кавалерами, когда мы поедем теперь в Гемпстед, в "Испанскую гостинницу". Всякому порядочному джентльмену должно быть очень приятно сопровождать стольких дам. Вы как об этом думаете, м-с Роджерс?

- Я совершенно согласна с вами,- сказала м-с Роджерс.

И согласились все до одной, что м-р Раддль должен считать себя счастливейшим из смертных, по поводу этой поэтической прогулки.

- Вы угадали мои чувства, милостивые государыни,- сказал м-р Раддль, самодовольно потирая руки и обнаруживая желание выставить себя с выгоднейшей стороны в глазах прелестных собеседниц.- Только вот видите, если сказать правду, в ту пору как мы ехали сюда в кабриойли ...

Но при повторении этого слова, возбудившего такие печальные воспоминания, м-с Раддль испустила опять пронзительный звук, и приставила платок к своим глазам. М-с Бардль сердито нахмурила брови на м-ра Раддля, в ознаменование, что ему уж было бы лучше воздержаться от всяких замечаний. Затем жилицына служанка получила приказание подчивать гостей.

Это было сигналом к раскрытию заветных сокровищ буфета, где помещались блюда с апельсинами и бисквитами, одна бутылка старого портвейна и бутылка превосходного индийского хереса, за которую в одном из лучших погребов заплатили ровно полтора шиллинга. Все эти сокровища предложены были, к наслаждению публики, от имени жилицы м-с Бардль, и о них-то маленький Томми ничего не хотел сказать любознательной м-с Клоппинс. После этого предварительного угощенья со стороны м-с Роджерс, общество благополучно уселось в гомпстедский омнибус, и через два часа приехало к загородным садам, где процветала "Испанская гостиница". Здесь самый первый поступок м-ра Раддля едва не поверг в обморок его любезную супругу: он имел глупость заказать чаю на семь персон, считая за особую персону мастера Бардля, и это было очень опрометчиво, как единодушно согласились все прекрасные леди: маленький Томми мог бы, конечно, пить из одной чашки с кем-нибудь, или приотведывать из всех чашек, когда в комнате не будет трактирного лакея. Это избавило бы от лишних издержек, и чай был бы одинаково душист и крепок.

Но уже не было возможности поправить этой непростительной ошибки. Чайный поднос явился с семью блюдечками и чашками; бутерброды были равномерно приготовлены на столько же персон. М-с Бардль, по единодушному желанию, заняла первое место за столом, по правую её руку села м-с Роджерс, по левую - м-с Раддль. Когда таким образом, все пришло в надлежащий порядок, игривая веселость одушевила всю компанию, и разговор полился быстрейшим потоком.

- Как приятно дышать деревенским воздухом!- заметила м-с Роджерс, испустив глубокий вздох.- Мне кажется, я бы согласилась остаться здесь на всю жизнь.

- О, не говорите этого, сударыня!- возразила м-с Бардль с некоторой запальчивостью, находя, что, в качестве домовой хозяйки, ей никак не следует поощрять такого образа мыслей.- Вы бы здесь не долго прожили, м-с Роджерс, уверяю вас.

- Конечно, конечно,- подтвердила м-с Клоппинс,- при вашей живости характера, никак нельзя ограничиться однообразными удовольствиями загородной жизни. И поверьте, м-с Роджерс, деревня вам надоела бы в какия-нибудь две и уж много, три недели.

- На мой взгляд, милостивые государыни,- заметил м-р Раддль, окидывая взором все маленькое общество,- деревня хороша собственно для одиноких особ, которым нет надобности заботиться о ком бы то ни было, и о которых тоже не заботится ни одна душа в мире. Для таких особ, обманутых в своих ожиданиях, надеждах, мечтах, деревня, скажу я вам, настоящий клад.

Трудно было, на месте несчастного джентльмена, придумать речь, более несообразную с положением одной из присутствующих особ. Само собою разумеется, что м-с Бардль залилась горькими слезами и потребовала, чтоб ее немедленно вывели из-за стола. Мастер Бардль зарыдал навзрыд.

- И вот, сударыня, кто бы мот подумать,- завопила, м-с Раддль, обращаясь к жилице своей приятельницы, - кто бы мог подумать, что несчастной женщине суждено всю жизнь, с глаза на глаз, прозябать с таким неотесанным извергом, который, как видите, даже неспособен питать уважение к её полу.

- Право, душенька, я не имел никакого намерения,- сказал м-р Раддль,- я ведь это так.

- Что так?- взвизгнула м-с Раддль с выражением величайшего презрения.- Что так? Извольте идти вон, сударь! Не могу тебя видеть, глупое животное!

- Не горячись пожалуйста, Мери-Анна,- сказала м-с Клоппинс.- Ты решительно не бережешь себя, моя милая. Уйдите, Раддль, сделайте милость: вы не умеете обращаться с своей редкой женой.

- Я советовала-бы вам, сэр, кушать чай где-нибудь подальше от нас, в другой комнате,- сказала м-с Роджерс, вынимая из ридикюля бутылочку со спиртом.

М-с Сандерс, хлопотавшая все это время около бутербродов,- выразила такое-же мнение, и м-р Раддль принужден был удалиться.

С его уходом, м-с Бардль поспешила приподнять и заключить в свои объятия возлюбленного сына, что произвело некоторую суматоху за столом, так как мастер Бардль, барахтаясь в материнских объятиях, зацепился сапогами за чайный поднос и опрокинул несколько чашек. Но известно всему миру, что истерические припадки между дамами, несмотря на шумный и болезненный характер, оканчиваются весьма скоро и без всяких печальных последствий: м-с Бардль, влепив два или три поцелуя своему сынку, почувствовала неимоверную отраду на своей душе, и, прихлебывая чай, не могла никак сообразить, отчего это ей вдруг сделалось так дурно.

В эту самую минуту послышался стук колес подъезжавшего экипажа. Леди заглянула в окно и увидела извощичью карету, остановившуюся перед воротами сада.

- Гость да гость, хозяину радость,- сказала м-с Сандерс.

- Какой-то джентльмен, - сказала м-с Раддль.

- Ах, да ведь это м-р Джаксон, тот молодой человек, что служит в конторе господ Додсона и Фогга!- вскричала м-с Бардль.- Что бы это значило? Неужто м-р Пикквик решился наконец заплатить неустойку?

- Вероятнее всего, он одумался и предлагает вам руку,- сказала м-с Клоппинс.

- Какой неповоротливый джентльмен!- воскликнула м-с Роджерс.- Чтобы ему поторопиться!

М-р Джаксон между тем, впродолжение всех этих обсуждений и догадок, сообщал какия-то замечания долговязому и неуклюжему парню в черных панталонах, который вышел из экипажа с толстой ясеневою палкой в руке. Кончив эти переговоры, молодой человек снял шляпу и, разглаживая волосы, подошел к тому месту, где заседали прекрасные леди.

- Что новаго? Что случилось, м-р Джаксон.

- Здравствуйте, милостивые государыни. Прошу извинить, mesdames, если я вас несколько обезпокоил; но закон, сударыня, закон прежде всего.

С этими словами, м-р Джаксон улыбнулся, отвесил всей компании общий поклон и еще раз пригладил свои волосы. М-с Роджерс - заметила своей соседке, что это был прекраснейший молодой человек.

- Я был сперва y вас в Гозуэлльской улице,- начал м-р Джаксон,- и когда мне сказали, что вы здесь, я нанял карету и приехал сюда. Наши дожидаются вас в Сити, м-р Бардль.

- Неужели!- воскликнула изумленная вдова, беспокойно подпрыгивая на своем стуле.

- Да-с,- отвечал Джаксон, закусывая нижнюю губу.- Им надобно видеть вас сегодня, сию-же минуту: дело не терпит ни малейшей отсрочки. Додсон именно так выразился, и то же повторил Фогг. Я затем и нанял карету, чтоб привести вас с собою.

- Как это странно!- воскликнула м-с Бардль.

Все подтвердили, что это действительно очень странно, и все единодушно согласились, что дело по всей вероятности, заключает в себе необыкновенную важность, иначе Додсон и Фогг не прислали бы своего письмоводителя. Само собою разумеется, что м-с Бардль должна ехать немедленно в Сити.

В этом необыкновенно поспешном требовании двух знаменитых юристов Лондона не было натурально ничего унизительного для м-с Бардль, и она даже гордилась этим до некоторой степени, воображая, что это обстоятельство естественным образом возвысит ее в глазах жилицы, нанимавшей y неё первый этаж. На этом основании, м-с Бардль испустила глубокий вздох, взглянула на потолок, на стены и, после минутного колебания, объявила окончательно, что уж, делать нечего, она поедет, потому что, кажется, ей нельзя не ехать.

- Но не угодно-ли вам освежиться немножко после этой поездки, м-р Джаксон?- спросила м-с Бардель.- Рюмочку винца например?

- Не знаю, право, времени-то терять нельзя, сударыня,- отвечал м-р Джаксон: - к тому-же со мной здесь приятель,- продолжал он, указывая на джентльмена с ясеневою тростью.

- Ах, просите его сюда, сэр,- сказала м-с Бардль.

- Попросите к нам вашего приятеля,- подтвердила м-с Роджерс.

- Нет, покорно вас благодарю, сударыни, это будет неудобно,- сказал м-р Джаксон.- Приятель мой не привык к дамскому обществу и ужасно застенчив. A вот если вы прикажете буфетчику поднести ему хороший стаканчик джину, так он, может быть, не прольет его на землю. Не угодно-ли сделать этот опыт, м-с Бардль?

Говоря это, м-р Джаксон ласкал указательным пальцом оконечность своего носа, давая знать таким образом, что слова его надо понимать в ироническом смысле.

Вслед затем, стаканчик джина действительно был отправлен к застенчивому джентльмену и застенчивый джентльмен проглотил его залпом, закусил и облизнулся. М-р Джаксон тоже промочил горло какой-то влагой, и прекрасные леди, все до одной, выкушали за компанию по рюмочке мадеры. Тогда м-р Джаксон заметил, наконец, что уж время никак не терпит, и поэтому м-с Сандерс, м-с Клоппинс и маленький Томми поспешили сесть в карету. Было решено, что мастер Томми поедет с своей матерью, тогда как другия дамы останутся под покровительством м-ра Раддля.

- Исаак!- сказал м-р Джаксон, когда м-с Бардль приготовлялась сесть в карету. При этом молодой человек взглянул на джентльмена с ясеневою тростью: тот сидел на козлах и покуривал сигару.

- Что?

- Вот это м-с Бардль.

- О, это я давно знал,- отвечал джентльмен, заседавший на козлах.

М-с Бардль вошла и уселась; м-р Джаксон вошел после нея, и карета двинулась с места. М-с Бардль невольно задумалась над словами, произнесенными другом м-ра Джаксона. Какой умный народ все эти юристы: право!

- Странные хлопоты бывают иной раз с этими судебными издержками!- сказал Джаксон, когда м-с Клоппинс и м-с Сандерс задремали на своих местах,- я разумею издержки по вашему делу, сударыня.

- Мне очень жаль, право, что господа Додсон и Фогг не могут до сих пор получить этих издержек,- отвечала м-с Бардль,- но уж, конечно, эти лица должны иной раз терпеть и убыток, как скоро их расчет оказывается неверным.

- Вы однако ж, как мне сказывали, дали им собственноручную расписку на всю сумму по этому делу,- сказал Джаксон.

- Да. Это сделано для формы,- сказала м-с Бардль.

- Разумеется для формы,- отвечал Джаксон сухо.- Форма тут главное дело.

Скоро м-с Бардль, убаюканная приятной качкой экипажа, погрузилась в сладкий сон. Она проснулась через несколько минут, когда карета внезапно остановилась.

- Ах, куда это мы заехали!- проговорила изумленная вдова.- Додсон и Фогт кажется не здесь живут.

- Не здесь, да все равно,- отвечал Джаксон.- Не угодно-ли вам выйти, сударыня?

М-с Бардль, протирая заспанные глаза, вышла из кареты. Место оказалось удивительно странным: большая каменная стена с железными воротами по середине: изнутри виднелся газовый свет.

- Ну, сударыни,- закричал джентльмен с ясеневою тростью, заглядывая в карету и стараясь разбудить м-с Сандерс,- выходите, сударыня.

М-с Сандерс вышла. Железные ворота отворились, и м-с Бардль, сопровождаемая возлюбленным сыном, вступила в длинный корридор. Кумушки её последовали за ней.

Комната, куда оне вошли была еще страннее длинного корридора. Их обступили грязные и неуклюжия лица.

- Что это за место?- спросила м-с Бардль, озадаченная множеством пытливых взоров, обращенных на нее.

- Это одна из наших публичных контор,- отвечал Джаксон, озираясь назад и разглядывая спутниц м-с Бардль.- Смотрите в оба. Исаак!

- Все обстоит как следует,- отвечал джентльмен с ясеневою тростью.

И они спустились по маленькой лестнице в галлерею первого этажа.

- Вот мы и пришли,- сказал наконец Джаксон, бросая вокруг себя радостные взоры.- Все теперь исполнено, м-с Бардль, по законной форме.

- Что это значит?- сказала м-с Бардль, чувствуя сильнейшее биение сердца.

- A вот я вам объясню, сударыня,- отвечал Джаксон, отводя ее в сторону,- не бойтесь ничего, м-с Бардль. Не было на свете человека деликатнее Додсона, сударыня, или в некотором смысле, человеколюбивее Фогга. По обязанностям службы, им следовало взыскать с вас законным порядком судебные издержки, и они, как видите, выполнили эту обязанность с тонкою деликатностью, оказывая всякую пощаду и снисхождение вашим нежным чувствам. Вы будете впоследствии вспоминать об этом не иначе, как с великим наслаждением, сударыня. Это Флить, сударыня, долговая тюрьма. Желаю вам спокойной ночи, м-с Бардль. Прощай, Томми.

Сказав это, Джаксон поклонился и ушел в сопровождении джентльмена с ясеневою палкой. Вдовица осталась на попечении другого джентльмена с ключем в руках. То был тюремщик. М-с Бардль завизжала; Томми заревел; м-с Клоппинс отпрянула назад, м-с Сандерс вскрикнула и всплеснула руками. Перед ними стоял м-р Пикквик, собиравшийся в эту пору освежиться ночным воздухом, и подле м-ра Пикквика стоял м-р Самуэль Уэллер, который, увидев м-с Бардль, почтительно снял шляпу и отвесил ей низкий поклон.

- Не беспокойте эту женщину,- сказал тюремщик, обращаясь к м-ру Уэллеру,- она только что пришла к нам.

- Зачем? Для чего?

- Она арестантка.

- Кто-ж ее арестовал?

- Додсон и Фогг.

- За что?

- За неустойку по судебным издержкам.

- Урра! - вскричал Самуэль, поспешно надевая шляпу.- Эй! Иов, Иов!- завопил он, побежав по галлерее.- Бегите сейчас к м-ру Перкеру и зовите его сюда. Где старшина?

Но не было ответа на этот вопрос: Иов Троттер мигом сообразил сущность возложенного на него поручения и бросился стремглав с лестницы первого этажа. М-с Бардль грянулась на холодный пол и обмерла серьезно, искренно, первый раз в своей жизни.

Глава XLVII.

Юридическая профессия господ Перкера и Лоутона, Додсона и Фогга.- Мистер Винкель выступает на сцену под влиянием необыкновенных обстоятельств, побеждающих, наконец, закоренелое упорство великого человека.

Нетерпеливый и бурный в своих движениях, Иов Троттер бросился по направлению к Гольборну и бежал посреди дороги, то по мостовой, то по канаве, смотря по тому, как видоизменялся его путь встречными толпами женщин, мужчин, детей, извозчиков и кучеров. Он остановился перевести дух только на Грэинском сквере, перед воротами судебной палаты, где можно было навести справку о настоящем местопребывании м-ра Перкера. Но несмотря на величайшую поспешность, употребленную м-ром Троттером, дело повернулось вовсе не так скоро, как можно было ожидать. Прошло добрых полчаса, как ворота Грэина были уже заперты, когда он подошел к ним. Иов отправился к прачке м-ра Перкера, жившей где-то в Грэинском переулке y своей замужней дочери; н когда он отыскал эту особу, прошло слишком четверть часа после того, как обыкновенно запирались тюремные ворота. Прачка сообщила адрес м-ра Лоутона, которого надлежало в ту пору отыскивать в общей зале трактира "Сорока", и когда, наконец, м-р Троттер выполнил поручение Самуэля, на часах ближайшей башни прогудело десять.

- Вы уж черезчур опоздали, любезный,- сказал м-р Лоутон,- сегодня не попадете назад в тюрьму. Где вы будете ночевать?

- Обо мне тужить нечего,- отвечал Иов, - засну где-нибудь под мостом и дело с концом. Но нельзя-ли отыскать теперь м-ра Перкера и объяснить ему все дело, так, чтобы завтра поутру он отправился туда как можно раньше?

- Мудреная задача,- отвечал Лоутон, после минутного размышления.- Перкер не любит, когда отрывают его от домашних занятий; но так как здесь речь идет о м-ре Пикквике, то, пожалуй, попытаться не мешает. Надобно нанять кабриолет на счет конторы.

Остановившись на этом, м-р Лоутон взял шляпу, извинился перед товарищами, пировавшими за общим столом, отправился на ближайшую биржу и, взяв извозчика, приказал ему ехать на Россель-Сквер, в квартиру м-ра Перкера.

В тот день y м-ра Перкера был большой парадный обед, как об этом тотчас-же можно было догадаться по великолепному освещению гостиной, откуда неслись торжественные звуки фортепьяно. Запах лакомых блюд, распространившийся от кухни до крыльца, окончательно убеждал в этой догадке. В числе гостей м-ра Перкера были: м-р Сниккс, секретарь компании страхования жизни, м-р Прози, знаменитый стряпчий, три адвоката, один комиссионер банкротского суда, директор из Темпля и ученик его, одноглазый молодой джентльмен, подававший блистательные надежды и выступивший на юридическое поприще ученым трактатом о хлебных законах. Были еще и другия, более или менее знаменитые особы. Когда доложили о внезапном прибытии письмоводителя из конторы, м-р Перкер, оставив гостей, пошел в столовую, где, при слабом свете кухонной свечи, дожидались его м-р Лоутон и м-р Иов Троттер.

- Здравствуйте, Лоутон,- сказал м-р Перкер, затворяя дверь.- Что новаго? Не получен-ли какой-нибудь пакет с последней почтой?

- Нет, сэр,- отвечал Лоутон,- вот этот человек прислан к вам от м-ра Пикквика, сэр.

- От Пикквика?- сказал адвокат, быстро поворачиваясь к Иову.- Ну, в чем-же дело?

- Додсон и Фогт арестовали м-с Бардль за неустойку её по судебным издержкам,- отвечал Троттер.- Теперь она в тюрьме, сэр.

- Право?- воскликнул м-р Перкер, опуская руки в карманы и облокачиваясь на буфет.

- Точно так, сэр,- подтвердил Иов.- Перед начатием этого процесса, Додсон и Фогт взяли с неё собственноручную росписку, по которой она обязалась им выплатить за все издержки немедленно после приговора, произнесенного судом присяжных. По этой росписке она и сидит теперь в тюрьме.

- Вот как! Ну, признаюсь,- сказал Перкер, вынимая обе руки из карманов и энергически ударяя щиколками правой руки ладонь левой,- с такими умнейшими канальями мне еще не приходилось иметь дела.

- О, да, сэр, это самые удивительные практиканты, каких только я знал!- заметил Лоутон.

- Удивительные!- подтвердил Перкер.- Перед ними исчезает всякая юридическая опытность и самое тонкое знание законов.

- Справедливо, сэр, справедливо,- отвечал Лоутон.

Принципал и его подчиненный рассуждали еще несколько минут о необыкновенной проницательности господ Додсона и Фогга, при чем лица и глаза их просияли удивительным блеском, как будто им удалось сделать одно из самых гениальных открытий человеческого ума. Когда, наконец, мало-по-малу они оправились от своего изумления, Иов Троттер сообщил остальные подробности поручения, возложенного на него Самуэлем. Перкер задумчиво опустил голову и вынул из кармана часы.

- Завтра, ровно в десять, я буду иметь честь увидеть м-ра Пикквика,- сказал адвокат.- Самуэль рассуждает очень умно. Скажите ему это.- Не хотите-ли рюмку вина, Лоутон?

- Нет, сэр,- покорно благодарю.

- То есть да, хотите вы сказать,- отвечал адвокат, поворачиваясь к буфету за рюмками и графином.

Лоутон не сделал никаких возражений, потому что в отрицании его действительно подразумевался утвердительный ответ. Он только обратился к м-ру Иову и спросил его довольно громким шопотом: как он думает: портрет, висевший над камином, не представляет-ли удивительного сходства с особой м-ра Перкера? На что Иов, как и следует, отвечал, что действительно представляет. Когда вино было налито, Лоутон выпил за здоровье м-с Перкер и её деток; м-р Иов за здоровье Перкера. Затем они раскланялись и ушли, каждый в свою сторону. Перкер воротился к гостям, письмоводитель в трактир "Сорока", Иов - на Ковент-Гарденской рынок провести ночь, где Бог пошлет.

На другой день, в десять часов утра, минута в минуту, аккуратный адвокат постучался y дверей м-ра Пикквика, которые и были, с великою поспешностью, отворены Самуэлем.

- М-р Перкер, сэр,- сказал Самуэль, докладывая о прибытии гостя своему господину, который сидел y окна в задумчивой позе.- Очень рад, сэр, что вы теперь случайно пожаловали к нам. Старшина желает, кажется, переговорить с вами, сэр.

Перкер бросил на Самуэля многознаменательный взгляд, давая знать, что он понимает, как должно вести себя при настоящих обстоятельствах. Пикквик, разумеется, не должен знать, что за ним, Перкером, посылали. Затем м-р Перкер прошептал что-то на ухо Самуэлю.

- Неужели! Вы не шутите, сэр?- сказал Самуэль, отступая назад в припадке величайшего изумления.

Перкер кивнул и улыбнулся.

М-р Самуэль Уэллер взглянул на адвоката, потом на м-ра Пикквика, потом на потолок, потом опять на Перкера; оскалил зубы, засмеялся, захохотал и, наконец, схватив шляпу, опрометью бросился из комнаты без малейших объяснений.

- Что это значит?- спросил м-р Пикквик, бросая на Перкера изумленный взгляд.- Что привело моего слугу в такое загадочное состояние?

- О, ничего, ничего,- отвечал Перкер.- Потрудитесь-ка пересесть сюда, сэр, поближе к столу. Мне надобно переговорить с вами о многом.

- Какие это y вас бумаги?- спросил м-р Пикквик, когда адвокат положил на стол пачку документов, перевязанных красным снурком.

- Бумаги по делу вдовы Бардль и Пикквика, почтеннейший,- отвечал м-р Перкер, развязывая узел зубами.

М-р Пикквик пододвинул стул, уселся и бросил весьма суровый взгляд на своего юридического патрона.

- A вам не нравится это дело?- сказал адвокат, продолжая развязывать узел.

- Вы должны знать это, сэр,- отвечал м-р Пикквик.

- Очень жаль,- отвечал Перкер,- потому что о нем-то собственно мы и должны рассуждать с вами сегодня.

- Кажется, я просил вас, Перкер, чтобы вы никогда не заводили со мной речи об этом процессе, перебил скороговоркой м-р Пикквик.

- Полноте, почтеннейший, полноте,- отвечал адвокат, посматривая искоса на своего сердитого клиента.- Речь пойдет y нас своим чередом: я затем и пришел к вам. Угодно-ли вам выслушать, почтеннейший, что я намерен сказать? Если покамест не угодно, я могу подождать. Торопиться не к чему. На всякий случай, я принес с собой газету. Ваше время будет и моим. Располагайте мною.

С этими словами адвокат перебросил ногу на ногу, развернул газетный листок и сделал вид, будто углубился в чтение какой-то статьи.

- Ну, уж так и быть,- сказал м-р Пикквик, вздохнув из глубины души,- говорите, что y вас на уме. Я готов слушать. Старая история, я полагаю?

- Не совсем, почтеннейший, не совсем,- отвечал Перкер, свернув газету и укладывая ее в свой карман.- Вдова Бардль, просительница, находится теперь в этих самых стенах, известно-ли вам это, сэр?

- Известно.

- Очень хорошо. A знаете-ли вы, сэр, по какому поводу и на каком законном основании заключили сюда вдову Бардль?

- Знаю. По крайней мере, я слышал об этом от Самуэля,- сказал м-р Пикквик, с притворной беспечностью.

- И Самуэль, смею сказать, представил вам вернейший отчет об арестовании вдовы. Теперь, почтеннейший, позвольте предложить вам первый вопрос: должна-ли эта женщина остаться здесь?

- Остаться здесь!

- Да, почтеннейший, должна-ли она остаться здесь?- повторил Перкер, облокотившись на спинку стула и устремив пристальный взгляд на своего клиента.

- Как вы можете об этом меня спрашивать?- сказал м-р Пикквик.- Это зависит от Додсона и Фогга: вы знаете это очень хорошо.

- Я ничего не знаю, почтеннейший,- возразил Перкер с твердостью.- Только позвольте вам заметить, что это не зависит от Додсона и Фогга. Вы знаете людей, почтеннейший, так же, как я их знаю. Это зависит единственно, исключительно и решительно от вас, почтеннейший.

- От меня!- вскричал м-р Пикквик, делая судорожное движение на своем стуле.

Адвокат произвел двойной стук по крышке своей табакерки, открыл ее, зацепил большую щепоть и, закрывая табакерку, опять энергически повторил:

- От вас, почтеннейший.

М-р Пикквик остолбенел.

- Да, почтеннейший,- продолжал Перкер, разнюхивая табак,- я говорю, что немедленное освобождение вдовы Бардль или постоянное её заключение в этой тюрьме зависит от вас, и только от вас одних. Выслушайте меня внимательно, терпеливо, без всякого огорчения и досады, иначе вы только вспотеете и надсадите свою грудь, нисколько не уяснив сущности этого дела. Итак, почтеннейший, я говорю и утверждаю, что никто, кроме вас, не может освободить вдову Бардль из этого логовища нравственного уничижения и нищеты, и вы только в состоянии положить разумный конец этому процессу, вручив господам Додсону и Фоггу все судебные издержки как за себя самого, так и за вдову. Не горячитесь, почтеннейший, прошу вас об этом всепокорнейше.

В продолжение этой речи м-р Пикквик и краснел, и бледнел, и негодование его едва не обнаружилось в самых сильных порывах; однакож он удержал себя и угомонился. Перкер, между тем, зацепил еще щепоть табаку и продолжал с новым одушевлением:

- Я видел эту женщину сегодня поутру. Уплатив судебные издержки, вы освобождаетесь от неустойки и благополучно выходите из тюрьмы вместе с нею. Это первый пункт. Второй, главнейший и существенный пункт состоит собственно в том, что вдова Бардль дает добровольное собственноручное показание, в форме письма ко мне, что все это дело, от начала до конца, было ведено по наущению этих бессовестных людей, Додсона и Фогга; что она, вдова Бардль, приносит искреннее сожаление и раскаяние в том беспокойстве, которое она, по своему неблагоразумию, причинила вам, почтеннейший, и на этом основании, она просит меня употребить свое ходатайство перед вами, испрашивая вашего великодушного прощения.

- Вследствие, то есть, этих издержек, которые я заплачу за нее!- перебил м-р Пикквик с величайшим негодованием.

- О, нет, почтеннейший, вследствие письма, о котором я сейчас упомянул,- сказал Перкер торжествующим тоном.- Это письмо было другою женщиною принесено в мою контору сегодня ровно в девять часов, прежде, чем нога моя переступила за порог этого здания, и прежде, чем я увиделся с вдовою Бардль. Клянусь вам в этом своею юридическою честью.

И, вынув это письмо из пачки других бумаг, адвокат положил его подле м-ра Пикквика и потом принялся разнюхивать огромную щепоть табаку.

- Все-ли вы сказали?- спросил м-р Пикквик кротким тоном.

- Не совсем,- отвечал Перкер.- Не могу ручаться, что слова и выражения росписки, представленной теперь в суд адвокатами вдовы, могут послужить для нас достаточным доказательством, что против вас, почтеннейший, составлен был заговор этими людьми. Уличить их трудно. Додсон и Фогг слишком умны для того, чтоб расставить себе ловушку в этом роде. Но то не подлежит ни малейшему сомнению, что все факты, взятые и сведенные вместе, могут окончательно оправдать вас в глазах всех рассудительных людей. Благоволите теперь сами, почтеннейший, обратить внимание на сущность всего дела. Сумма в каких-нибудь полтораста фунтов с небольшим, или около того, для вас ровно ничего не значит. Присяжные решили тяжбу не в вашу пользу. Приговор их несправедлив, конечно, но все же они судили по крайнему своему разумению, по долгу совести и чести. И вот теперь представляется вам чрезвычайно легкий и удобный случай поставить себя в самом выгодном положении, какого, разумеется, вы никогда бы не достигли, оставаясь в этом месте. И поверьте мне, почтеннейший, пребывание ваше в тюрьме все и каждый могут приписать только самому упорному, закоснелому и совершенно неразсудительному упрямству, которое, разумеется, не делает особенной чести ни вашему уму, ни сердцу. Станете-ли вы еще колебаться, как скоро, по одному движению благой воли, вы можете возвратиться к своим друзьям, к своим прежним занятиям и удовольствиям, освобождая в то же время своего верного и преданного слугу, который, в противном случае, был бы принужден обречь себя на вечное затворничество из-за вашего непростительного каприза. Примите в соображение и то обстоятельство, что вы можете великодушно отмстить за себя, удовлетворяя благороднейшему побуждению своего сердца: вы освободите несчастную женщину из логовища нищеты и разврата, где слишком тяжело прозябать даже мужчине с твердым характером и основательным рассудком. Теперь спрашиваю вас, почтеннейший, как адвокат ваш и вместе искренний друг: неужели вы откажетесь от благоприятного случая привести в исполнение все эти великодушные цели по одному тому, что было бы вам жаль расстаться с несколькими фунтами, которые попадут в карман двух ловких негодяев, ненасытимых в своем жадном стремлении к приобретению богатства? Не вам и не мне исправить их, сэр: люди этого сорта не различают никаких средств, как скоро идет дело об их прибытке. По моему, чем скорее развязаться с ними, тем лучше. Все эти соображения, почтеннейший, я представил на ваше благоусмотрение весьма слабо и в самом несовершенном виде; но я прошу самих вас, усилиями собственного размышления, пролить на них надлежащий свет. Думайте и гадайте, сколько вам угодно: я стану терпеливо дожидаться вашего ответа.

Прежде, чем м-р Пикквик успел собраться с духом для произнесения приличных возражений на эти хитросплетенные софизмы, и прежде, чем Перкер успел засунуть в нос двадцатую частицу новой щепоти табаку, снаружи послышался смутный говор голосов и затем кто-то постучался в дверь.

- Ах, что это за неугомонная дверь!- воскликнул м-р Пикквик, задержанный весьма некстати на самом интересном пункте своих глубокомысленных соображений.- Кто там?

- Я, сэр,- отвечал Самуэль, просовывая свою голову.

- Теперь я не могу говорить с вами, Самуэль. Я занят в эту минуту.

- Прошу извинить, сэр, но тут вас спрашивает леди и говорит, что ей непременно нужно видеться с вами.

- Я не могу видеть теперь никакой леди,- отвечал м-р Пикквик, живо вообразив перед собою ненавистную фигуру м-с Бардль.

- Нет, сэр, прошу извинить, вы бы не сказали этого, если бы знали, какая тут особа напрашивается на свиданье с вами.

- Кто же она?

- A вот увидите. Прикажете впустить?

- Как вы думаете, Перкер?- сказал м-р Пикквик, посмотрев на своего адвоката.

- Я думаю, вам нельзя отказать, почтеннейший.

- Браво!- закричал Самуэль.- Рога трубят, барабаны бьют, и на сцене - две неожиданные особы.

Говоря это, Самуэль Уэллер отворил дверь, и в комнату вошел м-р Натаниель Винкель, ведя за руку ту самую молодую леди, которая некогда, на хуторе Дингли-Делле, щеголяла в меховых полусапожках. На ней была теперь щегольская шляпка, прикрытая богатым кружевным вуалем, и в этом наряде молодая особа, робкая и застенчивая в своей поступи, казалась еще прелестнее, чем прежде.

- Мисс Арабелла Аллен!- воскликнул м-р Пикквик, вставая со стула.

- Нет, почтенный друг мой, прошу извинить,- отвечал м-р Винкель, становясь на колени,- вы видите перед собою мою жену, м-с Винкель.

М-р Пикквик едва мог верить своим глазам, да и не поверил бы, если бы в действительности этого случая не убеждали его могущественным образом улыбающаеся физиономия м-ра Перкера; с другой - присутствие на заднем плане Самуэля и хорошенькой горничной, которые, повидимому, наблюдали с живейшим наслаждением за всеми подробностями этой сцены.

- Ах, м-р Пикквик,- сказала Арабелла тихим голосом, как будто встревоженная молчанием действующих лиц,- простите-ли вы мне этот неблагоразумный поступок?

Не последовало словесного ответа на этот вопрос; но ученый муж с великою поспешностью снял очки с своего носа и, схватив обе руки молодой леди, принялся целовать ее, как отец, и даже, может быть, несколько нежнее, чем отец. Затем, все еще продолжая держать руку молодой леди, м-р Пикквик назвал м-ра Винкеля молодым отъявленным плутом и приказал ему встать, что тот и выполнил с большой охотой, не прежде, однакож, как разгладив свой нос полями шляпы в изъявление искреннего сознания в вине. Вследствие чего м-р Пикквик ударил его по спине несколько раз и потом радушно пожал руку м-ру Перкеру, который, в свою очередь, приветствуя новобрачных от искреннего сердца, зацепил из своей табакерки огромную щепоть табаку, достаточную для удовлетворения, по крайней мере, полдюжины носов с правильной организацией и устройством.

- Ну, дитя мое, как же все это случилось?- сказал м-р Пикквик.- Садитесь и расскажите мне обо всем. Как она мила, Перкер, не правда ли?- прибавил м-р Пикквик, всматриваясь в лицо Арабеллы с такою гордостью и восторгом, как будто она в самом деле была его собственная дочь.

- Красавица, почтеннейший, красавица,- отвечал адвокат.- Не будь я сам женатый и семейный человек, я позавидовал бы вам от всей души, любезный друг.

Выразившись таким образом, Перкер задал тумака в грудь любезного друга, и тот поспешил возвратить комплимент с одинаковою ловкостью и любезностью. После чего они оба засмеялись очень громко; но все же не так, как м-р Самуэль Уэллер, который только что успел влепить несколько поцелуев хорошенькой горничной под прикрытием буфетной двери.

- Я очень, очень благодарна вам любезный Самуэль,- сказала Арабелла с грациозной улыбкой.- Никогда я не забуду, что вы сделали для меня в клифтонском саду.

- О, это нам было ни почем, сударыня,- отвечал Самуэль. - Я только помогал природе, сударыня, как выразился однажды доктор перед матерью мальчика, которого он уморил, выпустив из него кровь.

- Что вы стоите, Мери? Садитесь, душенька,- сказал м-р Пикквик, прерывая эти комплименты.- Ну, начнем теперь с начала. Как давно вы обвенчались?

Арабелла бросила робкий взгляд на своего счастливого властелина, и тот отвечал:

- Третьяго дня только.

- Только третьяго дня!- повторил м-p Пикквик.- Что-ж вы делали все эти три месяца?

- Вот именно так: отдайте нам отчет во всем, что вы делали,- перебил Перкер.- Пикквику, видите ли, нужно знать, на какие пустяки вы потратили это драгоценное время.

- История очень проста,- отвечал м-р Винкель, взглянув на свою застенчивую подругу,- прежде всего я не вдруг уговорил Арабеллу бежать со мною, и когда, наконец, она согласилась, мы долго не могли найти удобного случая привести в исполнение свой план. Мери также должна была выждать срок (В Англии слуги и служанки, переменяя свои места, обязаны извещать об этом своих господ по крайней мере за один месяц вперед. Господа, в свою очередь, отсылая слуг, предупреждают их об этом месяцем раньше. Прим. перев.), прежде, чем могла она оставить свое место; a без её содействия мы ничего бы и не сделали.

- Выходит, стало быть,- сказал м-р Пикквик, успевший этим временем надеть свои очки и еще раз полюбоваться на юную чету,- выходит, стало быть, что вы действовали систематически и методически. Очень хорошо. A знает-ли ваш брат обо всех этих вещах?

- О, нет, нет!- воскликнула побледневшая Арабелла.- Добрый м-р Пикквик, он должен узнать об этом от вас, только от одних вас. Брат мой слишком вспыльчив, необуздан в своих действиях, и притом он так заинтересован в пользу этого друга своего, м-ра Сойера, что, право, мы можем опасаться от него ужасных последствий, если он не услышит об этой истории из собственных ваших уст, добрый м-р Пикквик.

- Конечно, конечно,- сказал Перкер с важностью.- Вы должны принять это дело на себя, почтеннейший. Эти молодые люди будут, натурально иметь уважение к вашим летам, и вы можете привести их в пределы приличного благоразумия. Вам надобно предупредить зло в самом начале и вы одни только в состоянии охолодить горячую кровь.

Адвокат понюхал табаку и сомнительно покачал головою.

- Вы забываете, мой ангел,- сказал м-р Пикквик кротким и нежным тоном,- вы забываете, что я арестант в долговой тюрьме и, следовательно, не могу распоряжаться своими действиями.

- О, нет, добрый м-р Пикквик, я никогда не забывала этого,- отвечала Арабелла.- никогда я не переставала думать, как вы должны были страдать и мучиться в этом страшном месте; но я надеялась и была уверена, что, принимая участие в нашей судьбе, вы откажетесь от жестоких планов относительно своей собственной жизни. Вы только одни можете помирить меня с братом. Он единственный мой родственник, м-р Пикквик, и без вашего великодушного ходатайства я подвергаюсь опасности потерять его навсегда. Что делать? Я поступила неосторожно, слишком неосторожно, и чувствую, что виновата перед ним кругом.

С этими словами бедняжка Арабелла закрыла свое личико платком и заплакала горько.

Эти слезы произвели, казалось, могущественное впечатление на восприимчивую душу великого человека; но когда м-с Винкель, осушив заплаканные глазки, принялась ласкать его и упрашивать самыми нежными и мелодическими звуками, какие когда-либо вырывались из женской груди, м-р Пикквик почувствовал внезапно какую-то странную неловкость и, не зная, повидимому, что ему делать, начал энергически потирать свои очки, нос, подтяжки, затылок и штиблеты.

Заметив эти несомненные признаки нерешимости и душевного колебания, м-р Перкер, извещенный, повидимому, заблаговременно обо всех подробностях, относившихся к настоящему положению молодой четы, привел в юридическую ясность и то не менее важное обстоятельство, что м-р Винкель старший до сих пор еще не знал ничего о роковой перемене в судьбе своего сына, который, по естественному ходу вещей, основывает все свои будущия надежды на любви и неизменной привязанности отца. Очень и очень вероятно, что отец перестанет однажды навсегда питать родительскую любовь к сыну, как скоро этот сын будет хранить в тайне великое событие своей жизни. На этом основании м-р Пикквик, действуя по долгу совести и чести, должен сперва поехать в Бристоль к м-ру Аллену и потом немедленно отправиться в Бирмингем для свидания с м-ром Винкелем старшим. Не подлежит ни малейшему сомнению, что м-р Винкель старший имеет основательное и законное право считать м-ра Пикквика, в некоторой степени, опекуном, советником и наставником своего сына и, следовательно, м-р Пикквик, как честный и благородный человек, обязан лично сообщить старику изустно обо всех подробностях этого дела и равномерно показать степень участия, которое он сам непосредственно принимал и принимает в судьбе молодой четы.

К этому времени весьма кстати подоспели м-р Топман и м-р Снодграс, которые, с своей стороны, каждый по своему, подтвердили и укрепили все доказательства красноречивого адвоката. Наконец, м-р Пикквик, совершенно запутанный и сбитый с толку, заключил Арабеллу в свои объятия и объявил положительно, что она может делать с ним все, что ей угодно.

Лишь только это слово сорвалось с языка почтенного старца, Самуэль Уэллер бросился со всех ног в галлерею и отправил Иова Троттера к знаменитому м-ру Пеллю с поручением, чтобы этот ученый джентльмен вручил подателю формальную бумагу, по которой он, Самуэль, имеет право выйти из тюрьмы вследствие удовлетворения своего кредитора. Нет надобности говорить, что эта бумага, на всякий случай, изготовлена была заблаговременно в тот же самый день, когда совершился достопамятный арест. Устроив это дело, Самуэль поспешил употребить весь свой запас наличных денег на покупку двадцати пяти галлонов пива, предложенных на угощение всем обитателям Флита, без различия возраста и пола. Затем м-р Уэллер прокричал "ура" и, удовлетворив таким образом первым порывам восторженного чувства, погрузился мало-по-малу в свое обычное созерцательное состояние духа.

В три часа пополудни м-р Пикквик бросил прощальный взгляд на свою маленькую комнату и отправился в тюремную контору, сопровождаемый на дороге многочисленной толпою арестантов, из которых каждый усердно добивался чести пожать ему руку на прощаньи. Великий человек раскланивался со всеми, и взор его, казалось, повсюду распространял утешение и отраду.

- Перкер,- сказал м-р Пикквик, подзывая к себе из арестантов одного молодого человека,- вот это м-р Джингль, о котором я говорил вам.

- Очень хорошо, почтеннейший,- отвечал Перкер, вглядываясь пристально в физиономию Джингля.- Завтра поутру я увижусь с вами, молодой человек. Надеюсь, это свидание никогда не исчезнет из вашей памяти, сэр.

Джингль почтительно поклонился и, прикоснувшись дрожащею рукой к протянутой руке м-ра Пикквика, удалился молча.

- Иова, кажется, вы уже знаете?- сказал м-р Пикквик, представляя этого джентльмена.

- Этого плута? Очень знаю,- отвечал Перкер добродушным тоном.- Ухаживайте за своим приятелем и ожидайте меня завтра к первому часу, слышите?

- Слушаю, сэр,- отвечал Иов.

- Ну, нет-ли еще чего, почтеннейший?- спросил адвокат.

- Ничего,- отвечал м-р Пикквик.- Самуэль, передали вы от моего имени маленький пакет своему тюремному хозяину?

- Как же, сэр, передал.

- Что-ж он?

- Расплакался пуще всякого ребенка и сказал, что в жизнь никого не видывал и не знавал великодушнее вас. Он только просит, не можете-ли вы привить к нему сильную чахотку, для того, видите-ли чтобы ему поскорее можно было соединиться со своим старым другом, который недавно умер в этих стенах. Другого приятеля он уже не надеется отыскать в здешнем месте.

- Бедняга!- воскликнул м-р Пикквик.- Ну, прощайте, друзья мои. Благослови вас Бог!

С этим прощальным словом м-р Пикквик, сопровождаемый громогласными напутствиями многочисленной толпы, взял своего адвоката за руки и вышел из тюрьмы, проникнутый более грустными и печальными ощущениями, чем какие наполняли его сердце при первоначальном вступлении в этот замок. Увы, сколько несчастных и погибших существ оставлял он за собою!..

После веселаго вечера, проведенного в гостинице "Коршуна и Джорджа", м-р Пикквик и Самуэль Уэллер, поутру на другой день, катились по большой дороге в наемной карете. Самуэль сидел сзади в особо устроенной сидейке.

- Сэр!- сказал м-р Уэллер своему господину.

- Что скажете?- отвечал м-р Пикквик, выставляя свою голову из окна экипажа.

- Не худо бы этим лошадкам поваляться месяца три в долговой тюрьме.

- Зачем это?

- A вот мы посмотрели бы тогда, как бы оне поскакали!- воскликнул м-р Уэллер, потирая руки.

Глава XLVIII.

Мистер Пикквик, при содействии Самуэля Уэллера, пытается смягчить ретивое мистера Бенжамена Аллена и укротить ярость мистера Роберта Сойера.

М-р Бен Аллен и неразлучный друг его, Боб Сойер, сидели в маленькой комнате позади аптеки и ели телячьи котлетки, принесенные для их завтрака из ближайшего трактира. Ели они и рассуждали, между прочим, о надеждах приобрести со временем независимое состояние посредством благородной профессии, которой посвящена была деятельность м-ра Сойера, преемника Нокморфа.

- И выходит, что это вещь сомнительная, любезный друг,- сказал Боб Сойер, продолжая нить разговора.

- Что такое сомнительно?- спросил м-р Бен Аллен, выпивая стакан пива для изощрения своих умственных сил.

- Надежды-то мои сомнительны, мой милый.

- Ах, да, ты все толкуешь о своих надеждах; я и забыл. Да, брат, это все еще покамест in nubibus, за горами, за долами; a на деле просто выходит дрянь.

- Бедные люди покровительствуют мне превосходно, нечего и говорить,- сказал м-р Боб Сойер после минутного размышления.- Они стучатся без умолку в мои ворота каждую ночь, таскают лекарства из моей аптеки с удивительным постоянством, и семейства их размножаются так, что и подумать страшно. Скоро вот будет шесть родин чуть-ли не в одну ночь, и я уж заранее получил приглашения от всех этих родильниц.

- Это хорошо,- заметил м-р Бен Аллен, разрезывая котлетку.

- Недурно, если хочешь, только оно было бы гораздо лучше, еслиб подвернулся хоть один пациент, который мог бы платить шиллинга по два за визит. Практика огромная, нечего сказать, и я описал ее высоким слогом в здешних газетах; да что в том толку?

- Послушай, Боб,- сказал м-р Бен Аллен, вытирая губы салфеткой и устремив глаза на лицо своего друга,- вот что я скажу тебе.

- Что?

- Тебе следует, мой милый, без малейшего замедления и отсрочки, овладеть тысячью фунтов сестры моей, Арабеллы.

- То есть капиталом в тысячу фунтов стерлингов, положенных на её имя в Английский банк для приращения законными процентами,- добавил Боб Сойер, выражаясь юридическим слогом.

- Именно так,- подтвердил Бенжамен.- Деньги должны быть в её руках, как скоро она достигнет совершеннолетия или выйдет замуж. Совершеннолетие её исполнится через год, и если ты теперь же возьмешь свои меры, через месяц она непременно должна быть твоей женою. Мой совет тебе, Боб: не зевай и куй железо, пока горячо.

- Сестра твоя - премилеиькая девушка, это мы знаем с тобой оба,- сказал Роберт Сойер,- но только есть в ней один неисправимый недостаток, любезный друг.

- Какой?

- Страшный недостаток: отсутствие изящного вкуса. Арабелла не любит меня.

- Вот вздор! Она еще сама, вероятно, не знает, что она любит,- сказал м-р Бен Аллен презрительным тоном.

- Может быть,- заметил м-р Боб Сойер,- но, во всяком случае, думать надобно, что она отлично знает то, чего не любит, a это, по моему мнению, прескверная статья.

- Желал бы я знать, чорт побери,- сказал м-р Бен Аллен, скрежеща зубами и выражаясь скорее, как голодный дикарь, раздирающий волчью шкуру, чем скромный молодой джентльмен, разрезывающий в настоящую минуту котлетку из телячьяго мяса: - желал бы я знать, не завладел-ли какой-нибудь негодяй сердчишком этой девчонки? Я бы растерзал его, как собаку.

- Я всадил бы в него свинцовую пулю,- сказал м-р Сойер, отрывая свои губы от кружки пива. И если бы он остался жив, я сам бы сделал операцию и доканал бы его на месте.

М-р Бенжамен Аллен несколько минут смотрел рассеянно на своего друга и потом сказал:

- Ты никогда не объяснялся с нею, Боб?

- Никогда.

- Отчего же?

- Я видел, что это будет бесполезно.

- Вздор! Ты должен высказать ей все напрямик не позже, как сегодня вечером, - возразил Бен Аллен с отчаянной энергией.- Арабелла должна быть твоею, или ... или мне придется употребить свою власть.

- Посмотрим,- сказал м-р Боб Сойер,- посмотрим.

- Да, посмотрим,- ответил Бен Аллен свирепым тоном. Он приостановился на несколько секунд и затем продолжал голосом, дрожащим от внутреннего волнения.- Ты любил ее с детских лет, мой друг, любил, когда мы вместе с тобой ходили в приходскую школу. И что-ж? Эта девчонка даже еще в ту пору издевалась над твоими чувствами. Помнишь ли, как однажды, со всею горячностью детской любви, ты упрашивал ее принять бисквиты и яблочные пирожки, опрятно сложенные в маленький пакетец из оберточной бумаги?

- Помню,- сказал Боб Сойер.

- Ведь она, кажется, не приняла этого подарка?

- Не приняла. Она сказала, что пакет слишком долго лежал y меня в кармане и от пирожков слышался весьма неприятный запах.

- Так, так. И после этого мы сами их съели. Негодная девчонка!

Пораженные этим неприятным воспоминанием, друзья нахмурили брови и безмолвно смотрели друг на друга.

Между тем, как продолжалось это заседание и мальчишка в сером балахоне смотрел на остатки лакомых кусков, долженствовавших после завтрака поступить в его бесконтрольное владение,- по улицам Бристоля катился довольно странный экипаж темно-зеленого цвета, похожий отчасти на бричку, отчасти на карету, запряженный в одну лошадь темно-бурой шерсти, которою управлял на козлах странный детина угрюмой наружности, в панталонах грума и в кучерском кафтане. Старые леди весьма часто, из экономических рассчетов, присваивают своим экипажам наружность этого рода. В настоящей колымаге тоже сидела старуха.

- Мартын! - сказала старуха, обращаясь к угрюмому джентльмену на козлах.

- Что прикажете?- отвечал угрюмый джентльмен, притрогиваясь к полям своей шляпы.

- Ступайте к м-ру Сойеру.

- Я туда и еду.

- Ну, хорошо. Так ступайте же.

Кучер воодушевил темно-бурого коня тремя ударами огромного бича с нахлесткой, и через несколько минут колымага остановилась y ворот квартиры м-ра Роберта Сойера, преемника Нокморфа.

- Мартын!

- Чего изволите?

- Попросите мальчишку постоять здесь на улице и покараулить.

- Я сам буду караулить ее, сударыня,- отвечал Мартын, укладывая бич с нахлесткой наверху экипажа.

- Нет, нет, этого я не позволю ни под каким видом, Мартын,- сказала запальчивая леди,- ваше личное свидетельство будет очень важно, и вы должны идти со мной в этот дом. В продолжение всего свидания вы должны безотлучно стоять подле меня. Слышите?

- Слышу.

- Ну, так Что-ж вы еще стоите?

- Ничего, сударыня.

Сказав это, угрюмый джентльмен потихоньку сошел с колеса, на котором стоял несколько минут, придерживаясь левой рукою за верх колымаги, подозвал к себе мальчишку в сером балахоне, отворил дверцы, спустил подножки и, засунув руки во внутренность экипажа, вытащил оттуда старую леди с такою же безцеремонностью, как будто она была коробочкой или сундуком.

- Ах, Боже мой, как я взволнована, Мартын!- воскликнула старая леди. - Я вся дрожу теперь.

М-р Мартын кашлянул и крякнул, но ничем больше не выразил своей симпатии. Старушка оправилась мало-по-малу и взошла на крыльцо в сопровождении м-ра Мартына. Завидев ее из окна, м-р Бенжамен Аллен и Боб Сойер поспешили убрать на скорую руку спиртуозные напитки, опрокинули скляночку с духами для истребления табачного запаха и затем выступили оба с полною готовностью свидетельствовать глубочайшее почтение и преданность вошедшей гостье.

- Вас-ли я вижу, милая тетушка!- воскликнул м-р Бен Аллен.- Как это великодушно с вашей стороны, что вы решились удостоить нас своим визитом! Имею честь представить вам, тетушка, м-ра Сойера, друга моего, Боба, о котором я уже давно говорил вам по поводу, знаете...

Тут м-р Бен Аллен склонился над ухом своей тетки и шопотом произнес имя своей сестры, так однакож, что все и каждый явственно могли расслышать слово "Арабелла".

- Любезный Бенжамен,- сказала старушка, задыхаясь от внутреннего волнения и трепеща всем телом с головы до ног,- не тревожься, мой друг, житейское дело, но ты должен оставить меня на несколько минут с м-ром Сойером. Мне надобно переговорить с ним.

- Боб, не угодно-ли тебе отправиться с моей тетушкой в аптеку?- сказал м-р Бен Аллен.

- С большим удовольствием,- отвечал Роберт Сойер с докторскою важностью.- Пожалуйте сюда, сударыня. Не бойтесь ничего. Мы вас мгновенно поставим на ноги, сударыня, не сомневайтесь в этом. Ну-с, прошу покорно.

С этими словами м-р Боб Сойер усадил старую леди в кресла, запер дверь, сел подле неё и расположился выслушать терпеливо исчисление болезненных симптомов, представлявших его воображению перспективу существенных выгод для докторской его профессии.

После кратковременного молчания старушка несколько раз покачала головой и заплакала навзрыд.

- Это ничего,- сказал Боб Сойер успокоительным тоном.- Маленькое расстройство нервов. Это вздор, сударыня. Мы дадим вам камфорной водицы, по три раза в день, на ночь - успокоительная микстура.

- Ох, я не знаю, с чего и как начать, м-р Сойер,- сказала старая леди,- ужасно, ужасно!

- Вам нет надобности начинать, сударыня,- отвечал молодой доктор.- Я могу и без вашего объяснения понять сущность вашей болезни. У вас не в порядке голова, сударыня.

- Нет, м-р Сойер, сердце не в порядке,- сказала старая леди с глубоким вздохом.

- Плевое дело, сударыня, опасности ни малейшей,- отвечал Боб Сойер.- Засорен желудок.

- М-р Сойер!- вскричала старуха, привскакивая с места.

- Без всякого сомнения,- подтвердил врач.- Стоит только благовременно принять медицинские меры, и все как рукой снимет.

- М-р Сойер,- сказала старая леди, проникнутая величайшим негодованием,- или вы решились заранее нанести мне дерзкое оскорбление, или поведение ваше объясняется тем, что вы не понимаете цели моего визита. Никакая медицинская сила, все ваши порошки и микстуры не в состоянии были предупредить того, что случилось в недавнее время на моих глазах. Нечего терять слов с вами, молодой человек, я позову племянника,- заключила старушка, судорожно повертывая в руках свой ридикюль и вставая с места.

- Остановитесь, сударыня,- сказал Боб Сойер,- кажется, я действительно вас не понял. Не угодно-ли теперь объяснить, что такое случилось?

- Племянница моя, м-р Сойер,- сказала старая леди,- сестра вашего приятеля ...

- Так, сударыня - сказал Роберт, пожираемый на этот раз величайшим нетерпением, потому что старая леди, несмотря на внутреннее волнение, говорила протяжно, с расстановкой, как и все старухи.- Так, сударыня, так.

- Моя племянница, Арабелла, за три дня перед этим отпросилась навестить мою сестру, другую свою тетку, содержательницу женского пансиона в трех милях от города. Перед заведением её вы можете увидеть ракитовый палисадник, замечательный в своем роде, и несколько старых развесистых дубов.

На этом месте старушка приостановилась, чтобы отереть слезы.

- Ах, сударыня, пусть чорт их поберет, эти ракитовые кусты!- вскричал Роберт, совершенно забывая свою докторскую сановитость и осанку.- Говорите скорее, ради Бога.

- Сегодня утром,- начала опять старая леди медленно и с расстановкой,- сегодня утром она, то есть моя племянница...

- Воротилась назад, я полагаю,- сказал Роберт с великим одушевлением.- Так, что ли?

- Нет, м-р Сойер, совсем не так. Она писала ко мне...

- Письмо, разумеется. Что-ж она говорит?

- Она говорит... то есть не говорит, a пишет,- и вот, мне бы хотелось сообщить Бенжамену это известие не вдруг, a постепенно, чтобы, знаете, не расстроить его пылкого чувства,- она пишет ко мне, что ... письмо это y меня в кармане, м-р Сойер, но я забыла очки в карете, a без очков я никак бы не могла указать на это место,- беда со слепыми глазами, м-р Сойер! Ну, да, словом сказать, племянница моя пишет что она уже замужем.

- Что-о-о?- закричал во весь голос м-р Боб Сойер.

- Замужем,- повторила старая леди.

Больше уже ничего не слышал м-р Боб Сойер. Он опрометью бросился из аптеки в другую комнату и закричал богатырским голосом:

- Бен, друг мой, она удрала!

Лишь только эта оглушительная весть достигла до ушей м-ра Бена Аллена, дремавшего этим временем за конторкой, как вдруг он быстро вскочил на ноги и, не говоря дурного слова, ринулся стремглав на м-ра Мартына и, запустив свою руку за галстух этого невинного джентльмена, выразил очевидное намерение задушить его на том самом месте, где стоял он, понурив голову и почесывая затылок. Бурный и решительный в своих движениях, возбужденных внезапными порывами отчаяния, молодой человек приступил к выполнению своего намерения, обнаруживая вместе силу богатыря и опытность хирурга.

М-р Мартын, принадлежавший к разряду джентльменов, не одаренных особенною силой красноречия или убеждения, покорился этой операции на несколько секунд с невозмутимым спокойствием философа, готового ко всяким приключениям. Убедившись, однакож, что эта шутка в скором времени может отнять y него всякую надежду на получение хорошего жалованья и даровой квартиры в этом подлунном мире, он пробормотал какое-то метафизическое возражение и с одного размаха повалил молодого человека на пол. Но как обе руки м-ра Бена Аллена зацепились за его галстух, то, увлеченный силою падающей тяжести, он грянулся и сам по тому же направлению. Когда таким образом они лежали и барахтались, дверь аптеки отворилась и внезапно вошли два неожиданных посетителя - м-р Пикквик и м-р Самуэль Уэллер.

При взгляде на эту сцену, Самуэль вообразил что м-р Мартын, по всей вероятности, нанялся в этом врачебном заведении за условленную сумму принимать какия-нибудь сильные лекарства или выдержать, эксперимента ради, какие-нибудь болезненные пароксизмы, или по временам глотать яд, чтобы испытать на себе действительность каких нибудь новейших антидотов, или, наконец, производить какие-нибудь другие, более или менее смелые, опыты с благородною целью увеличить массу медицинских сведений и удовлетворить пылкой любознательности двух молодых профессоров медицинской науки. Находясь под влиянием этого впечатления, Самуэль стоял спокойно на одном месте, опустив руки в карманы, и смотрел с великим участием на результат этого интересного эксперимента. Другого рода впечатления поразили восприимчивую душу ученого мужа. М-р Пикквик, с обычной энергией, вдруг бросился на сражающихся джентльменов и закричал повелительным голосом, чтобы их розняли.

Это пробудило, наконец, деятельность м-ра Боба Сойера, который до сих пор был, казалось, совершенно парализирован внезапным бешенством своего товарища и друга. При содействии этого джентльмена м-р Пикквик скоро поставил на ноги Бена Аллена. М-р Мартын, находя неудобным оставаться на полу, встал сам и бросил вокруг себя бессмысленно равнодушный взор.

- М-р Аллен,- сказал м-р Пикквик,- что с вами, сэр?

- Ничего, ничего, сэр, вот мы увидим!- отвечал м-р Аллен свирепым тоном.

- Да что такое?- спросил м-р Пикквик, бросая взгляд на Боба Сойера.- Здоров-ли он?

Прежде, чем Роберт собрался произнести ответ, Бен Аллен схватил м-ра Пикквика за руку и пробормотал болезненно печальным тоном:

- Сестра моя, почтеннеший, сестра моя.

- О, только-то?- сказал м-р Пикквик.- Мы легко можем уладить это дело, к общему благополучию, я надеюсь. Сестрица ваша здорова и счастлива, почтеннейший, и я приехал сюда именно затем, чтобы....

- Жалею, господа, что я должен некоторым образом задержать ход этих приятных переговоров, как выразился однажды король, распуская парламент,- перебил м-р Уэллер, смотревший этим временем на стеклянную дверь,- но здесь вот происходит перед вашими глазами другой медицинский эксперимент. Какая-то старушка растянулась на ковре и желает, вероятно, чтобы ей сделали ампутацию или спринцовку, или что-нибудь в этом смысле.

- Ах, я и забыл,- сказал м-р Бен Аллен- Это моя тетка.

- Великий Боже!- воскликнул м-р Пикквик.- Что-ж вы стоите, господа? Бедная леди! Тихонько, Самуэль, тихонько.

- Странное положение для бабушки почтенных лет!- заметил Самуэль, приподнимая тетку и усаживая ее в кресла.- Эй, ты, шаромыжник! Принеси-ка уксуса или спирта.

Это приказание относилось к мальчику в сером балахоне, который в это время, поручив надзор за каретой уличному сторожу, воротился назад, чтобы быть свидетелем происходившей суматохи. Благодаря общим усилиям этого мальчишки, Самуэля и двух молодых врачей, старая леди была, наконец, приведена в чувство.

- Теперь, сэр, потрудитесь объяснить, что, вам угодно было сказать,- начал м-р Бен Аллен обращаясь к п-ру Пикквику.

- Я хотел изъяснить вам сэр,- отвечал м-р Пикквик,- что сестрица ваша живет в Лондоне. Она здорова и счастлива.

- Какая мне нужда до её счастья?- сказал м-р Бенжамен Аллен, выделывая грозные жесты обеими руками.

- Дайте мне вот только добраться до её мужа: увидим, кто счастлив и кто несчастлив,- сказал Боб Сойер,- пусть этот негодяй сойдется со мной на двенадцати шагах: раздавлю его, уничтожу, размозжу...

- Остановитесь, сэр,- прервал м-р Пикквик.- Вы должны знать наперед, к кому обращаются ваши угрозы, и прошу вас иметь в виду прежде всего, что почтенный джентльмен, которого вы злословите без всякого основания и причины, был, есть и будет моим искренним другом.

- Кто же он?- сказал м-р Боб Сойер.

- Его имя, сэр, его имя!- закричал Бен Аллен.

- М-р Натаниэль Винкель!- отвечал м-р Пикквик с удовольствием и твердостью.

М-р Бенжамен Аллен, пораженный, как громом, этою неожиданною вестью, вдребезги разбил очки о каблук своего сапога, тщательно подобрал осколки и положил их в три свои кармана. Затем, скрестив руки на груди, он закусил губы и бросил свирепый взгляд на кроткие черты м-ра Пикквика.

- Так это вы, сэр, изволили устроить эту свадьбу?- спросил, наконец, м-р Бенжамен Аллен, скрежеща зубами.

- И вот, если не ошибаюсь,- подхватила старая леди,- камердинер этого джентльмена беспрестанно шлялся вокруг моего дома и подговаривал моих слуг войти в их общий замысел, противный моей воле. Мартын!

- Что угодно?- сказал угрюмый джентльмен, выступая вперед.

- Это-ли тот джентльмен, которого вы видели в нашем переулке? Вы еще говорили мне о нем сегодня поутру.

М-р Мартын, в жизнь свою не любивший терять лишних слов, осмотрел Самуэля с нот до головы и сквозь зубы промычал:

- Он и есть.

М-р Уэллер, не питавший никогда предосудительной гордости в своем сердце, улыбнулся на угрюмого джентльмена и проговорил учтивым тоном, что он имел честь видеть его один раз перед господской конюшней.

- Стало-быть, я напрасно хотел задушить этого верного челядинца?- воскликнул м-р Бен Аллен.- Потрудитесь объяснить мне, м-р Пикквик, зачем и по какому поводу вздумалось вам употребить вашего слугу для выполнения злонамеренныхь планов против моей сестры? Я требую от вас объяснения, сэр.

- Да, сэр, объясните нам это,- сказал Боб Сойер.

- Это настоящий заговор!- прибавил м-р Бен Аллен.

- Злонамеренный план,- дополнил Боб Сойер.

- Безчестный обман!- заметила старая леди.

- Чистейшее надуванье!- заключил м-р Мартын.

- Прошу вас, выслушайте меня, милостивые государи,- хладнокровно и без гнева начал м-р Пикквик, когда Бен Аллен растянулся, наконец, в креслах, в которых он обыкновенно пускал кровь своим пациентам.- Помощь моя молодым людям ограничивалась только тем, что я один раз позволил себе быть свидетелем назначенного свидания между ними, и это я считал с своей стороны неизбежно необходимым, так как, в противном случае, репутация молодой девушки подвергалась некоторой опасности, между тем как присутствие старого джентльмена отстраняло всякие оскорбительные подозрения. Больше я не принимал никакого участия в этом деле, и мне тогда в голову не приходило, что молодые люди могут быть так скоро соединены неразрывными узами брака. При всем том прошу заметить, милостивые государи,- заключил м-р Пикквик с особенной энергией:- я бы не противопоставил ни малейших препятствий этому браку, если бы знал о нем заранее.

- Слышите вы это?- сказал м-р Бенжамен Аллен, озирая всю компанию.

- Надеюсь, все это слышат,- заметил м-р Пикквик кротким тоном,- и все поймут, сэр, что, в качестве единственного родственника своей сестры, вы не имели ни малейшего права делать насилие нежному чувству, принуждая ее вступить в брак без всякого влечения и склонности сердечной. Это было слишком неделикатно и жестоко с вашей стороны. Что-ж касается моего молодого друга, супруга сестры вашей, сэр, он стоит с вами на одной ступени, если не выше, в лестнице общественных отношений, и если вы не будете в моих глазах оказывать ему приличное уважение, я готов заранее отказаться от всяких дальнейших объяснений по этому предмету.

- Ко всему этому, почтенные господа, позволю себе и я прибавить малую толику,- сказал м-р Уэллер, выступая вперед.- Прибавление мое состоит вот в чем: один из вас назвал меня плутом. За что, позвольте спросить? Разве я похож на плута?

- Ах, Самуэль, это не имеет никакой связи с нашим делом,- перебил м-р Пикквик,- прикусите свой язык.

- Да уж я об этом не хлопочу, сэр,- отвечал Самуэль,- только есть тут своя особая история. Этот джентльмен, может статься, забрал себе в голову, что тут была еще прежде сердечная зазноба, a я вот могу доложить всем вам, господа, что ничего тут не было в этом роде, потому что молодая леди сказала с самого начала, что она терпеть его не может. Никто, стало быть, не перебивал ему дороги, и конец был бы всегда один и тот же, если бы даже молодая леди никогда не видала м-ра Винкеля. Вот все, что я желал заметить, почтенные господа, и я надеюсь, что слова мои облегчили душу этого джентльмена.

Последовала кратковременная пауза за этими утешительными замечаниями. Наконец, м-р Бен Аллен поднялся с своего места и торжественно объявил, что он никогда больше не увидит лица своей сестры, и вслед затем м-р Боб Сойер, наперекор лестному уверению Самуэля, произнес страшную клятву мщения против соперника, перебившего ему дорогу.

Но когда это дело приняло таким образом характер грозный и жестокий, м-р Пикквик нашел внезапно сильную союзницу в старой леди, которая, казалось, была сильно поражена и растрогана доказательствами ученого мужа, представленными в защиту молодой четы. Твердою стопой старушка подошла к м-ру Бенжамену Аллену и красноречиво изложила перед ним некоторые соображения и размышления примирительного свойства. Оказалось, по её словам, что человек иной раз сам не знает, где упадет, где встанет, где найдет, где потеряет, и что, стало быть, чем меньше толковать об этом, тем лучше. К тому же, что сделано, того не переделаешь, и что прошло, того уж не воротит никакая человеческая сила. Притом, надо сказать правду, беда еще далеко не так велика, как можно было ожидать, и, следовательно, в строгом смысле, нет здесь никаких основательных поводов тужить и горевать, кручиниться, беситься или выходить из себя. На все это м-р Бенжамен Аллен отвечал, что, не думая нисколько обижать своей тетушки, или оскорблять кого бы то ни было, он однакож позволяет себе здесь, как и в других случаях, иметь собственные свои мнения и расзчеты. Основываясь, в настоящем случае, на этих рассчетах, он положительно убежден, что будет иметь удовольствие ненавидеть свою сестру вплоть до гробовой доски.

Наконец, когда эта свирепая решимость повторена была около полсотни раз, старая леди внезапно вскочила с места и, величественно вздергивая свой почтенный нос, пожелала осведомиться и узнать, по какому это поводу, и за что про что потерял к ней всякое уважение её собственный племянник, которого она отлично помнила еще до его рождения, лет двадцать пять назад, которого потом, еще глупым ребенком, держала на коленях, няньчила на руках, кормила араурутом, и проч., и проч.?

Между тем как старушка, в силыных и резких выражениях, распекала м-ра Бена Аллена за его непослушание и буйный характер, Боб Сойер и м-р Пикквик держали уединенную беседу в другой комнате, где, как можно было заметить, молодой человек несколько раз прикладывал свои уста к черной бутылке, производившей, повидимому, весьма живительное влияние на все черты его лица. Скоро он решительно повеселел и, наконец, схватив бутылку, выбежал в переднюю комнату и объявил торжественным голосом, что намерен предложить тост за счастье и здоровье м-ра и м-с Винкель, которых он от всего сердца и без малейшей зависти на душе поздравляет с благополучным браком. Услышав это, м-р Бен Аллен быстро вскочил с места и, завладев бутылкой, налил огромный стакан ликера, от которого через несколько минут лицо его почернело почти так же, как бутылка. Немедленно черная бутылка обошла всю компанию, и все, не исключая старой леди, пили здоровье новобрачных с таким радушием, что даже самого металлообразного Мартына угораздило придать своей физиономии пленительно веселый и улыбающийся вид.

- И вот теперь y нас пойдет потеха,- сказал Боб Сойер, потирая руками.- Прокутим всю ночь, господа.

- Очень жаль, что я должен воротиться в свою гостиницу,- сказал м-р Пикквик. В последнее время я отвык долго сидеть по ночам, и к тому же, дорога чрезвычайно утомила меня.

- Останьтесь, по крайней мере, выпить с нами чаю, м-р Пикквик,- сказала старуха ласковым тоном.

- Нет, покорно вас благодарю,- отвечал этот джентльмен.

Мы должны признаться, что ласковость и внимание старой леди были главнейшими побуждениями, заставившими м-ра Пикквика преждевременно собраться домой. Он думал ежеминутно о м-с Бардль, и каждый взгляд старушки, приветливый и ласковый, бросал его в холодный пот.

Узнав о намерении м-ра Пикквика отправиться на другой день в Бирмингем, к отцу м-ра Винкеля, м-р Бенжамен Аллен вызвался сопровождать его в этот город, и они условились, что почтовый экипаж будет ожидать их в девять часов утра. Устроив этот пункт, м-р Пикквик взял шляпу и, сопровождаемый своим верным слугою, отправился в гостиницу "Зеленого куста", где, после сытного ужина, погрузился в сладкий сон, отдав наперед необходимые приказания Самуэлю относительно будущей поездки.

Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского Клуба. 11., читать текст

См. также Чарльз Диккенс (Charles Dickens) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :