Луи Анри Буссенар
«Пылающий остров (L'ile en feu). 3 часть.»

"Пылающий остров (L'ile en feu). 3 часть."

Солдаты начали стрелять порознь, смотря по надобности, защищая себя и заботясь лишь о том, чтобы посреди общего смятения не задеть своих.

Хотя жрец с дерзкой отвагой фанатика открыто подставлял себя под пули, но, по странной случайности, ни одна из них даже не задела его. Сидя на каком-то своеобразном седалище, как раз посреди сражающихся, он криками и жестами поощрял своих сторонников.

Один из солдат прицелился в него и крикнул:

- А вот попробуй, бездельник, сначала сам воскреснуть!

Грянул выстрел. Голова жреца буквально разлетелась на куски, и тело его, просидев несколько мгновений на месте, тяжело грохнулось на землю.

Гибель сообщника привела жрицу в неописуемую ярость, но все ее усилия остановить испуганную толпу, бросившуюся к выходу, были напрасны: смерть жреца так поразила водуистов, что они не в состоянии были больше продолжать борьбу.

Сама же жрица еще не желала сдаваться.

Подбежав к клетке, она выпустила из нее ужа и приказала ему обвиться вокруг своей костлявой шеи. Плоская голова змеи повисла над головой жрицы и злобно сверкала своими зелеными глазами.

Стоя в таком виде, жрица кричала:

- Стойте! Не уходите! "Воду" приказывает вам остановиться! Смерть солдатам! Смерть нечисти...

Но меткая пуля одного из солдат заставила навеки умолкнуть и ее. Разрезанный пополам той же пулей уж извивался вокруг шеи жрицы.

Толкая и давя друг друга, водуисты в паническом ужасе старались прорваться сквозь ряд солдат, преграждавших им путь.

Роберто скомандовал солдатам пропустить бегущих, и в одно мгновение капище опустело. В нем остались, кроме капитана, солдат и освобожденных пленников, только мертвые и умирающие, молившие о смерти.

После страшной сумятицы наступила полная тишина, которая вдруг нарушилась чьим-то громким голосом, раздавшимся из темного угла капища.

- Ну, теперь пора и мне повидаться с моими милыми барышнями и моим маленьким другом! Я думал, меня тут раздавят... Однако нет, оставили в живых... Постойте, я сейчас подползу к вам вместе с Браво... Принимайте двух инвалидов, один из которых, двуногий, пока ни на что не годен.

- Мариус!.. Наш славный и добрый Мариус! - крикнули в один голос освобожденные пленники.

- Он самый! - откликнулся моряк, медленно пробираясь к ним в сопровождении собаки, которая все время смирно лежала около него в углу, куда солдаты при входе в "храм" положили раненого.

Пабло с радостным криком бросился к своему четвероногому товарищу, которому все были обязаны своим спасением. Увидев его раненым, еле живым и в самом жалком виде, ребенок с отчаянием всплеснул руками и сказал сквозь слезы:

- Не только нас, но даже и бедного Браво и доброго дядю "Малиуса" хотели убить эти негры!.. О, какие они злые!

Собака с радостным визгом перескочила через трупы и, бросившись к своему маленькому господину, сшибла его с ног.

Мариус, шатавшийся из стороны в сторону и бледный как мертвец, успел вовремя подхватить мальчика и крепко поцеловал его.

Пабло плакал и смеялся в одно и то же время, прижимаясь то к Мариусу, то к Браво.

Молодые девушки встали и, схватив моряка за грубые мозолистые руки, заставили его сесть на седалище мертвого жреца.

- Бедный Мариус, - ласково говорили они, - как мы рады, что опять видим вас, и как огорчены вашим состоянием!

- Э! Вам было хуже моего, да и то Бог спас вас, - говорил провансалец, с любовью глядя на них своими добрыми, ясными глазами. - Я только жалею, что не мог сейчас быть вам полезным, а лично о себе, право, не думаю - не стоит!

Воспользовавшись тем, что девушки и Мариус стали рассказывать друг другу о своих приключениях, капитан Роберто вышел из капища и стал прислушиваться к доносившимся откуда-то ружейным выстрелам.

Очевидно, невдалеке происходила схватка. Взвесив все обстоятельства, Роберто остановился на предположении, что полковник Карлос наткнулся на испанский аванпост, с которым ему и пришлось схватиться.

Выстрелы становились все слышнее, что говорило о приближении сражавшихся.

Роберто хотел было немедленно двинуться навстречу Карлосу, но, вспомнив, что будет очень трудно тащить с собой раненого матроса, трех женщин и ребенка, решился лучше остаться в капище, которое все-таки было защитой, и выжидать, что будет дальше.

Послав двух самых осторожных и умелых солдат в разные стороны на разведку и поставив часовых у входа, он возвратился в святилище, где все время шла оживленная дружеская беседа.

У каждого из солдат был небольшой запас провизии. Роберто приказал тем из них, которые остались в капище, достать ее, есть самим и поделиться с бывшими пленниками, Мариусом и собакой. Он и сам подал им пример.

Усевшись в кружок, все с аппетитом принялись за незатейливый ужин, несмотря на только что пережитые страшные минуты, на груды трупов и лужи крови.

Вскоре возвратились разведчики и донесли, что возле самого капища они не заметили ничего подозрительного, а слышали только приближающуюся перестрелку, и пришли спросить, не прикажет ли капитан разведать, где и кто стреляет.

- Идите и немедленно возвращайтесь, как только что-нибудь узнаете, - приказал Роберто.

Через четверть часа оба солдата возвратились одновременно, хотя и с разных сторон. На них не было лица, и они едва могли перевести дух от быстрого бега.

- В чем дело? - спросил встревоженный капитан.

- Мы окружены испанскими солдатами!.. Их целый полк!.. Через десять минут они будут здесь, - донесли разведчики.

ГЛАВА XXII

Поставщики мятежников. - Кей-Вест. - "Крушители". - "Пеннилес". - Что это за судно и кто его хозяин? - Страхи лоцмана. - Испанский крейсер. - Визит. - Сделка.

Куба, этот действительно "пылающий остров", добывал средства для своего освобождения исключительно извне, то есть из Соединенных Штатов, снабжавших мятежников всем, что давало им возможность так долго поддерживать тяжелую борьбу: оружием, амуницией, одеждой, провизией и даже волонтерами.

Из архипелага скалистых островков, расположенных на крайней оконечности Флориды и называемых ее ключами (kyes), к Кубе то и дело подходили американские суда.

Кто не знает этой замечательной и в высшей степени странной серии утесов, образующих на протяжении трехсот пятидесяти километров совершенно правильную, точно выведенную с помощью циркуля дугу?

Островки эти состоят из нескольких групп, из которых главная называется "Pines-Islands" ("Сосновые острова"), в которой находится остров Кей-Вест, получивший особенную известность благодаря событиям на Кубе.

Кей-Вест - самый западный из обитаемых островков этой группы; длина его девять километров, ширина - три. На этом крохотном клочке земли, играющем теперь такую большую роль, стоит город с десятью тысячами жителей, называемый по имени островка.

Городок Кей-Вест портовый. Порт его представляет собой довольно важный военный пункт: в нем могут помещаться глубоко сидящие суда, а защищающий его форт Тайлор снабжен двумястами береговых пушек. Кей-Вест служит посредником постоянного транзита, стоянкой для множества судов и сборным пунктом для американского военного флота.

Местное производство главным образом сосредоточивается на изготовлении сигар и папирос. Этим производством занято пятнадцать больших фабрик, на которых работает масса людей, преимущественно кубинцев. Поэтому не удивительно, что в Кей-Вест говорят по-испански и по-английски. Кроме того, там добывают соль и занимаются ловлей зеленых черепах, из которых приготовляется знаменитый черепаший суп, считающийся, как известно, особенным лакомством.

Наконец, Кей-Вест славится и своими смелыми моряками, так называемыми "wreckers", то есть "крушителями", почти исключительно посвятившими себя опасному делу спасания погибающих от кораблекрушений, довольно частых в этих местах. Около Кей-Веста ежегодно погибает несколько десятков судов, и потому тамошние wrecker'ы являются истинными благодетелями; они спасают, что можно, и странное название "крушителей" им вовсе не подходит, их скорее можно было бы назвать "спасателями".

Моряки эти нанимаются и на суда, совершающие опасные экспедиции. Их очень ценят за мужество, честность, ловкость, редкую предприимчивость и выносливость.

Так как Кей-Вест стоит от Гаваны всего в 135 километрах, то не удивительно, что американские спекуляторы и кубинские патриоты избрали его своим операционным пунктом.

Для судна, делающего по 15 - 16 узлов в час, - а таких много в американском купеческом флоте - это расстояние пустячное и проходится самое большее в пять-шесть часов.

Можно себе представить, сколько нужно было судам проявлять ловкости и отваги, чтобы обмануть бдительность испанских крейсеров. Выйдя из порта, они принуждены были возвращаться при первой опасности, затем выступать снова и лавировать между крейсерами, подводными камнями и мелями. Все это необходимо было проделывать ночью, идя на всех парах.

Однако несмотря на все эти затруднения ловким морякам почти всегда удавалось обмануть испанцев и счастливо добраться до Кубы.

Некоторые американские пароходы, как, например, "Президент Грант" и в особенности "Неустрашимый", заслужили этими подвигами настоящую славу.

И каким только опасностям не подвергались эти суда! Очутившись в кубинских водах, в полном мраке, с погашенными из предосторожности огнями, они мчались на всех парах, как говорится, сломя голову, ежеминутно рискуя быть захваченными или пущенными ко дну. Эти суда, известные под названием "блокадных бегунов" или "блокадных шнырял", никогда не сопротивляются, они употребляют только хитрость и быстроту, подстерегающие же их крейсеры располагают дальнобойной артиллерией.

Если такое судно попадет в плен, само оно конфискуется, а экипаж тут же, на месте, попадает на виселицу. Но ничто не в состоянии остановить отважных моряков и ярых охотников за наживой, которая у янки всегда на первом плане. Американцы отлично понимают, что без риска не обходится ни одно выгодное предприятие, и убеждены, что торговля, так же как и война, требует жертв.

Масео, как мы уже знаем, получил уведомление о приближении американского парохода, носившего странное название "Пеннилес" (то есть без гроша), совершенно им не оправдываемое, так как он вез, кроме обычного для блокадных шнырял груза, кругленькую сумму в десять миллионов долларов золотом.

Эти миллионы были подарком инсургентам собственника и вместе с тем капитана "Пеннилеса", носившего не менее странное прозвище "Бессребреника".

Этот человек был коренной француз, приключения которого наделали когда-то много шума по всему свету*.

* См. роман "Без гроша в кармане". - Примеч. автора.

Известность его началась с того, что он, оставшись без всяких средств к существованию, не имея даже одежды, прикрыл свою наготу газетными листами и побился об заклад, что совершит путешествие вокруг света без гроша в кармане. Он имел перспективу в случае успеха выиграть пари в два миллиона долларов, а неуспеха - лишиться жизни.

Во время своего необыкновенного путешествия он приобрел громадное состояние, открыв богатые источники минерального масла (нефти) и, сделавшись затем "керосиновым королем", женился на одной красавице, получил свое двухмиллионное пари и теперь был одним из тех миллиардеров, которыми так гордится Америка.

По своему рождению это был дворянин старинного рода граф Жорж де Солиньяк. Он обладал возвышенным духом и золотым сердцем, был другом слабых и угнетенных, много помогал бедным и постоянно увлекался великими и гуманными идеями.

Все эти подробности о новом друге Кубы были сообщены генералу Масео в письме, которое тот читал в то время, когда к нему на гациенду явился Карлос Валиенте.

Но если о прибытии "Пеннилеса" хорошо был осведомлен вождь инсургентов, то и испанцы кое-что знали. Преимущество Масео состояло лишь в том, что он "точно" знал час прибытия американского корабля, тогда как испанцы только "догадывались" об этом. Они удвоили свою бдительность, держали наготове все свои военные суда, служащие для защиты берегов, - крейсеры и вооруженные пакетботы, - мобилизовали все свои миноноски; тщательно осмотрели все торпеды, уложенные под водой недалеко от берега.

Кроме того, берег охранялся войсками, находившимися под командой генерала Люка и имевшими прекрасные позиции.

Однако "Пеннилес" смело шел даже днем на всех парах, точно не имея ни малейшей надобности скрываться. На носу его гордо развевался американский флаг, а на главной мачте - вымпел яхт-клуба. Это была красивая и роскошная яхта, выкрашенная в светло-серую краску с золотыми жилками.

На корме, под полотняным навесом, сидело несколько человек. Собственник и капитан яхты, граф Жорж де Солиньяк, занимал складной стул. Это был еще молодой человек, с гордой осанкой, красивым, благородным и энергичным лицом. Рядом с ним, в качалке, сидела его жена, графиня де Солиньяк, или, как называли ее с почтительной фамильярностью приближенные, - мистрисс Клавдия. Белокурая, розовая, поразительной красоты, одетая в изящный костюм яхт-клубистки, спокойная и сияющая, она казалась феей-охранительницей этой прекрасной яхты.

Напротив хозяев в почтительных позах на складных табуретках сидели помощник капитана и лоцман, человек пожилой, со смелым и решительным лицом. Он превосходно знал свое дело и получил у Бессребреника громадное жалованье. Весь экипаж "Пеннилеса" был набран этим лоцманом и состоял преимущественно из неустрашимых wrecker'oв. Кстати сказать, все матросы отлично владели оружием, и в любую минуту могли превратиться из мирных моряков в образцовых солдат.

В настоящую минуту лоцман, приглашенный вместе с помощником капитана на совещание, предлагал пристать к Кубе посреди скал. Он брался провести яхту по таким местам, куда не могли бы следовать за ней испанские крейсеры.

- Нет, - с улыбкой возразил Бессребреник. - К чему нам прятаться? Будем действовать открыто, это проще, безопаснее и практичнее.

Но лоцман не мог понять этой "простоты", и только хотел подробнее изложить свое мнение, как вдруг по морю прокатился грохот пушечного выстрела.

- Ну, вот теперь мы и опоздали! - воскликнул он с плохо скрытой досадой.

- Это вежливое приглашение остановиться. Мы примем приглашение и остановимся, - весело проговорил Бессребреник.

- Но как же так, капитан? - спросил лоцман. - Ведь это значит, что к нам явятся с обыском. Перешарят сверху донизу всю яхту, найдут военную контрабанду, чеканное золото, а потом...

- А потом? - с той же улыбкой спросил Бессребреник, видя, что лоцман не решается окончить.

- А потом заберут нас и тут же повесят. Разве этого мало по-вашему?

- Полноте, мой милый, этого они не сделают. Вы преувеличиваете строгость испанских офицеров. Вы увидите, как они любезны, снисходительны и... сведущи в делах.

В эту минуту из-за скал вдруг вынырнул крейсер и на всех парах приблизился к яхте, спокойно остановившейся посреди моря.

Лоцман, несмотря на свою обычную храбрость, заметно побледнел и машинально поднял воротник своей куртки, как бы желая таким образом уберечь свою шею от угрожавшей ей веревки.

Между тем капитан продолжал улыбаться, а его прелестная супруга, грациозно покачиваясь в качалке, с любопытством смотрела на маневры крейсера.

Крейсер остановился в нескольких сотнях метров от яхты и спустил шлюпку, которая мгновенно наполнилась вооруженными матросами и направилась к "Пеннилесу".

- Принимайте гостей, мистер Адамс, - с легкой усмешкой сказал капитан "Пеннилеса" лоцману и скомандовал спустить лестницу.

Через пять минут на яхту медленно, с достоинством взобрался испанский морской офицер с двумя матросами.

Бессребреник встретил испанцев со свойственной ему холодной вежливостью и спросил, что им угодно.

- Вы капитан? - в свою очередь спросил испанский офицер.

- Да, я капитан и владелец этой яхты.

- Вам конечно известно, сеньор, что каждое судно, появляющееся в кубинских водах, подвергается тщательному осмотру?

- Да, сеньор. Потрудитесь следовать за мной. Я сам проведу вас по всей яхте. Начните осмотр с моей каюты.

Испанец сделал знак согласия и, вежливо поклонившись графине, спустился вместе с Бессребреником с палубы вниз, в каюту.

Пройдя через гостиную, убранную с баснословной роскошью, они вошли в небольшое помещение, нечто среднее между кабинетом и курильной.

На столе лежало несколько толстых пачек зеленых американских банковых билетов, играющих такую видную роль во всем мире.

Бессребреник вежливым жестом пригласил офицера сесть, сел сам и без всяких предисловий начал:

- Вы капитан Родригец?

Испанец с удивлением взглянул на него.

- Да, сеньор, но...

- Вы третьего дня проиграли в карты пять тысяч долларов?

Это еще больше удивило испанца.

- Странный вопрос при настоящих обстоятельствах!.. Не понимаю, почему вы так интересуетесь моими личными делами.

- Отчего же и не интересоваться ими. Я филантроп, и положение храброго офицера, проигравшего на честное слово такую крупную для него сумму, которую он не в состоянии сразу уплатить, меня и трогает, и интересует.

- Но как вы могли узнать?..

- В Кей-Весте известно все, что имеет хоть косвенное отношение к Кубе... Я знаю, что вы поставлены в необходимость или заплатить, или пустить себе пулю в лоб, если, конечно, не предпочтете выйти в отставку и сделаться... уж не знаю чем, но во всяком случае человеком, обесчещенным на всю жизнь.

Испанец побледнел и молча опустил голову.

- А что бы вы сделали для того, кто ссудил бы вам эту сравнительно незначительную сумму, не требуя с вас ни расписки, ни векселя и вообще никакой гарантии в уплате? - спокойно продолжал Бессребреник.

- Я?.. Я сделал бы все, что могу.

- Отлично... Так вот вам двадцать пять билетов по тысяче долларов...

- Но мне нужно только пять тысяч...

- Разве? А мне показалось, мы говорили о двадцати пяти тысячах... Простите, у меня такая плохая память на цифры... Ну, немного больше или немного меньше - не все ли равно!.. Берите. Эта сумма поможет вам не только заплатить долг, но, быть может, и отыграться.

Испанец еще более побледнел, и глаза его загорелись. С минуту он просидел неподвижно, в нем происходила сильная внутренняя борьба.

Но вот из его груди вырвался тяжелый стон, и он дрожащими руками схватил протянутую ему пачку билетов, судорожно сжал ее в комок и поспешно сунул в карман.

- Вот так-то лучше, - добродушно заметил Бессребреник.

- Чего же вы потребуете от меня за эту... услугу? - хриплым голосом спросил испанец. - Имейте в виду, что своего долга я не нарушу ни за что в мире.

Бессребреник взял другую пачку билетов и начал считать ее.

- Двадцать три... двадцать четыре... двадцать пять... Двадцать пять тысяч долларов... Я ничего не требую. Я и так счастлив, что мог услужить порядочному человеку... Примите вот кстати и эту пачку... Мне только сейчас пришло в голову, что одной пачки вам, пожалуй, будет недостаточно, чтобы тягаться с капризной фортуной. Она по большей части благосклонна только к тем, которые не очень нуждаются в ней.

Глаза офицера горели как уголья; на лбу его выступили крупные капли пота. Он, не отрываясь, смотрел на билеты, которыми искуситель небрежно ударял по столу. Долг присяги мало-помалу отступал на второй план перед таким соблазном.

- Давайте! - глухо прошептал искушаемый. - Но скажите же наконец, чего вы хотите от меня?

Вторая пачка билетов тоже исчезла в кармане его мундира.

- Сущих пустяков, - ответил Бессребреник. - Мы с женой путешествуем ради своего удовольствия и любознательности. Нам очень хотелось бы побывать на Кубе; но там война, представляющая массу неудобств для туристов, самое скучное из которых - ежеминутные остановки нашей яхты крейсерами. Поэтому я прошу у вас только простого пропускного билета.

- И больше ничего?

- Больше ничего.

- А вы можете дать мне честное слово, что у вас на яхте нет никакой контрабанды?

- Разве я, граф де Солиньяк, и моя жена похожи на контрабандистов?..

- О, нет...

- И по-моему тоже... Итак, капитан, я уверен, что вы, как человек предусмотрительный, запаслись на всякий случай пропускными билетами, подписанными вашим главнокомандующим, и захватили с собой один из них...

- Да, вы не ошиблись, сеньор. Я захватил с собой такой билет, потому что вид вашей яхты заставил меня предположить, что ее смело можно будет пропустить.

- Ну, вот видите. Потрудитесь же достать этот билет, сделать на нем надлежащую надпись и вручить мне... Вот чернила и перо.

Побежденный американскими банковыми билетами, испанец достал из кармана форменный бланк, с лихорадочной поспешностью набросал на нем несколько строк и передал билет Бессребренику.

Тот внимательно прочел:

"Я, нижеподписавшийся, капитан фрегата испанского флота, лейтенант крейсера "Гвадиана", сим свидетельствую и удостоверяю, что яхта "Пеннилес" под американским флагом не имеет на своем борту ничего подозрительного в смысле военной контрабанды, в доказательство чего выдается это свидетельство.

Подпись: Родригец".

Ниже было напечатано:

"Пропускать везде беспрепятственно предъявителя этой охранительной грамоты".

Затем следовали подпись и печать Вейлера.

Бессребреник с довольным видом кивнул головой и встал. Испанец последовал его примеру, и оба они вышли на палубу.

Проводив своего гостя, капитан яхты обратился к лоцману и сказал:

- Ну что, мистер Адамс? Видите, дело отлично обошлось без ареста и виселицы... Теперь ведите яхту к острову, на котором нас встретят люди генерала Масео, а может быть, и сам он. Я послал ему уведомление, что буду у берега Кубы сегодня вечером в девять часов, а вы знаете, я привык сдерживать свои обещания.

- Все это мне кажется какой-то фантасмагорией, капитан... - начал было лоцман.

- Э, мой друг, какой же вы после этого янки, когда признаете фантасмагории! - смеясь перебил Бессребреник.

- Но каким же образом вы устроили это?

- Очень просто: выручил человека из нужды - вот и все!

- Ага! Теперь я понимаю.

- И отлично... Итак, можете продолжать путь.

Лоцман подошел к рулю, взялся за колесо и скомандовал:

- Go ahead! (Вперед!)

Через минуту яхта снова плавно понеслась по волнам к берегам Кубы.

ГЛАВА XXIII

Масео и Бессребреник. - Благодетельница Кубы. - На борту яхты. - Перенос сокровища. - Воздушный шар. - Отъезд Масео. - Предчувствия. - Отсутствие и возвращение доктора. - Важное сообщение. - Измененный маршрут.

Благодаря пропускному билету, так легко добытому Бессребреником, яхта спокойно могла остановиться в заранее условленном месте, посреди грозного пояса подводных камней, окаймляющих северо-западный берег провинции Пикар-дель-Рио на Кубе.

Яхта вошла в небольшой, хорошо укрытый заливчик и все время была под парами, чтобы каждую минуту быть готовой пуститься обратно в море.

Наступала ночь. Издали доносился треск ружейной перестрелки, по временам грохот пушек. Это продолжалось часа два, а затем все стихло.

На борту яхты, окутанной мраком, тревожно прислушивались к шуму сражения, исход которого был важен, так как только от него зависел успех экспедиции Бессребреника.

Предприятие владельцев яхты, начатое ими без всякого расчета на какую-нибудь выгоду, из одного только великодушия, было крайне рискованно.

В девять часов вечера Бессребренику донесли, что на берегу видны какие-то тени, осторожно приближающиеся к воде.

Вахтенный сделал осторожный оклик:

- Кто идет?

- Свободная Куба! - последовал ответ.

Вслед за тем послышалось тихое насвистывание американского народного гимна "Yankee doodle".

- Причаливай! - раздалась команда Бессребреника.

Скалистый берег делал в этом месте выступ, на который и был переброшен с яхты трап.

Какой-то человек высокого роста смело прошел по трапу на борт яхты, где его привыкшие к темноте глаза сразу разглядели мужскую фигуру, которая встретила его и протянула ему обе руки.

- Вы генерал Масео, герой борьбы за независимость Кубы? - произнесла эта фигура.

- А вы - наш великодушный друг, граф Жорж де Солиньяк? - откликнулся прибывший с берега, который действительно был вождь инсургентов Масео.

И они обменялись крепким рукопожатием. Затем Бессребреник пригласил знаменитого предводителя инсургентов в свою гостиную, из которой герметически закрывающиеся железные ставни не пропускали наружу ни малейшего луча электрического света, заливавшего это помещение.

В этом чудном плавучем гнезде роскоши дожидалась мистрисс Клавдия, сильно заинтересованная всем происходившим.

- Генерал Антонио Масео, - проговорил Бессребреник, представляя жене своего гостя. - Графиня де Солиньяк, - прибавил он, указывая последнему на мистрисс Клавдию.

Масео почтительно поклонился, осторожно взял кончиками пальцев протянутую ему крошечную нежную руку молодой женщины и произнес мягким, слегка дрожащим голосом:

- Графиня, я не нахожу слов, чтобы выразить мою признательность благодетельнице свободной Кубы. Да благословит вас Бог за это. Ваш поистине царский подарок делается для нас еще ценнее потому, что вы оказываете нам честь своим личным присутствием.

- Генерал, - тихо ответила графиня, - принцип, за который вы так мужественно боретесь, достоин таких борцов, как вы, и каждый, у кого есть сердце и душа, должен присоединиться к вам и оказывать посильную помощь. Муж и я вполне вам сочувствуем. Лепта, которую мы сегодня принесли, не более как задаток в доказательство нашего желания быть банкирами свободной Кубы... Не так ли, мой друг - закончила она, обратившись к мужу.

- Конечно, дорогая Клавдия, - ответил тот. - Но я прошу не забывать, что при настоящих обстоятельствах нам дорога каждая минута... Генерал, ваше своевременное появление на свидание позволяет мне надеяться, что вы отразили своего противника.

- Да, берег очищен... по крайней мере, на двадцать четыре часа, - проговорил Масео, причем взгляд его загорелся огнем торжества.

- Это хорошо... А сколько в вашем распоряжении людей?

- Около шестисот.

- Достаточно и половины, чтобы перенести золото на берег... Два миллиона долларов весят три тысячи пятьсот килограммов, следовательно, придется по двенадцать килограммов на человека.

- Да это целое богатство для моих храбрецов! - сказал Масео. - Они ведь не получают жалованья, зачастую живут впроголодь и нередко бывают по целым дням с пустыми желудками. Но будьте уверены, несмотря на это, не пропадет ни гроша, все золото будет сдано в наше казначейство в совершенной целости.

Но время действительно было дорого, и потому на борту яхты скоро началась лихорадочная деятельность. Так как пока нечего было опасаться ни со стороны берега, ни со стороны моря, то зажгли фонари и принялись за выгрузку яхты.

Люди Масео во главе с офицерами неслышно всходили на борт, молча брали ношу и тихо, точно привидения, скрывались с ней в ночном мраке.

Через час два миллиона Бессребреника были уже на Кубе.

Кроме того, было выгружено множество ящиков с оружием, амуницией, одеждой и провизией. Ничего не было забыто великодушным другом Кубы.

Когда Масео стал прощаться, Бессребреник сказал ему:

- Это еще не все, генерал. Я приготовил лично для вас небольшой сюрприз.

- Надеюсь, что в этом сюрпризе нет ничего ужасного? - с улыбкой произнес храбрый вождь инсургентов.

- Конечно нет. Я хочу подарить вам аппарат удивительно простого устройства и легко управляемый. Благодаря этому аппарату, вы сможете переноситься с места на место со скоростью экстренного поезда. Вы можете подниматься, опускаться, двигаться направо и налево, как вам вздумается, и совершенно безопасно наблюдать за всеми движениями неприятеля.

- А! Это, вероятно, воздушный шар? - радостно воскликнул Масео.

- Вы угадали, - ответил Бессребреник, - это действительно воздушный шар, поддающийся управлению и обладающий удивительной двигательной силой; он может служить не только для наблюдений, но и страшным оружием на войне.

- Значит, вы даете нам в руки средство для достижения "верного" успеха в нашем деле.

- По крайней мере - очень важную помощь, стоящую нескольких полков.

- Но... откуда же мы будем добывать необходимый газ для шара?

- Об этом не беспокойтесь, генерал. Мой шар имеет, между прочим, и ту особенность, что его подъемная сила служит для него вместе с тем и двигательной...

- Ну, уж это для меня совершенно непонятно...

- А между тем это очень просто: вместо того чтобы применять электрические аккумуляторы или тому подобные тяжеловесные и занимающие много места приборы, с которыми, кроме того, так много возни, я отдал предпочтение сжатому или, вернее, превращенному в жидкое состояние водороду...

- Браво!

- Теперь вам понятно?.. Таким образом, я получаю в минимальном объеме громадное количество газа. Емкости, в которых он заключен под сильным давлением, имеют форму и размеры гранат с особого рода крышкой. Это собственно газовые бутыли, только не стеклянные, а стальные, так что об опасности взрыва не может быть и речи, притом их нельзя ни разбить, ни повредить...

- Чудеса, право чудеса! - восторгался Масео.

Бессребреник улыбнулся и продолжал:

- Достаточно привинтить к крышке соединительную трубу, чтобы разреженный водород соединился с механизмом движения и управления шаром. Наполнение шара газом производится тем же способом, то есть без посторонней помощи, и потому тоже не представляет никаких затруднений. Когда бутыль будет пустая, ее можно наполнить порохом или другим взрывчатым веществом, так что она превращается в гранату.

- Я, право, не знаю, чему более удивляться, сеньор: вашей безграничной изобретательности или вашей неистощимой щедрости!

- Не стоит удивляться, дорогой генерал, лучше постарайтесь извлечь побольше пользы из того, что я предлагаю вам. В сравнении с вашими подвигами все, что я делаю из желания доказать вам свое сочувствие, очень незначительно... Я, впрочем, должен просить вас подождать несколько дней до получения в свою собственность аэростата. Он мне нужен для того, чтобы, так сказать, с птичьего полета произвести ревизию клочков земли, которыми я владею на Кубе. Там у меня есть плантации, которые прежде находились в цветущем состоянии, а теперь, по всей вероятности, совершенно разорены. Кстати, эта маленькая воздушная экскурсия позволит мне испытать шар.

- Делайте все, что найдете нужным, - сказал Масео. - Позвольте принести вам от имени всех сражающихся за освобождение Кубы искреннюю вечную признательность. Теперь мне необходимо покинуть вас, чтобы скрыть в безопасном месте наше сокровище.

- До свидания, дорогой генерал.

- До скорого свидания, дорогой благотворитель!

- На рассвете я поднимусь в аэростате и, наверное, с него увижу вас... Прощайте!

Новые друзья крепко пожали друг другу руки и расстались. Масео поспешил возвратиться на берег к нетерпеливо ожидавшим его людям.

Через несколько минут он со своим отрядом уже шел скорым шагом в то место, откуда испанцы были выгнаны и где теперь было совершенно тихо и безопасно.

Быстро подвигаясь вперед, вождь инсургентов, которому на повороте дороги, так же как и его офицерам, подвели лошадей, чувствовал, как в его сердце закрадывается какое-то щемящее, тоскливое чувство, как будто предвестник скорого несчастия.

Этот храбрец, тело которого было покрыто рубцами от полученных в сражениях ран, никогда раньше не знал ни страха, ни боязни, но теперь, несмотря на энергию и уверенность в окончательной победе, им вдруг овладело такое ощущение, точно его вели на казнь, и он, при всей своей силе воли, никак не мог отделаться от печального предчувствия.

"Что за странность! - думал он. - Мне кажется, что я сегодня буду убит. Мысль о близкой смерти упорно овладела мной и не хочет покинуть меня... Я не боюсь смерти, но мне еще нельзя умирать, я должен жить, если не для себя самого, то для моего дела... Однако не мешает на всякий случай сделать необходимые распоряжения..."

И, обернувшись назад, он громко позвал своего друга, поверенного всех своих тайн:

- Серрано! Мне нужно поговорить с тобой... Серрано! Где ты?

Доктор не откликался. Масео удивился и, думая, что доктор возится с каким-нибудь внезапно заболевшим, приказал разыскать его.

Один молодой человек, любимец Масео и в свою очередь безгранично ему преданный, сын Максимо Гомеца, другого героя борьбы за независимость Кубы, подъехал к своему начальнику и доложил ему:

- Генерал, доктор Серрано недавно ускакал куда-то в сторону.

- Вот как! Ты в этом уверен, Франциско?

- Да, генерал. За минуту до своей отлучки он говорил со мной и сказал, что ему необходимо отлучиться ненадолго и что он скоро вернется к нам.

- Гм!

В мозгу Масео мгновенно пронеслось подозрение об измене доктора - мысль ужасная, мучительная. Это было точно откровение свыше, с поразительной ясностью представившее внутреннему взору генерала всю картину того, что его ожидает впереди.

Он видел себя умирающим, предательски пораженным из-за угла, слушал шумные выражения торжества своих врагов, избавившихся от такого опасного противника. Всего ужаснее было для него сознание, что с его гибелью сильно пострадает дело освобождения родины.

Но он тут же устыдился своей мысли, которая казалась его честной натуре оскорблением отсутствующего друга.

Он стал припоминать все, что служило неопровержимым доказательством преданности доктора инсургентам: его страстную любовь к Кубе и жгучую ненависть к испанцам; вспоминал свои личные отношения с ним, старую дружбу, братство по оружию, перенесенные вместе невзгоды и общие надежды.

Пожав плечами, он пробормотал про себя:

- Нет, подозревать Серрано - прямо глупость, даже хуже - это было бы низко! Серрано самый честный человек из всех, кого я знаю, и если бы мне пришлось сомневаться в нем, то я скорее должен бы не доверять родному отцу!..

В это мгновение послышался топот мчавшейся во весь опор лошади и оклики: "Кто идет?", проносившиеся от задних рядов отряда до передних. Затем раздались крики: "Серрано! Это он!.. Это наш доктор!"

- Где генерал? - коротко спросил всадник, поравнявшись с отрядом.

- Я здесь, мой друг, - откликнулся Масео. - О, как я рад тебя видеть! Я боялся, не случилось ли чего с тобой...

- Благодарю... Со мной ничего не случилось... Но я везу важную новость. Мы идем прямо на засаду. Впереди нас ожидают четыре тысячи испанцев.

- Черт возьми! Это действительно очень важно! - воскликнул Масео.

- В том то и дело... Я так и думал, что отступление Люка было только ловушкой, и, чтобы в этом убедиться, я один отправился на разведку и узнал, что на рассвете нас собираются атаковать, а этого, в виду незначительности наших сил, ни в каком случае не следует допускать.

- Конечно!.. Хорошо, я изменю маршрут, - проговорил Масео, - и присоединюсь к остальной части моих войск, а тогда - милости просим, господа испанцы!.. А тебе, мой дорогой друг и преданный товарищ, еще раз большое спасибо! Благодаря тебе мы избежали страшной опасности.

Если бы глаза Масео обладали свойством проникать в мрак, то он заметил бы ироническую улыбку, мелькнувшую на лице доктора.

ГЛАВА XXIV

Безвыходное положение. - Десять против трехсот. - Парламентер. - Кровавый ответ. - Неожиданные родственники. - Смерть Браво. - Последние заряды. - Теперь вы сдадитесь! - Героический ответ.

Так жестоко наказанные капитаном Роберто и его небольшим отрядом, "водуисты" быстро рассеялись в ночном мраке, а молодой офицер в ожидании рассвета поместился в капище вместе со своими солдатами и освобожденными пленниками.

Он понял, что слышавшаяся вдали перестрелка - это стычка полковника Карлоса с испанцами. Временами пальба становилась слышнее, но определить место, где именно она происходила, все-таки было невозможно.

Едва успели возвратиться посланные капитаном Роберто разведчики с докладом о приближении неприятеля, как перед капищем уже появился отряд испанцев. Очевидно, предводитель отряда хорошо знал, что здесь находятся девушки и их защитники, судя по тому, что сразу началась атака на наскоро исправленную и запертую дверь здания.

Сопротивление было самое отчаянное.

Если на стороне нападавших было превосходство численности, то осажденные обладали хорошей позицией, испытанной храбростью и привычкой к самой строгой дисциплине.

Встретив серьезный отпор, испанцы были вне себя от ярости. Они подумали, что в капище находится втрое больше людей, нежели предполагалось, и отступили с целью возобновить нападение на рассвете.

К несчастью, у осажденных не хватало зарядов.

Опытный и осторожный Роберто, осмотрев сумки у солдат, нашел, что у каждого было не более десяти зарядов. Внутренне содрогаясь, он однако не решился сообщить девушкам об этом грустном обстоятельстве.

"Все-таки не сдадимся до последней возможности! - думал он про себя. - Храбрым Бог владеет!"

Предвидя вторичную атаку, он приказал потихоньку пробить в стене, возле входа, отверстия, и перед каждым из них поставил по солдату.

- Берегите заряды, стреляйте только наверняка, - сказал он, окончив все приготовления к новой обороне.

Немного погодя появилось солнце, - вдруг, как всегда бывает в тропиках, без постепенных переходов от мрака к свету.

Вслед за появлением солнца возобновилась и атака, с еще большим ожесточением, чем ночью.

Испанцев было триста человек. Они бросились на капище с уверенностью в успехе.

Из импровизованных бойниц грянул ружейный залп, уложивший сразу десять человек, что, однако, не уменьшало энергии нападающих.

Еще залп - и снова десять человек выбыло из строя.

Тем не менее лицо молодого предводителя инсургентов было мрачно.

"Их слишком много!" - думал он о численном превосходстве испанцев и взглянул с тоской на девушек, стоявших вместе с мальчиком за жертвенником.

Между тем в дверь снаружи сыпались удары топорами, сопровождаемые дикими возгласами и глухо отдававшиеся под сводами обширного здания.

Третий залп, раздавшийся вслед за командой капитана Роберто, уложил еще несколько неприятелей, но дверь уже со всех сторон дала трещины и вскоре должна была разлететься в щепки под ударами осаждающих.

- Ложись! - скомандовал капитан Роберто.

Солдаты легли, и он один остался на ногах, с револьвером в руках. Видя, что заряды постепенно истощаются, и сознавая, что через несколько минут он и все находившиеся с ним будут во власти беспощадного врага, Роберто решился обратиться к великодушию и гуманности испанцев.

Он заботился не о себе и даже не о своих солдатах, а о тех, которые находились под его покровительством и с удивительным спокойствием ожидали исхода неравной борьбы.

Надев на острие сабли белый носовой платок, Роберто поднялся до слухового окна и, не обращая внимания на свистевшие вокруг него пули, высунул голову и замахал саблей с надетым на ней платком.

На мгновение огонь прекратился. Пользуясь этим, Роберто крикнул взволнованным, но громким голосом:

- Здесь находятся три женщины и ребенок, которых хотели принести в жертву "воду", но мы успели вовремя спасти их. Во имя человечности я прошу для них свободы. Дайте честное слово, что вы не причините им никакого зла, а с нами тогда делайте, что хотите.

Во всякой другой стране при подобных условиях эта просьба была бы бесспорно уважена, но здесь было не то.

Чей-то дрожащий от злобы, резкий и повелительный голос насмешливо крикнул в ответ на это благородное воззвание:

- Стреляйте в этого краснобая!.. А потом мы их всех подпалим.

Кармен побледнела, и на ее глазах выступили слезы стыда: она узнала голос своего отца!

Раздался залп из двадцати карабинов, но Роберто в момент команды дона Мануэля успел спрыгнуть вниз, так что пули пролетели над его головой и застряли в противоположной стене.

- Трусы!.. Негодяи!.. Будьте прокляты! - крикнул он им в бойницу сдавленным от гнева голосом. - Да падет на вас кровь невинных!

Заметив, что Роберто вытирает щеку, по которой тянулась тонкая красная полоска, Фрикетта подошла к нему и с участием спросила:

- Вы ранены?

- Пустяки, мадемуазель!.. Небольшая царапинка... Вероятно, немного задело камнем или щепкой, - ответил он на превосходном французском языке, но с характерным произношением жителей берегов Луары.

- Однако как вы хорошо говорите на моем родном языке! Неужели вы мой земляк? - с удивлением воскликнула девушка, внимательно вглядываясь в молодого человека.

- Я действительно французского происхождения, мадемуазель, и мое настоящее имя - Роберт.

- И моего отца звали так же. Уж не родственники ли мы, мистер Роберт?

- Очень может быть.

- Я была бы в восторге...

- А я и подавно!

Крик предсмертной агонии прервал эту беседу: один из солдат, пораженный через трещину в двери, упал с раздробленным черепом.

Роберто бросился занять его место, но его предупредила Долорес.

Молодая героиня подняла заряженное ружье, выпавшее из рук убитого, и выстрелила в нападающих с искусством опытного стрелка.

- Еще одно слово, мистер Роберт! - сказала Фрикетта. - Имеете вы какие-нибудь сведения о своих родных?

- О, да, мадемуазель, и даже очень точные. Мой прадед, уроженец Амбуаза, был капитаном в Сан-Доминго, в армии генерала Леклера. У него был...

- Брат, - подсказала Фрикетта.

- Да...

- Близнец, тоже капитан...

- Совершенно верно. Откуда вам это известно?

- Братья-близнецы горячо любили друг друга и никогда не расставались...

- Да, да, и это верно...

- Но обстоятельства заставили их разлучиться. Один из них, Жан, был взят в плен...

- Он бежал на Кубу и был моим прадедом, а другой...

- Другой, Жак, возвратился во Францию и был моим прадедом... У нас есть миниатюра, изображающая обоих братьев в военных мундирах. Копия этой миниатюры, благоговейно хранившаяся и переходившая от отца к сыну, к несчастью, сгорела вместе с домом моих родителей. Сзади на ней было написано уже пожелтевшими буквами: "Моему дорогому брату Жану..."

- Так, так, все это вполне верно.

- Значит, мы с вами действительно родственники, кузен?

- Да, кузина! И встретились при таких печальных обстоятельствах.

- Но я все-таки очень довольна этой встречей, мой храбрый кузен!

- А я прямо от нее в восторге, моя неустрашимая и прелестная кузина!

- Это комплимент?

- Вовсе нет! Не забывайте, что мы стоим лицом к лицу со смертью... Тут уж не до комплиментов.

- Да, вы правы, наши минуты сочтены...

Новый короткий предсмертный крик заставил их оглянуться: второй солдат упал мертвым к их ногам.

Ружье еще одного, выбывшего из строя, подхватила Кармен и стала на его место.

- Браво, Кармен! - воскликнула Долорес и снова выстрелила в осаждающих.

- О, я теперь понимаю, отчего ваши силы возрастают с каждым днем! - воскликнула Кармен, обращаясь к Роберто. - Даже я, испанка древнего рода, воспитанная в ненависти и в презрении к вам, доведена до того, что от всей души кричу: "Да здравствует свободная Куба!"

Между тем зарядов осталось очень мало, а огонь испанцев не прекращался, так что горсти осажденных не было никакой возможности устоять. Пал уже третий солдат.

Вдруг послышался пронзительный крик Пабло и вслед за тем громкое проклятие Мариуса:

- Ах, черт возьми! Тут жаркое дело, а я сплю себе, как глухой пень! - воскликнул провансалец.

Действительно, мальчик и старик, тесно прижавшись друг к другу, крепко спали; первый заснул от усталости и благодаря способности детей засыпать при каких угодно обстоятельствах, а другой - от истощения. Проснулись они оба только потому, что на них свалился третий убитый солдат.

- Эге! Даже и барышни взялись за оружие! - продолжал провансалец, оглядевшись. - А я, старый дурак, валяюсь! Это не годится!

С трудом поднявшись, он взял ружье и, едва держась на ногах, с кружившейся от слабости головой, приготовился исполнять до конца обязанности солдата.

Пабло погладил лежавшую возле него собаку. В первый раз она не ответила на его ласку, и это сильно поразило мальчика. Он обеими руками схватил голову своего четвероногого друга, повернул ее к себе и с отчаянием закричал:

- Браво! Что с тобой, моя дорогая собака?.. Браво, да взгляни же на меня, ответь мне!.. Браво! Почему ты не движешься?.. Ах, Господи, да он весь холодный!.. Мариус! Посмотри, Браво умер! Бедный, дорогой Браво!

И мальчик горько заплакал.

В самом деле, верная собака, собравшая последние силы, чтобы отыскать своего маленького господина, давно уже испустила последнее дыхание у его ног.

Видя горе своего маленького друга, суровый на вид моряк почувствовал, что у него на глаза навертываются слезы, и посреди града пуль и грома выстрелов крикнул плачущему мальчику:

- Не плачь, мой милый мальчуган, перестань, ради Бога! Право, ты разрываешь мне сердце... Я бы так хотел помочь тебе, но не могу, ей-Богу, не могу, и это меня сильно мучит!

Но Пабло еще сильнее зарыдал над трупом своего преданного друга.

Между тем положение осажденных ухудшилось. Все солдаты были перебиты. В живых остались только Роберто, Мариус, три девушки и Пабло. В ружьях находились последние заряды... Было очевидно, что этой героической борьбе наступал конец. Всякое сопротивление оказалось невозможным: осажденным оставалось только умереть.

Сгруппировавшись возле жертвенника и поставив мальчика всередину, все осажденные пожали друг другу руки и, опершись на свои карабины, спокойно ожидали смерти.

Вот разбитая дверь с треском и грохотом рассыпалась. Человек двадцать ворвались в святилище "воду" и, потрясая оружием, громко закричали:

- Теперь вы сдадитесь!

- Никогда! - ответил негодующий женский голос. - Никогда я не сдамся врагам моей родины!.. Да здравствует свободная Куба!

И Долорес Валиенте сделала два шага вперед, подняла ружье и выстрелила в толпу испанцев.

В ответ на этот выстрел грянул целый залп, и все капище мгновенно окуталось пороховым дымом.

ГЛАВА XXV

Роковое доверие. - По пути засада. - Предательский залп. - Смерть Масео. - Один против ста. - Пред трупом вождя. - Знамя в качестве савана. - Торжество испанцев.

Доктор Серрано дал столько доказательств своей преданности и верности инсургентам и проявлял такую искреннюю, бескорыстную дружбу к Масео, что тому не могло прийти и в голову заподозрить в чем-нибудь нечестном своего друга.

А между тем отважный вождь инсургентов, благородный характер которого, возвышенность чувств и военный гений удивляли даже врагов, вовсе не был наивен и доверчив.

Воспитанный в суровой школе нужды и лишений, неутомимый, терпеливый, энергичный, рассудительный, твердый, притом всегда справедливый и снисходительный, Масео хорошо понимал людей и относился к ним крайне осторожно.

Доверие его можно было приобрести не вдруг и с большим трудом, нужно было совершить на его глазах целый ряд безусловно честных поступков, в которых не имелось бы и тени своекорыстия. Но раз вверившись человеку, он отдавал ему душу и сердце. Такое безграничное доверие, прекрасное само по себе, часто вредит людям, поставленным судьбой во главе какого-нибудь важного дела.

Так случилось и с безусловным доверием Масео к Серрано.

Изучив и поняв характер инсургентского вождя, доктор Серрано сумел так обойти Масео, что тот слепо доверял ему. Серрано знал все его мысли, планы и намерения.

Мы уже видели, что Масео, по совету Серрано, изменил свой маршрут после разгрузки "Пеннилеса".

Инсургенты скрывались в горах возле Мариэля, где Масео устроил лагерь для своих резервных войск и обучал новобранцев. Он рассчитывал в недалеком будущем собрать сюда возможно большее число своих и захватить всю провинцию Гавану.

К этому-то месту и хотел пробраться Масео ближайшим путем. Но так как этот путь, по словам доктора Серрано, был занят испанскими войсками, то инсургентский вождь решил отправиться в обход по хорошо знакомым ему тропинкам.

Сопровождаемый только дюжиной всадников, в числе которых находились доктор Серрано и молодой офицер Франциско Гомец, Масео с задумчивым видом ехал рядом с доктором впереди отряда.

Рассветало. До сих пор не было ничего подозрительного, все шло отлично, и Масео, несмотря на свои мрачные предчувствия, был вполне уверен в том, что им удастся благополучно добраться до лагеря.

Силой воли прогнав от себя мрачные мысли, он обернулся к доктору и дружески сказал ему:

- А ты отлично сделал, мой милый Серрано, что вздумал совершить хотя и не большую, но рискованную рекогносцировку. Это дало тебе возможность избавить меня от сетей, которые мне расставляют на каждом шагу... Отечество во мне еще нуждается, и я должен пока жить... Еще раз благодарю тебя, дорогой друг, за твою преданность нашему делу и дружбу ко мне!

Серрано молча щипал свою бороду, как-то ежился и старался не смотреть на своего спутника. Масео, принимая это за доказательство скромности своего друга, с улыбкой продолжал осыпать его похвалами и выражать ему свою признательность.

Когда они подъехали к густой пальмовой роще, окруженной широким поясом низкого кустарника, Серрано вдруг круто остановил свою лошадь и быстро спрыгнул с седла на землю.

- Что случилось? - поспешно спросил Масео, тоже приостанавливая лошадь.

- Ничего... особенного, - отвечал Серрано. - У меня немного сбилось седло... должно быть, ослабли подпруги...

Пока изменник делал вид, что "исправляет" то, что находилось в совершенной исправности, отряд успел догнать их и по знаку Масео проехать вперед. На дороге остались только Серрано и Масео.

Как только отряд отъехал на несколько десятков шагов, со стороны пальмовой рощи из-за кустов вдруг сверкнул огонь и грянул ружейный залп. Масео покачнулся в седле и судорожно схватился за грудь. Между его пальцами фонтаном брызнула горячая кровь и сейчас же окрасила в пурпурный цвет белый мундир инсургентского вождя.

Смертельно раненный, генерал выпустил поводья и, падая с лошади, успел только пробормотать костенеющим языком:

- Доконали-таки... удалось, наконец, им!.. Боже, защити... мою... несчастную родину!.. Да здравствует... свободная... Куба!..

И Масео умер.

Серрано рвал на себе волосы и отчаянно кричал, между тем как весь отряд инсургентов, охваченный паническим ужасом, быстро умчался с места катастрофы, покидая своего вождя на произвол судьбы.

Только один остался ему верен до конца - один Франциско Гомец не обратился в бегство и не желал осрамить имени, которое носил.

Юноша поспешно спрыгнул с лошади и бросился к Масео, но встретив тусклый, неподвижный взор любимого вождя, понял, что все кончено, и громко зарыдал, упав на грудь человека, которого он любил, как отца.

А доктор Серрано продолжал до конца разыгрывать свою гнусную комедию. Он быстро расстегнул мундир убитого и приложил ухо к его груди. Убедившись, что сердце перестало биться, предатель поднялся на ноги и воскликнул дрожащим, как бы проникнутым скорбью голосом:

- Все кончено!.. Нашего дорогого Масео не стало... Нужно отомстить за него! Идем, Франциско!

Но молодой человек покачал головой и твердо проговорил:

- Я не отойду отсюда ни на шаг и пока жив, никому не позволю дотронуться до тела моего генерала. Не все же трусы. Надеюсь, кто-нибудь явится сюда за телом.

Серрано сделал свое дело и не находил нужным настаивать. Он молча вскочил на лошадь и вскоре скрылся из вида.

После отъезда предателя из рощи выскочил отряд испанских солдат, чтобы убедиться, что вождь инсургентов действительно убит.

Испанцы быстрыми шагами направились к месту, где лежал убитый Масео и стоял с поникшей головой Франциско Гомец. Юноша надеялся, что бежавшие инсургенты возвратятся за трупом своего вождя, и решился ждать их, а в случае надобности - защищать дорогие останки до последней капли крови.

Заметив приближение испанцев, Франциско укрылся за своей лошадью и выстрелил в них из карабина Винчестера, которым были вооружены все офицеры инсургентов.

Вид этого храброго юноши, почти мальчика, готовившегося оспаривать драгоценные останки у многочисленного и хорошо вооруженного отряда имел столько величия и благородства, что офицер, командовавший испанцами, был поражен и крикнул ему:

- Вы можете удалиться! Мы вас пропустим, оставьте только нам труп!

- Ни за что! - с непоколебимой твердостью отвечал Франциско и снова выстрелил в тесно сплоченную массу испанцев.

Один из солдат упал.

- Пли! - скомандовал испанский офицер.

Целый град пуль посыпался на отважного юношу. Лошадь, за которой он стоял, со стоном повалилась на землю.

Франциско обернулся и, удостоверившись, что отряд его не возвращается, тихо прошептал:

- Бедный генерал, я не могу спасти даже твоего тела!

Он лег на землю за трупом лошади и, превозмогая страшную боль в раненой руке, выстрелил в нападавших еще несколько раз.

Между тем испанцы подходили ближе и ближе, продолжая осыпать одинокого защитника трупа Масео градом пуль.

Но вот Франциско выронил карабин и, вытянувшись, остался неподвижен.

Несколько испанских кавалеристов подскакали и нагнулись над телом Масео.

- Да, это действительно Антонио Масео! - воскликнул один из них.

Громкое восклицание удовольствия пробежало по рядам испанцев.

Командующий отрядом отдал трупу инсургентского вождя честь своей саблей и громко сказал:

- Сеньоры! Нашего самого опасного врага не стало. Воздадим же честь его останкам! Он был храбр и великодушен. Мир праху его!

Он сошел с лошади и преклонил колена над телом изменнически убитого врага. Все последовали примеру своего командира. Затем весь отряд вскочил на лошадей и скрылся в чаще пальмовых деревьев.

Тем временем отряд инсургентов доскакал до своего лагеря и сообщил ужасную весть о смерти Масео. Все пришли в отчаяние от этой вести.

- Отомстим за Масео! Смерть испанцам! - раздалось по лагерю, и крик этот разнесся далеко по окрестностям.

Напуганные грозным криком, испанцы поспешили удалиться и соединиться с главными силами своей армии.

Вскоре многочисленная толпа кубинцев окружила тело своего вождя-героя. Устроив на скорую руку носилки, обезумевшие от горя, громко рыдающие инсургенты положили на них тела любимого генерала и его единственного защитника. Покрыв трупы старым кубинским знаменем, во многих местах пробитым испанскими пулями, плачущие инсургенты понесли их в свои горы.

Пока в лагере мятежников царствовали глубокое уныние, печаль и доходившее до исступления отчаяние, испанцы шумно торжествовали свою легкую победу, не делавшую, однако, чести хваленой кастильской доблести.

Во всей Испании, куда немедленно была сообщена по телеграфу знаменательная новость, смерть Антонио Масео была встречена с шумной, нескрываемой радостью, точно это событие предвещало новую эру счастья целой страны.

Правительству посыпались сочувствия, армии - поздравления; устраивались банкеты, гулянья, вывешивались флаги, делались иллюминации...

Общество было уверено, что со смертью Антонио Масео "пылающий остров" сразу будет умиротворен и все пойдет по-старому. Ни у кого не оставалось и тени сомнения, что Куба, наконец, побеждена.

Слово "победа" передавалось от одного к другому и распевалось на всевозможные лады. Сыпались награды, повышения...

Но вскоре ликовавшие должны были убедиться, что радость их преждевременна. Кубинцы, похоронив своего героя и оплакав его преждевременную кончину, с новой энергией взялись за дело.

Война разгорелась с прежней силой.

ГЛАВА XXVI

Смерть героини. - Таинственные выстрелы. - Воздушный шар. - Неожиданный избавитель. - Погребение Долорес. - Бегство. - Охота. - Страшная опасность. - Оцепление. - При пушечном грохоте. - Агония. - Яхта. - Последний выстрел. - Бедная Фрикетта.

Пронизанная десятком пуль, Долорес упала мертвой среди клубов дыма.

Не успели нападающие издать крик торжества, как вдруг раздался грохот, сопровождаемый густым белым облаком дыма; когда этот дым рассеялся, перепуганные, оглушенные и ошеломленные испанцы увидели, что человек тридцать из их отряда бьются на земле в предсмертных судорогах.

Вслед за этим выстрелом раздался второй, затем третий, четвертый и так далее, один за другим, безостановочно. Снаряды со свистом и треском так и сыпались, производя страшные опустошения в рядах испанцев, скучившихся в капище, точь-в-точь как были скучены там "водуисты", атакованные кубинцами.

Но где же однако находилось таинственное орудие, изрыгавшее с такой страшной силой смерть? Нигде не было видно ни одного человека, и звуки выстрелов как будто исходили сверху. Не с неба же, в самом деле, сыпались эти ужасные снаряды!

Оставшиеся в живых, точно стадо животных, объятое паническим ужасом, с дикими воплями бросились бежать, куда глаза глядят. Наиболее суеверные даже вообразили, что это месть "воду" за поругание его святыни.

Но вот один из бегущих нечаянно взглянул вверх и увидел над своей головой величественно реявший в воздухе аэростат, напоминавший гигантского альбатроса, распустившего крылья и почти неподвижно парящего в воздухе.

- Воздушный шар! Воздушный шар! - крикнул один солдат. - Ах, они, проклятые, даже шар себе завели!

"Проклятыми" он называл, конечно, кубинских патриотов, флаг которых развевался на переднем конце аэростата, походившего своей удлиненной формой на веретено.

Хотя то, что сначала было принято за сверхъестественное, оказалось совсем обыкновенным, тем не менее оно оставалось страшным; бежать и укрыться от воздушной машины, с которой сыпались такие страшные снаряды, не было никакой возможности.

Но солдаты все-таки бежали, не слушая ни команды, ни угроз, ни просьб своих начальников, - бежали сломя голову, сшибая с ног, давя и топча друг друга. Они бросали оружие, знамена, значки и, руководясь одним слепым инстинктом самосохранения, думали только о собственном спасении.

Между тем аэростат, снабженный, очевидно, сильнодействующим, остроумно придуманным приспособлением, стал быстро спускаться вниз.

Он с каждой секундой увеличивался и бросал на капище огромную черную тень, заслонявшую даже лучи солнца.

Воздушный колосс опустился как раз возле входа в здание, посреди трупов, крови, вырытых снарядами ям и груд всевозможных обломков.

Из окованной металлическими пластинками лодки аэростата вышел человек высокого роста, с гордой и величественной осанкой, вооруженный револьвером.

Забросив свободный конец каната, прикрепленного к шару, на один из уцелевших косяков двери, незнакомец пробормотал: "Неужели я опоздал?"

Заглянув внутрь здания, он увидел в дальнем углу коленопреклоненную группу людей, двух мужчин, двух женщин и мальчика, окружавших женский труп. Женщины и мальчик отчаянно рыдали; мужчины стояли с поникшими головами, лица их выражали глубокую скорбь.

Незнакомец прошел в разбитую дверь и, приблизившись к этой группе, тихо проговорил:

- Я - друг свободной Кубы. Меня зовут Жорж де Солиньяк. Услыхав выстрелы и увидев, как сюда ворвались испанцы, я понял, что здесь должны находиться патриоты, на которых устроена облава, и поспешил на помощь... Но кажется, я опоздал?

После этого молодой офицер отрекомендовался сам и взволнованным голосом ответил:

- Да, вы опоздали спасти вот эту молодую девушку, Долорес Валиенте, сестру Карлоса Валиенте, нашего храброго полковника и друга генерала Масео.

После этого молодой офицер отрекомендовался сам и представил Бессребренику остальных. Последний почтительно поклонился молодым девушкам, крепко пожал руку мужчинам и поцеловал мальчика.

- Я страшно жалею, что опоздал! - произнес он с искренней грустью. - Случись я в этой местности на несколько минут раньше, молодая героиня была бы спасена, но злой рок, очевидно, судил иначе.

После минутного молчания он вдруг поднял голову и быстро проговорил:

- Однако время не терпит. Испанцы могут возвратиться... даже наверное возвратятся. Я прибыл на аэростате. Издалека этот воздушный корабль опасен для испанцев, но вблизи они легко могут овладеть им. В нем находятся только моя жена и механик, но места там достаточно для всех вас. Пойдемте же скорее! Хоть вы будете спасены.

- А бедная Долорес? Неужели мы так и бросим ее без погребения? - полусдавленным голосом сквозь слезы прошептала Фрикетта, указывая на труп своей подруги.

Бессребреник молча огляделся. Возле двери снаружи была широкая и глубокая яма, вырытая его снарядами.

- Могила готова, - сказал он. - Капитан, помогите мне уложить в нее тело молодой героини.

Мариус поспешно вынул из своей сумки одеяло. Кармен и Фрикетта поняли трогательную деликатность матроса, не хотевшего, чтобы тело их подруги было похоронено без савана.

Когда завернутый в одеяло провансальца труп опустили в яму, Роберто снял со своей фуражки кокарду, положил на грудь умершей и произнес глухим голосом:

- До свидания в лучшем мире!

- Аминь! - благоговейно прошептали остальные.

В несколько минут импровизированная могила была засыпана.

Только что успели покончить с этим делом, как до чуткого уха Бессребреника донесся какой-то отдаленный шум, возраставший с каждой секундой. Шум этот, очевидно, происходил от гула множества голосов и шагов многих людей. Действительно, вскоре можно было различить уже отдельные восклицания.

Бессребреник понял, что испанцы возвращаются с намерением напасть на них.

- Скорее, скорее! - торопил он своих новых друзей.

Раздался глухой треск выстрела, и ружейная пуля со свистом впилась в оболочку аэростата.

Бессребреник поспешно открыл дверцу в лодке воздушного шара и помог Пабло, Кармен и Фрикетте пройти в нее.

Раздалось еще два выстрела.

- Садитесь же, ради Бога, скорее! - крикнул Бессребреник капитану и матросу.

Пока они садились, из леса выскочило несколько испанских солдат, потрясавших оружием и громко кричавших.

В то мгновение, когда Бессребреник садился сам в лодку и отрубал канат, один из солдат прицелился в него, но тут же был уложен на месте метким выстрелом из револьвера.

Затем Бессребреник быстро захлопнул металлическую дверцу, и шар плавно и величественно стал подниматься вверх.

Между тем к капищу собралось уже человек сто солдат, которые выли от бешенства при виде ускользающей добычи.

- Пли! Пли! - командовали офицеры.

Металлическую обшивку лодки ружейные пули пробить не могли, зато разрывали оболочку шара, из которого с резким свистом выходил газ.

Но благодаря своему превосходному мотору, аэростат в несколько минут поднялся на такую высоту, куда не могли долетать пули.

События следовали друг за другом с такой быстротой, что инсургенты не помнили даже, как очутились на воздушном шаре; все это казалось им какой-то фантасмагорией.

Мистрисс Клавдия оказала им самый сердечный и радушный прием. Видя, что все они до крайности изнурены, она поспешила предложить им подкрепиться пищей. Съестных припасов на аэростате было много и могло хватить всем на несколько дней.

Пока патриоты восстанавливали свои сила и восторгались неожиданным воздушным путешествием, Бессребреник и механик старались, чтобы аэростат не опускался.

Увеличение тяжести ослабляло, разумеется, подъемную силу шара и действие мотора, что очень затрудняло управлявших этой воздушной машиной. Кроме того, большое неудобство заключалось в том, что приходилось постоянно накачивать газ взамен выходившего через пробоины.

Графиня де Солиньяк с интересом и участием расспрашивала о подробностях только что происходившей в капище драмы. Фрикетта откровенно созналась, что сама не может понять, каким чудом она и ее товарищи уцелели при залпе, которым была убита Долорес.

Капитан Роберто объяснил это тем, что Мариус и он успели вовремя лечь на землю и заставили сделать то же самое Фрикетту, Кармен и Пабло, так что пули пролетели над ними, не причинив им никакого вреда, между тем как Долорес стояла немного в стороне и не последовала их примеру.

Бессребреник с задумчивым видом выходил из машинного отделения, когда капитан закончил свое объяснение.

Увидев озабоченное лицо мужа, мистрисс Клавдия спросила:

- В чем дело, мой друг? Что еще случилось?

- Ничего особенного, - ответил тот. - Нехорошо только, что ветер несет нас туда, где я вовсе не желал бы быть. Мы в настоящее время находимся над местностью, занятой испанским войском, и я опасаюсь пушек.

- Так поднимайся выше.

- Невозможно, милая Клавдия; мы и на этой-то высоте едва удержимся.

- Тогда пусть ветер несет нас через пролив, к Флоридским островам. Там мы будем в безопасности. Воздушное течение гонит как раз в ту сторону.

- Прекрасная мысль!.. Господа, вы не будете против, если вам придется теперь покинуть "пылающий остров"? - обратился Бессребреник к своим гостям.

- Что же делать! - ответил Роберто. - Мы потом можем вернуться на одном из блокадных бегунов.

Резкое гудение, доносившееся снизу, заставило Бессребреника вздрогнуть. Через секунду прогремел пушечный выстрел, точно отдаленный удар грома.

- Ого! Заметили-таки нас! - произнес Роберто, открывая маленькое отверстие в стенке лодки и смотря в него.

Аэростат несся над укреплением, находившимся на горе и господствовавшим над морем.

Раздался новый раскат пушечного выстрела, и лодка шара получила такой сильный толчок, что пассажиры все попадали друг на друга.

- Черт возьми! - воскликнул Бессребреник, теряя свое обычное хладнокровие. - У них искусные пушкари!

Аэростат заколебался из стороны в сторону и стал опускаться.

Хотя положение становилось крайне опасным, храбрые женщины держались.

Бессребреник снова удалился в машинное отделение, чтобы узнать, что повреждено.

Машина оказалась настолько попорченной, что о ремонте ее нечего было и думать. Шар тихо, но неудержимо продолжал опускаться.

Недолго думая, Бессребреник и механик начали выбрасывать из лодки все лишнее: провизию, снаряды, амуницию и тому подобное.

Облегченный шар снова поднялся метров на тысячу. Ветер снова подхватил его и погнал к морю.

Опасность миновала, но пушечные выстрелы обратили внимание испанских крейсеров. Заметив причину тревоги, они начали кто погоню за аэростатом, кто старался пересечь ему путь, причем те и другие стали стрелять в него.

Началась адская канонада, направленная кверху, в злополучный шар.

"Пеннилес" (так назывался и аэростат) мужественно боролся. Он несся по ветру, точно раненая птица, беспомощно отдавшаяся во власть стихий и предпочитающая скорее сделаться жертвой их, нежели людской злобы.

Машина едва работала. Газ вырывался с такой быстротой, что не успевали накачивать его. Через некоторое время шар снова стал медленно опускаться.

Пассажиры продолжали выбрасывать все, что только можно, и падение немного задержалось, да и ветер был довольно сильный, так что шар все-таки продолжал подвигаться вперед.

Между тем круг, образуемый крейсерами, постепенно сужался, а вместе с тем шар все больше и больше пробивался выстрелами из пушек; газ выходил из него уже со всех сторон.

Вскоре беглецам осталось одно из двух: попасть в плен или утонуть.

По мере приближения крейсеров канонада была все сильнее и сильнее. Одной из бомб изорвало в клочья всю оболочку аэростата, и он быстро стал падать вниз.

Не теряя присутствия духа, Бессребреник крикнул:

- Взбирайтесь в сеть, господа!.. Скорее!.. У нас осталось только тридцать секунд до полного падения!

Женщины и мальчик молча стали карабкаться по снастям, окружавшим шар. Мариус и капитан закинули вокруг них веревку и повисли сами возле них.

- Все там? - спросил Бессребреник.

- Все! Все! - раздалось в ответ.

Бессребреник и его помощник быстро отвинтили скрепы, удерживавшие лодку, которая стремглав полетела вниз, а сам шар, сделав гигантский скачок вверх, снова превратился в едва заметную с земли точку.

Наверху его опять подхватило воздушным течением и понесло в горизонтальном направлении.

Освободившаяся наполовину от газа оболочка образовала парашют и держалась некоторое время на одной высоте, но вскоре шар снова стал опускаться. Теперь уже все было кончено, спасение казалось невозможным. Все приготовились к смерти.

Шар опускался все ниже и ниже... Вот уже концы его канатов окунулись в воду...

Между тем крейсеры приближаются, не переставая стрелять. Над морем носятся облака удушливого белого дыма, со всех сторон вспыхивают огни. Далеко разносятся грозные раскаты выстрелов, ядра, бомбы, ружей ные пули свистят по воздуху и шипят, падая в воду, слышны резкие команды и крики - то досады, то радости и торжества, смотря по тому, задет шар выстрелами или нет.

Вдруг на левой стороне круга, образованного крейсерами, показался небольшой пароход, который несся с такой скоростью, что намного опередил остальных. С него тоже шла беспрерывная пальба, но при его выстрелах почему-то не слышно было характерного свиста снарядов.

Пароход этот был теперь всего в полумиле от опускавшегося шара.

- Нам угрожает плен! - проговорил Бессребреник.

- Лучше смерть! - в один голос воскликнули Роберто и Мариус.

Вдруг Бессребреник, сидевший верхом на ободке, к которому прикреплялась лодка, громко расхохотался.

Веселый смех в подобную минуту, когда жизнь всех висела в буквальном смысле слова на волоске, невольно заставлял заподозрить внезапное помешательство хохотавшего.

Догадавшись по выражению лиц своих спутников о мелькнувшей у них единовременно печальной мысли, Бессребреник сказал:

- Да неужели даже ты, Клавдия, не видишь, что этот пароход, который летит как сумасшедший и так щедро награждает воздух холостыми выстрелами, - наша яхта?.. Всмотрись хорошенько, и ты увидишь, что это "Пеннилес"... Он спешит на помощь своему погибающему воздушному брату. Он поднял испанский флаг и притворяется, будто и он охотится за нами вместе с крейсерами. Они, вероятно, считают его своим наемным пакетботом... Блестящая мысль со стороны моего славного помощника! Клянусь честью, я сумею вознаградить его за это!

Судорожно цеплявшиеся за канаты пассажиры шара радостными криками приветствовали приближавшуюся яхту, с борта которой сейчас же раздалось восторженное ура.

Еще несколько минут, и шар, или, вернее, его скелет, зацепился за мачту подоспевшей яхты. Матросы быстро подхватили его, и воздухоплаватели с наслаждением ощупали под собой надежные доски пароходной палубы.

Забрав погибавших, яхта снова стрелой понеслась в открытое море, между тем как спасенные и спасители обменивались друг с другом объятиями, поцелуями, рукопожатиями и другими проявлениями безграничной радости.

Крики торжества со стороны испанцев сменились воплями бешенства и потоками проклятий, когда они поняли, что их обманули, и что пароход, который они считали своим, был не чем иным, как блокадным шнырялой, на котором, наверное, находятся мятежники или по крайней мере их сообщники.

Действительно, было от чего взбеситься: помощник Бессребреника, управлявший во время его отсутствия яхтой, обманул всех с поразительной смелостью и искусством.

Канонада, приостановленная было в момент захвата шара, возобновилась. Все выстрелы были теперь направлены на "Пеннилес".

Пока яхта не выбралась из района пушечных выстрелов, опасность еще существовала. Один Мариус не хотел признать этого и добродушно посмеивался над "напрасной тратой испанских зарядов".

Но вот один из этих зарядов ударил в металлическую обшивку яхты и разлетелся на мелкие осколки. Несколько осколков попало прямо в грудь Фрикетты. Девушка упала на руки стоявшего возле нее Роберто и тихо простонала:

- Дорогие мои родители! Неужели я должна умереть, не повидав вас еще раз!

ГЛАВА XXVII

Под небом Прованса. - Беседа с матерью. - Предположения Фрикетты.

Перенесемся на залитый солнцем берег прекрасного Прованса, этого благословенного уголка старой Франции, так справедливо названного "лазоревым берегом".

В глубине бухты с ярко-синими, переливающими золотом и серебром волнами приютился прелестный городок Бандоль.

Хорошенькие домики, рассеянные по берегу, грациозные виллы, поднимающиеся одна за другой по террасовидным, вечнозеленым склонам косогоров, длинный водопровод, аллеи, окаймленные пальмами и эвкалиптами, люди со звонким, веселым и мелодичным голосом, так приятно действующим на слуховые нервы, - все это производит чарующее впечатление на путешественника и надолго остается у него в памяти.

Да, Прованс, с его бурой, почти красной землей, на которой росли гигантские алоэ, зонтиковидные сосны, оливковые, померанцевые, миртовые, мастиковые деревья и масса кустарниковых растений, - действительно, страна солнца, тот благодатный юг, где не знают ни морозов, ни снегов, ни вьюг; где в январе цветут розы, фиалки, гвоздика и анемоны; где зимняя жатва есть жатва цветов; где человек живет, не боясь стихий, живет без нужды и забот, почти без труда, счастливый, веселый, радостный, с вечным смехом на губах, опьяненный чудным воздухом, солнцем и свободой.

Бандоль, с его мягким климатом, гостеприимными жителями и обворожительным местоположением, - настоящий рай, пока еще не превращенный в модный курорт, к счастью для людей, способных ценить прелести природы и находить в них высшее наслаждение.

В этом-то счастливом уголке земного шара и очутилась Фрикетта.

Раненная в грудь осколком испанской бомбы на яхте "Пеннилес", молодая девушка долго находилась между жизнью и смертью.

На "Пеннилесе" был очень дельный и добросовестный доктор, но рана Фрикетты оказалась из таких, что и его искусства не было достаточно для полного устранения опасности.

Граф и графиня де Солиньяк ухаживали за своей пациенткой с трогательной нежностью, и если она осталась жива, то только благодаря искусству доктора и их заботам.

Когда она стала немного поправляться, эти благородные люди довершили свое благодеяние до конца и доставили молодую девушку на ее родину. В пути Фрикетте снова сделалось хуже, так что она прибыла во Францию совершенно больной.

Был созван консилиум лучших врачей. Они посоветовали отправить больную для полного излечения на юг.

Фрикетта не хотела расставаться с Мариусом и Пабло и уговорила их сопровождать ее в дом ее родителей, которые, как она и ожидала, приняли моряка и мальчика очень радушно и в скором времени от всей души полюбили их.

Когда заговорили о юге, Мариус воскликнул:

- Если нужно ехать на юг, то юг только в Бандоле... Лучше Бандоля нет места на земле... это моя родина!

Недолго думая, родители Фрикетты увезли больную дочь с ее спутниками в Бандоль, где вскоре сами убедились, что Мариус нисколько не преувеличивал достоинств своего любимого Прованса.

В нескольких сотнях шагов от Бандоля, на пути к Тулону, расположена небольшая прелестная вилла с фасадом, выходившим на море. Вся терраса перед виллой усажена апельсиновыми деревьями, эвкалиптами и пальмами.

Хотя был январь, все двери и окна были широко открыты: таков климат Прованса. Сидящая же в саду в американской качалке молодая девушка, очевидно, больная, раскрыла зонтик и обмахивается веером.

С трудом можно было узнать Фрикетту в этой бледной, исхудалой, обессиленной девушке.

Около больной стояла средних лет дама с приятным, сразу располагающим к себе лицом.

- Дорогая Фрикетта, что ты все глядишь на это противное море, которое уносило тебя так далеко от нас, - говорит дама, видя, что задумчивые глаза молодой девушки точно прикованы к расстилающейся внизу голубой равнине.

- Но оно же и принесло меня назад, мама! - отвечает Фрикетта.

- Принести-то принесло, но в каком ужасном положении! Теперь ты начинаешь немного поправляться, и оно опять того и гляди унесет тебя.

- Не так скоро, мама, будь спокойна.

- Если бы ты сказала "никогда", я успокоилась бы. Ты и представить себе не можешь, сколько слез я пролила, пока ты была на этой противной Кубе... А отец разве мало перестрадал за это время?

- Пожалуйста, милая мама, не будем говорить об этом. Мне очень грустно, что я своей страстью к путешествиям и приключениям причиняла вам столько горя...

- Так ты больше не покинешь нас?

- Пока нет. Сначала я хочу выздороветь, так чтобы и следа не осталось от того, что свалило меня с ног. На это мне понадобится по крайней мере год. Затем мне нужно подготовиться к экзаменам и написать диссертацию на получение докторского диплома. Это займет не меньше трех лет...

- Только смотри, Фрика, не передумай потом! Пожалей же наконец меня и отца!

Но видя, что утомленная разговором молодая девушка закрыла глаза, мать осторожно отошла от нее.

ГЛАВА XXVIII

Старые знакомцы. - Длинное письмо. - Решение Фрикетты.

Прошло два месяца с тех пор, как Фрикетту привезли в Бандоль, и молодая девушка чувствовала себя уже значительно лучше. Да и вообще в этом благодатном уголке всем жилось очень хорошо и спокойно.

Фрикетта сидела вместе с матерью в саду. Обе женщины вели задушевную беседу.

- А вот и отец с Мариусом и нашим милым Пабло! - вдруг воскликнула Фрикетта и, встав со своего места, направилась им навстречу.

Отец ее, Мариус и Пабло действительно входили в сад.

Пабло, загорелый, живой и веселый, нес целую охапку цветов.

Бросившись порывисто к Фрикетте на шею, мальчик закричал, страшно упирая на букву "р":

- Здррравствуй, милая тетя Фрррикетта! Мы прррогуливались по морррю с Маррриусом и дедушкой Ррробертом... Дедушка Ррроберт заболел, бедный...

Фрикетта поцеловала мальчика и с улыбкой сказала:

- Здравствуй, Пабло, здравствуй, мой добрый мальчик!.. Ну, как твоя рыбная ловля, отец? - обратилась она к старику.

- Моя рыбная ловля? - повторил тот. - Плохо, дочка! Кроме приступа морской болезни, она ничего мне не дала. Удивляюсь, как это людям нравится качаться в этом громадном синем бассейне!.. Право, я лучше согласен ездить на велосипеде, чем в лодке... А все Маркус!

Моряк громко захохотал и с торжеством показал ведро, в котором плавало несколько рыб.

- Вот, мадемуазель, - говорил он, - пожалуйте! Это для вас. Лучше этих рыб нет во всем море.

- Спасибо, с удовольствием съем их за твое здоровье.

- Один из моих товарищей обещал мне наловить вам завтра маленьких морских коньков, которых вы так любите. А другой приятель хочет достать сардинок, так что недостатка в рыбе у вас не будет.

Во время этой беседы явился почтальон.

- Здравствуй, мой милый Леон. Qu'es aco? - приветствовал его Мариус.

Почтальон пожал своему старому другу руку и подал Фрикетте пачку газет и письмо, при виде которого она сначала покраснела, а потом побледнела.

- Что, разве ты ожидаешь неприятных вестей? - спросила мать, с беспокойством взглянув на дочь.

- Нет, мама... Впрочем, я еще сама не знаю. Вижу только, что письмо с Кубы.

Молодая девушка нерешительно вертела в руках большой четырехугольный конверт из толстой бумаги, с кубинской почтовой маркой.

Она медлила распечатывать письмо, как будто предчувствуя, что содержание его будет иметь решающее влияние на всю ее жизнь. Ей захотелось остаться одной, и она ушла в свою комнату. Усевшись там перед открытым окном, она некоторое время задумчиво смотрела перед собой, а потом вдруг нервным движением разорвала конверт.

В письме, состоявшем из трех мелко исписанных почтовых листков, лежал нежный светло-голубой цветок, похожий на незабудку.

Фрикетта улыбнулась при виде этого цветка и долго рассматривала его грустным взглядом, а затем, зажав его в руке, стала читать письмо следующего содержания:

"Лагерь в провинции Рио на Кубе.

Дорогая кузина!

До этого времени непобедимая робость препятствовала мне сдержать свое обещание - сообщить вам новости о моей второй дорогой родине. А между тем мне нужно столько сказать вам, так хотелось бы побеседовать с вами, что я наконец решился взяться за перо. И вот, как нарочно, перо это не двигается, как бы понимая, что не может поспеть за потоком моих чувств и мыслей... Однако, раз уж начал, нужно же продолжать!

Если бы не воспоминание о вашей благосклонности ко мне, я никогда не решился бы писать; только это воспоминание ободряет и поддерживает меня...

С чего бы начать?.. Ах да, будет самое лучшее, если я начну с того, что нам всем так дорого и близко - с памяти о Масео.

Мы теперь узнали все подробности низкой измены, которая была причиной смерти этого великого и благородного человека.

Предателем его был доктор Серрано, добивавшийся руки Кармен. Ради этого он и решился предать своего друга, войдя в гнусную сделку с отцом Кармен, доном Мануэлем.

Жизнь Масео в обмен на донну Кармен - таково было условие, заключенное между благородным испанцем и бесчестным доктором.

Пока мы оплакивали преждевременную смерть нашего незабвенного Масео, предатель его явился к дону Мануэлю требовать плату за свое преступление.

Он пришел в гациенду ночью и нашел отца Кармен мертвым, покрытым ранами, очевидно, нанесенными кинжалом, которым был приколот к его груди клочок бумаги с надписью: "Так погибнут все, изменившие "воду".

Оказалось, что дон Мануэль сделался жертвой странного недоразумения: жрецы, видевшие, что вы ускользаете от них в то время, когда они ожидали его помощи, подумали, что он изменил им, и поспешили отомстить ему.

Серрано, совершивший бесполезное преступление, бродил некоторое время по острову, как зачумленный, не смея ни к кому приблизиться, так как не только мы, но и сами испанцы с отвращением и презрением отворачивались от него. Чувствуя, что на Кубе ему более делать нечего, он переменил имя и перебрался в Америку.

Что же касается донны Кармен, то, избавившись от тирании отца и преследований противного ей человека, она стала женой друга детства, которого объявила своим женихом еще в самый разгар нашей борьбы. Она уже не надеялась увидеть его в живых, зная, что дон Мануэль устроил на него засаду; но ему удалось чудесным образом ускользнуть от опасности. Скрепив брачными узами свой сердечный союз с полковником Карлосом Валиенте, донна Кармен душой и телом отдалась делу освобождения Кубы и вместе с мужем всегда находится в рядах сражающихся.

Вы видите, дорогая кузина, что у нас нет недостатка в героях, и, что бы ни говорили наши враги, дело освобождения Кубы еще живет.

Но вместе с тем нужно сознаться, что борьба истощает нас, и даже победы ослабляют нашу силу. Мы одни, без всякой поддержки и помощи, между тем как испанцы то и дело получают помощь людьми, оружием и деньгами.

Скажу вам по секрету: будущность меня пугает.

Как бы то ни было, лично я буду бороться до конца и навсегда останусь верным моему знамени. Кроме того, я постоянно буду благословлять счастливый случай, столкнувший меня с вами и позволивший мне узнать, какие богатые сокровища человеколюбия, милосердия и мужества таятся в вашем сердце.

Вы прошли среди нас как ангел милосердия и преданности, жертвуя своей жизнью, проливая свою кровь за патриотов, признательность которых внесла вас в золотую книгу героинь Кубы.

Благоговение к вашему имени во всей армии инсургентов, вечное воспоминание о ваших благодеяниях, неутешная скорбь о вашем отсутствии, благословение кубинских матерей, - вот все, что могут дать бедные кубинцы доброй француженке, которая так любила их.

Но зато как горяча питаемая к вам признательность! Как все огорчены известием, что вы ранены и страдаете! Сколько ежедневно возносится самых искренних молитв к Небу о вашем выздоровлении!

А можете себе представить, как мучит меня скорбь о случившемся с вами несчастии! Ведь я был к вам ближе других, а потому мог еще лучше узнать и оценить вас...

Сказать ли вам, что удар, поразивший вас, поразил и меня? Видя вас помертвевшей, я чувствовал, как мое сердце разрывается на части от невыносимой боли... В этот момент я понял, почему люди умирают с горя!

А потом какое отчаяние охватило меня, когда я должен был покинуть вас в самую серьезную минуту вашей болезни, чтобы возвратиться к своему посту на поле битвы!

О, как иногда бывает трудно исполнение долга и как беспощаден этот долг!

Меня несколько утешало только то, что я оставлял вас в заботливых и преданных руках графа и графини де Солиньяк, этих лучших из людей. Я же мог быть для вас не более как совершенно бесполезной, хотя и усердной сиделкой, между тем как несчастная Куба так нуждалась в моих силах и в моей крови.

Я снова отправился на Кубу и стал жить только воспоминаниями о вас, изредка получая от графа известия о ходе вашей болезни.

Эти воспоминания, одновременно и бесконечно сладкие, и бесконечно горькие, никогда не покидают меня. Они составляют для меня все и служат утешением в моей тревожной жизни солдата, которая каждую минуту ставится на карту.

Я постоянно вижу вас посреди шума и беспокойств бивачных ночей, грохота пушек, треска ружейных выстрелов и облаков удушливого порохового дыма; вижу вас и во время наших беспорядочных, неопределенных маршировок, составляющих, как известно, нашу тактику.

Да, я постоянно везде и всюду вижу вас!.. Ваш милый образ, точно обольстительный, дорогой мираж, заставляет биться мое сердце от восторга и вызывает слезы умиления на мои глаза, измученные видом только бедствий и страданий!..

Вот вам моя исповедь; вы теперь знаете состояние моей души. Удивление, преданность, поклонение - все эти чувства к вам, которыми вы наполнили мое сердце, бесконечны и неизменны; уничтожить их может только смерть!

Прощайте же, дорогая кузина, или, вернее, до свидания при лучших условиях. Сохраните в своей памяти хоть маленькое местечко для того, кто, быть может, скоро явится сообщить вам лично о совершившемся освобождении его новой дорогой родины.

Искренне преданный вам кузен

Роберт.

P.S. Передайте, пожалуйста, выражение моего искреннего почтения вашим родителям, Мариусу - мой сердечный поклон, а маленькому Пабло - мой горячий поцелуй!"

Дочитав до конца это письмо, тронувшее ее до слез, Фрикетта встала совершенно преобразившейся.

Четверть часа тому назад она еще выглядела больной, а теперь, вся розовая от возбуждения, с блестящими глазами, она вдруг сделалась прежней Фрикеттой - здоровой, деятельной, проворной и жизнерадостной.

Прижав к губам нежно-голубой цветок, находившийся в письме, она приколола его к своему корсажу и возвратилась в сад к своим родителям.

Твердым, звенящим голосом, лишь по временам вздрагивавшим от волнения, она прочитала им письмо молодого кубинского офицера.

Окончив чтение, она спросила со своей обычной решимостью:

- Что вы скажете об этом письме?.. Говори ты первый, отец.

- Я полагаю, что оно написано человеком с прекрасным сердцем, - ответил старик.

- Да?.. Ну, а ты, мама, что скажешь?

- Я?! - воскликнула госпожа Робер. - Я готова плакать...

- Но почему же, мама?

- А потому, моя дорогая, что сердце матери может многое отгадывать. Мне кажется, что тот, кто писал эти хорошие строки, скоро сделается самым близким нашим родственником и будет называть тебя уже не кузиной, а...

- И тебе это не по душе?

- О, нет, напротив! Я с восторгом назову его своим сыном, потому что считаю его способным дать счастье моей дочери.

- Ты не ошиблась, мама... И ваша Фрикетта теперь уже не покинет вас.

- И это будет скоро? - спросил старик.

- Не знаю, отец. Ты забываешь, что он солдат, и его новое отечество в нем нуждается!.. Нет, это будет потом... после... чего бы мне это ни стоило!.. Да... после... когда совершенно успокоится несчастный пылающий остров!

И молодая девушка, не выдержав, упала на грудь своей матери и судорожно зарыдала.

Госпожа Робер крепко сжала в объятиях Фрикетту, а старик, не замечая текущих у него из глаз слез, с бесконечной любовью смотрел на дорогих его сердцу существ - дочь и жену.

Луи Анри Буссенар - Пылающий остров (L'ile en feu). 3 часть., читать текст

См. также Луи Анри Буссенар (Louis Boussenard) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Сила факира
Как-то раз меня с моими пятью спутниками в тропическом девственном лес...

С Красным Крестом (Les Exploits d'une ambulanciere. Voyages et aventures de mademoiselle Friquette). 1 часть.
Роман Перевод с французского Е.Н.Киселева ЧАСТЬ 1 ГЛАВА I Парижанка и ...