Луи Анри Буссенар
«Десять миллионов Красного Опоссума (A travers l'Australie. Les Dix millions de l'Opossum Rouge). 2 часть.»

"Десять миллионов Красного Опоссума (A travers l'Australie. Les Dix millions de l'Opossum Rouge). 2 часть."

Мы помчались как бешеные за испуганною лошадью, которая уже совсем не слушала голоса хозяина.

- Знаете что, господа? - сказал Робертс, человек необыкновенно хладнокровный и с быстрым взглядом. - Не пустить ли пулю в круп лошади? Это задержит ее бег.

- Берегитесь! - отвечал я. - Я не боюсь, что вы раните майора, но если раненое животное упадет, всадник погиб.

Прошло четверть часа бешеного галопа. Расстояние между нами и майором стало заметно сокращаться. Вот уже можно было слышать его голос. Между тем его измученная лошадь начала как будто замедлять свой бег. Ее горячее дыхание, со свистом вылетавшее из ноздрей, сделалось прерывистым. Она стала поворачивать свою голову направо и налево, раза два-три споткнулась, потом вдруг тяжело повалилась на бок, едва не придавив всадника. К счастью, тот не потерялся и ловко выпрыгнул из стремени.

- Ах, черт возьми, майор! А вы ловко скачете!

- Право, я не знаю, что сделалось с моею лошадью: она совсем обезумела.

В то время как мы соскакивали на землю, животное сделало новый прыжок и попыталось было бежать, но повод, сдержанный сильною рукою майора, заставил ее отказаться от этой попытки.

Мы поспешили посмотреть на круп, где, по-видимому, крылась причина ее бешенства.

Там, впившись в тело лошади, лежало какое-то мягкое, морщинистое, бесформенное, ужасное, коричневато-грязное существо, которое мучило несчастного коня.

- Ужасный зверь! - вскричал я с отвращением.

- Вайненд, - сказал спокойно Том, вытаскивая из ножен свой длинный нож. - А, ты пила кровь господина Али. Так вот тебе!

С этими словами добрый старик разрезал странное существо по всей длине его тела. Внутренность его была вся наполнена кровью. Пять секунд спустя оно упало как пласт на землю.

Освободившись от своего врага, благородное животное сразу успокоилось, повернуло свою умную голову к избавителю и попыталось зализать свои бока, откуда кровь лилась более чем из сорока ран.

Том и тут поспешил ей на помощь. В то время как он примачивал ей укусы свежею водою, мы с любопытством рассматривали странное существо, трепетавшее на земле в последней агонии.

Оно имело в длину около шестнадцати вершков, четыре в ширину посередине и около двух в толщину. Эта масса, где не было ни головы, ни глаз, ни членов, представляла бесформенную мякоть, которую издали легко было принять за кору эвкалипта. Я ногою поворотил удивительное животное, и мы увидели его брюхо, вид которого был ужасен и в то же время отвратителен.

Семьдесят пять или восемьдесят присосков, аналогичных с щупальцами спрута, расположенных в три линии, открывались в желудок, как у пиявки, и представляли из себя огромные рожки.

Том, наш старый учитель по австралийской естественной истории, объяснил нам, что это животное обыкновенно держится в извилинах древесной коры и там ожидает свою добычу, о приближении которой узнает посредством длинных, чувствительных волос, служащих его единственным органом внешних чувств. Питается оно сладким соком молодых деревьев, кровью животных с гладкою кожею, лягушками, иногда нападает даже на туземцев, к коже которых пристает с такою силою, что только одна смерть может заставить его отпустить добычу.

Достаточно поглядев на отвратительное животное, мы возвратились в лагерь, где уже начали беспокоиться о нашем отсутствии. Двух подобных происшествий в одно и то же утро было слишком много даже для таких страстных искателей приключений, как мы.

Мак-Кроули закурил свою неразлучную сигару и сибаритом разлегся в тени огромной софоры с длинными, толстыми ветвями.

- Жалко, нет свежей провизии, - печально произнес он с видом человека, у которого никакие нравственные потрясения не могли заглушить требований желудка.

- Нет, мой милый Кроули, неправда: ведь вам обещали на завтрак одного прелестного ара с сочным мясом, с...

- Ах, отстаньте перечислять! - воскликнул он с комическим отчаянием. - Только раздражаете аппетит!.. Однако, - продолжал он, переменив тон, - какая ужасная участь ожидала вашего Кирилла - быть убитым страшными иглами гигантской крапивы!

- Кстати, Робертс, видите ли, как нежно ухаживает Том за "господином" Али! А вы хотели еще пустить пулю в бедное животное. Это был бы большой убыток.

- Стойте! Мне пришла в голову одна мысль!

- Говорите, говорите, друг!.. Какая?

- Нужно утешить Кроули; для него ведь не иметь жаркого равносильно потерянному дню.

- Ага, понимаю! Вы идете промышлять для него ара?

- Конечно.

- Робертс, - сказал Кроули, - ваша дружба отныне для меня выше всего на земле. Благодарю и принимаю.

- Не стоит благодарности, - с улыбкою отвечал лейтенант, - поблагодарите после, когда я застрелю вам одну из тех чудных птиц, которые кудахтают на высоте четырехсот футов над нами!

- Идите, идите, мой друг, и да будет на вас благословение неба.

Мичман лениво поднялся, поправил свой головной убор и подсел к нам. Робертс ушел вперед с маленьким карабином Флетчера, с которым он производил чудеса по части стрельбы.

- Если выстрел будет удачен, Робертса по праву можно назвать удивительным стрелком, - заметил Кроули.

- Дело, - хладнокровно заметил со своей стороны Кирилл, волоча левую ногу, еще не оправившуюся от прикосновения крапивы.

- В десять секунд, господа, одна из этих птиц упадет на землю.

- Посмотрим, - сказал мой скептик.

Робертс, выставив левую ногу вперед, голову отклонив несколько вправо, медленно прицелился. Прошло две секунды. Вдруг легкий дымок вырвался из ружейного дула, послышался треск и шум... Испуганные птицы моментально разлетелись во все стороны. Только одна мгновение держалась еще лапками за вершину дерева, где сидела, затем отчаянно вскрикнула, выпустила точку опоры и стала медленно падать на землю с распростертыми крыльями.

Громкое "браво" приветствовало искусного стрелка.

- Я скушаю ара! - заликовал мичман.

Бедный Кроули! Между блюдом и его ртом, или, скорее, между жарким и вертелом, находилась еще целая бездна. Дичь не упала на землю: она встретила при падении широкий лист прекрасного нежно-зеленого цвета, толстый и разрезанный до половины в длину. Едва птица прикоснулась к нему, как лист вдруг сомкнулся и скрыл добычу с глаз изумленного лакомки.

Мы единодушно расхохотались при виде смущенной физиономии нашего мичмана.

- Кроули, ведь и вам, пожалуй, придется кушать сушеную говядину из фуры номер два.

- Подождите! Она еще упадет.

- Если вам доставит это удовольствие, стойте тут, а мы пойдем завтракать. Прощайте! - И мы со смехом направились к своим фурам.

- Я вас прошу, подождите пять минут, - умолял раздосадованный Кроули. - Буссенар, вы видите необыкновенный случай, и ваши познания в естественной истории обогатятся новым наблюдением.

- Это, господа, действительно необыкновенно, - обратился я к остальной компании, польщенный в своем самолюбии званием ученого in partibus. - Здесь странная тайна...

- К которой я найду ключ, - заявил твердо Кроули. - Вы увидите, этот лист не съест меня.

- Не трогайте, не трогайте, сударь! - остановил его испуганный Кирилл. - Разве вам мало случая со мною? Я уверен, что если вы прикоснетесь к проклятому листу, то случится несчастье и с вами.

- Мой храбрый друг, не тратьте попусту слов; я так же упрям, как и вы. Я хочу непременно вложить руку в лист, а что выйдет отсюда, увидим.

С этими словами мичман храбро положил свой сжатый кулак на середину огромного листа, поднимавшегося на высоту человеческого роста. Явление, случившееся с ара, повторилось снова. Края листа быстро сомкнулись и сжали руку.

- Ах, это любопытно! - проговорил, не поморщившись, Кроули. - Я чувствую, словно тесная перчатка сжимает мне руку... Однако немного больно... Сильнее... Дьявольщина, моя рука немеет!..

- Ради Бога, довольно, прошу вас, - заметил я, беспокоясь.

- Постойте, друг мой, еще немного терпения; докончим свой физиологический опыт. Когда будет время, я попрошу вас ударом сабли перерубить этот проклятый лист... Однако странно: меня жжет, как бы горчичник... Сильней и сильней!.. Мне кажется, что миллион горячих булавок воткнули в мою кожу... Довольно!.. Ой, ой!.. Рубите!..

Я взмахнул саблей. Через секунду лист упал. Рука оказалась вспухшею, посиневшею. Ее жилы натянулись, как струны... Из тонких жилок растения сочилась красноватая жидкость, похожая на сок известного плотоядного растения наших стран росянки (Drosera rotundifolia).

Мы со вниманием осмотрели тогда дерево. Его рост, незначительный в сравнении с соседними великанами, не достигал и шестидесяти футов. Ствола не было. Его ветви, в изгибах которых помещались огромные, величиною с капустные кочаны, цветы, располагались правильными концентрическими кругами и вверху сходились в конус, увенчанный последним цветком. Разрезанные листья толщиною с алоэ походили на листья латании (Latania borbonica). Вся верхняя поверхность их была усажена многочисленными тоненькими трубочками вроде волосков, на конце которых виднелись опаловые капли густого липкого сока.

- Кроули, - сказал я после завтрака, закурив сигарету, - а ведь пока мы рассуждали о дереве, оно, думаю, уже скушало вашу птицу.

- Я уверен в этом. Что же делать? Надеюсь, Робертс в другой раз лучше сообразится с местностью. Впрочем, наш опыт стоил этого.

Наше предположение оправдалось. На другой день плотоядное растение выбросило остатки своей добычи, и мы нашли на земле только скелет да часть перьев, - вот все, что осталось от ара!

- Глупый край, - бормотал Кирилл, отходя от дерева. - На что это похоже?.. Аршинные пиявки, бросающиеся на лошадей, деревья, убивающие человека, и листья, съедающие целых птиц! Глуп, брат, твой край, дружище Том, - закончил мой неисправный товарищ, обращаясь к своему новому другу.

Глава 11

Каменистая пустыня. - Страшный зной. - Буря. - Потоп. - Мы попали в западню. - Ларчик открывается просто. - Новое препятствие. - План канадца. - Черные! - Отбитое нападение. - Наши старые знакомцы. - Взрыв скалы. - У источника.

Чем дальше продвигались мы, тем страшнее становилась каменистая пустыня. Деревья попадались все реже, взамен их глаз повсюду встречал голые утесы всевозможной формы и величины. Скоро исчезли последние признаки растительности. Перед нами раскинулась сухая песчаная каменистая равнина. Ни одного кустика зелени, ни одной лужи воды; только камни, утесы и песок... Подобный путь был очень утомителен; приходилось постоянно расчищать дорогу для фургонов, оттаскивая в сторону небольшие камни, и обходить крупные. Караван еле двигался шаг за шагом. Как мы ни были приготовлены к таким геологическим явлениям, но и у нас удивление не имело границ. Как могли попасть сюда такие массы камня? Говорят, что они упали с неба. Верно ли это или нет, нам от этого было не легче, и, естественно, мы всеми помыслами стремились только пройти этот тяжелый путь поскорее. Голода мы не чувствовали, воды пока было довольно, - единственное неудобство - страшный жар, мучивший нас до полного изнеможения. Мы ехали словно в раскаленной печи. Даже ночь не освежала нас: раскалившиеся днем камни ночью испускали огромное количество тепла.

Наконец дорога стала как будто получше. Огромные камни хотя все еще попадались, но уже не так часто. В одном месте они образовали род аллеи, по которой без большого труда можно было ехать вперед. В расчистке дороги не стало надобности... Вдруг черная туча заслонила солнце, и густая тьма окутала нас со всех сторон. В несколько минут небо заволоклось свинцовыми облаками. Раздались тяжелые раскаты грома, тысячи молний засверкали вокруг. Все случилось в каких-нибудь десять минут. Ослепленные блеском молнии, лошади, дрожа всем телом, остановились и жалобным ржанием обнаруживали страх. Мы сами горели от адского света... Но что это? Мне показалось, что почва под нашими ногами зашаталась. Раз, другой... Не было сомнения: землетрясение сопровождало грозу. Ослепленные беспрерывными молниями, оглушенные громом, лишенные, наконец, твердой опоры, мы в ужасе попадали на землю. Подземные удары продолжались с полминуты.

Едва мы успели оправиться, как с неба хлынул страшный ливень. Массы воды целыми водопадами устремились на землю. В этом необыкновенном дожде даже молнии потеряли свой блеск, гром - свой звук! Хорошо еще, что мы стояли на возвышенном месте, а то вода смыла бы все наши фуры: по земле мчалась целая река, унося с собою все встречное. Перед нами как бы повторился потоп. К счастью, ураган как скоро налетел, так же скоро и пропал. Не прошло и четверти часа, как гром умолк, молнии погасли, тучи скрылись, и снова засияло яркое солнце.

Появление дневного светила было встречено с большою радостью: мы промокли до костей. Однако сорокапятиградусный жар сейчас же высушил нас. Караван по-прежнему выстроился и тронулся в путь. Прошли пятьсот или шестьсот метров. Вдруг впереди раздалась крепкая брань. Все остановились. Что там такое? В это время мы как раз въехали в самое узкое место своеобразной каменной аллеи, так что наши повозки почти касались своими боками камней правой и левой стороны.

Робертс, сгорая нетерпением узнать причину остановки, влез на верх последней фуры, которая следовала за нами с запасными лошадьми.

- Ну что?

- Скверно! Дороги нет!

- Как дороги нет?!

- Путь прегражден огромною скалою. Нужно поворачивать назад.

- Назад? - вскричал сэр Гарвэй. - Это легко сказать, а как вы повернете фуры?

- Ах да! Черт возьми, мы заперты в западне!

- Однако, господа, нужно как можно скорее выйти из такого скверного положения, иначе мы умрем здесь от жажды, а наши лошади - от голода.

При этих словах перед нами вдруг выросла на верху фуры высокая фигура канадца: не имея возможности пройти по земле, он избрал этот необыкновенный путь, чтобы достигнуть нас.

- Неужели нельзя пройти вперед, Фрэнсис? - спросил его сэр Рид.

- Нет, хозяин, об этом нечего и думать... И посмотрите, какое несчастье! Лес и вода всего в двух верстах, а мы не можем двинуться с места.

- Какое же ваше мнение, Фрэнсис?

- Нужно, хозяин, поворачивать назад.

- Ну как?

На губах старого охотника, исходившего всю Австралию, промелькнула легкая улыбка.

- Ничего нет легче. Правда, нам нельзя поворотить фургонов, но стоит только перетащить дышла спереди назад, лошади оборотятся сами. Потом я перетащу упряжь второй фуры к первой, упряжь третьей ко второй и т. д. Тогда только свистни, и караван выйдет из проклятой ловушки!

- Браво! Молодец! - закричали мы в один голос, удивляясь, как такой простой и легкий способ не пришел нам в голову раньше.

- Спасибо, Фрэнсис, - сказал со своей стороны старый скваттер. - Ступайте, мой друг, сделайте, как вы думаете!

Бравый канадец не заставил долго ждать: не прошло и часу, как мы могли двинуться снова в путь, с лихорадочным нетерпением желая выйти поскорее из каменной западни. С версту продолжалась странная аллея, пока не встретился перекресток, где мы могли свернуть направо или налево. Дальше путь пошел беспрепятственно.

Освободившись от опасности, мы пришли в обычное благодушное настроение и весело разговорились в предвкушении приятной перспективы отдыха под тенью у журчащего ручейка. Мисс Мэри шла, опираясь на руку своего брата Эдуарда и пленяя всех своею обворожительной улыбкой. Кирилл любезничал с Кэлли, которая, видимо, не имела ничего против этого. У них завязался оживленный разговор. До меня долетали отрывки фраз.

- Но, сударь, - уверяю вас!.. Спросите в Англии, вам всякий скажет это, - мельком расслышал я приятный голосок девушки.

- Неправда, сударыня, - отвечал громко Кирилл, - клянусь вам, что французы не едят лягушек; у нас и нет их совсем. Не правда ли, сударь?

Последний вопрос относился ко мне, но я только улыбнулся в ответ, предоставив своему другу развлекать свою даму.

От другой пары доносился совсем иной разговор.

- Эдуард, - говорила мисс Мэри своему брату, - надеюсь, что мы застанем еще в живых батюшку. Бедный! Как нетерпеливо ждет он нас!

- Да, моя милая Мэри, я питаю ту же надежду. Провидение даст нам радость увидеть его!

Меня глубоко тронули эти простые слова, полные крепкой веры и надежды на помощь свыше.

- Стоп! - вдруг раздался звонкий голос. - Нам нельзя ехать далее: дорога отрезана рвом более ста футов глубины!

При этом новом известии храбрейшие из нас почувствовали невольный трепет.

Желая разъяснить себе это непонятное явление, я подошел к пропасти. Зияющая расщелина шириною в восемь сажен, глубиною в десять, с обрывистыми краями открылась передо мною. Лежавшие на краях ее камни почти совсем сплавились в стекло, очевидно, действием молнии, которая достигла здесь наибольшей силы. Не было сомнения, что если бы мы во время бури находились на этом месте, молния убила бы всех нас и весь скот. Что касается огромной трещины, то она, очевидно, произошла от землетрясения.

Но дело не в том, отчего она произошла, а в том, что она преграждала нам путь и делала ужасным наше положение. Запас воды истощался. Скоро и животным, и людям грозили мучения жажды. Упряжные лошади уже с жалобным ржанием наклонили свои головы, уткнув свои ноздри во влажный еще песок. Наши чистокровные скакуны держались бодро, но надолго ли? Я был уверен, что, если мы останемся на день в этой палящей печи, они погибнут. А тогда для нас все потеряно!

Что делать? На что решиться? - задавали мы себе мучительные вопросы. Решительно, нужно найти какой-нибудь исход. К счастью, мы довольно многочисленны и не падаем духом перед опасностью.

Наш канадец, человек очень рассудительный, как мы не раз имели случай убедиться, и тут помог нам. По его плану, нужно было влезть на фургон, потом перелезть на один из утесов, поднимавшихся на краю пропасти, и соскочить с другой его стороны. Оттуда можно было прорыть под камнем глубокую борозду и соединенными усилиями всех сбросить скалу в расщелину, затем подровнять импровизированный мост землею и перейти по нему.

План одобрили и немедленно приступили к его выполнению, но едва один человек влез на скалу, как внезапно бросился оттуда вниз, крича во все горло:

- Черные!

И хорошо, что он поспешил. Более пятидесяти туземных копий ударили в то место, которое он только что оставил, и, отскочив, упали к нашим ногам.

Черные! Это, верно, наши старые знакомые, которые, войдя во вкус наших припасов, захотели силою присвоить их. Низкие двуногие не имели даже животной благодарности! Напротив, они стали еще наглее! Вот две гориллы уставились на нас, очевидно, думая застать нас в состоянии полного изнеможения. Их идиотские рожи раздражают меня. Тем хуже для них! Пиф, паф!! Из револьвера вырываются два огонька, рожи исчезают, слышен продолжительный вой, потом все стихает...

Вперед! Мы не хотим умереть от жажды или попасть на вертелы! За дело! Половина людей будет отбивать нападение черных, другая будет работать. План канадца всего практичнее, поэтому его нужно выполнить во что бы то ни стало... И мы достигнем его! Храбрости у наших людей хоть отбавляй, а что черные тут, это не важно: ружья и револьверы всегда готовы встретить любителей белого мяса с надлежащим почетом... All right! К делу скорее!

Наши бесстрастные, но благоразумные англичане берут каждый по вилам, на которые набрасывают покрывало и держат перед собой. Этой баррикады совершенно достаточно, чтобы остановить летящий дротик или бумеранг.

Сбоку импровизированных саперов становимся мы, готовые с оружием поддержать их. А там опять уставились на нас черномазые рожи с их отвратительным звериным выражением... Ба! Да это в самом деле наши знакомцы! Вон и подарки наши видны: у одного красный колпак, у других обрывки материй. Да... да... они хотят возобновить нападение. Вот красный колпак подает сигнал... Постойте же, друзья, будете помнить нас! Пли!

Раздается десять выстрелов... Полдюжины дикарей с воем валятся на землю, остальные разбегаются во все стороны. Урок подействовал, они отошли подальше.

Пользуясь удобным временем, наши саперы снова хватаются за лопаты. Работа кипит в умелых руках. Но и время бежит зато. Работники удваивают свою энергию. Тяжелый пот градом струится с их лиц. Но никто на это не жалуется, никто и не думает отдохнуть. Что касается нас, то мы бодрствуем рядом с оружием в руках. Дула ружей жгут нам руки, горячий песок обжигает подошвы, и все-таки нельзя и думать оставить пост, так как черные внимательно следят за малейшим нашим движением.

Уже три часа пополудни, а работа еще не кончена! Проходит еще несколько томительных минут... Наконец широкая яма вырыта. Остается только столкнуть в нее камень. Мы дружно начинаем толкать огромный монолит, напрягаем все усилия... Напрасно! Камень остается недвижим. Что делать? Неужели столько труда потеряно понапрасну?! Нет, никогда...

Остается последнее средство - взорвать камень порохом. Сказано - сделано. Подкладываем бочонок пороха, зажигаем фитиль и сами отходим в сторону. Проходит минута мучительного ожидания... Огонь бежит по фитилю... Ближе... Ближе... Вдруг страшный взрыв потрясает землю. Поднимается целое облако дыма... Мы бежим вперед... Ура! Брешь заделана! Камень в расщелине! Дорога вперед свободна!..

Караван выстраивается в ряд и медленно двигается вперед. Мы с ружьями наготове следуем за ним. Но черные, понимая всю опасность шутки с нами, держатся в почтительном отдалении и скоро совсем исчезают.

- Так-то лучше, друзья, - говорю я им вслед. - Счастливого пути, черномазые молодцы!

Наши лошади чувствуют близость зелени, а где зелень, там и вода... Еще полчаса...

Наконец вот и благословенный лес! Каменистая пустыня пройдена: мы ложимся на мягкий дерн. Вот тень, вот и вода!

Все бросаются к свежему, чистому источнику. Он около шести аршин в поперечнике, глубок, его края исчезли под массою прекрасных цветов. Зеленоватое дно виднеется внизу... Какое счастье!

Каждый начинает пить в свое удовольствие, медленно, небольшими глотками. Нужно перенести наши мучения жажды, чтобы понять всю прелесть свежей, кристальной воды. Какое удовольствие испытываешь, когда холодная вода освежает разгоряченную кровь!

Однако увлечение водой не должно заходить далеко. Что касается по крайней мере меня, то я горьким опытом узнал это, когда в Индии чуть не умер, напившись холодной воды в сильном жару. С тех пор я стал умеренным, и теперь довольствовался несколькими каплями кофе, оставшегося в бутылке, да листом эвкалипта. Том, как настоящий дикарь, не знал ни голода, ни жажды. Прошло с полчаса. Я достаточно прохладился и решил, что и мне можно попробовать воды. Но лишь только я хотел поднести пригоршню ее к губам, как сзади меня раздался испуганный крик. Я с удивлением оборотился...

Глава 12

Страшная картина. - Загадочное сумасшествие. - Я открываю причину. - Дьявольская выдумка. - Целительный сок. - Калабарские бобы. - Удачный эксперимент. - Приготовления к защите. - Пробуждение. - Ночная битва. - Наше положение становится критическим. - Картечный выстрел. - Победа. - Где же Робертс и Кирилл? - Мои спутники начинают походить на кошек. - Ужасное известие.

Картина, представившаяся моему взору, поразила меня необычайным удивлением. Мисс Мэри, бледная, с дико блуждающими глазами, с растрепанными волосами, билась о землю, испуская сдавленные стоны. Около нее бегали в состоянии полного сумасшествия майор, Кроули и Робертс. Глухие бормотания срывались с их дрожащих губ. Ужасные судороги сокращали мускулы лица. Тоскливые взгляды выражали полную бессмысленность.

- Что с вами, господа? - растерянно спросил я; удивленный этой внезапной переменой.

- Я страдаю! - со стоном отозвалась девушка. - Грудь моя горит!.. Боже мой! Умираю!.. Дядя, Дик, Эдуард!.. Помогите!..

Идиотский смех безумных был единственным ответом на ее мольбу.

Большинство наших слуг находилось в том же непонятном состоянии безумия. Что это такое? Мне начало уже казаться, что я нахожусь в сумасшедшем доме. Или я сам не обезумел ли? - спрашиваю я себя, чувствуя, что под моими ногами ускользает почва сознания. Мое смятение усиливается при виде наших животных, тоже впавших в таинственную болезнь. Они рвутся, мечутся, катаются по земле. Белая пена клубится на их губах...

Я окончательно теряюсь... Впереди Робертс, как эпилептик, старается схватить воздух, хохочет и в конвульсиях падает на землю, пораженный глубоким обмороком. Сзади слышится раздирающий душу голос Кирилла, моего бедного Кирилла:

- Брат мой! Я горю... В глазах темнеет... Ох! Смерть моя!..

- M-eur Буссенар, - стонет Мэри, - ради Бога, не покидайте меня!.. Я задыхаюсь!.. Мне давит сердце!.. Свет режет глаза!..

Тут стоны страдалицы смолкают, сменяясь обмороком.

Что же, наконец, за причина всего этого? Я наклоняюсь над девушкой, машинально приподнимаю сомкнутые веки и в изумлении отступаю: зрачок расширен втрое более обыкновенного...

Теперь для меня все становится ясным; повязка спадает с моих глаз.

Я подхожу к Кириллу, Робертсу, к тому, другому, - у всех одно и тоже. Ясно, сомнения нет, - они отравлены! Это внезапное безумие, бред, конвульсии, желудочные боли и особенно светобоязнь - все подтверждает мое предположение. Признаки отравления прямо указывают даже и причину: только одно растение производит их, - это белладонна. Если же так, то несчастные погибли, если мне не удастся найти единственного противоядия... Да, белладонна, - вот и кусты ее, в изобилии растущие кругом.

- Но почему я вполне владею своими мыслями? Почему только двое, Том и я, не поддались яду?

- Том, - обращаюсь я к старику, указывая на замеченные мною стебли белладонны, - ты видишь эти красные ягоды: никто не ел их?

- Нет, нет... Ах! Мой все понимает! - вдруг вскричал он и как безумный бросился в самую глубь источника.

...Прошло полминуты томительного ожидания. Мое сердце учащенно бьется: неужели он погиб? Нет, слава Богу! Вот вынырнула черная голова; ко мне протягивается рука дикаря. Наконец и он сам, весь в иле, выпрыгивает на берег.

- Вот посмотри, господин, - говорит он, бросая к моим ногам огромную связку растений, с которых сочилась зеленоватая жидкость.

- Подожди, еще!

Том снова бросается в воду и вытаскивает новый пучок. В третий, четвертый раз повторяется то же самое: каждый раз старик приносит новую связку ядовитого пасленового растения.

Тогда я отгадываю все. Чернокожие, не имея возможности силою одолеть нас, отравили источник, бросив туда связки дурмана и белладонны. А чтобы ничего не было заметно, они придавили их ко дну камнями...

Однако нельзя терять времени! Скоро семь часов вечера: через два часа наступит ночь. Негодяи, надеясь на успех своей дьявольской выдумки, наверное, не замедлят явиться к нам. Нужно приготовиться к нападению. Между тем мои товарищи в самом беспомощном положении. Они мечутся в бреду, просят пить, а как их допустить к смертоносному источнику? Я должен употребить силу, чтобы помешать им пить отраву. Что делать? Разве послать Тома искать новый ключ? Но как мне одному справиться со всеми больными? Я затрудняюсь...

К счастью, один из наших слуг, менее отравленный, выводит меня из этого затруднения.

Он бежит ко мне со всех ног, крича на бегу:

- Спасены! Спасены! Видите, вон там, в двадцати шагах, группу деревьев?

- Да, это из рода Eucaliptus globulus.

- Не знаю, как они называются по-ученому, - досадливо прервал меня слуга, - знаю лишь то, что при разрезе из их корней вытекает то лекарство, которое нам нужно.

Я широко раскрыл глаза: не помешался ли мой малый? Он понял мою мысль.

- Нет, господин, я здоров. Мне не один раз приходилось пить отравленную воду, и всегда сок эвкалипта спасал мне жизнь. Так было и теперь. Напившись его, я чувствую себя вполне здоровым. Да вот посмотрите, не я один...

Его слова оправдались. Уже с полдюжины его товарищей, припав ничком к земле, сосали из благодетельных корней целебный сок.

Я со своей стороны разрезал один корень, попробовал, - оказалось действительно очень приятным. Тогда все остальные с жадностью бросились к драгоценным деревьям и принялись большими глотками утолять мучившую их жажду.

Действие сока было изумительно: признаки отравы быстро исчезли, общее состояние стало удовлетворительным, у всех осталась только тяжелая сонливость, соединенная с остолбенением, которых нельзя было никак превозмочь. От них, я думаю, можно избавиться по истечении лишь нескольких дней.

Наши лошади тоже значительно поправились и мирно принялись за траву.

Все-таки положение дел меня продолжает тревожить. Я жду черных. А что поделаешь с сонными людьми? Да и не особенно верится мне в чудодейственную силу эвкалиптового сока как противоядия; нужно бы чего другого...

Тут моя нога случайно наступает на одну из связок, вытащенных старым Томом из воды. Я задумчиво гляжу на нее. Она обмотана гибкою лианою, на которой сохранились еще и плоды в виде фасоли, только коричневого цвета. Растение мне кажется что-то знакомым. Я напрягаю свой ум... Как?! Возможно ли это? Неужели я не обманываюсь?! Но нет... Я узнаю хорошо - это калабарские бобы (Physostigma venenosum), - противоядие белладонны.

При виде этого растения в моей памяти встают виденные мною опыты в парижских госпиталях и College de France. Помню, раз одному больному впустили в глаз каплю атропина (алкалоида белладонны) - зрачок сейчас же сильно расширился. Потом профессор, взяв каплю физостигмина (алкалоида калабарских бобов), впустил в тот же глаз, и зрачок немедленно пришел в нормальное положение - яд был нейтрализован.

Этот опыт с ясностью восстает в моем мозгу. Я решаюсь испытать его. Хотя физостигмин тоже сильнейший яд, но я уверен, что он, нейтрализуя датурин (алкалоид дурмана) и атропин, в то же время сам будет нейтрализован ими.

Однако по какой же необъяснимой случайности дикари захватили с белладонною и единственное растение, которое могло помочь нам? - Вероятно, лианы физостигмы были употреблены или по своей крепости, или, может быть, только они и попадались под руку.

В несколько минут, при помощи Тома, было собрано порядочное количество бобов. Я положил с дюжину в котелок, влил туда сока эвкалипта и сделал род настойки. Выжав затем мякоть, я приступил к пробе, для чего выбрал одного слугу. Попытка увенчалась полным успехом: больной через пять минут уже различал предметы и сделался спокоен.

Ободренный первым успехом, я обхожу по порядку всех. Можете судить о моем восхищении при виде своих товарищей, пришедших в полное сознание!.. Опасаясь, однако, чтобы это облегчение не прошло вскоре, я пригласил всех воспользоваться этим временем, чтобы принять необходимые предосторожности против ожидаемого нападения дикарей. Общими усилиями мы сдвигаем повозки в виде андреевского креста, чтобы со всех сторон встретить врага лицом к лицу и не дать ему обойти с тыла. У каждого угла ставим по испытанному часовому. Спутанных лошадей и собак привязываем к осям. Бедные животные еще очень больны, а помочь нечем: у нас вышла вся вода... Можно бы поискать новых эвкалиптов, но мы не осмеливаемся отходить далеко из опасения услышать страшный свист бумеранга или дротика.

Между тем наступает ночь. Все забываются тревожным сном. Один я не сплю: мрачные предчувствия гонят от меня дремоту. Зато какое сонное царство окружает меня! Действие физостигмина очевидно, но прежний яд так силен, что столбняк от него проходит не скоро. Я замечаю даже возвращение признаков отравления. Только на нервную натуру Мэри мое лекарство, по-видимому, сильно подействовало: она очень скоро открыла глаза и пришла в полное сознание.

Когда я объяснил милой девушке причину внезапной болезни всех нас, первое слово, которое она произнесла, была мольба о прощении виновников.

- Бедные люди, - говорила она, - это голод толкает их на преступления. Кроме того, им неизвестны даже основные правила человечности. Простите же печальным жертвам невежества и бедности.

- Мисс, бесконечно сожалею, что не разделяю ваших иллюзий, - горячо возразил я. - Да и сами вы чуть не умерли благодаря этим невинным "жертвам невежества". Простить кровожадным зверям, которые собираются съесть вас, простить негодяям, которые не брезгуют и отравою, чтобы добиться своих гнусных целей?! Не лучше ли уж пощадить волка или тигра, который терзает вас?!

- Да, m-eur, но ведь эти несчастные все-таки люди. Нужно попробовать научить их добру. Я слышала, что некоторые миссионеры достигли и у них блестящих результатов.

- Очень может быть, - сухо возразил я, - но у нас, мисс, сегодня совсем нет на это времени.

- Послушайте, m-eur Буссенар, не сердитесь, ради Бога, - продолжала настаивать Мэри, - но обещайте мне, что вы не будете мстить дикарям. Обещаете? У меня, право, вся кровь волнуется при мысли об обиде этих бедняков.

Произнося это, молодая девушка с мольбою взглянула на меня. Я не мог больше отказывать этим ясным, молящим глазам и скрепя сердце дал слово.

- Хорошо, обещаю не мстить черномазым негодяям. Но помяните мое слово: ваши "бедняки", в благодарность, еще не одну пакость учинят нам. По крайней мере, позвольте хоть защищаться, когда они нападут на нас, - прибавил я ироническим тоном.

- Можно, можно, но только в случае крайней необходимости.

Я проводил Мэри в ее фуру, поставленную нами как раз на пересечении креста. Пожелав мне с очаровательной улыбкой спокойной ночи, девушка впорхнула туда и улеглась возле своей верной Кэлли.

Около фуры, близ колес, растянулись два гиганта на страже. Это - Робертс и Кирилл. С этой стороны я был спокоен: любовь бодрствовала, и, мне думалось, она осилит оцепенение, опять овладевшее моими спутниками.

Десять часов! Ночь темная: ни зги не видно, только слабые лучи мерцающих звезд еле пронизывают темноту. Боже, хоть бы поскорее настал день! Завтра все проснутся вполне здоровыми. Тогда нам не страшны дикари всего света...

Между тем усталость и дневные тревоги дают себя чувствовать. Меня начинает клонить ко сну. Я борюсь с дремотой, стараюсь стряхнуть сон, но напрасно. Звезды начинают плясать передо мною... Деревья вытягиваются... Все заволакивается туманом... Я засыпаю...

Долго ли продолжался мой сон, не знаю. Громкие крики "к оружию" и грохот стрельбы разбудили меня. Подняться, схватиться за револьвер и броситься к своим - было делом одной секунды. Около нашего лагеря был настоящий ад. Потревоженные собаки заливались неудержимым лаем, испуганные лошади с громким ржанием рвались с привязей, в ушах беспрерывно раздавалась трескотня выстрелов, им отвечали нечеловеческие крики: кооо-моооо-гооо-ееее!..

Рассвет еще не настал, так что в темноте я едва разобрал перед собою густую кучу прыгавших демонов. Я направил револьвер в самую середину толпы и сразу выпустил все шесть зарядов. Яростный вопль встретил мои выстрелы. Нападающие отхлынули было, но затем с диким воем снова ринулись вперед... Но почему это с нашей стороны так мало стреляют? Неужели мои опасения оправдались? Да, в этом нет никакого сомнения. То, чего я боялся, случилось: снотворное действие наркотического вещества не прошло еще, и половина наших людей лежит в глубоком сне. А между тем теперь дорог каждый лишний человек. Нам приходится бороться одному против двадцати...

Какая бойня! Десять раз в продолжение одной минуты я чувствовал, как тошнотворный запах ужасных каннибалов ударял мне в нос. Дикари бились отчаянно, и не будь у нас превосходства в оружии, мы непременно бы погибли!

Наконец оглушительная канонада пробуждает спавших от сна. Они встают, сначала недоумевающе смотрят вокруг, но, увидев диких, мигом хватаются за оружие и становятся рядом с товарищами. Это сразу изменяет ход битвы в нашу пользу. Более двадцати черных трупов устилают землю.

Однако черномазые разбойники не теряют мужества: сознание своей многочисленности, а главное - надежда на заманчивую добычу твердо поддерживают их энергию. Они настойчиво лезут вперед. Передние падают под нашими выстрелами, но задние проходят по их трупам и занимают их места. Мы не поспеваем уже заряжать револьверов и хватаемся за холодное оружие. Увидев это, дикие радостно вскрикивают и удваивают свою энергию. Вот несколько их подползло под фуру. Наше положение становится критическим... Еще приступ... Боже, неужели нам суждено быть съеденными?..

Вдруг сильный голос покрывает собою шум битвы:

- Ло-о-жись!!

Едва мы успели исполнить команду, как грянул сильнейший выстрел, и целая туча картечи понеслась навстречу атакующим.

Браво! Это митральеза!

Ошеломленные дикари приходят в смятение, поворачиваются, некоторое время как бы колеблются, но затем бросаются врассыпную, кто куда может. Победа остается за нами.

Мы начинаем считать свой урон. Трое наших оказываются тяжело раненными, другие - легко, хотя все покрыты кровью, и своей, и вражеской, с ног до головы. Оправившись от боевого возбуждения, все окружают юных братьев Эдуарда и Ричарда с изъявлениями живейшей благодарности: это они пустили в ход митральезу и тем решили исход битвы.

Но что это не видно ни сэра Рида, ни Робертса, ни Кирилла? Где они? Я требую огня, - еще довольно темно, - трепеща от мысли найти своих друзей среди трупов, устилающих землю.

- Огонь бесполезен, - говорит мне Кроули, - я отлично вижу и без него.

- Как! Вы в темноте различаете предметы?

- Вполне.

- И я также, - проговорил Эдуард.

- И я, - отозвался его брат.

Я пожал плечами: вот так чудеса сегодня! Днем никто, кроме меня, не видит ничего, а ночью каждый делается нисталопом (видящим лучше ночью, чем днем)!

- Робертс! Кирилл! Где вы? - кричим мы.

Слабый стон слышится в ответ. Я бросаюсь по его направлению... моя нога задевает за два безжизненных тела, покрытых кровью. Всматриваюсь: это лейтенант и мой бедный товарищ детства. Они упали у фуры, где находятся Мэри и Кэлли. Около них валяется семь или восемь черных трупов, показывающих, что здесь происходила сильная резня. У обоих глубокие раны на голове, нанесенные каким-то тупым орудием, без сомнения, каменным топором. Притом, по моим соображениям, удары были нанесены сзади, как можно судить по направлению ран. Я опасаюсь, не поврежден ли у них череп, но, раздвинув волосы, замечаю, что содрана лишь кожа. Удары, очевидно, только оглушили их. Глоток рома, влитый между сжатыми челюстями, приводит раненых в сознание.

Робертс раскрывает глаза, глубоко вдыхает воздух и, будто вспомнив о чем-то, вскрикивает:

- Мисс Мэри! Где она?!

При этом вопросе Эдуард вскакивает в фуру, но сейчас же снова появляется с раздирающим душу криком:

- Моя сестра!.. Мэри! Ее нет!..

Кровь стынет у нас от ужаса при этом известии. Мы бросаемся туда, сюда, - нет ничего! Ищем снова, обшариваем все окрестности, - ничего! Только узнаем еще о новом бедствии: вместе с Мэри пропали также сэр Гарвэй, сэр Рид, герр Шаффер, канадец Фрэнсис и Кэлли. Их нет нигде. Остается предположить, что они утащены в плен. Наши друзья - пленники черных разбойников!

Глава 13

Совет. - Выбор охотников. - Мы идем на разведку. - Четвероногий проводник. - Лес в огне. - Бешеная скачка. - Нападение. - Пляска скелетов. - Освобожденные пленники. - Ночная битва. - Конец! - Неожиданная помощь. - Победа. - Мы возвращаемся в лагерь. - Отчего Кроули лучше видел ночью, чем днем?

Загадочное исчезновение наших друзей и ужасная уверенность, что они захвачены в плен дикарями, произвели во всем лагере сильное замешательство. Все засуетились, забегали, каждый высказывал свое мнение, которого никто не слушал, или предлагал неисполнимый план. Один сэр Эдуард, как настоящий моряк, не потерял головы. Скоро оправившись от поразившего его удара - пропажи сестры, он принялся хладнокровно размышлять о средствах отнять у диких их добычу. Вообще это был человек сильной энергии, прямо смотревший в глаза всякой беде. Не теряя драгоценного времени, он спокойно собрал в кружок всех наших товарищей, у которых еще не прошло лихорадочное состояние от ядовитого действия белладонны.

- Господа, - сказал он, - общее мнение, - как можно скорее нагнать дикарей и отнять у них пленных. Только нужно действовать с крайнею осмотрительностью: дикие чутки, как собаки... Господин Буссенар, ваш Мирадор - очень умное животное и, кажется, сильно привязан к моей сестре, кормившей его лакомствами. Как вы думаете, может он, не выдавая себя лаем, незаметно для дикарей, навести вас на их следы?

- Я уверен в этом, сэр Эдуард. Моя собака - настоящая ищейка: она никогда не лает, когда ищет следы. Дайте только ей понюхать какую-нибудь вещь, принадлежащую мисс Мэри, и я уверен, она безошибочно откроет нам разбойников.

- Отлично!.. Робертс, милый друг, чувствуете ли вы в себе силу сопровождать господина Буссенара? Я бы сам отправился, но долг велит мне остаться здесь.

- Без сомнения, - с жаром отвечал лейтенант, немного бледный еще, но по-прежнему крепкий, как скала.

- Ваш товарищ Кирилл, думаю, тоже не откажется сопровождать вас, господин Буссенар?

- А я только что сам хотел просить об этом, - отозвался мой бравый друг. - Спасибо, что вспомнили обо мне, господин Эдуард... Мы возвратим вам сестру, или, клянусь честью, я сложу там свои кости!

- Возьмите себе еще Тома и, по своему выбору, двух людей из конвоя.

- Хорошо!

- Когда вы узнаете, где наши пленники, скорей возвращайтесь назад. Тогда мы все вместе постараемся освободить их. На всякий случай возьмите по паре револьверов, ненароком встретятся дикие. Ваши выстрелы укажут тогда нам, где вы находитесь, и мы поспешим на помощь.

Самоуверенный тон, непоколебимое хладнокровие, с какими молодой офицер давал нам указания, были изумительны. Вот настоящий начальник смелого предприятия! Недаром говорят, что даже во время ужасных бурь в открытом океане ему не изменяет спокойствие, несмотря ни на какую опасность...

Мы отправляемся пешком, и тем не менее каждый из нас берет с собою лошадь, на случай надобности. Молодой командир в последний раз крепко жмет нам руки; легкое нервное дрожание выказывает его внутреннее волнение. Я отвязываю верного Мирадора и даю ему понюхать вуаль мисс Мэри. Умное животное сразу понимает, в чем дело. Испустив жалобный вой, оно бросается вперед.

Оставшиеся в лагере провожают нас с сердечными пожеланиями, а Кроули и Ричард несколько завистливыми взорами; на лицах молодых людей виднелось сильное желание присоединиться к нам. Мне даже жалко стало; но взять их с собою никоим образом нельзя было: с одной стороны, они могли пригодиться в лагере, с другой - мы шли только на разведку, где нужно соблюдать большую осторожность.

Мы тихо отправляемся в путь. Мягкая мурава заглушает шум шагов. Темно. Кругом ни зги не видно - для меня и для Тома. Что касается моих четырех товарищей, то они со вчерашнего вечера продолжают сохранять удивительную способность видеть в темноте, способность теперь для нас вдвойне драгоценную. Я слепо иду по следам своей ищейки, которую, боясь потерять из виду, держу на своре. Верный проводник сворачивает на восток. Проходит три четверти часа после нашего ухода из лагеря. Черные должны быть где-нибудь недалеко: они не более часу ушли вперед нас. Еще не прошли оставленные ими смрадные испарения. Но я боюсь, что разбойники разделились на несколько партий. Нужно отыскать хоть ту, что увезла Мэри, и я время от времени даю Мирадору понюхать вуаль девушки.

Кирилл со своей стороны не дремлет, зорко вглядываясь в темноту. Несколько раз он наклоняется к земле. Чутье искателя следов открывает ему многочисленные следы лошадей в помятой траве. Он насчитывает пятнадцать лошадей. Для нас становится ясным, что каннибалы украли их у нас, а мы, - мы в поисках за друзьями и не заметили этого.

Проходит с четверть часа... На пути встречается холм. Мой Мирадор начинает ворчать - верный знак, что дорога подозрительна. Я зорко вглядываюсь в даль. Что это? Впереди нас ровно светятся огоньки, около двадцати. Стволы ли это или что другое?.. Неужели?! Да... нет сомнения, - это собрание ужасных обитателей австралийских лесов.

Мы останавливаемся и уже думаем возвратиться к своим, в лагерь, так как цель нашей экспедиции достигнута, но неожиданное обстоятельство разом изменяет это решение.

Мирадор, до сих пор тихо бежавший впереди меня, вдруг сильно рванулся. Привязь осталась в моей руке, а он с глухим ворчанием бросился вперед, как раз к тому месту, где горели огни. Почти в то же время лес озарился ярким светом. Вместо мерцавших огней вспыхнули огромные костры деревьев.

Нельзя терять ни минуты. Моя собака, вероятно, произведет тревогу между дикарями. Вперед! Каждый пришпоривает лошадь и летит вперед. Дорога ясна, как днем. Свет настолько силен, что, я думаю, виден даже из лагеря. Лес весь в огне. Пожар со страшною быстротою распространяется среди резиновых деревьев. Пропитанные горючими веществами, ветви и стволы вспыхивают, подобно сухой лучине. Пламя гигантскими языками вырывается со всех сторон. Облака едкого дыма носятся в воздухе. Лес представляет из себя какую-то гигантскую раскаленную печь!.. Какое потрясающее зрелище! Что готовит оно нам?

- Вперед, друзья! - кричит задыхающимся голосом Робертс.

Колоссальный англичанин неузнаваем. Куда только девалась его британская флегма?! Это демон-мститель! Обнаженная голова, красное платье, в обеих руках револьверы и искаженное гневом лицо придают ему страшный вид. Не разбирая ничего, он бешено втыкает шпоры в бока своего скакуна. Благородное животное, не привыкшее к такому обращению, испускает жалобное ржание и летит, подобно урагану.

- Вперед! - кричит Кирилл, пригнувшись к шее лошади и тоже пришпоривая ее.

Эти два гиганта в их неудержимой ярости кажутся выходцами с другого света. Они несутся, как буря, презирая все препятствия и далеко обгоняя других. Следом за ними галопирую я, сбоку меня Том, невзрачная фигура которого, в сравнении с огромною лошадью, придает ему вид обезьяны. Сзади нас несутся наши конвойные. С виду это бесстрастные истуканы, но горящие глаза их опровергают это сравнение.

Быстро сокращается расстояние, отделяющее нас от дикарей. Вот уже они недалеко. Наконец мы врываемся в самую середину разбойников, беснующихся около зажженных костров. Дикари были раскрашены белою краскою (цвет войны). Белые линии резко выделялись на их черном теле и производили впечатление настоящих скелетов. Это была действительно "пляска скелетов", обыкновенная их прелюдия перед началом ужасного пира. Около дикарей валялись трупы наших лошадей. Их мясо жарилось на кострах, а хвосты развевались на головах диких. Наконец, при свете костров, мы увидали и наших пропавших товарищей. Одного взгляда было достаточно, чтоб угадать, к чему их готовили. Уже каменные топоры поднялись над их головами.

Крик ужаса вырвался из наших грудей. Испуганные разбойники останавливаются. На секунду стихают их адские крики: дикари остолбенели при виде белых мстителей! Вдруг яростное рычание нарушает молчание. Это голос Мирадора. Храбрая собака смело бросается в самую середину врагов и хватает за горло первого встречного. Мы бросаемся за Мирадором. Начинается ужасная резня. Мы топчем врагов лошадьми, рубим топорами; наши револьверы изрыгают целые тучи пуль. Лес, обыкновенно спокойный, снова оглашается предсмертными хрипениями умирающих, стонами раненых и диким воем оставшихся в живых. Оправившись от остолбенения, разбойники хватаются за свое оружие. Страшный бумеранг со свистом разбивает ноги лошади Робертса. Почти в то же мгновение удар каменного топора валит на землю лошадь Кирилла. Мы делаем отчаянное усилие, бежим к нашим дорогим жертвам и группируемся около них вчетвером, то есть я, Том и два конвойных. Том мигом бросается с лошади и перерезает веревки, связывающие пленников. Он отплачивает долг своему хозяину.

Мощная фигура майора выпрямляется. Ура! Теперь он может по крайней мере умереть, как солдат. А до этого черномазые бандиты узнают, что такое месть. Вперед! Нет пощады людоедам! Майор, сэр Рид, канадец и Шаффер хватают, что попалось под руку, и с яростными криками кидаются в сечу. Даже девушки воодушевляются: храбрая Кэлли вытаскивает из костра горящую головню и бросает ее прямо в лицо одному черному; тот с воем отбегает назад. Мы окружаем обеих женщин, готовясь защитить их своими телами.

В нескольких шагах от нас сражаются пешими Кирилл и Робертс. Геркулесовая сила моего друга удесятеряется его бешенством. Его тяжелый карабин, которым он действует, как дубиной, ниспровергает все встречное. Страшные удары сыплются направо и налево. Дикари валятся как подкошенные. Что касается Робертса, то опасность возвратила ему хладнокровие: он держит себя как на дуэли. Метко сыплются пули из его револьвера, поражая врагов. Когда же заряд патронов истощается, он пускает свое оружие в голову последнего врага, который с размозженным черепом падает навзничь, и поднимает свой топор, привешенный к седлу. Холодное оружие в его могучих руках производит еще большее опустошение в среде разбойников. Вдруг ловко пущенный бумеранг вдребезги раздробляет ручку его топора, и храбрый лейтенант, потеряв равновесие, с разбега падает на землю. Дикие с торжествующими криками толпой устремляются на него. Не тут-то было! Достойный джентльмен живо поднимается и, как комаров, стряхивает с себя насевших бандитов.

- Тысяча громов! - вскрикивает Кирилл, удивленный таким оборотом дел. - Вот так ловко! - А сам работает своим страшным карабином, от ударов которого головы дикарей лопаются, как глиняные горшки. Однако, несмотря на всю силу этих двух богатырей, дикари не отступают: наша малочисленность постоянно воодушевляет их. С прежнею яростью они кидаются на нас, размахивая бумерангами и копьями. Передние ряды погибают под нашими ударами, задние без жалости проходят по телам павших. Атаки следуют одна за другой беспрерывно. Между тем пожар затихает. Только одни костры продолжают освещать битву, но и они скоро, за недостатком пищи, начинают гаснуть. Проходит с полчаса... От костров остаются одни уголья, а потом - одна зола. Мы снова погружаемся в темноту. Впрочем, моих товарищей это нисколько не смущает: странное действие атропина все еще продолжается, им даже лучше, так как, сами видя отлично в темноте, для врагов они делаются неуязвимыми.

Однако ни это обстоятельство, ни наши отчаянные усилия, ни чудеса храбрости Робертса и Кирилла не могут спасти нас от поражения, если только битва не переменится. Мы совершенно измучены. Усталость против воли овладевает членами, ноги не слушаются, руки не поднимаются, наконец, каждому дают себя чувствовать раны, правда, легкие, но зато многочисленные. Холодный пот, предвестник смерти, прошибает всех. Мы смерти не боимся - сколько раз приходилось каждому из нас глядеть ей прямо в лицо. Но быть убитым, подобно животному на бойне, и потом идти на кушанье черномазых разбойников! Боже! Кого это не испугает! Еще если бы мы были одни!.. Может быть, какой-нибудь счастливый случай дал бы нам возможность ускользнуть на двух оставшихся лошадях, но как это сделать при двух несчастных девушках? Что с ними будет? Конечно, мы поклялись защищать их до самой смерти. А после? Когда все защитники их падут, что станется с беззащитными женщинами? Они сделаются добычею двуногих, животных?! Никто не мог подумать об этом без содрогания.

А они? Спокойно и гордо стоят они за нами, бесстрашно готовясь ко всякой опасности. Какие неустрашимые и удивительные натуры! По-братски обвив руками шею Кэлли, молодая аристократка поддерживает дочь народа, вчерашнюю свою служанку, сегодня - подругу и сестру; так общая опасность сгладила всякое различие между двумя девушками: одна достойна другой по необыкновенной энергии и мужеству.

Каждый из нас, при взгляде на этих милых детей, чувствует, как обливается кровью его сердце, предвидя их участь.

Мой Кирилл безутешен - его дорогая Кэлли достанется диким! При одной мысли об этом у него кровь стынет от ужаса. Между тем девушка, сердцем угадывая мысли своего друга и покровителя, дарит ему слабую печальную улыбку. Эта немая ласка трогает до слез атлета.

- Нет, не могу больше, - шепчет он мне прерывающимся от рыданий голосом. - Лучше мне убить ее, чем оставить дикарям... Брат, друг, - тут голос моего верного товарища прервался от душившего его волнения. - Позволь сказать тебе, что я сильно люблю тебя... и ее также... О, как мне хотелось бы... обнять ее перед смертью... Теперь все равно... Мы погибли...

Эта последняя просьба, эти рыдания богатыря, эти слова, прерываемые свистом оружия и предсмертным хрипением умирающих, тоскливо сжимают мое сердце...

Робертс в отчаянии... Храбрый офицер кидает на мисс Мэри взгляды, полные такой красноречивой любви, что молодая девушка, несмотря на весь ужас своего положения, краснеет, как мак, и спешит на груди подруги спрятать пылающее личико.

Между тем он жмет мне руку. Я понимаю без слов. Потом он быстро протягивает ее Кириллу.

- Вы - джентльмен, вы спасли меня. Отныне я ваш друг на всю жизнь, - увы! Кажется, недолгую...

- Благодарю! Принимаю и отвечаю тем же, - проговорил мой благородный товарищ.

Я невольно загляделся на эту полную достоинства сцену. Сухой шум заставил меня обернуться: кривая рука черного протягивалась к молодым девушкам. Быстрее молнии опустилась на нее сабля одного из конвойных и отсекла до локтя.

Женщины вскрикнули от испуга при виде фонтана крови, брызнувшей из перерубленной руки.

В этот момент дикари снова нахлынули на нас. Обессиленные от усталости, мы были смяты, расстроены, поглощены этою дикою ордой. Я почувствовал, как огромная тяжесть сдавила мне грудь; перед глазами блеснул каменный топор. Вот страшное орудие опустится на мою голову! - думал я и закрыл глаза... Но что это? Удара не последовало. Сам разбойник валится мертвым к моим ногам. Дюжина выстрелов заглушает демонские вопли бандитов. Нападающие с воем катятся на землю. Между тем чьи-то ружья гудят без перерыва. Яркий свет то и дело прорезает сгустившуюся темноту. Слышится беспрерывный свист пуль. Почуяв друзей, мы разом оживаем и с новым жаром бросаемся вперед. Ошеломленные неожиданными неприятелями, не зная их числа и представляя их вследствие этого слишком сильными, разбойники в беспорядке отступают. На них нападает ужас. Еще минута, и все они бросаются врассыпную.

- Кооо-мооо-гооо-ееее!

Снова раздается в стемневшем лесу крик, на этот раз уже с печальными нотами. Это сигнал к бегству. Дикари кидаются во все стороны и мгновенно исчезают. Мы вздыхаем свободнее.

Между тем восток начинает алеть. Небо окутывается легкою синеватою пеленою. Звезды бледнеют. Под тропиками не бывает ни зари, ни сумерек, и солнце сразу выходит из-за горизонта. Замирающему вдали вою дикарей отвечает радостный английский крик, выходящий из широких горл восьми молодцов, которые верхом крупною рысью подъезжают к нам.

- Гип! Гип! Гип! Ура-а!..

Тройное ответное "ура" раздается с нашей стороны при виде прибывших. Перед нами в стройном порядке вырастают на лошадях рослые фигуры сэра Эдуарда, рядом с ним Кроули, Ричарда и за ними пяти конвойных. Около них с радостным визгом трется Мирадор.

- Живей! - кричит сэр Эдуард, начальник этой группы. - Не теряйте, господа, времени! На коней! - И сам, не сходя с седла, одною рукою поднимает к себе сестру. - Пешие пусть сядут на круп лошадей. Заберите свое оружие! Кроули, возьмите дядю! Сэр Гарвэй, садитесь за Ричардом! Живей, господа, живей! Здесь опасно оставаться!

Какое хладнокровие! Какая непоколебимая твердость воли! Молодой моряк положительно удивителен! Вот идеал начальника! Недаром он производит чарующее обаяние на всех нас: и старый, и малый готовы за ним идти и в огонь и в воду.

Я уступаю свою лошадь Кириллу.

- Сядь на мое место, храбрый друг, и возьми к себе Кэлли: ты очень устал.

В одну минуту все готовы. В лагерь! И благородные животные, словно не чувствуя двойной ноши, галопом понесли нас, измученных, израненных, окровавленных, в покинутые повозки.

Восток загорается. Мрачная ночь сменяется светлым днем. Вместе с нею исчезает и ужасный кошмар, давивший грудь нам. Зрелище просыпающейся природы заставляет нас забыть все невзгоды и только любоваться разбросанными везде живыми картинами кипучей, веселой жизни. Даже бесстрастные англичане не могли удержаться от восторга.

Один Кроули был занят совершенно другим. С самого отравления он размышлял о решении физиологического вопроса. Наконец, ни до чего не додумавшись, он обратился ко мне, который со времени открытия причины отравления стал непререкаемым научным авторитетом.

- Мой ученый друг (видите, как скоро я получил эту степень!), объясните мне, почему, напившись отравленной воды, я стал видеть ночью почти так же хорошо, как днем?

- Но это очень просто. Белладонна, как известно вам, обладает способностью расширять зрачок. А что такое зрачок, ведь вы знаете? Это отверстие в радужной оболочке глаза, через которое падают на сетчатку лучи, дающие там изображение. Последнее потом передается по зрительному нерву. Понимаете?

- Немного, кажется, начинаю понимать.

- Зрачок очень чувствителен, постоянно расширяется или сокращается, смотря по тому, много или мало света падает на глаз, чтобы не пропустить ни слишком большого количества лучей, ни слишком малого. Одним словом, это род автоматического регулятора воспринимаемого глазом света.

- Совершенно так. Но что же белладонна...

- Подождите минутку, не торопитесь, придем и к ней.

- А, тем лучше!

- Я буду краток... Когда белладонна расширила ваш зрачок, то оптический нерв, пораженный чрезмерным количеством лучей, не мог справиться с ними. Оттого произошли у вас утомление зрения и невозможность переносить дневной свет. Ночью же, когда в нормальный зрачок попадает очень мало света, то же самое расширение дало возможность проникнуть в ваш глаз большему числу лучей...

- Понимаю теперь. Белладонна случайно дала нам свойство, которым отличаются кошки.

- Да, ваше сравнение совершенно справедливо.

- Счастливы мы, что черномазые не знают об этом свойстве, а то бы они постарались напасть на нас днем.

- В этом нет сомнения.

- Однако как все это необыкновенно! Очень благодарен вам за объяснение.

Между тем наша группа незаметно подъехала к лагерю, который мы нашли таким же, каким и оставили. Оказалось, что в наше отсутствие не было замечено ничего подозрительного и ни одна черная обезьяна не показывалась вокруг. Это было большим счастьем, так как, напади черные на лагерь, мы потеряли бы все наши богатства и умерли бы от лишений в пустыне.

Глава 14

"По Австралии не гуляют". - Мы испытываем это на себе. - Наши франты. - Вода! - Я делаюсь хирургом. - Раненые. - Бунт в лазарете. - Прекрасные сиделки. - Мы идем на охоту. - Четвероногая птица. - Философия Кроули. - Неожиданный выстрел. - Что такое? - Утконос.

Доктор Стефенсон был прав: по Австралии не гуляют. Это доказал печальный опыт нашего путешествия, на которое мы было смотрели вначале как на увеселительную прогулку. Постоянные затруднения и опасности, переносимые нами, скоро рассеяли наши розовые иллюзии, и счастливый исход экспедиции стал казаться более чем сомнительным, несмотря на численность и внушительный вид каравана.

Дикие были отражены, но и победители остались почти в беспомощном состоянии. Правда, у нас никто не был убит, и только некоторые получили тяжелые раны, но мы снова стали мучиться жаждой: во всем караване не было ни капли воды. Нужно было как можно скорее покинуть это проклятое место и найти другой источник, которого черномазые негодяи еще не успели отравить.

Том, который решительно не знал усталости, в сопровождении четырех вооруженных слуг, верхом на свежих лошадях, отправился на поиски.

Более приятная картина развертывается перед фурою, служащей палаткой для мисс Мэри и Кэлли. Все еще бледные и дрожащие от волнения, молодые девушки со слезами на глазах благодарят своих избавителей. Трогательная благодарность этих милых, храбрых созданий глубоко волнует нас. Сэр Рид, майор, Эдуард и Ричард со своей стороны энергично жмут нам руки. А обычной их английской флегмы - и в помине нет. Наши друзья с таким же пылом проявляют свои чувства, как чистокровные французы.

Но куда это девался Робертс? Где также Кирилл, так храбро заслуживший ночью рыцарские шпоры? Отчего они не идут принять должную часть благодарности за свою храбрость? Робость, которую они проявляют теперь, совсем не согласуется с тем задором, какой был у них ночью. Кажется, им легче сражаться с самыми ужасными людоедами, чем выносить долгий взгляд пары голубых глаз, где светится чувство более нежное, чем простая благодарность.

- Вот они! - вдруг закричал Кроули, указывая рукою на бравого лейтенанта, погруженного в какое-то странное занятие. Усевшись напротив нас, в тени одной повозки, на складном стуле, он держал на коленях свой дорожный ящик, доверху набитый хрустальными флаконами с искрящимися жидкостями.

Заботливо отерев свое лицо от покрывавшего его пота и крови, наш Робертс тщательно расчесал свою русую бороду, надушился и напомадился. Потом, не заботясь о головной ране, надел новую пробковую каску, взамен потерянной. Кончив это, он вынул маленькие щипчики и старательно стал вынимать из своих ран остатки костяных острий, которыми наделили его туземцы.

Кирилл со своей стороны не отставал от него в франтовстве и по крайней мере в десятый раз застегивал и расстегивал пуговицы своего костюма.

Чувствуя на себе пристальные взгляды, устремленные нами, наши друзья заметно смутились. Оба друга тихо направились к нам. По мере приближения смущение их возрастало. Краска волнения то волною заливала их загорелые щеки, то вдруг отходила, покрывая их бледностью. Мы хорошо угадывали причину волнения двух новых друзей, да, кажется, и не одни мы: так, по крайней мере, можно было заключить по внезапному замешательству наших девушек. При приближении Робертса Мэри вдруг покраснела, побледнела, пробормотала несколько слов благодарности и, к общему удивлению, разразилась рыданиями. Кэлли держалась смелее. Зато ее обожатель совершенно потерял голову. Но, встреченный общими поздравлениями, не зная, куда деваться, мой товарищ смущенно подвинулся к красивой ирландке и с замешательством пожал протянутую миниатюрную ручку. Нежный взгляд милых глаз ободрил бедного влюбленного. Он храбро притянул к себе девушку и вдруг звонко поцеловал ее в обе щеки. Никто из нас не нашелся ничего сказать против этого.

В эту минуту раздались радостные восклицания. Мы оглянулись... Это наши посланцы галопом скакали к нам.

- Ура, господа! - кричал один из них, канадец Фрэнсис, размахивая своею каскою. - От воды! Сейчас от воды!

При этом крике весь лагерь приходит в движение. В минуту фуры убираются, и наши животные, высунув языки, запыхавшись, помчались во всю мочь вперед; никто не мог предполагать у них такой прыти. Наши посланные проехали до источника, вперед и назад, всего полчаса, но с тяжелыми фурами нам пришлось тащиться чуть не три часа. Скверная дорога в соединении с усталостью и жаждою измучила всех, и людей, и животных, до изнеможения. У раненых открылись раны. С лошадей пена валилась клочьями.

Наконец, после невыносимых мучений, мы прибыли к ручью, предмету наших нетерпеливых желаний. Отдохнув немного, я сейчас же принялся за обязанности хирурга. К счастью, у меня под рукою было самое верное средство - чистая, кристальная вода. По моему указанию всех раненых, а их было пять человек (Робертс, Кирилл и трое слуг), помещают под навес. Здесь я делаю лазарет. Начинается осмотр больных.

У первого разбито левое предплечье... Дело было ясно. Я вынимаю из раны осколки костей и туго перевязываю руку бинтом, намочив его предварительно в холодней воде.

Другой больной ранен в ногу, где у него засел конец туземного копья. Прямо вынуть оружие - невозможно: оно зазубрено, как острога. Нужно предварительно расширить рану. Берусь за скальпель... Бедный малый кричит не своим голосом от боли, меня самого прошибает обильный пот... Терпение!.. Еще немного - и зубчатое острие в моих руках. После этого, при помощи Кроули, я накладываю бинты. Холодная вода останавливает кровотечение... Готово!.. Следующий!..

Следующий, третий, имеет рану на лице. Рана очень серьезная. Правая щека напрочь отсечена, так что челюсти совершенно обнажены и среди кусков запекшейся крови белеются зубы. Опухший язык вытянут неподвижно. Что тут делать? К счастью, у нас находятся длинные и острые иглы. Они позволяют мне ловко зашить рану. Через четверть часа операция кончена; лицо раненого вновь приняло свой обычный вид, и от его кровавой раны осталась только небольшая припухлость да красный шов.

Что касается Робертса и Кирилла, то с ними забот немного. Примочка из воды и перевязка быстро унимают кровотечение.

Та же вода, обильно политая, служит хорошим средством против воспаления. Она же у меня и единственное лекарство, да, по мне, и самое лучшее в этих знойных странах. Я беру четыре ведра с водою и подвешиваю над ранеными. (Пятый раненый может сам ходить к ручью за водою.) На дне каждого ведра протыкаю тонкую дырку и посредством деревянной трубки направляю холодную влагу на раны. Устроив все как следует, я оставляю потом одного слугу с приказанием вновь наполнять ведра, когда они опорожнятся. Четырех дней такого лечения, думаю, совершенно достаточно, чтобы поставить больных на ноги и продолжать путь.

Этот продолжительный отдых, на который осудил нас случай, небесполезен и для прочих членов каравана, также и для животных. По крайней мере теперь у всех есть время почиститься. На лагерь любо-дорого взглянуть. Никто не сидит сложа руки. В одном месте слуги чистят почерневшие от пороха ружья, в другом - исправляют разорванное платье. Там натачивают холодное оружие, здесь убирают фуры. Время летит незаметно. Больные значительно поправляются. Аппетит у них здоровый. Раны затягиваются. Чего лучше? Но вот двум из них надоедает бездеятельность. Они бормочут, силятся подняться и бежать из лазарета. Тогда я вооружаюсь всем своим докторским авторитетом и строго приказываю лежать смирно. Они повинуются, но с недовольным ворчанием.

- Да я же совсем здоров, - бормочет мой старый друг. - Неужели с такой пустячной раной вечно лежать в постели?!

- By God, - отзывается Робертс. - А я разве болен?! Рана - царапина, а ты лежи здесь, подобно чурбану... M-eur Буссенар, позвольте мне встать!

- Терпение, терпение, друзья! Подождите, всему свое время. Не волнуйтесь; еще три дня, и тогда я спокойно отпущу вас на все четыре стороны.

- Три дня!! - жалобно вскрикивают оба. - Да мы умрем от скуки и безделья!

- Зачем, друзья, умирать... Э! Послать разве к вам сиделок? Ладно будет? Авось они утешат ваше нетерпение.

Мои больные при этих словах приходят в сильное замешательство, густой румянец набегает на их бледные щеки. Ворчание прекращается.

Я выхожу из своей "амбулатории" и в двадцати шагах от нее встречаю двух молодых девушек, которые с добрыми улыбками здороваются со мною.

Мисс Мэри при этом нежно жмет мне руку.

- А вы, мисс Кэлли, - говорю я красивой ирландке, - разве не подадите мне руки?

- Но, m-eur... - краснеет та.

- Ну, сознайтесь, что вы сами желаете этого.

- Я, m-eur?! Зачем?

- Не знаю, но, может быть, вы думаете, что я недостаточно скоро лечу одного больного... Вы понимаете? - проговорил я, смеясь.

Смущение девушек увеличилось.

- Ах, m-eur, если бы я смела...

- Так что бы вы сделали?

- Я попросила бы у мисс Мэри позволения развлечь немного этих господ.

- Не только охотно позволяю это, милая Кэлли, - вскричала та, - но и сама прошу m-eur Буссенара позволить нам посидеть около его больных!

- С удовольствием позволяю и разрешаю, мои милые барышни, - ответил я, - по моему мнению, ведь только вы и можете удержать их от глупостей.

Счастливые девушки сейчас же подсели к больным. Теперь я спокоен: мои предписания будут исполняться точно. А тем временем пора и мне самому отдохнуть. Я иду в повозку, где лежит мое оружие, беру там свой карабин с патронташем, потом отвязываю Мирадора и кричу Тому, который, поняв, что нужно, мигом собирается. По данному мною знаку к нам присоединяется еще Кроули, и мы втроем отправляемся на охоту, но вооруженные, кстати сказать, как на войну.

- Эй, господа, куда это вы удираете? - кричит сэр Рид, заметив наши сборы.

- Пострелять дичи, сэр.

- Из лагеря нельзя теперь отлучаться никому.

- Но, сэр, нас много.

- Нет и нет, как вы ни сердитесь. Вам нужно получить сначала разрешение у начальника экспедиции и взять четыре человека конвойных.

Мы наклоняем головы, как пойманные в шалости школьники. Том пробует уговорить старого скваттера.

- Господин, черные ушли... далеко... впереди.

- Глуп ты еще, Том, - прерывает его старик. - Черные далеко?! Да, может, они всего в сотне шагов отсюда?! Вы, господа, все стоите на своем намерении?

- Да, сэр.

- Эй, Фрэнсис, - обратился сэр Рид к канадцу, - возьмите с собою трех людей, вы будете сопровождать этих господ.

- С удовольствием, хозяин, - откликнулся бравый охотник.

Итак, мы уже всемером едем на охоту.

- M-eur, - говорит мне дорогою канадец, - я бесконечно счастлив, что могу говорить с вами по-французски! Мне кажется, точно я теперь в родном Квебеке.

- А вы разве любите Францию? - спросил я, протягивая свою руку, которая вся исчезла в широкой ладони охотника.

- Люблю ли я Францию? Да мы все в душе считаем себя французами.

- Ладно, мой милый соотечественник! Мы поболтаем тогда с вами, когда так.

Менее чем через час мы очутились в настоящем охотничьем рае. Со всех сторон раздавалось веселое щебетанье неисчислимых стай разноцветных птичек. По земле прыгали целые стада кенгуру штук в двести и более. На ветках порхали белые попугаи и какаду, оглушавшие нас своим пронзительным криком. Голубые журавли и дикие лисицы мелькали между ногами, а в волнах озера, к которому мы неожиданно вышли, плескались и играли пышные лебеди и пеликаны.

Ни Кроули, ни я никогда не видали ничего подобного. Мы сначала опешили от такого зрелища и не знали, на что прежде обратить свое внимание. Даже Мирадор стал в тупик перед таким обилием дичи: он вертится, бегает сломя голову между кустами, трясется. Умные глаза ищейки разгорелись. Дичь чуть не сама летит к нам.

- Тише, тише, Мирадор! - кричу я, заметив, что он вдруг заволновался. - Что ты там нашел?

Собака издает глухое ворчание и стремглав бросается вперед, беспрестанно обнюхивая следы какого-то животного.

- Ищи, ищи, Мирадор!

Я бегу следом за нею, держа палец на спуске курка, среди оглушительных криков летающих надо мною какаду.

Преследуемое животное забивается в самую чащу, путает следы, кружится - словом, так ловко увертывается, что я начинаю приходить в отчаяние.

- Пиль, моя собака! Пиль! - ору я во все горло.

Заинтересованные странною охотою, ко мне присоединяются товарищи. Мы вместе бросаемся по следам собаки. Преследуемое животное, величиною с добрую кошку, прыгает подобно жабе, делая чудовищные прыжки. Однако неутомимый Мирадор не отстает от него. Вдруг, на наших глазах, добыча испускает дикий крик, подобный карканью вороны, и тяжело взлетает на воздух при помощи пары крыльев, лишенных перьев. Мы раскрываем рот от удивления: зверь - и вдруг летает, точно птица! Между тем странное животное садится на верхушке одного дерева. Мы стреляем, но безуспешно. Наши ружья заряжены дробью, а последняя не может пробить толстой шкуры. Дробь живо заменяется пулями. Мы осторожно подкрадываемся к стволу дерева, на котором сидит животное, свесив свой хвост. Но четвероногая птица не ждет нас. Едва мы успели сделать два шага, как она тяжело взмахнула своими крыльями и отлетела на семьдесят сажен от нас. Однако, видимо, и ею овладела усталость. Полет ее сделался медленнее, взмахи крыльев слабее, голос уже не так резок. Она опускается на первую попавшуюся ветку.

Теперь она не уйдет от нас... Раздается выстрел, и животное, настигнутое меткой пулей канадца, с шумом падает на землю.

- Какое удивительное четвероногое! - вскричал Кроули. - Посмотрите! Летает, как птица, и пользуется своим хвостом как рулем! Стойте! Да у него прибрюшная сумка с двумя сосунцами!.. Нуте-с, господин ученый, как назовете вы эту дичину?

Я довольно смущенно пожал плечами.

- Некоторые авторы дают ему, если не ошибаюсь, имя галеопитека, летающей кошки или шестокрыла.

- Господа, - вмешался Фрэнсис, - я видел это животное на востоке, около берегов реки Мэкензи, близ Спригтона. Колонисты зовут его flying fox (летающая лисица); только оно было на треть меньше.

- Действительно, наше очень велико.

- Друзья, - сказал тогда без околичностей Кроули, - естественная история - вещь хорошая, а охота - благородное занятие. Но скажите мне, зачем мы изучаем первую и занимаемся второю?

- Зачем?! Для знания, из удовольствия и для...

- Увы, простите меня, но я менее платоничен... Наука, по мне, служит для разделения пород на хорошие и плохие, а охота - гигиеническое средство для возбуждения аппетита.

Мы единодушно расхохотались при такой логике.

- Милый мой, вы первейший софист на континенте. Подобно древним, вы поднимаете парадокс на высоту философского учения.

- Что ж делать, - с комическим видом промолвил Кроули. - Мои парадоксы - парадоксы голодного человека, мои софизмы - софизмы человека, любящего покушать. Я голоден, - вот и все.

- Так покушаем!

- Браво, а где и когда?

- Здесь и сейчас. Вот вам ручей с водою, вот попугаи, которых в одну минуту можно состряпать превосходное жаркое, наконец, вот вам и зеленый ковер для стола.

Сказано - сделано. Мигом запылал костер, и через четверть часа наши челюсти работали над вкусным блюдом. Чистая вода отлично заменила вино. Обед закончился превосходною сигарой. Забыв всякую осторожность, мы с Кроули беспечно развалились на траве и занялись сигарами. В противоположность нам, Фрэнсис кушал, как настоящий охотник, не выпуская оружия из рук и ни на минуту не забывая оглядываться взад и вперед.

Вдруг он быстро вскочил на ноги, и через десять секунд саженях в двенадцати от нас раздался его выстрел, сопровождаемый радостными восклицаниями:

- Здесь! Вот он, бездельник! Стой, не убежишь от меня этот раз!

- Что? В кого вы стреляли? Черные? - тревожно крикнули мы и с оружием в руках бросились к канадцу.

- M-eur Буссенар, - закричал бравый канадец, - это для вас я убил его.

- Да кого, говорите скорей? - нетерпеливо спросили мы.

- Утконоса!

- Вы убили утконоса?

- Я уверен в этом. Видите кровавый след, оставленный зверем.

Действительно, широкое кровяное пятно окрасило в одном месте воду ручья, со дна которого поднимались воздушные пузыри.

- Подождите, он сейчас появится! Я ручаюсь в этом.

Охотник не обманулся: не прошло и полминуты, как из воды показалось брюхом вверх странное животное. Пуля, попавшая в бок, поразила его насмерть.

Хотя строение и анатомия утконоса мне были хорошо известны по книгам, но я с удовольствием поглядел на него вблизи. Мои товарищи разделяют это любопытство, так как никто, за исключением канадца и старого Тома, до сих пор не видал его. Каждый ворочает его во все стороны с выражением крайнего изумления.

Глава 15

Странное животное. - Мы переходим тропик Козерога. - Француз и англичанин. - Новые враги. - Нападение крыс. - Гибель близка. - Изобретательность канадца. - Огненная стена. - Отражение крыс.

Один взгляд, брошенный на странное животное, которое убил канадец, вызвал у нас невольный крик удивления. Вообразите себе сплющенное, продолговатое туловище, вершков тринадцать длины, с четырехвершковым хвостом, покрытое мягким, шелковистым мехом коричнево-красноватого цвета. Сверху меха выступают длинные, жесткие, как щетина кабана, волосы. Четыре короткие кривые лапы, снабженные плавательными перепонками, подобно лапам утки, поддерживают это тело. На голове - пара маленьких заостренных ушей, два черных круглых глаза и узкое рыло, вытянутое в виде утиного клюва, на конце которого помещаются ноздри.

Неудивительно, что подобное необыкновенное животное перевернуло вверх дном всю ученую классификацию и поставило в тупик самых ярых зоологов. В самом деле, где, в каком животном отряде, поместить его? Как назвать? Птицею? Но оно не летает, имеет четыре ноги и кормит своих детенышей грудью. Назвать четвероногим? Но этому мешают его утиные лапы и клюв; кроме того, оно несет яйца. Эти вопросы долго оставались неразрешенными. Ученые спорили, выходили из себя, но ни на шаг не подвинули вопроса вперед. Отчаявшись, наконец, прийти к какому-нибудь определенному решению, бедные "мученики науки" торжественно объявили было, что такого животного не существует. Однако, когда им показали его, они принуждены были отказаться от своего заявления. Опять поднялись горячие прения. Стали подыскивать подходящее место для утконоса и после долгих пререканий решили поместить его между млекопитающими и птицами, как связующее звено. Старая пословица "natura non fecit saltum" (природа не делает скачков) таким образом еще раз блистательно подтвердилась.

Поблагодарив канадца за труды, я взял драгоценную добычу и заботливо отнес в лагерь, где снял с утконоса шкуру и приготовил чучело. Мясо же, в соединении с прочею настрелянною нами дичью, пошло на обед, который показался нам необыкновенно вкусным, так как весь караван трое суток питался одною сушеною говядиною.

- Двадцать три с половиной градуса южной широты и сто тридцать пять градусов восточной долготы! - вскричал майор, произведя вычисления. - Господа, мы переходим через тропик Козерога.

- Благодарю вас, майор, - произнес Кроули, развалившийся под полотняным навесом. - Хронометр показывает теперь полдень, не правда ли? Мы идем с трех часов утра, значит, прошли за это время верст тридцать - тридцать пять?

- Совершенно верно, - отвечал старый офицер. - Благодаря Богу, мы значительно сократили расстояние, отделяющее нас от цели экспедиции.

- И, к счастью, без помех.

- С вашего позволения, лейтенант, - вставил свое слово Кирилл, бывший большим формалистом относительно военной дисциплины, - мне думается, что, если и впредь на каждом шагу будут встречаться негры с их каменными топорами, наша прогулка окажется не из приятных.

- Я вполне разделяю ваше мнение, мой милый охотник. Меня и теперь пробирает дрожь при воспоминании о стычке с неграми, как вы называете их. By God! Было времечко!

- А жаль бедных малых. Нужно дойти до крайней степени отупения, чтобы нападать на таких людей, как мы, которые не желают обидеть даже мухи.

- Ах, как эти французы чувствительны! Поймите, мой друг, что когда готовят яичницу, то всегда прежде бьют яйца. По-моему, лучше убить всех черных демонов, которые будут стоять на нашей дороге, чем самим быть убитыми ими.

- Чувствителен! - проворчал мой товарищ. - Вы говорите, что я чувствителен?

- Да, да, - с улыбкою отвечал мичман. - Вы колеблетесь порядком наказать арабов, тормозящих вашу колонизацию в Алжире. Каледонские канаки съедают у вас целые капральства, а вы, вместо сурового возмездия, ограничиваетесь одними переговорами с этими дикарями.

- Постойте, мой лейтенант, я желаю лучше подавиться хлебом, чем кушать его, если хоть одно хлебное зерно взошло на крови моего ближнего.

- Мой храбрый друг, я думаю, что вы не считаете своими ближними этих зверей, потерявших человеческий образ? Их, как вредных животных, нужно как можно больше истреблять.

- Но их голод гонит на разбой. Если бы они не были голодны, то не стали бы останавливать мирных путешественников.

- Вы не верите мне! Хорошо, я постараюсь убедить вас. При виде бенгальского тигра вы ведь не протягиваете ему кусок сахара, чтобы приручить его? Нет? Не правда ли? Вы ведь немедленно пускаете ему в пасть добрую пулю? А так как здешние туземцы ничем не отличаются от кровожадных животных, то нужно и с ними обходиться так же.

- Нет, что ни говорите, я желаю остаться лучше... чувствительным, - закончил задумчиво Кирилл.

- Вы правы, мой милый, - вмешался Робертс. - Благодаря заботам нашего друга мы встали на ноги. Триста верст пройдено нами с того печального дня, который едва не сделался последним в нашей жизни. Еще неделя, и мы будем у цели нашего путешествия. Забудем же об этом кошмаре и простим несчастным.

- Ну, нет, Робертс, - протянул Кроули, - я не согласен с вами!

Молодой мичман удивительно олицетворял в себе тех английских филантропов, которые восстают против торговли неграми и поощряют переселение китайских кули; состоят членами обществ трезвости и ведут в колоссальных размерах торговлю опием и спиртом; наконец, которые трактуют об улучшении участи каторжников и не дают свободно вздохнуть туземцам своих многочисленных колоний.

Напротив, Кирилл был благодарен без расчета, храбр по инстинктивному чувству и добр по природе.

Англичанин был истинный британский патриот, любивший свое отечество до фанатизма, но ограничивавший эту любовь только тем местом, где развевается британский флаг.

Француз, не колеблясь и не размышляя, распространял свою любовь на всех обитателей земли.

Разговор пресекся, и каждый почувствовал, как сладкое оцепенение овладевает его членами. Воздух дышал жаром. Наконец, никто не мог совладать с собой, и все легли в тени. Одни часовые, опершись на ружья, старались бороться с охватывающею их дремотой.

Едва прошло после этого с час времени, как наши собаки, лежавшие спокойно на земле, вдруг поднялись с глухим жалобным лаем.

Мы одним мигом вскочили от сна.

- Тише, Брико, Мирадор, Равод! Что вы нашли? - кричу я.

Но мои ищейки точно взбесились: дрожат, заливаются лаем и, наконец, оборвав привязи, мчатся вперед. Мы хватаем оружие и готовимся отразить таинственного врага. Проходит десять минут. Лай собак, начавший было теряться в отделении, вдруг переходит в жалобные визги, и скорее, чем можно ожидать, перед нашими глазами появляются наши ищейки с окровавленными боками, разодранными ушами и искусанными мордами. Прибежав к нам, они с визгом бросились к нашим ногам. Мы не успели разглядеть их раны, как за ними показались и враги.

Вот они! До нас донесся странный шум, похожий на кишение саранчи. Через секунду у нас зарябило в глазах от бесчисленной серой массы, стрелой летевшей на нас. Зелень темнела под ногами едва заметных четвероногих, трава вытаптывалась, почва исчезала под их шкурами.

Это крысы. Откуда они пришли? Что дало толчок к этому колоссальному переселению? Каким роком они очутились на дороге переселенцев? Вопросы, неразрешимые теперь. Время летит. Наша провизия, наши животные и сами мы подвергаемся новой страшной опасности - по кусочкам быть пожранными кровожадными крысами. Но таких маленьких зверьков, как крысы, всегда можно отразить оружием, может быть, скажет кто-нибудь. Так, без сомнения, если их несколько сотен. А когда передовая колонна врагов тянется в ширину на триста сажен, когда число отвратительных зверей считается миллиардами, - лучшее средство - бежать от них.

Бывали примеры, что стада овец, даже целые быки, захваченные нападением крыс, были пожираемы ими в несколько минут, так что оставался один только гладко обглоданный скелет.

Поняв опасность, наши девушки скрываются в своей подвижной крепости, а мы начинаем разряжать свои ружья по первым рядам крыс. Напрасный труд! Наши пули производят почти незаметное опустошение в рядах нападающих, потому что трупы павших неприятелей сейчас же пожираются до косточек их сородичами. Наконец, мы не поспеваем даже заряжать ружей. Крысы лезут со всех сторон, карабкаются под ноги, ползут на колеса. Наши сапоги немилосердно топчут их. Собаки, оправившись от страха, рвут их своими зубами направо и налево. Все напрасно! Между тем то, чего мы боялись в душе, случилось: лошади, испуганные приближением отвратительной армии, взбесились и, оборвав путы, унеслись во весь дух. Мы перевертываем ружья, схватываем палки, сабли; наши подкованные сапоги, точно молоты, мозжат кровожадных зверей. А число их все увеличивается. В этой неравной борьбе мы сознаем уже, что у нас истощаются силы, усталость охватывает всех. Искусанные колени дают себя сильно чувствовать. Нужно придумать какое-нибудь другое средство для защиты, иначе мы погибли.

А, вот Фрэнсис! Что он хочет делать? Бравый канадец тащит на своем широком плече бочонок вместимостью ведра в три.

- Смелей, господа, держитесь! Расчистите мне немного дорогу!

Все бросаются исполнять его просьбу. Прочистили небольшое пространство, и находчивый охотник шагом пошел по нему, поливая его нашим дорогим виски.

- Браво, Фрэнсис! Мы понимаем!

А он продолжает поливать почву и траву опьяняющею жидкостью. Воздух насыщается спиртовыми парами.

- Хозяин, - говорит затем он сэру Риду, - зажгите теперь пунш; я не могу, так как настолько пропитан, что боюсь сгореть, подобно пакле.

Майор зажег кусок просмоленного паруса и бросил на землю. Черт возьми! Какое забавное зрелище! Пшш! Трава вспыхивает в один миг; за нею - ветви деревьев. Пламя огромными языками разносится во все стороны. Ошеломленные им первые ряды крыс останавливаются и поворачивают назад, но, толкаемые задними рядами, с визгом валятся в огонь. В воздухе слышится запах горелого мяса. Опаленные крысы мечутся как угорелые, визжат, прыгают и в конвульсиях устилают землю сотнями, тысячами трупов.

Но этого мало.

- Вперед, господа, за мной! - снова раздается сильный голос Фрэнсиса.

Слушаясь изобретательного канадца, мы летим в фургоны и вскрываем два бочонка с порохом. В одну минуту все содержимое их расхватывается по рукам и потом разбрасывается около фур. Сами мы благоразумно прячемся внутри фур в ожидании вспышки. Она следует в одну секунду. Раздается взрыв, один, другой, третий... Густые облачка белого дыма там и сям поднимаются с земли...

При виде нового бедствия наши враги совсем шалеют. Их ряды расстраиваются. Наконец, сознав свое бессилие одолеть преграду, они благоразумно сворачивают влево.

Мы избегаем опасности.

Глава 16

Австралийские крысы. - Поиски лошадей. - Хитрость старого Тома. - План Кирилла. - В раскаленной пустыне. - Наши мучения. - Страшная ночь. - Спасение. - Том еще раз избавляет нас от смерти.

Страшные крысиные орды миновали нас, остались только отдельные группы, отставшие от главной массы, да и те спешили нагнать товарищей. Наши собаки с прежнею яростью разрывали зубами беглецов этого арьергарда.

Избавившись от опасности, мы могли внимательнее рассмотреть кровожадных зверьков, чуть было не съевших нас заживо. Австралийская крыса почти такой же величины, как и ее парижский собрат, живущий в водосточных трубах. Длинные задние ноги, короткие передние и прибрюшная сумка, куда она прячет детенышей, делают ее очень похожею на кенгуру. Отяжелев от своих драгоценных нош, много самок устлали своими трупами землю и послужили нам предметом для интересных наблюдений. Мы со вниманием принялись рассматривать своих побежденных врагов, как вдруг голос Кирилла заставил нас забыть о всех крысах Австралии:

- А наши лошади?

Кирилл был прав: если глупый страх у наших лошадей не прошел, они должны быть далеко. Нужно как можно скорее догнать беглецов.

Шесть человек из нас остаются сторожить фуры, остальные группами по три человека расходятся в разные стороны. Поиски только что начались, как радостное ржание донеслось до нашего слуха, и мы заметили на прогалине, шагах в двухстах от себя, Али, чистокровного скакуна майора. Заметив нас, красивое животное принялось выделывать прыжки, гарцевало, кружилось, но не обнаруживало ни малейшего желания позволить схватить себя. Между тем нам нужно было как можно скорее овладеть этою лошадью, так как с нею легко будет поймать и других. Старый Том выручил нас из затруднения. Сходив в одну фуру, он возвратился, держа что-то в правой руке, и направился к лошади. Али, признав старого товарища, со своей стороны приблизился к нему и, протянув умную голову, схватил предложенное ему Томом. Не говоря ни слова, Том взял второй кусок, половину съел сам, а другую отдал лошади. Та, видимо, вошла во вкус лакомства и когда старик начал пятиться назад, держа в руке новый кусок своего снадобья, стала медленно идти за ним. Шаг за шагом, кусок за куском, человек и животное очутились среди нас. Поймать, взнуздать и оседлать Али после этого не стоило никакого труда. Тогда объяснилось и средство, которым старый туземец пользовался для заманивания лошади: это сахар. И Том, и скакун, оба были большими любителями сладкого. Каждое утро добрый Том разделял со своим четвероногим товарищем свою порцию сахара и этим сильно привязал его к себе.

Между тем Кирилл вызвался поймать прочих лошадей.

- У меня есть хороший план, - прибавил он в пояснение.

- Идите, друг мой, и делайте, как считаете лучшим, - сказал ему майор.

Мой приятель берет свой охотничий рог, ружье, свистит на собак и вскакивает на только что пойманного бегуна, который галопом летит в лес. Вскоре по всему лесу раздались режущие звуки рога, лай собак, крики и топот. Мы не понимали ничего в плане Кирилла. Охотник принялся описывать широкие круги около лагеря, не переставая усиленно трубить и кричать. С полчаса продолжалась его музыка. Вдруг справа от нас раздались ружейные выстрелы, потом все смолкло. Ужасная тоска защемила нам сердце: что, если на лагерь напали дикие? Через пять минут музыка возобновляется, Кирилл снова приближается на версту к нам, затем опять исчезает, снова гремят выстрелы. Мы начинаем немного понимать. Точно гора сваливается с наших плеч. Прошло еще с час, как радостное "ура", смешанное с конским ржанием, потрясло воздух, так что мы живо вскочили на ноги. Дюжина людей, посланных на разведки, возвратились через несколько минут, каждый верхом на лошади, держа другую на поводу. Герр Шаффер, Фрэнсис и Кирилл были во главе эскадрона.

- Вот двадцать пять беглецов! - кричал на всем скаку мой товарищ, махая шапкою.

- Да как, черт возьми, вы поймали их? - спросил Робертс с улыбкою.

- Очень просто! Но без помощи Фрэнсиса ничего бы не вышло.

- Не льстите мне, товарищ, - отозвался храбрый канадец, - ведь вам принадлежит честь выдумки.

- Какой? - обратились мы к Кириллу.

- А вот сейчас узнаете. Я рассчитывал на привычку наших охотничьих и военных лошадей к роговой и трубной музыке. Расчет не обманул меня. Как только благородные животные услышали знакомые звуки, ко мне стали подбегать одна за другою беглянки, сначала лошадь Робертса, потом Ричарда, затем еще три-четыре. Словом, собрался целый взвод. Нужно было только отвести его, но куда, - я не знал. Вдруг раздавшиеся ружейные выстрелы помогли мне разрешить мое недоумение. Я направляюсь направо, откуда слышались выстрелы, и кого же вижу? - Фрэнсиса, Бена и Дика с лассо в руках. "Понимаю", - кричу я и замедляю свой бег. Мертвые петли взвиваются в воздухе, и мгновение спустя мои друзья садятся уже на лошадей. С той поры как нас оказалось четверо верхом, остальное сделалось само собой.

- Как же? - спросил Кроули, лаская свою лошадь.

- Да точно так же... Все прочие повторили наш маневр, а я все время трудился над рогом. Лошади и дались в обман.

- Дети мои, - заметил сэр Рид, - все-таки у нас теперь лишь двадцать пять лошадей, а как поймать остальных?

- Не беспокойтесь, хозяин, - отвечал Фрэнсис, - остальные сами придут сегодняшнею же ночью; они не отстанут от товарищей.

Канадец говорил правду. Еще до восхода солнца, на другой день, все беглецы были уже в лагере. Таким образом, и эта опасность миновала нас. Вообще до сих пор мы побеждали все затруднения, грозившие расстроить наше предприятие. Наше прибытие в страну Нга-Ко-Тко стало лишь вопросом времени. Каждый начинал надеяться, что путешествие кончится вполне успешно. Однако, с приближением этого момента, нами начала овладевать какая-то тоска, смешанная с нетерпением, словно наши сердца чуяли, что еще бедствия не кончились. Надежда на успех и в то же время боязнь новых бед так заняли нас, что мы совсем не замечали величественных картин природы, постоянно сменявшихся перед нашими глазами. После степей, каменистых пустынь, целых цветочных рощ, капризно перемешанных со странными деревьями, мы вдруг очутились в самый полуденный жар среди огромной равнины, голой, как ладонь, и выжженной горячим солнцем, подобно африканской Сахаре. Вид этой мрачной пустыни не имел ничего веселого, и беззаботный смех нашего каравана сменился глубоким молчанием, к которому, казалось, присоединились и лошади. Всюду виднелся один горячий песок. Самые лучшие подзорные трубы не могли указать конца пустыни. Но предыдущие опасности так закалили самых робких участников экспедиции (притом же их и было очень немного), что пустынный путь не производил иного впечатления, кроме скуки.

- Дети мои, - сказал сэр Рид, обратившись к слугам, - скоро кончатся все наши мучения. Вы храбро исполняли свои обязанности в качестве верных слуг. Еще несколько дней, и ваши труды будут вознаграждены. Не знаю, сколько еще опасностей предстоит нам, но надеюсь, при вашей помощи, одолеть и их. Мужайтесь же, мои друзья! Вперед, за честь нашей страны! Ура, Австралия! Ура, Старая Англия!

- Гип-гип-ура! Англия! - хором закричали воодушевленные колонисты.

Скуки и тоски как не бывало. Приходит ночь, а мы продолжаем неутомимо двигаться по этой пылающей печи, где никакой ветерок не освежает палящего жара. Рыхлая почва не может выдержать тяжелых фур, и колеса до половины погружаются в горячий песок. Лошади едва тащатся, выбиваясь из сил. Мельчайшая пыль проникает в глаза, уши и ноздри людей и животных; дыхание стесняется. Так проходит ночь. На рассвете горизонт вдруг загорается, и тропическое солнце снова появляется, окруженное своими жгучими лучами. Измученные, все покрытые с ног до головы потом и пылью, мы с облегчением останавливаемся, когда раздается крик "стоп". Давно пора. Наши глотки горят от жары. Несколько глотков горячего чаю утишают жгучую жажду. Отдохнув немного, мы снова пускаемся в путь, снова начинаются мучения. По-прежнему впереди расстилается только один желтый раскаленный песок. Кажется, что мы идем по горячим плитам. Наши мучения увеличиваются еще глазною болью. Несмотря на то что у каждого была зеленая вуаль, половина людей ослепла, другая - еле двигается от усталости. Пять упряжных лошадей, наконец, не выдерживают этой муки и падают, как пораженные молнией. Едва мы отъехали на несколько шагов от них, как слетелась куча красных орлов, и начался кровавый пир. Тоска снова заполнила сердце каждого. Что, если и нам суждено найти могилу в желудке этих хищников? При этой мысли самые храбрые содрогнулись от ужаса, и каждый впивается горящими глазами в горизонт, жадно отыскивая хоть клочок зелени... Ничего! Один песок!

Это мучение продолжается трое суток. У нас падает две трети лошадей. Оставшиеся в живых еле дышат. Вода истощается. Глазная болезнь с каждым часом выхватывает новые жертвы. Наши героические девушки, насколько возможно, облегчают страдания несчастных, накладывая им на глаза освежительные компрессы и увлажняя их засохшие губы. Короткие слова утешения, соединенные с делом, вливают в их сердца близкую надежду на спасение. Бедные девушки сами счастливо избежали болезни и теперь стараются помочь другим.

Жара, отсутствие воды и глазная болезнь приводят наш некогда блестящий караван в самый жалкий вид. Две фуры, запряженные каждая шестью лошадьми, составляют все наше достояние. Одна служит для провизии, оружия и припасов, другая - для больных. Все прочие оставлены в пустыне за недостатком упряжных лошадей. Так проходит десять дней. Никто не жалуется, но всякий видит, что катастрофа неминуема, если положение дел не изменится.

Наступает одиннадцатая ночь в пустыне. Мучения увеличиваются, в ушах звенит, никто не может сделать шагу вперед, большая часть в безнадежном отчаянии ложится на землю. Больных охватывает онемение, вестник смерти. Придется ли всем увидеть рассвет?

Мои бедные собаки в последней агонии. Четыре уже мертвы, остальные жалобно воют, валяясь на земле. Вдруг мне слышатся чьи-то легкие шаги... Я открываю свои вспухшие глаза, но ничего не вижу. Темно, как в аду.

- Том, это ты?

Ответа нет. Я поднимаюсь. Неужели у меня начались галлюцинации? Однако мое ухо различает отдаленный шум бегущей лошади. Вот он смолк. Проходят долгие мучительные часы молчания. Вдруг шум возобновляется. Ясно, кто-то ездил на разведку. Вероятно, Том. Я не обманываюсь: старый туземец приближается ко мне и тихо говорит:

- Держи, друг, это на твои глаза!

И его холодная грубая рука кладет мне на глаза какой-то пластырь довольно приятного ароматического запаха. Я чувствую сначала сильное колотье, произведенное прикосновением вяжущего вещества к моим воспаленным глазам.

- Том, - говорю я старику, - мне еще больнее!

- Успокойся. Это тебе поможет. Это лихорадочное дерево.

- Как лихорадочное дерево?.. Эвкалипт?.. У тебя свежие листья его?

Луи Анри Буссенар - Десять миллионов Красного Опоссума (A travers l'Australie. Les Dix millions de l'Opossum Rouge). 2 часть., читать текст

См. также Луи Анри Буссенар (Louis Boussenard) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Десять миллионов Красного Опоссума (A travers l'Australie. Les Dix millions de l'Opossum Rouge). 3 часть.
- Да, да! - Но тогда, значит, пустыня пройдена. Близок лес, мы спасены...

Из Парижа в Бразилию. 1 часть.
Перевод Е. Н. Киселева Часть первая ЧЕРЕЗ СИБИРЬ Глава I Езда на санях...