Георг Ф. Борн
«Грешница и кающаяся. 1 часть.»

"Грешница и кающаяся. 1 часть."

Переводы, осуществленные Книгоиздательством А. К. Касаткина (С.-Петербург, 1874 - 1904)

Часть I

ПРОЛОГ

Черные тучи нависли над Германией. Казалось, приближалась буря, готовая ежеминутно разразиться над всей Европой.

Вот уже несколько лет не умолкал звон французского оружия. Гордый властелин Франции, недавний капрал, а ныне император, обдумывал новые грандиозные планы, желая обратить мир в обширное поле битвы, что повергло страны в еще невиданный доселе ужас.

Казалось, само небо предупреждает о грядущих бедах встревоженные народы кометой с огненно-красным хвостом, которая прочертила его с востока на запад.

Народы в страхе преклоняли колена, взывая к Всевышнему, прося отвратить грозящую гибель.

Но гроза надвигалась; тучи сгустились еще больше, горизонт совсем потемнел, слышались первые раскаты грома.

Европа чувствовала наступающее бедствие, но решительно не знала, как его отвратить.

Любезный читатель, дай руку, и перенесемся с тобой в это время, в величественный замок графа Станислава Понинского.

В замке, предаваясь веселью, похоже, не замечали таинственной кометы. Все окна там светились яркими огнями, весенний воздух свежестью наполнял высокие, роскошные залы, где происходила весьма важная встреча польских магнатов с французским императором Наполеоном I.

За длинным резным столом кедрового дерева, ломившимся под тяжестью редкостных яств и вин, в благоухании цветов сидели именитые гости графа.

Искусно освещенный фонтан, голубые брызги которого доставали почти до потолка, распространял освежающую прохладу. Прекрасные черкешенки, два года назад привезенные графом в имение, наполняли шампанским бокалы гостей.

Старинные знамена Польши и Литвы свешивались с высоких стен, золотые канделябры наполняли богатые чертоги ослепительным блеском.

Почетное место занимал император Франции, герой Аустерлица и Маренго. Он часто останавливал взгляд на прекрасной дочери графа, сидевшей напротив. Планы особой важности вынудили Наполеона приехать со свитой сюда на эту важную встречу из Дрездена.

Этот невзрачный на вид человек, маленького роста, с резкими чертами лица и необыкновенно живыми глазами, полными энергии, отваги и недюжинного ума, прибыл в сопровождении прекрасного Мюрата для того, чтобы здесь, во дворце графа Понинского, вместе со своим министром Талейраном встретиться с князем Юзефом Понятовским.

Войска Наполеона уже заняли все большие дороги, ведущие через Магдебург, Данциг и Дрезден к Висле. Император успел склонить Польшу на свою сторону, обещав восстановить независимость Польского королевства. Для окончательных переговоров великий завоеватель прибыл теперь на это пиршество. Возрождение Польского королевства было заветнейшей мечтой каждого поляка. Наполеон не ошибся: этим обещанием он склонил вождей польской партии на свою сторону. А исполнение его в сущности не противоречило планам французского императора, наоборот, он рассчитывал привлечь на свою сторону весь польский народ.

Сейчас, находясь во владениях графа Понинского, император был в приподнятом настроении. Прекрасная дочь хозяина замка произвела на него чарующее впечатление. За один ее взгляд он готов был отдать и полмира.

- У вас есть еще дети, граф? - обратился Наполеон к Понинскому.- Или эта прекрасная роза Польши - ваше единственное утешение?

- Да, сир, графиня Валеска - мое единственное утешение. К сожалению, у меня нет сыновей, которых я с радостью поставил бы под ваши знамена.

- Граф, ваша собственная храбрость и красота вашей дочери вполне послужат тому заменой. Я далек от лести,- продолжал император,- но ваше отечество имеет прекраснейших женщин.

- И храбрых мужей,- добавил Мюрат.

- Я не знаю, как и благодарить ваше величество за высокую честь, оказанную мне сегодня,- подняв бокал, князь осушил его вместе с Наполеоном.

- Князь,- обратился император к князю Понятовскому,- отчего вы так хмуритесь и все время молчите? Казалось бы, грядущая корона должна была бы вас окрылить, добавить энергии и сил.

- Простите, сир. Я, право, сам не понимаю, что со мной происходит. Какая-то неведомая тоска мучит меня с тех пор, как в небе появилась эта комета. Теперь, ваше величество, вы знаете, решается судьба моей родины.

И я робею. Что несет за собой это знамение?

Талейран едва заметно улыбнулся словам князя Понятовского.

Что значила эта улыбка? Даже такой тонкий физиономист, как Наполеон, не мог ее разгадать, да и сам Талейран был для него вечной загадкой.

- Вы о комете, князь? Пойдемте, я покажу вам в утешение, что моя звезда превосходит эту комету своим блеском,- воскликнул Наполеон, поднимаясь и подавая тем самым знак встать из-за стола.

Он подошел к одному из высоких окон, Понятовский последовал за ним.

Из окна залы было видно ночное небо; на нем ярко сверкала комета с длинным огненным хвостом.

Наполеон хотел показать польскому магнату, как однажды уже показывал генералу Фешу, свою счастливую звезду; он указал на небо; Понятовский посмотрел туда, но ничего не увидел.

Ззезда Наполеона исчезла, ее скрыл шлейф кометы.

Князь Талейран издали наблюдал за сценой у окна. "Ты сам подобен этой комете,- сказал он, мысленно обращаясь к императору.- Только твой путь залит кровью и гибель твоя недалека. Над тобой уже витает грозовая туча".

Наполеон, казалось, почувствовал эти мысли Талейрана и обратился к князю Понятовскому:

- Нам нужна еще одна битва, и тогда мы перейдем к умственным занятиям. Мы должны поспешить, чтобы англичане не опередили нас в использовании открытия, которое обещает изумительные результаты, я имею в виду силу пара. Открытие это должно принадлежать нам, и только тогда мы сможем говорить о своем духе изобретательности.

- Недавно произведенные опыты,- сказал Талей-ран,- дали блестящие результаты - пару принадлежит будущее. Настанет время, когда два великих властелина будут править миром.

- Какие же? - быстро обернулся император.

- Пар и буква.

- Как это понять, господин министр? - проговорил Наполеон не без досады, так как надеялся, что Талей-ран назовет его имя.

- Я говорю о силе пара и газеты, сир. Именно они станут распространять образованность и цивилизацию. В настоящее время они только в зародыше, но придет час, и они станут поистине могущественными.

- Ваше пророчество не совсем ясно и несколько преувеличено, - ответил Наполеон, не любивший газет, и направился к графине Валеске.

Лицо Талейрана приняло странное выражение; Талейран не был другом Наполеона, но император нуждался в нем и прислушивался к его словам - они всегда были обдуманны, ловки и мудры.

Долголетнее пребывание этого министра Наполеона на своем посту наделило его способностью сразу отличать задатки великого и ясно читать книгу будущего.

Талейран пристально посмотрел вслед удаляющемуся Наполеону; он не переставал удивляться, как такой невзрачный с виду человек может держать в своих руках судьбу государей Европы. Затем он подошел к польским генералам и предложил тост за благоденствие их отечества, и вместе с Мюратом они осушили свои бокалы до дна.

- Дай Бог нам счастья,- проговорил Мюрат,- у нас огромные силы: около ста тысяч войска и пятнадцать тысяч пушек; сперва покорим одну, а затем примемся и за другую часть света.

Глаза Понятовского горели, даже пожилой граф не" мог сдержать радости, слушая эти гордые планы. Они так увлеклись разговором, что забыли о Наполеоне.

Император же тем временем, пользуясь общим разговором, вышел из залы и в сопровождении прекрасной графини Валески спустился в залитый огнями парк.

Ионинский был очень богат. И он сделал все, чтобы по достоинству принять освободителя Польши. Несчастный граф не подозревал, что пустил волка в овчарню, что этот человек отнимет у него последнее счастье, лишит последней отрады в жизни.

Празднество в замке было в разгаре, а Валеска и Наполеон медленно прогуливались по дорожкам парка. Высокие фонтаны дарили воздуху освежающую прохладу, тропические растения и благоухающие розы придавали всему какую-то волшебную прелесть.

Наполеон и Валеска оказались одни среди этих райских кущ. Они шли по аллее, усаженной с обеих сторон пальмами и миртами.

- Этот парк так прекрасен,- проговорил император, входя с юной графиней в затененную беседку,- что, отдыхая здесь, подле вас, графиня, мне кажется, будто я оказался в каком-то сказочном мире.

- Странно, сир,- отвечала юная графиня не без кокетства,- я и вообразить себе не могла, что вам достанет терпения просидеть хоть четверть часа в обществе женщины.

- Если она так соблазнительно хороша, как графиня Валеска, то самый стойкий мужчина не мог бы поступить иначе, поддавшись вашим чарам,- император опустился на оттоманку подле гордой польки.

Молодая графиня почувствовала, как рука императора призывно обвила ее тонкий стан; щеки девушки пылали, блестели в полутьме глаза. Пленительной улыбкой отвечала она на страстный шепот Наполеона.

Гордая дочь графа Понинского забыла обо всем. Сладостное забытье овладело прекрасной Валеской и Наполеоном. Она отдалась ему.

Страстные объятия были недолгими. Императору показалось, что кто-то неподалеку тихо произнес имя Жозефины.

Он быстро оправился - кто осмелился подслушать его?

Император обернулся.

На мраморных ступенях лестницы стояла побледневшая графиня Понинская... Мать знала повадки Наполеона и решилась последовать за дочерью. Но было поздно! Позорное клеймо пало на род Понинских - дочь сделалась любовницей императора...

Тем временем в залу, где собрались гости, в смятении вбежали лакеи.

- Господин граф! - докладывали они наперебой,- несчастье случилось... Лошади понесли карету, запряженную четверкой вороных. Подавило детей и стариков. Лошади мчались по улицам... Даму под черной вуалью выбросило из кареты... Кучер с размозженной головой лежит в ста шагах отсюда.

Гости оцепенели от ужаса.

Слова прислуги не замедлили подтвердиться.

С шумом и треском протащили обезумевшие лошади сломанную пустую карету по городу, пока не исчезли в темноте ночи. Сбежавшаяся толпа с участием смотрела на прекрасную даму, распростертую на земле. Она говорила что-то на непонятном языке. Никто не знал ни ее, ни того, откуда и куда она ехала. Через несколько минут тут же, на месте, она даровала жизнь мальчику и сразу же скончалась.

Отблеск кометы, ярко сиявшей на небе, упал на новорожденного младенца, которого бедные крестьяне осторожно уложили на собранные молодые ветки и листья. Кто-то побежал за благочестивым отшельником Иоганном, жилище которого находилось поблизости.

Почтенный старик, который слыл ученым и добродетельным человеком, не медля пришел. Сложив молитвенно руки при виде мертвой неизвестной и новорожденного младенца, он проговорил:

- Свет погряз во грехах и во мраке. Но после дней испытания и бедствий настанет другое время и раздастся глас Божий. Он провозгласит мир всем смертным, свободу и любовь! Отдайте мне этого младенца. Эбергард пусть будет его имя в память того дня, в который он был нам подарен.

Отшельник Иоганн взял ребенка на руки и еще раз склонился над безжизненной матерью, подняв молитвенный взор к небу. Крестьяне запомнили некоторые из произнесенных ею слов и повторили их мудрому старику.

- Она была немкой,- проговорил он, не переводя, того, что услышал,- и на память ребенку я возьму вот этот амулет, что висит на ее шее; может быть, он пригодится когда-нибудь мальчику, которого я возьму к себе в келью.

Старик посмотрел на амулет, это было драгоценное украшение со странными, непонятными знаками. В золотом овале, обрамленном сверкающими бриллиантами, были выложены из жемчужин три таинственных знака - крест, солнце и череп. Все это было очень тонкой, искусной работы. Старик-отшельник молча надел цепочку на шею младенца, бережно завернул его в свой широкий плащ и унес.

Крестьяне вместе с отцом Иоганном схоронили незнакомую даму, посадили на могиле цветы, а вокруг нее деревья.

Никто так и не узнал имени несчастной, неизвестно было и куда скрылись лошади с разбитой каретой.

Мальчик рос у старика-отшельника, который, подобно пастырю в пустыне, учил, просвещал и утешал народ.

Граф Станислав Понинский застрелился в ту же ночь, не в силах пережить позор дочери, мать в отчаянии прокляла ее.

В следующем году Валеска родила девочку, получившую титул графини,- Наполеон, для подтверждения дворянства со стороны матери, послал на крестины одного из своих приближенных.

Комета исчезла, но на пути во вторую часть света Наполеон встретил неожиданное препятствие - пожар Москвы положил конец его ненасытной жажде завоеваний. Польша была потеряна и разделена, князь Понятовский героически погиб в сражении.

Счастье еще раз улыбнулось могущественному императору, чтобы потом очень быстро угаснуть навсегда.

Наполеон Бонапарт, оставленный всеми, умер изгнанником на пустынном острове, затерявшемся среди океана.

Старая графиня Понинская вскоре вслед за мужем последовала в могилу. Графиня Валеска отправилась со своим ребенком в Германию и в Париж и так необузданно предалась развлечениям, что средства ее скоро истощились.

Прошли десятки лет.

И вот только теперь, после этого вступления, начинается наш рассказ.

I. "ГЕРМАНИЯ"

Над морем нависли черные тучи, ветер все выше поднимал холодные волны Северного моря, ежеминутно готова была разразиться гроза, которая на море вдвое страшнее и опаснее, чем на суше. Даже бывалые моряки с опаской поглядывали на приближение этого страшного явления природы.

Прекрасно оснащенный пароход, направляясь через Па-де-Кале в Лондон, боролся с разыгравшейся стихией. Пенящиеся волны с шумом обрушивались на борт корабля, то высоко поднимая судно над бурным морем, то бросая его в бездну.

Матросы, четко исполняя команды капитана, держались за снасти. Геркулесовского сложения капитан, рискуя быть смытым волной, не сходил с кормы. Железной рукой правил он пароходом, стараясь держать "Германию" - так называлось судно - подальше от берега, так как она находилась в самом опасном месте Северного моря.

"Германия" приближалась к острову Шернес; до лондонских доков было уже недалеко, но казалось, пароходные колеса работали вхолостую - ветер и волны противодействовали их силе. Раскаты грома заглушали голос капитана. Стена дождя обрушилась на и без того промокших до костей матросов.

Опершись о переднюю мачту "Германии", на палубе стоял высокий красивый господин, без страха и смятения глядя на происходящее. Дождь насквозь промочил его темный плед, накинутый на плечи, и надвинутую на глаза шляпу с широкими полями. Правой рукой он держался за мачту; казалось, буря, свирепствовавшая вокруг, и борьба стихий доставляют ему какую-то радость, так спокойно и беззаботно смотрел он на разъяренное море, которое каждую секунду грозило гибелью и ему и его кораблю.

"Германия" приближалась к тому месту побережья, где (в то время, когда происходит наш рассказ) недалеко от шлюза Екатерининского дока находились лоцманский и казенные дома Лондонского порта.

Несколько таможенных чиновников и морской офицер стояли на берегу возле катера, на котором обычно подъезжали к прибывающим кораблям, но в который боялись сесть, так как сегодня даже лоцманы со страхом и молитвой принимались за свою опасную работу.

- Странно,- проговорил один из таможенных чиновников, глядя в подзорную трубу,- название корабля не соответствует флагу.

- В самом деле,- согласился другой.- Посмотрите, пароход уже ясно виден: "Германия" - и бразильские цвета на флаге. Ну, если буря не справится с ним, посмотрим, что на нем находится... Какое великолепное оснащение! Одна, две, три... шесть пушек на борту.

Офицер, стоявший возле катера, стал еще внимательнее всматриваться в подзорную трубу. Пароход, целиком окрашенный в черный цвет, казался издали каким-то чудовищем, боровшимся с волнами.

- Смотрите, смотрите, он гибнет! - закричал один из чиновников. Все с ужасом наблюдали за кораблем.- Лоцманы не подоспеют к нему вовремя. Порыв ветра, наверно, разбил корабль вдребезги.

Тяжелое молчание последовало за этими словами.

- Нет, господа, взгляните, "Германия" снова поднялась из бездны... Кажется, ветер начинает стихать... Лоцманская лодка приближается к пароходу.

И тут чиновники с удивлением заметили, что на судне отказались от помощи лоцманов.

Человек, неподвижно стоявший, опершись о мачту, был либо владельцем корабля, либо пассажиром, кроме него и экипажа на палубе никого не было.

- Странное общество! - пробормотал офицер.- Не станем мешкать, господа, сядем скорее в катер, погода, по-видимому, проясняется.

Чиновники не замедлили последовать за офицером, чтобы исполнить свои обязанности, к тому же им любопытно было узнать, что это за пароход, пришедший под бразильским императорским флагом.

Матросы, увидев знак, поданный офицером, быстро подскочили к нему, и через несколько мгновений шлюпка под парусом мчалась по бурному морю.

"Германия" подошла ближе, далеко оставив позади себя лодку лоцманов, будто желая продемонстрировать, что и без посторонней помощи спокойно может достичь доков.

Таможенные чиновники поняли, что не ошиблись,- это был действительно прекрасно оборудованный пароход.

Послышался свисток с капитанского мостика. Раздался голос: "Стоп!", и через несколько минут пароход, остановился, хотя волны все еще продолжали бросать его то в одну, то в другую сторону.

Господин с темным пледом на плечах продолжал неподвижно стоять у мачты, только по его большим выразительным глазам видно было, что он принимал участие в этой встрече.

Матросы перекинули железный с крючьями на концах мостик с одного борта на другой, чтобы таможенные чиновники могли перейти на пароход, где уже царили спокойствие и образцовый порядок, будто судно только что вышло из гавани.

Капитан с приветливой улыбкой принял чиновников.

Они убедились, что "Германия" в самом деле была построена по последнему слову техники и с большим комфортом; узнали они и о том, как совмещались название корабля и его флаг.

- Потрудитесь передать,- начал один из таможенных чиновников,- объявление о грузе и корабельные бумаги.

- Вот, господа, и то и другое,- ответил на отличном английском языке человек в пледе и передал ему красивый большой бювар с золотым гербом.

Таможенные чиновники раскрыли роскошный бювар и стали рассматривать тщательно сложенные бумаги. Лица их не смогли скрыть изумления.

От капитана "Германии" не ускользнула эта перемена выражения на лицах чиновников, а когда морской офицер тоже подошел взглянуть на бумаги, он молча указал на господина в пледе, как будто хотел сказать: вот тот, кому принадлежит "Германия" и кто мигом сумел внушить уважение к себе.

Англичане с интересом посматривали на незнакомца, вся фигура которого действительно вызывала невольное уважение. Окладистая темно-русая борода окаймляла его загорелое лицо. Взгляд его больших, пламенных глаз был серьезным, и вместе с тем в нем светилась доброта.

- Все ли формальности соблюдены, господа? - поинтересовался он.- В таком случае позвольте приветствовать вас и пригласить в салон. Сандок!

На зов явился негр.

- Накрой на стол, Сандок,- приказал незнакомец по-португальски.- Полагаю, господа,- продолжил он по-английски,- что по пути к докам нам лучше всего провести время за бутылкой вина, так как на "Германии" нет никого, кроме меня, моих вещей и команды.

Таможенные чиновники не без удовольствия приняли приглашение и разрешили капитану пристать к Екатерининскому доку, приказав своим матросам вернуться на катере к караульне. Затем они последовали за хозяином в салон, рассыпаясь в похвалах его превосходному пароходу.

Таможенникам не раз приходилось встречать прекрасные, комфортабельные суда, но при виде "Германии" они должны были сознаться, что такого блестящего убранства, как здесь, им встречать не доводилось. Роскошь превзошла все их ожидания.

Широкий и длинный прохладный салон был наполнен матовым светом, проходившим через толстые хрустальные стекла. Стены его были сделаны из душистого розового дерева, удивительная резьба воспроизводила тропический пейзаж, на фоне которого стояла вокруг волшебной красоты вилла - по всей вероятности, это были владения новоявленного Креза. Позолоченные кресла окружали стол, на котором накрыт был воистину ужин. На серебряных блюдах паштеты чередовались со всевозможной дичью, что не могло не изумить офицера и таможенников.

- Господа,- отвечал, улыбаясь, владелец "Германии",- за все время путешествия из Рио-де-Жанейро в Лондон, мы ни в чем не испытывали нужды. Мой пароход содержит все, что необходимо для жизни, в том числе булочную и ледник, откуда Сандок принесет нам отличное старое вино, которое вы, надеюсь, оцените по достоинству.

- При таких удобствах не страшно никакое далекое путешествие, оно имеет даже своего рода прелести,- заметил морской офицер.

- По-моему, если позволяют обстоятельства, глупо отказывать себе в чем-либо. Со мною часто.случалось, что за глоток воды в пустыне я готов был отдать весь свой кошелек.

Незнакомец ступил ногой на золотую пружинку в полу; где-то внизу раздался звон колокольчика, и на этот зов негр принес на золотом блюде несколько бутылок вина и стаканы.

Общество уселось за стол и принялось за прекрасную мальвазию, между тем как "Германия" все ближе и ближе подходила к уже хорошо видному вдали доку.

Почтение, которое английские чиновники оказывали незнакомцу, называя его господином графом, свидетельствовало о том, что владелец парохода "Германия", шедшего под бразильским флагом, принадлежал к высшему сословию.

- Позвольте мне предложить вам вопрос, господа,- сказал незнакомец, окончив разговор о буре и счастливо миновавшей опасности: - Вы, надо думать, слышали о мисс Брэндон?

- Укротительнице львов? О, кто же не знает эту замечательную женщину,- отвечал офицер.- Всякий, кто видел ее хоть раз, невольно задает себе вопрос: смелость ли руководит ею, пресыщение жизнью или же, наконец, страсть к острым ощущениям.

- Согласен с вами, то же самое подумал и я, когда мне рассказывали о ее представлениях,- отвечал незнакомец, пристально глядя в недопитый стакан.- Не знаете ли вы случайно, мисс Брэндон еще в Англии?

- Три дня назад, вместе с сопровождающей ее труппой наездников, она отправилась на пароходе в Германию,- отвечал один из чиновников.- Это таинственная, замечательная личность! Я знаю ее.

- В таком случае, надеюсь, вас не затруднит сказать, имеет ли мисс Брэндон сходство с этим портретом? - спросил владелец "Германии", вынув из золотого футлярчика миниатюрный портрет и передавая его чиновнику.

На миниатюре была изображена головка юной девушки изумительной красоты, хотя и с довольно резкими чертами лица.

- Без сомнения, это мисс Брэндон,- сказал чиновник,- но мне кажется, этот портрет писан несколько лет назад, когда мисс Брэндон...

- Когда повелительница царей пустыни была несколько моложе,- прервал его незнакомец, странно улыбаясь.- Однако вы узнали ее.

- Это она,- подтвердил офицер,- те же благородные черты, то же волевое, уверенное выражение лица.

- Вы говорите, что она отправилась в Германию,- благодарю вас за сообщение, господа. А, мы приближаемся к доку! Какая жизнь кипит здесь! В самом деле, лондонские гавани значительно изменились с тех пор, как я их видел в последний раз.

- Уже десять лет, как они такие, какими вы их видите сегодня,- проговорил старший из чиновников.

- Да, действительно, много, много времени прошло с тех пор, как я покинул эти доки и отправился в Бразилию,- незнакомец снял с себя плед, отчего еще лучше стала видна его стройная фигура.

Англичане отрекомендовали графа чиновникам в гавани, кто-то из них сказал, что этот иностранец или какой-нибудь невероятно богатый чудак, или один из тех искателей приключений, которые составили свое счастье во время борьбы за бразильский престол. Как бы то ни было, они были очарованы его любезностью; но его происхождение вызывало у них сомнения, хотя в корабельных бумагах значился аристократический титул.

Час спустя "Германия" пристала к болверку дока.

В 18... году, когда начинается наш рассказ, в громадной столице Англии царило такое же движение, как и теперь. Повсюду виднелось бесчисленное множество кораблей под самыми разными флагами. Вдоль берега тянулись склады и сараи с товарами, горы ящиков и тюков. Кроме дока, к которому только что пристала "Германия", вдали виднелись два индийских дока, которые впускали и выпускали корабли посредством шлюзов.

Вдали, окутанный черным туманом вечно подымающегося к небу дыма, лежал огромный Лондон.

По эту сторону города иностранец, стоявший на пароходе, увидел Тауэр, старую крепость с ее полуразвалившимися стенами. Посреди крепости возвышался белый Тауэр, дворец королей от Генриха III до Генриха VIII, в котором покончили свою жизнь Анна Болейн и Иоанна Грей и принцы Эдуард и Йорк были задушены по приказанию короля Ричарда III.

При этих воспоминаниях незнакомец невольно содрогнулся, хотя во время нашего рассказа Тауэр скрывал за своими мрачными стенами только тюрьму для политических преступников, арсенал и государственный архив.

Негр Сандок стоял близ своего господина и с любопытством следил за всем, что происходило в гавани. Он был в богатой голубой ливрее, затканной серебром, а его голова с короткими мелко вьющимися черными волосами была обнажена. Однако внешность негра никому не бросалась в глаза, так как на берегу было много чернокожих, креолов и турок.

- Сандок,- крикнул владелец парохода,- позови Мартина.

Негр с грацией, свойственной этому народу, спустился вниз, и в считанные секунды на палубе появился широкоплечий силач с черной морской шляпой в левой руке.

- Пойдешь со мной на берег, Мартин, если можешь отлучиться,- сказал иностранец по-немецки.

- К вашим услугам, господин Эбергард, пока судно будет стоять в доке, у меня нет дел.

- В таком случае отправимся; та, кого я ищу, уехала в Германию.

- Госпожа графиня...

- Мисс Брэндон,- поправил его владелец "Германии".

- Простите, господин Эбергард, я ошибся.

- Я должен знать, в какую гавань она направилась, и тогда мы немедленно последуем за ней.

Эбергард и Мартин, капитан судна, отправились в справочную контору.

Оба эти человека, господин и слуга, с загорелыми лицами и крепкими, мускулистыми фигурами, протиснулись сквозь толпу приехавших и отъезжающих, между которыми сновало множество проходимцев, которые только и искали удобного случая, чтобы задраться или совершить воровство. Подобные люди обыкновенно уважают лишь силу, и потому не удивительно, что при появлении мощной фигуры капитана и такого же рослого, статного его господина они тут же сторонились, давая им пройти.

Когда оба иностранца пробирались к справочной конторе, Эбергард вдруг остановился, заметив в отдалении на бастионе толпу людей,- их крики странно подействовали на него.

Мартин также посмотрел туда.

- Это немцы-выходцы,- проговорил он.

Мужчины были одеты в длинные синие блузы, женщины - в короткие платья, с платками на голове. Возле них, бегая вокруг мешков со скудным бедняцким имуществом, играли дети. В толпе особенно выделялся старик, очевидно, он был старшим. Преклонный возраст не удержал старика от попытки искать счастья в Новом свете, хотя, видно, он с грустью покидал родные берега. Старик едва сдерживал слезы, глядя на дочь, которая передавала матросам корабля свои последние пожитки. Молодые со страхом и надеждой поглядывали на корабль, которому доверяли свое будущее, своих жен, своих детей и который готовился везти их в страну, что должна была стать их новой родиной. О, если бы только сбылись их мечты!

Грустную картину представляли эти бедные выходцы.

Владелец "Германии" приблизился к переселенцам и стал прислушиваться к их разговору; язык, на котором они говорили, вызвал в его душе те отрадные воспоминания об отечестве, которые воскресают в нас, когда мы слышим дорогие звуки родной речи на чужой стороне.

- Откуда вы, добрые люди,- обратился он к одной из групп,- и отчего покинули свое отечество?

Мужчины и женщины с удивлением посмотрели на незнакомца, который в чужой стране обратился к ним на их родном языке.

- Из Восточной Пруссии, милостивый государь,- отвечал один из крестьян.- Дела наши идут плохо, налоги возросли, а нужда велика. Поэтому мы собрали все свои пожитки и с женами и детьми переправляемся через океан.

- Куда же вы отправляетесь?

- В Южную Америку, милостивый государь, там нужны рабочие руки, а труды вознаграждаются землей.

- А вы? - обратился Эбергард к другой группе.

- Мы из Южной Германии, а вон те из Нассау. Ткацкое ремесло уже и хлеба-то черного не дает нам! О Боже! Все машины, все машины, сударь! Теперь мы отправляемся искать новую родину.

- Сознаюсь, трудно покидать на старости лет землю, где провел всю жизнь, но нужда заставляет,- говорил старик, державший на руках худенького внука.- Последние свои сбережения мы потратили на переезд в Бразилию.

- В Бразилию - о, несчастные! - невольно вырвалось у Эбергарда.

- Что делать? Голод заставляет нас, сударь. Взгляните-ка вон на мою дочь и моих сыновей. Дальше терпеть было невозможно, нужда росла да росла.

Капитан Мартин с грустью смотрел на старика, у которого слезы катились по впалым, бледным щекам.

- А откуда вы? - спросил владелец "Германии", обращаясь к третьей группе немцев, стоявшей в стороне.

- Из Богемии, благородный господин. Ремёсла у нас не приносят больше никакой выгоды; в Бразилии, говорят, лучше.

- Несчастные! - не удержавшись, воскликнул Эбергард.- Вы плывете навстречу гибели и смерти. То, что вам наговорили об этой стране,- ложь: там царят рабство и нищета.

- О, не говорите этого, милостивый государь, не отнимайте у нас последней надежды! - умоляла его молодая женщина, крепко прижимаясь к своему мужу.

Владелец "Германии" видел нежную любовь молодой женщины, которая в нужде и несчастье искала опоры в своем муже, и эта картина тронула его. Улыбка умиления появилась на его губах, между тем как Мартин, закрыв лицо руками, отвернулся, чтобы скрыть свои слезы.

- Куда же вы отправляетесь? - спросил Эбергард остальных.

- В Рио,- разом раздалось несколько голосов.

- Ну, в таком случае, я могу доставить вам выгодную работу. Вы все, все найдете то, на что надеялись, но если еще и другое оставят свою родину, что будет с ними? Возможно ли, что в прекрасных немецких странах так велика бедность? О Мартин, теперь мы вдвойне скорее должны отправиться в наше отечество, которого не видели уже столько лет. Меня сильно влечет туда, но, думаю, после виденного сегодня, нам предстоит там большая работа.

- Я тоже так думаю, господин Эбергард. Черт возьми, опять у меня набегают на глаза эти несносные слезы!

- У тебя добрая, честная душа! Пусть наше пребывание на родине ознаменуется добрыми делами, Мартин.

Выходцы окружили господина, который говорил с ними на их родном языке и принимал в них такое живое участие, и с интересом и надеждой смотрели на него.

- Вы хотите дать нам выгодную работу? - спрашивали они.- О, сделайте это, помогите нам, если можно.

- Послушайте,- отвечал им незнакомец,- если вы благополучно достигнете Рио, обратитесь с этой карточкой к господину фон Вельсу, он тоже немец.

- Кому же достанется эта карточка? - забеспокоились обрадованные мужчины и женщины.

- Подождите, каждый глава семейства получит ее. По этим карточкам господин Вельс пошлет вас во владения Монте-Веро. Название это написано на карточках. Прежде чем вы приедете в Монте-Веро, там уже будет распоряжение от меня, и вы все получите работу, жилище и хлеб. Будьте трудолюбивы и сделайте честь своему немецкому имени! В Монте-Веро вы найдете управляющих и работников с нашей родины. Вот вам деньги, чтобы вы не терпели нужды в пути и не прибыли совершенно обессилевшими и истощенными в Рио, а потом в Монте-Веро.

Переселенцы были тронуты до слез великодушием незнакомца, буквально на коленях они горячо благодарили его за помощь, пытались целовать ему руки в порыве глубокой благодарности. Мартин стоял подле, он был несказанно рад, что его господину представился, случай сделать доброе и великое дело.

- Да благословит и сохранит вас всех Бог! - проговорил благородный незнакомец звучным голосом, пожимая руки тех, кто стоял ближе к нему, а потом быстро направился с Мартином к справочной конторе. Там ему сообщили, куда отправился пароход, зафрахтованный труппой наездников, и через несколько часов незнакомец вернулся с Мартином на свой корабль.

- Наш путь - в Германию,- сказал он.

Еще до наступления ночи пароход вышел из дока. Небо было совершенно чистым, легкая зыбь играла на море, мириады звезд сверкали на безоблачном небе, бриллиантами отражаясь в холодных волнах Северного моря. Но вот раздался сигнал к отплытию; колеса завертелись, судно направилось к родным берегам своего владельца!

II. ВЪЕЗД КОРОЛЯ

Прошло несколько недель со времени вышерассказанного. Теперь просим читателя последовать за нами в Германию.

Был прекрасный солнечный день августа. На окнах домов одной из германских столиц развевались знамена; гирлянды из цветов были перекинуты через улицы; весь город от дворцов до хижин постарался быть праздничным.

Король, принявший правление после смерти отца, возвращался с августейшей супругой в столицу, чтобы вступить на престол и занять замок своих предков. День этот был праздником для народа, который с раннего утра теснился в той части города, где должен был проехать король.

Ремесленники и купцы выстроились под своими штандартами, чтобы громкими приветствиями при звуках музыки встретить королевскую чету; радостное движение и веселье наполняло площади; окна и балконы занимали любопытные в нетерпеливом ожидании торжественного въезда.

Наконец около полудня пушечные выстрелы возвестили о приближении королевского поезда.

Полицейские и жандармы в парадной форме стали расчищать улицы и расставлять любопытных по сторонам. Инфантерия с развевающимися султанами образовала вдоль дороги непроходимую цепь; все взоры были обращены в сторону, откуда ждали королевских особ.

Послышалась музыка. Она становилась все громче и громче, кортеж приближался к триумфальной арке, увитой цветами и украшенной блестящими королевскими гербами. Раздались радостные крики. Музыканты заиграли гимн.

Четыре маршала на белоснежных конях открывали процессию; за ними, на некотором расстоянии, следовал отряд гвардейцев со знаменами; их приветствовали тысячи голосов.

Король в расшитом золотом мундире ехал на прекрасном арабском жеребце; четыре графа несли перед ним на красных бархатных подушках государственные реликвии.

Королю с виду было лет пятьдесят, его круглое лицо с высоким лбом, чуть выступающим подбородком и добродушной улыбкой окаймляли жиденькие, едва заметные бакенбарды; он приветливо кланялся по сторонам и, по-видимому, был тронут радушным приемом, который оказала ему его столица.

За королем на гордых конях следовали принцы королевского дома и богатая свита.

Снова четыре маршала гарцевали на белых лошадях, а за ними отряд кирасиров.

На некотором расстоянии от них в золоченой карете, запряженной шестеркой серых лошадей, ехала королева. Она приветливо отвечала на ликование толпы. Лицо ее было бледным, какая-то тайная грусть отражалась на нем. Брак королевской четы был бездетен; может быть, эта мысль более чем когда-либо теснилась в эту торжественную минуту в голове королевы.

За золоченой королевской каретой следовали роскошные экипажи принцесс, сестер и племянниц короля, за ними - придворная свита и снова отряды гвардейцев.

У высоких триумфальных ворот королевскую чету встретили депутаты от столицы, девушки в белых платьях посыпали дорогу цветами, граждане и ремесленники приветствовали короля и его супругу звуками труб. Ликование сопровождало королевский поезд до самого замка, высокого и обширного. И хотя снаружи его старые стены казались мрачными, внутри он сиял великолепием.

В тронной зале короля встретили министры и посланники, каждый из которых поздравил его от имени своего государя и передал уверения в самой искренней дружбе.

Когда церемония окончилась, был дан обед, на нем присутствовали только члены королевского дома, так как вечером должен был последовать спектакль, а потом бал - первое празднество после траура по покойному королю, на которое было разослано много приглашений. Гостеприимный король, находясь в весьма веселом расположении духа от оказанного ему торжественного приема, еще увеличил число приглашений после того, как обменялся несколькими фразами с министрами и посланниками, которые назвали ему ряд лиц, прибывших в последние дни в столицу и достойных королевского приема.

Множество людей столпилось перед королевским дворцом, и король не раз выходил на балкон благодарить народ за приветствия.

С наступлением вечера зажглась иллюминация, самая блестящая, какую когда-либо видела эта столица. Дворцы некоторых, вельмож вызвали всеобщее удивление, с таким искусством и выдумкой они были украшены. Главная улица столицы, простиравшаяся от дворца до самых Королевских ворот, залитых блеском бенгальских огней, походила на огненное море.

Нарядная, веселая толпа гуляла по улицам, любуясь богато украшенными и иллюминированными домами.

Вскоре экипажи стали с трудом расчищать себе дорогу к ярко освещенному замку, где взад и вперед сновали лакеи и камердинеры. Начался съезд приглашенных.

Три огромные залы были назначены для приема, Украшенные орденами мундиры генералов, оказавших покойному королю незабвенные услуги в сражении против Наполеона, соседствовали с простыми черными фраками. Министры и камергеры, посланники и сановники, князья и известные ученые, беседуя, прогуливались по зале Кристины, получившей это название от портрета одной из принцесс королевского дома. Вдоль зеркальных стен, в которых отражался свет многочисленных люстр и канделябров, были расставлены мягкие стулья с позолоченными спинками, под портретом принцессы были приготовлены увенчанные коронами кресла для королевского семейства.

По четырем углам прекрасной залы Кристины, за дорогими бархатными занавесями, находились буфеты с винами, лакомствами и мороженым, которые беспрестанно разносили лакеи.

Французский посланник, принц Этьен, беседовал со старшим камергером, лорд Уд, немолодой, всегда невозмутимый англичанин с неседеющей белокурой бородой, о чем-то говорил с бразильским посланником, кавалером де Вилларанка, а только что вошедший в залу племянник короля, принц Вольдемар, заговорил с камергером фон Шлеве о мисс Брэндон, занимавшей в последнее время умы всех жителей столицы.

- Ваше высочество, соблаговолите обратить внимание на удивительную укротительницу львов, она, без сомнения, заслуживает внимания,- проговорил камергер фон Шлеве, часто мигая своими бегающими серыми глазами и стараясь скрыть хромоту левой ноги.

Его безбородое лицо, с впалыми морщинистыми щеками, острым носом и бледными тонкими губами, производило неприятное впечатление. Этот пятидесятилетний камергер был поверенным и советником молодого принца Вольдемара.

- Мне бы очень хотелось увидеть эту замечательную укротительницу,- принц Вольдемар небрежно раскланялся с французским посланником.- Позаботьтесь о ложе в один из следующих дней, хотя вы знаете, что я не очень-то жалую этих нарумяненных цирковых дам.

- О, я знаю, мой принц предпочитает невинных простолюдинок, и я днями сообщу вашему высочеству сведения о той очаровательной девушке, которую мы видели третьего дня на дороге.

- Постарайтесь это сделать, господин фон Шлеве.

Это на самом деле прелестная девушка, я давно такой не видел; ее образ преследует меня. О, моя дорогая кузина,- поклонился принц Вольдемар юной принцессе Шарлотте, которая в сопровождении матери, сестры короля, только что вошла в залу.- Я счастлив видеть вас здесь! Вы были нездоровы, о чем я узнал с глубочайшим сожалением.

- Да, я немного прихворнула, но теперь, слава Богу, чувствую себя прекрасно,- отвечала принцесса Шарлотта, очаровательная черноволосая девушка лет двадцати, с гладкой прической, украшенной только несколькими розами.

У юной принцессы были прекрасные голубые глаза, опушенные длинными темными ресницами, бледные щеки, тонко очерченный нос с горбинкой и маленький ротик. На длинное белое платье, подобранное розами, была накинута прозрачная кружевная мантилья, сквозь которую виднелись ее мраморно-белая шея и прелестная линия плеч.

- Не знаете ли, принц,- продолжала принцесса,- кто тот господин в португальском костюме, который сейчас любезно раскланялся с кавалером де Вилларанка?

Принц посмотрел в сторону, куда указала собеседница, и увидел высокого, стройного, господина с густой темно-русой бородой. На нем был богато вышитый бархатный полуплащ, из-под которого виднелся бриллиантовый орден. Шпага с золотой рукоятью висела на боку.

- Должен признаться, дорогая кузина, я впервые вижу этого господина. По-видимому, это гранд какой-нибудь отдаленной страны алмазов.

- Его экипаж, запряженный четверкой прекрасных вороных, одновременно с нашим подъехал ко дворцу, негр в синей ливрее сидел на козлах.

- Я постараюсь собрать о нем сведения и немедленно сообщу их вам, кузина,- принц поклонился.

В эту минуту отворились высокие двустворчатые двери, и пажи, которые еще сохранились при подобных придворных празднествах, возвестили своим появлением о приближении королевской четы.

Король, ведя за руку свою супругу, вошел в залу; на галерее, обитой красным сукном, придворная капелла заиграла гимн; гости встали по сторонам.

Король был в хорошем расположении духа. Саркастическая улыбка, игравшая постоянно на его губах, исчезла, он, как и королева, приветливо отвечал на поклоны блестящего собрания.

Отворились двери в соседнюю и в театральную залы. Залитые ярким светом огромные комнаты поражали роскошью.

Король обратился с несколькими любезными словами к стоявшим возле него министрам и генералам, между тем как королева беседовала с принцессами. Каждый из гостей с бьющимся сердцем ожидал милости быть замеченным королем и удостоиться хотя бы слова.

В то время как придворная капелла исполняла одну из особенно любимых королем увертюр, его величество с интересом рассматривал присутствующих, беседуя со своим братом, принцем Августом, и племянником, принцем Вольдемаром.

Вдруг глаза короля заблестели, он увидел неподалеку симпатичного ему кавалера де Вилларанка и поручил адъютанту попросить к себе бразильского посланника.

- Господин кавалер,- когда тот подошел, начал он по-французски, так как посланник плохо владел немецким,- мы вспомнили, что вы просили нас об аудиенции для графа...

- Для графа Монте-Веро,- прибавил кавалер де Вилларанка.

- Совершенно верно, постараемся запомнить это имя. Вы просили об аудиенции для графа Монте-Веро, я получил от вас собственноручное послание вашего дорогого для нас государя. Представьте нам господина графа сегодня. Присядьте, дорогая,- продолжал король, обращаясь к своей супруге, и подвел ее к креслам.

За ними заняли свои места принцесса Шарлотта, ее мать и высшие придворные; принцы разместились по сторонам.

И тут кавалер де Вилларанка подвел к королю прекрасного незнакомца, который так заинтересовал принцессу Шарлотту. Его величественная фигура с гордой осанкой резко выделялась среди присутствующих.

Король с любопытством смотрел на статного графа; взоры присутствующих также обратились на гостя, явившегося на придворное празднество в португальском костюме.

- Исполняю милостивое приказание вашего величества,- начал кавалер де Вилларанка и, отступив немного назад продолжал: - граф Эбергард Монте-Веро.

- Эбергард? - с удивлением повторил король.- Настоящее немецкое имя.

- Я имею честь и счастье быть немцем, который в отдаленном государстве нашел для себя новую родину,- отвечал Эбергард своим звучным голосом.

- Вы, без сомнения, оказали неоценимые услуги бразильскому двору, граф,- продолжал король,- так как в собственноручном письме ваш государь весьма милостиво и лестно отзывается о вас. У вас, вероятно, большие владения в Бразилии, этой благословенной стране?

- Да, ваше величество, Монте-Веро занимает восемь немецких квадратных миль.

- Полагаю, не всякий немецкий принц или князь обладает такими владениями,- сказал король не без иронии.- И все это обработано и возделано?

- Только по окончании этой задачи я вернулся сюда, чтобы снова увидеть мое прекрасное отечество. Почти десять тысяч немцев-работников заняты на плантациях Монте-Веро.

- Значит, целая колония!

- Мне отрадно слышать такое милостивое название моих владений, ваше величество! Оно придает мне храбрость испросить у вашего величества милость.

- Говорите, граф. Мы весьма признательны кавалеру де Вилларанка, что он представил вас нам. Мы охотно слушаем рассказы о далеких странах, особенно если они таким чудесным образом связаны с нами.

- Осмеливаюсь просить ваше величество удостоить меня как немца милости. Разрешите повергнуть к вашим стопам скромный дар из моих отдаленных владений. Благосклонное принятие его будет невыразимым благодеянием для меня.

- Дар из вашей колонии! - быстро повторил король, на которого простодушие графа Монте-Веро произвело приятное впечатление.- Что же, ждем его С нетерпением.

Граф Монте-Веро поспешно обернулся и отступил немного назад; почти тут же портьера раздвинулась, и король с королевой, улыбаясь, с любопытством посмотрели туда.

На пороге показался негр в богатой голубой ливрее, он нес белую бархатную подушку, на ней лежали три больших черных бриллианта, от которых исходил ослепительный блеск.

Пройдя по зале, негр приблизился к королю и встал перед ним на колени, высоко держа над головой бархатную подушку с подарком.

Сцена эта произвела сильное впечатление на окружающих. Не только из-за бесценных черных бриллиантов, подобных которым не видел никто из присутствующих, но и из-за самого графа.

Это был воистину королевский подарок - каждый из камней был величиной с голубиное яйцо и имел удивительную огранку.

Король поднялся со своего места.

- Нам кажется, что мы вдруг перенеслись в одну из восточных сказок,- сказал он, приветливо улыбаясь и подходя к стоявшему на коленях негру, чтобы рассмотреть бриллианты.- Какая великолепная игра! Удивительные камни!

- Они происходят из Монте-Веро, ваше величество, и потому это не более чем произведение моих земель. Правда, это единственные черные алмазы, которые до сих пор найдены.

- Я принимаю ваш подарок, граф. Один камень я предназначаю для музея, второй дарю своей супруге, а третий оставляю себе. Ну, теперь ваша очередь испросить для себя какую-нибудь милость.

- Ваше величество, я прошу лишь позволить мне являться при дворе и тем самым доказать, что немец, где бы он ни нашел вторую родину, всегда остается верным своему королю и отечеству.

Король, подозвав к себе старшего камергера, передал ему подушку, чтобы показать прекрасные камни королеве, затем обратился к графу и подал ему руку; Эбергард не преклонил колена, а только, низко поклонившись, прижал руку короля к губам.

- Так вы намерены пробыть здесь некоторое время,- прервал молчание король, между тем как гости рассматривали подарок графа, который не оставлял сомнений, что перед ними Крез.

- Желание снова увидеть мое отечество привело меня сюда, ваше величество, и...- Эбергард вовремя остановился: он должен был скрыть другую, священнейшую причину своего путешествия.- И кроме того, и здесь и там я хочу принести некоторую пользу частью моего состояния.

- В этом благом деле, граф, мы можем отчасти помочь вам, ведь теперь мы у вас в долгу. Однако пора начинать спектакль. Пойдемте в театральную залу,- обратился король к своей супруге, которая разговаривала с очаровательной принцессой Шарлоттой,- граф поведет принцессу.

- Столь высокая милость смущает меня, ваше величество.

- Надеюсь, мы часто будем видеть вас, граф, около себя и желаем познакомиться поближе. Следуйте за нами.

Эбергард низко поклонился принцессе Шарлотте, щеки которой покрылись легким румянцем.

- Мне крайне жаль, ваше высочество,- тихо проговорил Эбергард,- если, будучи для вас человеком едва знакомым, окажусь не совсем приятным собеседником.

- О нет, граф, пусть это вас не смущает,- ответила красавица принцесса, взяв предложенную ей руку графа и направляясь с ним вслед за августейшей четой в обширную театральную залу.

- Уверен, вы охотнее приняли бы общество какого-нибудь из присутствующих принцев,- тихо сказал граф, занимая кресло подле улыбающейся принцессы Шарлотты,- хотя эта милость доставляет мне большую радость.

- Что касается меня, то я сомневаюсь и в том и в другом, господин граф.

- Ваше высочество, я человек прямой и говорю всегда только то, что думаю, а посему смею вас уверить, что все сказанное мною было совершенно искренне.

- Это прекрасное, но, к сожалению, весьма редкое в наш век качество, господин граф, и я должна сознаться, что оно делает ваше общество еще приятнее для меня. Насколько позволяет придворный этикет, я сама придерживаюсь тех же принципов.

Поднятие занавеса прервало разговор; сперва было пропето несколько арий, потом давалась маленькая комедия, тонкие остроты которой часто вызывали общий смех. Принцессу Шарлотту также, по-видимому, забавляла пьеса. Граф Монте-Веро отметил в своей молодой, прекрасной собеседнице неподдельную веселость. Придворные, сидевшие вокруг, куда внимательнее следили за каждым движением и выражением лица графа, чем за ходом пьесы,- он сделался предметом толков, героем дня.

Все терялись в догадках о его происхождении, о том, каким образом он нажил в Бразилии такое состояние, и зачем снова приехал в Германию.

Но молодой граф не обращал внимания на придворных, он был выше их толков и злых острот.

Знаменитейшая артистка столицы под тихие звуки музыки прочла стихотворение, которое произвело сильное впечатление на присутствующих, особенно на нежные женские сердца, и вызвало несколько слезинок на прекрасных очах принцессы Шарлотты; Эбергард заметил и эту черту ее мягкого сердца.

Затем шла легкая французская пьеска, и, наконец, в зале Кристины раздалась музыка для танцев.

Лакеи разносили мороженое и шампанское, между тем как мужчины и дамы, разделившись на пары, прохаживались по залам. Принц Этьен беседовал с роскошной, пышущей страстью герцогиней Соест, придворной дамой королевы, принц Вольдемар подошел к своей прекрасной кузине, чтобы осведомиться, понравился ли ей новый фаворит двора, а камергер Шлеве, стоя в стороне, раздумывал, как бы напасть на след той невинной девушки, о которой ему говорил принц, и решил прибегнуть к помощи некоей госпожи Роберт, которая многим придворным кавалерам и дамам давала наилучшие советы и наставления при подобного рода деликатных обстоятельствах.

Брат короля, принц Август, открыл бал с королевой; король не танцевал.

Граф Монте-Веро, прислонясь к колонне и скрестив руки на груди, вдали от танцующих рассматривал портрет Кристины. Это была прекрасная бледнолицая женщина, ее темно-русые волосы украшала жемчужная диадема, мечтательные голубые глаза говорили о каком-то страдании; тонко очерченный нос, прекрасный рот и розовые губы были так блестяще написаны, что принцесса Кристина предстала перед глазами изумленного графа, как живая. Простое черное платье обрисовывало ее стройную фигуру, черная вуаль ниспадала на плечи, шею обвивало сверкающее ожерелье.

Картина невольно поглотила все внимание Эбергарда; он углубился в созерцание этого прекрасного лица с отпечатком какой-то тайной грусти.

Так продолжалось несколько минут; взгляд графа Монте-Веро оставил портрет и встретился вдруг с глазами вошедшей в залу принцессы Шарлотты, она слегка покраснела и опустила глаза.

Какое-то непонятное грустное чувство овладело графом. Вызвала ли его картина или принцесса, или, быть может, он снова вспомнил о цели своего путешествия?

Он находился только несколько дней в столице и не успел еще встретиться с мисс Брэндон, но встреча эта была слишком важна для него, он во что бы то ни стало должен был видеть ту, которую так давно искал.

Граф.тихо подошел к принцессе. При этом он заметил, как высоко вздымается ее грудь, хотя принцесса, кроме польки, которую протанцевала с принцем Вольдемаром, не участвовала в других танцах.

Эбергард попросил ее на вальс; Шарлотта положила руку ему на плечо, и прекрасная пара помчалась по зале под звуки дивной музыки. Когда граф, улыбаясь, подвел утомленную принцессу к стулу и, низко кланяясь, благодарил, из-под камзола вдруг выскользнул амулет, висевший на золотой цепочке.

Принцесса увидела его. Это была драгоценная вещица с какими-то странными знаками. На золотом овале в обрамлении бриллиантов были изображены три знака из жемчужин - крест, солнце и череп.

Принцесса с удивлением взглянула на амулет; казалось, и король заметил драгоценное украшение графа. Шарлотта хотела обратиться к нему с вопросом, но Эбергард, молча поклонившись, избежал ее взгляда и быстро скрылся в толпе гостей. Вскоре после того король подал знак к окончанию бала.

III. ЛЕОНА

Через несколько дней после описанных нами событий по узкой улочке города спешил, кутаясь в плащ, высокий господин. Очевидно, он направлялся к темневшему вдали зданию столичного цирка. На соборной башне только пробило шесть часов, но уже было так темно, что неизвестный едва различал подъезды и окна здания. Только совсем приблизившись, он увидел по одну сторону цирка тусклый фонарь.

В эту минуту из тени портала, украшенного колоннами, навстречу ему вышел тоже высокий и плечистый человек, который, по-видимому, его ожидал.

- Ты ли это, Мартин?

- К вашим услугам, господин Эбергард.

- Узнал ли ты что-нибудь?

- Час назад камергер фон Шлеве посетил мисс Брэндон, когда она уже была внизу, в помещении львов.

- Говорил ли он с ней?

- Нет, господин Эбергард я видел в окно, как молодой человек, его зовут Гэрри, вскоре спровадил его.

- Видела и узнала ли тебя мисс Брэндон?

- Нет, господин Эбергард.

- Подожди меня здесь, Мартин.

Широкоплечий, уже известный нам из первой главы капитан парохода "Германия", этот добрый, честный малый, который каждую минуту готов был отдать жизнь за своего господина, хотел еще что-то шепнуть ему, но Эбергард уже исчез в портале цирка.

Мартин отошел в сторону, так как появились рабочие, чтобы зажечь фонари,- близилось время открытия кассы. Эбергард спустился по лестнице, что вела в уборные наездниц. Сердце его сильно билось - свидание, к которому он теперь готовился, было целью его путешествия через океан, и мы увидим, что причина, побудившая его к тому, была очень важной.

Эбергард был в невзрачном серо-коричневом сюртуке и такой же шляпе и вполне мог сойти за работника. Когда он достиг длинного коридора, освещенного несколькими газовыми рожками, глухой рев указал ему дальнейший путь. Он остановился перед дверью с бронзовой дощечкой, на которой значилось: "Мисс Леона Брэндон", и трижды постучал. Тихие шаги приблизились изнутри, дверь отворилась, и Эбергард увидел ту, которую так долго искал.

Леона Брэндон, узнав Эбергарда, в испуге попятилась; с минуту она стояла как вкопанная, только что-то невольно прошептали ее прекрасные губы. Черное платье с длинным шлейфом и без всяких украшений и отделок обрисовывало стройную фигуру женщины; ее темные блестящие волосы были гладко зачесаны, даже мгновенный испуг не заслонил на ее бледном лице и в темных глазах выражения гордости и властолюбия.

Она отступила назад, и Эбергард воспользовался этим, чтобы пройти в комнату и запереть за собою дверь.

- Мы одни, графиня,- проговорил он низким голосом, оглядев помещение, в глубине которого находилась большая позолоченная клетка с тремя львами.

- Эбергард,- прошептала мисс Брэндон, приходя в себя,- вчера, заметив вас в экипаже на гулянье в парке, я подумала, что вижу привидение.

- Вы не ошиблись, я искал вас.

Мисс Брэндон справилась с собой, и ее прекрасное лицо снова приняло холодное и гордое выражение.

- Какой странный маскарад, граф! - проговорила она с сарказмом, глядя на простой костюм Эбергарда.

- Мой костюм не менее странен, чем и все то, что я вижу здесь. Я пришел сюда, графиня Понинская, потребовать своего ребенка!

- Потребовать от меня ребенка! Странное требование, господин граф! Ваш ребенок - это и мой ребенок, и отчего вы не называете меня по имени, все же я ваша жена?

- Бывшая, хотите вы сказать, графиня Понинская. Я полагаю, этот вопрос в нашей жизни решен навсегда. Не думаю, чтобы после всего происшедшего и после четырнадцати лет разлуки что-либо связывало нас.

- Вы были в Америке...

- Да, и я приехал сюда только для того, чтобы потребовать у вас свою дочь, которая оставалась на вашем попечении,- проговорил Эбергард спокойно.

Леона Брэндон, или графиня Понинская, оставила вопрос Эбергарда без ответа; казалось, она не могла спокойно выносить его взгляд.

- Вы молчите, вы колеблетесь, мое предчувствие...- Глаза Эбергарда заблестели.- Где мой ребенок?

- Тише, господин граф!

- Я требую от вас ответа, не оставляйте меня долее в неизвестности. Выражение ваших глаз меня пугает! Мой ребенок мертв?

- А если и так? - Леона торжествующе улыбнулась, явно наслаждаясь страданиями стоявшего перед ней человека.

- В таком случае вы его убили!- через силу выдавил из себя Эбергард, приблизившись к этой жестокосердной женщине.- Моя дочь была для вас обузой, она мешала вашему ненасытному честолюбию, честолюбию, которое привело вас сюда, на арену, где вы демонстрируете, что вам покоряются даже цари пустыни. Где мой ребенок? Я требую от вас признания.

Леона с возрастающим волнением слушала Эбергарда; глаза ее дико сверкали, грудь высоко вздымалась, руки сжимались от злобы.

- Я не признаюсь вам ни в чем! - прошептала она наконец.

- Тогда я сумею заставить вас! - Эбергард не в состоянии был владеть собой - страх за ребенка заглушил в нем все,

Леона отступила назад поспешно подошла к большой золотой клетке, в которой с ревом метались львы, и положила свою изящную руку на крюк, что запирал дверцу. Еще одно движение - и львам будет открыт доступ к отважному, дерзкому человеку, который спокойно, с вызовом на лице встретил ее угрозу. Ничто не выдавало в нем ни боязни, ни Страха, непреклонный стоял он против женщины, рука которой каждую минуту готова была открыть дверцы клетки.

- Отворите, отворите клетку, сударыня,- проговорил он с ледяным спокойствием.- Там, за океаном, я научился обращаться с этими животными. Конечно, я могу не справиться с тремя сразу, но не думайте, что вы этим освобождаетесь от ответа на мой вопрос. Если вы не скажете, где моя дочь, которой теперь уже должно исполниться шестнадцать лет, то весь свет узнает, что мать Леоны Брэндон, графини Понинской...

- Молчите! - Леона невольно простерла к нему руки.- Вы знаете...

- Я знаю все! Где мой ребенок?

- Я передала его... после того, как мы расстались,- простонала Леона,- моей горничной, она отдала его на воспитание в одно семейство...

- Что это за семейство?

- Это семейство канцеляриста Фукса, который содержал учебное заведение.

- Дальше, дальше! Я должен знать, где искать своего ребенка, чтобы, наконец, сделать его счастливым,- голос Эбергарда выдавал всю глубину его тоски по дочери.

- Это семейство куда-то скрылось, все мои поиски остались тщетными.

- Значит, вы постарались...- Эбергард язвительно усмехнулся, но не кончил фразы.

- Я знаю только, что муж той молодой женщины, которая воспитывала ребенка, скрывается где-то в лесу, его преследуют.

- Бессердечная, в чьи руки отдала ты моего ребенка,- прошептал Эбергард, в отчаянии закрыв лицо руками.- Горе тебе, если я ее не найду, горе тебе, если я, что еще ужаснее, найду свою дочь преступницей. Тогда я уничтожу тебя, но я не наложу на тебя руки - Боже избавь! Наказание, которому ты подвергнешься, будет страшнее!

Графиню повергли в смятение слова Эбергарда. Она знала его непоколебимую волю и твердый характер, она знала, что свое слово он всегда сдержит.

В эту минуту в глубине комнаты отворилась широкая дверь и на пороге появился молодой человек лет двадцати в трико с серебряными блестками, которое выигрышно демонстрировало его стройную фигуру. Он явно был удивлен, увидев незнакомца в комнате мисс Брэндон.

- Я сегодня же ночью отыщу в лесу этого бесприютного,- тихо проговорил Эбергард.- Дай Бог, чтобы я нашел свою дочь; это было бы хорошо и для вас и для меня!

И он повернулся" к выходу.

Леона провожала его мрачным, сверкающим ненавистью взглядом.

Когда дверь за ним затворилась, она обратилась к юноше, стоявшему в глубине комнаты со скрещенными на груди руками:

- Гэрри, вы хорошо запомнили этого человека?

- О, я узнаю его среди тысяч!

- Даже если увидите между князьями, в орденах?

- И тогда, мисс Брэндон! Для вас я найду его везде.

Леона мрачно молчала, подавленная угрозой, потом вскинула голову - ее страстная, необузданная душа вынесла приговор.

- Я ненавижу его! - прошептала она.

- Сознайся, Леона ты его боишься! О, какой позор! Я или он!

Взгляд юноши был прикован к прекрасному лицу мисс Брэндон, которая всецело владела этим молодым и еще неопытным сердцем.

IV. НАРОДНОЕ СОБРАНИЕ

Все старания Эбергарда и Мартина открыть местопребывание канцеляриста Фукса оказались тщетными. Где бы они ни появлялись в своих поисках, везде их неизменно встречали бедность и нищета. Эбергард не только раздал все находившиеся при нем деньги, но и на следующий вечер возобновил раздачу пособий. Его согревала мысль, что он облегчает участь обездоленных, тем более, что, может быть, среди них находится и его дочь.

Исходив леса вокруг столицы, Эбергард с Мартином с наступлением вечера прекратили поиски. Дали знать полиции об укрывательстве Фукса, так что им на смену по окрестностям отправились многочисленные сыщики.

Тяжело действовали на душу Эбергарда эти тщетные поиски; он любыми средствами хотел найти дочь, чтобы вознаградить ее за все испытания, перенесенные у чужих людей. Жестокосердная мать без зазрения совести передала свою дочь в ужасные руки, и если в благородном сердце Эбергарда еще недавно теплилось какое-то чувство к Леоне, то теперь она для него больше не существовала.

"Мой ребенок находится среди преступников! - думал он, и отчаянием наполнялось его сердце.- Может быть, девочка уже погибла и потеряна навсегда"...

Мартин шел подле графа. Душевные муки потрясали, терзали Эбергарда, но не лишили мужества.

Они миновали главную улицу, протянувшуюся от Королевских ворот до замка. Вечером, при ярком освещении витрин, она представляла собой красивое зрелище. Затем они направились к древнему замку и свернули в широкую Марштальскую, вдоль которой с обеих сторон высились богатые особняки. Через несколько минут Эбергард и Мартин остановились у здания со статуями в нишах и резными дверьми искусной работы.

Двери отворились сами собой с помощью потайного механизма и заперлись снова, когда Эбергард и его провожатый вошли в вестибюль, наполненный матовым светом.

Этот дом граф Монте-Веро купил по прибытии в столицу у одного архитектора, знавшего толк в современном комфорте. Эбергард переехал в него со своей прислугой, сделав лишь незначительные изменения.

Из круглого вестибюля можно было пройти в три различных покоя, так как в глубине его находились три высоких резных двери. На них не было ни замков, ни запоров, но, подойдя ближе, можно было заметить, что они крепко и надежно заперты.

Левая дверь вела на лестницу, украшенную редкими экзотическими цветами и растениями, по ней можно было подняться в рабочий кабинет Эбергарда. Она отличалась чужестранным убранством. Казалось, граф целиком привез его с собой из Бразилии, чтобы постоянно иметь перед глазами воспоминание о стране, где он, благодаря собственной предприимчивости и уму, сделался Крезом.

Искусного плетения циновки украшали стены, поверх них были развешаны украшенные драгоценными камнями ружья и пистолеты. Овальные столы окружали резные ореховые стулья с плетеными сиденьями. Почти всю стену занимал секретер из душистого розового дерева с множеством потайных ящичков и шкафчиков. А по сторонам его высились пальмы и разлапистые алое. В глубине комнаты из фонтана в виде львиной пасти в большой мраморный бассейн струилась вода. Бассейн обрамляли вьющиеся лианы, среди них стояли две золотые клетки - одна с яркими попугаями, вторая - с ручными обезьянами.

Средняя дверь вестибюля вела в большую, роскошно убранную залу, которую мы посетим в одной из следующих глав, теперь же последуем за Эбергардом по мозаичному полу вестибюля в правую дверь. Она также бесшумно отворилась перед ним, за нею была мраморная лестница с тропическими растениями и душистыми цветами по сторонам, она походила на садовую террасу в лунном свете. Шитый золотом ковер заглушал шум шагов. Наверху в ожидании своего повелителя замер Сандок. Он поклонился и раздвинул портьеру, за которой находилась роскошная зала.

Сам король, которого граф Монте-Веро в день его торжественного въезда в столицу привел в изумление своим драгоценным подарком, не мог бы похвастать такими апартаментами.

Один громадный ковер с так натурально вытканными цветами, что они казались рассыпанными по полу, покрывал всю залу. Люстра из матового золота и такие же канделябры на стенах распространяли яркий и вместе с тем приятный для глаз свет.

Темно-синюю бархатную обивку стен оттенял вишневый шелк на диванах и креслах.

Перед диванами стояли мраморные столы и столики на золоченых ножках. В глубине залы находился камин из резного камня. Стоявшие на нем часы являли собой замечательное произведение искусства и к тому же показывали не только часы и дни, но даже месяц и год. По обеим сторонам камина на высоких постаментах замерли Амур и Психея.

На стене слева висел большой портрет старика с благородными чертами лица. Эбергард часто сидел напротив этого полотна на мягкой оттоманке, над которой золотой орел держал в клюве золотую нить. Стоило только дотронуться до нее, как откуда-то начинала звучать прекрасная музыка.

Немногие выпадавшие на его долю часы досуга и покоя граф любил проводить в этой прохладной комнате, перед портретом почтенного старца, которому длинная белая борода и широкий коричневый плащ придавали сходство с апостолом.

Лицо Эбергарда неизменно теплело, когда он смотрел на старца. Он часто мысленно беседовал с ним.

"Твой кроткий, светлый взор, отец Иоганн, всегда благотворно действует на мою душу. Ты служишь мне примером, ты - мой поводырь в жизни. К твоим словам и рассказам я жадно прислушивался мальчишкой, твоим советам следовал, когда был юношей; сделаться подобным тебе, достичь твоего человеколюбия, твоей душевной чистоты и твоего благородства - вот цель моей жизни.

Час твоей кончины был самым печальным для меня. Да, отец, он был тяжелее того, когда я увидел себя обманутым в самых святых чувствах той, которая должна была разделить мою любовь к тебе. Ты, отец мой, учитель мой, друг мой, подозвал меня к себе и, благословляя, положил свои дрожащие руки на мою голову. То, что ты должен был сообщить мне, мучило тебя, и ты прошептал слабым голосом: "Я не твой отец!"

- Как?! - вскричал я в отчаянии.- Неужели ты хочешь отнять у меня то единственное, чем я так горжусь! Ты любил меня, ты внушал мне любовь - о отец Иоганн, если и в самом деле не ты произвел меня на свет, все равно ты навеки останешься моим отцом.

Твои губы зашевелились, но беззвучно, ты откинулся назад, и тайна моей жизни умерла вместе с тобой, но на твоем благочестивом лице сияла улыбка, словно ты хотел сказать мне: "Я любил тебя, как отец любит своего родного сына".

Я преклонил колена у твоей постели, прижался лицом к твоей холодной руке и так пролежал всю ночь.

Благословение твое охраняло меня, но твои последние слова глубоко запали в мое сердце. Я пытался найти разъяснение тайне, но не нашел его. Напрасно разбирал я бумаги, что лежали на твоем письменном столе; относительно всего нашел я твою волю и твои сообщения, но мое происхождение навсегда осталось для меня тайной.

Тогда внутренний голос мне сказал: "Не ищи более, останься ему верен и люби его как родного отца!"

Когда я покидал твой дом, на пороге светской жизни, ты, давая мне серьезные наставления, надел на меня амулет, который и сегодня у меня на груди. "Вера, свет и презрение к смерти,- проговорил ты при этом,- вот твой девиз".

Знаки эти повсюду сопровождают меня - посмотри, отец Иоганн, они стали для меня жизненным правилом".

Эбергард дернул за шнурок - и над мраморным камином разошлась стена. В нише сверкало солнце - кристаллы так преломляли свет, что оно казалось настоящим. По сторонам ярко горели освещенные им крест и череп:

В эту минуту портьера раздвинулась, и в залу вошли двое. Увидев блестящие символы, они остановились.

Один из вошедших был высок ростом и крепко сложен. Рассудительное и серьезное выражение лица, большие, много потрудившиеся руки да и вся его фигура делали его похожим на Эбергарда. Другой, напротив, был мал ростом и худощав. Его безбородое лицо избороздили морщины. Казалось, он лет на десять старше хозяина дома, в то время как высокий выглядел на столько же моложе.

Оба были друзьями молодости, и теперь, возвратившись на родину, граф снова отыскал их. По странному стечению обстоятельств, одному из них, Ульриху, достался в наследство амулет с теми же тремя символами, что и у Эбергарда. С этими людьми граф мог делиться горем и радостью.

- Приветствую вас, друзья,- проговорил Эбергард, обращаясь к вошедшим.- Проходите и присаживайтесь.

Друзья тепло поздоровались.

- Нам нельзя засиживаться,- сказал маленький.

- Куда же вы торопитесь, доктор Вильгельми? Вероятно, опять что-то стряслось? По вашему лицу, дорогой Ульрих, я вижу, что вы встревожены, поделитесь, чем же. Ведь мы всегда действуем заодно.

- Постараюсь изложить все в нескольких словах,- проговорил доктор, садясь в ближайшее кресло.- Через полчаса в "Колизее" начнется народное собрание, и мы пришли, чтобы вместе с вами отправиться туда, господин Эбергард.

- Дело серьезное,- прибавил Ульрих,- барон Шлеве...

- Камергер принца Вольдемара? - уточнил Эбергард.

- Барон Шлеве возмутил народ, мы услышим обвинения, выдвинутые против него. Скажу только, что он ухаживал за красавицей дочерью машиниста Лёссинга, весьма прилежного и честного человека. Юная девушка и ее отец, несмотря на его неоднократные угрозы, постоянно отказывали ему. Это раздосадовало знатного господина, который полагал, что они должны почитать за честь для себя его гнусные предложения, и он решил заставить отца воздействовать на дочь, а в противном случае разорить его. Он купил дом, где у машиниста была своя мастерская, и велел ему очистить помещение. И вот теперь самым бесчестным образом начал преследовать бедного рабочего. Барон отбивает у него заказы, отнимает кредит, и теперь этот несчастный человек едва может прокормить свое семейство и платить жалованье своим рабочим,- с глубоким возмущением закончил Ульрих.

- Потому что дочь отказала барону? Какая низость! - в свою очередь возмутился Эбергард.

- И это не первый случай,- прибавил маленький доктор.- Я знаю и другой, еще безобразней. Но поспешим, сегодня в народном собрании выступает некто Миллер-Мильгаузен...

- Миллер-Мильгаузен...

- "Друг народа", как он называет себя, человек, который, как мы увидим, делает все, чтобы народ стал, счастливым,- не без иронии пояснил доктор Вильгельми.- Вскоре он намерен отправиться по провинциальным городам, дабы и там распространять свои улучшающие мир теории.

- Вы, кажется, не очень верите в них? - спросил Эбергард.

- Так же, как и я,- серьезно подхватил Ульрих.- Но только толпа не разуверилась. Не будем мешкать, пойдемте, послушаем его! Еще несколько таких "друзей народа" - и от нищих не будет отбоя.

Друзья вышли из дома, графа трудно было узнать в простом костюме. Доктор Вильгельми служил им проводником. Как мы увидим далее, он был весьма разносторонней личностью. Трудился для блага, человека не только как врач, но и как исследователь природы и ее тайн и, несмотря на свои многочисленные занятия, находил время и для общественной жизни.

Ульрих же был человеком из народа, который, благодаря своему трудолюбию и прилежанию, сделался самым богатым золотых дел мастером столицы и продолжал работать с тем же усердием, как и прежде. Он, который постоянно вращался среди народа, а потому знал все его чаяния и беды, возраставшие с каждым годом, был дальновидным и опытным человеком.

Эбергард любил его. Когда они впервые встретились, Эбергард сильно привязался к сыну ремесленника, а внешнее сходство еще усиливало эту дружбу. В бытность Эбергарда в Бразилии они даже переписывались.

- Вот мы и пришли,- сказал, наконец, доктор Вильгельми, когда они после долгих блужданий вышли на широкую улицу.

Громко переговариваясь, спешили еще грязные после работы мастеровые в синих блузах и замасленных фуражках к старому дому, перед которым горели два больших фонаря. Над открытой дверью виднелась надпись, сделанная большими черными буквами;- "Колизей". К этой-то двери и тянулся в большом волнении народ. Иногда слышалась оживленная беседа, а порой раздавались и угрозы.

За дверью находилась высокая и обширная зала, способная вместить тысячи три человек. По сторонам ее тянулись галереи, которые вскоре тоже наполнились народом.

Эбергард и Ульрих следом за доктором попробовали отыскать себе внизу места поудобнее. Разумеется, здесь надо было стоять - не было ни стульев, ни скамеек, которые только стеснили бы пространство.

Слышался возбужденный гул голосов. В глубине залы виднелось возвышение - что-то вроде кафедры для оратора. Справа от нее за столом сидели двое. Перед ними лежали листы бумаги.

- Вот он, "друг народа"! - шепнул доктор Вильгельми графу, который вместе с Ульрихом протиснулся поближе к кафедре.

- Этот невысокий лысый толстяк с белокурой бородкой?

Да, господин Миллер-Мильгаузен, он и выступит с речью.

Эбергард посмотрел внимательно на человека, который вызвался защищать интересы народа, вернее, рабочего класса. Граф отлично сознавал всю тяжесть возложенной на себя Миллер-Мильгаузеном ноши - ведь для этого нужны недюжинная сила, умение и энергия. Но отвечает ли всему этому самозваный защитник народа?

И чем дольше граф всматривался в умное и хитроватое лицо демагога, тем более он сомневался в его способностях.

Зазвонил колокольчик; возле колонн, поддерживавших галереи, появилось несколько полицейских; голоса смолкли, и оратор взошел на кафедру.

Раздались нестройные рукоплескания, "друг народа" поблагодарил за приветствия и первым делом стал говорить о собственном бескорыстии, потом перешел на произвол аристократов и высокопоставленных чиновников, и, сопровождаемый одобрительными выкриками мастеровых, приступил к обсуждению дела машиниста Лессинга. Из слов Мильгаузена следовало, что интриги одного из сильных мира сего сделали Лессинга нищим, так что уже две недели он не может платить жалованье своим работникам, вследствие чего их семейства не имеют в доме даже куска хлеба.

Этот пример был общеизвестным фактом, и он еще больше разжег толпу, тем более что оратор после каждой фразы восклицал:

- Положив руку на сердце, скажите, братья, прав ли я?

- Да! Да! - раздавались голоса.- Вот это настоящий защитник!

Эбергард спокойно следил за каждым словом оратора; но лицо его становилось все мрачнее по мере того, как "друг народа", вместо того чтобы наставлять толпу на путь истинный, развивать и образовывать ее, воспользовался случаем с камергером, чтобы показать себя и взбудоражить собравшуюся публику.

Когда, наконец, оратор заключил свою речь словами: "Теснее ряды вокруг вашего вернейшего друга, который говорит сейчас с вами", и они сопровождались криками одобрения, Эбергард подошел к столу и попросил слова.

Непросто было взойти на кафедру, с которой "друг народа" только что сошел с торжеством победителя. Все взоры были обращены на незнакомца, одетого в костюм рабочего.

- Я должен вам объяснить,- проговорил Эбергард своим низким, звучным голосом, когда в зале наступила тишина,- что не люди слова, а люди дела - ваши настоящие друзья. Не верьте всякому, кто льстит вам и хочет быть вашим вождем. Нетрудно отрывать вас от работы и сзывать сюда для того, чтобы наговорить вам красивых слов; истинный друг может указать вам только три составляющих на пути к благоденствию - это образование, умение владеть собой и благосостояние.

Послышались недовольные крики, "друг народа" скептически улыбался, но Эбергард спокойно продолжал:

- Тот из вас, кто имеет справедливую жалобу, пусть обратится к мастеру Ульриху, которого вы все знаете и уважаете; что последует за этим, я объяснять вам здесь не стану, достаточно сказать, что ему окажут помощь.

- Кто это? Тоже пустые слова! - слышались отдельные голоса.

- Завтра вы перемените свое мнение,- сказал все так же уверенно Эбергард.- Ступайте по домам и принимайтесь за работу. Помните, что только труд ваших рук приносит неоценимую пользу людям. Не возмущайтесь, что торжествуют богатые и знатные, не придавайте этому слишком большого значения, работа делает человека довольным самим собой и достойным даров, которыми его наделил Бог.

- Слушайте!... Слушайте! - зашумели в толпе.- Кто же это?

- Машинист,- сказал кто-то.

- Нет, резчик-гравер,- поправили его. Крики негодования стали мало-помалу стихать.

- Те, кто работает в мастерской Лессинга,- продолжал Эбергард,- сегодня вечером получат хлеб для своих детей и жалованье от своего хозяина. Можете проверить, правду ли я говорю.

Под возгласы "Посмотрим!", "Что еще за чудеса!" Эбергард сошел с кафедры и мгновенно вместе с друзьями исчез в толпе. Напрасно искали его, напрасно пытались разгадать, кто он.

Первый оратор снова вышел на кафедру, стараясь очернить своего оппонента. Сначала многие соглашались с ним, но час спустя, когда из мастерской Лессинга пришел работник и принес весть о том, что все мастеровые получили жалованье и что работа будет продолжаться, настроение собравшихся изменилось.

Народ стал расходиться, только и слышались толки о незнакомце. И чтобы разузнать что-либо о нем, многие решили отправиться ко всеми уважаемому мастеру Ульриху.

В тот же вечер Эбергард сам отправился к машинисту Лессингу, дом которого так внезапно посетили нищета и отчаяние. Человек этот скорее обрек бы себя и свое семейство на голодную смерть, чем отдал бы на поругание свою дочь. И даже теперь, когда его маленькие дети просили хлеба, честный ремесленник не отступил бы.

Когда в дверь тихо постучали, Лессинг готов был увидеть посланного камергера Шлеве, но на пороге стоял какой-то незнакомый господин.

Несмотря на поздний час, Эбергард попросил ремесленника показать его мастерскую, чтобы осмотреть земледельческие орудия, которые Лессинг не мог закончить из-за недостатка денег. Графу очень понравилось снаряжение для плугов и молотильных машин, и так как ему нужны были такие орудия, он назвал себя и сделал несколько заказов на пробу, обещав зайти через несколько дней, чтобы отправить первые изделия в свои отдаленные имения и затем заказать следующие. Граф тотчас отдал часть денег за заказы, хотя Лессинг пытался отказываться от них.

V. ПРИДВОРНАЯ ОХОТА

Прекрасный охотничий замок Шарлоттенбрун, стоявший на опушке леса, находился в двух милях от столицы. Король со свитой и гостями обыкновенно отправлялся туда по железной дороге, которую соорудили только год назад.

Разослали многочисленные приглашения на предстоящую охоту, и гости должны были собраться в назначенный час на вокзале, чтобы отправиться в королевском поезде, между тем как шталмейстеры и егеря с лошадьми и собаками были посланы в замок еще накануне.

Король не особенно любил охоту, однако, подобно своему покойному отцу, считал своей обязанностью не нарушать традиций и раз в году, осенью, навещал Шарлоттенбрун, получивший свое название в честь покойной королевы.

Короля сопровождали королева, принц Август, принцесса Шарлотта с матерью, строго следовавшей всем тонкостям этикета, и принц Вольдемар со своим камергером. В качестве приглашенных на вокзал явились лорд Уд принц Этьен, кавалер де Вилларанка и граф Монте-Веро.

Эбергард отослал накануне Сандока со своими превосходными вороными лошадьми в Шарлоттенбрун и теперь был в коротком шитом золотом темно-зеленом сюртуке, высоких, доходивших до колен, сапогах с золотыми шпорами и в черной охотничьей шляпе с сизым пером. Его роскошные ружья были тоже взяты Сандоком.

Эбергард поклонился принцу Вольдемару, его бледному, вечно улыбавшемуся камергеру и принцессе Шарлотте, которая, сидя в вагоне королевы, разглядывала из окна собиравшихся, и затем обратился к кавалеру де Вилларанка, облаченному в фантастически неудобный охотничий костюм - его шитый золотом темно-зеленый бархатный полуплащ казался слишком тяжелым.

Паровоз нетерпеливо пыхтел, как бы сообщая этим, что он уже давно готов к отправлению. Поездная прислуга только ожидала знака к отъезду. И вот к вокзалу быстро подкатила карета, егерь, соскочив с козел, отворил дверцы, и на платформу, милостиво отвечая на поклоны присутствующих, спустился король со своей августейшей супругой.

Принцесса Шарлотта вышла из вагона приложиться к руке королевы, между тем как король остановился возле принца Вольдемара и барона Шлеве. Затем, удостоив несколькими словами обер-егермейстера, он направился к своему вагону. Поблизости от него стояли граф Монте-Веро и кавалер де Вилларанка.

- А! Граф Монте-Веро! - приветливо улыбнулся король, пристально глядя на Эбергарда.- Мы просим сопровождать нас. Какой изящный охотничий костюм! В самом деле, граф, вы отличаетесь отменным вкусом!

Эбергард низко поклонился, сняв шляпу и продемонстрировав тем самым свои прекрасные густые волосы и высокий лоб, придававший его благородному, мужественному лицу прямодушное выражение.

- Прошу сопровождать нас,- повторил король, одетый в простой генеральский мундир.

Эбергард последовал за королем в вагон, украшенный королевским гербом. Следом за ними вошли несколько адъютантов и подали знак к отправлению. Пройдя отдельное купе, они оставили графа наедине с королем.

В королевском вагоне мягкие удобные кресла располагали к отдыху, а мраморные столики и большие в позолоченных рамах зеркала в простенках между окнами с темно-зелеными шелковыми занавесями создавали особый уют.

Король снял фуражку и подошел к окну.

- Присядем, граф. Мы с вами имеем почти полчаса для беседы. Должен сознаться,- продолжал король, садясь и указывая графу на кресло,- что мне было бы интересно узнать, не ошибся ли я тогда на балу, который вы сделали для меня незабываемым, увидев рядом с вашими орденами амулет...

Эбергард встретился взглядом с королем.

- Замечательный амулет, на нем, кажется были три знака; я решился спросить вас о нем, так как видел подобное украшение у другого человека.

- Ваше величество удостоило меня внимательного взгляда,- отвечал Эбергард.- Я действительно ношу такой амулет.

- Что же это за символы?

- Крест, солнце и череп, ваше сиятельство.

- Странно, те же самые знаки! Вам известно, от кого вы получили этот амулет?

- Амулет этот - подарок моего отца, ваше величество, но о его происхождении я ничего не знаю. Я могу сообщить вам только то, что видел точно такой же.

- У кого же?

- У золотых дел мастера по имени Ульрих.

- Может быть, в его семействе изготовляли эти таинственные украшения? А может, они служат для какой-нибудь тайной связи?

- Говорят, что в прежние времена это было именно так.

- Мне говорили, граф, что вы поддерживаете отношения с некоторыми старыми друзьями?

Эбергард с удивлением, но прямодушно посмотрел на короля.

- Толки эти, полагаю, явились следствием одного из недавних народных собраний. Действительно, ваше величество, я имею несколько друзей, которые, подобно мне, стремятся к одной цели.

- Вольнодумцы? Не так ли? - быстро спросил король.

- Мне кажется, ваше величество, что этому слову придается более неблагоприятная трактовка, чем оно того заслуживает.

- Так объясните же, как вы его понимаете.

- Если вольнодумством называют стремление распространить образование, помогать нуждающимся и служить человечеству, ваше величество, тогда...

- Что тогда, граф?

- Тогда я действительно такой, каким меня считают, хотя нахожусь в столице всего несколько недель.

- Видите, у меня верные слуги, однако, надеюсь, народ правильно понимает ваше стремление?

- Опасности, ваше величество, грозят каждому предприятию, но человек должен их преодолевать, если убежден в его необходимости.

- Где же вы нашли необходимость такого предприятия?

- По ту сторону океана и здесь, ваше величество, число выходцев увеличивается, нужда растет.

- Странно, граф, вы слишком строго и мрачно смотрите на вещи; бедность существовала всегда.

- А разве это причина, по которой ее не следует искоренять? - быстро проговорил Эбергард.

Лицо короля омрачилось, он бросил странный взгляд на графа и встал, Эбергард сделал то же самое.

- Если бы я не знал, что вы опытный человек, граф,- сказал король,- скажу откровенно, я бы счел вас мечтателем.

- Юным мечтателем, хотите вы сказать, ваше величество, который гонится за мнимыми идеалами!

- Молодость всегда склонна к фантастическому вольнодумству, но вы, граф...

Эбергард едва заметно улыбнулся, король, казалось, с нетерпением ожидал ответа.

- Ваше величество, опыт в жизни приобретается только путем неустанной работы мысли, борьбы и страданий, и вот вывод из всего этого и побуждает человека занять известную позицию. Назовите это, ваше величество, вечной молодостью, согласен, но следование этой позиции всегда достойно. Ничто в мире никогда не остановит меня помогать бедным и, насколько в моих незначительных силах, бороться за правду! - отвечал Эбергард с одушевлением, между тем как поезд остановился.

Король с минуту молча и пристально смотрел на полное воодушевления лицо графа. Слова его тронули и вместе с тем озаботили короля. Он подошел к графу, в этот момент адъютанты отворили двери вагона.

- Мне бы хотелось называть вас своим другом, граф,- быстро проговорил король, подавая Эбергарду руку и пристально глядя ему в глаза.- Принимаете вы эту дружбу?

- О, это большая честь для меня, ваше величество! - взволнованно ответил граф Монте-Веро, низко поклонившись королю.

Придворные, оказавшиеся свидетелями этой сцены, не могли не отдать должного такому отличию.

- Мы понимаем теперь, почему вы столь дороги тому отдаленному двору, который так неохотно расстался с вами, граф.

После этих слов король вышел из вагона на перрон, возле которого остановился поезд, и Эбергард последовал за ним.

Все с любопытством смотрели на графа, а французский посол принц Этьен счел нужным присоединиться к новому королевскому любимцу, справедливо полагая, что его влияние при дворе растет с каждым днем.

Между тем как Эбергард, беседуя с принцем, шел по террасе, по сторонам которой росли апельсиновые деревья, король беседовал с обер-егермейстером фон Тримпшейном, а дамы королевского дома со своей свитой направлялись по другой дороге к охотничьему замку.

Дороги разделяла широкая цветочная клумба и высокие апельсиновые деревья, однако Эбергард заметил, что принцесса Шарлотта, которой очень шла длинная светло-зеленая амазонка, часто посматривает в его сторону.

Замок Шарлоттенбрун стоял на горе; позади него тянулся лес, а впереди с террасы открывался прекрасный вид на луга и поля, которые, несмотря на осеннее время, еще хранили прелесть лета. Сам замок был невелик и не отличался наружным блеском.

Королевская чета вместе с гостями подошла к широкой лужайке перед замком; по обеим сторонам ее стояли лакеи и прислуга, от обер-егеря до учеников садовника одетые в праздничные платья.

Жокеи и конюхи с лошадьми и всем, что необходимо для охоты, стояли по другую сторону замка, у опушки леса, откуда должна была начаться охота. Но прежде был назначен завтрак, который, по распоряжению фон Тримпшейна, был подан в большой зале замка.

Обер-егермейстер был мастер устраивать завтраки и обеды для знатных гостей и с изумительным искусством собственноручно готовил самые изысканные блюда и напитки. Стол был сервирован с особым изяществом. Икра, свежие устрицы, несколько видов жаркого, пикантные паштеты теснились в изобилии. Граф Монте-Веро, по желанию короля, сидел подле него, напротив принцессы Шарлотты.

Бокалы ежеминутно наполнялись вином, лакеи быстро сновали взад и вперед, но вот подали шампанское, и веселье достигло высшей точки.

Завтрак затянулся дольше, чем ожидали; король встал из-за стола только по прошествии нескольких часов, и когда все вышли из замка на лужайку, чтобы сесть на лошадей, солнце уже клонилось к закату. Воздух был свеж, и приятная прохлада, наполненная благоуханием осени, поднимала охотничий задор гостей, которые с помощью шталмейстеров садились на лошадей. Издали уже слышались веселые звуки труб, и егери со сворами собак стояли наготове.

Король ехал в открытой коляске, сопровождаемый егермейстерами, гости следовали за ним на лошадях. Принцесса Шарлотта грациозно и крепко держалась в седле, сжимая поводья своей прекрасной серой лошади. Зеленая амазонка обрисовывала ее стройный, гибкий стан, а прекрасные темные волосы прикрывала меленькая шляпка с белым пером. В руке она держала изящный хлыст.

Принц Этьен на дорогом буланом коне гарцевал подле нее, переговариваясь с ней по-французски. Вороной конь Эбергарда, слушаясь хозяина, следовал на некотором расстоянии за придворными.

В стороне принц Вольдемар пытался укротить свою неспокойную лошадь, отказавшись от помощи шталмейстера. Его, видимо, забавляло молодое горячее животное, беспрестанно подымавшееся на дыбы.

- Это вы виноваты, барон! - крикнул он камергеру Шлеве, который быстро подскакал к принцу.

- Прошу извинения, ваше королевское высочество!

- Ничего, вы доставляете мне этим удовольствие! Все ваши выдумки имеют какую-то особую прелесть, я люблю такие шутки!

- Вы весьма милостивы, ваше королевское высочество, к своему преданнейшему слуге! - отвечал барон, и хитрое выражение его лица уступило место выражению крайней преданности.

- Скажите, барон, что за человек этот новоявленный граф? - спросил принц полушепотом, наклоняясь к своему поверенному.- Я его совершенно не понимаю. Мне показалось даже, что мой августейший дядя при выходе из вагона протянул ему руку и тот ее дружески пожал.

- Я тоже заметил, ваше высочество, и тем более изумился, что этот странный незнакомец слывет возмутителем народа. Этому графу угодно не замечать меня, но зато я с полным бескорыстием посвящаю ему все свое время! - отвечал камергер с улыбкой, которая придавала его желтому морщинистому лицу неприятное выражение.

- Оригинально, как и всегда! - проговорил принц, смеясь.

- Господин граф заслуживает особого внимания, как ни странно, случай мне, кажется, благоприятствует. Я надеюсь еще сегодня собрать некоторые сведения о нем.

- Сегодня, каким образом? - спросил принц.

- Дело в маленьком rendez-vous (свидание (фр.)), которое я, рассчитывая на позволение вашего королевского высочества, назначил в павильоне, что находится вот там, на опушке леса.

- Снова интересное приключение? В самом деле, барон, вы неистощимый мастер на выдумки; без сомнения, вы ожидаете даму.

- Конечно, ваше королевское высочество, но только в надежде получить от нее сведения, которые могут заинтересовать и вас.

- Мне бы очень хотелось застигнуть вас в павильоне, чтобы посмотреть, кто та дама и не нарушите ли вы программу своего rendez-vous.- Принц многозначительно посмотрел на камергера.- Но вы знаете, что я подвергнусь немилости, если до окончания охоты оставлю своего августейшего дядю.

- Одного взгляда было бы достаточно, ваше высочество, чтобы убедиться, что лишь любознательность составляет цель этого свидания, так как дама, которая будет ожидать меня в павильоне...

Камергер шепнул принцу на ухо какое-то имя, и затем оба быстро поскакали к коляске короля.

Уже вечерело. Золотистые лучи заходящего солнца еще освещали верхушки деревьев и играли на листьях. Кругом было тихо. Летний вечер мало-помалу спускался на землю. Принцесса Шарлотта с наслаждением глядела на окружающую природу.

- Посмотрите, какой очаровательный красный цвет, господин граф,- обратилась она к Эбергарду, после того как король подозвал к себе принца Этьена, может быть, даже с тем, чтобы оставить свою племянницу в обществе графа Монте-Веро.- Какая цветовая гамма! Должна сознаться, только сейчас вижу всю бедность нашей раззолоченной столичной роскоши. Как ласкает взор темная зелень ветвей, облитых красноватыми лучами заходящего солнца!

- Красота и тайны природы всегда составляли мою единственную радость,- отвечал Эбергард.- Я рос, окруженный ею, я любил ее, как дитя любит свою мать.

- Полагаю, со мной было бы то же самое, если бы я чаще видела ее.

- Исполнить это желание не так трудно, ваше высочество. Но мне кажется, что после удовольствий богатой придворной жизни вас не удовлетворит скромная и тихая природа.

- Напротив, граф, такая перемена была бы мне очень по сердцу. Мы одни. Сознаюсь, мне крайне надоели весь этот этикет и потоки заученных приторных фраз.

- Мне кажется, я понимаю вас, принцесса,- сердечно ответил Эбергард.

- Так сбросим же с себя личину светскости, которую оба так ненавидим, пока находимся вне общества поклонников этого идола. Я счастлива, что нашла в вас человека, который с первой же встречи произвел на меня впечатление своей благородной правдивостью.

- Как приятно и утешительно мне это слышать, принцесса!

- Поверьте, это от души! Отстанем немного от кавалькады, или, может быть, вы страстный охотник и я злоупотребляю вашим вниманием, удерживая вас!

- Даже охота на диких зверей дальнего юга не может заменить для меня этот час, принцесса. Или, может быть, вы думаете, что я разделяю все те благородные страсти, которые составляют идеал большей части придворных? Нет-нет, доставьте мне удовольствие остаться подле вас.

Эбергарду было действительно приятно в обществе очаровательной Шарлотты; ему нравились ее чистосердечие, ее грация и доверие, которое она питала к нему.

Он, который имел случай изучить до тонкости женское сердце, ценил в молодой принцессе ее врожденную непринужденность, откровенность и с удовольствием беседовал с нею.

Увлеченные разговором, граф и принцесса выпустили из рук поводья, предоставив своим лошадям самим следовать за кавалькадой. И они не заметили, как на перекрестке лошади их свернули вправо на дорогу, которая вела к темному лесу. Сначала вдали слышались шум голосов и лай собак, но вскоре замер последний звук, выдававший присутствие королевской свиты, и прекрасная пара осталась наедине, окруженная полумраком и тишиною леса. Вдруг послышались выстрелы; граф и принцесса остановили лошадей и тут заметили, что находятся возле глубокого оврага.

Почти в ту минуту, когда замолкли выстрелы, ветви кустов, подле которых остановилась принцесса, неожиданно раздвинулись и на лошадь девушки с яростью метнулся олень, вероятно, раненный или испуганный выстрелом.

Лошадь принцессы, увидев взбешенное животное, взметнулась на дыбы, чтобы одним скачком увернуться от удара оленя; но она находилась только в нескольких шагах от пропасти, и, сделай лошадь скачок назад, глубокая пропасть стала бы могилой и ее и молодой всадницы.

Принцесса вскрикнула в смертельном страхе.

Олень на мгновение замер, но затем, опустив рога, снова бросился на лошадь, чтобы по крайней мере недешево продать свою жизнь.

Эбергард молнией соскочил с коня, выхватив на ходу охотничий нож, и вцепился левой рукой в поводья испуганной лошади.

Шарлотта, лишившись чувств, упала на мох, а Эбергард, зажав в руке нож, ожидал нападения неожиданного врага. Яростное животное ринулось на обнаженное оружие; одним ударом граф сразил оленя, который, захрипев, свалился на землю.

Теперь Эбергард мог позаботиться о своей прекрасной спутнице; бледная, как мрамор, она лежала на мху подле пропасти. Здесь было темно от высоких деревьев, вокруг никого не было, и только теперь Эбергард понял, что совершенно отделился от прочих охотников.

Привязав лошадей к одному из ближайших деревьев, он подошел к безжизненной принцессе, но все старания привести ее в чувство оказались напрасны.

Эбергард не знал, что и делать; но тут, придя почти в отчаяние, он заметил шагах в ста от себя крышу дома, проблескивавшую в последних лучах вечерней зари. Вероятнее всего, это был лесной павильон, какие часто встречались в королевских угодьях. Если даже там и не было лакеев или горничных, домик этот мог послужить убежищем для безжизненной принцессы.

Не теряя ни секунды, граф осторожно поднял Шарлотту на руки и быстро понес в домик. Он не ошибся: это был действительно один из тех лесных павильонов с несколькими комнатами и входами, которые часто во время охоты или прогулок двора служили местом отдыха. Эбергард со своей прекрасной ношей подошел к ближайшей застекленной двери и, отворив ее, внес девушку в большую комнату, где стояли легкие стулья и оттоманка. Осторожно опустил он бесчувственную принцессу на подушки. Веки ее были закрыты, темные волосы рассыпались по плечам. Она едва дышала, обморок был продолжительным и глубоким.

Граф стал искать холодную воду, чтобы смочить лоб принцессы, но ничего не нашел в этом необитаемом павильоне. В отчаянии он вдруг вспомнил, что по дороге сюда видел ручей, и, оставив принцессу, поспешил за водой, к счастью, при нем была хрустальная кружка.

Выйдя из павильона, он заметил барьер, но оставил его без внимания, да и в эту минуту ему было бы все равно, кому бы ни принадлежал этот павильон, пусть даже принцу Вольдемару.

Вечер превратился в ночь, когда граф достиг ручья; а когда он, наконец, возвратился с водой, луна уже бросила свои первые серебристые лучи на живописный лес. С часто бьющимся сердцем подошел он к павильону и тихо отворил дверь.

Он вздохнул с облегчением, когда увидел, что принцесса приподнялась на оттоманке. Она казалась еще очень слабой.

- Что со мной, где я? - прошептала она.- Не сон ли это? Я сейчас слышала голоса...

- Милая принцесса! - проговорил Эбергард, тихо подходя к ней.

Шарлотта подняла на него свои прекрасные глаза, и счастье озарило ее лицо, на которое через высокое открытое окно смотрела луна.

- Вы здесь? - проговорила она, слегка краснея.- Где моя мать? Где мои придворные дамы, где гости?

Эбергард почтительно рассказал ей о случившемся и подал холодную воду, чтобы она могла освежиться.

- Я благодарна вам за участие, господин граф! Право, я не заслужила такой заботы!

- Я лишь исполнил свой долг, принцесса! - отступив назад, поклонился Эбергард. В эту странную минуту он не мог произнести ничего, кроме этих обыденных холодных слов.

- Надеюсь, я теперь в состоянии вернуться в замок Шарлоттенбрун. Слышите? Мне кажется, доносятся звуки труб, давайте поспешим к лошадям.

- Прошу вас смелее опереться на мою руку,- сказал Эбергард своей прекрасной спутнице, для которой эти слова, вероятно, имели особое значение, так как ее милое лицо оживилось румянцем и дрогнула рука.

- Это сейчас пройдет,- проговорила она шепотом.- Небольшая слабость, ее снимет свежий ночной воздух.

Эбергард отворил двери и повел принцессу через лужайку к освещенной луной дороге, где в некотором отдалении стояли их лошади.

На другой стороне, у опушки, был маленький пригорок. И вдруг граф Монте-Веро остановился, не веря собственным глазам, будто перед ним предстало страшное привидение.

Принцесса взглянула в ту же сторону и оцепенела.

На опушке леса, освещенная луной, словно языческая богиня, стояла Леона. Гордо выпрямившись, с ледяной улыбкой на прекрасных губах, мрачно смотрела она на принцессу и Эбергарда.

Чуть в стороне, в тени деревьев, прятался камергер Шлеве.

Принцесса Шарлотта в испуге крепче прижалась к своему сильному спутнику, взгляд которого все еще был прикован к Леоне, будто он хотел убедиться, что воображение не обманывает его.

- Пойдемте, пойдемте отсюда, граф! - умоляла принцесса.- Я боюсь этих людей!

- Успокойтесь, ваше высочество,- отвечал граф Монте-Веро.- Я с вами!

- Что это за ужасная женщина? - спросила Шарлотта.

- Зто мисс Брэндон, царица львов,- ответил Эбергард и направился с принцессой к лесной дороге.

Позади раздался полуторжествующий-полугрозный смех, который так страшно прозвучал в тишине ночи, что дрожь пробежала по телу принцессы.

Наконец они достигли нетерпеливо ржавших лошадей и через несколько минут нашли на лугу озабоченных придворных. По лесу уже разослали егерей с факелами и трубами на поиски принцессы.

- Мы сами во всем виноваты,- сказал король с милостивой улыбкой,- или, скорее, господин фон Тримпшейн, завтрак которого так затянулся. Но представьте себе, господин граф: тот прекрасный олень, которого нам так расхвалил господин обер-гофмейстер, бесследно куда-то скрылся, и все наши усилия оказались напрасными.

- Он лежит убитый вон там, недалеко от павильона, ваше величество,- отвечал Эбергард,- господа оберегермейстеры найдут его.

- Значит, вы герой дня,- поздравляем вас, граф! Вернемся в замок.

VI. ПЕРЕД ОБРАЗОМ БОЖЬЕЙ МАТЕРИ

Спустя полчаса после того, как Эбергард и принцесса Шарлотта отстали от группы придворных, камергер Шлеве, расставшись с принцем Вольдемаром, поспешил к месту свидания. Барон боялся опоздать, так как ему известна была гордость мисс Брэндон. Сколько пришлось потратить усилий, чтобы уговорить ее согласиться на это свидание, и если теперь он опоздает, то гордая красавица не станет ждать и все его надежды рухнут. Барону помогло имя Эбергарда. Только благодаря тому, что в изящной записочке, посланной им Леоне, упоминалось о графе, с которым у нее, видимо, были свои счеты, она согласилась на свидание.

Камергер Шлеве имел какие-то планы относительно прекрасной мисс Брэндон - недаром он беспрестанно обращал внимание принца на таинственную незнакомку, которая своей смелостью приводила в изумление жителей столицы.

Барон стремился взять принца Вольдемара в руки в надежде не только увеличить этим свою власть, но и нажить состояние. Он был весьма опытен и хитроумен в составлении и осуществлении разных планов и здесь также ловко и напористо принялся за дело.

Вскоре он уже был возле павильона, что находился на границе парка, привязал лошадь к дереву и, прихрамывая, побрел к стеклянной двери домика.

Мисс Брэндон еще не было, так что он, пододвинув кресло к окну, стал нетерпеливо поджидать царицу львов.

Павильон состоял из четырех обособленных комнат, в каждую из которых вела самостоятельная дверь; но камергер не сомневался, что мисс Брэндон войдет именно туда, где сидел он, так как эта комната находилась ближе всего к дороге, что вела в парк.

Его болезненно-желтое лицо, расплата за развратное прошлое, почти всегда, когда он оставался наедине с. собой, имело хитрое выражение. Однако, как только он оказывался в обществе того, в ком нуждался или кого хотел прибрать к рукам, оно становилось ласковым и заискивающе-покорным. Даже в его голосе появлялись добродушие и благосклонность, которые могли обмануть всякого, кто его не знал. Таким образом он сумел снискать себе доверие не только принца Вольдемара, что придало ему большое влияние при дворе.

Но вот серые глазки его заблестели - он увидел Леону, которая соскочила с лошади и, передав поводья своему провожатому, в котором камергер узнал ее страстного обожателя Гэрри, слепое орудие воли укротительницы, направилась к павильону.

Барон встал, отодвинул кресло и отворил дверь. Безупречная красота приближавшейся женщины, ее стройный стан вызвали у камергера немой восторг. Черное платье с длинным шлейфом выигрышно обрисовывало прекрасную фигуру и делало ее выше ростом. Лицо ее немного раскраснелось от езды, но сохраняло мраморную холодность. В его чертах читались властолюбие, отвага и железная воля. Ее римский нос с горбинкой, четко очерченный рот, сочные губы, как-то дико и гордо глядящие глаза, на первый взгляд, противоречили ледяному спокойствию этой натуры. Казалось, сердце этой женщины не способно на горячую и искреннюю любовь.

Она холодно поклонилась барону, который ввел ее в комнату и затворил дверь.

- Господин камергер, я намерена,- проговорила Леона, опускаясь в кресло,- пробыть здесь весьма недолго.- Небрежно, но рассчитанным движением она отбросила шлейф своего тяжелого черного платья.- Вы пригласили меня сюда - я хотела бы узнать цель этого таинственного свидания.

- Прошу простить меня, милостивая мисс Брэндон, что я избрал этот отдаленный домик местом нашего разговора, но его не должно слышать третье лицо,- стараясь быть предельно любезным, отвечал Шлеве.- Разговор столь важен, что я даже не осмелился доверить его бумаге.

- Вы в самом деле возбуждаете мое любопытство, говорите скорее. В вашем любезном письме было упомянуто имя...

- Имя графа Монте-Веро.

- Так что же?

- Мне кажется, ваши отношения с ним могли бы помочь нам в осуществлении нашей общей цели.

- Отношения? В самом деле,- отвечала Леона, внимательно следя за выражением лица барона и стараясь понять, что ему нужно от Эбергарда.

- В таком случае вы, может быть, изволите сообщить мне некоторые сведения о графе.

- Какого рода, господин камергер?

- Сведения, которые бы немного рассеяли тайну вокруг этого человека.

- Значит, вы... приняли сторону противников графа! - быстро проговорила Леона. Она едва не сказала: "Вы ненавидите графа", и еще более заинтересовалась разговором.

- Понимайте, как хотите, прелестная мисс Брэндон.- Камергер с саркастической улыбкой следил за выражением лица Леоны и понял, что она готова стать его союзницей.- Услуга за услугу, дорогая мисс. Помогите мне прибрать к рукам графа Монте-Веро, и я передам в ваши прекрасные маленькие руки весьма высокопоставленное лицо. Вы любите властвовать, я это знаю. Я доставлю вам, которая сумела сделать рабами своей воли царей пустыни, случай показать свою силу и ловкость и в другом, не менее легком деле; я ни минуты не сомневаюсь, что вы отлично справитесь с ним.

- Называйте вещи своими именами, любезный барон; полагаю, мы поймем друг друга.

- Принц Вольдемар до безумия влюблен в вас, от вас зависит сделать его чувство еще сильнее. Прежде вы должны мне позволить поднести ему дикий цветок, который он увидел здесь за городом и хочет сорвать, но я обещаю вам, что цветок этот скоро завянет для него! Принц - странная натура! Он с тем большей страстью преклонит колени перед вашим скипетром, чем скорее будет исполнено его желание сорвать тот дикий цветок.

- Перейдем теперь к сути вашего предложения,- сказала Леона.

- Вы имеете в виду графа? О, какое нетерпение! Это похоже на отвергнутую любовь.

Леона наказала дерзкого таким презрительным взглядом, что барон Шлеве, как бы прося прощения, смущенно склонил перед нею голову.

- К чему вы ведете весь этот разговор? Хотите всего лишь сказать, что принц меня любит? Я жду главной причины, побудившей вас пригласить меня сюда. Простите за откровенность, но ради этого сообщения мне не стоило предпринимать столь далекую поездку.

- В таком случае я буду говорить прямо: мы оба ненавидим графа! - Фон Шлеве понял свою собеседницу.- Я тоже люблю откровенность: мы оба ненавидим графа,- повторил он.- И вы должны передать его в мои руки, услуга с моей стороны - принц!

Леона неприязненно улыбнулась. Уже совсем стемнело; мисс Брэндон, величественная, словно королева из древних времен, стояла перед камергером, с нетерпением ожидавшим ответа.

- Значит, предлагаете заключить союз? - проговорила она, наконец, шепотом.

Барон невольно впился в нее взглядом.

- Непременно, милостивая государыня, и я надеюсь, что он пойдет нам обоим на пользу.

- Так сделаем же первый шаг!

- Прежде всего я должен просить вас сообщить мне сведения о графе Монте-Веро, они, вероятно, такого рода, что его падение будет неизбежно.

- Только падение? - спросила Леона, и барон понял смысл ее вопроса.

- Его гибель, мисс Брэндон, если прикажете,- уточнил камергер, рассчитывая, что тем самым скорее склонит Леону на свою сторону.

- Когда, завтра?

- Завтра вечером, а теперь - сведения!

- Они несложны, господин барон. Если граф Монте-Веро.останется жив, я не могу принять предложения принца.

- Я понял, сударыня. Значит, завтра вечером графа надо завлечь в западню; он так же силен, как ловок и умен.

- Вы думаете, необходимы особые приготовления, чтобы заставить его прийти? - спросила Леона, но затем быстро прибавила: - Назначьте место, даю вам слово, что граф явится!

- Один?

- Если хотите, один.

- В таком случае потрудитесь устроить, чтобы он завтра вечером явился на перекресток дорог, находящийся близ рощи.

- Отлично! А вы имеете верного слугу?

- Я найду его. Есть человек, который охотно затевает ссоры и при этом обыкновенно прибегает к оружию; он меня не знает, но я знаю его; товарищи называют его Кастеляном.

Глаза Леоны заблестели.

- Место, назначенное вами, достаточно безлюдное и уединенное? - поинтересовалась она.

- Весьма уединенное. Потрудитесь назначить графу явиться в шесть часов вечера, уже будет достаточно темно. Могу ли я быть уверен в вашей услуге?

- Несомненно, барон, и на будущее можете смело располагать мною,- отвечала коварная красавица.- У меня тоже есть человек, который не остановится ни перед какими препятствиями, лишь бы сделать мне приятное.

- Вы имеете в виду преданного вам Гэрри?

- Угадали! Только он слишком вспыльчив и безрассуден, поэтому я только заставлю его, не говоря с какой целью, написать приглашение, которое, я надеюсь, достигнет своей цели.

- Вы волшебница, сударыня,- воскликнул он и, увидев, что Леона собирается к отъезду, добавил: - Через несколько дней я буду иметь честь справиться о вашем здоровье.

Эти слова смутно, как бы во сне, услышала в соседней комнате принцесса, придя в себя после обморока.

Когда Леона и барон Шлеве вышли наружу, на освещенную луной лужайку, последний обратил внимание своей спутницы на то, что слышал звуки, доносившиеся с другой стороны павильона или с опушки леса. Мисс Брэндон, которую Эбергард называл "графиней Понинской", поднялась на взгорок, чтобы оттуда обозреть всю местность; камергер, стараясь, по возможности, скрыть свою хромоту, последовал за ней.

Мы уже знаем, что они вдруг увидели перед собой того самого человека, которого только что поклялись убить, и не одного, а в сопровождении особы, появление которой привело камергера в неописуемое изумление.

После того как принцесса и граф Монте-Веро скрылись в лесу, Леона, демонически улыбаясь, подала своему единомышленнику руку в знак нерушимого союза. Содрогание вызвала бы эта ужасная пара, освещаемая бледным светом луны, у каждого, кому довелось бы их сейчас видеть.

Когда на следующее утро Эбергард проснулся в своей спальне в столице, куда королевский поезд прибыл уже далеко за полночь, перед его постелью, которая помещалась в большой прохладной комнате позади известного уже нам кабинета, стоял негр Сандок. Он походил на статую из черного мрамора. Черные руки в белых перчатках держали золотой поднос.

- Что это у тебя, Сандок? - спросил Эбергард по-португальски.

- Очень важное письмо, господин граф! - отвечал негр, многозначительно моргнув глазами.

- Уже письмо! - удивился Эбергард.- Кто и когда принес его?

- Какой-то неизвестный человек четверть часа назад.

Эбергард встал и схватил письмо, почерк был ему незнаком. Быстро развернув листок, он пробежал его глазами; с каждой строкой лицо его выражало все большее удивление.

Письмо было следующего содержания:

Господин граф! Я слышал, что вы ищете свою дочь, которую мне передала дама почти четырнадцать лет назад. Если вы желаете узнать подробности о ее местопребывании, потрудитесь явиться сегодня вечером в шесть часов без провожатых на перекресток дорог близ рощи. Если же вы явитесь не один, то труд ваш будет напрасен - вы никогда не услышите обо мне, так как я сегодня же вечером уезжаю отсюда.

Фукс,

бывший канцелярист.

Эбергард, исполненный радости, перечитывал письмо человека, которого столько искал, он один только мог ему сказать, где его ребенок. И граф решил идти на предложенное ему свидание. На минуту у него мелькнула мысль, не довести ли это до сведения суда. Но тогда он, как сказано в письме, мог бы навсегда лишиться возможности узнать что-либо о своей дочери. Осторожная Леона хорошо обдумала свой план и, нужно отдать ей должное, исполнила свое дело мастерски.

Еще никогда для графа Монте-Веро время не тянулось так долго, как сегодня. Он было пробовал заняться делом в своем кабинете, но его мучило нетерпение. Да и могло ли быть иначе! Он должен был, наконец, получить известие о своей дочери, которую искал уже столько лет!

Под вечер Эбергард, прихватив на всякий случай оружие и накинув на плечи легкий плащ, покинул свой дворец на Марштальской улице, не взяв с собой Мартина и не сказав никому, куда отправляется.

Вскоре он был уже на улице, в многочисленной толпе. Солнце уже начинало заходить - и он поспешил по направлению к заставе, чтобы через Мельничную улицу выйти на отдаленный перекресток дорог.

Закатное солнце огненным шаром повисло над самым горизонтом. Багровые облака неслись по вечернему небу, а ветер играл ветвями деревьев, росших по сторонам дороги. Эбергард жадно вдыхал свежий аромат приближающейся ночи. Странные чувства наполняли его душу в то время, как он шел по пустынной дороге. Возбужденные письмом надежды одушевляли его. Фукс был единственным человеком в мире, который мог ответить на его вопрос. Сколько времени искал он его, сколько было потрачено энергии и сил. И вот теперь настал счастливейший час его жизни.

Скрылись последние лучи заходящего солнца, вокруг распространился мягкий полумрак. На расстоянии ста шагов от себя Эбергард увидал густой кустарник, в тени его стоял образ Богоматери, предоставляя усталому путнику удобное место для отдыха и молитвы.

Эбергард невольно остановился, затем тихо приблизился к образу, но вдруг снова замер: перед образом на коленях молилась девушка, она была так прекрасна, что Эбергард долго не мог оторвать от нее глаз. Прохладный ветер играл ее золотистыми кудрями, черное платье стягивало стройную фигурку. На вид ей было не более шестнадцати лет.

Не смея мешать молившейся, благоговейно устремившей взор на лик Богоматери, Эбергард пошел по мягкому песку дальше. Ему казалось, что чудное видение сейчас исчезнет, и он решил еще раз увидеть это прекрасное создание. Какая-то невидимая сила так и тянула его к кустарнику, откуда он мог наблюдать за ней. Погруженная в молитву, девушка не замечала графа. Наконец Эбергард достиг деревьев, последний луч заходившего солнца осветил чудное лицо девушки. Ее темно-голубые глаза, опушенные Длинными ресницами, были устремлены на образ, слеза, как перл, блестела на них. Прелестное лицо было грустным, легкий румянец играл на ее щеках, губы шептали тихую молитву. Эбергарду казалось, что он видит перед собой не простую смертную, а какое-то высшее существо, ангела, который молится за спасение душ человеческих.

И, действительно, по странному стечению обстоятельств, эта девушка невольно стала его ангелом-хранителем.

На башнях отдаленного города пробило шесть часов. Эбергард ничего не слышал. Как зачарованный, стоял он перед чудной картиной, не смея дышать. Мир и тишина царили вокруг, ничто не нарушало святости этого часа.

В эту минуту из груди девушки вырвался глубокий вздох, она перевела глаза на кустарник, заметила фигуру человека и быстро вскочила.

Эбергард хотел удержать ее, но она проскользнула через кусты шиповника. Он звал ее, кричал, хотел броситься следом, но напрасно, она скрылась в сгущавшейся темноте.

Ангельское виденье исчезло, и он с унынием долго глядел ему вслед.

В эту минуту ему послышался крик о помощи и шум голосов, он выскочил из куста на дорогу, но вокруг опять все стихло.

Теперь только Эбергард заметил, что час, назначенный ему для свидания, давно прошел, и потому, удостоверившись, что оружие при нем, поспешил к месту встречи.

Во мраке леса ему послышалось какое-то хрипенье, но Эбергард не знал страха, он продолжал путь по пустой, безлюдной дороге, между тем как звуки эти становились все тише, раздавались реже и, наконец, совсем стихли.

Луна скрылась за тучами, ночной ветер глухо завывал в ветвях, но кругом было тихо.

Эбергард взял в правую руку револьвер, чтобы каждый миг быть готовым к защите,- тот, к кому он шел, был опасным человеком.

В лесу сделалось так темно, что ничего не было видно и в шаге от себя, и Эбергард подумал, что, быть может, и спрятавшийся где-нибудь за кустом Фукс теперь может не заметить его.

- Фукс! - громко закричал он.

- Фукс! - отозвалось эхо в лесу.

Всякий другой не решился бы оставаться здесь в такую пору, но Эбергард, привыкший к опасностям, только удивился, что Фукс так долго не откликался.

Он решил идти дальше и снова позвать Фукса, который должен был находиться поблизости. Вдруг он задел ногой какой-то предмет, лежавший поперек дороги. Что это могло быть? Ужасное предчувствие шевельнулось у Эбергарда. Он нагнулся, чтобы ощупать этот предмет, так как ничего не мог рассмотреть в непроницаемом мраке.

Рука Эбергарда ощутила лицо человека. Он подумал, не хитрые ли это замыслы преступника, и быстро схватил труп второй рукой на случай, если Фукс окажется мнимым мертвецом. Однако вскоре Эбергард убедился, что держит в руках действительно безжизненное тело; он понес его на более открытое место, чтобы осмотреть лицо. Из глубокой раны над сердцем на песок стекала кровь.

Эбергард подозревал в этом преступлении Фукса, который, не дождавшись его, вероятно, бежал; он еще раз позвал преступника по имени, затем решил доставить труп в столицу, чтобы там по этому поводу провели расследование.

Убитым оказался Гэрри.

Когда Леона диктовала ему письмо к Эбергарду, в котором за подписью Фукса приглашала его на роковое свидание, в уме Гэрри пробудилось подозрение, что эта женщина, которую он любил до безумия, назначает тайное свидание Эбергарду,. и потому окольными путями он пробрался в назначенный час на перекресток дорог и тут-то попал в руки того ловкого злодея, которого камергер Шлеве называл Кастеляном.

Волею судьбы Эбергард, пропустивший время свидания, созерцая молитву молодой и невинной души, спас свою жизнь.

Как граф должен был быть ей благодарен! Но он и не подозревал, что совершившееся преступление имеет под собой романтическую почву.

VII. ПАНСИОНАТ ГОСПОЖИ ФУКС

Если бы только граф Монте-Веро догнал бежавшую от него девушку и заговорил с ней, они оба избавились от многих слез и страданий! Но судьба распорядилась иначе: им надо было пройти через горькие испытания, перенести тяжкое горе. Просим читателя последовать за нами в большой столичный город.

С наступлением осени вы видите на мостах и углах многолюдных улиц мальчиков и девочек, предлагающих прохожим свои товары раздирающим душу криком:

- Грош за овечку, сударыня, купите, только грош! Подходя ближе, вы видите несчастных, дрожащих от холода детей, одни держат на коленях коробочки, в которых лежат маленькие деревянные овечки. Другие - бегут вслед за прохожими и предлагают им жалобными голосами маленькие букетики цветов, чтобы потом на вырученные деньги купить себе еду.

Две девочки, с корзинками в руках, быстро шли по оживленным улицам по направлению к заставе. Стоял сырой и холодный сентябрьский вечер. На башенных часах давно уже пробило девять.

Одна из девушек, высокая и стройная, была лет шестнадцати, другая - маленькая дурнушка - помладше.

- Накрой корзинку платком, Лина,- сказала старшая,- Воздух сырой, и пряники, которые ты опять не продала, размокнут; смотри, чтобы тетя Фукс тебя за это не поколотила.

- Помоги мне, Маргарита, корзина такая тяжелая, да еще на этой руке у меня палец болит!

Маргарита, которая продала все полученные Для продажи букеты и апельсины, накрыла корзину своей спутницы концом ее платка.

- Мне холодно! - жалобно произнесла младшая девочка.

- Давай мне твою корзину, я ее понесу, а ты возьми мою, закутайся платком, и давай поспешим.

- Ты такая добрая, Маргарита, если бы не ты, мы бы умерли с голода! Вот идут Фриц и Антон, не позвать ли их?

- Нет, Антон очень злой!

- Зато у него много денег,- прошептала младшая.- Знаешь, что мне вчера Фриц про него рассказал? Третьего дня в цирке он украл у одного господина из кармана часы; такому ловкому воровству он научился у господина Фукса.

- Говори тише и не рассказывай об этом никому другому, Лина, а то тебя посадят в чулан на три дня и на три ночи!

- Ох, уж этот чулан! - тяжело вздохнула младшая.- Там так много крыс, я чуть не умерла со страху, когда меня посадили туда в прошлый раз за то, что у меня из корзины украли пряники!

- Я знаю, ты так кричала, что несколько дней не могла говорить! Тебе еще больно?

- Иногда вот тут! - Девочка показала на свою впалую грудь, прикрытую дырявым платком.

- Сегодня вечером и завтра я постараюсь дать тебе побольше хлеба! Пусть Фриц и Антон идут себе, не смотри на них, мы их опередим!

Маленькая девочка, поглядывая иногда на мальчиков, шедших в стороне, следовала за Маргаритой. Они миновали, наконец, заставу и вышли на Мельничную улицу, где сгрудились дома рабочих и малоимущих людей; иногда их теснили фабричные корпуса.

Улица становилась все уже, дома по сторонам все меньше и ниже. Вскоре девушки вышли на шоссе. Они поравнялись с забором, за которым еще цвели георгины и розы, на воротах перед маленьким домом, обвитым плющом, крупными буквами значилось: "Садоводство". Вдруг за деревьями' что-то зашевелилось, младшая из девушек боязливо прижалась к своей спутнице.

- Успокойся, Лина, это, верно, Вальтер!

- Ты угадала, Маргарита - раздался голос из-за кустов.- Здравствуй. Вот уже час, как я жду тебя.

Вальтер был учеником садовника. Крепкого телосложения паренек, в соломенной шляпе и чистом полотняном сюртуке, ласково смотрел на девушку, которую знал уже не первый год. Она приходила в сад за цветами, которые покупала госпожа Фукс.

- Вот еще новая порция,- сказал он, высыпая в корзину девушки цветы и листья.- Вчера, связывая букеты, ты опять так хорошо пела, Маргарита. Твоя песня была такая грустная, прямо сердце разрывалось.

- Это мое единственное удовольствие, Вальтер. Поздно вечером, окончив работу, я забираюсь куда-нибудь подальше в глушь, тогда песни поются сами собой! Однако прощай, нам надо поторопиться. Позади идут Фриц и Антон, я не хотела бы с ними встречаться!

- Я провожу вас до Морской улицы.

- Нет-нет! Они непременно привяжутся к тебе.

- Думаешь, я их боюсь? Я готов на все, чтобы защитить тебя, Маргарита.

- Но тебе завтра рано вставать, оставайся!

- Я останусь в саду и буду следить за вами до тех пор, пока вы не дойдете до дома.

Простившись с Вальтером, девушки пошли дальше по шоссе и вскоре свернули на песчаную дорогу, которая вела к роще, за нею на холме был дом, где они жили. Если это полуразвалившееся жилище можно было назвать домом.

Дверь приотворилась, показалась женщина лет сорока, с черными распущенными волосами, орлиным носом и толстыми губами на злобном лице. Вылинявшая красная шелковая юбка, вероятно, наследие лучших и давно минувших времен, делала ее толстую фигуру еще необъятнее. Вероятно, ей помешали наводить туалет. Это и была госпожа Фукс, которая, живя в разлуке со своим преследуемым, но находящимся на свободе мужем, продолжала держать его пансион.

Читатель поймет, что она имела в виду под этим названием, если мы скажем, что кроме Маргариты и Лины в этой хижине находилось еще около двадцати мальчиков и девочек самого разного возраста, которые каждое утро должны были отправляться в город продавать цветы, овечек, апельсины и пряники, и затем с наступлением ночи отдавать вырученные деньга госпоже Фукс, за что получали кусок хлеба, несколько картофелин и вдосталь воды. Но дети эти, не знавшие ни отца, ни матери, выросшие с колыбели в нищете и страхе, были рады, когда получали эту скудную пищу, которой лишались довольно часто, если не выручали достаточно денег.

Госпожа Фукс заперла дверь на замок и вошла вместе с девушками в комнату. Посреди ее стоял грязный стол, а возле него несколько худых стульев. На стеле рядом с тускло горевшей лампой красовалась бутылка с каким-то крепким напитком, который госпожа Фукс употребляла якобы против болей в желудке.

Зеркало на стене, старый шкаф и комод о трех ножках, над которым висела картина, изображавшая сцену из священного писания, составляли все убранство жилища,

Низенькая дверь вела в другую комнату, которая служила местом пребывания детей и откуда в эту минуту слышались приглушенные голоса.

Маргарита и Лина поставили свои корзины на стол и стали считать деньги.

- Как, негодная тварь, - закричала госпожа Фукс, увидев, что корзина Лины почти полна,- с четырех часов ты ушла из дому и принесла всего только восемь грошей? Погоди, я научу тебя быть прилежнее!

- О милая тетя Фукс,- взмолилась девочка, припав к ее ногам,-, только не сажайте меня в чулан, я заходила во все пивные лавки и каждому предлагала свой товар,

- А, так ты боишься чулана? Ну, так я, наконец, знаю средство тебя исправить! Маргарита, поди посади ее туда!

- Она больна, я не могу сделать этого!

- Как, ты смеешь возражать?

- Накажите меня вместо Лины.

- Ты свое дело сделала, да и к тому же ты теперь достаточно взрослая и завтра вечером поедешь вместе с Луизой и со мной. Пора тебе узнать лучшую жизнь!

- Я принесла на десять грошей больше, чем следовало!- сказала Маргарита.- Пусть это будет долей Лины!

- Опекун ты ей, что ли? Уж не думаете ли вы, что я стану даром кормить вас и одевать? Поди, нарежь им хлеба,- госпожа Фукс кивнула на соседнюю комнату, а я сама запру в чулан эту лентяйку. Пойдем, негодная! - Она потащила за собой Лину.

Маргарита с жалостью посмотрела ей вслед. "Потом постараюсь принести ей ужин",- подумала она м пошла в соседнюю комнату, где сидели и лежали на сене грязные и худые мальчики и девочки. Жадно брали они из рук Маргариты хлеб, запивали его водой из расколотых кружек и тут же укладывались спать.

Вот как содержались пансионеры госпожи Фукс!

Возвратившись в первую комнату, Маргарита застала там госпожу Фукс, уже исполнившую свое недоброе дело.

- Завтра вечером ты уже больше не пойдешь торговать на улицу, ты теперь уже взрослая, фигура у тебя сносная, да и лицо ничего,- проговорила госпожа Фукс,- так что будешь теперь выходить со двора только со мной!

Маргарита промолчала, но при последних словах содержательницы притона она ощутила какой-то неосознанный страх. К тому же госпожа Фукс обыкновенно по вечерам куда-то исчезала. Юная девушка смутно чувствовала, что над нею нависла грозная туча. Куда уходила госпожа Фукс, было для нее тайной. Одни говорили, что она навещала в эту пору своего мужа, который нигде не смел показываться, другие же уверяли, что она посещала сомнительные балы, заводя там весьма недвусмысленные знакомства.

Последнее, вероятно, было ближе к истине. Вот и сейчас, с помощью Маргариты, она тщательно зачесала свои черные волосы, подрумянила желтые щеки, подкрасила жиденькие брови и, накинув темный платок, вышла из дому.

Маргарита постоянно должна была запирать за нею дверь, а утром, когда она возвращалась, открывать ее.

Перед уходом госпожа Фукс погасила лампу и заперла на ключ шкаф и комод, где у нее хранились деньги. На Маргариту она вполне полагалась - у девушки был чуткий сон, к тому же она вообще не делала ничего, заслуживавшего порицания.

Было уже поздно, когда ушла госпожа Фукс, довольная тем, что завтра отправится в свои ночные похождения уже не одна. Она хорошо понимала, что Маргарита будет для нее неисчерпаемым источником дохода, если только не ускользнет из ее рук, но за этим она зорко следила. Маргарита находилась на ее попечении уже почти четырнадцать лет, а потому она считала себя вправе пустить в дело ее прекрасную внешность. Случалось и так, что девушки, выросшие у нее, достигнув зрелого возраста, убегали, и она теперь пристально следила за тем, чтобы этого не случилось и с Маргаритой, которая красотой превосходила всех ее прежних воспитанниц.

Вскоре после ухода госпожи Фукс Маргарита осторожно отперла дверь и неслышно вышла на двор. С несколькими кусками хлеба и кувшином воды в руках она направилась туда, откуда слышался жалобный плач Лины. Дойдя до старого, развалившегося забора и отворив дверь в нем, она очутилась в низеньком сарае. Воздух здесь был сырым и зловонным - бедный ребенок, завидя Маргариту, бросился к ней навстречу. Кроме Лины в этом ужасном чулане сидела еще семилетняя девочка, попавшая сюда за то, что, мучимая голодом, съела один из пряников, данных ей для продажи.

Маргарита накормила обеих, принесла соломы, чтобы им не лежать на сырой, грязной земле, и дала свой платок прикрыться. Девочки повисли у нее на шее, со слезами на глазах целовали ее и не хотели отпускать. Оставив их, она пошла мимо своей хижины к кустарнику, который тянулся от Морской улицы до шоссе, обсаженного по обе стороны деревьями. Луна вышла из-за туч и чудно светила с ночного неба, усеянного звездами.

В бледном свете луны Маргарита была особенно хороша. Ветер играл- ее чудными золотистыми волосами; простое черное платье подчеркивало развившиеся формы девушки. Ее нельзя было назвать худой. Как ни странно, тяжелая жизнь в доме Фуксов не отразилась на ее облике. Белокожая, с легким румянцем и большими голубыми глазами и длинными ресницами, она останавливала на себе взгляды; маленький нос был так же изящен, как и маленький рот с пухлыми губами, между которыми виднелись ее ослепительно белые зубы.

Маргарита напевала вполголоса, пробираясь к большим, обросшим мохом камням, лежавшим недалеко от шоссе в тени густого кустарника. Тут она часто сидела, пела и мечтала, и именно тут несколько дней назад, проезжая мимо, увидел ее принц Вольдемар.

Освещенная мягким светом луны, она села на камень и запела народную песню. Тайная грусть слышалась в ее голосе. На сердце у нее было тяжело. Вдруг она замолкла. Какие-то небывалые чувства наполнили ее сердце, оно готово было разорваться - в такие часы к ее душе подкрадывалось дотоль неведомое ей чувство любви. Маргариту никто не любил, никто не понимал, она никому на свете не принадлежала.

С детства, с тех пор, как она помнила себя, она не видела других людей, кроме госпожи Фукс и подобных ей несчастных детей, у которых также не было родных. Прежде Маргарита никогда об этом не задумывалась, но теперь в ней проснулась мысль о том, что существует на свете любовь!

Она видела на улицах, как заботливо кутали матери своих детей от холода, с какой любовью они целовали своих малюток - ей неведомо было это счастье! Какое, должно быть, блаженство, когда есть кому сказать "мама", когда заботливая и нежная рука матери обнимает тебя и прижимает к своей любящей груди.

Как-то раз вечером Маргарита спросила госпожу Фукс о своей матери.

- К чему тебе знать о своих родителях, глупая девчонка,- сказала госпожа Фукс с видимой досадой,- заботься лучше о своих букетах. Знай - твоих родителей давно уже нет в живых.

- Они умерли? - прошептала Маргарита едва слышно, ей стало так тяжело и страшно.- Как жаль! Но все эти дети,- утешала она себя,- разделяют мою горькую судьбу. Бог нам всем отец!

Прежде Фукс днем учил ее читать и писать, и она была так любознательна и прилежна, что у бывшего канцеляриста скоро истощился весь запас его знаний. Потом господин Фукс исчез, и, верно, он занимался недобрыми делами, так как только изредка прокрадывался ночью домой.

Грустно и одиноко протекала ее жизнь, так шли дни, месяцы и годы. Наконец, она стала почти взрослой, и какая-то тоска давила ее молодое отзывчивое сердце. Ей чего-то недоставало. Весь мир казался ей пустым. Бродя по улицам с корзинкой цветов в руке, она видела других девушек. Они гуляли под руку с молодыми людьми, которые счастливо улыбались, устремляя на них любящие взгляды, ее же никто не любил, никто не говорил ей ласковых слов, никто не пожимал ей дружески руку, никто не смотрел на нее любящими глазами.

По вечерам она уходила из дома и направлялась к образу Богоматери, перед которым ее накануне видел Эбергард, или просто бродила по пустынной дороге, когда все было тихо кругом. Из груди ее невольно рвались звуки какой-нибудь жалобной песни, какое-то непреодолимое желание наполняло ее. Шелест деревьев, темное небо, усеянное звездами, уединенное место в тени кустов - все это благотворно действовало на ее душу - только тут она оживала, сюда ее влекло!

Прежде она думала, что всей душой привяжется к доброму Вальтеру, который всегда ласково и откровенно говорил с ней, будет поверять ему все свои сокровенные мысли и искать в нем утешения.

Но нет! Вальтер был добр и ласков, но она могла только благодарить его за это, в нем чего-то недоставало впрочем, она не могла себе объяснить - чего, она только чувствовала, что не нашла в нем того, что искала.

Как-то в субботу, по дороге домой, с ней заговорили девушки, быть может, они увидели на ее прекрасном, мечтательном лице тайную грусть или выражение безысходного горя. На них были яркие платки, а волосы украшали приколотые цветы. Это было так соблазнительно и очень понравилось Маргарите. Девушки эти много смеялись между собой и уговаривали ее пойти с ними в ярко освещенный сад, где, по их словам, были танцы и веселье.

- Но на мне старое платье! - смутилась Маргарита.

- О, это не беда, вот там живет госпожа Робер, она даст тебе прекрасное платье на одну ночь.

- Но у меня нет денег!

- А ведь у тебя в кармане что-то звенит?

- Это не мои!

- Так возьми часть из них, а после, когда у тебя будут деньги, ты положишь назад из своих. Пойди и посмотри, какое там веселье, там настоящая жизнь!

После долгих колебаний Маргарита вошла в прекрасный сад и подошла к зале, где под. громкие звуки музыки бешено кружились танцевальные пары. Она посмотрела в окно и увидела, как те девушки, которые уговаривали ее идти с ними вместе, с молодыми мужчинами присоединились к кружившимся парам, она видела, как они целовались с ними, как беззаботно предавались веселью, и вдруг схватила свою корзину и быстро, не оглядываясь, ушла.

Только отойдя довольно далеко, Маргарита немного успокоилась. Виденное поразило ее. Не этого жаждало ее сердце! Ей казалось, что надо избегать встреч с теми девушками, и каждый раз, когда замечала их издали, старалась спрятаться от них, чтобы не быть замеченной. В то время, как они предавались веселью, Маргарита отправлялась к образу Богоматери или на свое заветное место близ шоссе, над которым сверкали звезды и веял ночной ветер.

Вот и сегодня она сидела тут, плела венки и напевала, до того погруженная в свои мысли, что не слышала странного шелеста и движения со стороны шоссейной дороги.

На башнях отдаленной столицы глухо пробило одиннадцать часов. Маргарита сидела на камне и смотрела то на цветы в руках, то вдаль. Что-то шевельнулось в кустах, она не обратила на это внимания, а продолжала петь свою любимую песню.

Вдруг ветки кустарника раздвинулись, и среди них показалось бледное улыбающееся лицо; осторожно и с любопытством придвигалось оно к ней; глаза сладострастно оглядывали прекрасный стан девушки.

- А, вот где ты, прекрасная маленькая богиня! -раздался шепот.

Маргарита обернулась и вскрикнула от страха, увидев это бледное, искаженное страстью лицо.

Она перекрестилась - так ужасно было это виденье!

Но вот из-за ветвей показались и плечи, а затем и весь человек предстал перед испуганной девушкой. Это был какой-то знатный господин - на руках его были белые перчатки, а под мышкой он держал изящную камергерскую шляпу.

Маргарита не потеряла присутствия духа и быстро вскочила, ее сердце лихорадочно билось, она чувствовала, что ей угрожает опасность.

- Подожди, голубка! - прошептал незнакомец, которому на этот раз удалась попытка поймать прекрасную фею, и потому он не желал упустить ее из рук! - Одно слово, только одно слово, очаровательная маленькая сирена! - воскликнул он, протягивая руку к Маргарите, при этом мужчина так отвратительно улыбался, что по всему было видно: недобрым намерением загорелся он. Серые глаза блестели, губы были бледны от волнения. Никого не было вокруг в этом уединенном месте. Прелестная девушка произвела впечатление не только на принца, но и на него самого. Он уже касался ее стана, его руки уже чувствовали сквозь платье ее юное тело, он жаждал во что бы то ни стало исполнить свое сладострастное желание.

- Только одно слово, голубка,- прошептал он,- полно, не стыдись!

Камергер, не щадивший ни времени, ни труда на подобные приключения и добивавшийся именно этого дикого цветка, как он ее называл, уже обвил рукой стан молодой девушки, но только он хотел прижать к себе Маргариту, как вдруг она, собравшись с духом, крикнула изо всех сил:

- Фриц! Антон!

Камергер Шлеве, боясь в этом и без того небезопасном месте встретить известных ему мошенников, которых Маргарита назвала по имени, выпустил свою добычу из рук.

Фрица и Антона давно уже не было на дороге; они свернули в сторону или направились в парк на очередной грабеж.

Маргарита, подхватив свои цветы, перепрыгивая через камни, быстро убежала от своего врага.

Камергер, скрежеща зубами, хотел погнаться за девушкой, забыв про свою хромоту, но вовремя опомнился и, кряхтя, поплелся вслед за этой легкой серной, которая, подобравши свое платье, уже скрылась в кустах.

- Ты не уйдешь от меня, маленькая колдунья,- бормотал он, тщетно стараясь найти след убежавшей девушки.- Один Бог знает, как я сегодня жаждал овладеть тобой! Знать бы, где живет эта очаровательница.

В это время луна скрылась в облаках, все погрузилось во мрак, и Шлеве не мог разглядеть видневшейся хижины.

- Она действительно прекрасна! Я давно не встречал ничего подобного! Завтра же попрошу содействия госпожи Робер, ты должна быть моей, маленькая, робкая богиня, или фея, как называет тебя принц!

В то время, как господин Шлеве, разговаривая с самим собой, осматривал камни, на которых сидела девушка, и затем, осторожно прислушавшись, направился домой, Маргарита достигла хижины. Она опустилась на колени, грудь ее сильно вздымалась; скрестив руки, она горячо благодарила небо за спасение от страшного человека.

Она вошла в дом, заперла накрепко дверь и легла на свою бедную постель. Вскоре сон одолел ее и избавил от страданий. Она сладко улыбалась во сне прекрасному юному офицеру, который любезно разговаривал с ней и обещал свое покровительство; это сновиденье было так замечательно, что она желала вечно видеть его! Ей казалось, что теперь желание ее было удовлетворено и для полного счастья ей нечего и желать.

Но горькая действительность скоро вернула ее на землю. Чудное виденье исчезло, счастье ее было слишком призрачным.

VIII. В ЦИРКЕ

Когда, доставив труп Гэрри в полицию, граф Монте-Веро возвращался к себе во дворец, он вдруг заметил на Марштальской улице свой экипаж, запряженный четверкой вороных; на козлах, подле кучера, сидел Сандок в ливрее.

Граф удивленно улыбнулся, так как не давал на этот счет никаких распоряжений. И тут же к нему подошел Мартин.

- Слава Богу, наконец-то я вас нашел, господин Эбергард, мы так встревожены,- сказал капитан "Германии".- Никто не знал...

- Куда я скрылся; ну, любезный Мартин, такого впредь не случится, я никогда более не забуду сообщать, если куда-нибудь отправлюсь один,- шутливо произнес граф.- Однако, что же случилось?

- Полчаса назад во дворце флигель-адъютант короля...

- Ну, и что же? Ты так торопишься, что никак не доберешься до сути.

- Он был расстроен, что не застал дома ваше высочество.

- Господа придворные легко расстраиваются! Что же угодно было господину флигель-адъютанту?

- Он приехал от имени короля пригласить господина графа в цирк; король желает видеть сегодня вечером в своей ложе господина Эбергарда и непременно при параде, так как там будет новый русский посланник, князь Долгорукий!

- Странно! - пробормотал Эбергард.

- Посланный не вдавался в подробности - он спешил, но я так понял,- сказал Мартин,- что король желает, чтобы граф Монте-Веро затмил своим великолепием русского князя.

- Как здесь, в столице, ты прислушиваешься к каждому слову! - рассмеялся граф, потрепав Мартина по плечу и вместе с ним направляясь к порталу своего дворца.- Я вполне полагаюсь на твои наблюдения и потому приготовлюсь.

- Карета, как вы изволили видеть, готова!

После всего происшедшего этим вечером графу не очень хотелось показываться в обществе, тем более в цирке, где дебютировала Леона, но Мартин был так настойчив, а приглашение короля так почетно, что он должен был ехать, хотя мысли его были заняты разбитой надеждой получить известие о своем ребенке.

Он надел увешанный орденами мундир, накинул сверху шитый золотом полуплащ, который спереди застегнул булавкой с бриллиантом такой величины, какой не видывали еще в Европе. Он стоил много миллионов.

Не прошло и часа, как Эбергард уже мчался в своей великолепной карете к цирку; когда карета остановилась, негр соскочил с козел и отворил дверцы.

Сопровождаемый негром, Эбергард направился к ложе короля.

В аванложе он раскланялся с камергерами; флигель-адъютант, обрадованный его приездом, с поклоном отворил ему дверь королевской ложи.

В лакейской, где остался Сандок, Эбергард заметил двух казаков, так что предположение Мартина не было лишено оснований.

Войдя в обширную королевскую ложу, граф Монте-Веро оглядел присутствующих. Возле королевы сидела какая-то иностранка, принцессы Шарлотты с матерью не было; далее сидел принц Август, французский посланник, несколько министров и генералов, а подле королевы - господин во фраке, увешанном орденами, которого Эбергард принял было за еврейского банкира. Однако именно этот господин и оказался русским посланником, князем Долгоруким, а иностранка, сидевшая подле королевы, особа лет двадцати четырех, была его дочь, княжна Ольга.

Когда король заметил Эбергарда, он подал знак всем присутствующим кавалерам встать, и князю Долгорукому, разумеется, тоже пришлось последовать общему примеру. Это движение заставило оглянуться и молодую княжну, она обратила свои большие темные глаза на вошедшего, который, по ее мнению, должен был быть по меньшей мере принцем королевской крови.

- Я очень рад, что вы исполнили мое желание, граф, и отозвались на мое приглашение. Я, было, думал, что вы не явитесь, так как у вас во дворце сказали моему адъютанту, что вы неизвестно куда отлучились,- проговорил король.- Мы попросили вас в нашу ложу не только для того, чтобы вы были свидетелем удивительного зрелища, как дама покорила своей воле царей пустыни, но и потому, чтобы иметь случай познакомить вас с князем Долгоруким!

Король был очень доволен впечатлением, которое русский князь не мог скрыть, невольно заметив булавку Эбергарда - бриллианты на ней превосходили все бриллианты на его орденах и диадеме княжны Ольги, вместе взятые.

- Меня всегда интересовала отдаленная обширная империя, которой предстоит великая будущность, князь,- обратился Эбергард к посланнику, между тем как король с удовольствием слушал его.- Она имеет так много общего с той страной, где расположены мои владения; больше того, во многом они схожи: у них одни и те же достоинства и недостатки.

- Что же это за страна? - спросил князь с любопытством.

- Бразилия - страна, где, к сожалению, имеются невольники, как и в России крепостные (Ко времени действия этой части романа в России еще не было отменено крепостное право).

Они заговорили о крепостном праве.

Короля, по-видимому, очень занимал разговор этих двух совершенно не схожих людей. Князь Долгорукий был человеком лет пятидесяти, придерживавшимся строго аристократических взглядов, граф Монте-Веро был гораздо моложе его и слыл поклонником высоких гуманных идей.

- Страх и строгость,- заключил Эбергард,- порождают ненависть и измену; история имеет тому множество примеров, князь. Образование и гуманность порождают любовь и уважение! Или вы полагаете, что между крепостными, между этими белыми невольниками, нет умов, восприимчивых к образованию, к нравственному развитию? Неужели вы думаете, что в этом классе нет людей, достойных внимания и уважения? Вспомните предков семейства Демидовых. Мне кажется, это яснее всего подсказывает, что и под суровой оболочкой этих без причины презираемых людей бьются сердца с высокими устремлениями, как и в нас, родившихся в своем звании лишь благодаря случаю.

Князь Долгорукий вопросительно посмотрел на графа.

- Если бы только теория оказывала такое благотворное действие на практику! - произнес он, пожимая плечами.- Известно, что кажется возможным теоретически, то часто неисполнимо на практике, и наоборот.

- С графом Монте-Веро вы в этом не сойдетесь,- засмеялся король, которому стычка этих двух крайностей доставляла удовольствие.- Он либерал! Но отложите ваш интересный разговор до будущего раза; сейчас начнется второе отделение, и мы желали бы представить графа прекрасной княжне; но отец должен зорко наблюдать за своей дочерью, чтобы и ее сердце тут не заговорило!

Эбергард пропустил эту шутку короля; но князь Долгорукий, почтительно поклонившись, сказал:

- У молодой княжны каменное сердце, ваше величество, оно слишком крепко и холодно; при воспитании не доставало нежной материнской руки! Лучшие в мире учителя, которых я пригласил для нее, посвятив ее в тайны науки, развили ее ум, но оказались не в состоянии развить ее сердце.

- Мы понимаем вас, князь, но все-таки это не мешает пожелать вам найти человека, который был бы способен растопить ледяное сердце вашей дочери, человек этот должен быть магом и волшебником, так как княжна достойна прекрасного, возвышенного сердца! Граф Монте-Веро ждет чести быть представленным вашей очаровательной дочери!

Король обратился к своей супруге, между тем как князь и Эбергард подошли к креслу молодой княжны. Она была высока, стройна и величава. Некоторая полнота и серьезное, холодное выражение лица делали ее старше - княжне Ольге минуло двадцать дет. Ее черные как смоль волосы украшала бриллиантовая диадема. У нее был высокий лоб, довольно тонкий нос и тот русский тип лица, который бывает особенно привлекательным. Но ее большие глаза смотрели на мир с гордой холодностью. Черные локоны ниспадали на ослепительно белую шею и плечи. Изумрудное ожерелье покрывало ее полную грудь, касаясь белого атласного платья. Юбка была подобрана белыми цветами, так что был виден ее белый атласный башмачок, украшенный изящной золотой пряжкой.

Она улыбалась, беседуя с графиней Аренштейн, когда князь и Эбергард подошли к ней. Надо сказать, ее холодная улыбка удивительно шла к ее прекрасному лицу. Эбергард, взглянув на девушку, должен был сознаться, что без этого сурового выражения юная княжна считалась бы королевой красоты. Отец попросил у нее позволения представить ей графа Монте-Веро.

Эбергард прочел на ее лице разочарование и неудовольствие, когда она обернулась к нему. Она холодно посмотрела на него, и глаза ее на миг остановились на богатой одежде и благородном лице графа; Эбергард поклонился.

Король внимательно следил за всей сценой.

Книжна не сочла нужным что-либо проговорить, хотя за ней было слово для первого знакомства.

- Это небольшое беспокойство я причинил вам по желанию короля, ваше сиятельство! - произнес Эбергард звучным голосом.

Княжна с удивлением проницательно посмотрела на графа.

- Вы будто извиняетесь, любезный граф, и мне это кажется, простите, довольно странным,- проговорила гордая княжна.

- Каждый кавалер обязан извиниться перед дамой, если замечает, что его присутствие вызывает у дамы досаду.

Слова эти как-то странно подействовали на княжну: граф осмелился говорить с ней так, как говорил каждый кавалер с каждой дамой.

- Простите, если столь обыкновенные вещи мне неизвестны,- проговорила княжна, саркастически улыбаясь.

- То, что сделано без умысла, не требует извинения,- отвечал Эбергард коротко, но весьма вежливо.

Княжна почувствовала, как в ней закипает раздражение, но она улыбнулась,- такого рода разговор был для нее в новость.

- Колокольчик звонит, ваше сиятельство, позвольте мне поместиться позади вашего кресла.

- Как кавалеру подле своей дамы, это благосклонность, которую...

- Которую оказываешь не каждому,- прибавил Эбергард.- Если вам неприятно, ваше сиятельство, я не претендую на эту благосклонность.

- Не называйте ее в этом случае благосклонностью, господин граф,- улыбнулась княжна,- и сделайте это против моей воли.

- Это было бы непростительно, ваше сиятельство, я имею честь...

- Вы мешаете, уже начинают! - прошептала княжна, быстро указывая своему странному собеседнику на кресло подле себя.

Но в ту же минуту княжна раскаялась в своем порыве и решила, что гораздо лучше будет вовсе не обращать внимания на графа.

Пока шло представление клоунов и других артистов цирка на арене. Эбергард рассматривал публику, сидевшую в ложах.

В ложе дипломатов он увидал принца Этьена и лорда Уда, турецкого посланника Магомета-Ахари-Бея и грека Мимоса.

Принц Вольдемар, по причине легкого недомогания, не явился вместе со своим камергером. Напротив ложи дипломатов граф заметил пожилую даму с седыми буклями, она сидела между своими двумя довольно странно одетыми дочерьми.

"Это достопочтенная госпожа Болиус,- сказал про себя Эбергард,- вывезла в свет прекрасную Кору и соблазнительную Лидию. Как усердно молодой лорд Фельтон с принцем Этьеном лорнируют невинно улыбающихся дам. Любезнейший лорд Фельтон, опомнитесь, вы должны иметь двух отцов миллионеров, если заведете знакомство с одной из этих красавиц".

Вдруг заиграла громкая музыка, амазонки и турки в богатых блестящих нарядах на прекрасных лошадях выехали на арену и стали в кадриль.

Соблазнительные формы амазонок в коротких юбках приковывали взоры всех мужчин, а особенно приводили в восторг принца Этьена и Магомета-Ахари-Бея, которые не спускали с них глаз.

Еще один выход, и затем ожидалась царица львов, мисс Брэндон, отчаянная иностранка, приведшая в восторг громадный город.

Прекрасные лошади, которых вывели после кадрили, несмотря на их удивительную дрессировку, не в состоянии были умерить нетерпение публики: все с трепетом ожидали отважную иностранку, сумевшую сделать своими рабами страшных царей пустыни.

Наконец отворились двери, что вели из конюшен на арену, отсюда обычно выходил Гэрри в серебряном трико, чтобы с помощью лакеев вкатить на середину арены большую золотую клетку с тремя сильными львами и затем железным шестом привести диких зверей в ярость,- сегодня же Гэрри не было, и один из наездников заменил его.

Разъяренные львы со страшным ревом бросались из стороны в сторону к решетке, которая дрожала под ударами мощных лап.

Приведя зверей в дикую ярость, наездник ушел. Занавес распахнулся, и на арену с гордостью королевы вышла хозяйка тех, кто звался царями пустыни.

Громадное здание цирка огласилось громкими аплодисментами, все с любопытством смотрели на женщину, осмелившуюся играть со львами.

Только Эбергард оставался спокоен, глаза его были устремлены на смелую укротительницу.

При ней не было оружия, в изящной руке она держала только хлыст, какой употребляют наездницы. Черное длинное платье увеличивало ее рост, подчеркивало прекрасную фигуру, высокий лоб и орлиный нос придавали ее лицу выражение недюжинной энергии и силы воли.

Леона гордо поклонилась сначала королю, а потом публике; графа Монте-Веро она, похоже, не заметила.

Увидев свою повелительницу, еще минуту назад свирепо ревевшие львы боязливо прижались в угол клетки; Леона улыбалась, торжествуя победу.

Резкие черты лица мисс Брэндон кого-то напоминали, в дипломатической ложе шушукались, пытаясь определить, кого именно, но так и не смогли догадаться.

- Посмотрите на профиль,- шепнул, наконец, французский атташе, обращаясь к молодому лорду Фельтону.- Припомните моего великого императора и взгляните еще раз на ее лицо.

- Вы правы,- сухо отвечал англичанин,- я тоже нахожу в ней сходство с Бонапартом.

Все взоры в тревожном ожидании устремились на мисс Брэндон, которая смело отворила дверцу и в воцарившейся мертвой тишине с холодным спокойствием и улыбкой вошла в клетку ко львам. Щелкнув хлыстом и не говоря ни слова, одним движением руки она заставила диких зверей лечь у ее ног.

Говорят, и это подтверждают охотники и поселенцы Южной Америки, что есть люди, взора которых звери не могу выносить. И эти люди укрощают кровожадных хищников, превращая грозных властителей пустыни в покорных рабов.

Мисс Брэндон, кажется, также обладала таким взором, потому что с того времени, как вошла в клетку, она не спускала глаз с трех львов, ползавших у ее ног.

Всех присутствующих занимала мысль, что если в одном из этих кровожадных зверей пробудится сознание собственной силы и он кинется на беззащитную женщину, то в одну минуту превратит ее в кровавое месиво.

Но укротительница львов улыбалась так спокойно и самоуверенно, как будто имела какую-то тайную неограниченную власть над этими могучими животными; она играла с ними, сердито смотрела на них своим повелительным взором, если один из львов хоть на секунду позволял себе ослушаться ее приказания, она садилась на спину одного из них, а других ставила по сторонам подле себя, и они стояли так неподвижно, словно были изваяны из мрамора. Прекрасный стан ее обрисовался во всей соблазнительности, когда она прилегла поперек львов, как бы покоясь на оттоманке.

Леона резко вскочила - ей предстояло заключить представление.

Присутствующие в лихорадочном волнении следили за каждым ее движением. Она снова щелкнула хлыстом - львы с ворчанием поднялись. Отчаянная мисс Брэндон улыбалась. Еще щелканье хлыста. Разъяренные львы заметались в клетке, рев их огласил здание цирка, казалось, вот-вот их терпение истощится и они бросятся на свою повелительницу. Глаза животных налились кровью.

И тут удивительная сила взгляда женщины оказала свое действие. Леона, стоя перед разъяренными львами, глазами удерживала их на месте; сама она, между тем, была так спокойна, словно имела дело с кошками.

Но эта ли уверенность или ненасытное честолюбие побудили ее отвести взгляд на трепетно замершую публику?

Вдруг Леона побледнела, пошатнулась и протянула руки, как бы защищаясь,- она увидела Эбергарда. Она решила, что перед нею ужасный призрак,- ведь, по ее расчетам, этого человека более не было в живых. Этого минутного замешательства было достаточно, чтобы один из львов, самый сильный и крупный, вскочил, огласив цирк ужасным рычанием.

Все замерли - еще мгновение, и эта очаровательная женщина окажется в когтях кровожадного зверя.

Но тут с арены послышался громкий смех - укротительница, отступив на шаг, встала перед диким животным, и лев смиренно улегся у ее ног. Зрители восприняли все это как заранее подготовленный эффектный финал.

Нескончаемые возгласы радости и аплодисменты сотрясли здание цирка, публика разразилась такими овациями, каких не удостаивались даже короли и герои!

Это удовлетворило честолюбие Леоны. Она торжествовала. С улыбкой вышла она из клетки, словно из будуара, и быстро отыскала глазами Эбергарда, чтобы убедиться, что он действительно жив. Затем она еще раз поклонилась и оставила арену.

Овации не умолкали, зрителей потрясла ее последняя выходка.

Но хорошо, что никто не видел Леону в ту минуту, когда она возвратилась в свою уборную, дрожа от ненависти, и прерывающимся от волнения голосом прошептала: "Он жив!" Страшно представить даже такую меру ненависти в женщине.

Королевская чета и за нею вся свита поднялись со своих мест и направились к экипажам. Король, покидая ложу, сказал несколько милостивых слов молодой княжне Долгорукой, королева любезно беседовала с Эбергардом. Раскланявшись у портала, королевская чета направилась к своей парадной карете.

Князь повел дочь к экипажу, рядом стоял Эбергард. Князь поклонился ему, но его гордая дочь заранее уже решила для себя не кланяться графу.

Однако она невольно подняла глаза на графа Монте-Веро и против собственной воли поклонилась ему, как королю, и это случилось само собой и так быстро, что она не успела даже опомниться.

Отец помог Ольге войти в экипаж; негр Сандок отворил дверцы кареты графа. Через минуту экипаж Эбергарда, запряженный четверкой вороных, промчался мимо кареты русского князя.

Граф Монте-Веро возвратился в свой полный роскоши дворец, в то время как в кустарнике у дороги звучала известная уже нам печальная песня.

IX. ПАУЧИХА

- А, входите, пожалуйста, дорогая госпожа Робер! - говорила на следующий день госпожа Фукс, отворив на громкий стук дверь и увидев перед собой женщину, которая, по-видимому, с трудом добралась до хижины, так как тяжело дышала.- Входите и присаживайтесь!

- Да, я сяду, я должна сесть! - прерывисто проговорила сгорбленная старуха.- Эта одышка - моя смерть!

- И притом вы все-таки неутомимы, с утра и до поздней ночи все на ногах,- госпожа Фукс подала гостье свой лучший стул.- Думаю, вы уже сколотили себе порядочный капиталец?

- Капиталец? Полноте! От всех хлопот не имеешь ничего, кроме страха потерять последнее! - быстро проговорила старуха, которую обычно весьма оживляли разговоры о деньгах.- Вот отдашь за несколько грошей хорошие, дорогие вещи и то наверное не знаешь, получишь ли их когда-нибудь назад!

- Думаю, ни одна из ваших покупательниц от вас не ускользнет, госпожа Робер!

- О, когда они могут причинить мне хоть какой-нибудь вред, для них это большая радость! - проговорила старуха и села, тщательно смахнув со стула пыль.- Они называют меня Паучихой и обманывают на каждом шагу.

- Но на мне же вы постоянно наживались?

- Наживалась? О, Господи помилуй! Едва наживешь на соль, и то имеешь еще столько неприятностей и страху, что Боже упаси. Эта одышка - моя смерть!

И сгорбленная старуха снова закашлялась.

Госпоже Робер на вид было лет семьдесят. Редкие седые волосы покрывала старомодная соломенная шляпа, ее широкие поля заслоняли по сторонам все лицо. На плечи был накинут большой клетчатый платок, из-под которого виднелось вылинявшее коричневое платье. В одной костлявой руке она держала большой красный зонт, служивший ей палкой, поэтому она всегда носила его с собой.

Лицо госпожи Робер могло бы послужить прекрасной моделью для гуттаперчевого щелкунчика, беззубый рот ее совершенно ввалился, а потому длинный орлиный нос почти доходил до острого, выступающего подбородка. Впалые щеки и большие безжизненные глаза довершали "красоту" этого лица. К тому же старуха ходила постоянно сгорбившись, сверля всех своим пытливым взглядом, так что вполне заслуженно получила прозвище Паучихи - оно было так удачно, что каждый, кто ее видел, непременно должен был с ним согласиться.

Паучиха была весьма известна во всех кругах общества, больше того, по-своему она была влиятельной особой. К ней с известными поручениями обращались не только высоко поставленные мужчины. Множество дам каждодневно искали встречи с Паучихой для важных и тайных переговоров. Эта женщина была способна на всякую гадость. Она, не задумываясь, продала бы и честь собственной дочери, если бы за это ей предложили кругленькую сумму.

Госпожа Робер, как мы уже видели, давала под залог платья и другие вещи. Дамы, которые хотя бы на одну ночь желали блеснуть, брали у нее роскошные шелковые платья, золотые украшения и веера, даже башмаки, юбки и прочие принадлежности туалета. Плата за это производилась вперед, да и Паучиха так хорошо знала почти всех дам, что могла быть уверена - вещи ее не пропадут. Она постоянно обвиняла дам в том, что платья приносились измятые и в пятнах, за что и получала деньги сверх того; ей ни в чем не отказывали, так как в ней постоянно нуждались.

Говорили, что Паучиха очень хитра, скупа и ненасытна, и мы будем иметь случай убедиться, правы ли были люди.

- Ну, теперь к делу, милая Фукс,- сказала она после сильного кашля.- Мне необходима помощница, хотя это мне не по карману, но иначе нельзя. Я должна иметь помощницу! Хватит мне одной возиться с делами.

- Вам бы лучше сдать все ваши дела и отдыхать.

- Ну, что вы говорите! Как будто я имею для этого достаточно средств! Едва наешься досыта иной раз! Я должна работать, должна мучиться!

Паучиха опять закашлялась.

- Мне необходимо,- прибавила она жалобно,-иметь помощницу, человека подле себя. Ночи! Ах, эти ночи, милая Фукс! Вот уже несколько лет я страдаю бессонницей. А эта одышка - моя смерть! И вот поэтому я ищу теперь девушку, которая помогла бы мне.

- Ну и прекрасно, госпожа Робер, возьмите себе помощницу!

- Вот потому я и пришла к вам, милая Фукс! Я уже думала о вашей старшей - как ее зовут? Кажется, Маргарита?

- А! - воскликнула госпожа Фукс, не подавая вида, что она поняла мысли Паучихи.

- Знаете ли, дорогая госпожа Фукс, у меня к вам большая просьба, не можете ли вы обойтись без Маргариты и уступить ее мне, я так нуждаюсь в хорошей помощнице.

- Обойтись без нее? Нет! Но уступить ее вам, госпожа Робер,- это другое дело! Маргарита девушка прилежная, верная и, что несомненно, хороша собой - между нами будь сказано, лучшая из моих воспитанниц!

- Да, это дитя мне нравится!

- Она больше уже не дитя, госпожа Робер. Слава Богу, я ее вырастила, и теперь она может вызывать восхищение! О, она мне дорого стоила, ее красота и румяные щечки доказывают, что она вскормлена не хлебом и картофелем!

Паучиха поднялась.

- Должна вам признаться,- продолжала госпожа Фукс,- я многого ожидаю от Маргариты! Она рождена для знатных господ! Такого врожденного изящества и грации, такого благородного лица вы не найдете ни у одной девушки!

- Ну, в таком случае, я ошиблась, милая Фукс! Я думала,- сильный, продолжительный кашель снова прервал речь Паучихи,- я думала, вы будете рады избавиться от лишнего дармоеда! Но вы говорите о каком-то восхищении, на что, впрочем, ваша питомица неспособна, да. и в мои намерения это не входит.

Госпожа Фукс недоверчиво улыбнулась.

- Давайте говорить откровенно, госпожа Робер! Вы имеете свои планы относительно этой девушки.

- Ничего другого, кроме того, что хочу иметь в ней помощницу!

- И я тоже имею свои планы на счет этой невинной красавицы!

- Невинной? - повторила Паучиха с таким хитрым взглядом, что дотоле скрываемые замыслы старухи стали ясны, как день.

- Я ручаюсь за это, госпожа Робер, совершенно невинной.

- Можно ли, дорогая, ручаться за это? Но разговоры в сторону, милая Фукс.

- Вы сами не хотите об этом говорить, потому что сами все отлично знаете!

- Полно, это меня не касается, я хочу иметь в ней только помощницу!

- Для вас главное - деньги, признаюсь, для меня тоже! Маргарита так прекрасна, что посредством ее я могу нажить себе состояние. Надеюсь, вы поняли меня милая Робер?

- И к тому же будете иметь даровую квартиру!

- Ну, уж об этом я похлопочу!

- Выгодное это дело, милая Фукс! Мне только жаль, что я напрасно шла к вам, я и понятия не имела, что вы хотите сделать это невзрачное дитя золотым рудником! - язвительно произнесла Паучиха и повернулась к двери.- Одно слово! Даю вам за эту девушку десять талеров. Берите скорее, милая Фукс, я поторопилась, берите, пока я не раздумала!

Госпожа Фукс улыбнулась, в ее широком лице с толстыми губами в эту минуту было что-то хищное.

- Десять талеров? Не теряйте слов! Все останется по-старому!

- Вы думали, больше? А что, если эта девушка пропадет у вас и вы за нее ничего не получите? Что вы тогда скажете?

- Тогда я непременно найду ее!

- Где же она теперь?

- Тут, в доме!

Глаза Паучихи заблестели, она раскрыла свой старый пестрый мешок, висевший у нее на руке, и вынула из него сверток, вероятно, с деньгами.

- Вот берите пятнадцать талеров, и пусть она идет со мной!

Госпожа Фукс поняла, что старуха во что бы то ни стало хотела приобрести Маргариту.

- Прибавьте к этим пятнадцати еще пятьдесят талеров, тогда вы ее получите!

Паучиха едва не обомлела.

- Это, значит, шестьдесят пять талеров? Откуда же мне взять такую громадную сумму? О милая Фукс, это безбожно с вашей стороны!

- Решайтесь скорее, я не могу вам обещать, что завтра цена будет такой же, как сегодня!

- Шестьдесят пять талеров! Это ужасно! Уступите хоть эти пять!

- Я сказала.

- Это нечестно, Фукс! - захныкала Паучиха, отсчитывая требуемую сумму и трижды переворачивая каждый талер,

- А вы сделали выгодное дело, госпожа Робер!

Паучиха пожала плечами и с сожалением посмотрела на деньги.

- Уберите их скорей с моих глаз! Где же девушка? Я хочу сейчас же взять ее с собой, подумать только - шестьдесят пять талеров!

Госпожа Фукс убрала деньги и позвала Маргариту.

- Теперь ты оставляешь мой дом и будешь жить у госпожи Робер; смотри же, будь ей верна и послушна,- сказала она удивленной девушке.- Госпожа Робер будет о тебе заботиться!

Бедная девушка опасливо посмотрела на не вызывавшую симпатии старуху, что-то похожее на страх шевельнулось в ее груди, но она безропотно покорилась своей участи.

Госпожа Робер, между тем, внимательно оглядела свою покупку и решила, что она совершила выгодную сДелку.

Она пожалела, что раньше не догадалась взять Маргариту к себе в дом,- тогда она досталась бы ей дешевле; теперь же знатный господин указал ей на этот бесподобный "дикий цветок".

Маргарита и не подозревала о сделке, походившей на торг белыми невольниками,- она думала, что поступает в услужение' к этой маленькой старушке и была рада избавиться от тетки Фукс, жестокое обращение которой часто доводило ее до слез.

И все же ей стало грустно, что она должна покинуть этот бедный дом, некому теперь будет заботиться о детях, и не посидит она больше в поле на своем заветном местечке. Подойдя к госпоже Фукс, Маргарита поблагодарила ее за попечение в продолжение стольких лет.

- Хорошо, хорошо, дитя мое, я охотно делаю добро,- с достоинством отвечала госпожа Фукс и пожала девушке руку.- Ты всецело принадлежишь теперь госпоже Робер, которая в состоянии сделать для тебя больше моего!

"Потраченные деньги еще принесут мне проценты!" - сказала про себя Паучиха и прибавила вслух:

- Пойдем, дитя мое, со мной!

При этом своими костлявыми пальцами она так крепко сжала тонкую ручку Маргариты, словно боялась, что добыча ускользнет от нее.

- Потрудитесь объявить, что Маргарита больше у вас не живет, милая Фукс!

- Я сделаю все, как полагается; ваша племянница переходит теперь в ваши руки, для вас будет благодеянием иметь при себе родственницу!

"Племянница, родственница?" - подумала Маргарита и широко раскрыла глаза.

- Да-да, милое дитя, ты приходишься мне родственницей,- подтвердила Паучиха.- Я тебе при случае объясню, как обнаружилось наше родство!

Маргарита хотела сказать, что она счастлива, что нашелся человек, который признает ее своей, который, быть может, полюбит ее, но, взглянув в хитрое лицо Паучихи, осеклась. Она чувствовала, как крепко старуха держит ее за руку, обнаруживая такую силу, какой в ней нельзя было и подозревать.

Маргарита простилась с госпожой Фукс, которая проводила их до дороги.

- Помоги мне, дитя мое,- ласково сказала старуха.- Мне тяжело, а эта одышка - моя смерть!

Паучиха закашлялась и велела мнимой племяннице нести большой красный дождевой зонт и вести себя.

Так они дошли до Мельничной улицы и затем свернули в сторону, на Кладбищенскую улицу, которая вела на громадное городское кладбище. Серые ветхие дома здесь населял большею частью рабочий люд. Дома были одноэтажные, с подвалом, в который вела маленькая грязная дверь, из низких окон по всей замусоренной улице распространялся чад. Паучиха, шедшая с Маргаритой, уже не первой своей жертвой, держалась ближе к домам, чтобы не обращать на себя внимание. Наконец, она остановилась у одного из последних домов и велела девушке отворить обитую мешковиной дверь, которая вела на крутую, узкую лестницу.

- Скорей, скорей! Ты чего с таким удивлением оглядываешься? Иди вперед! - шептала старуха, слегка подталкивая девушку сзади, и, кряхтя, последовала за ней.

Дойдя до самого верха, старуха до того утомилась, что с трудом дышала, дрожащей рукой вынула она из мешка ключ и подошла к низкой, но крепкой двери.

Маргарита не знала, что ее ожидает, и боязливо следила за движениями Паучихи, но ей хотелось надеяться на лучшее.

Бедная девушка и не подозревала о той пропасти, которая уже зияла перед ней, готовая поглотить эту прекрасную и невинную жертву.

Старуха отворила дверь, и они оказались в комнате. Комната, куда они вошли, была небольшой, но, по сравнению с квартирой госпожи Фукс, казалась роскошной. У одной стены стоял обитый пестрой материей диван, у другой - высокая кровать. В простенке между окнами с занавесками помещалось зеркало в золоченой раме, которое, вероятно, перешло к ростовщице из будуара какой-нибудь метрессы; под ним была этажерка с красивыми безделушками, а перед диваном стоял стол, покрытый вязаной скатертью, на котором были спичечница и пепельница. Изящный умывальник и вешалка, тоже, вероятно, кем-то заложенные, довершали убранство.

Стеклянная дверь вела в комнату побольше, где валялись платья и громоздилась разного рода мебель.

- Сейчас четыре часа,- сказала Паучиха, закрыв за собой дверь.- Он обещал приехать в пять - это хорошо! Сними с меня платок и сложи его аккуратно, я уверена, ты скоро привыкнешь к новой обстановке и, надеюсь, будешь довольна, если отличишься ласкою и послушанием. Скоро придет один господин, будь с ним вежлива и любезна - он очень богат, а деньги имеют великое значение в жизни! С деньгами все можно сделать, им все подвластно, за деньги можно купить и любовь, и роскошь, и дружбу, и счастье, этот господин очень богат! Но помни, таких господ надо принимать ласково!

Маргарита с удивлением слушала Паучиху, которая, спрятав свой мешок, принесла из соседней комнаты голубое шелковое платье и стала осматривать его со всех сторон перед окном.

- Это хорошо, что Роза никогда не испортит вещи, на этом платье, например, она не сделала ни одного пятнышка, прямо как с иголки,- бормотала она.- Платье это действительно прекрасное, чудный фасон! Впереди короче, а сзади длинный шлейф, притом настоящие кружева! Дитя мое, сними с себя свое черное платье, сложи его аккуратно и примерь вот это. Оно тебе наверняка понравится - это чистый шелк! Думаю, ты первый раз в жизни надеваешь шелковое платье?

Маргарита хотела спросить, почему она должна надеть это дорогое платье, но женская любовь к тряпкам взяла верх. Она быстро сняла с себя старое и начала надевать платье, поданное старухой. Паучиха помогала ей своими дрожащими костлявыми руками, и вскоре девушка окончила свой туалет.

Госпожа Робер зажгла лампу и с удовольствием смотрела, на прелестную Маргариту. Платье еще более оттеняло ее белокурые волосы, темно-голубые глаза с длинными ресницами, восхитительный рот с белыми зубами и подчеркивало стройность девушки. Смелый вырез позволял видеть ее чудные формы во всей их красоте.

Улыбавшаяся сгорбленная старуха поправляла костюм своей жертвы, чтобы та казалась еще соблазнительней!

В эту минуту послышался стук колес. Госпожа Робер прислушалась - экипаж остановился. Она поставила лампу на стол и зажгла еще свечу.

Маргарита стояла перед зеркалом и - это было простительное женское кокетство - с удовольствием осматривала чудное платье, не задумываясь о темных намерениях Паучихи. Она рассматривала материю и кружева, и ей казалось, что она каким-то чудом переродилась.

Послышался стук в дверь - Маргарита вздрогнула.

Паучиха отворила.

В дверях показалось - кровь застыла в жилах девушки - то же самое лицо, которое явилось перед ней в кустах; она не в состоянии была пошевельнуться.

Камергер Шлеве, серые глаза которого сладострастно заблестели при виде желанного "дикого цветка", как он ее называл, легко вошел в комнату, улыбаясь от удовольствия.

- Вот ты где, прекрасная Лорелея, маленькая сирена!- проговорил он, с нежностью глядя на испуганную девушку.- Как она прекрасна, даже лучше, чем при свете луны.

Человек подошел ближе, и Маргарита догадалась; что ее привели сюда для того, чтобы она сделалась его жертвой; теперь ей стало ясно, почему ее нарядили в голубое шелковое платье. Мучимая страхом, она искала, как убежать от приближавшегося врага. Бедная девушка чувствовала, что ей грозит гибель, но не видела выхода.

Паучиха, догадавшись, что Маргарита порывается бежать от знатного гостя, поспешила к двери, ведущей в соседнюю комнату, и встала перед ней, как бы предупреждая бегство девушки.

- Несносная девчонка! - шептала она, толкая Маргариту.- Я же тебе говорила, что ты должна быть ласкова и предупредительна! Знатный господин обращает на тебя свое благосклонное внимание! Уж простите ей эту глупость,- обратилась Паучиха к Шлеве.- Она изменится, это совершеннейшая невинность!

- Совершеннейшая невинность! - повторил Шлеве, самодовольно улыбаясь.- Вы правы, и это извиняет ее естественное сопротивление! Отчего же ты бежишь от меня, глупенькая? Ты все равно попадешь ко мне в руки!

Маргарита видела, что Паучиха вне себя от досады подталкивает ее тайком, а сладко улыбающийся господин подходит все ближе; она чувствовала, что должна во что бы то ни стало увернуться от него. Сердце ее тревожно билось, она с трепетом искала убежища и защиты. Кого позвать на помощь? Никого поблизости не было!

Паучиха стала что-то поправлять у двери, взяла со стола лампу и вышла в соседнюю комнату, заперев за собой на ключ дверь.

Маргарита осталась наедине с ненавистным ей человеком, в котором теперь видела своего смертельного врага.

Приближаясь к девушке сбоку, камергер рассчитывал оттеснить ее к окну, где она неминуемо оказалась бы в его руках; он не мог и подумать, что она способна позвать кого-нибудь на помощь из окна.

Сердце несчастной девушки забилось сильнее, грудь ее вздымалась, она искала глазами убежища! Она метнулась ко входной двери в надежде избавиться от своего сладострастного преследователя.

Он с улыбкой следил за всеми движениями своей жертвы - она тщетно пыталась открыть замок. Паучиха заперла дверь, а ключ спрятала. Видя свое близкое падение, несчастная девушка не знала, на что решиться: бегство ее было заранее предусмотрено - ей преградили путь. Неужели покориться своей участи и погубить свою честь из-за этого ненавистного человека? Что же делать?

Камергер, проходя мимо стола, погасил свечу, ив ту же минуту Маргарита почувствовала, что он обнял ее.

Крик ужаса вырвался из груди девушки, ненавистный человек пытался заглушить его, прижимаясь своими холодными губами к ее рту, но Маргарита изо всех сил старалась высвободиться из его объятий.

Барон Шлеве часто покорял такое сопротивление, он даже любил подобную борьбу - она распаляла его страсть.

Маргарита ощутила в себе в эту минуту достаточно сил, чтобы защищать свою честь, и с безумным отчаянием отталкивала его от себя. Барона же забавляла эта борьба маленькой сирены и только разжигала его животную страсть.

В комнате было совершенно темно. Позволяя Маргарите сопротивляться, камергер незаметно отступал все ближе к дивану - таков уж был его расчет! Злодей берег свои.силы, чтобы потом совершенно завладеть изнемогшей девушкой.

Маргарита не замечала его уловок. Вдруг не дав ей опомниться, камергер поднял ее, и она очутилась на диване. Крик отчаяния, невольная утрата сил последовали за неожиданными для девушки действиями. Барон торжествовал.

Паучиха за стеной самодовольно улыбалась: она любила подобные проказы!

Все усилия Маргариты высвободиться из объятий злодея, казалось, были напрасны, она почувствовала уже на своем теле дерзкую руку, слышала горячее дыхание, но вдруг в эту решительную минуту в ней проявилась неимоверная сила.

Послышался громкий удар, вслед затем другой...

Барон Шлеве ощутил, как вспыхнули его щеки, посыпались искры из глаз, голова закружилась...

Он закрыл лицо руками, и Маргарита с такой силой оттолкнула его от себя, что он едва не свалился.

В следующую минуту она, совершенно оправившись, стояла перед растерявшимся бароном. Руки маленькой сирены жестоко наказали его.

- Змея,- прошипел он.- Я тебе покажу...

- Оставьте этот дом или я позову на помощь,- громко и решительно произнесла Маргарита.

- Думаешь, если тебе на этот раз удалось освободиться, то все уже позади, ошибаешься. Ты еще меня узнаешь! - проговорил барон, поправляя свой туалет, и взялся за шляпу.- Вы своим платьем загасили свечу,- сказал он громко. - Зажгите ее немедленно и посветите мне вниз!

Маргарита с удивлением посмотрела на злодея; но она так глубоко презирала его, что не считала нужным что-либо отвечать. Паучиха исполнила за нее приказание; держа лампу в руках, она вошла в комнату.

- Без свечки? Ай-ай! - произнесла она с гадкой улыбкой.

Камергер указал на Маргариту.

- Это дикая и бессовестная особа,- я ухожу!

- Вы, кажется, сердитесь, господин барон? - спросила старуха.- Вам, вероятно, жарко, щеки ваши пылают. Боюсь, вы можете простудиться! Или это румянец от здоровья?

- От здоровья! Впрочем, мой экипаж меня ждет.

Камергер вышел. Паучиха светила ему.

Внизу зазвенело, будто отсчитывали деньги.

Оставшись одна, Маргарита после пережитого страха и волнения горько разрыдалась; в самую тяжелую минуту у нее проявилась такая решительность, что всякий на ее месте невольно бы ей позавидовал, но теперь ею овладело полное отчаяние и уныние, она поняла, в каких руках находилась.

Но где искать выход?

Боже, куда она попала?!

Паучиха в сущности не очень сердилась за недавнюю сцену. Она хотела достигнуть с этой доставшейся ей красавицей многого. По меньшей мере зацепить принца.

Она обходилась с Маргаритой ласково, одобрила ее поступок и на следующий день старалась вкрасться в доверие молодой девушки. Она сожалела, что племянница ее до сих пор видела так мало радости, но теперь, якобы найдя ее, обещала вознаградить за все перенесенные беды.

Начались какие-то приготовления, и наконец Паучиха сообщила юной, неопытной девушке, что отправляется с нею на маскарад, который дается в знакомом ей доме.

Маргарита столько была наслышана об удовольствиях на подобных празднествах, что не могла не обрадоваться.

Она была так молода, так прекрасна, так доверчива, что, несмотря на недавний случай, не понимала планов подлой старухи.

Хотя госпожа Робер скрывала от девушки свои темные дела, от ее внимания не ускользало многое, что заставляло ее задуматься и пробуждало сострадание. К тому же она сознавала, что у госпожи Фукс девушке грозила участь еще ужаснее теперешней.

Цели этих двух темных личностей были одинаковы.

X. ПОХИЩЕНИЕ С МАСКАРАДА

Близ заставы, недалеко от столицы, возле самого парка, который летом переполнен экипажами, амазонками и гуляющими, находился большой замок, где любила бывать аристократия. И зимой и летом здесь можно было получить столько развлечений, что, не побывав там, нельзя себе представить их великолепия.

Парк с тенистыми деревьями, которые украшали золотые шары и зажженные по вечерам газовые лампионы, с дивными цветами летом представлял собой прекрасное место отдыха или прогулки в антрактах между действиями опер или комедий, даваемых в роскошных залах.

Зимой же, когда происходят описываемые нами события, зады замка привлекали многочисленную публику. На костюмированных балах тут можно было встретить не только принцев и герцогов, но и дам высшего света, которые хотя бы раз хотели вкусить прелесть этого запретного плода: балы были весьма оживленными, вызывали какой-то особый интерес, имели какую-то притягательную силу.

Первый из этих восхитительных вечеров был уже назначен - наступивший холодный октябрь так и манил к зимним удовольствиям.

Около десяти часов вечера по освещенной дороге от заставы к замку, высокие окна которого были завешены, мчалось множество элегантных экипажей. Все спешили сюда хотя бы считанные минуты провести в царстве вечной весны, где веяло особой свободой и раскованностью.

Покои замка в самом деле были восхитительны.

Мы входим в залы одновременно с белым домино, которому негр помог выйти из экипажа. Он высок ростом, прекрасно сложен, и наряд его отличается изысканностью. На лице его черная шелковая маска, а на голове - шляпа.

Когда он миновал ярко освещенную переднюю, где тут и там толпились болтающие маски, лакеи поспешили отворить ему высокие двери.

Белое домино вошел в рыцарскую залу. Стены ее украшало оружие, в нишах стояли рыцарские доспехи; бесчисленные газовые рожки распространяли ослепительный свет.

Маски парами и поодиночке гуляли взад и вперед, громкая музыка доносилась из театральной залы, в которую вели два огромных портала. Тут кипела жизнь.

Арлекины с удивительной ловкостью лазали по стенам, управляясь со своими бубнами; глаза разбегались от ярких нарядов: каменный гость прохаживался под руку с дон Жуаном, маленькие гномы, играя, подкатывались под ноги веселым маскам.

Театральная зала, с изящными колоннами, громадными люстрами и мастерской росписью на стенах, могла вместить в себя более двух тысяч человек. Оркестр помещался на сцене, ложи пестрели масками, желавшими тайно поговорить друг с другом или с возвышения обозреть пеструю толпу; несколько сильфид сидели в нишах за зелеными шелковыми портьерами, заманивая к себе прохожих.

Из этой громадной залы через маленькую слабо освещенную залу можно было пройти в зимний сад.

Вы вдруг будто по мановению волшебной палочки переносились в лучшее время года. Здесь били фонтаны, в аромате душистых цветов манили к себе гроты.

Широкий и длинный сад магически освещался сверху так, что не видно было ни единого огонька, кроме разноцветных шаров в беседках. Птицы щебетали в листве деревьев, на которых висели созревшие плоды.

В мраморном бассейне плавали редкие морские животные и черепахи, а громадное зеркало на задней стене расширяло площадь этого сада до бесконечности.

Проходя мимо первого фонтана, белое домино увидел в стороне странную пару.

Изящная собирательница винограда, юность которой обнаруживала особая легкость движений, хотя черная маска скрывала ее лицо, шла под руку со старой сгорбленной колдуньей.

Эбергард, а именно он скрывался под маской белого домино, невольно остановился - так на удивление хорош был костюм этой старой маски. Темно-красный плащ с капюшоном был накинут на плечи сгорбленной колдуньи, а лицо скрывала безобразная старая маска. Одной рукой она крепко держала свою спутницу, а другой плотнее запахивала свой плащ. При этом она очень внимательно следила за всеми масками.

В прекрасных золотистых волосах собирательницы винограда были розы. Коротенькая, изящная юбка белой шелковой материи была отделана розовыми лентами; тонкие шелковые чулки и маленькие розовые башмаки обтягивали ее изящную ногу; юбка была до того коротка, что открывала очаровательные ножки, и можно было смело сказать, что эта маска была царицей бала. Даже двое эльфов в еще более коротких кисейных юбочках не могли сравниться с прекрасной собирательницей винограда, державшей в руках корзинку с плодами и цветами. Розовый шелковый корсаж слегка стягивал только что развившиеся формы; ее шея и руки были ослепительной белизны.

Эльфы с завистью осматривали юную виноградаршу с ног до головы и затем подошли к белому домино, потешаясь над тем, что он так внимательно смотрит вслед ей.

Эльфы, вероятно, были сестрами; они были в одинаковых масках, белых кисейных юбках, подобранных белыми же цветами, весьма коротких, со смелым вырезом в корсаже, их костюмы дополняли драгоценные ожерелья и изящные белые перчатки. Черные глаза их, сверкавшие из-под черных масок, кокетливо посматривали на Эбергарда.

- Ты любуешься виноградаршей, белое домино? - прошептала одна из эльфов, проходя мимо Эбергарда.- Несчастный! Знаешь ли ты, кто ее провожатая?

- Нет, прекрасный эльф, скажи мне это!

- Это Паучиха, ха-ха-ха, заманившая в свои сети нового жука! - сказала маска.

- Паучиха?- повторил Эбергард.

- О, белое домино, неужели ты не знаешь Паучихи? - проговорила одна из эльфов, между тем, как другая обратила ее внимание на элегантного рыцаря, только что вошедшего в сад.

- Бьюсь об заклад, что это лорд Фельтон,- прошептала она, уводя за собой свою спутницу.

"Это Кора и Лидия Болиус!" - сказал про себя Эбергард, глядя им вслед и не выпуская из виду сгорбленную колдунью, которую эльфы назвали Паучихой.

Рыцарь, пробравшись сквозь толпу масок, раскланялся с обеими дамами, которые со смехом написали ему на ладони большое Ф. Он нашел то, что искал, и вскоре уже сидел с соблазнительной Корой и очаровательной Лидией за шипучим шампанским в одной из прекрасных беседок, где сыпались шутка за шуткой.

В ту минуту, как белое домино, преследуя собирательницу винограда, входил в театральную залу, он заметил в стороне испанца, которого сопровождал хромой цыган, внимательно искавший кого-то глазами.

- Ваше королевское высочество, вы можете быть уверены, что тот разбойник - не кто иной, как принц Этьен,- прошептал цыган.- Он идет вслед за черным домино, которое, по всей вероятности, скрывает интересную личность - какой величественный рост!

Испанец ничего на это не ответил, но кого-то усердно искал; серые глаза цыгана зорко следили за ним, маска скрывала его хитрую усмешку.

- Господин барон, вы обещали мне привести сегодня ту невинную девушку, которую, наконец, с таким трудом разыскали.

- Разумеется, мой принц, я привел бы ее к вашему королевскому высочеству уже несколько дней тому назад, если бы маленькая Лорелея не была такой робкой! Я потерпел фиаско при последней попытке! - сказал хитрый камергер.

- Так предоставьте мне самому испробовать свое счастье!

- Потрудитесь последовать за мной.

- Так соблазнительная сирена в самом деле тут?

- Через несколько секунд она будет к вашим услугам, мой принц!

Камергер Шлеве, пройдя мимо белого домино, подошел к сгорбленной колдунье.

- Слушай, Паучиха,- сказал он так тихо, что Маргарита, или же виноградарша, не могла расслышать его слова и не узнала его.- Приведи твою спутницу в первую беседку сада - принц Вольдемар желает видеть ее.

- Хорошо, господин барон! - Паучиха с благодарностью пожала руку камергера.- Поспешу! Знаете ли вы того турка, который нас рассматривает?

- Это старый лорд Уд, чего же ему смотреть? Вот и это белое домино тоже не спускает с вас глаз! Маски часто ошибаются. Стало быть, в первой беседке налево!

В то время как цыган весьма бесцеремонно повернулся к ней спиной, Паучиха повела свою спутницу в сад; Маргарита следовала за ней, не подозревая ничего дурного, так как госпожа Робер выразила желание присесть.

- Посмотри на эти роскошные беседки, моя дорогая,- тихо проговорила хитрая старуха,- не правда ли, нам здесь будет прекрасно.

Старая колдунья уже заранее рассчитывала, как щедро наградит ее принц.

Маргарита, которую Паучиха крепко держала за руку, прошла мимо цветущих пальм и апельсиновых деревьев, и затем они обе вошли в беседку, сверху донизу обвитую плющом. С дорожек сада беседку эту нельзя было разглядеть, тем более что вход был завешен зеленой портьерой. Колокольчиком, висевшим на стене, можно было призвать слуг. Изящный стол, над которым висела красная матовая лампа, множество кресел и элегантное зеркало составляли убранство этого уютного кабинета.

После того как Паучиха со вздохом и кашлем уселась и Маргарита сняла с себя маску, так как было очень жарко, с дорожки, окруженной деревьями, довольно ясно послышались слова:

- Идите вперед, господин барон, а я тем временем сумею оценить вашу находку!

Цыган подошел к беседке, в которой сидели Маргарита с Паучихой. Увидав незнакомого господина, девушка попросила сгорбленную старуху сыскать другую беседку.

- Это отчего, милое дитя? - спросила госпожа Робер.- Ведь мы первые заняли эти места! Да и цыган не причинит нам никакого зла!

Цыган с поклоном подошел ближе; на этот раз следовало быть поосторожней, так как принц находился поблизости, но ему очень хотелось испугать девушку, оказавшую сопротивление. Он уже готов был свалить всю вину на нее в случае, если Маргарита при близком знакомстве с принцем вздумает донести на него.

Паучиха встала, чтобы ответить на поклон камергера, который снял маску. Улыбка исказила его лицо, Маргарита не ошиблась: хромой цыган был тем самым злодеем, которого она несколько дней назад оттолкнула от себя! Он, казалось, все еще готов был преследовать ее: улыбка его была так хитра, так вкрадчива, что Маргариту при взгляде на него обдало холодом.

- Вы опять побледнели, маленькая сирена,- прошептал он.- Разве я так страшен?

Паучиха хрипло захохотала, Маргарите стало так страшно рядом с этими двумя злодеями, которые отлично понимали друг друга, что она, вырвавшись из костлявых рук старухи, хотела было бежать - Паучиха жадно протянула за ней руки, барон удержал ее, указав на аллею, что вела к беседке.

Маргарита увидала перед собой юношу в элегантной одежде испанца, он снял маску, приветливо глядя на нее. Маргарите показалось, что это сон - она остановилась как вкопанная: человек, которого она увидала, который ласково протягивал ей руку, был тот самый юноша, которого она когда-то видела во сне, в этом не было сомнения. Сердце ее сильно забилось, между тем как язык отказывался ей служить.

Странная встреча!

Принц, исполненный удивления при виде прекрасной девушки, подошел ближе.

- Наконец-то я вас нашел! - прошептал он, схватив маленькую руку Маргариты.- Я видел вас однажды на дороге, и с тех пор ваш образ преследует меня днем и ночью! Войдемте в беседку! Ваш взгляд, ваше молчание говорят мне, что вы не откажете мне в моей просьбе!

Георг Ф. Борн - Грешница и кающаяся. 1 часть., читать текст

См. также Георг Ф. Борн (Georg Born) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Грешница и кающаяся. 2 часть.
- Защитите меня от того господина, который уже в третий раз преследует...

Грешница и кающаяся. 3 часть.
Шарлотта приветливо ответила на поклон молодого офицера. - Вероятно, э...