Георг Ф. Борн
«Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 5 часть.»

"Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 5 часть."

- Будьте милостивы, пожалейте его, ваше величество, - тихо умоляла герцогиня, - поверьте мне, он тяжело страдает! Он имеет только одно желание, одну просьбу: видеть вас и говорить с вами в последний раз, и потом проститься! О, не будьте жестоки, ваше величество! Умоляю вас, согласитесь выслушать его.

- Ни слова больше, герцогиня, если не хотите испытать мою немилость, - воскликнула Анна Австрийская. - Я приказываю вам сейчас же позаботиться о том, чтобы герцог Бекингэм оставил замок! Бывать в Париже я не могу ему воспрепятствовать, Париж велик и открыт для герцога Бекингэма, как для всякого другого, но я не хочу, чтобы он был здесь, в замке, так близко от меня, я не смею встречаться и говорить с ним!

- А если уже поздно, ваше величество, если герцог в своем отчаяньи не послушает меня? О, вы не знаете, какие муки терзают его сердце!

- Кто это вам сказал, герцогиня? Так скажите тому, о ком вы говорите, что я окружена шпионами и изменниками, что кардинал Ришелье только и ждет случая погубить меня! Скажите ему все это, герцогиня, и прибавьте, что я ожидаю от него поступка, подобающего честному и благородному человеку.

- Никогда еще, ваше величество, мне не было так тяжело исполнить ваше приказание!

Анна Австрийская едва могла скрыть мучительную борьбу своего сердца с рассудком. По всему было видно, что и она страдала не менее Бекингэма от безнадежной любви, но она навсегда отказалась от своего счастья!

- Поспешите, герцогиня, - сказала она после минутного молчания, - это должно быть так, поверьте мне, я не могу согласиться на его просьбу.

Она отвернулась и закрыла лицо руками.

Герцогиня де Шеврез, глубоко растроганная, тихо вышла из комнаты, не успев сказать королеве, что приказание ее опоздало, так как она сама открыла Бекингэму маленькую дверь сторожевой башни, благодаря чему герцог давно уже находился в верхних комнатах, ожидая прихода королевы. Эта мысль пришла герцогине в голову в связи с рассказами о привидениях. Если бы кто-нибудь из слуг случайно увидел герцога или заметил бы кого-нибудь в переходах башни, он, конечно, не стал бы слишком вникать в причину виденного из опасения подвергнуться участи бесстрашного сына кастеляна. Кроме того, при встрече королевы с герцогом можно было не опасаться свидетелей.

Вскоре после ухода герцогини к королеве явилась Эсте-банья. Она нашла Анну Австрийскую в сильном волнении. Узнав, что Бекингэм в Венсене, она немного испугалась, но постаралась скрыть свои чувства и с равнодушным видом последовала за королевой к ожидающим их придворным дамам.

Анна Австрийская была удивлена, увидев между ними маркизу де Вернейль, а Эстебанья недоверчиво посмотрела на пожилую маркизу, давно подозревая ее в притворстве. А сегодняшнее совсем необязательное ее появление у королевы, совпадающее с тайным прибытием Бекингэма в Венсен, еще более укрепило ее в этих подозрениях. Эстебанья не могла отделаться от мысли, что сегодняшнее усердие маркизы - не что иное, как желание наблюдать и сторожить королеву. Под влиянием этой мысли она весьма холодно отреагировала на навязчивую любезность маркизы. Обергофмейстерина намеревалась уговорить королеву удалить эту статс-даму от своего двора и предоставить ей возможность возвратиться опять ко Двору королевы-матери, где она, собственно говоря, и числилась.

Предчувствовала ли маркиза де Вернейль это намерение или действовала сообразно со своими планами, только она ни на минуту не отходила от королевы во время перехода их по ярко освещенным коридорам и галереям замка.

Приблизившись к сторожевой башне, Анна Австрийская увидела, что комнаты нижнего этажа были освещены множеством канделябров, несколько лакеев ходили взад-вперед в ожидании королевы и ее свиты.

Эстебанья шла за королевой рядом с маркизой де Вернейль, за ними следовали герцогиня де Шеврез и герцогиня д'Алансон. Первая была очень молчалива и серьезна.

Королева выразила желание, чтобы дамы остались в нижних комнатах, и приказала Эстебанье идти с ней на верхнюю платформу. Обергофмейстерина взяла канделябр и пошла следом за Анной Австрийской.

Герцогиня де Шеврез с лихорадочным взором проводила королеву и осталась с заметно встревоженной маркизой де Вернейль и герцогиней д'Алансон. Она знала, что наверху через минуту произойдет встреча, которая должна была для всех оставаться тайной, мысль об этой встрече пугала ее, а между тем ей странным образом бросались в глаза состояние и поступки маркизы де Вернейль. Она беспрестанно менялась в лице, подходила к окну, отворяла его и прислушивалась к чему-то. Чего хотела маркиза? Ожидала она кого-нибудь? Не была ли она нездорова? Ответы маркизы были коротки, отрывисты и изобличали сильное волнение и тревогу. Герцогиня была не менее встревожена, хотя она и старалась скрыть это. Только мадам д'Алансон, ничего не знавшая о том, что должно было произойти в эту ночь в Венсене, старалась сократить время ожидания веселой болтовней.

Между тем королева в сопровождении Эстебаньи достигла верхнего этажа. Широкие лестницы, длинные мрачные коридоры и множество необитаемых комнат нисколько не пугали Анну Австрийскую. Свечи канделябра в руках донны Эстебаньи довольно хорошо освещали им путь.

Когда королева вошла в комнату, где был заключен герцог де Куртри, ей вдруг показалось, что в дальнем углу что-то зашевелилось. Она остановилась и начала внимательно вглядываться в полумрак. Эстебанья также, казалось, что-то заметила, или, быть может, предвидела то, что должно было случиться, но она смело, не колеблясь, пошла к тому месту, откуда послышался шорох. Вдруг она услышала тихий умоляющий голос, и человек в белом плаще выступил из темноты.

Королева между тем ничего не подозревала, когда обергофмейстерина, бледная и встревоженная, поспешно подошла к ней и шепотом сказала:

- Не пугайтесь, Анна! Не измените себе криком, герцог Бекингэм здесь!

Прежде чем Анна Австрийская успела решиться на что-нибудь, предприимчивый англичанин, побуждаемый пылкой любовью, был уже у ее ног.

- Простите, простите, Анна! - повторял он шепотом, в то время как Эстебанья, поставив на стол канделябр, вышла в коридор, чтобы охранять это неожиданное и весьма рискованное свидание.

- Герцог! О Боже! Что вы сделали! - воскликнула бледная от ужаса и отчаяния королева, отталкивая его от себя.

- Не пугайтесь, Анна! Не гоните меня! Дайте мне умереть у ваших ног, дайте насладиться только одним часом блаженства, для которого я летел сюда на крыльях непреодолимой любви к вам!

- Уйдите, герцог! Прошу, умоляю вас, пожалейте меня! Что будет со мною, если вас увидят, если сюда придут.

- Не бойтесь, Анна! Ни одна душа не знает, что я здесь! Я приехал тайно, под покровом темной ночи, чтобы в последний раз пасть к ногам вашим и сказать вам, что я невыразимо люблю вас, люблю больше жизни, я умираю от тоски и горя.

- Оставьте меня, еще раз повторяю вам, герцог, я не должна слушать вас, долг запрещает мне оставаться с вами!

- Ваше сердце не участвует в том, что произносят ваши уста, Анна! О, не говорите нет! Не отнимайте у меня единственной моей радости, моего блаженства! Одного только слова я жду от вас, Анна, скажите мне, что вы любите меня, и это слово я, как величайшее сокровище, увезу в свой пустынный дворец, это слово будет моим утешением в мрачные часы разлуки, о, скажите мне, Анна, что вы любите меня!

Королева дрожала и закрыла лицо руками. Бекингэм видел ее смущение, ее слезы... Они говорили лучше всяких слов.

- Королева! - воскликнул он в невыразимом восторге, - всю свою жизнь я готов отдать за блаженство этого часа.

Он прижал к губам край ее одежды, взял дрожащую руку и покрыл ее поцелуями, прислушиваясь к тихим рыданиям растроганной королевы.

- Ты любишь меня, - шептал он, - ты любишь меня, Анна! С этой уверенностью мне легче будет перенести разлуку! В грустные минуты скорби меня будет утешать мысль, что я владею твоим сердцем!

- Простимся теперь, герцог, - простимся навеки, мы не должны больше видеться, не должны иметь никаких сношений. Вы понимаете это так же, как и я! Мы теперь знаем, что созданы друг для друга, но мы также знаем, что никогда не сможем принадлежать друг другу!

- Наши сердца, наши души, Анна, связаны навеки, и даже если мы вечно будем разлучены, то эта уверенность уже составляет для меня блаженство!

- Но обещайте никогда больше не являться ко мне так внезапно и такими недозволенными путями, обещайте мне это, герцог, я боюсь за вас, избавьте меня от этого беспокойства, у меня и без того довольно горя!

- Я обещаю вам это, Анна, но с одним условием.

- Назовите ваше условие и, если это в моей власти, оно будет исполнено.

- Это последняя просьба покидающего вас безумца, а в такой просьбе не отказывают.

- И ваша просьба будет исполнена, даю вам в том честное слово, герцог.

- Я обещаю вам, Анна, никогда больше не тревожить вас своим присутствием, но чтобы я мог видеть вас, говорить с вами даже тогда, когда море будет разъединять нас, дайте мне ваш портрет, я буду носить его у своего сердца!

- Такой просьбы я не ожидала!

- Но вы обещали исполнить ее, Анна, и я не возвращу вам вашего слова! Рубенс теперь в Париже, он изобразит ваши прелестные обожаемые черты, и я буду иметь возможность всегда видеть вас перед собой! Эта мысль облегчает мне тяжесть разлуки.

- Я обещала и сдержу слово, герцог!

- О, благодарю, тысячу раз благодарю вас, Анна, вы всегда будете со мной, и я смогу любоваться вами, когда тоска одолеет меня.

В эту минуту дверь поспешно отворилась. Эстебанья с бледным, испуганным лицом появилась на пороге.

- Ради всех святых, скорее уходите! Король здесь! - проговорила она дрожащим голосом.

- Король! В это время! - воскликнула Анна Австрийская, готовая упасть в обморок, - мы пропали!

XVI. МОЛОДАЯ ПРИДВОРНАЯ СУДОМОЙКА

Папаша Калебассе исполнил свое обещание и принес госпоже кастелянше корзиночку сладких сочных груш. Он был вдвойне ей благодарен: во-первых, Жозефина так хорошо и выгодно пристроилась в Лувре, во-вторых, он узнал от нее, кто купил маленький замок и кто были его обитатели.

Теперь он мог со знанием дела отвечать на вопросы жителей улицы Шальо, покупавших у него фрукты.

Ренарда хотела было отказаться от груш Калебассе, но потом вспомнила, что она может угостить ими кое-кого, и от всей души поблагодарила его.

- Скажите мне, добрая Ренарда, - заговорил старик с заметным замешательством, - господин маркиз теперь в замке?

- А почему вы спрашиваете об этом? Нет, он в Лувре.

- Мне бы надо поговорить с вами с глазу на глаз, дорогая Ренарда! Конечно, если вы свободны!..

- Четверть часа времени у меня найдется! Только пойдемте в мою комнату, здесь очень холодно!

Продавец фруктов отправился с кастеляншей в замок, в ее небольшую чистую комнату. У него, вероятно, было что-то на уме, потому что он как-то странно пыхтел и беспрестанно одергивал свой сюртук, приглаживал и поправлял редкие волосы и вообще был в каком-то странном замешательстве.

- Садитесь, - приветливо предложила старушка.

- Гм! - начал папаша Калебассе, пытаясь подобрать необходимые слова для начала разговора. - Вы ведь знаете, моя добрая Ренарда, что я занимаюсь довольно выгодной торговлей?

- Вероятно, она вам приносит столько дохода, сколько вам нужно!

- Больше, добрая Ренарда, больше! На доходы от моей торговли двое могут жить очень прилично, могут позволить себе повеселиться по праздникам и даже отложить небольшую сумму на черный день.

- В самом деле? Я рада за вас, папаша Калебассе! При этом надо отдать вам должное, вы очень бережливый и порядочный человек.

- Благодарю за ваши добрые слова, моя дорогая Ренарда. Они отчасти справедливы. Я действительно всю свою жизнь был бережлив и любил порядок.

- Так же, как и мой покойник! Но его сгубила страсть к вину! Это было истинное несчастье...

- Я знаю это, добрая Ренарда, я ведь слышал все это от вас же, - перебил Калебассе словоохотливую старушку, уже в сотый раз рассказывавшую ему эту истерию. - Итак, я говорил вам, что имею от своей торговли хороший доход, но это еще не все! Я имею также, и этого никто не знает, небольшой капиталец!

- Что вы говорите, папаша Калебассе, накопленный?

- Отчасти накопленный, отчасти доставшийся по наследству или вроде того.

- Сколько же у вас всего? - спросила Ренарда, любопытство которой было возбуждено.

- Очень значительная сумма! В точности я сам не знаю, надо бы когда-нибудь все это сосчитать!

- Ну, давайте вместе сосчитаем!

- Так, надо подумать! Во-первых, у купца Арманда на улице Сен-Доминик у меня 5000 франков, данных под вексель, - начал считать папаша Калебассе, весело улыбаясь и с удовольствием отмечая впечатление, произведенное на Ренарду названной суммой. - Дома у меня около двух тысяч франков.

- Вместе это будет около семи тысяч франков, - сосчитала кастелянша.

- Старому куму Гри с Ночлежного острова я дал под залог его домов четыре тысячи франков по смерти его.

- Вместе около одиннадцати тысяч франков, неужели еще не все?

- О нет, подождите, теперь будет главное! Одному знатному господину, я не смею назвать его имя, я дал под разные векселя более десяти тысяч франков.

- Вместе с прежними будет ровно двадцать тысяч франков!

- И наконец старому пирожнику Тампье, живущему здесь по соседству, дано под его дом шесть тысяч франков!

- Но, папаша Калебассе, откуда вы взяли такие большие деньги? Ведь это составляет сумму в двадцать шесть тысяч франков!

- Да, кажется, около того, добрая Ренарда! Проценты получаются аккуратно, векселя в совершенном порядке.

- Верное ли только дело со знатным господином? - спросила Ренарда.

- О, это вернее всех! У него не пропадет ни один франк, уверяю вас! А теперь, теперь хотел вас спросить еще кое о чем, моя добрая Ренарда.

- Говорите, папаша Калебассе.

- Гм! Ведь все могло бы быть по-старому, вы оставались бы кастеляншей этого замка, а я продавцом фруктов, таким образом, мы оба еще заработали бы денег, то есть я хотел спросить у вас, добрая Ренарда, не соединиться ли нам с вами?

- Жениться! - воскликнула кастелянша, совершенно пораженная этой неожиданностью. Вдруг она опомнилась, покраснела и стыдливо опустила глаза, как шестнадцатилетняя девочка, выслушивающая первое предложение.

- Я думаю, дорогая Ренарда, что для нас обоих это было бы неплохо. Вы добры, опрятны, на хорошем месте, - я не требователен, умерен, имею хороший достаток, это все подходит одно к другому!

- Да, вы правы, папаша Калебассе, все это подходит как нельзя лучше, - отвечала Ренарда, опустив глаза.

- Так вы принимаете мое предложение?

- Я бы не замедлила, но, не сердитесь на меня, папаша Калебассе, я должна прежде всего поговорить с господином маркизом.

- Да, вот что! Вы хотите переговорить о бесплатной квартире и о вашем месте здесь, да, это, конечно, необходимо, добрая Ренарда, спросите господина маркиза! Завтра или послезавтра, как позволят дела, я приду за ответом!

- Да, так мы и сделаем, папаша Калебассе.

- Прощайте же до тех пор, милая Ренарда. Я полагаю, из нас получится отличная пара!

Между тем как в маленьком замке зарождались отношения, основанные на добром согласии, а не на пылкой страсти, в большом замке отношения другого рода привели к результату совершенно противоположному.

Жозефина уже вступила в новую должность, но она вскоре заметила, что обязанностей у нее немного и остается довольно свободного времени, следовательно, ее ждала легкая и праздная жизнь.

Когда старая Ренарда занимала ее теперешнюю должность, то она приходила в Лувр всего на несколько часов, остальное же время дня она проводила за работой у себя дома. Жозефине же приходилось днем и ночью оставаться около кладовых с серебром, и она положительно не знала, чем заполнить свободное время.

На второй день после ее поступления случилось нечто, чуть было не заставившее девушку вовсе отказаться от должности.

Едва Жозефина успела встать, как явился управляющий Шарль Пило под предлогом передачи ей по счету всего хранившегося в кладовых серебра. На самом же деле он просто хотел полюбоваться хорошеньким личиком девушки! Если бы дело тем и кончилось, Жозефина, вероятно, ничего бы не имела против этого, но Пипо был действительно неравнодушен к красоте молодых девушек.

- Вы очень хорошенькая, моя милая Жозефина, - вдруг сказал он, пересчитывая серебряные тарелки и дружески обняв ее за талию, - не будьте только так боязливы и застенчивы! Если вы хотите жить в дружбе со мной, то должны быть снисходительны к моим ласкам или поцелуям.

- А если я не захочу этого, господин Пипо? - решительно воскликнула Жозефина, с силою оттолкнув руку старого ловеласа. - С чего вы взяли, что я позволю чужому мужчине целовать меня?

- Позволю! Милая Жозефина, это слово вовсе не подходит к нашим с вами отношениям! Я ваш хозяин и, следовательно, позволять или запрещать имею право только я! Помните, что я - управляющий над серебром, а вы - не более чем работница, назначенная для его чистки.

- Я серьезно прошу вас, господин Пипо, оставьте меня в покое. Я не знаю, чего вы от меня хотите, займемся лучше работой!

- Погодите, милая Жозефина, прежде поговорим о главном. Я человек холостой, имею хороший доход, родных, способных косо смотреть на вас, у меня нет. Хотите вступить ко мне в дом хозяйкой или женой?

- Ни тем, ни другим, господин Пипо, - коротко и решительно отрезала Жозефина.

- Ого, так у вас уже есть друг сердца?

- А хотя бы и был, вам какое дело?

- Тогда мы не поладили бы с вами! Но оставьте жеманство и пустые речи, милая Жозефина! Вы мне нравитесь, и с вашей стороны было бы величайшей глупостью отвергать мои предложения! Вы просто околдовали меня! Дайте же мне обнять вас, я бы просто задушил вас в своих объятиях!

- Я вам говорю: оставьте, господин Пипо, или я закричу!

- Полно, полно, не будьте глупенькой, - не отставал от нее противный старик. - Не думаете ли вы, что молодые люди лучше нас, пожилых?

- Я думаю только о том, чтобы вы оставили меня, или для вас же будет хуже!

- А! Черт возьми, да ты нерешительная, моя красотка, оставь же, успокойся, ведь я хочу только поцеловать тебя, не упрямься же! Ведь тебя не убудет от одного поцелуя!

Жозефина вырвалась из его рук, но Пипо снова схватил ее, как ястреб бедную голубку. Сопротивление Жозефины еще более распалило его страсть, лицо его пылало, словно в огне, нос буквально побагровел, а серые глаза светились как у кошки в потемках.

- Ты околдовала меня, - воскликнул он, - ты должна быть моей, во что бы то ни стало! Ведь я хочу только твоего счастья, а с господином Калебассе мы уже поладим.

- Если вы не отстанете от меня, господин Пипо, я буду вынуждена отказаться от места!

- Это было бы неумно с твоей стороны! Тебе будет хорошо у меня, глупенькая, если ты согласишься полюбить меня!

Жозефина не могла удержаться от громкого смеха при этих словах, но Пипо принял ее смех за молчаливое согласие, он стал еще настойчивее и смелее в своих проявлениях любви, и дело дошло до того, что Жозефина вырвалась и бросилась бежать от него. Второпях она опрокинула стул, набегу схватила свой платок и шляпку и, прежде чем ее слишком любезный кавалер успел опомниться, выскочила из серебряной кладовой и, не оглядываясь, побежала вниз, к выходу. Таким образом она достигла двора, и вдруг, услышав знакомый голос, остановилась как вкопанная.

- Клянусь, я не ошибся! Мадемуазель Жозефина! Белая голубка вся вспыхнула и очень сконфузилась.

- Господин Милой! Это вы? - проговорила она.

- Наконец-то я поймал вас, Жозефина, вы бежите от меня словно от какого-нибудь страшного зверя! Это нехорошо и нелюбезно с вашей стороны. Дайте же мне вашу руку, и поздороваемся!

- Очень охотно, господин Милон, я вас совсем не видела!

- Об этом рассказывайте кому-нибудь другому, а я подозреваю, что вы всеми возможными способами стараетесь избегать меня!

- Вы несправедливы ко мне, господин Милой, я дважды была на улице Лаферроннери, в надежде застать вас!

- В самом деле? Ну, я знаю, вы не скажете неправды, это ясно говорят ваши милые невинные глазки! Я уже не живу более у старушки Ренарды.

- Это я сейчас поняла! Ренарда живет в маленьком замке.

- Вы откуда знаете?

- Я была у нее, господин Милон.

- Какие дела вы имели с Ренардой?

- Мы ходили просить ее ходатайства, чтобы мне поступить на ее место, здесь в Лувре.

- Как? И вы хотели?

- Если можно честным трудом зарабатывать себе хлеб, в этом нет стыда, не так ли, господин Милон?

- Конечно, мадемуазель Жозефина! Вот что хорошо, так хорошо! Стало быть, вы теперь принадлежите к придворному персоналу! Какое счастье, что я, наконец, увидел и встретил вас здесь!

- Я уже все знаю, господин Милон, я уже знаю. Вы опоздали!

- Кто это вам сказал? Что вы знаете?

- Что сделалось с бедной Магдаленой.

- Так вы знаете больше меня, и вместо того, чтобы мне вам что-нибудь рассказать, вы теперь возбудили мое любопытство, милая Жозефина!

- Неужели вы и вправду не слыхали, куда делась бедная Магдалена?

- Расскажите мне, а потом я сообщу вам, что мы сделали, выполняя вашу просьбу.

- Ах! Спаси и помилуй, Пресвятая Дева! Это слишком ужасно, господин Милон, - сказала Жозефина, едва удерживая слезы.

- Но расскажите же мне, что вы знаете?

- Несчастная Магдалена! Мне говорили, что она сидит у ворот гостиницы в Сен-Дени и просит милостыню у прохожих!

- Вы это знаете наверное, мадемуазель Жозефина?

- Говорили, что она помешалась! Услышав это, я немедленно собралась в Сен-Дени, но когда я приехала туда и стала ее разыскивать, ее уже там не было и никто не знал, куда она девалась.

- И после того вы не видели ее и ничего не знаете о ней?

- Я долго искала и расспрашивала, но узнала только, что однажды утром она не пришла на свое обычное место, какой-то сострадательный господин взял ее с собой в Париж.

- Я сочувствую вам. Мы действительно нашли ее в Ангулеме у герцога де Люиня, смертью искупившего свой бесчестный поступок.

- Вы нашли ее?

- Мы освободили ее из рук негодяя и взяли ее с собой, но дорогой, воспользовавшись нашим минутным невниманием, она убежала от нас. Вы правы, она была очень несчастна и достойна сострадания!

- Награди вас, Господь, за ваше доброе дело, господин Милон!

- К сожалению, оно оказалось бесполезным, какая польза для бедной Магдалены в том, что похититель ее наказан!

- И как жаль, что нельзя узнать, где она!

- Мы постараемся узнать это, милая Жозефина, я поговорю с маркизом и другими моими друзьями, и общими усилиями, быть гложет, нам что-нибудь удастся сделать.

- Ах да, постарайтесь, господин Милон, мне так грустно думать о несчастной Магдалене.

- Скажите же мне теперь, милая Жозефина, куда это вы неслись по двору, как будто за вами гналась стая диких зверей?

Белая голубка, покраснев, молчала.

- Не бойтесь, доверьтесь мне как брату, с вами случилось что-нибудь? Я хотел бы доказать вам, что искренне желаю вам добра.

- Благодарю вас, господин Милон! Видите ли, папаша Калебассе, мой крестный, привел меня сюда и определил на место, которое прежде занимала добрая Ренарда. Я была бы совершенно довольна своей новой должностью, если бы...

- Что же? Договаривайте, милая Жозефина.

- Если бы управляющий не был таким навязчивым.

- Как! Маленький толстяк Пило?

- А вы знаете его, господин Милон?

- Еще бы! Что же сделал этот хомяк? Он позволил себе с вами какую-нибудь дерзость?

- Он привязался ко мне со своими предложениями, причем говорил и делал вещи, которые... которые порядочная девушка не должна позволять. Поэтому я решила, что лучше будет оставить место, и ушла оттуда, хотя мне было очень жаль, я так хорошо пристроилась!

- В самом деле? Этот старикашка позволил себе такие вещи? Подождите же, милая Жозефина, я пойду к нему, прочитаю ему маленькое наставленьице и разъясню немного, с какой точки зрения он должен смотреть на вас в будущем. И ручаюсь вам, всю его дурь как рукой снимет, впредь он будет держать себя как следует.

- Я бы очень желала остаться при моей новой должности, господин Милон!

- И оставайтесь с Богом, милая Жозефина! Теперь идите немного прогуляться, а через час приходите как ни в чем не бывало. Я же между тем навещу Пипо и потолкую с ним. Обещаю вам, что он больше не будет надоедать вам своими любезностями.

- Вы очень добры, господин Милон, но у меня есть к вам просьба.

- Говорите, Жозефина.

- Не браните слишком сильно господина Пипо, а то он выместит это потом на мне, ведь он все-таки управляющий, и может сильно навредить мне.

- Этого он не посмеет сделать, ручаюсь вам. Он знает меня и знает также, что я не шучу.

- Все же я прошу вас, господин Милон, обойтись с ним, по возможности, милостиво, чтобы не было раздора и вражды между нами, я ни с кем не могу жить во вражде! А теперь примите заранее мою благодарность, господин Милон, - продолжала Белая голубка, подавая руку мушкетеру. - Спаси вас, Бог! Это он послал вас мне в защиту!

Она пошла дальше, а Милон повернул к заднему крыльцу Лувра с намерением нанести неожиданный визит Пипо.

Управляющий хорошо знал привилегированное положение мушкетеров, он очень часто бывал предметом их шуток и получил от них прозвище хомяк, благодаря комизму своей толстой неповоротливой фигуры. Он принимал эти шутки, не обижаясь, хотя в душе, возможно, и не совсем был доволен ими.

Пипо очень удивился, когда увидел неожиданно вошедшего мушкетера Милона, никогда ранее не бывавшего в этом отделении Лувра.

- Господин Пипо! - Позвал громко мушкетер, делая вид, что не замечает маленького человечка за грудой наставленной посуды. - Где вы там скрываетесь? Покажитесь!

- Я здесь, господин барон, - поспешно отвечал управляющий, подходя к Милону, молча измеряющего его взглядом.

- Скажите-ка, господин Пипо, - начал он наконец, - не находите ли вы, что место в Лувре слишком хорошо для вас?

- Слишком хорошо? Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, господин барон?

- Есть старая пословица, не знаю, известна ли она вам, которая гласит: если ослу слишком хорошо, то он идет на лед!

- Это похоже на обиду, господин мушкетер, - отвечал вспыхнувший от гнева управляющий.

- Вы хотите лишиться своего доходного и спокойного места?

- Я не знаю, что мне отвечать на все эти вопросы, - сказал толстяк.

- Так вы, быть может, знаете, кто сейчас был у госпожи обергофмейстерины?

- Как могу я знать это, господин барон?

- То есть, не хотите отгадать, старый плутишка! Молодая девушка, мадемуазель Жозефина, так назвала она себя, новая придворная судомойка.

- Новая придворная судомойка! Кто ее назначил на это место? - воскликнул в сильном волнении Пипо. - Кто это решил? У меня действительно была девушка на испытании, кажется, ее звали Жозефина.

- На испытании? Полно, мне известно, что вы хотели испытать. Не делайте таких негодующих жестов, мы ведь знаем друг друга, но на этот раз эта шутка может дорого вам обойтись!

- Так эта дурочка в самом деле была у госпожи...

- У госпожи обергофмейстерины! А точно ли новая придворная судомойка дурочка - это еще вопрос, мне кажется, она очень умная, скромная девушка, и с ней нельзя позволять вести себя неприлично.

- Как, вы, надеюсь, не думаете, господин барон?

- Я думаю только, что будет лучше, если вы постараетесь владеть собой и не допускать подобных вольностей. Там, в кабинете, очень сердятся на вас, и только по просьбе мадемуазель Жозефины вас не выгнали со скандалом из Лувра!

Пипо не верил своим ушам, он совершенно растерялся от злости и досады.

- Новая придворная судомойка, - повторял он, - кто ее назначил? Я не хочу ее, ни за что не хочу, господин мушкетер. Я возьму опять старушку, мне не нужно этой мадемуазель Жозефины!

- Теперь это не от вас уже зависит, достойнейший господин Пипо, мадемуазель Жозефина уже утверждена в своей новой должности.

- Утверждена в должности? А от кого эта должность зависит, если не от меня, позвольте спросить!

- Обстоятельства изменились, любезный Пипо! Новая придворная судомойка не вам обязана своим местом, а скорее вы ей обязаны вашим, потому что не проси она за вас, я был бы вынужден сию же минуту вывести вас из Лувра! Вы поняли, надеюсь? Смотрите же, я предупредил вас, и советую не упускать из виду ваших собственных интересов! А затем, прощайте!

Мушкетер пошел к выходу, а управляющий безмолвно смотрел ему вслед с открытым ртом.

XVII. БАШНЯ В ЗАМКЕ

Внезапное появление Эстебаньи с неожиданной вестью о прибытии в замок короля привело находившихся в башне в невообразимое смятение и ужас.

Никому и в голову не приходило, чтобы королю вздумалось явиться в замок в такой поздний час. Что могло быть причиной его внезапного прибытия в Венсен?

Бекингэм упал к ногам растерявшейся от страха королевы, прижал ее дрожащие похолодевшие руки к своим горячим губам и еще раз напомнил о данном ему обещании.

- Ради самого Бога уходите, господин герцог, - торопила Эстебанья, поддерживая королеву и подводя ее к креслам, - уходите скорее, или мы все погибнем!

Бекингэм встал и поспешно вышел в соседнюю комнату, чтобы переждать неожиданное посещение короля.

Едва он успел скрыться в темноте, как послышались скорые шаги короля и, прежде чем Анна Австрийская успела овладеть собою, дверь с силой распахнулась.

На пороге появился король, за ним стояли три солдата с факелами.

Людовик быстро приблизился к королеве.

- Я очень удивлен, находя вас в этой отдаленной башне, ваше величество, в такой поздний час ночи, - сказал он, - но что случилось здесь? Вы расстроены, обергофмейстерина - в слезах.

- Простите, сир, - с трудом выговорила донна Эстебанья, - ее величество и я совершенно растерялись от недавнего испуга.

- Мне показалось, что я слышал здесь крик. Что случилось?

- Странное таинственное привидение, сир, - прерывистым голосом произнесла донна Эстебанья.

- Привидение?.. И оно так испугало, так поразило вас, ваше величество, что вы не можете прийти в себя? О, какой досадный случай, он может повредить вашему здоровью! Я сейчас распоряжусь, чтобы на будущее вы не подвергались таким испугам...

Король отворил дверь...

- Немедленно окружить башню, поставить караул ко всем выходам и обыскать ее сверху донизу! - приказал он и снова обратился к обеим дамам, совершенно окаменевшим при этом приказании.

- Какого рода было привидение, так испугавшее вас? - спросил он, отчеканивая слова и пристально глядя на королеву.

- Я была слишком встревожена, сир, а потому не могу обстоятельно отвечать вам...

- Так может быть обергофмейстерина лучше рассмотрела его? Мы не верим привидениям, и хотя нам говорили несколько раз, что в башне расхаживает дух герцога де Куртри, мы очень желали бы ближе с ним познакомиться и удостовериться, что этот дух не обладает плотью. Хорошо, что мы успели именно к часу духов и привидений. Во всяком случае, с вашей стороны было слишком смело и неосторожно идти ночью в эту башню с одной только обергофмейстериной...

- Мне хотелось, сир, подышать свежим ночным воздухом на верхней платформе, - отвечала Анна Австрийская, делая над собой усилие. - Я совсем не предполагала, что ваше величество приедет сегодня!..

- В таком случае позвольте мне проводить вас на платформу и на короткое время оставить там с обергофмейстериной! - сказал Людовик, предлагая королеве руку. - Я вскоре возвращусь к вам, но прежде я желаю сам видеть, что вас испугало и какого рода привидения разгуливают в башне.

Анна Австрийская, оставшись на платформе с Эстебаньей, была в лихорадочном волнении. Знал ли король о присутствии Бекингэма в Венсене? Она то отчаивалась, думая, что ему все известно, то надеялась, что простой случай привел его сюда так неожиданно. Тихо рыдая, бросилась она в объятия своей подруги, любовно прижавшей ее к своей груди.

- Я в отчаянии, я в смертельном страхе, Эстебанья! Вдруг король найдет его? Ведь он не мог уйти из башни, если все выходы заняли часовые! Слушай, что это? Выстрел?

- Нет, нет, это престо сильно ударили дверью. Как вы взволнованны, Анна! Умоляю вас, успокойтесь, вы заболеете.

- Я ужасно боюсь, эта неизвестность убивает меня, Эстебанья! Я жду чего-то ужасного!..

- Будем надеяться на милость Божью и на помощь его, Анна. Взгляните на звездное небо, там ищите покоя и мира. Молитесь, и Господь поможет вам преодолеть ваш страх, спаси и защити, Господи, вас и его!..

- Ты права!.. Спаси его, Боже! - прошептала королева, молитвенно сложив руки и устремив взор к небу.

Маркиза де Вернейль втайне торжествовала при неожиданном для всех, кроме нее, появлении короля. Глаза ее встретились с вопросительным взором герцогини де Шеврез, но на безмолвный вопрос она ответила гордым пренебрежительным взглядом.

Когда же по приказанию короля ко всем выходам башни были поставлены часовые, на холодно-надменном лице маркизы промелькнула улыбка удовольствия и уверенности в успехе. Герцогиня налету поймала эту улыбку и поняла, что этой сценой все обязаны маркизе де Вернейль, хотя и трудно было догадаться, как она могла узнать о тайне этой ночи.

В это время в комнату вошел король и, обращаясь к маркизе, поручил ей идти на платформу к королеве и оставаться при ней до его возвращения.

Это отличие со стороны короля еще более утвердило герцогиню де Шеврез в ее подозрениях относительно маркизы, но с другой стороны, она была очень рада, что распоряжение это удаляло де Вернейль. Вблизи королевы она была теперь безвредна, тогда как герцогине ее отсутствие давало возможность действовать, не опасаясь, что за каждым шагом ее наблюдают. Добродушной и ничего не подозревавшей маркизы д'Алансон она не остерегалась. Если была еще возможность спасти герцога Бекингэма, то она одна могла исполнить это, одна она могла дать ему возможность бежать. Если около отдаленной маленькой двери, в которую она впустила Бекингэма и ключ от которой был у нее, забыли поставить часовых, то герцог спасен!

Но как удостовериться в этом? Она не решилась идти к этому отдаленному выходу по наполненным солдатами коридорам, гораздо безопаснее было выйти незамеченной из башни и вне замка осторожно пробраться к уединенной двери, на которую у нее была единственная надежда.

Под предлогом внезапной дурноты, она вышла из комнаты, оставив в ней маркизу д'Алансон с несколькими пажами, и возвратилась в замок. Там внезапный приезд короля произвел страшную суматоху. Адъютанты, камергеры, лакеи бегали и суетились, отдавали и исполняли приказания, хлопотали по приведению в порядок апартаментов короля. Это благоприятствовало намерениям герцогини де Шеврез. Никто не обращал на нее внимания, так как каждый был занят своим делом.

Ей удалось незаметно оставить замок и, преодолевая страх, направиться в самую отдаленную его часть, где находилась заветная маленькая дверь.

Ее сердце трепетало, когда она, беспрестанно оглядываясь, пробиралась вдоль мрачной почерневшей от времени стены, приближаясь к месту, где должна была решиться участь герцога и королевы. Если надежда обманет СС, ВСС погибло! Другого пути для спасения не было, так как во всех коридорах и на выходах из замка были выставлены двойные караулы.

Герцогиня повернула за угол, и крик неожиданного испуга сорвался с ее губ. Не более чем в десяти шагах от нее, у самой двери, опершись на шпагу, стоял часовой. К счастью, он не заметил герцогиню, немедленно скрывшуюся за поворотом стены.

Рухнула последняя надежда, и невозможно было теперь спасти Бекингэма. Король не забыл об этой отдаленной, почти заброшенной двери!

Герцогиня стояла в отчаянии и нерешительности. Она не смела возвратиться в замок, где должны были произойти ужасные сцены, последствия которых нельзя было даже предвидеть.

Но вдруг у нее мелькнула мысль - идти немедленно наверх к королеве, и в случае катастрофы, если бы король нашел герцога Бекингэма, пожертвовать собой ради Анны Австрийской, отдать свою честь за спасение чести королевы! Если она скажет, что имела свидание с герцогом в башне, то хотя и лишится доброго имени в глазах всего двора, но королева будет спасена, а это было главное, это все перевешивало.

Она поспешила обратно в замок и поднялась на платформу к королеве. Маркиза де Вернейль первой встретила ее, и герцогиня отвечала на льстивые слова предательницы так непринужденно и весело, как будто на сердце у нее не было никакой заботы.

- Какое известие принесли вы нам, герцогиня? - спросила маркиза, - не нашлось ли привидение?

- До сих пор еще ничего не нашлось, маркиза, и меня, признаюсь, крайне удивляет, что вы, как мне кажется, серьезно предполагаете возможность найти что-нибудь.

- Вам, конечно, известно, любезная герцогиня, что привидения бывают разного рода!

- Вы говорите, вероятно, о таких, какие были в моде во времена герцога Кончини, маркиза? Я полагаю, что уже слишком старо и не соответствует нашему времени.

- Это горькая истина, отнесенная на мой счет, в большей степени касается вас, нежели меня. Несмотря на вашу мнимую уверенность, я все-таки полагаю" что поиски не будут тщетными, и привидение, сегодня в сумерки прогуливавшееся с вами по лесу, непременно найдется в башне...

Герцогиня невольно вздрогнула, маркиза заметила это и осталась очень довольна результатом своих слов.

- Прогулка, о которой вы упомянули, касается только меня, маркиза. Я понимаю, что вы хотите оскорбить меня, но вам это не удастся, точно так же, как не удастся ничего достигнуть разыгранным благодаря вам ночным спектаклем.

- Ну, это еще вопрос, любезная герцогиня. Пословица говорит: конец венчает дело, а мы еще не дошли до конца и, откровенно сознаюсь, я с нетерпением и любопытством жду финала!

- Смотрите, не обманитесь в своих ожиданиях, маркиза!

- О, это напрасное предостережение. То, чего я ожидаю, так верно и несомненно, что ошибка тут немыслима! Я должна признаться, герцогиня, что мне очень нравится это состояние тревожного ожидания, оно вносит маленькую изюминку в нашу скучную однообразную жизнь, способную довести человека до апатии. Не правду ли я говорю? Но постойте! Слышите? Сюда идут! Герцогиня де Шеврез испугалась. Обыск сторожевой башни был окончен, ужасная неизвестность должна была сию минуту закончиться, но что предстояло им узнать?

Королева, едва владевшая собою от мучительного страха и ожидания, также услышала голоса и обернулась к ведущей на платформу двери.

- Король, - шепнула торжествующая маркиза де Вернейль, когда дверь распахнулась.

Герцогиня де Шеврез собрала все свои силы и приготовилась в решительную минуту своим вмешательством спасти королеву.

Но напрасно взоры всех дам искали позади короля герцога Бекингэма. Там стояли только факельщики, офицеры и несколько камергеров. Лицо Людовика несколько прояснилось, он подошел к королеве и подал ей руку:

- Теперь вы можете спокойно сойти со мной, ваше величество. Надо полагать, что вас испугала фантазия вашего расстроенного воображения, возбужденного ночным часом и не совсем обыкновенной обстановкой, - сказал король. - Мы обыскали замок сверху донизу, как нельзя более тщательно, и не нашли и тени привидения герцога!

Анна Австрийская не верила ушам своим, она вся дрожала от радостного волнения. Герцогиня де Шеврез также вздохнула свободно, хотя еще и не могла дать себе отчет в случившемся.

- Я очень утомлена, сир, - сказала королева.

- Поэтому я и хочу проводить вас, чтобы вы отдохнули и успокоились, а завтра, я очень прошу вас, ваше величество, принять участие в охоте, для которой, собственно, я и приехал так неожиданно. Надеюсь, вы не откажете мне в моей просьбе?

- Ваша просьба, сир, для меня приказание, - отвечала Анна Австрийская, спускаясь с королем по освещенной лестнице башни. В это время раздававшийся во дворе мелодичный звук охотничьих рогов дал знать о прибытии свиты короля для участия в предстоящей завтра охоте.

- Мне кажется, маркиза, - насмешливо произнесла герцогиня де Шеврез, - что мое предостережение было не напрасно, и вы несколько обманулись в ваших ожиданиях. Привидение успело вовремя сделаться невидимым!

- Перехитрили! - проговорила со скрытой злобой маркиза де Вернейль.

XVIII. ЗАГОВОР В ЛЮКСЕМБУРГСКОМ ДВОРЦЕ

- Вы получили мое приглашение, герцог? - спросила Мария Медичи вошедшего в ее кабинет д'Эпернона, низко поклонившегося ей и герцогу Орлеанскому, брату Людовика ХШ.

- Как видите, ваше величество, я исполняю ваш приказ, и маркиз де Шале также будет иметь честь явиться к вам...

- Садитесь, любезный герцог, я намерена собрать здесь совет, и разговор наш будет касаться на этот раз не произведений искусства, а предметов гораздо более важных, касающихся блага государства и престола! Я чувствую, что старею, и это заставляет меня приступить к решительным действиям...

- Не сочтите за лесть, ваше величество, если я осмелюсь утверждать, что вы вполне сумели сохранить всю силу и свежесть молодости так же, как и ваш всесторонний ум и верный проницательный взгляд.

- Благодарю, любезный герцог, благодарю! Но, несмотря на это, годы безостановочно подвигаются вперед, и герцог Гастон прав, обращая внимание мое на вещи, которые я должна исполнить, пока владею еще всеми моими способностями!..

- Позвольте мне прибавить к этому, герцог, - сказал младший брат короля, - что я обязан оберегать свои права и заботиться о неприкосновенности наследственного престола моего отца! Король Людовик, наверное, не будет иметь наследников, а потому считаю необходимым позаботиться о своей будущности...

- Совершенно справедливо и как нельзя более естественно, господин герцог, - отвечал д'Эпернон, - вы прямой наследник престола после смерти бездетного короля!..

В это время разговор был прерван дежурным камергером, доложившим о маркизе де Шале.

Мария Медичи приказала просить его и милостиво приветствовала маркиза.

- Будьте так добры запереть двери, маркиз, - сказала королева-мать, - у нас здесь тайное совещание, и мы желаем, чтобы нам не мешали!..

Придворный поспешно исполнил желание королевы-матери и сел к покрытому письмами и бумагами столу, за которым, кроме Марии Медичи, сидели уже герцоги Орлеанский и д'Эпернон.

- Мы намерены говорить об испытанном нами новом горьком разочаровании, глубоко нас поразившем, - начала королева-мать. - У престола возникла новая опасность! Я не знаю, известно ли вам, что кардинал Ришелье формально объявил нам необходимость покориться!..

- Это меня удивляет, - признался д'Эпернон.

- Неслыханно! Какая неблагодарность! - сказал маркиз.

- Неблагодарность! При дворе, любезный маркиз, к этому слову надо привыкнуть или даже совсем забыть его! Вы правы. Священник Ришелье обязан мне и положением и своей кардинальской мантией, но это забыто! Кардинал Ришелье не стыдится между тем интриговать против меня, он подавляет короля своей властью до такой степени, что государство и трон подвергаются опасности, ведь Ришелье хочет править не только Францией, но и королем, моим сыном.

- Употребить все силы, чтобы воспрепятствовать этому, я считаю моей священной обязанностью, - прибавил Гастон.

- Престол моего отца не должен быть ареной деятельности человека, использующего самые вредные и опасные для государства средства, чтобы приобрести власть более сильную, чем власть своего короля.

- Вы, вероятно, слышали, - продолжала Мария Медичи, - что кардинал формирует свою собственную лейб-гвардию и везде вербует для нее людей. Таким образом, у него будут телохранители, иметь которых есть привилегия только царственных особ. Я спрашиваю вас, не является ли это прямым знаком того, что престолу Франции угрожает опасность от этого человека, осмеливающегося равняться с королем, если не становиться еще выше?

- Просто неслыханные вещи, - сказал герцог д'Эпернон.

- Во дворце можно видеть гвардию кардинала, несущую караулы около его покоев, а на улицах вы встретите его солдат в красных мундирах, расхаживающих с дерзким вызывающим видом, - сказал маркиз де Шале.

- Долготерпение и снисходительность короля, моего брата, просто непонятны, - воскликнул герцог Орлеанский.

- Нам необходимо действовать немедленно, в противном случае могущественный кардинал, формирующий себе отдельное войско, не замедлит присвоить право по своему усмотрению свергать и возводить на престол королей Франции, - продолжала Мария Медичи. - Король, мой сын, по своему простосердечию, дает ему полную волю, а потому на нас лежит прямая обязанность отвратить опасность от престола Франции! Для этого я созвала вас сюда, я знаю, что всегда могу на вас положиться, знаю, что вы искренне преданы мне и герцогу Гастону! Герцог д'Эпернон и маркиз де Шале поклонились.

- Мы должны посоветоваться, каким образом нам следует противостоять действиям кардинала. Я уже решилась! Мой союз с ним прерван, хотя я и должна пока для вида сохранять хорошие отношения. Нам следует быть очень осторожными, если мы хотим иметь успех!

- Повелевайте мной, ваше величество, - сказал д'Эпернон. - Я готов отдать все свои оставшиеся силы на службу вам и господину герцогу Орлеанскому.

- Я знаю это и надеюсь на вас, - сказала Мария Медичи. - Кардинал внешне благоволит к вам, но между тем я знаю, что он ваш, как и мой, скрытый враг, втайне все еще опасающийся нас. Поверьте мне, любезный маркиз, - обратилась она к де Шале, - что и вы не в числе его фаворитов.

- Я давно знаю и чувствую это, ваше величество!

- Много говорят о сыне маркиза д'Эффиа, о молодом Сен-Марсе, - продолжала королева-мать, - к нему кардинал особенно благоволит.

- Это правда, маркиз де Сен-Марс назначен гардеробмейстером короля, - объявил маркиз де Шале. - Кардинал не мог приставить к моему брату лучшего шпиона, чем его гардеробмейстер.

- У нас с маркизом есть общий друг, молодой Франсуа де Ту, - продолжал де Шале.

- Вероятно, сын известного президента де Ту?

- Он самый, ваше величество! Если позволите, то я привезу де Ту в Люксембургский дворец. Ему известно многое из того, что делается в Лувре.

- Я желаю, чтобы вы представили мне господина де Ту, - сказал герцог Орлеанский.

- А что ваш друг говорил вам о маркизе де Сен-Марсе? - спросила Мария Медичи.

- Он говорил, что кардинал очень расположен к Сен-Марсу, обязанному ему своим влиятельным положением при дворе.

- Вы должны постараться, любезный маркиз, сблизиться с господином Сен-Марсом.

- Я уже сделал это!

- И каков результат вашего сближения?

- Прежде всего то, ваше величество, что маркиз де Сен-Марс преследует свои собственные планы и далек от мысли безгранично покоряться власти кардинала.

- Это известие удивляет и радует меня, - призналась королева-мать, переглянувшись со своим сыном Гастоном, - но не можете ли вы доставить нам еще более подробные сведения о Сен-Марсе, любезный маркиз?

- Мой друг де Ту устраивает иногда небольшие праздники и постоянно приглашает меня. На последнем празднике я познакомился с маркизом Сен-Марсом, известным среди своих друзей и при дворе под прозвищем "Мистер ле Гранд".

- Мистер ле Гранд, - улыбаясь повторила королева-мать, - это очень хорошо и, вероятно, имеет какое-нибудь значение?..

- Как я слышал от де Ту, ваше величество, Сен-Марс обязан этим прозвищем растущим расположением к нему короля! Он, впрочем, не только молод и хорош собой, но и чрезвычайно любезен и обходителен. Из довольно продолжительного разговора с ним я понял, что он никогда не будет сильным орудием в руках кардинала! Само собой разумеется, я расспрашивал с величайшей осторожностью и из ответов его узнал, что, хотя король и не препятствует Ришелье в формировании роты телохранителей, но в сущности обстоятельство это ему очень не нравится. Потом я узнал, что в последнее время кардинал старается сблизиться с герцогиней де Шеврез.

- Об этом нам говорила уже маркиза де Вернейль, - перебила Мария Медичи, - но я полагаю, что эту герцогиню кардиналу, несмотря на всю его ловкость и ум, не удастся провести! Он надеется воспользоваться ею для своих планов, но как бы не вышло совсем наоборот!..

- Да, действительно, герцогиня де Шеврез, должно быть, очень умна и ловка, если даже сама маркиза де Вернейль отдает ей в этом справедливость, - согласился герцог д'Эпернон.

- Мистер ле Гранд был со мной так любезен, что я решусь, пожалуй, завести с ним дружеские отношения, - продолжал маркиз де Шале.

- И прекрасно сделаете, любезный маркиз!

- Он признался мне во время нашего разговора, что сам Ришелье не столько ему антипатичен, как его, так называемая, правая рука. Вы, вероятно, слышали о патере, известном, в противоположность кардиналу, под именем "Серой эминенции". Влияние этого патера, говорят, растет с каждым днем! Рассказывая мне об этом, маркиз, улыбаясь, переглянулся с одним знатным мушкетером, приглашенным на праздник, и, вероятно, его близким знакомым.

- Уж не опять ли это беарнский виконт? - спросила королева-мать.

- Мне представили его под именем графа Фернезе, - отвечал маркиз, - но между своими товарищами он, говорят, носит странное прозвище "Каноник"...

- Фернезе, - повторила Мария Медичи.

- Без сомнения, он происходит из состоящего с нами в родстве княжеского дома, насчитывающего в числе своих потомков одного папу и одного военачальника, отличившегося своей беззаветной храбростью. К тому прибавлю, что маркиз, по-видимому, имеет большое влияние в Лувре. Это окончательный результат моих наблюдений. Де Ту говорил мне вчера во время нашей верховой прогулки, что Сен-Марс через несколько лет станет незаменим для короля!..

- У нас, стало быть, уже есть сила, превосходящая силу кардинала, и он сам создал ее, быть может, себе же на погибель, - сказала Мария Медичи. - Ему будет отмерено той же мерой, какой он мерил другим. Все, что он сделал мне, воздастся ему сторицей маркизом, и он почувствует, что значит пригреть змею на своей груди...

Королева-мать встала. Все последовали ее примеру.

- Любезный герцог, - сказала она, - мы надеемся, что в силу нашего сегодняшнего разговора вы позаботитесь как можно больше навербовать приверженцев для нашей партии...

- Вы понимаете, герцог, - дополнил Гастон, - что нам необходимо быть готовыми на всякий случай, чтобы не остаться изолированными, когда придет время действовать...

- Я очень хорошо понимаю это, - отвечал герцог д'Эпернон с поклоном.

- А вы, любезный маркиз, - обратилась королева-мать к де Шале, - вы постараетесь еще ближе сойтись с мистером ле Гранд.

- Я сделаю все от меня зависящее, ваше величество!

- Привезите этого маркиза де Сен-Марса и господина де Ту ко мне как можно скорее. Я желаю, чтобы оба были мне представлены, - сказал своим повелительным надменным тоном герцог Орлеанский, - от них можно будет получить гораздо более обстоятельные сведения.

- И притом можно будет воспользоваться ими для наших планов, - прибавил, откланиваясь, маркиз де Шале.

Когда оба придворных удалились, королева-мать сказала сыну.

- Мы приближаемся к цели, если и медленно, то, по крайней мере, верно!

- Кардинал должен пасть, хотя бы мне пришлось встать во главе заговора против него, - с жаром проговорил брат Людовика XIII.

XIX. ТЕЛОХРАНИТЕЛИ КАРДИНАЛА

Ришелье достиг своей цели, он был властелином Франции, он управлял государством, в его руках была судьба нации! Без меры честолюбивый, руководимый единственным желанием - стать могущественным правителем Франции, он, шаг за шагом, медленно взбирался по лестнице, ведущей его к цели. Теперь он был на самом ее верху, теперь король боялся своего кардинала! Однажды Людовик решился высказать ему свое неудовольствие, произнеся слова не понравившиеся кардиналу, и на другой же день Ришелье принес ему свой портфель министра вместе с просьбой об отставке. Этот решительный шаг испугал короля. Он просил кардинала не оставлять своей должности, и только после долгих просьб Ришелье согласился снять с плеч короля "всю тяжесть" государственных дел. Поэтому, если король и видел, что кардинал переступает границы своей власти, он терпел и молчал.

Таким образом, кардинал Ришелье, встав выше короля Франции, решился, наконец, сделать то, на что до сих пор не осмеливался ни один королевский любимец, ни один министр, ни один принц королевского дома! Он захотел иметь свою лейб-гвардию, своих телохранителей.

Это неслыханное новшество еще более увеличило авторитет могущественного министра. Как только распространилась в народе весть, что у кардинала своя гвардия, разница между ним и королем исчезла совершенно; вскоре все привыкли ставить его даже выше Людовика, хотя ему одному он был обязан своим возвышением и могуществом!

Ришелье сидел в своем кабинете, когда ему доложили о приходе капитана Девере, он приказал впустить его и встал со своего места.

Капитан появился на пороге и приветствовал кардинала, отдав ему честь по воинскому ритуалу.

- Подойдите сюда и расскажите мне о результатах вашей вербовки, любезный Девере, - сказал кардинал начальнику своей лейб-гвардии, - повторяю вам, я ничего не пожалею для этого дела.

- Оно идет отлично, ваша эминенция!

- Сколько людей собрали вы, капитан?

- Около восьмисот человек, ваша эминенция.

- Удалось ли вам отыскать и завербовать в число моих гвардейцев известного вам Жюля Гри?

- Сегодня он уже получил свое обмундирование, ваша эминенция!

- Я желаю, чтобы он был назначен в мое личное распоряжение, капитан.

- Теперь он стоит на часах у подъезда вашей эминенции.

- Прекрасно, любезнейший Девере, вы имеете дар предупреждать мои желания. Есть ли у вас еще в числе новичков замечательные личности?

- Три молодых авантюриста из старинных дворянских фамилий, ваша эминенция.

- Этому я очень рад, капитан, с такими людьми я смогу выдержать конкуренцию с мушкетерским полком. Расскажите мне подробнее о новых гвардейцах.

- Один из них - потомок известного капитана де Рансон, - начал Девере.

- Де Рансон!? Не был ли он капитаном дворцовой стражи королевы Екатерины? - спросил Ришелье.

- Так точно, ваша эминенция, капитан был убит во время Варфоломеевской ночи, сын же его, объездивший почти весь мир, живет теперь в Париже без всяких средств. Он и поступил к вам на службу...

- Де Рансон? Дальше!..

- Еще я нашел внука генерала Мулена, шевалье требует жалованья двадцать розеноблей в месяц...

- Не с ума ли сошел шевалье де Мулен?

- Он ссылается на то, что мушкетеры получают такое же содержание...

- Положим, но...

- Если мы исполним его желание, он не станет просить капитана мушкетеров об определении его в полк...

- Сделайте исключение для него, Девере... Представителен ли он?

- Он молод, строен, с красивой черной бородой, красный мундир очень идет ему, ваша эминенция!..

- Пусть же будет исполнено его желание! Дальше!

- Дальше, ваша эминенция, у меня есть солдат не совсем молодой, но из старинного дворянского рода...

- Как его зовут?

- Клод де Пеллерон, ваша эминенция!

- Не родственник ли он Шербургскому коменданту?..

- Сын его родного брата!..

- Вы говорите, он стар?

- Он очень опустился, но седые волосы и множество шрамов на лице придают ему воинственный вид, ему должно быть уже далеко за сорок, - докладывал Девере.

- Это мне нравится! Надеюсь, вы позаботитесь об его обмундировании?..

- Все уже сделано, ваша эминенция! Я полагаю, что эти дворяне-авантюристы будут нам очень полезны. Это для нас хорошая находка! Люди такой закалки не испугаются и самого черта!..

- Я перехвачу у короля самые лакомые кусочки. Пожалуйста, капитан, постарайтесь набрать для нашей гвардии побольше людей решительных и с громкими именами!..

- Я постоянно хлопочу об этом, ваша эминенция!..

- Еще одно слово, Девере! За свои денежки я желал бы дать моим молодцам какую-нибудь работу, способную меня потешить. Вы, капитан, могли бы мне помочь в этом?

- Приказывайте, ваша эминенция!..

- Только не говорите, что это мое желание, Девере, - этого я не хочу. Но мне было бы очень приятно, если бы когда-нибудь случилось, что три новые гвардейца, о которых вы сейчас мне говорили, поспорили бы с некоторыми мушкетерами. Было бы даже не худо, если бы дело дошло до дуэли. За последствия отвечаю я; случай какой-нибудь, вы понимаете, Девере?..

- Совершенно, ваша эминенция!..

- В особенности меня интересуют четыре мушкетера, имена которых часто упоминаются, им даже король оказывает некоторое предпочтение. Я не знаю, известны ли они вам?..

- Большая часть мушкетеров известна мне, ваша эминенция, так как я сам прежде служил в этом полку...

- Я приблизительно объясню вам, кого из них я имею в виду, Девере! Кажется, между товарищами их называют: Маркиз, Каноник и Милон Арасский, последнее прозвище, говорят, означает необыкновенную геркулесовскую силу этого мушкетера...

- Прозвище не лжет и не преувеличивает, ваша эминенция. Этот мушкетер действительно обладает редкой силой и необыкновенным мужеством...

- Кроме этих трех, там есть еще виконт д'Альби...

- Беарнец! Знаю и его...

- Я очень желал бы, Девере, чтобы случай свел когда-нибудь моих гвардейцев де Рансона, Мулена и де Пеллерона с этими четырьмя мушкетерами, чтобы они повздорили с ними и хорошенько проучили бы их!..

- Вы не знаете мушкетеров, вовлечь их в поединок очень легко, но за исход его я не ручаюсь.

- Как, капитан, и вы мне это говорите?

- Позвольте вам сказать, ваша эминенция, я слишком хорошо знаю этих четырех мушкетеров, они не вьщадут друг друга. Они стоят один за другого стеной и сражаются все четверо, как один человек! Их соединяет, говорят, священная клятва! Не знаю, правда ли это, но верно, что между ними истинно братский союз, и одолеть их - дело нелегкое!..

- Но я этого хочу, Девере, слышите? Это мое непременное желание. Говоря между нами, пообещайте трем вышеупомянутым гвардейцам награду сто розеноблей, если они побьют мушкетеров!..

- Это хорошая приманка, способная поощрить их, ваша эминенция.

- Ведь им не надо выбирать минуту, чтобы все четыре мушкетера были вместе. Иногда хорошо придуманная хитрость заменяет силу, Девере!

- Я позабочусь, чтобы желание ваше было исполнено, ваша эминенция, - отвечал капитан. - Думаю, что разговоров в Лувре было бы немало.

- Я ничего не пожалел бы, если бы мне пришлось услышать: гвардейцы кардинала победили мушкетеров! Кроме того, стали бы спрашивать имена победителей, а в ответ бы услышали имена старинных дворянских фамилий - де Рансон! Мулен! Де Пеллерон!

- Обещаю вам, ваша эминенция, что рано или поздно эта встреча устроится. Без кровопролития не обойдется, это я знаю наперед, потому что при рукопашной схватке всегда бывают разбитые головы!

- Оно так, любезный капитан, действительно так, но как бы дело ни кончилось, лишь бы победа осталась за моими гвардейцами! Я, так сказать, гордился бы этим! Что же касается последствий, то моим молодцам нечего бояться, всю ответственность я беру на себя, слышите? Всю! Только вы не говорите им, что я высказал вам это желание.

- Я устрою все так, ваша эминенция, как будто это моя собственная мысль. Быть может, я даже сам приму участие в деле, если увижу, что могу положиться на трех дворян. Имеете вы еще что-нибудь приказать мне?

- Нет, любезньш, Девере, притом я слышу голоса в передней. Надеюсь вскоре получить от вас хорошие известия, прощайте!

- Госпожа маркиза де Вернейль, - доложил лакей.

- А! Неожиданная и приятная гостья! - воскликнул кардинал, откидывая сам портьеру, чтобы встретить и принять маркизу со всей любезностью вежливого кавалера. - Какой приятный сюрприз, маркиза!

- Вы один, ваша эминенция?

- Один, и весь к вашим услугам, маркиза!

- Вы умеете льстить, когда захотите и когда вам это выгодно, - сказала маркиза с легкой иронией в голосе, усаживаясь в предложенное Ришелье кресло. - Я человек бывалый, ваша эминенция, и признаюсь, потеряла веру в льстивые речи и любезности. Опыт отнял у лести всякое очарование и заставляет меня всегда видеть одну нагую действительность. Это гадко, очень гадко и досадно, ваша эминенция!

- Извините, маркиза, но выражение искреннего чувства нельзя смешивать со словами лести, и вы положительно несправедливы ко мне, потому что я не только на словах, но и на деле питаю к вам глубочайшее уважение! Но скажите, что делают в Лувре после возвращения из Венсенского замка?

- В Лувре сплетничают и интригуют, ваша эминенция! Боже мой! Как времена изменились! Все удовольствия и увеселения прекратились, при дворце царствует строгое и меланхолически-спокойное настроение духа! Право, королеву нельзя осуждать, если, утомленная этим печальным однообразием, она позволяет себе маленькие не совсем дозволенные развлечения.

- Всему, конечно, виной король, его скучный мрачный характер! Но что же делает живая и веселая герцогиня де Шеврез?

Маркиза засмеялась.

- Вы с некоторых пор, кажется, не шутя интересуетесь герцогиней, ваша эминенция, и веселая госпожа де Шеврез, исподтишка посмеиваясь, не отказывается от нового союза. Но я полагаю, вы ошибаетесь, господин кардинал!

- В чем именно, маркиза?

- В своих предположениях, что герцогиня будет вам верной союзницей.

- Будет ли она верной или неверной союзницей, это решит время, но я люблю быть в хороших отношениях с дамами.

- Как, со всеми? И это говорите вы - человек, не имеющий права на законном основании обладать даже одной женщиной! Это забавно, ваша эминенция!

- Да, кстати, маркиза, не открылось ли чего-нибудь нового по поводу таинственного рандеву в Венсенском замке?

- Чему же тут еще открыться, ваша эминенция? Рандеву было - это несомненно. Бекингэм был в Венсене, я знаю это наверное.

- Но его непонятное исчезновение?

- Без сомнения, дело вашего нового друга герцогини де Шеврез, так же, как и устройство свидания, - сказала маркиза.

- При всем том я не постигаю, как незнакомому с замком Бекингэму удалось уйти из западни, тогда как король действовал очень решительно и тотчас же расставил часовых у всех входов и выходов.

- Вы, стало быть, еще очень мало знакомы с хитростью женщин, ваша эминенция. Несмотря на то, что вы великий политик, они всегда вас перехитрят. Бекингэй, зная это, вступил в союз с герцогиней.

- Но разве у меня нет такой же могущественной и верной союзницы в вашем лице, маркиза?

- Несмотря, однако, на всю мою бдительность, он ушел от нас самым непонятным образом, одно только объяснение, по моему мнению, довольно вероятно, ваша эминенция.

- Я с нетерпением желаю узнать его!

- Через несколько дней после события я пошла с моей горничной в сторожевую башню, чтобы внимательно осмотреть ее. Мы пришли в такую комнату, где оказался громадный камин с непомерной величины решеткой! Моей камеристке прежде всего пришла в голову мысль, что человек очень легко может спрятаться в этом камине. Я не хотела верить этому, но она доказала мне истину своих слов, спрятавшись за, или лучше сказать, под эту решетку.

- И вы в самом деле считаете возможным, маркиза, чтобы герцог Бекингэм, первый министр Англии, любимец короля, гордый, самоуверенный баловень женщин согласился унизиться до того, чтобы забраться за каминную решетку?

- В любовных приключениях нет унижений, господин кардинал, там заботятся только о том, чтобы не изменить себе!

- Все-таки я сомневаюсь...

- Позвольте мне досказать. Я привела к камину одного из солдат, сопровождавших короля с факелами при обыске башни, дала ему денег и спросила, заглядывали они в камин и отодвигали решетку во время обыска?

- Что же отвечал солдат?

- Он отвечал, что помнит все происходившее в ту ночь, но никто не трогал каминной решетки, так как никому и в голову не пришло, что там мог спрятаться человек!

- В таком случае, конечно, предположение ваше, быть может, и справедлива.

- Теперь уже дела не поправишь, он выскользнул из наших рук, - сказала маркиза.

- Но он возвратится!

- Едва ли! По крайней мере, нескоро. Вы не знаете, возвратился ли он в Лондон?

- К чему такой вопрос, маркиза? Я не сомневаюсь в этом, так как получил уже известие из Лондона, не допускающее никаких сомнений на этот счет. У нашего посланника в Лондоне есть свояченица, прелестная и ловкая молодая вдова, и очень богатая. Она имеет дом близ Парижа и живет попеременно - то здесь, то в Лондоне.

- А как зовут ее, ваша эминенция?

- Мадам де Марвилье!

- О, мы вчера видели ее в великолепном экипаже. Маркиза д'Алансон обратила на нее мое внимание, а герцогиня де Шеврез знакома с ней.

Ришелье улыбнулся.

- Мадам де Марвилье говорила мне, что видела герцога Бекингэма в Лондоне после той ночи и даже разговаривала с ним, он, по-видимому, заинтересовался прелестной вдовой.

- По обыкновению всех мужчин, не способных жить без нескольких любовных интриг одновременно. А давно ли госпожа де Марвилье в Париже?

- Позвольте узнать, маркиза, к чему вы спрашиваете об этом?

- Я сейчас объясню вам, ваша эминенция, но прежде ответьте мне на мой вопрос.

- Несколько недель, я полагаю.

- А когда она думает возвратиться в Лондон?

- Это зависит от обстоятельств, быть может, и скоро.

- Мне кажется, ваша эминенция, что вы приобрели в ней тайного агента при английском дворе, это очень разумно с вашей стороны. Для некоторых вещей нет лучших дипломатов, чем женщины, тем более молодые, прекрасные и богатые. Ваш новый агент-дама говорила вам, что она видела Бекингэма в Лондоне, и я бы хотела обратить ваше внимание на одно обстоятельство.

- Вы преувеличиваете мои отношения с мадам Марвилье, маркиза!

- Позвольте задать вам один вопрос, ваша эминенция. Не предполагаете ли вы, что герцог Бекингэм после отъезда из Лондона этой дамы мог также тайно уехать в Париж и скрываться теперь здесь?

- Почему вы так думаете, маркиза?

- Я приехала к вам с тем, чтобы сообщить нечто, как я полагаю, еще совершенно новое для вас.

- Я весь превращаюсь в слух, маркиза! О, я понимаю, чем я обязан вам, и смею вас уверить, что никогда не принадлежал к числу людей, не умеющих ценить и забывающих одолжения и дружеские услуги! Вы для меня всегда будете первой моей союзницей и лучшим другом!

- Известно ли вам, ваша эминенция, кто живет в доме номер 21 на улице д'Ассаз? - спросила маркиза, не обращая никакого внимания на любезность Ришелье.

- Улица д'Ассаз, - проговорил он, как бы припоминая что-то, - номер 21, не помню что-то.

- Дом великолепный, большой, отлично меблированный.

- Я напрасно стараюсь припомнить, маркиза! Надо полагать, что мне ничего об этом доме не говорили!

- Я также не знаю, кто живет там, но знаю только, что королева сегодня во второй уже раз украдкой посещала этот дом.

Ришелье стал еще внимательнее, черные глаза его загорелись зловещим огнем.

- Как! Королева, и украдкой?

- Да, ваша эминенция! В сопровождении одной только обергофмейстерины, королева сегодня уже во второй раз, не объявляя, куда ока едет, отправилась на улицу д'Ассаз, номер 21 и возвратилась в Лувр спустя несколько часов.

- Каким же образом вы узнали улицу и номер дома?

- Моя горничная полюбезничала с лейб-кучером королевы и заставила его проговориться. Влюбленный дурак все выболтал, несмотря на строгое приказание молчать и не говорить никому адреса!

- А вы уверены, что он сказал правду?

- Он слишком глуп, чтобы перехитрить мою камеристку, - отвечала с усмешкой маркиза, - я уверена, что он не солгал. Он не успел придумать ложь, так как она напала на него врасплох со своими расспросами. Но кто бы мог жить на улице д'Ассаз, в 21-м номере?

- Вы, надеюсь, маркиза, знаете?

- Я еще ничего не знаю, наша эминенция, кроме того, что только что сообщила вам. Больше узнать не имела времени, так как спешила сюда.

- Благодарю, тысячу раз благодарю, любезная маркиза! Так вы в самом деле полагаете, что герцог...

- Там, где дело идет о любви, нельзя ни за что ручаться, ваша эминенция. Вдруг Бекингэм инкогнито живет в этом доме?

- Немыслимо, маркиза, положительно невозможно!

- Для любящей женщины нет ничего невозможного, ваша эминенция.

- Я молча преклоняюсь перед вашей опытностью в этом отношении, маркиза.

- Вам будет нетрудно еще сегодня же получить более подробные сведения об этом доме. - На дворе уже смеркается, только будьте осторожны, ваша эминенция, действуйте как можно осмотрительнее, я полагаю, что мои сообщения очень важны, и было бы жаль, если бы мы и на этот раз не имели удачи! Желаю вам доброго здоровья, ваша эминенция!

- Прощайте, маркиза, еще раз душевно благодарю вас за ваши сведения, - сказал Ришелье, провожая статс-даму до передней. В эту минуту взор его упал на стоящего там на часах гвардейца из числа его телохранителей, имевшего в своем красном мундире и черной шляпе очень красивый вид. Лицо солдата показалось кардиналу знакомым. Проводив маркизу, он обратился к нему и спросил:

- Давно ли ты поступил в мою гвардию?

- Всего два дня, ваша эминенция!

- Получил ли ты жалованье вперед?

- Получил, ваша эминенция!

- Лицо мне твое знакомо, как тебя зовут?

- Жюль Гри, ваша эминенция!

Едва заметная улыбка пробежала по лицу кардинала. Он так был заинтересован рассказом маркизы, что даже не узнал сына Пьера Гри, хотя нужно сказать, что и красивый военный костюм совершенно изменил его наружность.

- Иди за мною, - приказал Ришелье. Жюль Гри, несколько примирившийся с кардиналом с тех пор как ему платили по десять розеноблей в месяц за то, что он носил красный мундир, последовал за могущественным министром в его кабинет.

- Ты сыграл со мной скверную шутку, несколько времени тому назад, - начал Ришелье.

-Что делать, ваша эминенция, своя рубашка ближе к телу! Я безвинно сидел в тюрьме, и того и глядел, что попаду из огня да в полымя!

- Я заметил, что ты молодец не без способностей, и потому простил тебя!

- Вы снимаете камень с моего сердца, ваша эминенция! - отвечал Жюль Гри, расшаркиваясь.

- Ты теперь принадлежишь к моей лейб-гвардии и присягал мне в верности!

- И намерен держать свою клятву, ваша эминенция, по крайней мере до тех пор, пока мне будут исправно платить жалованье!

- Я хочу, чтобы ты сослужил мне службу, и я заплачу тебе отдельно, если ты аккуратно исполнишь мое поручение.

- Ваша эминенция, можете положиться на меня!

- Я еще раз хочу испытать тебя, если и в этот раз я ошибусь, то пеняй сам на себя, терпению моему будет конец. Я считаю тебя парнем ловким, осторожным, знающим местность. Я думаю также, что ты можешь молчать, если захочешь!

- Так точно, ваша эминенция! Я могу сделать почти все, что от меня требуется!

- Есть у тебя плащ, под которым ты бы мог скрыть свой мундир?

- Никак нет, ваша эминенция, капитан Девере еще не выдал нам плащей!

- Так потребуй от него плащ, капитан Девере теперь, наверное, внизу, в вахтенной комнате! Этим плащом ты прикроешь свой мундир, чтобы там, куда я тебя пошлю, в тебе не узнали солдата моей лейб-гвардии!

- А какого рода будет поручение, ваша эминенция, и куда прикажете мне отправляться? - спросил сын Пьера Гри.

- Закутайся хорошенько в плащ и иди на улицу д'Ассаз, отыщи там дом номер 21, войди в него и разузнай, кто там живет. Но смотри, будь осторожен и, главное, не проболтайся, по чьему приказанию ты действуешь!

- Слушаю, ваша эминенция, а потом, что прикажете делать?

- Потом ты уведомишь меня о том, что узнаешь. Ступай!

- Жюль Гри повернулся налево кругом и вышел из кабинета кардинала.

"Я с нетерпением жду известий... Неужели маркиза права? Но я не могу верить этому! О, я заставлю тебя бояться меня, гордая королева, если ты не хочешь любить меня! Ришелье не успокоится, пока не свергнет тебя или твоего любовника! Мои помощники не дремлют! Что ускользнет от внимания маркизы здесь, то узнает в Лондоне прекрасная Габриэль де Марвилье, а больше всего я ожидаю от своей новой союзницы, герцогини де Шеврез! Она так полюбила Габриэль и воображает, что та всецело предана герцогу Бекингэму. Этим путем я надеюсь выведать тайны, которые иначе мне никогда бы узнать не удалось! Габриэль де Марвилье очень умная женщина, большая дипломатка. Она сумеет приобрести доверие герцогини де Шеврез и..."

Камердинер прервал размышления кардинала, он доложил, что капитан Девере пришел по очень важному делу.

Ришелье приказал впустить его.

- Прошу прощения, ваша эминенция, ведь я вторично беспокою вас...

- Приказали ли вы выдать плащ солдату Гри?

- Он уже получил его, ваша эминенция.

- Что вы принесли мне, капитан?

- Я сейчас получил известие, что мушкетеры д'Альби и Милон отправляются с секретным поручением верхом в загородный дом.

Ришелье быстро обернулся к говорившему.

- В загородный дом? По дороге в Фонтенбло?

- Судя по направлению, по которому они проехали, должно быть так, ваша эминенция!

- А где дано мушкетерам тайное поручение?

- В Лувре! Мне кажется, это был бы хороший случай исполнить желание вашей эминенции!

- Почему же нет? Если только три дворянина: де Рансон, Мулен и де Пеллерон у вас под рукой.

- Они все здесь, и есть еще четвертый, солдат по имени Туре.

- Прикажите им исполнить эту затею, Девере. Мне кажется, время для этого самое удобное!

- Я немедленно распоряжусь, ваша эминенция!

- Но будьте осторожны, капитан. И еще одно: пусть мушкетеры прежде выполнят возложенное на них поручение в загородном доме, ссора должна возникнуть на их обратном пути, никак не раньше. Внушите это гвардейцам, любезный Девере. Для меня это очень важно!

- Будьте спокойны, ваша эминенция, все будет как надо.

- Поспешите, чтобы нам не упустить удобного случая, - сказал Ришелье, отпуская капитана, и прибавил про себя: "Любопытно знать, какое секретное поручение дано мушкетерам в Лувре к мадам де Марвилье? Сети расставлены, я желал бы только, чтобы у нас был хороший улов".

Камердинер доложил о приходе сына Пьера Гри.

- Ты возвратился скорее, чем я ожидал, - встретил кардинал вошедшего. - Какое известие ты мне принес?

- Я был на улице д'Ассаз, ваша эминенция.

- И нашел дом номер 21?

- Дом-то я нашел, ваша эминенция, но он был заперт, и как я ни стучал, никто не открыл мне ворот.

- Так ты возвратился, не исполнив дела?

- Никак нет, ваша эминенция! Я решился сесть у дома и караулить до тех пор, пока явится кто-нибудь из его обитателей. Вскоре вышел старичок из соседнего дома и заметил меня. Я спросил, кто живет в доме номер 21?

- Что же он ответил тебе?

- Он ответил, что тут живет очень знатный иностранец со своей прислугой! Когда я сказал ему, что намерен ждать возвращения этого господина, он заметил, что мне придется ждать очень долго, так как иностранец частенько возвращается домой очень поздно ночью, в течение же дня он никогда не показывается!

Ришелье подал солдату золотую монету.

- Возьми, - сказал он, будучи, видимо, в хорошем расположении духа, - я уже знаю достаточно!

XX. НАПАДЕНИЕ

В гостиной красивого, со вкусом отделанного загородного дома, находившегося на расстоянии не более одной мили от Парижа, сидела дама лет тридцати восьми. Из комнаты через раскрытые настежь высокие стеклянные двери видны были цветники и деревья палисадника. У ее ног на ковре, а отчасти и на шлейфе дорогого шелкового платья лежала маленькая комнатная собачка, на столе стояла великолепная клетка с пестрым попугаем.

Даму можно было назвать красавицей. Бледное ее лицо имело строго аристократические черты, высокий лоб, окаймленный черными волосами, нос с небольшой горбинкой, красивый маленький ротик и чудные живые глаза очаровывали с первого же взгляда. Но когда она смеялась, как, например, теперь, слушая бессмысленную болтовню своего попугая, выражение ее лица изменялось и становилось таким, что более глубокий наблюдатель нашел бы в нем недос-статок доброты и искренности.

Между тем как в саду красноватые лучи заходящего солнца еще освещали дорожки и кусты, в комнате, где сидела госпожа Марвилье, царствовал уже вечерний полумрак. Она позвонила и приказала вошедшему слуге зажечь канделябры и лампы. В эту минуту она услышала топот проскакавших мимо ее сада лошадей. Любопытство заставило ее выйти на уставленный цветами и тропическими растениями балкон, к которому по усыпанной песком дорожке сада торопился ее слуга.

- Кто приехал? - отрывисто спросила молодая женщина.

- Два королевских мушкетера просят позволения представиться вам, сударыня. Они говорят, что имеют к вам важное поручение, сказал слуга.

- Как имена этих господ?

- Господин виконт д'Альби и господин барон де Сент-Аманд, они приехали прямо из Лувра.

- Хорошо! Проси их сюда, - сказала госпожа де Марвилье.

Слуга вышел.

Габриэль возвратилась в комнату, где уже успели зажечь огонь. Бросив мельком взгляд в зеркало и поправив свой туалет, она повернулась к двери, откуда уже слышались шаги и бряцанье кавалерийских шпор.

Виконт д'Альби вошел в комнату и поклонился хозяйке дома.

- Я, вероятно, имею честь говорить с мадам де Марвилье? - вежливо спросил он.

- Да, вы не ошиблись, позвольте же и мне, в свою очередь, спросить, кого я имею удовольствие принимать у себя?

- Виконт д'Альби.

- Мне сказали, что вы приехали не одни...

- Мой товарищ, барон де Сент-Аманд, ожидает меня в саду, у нас такой обычай, ездить всегда вдвоем.

- По примеру святых ордена Иисуса, с целью взаимного охранения и наблюдения друг за другом? - улыбаясь спросила Габриэль.

- Если хотите, да! Мы объясняем это тесно связывающим нас союзом дружбы и важностью возлагаемых на нас поручений!

- Да, я понимаю, господин виконт, и нахожу такую предосторожность заслуживающей уважения! Пока один из вас исполняет поручение, другой охраняет его, не так ли? Действительно, мушкетеры короля Франции вполне достойны своей громкой славы.

Этьен поклонился в знак благодарности прелестной женщине, черные, огневые глаза которой были устремлены на молодого дворянина с выражением особого благоволения и участия.

Случайно их взоры встретились, и Этьену показалось, что магнетический тон мгновенно проник в его душу и взволнованная кровь быстрее потекла по жилам.

- Я оценил случай, доставивший мне счастье представиться вам, - сказал он взволнованным голосом. Никогда еще присутствие женщины не производило на него такого впечатления. Эта высокая бледная дама, с гордою осанкой и проникающим в душу взором оказала на него чарующее впечатление.

- Мне также очень приятно познакомиться с вами, господин виконт. Прошу вас садиться!

- Прочь отсюда! Бекингэм идет! - раздался вдруг громкий голос в гостиной.

Виконт с удивлением оглянулся.

Габриэль, смеясь, указала на попугая, прокричавшего эти слова.

- Вы, кажется, напомнили этому проказнику герцога, - сказала она. - Он почти никогда не говорит этих слов здесь, тогда как в Лондоне очень часто их повторяет, - говорила своим мелодичным голосом госпожа де Марвилье.

- Он изменник, - смеясь сказал Этьен, - выдает тех, кто часто посещает его госпожу!

- О, герцог часто забавлялся этим плутишкой и совсем избаловал его разными лакомствами, - продолжала очень непринужденно рассказывать Габриэль, желая подчеркнуть перед мушкетером свое интимное знакомство с Бекингэмом. - Он презабавный, и иногда развлекает меня в мрачные минуты.

- Могут ли быть мрачные минуты в такой счастливой и безоблачной жизни, как ваша! - сказал Этьен.

- О, они бывают часто, очень часто, виконт, и это как нельзя более понятно: я совершенно одинока, мне некого любить и меня также никто не любит! А при таких обстоятельствах может ли жизнь быть весела, можно ли не чувствовать ее пустоты? Но к чему я говорю это вам, молодому человеку, с улыбкой на лице и с радужными надеждами на будущее, не имеющему понятия о грустных минутах жизни.

- У кого их не бывает, мадам де Марвилье!

- Глядя на вас, невольно думается, что вы вполне счастливы виконт, и эта мысль благотворно действует на меня. Я так давно не видела счастливых лиц, жизнь моя так одинока и печальна!

- Габриэль! - закричал попугай и стал подражать тихому смеху, который он, верно, где-нибудь слышал, - Габриэль, ты лжешь!

Этьен невольно засмеялся.

- Я полагаю, мадам де Марвилье, вы не можете сердиться на эту забавную птицу. Кто живет, как вы, в этом маленьком раю, кто ни от кого не зависит и может избирать себе знакомых и друзей по душе и по сердцу, тот не имеет права жаловаться на одиночество и скуку.

- Наружность часто бывает обманчива, виконт, но мы отвлеклись от главного! Вы говорили, кажется, что имеете ко мне поручение, могу я узнать, чему я обязана удовольствием видеть вас у себя.

- Герцогиня де Шеврез просила передать вам ее искренний привет.

- Я очень рада и благодарна ей! Герцогиню я действительно считаю лучшим своим другом.

- Кроме того, она поручила мне узнать, когда вы располагаете отправиться в Лондон?

- Я настоящий вечный жид, виконт! Я нигде не чувствую себя дома, нигде не бываю счастлива. Я постоянно чего-то ищу и, к сожалению, не нахожу!

- Очень странно, - признался Этьен, глядя на прелестное лицо женщины.

- Герцогиня желает знать, когда я поеду в Лондон, а я еще сама не знаю этого. На меня иногда нападает непреодолимое беспокойство, невыразимая тоска, тогда я должна ехать путешествовать, должна развеяться, чтобы совершенно не погрузиться в преследующую меня хандру. Вы смотрите на меня с удивлением, виконт? Я говорю загадками, но, признаюсь, я сама для себя загадка!

- Неужели вы до сих пор не нашли того, что могло бы соответствовать вашим желаниям?

- Соответствовать? Нет, виконт! Иногда мне казалось, что я нашла... Это бывало, когда... - Габриэль запнулась, - когда в кругах, где я вращалась, я встречала любезных и умных людей, между которыми могла выбирать. Но, приехав домой, в тишине и уединении я испытывала себя, стараясь сделать этот выбор, и понимала, что все это не для меня!

Этьен молчал, он чувствовал, что сердце его сильно бьется, что в нем происходит странный переворот, что грудь горит, как в огне.

- Но я надоедаю вам и злоупотребляю вашим терпением, говоря так много о себе, вдобавок рискую, что вы посмеетесь надо мной с вашим товарищем! О, я знаю мужчин!

- Но вы не знаете меня, мадам де Марвилье! Я не позволю себе смеяться над женщиной, тем более, что я принимаю искреннее участие во всем, что вы удостоили сообщить мне.

- Это луч солнца в моей печальной жизни, виконт! Но вы, кажется, хотели сказать мне, почему герцогиня интересуется временем моего отъезда.

- Настоящей причины я не знаю, но насколько я мог понять из слов герцогини, дело идет о каком-то поручении, которое мадам де Шеврез хочет просить вас исполнить в Лондоне.

- Передайте ей, что я с удовольствием выполню любое ее поручение.

- Я полагаю, что это какая-нибудь посылка, которую вас будут просить передать в Лондоне.

- А, понимаю! Что-нибудь секретное! Конечно, герцогиня знает, что я всегда готова к ее услугам и что на меня можно положиться.

- Какой же ответ дадите вы мне?

- Извините, виконт, но теперь я не могу еще назначить день моего отъезда, я не успела еще подумать об этом! Через несколько дней я буду знать определенно, и можете повторить ваш визит для получения моего окончательного ответа.

- Считаю за честь и за величайшее удовольствие воспользоваться вашим милостивым приглашением.

- Только не откладывайте надолго ваше посещение, господин виконт. Герцогиня, вероятно, желает, чтобы поручение ее в Лондоне было исполнено быстро?

- Этого я не могу вам сказать, мадам де Марвилье!

- Я повторяю мое приглашение, господин виконт, и притом прошу посетить меня во второй раз на более продолжительное время, я покажу вам свое имение, вероятно, вы охотник до хороших лошадей. Я хотела бы услышать ваше мнение о рысаках, купленных мною на днях у герцога Вайтморленда. Надеюсь, вы принимаете мое приглашение?

- С нетерпением буду ждать этого счастливого дня, - пылко отвечал молодой человек, кланяясь очаровательной вдове, на прощание протянувшей ему руку.

Поднося ее к своим губам, Этьен чувствовал, как она слегка дрожала.

- Прощайте, виконт, - проговорила Габриэль, бросив на него долгий пламенный взгляд. Этьен еще раз поклонился и вышел из комнаты.

Отыскав в саду ожидавшего его Милона, он облегчил свою стесненную 1рудь тяжелым вздохом и пошел с ним к лошадям, порученным присмотру одного из слуг госпожи де Марвилье.

Между тем четыре всадника, выехавшие из Лувра, проехали городскую заставу и понеслись по покрытой мраком дороге. Доехав до старого, отдаленного от всякого жилья амбара, окруженного полуразвалившимся забором, они спешились.

- Здесь мы будем их ожидать, - сказал один из них, и трое других в красных мундирах гвардии кардинала и черных шляпах с плюмажами с ним согласились.

Пеллерон, как старший из четырех гвардейцев, присвоил себе право предводителя и послал Мулена вперед на передовой пост.

- Я надеюсь, нам недолго придется ждать их, - прибавил он, разглаживая свою седую бороду и усаживаясь с Рансоном и Туре около амбара.

Дорога была безлюдна, сквозь черные тучи изредка проглядывал бледный свет луны. Мулен, отдалившийся от своих товарищей, словно конная статуя замер посреди пустой дороги, внимательно всматриваясь в темноту и прислушиваясь к малейшему звуку.

Вдруг ему показалось, что он слышит стук лошадиных копыт. Он стал прислушиваться и понял, что не ошибся! Два всадника ехали шагом и, ничего не подозревая, разговаривали между собою. Луна, показавшаяся в разрыве туч, осветила дорогу, и Мулен разглядел двух мушкетеров. Он немедленно возвратился к своим товарищам, чтобы предупредить их об этом. Пеллерон принял команду и объяснил свой план атаки:

- Вы, Рансон и Мулен, отъезжайте от нас шагов на сорок вперед и скройтесь где-нибудь, чтобы не попасть им на глаза раньше времени. Туре и я последуем за вами, но как можно тише, чтобы мушкетеры смогли догнать нас. Мы их раздразним и заставим драться, а вы, как только услышите звук оружия, не медлите, а тотчас же спешите к нам на помощь. Понимаете?

- Еще бы, дело несложное! - отвечали Рансон и Мулен, проезжая вперед. Через несколько минут Пеллерон и Туре тронулись за ними.

Теперь они уже ясно слышали приближение всадников. Время от времени в ночной тиши раздавалось даже громко сказанное слово.

Когда старый забияка Пеллерон, оглянувшись, увидел, что мушкетеры уже близко и могут слышать его, он затянул солдатскую песню, ставшую популярной у гвардейцев Ришелье, каждый куплет которой оканчивался припевом:

Не будь у короля кардинала,

Франция бы наша пропала!

Грянем же дружно, на славу -

Виват одному кардиналу!

- Виват одному кардиналу! - подхватил Туре последние слова припева.

- Черт возьми! Ты слышал? - спросил Милон. Беарнец пришпорил лошадь и мигом очутился около гвардейцев.

- Что это за песня? - громко закричал он, - кто осмеливается ставить министра выше своего короля? Мы говорим: виват королю!

- Виват нашему королю Людовику XIII, - подтвердил подоспевший в это время Милон.

Этого только и добивались гвардейцы кардинала.

- А мы остаемся при своем.

- Виват кардиналу! - во все горло заорал Пеллерон. - Кто не хочет кричать с нами, тот нам враг, а врагов мы сумеем проучить!

- Что это, вызов? - закричал Этьен, - в таком случае защищайтесь! Мы не потерпим вашей дерзкой песни.

- Ну, мои голубчики, еще увидим, на чьей улице будет праздник, - со злобным смехом отвечал Пеллерон, обнажая свою шпагу.

Туре последовал его примеру.

- Прочь с дороги, если вам дорога жизнь! - закричал взбешенный этим нахальством д'Альби.

- Долой мушкетеров! - заревел Туре как можно громче, чтобы уехавшие вперед приятели могли слышать его.

В этот момент Милон напал на него, а Пеллерон схватился с виконтом.

Раздался громкий лязг оружия, и яркие искры от ударов железа о железо посыпались во все стороны. То был сигнал Рансону и Мулену спешить на помощь своим.

Они с яростью накинулись на д'Альби, заставившего было Пеллерона отступать.

- А! - воскликнул в негодовании Милон, - это заранее придуманная западня! Бей их, д'Альби! Отблагодарим этих негодяев за их любезность хорошими ударами мушкетерских шпаг, пусть у них надолго пропадет охота задевать на дороге честных людей! Он так сильно начал напирать на Туре, что тот, почувствовав его превосходство, стал отступать, тогда как остальные три гвардейца крепко теснили беарнца.

Но Этьен сражался как лев, умело парируя их удары.

В это время Милон, видя затруднительное положение товарища, с яростью взмахнул шпагой, и Туре зашатался в седле. Шпага выпала из его руки и он, схватившись за грудь, повалился с лошади, с громким ржанием помчавшейся во весь опор по дороге. Виконту удалось воспользоваться минутным невниманием Пеллерона и ранить его в правую руку, что сделало его неспособным к дальнейшей борьбе.

- Назад! - закричал Милон, наступая на Рансона и Мулена, - или все вы смертью расплатитесь за свое мошенничество.

Пеллерон едва держался на лошади, между тем как мушкетеры с такой силой напирали на него и на его товарищей, что, оказывая сопротивление, они вынуждены были понемногу отступать, и вдруг, повернувшись к противнику тылом, они пустились наутек.

- Это была засада, клянусь честью! - сказал Милон. - Смотри, как плуты удирают, забыли даже о своем четвертом сообщнике!

- Седой молодец получил от меня на память хороший подарок. Будет долго помнить! - говорил Этьен, вкладывая шпагу в ножны, между тем как Милон слез с лошади с намерением помочь Туре, лежавшему на дороге.

Добродушный Милон возвратился на несколько шагов назад, разыскивая раненого врага, а Этьен на лошади тихо следовал за ним.

Вдруг из уст Милона сорвалось громкое проклятие. Ведя лошадь в поводу, он не заметил Туре, лежавшего в высокой траве, и тот, собрав последние силы, схватил свою шпагу , и кольнул в ногу проходившего близко мушкетера.

- Черт побери, так вот твоя благодарность за то, что я хочу тебе помочь? Умри же, если так! - в бешенстве крикнул Милон и, выхватив шпагу из рук гвардейца, приколол его.

- Эта сволочь, из которой набрана гвардия кардинала, не стоит того, чтобы с ними обращались как с честными солдатами, - сказал он.

- Пусть Ришелье сам разбирается с этими подлецами, но мы не станем церемониться с ними, если они станут нам поперек дороги! Ты прав, они нас караулили, я только не понимаю, как могли они узнать о нашем поручении.

- Я чуть было не стал жертвой этого негодяя. Счастье еще, что он попал мне в ногу. Только бы эта мадам де Марвилье оказалась честной женщиной! Не знаю отчего, но мне кажется, будто она...

- Глупости, Милон, - перебил беарнец товарища, - она - друг герцогини и, кроме того, как могла она знать наперед, что мы приедем к ней? Нет, друг, не обвиняй прекраснейшую из всех женщин!

- Это еще что такое? - воскликнул, смеясь, Милон, выезжая со своим товарищем на дорогу, - наш виконт никак влюблен и оставил свое сердце на прекрасной вилле?

- Это еще большой вопрос, примет ли его прелестная вдова, любезный друг!

Подъехав к заставе, мушкетеры заявили дежурному офицеру, что на дороге в Фонтенбло лежит убитый в свалке солдат из роты телохранителей кардинала, оставленный там бежавшими товарищами.

XXI. ПОРТРЕТ КОРОЛЕВЫ

- Его эминенция сильно встревожен, сир, - говорил молодой маркиз де Сен-Марс королю, с выражением иронии на своем прекрасном и мужественном лице, - так встревожен, что мне еще никогда не случалось видеть его в таком состоянии.

- Что же вы отвечали ему, маркиз?

- Я сказал, что ваше величество еще не принимает! Его эминенция очень удивился, по-моему, разгневался и немедленно удалился.

- Расскажите же мне теперь, - продолжал король, опускаясь в кресло, - что так сильно встревожило кардинала?

- Его встревожило, сир, известие о том, что его лейб-гвардейцев порядком поколотили.

- Как это? Что случилось?

- Вчера вечером четыре гвардейца кардинала затеяли драку с двумя мушкетерами, причем дело дошло до кровопролития! Его эминенция хотел принести вашему величеству свою горькую жалобу на мушкетеров, от шпаг которых пострадали его гвардейцы!

- Так ли вы слышали, маркиз, два мушкетера и четыре гвардейца, говорите?

- Совершенно верно, сир, два мушкетера побили четырех гвардейцев и заставили их бежать без оглядки!

Король улыбнулся, что было весьма редким явлением, и можно было понять, что в душе он радовался этому известию.

- Таких вещей нельзя допускать, ведь мушкетеры - забияки, - сказал он.

- Прошу прощения, сир, но, говорят, что в этом случае зачинщиками были не мушкетеры!

- Как бы то ни было, я хочу положить конец этим историям, таких вещей одобрять и терпеть невозможно, маркиз!

- По правде сказать, ваше величество, мушкетеров нельзя винить, что они не уважают гвардейцев; говорят, капитан кардинальской гвардии был очень не разборчив при вербовке своего войска, и между гвардейцами есть немало авантюристов, пользующихся самой незавидной славой.

- Прикажите уведомить кардинала, что я ожидаю его, и велите сказать обоим мушкетерам, о которых идет речь, чтобы они немедленно явились ко мне. Я хочу выслушать и их!

Маркиз де Сен-Марс, с каждым днем все более входивший в милость у короля, поклонился и вышел исполнить приказание.

Несколькими минутами позже кардинал с заметно недовольным выражением лица входил в кабинет короля.

- Вы желали говорить со мной, ваша эминенция, какое важное дело привело вас ко мне? - спросил король.

- Я пришел к вам с жалобой, сир, с очень горькой жалобой!

- Как, ваша эминенция! Вы приходите с жалобой, ведь обыкновенно вы имеете привычку карать по собственному произволу?

- Если ваше величество ставит мне это в упрек, то осмелюсь заметить, что если я и караю, то только в делах, касающихся ваших интересов, сир. В моих личных делах я не хочу судить и наказывать.

- Так дело касается вас?

- То есть моих подчиненных, сир! - Вчера вечером случилось очень неприятное происшествие, и оно не должно остаться безнаказанным.

- Выражение вашего лица говорит мне, что вы сильно разгневаны, ваша эминенция.

- Простите, сир, если я не сумел скрыть своего настроения, но происшествие это, действительно, сильно расстроило меня.

- Но что же, наконец, случилось?

- Не более того, ваше величество, что в прошлую ночь на дороге в Фонтенбло нашли убитого, одного из солдат моей лейб-гвардии!

- Как убитым? Каким же образом и кем?

- Я сейчас же велел тщательно расследовать это дело, ваше величество!

- И что же оказалось?

- Четверо моих гвардейцев ехали вчера вечером по дороге, беззаботно распевая песни, как вдруг два мушкетера догнали их и, сперва вступили с ними в спор, а затем обнажили шпаги и закричали гвардейцам, чтобы они защищались, если хотят остаться в живых!

- Это похоже на нападение!

- Конечно, сир! Это-то и возмущает меня более всего, потому что случившееся с моими гвардейцами может случиться со всяким!

- Действительно, я нахожу, что на это дело следует обратить внимание, - серьезно сказал король.

Ришелье с удовольствием заметил, что Людовик внимательно его слушает.

- Мушкетеры убили солдата Туре, ранили господина де Пеллерона, и...

- Как, два мушкетера?

- Разумеется, они остались победителями; кто же осмелится затевать такое кровопролитное сражение посреди большой проезжей дороги. Туре остался мертвым на месте.

- А на ваших гвардейцев можно положиться, господин кардинал? Уверены ли вы в их благонадежности и не думаете ли вы, что они были способны первыми начать ссору? - спросил король.

- Более чем уверен, ваше величество, они все люди благородные, из хороших старинных фамилий, кроме Туре. Остальные - это де Рансон, Мулен и де Пеллерон.

- Вы совершенно правы, ваша эминенция, требуя удовлетворения, и оно будет дано вам, будьте уверены.

- Заранее приношу вам, сир, мою глубочайшую признательность! Пусть виновные будут строго наказаны!

- Но теперь мы выслушаем другую сторону. Этого, полагаю, требует справедливость. Не правда ли, ваша эминенция?

- Другую сторону? - с недоумением повторил Ришелье, как будто ее не должно было существовать там, где он обвинял и приносил жалобу.

- Конечно, господин кардинал, я понимаю мушкетеров. Вы допрашивали только своих гвардейцев и поверили им на слово, не так ли?

- Я не сомневаюсь, что...

- И я нисколько не сомневаюсь в справедливости ваших слов, но я не так уверен в ваших гвардейцах, как вы, ваша эминенция, и для очищения совести хочу удостовериться в истине, чтобы не наказать невинных! - Сказав это, король позвонил и приказал позвать мушкетеров.

Через несколько минут виконт и Милон явились в комнату короля. Увидев кардинала, они тотчас поняли, в чем дело, но на их лицах не было заметно страха. Они, напротив, выражали полное спокойствие и уверенность в своей правоте.

- Мушкетеры, - начал король, - были вы вчера вечером на дороге, ведущей в Фонтенбло?

- Были, ваше величество.

- Не встретились ли вы там с несколькими гвардейцами его эминенции?

- Сперва с двумя, ваше величество, а потом подъехали еще двое!

- Кто на кого из вас напал первым, то есть, кто первый взялся за шпагу!

- Мы, ваше величество!

Ришелье, стоявший и слушавший до сих пор в стороне, нашел, что время прекратить допрос. К великой его радости мушкетеры сами сознались в своей вине.

- Ваше величество, вы теперь убедились в истинности моих слов, - решился он вмешаться. - Какого доказательства еще требовать вам?

- Вы должны знать, - продолжал король, обращаясь к мушкетерам, - что я не терплю забияк! Понимаете ли вы, чему подвергаетесь за вашу вину? Клянусь, я не хочу, чтобы мои солдаты были разбойниками и бесчинствовали на больших дорогах, я скорее соглашусь их всех до одного перестрелять!

- Зная это, ваше величество, мы полагали, что исполнили свой долг, усмирив и прогнав гвардейцев с большой дороги, где они бесчинствовали и подстерегали мирно едущих людей, - сказал Милон с дивной неустрашимостью и спокойствием.

- Какая дерзость, - прошипел кардинал.

- Что заставило вас первыми взяться за шпаги? Я требую правды!

- Поводом была сатирическая песня, которую гвардейцы, увидев нас, запели нарочно, с намерением подразнить нас, - отвечал д'Альби.

- Сатирическая песня? - спросили почти в одно время король и кардинал.

- Бесстыдная, наглая песня, - подтвердил Милон, - за которую нельзя было не наказать дерзких певцов.

- Что было в этой песне? - быстро спросил король.

- Я не смею, сир, повторять ее, - отвечал д'Альби.

- А я приказываю вам под страхом моей немилости повторить мне слова песни или ее содержание.

- Между гвардейцами кардинала эта песня в большом почете, - сказал Милон.

- Я хочу слышать ее, - приказал король.

- В таком случае, сир, я возлагаю ответственность на его эминенцию и на его гвардейцев! Один из молодцов, уже совершенно, впрочем, седой, хотел непременно вызвать нас на ссору. Он громко пропел песню и постарался особенно ясно повторять ее припев, заключавшийся в следующих словах:

Не будь у короля кардинала,

Франция бы наша пропала.

Грянем же дружно, на славу -

Виват одному кардиналу!

- Другой гвардеец подхватил последние слова припева и повторил их во все горло. Не могли же мы, ваше величество, слышать это и молчать. Мы протестовали против песни, нам отвечали очень грубо. Слово за слово, и дело дошло до драки. Услышав лязг оружия, двое других гвардейцев, ожидавших где-то в засаде, подоспели на помощь своим и также напали на нас. Тогда нам пришлось защищать нашу жизнь против четверых, и если при этом наши шпаги немного неосторожно задели одного в грудь, а другого в руку - то этого нельзя нам поставить в вину!

- Что вы скажете теперь, ваша эминенция? Дело-то все-таки, по-видимому, было не так, как рассказывали вам ваши гвардейцы.

- Я верю только им, сир!

- Ваше пристрастие, господин кардинал, заставляет думать, что вы хотите защищать только своих людей.

- Но еще одно, - опять обратился король к мушкетерам, - вы, говорят, одного солдата убили и оставили на большой дороге?

- Гвардейцы бежали со всех ног, как только увидели, что победа осталась за нами, - рассказывал Милон, - мы их до того напугали, что они второпях забыли своего раненого товарища. Мне стало жаль его, и я хотел предложить ему помощь, но он дурно отплатил мне за мое доброе намерение. Когда я подошел к нему, он схватил лежавшую около него шпагу и ранил меня в ногу!

- Это был гадкий поступок! Как вам кажется, ваша эминенция?

Ришелье молчал.

- Это взбесило меня, - продолжал Милон, - и я в сердцах покончил с ним. Потом мы с виконтом поскакали к заставе, где немедленно объявили караульному офицеру о случившемся. Мы не сделали ничего противозаконного, ваше величество!

- Однако, несмотря на это, я желаю, чтобы подобные кровопролития не повторялись больше, - сказал король очень серьезно. - Я раз и навсегда приказываю вам и предупреждаю, что строго буду наказывать ослушников.

Мушкетеры поклонились и вышли по знаку короля.

- Если бы я захотел наказать, ваша эминенция, мне пришлось бы осудить обе стороны. Вы видите, что в этих делах трудно разобрать, кто виноват. Каждая сторона оправдывает себя, и во избежание несправедливого приговора остается только или простить, или наказать всех. Оставим на этот раз дело без последствий и поговорим о чем-нибудь другом. Были вы на днях в Люксембургском дворце?

- Был, сир, сегодня и восхищался образцовыми произведениями гениального Рубенса. Это, правда, пока еще не более чем эскизы* которые ее величество удостоила показать мне, но невозможно не удивляться и не восхищаться ими!

- Королева говорила мне о них и уверяла, что этот художник вполне заслуживает своей высокой славы.

- Ее величество очень интересуется им.

- Да, действительно, и мне нравятся эти рисунки! Мне кажется, это приятное и благородное развлечение.

Ришелье иронически улыбнулся.

- Что касается приятных развлечений, то у ее величества, кажется, никогда не бывает в них недостатка, сир, - сказал он.

- Надо признаться, наш двор не изобилует ими, - сказал король. - Я иногда упрекаю себя за это и все-таки не могу решиться принимать участие в шумных празднествах!

- Вам не в чем упрекать себя, сир, я повторяю, что при дворе развлечения образуются сами собой.

- Какие же, ваша эминенция?

- Тайные, сир, не явные!

- Какого же рода? Ришелье пожал плечами.

- Мы опять попали на неприятную тему, ваше величество, я бы не хотел быть вечным обличителем, тем более, что виновным всегда остаюсь я же!

- Виновным? Как понимать это, господин кардинал?

- Самая неблагодарная обязанность, ваше величество, та, где приходится иметь дело с женским умом, он так изворотлив, что его никогда не перехитришь.

- А я, напротив, полагаю, что неудачи возбуждают энергию. Надо доказать противной стороне, что и мы умеем иногда выигрывать сражения.

- Если на неприятельской стороне такие усердные и ловкие помощники, сир, то, разумеется, всегда опоздаешь, и крепость, которую считаешь осажденной, окажется пустой!

- Не следует унывать из-за этого, а надо, напротив, продолжать начатое.

- Другие опыты, быть может, будут удачнее, - отвечал король, любопытство которого было возбуждено.

- Наши противники беспрестанно меняют место действия!

- А где же оно находится в настоящее время, кардинал?

- В стенах нашего доброго города Парижа!

- А! Это, быть может, удобнее для нас?

- Только в том случае, сир, если мы будем действовать тайно и быстро.

- Париж велик, не можете ли вы подробнее указать место?

- Улица д'Ассаз, дом номер 21, - отвечал Ришелье.

- Кто живет в этом доме?

Кардинал принял дипломатически таинственный вид.

- Этого я не мог разведать, сир, чтобы узнать это - надо дождаться удобного времени.

- А когда, по вашему мнению, настанет это удобное время?

- Сегодня!

- В котором часу?

- Полчаса спустя после того, как ее величество в сопровождении только обергофмейстерины отправится на улицу д'Ассаз, куда она изволит ездить очень часто.

Король с изумлением взглянул на кардинала.

- Признаюсь, у вас отличные слуги, господин кардинал, гораздо лучше, чем у меня, - сказал он. - Ваше известие, как видите, в высшей степени удивило меня.

- Это меня радует, ваше величество, я бы желал доказать вам, что я неусыпно оберегаю вас и всей душой вам предан.

- И королева часто посещает улицу д'Ассаз?

- Уже в четвертый раз, ваше величество! Но если мы хотим иметь успех, дело это следует хранить в глубочайшей тайне.

- Вы ничего не знаете о цели этих поездок, ваша эминенция, о значении их?

- Быть может, маленький заговор, или... Но зачем догадываться? Вы сами все узнаете, сир! Они не подозревают, что нам известно место их тайных действий, следовательно, вы явитесь совершенно неожиданно и узнаете то, что вам нужно.

- Хорошо, очень хорошо, ваша эминенция! Мы докажем дамам, что им не всегда удается провести нас!

- Желаю вам успеха, сир.

- Им я буду обязан вам, ваша эминенция! Я сообщу вам о результате моей поездки.

Кардинал поклонился и вышел от короля, довольный тем, что достиг хоть одной из двух намеченных целей.

Людовик поверил сведеньям Ришелье, он имел намерение отправиться тайно вслед за королевой, неожиданно предстать перед нею, будучи в полной уверенности, что попадет на тайное свидание и обличит Анну Австрийскую в неверности. Он непременно хотел знать, что ее влекло на улицу д'Ассаз.

Сентябрьское солнце, проникавшее сквозь высокие окна Лувра, так ярко освещало комнаты короля, что казалось, будто золотистые лучи его хотят разогнать в душе Людовика мрак мучивших его тяжелых сомнений. Скрестив руки на груди, король тревожно ходил взад-вперед по комнате, ожидая уведомления от маркиза де Сен-Марса, которому он поручил тайно наблюдать за отъездом королевы.

Наконец маркиз появился у портьеры и поспешно вошел в комнату.

- Какое известие несете вы мне, маркиз? - спросил с нетерпением король.

- Ее величество сейчас в своей карете выехала из Лувра, - отвечал Сен-Марс. - Она сегодня в парадном туалете, и ее, кроме обергофмейстерины, сопровождают герцогиня де Шеврез и маркиза д'Алансон. Ее величество, по-видимому, очень весела. Садясь в карету, она бросила взор на окна вашего величества.

- Надеюсь, вы не показались ей, маркиз?

- Само собою разумеется, ваше величество, я остерегся.

- Я знаю, маркиз, что вы осторожны и опытны в этих делах.

- Я должен еще упомянуть, сир, что несколько раньше королевы один из камергеров ее величества также поехал по направлению к улице д'Ассаз!

- Благодарю вас, маркиз! Прикажите сейчас же подать мой экипаж и передайте герцогам Сюлли и де Бриссаку приказание сопровождать меня.

"Я явлюсь к ним со свидетелями, - подумал король после ухода Сен-Марса. - Если она виновна, то унижение будет чувствительнее! Ах, ваше величество! Вы изволили тревожно посматривать на мои окна, вы берете с собой толпу провожатых, чтобы иметь больше сторожей, оберегающих вас от моего гнева, но, клянусь, ваши предосторожности не остановят меня. Я должен узнать, кого вы посещаете на улице д'Ассаз и узнаю во что бы то ни стало!"

- Вы уже готовы, господа, - обратился Людовик к входившим в это время обоим герцогам. - Я приглашаю вас сопровождать меня на улицу д'Ассаз.

- На улицу д'Ассаз, ваше величество? - простодушно спросил ничего не подозревавший старый герцог Сюлли, - а что же мы будем делать там, сир?

- Вы увидите там кое-что, чему очень удивитесь, любезный герцог, - со злой усмешкой отвечал король, - но поедем, времени терять нельзя!

Король приказал своему лейб-кучеру ехать на д'Ассаз и остановиться у подъезда того дома, где он увидит два придворных экипажа. Карета быстро помчалась по улицам Парижа, пронеслась мимо Люксембургского дворца и вскоре остановилась у дома номер 21, очень красивого здания, у подъезда которого действительно стояли две придворные кареты. Король поспешно вышел из экипажа и в сопровождении обоих герцогов вошел в дом.

Парадный вход и устланные коврами лестницы свидетельствовали, что здесь живет богатый и знатный человек. Жюль Гри не солгал в своем донесении кардиналу. Это великолепие еще более усилило подозрение и нетерпение короля.

Мягкие ковры совершенно заглушали шаги Людовика и его провожатых. Взойдя на лестницу, король остановился и, казалось, глазами отыскивал дверь, которая должна была привести его к цели. Вдруг он увидел в конце украшенного живописью и великолепной колоннадой коридора полуприподнятую портьеру и быстрым шагом направился к ней.

Оба герцога следовали за ним в тревожном ожидании чего-то необыкновенного.

Людовик был удивительно бледен, лицо его выражало сильную душевную тревогу. Но подойдя к портьере и бросив через приподнятую ее половинку беглый взгляд в комнату, король, в величайшем изумлении, остановился вдруг как вкопанный. То, что ему представилось, так мало соответствовало его ожиданиям, что он не мог прийти в себя от удивления.

В кресле, спиной к нему, сидела Анна Австрийская. На ней было белое платье из тяжелой шелковой материи, а на черных роскошных волосах сияла маленькая корона. За ее креслом стояли герцогиня де Шеврез и маркиза д'Алансон, несколько в стороне была донна Эстебанья, у двери стоял камергер. Внимание их было сосредоточено на большой картине, стоявшей на мольберте, которая изображала молодую прелестную королеву во всей ее удивительной красоте.

Рубенс, с палитрой и кистью в руках, делал последние тонкие штрихи на своем дивном произведении, возбудившем немой восторг даже никем еще не замеченного короля. Людовик видел перед собой свою прелестную супругу, как в зеркале, сходство было поразительное!

Вдруг ему пришла в голову мысль, от которой лицо его покрылось краской стыда. Так вот кто жил в доме номер 21 по улице д'Ассаз! То было жилище Рубенса, и целью визитов к нему королевы были сеансы позирования для портрета. Но у подозрительного короля появилось теперь другое сомнение: кому предназначен этот портрет? Для кого дозировала королева?

В это время донна Эстебанья услышала шорох и оглянулась на портьеру.

- Боже мой! Его величество! - отступив шаг назад, шепотом сказала она.

Мирная сцена в мастерской художника вдруг изменилась.

Анна Австрийская быстро поднялась и взглянула на дверь, где стоял ее супруг, а за ним герцоги Сюлли и де Бриссак.

Рубенс, узнав короля, отступил в сторону и встал возле портрета, тогда как придворные дамы пришли в какое-то странное замешательство.

- Простите, мадам, что мы так невежливо подсмотрели ваши занятия, - сказал Людовик, входя в комнату, - но я положительно очарован прелестью и сходством этого истинно художественного произведения.

- Мне бы следовало рассердиться на вас, сир, - спокойно отвечала Анна Австрийская, - вы лишили меня тайны, которую я сохраняла в течение многих недель. К сожалению, всегда находятся изменники, готовые испортить нам с вами, сир, всякую радость!

- Я не совсем понимаю ваши слова, мадам, не потрудитесь ли объясниться понятнее.

- О сир! Вы, к сожалению, уже получили это объяснение раньше, чем я того желала, - отвечала королева. - Я теперь лишена удовольствия сделать вам этим портретом сюрприз 27 сентября.

- Как, мадам, мне?..

- Я хотела преподнести его в качестве подарка в день вашего' рождения, сир. Теперь мне испортили эту радость!

- О, нет, не говорите этого! - воскликнул Людовик. По-видимому, это неожиданное объяснение его невольно тронуло. - Вы, напротив, доставляете мне двойную радость - сегодня и в день моего рождения! Я никак не ожидал найти вас здесь с подобной целью и постараюсь достойно отблагодарить за такое милое внимание ко мне.

- Садитесь на ваше место, - продолжал король и встал возле кресла королевы, чтобы вблизи полюбоваться на произведение великого Рубенса, от которого он не мог оторвать своих глаз.

Людовик потом долго разговаривал с Рубенсом об Антверпене и Италии, и едва ли не первый раз в жизни ему встретился человек, беседа с которым доставила ему истинное наслаждение. Великий художник умен и образован, по манерам - аристократ, способный обращаться не только с князьями и дипломатами, но и с коронованными особами.

Людовик смотрел на прекрасное изображение, стоя возле своей супруги, казавшейся еще чем-то озабоченной.

- Я с нетерпением буду ждать, - сказал он оживленно, - когда это восхитительное изображение появится в моих покоях 27 сентября. До тех пор я обещаю ни разу не взглянуть на него, хотя это будет для меня очень тяжким испытанием.

- Я все-таки еще не могу утешиться, сир, что меня так безжалостно лишили самой дорогой радости... Во всяком подарке - самое приятное всегда неожиданность. Но, к сожалению, это удовольствие для нас недоступно!

- Оставьте эти грустные мысли, мадам, и если вас может утешить это, то я приношу вам искренние уверения, что сегодня вы сделали мне самый радостный сюрприз, и я давно уже не был так счастлив, как сейчас! Позвольте мне проводить вас до кареты и просить вас сесть со мною в экипаж.

- С величайшим удовольствием, сир, - отвечала Анна Австрийская и, простившись с провожавшим их до крыльца Рубенсом, они сели с королем в карету. Тут только она вздохнула свободно и поблагодарила судьбу, даровавшую ей возможность избежать большой опасности.

В мастерской художника кроме большого портрета, предназначенного королю, был другой, маленький, к счастью, король его не заметил. Портрет этот донна Эстебанья передала затем ювелиру, чтобы вставить его в дорогую оправу из золота и драгоценных камней. Роскошная вещица эта предназначалась к отправке в дальний путь, чтобы служить утешением отсутствующему другу,

XXII. ГАБРИЭЛЬ ДЕ МАРВИЛЬЕ

- Господин виконт д'Альби, - доложила камеристка герцогине де Шеврез.

- Просите виконта сюда, Жанетта, - приказала герцогиня, запечатывавшая в это время письмо.

Через несколько минут мушкетер вошел в комнату статс-дамы.

- Вот истинно военная точность, - улыбнулась герцогиня, приветливо здороваясь с виконтом. - Смею я просить вас оказать мне еще услугу?

- Приказывайте, герцогиня!

- Я знаю, вы всегда любезны, особенно с дамами, виконт, но я желала бы злоупотреблять вашей рыцарской вежливостью и эксплуатировать ее! Знаете ли вы, в чем дело?

- Вы просили меня прийти к вам, ваша светлость, и я явился, не зная, для чего я нужен.

- Не будет ли это невежливым, если я попрошу вас еще раз съездить на виллу мадам Марвилье? На обратном пути оттуда вы попали, к сожалению, в такую неприятную историю.

- Напротив, герцогиня, вы не могли бы дать мне более приятного поручения.

- Ого! Жар, с каким вы это говорите, невольно наводит на мысль, что прекрасная мадам де Марвилье и на вас, как и на других, произвела впечатление. Берегитесь, однако, виконт, не доверяйте этой обворожительной женщине. Она, по слухам, не очень разборчива в средствах покорять сердца мужчин.

- Извините, ваша светлость, как должен я понять эти слова?

- Скажу вам откровенно, виконт, я слышала недавно, а при необыкновенной красоте мадам де Марвилье, это кажется довольно правдоподобным, что она любит завлекать молодых людей, заставлять их влюбляться в себя и потом зло смеяться над ними. Одним словом, ее считают кокеткой, и даже опасной кокеткой!

- Находясь в обществе мадам де Марвилье, герцогиня, забудешь о какой бы то ни было опасности!

- С этим я согласна. Красота ее даже меня очаровала! Но для меня, как для женщины, опасность эта не страшна.

- Позвольте сказать вам, герцогиня, что и я не боюсь ее, и с удовольствием готов исполнить ваше поручение!

- Если вы этого непременно хотите, то пусть будет по-вашему, виконт; дело состоит в передаче мадам де Марвилье секретного письма.

- Оно будет передано, ваша светлость, в собственные руки мадам де Марвилье, и никому другому, - решительно сказал Этьен.

- Вот это письмо, виконт. Когда вы отправитесь на виллу?

- Сейчас же!

- Превосходно! Вам дадут ответ.

- Когда прикажете привезти его к вам?

- Если можно, завтра утром! Этьен поклонился и хотел идти.

- Еще одно слово, виконт! В отношениях с женщинами осторожность и не слишком большая доверчивость иногда бывают полезны! Это странно слышать от женщины, и все-таки, я попрошу вас обратить внимание на мои слова! Немного недоверия всегда выгоднее беспечной доверчивости. Нечего улыбаться, виконт, поймите мои слова так, как они действительно говорятся, то есть с искренним доброжелательством. До свидания!

Этьен раскланялся перед герцогиней де Шеврез, ответившей ему ласковой улыбкой, спрятал письмо в карман и пошел в галерею проститься с Милоном, стоявшим в карауле.

На этот раз д'Альби решил отправиться один, рассчитывая подольше побыть в обществе мадам де Марвилье.

Когда он рассказал Милону о предполагаемой поездке, тот помрачнел и призадумался. Ему казалось, что эта женщина окружена какой-то тайной, что в сущности она была скрытой причиной последнего их приключения, словом, что доверяться ей вообще рискованно.

Он ничего не сказал об этом д'Альби, но не мог отделаться от мысли, что за всем этим скрывается какая-то тайная интрига.

- Все-таки ты будь осторожен, виконт, - не без тревоги сказал он.

- Ты вот улыбаешься насмешливо, а я все-таки утверждаю, что в этой иностранке кроется что-то неладное. Можешь считать ее самой красивой и роскошной женщиной в мире, можешь мечтать о ней день и ночь, а я все-таки останусь при своем, и даже считаю своей обязанностью сказать тебе: эта богатая вдова, живущая то в Лондоне, то в Париже, кажется мне самой опасной авантюристкой, а ее вилла - роскошно замаскированным вертепом разбойников!

- Перестань, Милон! - перебил его виконт, - ты по обыкновению преувеличиваешь. Я еду к ней просто передать письмо от герцогини де Шеврез. Не беспокойся обо мне.

Милон улыбнулся своей добродушной улыбкой.

- По правде сказать, - признался он, - я сам не понимаю причины моего беспокойства о тебе, как только речь заходит о вилле этой мадам. Бог свидетель, я не суеверен и в предчувствия не верю, но каждый раз, когда думаю о ней, у меня на душе становится нехорошо.

- А ведь честно говоря, тебя не назовешь женоненавистником, - пошутил д'Альби, похлопывая друга по плечу. - Ну, до свидания!

- Советую тебе всегда остерегаться вдов, они гораздо опаснее молодых девушек! - слегка понизив голос, крикнул Милон товарищу, кивавшему ему в знак согласия головой.

"Держу тысячу против одного, - подумал Милон с досадой ударяя рукой по эфесу шпаги, - что он совершит великую глупость. А ведь, клянусь небом, жаль мне будет д'Альби. Он славный малый! Но и то сказать, что же с ним может случиться? Самое дурное, разумеется, - свадьба, но он рано не женится. Гораздо опаснее, если эта дама задумала использовать его как орудие для своих скрытых целей. Ну, да это ведь впоследствии видно будет".

Пока Милон размышлял таким образом, д'Альби уже скакал по улицам города, проехал заставу и через несколько минут очутился на дороге к вилле де Марвилье.

Образ прекрасной Габриэль носился перед ним как живой, и он в тысячный раз с восторгом повторял себе, что никогда в жизни не видел женщины красивее и обаятельнее. Его снова тянуло к ней, ему хотелось видеть ее, говорить с ней, смотреть в ее прекрасные глаза...

Но что же значили, однако, странные слова герцогини де Шеврез? Для чего она полушутя-полусерьезно предупреждала его? Неужели она знала что-нибудь темное о прошлом или настоящем Габриэль де Марвилье.

Только теперь пришло ему в голову, что слова герцогини имели некоторую странность. Отчего пришло ей в голову, что в душе он уже был очень близок с этой женщиной?

Но как только вдали обозначилась вилла, он отбросил все размышления и стал мечтать лишь о том моменте, когда он снова увидит прекрасную хозяйку дома.

Вдруг она сама показалась в саду, идя ему навстречу. Счастливый случай устроил так, что в эту минуту она в легком летнем наряде проходила по передней части сада и поравнялась с калиткой в то самое время, когда Этьен подъезжал к ней.

Мадам де Марвилье тотчас же узнала виконта, послала одного из слуг отпереть ворота и взять его лошадь, а сама с приветливой улыбкой остановилась у калитки.

- Вот, как видите, я уже злоупотребляю вашим любезным приглашением, - проговорил виконт, поднося к губам нежную, прелестную ручку женщины.

- А я среди провинциального уединения приветствую вас с искреннею радостью, - ответила она. - Пройдемся по аллеям, поболтаем, а потом отправимся домой и закусим. Надеюсь, вы мой гость сегодня на целый день. По крайней мере я на этот раз не вижу, чтобы вас сопровождал приятель.

- Я приехал один, и с радостью принимаю ваше приглашение.

Габриэль проводила виконта сквозь густые тенистые аллеи и ароматные цветники сада к конюшням, чтобы показать ему своих лошадей. Конюшни были истинно королевские. Хозяйка слушала восторженные похвалы молодого гостя и с улыбкой смотрела, как он любовался некоторыми скакунами. Потом они пошли к дому, где на балконе их ожидал уже роскошный завтрак.

Попугай был сегодня до странного молчалив, и даже когда Этьен попробовал было раздразнить его, он продолжал угрюмо сидеть на своем кольце. Д'Альби подумалось, что бедняге, вероятно, досталось от хозяйки за то, что он в последний раз так некстати вмешивался в разговор.

Лакей налил вино, но Габриэль обратилась к Этьену с просьбой налить ей другого вина. Догадливый слуга тотчас же исчез.

Красавица-вдова и пылкий юный мушкетер остались с глазу на глаз. Она шутила самым беззаботным тоном и признавалась, что давно не была так весела и счастлива. Разговор их был так прост и задушевен, что Этьен, сам того не замечая, все больше и больше поддавался ее женскому обаянию.

И как можно было подозревать ее в чем-либо дурном, как можно было хоть на мгновение не доверять ей! По мнению влюбленного беарнца, невозможно было воссоздать образ женщины более привлекательной.

Габриэль незаметно перевела разговор на герцогиню де Шеврез, называя ее своим искренним другом. Только в эту минуту д'Альби вспомнил о своем поручении. В пылу восторга он совершенно забыл о нем. И вдруг сама хозяйка, по-видимому, без всякого намерения, напомнила ему о главной цели его приезда.

- Поклон прелестной герцогини я вам уже передал, - проговорил он, вставая и вынимая из кармана изящный конверт, - а теперь потрудитесь получить письмо, которое я взялся доставить вам.

- Это прелестно! - сказала молодая женщина, беря письмо, - я ужасно люблю герцогиню и очень уважаю ее. Вы мне позволите прочесть?

- Пожалуйста, не стесняйтесь!

- Могу вас уверить, что в этом письме нет тайн ни для кого, а для вас в особенности, герцогиня пишет мне, что вы человек вполне достойный общего доверия.

- Вы, вероятно, уже решили что-нибудь относительно вашего отъезда?

- Нет, ничего, но герцогиня прямо говорит о своем желании переслать кое-что через меня в Лондон.

- Как печально вы это сказали!

- Да, я сама не знаю отчего, но в этот раз мне так трудно назначить день своего отъезда, - проговорила Габриэль в каком-то порыве откровенности, медленно складывая письмо. - Со мной никогда не случалось ничего подобного, и я решительно не понимаю причин. Мне кажется, что я чего-то лишусь, потеряю что-то дорогое.

- В мой первый приезд вы говорили, что вам нечего терять, не с чем расставаться...

- Да, тогда меня что-то беспокоило, мучило, я только и мечтала об отъезде.

- А теперь это прошло? Габриэль слегка покраснела.

- Через три дня я уеду из Парижа! - проговорила она вполголоса.

Д'Альби почувствовал, что наступившее молчание слишком явно выдавало волнение, вызванное этим решением как в нем, так и в ней.

- Через три дня, - повторил он. - И вы долго рассчитываете пробыть в Англии?

- Я думаю, что еду туда навсегда, - ответила она.

- Боже мой! Да из-за чего же вы решаетесь на это?

- Что же в моем решении так испугало вас, виконт?

- Мысль, что я никогда вас больше не увижу! Казалось, Габриэль не ожидала такого ответа. Она, видимо, снова взволновалась и изменилась в лице.

- Габриэль, - проговорил Этьен тихим дрожащим голосом, - позвольте мне предложить вам один откровенный вопрос. Вы хотите уехать, чтобы не видеть меня больше? Да?

- Зачем бы я это делала, виконт? Разве до Лондона нельзя доехать отсюда?

- Эти слова подают мне великие надежды, Габриэль...

- Так не придавайте им слишком большого значения.

- Ну, вот! В один момент мне кажется, что вы подаете мне надежду, а в следующий - вы ее у меня отнимаете...

- Без экспансивности, виконт, - остановила она увлекшегося беарнца, пытавшегося было овладеть ее рукой. Нас могут увидеть из сада, а я ведь вдова... Вдовы должны быть вдвое осторожнее в своем поведении.

- Итак, вы ничего не скажете мне более того, что я могу увидеть вас в Лондоне? Неужели я не имею права сказать вам то, что наполняет все мое существо. О! Не будьте столь жестоки, позвольте мне сказать вам, что с той самой минуты, как я увидел вас впервые...

- Я часто слышала все это и знаю, что вы хотите сказать, виконт, но должна вам признаться, что было бы лучше, если бы вы не договаривали.

- Вы жестоки, Габриэль, вы не хотите даже выслушать меня!

- Нет, не сегодня, виконт. Я прошу вас об этом. Вы смотрите на меня так вопросительно, точно хотите услышать объяснение, почему я вас прошу об этом. И я вполне понимаю ваше удивление, но скажу вам, что в такого рода делах лучше избегать излишней поспешности. Через три дня я уезжаю из Парижа. Тогда у вас будет достаточно времени серьезно обдумать все это.

- Теперь я понимаю вас, Габриэль! Вы хотите испытать меня, хотите убедиться в том, что чувство мое не остынет после того, как я не смогу видеть вас, но вы узнаете мою любовь, мою преданность, мой восторг! Я последую за вами всюду и докажу вам силу и прочность моего чувства. Тогда, может быть, растает лед вашего сердца, тогда вы...

- Постойте, виконт! - воскликнула молодая женщина, и по ее волнению Этьен понял, что ее холодность была лишь маской, которую она едва выдерживала. - Прошу вас, остановитесь! Уверяю вас, для нас обоих будет гораздо лучше, если многое между нами останется недосказанным.

- Хорошо, на сегодняшний день я покоряюсь вашему желанию.

- Передайте герцогине мой задушевный привет, виконт. Скажите ей, что я жду поручений в Лондоне и буду очень рада их исполнить. Я уезжаю через три дня, теперь решение мое неизменно! По письму герцогини я вижу, что мне нужно будет взять с собой какую-то весьма важную вещь. Вы не знаете, кому нужно будет передать ее в Лондоне?

- Нет, не знаю.

- А неизвестно ли вам, что это за вещь такой необыкновенной важности?

- Кажется, какой-то портрет.

Габриэль едва заметно вздрогнула, но ни одна линия ее лица не выдала охватившей ее радости.

- Прошу вас, передайте герцогине, что мне было бы очень приятно получить эту вещь поскорее, чтобы успеть уложить ее как следует.

- Герцогиня, кажется, хотела лично доставить вам свою посылку.

- Какая радость! Я увижу герцогиню здесь и буду иметь возможность лично засвидетельствовать мою дружбу и преданность ей!

- И в то же время вы рискуете иметь неприятность увидеть здесь и меня, мадам де Марвилье!

- Я начинаю бояться, что вы судите обо мне несправедливо. Да, я боюсь, что вы меня не поняли. В таком случае позвольте мне сказать вам, что я надеюсь снова увидеть вас, что это свидание составляет горячее желание моего сердца, а исполнение его зависит лишь от вас...

- Благодарю вас, Габриэль! Тысячу раз благодарю вас! - сказал д'Альби, низко склоняясь перед загадочной красавицей. - И до свидания в Лондоне.

XXIII. В ПРИЕМНОЙ

Людовик XIII очень быстро одарил своим расположением молодого маркиза де Сен-Марса. Ришелье представил его ко двору и ввел в круг самых близких к королю людей с тем, чтобы иметь среди них своего постоянного шпиона. Сначала де Сен-Марс беспрекословно повиновался воле всемогущего кардинала, но скоро роль шпиона стала ему так ненавистна, так отвратительна, что он задумал уклониться от нее во что бы то ни стало. Впрочем, он тщательно скрывал свои намерения, и Ришелье даже не подозревал ничего подобного. Кардинал рассчитывал, что молодой человек обязан ему своим блестящим положением и никак не ожидал, что он осмелится иметь самостоятельные планы и расчеты.

А между тем всемогущий кардинал сам указал ему этот путь, отрекшись от королевы-матери после того, как она ввела его к королю и утвердила его положение среди королевских приближенных. Поэтому Мария Медичи имела полное право говорить, что Ришелье несет на себе тяжесть своих собственных грехов.

Заговор против кардинала, зародившийся в Люксембургском дворце, начал принимать все более и более серьезный характер. Королева-мать и герцог Орлеанский твердо решили исключить влияние всемогущего министра, но в то же время ни один из них не решался вступить в эту борьбу открыто. Оба хорошо знали ум и силу своего врага, а потому предпочитали исподволь подыскивать людей, способных стать надежным оружием в их руках.

Удаче их планов могло содействовать единодушие герцога д'Эпернона и маркиза де Галиаса, и отношения с ними поддерживались по-прежнему, но в строжайшей тайне. Герцог Орлеанский был слишком малодушным человеком для того, чтобы выступить против Ришелье открыто, а у Марии Медичи были еще слишком свежи в памяти печальные для нее последствия недавнего дворцового переворота.

Маркиз де Галиас привез однажды маркиза де Сен-Марса и друга его де Ту к герцогу Орлеанскому, и тот, разговаривая с молодыми дворянами, вскоре убедился, что это были именно такие люди, каких он подыскивал. Нужно было только умело повести дело.

Сближение с ними представляло еще и ту выгоду, что Людовик с каждым днем, видимо, все сильнее привязывался к своему красивому и ловкому гардеробмейстеру и все внимательнее прислушивался к его словам. Партии королевы-матери необходимо было воспользоваться этим обстоятельством.

Кроме того, Марии Медичи казалось, что даже сам Людовик смотрел на быстрое возвышение и растущее могущество Ришелье далеко неблагосклонно, он терпел его лишь потому, что не имел достаточной воли устранить его или ограничить его чрезмерное властолюбие. Это открытие подало ей надежду склонить на сторону заговорщиков даже самого короля.

Между тем герцог д'Эпернон предложил поехать в Испанию и там объединить нескольких сторонников их замыслов против ненавистного кардинала.

Ришелье был в дурных отношениях с испанским двором. Кроме того, там знали, что Анне Австрийской пришлось пережить немало тяжелых минут благодаря его интригам. Таким образом, в Испании было нетрудно найти влиятельных и сильных людей, готовых действовать против Ришелье.

Но герцог Гастон Орлеанский придумал какой-то собственный план, держал его в глубокой тайне и временами хвастал перед своими приближенными, что скоро произойдет нечто необыкновенное. Поверенным своим он избрал маркиза де Галиаса, считая его человеком, наиболее подходящим для осуществления задуманного. Он решил издали любоваться тем, как другие станут таскать для него каштаны из огня. Если они обожгут себе при этом пальцы, то он, стоя поодаль, не почувствует боли, а если им удастся довести свое дело до конца, то главная часть успеха выпадет на его долю. В обоих случаях он был бы в выигрыше, а такое положение дел было именно в его вкусе. Открыто Выступить против ненавистного врага, смело взглянуть ему в глаза было не в характере брата короля.

Вследствие того, что у короля так долго не было детей, многие смотрели на Гастона, как на наследника престола, и это служило поводом ко множеству интриг и раздоров.

После смерти первой жены Гастона, царственный брат его и кардинал Ришелье пытались втянуть его во всякого рода гибельные излишества, но Гастон вовремя понял их планы, сблизился с матерью и принялся вместе с ней интриговать против брата.

Людовик XIII большую часть года проводил в обширном и мрачном дворце Сен-Жермена и с удовольствием охотился в окружавших его дремучих лесах. С некоторых пор Анне Австрийской тоже начал нравиться Сен-Жермен, и она даже выстроила себе маленький летний дворец в лесу, где часто проводила по несколько дней.

Однажды маркиз Галиас отправился в своем роскошном экипаже в Сен-Жермен, чтобы добыть там по поручению герцогов Орлеанского и Булонского некоторые секретные и весьма важные сведения. Галиас знал, что друг его де Ту уже уехал навестить молодого Сен-Марса и спешил воспользоваться этим случаем, чтобы переговорить с ними обоими вместе.

Наступил уже вечер, когда он приехал во дворец и узнал от офицеров в передней, что король на охоте и возвратится поздно. Он спросил де Ту и узнал, что тот не поехал на охоту и теперь сидит наверху в приемной вместе с Сен-Марсом.

Галиас очень обрадовался этому и тотчас же поднялся наверх в те комнаты, где обыкновенно сидели приближенные короля.

Он застал обоих друзей в отдаленной приемной за весьма оживленным разговором.

Увидя вошедшего маркиза, де Ту приветливо поспешил к нему навстречу. Сен-Марс тоже встал со своего места и вежливо раскланялся с ним, так как они были уже немного знакомы.

Все трое уселись опять и продолжали разговор о всевозможных новостях и происшествиях, но Галиас свел его к личности Ришелье.

- Вы были в Люксембурге и можете рассказать нам все, что сделано для того, чтобы поубавить спеси у кардинала, - сказал де Ту. - Пожалуйста, говорите все, не стесняясь. Мой друг по-прежнему не принадлежит к числу его приверженцев.

- В Люксембурге толкуют о весьма важных новостях, - сказал Галиас многозначительно.

- Так будьте же так добры, расскажите нам о них, маркиз, - вскричал Сен-Марс.

Галиас со страхом оглянулся вокруг.

- Я не уверен, - проговорил он нерешительно, - что и здесь стены без ушей.

- Не беспокойтесь! - сказал де Ту. - Здесь нет никого, кто мог бы вас подслушать.

- Предупреждаю, господа, что нам придется откровенно говорить о вещах чрезвычайно важных и секретных! Начнем с того, что Черный союз объявил кардиналу войну.

- Как! Тайное общество, насчитывающее в своих рядах знатнейших людей государства! - с удивлением проговорил Сен-Марс. - Но откуда вы это узнали?

- Из самых достоверных источников.

- Укажите их нам, если можно.

- С некоторых пор герцог Булонский стал очень часто бывать в Люксембургском дворце, - ответил Галиас.

- Да, я слышал, что он имеет весьма значительное влияние в Черном союзе.

- Недавно он сделан главой этого союза, - продолжал Галиас, - его соединение с герцогом Орлеанским - факт тоже весьма важный. Но теперь должно произойти еще одно соединение.

- Вы, вероятно, говорите об Испании?

- Нет, вы ошибаетесь, я говорю о соединении гораздо более важном и гораздо более чреватом последствиями, и оно должно произойти в Париже, при дворе.

- Это чрезвычайно любопытно! - вскричал де Ту. - Скажите, кто же это?

- Королева, - ответил Галиас, понижая голос.

- Она уже давно не расположена к кардиналу, - заметил Сен-Марс, - но я никак не думал, чтобы она когда-нибудь решилась на энергичные действия и сблизилась бы с Люксембургским дворцом.

- Итак, весь план военных действий уже составлен? - спросил де Ту.

- Именно, как и требует сила, с которой нам предстоит бороться! Но главная часть того, что я могу вам сообщить, еще впереди.

- А знаете, маркиз, ведь с вашей стороны это была просто гениальная мысль - приехать сюда и разделить наше уединение! - сказал де Ту, дружески пожимая его руку. - Продолжайте, ведь эти вещи интересуют нас больше всего.

- Да, да! - подтвердил Сен-Марс. - Итак, перейдем к главному. Кого это касается?

- Разумеется, кардинала! - сказал де Ту.

- Понятно, его, но ведь и еще кое-кого.

- Кого же именно, назовите! - горячо торопил Сен-Марс.

- Ведь между нами нет тайн! Вас, маркиз.

- Меня?! - с удивлением отшатнулся Сен-Марс.

- Я приехал предостеречь вас.

- Странно! Чрезвычайно странно! В чем же дело?

- Поймите, маркиз, что я приехал сюда не только ради своих личных интересов и влечений. Люди, стоящие очень высоко, интересуются вами и хотят предупредить вас о несчастье, приближающемся незаметно и готовом разразиться над вами, если вы не примите энергичных мер, чтобы отразить его.

- Однако вы пугаете меня, маркиз! - сказал де Ту озабоченно.

Сен-Марс тихо опустил руку на плечо своего друга.

- Успокойся! - сказал он. - Не следует волноваться. Маркиз Галиас расскажет нам, в чем дело, и тогда мы сможем обсудить мое положение.

- Оно серьезнее, чем вы думаете, - заметил Галиас. - Неизвестно, каким образом Ришелье узнал, что вы становитесь для него опасным, и он начинает бояться вас.

- Ришелье - меня?1 - с недоверчивой улыбкой воскликнул Сен-Марс. - Мне кажется, до вас дошли неверные слухи.

- Не пренебрегайте моим предостережением, - проговорил Галиас очень серьезно, - иначе вам придется горько пожалеть об этом.

- Не скрывайте от нас ничего, маркиз! - попросил де Ту. - Сен-Марс слишком доверчив, слишком самонадеян.

- Сказать вам все - является моей обязанностью, - ответил Галиас. - Кардинал задумал устранить вас со своей дороги, а вы знаете, что на эти дела он мастер, и если примется, то уж добьется своего.

Сен-Марс продолжал недоверчиво улыбаться.

- Должен вам признаться, что я не очень-то верю во все это, - сказал он наконец.

- Я могу представить доказательства!

- Буду вам очень благодарен!

- Ваш приезд сюда просто неоценим, маркиз! - с жаром произнес де Ту. - Ведь нам никто даже не намекнул на что-нибудь подобное.

- Начну с того, что одному из солдат кардинальской стражи приказано напасть на вас при подходящем случае.

Вы сами знаете, господа, что это значит. Среди гвардейцев кардинала есть люди, превосходно владеющие кинжалом.

- Это верно! - согласился де Ту.

Но Сен-Марс все еще, видимо, колебался.

- Этот солдат красной стражи, которому поручено "устранить" вас, - продолжал Галиас, - любит, впрочем, кошельки с деньгами больше своего кардинала, хотя и присягал ему служить верой и правдой. Но что значит клятва для таких людей, как этот Гри. Шевалье де Мармон...

- Это доверенный принца Орлеанского?

- Именно он. Шевалье знавал этого молодца еще тогда, когда он изображал из себя какого-то слепого или немого на улице Сен-Дени.

- Так вот откуда набирает кардинал свою гвардию! - вскричал Сен-Марс. - Признаюсь, я этого никак не ожидал.

- Этот Гри, который носит теперь мундир кардинальской гвардии, никто иной, как сын Пьера Гри, а о нем вы, вероятно, уже слыхали.

- Пьер Гри? Нет, мы ничего о нем не знаем! - сказали друзья в один голос.

- Одним словом, этот Гри - сын человека, обучающего воров, мошенников и тому подобных мастеров их ремеслу. Он содержит постоялый двор на одном из островов Сены. Можете себе представить, на что способен сын такого отца. Его эминенция для достижения своих планов не стыдится использовать даже таких людей, но на этот раз он упустил из виду одно обстоятельство...

- А именно?..

- А именно то, что люди, подобные этому Гри, не всегда держат свое слово и служат усерднее тому, кто лучше платит. Это-то и пришло в голову шевалье Мармону, когда он встретил и узнал Гри. Он взял его с собой в Люксембургский дворец и представил его герцогу как самого лучшего солдата его эминенции.

- Прекрасно! Отлично! - вскричал де Ту, весело смеясь.

- Мсье Гри был очень польщен этим новым знакомством, а когда герцог бросил ему кошелек с золотом, он стал даже весьма разговорчив и скоро признался, что ему приказано наблюдать за маркизом Сен-Марсом. А вам, вероятно, известно, что значит это слово на языке его эминенции.

Лицо Сен-Марса заметно омрачилось.

- Эта новость привела герцога Орлеанского в бешенство, потому что он искренне расположен к вам, - продолжал Галиас. - При солдате он, разумеется, воздержался и ничем не выдал своего участия к вам, но как только он ушел, герцог разразился самым горячим негодованием. Вчера же я получил от него приказание, как можно скорее отправиться сюда и предупредить вас.

- Искренне благодарю вас, маркиз, и прошу передать принцу выражение моей почтительнейшей благодарности. Эта весть только укрепляет мое давнишнее решение восстать против кардинала.

- То есть, как это следует понимать? Что я должен сказать в Люксембурге о ваших намерениях?

- Пока ничего, маркиз! Я только говорю, что решился восстать против кардинала, и сделаю это! Начну я с того, что приобрету для нашего общего дела одного всесильного сторонника.

- Меня крайне интересует... - начал было Галиас радостно...

- О ком это ты говоришь, Генрих? - спросил де Ту.

- Склонить его на нашу сторону можно только со временем, а потому я убедительно прошу вас, господа, пока никому не говорить о том, что я намерен сделать.

- Можешь быть в этом уверен! О ком же ты говорил?

- О короле Людовике XIII! - гордо ответил маркиз де Сен-Марс.

XXIV. ТАЙНЫЙ АГЕНТ

С тех пор, как беарнец приезжал к Габриэли де Марвилье, прошло два дня. На второй день после этого кардинал Ришелье созвал в Лувре совет из важнейших сановников государства для обсуждения некоторых правительственных мероприятий и открыл заседание в отсутствие короля. Прения затянулись до вечера, и Ришелье присутствовал при них до конца. Когда заседание было окончено и кардинал вышел в прихожую, К нему с озабоченным лицом подошел ожидавший его камердинер.

- В чем дело? - спросил кардинал, по своему обыкновению коротко и быстро.

- Какая-то дама под густой вуалью желает говорить с вашей эминенцией, - ответил лакей, понижая голос.

- Она сказала тебе свою фамилию?

- Госпожа де Марвилье, - уже окончательно прошептал лакей.

- Где она?

Лакей несколько смутился.

- Ждать здесь она не захотела, а вызывать вашу эминенцию я не посмел.

- Ну, так где же она?

- Я провел ее черным ходом наверх.

- Во флигель ее величества?

- Так точно, она возле комнаты с серебром.

- Проводи меня! - приказал кардинал. Ему не нравилось место, где предстояло говорить с Габриэль, но он решился все-таки принять ее, думая, что если Габриэль так тщательно скрыла свое лицо и согласилась ждать его в каких-то отдаленных переходах дворца, значит, она имеет сообщить ему нечто крайне важное.

Прежде чем рассказать о встрече этих двух таинственных союзников, необходимо ввести читателя в комнату с серебром и объяснить, как сложились отношения Белой голубки с господином Шарлем Пипо.

После разговора с Милоном, Жозефина, как ни в чем не бывало, возвратилась в комнату с серебром и принялась за свое дело. С этого дня она говорила с господином Пипо только о самых необходимых вещах, сохраняя при этом тон безукоризненной вежливости.

Управляющий действительно словно преобразился. Если он и притворялся, что ничуть не сердится на новую придворную судомойку, то делал это так искусно, что невозможно было отличить игру от истины. Но если он действительно решил отказаться от своего влечения к Жозефине и мести за свое фиаско, то это могло быть лишь результатом того почтения и страха, какой внушал ему мушкетер.

Жозефина была чрезвычайно довольна наступившей переменой. Она усердно работала, оказывала господину Пипо свое уважение, как начальству, и была вполне счастлива в своем новом положении, тем более, что хоть изредка, случайно, но все-таки виделась с Милоном и чувствовала в нем надежного защитника и покровителя.

В то время как кардинал взбирался по лестнице и шел по коридорам туда, где ожидала его Габриэль де Марвилье, господин Пипо, закрыв шкафы с серебром, надел свой старомодный серо-желтый камзол и взял палку и шляпу, чтобы идти домой. Он совершенно равнодушным тоном" пожелал Жозефине доброй ночи и остановился лишь на минуту, чтобы почистить свою допотопную шляпу. Жозефина, ответив ему поклоном, пошла в свою комнату и закрыла за собой дверь на ключ.

Управляющий кладовыми с серебром собирался уже открыть дверь в коридор, как вдруг она распахнулась сама, и к великому его удивлению на пороге появилась дама, вся в черном, с густой вуалью на лице, а за нею сам кардинал.

- Прошу пожаловать сюда, - произнес Ришелье, - здесь вы можете говорить свободно.

Пипо низко поклонился.

- Вы здешний ключник? - спросил Ришелье, останавливаясь.

- Точно так, к услугам вашей эминенции. Я Пипо, управляющий кладовыми с серебром.

- Мне нужно переговорить с этой дамой несколько минут, так постойте там, за дверью, - приказал Ришелье, соображая, что таким образом превращает свидетеля в сторожа. - Разговор этот очень важен и нам никто не должен мешать. Вы здесь одни?

- Так точно, ваша эминенция, совершенно один! - ответил Пипо с достоинством, забывая, что Жозефина была в своей комнате, или, может быть, не желая упоминать об этом.

- Разговор наш протянется недолго, а потом вы можете закрыть комнату с серебром и уйти, - проговорил Ришелье.

Пипо низко поклонился и поспешно вышел в коридор. Ему совсем не нужно было закрывать дверь той комнаты, где был кардинал с таинственной дамой, потому что серебро помещалось в шкафах других комнат, а они были давно уже закрыты.

В этом же зале стоял посредине большой дубовый стол, где управляющий и Жозефина расставляли вещи, принося их по мере надобности из других кладовых. Остальную мебель составляли старинные с высокими спинками стулья, пустой шкаф и большая, украшенная резьбой лохань. В каждой стене было по одной двери. Одна вела в кладовые, другая- в коридор, третья - в комнату Жозефины. На четвертой стене были огромные окна, выходящие на дворцовый двор. В двери комнаты Жозефины было небольшое окошечко, закрытое занавеской, чтобы придворная судомойка всегда могла наблюдать за дверью, ведущей в кладовые.

Начинало уже смеркаться, и в комнате царил полумрак.

Ришелье подвел свою собеседницу к окну.

- Теперь мы совершенно одни. Прошу вас, расскажите мне ваши новости! - сказал он.

Жозефина прислушивалась уже к разговору кардинала с Пипо, но в первую минуту не могла понять, в чем дело.

Она тихонько подкралась к двери, осторожно раздвинула занавеску окна и таким образом могла не только ясно видеть даму под вуалью и красную фигуру кардинала, но и совершенно отчетливо слышать все, что они говорили. Только некоторые слова, произносимые ими уже совершенно шепотом, ускользали от нее, тем не менее общий смысл разговора был для нее вполне понятен.

Сначала она смотрела на странных собеседников, удивляясь, почему им вздумалось разговаривать именно здесь, но скоро поняла, что им приходилось вести свой разговор в строжайшей тайне.

- Я не позволила бы себе приехать сюда, ваша эминенция, если бы меня к тому не вынудило чрезвычайно важное и секретное известие, - сказала дама, - но никто не должен видеть меня здесь и даже подозревать о моем присутствии.

- Поэтому-то мы и встретились с вами именно здесь. Меня очень интересуют ваши новости. Была у вас герцогиня де Шеврез?

- Была сегодня, несколько часов тому назад.

- Так значит, это правда! Мне говорили, что она собирается к вам, но я этому не верил.

- Герцогиня чувствует ко мне глубочайшее доверие.

- Да, вы действительно прекрасно ведете свою роль.

- И кажется, мне удалось уверить герцогиню в моей преданности и дружбе, по крайней мере она дала мне такое доказательство этого, которое удивит вас. Я и приехала именно потому, что завтра же должна уехать.

- Должны? - переспросил Ришелье.

- Дружба к герцогине побуждает меня поступить именно так, а не иначе.

- Вы взялись исполнить какое-нибудь поручение?

- В том-то и дело. И такое важное и таинственное, ради которого я должна завтра же уехать в Лондон.

- Начинаю подозревать нечто очень интересное.

- Ваша поверенная докажет вам, кардинал, что она знает свое дело.

- В этом я никогда не сомневался! Однако возвратимся к вашему поручению! - проговорил Ришелье с нетерпением.

- Третьего дня герцогиня де Шеврез несколько раз справлялась о том, когда именно я уезжаю в Лондон, из этого я заключила, что у нее есть для меня важное поручение.

- Заключение совершенно верное. Оно подтверждается и моими данными, и тем, что герцогиня, несмотря на все свое расположение к вам, не пыталась удержать вас от поездки в Лондон.

Габриэль де Марвилье холодно улыбнулась.

- Вы вполне ясно поняли наши отношения! Герцогиня очень привязалась ко мне и была бы рада, если бы я осталась здесь. Но так как у нее было важное поручение, которое она могла исполнить только через меня, она и подчинила свое желание быть в моем обществе необходимости воспользоваться моими услугами.

- Значит, это просто дружеская услуга?

- Да, ваша эминенция.

- Говорите же, говорите, прошу вас.

- Герцогиня под строжайшим секретом передала мне эту шкатулку, ваша эминенция, - с этими словами Габриэль вынула из-под своего широкого плаща, прекрасно отделанный ящичек.

Ришелье с жадностью схватил его и принялся осматривать со всех сторон.

- На нем нет адреса, - заметил он, - вы, вероятно, получили вместе с ним письмо!?

- Нет, письма мне не дали.

- В таком случае герцогиня должна была на словах сказать вам, кому его доставить! Так кому же?

- Она действительно сказала это мне - герцогу Бекингэму! - медленно произнесла Габриэль, наблюдая за впечатлением, произведенным этими словами на Ришелье.

- Герцогу Бекингэму! - повторил он тихо, покачивая ящик, точно пытаясь по весу определить его содержимое. Должен признаться, что вы сделали действительно неожиданное открытие! Однако позвольте задать еще один вопрос. Герцогиня не говорила вам, сама ли она отправляет этот ящик или по чьему-нибудь поручению?

- Да, она говорила со мной и об этом и призналась, что когда-то была с герцогом в дружеских отношениях.

- О, если бы вы знали, какую жертву принесла гордая герцогиня де Шеврез, признаваясь в этом!

- Она, бедняжка, думала, что я поверю этой басне, и действительно разыграла свою роль довольно сносно. Я думаю даже, ваша эминенция, что не будь эта женщина герцогиней, ее можно бы назвать величайшей актрисой нашего времени.

- А что она говорила вам о содержимом этого ящика?

- Она говорила, что когда-то Бекингэм дал ей свой портрет, но она не желает его теперь видеть, при этом она так тяжело вздыхала! - расхохоталась Габриэль де Марвилье, стараясь заглушить свой голос. - Скажите сами, ваша эминенция, ну разве это не уморительно смешная история?

- Я думаю, что здесь лежит действительно портрет, но только не герцога, а совсем другого лица, - сказал Ришелье, снова осматривая ящик со всех сторон, точно пытаясь найти возможность открыть его каким-нибудь незаметным способом.

- Я подозреваю то же самое, ваша эминенция.

- Да, но нам нужно во что бы то ни стало убедиться в этом, необходимо вскрыть ящик.

- Как! Вы хотите открыть его?!

- Непременно!

- Ради самого Бога, ваша эминенция! Ведь вы видите, что он со всех сторон заколочен маленькими гвоздиками.

- Так что ж?! Мы их вынем.

- А печати?

- Они останутся почти нетронутыми.

- Ну, а если герцог Бекингэм все-таки заметит, что кто-то открывал ящик?

- Тогда вы скажете, что открывали на таможне того порта, где вы проезжали.

- Всю ответственность за это дело я возлагаю на вас, ваша эминенция.

Ришелье озабоченно оглянулся. Он искал подходящий инструмент. Ему хотелось воочию убедиться в том, что в таинственном ящике лежало именно то, что он предполагал.

Он увидел нож, лежавший в шкафу, схватил его, осторожно просунул между крышкой и стенками и ловко вскрыл ящик. Перед глазами кардинала очутилась вторая, роскошно отделанная золотом и перламутром крышка футляра. Он осторожно вынул его и тотчас же заметил, что в ней была пружина.

Кардинал дрожащими руками нажал ее, крышка отскочила точно по волшебству.

Ришелье взглянул и бессознательно отступил на несколько шагов.

Перед ним, в роскошно отделанной бриллиантами рамке, лежал портрет Анны Австрийской. Это была работа великого Рубенса, поражавшая живостью и сходством и еще более подчеркивавшая красоту Анны.

- Королева! - прошептала Габриэль.

- Мои подозрения оправдались! - коротко и сухо сказал Ришелье, как говорил всегда, когда был взволнован. - Мы не должны никому говорить о том, что видели. Нам следует осторожно заколотить этот ящик. Да, это дело серьезное. Королева тайно посылает свой портрет герцогу... Ну, теперь в моих руках есть верное оружие, и я одержу полную победу!

- По вашему мнению, мне следует отвезти портрет в Лондон?

- Вне всякого сомнения. Он только тогда и будет иметь для нас настоящее значение, когда достигнет своей цели. Он станет моим страшным оружием именно тогда, когда будет в руках герцога Бекингэма.

- Но, скажите, пожалуйста, за что вы так страшно мстите красавице-королеве? - с легкой насмешкой спросила Габриэль де Марвилье.

- За то, что она не хотела быть моей союзницей, - отвечал Ришелье, бледнея. - Я знаю, что при дворе у меня есть еще враги, но я хочу всех их уничтожить, обессилить! Я заставлю их почувствовать и признать мое значение! Мне нужно сделать на этом портрете какую-нибудь метку, так, чтобы ее не могли подделать и заменить другой.

- Так что же вы думаете сделать?

- Видите на оборотной стороне маленькую золотую пластинку со штемпелем ювелира! На ней я сделаю свою отметку.

Ришелье снял с пальца кольцо с большим бриллиантом.

- Ваша правда. Бриллиантом можно писать по золоту совершенно четко. Отчего это вы написали букву А? Это значит Анна?

- Оно может означать и Арман.

- Значит, первую букву имени вашей эминенции?

- Ну, теперь дело сделано! Никто не знает, что я поставил здесь эту букву, а благодаря ей всегда можно будет узнать этот портрет.

Ришелье уложил портрет обратно в ящик, осторожно опустил крышку так, что гвоздики приходились как раз над самыми отверстиями и при небольшом давлении снова вошли в них.

- Не беспокойтесь, ваша эминенция! Я сама позабочусь, чтобы он был закрыт по-старому. До свидания, и желаю вам всякого успеха. Завтра я буду уже на дороге в Лондон, а как только доставлю портрет герцогу Бекингэму, - тотчас же извещу вас о том.

- Хорошо, хорошо, друг мой, - ответил Ришелье, - я же сумею доказать вам свою благодарность. Очень может быть, что отсюда будут сделаны попытки возвратить этот портрет обратно. Я, разумеется, устрою так, чтобы это оказалось невозможным. Но все-таки при дворе есть люди, совершающие в подобных случаях истинные чудеса быстроты, храбрости и решительности.

- Кто же это, ваша эминенция?

- Некоторые из мушкетеров.

- А кто именно?

- Трое или четверо очень дружных между собою молодых людей. Зовут их Маркиз, Каноник, Милон и виконт д'Альби.

Габриэль де Марвилье гордо и самоуверенно улыбнулась.

- Не беспокойтесь, ваша эминенция! Опасаться этих людей нечего. Если они поедут в Лондон...

В комнате послышался тихий шорох, Габриэль смолкла. Ришелье стал пристально всматриваться в окружающий полумрак.

- Что это? Вы слышали, ваша эминенция, - проговорила Габриэль тревожно, - мне показалось, что шорох слышался оттуда. И она указала на дверь в комнату Жозефины.

- Комнаты с серебром всегда тщательно закрываются, - успокаивал ее Ришелье, - в коридоре на страже стоит ключник. Это, вероятно, затрещало рассыхающееся дерево.

- Нет, нет, я не могла ошибиться, - настаивала Габриэль, - и твердыми шагами подошла к двери с окошком.

Занавеска слегка шевельнулась, но Габриэль не заметила этого и взялась за ручку.

- Дверь закрыта, - проговорила она, - и заглянуть туда невозможно, потому что окно занавешено.

- Уверяю вас, что вы встревожились совершенно напрасно, - сказал Ришелье, - это, вероятно, затрещало сухое дерево! Ведь совершенно невозможно, чтобы кто-нибудь вошел сюда. Все двери закрыты, а у тех, что ведут в коридор, стоит ключник. Уверяю вас, что нигде мы не были бы в такой безопасности от непрошенных свидетелей, как здесь. Скажите мне лучше, почему вы думаете, что мушкетеры для нас не опасны!

- Уже совсем темно, ваша эминенция, разойдемся лучше. Скажу вам только, что если мушкетерам придется быть в Лондоне, то они прежде всего явятся к Габриэль де Марвилье.

- Должен признаться, что вы - настоящая волшебница! - польстил ей Ришелье.

- Скажите лучше, что я хороший тайный агент и умело веду свое дало! Прощайте же! Выходить отсюда вместе нам нельзя. Ведь никто не должен даже подозревать о нашем свидании.

- Так позвольте пожелать вам доброго пути и попросить вас не оставлять меня без известий о том, как идут дела, - закончил Ришелье и проводил свою собеседницу до дверей, выходивших в коридор.

Несколько минут спустя после ухода Габриэль он также вышел из комнаты с серебром, где ему удалось получить такие важные сведения. На лице его запечатлелось гордое выражение торжества. Он думал о том, что ему теперь предстоит делать.

Пипо все еще стоял в коридоре.

Он низко раскланялся с незнакомой ему дамой и согнулся еще ниже, когда проходил кардинал.

- Закрыть! - приказал Ришелье по своему обыкновению коротко и сухо, и, не останавливаясь, прошел мимо ключника. Но Пипо считал неудобным возражать таким высокопоставленным лицам и промолчал, хотя ему следовало сказать:

- Ваша эминенция, эта дверь не закрывается. Он только молча поклонился кардиналу.

- Так и знал, так и знал! - ворчал ключник, плотно затворяя дверь, оставленную Ришелье полуотворенной. - Они устроили здесь любовное свидание. Да и то сказать, отчего бы такому важному и еще молодому господину не поболтать иногда о любви с хорошенькой женщиной! Это очень естественно и совершенно понятно! Ну, вот теперь я стал поверенным великого и знаменитого кардинала! Никому ни за что не скажу, что здесь было! Может быть, они часто станут приходить сюда! И кто знает, ведь бывало, что на таких делах люди могли построить свое счастье. А ведь он может, пожалуй, сделать меня гофмейстером или егермейстером.

Преисполненный такими смелыми надеждами, Пипо тихо вышел из Лувра.

Когда Ришелье ушел, Жозефина, подслушавшая весь разговор, тяжело вздохнула.

- Благодарю тебя, Боже! - прошептала она, отодвигая занавеску, чтобы убедиться-, что в зале действительно уже никого нет. - Уже совсем темно, дверь заперта, значит, я свободна! Боже ты мой, что я слышала! Жаль, не все поняла! И кто такая эта черная госпожа? Однако мне нужно хорошенько припомнить все их слова, а то у меня голова идет кругом. Да... портрет! То был портрет королевы. Они еще разговаривали и о Милоне. Кажется, дело идет о каком-то герцоге. Только как же его зовут-то? Ах, пресвятая Богородица! Вот я и забыла! Говорили они еще и про герцогиню де Шеврез. Черная-то госпожа представляется, что дружна с нею, а между тем все это только одна фальшь. Чует мое сердце, что затевается что-то недоброе, какое-то несчастье, только я не могу понять, какое именно. Что бы мне сделать такое?

Жозефина задумалась.

- А! Вот что мне нужно сделать! - вдруг спохватилась она и осторожно отворила дверь своей комнаты, - разыщу Милона и спрошу у него совета. Когда я расскажу ему все, что слышала, он, наверное, поймет в чем дело.

Она тихо вышла в коридор и направилась к караульному помещению. Дойдя до того места, откуда можно было заглянуть в окно дежурной комнаты, молодая девушка убедилась, что за столом сидели все незнакомые ей люди. Милона среди них не было.

XXV. ИЗМЕНА

Двадцать седьмого сентября был день рождения короля, и в этом году собирались отпраздновать его с особой торжественностью. В Лувре уже шли по этому поводу роскошные приготовления.

В ночь с девятнадцатого на двадцатое сентября король неожиданно возвратился из Сен-Жермена в Париж. Никто не нашел в этом ничего странного, потому что Людовик вообще любил поражать неожиданностями. Утром он ездил к кардиналу Ришелье и, как передавали друг другу приближенные, оживленно беседовал с ним несколько часов. Но о чем именно совещались они, было неизвестно. Затем король выслушал доклады гофмаршалов и церемонимейстеров и вдруг, совершенно один, без свиты, уехал на улицу д'Ассаз, в дом номер 21. Все знали, что в этом доме жил знаменитый живописец Рубенс, но зачем был у него Людовик, опять никто не знал.

Вечером, придя в капеллу, королева была крайне удивлена, встретив там своего супруга, но когда она увидела возле него кардинала Ришелье, то тотчас же сообразила, что затевается какая-то интрига. При королеве была только ее обергофмейстерина. Анна поздоровалась с мужем, ответила на поклон кардинала и опустилась в свое кресло.

Когда служба закончилась, Анна встала и хотела уже идти к себе, но в эту минуту к ней подошел король и попросил позволения проводить ее.

По тону его голоса и мрачному выражению лица мгновенно королева поняла, что вновь надвигается какая-то гроза. Она с некоторых пор уже знала, что как только увидит кардинала возле короля, ей следует готовиться к какой-нибудь неприятности.

Анна ответила королю, что его желание проводить ее доставляет ей величайшее удовольствие, и отметила, что он при этом как-то странно улыбнулся.

- Я хотел бы переговорить с вами о предстоящем празднике и надеюсь, что вы не скроете от меня ваших тайн и желаний, - проговорил король.

- Мои маленькие секреты и приготовления к этому счастливому дню известны вам заранее, сир.

- Нет, я знаю только одну тайну.

- В таком случае, вероятно, есть и какая-нибудь другая. А что касается моих личных желаний, то я вполне подчиняю их вашим. Я привыкла покоряться вам.

- Вы говорите об этом тоном мученицы, - заметил Людовик, входя в комнаты королевы и тем давая понять, что намерен продолжить разговор. - Разве вы чем-нибудь недовольны?

- Не спрашивайте, ваше величество. Для нас с вами это неисчерпаемая тема! Лучше поговорим о предстоящих увеселениях.

Такой разговор вполне соответствовал расчетам короля.

- Я хотел познакомить вас с программой дня. Радость при получении большого портрета уже пережита или, во всяком случае, уменьшена по моей вине. Но я знаю, что вы позаботились о новом сюрпризе.

Анна хотела что-то возразить, но Людовик не допустил этого.

- Этот счастливый час будет лучшим из всего дня, - продолжал он, - утром я буду принимать поздравления придворных, потом повидаюсь с министрами, в полдень дам аудиенции депутациям. А с наступлением вечера откроется торжество здесь, в Лувре. Я не позволю себе назначать вам часа, но надеюсь, что вы украсите праздник своим присутствием как можно раньше. У нас будет множество приглашенных, весь знатный Париж и депутации от средних сословий, и мне хотелось бы в этот день видеть только веселые лица.

- Ваше желание я вполне разделяю! - перебила его Анна резко и многозначительно, - и надеюсь, что вы сами поощрите всех остальных добрым примером. Тогда по крайней мере в первый раз в жизни я увижу своего супруга с веселым выражением лица.

- И исполнение этого желания вполне зависит от вас.

- Каким образом, сир?

- В настоящую минуту я пока не могу ответить определенно.

- Следовательно, и мне предстоит сюрприз? Мне показалось, сир, что в начале нашего разговора вы сказали, будто я позаботилась о втором сюрпризе, так как мне не удался первый.

- Да, я вообще знаю больше, чем вы предполагаете. Но так как мне не хотелось бы во второй раз лишать вас удовольствия, то позвольте мне лучше умолчать о сведениях, которые я имею.

- Нет, нет, ваше величество, умоляю вас! - воскликнула Анна. Она вовсе не замышляла никакого нового сюрприза для короля, поэтому намеки его заинтриговали ее.

- Умоляю вас, объяснитесь! - упрашивала она, - я решительно не могу себе представить, о чем вы говорите.

- А я не могу не удивляться вашему самообладанию! Вы не изменяете себе ни одним жестом и я вовсе не упрекаю вас в этом. С моей стороны действительно дурно, что я, хотя и случайно проник во второй ваш секрет, однако обещаю вам, что все это нисколько не умалит моей радости при получении вашего второго сюрприза.

- Признаюсь, я в высшей степени удивлена, сир! - произнесла Анна, устремляя непонимающий взор на серьезное лицо короля.

- Оставим это, я вижу, что этот разговор вам неприятен. В восьмом часу вечера приглашенные соберутся в больших залах, а в девятом я был бы счастлив ввести вас к нашим гостям. Я надеюсь, что и для вас и для меня это будет веселый вечер. Жара в залах будет умеряться вазами со льдом и фонтанами холодной воды, да и вообще сделано много приготовлений, чтобы этот ведер был приятным для всех.

- Я сама с нетерпением ожидаю этого торжества, чувствуя, что оно занимает и вас, сир.

- Действительно, я нахожусь под впечатлением приятного ожидания и должен повторить, причиной этому - вы.

- Еще раз умоляю, ваше величество, о какой второй тайне вы говорите?

- Вы сами этого желаете, так не сердитесь же, если я, по-видимому, разрушу и вторую вашу затею. Повторяю, что обещаю радоваться ей ничуть не меньше, чем если бы она действительно досталась мне сюрпризом. Признаюсь вам, что за этот признак нежности и внимания с вашей стороны я способен примириться со всем остальным. Я был у Рубенса и случайно видел там миниатюрный портрет, осыпанный бриллиантами.

Анна вздрогнула.

- Как, государь...

- Прошу вас, не сердитесь на меня! Говорю вам, я просто дрожу от нетерпения получить этот прелестный портрет. Он поразительно удачен. И мне предстоит ждать еще целых семь дней! Большая картина займет почетное место в одном из залов, а маленький портрет станет лучшим украшением моего письменного стола.

В первое мгновение Анна решительно растерялась и едва могла скрыть свой ужас и удивление, но затем она собрала всю силу своего самообладания и постаралась успокоиться. Людовик, казалось, искренне радовался мысли, что этот портрет предназначался ему. Но как случилось, что он увидел его?! Неужели кто-нибудь предупредил его, что Рубенсу была заказана кроме большого портрета еще и миниатюра.

- Так вы знаете даже и об этом, сир! - не могла не сказать королева.

- Я вижу, насколько вам это неприятно и горько, сожалею, что проговорился! Но повторяю вам еще раз, что ваш подарок порадует меня невыразимо! Этот портрет будет венцом нашего праздника, а тот момент, когда я получу его из ваших рук - лучшей минутой всего дня.

Анна не могла заставить себя сказать хотя бы слово. Портрет, о котором говорил король, был уже на дороге в Лондон!

Однако она попыталась прошептать несколько бессвязных звуков и, наконец, поблагодарила мужа за его добрые чувства.

- Но вы сказали это с таким выражением лица, которое мало подтверждает искренность ваших слов, - закончил король. - Надеюсь, это не больше, чем следствие неприятного удивления, иначе ваш расстроенный вид навел бы меня на очень грустные размышления. Еще целых семь дней мне придется ждать удовольствия получить из ваших рук прелестный портрет, осыпанный бриллиантами. Но я так счастлив ожиданием, что не хочу ни на час приближать этой радости! А теперь, до свидания!

Король поклонился и ушел.

Анна ответила ему почти бессознательно и долго, как пораженная громом, смотрела на дверь, где он исчез.

- О! Матерь Божья! - прошептала она, - что же, что теперь делать?! Портрет! Но он уже далеко! Его везут в Лондон! А ведь он его уже видел! На этот раз в лице его не было ни малейшей злобы, он искренне ждет этого сюрприза ко дню своего рождения! Ах, Эстебанья, как кстати ты пришла! - воскликнула она, бросаясь навстречу к вошедшей в эту минуту обергофмейстерине.

- Что случилось, Анна? Вы так взволнованны! И это бывает каждый раз после того, как его величество сюда приходит.

- Да я и сама не понимаю, что такое случилось! Я не могу понять, как мог король увидеть тот маленький портрет, что я заказала Рубенсу!

- Как! Разве он его видел!

- Да, он уже знает о нем и считает, что это новый сюрприз для него, так как мне не удалась моя затея с большим портретом.

- Это значит, что король требует этот портрет? Я, по крайней мере, не могу понять этого иначе.

- Говори же, говори, Эстебанья, все, что ты думаешь.

- Я уверена, что это опять какая-то новая интрига.

- Нет, нет! Король или сам видел этот портрет, или слышал о нем от Рубенса!

- А может быть и не от Рубенса, а от кого-нибудь другого, - настаивала Эстебанья, - да ведь в сущности это все равно. Главное то, что его величество знает о существовании этого портрета и желает иметь его у себя.

- А его уже нет в Париже!

- Так значит, его следует вернуть!

- С кем отправила герцогиня де Шеврез наш ящик? - спросила королева.

- С одной из своих приятельниц.

- Как ее фамилия?

- Габриэль де Марвилье.

- И герцогиня сказала мне, что эта дама еще в прошлую ночь на курьерских уехала в Лондон!

- Так неужели же ее невозможно догнать?!

- Нет, нет, Эстебанья, - об этом нечего и думать! Это совершенно невозможно! Ведь разница в целых двадцать часов!

- А я все-таки еще надеюсь! - возразила обергофмейстерина, улыбаясь. - Как вы думаете, не спросить ли мне, что думают об этом мушкетеры?

- Да, если это дело хоть мало-мальски возможно, то исполнить его могут, разумеется, только мушкетеры! - сказала королева. - Но я на это не рассчитываю! Мне кажется, будет гораздо проще и легче, если я сейчас же закажу Рубенсу точно такой же портрет. Ведь у нас впереди еще целых семь дней.

- Мне только что кто-то говорил, что Рубенс собирается уезжать и что даже все вещи его уложены.

- Неужели!

- Не могу только припомнить, кто именно говорил мне об этом. - Ах, да, герцогиня де Вернейль!

- Она сказала тебе это именно сегодня!? Теперь и я начинаю думать, что во всем этом кроется какая-то интрига! Но странно, что король вовсе не разыгрывает роль! Все, что он говорил, было совершенно искренне!

- И это совершенно понятно, Анна. Поймите, что интрига эта ведется каким-то третьим лицом.

- Твоя правда, Эстебанья! А все-таки нужно переговорить с Рубенсом, если окажется, что он не сможет нам помочь, придется искать другой способ. Но так или иначе, а к тому дню у меня должен быть точно такой же портрет, иначе я пропала! Я не могу даже представить себе того, что меня ожидает! Я дрожу при одной мысли о немилости короля. Но что будет, если король узнает, куда делся портрет?! Нет! Я должна пожертвовать всем, всем на свете, лишь бы вернуть его или добыть точно такой же.

Анна Австрийская наскоро простилась с обергофмейстериной и тотчас же уехала с герцогиней де Шеврез на улицу д'Ассаз к Рубенсу.

"Однако положение становится опасным! - размышляла Эстебанья, оставшись одна. - Хотелось бы мне только знать, что все это значит! Так или иначе, а к двадцать седьмому необходимо иметь тот же или точно такой же портрет и преподнести его королю. Он дал совершенно ясно понять, что он не только ожидает, но даже требует его! Если теперь он еще ничего не знает, то узнает все позднее и, если не получит портрет в назначенный день, о! тогда произойдут вещи, чреватые такими последствиями, что трудно и вообразить! Бедная, бедная Анна, она вечно между страхом и горем! Мне невыразимо жаль ее! Однако что же можно сделать!? Ах, если бы найти виконта в галерее!"

В комнату вошла камер-фрау и прервала размышления обергофмейстерины.

- Что вам нужно? - спросила Эстебанья.

- Господин барон де Сент-Аманд приказал доложить о себе и просит позволения переговорить с вами.

- Переговорить? Со мной?

- Да, барон велел просить вас об этом.

- Но кто же этот барон де Сент-Аманд? Я его вовсе не знаю! Даже имя это слышу в первый раз.

- А между тем барон говорит, что ему необходимо передать вам какое-то чрезвычайно важное известие.

- Господи, как это странно! Да какой он на вид, этот барон?

- Огромного роста, очень плотный мужчина, в форме мушкетеров.

- Вот с этого-то вам и следовало начать! Как это кстати! Попросите барона в мою приемную! - приказала Эстебанья и, как только камер-фрау вышла, подумала: "Это, по всей вероятности, один из знакомых виконта. Может быть, мне удастся от него узнать, есть ли еще возможность догнать Габриэль де Марвилье. Теперь вечер двадцатого сентября, а утром двадцать седьмого король рассчитывает получить портрет. Следовательно, у нас впереди только шесть дней. Но ведь этого времени едва ли хватит на поездку в Лондон и обратно. Королеве не следовало поручать такое дело легкомысленной герцогине де Шеврез. Нет сомнения, что герцогиня искренне любит королеву и глубоко ей предана! Но вдруг эта Габриэль де Марвилье, которой она доверилась, просто ловкая искательница приключений и захочет извлечь из этого доверия определенные выгоды! Однако прежде всего нужно повидаться с этим бароном де Сент-Амандом, который хочет сообщить мне нечто важное".

Эстебанья быстро прошла через зал и будуар королевы в ярко освещенную приемную.

Ожидавший ее Милон низко поклонился.

- Вы, без сомнения, один из друзей виконта д'Альби? - спросила Эстебанья, приветливо отвечая на его поклон.

- Совершенно верно. Я один из тех трех мушкетеров, которые ценят дружбу превыше всего.

- Но если я не ошибаюсь, прежде говорили о четырех молодых дворянах, поклявшихся идти один за другого и в огонь, и в воду.

- И это тоже верно. Прежде нас было четверо, а теперь осталось только трое.

- Вы говорите об этом так печально. Что же случилось, барон?

- Ничего особенного. Но вчера граф Фернезе вышел в отставку.

- Как! Неужели он больше уже не мушкетер? Милон, молча, поклонился.

- Это странно, - заметила донна Эстебанья, - но, вероятно, у вашего друга были на то серьезные причины.

- Я не могу объяснить вам этого... Один таинственный случай...

- О, я вовсе не хотела нарушить вашу скромность, барон. Однако вы, кажется, хотели что-то сообщить.

- Вы правы, я позволил себе явиться, чтобы переговорить об одном чрезвычайно важном и секретном деле.

- Садитесь и рассказывайте.

- Позвольте мне прежде всего предложить вам один вопрос и поверьте, я задаю его вовсе не из любопытства, а потому, что он имеет прямое отношение к тому, что я собираюсь сообщить вам.

- Сделайте одолжение, говорите, не стесняясь.

- Знаете ли вы что-нибудь о портрете ее величества? Обергофмейстерина в невыразимом удивлении вскинула на него глаза:

- Что за совпадение?! Как мог узнать о портрете мушкетер?!

- Ваш вопрос чрезвычайно меня удивил! - проговорила она.

- Я именно и хотел поговорить с вами об этом портрете. Если мое сообщение совпадет с тем, что известно вам, то вы сами поймете сокровенный смысл моего известия.

- Но как дошли до вас эти вести?

- Разрешите мне умолчать об этом. В сущности это не имеет значения. Герцогиня де Шеврез поручила портрет королевы одной госпоже...

- Совершенно верно, барон, Габриэль де Марвилье.

- Я так и думал!

- А вы ее знаете?

- Виконту несколько раз давали к ней разные поручения. Но знаете ли вы, что вчера у этой Габриэль де Марвилье было продолжительное свидание здесь, в Лувре, с кардиналом Ришелье?

- У Габриэль?!

- Одним словом, к кардиналу являлась дама под густой вуалью и показывала ему прелестный ящик, где лежал портрет королевы.

- Так и есть! Это она! Итак, Габриэль состоит в тайных отношениях с кардиналом!

- Мне тоже так кажется.

- Но как же вы узнали, что в том ящике лежал именно портрет королевы?

- Кардинал Ришелье и Габриэль де Марвилье вскрывали его.

- Неужели? Какая гнусность! Но ведь ящик был запечатан.

- И тем не менее его вскрыли.

- Вы в этом уверены, барон?

- Я ручаюсь в правдивости каждого моего слова! Дама под вуалью сказала кардиналу, кому предназначается этот портрет, и его эминенция сделал на нем метку, чтобы невозможно было когда-нибудь подменить его другим.

- Но ведь это целая западня! Чего только не изобретет кардинал! Какая смелость! Какая утонченная хитрость! - вскричала Эстебанья. - Теперь, значит, нечего и думать о том, чтобы подменить портрет! Он сейчас же увидит, что это копия!

- Кардинал пометил портрет буквой А на задней золотой пластинке и объяснил даме под вуалью, что это может значить и Анна и Арман.

- Но откуда вы все это узнали, барон!?

- Покоряюсь вашей воле и на этот раз отвечу! Кардинал и дама разговаривали здесь, наверху, в комнате с серебром, рассчитывая, что там их никто не услышит. Но маленькая придворная судомойка Жозефина...

- Ах, да! Я припоминаю эту прелестную девочку!

- Так вот эта девушка, - продолжал Милон, - невольно подслушала этот разговор, передала его мне и предоставила действовать по моему усмотрению.

- О! Это большое счастье! Но что же нам, однако, делать? Габриэль де Марвилье еще прошлой ночью выехала в Лондон на курьерских, а нам, во что бы то ни стало, нужно возвратить портрет обратно!

- Я не думаю, чтобы Габриэль отдала его теперь добровольно!

- Разве вы думаете, что есть еще возможность догнать ее?

- Можно попытаться. Ведь женщины вообще не любят ездить быстро.

- Не сравнивайте ее с другими женщинами. Она энергичнее иного мужчины, и ездит очень быстро! А между тем просто необходимо, чтобы этот несчастный портрет был возвращен. Когда же вы сможете выехать за ней?

- Я - сегодня же в ночь.

- Вы сделали особенное ударение на "я". Вы хотите, чтобы и друзья ваши ехали с вами?

- Да, мы любим путешествовать вместе. Следовательно, если я не найду виконта и маркиза сейчас, мне придется прождать их до утра.

- Но где же они могут быть теперь?

- Виконт совершенно неожиданно переведен на личную службу его величества.

Эстебанья вздрогнула.

- Это дело твоих рук, Арман Ришелье, - проговорила она, - узнаю деятеля по делам его!

- А Каноник вчера уехал куда-то с маркизом и возвратится только завтра.

- Значит, мы потеряем еще целый день!

- А разве возвращение портрета обусловлено каким-нибудь сроком?

- Разумеется! Утром двадцать седьмого сентября он во что бы то ни стало должен быть в наших руках!

- А завтра уже двадцать первое! Но все-таки еще можно бы успеть, если не возникнет никаких препятствий.

- Однако вы призадумались, барон! - озабоченно произнесла Эстебанья. Она сознавала, что в этом ужасном положении помощь и спасение могли прийти только от мушкетеров.

- Я решительно не могу придумать способа, которым можно было бы добыть портрет у Габриэль де Марвилье! - сказал Милон.

- Ящик с портретом передала ей герцогиня де Шеврез, следовательно, она же может и потребовать его обратно. Я достану вам записку герцогини, она попросит Габриэль возвратить его вам.

- Боюсь, что эта хитрая женщина не так легко расстанется с такой драгоценностью! Вдруг ей вздумается объявить, что записка подложная? Ведь тогда я буду вынужден или возвратиться ни с чем, или поступить с ней не особенно любезно.

- Ваша правда! Судя по всему, от этой женщины, состоящей в тайных отношениях с кардиналом, можно всего ожидать.

- Мне кажется, что хорошо исполнить это поручение мог бы только беарнец.

Эстебанья удивленно взглянула на Милона.

- Беарнец? - переспросила она.

- Виконт! Я говорю о виконте. Между собою мы называем его беарнцем.

- Почему вы думаете, что он лучше всех мог бы исполнить это поручение?

- Мне кажется, что эта женщина произвела на него сильное впечатление, и, судя по некоторым его словам, я подозреваю даже, что она приглашала его к себе в Лондон. Может быть, ему удастся овладеть ящиком посредством хитрости.

- Но если он заинтересован ею...

- Да, но весь этот интерес исчезнет, как только он узнает, на что она способна.

- Благодарю! Вы снова подаете мне надежду.

- Итак, завтра беарнец, маркиз и я отправимся в путь... Но да! Гром и молния! Ведь я опять совсем забыл, что виконт переведен на личную службу короля! - вскричал Милон почти с отчаянием.

- Так пусть он скажется больным!

- Нет, это неудобно!

- Действительно. Еще, пожалуй, кардинал что-нибудь заподозрит.

- Нашел! Вот истинно гениальная мысль! - воскликнул Милон, повеселев.

- Говорите же, что вы придумали.

- Сегодня, стоя на дежурстве, виконт будет иметь неосторожность заснуть, и за это его посадят под домашний арест на несколько дней.

- Но ведь это опасно! Могут проверить, что он делает, сидя под арестом, и вдруг не найдут его дома. Что тогда?

- Тогда, в самом крайнем случае, он посидит в Бастилии, а портрет уже будет в наших руках.

- Какое благородство и самопожертвование, - воскликнула тронутая Эстебанья. - Я горжусь знакомством с такими людьми, как вы! Делайте как знаете, но ради самого Бога, доставьте портрет сюда к утру двадцать седьмого. Я могу только от всей души пожелать вам удачи. Если бы вы знали, сколько в высшей степени важных вопросов зависит от того, будет ли ящик к утру двадцать седьмого сентября в моих руках.

- Если это только в пределах человеческих сил, ваше желание осуществится, - сказал Милон, низко кланяясь.

- Мои мысли и молитва будут неразлучны с вами. Да сохранит небо всех вас, - ответила Эстебанья. - Я буду горячо молиться за вас!

XXVI. ЭМИНЕНЦИЯ КРАСНАЯ И ЭМИНЕНЦИЯ СЕРАЯ

В одной из комнат апартаментов Ришелье, отличавшейся отсутствием всякой роскоши убранства, за большим столом, заваленным книгами и бумагами, сидел человек лет сорока. Серая монашеская одежда свидетельствовала о его духовном звания, а покрой сутаны и острый капюшон, спадавший на спину, говорили о его принадлежности к ордену капуцинов. Множество морщин, избороздивших лицо монаха, делали его похожим на старика, и лишь большие серые глаза, горевшие полным жизни огнем, говорили о том, что в этом изнуренном теле живет бодрый дух и тонкий ум.

Этого монаха, вечно углубленного в свои ученые труды, народ прозвал "Серой эминенцией".

Очень может быть, что это прозвище было дано патеру Жозефу, лишь для отличия от красной эминенции, Ришелье, но настолько же вероятно и то, что этим народ подчеркивал, что капуцин был почти настолько же важен и могуществен, как и кардинал-министр, который нередко в затруднительных случаях обращался к нему за советом.

Даже внешность этих двух людей являла собой крайние противоположности. Ришелье был довольно привлекателен и стремился всячески подчеркнуть собственное великолепие. Патер Жозеф напоминал представителя инквизиции и производил отталкивающее впечатление. Ростом он был не меньше Ришелье, но казался ниже его, потому что был как-то грубо широк в кости, хотя и худ. Жизненные потребности свои, опять же как бы в противоположность Ришелье, он довел до поразительной скромности. Патер Жозеф отрицал необходимость комфорта и роскоши в собственном быту.

Он только что распечатал огромный конверт, доставленный ему папским курьером из Рима, начал читать письмо и, казалось, был крайне удивлен его содержанием.

Георг Ф. Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 5 часть., читать текст

См. также Георг Ф. Борн (Georg Born) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 6 часть.
Через несколько минут дверь отворилась и вошел Ришелье. Серая и красна...

Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 7 часть.
Быть может Ришелье считал смерть счастьем для малютки, так как она изб...