Бласко-Ибаньес Висенте
«Двойной выстрел.»

"Двойной выстрел."

перевод с испанского Татьяны Герценштейн

Открывая дверь своей хижины, Сенто заметил в замочной скважине какую-то бумажку.

Это была анонимная записка, переполненная угрозами. С него требовали сорок дуро, которые он должен был положить сегодня ночью в хлебную печь напротив своей хижины.

Вся деревня была терроризирована этими разбойниками. Если кто-либо отказывался подчиниться подобным требованиями, его поля оказывались опустошенными, жатва погубленною, и могло даже статься, что он проснется в полночь и едва успеет бежать из-под рушившейся среди пламени соломенной крыши, задыхаясь от удушливого дыма.

Гафарро, самый сильный и ловкий парень из деревни Русафа, поклялся обнаружить личность разбойников и просиживал ночи напролет в засаде в тростнике или бродил по тропинкам с ружьем в руке. Но однажды утром его нашли в канаве с пронизанным пулями животом и отрубленною головою... Вот и разберите, кто это сделал.

Даже в валенсийских газетах писалось о том, что происходило в этой деревне, где зпирались с наступлением ночи все хижины, и воцарилась такого рода паника, что каждый искал только своего спасения, забывая о соседях. И при всем этом дядя Батист, алькад данного уезда в округе, метал гром и молнию каждый раз, как власти, уважавшие его, как силу во время выборов, говорили с ним об этом деле, и уверял, что его и его верного альгуасила Сигро вполне достаточно, чтобы справиться с этою напастью.

Несмотря на это, Сенто не пришло в голову обратиться к алькаду. К чему? Он не желал выслушивать пустого хвастовства и вранья.

Достоверно было лишь то, что с него требовали сорок дуро и, если он не положит их в хлебную печь, то сожгут его хижину, ту самую, на которую он смотрел уже, как на сына близкого к погибели. Стены этой хижины сверкали белизною. Крыша была из почерневшей соломы с крестиками на углах. Окна были выкрашены в голубой цвет. Над входною дверью вился виноград, напоминая зеленые жалюзи, сквозь которые проникал солнечный свет, отливая ярким золотом. Кусты герани и лилий окаймляли жилище и охранялись тростниковой изгородью. А за старою смоковницею находилась хлебная печь, сложенная из глииы и кирпича, круглая и сплющенная, словно африканский муравейник. Это было все достояние, гнездо, где укрывалось то, что он любил больше всего на свете - его жена, трое ребятишек, пара старых лошадей, верных товарищей в ежедневной борьбе за хлеб, и белая с рыжими пятнами корова, ходившая каждое утро по улицам города, где она будила народ печальным звоном бубенчиков, в то время как из её всегда полного вымени выдаивали молока на шесть реалов.

Сколько пришлось положить труда на обработку небольшого клочка земли, который вся семья, начиная с прадеда, орошала своим потом и кровью, чтобы сколотить пригоршню дуро, которые Сенто хранил в горшечке, закопанном под кроватью! И он позволит вырвать у себя сорок дуро!.. Он был миролюбив; все деревня могла потдвердить это. Он ни с кем не ссорился из за поливки полей, не ходил в кабак; у него не было ружья, которым он мог бы хвастаться. Единственным его желанием было много работать ради Пепеты и трех ребятишек. Но раз хотят ограбить его, он сумеет защищаться. Господи Иисусе! В спокойствии добродушного человека пробуждалось бешенство арабских купцов, которые позволяют бедуинам избивать себя, но превращаются в львов, как только коснутся их имущества.

Видя, что ночь приближается, а он еще ничего не решил, Сенто отправился за советом к ближайшему соседу, старику, который годился только на то, чтобы подбирать хворост с дороги, но, судя по толкам, уложил в молодости гнить в землю двоих или троих человек.

Старик выслушал его, уставившись на толстую сигару, которую он свертывал своими дрожащими руками с шелушившеюся кожею. Сенто был прав, не желая расставаться с деньгами. Пусть грабят на больших дорогах, как настоящие мужчины, лицом к лицу, рискуя своей шкурой. Ему семьдесят лет, ио пусть попробуют сунуть ему подобную записку. Посмотрим, хватит ли у Сенто мужества защитить свое добро.

Спокойная твердость старика заразила Сенто, который почувствовал себя способным на все ради защиты хлеба своих детей.

Старик с такою торжественностью, точно это была величайшая святыня, вытащил из за двери семейное сокровище - пистонное ружье, похожее на мушкетон, и благоговейно погладил его источенный червями приклад.

Он сам зарядил его, так как лучше умеет обращаться с этим другом. Дрожащия руки помолодели. Сюда вот он положит порох! Целую пригоршню. Теперь порцию крупной дроби, пять или шесть дробинок; затем мелкую дробь, прямо не считая, и наконец остается только поплотнее забить пыж. Если ружье не разорвет от такого смертельного заряда, то это будет лишь милосердием Божиим.

Вечером Сенто сказал жене, что пришла его очередь для поливки полей, и все семейство поверило этому, улегшись рано спать.

Когда он вышел, хорошо заперев дверь хижины, то увидел при свете звезд под смоковницею сильного старичка, который вкладывал пистон в ружье.

Он даст Санто последний урок, чтобы выстрел оказался метким. Надо целить в отверстие хлебной печи и спокойно ждать. Когда же они нагнутся, чтобы поискать деньги внутри печки... пали! Это было так просто, что ребенок мог сделать это.

По совету учителя Сенто растянулся среди кустов герани в тени хижины. Тяжелое ружье покоилось в тростниковой ограде с прицелом, направленным как раз в отверстие хлебной печи. Выстрел не мог не оказаться метким. Надо только быть спокойным и во время спустить курок. Прощай, парень! Ему самому подобные вещи очень по вкусу, но у него есть внуки, и вообще такие дела лучше устраиваются одним человеком.

Старик осторожно удалился, какь человек, привыкший бродить по родным местам, ожидая врага на каждой тропинке.

Сенто показалось, что он остался совсем один в мире, и что во всей беспредельной долине, колыхаемой ветром, не было других живых существ кроме него и тех, что должны были придти. О, если бы они не приходили! Дуло ружья звенело на краю ограды от дрожи в его руках. Это был не холод, a страх. Что сказал бы старик, если бы был тут? Ноги Сенто касались хижины, и при мысли о том, что за этой глиняной стеной спала его Пепета с детками, которых хотели ограбить, и единственною защитою им служили его руки, бедный человек снова почувствовал себя диким зверем.

Какой-то звук прорезал пространство, как будто далеко, очень далеко пропел с высоты голос певца. Это били часы на городской колокольне. Девять часов. Заскрипела телега, катившаеся где-то далеко по дороге. Собаки лаяли, передавая свой лихорадочный вой со двора на двор, и кваканье лягушек в ближайшей канаве прерывалось бултыханьем в воду жаб и крыс, прыгавших туда с берегов, поросших тростником.

Сенто считал часы, бившие на городской колокольне. Эго было единственное, что выводило его из состояния сонливости и отупения, в которое повергала его неподвижность ожидания. Одиннадцать часов! Неужели они не придут? Может быть Господь Бог растрогал их сердца?

Лягушки замолкли вдруг. По тропинке приближались два темных существа, показавшихся Сенто огромными собаками. Они выпрямились. Это были люди, двигавшиеся согнувшись, почти на четвереньках.

- Они уже здесь, - прошептал Сенто, и челюсти его задрожали.

Эти двое мужчин оборачивались во все стороны, словно опасаясь какой-нибудь неожиданности. Они подошли к тростниковой ограде, ссматривая ее, затем приблизились к двери хижины, прижавшись ухом к замочной скважине и прошли при этом мимо Сенто. Но он не мог узнать их. Они были закутаны с головою в плащи, из под которых торчали ружья.

Это усилило мужество Сенто. Повидимому, это те самые, что убили Гафарро. Надо было убить их, чтобы спасти свою жизнь.

Они шли уже по направлению к печи Один из них наклонился, засунув руки в отверстие печи и встав как раз под прицел. Какой чудный был бы выстрел! Но что же, другой останется тогда свободным? Бедный Сенто стал ощущать все муки страха. На лбу у него выступил холодный пот. Убив одного, он остался бы безоружным по отношению к другому. Если же он даст им уйти без денег, то они отомстят ему впоследствии поджогом его хижины.

Но тому, что сидел в засаде, надоела медлительность товарища, и онъстал помогать ему в поисках. Оба образовали темную массу, закрыв собою отверстие печи. Вот подходящий момент! He струсь, Сенто. Спускай курок! Шум выстрела взбудоражил всю деревню, вызвав целую бурю криков и лая. Сенто увидел перед собою веер искр, почувствовал ожоги лица, ружье выпало у него из рук, и он замахал ими, чтобы убедиться в том, что оне целы. Друга, наверно, разорвало.

Он ничего не видел у печи; они, очевидно, убежали и, когда он собрался тоже бежать, дверь хижины открылась, и из неё вышла Пепета в нижней юбке с кухонной лампой в руках. Шум выстрела разбудил ее, и она выскочипа, побуждаемая страхом, боясь за мужа, которого не было дома.

Красный свет лампы достиг своим трепетным миганьем до отверстия хлебной печи.

Там лежали крест на крест на земле двое мужчин, один на другом, слившись в одно, образуя одно единое тело, точно невидимый гвоздь соединил их поясницы, спаяв их кровью.

Прицел оказался верным, и выстрел старого ружья стоил жизни двоим.

И когда Сенто и Пепета с полным ужаса любопытством осветили трупы, чтобы разглядеть их лица, они отступили с возгласами изумления.

Это были дядя Батист, алькад, и его альгуасил Сигро.

Деревня осталась без властей, но в ней воцарилось спокойствие.

Бласко-Ибаньес Висенте - Двойной выстрел., читать текст

См. также Бласко-Ибаньес Висенте (Vicente Blasco Ibanez) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :