Николай Васильевич Успенский
«ОБОЗ»

"ОБОЗ"

По большой дороге ехал обоз; темнело; до деревни оставалось не более двух верст. В поле крутилась сильная метель; ветер рвал с возов рогожи и веретья; лошади ныряли в ухабах, под полозьями сердито ревел снег. На переднем возу закутанный лакей, чтобы согреться, пел песни, то и дело переменяя их. Отставший от обоза мужик с занесенным лицом отпрягал лошадь, а в стороне от него другая лошадь сидела в сугробе, не зная, что с собою делать; между тем возки перегоняли обоз, ямщики покрикивали; вьюга как будто все усиливалась. Обоз иногда останавливался и опять трогался; вдали раздавались понуканья или тянулась с переливами песня, относимая ветром, звенел колокольчик и уходил вместе с мчавшейся тройкой; раздавались крики: "Далеко до деревни?" Ветер по-прежнему выл, и метель заносила дорогу. Много было в эту погоду порвано заверток, побито лошадей и пролито слез...

Вечером вьюга начала затихать; колокольчики слышались яснее. Обоз въехал в деревню.

Около одиннадцати часов ночи в избе одного постоялого двора, при свете ночника, сидели за столом хозяин (дворник) и мещанин в красной рубахе; они собирались спать и лениво пересыпали из пустого в порожнее. Работница стирала со стола. На полатях и на хорах лежал ряд человеческих голов, и раздавалось храпение; некоторые из недавно приехавших мужиков разувались; иные лежа толковали про дорогу, завертки, сломанные оглобли и пр. На печи лакей жаловался, что он отморозил ноги.

- А что, я полагаю, Митрий Егорыч, простуда ведь губит здоровье...- говорил хозяину мещанин, зевая и стуча ножом по столу.

- Губит... Вы про простуду говорите?

- Да... А то раз, я вам не сказывал, мы с Антипом кур ездили покупать: ну, приехали мы к барыне одной, и я ей сейчас начал доказывать, что все мы созданы из одной глины; а нам у ней хотелось подцепить сотенку цыплят...

- Ну, что же она?

- Ничего: обошлось отменно; а что, как вы полагаете, завтра будет метель?

- Господь знает...

- А гудёт шибко! Наступило молчание.

- Что, вы продали своего сивого мерина-то?

- Продал, на Никитской ярмарке.

Снова наступило молчание. Мещанин продолжал стучать по столу и зевать.

- Ах, господи помилуй!.. Так-то живешь, живешь, да и умрешь.

- Недаром смерть пишется - с косой,- прибавил хозяин.

Хозяин и мещанин стали вслушиваться, как на печи кто-то рассказывал:

- У него, я тебе говорил, была только жена, мать да три лошади. И ездил он, этот извозчик, по большим дорогам один, ни с кем в общество не вступал и никого не боялся... Лошади у него были такие, цены нету! Сила у извозчика была непомерная: воз ежели взвалился на косогоре, взял, ухватил и поднял! Грудь была около пяти четвертей в ширину, и добрее человека поискать: нищенка сидит,- сейчас подаст копеечку; а поехал - божественное на уме; всякой Дворник, мужик за один вид его уважали. Деньги он имел; но главное имущество были лошади; сказываю, животам цены нету!

- А давно это было? - спросил рассказчика лакей.

- Да недавно, тебе говорят.

- Ну, до свидания,- сказал мещанин хозяину, вылезая из-за стола,- пора спать...

- До свидания,- сказал хозяин. Мещанин начал располагаться под святыми, а хозяин пошел за перегородку.

- А вы, Митрий Егорыч,- крикнул мещанин хозяину, кладя себе под голову полушубок,- не знаете, сколько веков прошло от Адама?

- Должно быть, много,- ответил хозяин,- без счет трудно догадаться, надо на счетах это выложить.

- Веков, я думаю, сто двадцать будет?

- Это будет.

- Раз летом,- продолжал рассказчик,- в полдень извозчик этот выехал на крутую гору и отпрег лошадей - кормить. Задал им корму и стал варить кашу. Вскоре к нему подъехали два мещанина и тоже отложили лошадей. Извозчик сидит и говорит мещанам: "Вот, говорит, хорошо бы теперь выпить вина, да поблизости кабака нету". Один мещанин отвечает: "Давай, я привезу водки!" Извозчик дал ему денег, и водка явилась тотчас. Извозчик угостил мещан, съел на доброе здоровье котел каши и лег под телегу спать; жарко было. Мещане трубочки покуривают, лежат, а всё дивуются на лошадок извозчика. Только на другой горе вдруг, мещане увидали, показалась пыль... едет карета шестериком; так катит под гору-то!

Немного годя из-под горы к мещанам бежит кучер с кнутом, а сам кричит: "Эй, эй, братцы! пособите... давайте лошадей".

Мещане разбудили извозчика. Говорят: "Пойдем-ка, любезный, посмотрим, что там такое? должно, с каретой что случилось". А извозчик пожался так-то и говорит: "Как было я соснул крепко!"

Приходят к мосту, под гору. Стоит большая карета, и спереди и сзади нагруженная; а лошади стоят, повеся головы, и не отдохнут, будто овцы. У экипажа стоит толстый господин; усы до пояса, глаза черные; вокруг пояса у него струменты, а подле него ходят два маленькие баюрченочка.

- Ну, что же вы? давайте лошадей! - закричал господин к народу.

Извозчик, про которого я говорю-то, поглядел на карету, походил кругом нее, да и отвечает:

- Вот что, ваше высокоблагородие, я могу вам пособить, только прикажите ваших лошадей всех отложить; я пойду приведу свою.

- Ладно...

Все думают, как это он хочет изнять одною лошадью. Годя несколько извозчик ведет лошадь: бурого мерина, и видно, как с горы-то у лошади грудь переваливается; лошадь спокойная, уши вперед держит, глядит на народ.

Подводит извозчик ее к карете, повернул, а хвост у ней словно кушак взвился. Принялись ее запрягать, все в молчанку играют; барин как вкопанный глядит на мерина, даже баюрчатки подбежали - любуются...

А мужицкие лошади стоят в стороне; иная уж легла.

Ну, запрег извозчик... Все глядят, известно...

Слушавший лакей дремал, стараясь, однако, и в полусне уследить за ходом рассказа; мало-помалу ему под говор рассказчика начала рисоваться летняя большая дорога: стоит карета, вокруг нее народ. Карета поехала; "Прощайте!" - слышатся голоса; лакей вскакивает на запятки и несется... "Ну, вывез!" - шумят голоса. Вдруг лакей бежит по лугу, вдали мелькают разноцветные платья горничных, лакей спешит за ними и тужит, что не захватил с собой балалайки. А вот солнце уже закатывается, и лакей возвращается грустный в барский дом; но на дороге слышит выстрел и останавливается: "А! это барин, должно быть, в утку пробил!"

Вскоре лакей слегка вздрогнул и проснулся; вокруг все было тихо, в избе темно; лежавший с ним рассказчик молчал; по всей избе взапуски разносилось храпенье.

- Иван! - закричал лакей, толкая рассказчика.

- Чего?

- Как чего? Что ж ты замолчал?

- Да я уж все рассказал, вы заснули и пропустили.

- Ну, что же лошадь-то?

- Да я сказал: проезжий господин ее застрелил...

- Как? За что?

- Она вывезла тарантас-то; а барин пристал к извозчику: "Продай лошадь!" Извозчик говорит: "Десять тысяч не возьму... Жизни лишусь..." Господин выхватил пистолет и повалил ее...

- Что же извозчик?

- Говорят, уже больше не ездит по дорогам.

Лакей и рассказчик замолчали; они немного послушали, как в трубе гудёт ветер, и заснули. Под окнами хлопали ставни, и на улице изредка слышалось: "Ночевать пожалуйте..."

В избе было как во тьме кромешной; все наповал храпело; у иного в горле такие раскаты раздавались, что представлялось, что кто-нибудь во мраке ночи, подкравшись к спящему, умертвил его.

Рано утром, лишь только пропели вторые петухи, кто-то из мужиков сонным голосом крикнул:

- Эй, вставай, рассчитываться пора!

В избе зажгли ночник.

- Что, как погода-то, ребята?

- Не говори, брат!.. такая-то бушует!

- Как мне быть с своею лошадью-то? Вряд ли доедет... Извозчики разбудили хозяина и мало-помалу начали собираться вокруг стола, медленно вытаскивая из-за пазухи кошели, висевшие на шее; иные еще умывались, молились богу и старались не смотреть на садившегося за стол хозяина, потому что расчет для них был невыносим. Один мужик стоял у двери и глядел на икону, намереваясь занести руку на лоб, но хлопанье счетов и хозяйский голос смущали его. Мещанин, разбуженный мужиками, с проклятьями переселился на нары, говоря там: "Чтоб вам померзнуть в дороге, горлодёры!"

- Ты сколько с меня положил? -простуженным голосом спросил хозяина извозчик.

- Тридцать копеек.

- Ты копейку должен уступить для меня... Я тебе после сослужу за это... ей-богу...

- А кто это у вас, ребята, вчера рассказывал? - вдруг, смеясь, спросил хозяин.

- Про извозчика-то? - заговорило несколько голосов.

- Да.

- Это вот Иван.

Мужики все несколько ободрились, глядя на усмехавшегося хозяина, и были очень довольны, что он хоть на минуту отвлек их внимание от расчета. Хозяин сделал это для того, чтобы мужики не слишком забивали свою голову утомительными вычислениями, а поскорей рассчитывались.

- Важно, брат, рассказываешь, - сказал хозяин.- С тебя приходится, Егор, сорок две... Нет, у нас был один рассказчик курский... из Курска проезжал, так уморит, бывало, со смеху... две за хлеб да сорок... сорок две...

- Евдоким! Нет ли у тебя пятака?

- Ну только, - продолжал хозяин,- с чего-то давно перестал ездить... уж и голова был! еще давай гривенник... За тобой ничего не останется.

...Однако мужики поняли, что все-таки надо соображать и следить за расчетом, хотя дворник завел речь о курском рассказчике. Вследствие этого мужики снова приняли мрачный вид, напрягая все свое внимание на вычисления:

- Егор! погляди: это двугривенный аяи нет?

- Ну-ко... не разберу, парень...

- Подай-ко сюда!

- Смотри, малый!

- Это фальшивый!.. у меня их много было...

- Хозяин, ты что за овес кладешь?

- Тридцать серебром. Василий!-сказал хозяин,- ты о чем хлопочешь! Ведь ты с Кондрашкой из одного села?

- Да как же... одной державы... только вот разумом-то мы не измыслим.

- Вы так считайте: положим щи да квас - сколько составляют? восемь серебра. Эх, писаря! Зачем секут-то вас?

- Известно, секут зачем... Ну, начинай, Кондратий: щи да квас...

- А там овес пойдет...

- Овес после... ты ассигнацию-то вынь: по ней будем смотреть...

- Вы, ребята, ровней кошели-то держите... счет ловчей пойдет.

- Не сбивай!.. Э!.. вот тебе и работа вся: с одного конца счел, с другого забыл.

Через час, после нескольких вразумлений мужикам, хозяин, придерживая одной рукой деньги, другой счеты, вышел вон из избы, оставив всех мужиков с кошелями на шеях за столом.

- По скольку же он клал за овес?

- А кто его знает... Ты ему гляди в зубы-то: он на тебя то напорет, что зазимуешь здесь...

- Вот там!.. Чего опасаться? Ты чихверя-то знаешь? Валяй чихверями... Пиши...

Мужики окружили пишущего.

- Это ты что поставил?

- Чихверю...

- Ну? эта палка что? щи?

- Нет, квас...

- Какой там? Я пишу, что с хозяина приходится?..

- Слушай его!.. Ты, Гаврила, про что давеча мне говорил?

- Да не помнишь, сколько ты у меня взял в Ендове?

- Постой! Я тебе давно говорил, Гаврила, ты восчувствовать должен. На прошлой станции кто платил?

- Ну, ты погоди говорить: сколько за свой товар приказчик дал на всех?

- По гривне.

- Ну, ладно: ты разложи эти гривны здесь на лавке - пойдем сюда к печи...

- Что там делать? А ты мне скажи: ты пил вчера вино?

- Нет.

- Ну, третьеводни?

- Нет.

- Ты бога-то, я вижу, забыл...

- Я, брат, бога помню чудесно...

- Нет, ребята, лучше валяй чихверями; мы его живо обработаем! Нарисуй-ко сперва овес...

- Да что вы с ним толкуете; давайте лучше жеребий кинем....

- Для чего жеребий?

- Разведать: может, кто из нас плутует...

- Так и узнал!.. Тут одно спасение в чихверях... Наука, вострая!

- Андрей! Сочти мне, пожалуйста.

- Давай. Ты что брал?

- Сено, да ел вчера убоину...

- Ну? а кашу?

- Нет... не ел., что ж...

- А у тебя всех-то денег сколько?..

- С меня приходилось сперва сорок три... а всех денег, что такое?.. Куда я девал грош-то?

- Ну, ты гляди сюда; что я-то говорю: ты убоину-то ел?

- Да про что ж я говорю: жрал и убоину, пропади она!

- Ну, коли так, дешево положить нельзя.

- Что за оказия? Куда ж это грош девался?

- Ребята, будет вам спорить! Бросай и чихверя и разговоры; пустим все на власть божью!

- Да нынче так пустим, завтра пустим, этак до Москвы десять раз умрешь с голоду!.. По крайности - башку понабьешь счетами, а то смерть! Я тебе головой отвечаю: что чихверь - первая вещь на свете!

- Ну, ребята, бросай все!

- Бросай!.. провалиться ей пропадом.

- Как провалиться!.. Эко ты!

- Нет, надо считать!.. Как можно!

- Известно, считать... Ай мы богачи какие?

- Ивлий! не знаешь ли: пять да восемь - сколько?

- Пять да восемь... восемь... А ты вот что, малый, сделай, поди острыгай лучиночку и наделай клепышков, знаешь...

Мужики в беспорядке ходили по избе, обращаясь друг к другу и придерживая кошели; кто спорил, кто раскладывал лучину; иные забились в угол, высыпали деньги в подол и твердили про себя, перебирая по пальцам: "Первой, другой..." Два мужика у печи сидели друг против друга и говорили:

- Примерно, ты будешь двугривенный, а я четвертак... этак слободней соображать...

Один будил на печи лакея, не зная, что делать с своею головою; другой будил мещанина, который закрывался шубой и крепко ругался, покрывая голоса всех мужиков.

Наконец мужики бросили все расчеты и счеты и, перекрестившись, съехали со двора. Недоспавший лакей укутался на возу, ни слова не говоря ни с кем.

На улице было темно; метель была пуще, чем вечером; ветер так и силился снять с мужиков армяки. Верстах в пяти от станции, на горе, один мужик крикнул:

- Эй, Егор!.. А ведь я сейчас дознал, что хозяин-то меня обсчитал.

- И меня, парень, тоже; ты рассуди: четверик овса... да я еще в прошлую зиму на нем имел полмеры... вот и выходит...

- А ты что ужинал?

- Да хлеб, квас и щи.

- Нет, ты вот что возьми,- перебил первый мужик, и начался продолжительный спор.

Вьюга выла немилосердно; от сильного мороза мужики часто закрывали свои лица полами армяков.

Недели через три тот же обоз порожний ехал обратно; дворового человека тут не было. Мужики все изменились за дорогу; у одного был подбит глаз, у другого висела огромная шишка на щеке. В обозе везлись сломанные сани, за обозом бежало несколько незапряженных хромых лошадей в одних хомутах; одна лошадь лежала в санях, накрытая веретьем.

Николай Васильевич Успенский - ОБОЗ, читать текст

См. также Успенский Николай Васильевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :