Николай Васильевич Успенский
«НОЧЬ ПОД СВЕТЛЫЙ ДЕНЬ»

"НОЧЬ ПОД СВЕТЛЫЙ ДЕНЬ"

По заведенному исстари обычаю во всех селах ночь под светлый день проходит без сна, в сборах к празднику. С вечера в каждом доме затапливаются печи и вплоть до заутрени идет стряпня. Так как заутреня начинается очень рано, то с вечера же народ одевается в праздничное платье. Всякий мужик долгом считает обуть хотя старые, но во всяком случае вымазанные дегтем сапоги; бабы надевали расписные понявы; парни - красные рубахи. Старушки принаряжаются для светлого Христова воскресенья в темные растегаи, купленные на ярмарке, в новые лапотки и снежной белизны платочки, драгоценные для них тем, что они же самими старушками предназначены препроводить их на тот свет.

С закатом солнца окрестные деревни и слободы пустеют. Народ с куличами, пасхами отправляется на ночь в приходское село. В церкви, до благовеста колокола, обыкновенно читают жития святых и чудеса разные; туда стекаются богомольные и желающие провести время в благочестивых размышлениях. Большая часть людей идет в дома своих знакомых.

Часов в восемь вечера сельская улица наполнена народом. Во всех окнах светятся огни. Около слобод поповской и дворовой толпятся мужики, дворники, приказчики, лакеи. Где просятся ночевать, поздравляют с праздником; где предлагают услуги, расспрашивают о здоровье и проч.

- Наше почтение Савелью Игнатьичу. С наступающим праздником имею честь поздравить.

- Многолетнего здравия, Петр Акимыч, Лукерья Филипповна!.. Авдотья Герасимовна!.. Что? и вы к заутрени жалуете?

- Да-с; и мы...

- Дело... Вот и я с супругой тоже. Нельзя. Вся причина праздник обширный...

- Не знаете ли, Савелий Игнатьич, где бы мне переночевать с семейством?

- Право слово, не знаю. Мы с супругой у отца дьякона. Да вы попробуйте, спросите вон в кабаке: теперь там просторно...

- Как можно...

- Ей-богу! Да что ж вы думаете? Да мы с супругой, я вам скажу, раз в конюшне ночевали...

Кто-то ведет в темноте даму.

- Ко мне, ко мне, Марья Павловна, пожалуйте. Сюда. Лужицу-то пересигните...

- Куда это?

- Прямо! Валяйте!..

- Сигать?

- Сигайте...

- Темь какая, господи... У-у-ух! Ну!..

- Что, втесались?

- Втесалась...

- Да где ты, Настя? - кричит какая-то женщина.

- Я? вот...

- Иди скорей. Пойдем. Или ты не видишь, повсюду лакеи шляются? Как же можно одной?

- Он, маменька, ничего...

- Кто?

- Лакей... барский. Он только говорит: Христос вос-кресе!

- А ты?

- А я говорю: воистину.

- Ну, и дура за это... вот тебе и сказ!

В дьячковском доме, при свете ночников, хозяйка с засученными рукавами переваливает с боку на бок на столе тесто. Ее крошечный сынишко, весь в муке, стоит на полу и смотрит на нее, чего-то ожидая.

- Рано, голубчик,- говорит дьячиха.- Ни свет ни заря... Бог ушко отрежет...

Мальчик кладет в рот палец.

Дьячку, сидящему за церковной книгой и тихонько напевающему: "Тебе на водах", дочь заплетает косу.

В кухне священника, напротив пылающей печи, молодой работник с-молодой работницей изо всей мощи щиплют кур и поросят, так что животные даже по смерти своей издают писк.

- Пойдешь к заутрени? - спрашивает работник, обдирая ухо на поросенке.

- Неколи... Я бы пошла.

- Так к обедни.

- Приду к обедни.

Земский примеривает только что принесенный сюртук. Портной осаживает полы, самодовольно встряхивает головой и говорит:

- Графу не стыдно надеть... Какова работа! Земский ухмыляется. Он хочет показаться жене. Земчиха в другой комнате снаряжает бабу в амбар.

Она говорит ей, доставая из-под платья ключ:

- Сходи ты, любезная...

- Варя,- перебивает земский,- погляди-ко, хорошо?

- Пошел ты отсюда! затейник...

Земский идет назад обескураженный.

В конторе идет спевка. Лакей, с тростью в руке, стоит перед толпою крестьянских ребятишек и задает им тон, делая своим голосом раскаты:

- Го-го-го-тр-р-р-тон-тон-тон... Начинай! ну?

Ребятишки разевают рты. Лакей взмахивает тростью; певчие от страху жмурят глаза.

- Трогай! Яко-о-о-да царя-яя... всех поды-ы-ы-ы... ну, что же вы? начинай!

Мальчишки пыхтят.

- Качай! Я-ко-о-о-да царя-я-я... Ну, я опять дам тон: го-го-го-го тр-р... нет, погоди! лучше пойти хворостину принести...

В небольшой чистой горенке, устланной свежей соломой, стоит перед образами хорошенькая вдова. Перед образами висят голубки, разноцветные лампады. Вдова вздыхает. У ней слезы на глазах.

- Можно ночевать? - раздается под окном голос.

- Кто это?

- Я, я, Танюша!..

Входит краснощекий парень; сапоги новые, шляпа новая с пряжками и зелеными перьями...

В хате птичницы с чашкой воды стоит баба перед закутанной печью, в которой шуршит и треплется веник.

Веник замолк. "Откутай!.." - кричит кто-то умирающим голосом...

Горница приказчика блистает огнями. Красный от бани приказчик пьет чай. В передней чистят сапоги. Хозяйка перед зеркалом убирает голову.

- Филимошка! - возглашает приказчик.

- Чего?

- К заутрени не ходи.

Чистка сапогов прекращается. Входящая работница доносит:

- Кучер Феноген приказал спросить, можно ли ему идти?

- А лошади с кем останутся?

- Мужик Лаврентий вас спрашивает.

Входит мужик.

- Что?

- Заступитесь.

- Ведь я тебе сказал... Дурачье вы!

- Петр Прохорыч, ради светлого Христова воскресения...

- Пошел вон!.. Чтоб я видел...

- Петр Прохорыч, помилосердствуйте! у меня дети... Батюшка!..

- Эй, гоните его!.. Живо! эй! Мужика выгоняют.

- Ишь каналья, мерзавец!.. Ему в солдаты не хочется... Вас, грубиянов, не давить, толку не видать...

- Он вас обругал!..- донос раздается.

Приказчик стоит, как врытый. Он вдруг накидывает на себя шинель, захватывает что-то в углу и бежит из дому. Ему вслед мигнул Филимошка, державший сапог в руке.

- Не слыхала, Прасковья Федоровна, новость? - говорят на улице старухи.

- Какую?

- Будто ноне после заутрени начнется светопредставление...

- Неужели?

- Да, матушка.

- Это верно-с,- подхватывает мещанин, взявшийся откуда-то.- Потому опосле заутрени подымется самая трагедь...

- Да ведь что, родная? сказывают, сейчас бесы пробежали у скотного двора... какое стадо!

- А что, курочки-то у тебя хорошо несутся?

- Плохо...

Скоро десять часов; говор на улице утихает.

Дом священника битком набит народом. Столы и лавки завалены узлами, пасхами, писаными яйцами.

По стенам сидят дворовые девки, приказчики, лакеи и пр. В кухне, смежной с горницей, в разных положениях, на полу, на печи, на кониках лежат и сидят мужики. В горнице пахнет пирогами; потому что целое решето пирогов проносит попадья. Она на дороге останавливается перед сонной купчихой и спрашивает:

- Вы не хотите ли вздремнуть, Аграфена Карловна?

- Нет-с... я уж дождусь заутрени.- Купчиха почесывает под мышками у себя и закрывает глаза.

- А то возьмите подушечку. Купчиха не отвечает более.

Один из лакеев тоже вздремнуть предлагает девкам. Девки поднимают его на смех. Он упирается затылком в стену. Другой, рядом сидящий, вытянув ноги, поет про себя: "О, любезного, о, сладчайшего твоего гласа". Третий лакей шевелит лучиной под лавкой: начинается такой шум, хохот, крик гусынь, что из спальни выходит священник и просит кричать полегче. Ему говорят, что это гусыни взахались перед заутреней.

Напротив дворни, в углу, мещанин рассуждает с другим мещанином о том, что надобно уметь пить; а то опиться недолго,- и приводит много несчастных примеров. Его собеседник не без хвастовства говорит:

- Мне, Иван Тихоныч, господь бог дал такой ум, что я теперь с ведра не захмеляю.

- А у нас, господа, прошу прислушать,- начал худощавый башмачник,- один лакей у своего барина (лакеи навострили уши) выпил бутыль и проглотил рюмку...

Лакеи вступают с башмачником в спор. Священник снова выходит из спальни, чтобы прекратить шум. Его просят быть посредником и разобрать дело.

В кухне разговоры не менее оживлены. На печи один парень рассказывает сказку про Ивана-царевича. Его слушает много народу, облепивши печь кругом.

- Меньшаго,- говорит парень,- звали Иван-царевич. Повадилась в их сад летать жар-птица и клевать золотобрез-яблок...

На конике, окруженная толпою баб, сидит в белом платке разутая девушка Мариша, как сказывают, помешанная на любви к барскому сыну. Ее расспрашивают, чем она кормится? Мариша, утираясь концами черной шали, отвечает:

- Где поиграю, попляшу... Петь-то ничего: заместо стихов... Купцы в Ахремове надысь три копейки мне дали.

- Ну, а родные-то твои? постой... что ты толкаешь...

- Ты спроси ее про любовь...

- О, выдумала!.. А родные-то твои желанны до тебя?

- Снохи нароют картофелю и от меня прячутся... Я сплю в клети... (Молчание.) Мне помещица вуаль подарила; все девки на него смеются.

- Погоди, ты не умеешь!.. Дай-ко я спрошу... Вишь, она вовсе глупа... А в селе-то, Мариша, любят тебя?

- Да Старостины ребята всё колотят. Как праздник, так беги вон из деревни... пьяные бьют. Наши мужики шутки-то не принимают. Нешто где они что видели? Все как бы подраться. Я в монашки пойду. Говорят, на мне младенческая.

- Посторонитесь!- говорит поповская работница, держа плиту с жареными поросятами.

Народ расступается.

- Важно запахло!..- замечает с печи мужик.

- Да-а...- присовокупляет другой.- Ведь подумаешь, братец мой, праздник-то; оттого-то он дорог, что еда прекрасная... А уж как у этих попов жрут сладко!..

- Ну, у приказчиков лучше. У тех еда царская... в десять раз лучше поповской... Одно слово, трескотня здоровая!

- Что ж им?

Под иконами старуха говорит про смерть своего сына-ратника.

- И там народ, и по ту сторону народ. Я кричу ему: "И где ж наш-то соколик белый?" А он, касатка моя, руку вот так и приложил к ланите. "Что ж, умер, что ли?" он рукой и махнул!

В детской комнате происходят уборы. Дочь священника, невеста, в коротеньких юбках, приготовляется надевать розовое платье. Ей хотят помочь дворовые девки. Попадья снимает с себя повойник. Двое мальчиков семинаристов, одетых в новые казакины, выбирают из лукошка красные яйца. Они пробуют их об зубы и говорят: "Давай биться"; семинаристы бьются, и одно из яиц трещит. Все так заняты работой, что никто не замечает, что в углу сидит в темноте лакей, жадно впившийся глазами в поповскую дочь. Он в руках для виду держит молитвенник.

В спальне, при свете лампады, в полудремоте сидит приказчик с узлом, рядом священник; поодаль, в стороне, в черном одеянии - монахиня. Монахиня приказчику рассказывает про чудо св. Макария.

- И сидит перед двумя монастырями бес,- прости меня, господи,- и дремлет. Идет Макарий.- Что ты дремлешь?

Приказчик вздрагивает и открывает глаза.

- К заутрени скоро,- говорит монахиня,- двенадцатый час... Ну, а что вы говорили насчет равенства, то оно будет при конце мира, не ранее... Тогда, по писанию, сын не будет знать отца, раб - господина и запустеют церкви...

Приказчик всхрапывает и ухом не ведет насчет равенства.

Мало-помалу в доме священника становится тихо. Лакеи угомонились; разговоры замолкли, народ по большей части дремлет и спит. Петух запел на дворе.

- Эй, вставай к заутрени... благовестят!..- раздаются голоса.

В самом деле, к заутрени заблаговестили. Будят сонных; поднимается суетня. С полатей, с печи слезает народ. Со стола разбираются куличи. Повсюду говор. Шумят накрахмаленные платья. Священник с палкой выходит из спальни. Все спешат за ним. В опустевшем доме никого не остается, кроме работников.

1859

Николай Васильевич Успенский - НОЧЬ ПОД СВЕТЛЫЙ ДЕНЬ, читать текст

См. также Успенский Николай Васильевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :