Николай Васильевич Успенский
«ЗИМНИЙ ВЕЧЕР»
"ЗИМНИЙ ВЕЧЕР"
Были сумерки. Голопятовка с своими сараями, закопченными избами и овинами утопала в сугробах. На реке у почерневшей проруби стояли бабы с толстыми, завернутыми в тряпки ногами: мимо них, с граблями через плечо, шел мужик, осыпанный мякиной; вдали тихо гудел побелевший лес.
Среди крестьянского двора, во многих местах разрушенного, стояли занесенные снегом, шершавые клячи и овцы, подбирая солому; под навесом жались воробьи, колыхалось замерзлое белье, валялись обледенелые колеса, плетушки и разная рухлядь. Баба в худеньком кафтане, высоко подпоясавшись тряпкой, несла вязанку хворосту; шла метель; с поветей валил снег и крутился по двору.
В голопятовскую улицу въезжал с хриплым криком торгаш. Он остановил лошадь и вошел в темную избу задолжавшего ему мужика. Сняв шапку, торгаш крикнул:
- Кто дома?
На печи раздался удушливый кашель больной старухи; на земляном полу чавкал поросенок.
- Бабка! дома Митрей?
- Чего-о? Нетути его, кормилец...- шурша соломой, ответила старуха,- четырнадцатый денек уехал в Москву.
И старуха опять закашляла.
Пробираясь сугробами мимо плетней, шла птичница к скотнице посумерничать и застала ее сидевшею с подойником под коровою в кухне, в которой было так тихо, что, кроме сверчка и шумевшего подойника, ничего не было слышно.
- Здорово живешь, Митревна, касатка,- сказала птичница.
Становилось темнее и темнее. Торгаш с заиндевелой бородой все ходил по дворам, отыскивая должников; в избах окна были запушены снегом и "царствовал совершенный мрак.
- Эй, кто здесь? - спрашивал мещанин, пригибаясь под дверью.
Никто не откликался.
- Михей! Ишь, словно всех выбило...
- Анисим! - кричал он в другой избе; но, кроме жевания коровы у печи, ничего не получал в ответ,- чтоб вас совсем!..
Торгаш уходил.
Кое-где в окнах появились огоньки; время от времени по реке, темной полосой, пробегали порожние сани и слышались замиравшие голоса...
В широкой избе, с ручьями на стенах, с снегом на окнах, горела лучина; на лавках сидело несколько баб и старух за пряжей, опуская чуть не до земли жужжавшие веретена; лицом к стене стоял пасмурный, худой шерстобой, громыхая толстой струной; на полатях виднелась черная голова; на печи лежали два солдата, один лицом вверх, другой - вниз; у стола вил веревки парень, часто бросая работу и потирая локтями свои бока. Шел разговор:
- Уж и стыдь, бабы...
- Федосья! ты, чай, уж выткала свои кросна-то?
- Не все... много остачи...
- Посмотрю я на тебя: завистлива прясть, девка... шутка ли, три холста напряла! да и прядево у тебя... Бабушка! погляди-ко у ней холстину-то...
- Ну-ко,- досучивая нитку, отвечала старуха,- сударики мои! миткаль, как есть...
В избу вошла баба с донцем и посиневшим мальчиком. Она подняла вверх руку и проговорила:
- У вас тепло таки! а я пришла посидеть... дома-то у нас никого нет. Что, ваши мужики не приезжали?
- Нет, Антоновна; ждем не дождемся.
- А я сейчас шла - такая-то несет!.. у ваших ворот снегу набило,- никак не пролезешь... да и сиверко!
Баба вздрогнула и стала усаживаться.
- Так-то думаешь, думаешь - господи! хоть бы уж скорее помереть...- говорила одна старуха,- что живешь? ни тебе радости, ни тебе покою...
- А молиться небось не любишь! - подхватил шерстобой,- охать охаем, а душе помину нет! Вот осуждать - наше дело!
Шерстобой сильно забил струною; один из солдат приподнял голову и посмотрел на него с печи.
Две молодые бабы тихонько говорили между собой:
- Ну, что же золовка-то?
- А золовка-то ей и баяла: ты тепереча в тягостях, ты бы подумала о себе: век жить - не поле перейти.
Рассказчица сняла с нити кострику.
- Ну, а деверь-то?
- Деверь, голубчик ты мой милый, так гонит ее, со света сжил! Уж что: не жизнь - сокруха одна...
- Здравствуй, спешна работа! - заговорила входившая баба с горшком,- а я за огнем к вам... все ждем мужиков... сейчас бежала, глянула туда, к городу-то, не едут ли наши? нет!.. только буря стонет...
- Что прядешь, Марья?
- Да что прясть-то? ни былинки нет... видно, так останемся...
Баба начала зажигать огонь.
- А что-то, я шла, погластилось мне, будто у вас в закуте пищит ровно... отробь взяла; а после подумала: дескать, не поросята ли?
- Эй, эй, Ефим! встань! - заговорила одна баба, тряся за волосы мужика на полатях,- встань, говорят, сходи в закуту!
- Что там еще выдумала!..- сказал мужик и спрятал голову.
Один солдат спокойно рассказывал своему товарищу:
- Вот и говорит нам: "Выучите вы, удальцы, песню:
Ребята! слава впереди, Душа кипит в восторге...
У каждого верно на груди Зависит Георгий...
Потому, давно в вас сугубая готовность к жертвам и насчет отечества дух Минина!" Мы тут как грянем:
Что под дождиком трава, То солдатска голова!
- А что, бабка, не пора ли нам ужинать? - спросил другой.
- Сейчас, родимой.
- А-их, господи!.. жизнь-то человеческая... Сергевна, посмотрю я...
- Да!..- насаживая на гребень намычку, сказала одна из старух.
Бабы начали хлопотать об ужине. Компания стала расходиться.
- Пойду, Еремеевна, домой; завтра на барщину надо.
- Пойду и я. Прощайте!
Буря не утихала; на деревне лаяли собаки, и где-то далеко сквозь снежные вихри звенел колокольчик. Все в деревне спало под жалобную голосьбу ветра; разве где-нибудь мерцал огонек и за пряжей сидела бессонная старушка.
Николай Васильевич Успенский - ЗИМНИЙ ВЕЧЕР, читать текст
См. также Успенский Николай Васильевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :
ЗМЕЙ
В ветхой избенке, стоявшей на краю одного уездного города, в ненастный...
ИЗДАЛЕКА И ВБЛИЗИ
I ГРАФ Верстах в пятнадцати от уездного города, на возвышенном месте, ...