Иван Тургенев
«Собственная господская контора»

"Собственная господская контора"

(Отрывок из неизданного романа)

...Комната, в которую вошла Глафира Ивановна и в которой она ежедневно проводила часа два и более, называлась "Собственной господской конторой" - в отличие от "Главной вотчинной конторы", помещавшейся в отдельном флигеле, подле конного двора. В "Собственной господской конторе" постоянно заседал секретарь барыни, Левон Иванов, или, как его называла Глафира Ивановна, Leon (его в молодости выучили французскому языку, и он довольно свободно на нем изъяснялся); однако Глафира Ивановна в конторе с ним никогда иначе не говорила, как по-русски. Кроме Левона, каждое утро являлись в "Собственную контору" главный приказчик и бурмистр с докладами; часто призывался туда дворецкий, изредка сам управляющий Василий Васильевич - и только. Все же дела по именью, все платежи, продажи и покупки производились в "Вотчинной конторе", которая оттого всегда была набита народом; с утра до вечера толклись в ней, стояли и сидели разные писцы, земские, приходящие и отходящие мужики, свои и соседние, старосты, десятские и т. п.

"Вотчинная контора" не могла похвастаться ни чистотою, ни благовонием. Случалось иногда, что свечи в ней горели голубым огнем, как бы в погребе или в бане. "Собственная контора", напротив, отличалась опрятностью: это была большая, светлая комната, с тремя окнами; у одного из них помещался секретарский стол, покрытый зеленым сукном. Вдоль стен тянулись шкафы из ясеневого дерева; по самой середине, на особо устроенном возвышении, стояло ореховое бюро; за этим бюро, на широком и мягком кресле, садилась сама барыня; другое кресло, тоже довольно покойное, стояло несколько поодаль и пониже - для Василия Васильевича. Прямо против господского бюро висел на стене портрет напудренного старика в лиловом французском кафтане с стразовыми пуговицами, известного в свое время хозяина, дяди Глафиры Ивановны, от которого она получила свое имение и которого она поставила себе в образец.

В "Собственной конторе" к приходу барыни собралось три человека. Один из них, секретарь Левон, или Leon, молодой, белокурый человек, с томными глазами и чахоточным цветом лица, стоял перед своим столом и перелистывал тетрадь; другой, главный приказчик, Кинтилиан, человек лет пятидесяти с лишком - с седыми волосами и черными навислыми бровями, с лицом угрюмым и хитрым - неподвижно глядел на пол, скрестив руки на груди. Третий, наконец, бурмистр Павел, красивый мужчина, с черной как смоль бородой, свежими щеками, большим белым лбом и веселыми блестящими глазами, развязно прислонился к двери. Хотя одежда на нем была не то крестьянская, не то купеческая, хотя он носил бороду - он мужиком не был. Глафира Ивановна произвела его в бурмистры из дворовых; под его управлением состояло - пока - одно только село Введенское - то самое село, в котором жила барыня,- но влияние его росло не по дням, а по часам; милости сыпались на него непрестанно; он быстро шел в гору, к великой досаде Кинтилиана, который сам, не более двух лет тому назад, разными происками низвергнул своего предшественника, Никифора, и стал на его место.

Три эти человека - до самого появления Глафиры Ивановны - не разговаривали друг с другом; только Павел спросил у Левона, записал ли он садовые работы; Левон кивнул ему головой. Когда же наконец барыня вошла, они все трое выпрямились и низко ей поклонились; Кинтилиан и Павел заложили руки за спину - Левон слегка оперся о стол. Глафира Ивановна, молча и не спеша, взошла на возвышение, отодвинула слегка кресла, села, оправилась и, приняв озабоченный вид, немного помолчала, наконец, обратившись к Левону, сделала повелительное движение рукою и промолвила: "Начинай!"

Левон взял тетрадь со стола, отвернул несколько листов, кашлянул и начал тонким, немного гнусливым голоском:

- "12 июля 184* года. Полевые и прочие работы.

Вчерашний день, июля 11-го, во вторник - день господский. Крестьяне села Введенского - всего 134 тягла - заняты были сенокосом в следующих дачах..."

- Что ты это мне читаешь? - резко перебила его барыня.

- Полевые и прочие работы, как изволили приказывать... С них начинать приказано,- проговорил Левон.

- Мне этого не нужно сегодня.

Левон опустил тетрадь.

- Получены вчера из деревень донесения?

- Получено три - из Лисицына, из Гагина, из Кириллова.

- Читай рапорт из Лисицына.

- Прикажете рапорт или экстракт?

- Рапорт.- И Глафира Ивановна загремела четками...

Неприятно подействовал этот звук на присутствовавших. Каждый из них знал, что когда барыня гремит четками - дело неладно: жди бури. Лица их вытянулись; даже Павел, который всё время соколом глядел на свою госпожу,- даже он попридержал свою улыбку.

Левон взял со стола исписанный лист бумаги - и начал опять тем же тонким голоском:

- "Рапорт Евстигнея Семенова, Лисицынского старосты.

Пункт 1-й. В имении ее высокоблагородия, Глафиры Ивановны Гагиной, Лисицыне - Кондратове тож - милостью божиею обстоит всё благополучно. Пункт 2-й. Вчерашнего числа..." Глафира Ивановна опять перебила чтеца:

- Не читай мне всего... Посмотри только, что он о пасеке пишет...

Левон быстро пробежал глазами весь рапорт.

- Он о пасеке не доносит-с,- произнес он наконец.

- Прекрасно! - воскликнула Глафира Ивановна - и четки загремели пуще прежнего.- Хорош староста, нечего сказать! Это ты, должно быть, его в старосты поставил,- продолжала она, обратившись к Кинтилиану. (Лисицынский староста был назначен еще Никифором, но Кинтилиан почел за лучшее промолчать.) - Сделать ему строжайший выговор с особенным замечаньем.

Левон наклонился и черкнул у себя в книге слова два карандашом. Наступило молчание.

- Прикажете читать дальше? - робко спросил Левон.

Барыня не отвечала ему и продолжала греметь четками. Левон поправил волосы на лбу и потупился. В комнате всё как будто замерло... только и стало слышно в ней, что жалобное жужжанье залетевшей большой синей мухи, тщетно стучавшейся в стекло.

- Достань "Заметки барыни",- промолвила наконец Глафира Ивановна, выходя из задумчивости.- Прочти мне, что я тебе вчера продиктовала.

Левон вынул из ящика своего стола голубую книжку с надписью на переплете: "Заметки барыни",- раскрыл ее и принялся читать:

- "Понедельник, 11-го июня.

Во-первых: Дворовым я желаю сделать другое распоряжение; хочу из дворовых сделать колонистов; а колонисты мои будут делать разные работы, домашние и прочие; построю им каменные флигеля; заведу фабрики, как швейные, так и кружевные,- ткацкую, белильную - и доведу до того, чтобы Введенские фабрики были известны в России; а ненужных дворовых продам или отпущу по разным местам. Начальник моих колонистов - Куприян Семенов".- Левон остановился.

- Какая по этому сделана отметка? - спросила барыня.

- "Принято к соображению. А насчет Куприяна - исполнено".

Барыня помолчала.

- Далее.

- "Во-вторых: Турка никогда и никуда не отпускать от скота; но только, чтобы он никогда не был начальником над оным - а просто назвать его: Турок и пастух". Отметка: исполнено.

"В-третьих; Я собрала посмотреть моих господских коров... Фи! Фи! Ну, что это за коровы? Но почему же и мне не иметь коров, которые бы давали удою три ведра, как говорил швейцар. Je reglerai, tout cela, je reglerai {Я всё это приведу в порядок, приведу в порядок (франц.).}. Возьму швейцара, тирольца, овцевода, возьму лифляндку, немку, польку. Ах, когда же это случится: после дождичка в четверг". Отметка... отметки нет.

- Нет отметки? - спросила Глафира Ивановна.- А я тебе скажу, какая должна быть отметка. Пиши,- и Глафира Ивановна начала диктовать Левону: - "Всё это исполнится и непременно исполнится, когда у меня будет настоящий управляющий - а не Василий Васильевич - что и говорить! Не такого, не такого мне надо - и только". Теперь далее.

Левон поставил после "только" большой восклицательный знак и снова принялся за чтение.

- "В-четвертых: Спросить каждого дворового человека следующим образом: а что ты принес доходу в год - какая была твоя служба - и сколько было на тебя расходу - а? И по его ответу так и поступать, чтобы дворовый человек приносил или пользу, или удовольствие; без того его не держать". Отметка: отнесено к пункту первому.

- Как к пункту первому! - воскликнула барыня.

- Там - также о дворовых говорится,- возразил Левон.

- Так что ж, что говорится! Здесь сказано: спросить каждого дворового - а там написано про дворовых вообще. Спрашивали ли хошь одного дворового так, как я приказывала?

- Никак нет-с,- пробормотал смущенный секретарь.

- А я спрашиваю - почему не спрашивали? Никто не отвечал.

Лицо Глафиры Ивановны омрачилось.

- Долго ли мне мучиться с вами? - продолжала она.- Долго ли вам не слушаться меня!

- Отметки не я составляю-с,- проговорил трепетным голосом Левон,- а вот они-с.- Он указал на главного приказчика и на бурмистра.- Я только записываю.

- Я знаю, что не ты. К пункту первому! Я знаю, почему они поставили: к пункту первому! Я бы тебя, например, спросила,- прибавила Глафира Ивановна, внезапно обратившись к Кинтилиану,- что ты мне стоишь с своим семейством - сколько на тебя выходит всякого добра - а какую я от тебя пользу вижу? Идя удовольствие? Уж я не говорю о том, что ты себе там в карман кладешь!

Кинтилиан только губы стиснул.

- Исполнить мое приказание, сегодня же исполнить - и начать с него,- промолвила барыня, указывая на Кинтилиана.- Коли он главный приказчик, пускай же он подаст пример другим... А теперь продолжай!

"В-пятых: Я в нетерпенье приобретать... Не забыть мне видеться и переговорить с..." Здесь поставлены три крестика,- прибавил Левон, понизив несколько голос.- "Он, сдается мне, именно тот человек, которого я искала". Здесь вы изволили приказать поставить: Нотубене.

- Хорошо, знаю... продолжай.

- "В-шестых: Сказать матерям отпущенных по оброку актрис, чтобы они к ним написали и советовали бы им вскорости откупиться; а то-де вас вернут и здесь в работу определят. Мы-де вас предваряем от себя". Отметка: "Актрвсиным матерям сообщено".

"В-седьмых: Я хочу доказать Василию Васильевичу, что и без него могу, как будто его не было на свете. Я сама, сама, сама. А то всё будет по-прежнему. Лучше мое худое пусть, чем его хорошее: не надо".

- Довольно! - воскликнула Глафира Ивановна.- К чему об этом только говорить - надо действовать...

И Глафира Ивановна снова погрузилась в раздумье, изредка только подергивая губами и погромыхивая _ четками. - Кинтилиан Андреев! - воскликнула она наконец.

Старик встрепенулся.

- Сударыня!

- Можешь ты мне сказать, сколько я в год плачу в Опекунский совет?

- Четырнадцать тысяч рублей серебром с лишком,- ответил, не мешкая, Кинтилиан.

- А сколько всего долгу?

- Около двухсот десяти тысяч.

- Около! с лишком! Что это у тебя за манера отвечать? Около! Разве для того я тебя определила главным приказчиком, чтобы ты мне отвечал: около!

- Прикажете - можно сейчас в бумагах справиться и точную ведомость представить,- возразил старик.

- Этакие важные вещи должно знать тебе на память, а не справляться об них в бумагах! Это всё беспорядки... Когда я беспорядки эти переведу! А в нынешнем году мы ничего не платили?

- Никак нет-с.

- А за прошлый год все заплачено?

- Никак нет-с... За нами недоимка состоит... две тысячи четыреста тридцать рублей с копейками,- поспешил прибавить Кинтилиан.

- Стало быть, мне штрафные деньги придется платить?

- Должно предполагать-с.

- А почему же не заплачено в Опекунский совет? Разве денег не было?

- Деньги были-с - да и на другие расходы пошли.

- А на какие именно?

- На содержание господского дома, на покупку скота; Василью Васильевичу известно-с; они распоряжались-с.

Глафира Ивановна вспыхнула.

- Опять Василий Васильевич! Как вы мне надоели с вашим Васильем Васильевичем! Сколько раз мне приказывать вам - не упоминать при мне имени Василья Васильевича! Особенно здесь, в собственной моей кон* торе. Знать его я не хочу, вашего Василья Васильевича.- И Глафира Ивановна встала и несколько раз прошлась по комнате.

- Садись и пиши,- примолвила она вдруг, поравнявшись с секретарем.- А вы слушайте.

Левон проворно сел за стол, схватил длинное перо, обмакнул самый кончик его в чернила и склонил голову на левый бок.

- "План госпожи...- начала Глафира Ивановна. Левоново перо заскрипело по бумаге.- Всё имение разделить на четыре части:

Первую назвать вдовьим участком или опридчим и определить ее на содержание госпожи и дома ее.

Вторую назвать-долговою частью и платить с нее проценты по долгам".- Написал? - спросила барыня.

- По долгам,- повторил секретарь.

"Третью часть назвать участком детским и определить ее на содержание Дмитрия Петровича.

Четвертую, наконец, назвать частью агрономическою и экономическою и доходы с нее употреблять на разные хозяйственные усовершенствования".

- Усовершенствования,- повторил секретарь. Барыня обратилась к Кинтилиану и Павлу.

- Слышали вы? - спросила она.

- Слышали,- отвечали они в один голос. Секретарь поднялся.

- А теперь подайте бумаги, какие мне подписывать нужно.

Кинтилиан направился было к окну за сафьянным красным портфелем, с которым он пришел из "Вотчинной конторы", но Глафира Ивановна остановила его восклицанием:

- Ах, Мемориал! Я ведь и забыла Мемориал!

Кинтилиан вернулся на прежнее место, а барыня достала из кармана свою записную книжечку.

- Да, кстати,- начала она, еще не заглядывая в нее,- я желаю знать, кто у меня в Бабкове при тамошнем господском доме дворником? Уж не Никита ли Голанец?

- Точно так-с,- возразил Кинтилиан.

- Да не будет Никита Голанец дворником ни при Бабковском господском доме - нигде. Он умер.

Бурмистр, секретарь и приказчик - все трое невольно подняли головы.

- Для меня он умер. Я заметила, что в какой деревне он живет, там у меня непременно пожар случится. При нем в Лисицыне флигель сгорел. Отставить его от должности дворника и отослать в какую-нибудь оброчную деревню.

- Слушаю-с,- ответил Кинтилиан.

- А теперь посмотрим Мемориал.- Барыня раскрыла записную книжечку и прочла громко: - "Печатка". Да! Заказать в Туле печать с фигурою, изображающею время, и с надписью: "оправдает" - и слово чтоб было вырезано ясно. Это я тебе поручаю, Павел.

- Будет исполнено в точности,- весело возразил Павел.

- Я видела,- прибавила Глафира Ивановна, приветливо взглянув на него,- ты уже в саду распорядился: дорожки подчищены - спасибо. Павел низко поклонился.

- Рад стараться, сударыня-матушка,- промолвил он.

- Хорошо, хорошо.

Теперь второе: "Овес и сено". Четвертого дня был у меня сосед Иван Еремеич - всего побыл два часа - и кто его просил приезжать? На лошадей его вышло овса два четверика, четыре гарнца - а сена пуд и двадцать фунтов. Это ужас! Спрашиваю, кто этим заведывает?

- Дворецкий,- промолвил Кинтилиан.

- Вот ты и соврал: разве это дворецкого дело? Дворецкий домом заведывает, а не конюшней.

- Овес и сено выдает начальник конного двора,- поправился приказчик.

- Кто такой?

- Шорник Ипат.

- Так ты Ипату овес и сено поручаешь!.. Такая важная статья у него на руках! А ты-то чего глядишь? Положим, ты сам фураж отвешивать не можешь - всё же ты должен знать, сколько чего выходит. Никифор бы этого не сделал. Видно, мне и конный двор придется Павлу под команду отдать. Кстати,- прибавила барыня, обратившись к Павлу,- в какую деревню сослали Никифора?

- В Валухино.

- В Валухино... Напомни мне о нем сегодня, Левон.

Теперь третье: "Спросить, почему послали не Алешку, а Федьку?" Да; желаю я знать, почему за мамзелью в Москву послали не Алексея, как было приказано, а безмозглого старика Федора?

- Алексей оказался нужным в столярной.

- Когда я что приказываю - должно исполнять, а не рассуждать. Tu отменил мое приказание?

- Никак нет-с.

- Кто же?

Кинтилиан смутился и не отвечал.

- Спрашиваю тебя: кто?

Кинтилиан разинул было рот - и запнулся, но взглянул на барыню.

- Василий Васильевич изволили приказать,- произнес он скороговоркой.

- Опять! - воскликнула Глафира Ивановна.- Опять Василий Васильевич! О, это слишком! Везде, везде этот Василий Васильевич. Надо это кончить! Это невыносимо! - И Глафира Ивановна сильно позвонила в колокольчик.

Вошел Суслик.

- Ступай к Василью Васильичу и скажи ему, чтоб он сию минуту ко мне пришел; да скажи Аграфене, чтобы она мне принесла стакан воды.

- Слушаю-с! - воскликнул Суслик и исчез.

- А вы,- продолжала барыня,- ступайте теперь все вон. Бумаги я подпишу после.- И Глафира Ивановна снова принялась ходить по комнате.

- И нужно вам было, Кинтилиан Андреич, опять про Василия Васильевича напомнить, право,- заметил, выходя из передней, бурмистр Павел приказчику.

- Э! всё едино,- с досадой возразил старик и махнул рукой.- Вишь сегодня погодка какая...

- А копеечки вы ловко подпустили,- с улыбкой промолвил бурмистр.

- Ну, да хороши и вы... с вашей печаткой...- и Кинтилиан отправился в "Вотчинную контору".

- А вы куда? - спросил Павел Левона.

- Я к себе - сосну. Устал - смерть.

Павел остался один, подумал, принял суровый, начальнический вид и, широко разводя сжатыми руками, пошел в сад.

Между тем Суслик прибежал в особый флигель, занимаемый Василием Васильевичем, и, поспешно войдя к нему в кабинет, проговорил запыхавшимся голосом:

- Пожалуйте к барыне.

Василий Васильевич только что допивал третью чашку чаю со сливками. Выпустив струйку табачного дыма изо рта, подносил он налитое блюдечко к губам, как вдруг вошел мальчик. Он тотчас поставил блюдечко на стол и, съежив брови, с уторопленным видом спросил Суслика:

- Барыня меня спрашивает?

- Точно так-с. Велели сказать-с, чтобы сию минуту пожаловали.

- Где она?

- В конторе-с.

Василий Васильевич помолчал и вдруг приподнялся.

- Эй, Юшка! - крикнул он.- Одеваться, сюртук и галстук! - Человек подал Василью Васильевичу одеться; он причесался перед зеркалом, застегнул сюртук сперва на правый борт, потом перестегнул его на левый, надел картуз и вышел на крыльцо.

- Что? - спросил он, не оборачивая головы и вполголоса, у сопровождавшего его Суслика,- разве там... что-нибудь...

- Да-с, кажется,- значительно отвечал плутоватый мальчик.

- Гневается? - проговорил, еще понизив голос, Василий Васильевич.

- Серчают-с,- возразил Суслик.

- Господи! Господи! - прошептал Василий Васильевич, пощупал рукой по груди, вздохнул раза два и направился отяжелевшими шагами через заднее крыльцо в "Собственную контору", где, изредка отпивая по глотку воды из стакана, принесенного Аграфеной, ожидала его Глафира Ивановна.

Иван Тургенев - Собственная господская контора, читать текст

См. также Тургенев Иван - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :