Вера Ивановна Крыжановская
«Царица Хатасу - 04»

"Царица Хатасу - 04"

Глава XX. Чародей в Фивах

Новость о примирении царицы с братом потрясла весь Египет. Сторонники порядка и тишины искренно радовались. Недовольные и честолюбцы молчали, надеясь, что мир не будет продолжительным. Весь народ ликовал. Царица вместе с Тутмесом отправилась в храм Амона-Ра, а оттуда - в город мертвых, где оба они принесли жертвы на гробнице отца. На этих двух торжествах, происходивших с необыкновенной помпою, толпились не только обитатели столицы, но и население окрестных деревень. Никогда еще царицу не приветствовали такими восторженными возгласами.

Не улеглось еще волнение, вызванное примирением царского семейства, как другая, не менее неожиданная весть возбудила всеобщее любопытство. Говорили, что князь Хоремсеб едет в Фивы приветствовать свою царственную родственницу и государыню и поднести ей поздравительные дары с восшествием на престол. Долгое отсутствие князя и его таинственная уединенная жизнь вызвали уже столько странных слухов на его счет, что, при известии о его приезде, всеобщее внимание мгновенно сосредоточилось на огромном дворце Хоремсеба, расположенном недалеко от царской резиденции, который столько лет стоял пустынным и молчаливым.

Как по волшебству, громадное жилище сразу оживилось. Под управлением старого Хапзефа целая армия слуг работала над обновлением и приведением всего в порядок. Из Мемфиса прибыло несколько барок, нагруженных драгоценными вещами. По грандиозности приготовлений легко было понять, что князь хотел сыграть большую роль в жизни Фив. Всех удивляло только то, что управляющий купил столько новых рабов вместо того, чтобы привезти с собой старых. Это обстоятельство еще больше возбудило желание увидеть странного молодого человека.

Три недели спустя в один прекрасный вечер Нейта пришла в гости к Роанте. Подруги сидели на террасе. Супруга начальника гвардии с воодушевлением о чем-то говорила, укачивая на коленях малютку-мальчика. Когда ребенок уснул, она снова принялась с жаром рассказывать последние новости, касавшиеся Хоремсеба. Она узнала от мужа, что царица назначила представление князя в один день с большим приемом послов от народов-данников, явившихся выразить ей свою покорность. По этому поводу готовилась одна из самых пышных церемоний. Все мысли Роанты сосредоточились на прибытии чародея и на месте, которое она займет в царской свите, чтобы лучше видеть всю процессию.

Занятая своим сыном и радужными планами, молодая мать, казалось, не замечала мрачного молчания своей подруги. Нейта откинула голову на спинку стула и, устремив глаза в пространство, едва слушала ее.

- Право, как ты можешь так интересоваться приездом этого незнакомца? Я готова поклясться, что это пустой и пресыщенный жизнью человек. Вся его тайна, которой он себя окружает, придумана только для того, чтобы привлекать к нему всеобщее внимание, - внезапно перебила ее Нейта, причем в ее голосе слышалось нервное возбуждение. - Но оставим этого глупца Хоремсеба. Лучше скажи мне, когда, наконец, вернется Рома из Гелиополя? Мне нужно с ним повидаться и сказать ему, что он один виноват во всем. Мы уже давно были бы женаты и счастливы, если бы он не принудил меня согласиться на это роковое прощание. Теперь я не смею нарушить данного мною обещания, в свидетели которого я призвала Гатору.

Роанта с удивлением посмотрела на нее.

- Рома вернется очень скоро и, конечно, не подозревает, что его ждут упреки по поводу этой старой истории. Что же касается князя, я не понимаю, почему он так тебя раздражает? Разве только, - она рассмеялась, - у тебя есть предчувствие, что ты влюбишься в него, так как говорят, всякая женщина теряет сердце, если Хоремсеб благосклонно взглянет на нее. И, конечно, мимо тебя, самой красивой девушки в Фивах, он не пройдет равнодушно.

Совсем не развеселившись, Нейта готовилась с неудовольствием возразить, когда вошел хозяин дома и прервал этот разговор. Хнумготен обнял жену и поцеловал сына. Затем, пожав руку Нейты и сняв оружие, он сел и весело сказал:

- Вы сейчас говорили о Хоремсебе. Могу сообщить вам, что он только что прибыл в Фивы. Я встретил великолепный кортеж, сопровождавший его от лодки во дворец. Сам он сидел в носилках, бесстрастный и равнодушный, как гранитный бог.

В числе последних новостей Хнумготен рассказал о помиловании Саргона, Хартатефа и Антефа.

- Я понимаю еще, что царица прощает Саргона, но Антефа, который изменил ей... Но самое странное то, что она хочет оскорбить жрецов, милуя такого богохульника, святотатца, как Хартатеф! - воскликнула Нейта.

- Вот уже три недели, как чудеса перестали быть редкостью в Фивах. Сам великий жрец Амона просил и добился помилования Хартатефа, - насмешливо сказал Хнумготен, забавляясь недоверчивостью и недоумением собеседниц.

- Вы уже знаете, что доброе согласие между царицей и Тутмесом превзошло всякие ожидания. Не берусь судить, внушает ли ей сердце такое поведение, или она действует под влиянием политических соображений. Во всяком случае, по-моему, она надолго парализовала влияние жрецов на молодого царевича. Он же опьянен свободой и удовольствиями и думает только о том, чтобы наслаждаться жизнью и наверстать потерянное в изгнании время. Надо признаться, что царица по-царски вознаградила его, объявила своим наследником и осыпает его дарами и почестями. Вчерашняя охота была блестящей. Царица лично убила десять газелей. У нее поразительно верная рука. Что касается Тутмеса, он только приходил в ярость. Когда же ему посчастливилось убить львенка, его удовольствию и восхищению не было границ. На обратном пути он попросил позволения заменить возницу царицы, чтобы рассказать сестре подробно про свой великий подвиг.

- Я встретила вчера кортеж, возвращаясь от Тихозеры, и удивилась, что Тутмес правит колесницей Хатасу. Какая великолепная упряжка! Пурпурные попоны с такой золотой вышивкой и драгоценными камнями, что, право, можно позавидовать лошадям. Мне жалко было, что такие прекрасные вещи пачкаются в пыли.

- Да, Хатасу любит пышность. Но вернемся к рассказу. Итак, во дворец вернулись в самом лучшем расположении духа. Там уже дожидались великий жрец Амона и Рансенеб. Они пришли поблагодарить царицу за присланные ею для храма сандаловое дерево и несколько амфор с дорогой эссенцией. Конечно, разговор коснулся охоты. Царица хвалила мужество и ловкость брата. Она подарила ему прекрасную коллекцию оружия, собранную Тутмесом I, так как считала брата достойным преемником. Тутмес чуть не сошел с ума от радости. Царица, смеясь, напомнила ему, что будущему фараону следовало бы быть посдержанней в выражении чувств. Молодой безумец кричал, что он не может пропустить дня, в который царица, как истинная дочь Ра, сеет вокруг себя радость, чтобы не умолять ее помиловать человека, на несчастье которого создавалось его счастье. При этом он назвал Антефа. Воцарилось томительное молчание. Сэмну, говорят, был бледен, как смерть. Он отлично понимал, что заслуживал ссылки в рудники за то, что рекомендовал своего безумца-племянника. Но царица, по-видимому, нисколько не рассердилась. "Твоя просьба делает тебе честь, - сказала она. - Царю приличествует не забывать тех, кто, хотя и невольно, оказал ему услугу. Я прощаю Антефа. Этим я еще раз хочу выразить уважение и благодарность моему верному слуге Сэмну". Конечно, очень утешенный, Сэмну простерся и со слезами благодарил государыню. Затем он пробормотал:

"Ах, царица, благодетельное божество! Если ты прощаешь по своему милосердию такого великого преступника, не обратишь ли ты свою милость на другого виновного, Саргона, которого тоже погубила любовь? Он изнывает в каменоломнях, вдали от твоего живительного взгляда и от своей молодой супруги".

Рансенеб думает так же, как и я, что хитрый Сэмну сделал приятное Хатасу, предоставив ей случай вернуть своего любимца. Как бы там ни было, царица улыбнулась и помиловала Саргона, прибавив при этом, что пользуясь этим случаем, она желала бы даровать общую амнистию. Она тут же поручила великому жрецу Амона и Сэмну совместно составить список тех, кто может быть помилован. Тогда великий жрец стал просить за Хартатефа. Видя глубокое изумление царицы, он объявил ей, что Хартатеф, человек честный и религиозный, был обречен на святотатство ужасным колдовством. Когда это обстоятельство открылось, бог простил его устами своего служителя, просившего за него. Хатасу ничего не возразила. Она приказала возвратить ему имущество, за исключением части, отданной храму. Я узнал все это сегодня утром. Тебе же, конечно, эту новость сообщил Сэмну. Но не грусти так, Нейта, пройдет по крайней мере два месяца, прежде чем приедет Саргон. У тебя будет время привыкнуть к этой мысли. И поверь мне, исполнение долга привлекает на нас благословение бессмертных. И в твоей жизни оно тоже приведет все к хорошему концу.

* * *

В ночь перед приемом данников в Фивах почти не спали. Так как церемония должна была состояться утром, до наступления жары, то уже с вечера целая армия рабов, служителей и придворных чиновников была занята приготовлениями. В открытом зале, перед которым должен был дефилировать кортеж, развесили и натянули ковры и поставили трон. Предусмотрительные зрители занимали на улицах удобные места, и еще задолго до рассвета плотная человеческая масса переполнила улицы, прилегавшие к царскому дворцу. Отряды воинов палочными ударами поддерживали порядок и не давали толпе наводнять свободный проход.

Воодушевление публики удвоилось, когда наконец взошло солнце. Прежде всего прошли отряды солдат с песнями и с цветущими ветками в руках и выстроились на двух больших площадках, окруженных колоннадой. За ними и находился открытый колонный зал. Это были избранные войска, называвшиеся "дети Фив" и "добрые царские дети". Они были блестяще обмундированы и вооружены копьями и секирами. Затем стала появляться и занимать места под колоннадой избранная публика, а снаружи уже выстроились по указаниям церемониймейстеров данники. Наконец, прибыл Хнумготен с отрядом гвардии и занял ступеньки, ведшие в роскошно убранный колонный зал, где уже собрались разные чиновники.

Помимо лестницы, на которой стоял отряд Хнумготена, в зал вела галерея из дворца. Отсюда-то и должен был появиться двор. Все стены сплошь были закрыты дорогими коврами и пурпурной материей. Около лестницы высились две золоченые мачты, поддерживавшие навес из материи с золотыми и пурпурными полосами. Напротив лестницы на широком золоченом деревянном возвышении стоял царский трон. В центре помоста стоял балдахин на четырех ярких эмалированных колоннах, увенчанных пальмовыми ветвями. Массивный золотой четырехугольный трон был украшен с двух сторон инкрустациями из ляпис-лазури, изображавшими переплетенные стебли лотоса и папируса - символическую эмблему Верхнего и Нижнего Египта, соединенных под одним скипетром. В том же ряду, только вне балдахина, стоял другой такой же трон, предназначавшийся Тутмесу. Все было готово. Запоздавшие бегом спешили занять свои места, а послы с данью уже выстроились в первом дворе, когда прибыл Хоремсеб. Сидя на золоченых носилках, предшествуемый скороходами и рабами, несшими дары, предназначенные царице, князь оставался равнодушным и задумчивым. Он, казалось, не замечал ни тысячи любопытных глаз, устремленных на него, ни шепота восхищения, вызванного его красотой и богатством его кортежа.

У входа во второй, меньший двор носилки остановились. Хоремсеб встал и пешком направился к тронному залу. В эту минуту громкие трубные звуки возвестили о приближении двора. Тотчас же шум тысячной толпы умолк. Вся масса народа сразу зашевелилась и замерла на своих местах. Все глаза устремились на галерею, где будто вытянулась разноцветная лента, усыпанная металлическими блестками. Над этой лентой колыхался целый лес опахал из перьев и шелка.

Во главе кортежа быстро шла Хатасу. На ней было надето узкое белое платье с роскошно расшитыми золотом подолом, рукавами и воротом. Пурпурный пояс с золотой бахромой, украшенный драгоценными камнями, стягивал ее талию. Ожерелье в семь рядов, неисчислимой цены, украшало ее шею, а тяжелые браслеты покрывали руки почти до самых локтей.

Вместо двойной короны на царице была прическа из перьев, над которой виднелась круглая зубчатая корона. Из-под опущенных крыльев птицы выбивались черные, вьющиеся волосы, и, трудно поверить, эта странная прическа, которую невозможно себе представить на голове женщины наших дней, необыкновенно шла к тонкому, правильному лицу Хатасу. В нескольких шагах за ней шел Тутмес. На голове его была надета шапка в форме каски, украшенная спереди двумя золотыми уреусами, хвосты которых спирально завивались. В руках он держал длинный золоченый жезл, украшенный головой Гаторы.

Царица твердым шагом взошла к трону и села. В этой позе, сияющую драгоценностями, сохраняющую совершенную неподвижность, которой этикет Древнего Египта требовал от своих царей, ее можно было принять за гранитного истукана. В общем, все это зрелище, сверкавшее разнообразием красок и лиц, в обрамлении громадных дворцовых, построек, могло вызвать головокружение. Оригинальное в своей дикой и величественной пышности, оно представляло картину, о которой ни одно современное торжество не может дать даже приблизительного понятия.

Как только Тутмес занял свое место, а опахалыцики и сановники сгруппировались вокруг трона, приблизился церемониймейстер и простерся, возвещая, что князь Хоремсеб умоляет даровать ему милость приветствовать ее величество и сложить к ее ногам дары. Затем он встал и протянул руки. По этому знаку по ступенькам стали подниматься слуги князя, неся действительно великолепные дары, вручаемые князем своей царственной родственнице. Затем подошел сам Хоремсеб. При виде его неприятное выражение скользнуло по неподвижному лицу царицы. В ее душе почти поднялось чувство ненависти к этому красивому молодому человеку, казалось, созданному, чтобы внушать симпатию. Страх и гнев с минуту боролись в ней. Что же касается Тутмеса, то внезапная бледность покрыла его бронзовое лицо, и он почувствовал внутреннюю слабость, заставившую его закрыть глаза.

Не подозревая ничего о неприятном и враждебном чувстве, которое он вызвал своим видом в душе государей, Хоремсеб простерся и поцеловал землю. Поднявшись, он встретил холодный и острый как сталь взгляд Хатасу. В голосе царицы слышалась жестокая суровость, когда она благодарила его за поднесенные дары и прибавила:

- Впрочем, ты немного опоздал исполнить свой долг по отношению к главе семейства. Место египетского князя должно быть рядом с троном. Почему ты избегаешь света и ведешь бесполезную и бездеятельную жизнь? Почему ты уклоняешься от обязанностей супруга и отца и не имеешь до сих пор ни жены, ни наследника для продолжения своего рода?

Слабый румянец выступил на щеках Хоремсеба. Но, подавив гнев, вспыхнувший от этого публичного выговора, он глубоко поклонился и, скрестив на груди руки, почтительно ответил:

- Божественная дочь Ра! Соблаговоли без гнева выслушать ответ твоего самого смиренного и верного подданного. Обет, данный бессмертным, обязывает меня вести уединенную жизнь. Ты знаешь, что обещание, данное богам, нерушимо. Уже давно мою душу раздирает борьба между горячим желанием склониться к твоим ногам и опасением стать клятвопреступником. Но божество видимым знаком разрешило мне оставить мое убежище и порадоваться твоему величию. Тем не менее, по прошествии нескольких недель, я обязан снова вернуться в свой пустынный дворец в Мемфисе.

Царица с видимым удивлением слушала это таинственное объяснение. Хотя до нее и доходили разные странные и подозрительные слухи насчет мемфисского чародея, но на него не было ни одной серьезной жалобы. Как ни странно было, что молодой и красивый князь связывает себя обетом уединенной жизни, но раз он не делал никому зла, на него можно было не обращать внимания.

- Я далека от мысли сделать тебя клятвопреступником перед богами, - сказала она. - Поступай, как подсказывает тебе совесть. Время, которое ты проведешь в Фивах, позволит тебе быть желанным гостем при моем дворе. А теперь, займи место за креслом царевича, моего брата.

Едва Хоремсеб занял назначенное ему место, как приблизились два сановника, одетых в белые туники, поверх которых они были закутаны в белую прозрачную материю, всю в тончайших складках. Один из них держал в руках золотой посох и опахало. Другой же нес нечто вроде золоченого мешка. Оба они простерлись и в напыщенных словах просили позволения: первый - приказать пройти торжественным маршем всему кортежу, второй - представить царице азиатских принцев-данников, явившихся умолять о продолжении мира и царской благосклонности, Царица опустила скипетр в знак согласия, и парад начался. Сначала шли азиатские князья. Одни были смуглы, как египтяне, у других был бледно-желтый цвет лица. Все были с бородами, и у всех был резко выраженный семитский тип.

Подойдя к трону, они преклонили колена и, подняв руки, вскричали:

- Слава тебе, царица Египта, женское солнце, освещающее своими лучами мир, подобно солнечному диску! Будь благосклонна к нам, дарительница жизни и радости. Удостой принять дань, которую мы - твои смиренные рабы - приносим тебе, чтобы порадовать твой взгляд и увеличить твои сокровища.

После этой речи тронулась действительно бесконечная процессия со всеми сокровищами Азии и Африки: тут были золотые и серебряные блюда, наполненные ляпис-лазурью, агатами и другими камнями, амфоры всевозможной величины с винами и дорогими ароматическими маслами. Некоторые амфоры, белые, с остроконечной золотой ножкой, с головой козла или коровы вместо крышки, несли по два человека. Были тут и золотые вазы с цветами для украшения столов, материи, оружие и великолепная чеканная колесница, инкрустированная эмалью различных цветов. После азиатов появились кушиты, которых легко было отличить по более светлому цвету лица. Они были одеты в белые блузы с красными поясами. Головы их были украшены уборами с перьями, на плечах они несли шкуры пантер. За ними шли негры. Их женщины были одеты в длинные юбки с синими, красными или желтыми полосами, с платками на головах. Эти африканцы в качестве дани принесли луки, стрелы, перья и яйца страусов, слоновые бивни и носилки, нагруженные шкурами львов и леопардов, благовониями, золотом и серебром. Кроме того, они вели живых львов и пантер и даже жирафа. В конце процессии появились скот, обезьяны и редкие растения в длинных и разукрашенных ящиках.

Когда кончилось это шествие, длившееся больше двух часов, утомленная царица встала и обратилась с несколькими благосклонными словами к великому жрецу Амона, объявив ему, что она пришлет в храм большие дары. Затем под звуки труб и восторженные крики толпы, в сопровождении Тутмеса и свиты она вернулась в свои апартаменты. Восхищенный народ шумно обсуждал великолепие церемонии, богатство дани и бесчисленные сокровища, прошедшие перед глазами. Толпа медленно расходилась.

Последующие дни проходили весело и превратились в беспрерывные пиры для высшего общества Фив.

Каждый хотел понравиться Тутмесу, неутомимому участнику всех развлечений, и в то же время привлечь внимание таинственного пустынника Мемфиса, о котором носилось столько странных слухов и с которым всякий жаждал поближе познакомиться. К тому же Хоремсеб чрезвычайно охотно подчинялся этому общему любопытству, которого, казалось, совсем не замечал. С любезной простотой он отвечал на все приглашения, принимал у себя с княжеским гостеприимством и, не морщась, участвовал во всех развлечениях золотой молодежи. Он умел - вещь очень трудная - сочетать доброе мнение о себе старых сановников с признанием у молодых безумцев столицы.

Женщины были просто без ума от этого красивого и знатного молодого человека, всегда со всеми любезного, но никому не оказывавшего особого предпочтения. Только в этом отношении Хоремсеб, по-видимому, нисколько не изменился. Сердце его оставалось холодным, и он, казалось, не подозревал об опасных страстях, возбуждаемых им в сердцах девушек, пылких, как тропическое солнце, под которым они родились.

Так прошло больше трех недель. Нейта не показывалась ни на одном празднике. Серьезная болезнь, сопровождавшаяся страшной слабостью, удерживала ее во дворце, но Роанта аккуратно навещала ее и сообщала обо всем, что творилось в Фивах.

Наконец, она совсем поправилась. Подруга добилась от нее обещания, что она примет участие в большом празднике, даваемом Хнумготеном и нарочно отложенном до ее выздоровления.

Нейта согласилась, несмотря на терзающую ее тайную груcть. Неумолимо приближавшаяся минута возвращения Саргона давила на нее, как кошмар. Это было непреодолимое препятствие, становившееся между ней и Ромой, и мысль принадлежать человеку, к которому она чувствовала только участие, бросала ее в дрожь. Эти печальные мысли вызвали бледность на тонком лице девушки и придавали меланхолическое выражение ее большим бархатистым глазам.

К празднику Нейта оделась со вкусом и великолепием, которые еще больше выделяли ее чудную красоту. На ней было длинное и широкое платье из багряно-красной материи, вышитое по низу золотом и жемчугом. Золотой пояс, отделанный жемчугом и бирюзой, стягивал ее тонкую и стройную талию. Ожерелье и браслеты из тех же камней украшали шею и руки. Mаленький багряный клафт, украшенный чудной диадемой, подарком Хатасу, покрывал голову.

Не желая производить сенсацию своим появлением, Нейта отправилась к своей подруге до начала праздника. Так как Роанта была еще занята туалетом и последними распоряжениями, Нейта вышла на террасу. Раскинувшись в кресле, она предалась мечтам, вдыхая свежий аромат роз.

Неизвестно, сколько минут пролетело в грезах, но вот на террасу вошла Роанта:

- Что ты делаешь здесь, Нейта, одна на террасе? Я всюду ищу тебя. Гости уже собрались, а Хоремсеб приедет с минуты на минуту. Как ты прекрасна сегодня! - прибавила она, осматривая и целуя Нейту. - Даже бледность тебе к лицу, а эта складка грусти вокруг губ придает тебе чарующую прелесть. Решительно, Хоремсеб будет ослеплен, но будет слеп, если, увидев тебя, останется холодным.

Нейта презрительно пожала плечами.

- Сомневаюсь, чтобы мои прелести имели больше власти, чем прелести всех тех красавиц, которые страдают и вздыхают у ног безжалостного чародея. Я и не хочу этого. Такой человек, как он, привыкший нравиться всем женщинам, должен быть скучным и самовлюбленным. Я не хочу, - выражение гордости сверкнуло в ее черных глазах, - припрягаться к триумфальной колеснице этого гордеца, которую и так уже влекут самые красивые девушки Фив.

- Нейта! Нейта! Что за выражение! - воскликнула Роанта. - Когда сама увидишь его, ты будешь менее сурова к бедным созданиям, потерявшим из-за него сердце, Я говорю тебе, что он прекрасен, как Горус. Его пылающий взгляд бросает неодолимое пламя в сердце каждой свободной женщины. Берегись, Нейта, как бы ты сама не попала под влияние его чар.

Насмешливая улыбка скользнула по губам Нейты. Что-то враждебное звучало в язвительном тоне, когда она отвечала:

- Прекрасный, как Горус, бог, достойный любви! Разве ты не знаешь, что бога обожают, но не любят? Я готова поклоняться божественному Хоремсебу, но не боюсь когда-нибудь полюбить его.

- Нейта, неблагоразумная! Не вызывай этого странного и таинственного человека. Внутренний голос говорит мне, что это принесет тебе...

Роанта, страшно побледнев, умолкла. Сдавленный крик сорвался с ее губ. Ее взгляд неожиданно упал на человека, который, скрестив руки на груди, прислонился к гранитному льву, украшавшему нижнюю ступеньку лестницы террасы. Ужас и тоска сжали сердце женщины.

Каким образом Хоремсеб - это был он - попал сюда? Давно ли он стоит здесь? Без сомнения, верный своей любви к неожиданным появлениям, он вошел через боковую дверь, тогда как его торжественно ждали у главного входа.

У Роанты появилось предчувствие, что если дерзкие слова Нейты были услышаны, то она может дорого поплатиться за них. При восклицаний подруги Нейта обернулась и, с неприятным удивлением, посмотрела на человека, стоявшего у подножия террасы. Она никогда прежде не видела его, но какой-то внутренний голос шептал ей, что это был князь. Он казался совершенно равнодушным, но из-под полуопущенных век на молодых женщин был устремлен пылающий и острый взгляд. На губах князя блуждала непередаваемая улыбка, открывая зубы ослепительной белизны.

- Ах, князь! Как вы нас испугали! Нехорошо так захватывать врасплох людей, - сказала наконец Роанта, поборов волнение.

- Наоборот, я поздравляю себя с этим. Какое чудное зрелище - видеть двух прекрасных женщин, которые не подозревают, что ими любуются! - ответил князь, быстро поднимаясь по лестнице на террасу.

Пожав дружески руку Роанты, он подошел к Нейте и почтительно ей поклонился. Выражение удивления, смешанного с иронией, светилось в его мрачном взгляде, устремленном на дерзкую девушку, осмелившуюся бравировать и презирать его могущество.

При его приближении Нейта выпрямилась и презрительно подняла голову. Ее алые губы сложились в гримасу неприступной гордости, а в прекрасных блестящих глазах светилось ледяное равнодушие. Вся ее фигура дышала глухим возмущением и нескрываемой враждебностью.

- Приветствую тебя, самая прекрасная из египтянок! Я счастлив, что мне наконец удалось познакомиться с благородной Нейтой, дочерью Мэны. славного друга моего отца, - сказал Хоремсеб, по-видимому, не замечая враждебной позы собеседницы. - Позволь мне сказать тебе, что я слышал твои жестокие и несправедливые слова. Ты осуждаешь меня за поступок, которого я не совершал. Не имею ли я, Нейта, такого же права упрекать тебя за твою красоту, за все прелести, которыми одарили тебя боги? Можешь ли ты любить всех обожателей, вздыхающих у твоих ног?

Он так близко наклонился к ней, что его горячее дыхание обожгло щеки Нейты. Его чарующий взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь.

- Я сам, - прибавил он, - готов сойти со своей триумфальной колесницы и припрячься к твоей, чтобы добиться улыбки на этом маленьком ротике, таком мятежном и презрительном.

Лицо Нейты внезапно вспыхнуло, и она быстро отступила назад. Приятный, но удушливый аромат поразил ее обоняние и стеснил дыхание. Губы ее нервно дрожали, когда она отвечала глухим голосом:

- Богу не следует сходить с пьедестала, на котором ему поклоняется толпа, чтобы исполнять обязанности раба при простой смертной. К тому же это было бы и напрасно, у меня нет для тебя улыбок, Хоремсеб, так как я замужем! Мой муж, царевич Саргон, вернется через несколько недель. Его рука тверда, его кинжал остер. Он не потерпит, чтобы кто-нибудь другой, кроме него самого, запрягался в триумфальную колесницу его супруги.

Молодая женщина говорила с возрастающим волнением. Она начинала понимать, что этот человек своей красотой и своей страстью, влияние которой она чувствовала, но не могла определить, мог иметь роковую власть над женскими сердцами. Как будто движимая инстинктом самосохранения, она назвала имя Саргона, своего мужа, чтобы сделать из него законную защиту против этого опасного обворожителя. Бледная Роанта молча слушала этот разговор, который, к великому ее облегчению, был прерван появлением Хнумготена в сопровождении двух родственниц. Тема разговора изменилась. Затем все перешли в большой зал, уже заполненный приглашенными. Хоремсеба тотчас же окружили, а Нейта занялась разговором с Кениамуном. Когда молодого человека отозвал какой-то старый сановник, она, сама не зная почему, почувствовала себя печальной и одинокой среди этого праздника. Голова ее была тяжела, образ Хоремсеба преследовал ее, его горячее дыхание еще жгло лицо. Мучимая страшным беспокойством, она незаметно вышла из зала и спустилась в сад.

Вечерний воздух освежил ее. Тем не менее ноги дрожали, она с трудом дышала, и свинцовая тяжесть сковала все тело. "Я еще слаба после болезни, мне не следовало приезжать сюда", - пробормотала она про себя, опускаясь на скамейку в тени большой сикоморы. Она прислонилась головой к стволу дерева и отдалась мечтам, обмахивая себя опахалом. Образ князя продолжал преследовать ее, но она гневно отталкивала его, стараясь думать о Роме. Она сравнивала нежный и чистый взгляд любимого с темными глазами князя, под наружной прелестью которых скрывалось что-то жестокое и ледяное.

Во время этих размышлений ею овладела легкая дремота. Она не могла определить, сколько времени спала. Внезапно проснувшись, она почувствовала приятный, но очень сильный аромат, окружавший ее, как будто она была среди кустов роз. Лицо ее горело как в огне, сердце усиленно билось.

Нейта поднесла руку к груди, но, почувствовав что-то свежее и влажное, она со страхом отдернула ее. Оказалось, что к ее корсажу была прикреплена великолепная пурпурная роза с распустившимся бутоном, вся смоченная росой. "Ах, пока я спала, кто-то приходил ко мне и прицепил эту розу. Как это мило", - пробормотала она, срывая с досадой цветок и бросая его в траву. Потом она поспешно вернулась в зал и подсела к группе женщин.

Немного спустя рабы принесли маленькие столики и подали вино, фрукты и пирожки, между тем музыканты и танцовщицы развлекали гостей. Хоремсеб пристроился к столику, где сидела Нейта, и завязал разговор, в котором она не могла не принять участие. Веселая и удивленная с виду, она поддерживала блестящий разговор, возражая с жаром и с такой меткостью, что вызвала смех и восхищение собеседников. Но более внимательный наблюдатель заметил бы, что ее румянец был лихорадочным, блеск глаз - нездоровым, а в голосе, по временам, слышались как бы сдерживаемые слезы.

И действительно, Нейта находилась в каком-то странном состоянии души. Глухая ненависть боролась в ней со страстным влечением к князю. То она не могла оторвать глаз от его прекрасного лица, то возмущалась таинственным влиянием, которое он оказывал на нее. Ей казалось, что она читает в темных глазах Хоремсеба жадность и жестокость тигра в неволе. Его любезная улыбка казалась ей торжествующей и насмешливой улыбкой демона. Тогда она выпрямилась, взывая к своей гордости. Холодный, враждебный взгляд, высокомерный и язвительный ответ заканчивали веселый разговор резким диссонансом.

Нейта вернулась домой серьезно нездоровой. Все тело ее горело, голова кружилась,и острая тоска давила на грудь. Пока женщины раздевали ее, она лишилась чувств. Лучи солнца уже начали золотить горизонт, когда она наконец забылась тяжелым и беспокойным сном.

Для девушки наступили очень тяжелые дни. Сердце ее было пусто: в нем не находилось уже места Роме, Саргон был забыт. Зато искусительный образ Хоремсеба беспрестанно носился в воображении, преследуя ее даже во сне. Больше не понимая сама себя, Нейта решила избегать всякой встречи с этим опасным человеком, которого недаром называли чародеем. Под предлогом болезни, она заперлась во дворце и настойчиво отказывалась от всех приглашений. Прошло несколько недель, и она ни разу не видела князя, которым по-прежнему интересовались все Фивы.

Один раз ее навестила Хатасу. Она дружески побранила ее за такое затворничество, нисколько не оправдывавшееся состоянием здоровья, и сообщила ей, что Саргон в дороге серьезно заболел и должен был остаться в одной из крепостей. Тем не менее, он был вне опасности и недель через шесть или семь мог приехать в Фивы.

Однажды вечером, когда приятная свежесть сменила удушливый дневной жар, Нейта заняла свое любимое место на террасе на берегу Нила. Сидя в мягком кресле и вытянув маленькие ножки, обутые в белые сандалии, она мечтала, рассеянно обрывая цветок лотоса, который взяла в большой эмалированной вазе, стоявшей на балюстраде. Служанка, стоя за креслом, тихо обвевала ее опахалом, другая, сидя в нескольких шагах, пела под аккомпанемент арфы какую-то размеренную и монотонную, но чрезвычайно приятную мелодию.

Вошедшая с корзинкой цветов маленькая негритянка оторвала Нейту от грез.

- Госпожа, какой-то богато одетый слуга, не пожелавший назвать своего имени и имени господина, принес это для тебя, - сказал ребенок, подавая ей чудные пурпурные розы, со вкусом уложенные в великолепную золоченую корзину.

Слегка удивившись, Нейта наклонилась к цветам. Тотчас же приятный, но сильный аромат, который она уже слышала, поразил ее обоняние.

Моментально ослабевшая, она снова опустилась в кресло и откинула голову на спинку. Огонь побежал по ее жилам, сердце болезненно билось, и снова перед ней встал образ Хоремсеба, неудержимо привлекая к себе. Никогда еще не испытывала она такого страстного желания увидеть его. Жизнь без него казалась выше ее сил.

Но энергичная натура, прямая и гордая душа Нейты все еще боролись против действия яда. Проведя рукой по влажному лбу, она задумалась. "Я, кажется, с ума сошла, что позволяю себе так унижаться этими недостойными грезами, - пробормотала она. - Лучше умереть, чем любить и подчиняться Хоремсебу". Быстрым движением, не отдавая себе отчета в побуждении, заставившем ее так поступить, она схватила корзинку и бросила ее в Нил.

Удовлетворенная и как бы облегченная, она облокотилась на балюстраду. Но почти в ту же минуту она вздрогнула, и глаза ее устремились на изящную золоченую лодку, плывшую почти у самого берега и, по-видимому, направлявшуюся к лестнице террасы. На носу сидел Хоремсеб. Она ясно различала его лицо и сверкающие глаза, устремленные на то место, где исчезла корзинка. Разбросанные розы кокетливо качались на волнах. Нейте показалось, что выражение гнева и невыразимой злобы исказило черты лица князя. Но тотчас же, наклонившись, он схватил один из цветков. Затем, встав в лодке, он поднял руку и выкрикнул:

- Привет тебе, благородная Нейта! Боги покровительствуют мне сегодня. Они послали мне дар из твоей руки и дали мне случай видеть тебя в добром здравии. Ты позволишь мне войти на минутку? Мне нужно сказать тебе несколько слов.

С тяжелым сердцем Нейта утвердительно кивнула. У нее не было никакого приличного предлога отказать в такой простой просьбе князю, родственнику Хатасу.

Пока она отдавала приказание рабам пододвинуть стул и подать прохладительное, лодка причалила, и Хоремсеб быстро взбежал по лестнице. Не обращая внимания на ледяной и церемонный вид, с каким Нейта принимала его, князь сел, принял кубок вина и после нескольких незначительных слов сказал ей, улыбаясь:

- Я приехал убедиться, действительно ли самая прекрасная женщина в Фивах все еще больна, как я слышу со всех сторон. Ведь я не вижу тебя со времени праздника у благородного Хнумготена. Ho, - прибавил он с легким вздохом, - мое пребывание здесь подходит к концу. Я возвращаюсь в свое уединение в Мемфис, и, конечно, навсегда. Прежде, чем нам окончательно расстаться, я хочу еще раз собрать у себя всех моих друзей, которые оказывали мне столько благосклонности. Я приехал сюда, чтобы просить тебя, благородная Нейта, оказать мне честь украсить своим присутствием мой праздник. Неужели ты откажешь в этой милости тому, кто навсегда уезжает отсюда?

Наклонившись к ней, он устремил свой ласкающий, полный мольбы взгляд во взволнованные и невинные глаза Нейты: "Благодарение богам, он уезжает!" - говорила себе в эту минуту Нейта, вздыхая с облегчением, Тем не менее, сильная и острая боль сжала ее сердце. Мысль о том, что она никогда больше не увидит Хоремсеба, казалось, траурным покрывалом заволокла для нее будущее.

Борясь с этими двумя противоречивыми чувствами, она опустила голову и ответила нерешительным голосом:

- Благодарю тебя за честь, князь Хоремсеб! Я постараюсь присутствовать на празднике, если только там будет моя подруга Роанта.

- Прекрасная супруга Хнумготена, конечно, не пропустит праздника, который удостаивает своим присутствием наша славная царица. Итак, ничто не может помешать тебе приехать, благородная Нейта, кроме личного твоего нежелания, - ответил Хоремсеб, устремляя взгляд жестокого удовлетворения на опушенную голову красавицы, которая пролепетала обещание.

Несколько минут спустя он встал и простился, оставив Нейту словно под давлением какой-то тяжести. Когда лодка князя исчезла, она сжала пылающий лоб и пробормотала:

- Я должна, я хочу его забыть!

* * *

Праздник, которым Хоремсеб прощался с Фивами, отличался необыкновенным величием. Все избранные лица царского двора и города собрались у него. Приехала и царица. Но, страдая нервной головной болью, которая с некоторого времени часто мучала ее, она скоро удалилась, оставив вместо себя Тутмеса. Неистощимая веселость, жизнерадостность и снисходительность молодого царевича еще больше оживили праздник.

Хоремсеб превосходил сам себя в любезности к гостям, но в особенности он отличал Нейту. Князь постоянно разыскивал ее в толпе, чтобы обменяться с ней несколькими любезными словами, предложить ей цветы или показать какую-нибудь редкую, драгоценную вещь. Наконец он предложил ей прогуляться по саду, в котором только что волшебно зажгли иллюминацию.

Нейта приняла предложение. Она чувствовала себя очень нехорошо. Голова была тяжелая, лицо горело, аромат роз, подаренных князем, казался ей удушливым. Она надеялась, что ночная прохлада освежит ее. Нейта молча шла рядом с Хоремсебом. Тот весело разговаривал и, казалось, вовсе не замечал ее нерасположения. Пройдя несколько раз по аллеям, освещенным разноцветными лампионами, они направились ко дворцу. Когда они пришли на пустую террасу, князь остановился и сказал, глядя на нее с сочувствием:

- Тебя, кажется, благородная Нейта, тяготит жар. Позволь предложить тебе прохладительное питье.

- Благодарю тебя, с удовольствием принимаю твое предложение, - ответила Нейта, облокотясь на балюстраду. - Действительно, я умираю от жажды и чувствую себя в изнеможении от жары.

- Подожди здесь меня одну минутку. Я сейчас прикажу подать.

Хоремсеб бросился вовнутрь дворца. Через несколько минут он вернулся, неся кубок для Нейты. Та жадно выпила. Но в ту же минуту дрожь сотрясла ее тело и кубок выскользнул из рук. Охваченная внезапным головокружением, она зашаталась и, закрыв глаза, прислонилась к колонне.

Хоремсеб стоял неподвижно и с насмешливым самодовольством наблюдал за странным состоянием подавленной девушки. Вдруг Нейта выпрямилась. Смертельная бледность сменила ее яркий румянец. Широко открытые глаза, казалось, со страхом и ужасом устремились на какой-то невидимый предмет.

- Бездна, разверстая, ужасная, ужасная бездна, там, у наших ног, - пробормотала она. - И эта река крови. - О, что это за окровавленные женщины, с зияющими ранами на груди, окруженные пламенем?

Дрожа, она отступила назад и вытянула руки, как бы отталкивая тени, которые видит перед собой. Она упала бы, если бы Хоремсеб не поддержал ее.

- Опомнись, Нейта! Какое видение преследует тебя? Какую пропасть ты видишь у своих ног? - спросил он, бледнея и наклоняясь к ней. Та бессильно опустилась на его руки и, казалось, ничего не видела и не слышала.

Вдруг она подняла руку и сдавленным голосом произнесла следующие слова:

- Откажись от Молоха, который связал тебя и хочет погубить! Или беги, Хоремсеб, беги, пока еще не поздно. Зияющая бездна влечет тебя, твои жертвы толкают тебя туда!

Вдруг ее голос умолк, голова тяжело опустилась. Она была в обмороке.

Смертельная бледность на минуту разлилась по лицу князя, и его взгляд не отрывался от бледных губ молодой женщины. Но, преодолев это волнение, он поднял Нейту, бормоча:

- Странное создание! Кто мог открыть тебе мои поступки и мои тайны? Тем больше причин увезти тебя отсюда, не сегодня, но скоро. Никто не будет подозревать, что ты последовала за мной. Да, ты будешь моей, чудная, дорогая игрушка! Твоя душевная сила интересует меня, твои видения могут быть мне полезны. Я никогда не уступлю тебя презренному хеттскому рабу, которого ты называешь своим супругом.

В соседнем зале он встретил Роанту, искавшую подругу. У нее вырвался испуганный крик при виде неподвижной Нейты.

- Благородная Нейта нездорова. Она лишилась сознания во время нашей прогулки по саду. Но успокойся, Роанта, мы приведем ее в себя.

В одной из личных комнат Хоремсеба, где не было гостей, Нейта скоро открыла глаза, но она была страшно слаба. Тихим, разбитым голосом она попросила, чтобы ее немедленно отвезли домой.

- Я прикажу подать носилки и сам донесу тебя до них, - сказал князь. - Эта честь принадлежит мне как хозяину дома по праву, и я никому не уступлю ее.

Нейта не возражала. Молча, закрыв глаза, она позволила Хоремсебу поднять себя, но легкая дрожь, пробежавшая по всему ее телу, дала понять князю, что она сознавала то, что происходит. С минуту он смотрел полужестоким, полустрастным взглядом на очаровательное лицо. Потом, наклонившись, прошептал ей на ухо:

- Несмотря на твою гордость и сопротивление, ты любишь меня, прекрасная упрямица. Я уезжаю, но вернусь, когда ты уже будешь не в состоянии больше притворяться и признаешься мне в чувстве, которое привязывает тебя ко мне на всю жизнь.

Нейта вздрогнула и открыла глаза. Ее гордость, казалось, была разбита. Мрачный, пожирающий взгляд Хоремсеба вызвал в ее глазах выражение молчаливой тоски. Так смотрит жертва на занесенный над ней нож убийцы.

Минуту спустя, князь положил ее в носилки, где уже сидела Роанта. Бросив последний взгляд на Нейту, снова закрывшую глаза, Хоремсеб почтительно поклонился и вернулся во дворец. Самодовольная улыбка блуждала на его губах. Никогда еще гости не видели его таким веселым, оживленным и сияющим.

Глава XXI. Последствия пребывания Хоремсеба в Фивах

Через два дня князь на торжественной аудиенции простился с царицей. На следующую же ночь, после свидания со своей царственной родственницей, чародей без шума покинул Фивы. Его обширный дворец как бы по мановению волшебного жезла снова принял свой молчаливый и пустынный вид. Центр и украшение всех праздников, таинственный и обольстительный молодой человек, роскошь и безумства которого два месяца занимали всю столицу, вернулся в свое уединение в Мемфис, чтобы похоронить себя там до конца своих дней, как он говорил многочисленным друзьям.

Тем не менее, пребывание Хоремсеба в Фивах оставило роковой след, по-видимому, подтверждавший суеверный страх жителей Мемфиса, обвинявших его в дурном глазе. Его колдовское влияние на женщин было очевидно. Но так как он никому не отдавал предпочтения, то, по совести, его нельзя было упрекать в том, что он с намерением возбуждал страсть к себе. Однако много молодых девушек, принадлежавших к первым семействам Египта, воспылали к нему безумной любовью. Никакие убеждения родителей, никакие попытки изгладить воспоминания о нем при помощи блестящих браков не могли образумить их. Пожираемые странной лихорадкой и тоской, отнимавшей у них покой, эти несчастные блуждали день и ночь, одержимые одной мыслью: во что бы то ни стало снова увидеть князя. Не прошло и пятнадцати дней со дня отъезда, как две молодые девушки заболели. В горячечном бреду им казалось, что они видят склонившегося к ним Хоремсеба, и они умоляли его подарить взгляд любви. Обе умерли, не приходя в сознание.

Эти две преждевременные смерти, казалось, были сигналом к целой серии несчастий другого рода. Так, дочь одного из великих жрецов повесилась в своей комнате. Две племянницы царского советника нашли смерть в волнах Нила. Одна молодая особа закололась кинжалом. Две девушки из почетной свиты Хатасу отравились в самом саду дворца Хоремсеба, куда им удалось каким-то образов проникнуть.

В ту эпоху самоубийства были не так обыкновенны, как в наши дни. Поэтому ужасная добровольная смерть стольких молодых существ и неожиданный траур, поразившие столько благородных семейств, вызвали в столице глубокое волнение и глубокое недоброжелательство к виновнику стольких зол. Однако, никто не смел обвинять Хоремсеба. Разве он мог быть ответственен за любовь, которую не поощрял? Даже сама царица, узнав обо всех этих происшествиях, снова почувствовала враждебное чувство, испытанное во время представления Хоремсеба. Однажды она громко объявила, что следует благодарить богов, что князь связан клятвой жить уединенно в своем дворце в Мемфисе, и она надеется, что он никогда не нарушит этого обета. Эти слова, равносильные немилости и изгнанию, облетели Фивы и удовлетворили враждебность к чародею. Роанта тоже с возраставшим беспокойством следила за переменой, происшедшей в Нейте. Девушка то была лихорадочно возбуждена, то замирала в апатии. Она стала нервной и раздражительной и впала в какую-то странную мизантропию, избегая общества и света и жадно ища темноты и молчания. На все вопросы подруги уклончиво отвечала: "Это пустяки". Она никогда не упоминала имени Хоремсеба, а между тем, внутренний голос говорил Роанте, что именно он причина страданий Нейты. Ей постоянно приходил на память роковой момент, когда князь подслушал их разговор на празднике. С тяжелым сердцем вспоминала она его пылающий и странный взгляд, устремленный на девушку, насмешливо объявившую, что она не желает впрягаться в его триумфальную колесницу. Уж не Хоремсеб ли виновник всего этого? Временами ей казалось, что она замечает в Нейте те же симптомы, что и у Ромы, когда он попал под очарование Ноферуры. Поэтому она написала брату, умоляя его немедленно вернуться в Фивы, так как, может быть, его присутствие и любовь вернут покой любимой им женщине.

Обеспокоенная странным состоянием своей любимицы, Хатасу потребовала к себе Нейту и ласково попыталась заставить ее признаться в своем горе, обещая, если только физически возможно, удовлетворить все ее желания. Тронутая и признательная до глубины души, девушка отвечала - только слезами. Губы ее отказывались признаться, что она всеми силами души борется против роковой любви к Хоремсебу и что какая-то непобедимая сила, покорив рассудок и волю, влечет ее к красивому и холодному князю, который шутя разбивает сердца и жизни женщин, не любя ни одной из них. Краска стыда бросилась ей в лицо при воспоминании о едких и жестоких насмешках Кениамуна и других над отвергнутой любовью молодых безумиц, которые только смертью могли успокоить свои сердца. Неужели ей тоже признаться, что и она поддалась влиянию чар? Конечно, ее могущественная покровительница может расторгнуть ее брак и приказать Хоремсебу жениться на ней. Но может ли она также приказать ему любить ее? Каждая частица гордого сердца Нейты возмущалась при мысли о браке по приказанию фараона, от перспективы встретить насмешливый взгляд Хоремсеба, который предсказал ей безумие и уже посмеялся над ее поражением. Нет и тысячу раз нет! Лучше жить с Саргоном, которому она дала клятву.

Все эти бурные мысли волновали Нейту, пока она стояла на коленях у ног Хатасу и слушала нежные слова благодетельницы. Но стыд и гордость сковали ее губы. Она с трудом могла только пробормотать:

- Я не могу передать, что я чувствую. Меня преследует страшная тоска, отнимая сон и покой. Я избегаю дня, бегу от солнца, лучи его причиняют мне страдания, и только ночью или в темноте я нахожу призрачный покой.

Обеспокоенная и огорченная, царица отпустила ее, убедившись, что какой-то ужасный дурной глаз поразил Нейту. Она послала к ней лучших врачей Фив, чтобы излечить ее и прогнать злого духа, причинявшего болезнь.

Уже давно дурные вести, передаваемые Роантой, беспокоили Рому, и он всеми силами старался поскорее окончить дела, удерживавшие его в Гелиополисе. Получив ее последнее письмо, он бросил все и поспешил вернуться в Фивы.

Дворец Саргона был пуст и молчалив. Ни один гость не переступал его порога, так как хозяйка болела и никого не принимала. Тем не менее, слуги не остановили Рому. Всем было известно, что брат Роанты всегда был желанном гостем.

По указанию старого доверенного слуги, Рома направился прямо в любимую комнату Нейты, выходившую в сад. Подняв полосатую портьеру, маскировавшую дверь, он окинул комнату боязливым взглядом. В ней царил полумрак. В глубине комнаты, на мягком ложе лежала Нейта и, по-видимому, спала. У ее ног сидела старуха-кормилица. Морщинистое лицо выражало самое глубокое отчаяние. Она не сводила больших круглых глаз со своей госпожи. Рома жестом приказал ей молчать и выйти, затем, осторожно подойдя к ложу, сам наклонился над спящей.

Лихорадочный румянец играл на щеках Нейты. Тяжелое неровное дыхание вырывалось из полуоткрытых губ, по телу пробегал озноб, а маленькие руки, скрещенные на груди, нервно дрожали. Острая боль пронзила душу Ромы при виде этого страдания, и из его сдавленного сердца вознеслась к бессмертным горячая молитва.

- Нейта! - прошептал он, прикоснувшись к ее руке. Она проснулась и со сдавленным криком протянула ему руку.

Несколько горячих слезинок скатилось по щекам Нейты. Она посмотрела на своего друга с глубокой тоской.

- О, Рома! Спаси меня от меня самой. Останься со мной, чтобы я не упала в бездну, которая затягивает меня. Твоя чистая любовь излечит меня и прогонит... другую! - прибавила она тише. - Та не согревает, но жжет, разрушает и убивает.

- Успокойся, Нейта, и прогони всякий страх, не беспокойся о будущем. Только теперь я понимаю, как виноват, что так долго заставлял тебя страдать. Сегодня же я пойду к Сэмну и попрошу аудиенции. Надеюсь, завтра я смогу броситься к ногам царицы, сказать ей, какой ужас внушает тебе Саргон и умолять, чтобы она отдала тебя мне.

- Да, да! Ты один можешь быть моим мужем. Под твоим взглядом успокаивается гнетущая печаль. Только не оставляй меня, - пробормотала Нейта, прижимаясь пылающей головой к его груди, а он со страхом наблюдал за ней.

Тем не менее, он ничем не выдал своего беспокойства. Разговором или, быть может, тайным влиянием, которое имели на нее его голос и взгляд, ему удалось успокоить ее лихорадочное состояние.

Уже давно наступила ночь, когда он собрался уходить.

- Нам нужно расстаться, моя дорогая Нейта. Я хочу видеть Сэмну, и, кроме того, я должен явиться к великому жрецу. Но завтра утром я опять приду, и мы вместе все окончательно решим, прежде чем я увижусь с царицей.

Нейта приказала приготовить ему лодку. Она непременно пожелала проводить Рому до самого низа лестницы сфинксов. Стоя на ступеньках лестницы, она, пока было возможно, следила за ним глазами, а потом печально поднялась наверх, Отослала всех, даже кормилицу, и в глубокой задумчивости стала ходить по террасе. Прошло несколько часов. Ночная свежесть и глубокая тишина благотворно подействовали на девушку. Подойдя к лестнице, она облокотилась на сфинкса и стала смотреть на реку, на гладкой поверхности которой отражалась луна, распространяя нежный и таинственный свет.

- Милостивые боги! - шептала она. - Освободите меня от любви к этому роковому человеку. Разве может он выдержать сравнение с Ромой, таким чистым и любящим?

Но в ее уме победоносно восстал образ Хоремсеба, с пылающим взором, с насмешливым ртом, со всей странной и чарующей прелестью, которой он весь дышал. Непобедимое желание снова увидеть его внезапно овладело и ее умом и сердцем. Кровь, казалось, превратилась в жидкий огонь, пылающие змеи поползли по всему ее телу. С глухим стоном прижалась она лбом к холодному граниту сфинкса.

Нейта и не заметила, что какая-то лодка, с виду простая и окрашенная в темную краску, с очень сильными гребцами, быстро приближалась к террасе. Из каюты на корме вышел высокий мужчина, закутанный в темный плащ, и, взглянув вверх, приказал причалить к лестнице.

Этот таинственный незнакомец был Хоремсеб. При виде освещенного луной белого силуэта молодой женщины, в позе мрачного отчаяния прижавшейся головой к каменному колоссу, по его лицу скользнула самодовольная улыбка.

- Ты разбита, гордое создание! Сама судьба благоприятствует мне, моим планам и отдает тебя в мои руки, - пробормотал он, легко выскакивая на ступеньки и бесшумно поднимаясь по лестнице.

Беглый взгляд убедил его, что на террасе никого нет. В двух шагах от Нейты, которая ничего не видела и не слышала, он остановился и сбросил плащ. Князь знал, что его вид при лунном свете производит подавляющее впечатление на жертв, пожираемых любовью к нему. Скрестив руки, он стоял неподвижно и смотрел на девушку, которая нервно дрожала. Пурпурная роза, прикрепленная к его поясу, распространяла удушливый аромат, который в конце концов и вывел ее из оцепенения. Подействовал ли отравленный аромат или в нервном возбуждении она почувствовала на себе тяжелый взгляд своего преследователя, только гордая женщина выпрямилась и, увидев в двух шагах от себя существо, образ которого преследовал ее днем и ночью, отступила, побледнев от ужаса. Протянув руки, как бы для того, чтобы оттолкнуть видение, она пробормотала: "Ужасная тень! Сжалься же надо мной и перестань меня преследовать".

Со сверкающим взором, Хоремсеб наклонился и схватил ее руку. Никогда еще она ке казалась ему такой прекрасной, как в эту минуту испуга и нравственного потрясения. Что-то вроде страсти шевельнулось в его сухом и холодном сердце.

- Нейта, я не тень, а живой человек. Я тот, о ком ты здесь безнадежно мечтала. Не отрицай того, что отражается в каждой черте твоего лица. Признайся, что ты любишь меня, прекрасная упрямица, - настаивал он, следя самодовольным взглядом за внутренней борьбой, отражавшейся на лице Нейты. Та, полуотвернувшись, страдала, стараясь вырвать у него свою руку.

В последний раз гордая и сильная душа дочери Хатасу восстала против покорявшего ее дурмана.

- Нет! Я ненавижу тебя, бессердечный человек! Будь проклята твоя любовь, приносящая только страдания. Ты не увидишь меня у своих ног! Лучше смерть, чем такое унижение! - закончила она прерывающимся голосом. Оттолкнув с силой князя, она хотела одним прыжком броситься в Нил. Но с быстротой мысли две сильные рукя схватили ее и подняли, как перышко.

- Безумное дитя! Не страдание я приношу тебе а счастье и покой! - пробормотал он, целуя ее. - Я люблю тебя и ревную к каждому взгляду, восхищающемуся твоей красотой. В моем дворце в Мемфисе я сложу к твоим ногам все, что имею, но ты будешь жить только для меня одного.

Закрыв ее своим плащом, он бегом спустился с лестницы. Князь не заметил, что покрывало Нейты, зацепившись за ступеньку, упало, увлекая за собой розу, висевшую у его пояса.

Девушка не сопротивлялась. Как очарованная взглядом змеи птичка, она позволила унести себя, прижавшись к груди Хоремсеба. В эту минуту она до такой степени была в его власти, что последовала бы за ним в огонь. Последнее усилие воли князя сломило Нейту. Волны опьяняющего аромата, который издавал Хоремсеб, в одно и то же время жгли и парализовывали ее, а поцелуй князя погрузил ее в какое-то опьяняющее счастье.

А между тем это счастье было пыткой. Бедная Нейта! В глубине сердца, переполненного победоносной страстью, копошилась смутная тоска. Перед ней встал туманный образ Ромы, с отчаянием в душе ищущего ее. Каждый удар весел уносил ее далеко от Фив, от прошлого, от друзей, без сомнения, к новому, но неизвестному счастью.

Вдруг, сидевший рядом с ней на груде подушек Хоремсеб почувствовал, что она дрожит, и несколько горячих слез упало на его руку.

- Ты страдаешь, маленькая упрямица, - ласково сказал он, прижимая ее к своему сердцу. - Выпей несколько глотков вина, это подкрепит тебя.

Подойдя к маленькому столику, стоявшему в глубине каюты, слабо освещенной фонарем, прикрепленным к одному из столбов, он достал из шкатулки черного дерева маленькую амфору с вином, кубок и крошечный флакончик, инкрустированный синей эмалью. Хоремсеб наполнил кубок вином, подлил в него несколько капель из флакона и подал его Нейте. Та, томимая жаждой, сразу выпила его. Почти мгновенно она почувствовала облегчение. Приятная свежесть разлилась по всему телу. Спокойная слабость сменила лихорадочное волнение. Прижавшись головой к плечу князя, она закрыла глаза, и скоро глубокое ровное дыхание показало, что она заснула.

Хоремсеб положил ее на подушки, тщательно укрыл и, сев у ног, самодовольно прошипел:

- Спи, прекрасная капризница! Ты проснешься только за крепкими стенами моего дворца в Мемфисе. А оттуда уже нет возврата.

Облокотившись на подушки, он долго смотрел на очаровательное личико и чудные распустившиеся волосы спящей. "Она, действительно, очаровательна, - подумал он. - Я оставлю ее жить, и, надеюсь, Молох не будет ревновать и не накажет меня за это. Я принесу ему в жертву моих самых красивых рабынь, даже живыми, если нужно, но Нейту я сохраню для радостей и отдыха после долгого десятимесячного самоотречения, которому я должен подвергнуться. Никто не будет даже подозревать, куда она исчезла. Пусть царевич Саргон ищет, где угодно, свою прекрасную супругу! Я один царю над временем, разрушающим все остальное. О, Таадар прав, я действительно воплощение Озириса на земле, луч Ра, благословеннейший из всех!"

* * *

Когда солнце взошло и пробудило огромный город, дворец Саргона наполнился беспокойством и недоумением. Все убедились в необъяснимом исчезновении хозяйки.

Проснувшись, старая кормилица Акка не нашла Нейту в спальне. Сначала она подумала, что та вышла в сад, хотя подобного никогда не случалось. Но когда она оббегала весь дом, расспросила всех слуг и нигде не нашла следов молодой госпожи, ею овладел ужас и она потеряла голову. Рома застал весь дом в смятении.

Дрожа от беспокойства, жрец сам тщательно обыскал дворец и сад. Придя на террасу, он случайно взглянул на лестницу и заметил на последней ступеньке какую-то белую ткань, один конец которой тихо полоскался в воде. Сердце Ромы сжалось от мрачного предчувствия.

Он быстро сбежал с лестницы и узнал покрывало, бывшее накануне на Нейте. Прицепившись к одной из складок покрывала, висела пурпурная роза. Ослабевшей рукой поднял молодой человек обе вещи и прижал к своей груди. Разве это было не все, что осталось ему от погибшего счастья? Для него было очевидно, что, намеренно или случайно, Нейта нашла смерть в волнах Нила.

Отчаянные вопли Акки вывели его из оцепенения. С трудом овладев собой, он оставил печальный дворец и, сев в колесницу, поехал к Сэмну.

Взволнованный и глубоко огорченный, Сэмну тотчас же отправился в царскую резиденцию. Встав, по обыкновению, с рассветом, царица только что вернулась с утренней прогулки и сидела за завтраком, когда ей доложили, что советник желает немедленно ее видеть. Видя расстроенное лицо верного слуги, Хатасу оттолкнула кубок с молоком и пирожное и с беспокойством встала. Когда же Сэмну сообщил ей о вероятной смерти Нейты, она, уничтоженная, опустилась на свой стул. Этот неожиданный удар поразил ее в самое сердце и разорвал последнюю нить, привязывавшую ее к мимолетному счастью, которое дала ей любовь Наромата.

Со всей страстью и силой, свойственной ее характеру, Хатасу любила молодого хетта. С его смертью она похоронила все женские слабости, и теперь одно только честолюбие царило в ее холодном сердце. И вот непонятная смерть похитила у нее ребенка Наромата, его живой и любимый образ.

Часть III. Нейта во власти чародея

Слезы женщин навлекают небесный огонь на тех,

кто заставляет их литься. Горе тому, кто смеется над

страданиями женщин: бог посмеется над его молитвами.

Глава ХХII. Старые знакомые

Недалеко от Фив, среди виноградников и садов, стоял небольшой, изящный дом, скрытый от любопытных глаз прохожих густой зеленью сикомор, пальм и акаций. В этом очаровательном убежище жила Нефтиса в обществе юной Изисы, родственницы Антефа, привязавшейся к ней и добровольно разделяющей ее уединение. Нефтиса, действительно, жила очень уединенно. Она старалась, по возможности не привлекать к себе внимания и принимала только очень редких посетителей, среди которых самым частым был Тутмес. Общая молва называла его ее любовником.

Чтобы стали понятными эти перемены и дальнейшие события, нам следует вернуться назад и рассказать, к чему привел побег Тутмеса из Буто.

После бегства Антефа Менхту серьезно заболела, но болезнь не спасла ее от жестокого египетского закона, каравшего всю семью виновного, невзирая на возраст и пол. Молодая супруга бежавшего коменданта была заключена в темницу, а вместе с ней и Нефтиса, которая, мучаясь угрызениями совести, не захотела ее оставить. Когда в Фивы пришел приказ, остановивший дело о бегстве Тутмеса и запретивший всякое преследование по этому делу, женщин освободили. Их участью заинтересовался великий жрец храма Уазита. Когда, наконец, Менхту поправилась, он предоставил им возможность вернуться в Фивы под защитой одного старого жреца.

Перед отъездом у них было тайное свидание с Антефом, которого не искали и не преследовали, но, тем не менее, он не смел открыто показаться, так как в царском приказе на его счет не было никакого специального распоряжения. Однако примирение Хатасу с братом дало всем троим новую надежду. По совету Нефтисы Антеф решил укрыться у престарелого родственника, одиноко жившего в глухом поместье, и ждать там благоприятной минуты, когда жене удастся выхлопотать ему полное помилование.

Приехав в столицу, Нефтиса, разумеется, с ужасом узнала, что Хоремсеб в Фивах. Несколько дней спустя она случайно обнаружила, что доверенный человек князя, Хапзефа, тайно, но деятельно разыскивает ее. У девушки не было ни малейшего сомнения, что она погибнет, если ее найдут. Поэтому она решила как можно скорее отдаться под защиту своего могущественного покровителя. Нефтисе удалось передать ему послание, в котором в понятных ему одному выражениях сообщала о своем возвращении и просила у него тайного свидания, чтобы предупредить об опасностях, угрожающих им обоим.

Тутмес, признательный и великодушный от природы и не меньше Нефтисы заинтересованный сохранить тайну послуживших ему удивительных чар, тайком отправился к Менхту. Заверив женщину, что он хранит добрую память об Антефе, так хорошо относившемся к нему во время изгнания, Тутмес обещал воспользоваться первым же удобным случаем и выпросить ему прощение у царицы. Затем он увиделся с Нефтисой, в результате чего подарил ей прекрасный загородный домик недалеко от столицы и солидную сумму денег, сделавшую девушку богатой и независимой.

Не называя Хоремсеба, Нефтиса объяснила Тутмесу, что она завладела секретом чар во время своего почти годичного исчезновения и теперь ей необходимо скрываться известное время, так как иначе все может обнаружиться. Тутмес, не по годам одаренный хитростью и проницательностью, сразу догадался, что таинственный хозяин чар должно быть, Хоремсеб, черпавший в чарующем аромате необыкновенную власть над женщинами, о которой говорили все Фивы.

Далекий от мысли придавать какую-нибудь важность своему предположению, легкомысленный и беззаботный молодой человек находил в нем только повод посмеяться себе под нос. Несколько дней его необыкновенно забавляла мысль, что он один знает истинную причину успехов Хоремсеба. Потом, в вихре всевозможных удовольствий, он совершенно забыл об этом эпизоде.

И действительно, во время своего примирения с Хатасу царевич был совершенно счастлив. Он только и думал, как бы вознаградить себя за скуку, измучившую его в изгнании. Хатасу нисколько не стесняла его во вкусах. Она по-царски снабдила брата средствами и относилась к нему с неизменной добротой. Какая-то непобедимая, но странная перемена и, временами, болезненная любовь притягивали ее к юному брату, за быстрым физическим и интеллектуальным развитием которого она следила с интересом. Ум царицы был слишком дальновиден, чтобы она не узнала родственной души и черт великого царя в этом юноше. Часто, оставаясь с ним наедине, она забавлялась, спрашивая мнение царевича по различным политическим, административным и частным вопросам, и всегда ответы Тутмеса обнаруживали поразительную верность взгляда, а порой и острую хитрость и жестокость, скрытую под маской беззаботного великодушия. Царица была потрясена. Будучи проницательной она поняла, что эта блестящая личность, одаренная редкой гибкостью ума, обольстительными чарами и природным красноречием, способным покорять и воодушевлять массы, может быть для нее опасным соперником. Поэтому только на одно желание царевича послать его во главе армии в какую-нибудь далекую экспедицию она отвечала постоянным отказом. Она считала неблагоразумным сосредоточивать внимание и восхищение народа на молодом герое, который победоносно возвращается с богатой добычей. Она знала египетский народ, его тщеславие, его жадность к легким богатствам, которые давали победы. И считала излишним и опасным давать Тутмесу этот ореол победителя. Но кроме этих политических соображений, Хатасу ненавидела войну ради самой войны. Будучи любимицей отца, она сопровождала Тутмеса I в далеком походе к берегам Евфрата. Хотя она была не слишком впечатлительной, но зрелища битв и смертей произвели глубокое впечатление на душу юной Хатасу, едва вышедшей из детства.

Жрецы и противники из высшего круга скрывали свою глубокую досаду на то, что энергичная и хитрая государыня вырвала из их рук могущественное орудие, которым они хотели воспользоваться, как рычагом, для ее свержения. В данную минуту они должны были склонить голову под железной рукой Хатасу и терпеливо ждать, пока годы и пресыщенность удовольствиями не вернут им царевича, пробудив в нем честолюбие и жажду могущества.

* * *

Легкомысленный Тутмес не особенно старался вырвать Нефтису из таинственной меланхолии, но перенес свое внимание на Изису. В тот день Нефтиса, ее юная подруга и Тутмес сидели вместе на террасе, окруженной деревьями. Откинувшись в глубоком кресле, бледная и, по обыкновению, молчаливая, хозяйка дома рассеянно слушала новости и всевозможные истории, которыми блистал царевич. Тутмес заедал рассказы фруктами. Ему их чистила Изиса и от души смеялась остроумным и язвительным замечаниям, которыми царевич пересыпал свои описания.

- Нашли наконец тело Нейты? - внезапно спросила Нефтиса.

- Нет, так и не нашли, хотя все рыбаки и ныряльщики Фив шесть дней обыскивали Нил, - ответил Тутмес. - Царица, очень любившая эту несчастную девушку, обещала целый вавилонский талант тому, кто обнаружит ее тело, но все было напрасно.

- Не известны ли тебе, царевич, подробности этого печального происшествия? - поинтересовалась Изиса. - Я помню, что однажды на прогулке мы встретили благородную Нейту, возвращавшуюся из царского дворца. Она была прекрасна, но казалась печальной и больной.

- Да, в течение нескольких месяцев она все хворала. Это даже помешало ей присутствовать на большей части праздников, которые давал Хоремсеб. Но о ее смерти никто не знает ничего конкретного. Она отослала своих людей и осталась одна на террасе. На следующее утро на последней ступеньке лестницы нашли ее покрывало и пурпурную розу. Поскользнулась она или намеренно бросилась в реку? Кто может это сказать? Может быть, страх возвращения мужа, уже раз пронзившего ее кинжалом, толкнул ее на самоубийство? Если только она, подобно многим другим, не влюбилась в мемфисского чародея и исключительно в Ниле не собралась затушить свою страсть к нему, - насмешливо закончил Тутмес.

При упоминании о пурпурной розе, найденной вместе с покрывалом после исчезновения Нейты, Нефтиса вздрогнула. От последнего же намека царевича она побледнела, и в ее зеленоватых глазах сверкнуло зловещее пламя. Через минуту она встала и вышла в сад, предоставив царевичу продолжать разговор с Изисой. Стремительно ускоряя шаги, она направилась к уединенной роще в конце сада. Здесь она бросилась на скамейку и опустила голову на скрещенные руки. Тысячи бурных мыслей овладели ею.

Весть об исчезновении Нейты возбудила в ней смутное подозрение, но упоминание о пурпурной розе превратило это подозрение в уверенность. Прекрасная супруга Саргона не умерла. Она была похищена с той демонической ловкостью, которая никогда не оставляет следов преступления. Ее поглотили крепкие стены мемфисского дворца, который только чудом возвращает свои жертвы. Ведь и ее тоже считали утонувшей.

При этой мысли дикая ревность сжала сердце Нефтисы, и у нее вырвался глухой стон.

Наконец, девушка встала и откинула обеими руками золотистую массу волос.

- Ненасытное чудовище, забавляющееся страданиями других и уничтожающее молодые жизни! Чары и любовь сковывают мои уста, - прошептала она. - У меня еще нет сил изменить тебе, но берегись, Хоремсеб! Если ты осмелишься пощадить жизнь Нейты, если ты подаришь ей хоть один луч своей опьяняющей любви - для тебя не будет жалости. Я выдам тебя ненависти всего Египта и уничтожу тебя, я предам тебя всем страданиям, которые ты готовишь другим. А истину я узнаю, даже если для этого мне придется пробраться в твой дворец.

* * *

Теперь следует сказать несколько слов о персоне, позабытой в последних главах. Это Хартатеф. Помилованный благодаря ходатайству жрецов, он занял прежнее положение в Фивах. Восстановленный в почестях и звании, Хартатеф снова поселился в прекрасном дворце, который некогда выстроил, рассчитывая обзавестись новым хозяйством, и зажил в нем по-старому. Но его упорная и страстная любовь к Нейте не угасла. Только теперь, лишенный всякой надежды, Хартатеф скрывал свои чувства.

Разумеется, он страстно хотел увидеть любимую женщину, но недомогание и замкнутость Нейты, а также его собственная служба все время мешали ему. Наконец, прощальный праздник Хоремсеба предоставил желанный случай. При виде Нейты, так странно изменившейся, но еще более прекрасной, гнев, страсть и отчаяние сжали его сердце. Он издали наблюдал за ней и стоял на дороге, когда Хоремсеб нес ее к носилкам. Ничто так не проницательно, как ревность. Из-под полуопущенных век князя Хартатеф уловил взгляд, поразивший его, как нож в сердце. Когда же он узнал о странном исчезновении Нейты, зародившееся подозрение заставило его связать эту загадочную утрату с Хоремсебом.

Вдохновенный ревностью и страстью, Хартатеф почти угадал истину. Он не верил в смерть Нейты, но предполагал, что она похищена мемфисским чародеем. Нападать же открыто на родственника фараона лишь по подозрению было очень опасно.

Хартатеф был чересчур благоразумным, чтобы снова рисковать своим общественным положением, но внезапной догадке остался верен. Он решил без шума производить розыски и, во что бы то ни стало проникнуть в тайну мемфисского дворца, Когда же он убедится, что Нейта у князя, он откроет истину царице.

Со свойственным ему настойчивым терпением, принялся Хартатеф за дело, не подозревая, что за ним самим установлена тщательная слежка. Человек, следивший за ним, был Кениамун. Он тоже не верил в смерть Нейты, но подозревал в похищении бывшего жениха, безумная страсть которого была всем известна. Он считал, что Хартатеф способен добровольно или силой похитить и спрятать молодую красавицу, из ревности или из желания скрыть ее от мужа. Кениамун не знал, что его наблюдение за тайной деятельностью Хартатефа совершенно неожиданно наведет его на другой, очень важный след.

Не зная ничего обо всех этих происшествиях, с сердцем, полным надежд и опасений, Саргон приближался к Фивам. Два тяжелых года, проведенных на каторге, сильно изменили его и физически и нравственно. Он вырос и похудел. Изнеженное тело стало от солнца бронзовым, и строгая, полная горечи складка придала лицу совершенно новое выражение.

Несмотря на все снисхождения к нему, предписанные тайным приказом, несмотря на то, что он был избавлен от бесчеловечного обращения и от невыразимых лишений, выпавших другим осужденным, Саргон не раз думал, что умрет под гнетом этого существования, лишенный всего, к чему привык. Но желание жить и надежда, вселенная в сердце обещанием Нейты, поддерживали его и давали мужество ждать, пока доброта Хатасу не вызволит его. Освобождение пришло раньше, чем он ожидал. Гонец, привезший акт о помиловании Саргона и нескольких других несчастных, вручил ему также записку от Сэмну, извещавшую, что с согласия его супруги в указанном месте его будет ждать лодка с людьми, снабженная всем, что ему может понадобиться. Воспрянувший от радости Саргон тотчас же отправился в дорогу. Но реакция была слишком сильной. По дороге он опасно заболел и на протяжении нескольких недель находился между жизнью и смертью. Однако уход доброго старого жреца и жизненные силы юности победили болезнь. Молодой хетт поправился и, как только позволили силы, продолжил свой путь.

Путешественники быстро продвигались вперед, так как двадцать гребцов менялись каждые два часа. Лежа на подушках в тени маленького навеса, Саргон целыми часами мечтал, стараясь представить себе, какой будет их первая встреча с Нейтой, как она примет его и как сложится их будущая супружеская жизнь. Возбуждение, поддерживавшее его во время несчастья, теперь, когда все было кончено, упало. Он не сомневался, что Нейта сдержит свое обещание, данное во имя Гаторы, и примет его как своего супруга. Присланная лодка доказывала это.

Уже наступила ночь, когда они приближались к Мемфису. Вдруг внимание Саргона привлекла необыкновенно роскошная лодка, освещенная красным фонарем и украшенная на носу золоченым сфинксом с пурпурными глазами.

- В Мемфис приехал наш славный фараон Хатасу? - спросил он, поспешно вставая.

Прежде чем кто-нибудь из людей успел ему ответить, таинственная лодка, будто летевшая по воде, поравнялась с лодкой Саргона. И тот с удивлением увидел лежавшего на подушках необыкновенно красивого молодого человека, сверкавшего драгоценностями. Лицо его было неподвижно, как у статуи. Жили, казалось, одни только черные сверкающие глаза, в которых мерцало мрачное высокомерие. Тяжелый и странный взгляд холодно скользнул по Саргону. Затем обе лодки разъехались, быстро удаляясь друг от друга.

- Кто это был? - спросил Саргон, стараясь отогнать неприятное впечатление, оставшееся от красивого незнакомца.

- Это князь Хоремсеб, господин, - ответил один из матросов. - Очень досадно, что мы его встретили. У него дурной глаз, и он приносит несчастье всем, кому встречается. Не смейся, господин. То, что я говорю, известно всем. Может быть, сам благородный Хоремсеб и не знает, что приносит гибель. Он ведет очень уединенную жизнь и выходит только по ночам. Но когда он приезжал последний раз в Фивы, там случались всякие несчастья.

- Какого рода? - спросил царевич.

- Всевозможные смерти. Особенно женщины подвержены его дурному глазу. Ими овладевает безумная любовь к нему, и они кончают жизнь самоубийством. Это и случилось с несколькими девушками из самых благородных семейств.

И матрос назвал несколько жертв чародея.

Без всякой видимой причины, внезапная тоска защемила сердце Саргона. Этот странный и обольстительный человек был в Фивах, и Нейта должна была его видеть. Избежала ли она рокового влияния, разрушившего столько невинных жизней? Такая молодая, предоставленная самой себе и связанная с нелюбимым мужем, она легко могла поддаться его чарам.

Эта мысль, зародившись в возбужденном уме хетта, стала навязчивой. Он не мог отделить образ Нейты от образа чародея. Ненависть и ревность к Хоремсебу душили его, и он хотел бы иметь крылья, чтобы скорей приехать домой.

Солнце уже село, когда лодка наконец подошла к долгожданной цели. Стоя на носу, Саргон жадно вглядывался в темноту. Он уже различал массивные контуры своего дворца, лестницу и гранитных колоссов, стороживших вход на террасу.

Сердце хетта разрывалось. В нем боролись воспоминания о прошлом и опасения за будущее. Когда лодка причалила, Саргон выскочил на ступеньки, не дав времени пристать. Его волновало только одно: увидеть Нейту.

Почти бегом прошел он пустую террасу, затем несколько темных молчаливых комнат и в удивлении остановился. Что означают эта пустота и молчание, в которое было погружено все здание? С болью в сердце он пошел дальше впотьмах, не в состоянии объяснить отсутствие слуг, обычно заполнявших дворец. Наконец он вышел во внутренний двор, освещенный факелами, и увидел нескольких рабов. Они собрались у фонтана и шумно разговаривали.

Навстречу ему выбежала старая кормилица Бэки, испуская жалобные стоны. Одежда ее была разорвана, растрепанные волосы запачканы пеплом и грязью. Она бросилась к Саргону и, обхватив его колени, отчаянно запричитала:

- О, господин! В несчастный час ты возвращаешься домой. Та, кого ты ищешь, Нейта, радость твоего сердца, солнышко этого дворца, умерла!

Царевич хрипло вскрикнул и схватился за голову. Удар был силен для его истощенного организма. Он пошатнулся и упал бы, если б слуги не поддержали его.

Саргон лежал молча, с закрытыми глазами, по-видимому, без чувств. А между тем, несчастный молодой человек не потерял сознания. Лихорадочная концентрация на одной мысли делала его ум и тело неподвижными. "Нейта умерла!" - от этой мысли рушилось будущее, о котором он мечтал и которое поддерживало его до сих пор. Ужасная действительность подавляла его, причиняя душе почти физическую боль. Мало-помалу размышление внесло свет в этот хаос отчаяния. Отчего могло умереть это юное создание, полное жизни, сил и здоровья? Неожиданно рядом со светлым образом Нейты, какой рисовало ему воспоминание, перед ним возникла мрачная тень мемфисского чародея, этого губителя женщин.

- О-о-о! Все подтверждает мои опасения. Нейта не умерла - ее похитили! И я знаю, где найти ее: сердце подсказывает мне это.

В последующие дни Саргон увиделся с Сэмну и был принят царицей, которая отнеслась к нему с большой добротой. Речь шла о Нейте, но царевич услышал только то, что ему было уже известно.

После этого Саргон несколько дней сидел, запершись в своем дворце. Затем у него появилось желание увидеть Роанту, поговорить с той, кто считался ближайшей подругой его жены.

Когда он приехал, супруга Хнумготена была одна со своим братом. Она жалела Саргона и приняла его по-дружески. Но в душе Ромы при виде царевича поднялась целая буря противоречивых эмоций. Честный, чистый и великодушный до глубины души жрец почувствовал ревность, жалость и угрызения совести перед супругом Нейты. Ничего не подозревая, Саргон без всякой задней мысли пожал руку своему счастливому сопернику:

- Нейта не умерла, - сказал он. - Меня убеждает в этом голос сердца, который никогда не ошибается. Она была похищена, и я найду ее. Терпеливо и настойчиво я буду следить и искать, пока не нападу на след и не обличу бесчестного похитителя. Только скажи мне одну вещь, Роанта. В Фивы приезжал человек, роковой взгляд которого насмерть поражал сердца женщин. Этого мемфисского чародея Нейта хорошо знала?

Услышав это, Рома вздрогнул, как от удара молнии, и прижал руку ко лбу, внезапно покрывшемуся потом. Он вспомнил слова Нейты во время их последнего свидания: "Спаси меня от меня самой, Рома! Твоя чистая любовь прогонит другую. Та любовь - это пламя, которое не греет, но жжет, уничтожает и убивает!" Она имела в виду не Саргона. Неужели он ослеп, если подумал только о хетте?

Роанта тоже смертельно побледнела и, с трудом преодолев себя, сказала, покачав головой:

- Берегись, Саргон, нападать на Хоремсеба на основании таких неопределенных предположений!.. Не забывай, что это могущественный человек - член царского рода, и опасно вторично рисковать жизнью и свободой.

- Я знаю, насколько ненадежны состояние и положение побежденного и военнопленного! Два года унижений и мук сделали мне жизнь ненавистной, - с горечью ответил Саргон. - Однако, я последую совету, Роанта, и буду осторожен, так как не хочу умереть не отомщенным.

Глава XXIII. Поиски

Мы уже упоминали, что движимый тайным подозрением Кениамун установил слежку за Хартатефом, надеясь таким образом найти Нейту, своего великодушного друга. Но прошло почти два месяца со дня исчезновения девушки, а Кениамун все еще ничего не выследил. Он уже начинал падать духом, когда однажды утром узнал, что Хартатеф отправился один в путешествие, цель которого никому не была известна.

Новость была исключительная. Кениамун предположил, что похититель отправляется навестить свою пленницу. Итак, все дело было в том, чтобы накрыть его на месте преступления. Вспомнив, что Ганофера однажды уже оказала ему услугу, выдав тайну Хартатефа, он отправился к ней. За приличный подарок мегера без зазрения совести рассказала, что ее друг уехал в Мемфис, чтобы помочь какой-то родственнице устроить одно неприятное семейное дело. Было очевидно, что Ганофера ничего не подозревала, а Кениамун, конечно, остерегся объяснять ей что-нибудь.

- А, негодяй! Ты увез так далеко свою жертву в надежде, что там никто не станет ее искать. Но подожди! Если ты осмелился это сделать, тебе не миновать рудников.

Не теряя времени, Кениамун отправился к Хнумготену и попросил у него отпуск по семейным делам. Получив желаемое, он немедленно отбыл в Мемфис. Приехав туда, он замаскировался и устроился так, чтобы иметь возможность следить за жилищем Хартатефа. Скоро он убедился, что тот выходил по ночам и исчезал на несколько часов. Все это Хартатеф проделывал с такой ловкостью и быстротой, что Кениамун три раза терял его след.

Наконец, однажды ночью воину удалось его выследить. Он увидел, как Хартатеф в темноте переулочка надел на голову огромный парик, закутался до самого носа в темный плащ и направился к Нилу, где вскочил в маленькую лодку. Боясь опять потерять его, Кениамун перерезал швартовы какой-то рыбацкой лодки и, сильно гребя, догнал Хартатефа. Дальше он плыл за ним, держась на расстоянии, чтобы остаться незамеченным.

Так они миновали город и поплыли вдоль громадной стены, окружавшей дворец Хоремсеба. Недалеко от лестницы сфинксов Хартатеф причалил к берегу. Спрятав лодку в тростнике, он исчез в кустах у подножья стены. Шагов на сто дальше Кениамун тоже вышел на берег. Он без шума подполз как можно ближе к тому месту, где должен был скрываться Хартатеф. Кениамун долго просидел в своей засаде, как вдруг из сарая выехала чудесная лодка. Хоремсеб сел в нее и отправился на свою ночную прогулку.

Как только лодка отъехала, воин увидел, что Хартатеф вышел из укрытия и стал пробираться к лестнице, на ступеньках которой смутно виднелся силуэт сидящего раба. Что произошло затем, Кениамун не разобрал. Он услышал неясный шепот Хартатефа, внезапно прерванный диким хриплым ворчанием. После этого раздался шорох короткой борьбы. Минуту спустя, молодой египтянин перепрыгнул через сфинкса и, прячась в тени, побежал к своей лодке, наравне с которой прятался Кениамун, надеясь получше разглядеть, что происходит.

- Шакал, - пробормотал Хартатеф, отвязывая лодку. - Несмотря ни на что, я узнаю, прячешь ли ты Нейту за этими так хорошо охраняемыми стенами. Недаром же ты любишь ночь и таинственность! Грязная тварь, проклятый колдун!

С угрожающим видом он потряс кулаком в сторону дворца и прыгнул в лодку.

Кениамун тоже поспешил убраться, так как на лестнице появилось несколько человек с факелами. Они, видимо, собирались сделать обход вокруг стены. Он быстро переплыл на противоположный берег и, уже не спеша, вернулся домой.

Кениамун был поражен. Подслушанные слова уничтожили все его предположения. Хартатеф не похищал Нейту, он сам искал ее у Хоремсеба. Это было столь же непонятно, сколь и неожиданно. Кениамун достаточно хорошо знал хитрого и практичного Хартатефа, чтобы быть уверенным, что он не станет гоняться за тенью и без основательных подозрений не отважится проникнуть в неприступный загадочный дворец.

Кениамун провел бессонную ночь. Когда же первые лучи восходящего солнца проникли в его комнату, хитрый и изобретательный ум нашел решение, вернувшее ему покой. Он убедился, что если Нейта и жива, добраться до нее невозможно. Высокое положение Хоремсеба делало его неуязвимым. Конечно, подобное соображение не остановит ревнивого и сурового Хартатефа. Ничто не в состоянии отвратить его от настойчивых поисков любимой женщины, и если он найдет ее, скандал выйдет огромный. Но пока это случится, без сомнения, пройдут долгие месяцы, а стесненный долгами Кениамун не мог ждать, если не хотел, чтобы кредиторы сожрали его.

Но нет ли человека, который мог бы вывести его из затруднительного положения, да еще притом считал бы себя обязанным ему? Единственной кандидатурой был Саргон. Вступив во владение своим громадным состоянием, он заточил себя в собственном доме, оплакивая утрату. Чего бы не отдал он за новую надежду или путеводную нить, если в нем уже зародились сомнения!

Окончательно решив навести Саргона на след Хартатефа и чародея, Кениамун успокоился, и к нему вернулся оптимизм. В тот же день он уехал в Фивы.

* * *

Мрачный и обескураженный, так как поиски не привели решительно ни к чему, Саргон окончательно стал затворником. Суровый, полный ненависти к людям и бессмертным, он апатично убивал дни или утомлял ум тем, как найти похитителя Нейты. Саргон все-таки не верил в ее смерть.

Визит Кениамуна не вызвал у него радости. С видом усталого человека он равнодушно слушал веселую болтовню гостя. Тот, по-видимому, не замечал холодного приема. Оборвав банальную тему разговора, он с участием сказал:

- Я вижу, что ты болен душой, Саргон! Смерть жены угнетает тебя. Действительно, это был бы ужасный удар, если б ее смерть была доказана. Но я не верю в это. Я пришел сообщить о моем открытии, которое, может быть, даст тебе направление поисков Нейты.

Саргон, небрежно лежавший на ложе, вскочил со сверкающим взором.

- А! Ты тоже не веришь в ее смерть! Но скорей же говори, что ты знаешь?

И Кениамун рассказал о том, что узнал в Мемфисе. Саргон слушал его бледный, с крепко сжатыми губами. Когда воин умолк, он сказал глухим голосом:

- Я уверен, что ревность хорошо вдохновила Хартатефа. Мне тоже сердце твердит имя этого нечестивого человека. Его вид (я встретил его под Мемфисом) отнял у меня покой, а я еще не знал, что Нейта исчезла. Когда наши взгляды пересеклись, слепая ненависть наполнила мою душу. Но как добраться до этого презренного? Его положение неуязвимо. О, если бы у меня в руках было хоть самое маленькое доказательство!

- Позволь мне заметить, Саргон, что прежде всего нужно вооружиться терпением. В подобных делах очень часто случай бывает лучшим руководителем. Но, понятно, что запираясь в своем дворце, ты не найдешь ничего. Сам того не подозревая, Хартатеф стал нашим хитрым и предприимчивым союзником. За ним необходимо наблюдать вблизи. Но ты бы сам должен всюду бывать, все видеть и слышать. Никогда нельзя предусмотреть, где и как можно напасть на серьезный след. Доказательство - мое приключение в Мемфисе. Поэтому тебе нужно часто бывать у Туа. У этой женщины есть родственники и друзья в Мемфисе, которые часто ее навещают. Вот и теперь приехал один из ее двоюродных братьев. Подобные знакомства необходимы.

- Ты прав, я съезжу к Туа. Эта бездеятельность раздражает меня и ни к чему не приводит. Ты же, Кениамун, будь моим союзником. Я твердо уверен, что мы вдвоем достигнем успеха.

Кениамун вздохнул.

- Боюсь, что не в состоянии помочь тебе так, как хотелось бы и как требует моя дружба с Нейтой. Но мои дела так плохи, что даже не знаю, останусь ли я в Фивах.

- У тебя денежные затруднения? Долги, конечно? - тут же догадался царевич. Получив утвердительный знак Кениамуна, он продолжил, взяв его за руку:

- Не думай о таких пустяках. Я счастлив, что могу избавить от мелочных забот друга, оказавшего мне такую неоценимую услугу. Завтра утром я пришлю тебе вавилонский талант. Этого будет достаточно?

Еще немного поломавшись, Кениамун согласился и поблагодарил Саргона. Эта сумма была втрое больше той, какая ему была нужна. Через час они расстались большими друзьями. Кениамун обещал заехать за Саргоном, чтобы отвезти его к Туа.

У вдовы было многолюдно. Когда приехали Саргон и его спутник, Неферта с молодыми людьми, ее постоянными обожателями, играла в саду в мяч. Туа, несколько старых друзей и ее мемфисский двоюродный брат сидели вокруг хорошо сервированного стола. К этому-то обществу и присоединились молодые люди. Туа приняла Саргона, выразив большую радость, усадила рядом с собой и всячески старалась вывести его из молчаливого настроения. Кениамун, веселый и прекрасный собеседник, как и всегда, скоро овладел разговором и сумел искусно навести его на Хоремсеба, спросив мемфисского гостя, не знает, ли он чего-нибудь новенького о прекрасном князе-чародее. Мрачный и угрюмый старый жрец с видимой неохотой ответил:

- Что можно знать о человеке, который ведет такую таинственную жизнь и выходит только по ночам? Можно лишь пожелать, чтобы жизнь, которую он так тщательно скрывает, была приятна бессмертным и не боялась бы глаз живых.

Туа возмутилась таким подозрительным пожеланием своего родственника и назвала его старым ворчуном. Затем она стала восхищаться красотой и чарующей прелестью князя, который с первой же встречи произвел на нее неизгладимое впечатление. Увлеченная воспоминаниями, вдова в подробностях рассказала о своей ночной прогулке с Нефтисой и встрече с Хоремсебом, который бросил девушке пурпурную розу.

Саргон и Кениамун навострили уши. Последний вспомнил, что он уже слышал это повествование. Только теперь оно приобрело совершенно другой смысл.

- А что поделывает теперь особа, удостоенная такого лестного подарка? Хранит ли она его? - спросил он с притворной беззаботностью.

- Право, я не подумала спросить об этом! Но, друзья мои, история этой красивой девушки с того времени стала настолько странной, что я не могу удержаться от желания рассказать ее вам.

Видя, что любопытство собеседников обострилось, она с воодушевлением продолжала:

- Я должна сказать вам, что в то время Нефтиса была невестой Антефа, бывшего коменданта Буто. Она собиралась с теткой ехать к нему, чтобы отпраздновать там свадьбу, когда вдруг исчезла через несколько недель после моего отъезда.

Решили, что она утонула в Ниле, возвращаясь ночью от подруги, так как она пропала из лодки, в которой ехала. Сопровождавший ее слепой раб рассказывал, что слышал будто бы шум весел, но мыслимо ли допустить, что она без сопротивления позволила похитить себя? Так или иначе, но ее нигде не могли найти. Ее бедная сестра Ноферура, ее жених - одним словом, все оплакивали ее смерть. Можете себе представить всеобщее удивление, когда она снова неожиданно появилась. Где она провела почти целый год, этого никто не знает, так как то, что она рассказывает, очевидная ложь.

Я убеждена, что за этой великой тайной скрываются печальные вещи, потому что счастье не меняет так людей. Представьте себе, что это прекрасное создание, всегда веселое и смеющееся, свежее, как роза, теперь совершенно неузнаваемо. Она стала бледной, как воск, с пылающими странными глазами. Вообще перестала смеяться, едва говорит, избегает света и, по-видимому, живет одними грезами. Бывают минуты, когда я сама верю, что встреча с князем Хоремсебом приносит несчастье и что у этого красивого молодого человека - дурной глаз.

Но возвратимся к Нефтисе. Появившись снова, она отправилась в Буто с намерением выйти замуж за Антефа. Ради приличия ее сопровождала молодая вдова, ее родственница, по имени Менхту. Но вообразите, когда они приехали, Антеф безумно влюбляется в Менхту, которая по красоте не стоит сандалии Нефтисы, и женится на ней. Прежняя невеста возвращает ему слово. Сделано ли это из чистого великодушия или, - Туа понизила голос и многозначительно улыбнулась, - она понравилась другому? Как бы то ни было, в настоящее время Нефтиса живет недалеко от Фив, в прекрасном доме, который ей подарил Тутмес. Царевич часто посещает ее. Узнав от Антефа, что она здесь, я как-то ездила навестить Нефтису, но она такая странная и такая необщительная, что даже не сделала ответный визит.

Пока присутствующие смеялись и обсуждали этот рассказ, Саргон с Кениамуном обменялись многозначительными взглядами. Оба припомнили, что пурпурная роза была найдена с вуалью Нейты на другой день после исчезновения.

Выйдя от Туа, Саргон предложил Кениамуну подвезти его на своей колеснице и, чтобы поговорить наедине, отослал возницу. По дороге они обсудили все услышанное. Прощаясь, царевич с воодушевлением сказал:

- Я должен повидаться с Нефтисой. Все указывает на то, что в ее загадочной истории замешан этот презренный колдун, сеющий на своем пути смерть и безумие. Может быть, и узнаем что-нибудь. Лучше всего будет познакомиться с Нефтисой через Антефа. Устрой это, Кениамун, если ты знаком с ним.

- Еще бы! До своего отъезда в Буто он служил со мной в одном отряде и по возвращении опять зачислен к нам. Это, конечно, не очень-то приятно после той должности, которую он занимал. Будь спокоен, Саргон, я завтра же повидаюсь с ним.

Кениамун, как и обещал, на следующий день отправился к бывшему коменданту Буто. Заручившись согласием Антефа познакомить его с Нефтисой, если только тому удастся победить отвращение девушки ко всяким новым знакомствам, Кениамун простился с другом.

Несколько дней спустя он получил от Антефа записку с сообщением, что все устроено и назначен день визита. Нефтиса согласилась, скрепя сердце, побежденная просьбами подруги, умирающей от желания познакомиться с принцем хеттов.

Глава XXIV. Заговор

Саргон и Кениамун стали частыми гостями в доме Нефтисы. Осторожно, чтобы не испугать ее, они наблюдали за мрачной, молчаливой и равнодушной девушкой, терпевшей их присутствие, но никогда не поощрявшей их посещений. Иногда они встречались с Тутмесом, который тоже часто навещал Нефтису. Кениамун очень скоро убедился. что несмотря на кажущиеся интимные отношения, между ними не было и речи о любви. Тутмес не ревновал, а девушка не испытывала к нему никаких чувств. В этом не могло быть ни малейшего сомнения. Но тогда какие отношения могли быть между могущественным наследником трона и бедной дочерью купца? Неужели же из-за мимолетной связи царевич так щедро одарил ее? Это было вполне возможно. Впрочем, воину было безразлично, каким путем досталось Нефтисе солидное состояние. Только это обстоятельство подсказало Кениамуну новый вариант. Чтобы, наконец, прочно устроиться и обеспечить себе спокойное будущее, он надумал жениться на Нефтисе. Она нравилась ему, а ей выгодно было бы прикрыть туманное прошлое почетным браком. Вопреки всем его ожиданиям, Нефтиса осталась равнодушной и чуть ли не с иронической сдержанностью принимала настойчивые ухаживания Кениамуна. Его самолюбие было оскорблено, и он удвоил свое внимание. К поискам следов Нейты примешалось желание убедиться, не преграждает ли и ему путь мемфисский чародей. Два раза он замечал: когда неожиданно произносили имя Хоремсеба, тусклые глаза Нефтисы вспыхивали огнем, а при упоминании о рассеянной жизни, которую князь вел в Фивах, непередаваемый гнев и страдание перекашивали ее бледное и неподвижное лицо.

На этой-то предполагаемой ревности Кениамун и основал план решительного приступа. Если каким-нибудь образом и можно было Нефтису заставить изменить себе и выдать часть ее тайны, то, конечно, под влиянием того могущественного чувства, которое ослепляет человека и разнуздывает все страсти.

Подходящий случай не заставил себя долго ждать. Однажды после обеда они с Саргоном были в гостях у Нефтисы, и Кениамун решил, что настало время нанести удар. Изиса, чувствовавшая большую симпатию к ассирийцу и любившая беседовать с ним наедине, увела молодого человека под предлогом показать ему только что распустившийся редкий цветок. Кениамун знал, что они не так-то скоро вернутся, и решил воспользоваться удобной минутой.

Разговор тянулся лениво, так как молчаливая Нефтиса не стремилась поддерживать его. После довольно продолжительного молчания Кениамун быстро наклонился к ней и сказал, пожимая ее руку:

- Нефтиса, отчего ты всегда такая бледная и мрачная? Почему ты так равнодушна к тем, чье сердце полно верной привязанности к тебе?

Девушка вздрогнула. Ее большие зеленоватые глаза с нескрываемой иронией обратились на Кениамуна.

- Надеюсь, это не ты, Кениамун, ветреная и любвеобильная бабочка, проникнут такими прекрасными чувствами верности. К тому же, это было бы и напрасно. Мое сердце умерло с тех пор, как я должна была отказаться от Антефа. Подобные жертвы самую горячую душу превращают в камень.

- Твой ответ жесток, но я не считаю его окончательным, - добродушно ответил Кениамун. - Ты знаешь, если суметь ударить по камню, то из него брызнет огонь. Никогда не следует полагаться на свое сердце. Я знаю человека, который казался неуязвимым и из-за которого умирали женщины, не трогая его сердца. И что же! Любовь победила его, как всякого другого. Из своего небольшого приключения во время последней поездки в Мемфис я получил тому подтверждение.

Как бы охваченный воспоминаниями, он умолк и выпил глоток вина. Его лицо излучало такую откровенную веселость, такое невинное лукавство, что они исключали всякое подозрение.

При слове "Мемфис" темное облако застлало лицо его собеседницы. Нервным жестом она пододвинула к себе хрустальный бокал и, наполнив его вином, сказала изменившимся голосом:

- Это обещает быть очень интересным. Расскажи, Кениамун, кто этот человек и что ты видел?

- А ты сохранишь мою тайну? Дело идет об очень важной особе, - ответил тот весело.

Получив утвердительный знак, он продолжал:

- Ну, хорошо! Признаюсь тебе, что все, что рассказывали про Хоремсеба, разжигало во мне сильнейшее любопытство. Когда я был в Мемфисе, то несколько раз проходил вдоль стены, окружавшей его владения. Вид этих таинственных садов, этого дворца, затерявшегося в зелени, еще больше возбудил мое любопытство. Я решил во что бы то ни стало, проникнуть туда, и вот однажды - признаюсь, не без труда - я перелез через стену.

- И ты вышел оттуда живым? - хриплым голосом перебила Нефтиса.

Она была бледна, как смерть и вся трепетала.

- Клянусь Ра и Озирисом! Ведь это не пещера разбойников, - ответил Кениамун, делая вид, что не замечает ее волнения. - К тому же, я не отважился отходить далеко и все казалось пустынным, но случай привел меня прямо к цели. В одной аллее, в конце которой сверкали воды какого-то озера или бассейна, я увидел мужчину и женщину, сидевших на скамейке. В нем я тут же узнал Хоремсеба, нашего неуязвимого героя. Ее же я не мог рассмотреть, так как она обвила руками шею князя и спрятала лицо у него на груди. Я заметил только, что она очень изящна и у нее черные густые волосы. Как бы для того, чтобы рассеять мои последние сомнения, раздался голос князя. В его словах звучала такая пылкая страсть, что...

Он замолчал, испугавшись эффекта этой смелой лжи, С хриплым криком Нефтиса вскочила на ноги. Кубок выскользнул из ее рук и со звоном разбился о плиты. Зеленые глаза ее метали пламя. Побагровевшее лицо исказилось дикой страстью, грудь тяжело вздымалась. Она была олицетворением ревности, готовой все вокруг разрушить и всех поубивать.

- А! Так он может любить! - сдавленно вскрикнула она и, упав на стул, закрыла лицо руками.

Оправившись от первого испуга и удивления, Кениамун бросился к ней. Успех превзошел его ожидания. Надо было пользоваться случаем.

- Дорогая Нефтиса, неужели я, сам того не зная, причинил тебе горе? Твое волнение заставляет меня подозревать, что ты была за этими заколдованными стенами, где тебе было нанесено серьезное оскорбление. В таком случае, скажи мне все. Поверь, что я твой друг и сумею отомстить за тебя даже самому Хоремсебу.

Нефтиса подняла голову.

- Оскорбил ли он меня?! - воскликнула она с судорожным смехом отчаяния. - Он мучил меня, уничтожил, вырвал мое сердце! Но я молчала, я все терпела, так как думала, что он не способен любить. Я думала, что волшебное питье, которое он употребляет, парализовало его сердце. Но теперь, когда я знаю, Хоремсеб, что твой ледяной взгляд может воспламеняться любовью, что твой насмешливый и холодный рот может страстно целовать женщину, я не стану щадить тебя, я донесу и уничтожу тебя! Я лишу тебя чар, которыми ты покоряешь сердца женщин, я заставлю тебя заплатить за все мои страдания!

Она осеклась. Ненависть, отчаяние и дикая страсть душили ее.

- Успокойся, Нефтиса, и рассчитывай на мою помощь, что бы ты ни решила предпринять. Пусть моя самоотверженность докажет тебе мою искреннюю любовь!

- Я верю, Кениамун, и благодарю тебя. Со своей стороны я клянусь тебе, что в тот день, когда Хоремсеба, уничтоженного и опозоренного, поволокут в цепях по улицам Фив на суд, я стану твоей женой. Пусть Гатора и все бессмертные накажут меня и лишат мою душу бессмертия, если я нарушу эту клятву!

Кениамун крепко пожал ее дрожащую руку.

- Чтобы добиться этого, нам необходимо узнать, что он делает в тени таинственных сикомор в своем дворце, поглощающем женщин...

- В том числе и Нейту, - перебила Нефтиса. - Что касается тайн колдуна, то часть их я уже знаю, - и она коротко рассказала ему все, что помнила.

Кениамун был поражен. Ему бы никогда и в голову не пришло, что возможны такие невероятные преступления.

- Послушай, - сказал он, - не мало ли нас двоих для того, чтобы освободить Нейту и обличить такого опасного и высокопоставленного преступника? Если мы погибнем, другие должны продолжить наше дело. С этой целью я предлагаю в союзники Саргона. Это смелый и надежный человек, который уже подозревает часть истины.

- Хорошо! Со своей стороны, я посвящу в дело Изису. Она тоже девушка верная и энергичная. Кроме того, ей нужно отомстить за смерть трех любимых людей.

- Итак, мы договорились, - ответил, вставая, Кениамун. - Теперь позволь мне привести наших союзников. Нам необходимо посоветоваться и обсудить план действий. И чем скорее, тем лучше!

Через полчаса четверо заговорщиков собрались в комнате, тщательно оградив себя от нескромных ушей. Мрачная и решительная Нефтиса на этот раз со всеми подробностями рассказала, каким образом она попала во власть чародея. Она описала странную жизнь, которую вел Хоремсеб, ужасное увечье всех рабов, ночные оргии, действие отравленных роз и противоядие, таинственный павильон, где исчезал князь для работы с каким-то неизвестным мудрецом и, наконец, рассказала про молодого раба, предупредившего ее об ужасной смерти, уготованной всем невинным жертвам.

От этих зловещих таинств слушателей бросило в холодный пот. Только теперь Изиса поняла, что случилось с ее сестрой, без сомнения, погибшей в ужасных страданиях. Сердце Саргона терзала боль при мысли, что Нейта находится в этом аду и ее чистая невинная душа, может быть, подвергается таким ужасам. Он первый нарушил продолжительное молчание, наполненное только глухими рыданиями Изисы и хриплым прерывистым дыханием мужчин.

- Поскольку речь идет прежде всего об освобождении близкого мне человека, - веско сказал Саргон, вставая, - то я считаю своим правом и обязанностью первым проникнуть в это логово смерти, а так как за его стены допускаются только немые, то я сделаюсь глухонемым. Притвориться, конечно, нелегко, но возможно, и надеюсь, что мне это удастся. Я устрою так, что меня купят, как раба. Его управляющий, говорят, много их покупает. Ведь надо же возобновлять поголовье человеческого скота, пожираемое оргиями! Когда я попаду туда, стану наблюдать за Хоремсебом и узнаю, там ли моя жена.

- Но если тебя узнают? - тихо спросила Изиса.

- Кто может меня узнать? Князь меня никогда не видел, а Нейты я могу избегать. Я очень изменился. К тому же гордый взгляд Нейты никогда не снизойдет до презренного раба.

- Но как мы будем держать связь с тобой, чтобы быть в курсе событий? - спросил Кениамун.

- Для этого мы назначим какое-нибудь место. Необходимо будет найти щель в стене или пробить отверстие, куда я мог бы ежедневно класть маленький свиток папируса. Если его не будет, то это станет знаком, что я открыт, и тогда вы поднимете тревогу.

- Я отправлюсь с тобой, Саргон! Мне нужно отомстить этому негодяю за три смерти, и я не хочу оставаться в стороне, - заявила Изиса.

Заметив, что все недовольны ее инициативой, она попыталась их убедить:

- Не бойтесь! Когда опасность известна, то она наполовину уничтожена. Саргону будет значительно легче, если он будет не один в пасти льва. В случае чего, мы поддержим друг друга. Если один из нас погибнет, останется другой, чтобы известить вас об этом. Я достаточно красива, чтобы Хоремсеб сделал меня своей игрушкой. Только он не одержит надо мной никакой власти: я буду уничтожать его розы и выливать отравленное питье. Не старайтесь разубедить меня, мое решение непоколебимо.

После продолжительного спора предложение Изисы было принято. Кениамун со своей стороны обещал взять отпуск на несколько месяцев, чтобы находиться рядом с ними в Мемфисе.

- Командующий эфиопскими войсками - мой друг. В случае нужды я возьму у него солдат, чтобы оцепить дворец или форсировать вход в него, - добавил он.

- Итак, нам остается только назначить день отъезда, - воодушевленно сказала Нефтиса. - Я же, друзья, могу предложить надежное убежище, где никто не станет нас искать. Я владею маленьким домиком в одном из бедных кварталов Мемфиса, поблизости от невольничьего рынка. Этот домик простой и бедный, но его можно приспособить для наших нужд. Он стоит среди запущенного сада, и раньше в нем жила одна моя родственница. Недавно она умерла, и теперь там остался только один старый раб, верный и преданный, как собака. Его никто не знает, так как он недавно в Мемфисе, а раньше заведовал моим виноградником. Он будет прислуживать нам и "продаст" Саргона. Я ручаюсь, что старик нас не раскроет.

Заговорщики разошлись, но девушки, оставшись одни, еще долго беседовали.

* * *

Прошло пятнадцать дней после того, как разъяренная ревностью Нефтиса выдала чародея и поклялась отомстить ему.

После обеда царевич Тутмес, развалившись в кресле, играл в шашки с одним воином из свиты. Молодой наследник трона явно скучал и был в самом отвратительном состоянии духа. Три недели назад во время большой охоты у него на всем скаку сломалась ось колесницы и его выбросило на землю. В результате он вывихнул руку и разбил колено. Его состояние не представляло никакой опасности, но, тем не менее, он был вынужден сидеть в своей комнате и сохранять абсолютный покой, а также должен был соблюдать довольно строгий пост. По мере того, как боль уменьшалась, нетерпение разъедало подвижного и деятельного молодого человека. Утром этого дня скука и дурное расположение духа достигли своего апогея. Недовольный всем, он раздражался от пустяков. Чтобы видеть какое-нибудь новое лицо, он потребовал для игры дежурного воина, которым оказался Мэна.

Впрочем, игра не долго утешала его. Тутмес оттолкнул доску:

- Я не хочу больше играть. Сходи, Мэна, и скажи, чтобы мне принесли вещи, которые я купил у чужеземного купца. Потом расскажи мне какую-нибудь пикантную историю. Ты должен их знать много, ведь, говорят, ты постоянный посетитель тех мест, где процветают скандальные приключения.

- Постараюсь угодить тебе, царевич. Действительно, я знаю много историй. Не хвастаюсь, но могу сказать, что они из собственного опыта, - с фатоватым видом ответил Мэна, отвешивая низкий поклон.

Затем он приказал принести покупки. Пока Тутмес рассматривал богатые материи, драгоценности и оружие, привезенное из земли Кевы (Финикии), Мэна рассказал ему целую серию анекдотов, один рискованнее другого. К царевичу вернулось хорошее настроение и он смеялся, как безумный. В благодарность он подарил Мэне из лежащей перед ним груды великолепный кинжал с чеканной ручкой. Вдруг он вспомнил, что в одно из последних свиданий Изиса намекнула, что хочет такие же финикийские украшения, как у Неферты, дочери Туа. Он решил, что самое время послать ей такой подарок. Выбрав похожие ожерелье и аграф, он прибавил еще вышитый платок с золотой бахромой и все это запер в изящную шкатулку слоновой кости. Чтобы не сердить Нефтису, он наполнил для нее подарками вторую шкатулку и сказал, запирая ее:

- Завтра же отошлю оба ящичка. Надеюсь, что Изиса и Нефтиса будут довольны.

При этом имени Мэна, помогавший Тутмесу выбирать украшения, насторожил уши.

- Не могу ли я быть твоим послом, царевич? Для меня это было бы большим счастьем, - льстиво сказал он. Тутмес хлопнул его по плечу.

- Ты чуешь красивых женщин, как хорошая собака кость, - сказал он, смеясь. - Но чтобы вознаградить тебя за твои занимательные истории, я соглашаюсь. Возьми шкатулки и завтра утром отправляйся за Фивы (он указал место), там живет Нефтиса. Передай поклон от меня ей и также ее подруге, прекрасной Изисе, и вручи им мои подарки. Кроме того, скажи, что я их навещу, как только буду в состоянии выходить.

Чтобы понять интерес этого проныры к Нефтисе, нам нужно вернуться назад на семь месяцев, к визиту Хоремсеба в Фивы. Мэна по своей низкой и корыстолюбивой натуре всегда старался тереться около всего, что богато и высокопоставлено. И тогда он употребил все возможные усилия, чтобы войти в доверие к чародею. Это отчасти ему удалось. Хоремсеб очень скоро понял, что этот податливый и раболепный тип мог быть ему полезен. Зная, что вкусы Мэны были не в ладу с карманом, князь не сомневался, что при помощи золота он может из него сделать послушное орудие, в котором нуждался.

Чтобы убедиться в этом, князь сначала употреблял Мэну для мелких, неофициальных услуг, которые щедро оплачивал богатыми подарками. Определив, что совесть доблестного воина ничто не смущает, он за несколько дней до своего отъезда пригласил его на прогулку. Как только они очутились вдали от всех нескромных ушей, князь, без всяких предисловий, тихо сказал ему:

- Я заметил, что ты любишь игру и женщин. Это все прекрасные вещи, но они стоят очень дорого - дороже, чем ты можешь заплатить. Хочешь ли ты получать каждую луну кругленькую сумму за небольшую услугу?

Желтые глаза Мэны зажглись жадностью.

- Что нужно сделать, чтобы услужить тебе, Хоремсеб? Не сомневайся в моем добром желании.

- Я потребую от тебя очень легкой вещи, - медленно произнес князь. - Ты будешь сообщать мне все, что происходит интересного при дворе и что будут говорить обо мне. Главное же, ты должен будешь следить, не появится ли в Фивах женщина по имени Нефтиса. Она очень красива. У нее рыжие волосы, кожа белая, а глаза зеленоватые. Если ты ее найдешь, известишь меня и получишь за это отдельное вознаграждение. Каждую луну к тебе будет являться мой человек за письмом и вручать сумму, о которой мы условились.

Договор был заключен. Мэна, не видевший ничего позорного в роли шпиона, раз она приносит ему деньги, аккуратно сообщал Хоремсебу все придворные и городские новости. Только Нефтисы он не мог нигде найти. Услышав, что Тутмес произнес это имя, он тотчас же решил воспользоваться случаем и повидать эту женщину. Если случайно она окажется той, кого так жадно ищет князь, то он может потребовать обещанную сумму, а Мэна в ней очень нуждался, недостаток денег был его хронической болезнью.

На следующее утро он отправился в указанное место. Сначала раб-привратник не хотел впускать его, утверждая, что госпожа больна и никого не принимает. Но Мэна объявил, что он послан наследником трона, и настаивал, чтобы его впустили. Имя Тутмеса произвело должный эффект, и ворота широко открылись перед колесницей Мэны. Через четверть часа он увидел хозяйку дома и ее подругу. В изысканных выражениях посланец извинился за свою настойчивость, передал поручение и подарки царевича и удалился очень довольный. Мэна больше не сомневался, что благоприятный случай привел его прямо к цели.

Эта красивая женщина с бледным цветом лица и золотистыми волосами была именно та, кого искал Хоремсеб. Но какая вязь существовала между ними? Не предпочла ли она Тутмеса, и все дело заключалось только в ревности?

Человек Хоремсеба должен был явиться только через восемь дней. Мэна навел еще несколько справок, потом приготовил донесение, в котором распространялся о трудах и издержках, которых стоило ему открытие Нефтисы. Затем oн извещал, что молодая женщина была любовницей Тутмеса, который после примирения с Хатасу щедро наградил ее. В конце письма он просил дальнейших инструкций по этому делу.

Мэна и не подозревал, что вечером того же дня дом опустел. Нефтисы там уже не было. Остались только несколько рабов-сторожей, все остальные ушли в отдаленное имение, где должны были ожидать дальнейших распоряжений. С наступлением ночи Нефтиса и Изиса, тщательно закутанные в покрывала, прошли через сад, пешком добрались до Нила и еели в большую, с виду неказистую лодку. Двое мужчин, одетых простыми горожанами, ждали их там. Это были Саргон и Кениамун. Последний сказал Хнумготену, что он хочет навестить одну старую родственницу, после которой надеется получить наследство, и добрый начальник телохранителей дал ему отпуск на несколько месяцев.

Они беспрепятственно достигли Мемфиса и расположились, в маленьком домике Нефтисы. Она сразу сообщила рабу-сторожу, что нужно делать, и объяснила, какую роль он должен был играть при продаже Саргона.

Старый Хеопс был из числа тех служителей, которые слепо повинуются, не споря и не обсуждая приказаний своих господ, Он думал только об одном, как бы лучше исполнить то, что от него требуют. К тому же, ему было известно общественное положение обоих мужчин, продолжавших носить простонародную одежду и соблюдавших конспирацию даже в разговорах между собой.

Саргон и Кениамун в первое время в Мемфисе занялись необходимыми приготовлениями. Каждую ночь они отправлялись к владениям Хоремсеба и пробили в стене два отверстия. Эти отверстия были необходимы для связи Саргона с его друзьями. Туда он сможет класть свитки папируса с информацией о своих открытиях и получать советы и новости извне. Чтобы легче потом сориентироваться, ассириец воспользовался темной ночью, и, при помощи лестницы, перелез через стену. Он сделал несколько заметок на внутренней стороне, чтобы потом легче было найти место, и спрятал в густой чаще под грудой листьев кинжал, короткую секиру и веревку с узлами.

После этих приготовлений, им осталось только вычислить, когда управляющий князя придет на невольничий рынок. Это было нетрудно сделать, так как дом стоял у самого рынка. Тем не менее, прошло несколько недель, а желанный случай не представлялся. Нетерпеливый Саргон, отчаявшись, начинал уже терять мужество, как вдруг однажды утром прибежал запыхавшийся Хеопс и сообщил, что на рынке появился Хапзефа и делает большие закупки.

Мрачный и решительный, Саргон приготовился в путь. В последний раз он пожал руку друзьям. Они заставили его поклясться, что он будет осторожен и скоро даст знать о себе. И Саргон отправился за Хеопсом.

В тот же вечер Изиса должна была сделать свою первую попытку - прогулку по Нилу для встречи с чародеем.

Хеопс прекрасно вошел в свою роль. Придя на рынок и таща за собой "раба", он предлагал его всем встречным, незаметно приближаясь к месту, где Хапзефа торговался за цену на нескольких молодых девушек. Многие покупатели останавливались и осматривали Саргона, но, узнав, что он глухонемой, или совсем отказывались от него, или давали такую низкую цену, что Хеопс отворачивался и с досадой плевал.

- Что мы будем делать с этим глупым и бесполезным животным? - надрывался он.

Затем, выпрямившись, он заорал во всю силу своих легких:

- Кому нужен очень ловкий слуга, опытный во всех домашних работах? У него один недостаток, он глухонемой.

Громкий, пронзительный голос достиг ушей Хапзефа, который в эту минуту закончил свой торг. Подойдя к ним, oн внимательно осмотрел Саргона.

- Ты продаешь немого, старик? - спросил он. - Как, он и глухой к тому же? В таком случае это будет тройная работа - объяснить ему его обязанности, - проворчал управляющий, пожимая плечами.

- О! Достаточно одного знака, чтобы он понял. Карапуза - очень ловкий и работящий раб. Не найдется ему равного в искусстве плести гирлянды и убирать цветами вазы и корзины. Он может поддерживать курение в треножниках, подметать и убирать комнаты, прислуживать и светить гостям, носить тяжести и обмахивать от мух. Кроме того, он не может подслушивать у дверей и точить лясы насчет своих господ, - выпалил Хеопс с поразительной быстротой, сильно жестикулируя руками.

- Замолчи! Не думаешь ли ты, старое животное, что я первый раз в своей жизни покупаю раба? Чего ты оглушаешь меня? - вспылил управляющий. - Впрочем, этот парень кажется сильным, и я куплю его. Только за разумную цену и если он действительно не очень туп.

Чтобы привлечь внимание Саргона, стоявшего с видом какого-то безразличного болвана, Хапзефа толкнул его ногой и стал жестами подражать движениям человека, рвущего цветы и убирающего ими корзину. Ложный Карапуза радостно оживился, показывая белые зубы и качая головой в знак того, что он понял. Схватив пук цветов и корзину, он стал поспешно убирать ее, несмотря на крики и протесты торговки. Невольно смеясь над этой комической сценой, Хапзефа сделал ему знак перестать. Заплатив требуемую сумму Хеопсу, он приказал Саргону идти вместе с рабами, которых он уже купил.

Через полчаса Саргон, с бьющимся сердцем, нагруженный тяжелой амфорой, вместе с остальными рабами, молчаливыми, как и он, вошел в обширный двор дворца Хорeмсеба. Тяжелые двери закрылись за ними, Хапзефа передал невольников одному из своих помощников, оставив при себе только Саргона. Длинным коридором он провел его в другое крыло дворца и подтолкнул в комнату, где какой-то толстый человек с отвислыми щеками что-то писал.

- Хамус, я привел тебе человека, которого ты просил для замены Хнума, - сказал Хапзефа. - Взгляни! Я, кажется, сделал хорошее приобретение для личных услуг господина. Этого молодца зовут Карапуза. Он глухонемой и выглядит весьма бодрым и старательным.

Начальник евнухов встал и внимательно осмотрел Саргона, притворявшегося совершенно равнодушным.

- Он мог бы быть помоложе, но все равно. Он достаточно тонок и хорошо развит, - оценил Хамус. - Я сейчас же прикажу приготовить его, и он может начать свою службу сегодня же вечером, за ужином.

Обменявшись еще несколькими фразами, касающимися служебных дел, они разошлись. Хамус отвел нового раба в большой зал с полным бассейном посредине и передал его там другому евнуху. Тот прежде всего заставил его войти в соседнюю комнату, поставил перед ним сытный обед и запер его. После нескольких часов, прошедших для принца в понятном волнении, дверь открылась снова. Евнух отвел его к бассейну. Здесь он знаками приказал ему снять одежду и залезть в воду.

Саргон повиновался без малейшего колебания. Когда он выкупался, два раба тщательно вытерли и умастили его тело ароматическим маслом. Потом на него надели вышитый золотом синий передник, а шею и руки украсили широким ожерельем и широкими кольцами. На голову ему надели полосатый синий с золотом клафт. "Очевидно, Хоремсеб хочет видеть вокруг себя только богатство и изящество. Все, что приближается к этому кровавому чудовищу, должно веселить его пресыщенный взгляд и ласкать его", - с ненавистью и горечью подумал Саргон.

По окончании туалета евнух отвел принца к Хамусу. Тот с удовольствием осмотрел его, одобрительно кивая головой.

- Другие готовы?

- Да, они ждут в галерее.

Хамус переоделся, украсил шею и руки драгоценностями и вышел, сделав знак Саргону следовать за ним.

Ночь уже наступила. Они молча прошли несколько кoмнат, освещенных факелами, затем галерею, где к ним присоединилось семь молодых рабов, разукрашенных, как и Саргон. В конце длинного коридора Хамус остановился. Откинув кожаную занавеску, он отпер высокую золотую решетку ключом, который все время висел у пояса. Перед ними открылась золотая анфилада ярко освещенных комнат, обставленных с царской роскошью. Повсюду виднелась дорогая мебель, произведения искусства и ценные вазы, наполненные редкими цветами. Богато одетые мальчики бесшумно, как тени, двигались по комнатам, поддерживая огонь в треножниках и вливая туда приятные, но удушливые благовония.

Сердце Саргона сильно билось. Ему казалось, что oн вступает в какой-то новый, зачарованный мир. Итак, в этом роскошном и молчаливом, как храм, жилище обитает Хоремсеб, а около него - Нейта, может быть, любящая и счастливая в объятиях его соперника. При этой мысли гнев и ревность затопили душу молодого хетта. Неужели для освобождения неблагодарной легкомысленной женщины он низвел себя до раба и отдался, связав себя по рукам и ногам, этому чудовищу, для которого человеческая жизнь значит меньше, чем жизнь животного? Но нет, этот холодный и жестокий человек никому не даст ни любви, ни счастья. Если Нейта здесь, она должна страдать, но отмщение близко. Та минута, когда Хоремсеба, закованного и опозоренного, потащат по улицам Фив, окупит все, чем он рисковал и что он перестрадал.

Скоро Хамус довел всех до большого зала, выходившего в сад. Горевшие повсюду факелы и лампы ярко освещали его. Несколько слуг под присмотром распорядителя поспешно оканчивали приготовления к ужину на две персоны. На широком возвышении стояли стол и великолепное кресло. Два металлических сфинкса поддерживали сидение с высокой спинкой, обтянутое пурпурной материей. Напротив стоял табурет из слоновой кости, предназначавшийся для гостя князя.

Евнух указал Саргону место за спинкой кресла. В руки ему дали великолепную чеканную амфору и знаками объяснили, что он должен наполнять кубок господина, как только тот протянет его. Затем Хамус приподнял широкую, тяжелую драпировку, завешивавшую одну стену зала. За драпировкой была золоченая решетка, отделявшая зал от слабо освещенной комнаты или галереи, в сумраке которой виднелись одетые в белое женщины с арфами в руках.

Вдруг водворилась торжественная тишина, и послышался шум шагов. Из соседнего зала вышли двое юношей с факелами в руках и остановились у дверей неподвижные, как статуи. За ними показался Хоремсеб в сопровождении женщины и нескольких рабов.

При появлений князя Хамус и распорядитель простерлись и поцеловали землю, и все рабы преклонили колени. Дрожа от гнева, Саргон должен был сделать то же самое. Но тут же он забыл все. В подошедшей и севшей на табурет женщине он узнал Нейту. Преодолев почти нечеловеческим усилием подступивший обморок, молодой человек выпрямился и занял свой пост, жадно наблюдая за любимой женой, которая, как и ее спутник, даже не взглянула на раба.

На Нейте было роскошное белое шерстяное платье, расшитое золотом. Драгоценности несметной цены сверкали на шее и руках. Роскошный венок украшал чудные черные волосы. Но ее очаровательное личико побледнело и похудело. Угрюмая печаль светилась в глазах, а ее упорно сжатый рот выражал страдание и изнеможение.

С удивлением и внутренним удовлетворением Саргон отметил, что они не обменялись ни одним словом, ни одним взглядом любви. С холодным и высокомерным видом князь прислуживал своей пленнице, которая ни разу не подняла на него глаза.

Как только начался ужин, за занавесью раздалось приятное пение. Эта оригинальная и немного монотонная мелодия располагала к созерцанию и неге.

Нейта почти ни к чему не притрагивалась. Она облокотилась на стол и, казалось, совсем погрузилась в музыку. Хоремсеб же ел с большим аппетитом. Он часто поднимал свой кубок, который Саргон исправно наполнял, сожалея, что не наливает ему яду. Минутами им овладевало безумное желание поднять тяжелую амфору и размозжить голову негодяю, но каждый раз ненависть рисовала перед ним более утонченную месть. О, слишком мало было только убить Хоремсеба! Его унижение, темница, муки и какая-нибудь ужасная, позорная смерть - это одно могло удовлетворить дикую ненависть Саргона.

Закончив ужин, Хоремсеб тоже облокотился на стол и посмотрел на Нейту полугневным и полустрастным взглядом. Но, так как ее глаза упорно оставались опущенными, он нахмурился. Наклонившись к ней, он обнял ее за талию и заставил встать.

- Ну, прекрасная бунтовщица, одари же меня взглядом и улыбкой, - сказал он, полусмеясь, полусердясь.

Нейта была безучастна. Она не подняла глаз даже тогда, когда он поцеловал ее в губы. К счастью нашего раба, Хамус, занятый своим господином, не заметил, как в глазах Карапузы сверкнула дикая смертельная ненависть.

В тот же день, когда Саргон приступил к службе у Хоремсеба, Нефтиса дрожащими руками наряжала свою подругу для прогулки по Нилу, которая должна была свести ее с чародеем. Несмотря на свою решимость, Изиса тоже страшно переживала. Конечно, она надеялась потом освободиться, но знала, что подвергает себя смертельной опасности.

В сопровождении Кениамуна, одетого в простой передник раба, она села в маленькую лодку. Воин быстро стал грести по направлению к дворцу Хоремсеба. Они остановились напротив лестницы. Ждать пришлось недолго. Скоро они увидели, как Хоремсеб сел в свою великолепную лодку. Несколько минут спустя обе лодки встретились.

При виде красивой молодой девушки, глаза которой, казалось, приросли к нему, Хоремсеб приподнялся на подушках. Полунасмешливая, полустрастная улыбка блуждала по его губам. С пылающим взглядом он вытащил из-за пояса розу и ловко бросил ее на колени Изисы.

Как только лодки разъехались, девушка с отвращением бросила розу в маленькую корзинку, стоявшую у ее ног и нарочно захваченную ими с этой целью. Решено было сохранять эти розы как доказательство того, что именно Хоремсеб раздает их.

- В какое негодование пришел бы чародей, если бы видел, как ты мало ценишь его драгоценный дар! - сказал Кениамун с ехидной улыбкой.

- О! Без сомнения. Но его негодование было бы еще сильней, если б он знал, какое отвращение он мне внушает. Такой красивый, так щедро одаренный богами, он вдвойне преступник, когда прибегает к колдовству для покорения сердец и уничтожает всех, кто его любит.

В течение следующих трех дней Изиса напрасно выезжала на прогулки по Нилу. Она не сталкивалась с князем, который, очевидно, хотел потомить ее. Когда же их лодки снова встретились, он опять бросил ей розу, сопровождая этот дар страстным взглядом.

При третьей встрече, происшедшей несколько дней спустя, к розе был привязан маленький свиток папируса. Вернувшись домой, Кениамун прочел его. Письмо было следующего содержания: "Прекрасная незнакомка! Если твое сердце подтверждает то, что говорят твои глаза, если ты не случайно попадаешься на моем пути, то будем оба счастливы, так как я тоже полюбил тебя. Итак, если ты доверяешь мне, веришь моей любви, приходи завтра ночью на берег Нила (он указал место). Там ты найдешь лодку с двумя мужчинами. К шапке одного из них будет прикреплена роза. Ты покажешь им ту розу, которую я дал тебе cегодня, и они, верно и тайно, доставят тебя в мои объятия". Бледная и дрожащая Изиса молча слушала чтение этого послания. Что ж, решительный момент наконец пришел.

С наступлением ночи, мрачная и молчаливая Нефтиса снова нарядила подругу, надела ей на шею священный амулет и после прощального поцелуя, закутала ее в плащ. Простившись с Кениамуном, собиравшимся проводить ее хоть до реки, Изиса вышла из дома и заспешила к Нилу. Не доходя до берега, она в последний раз пожала руку Кениамуна и побежала к маленькой лодке, стоявшей в указанном месте. В ней сидели двое мужчин. Когда она приблизилась, один из гребцов встал. Заметив в руках Изиcы розу, он указал на такую же, прикрепленную к его шапке, и помог ей сесть в лодку.

Изиса, совершенно подавленная, опустилась на скамейку. Теперь все кончено, всякое отступление отрезано. На минуту силы оставили ее, но Изиса была женщина мужественная и энергичная и скоро подавила эту слабость. Даже инстинкт самосохранения подсказывал ей, что больше, чем когда-нибудь, необходимо хладнокровие и ясность ума, чтобы все видеть и приготовиться вовремя ко всем случайностям.

Доехали очень быстро и в гробовом молчании. Несомненно, гребцы были тоже немые, так как ни одно слово не сорвалось с их губ. Скоро показалась громадная стена, опоясывавшая владения Хоремсеба. Лодка, не останавливаясь, проплыла мимо лестницы к сараю. Ворота бесшумно пропустили ее и опять захлопнулись.

Изиса пытливо огляделась кругом. В глубине сарая виднелась великолепная лодка, а на каменных ступенях стояли два богато одетых молодых раба с факелами в руках. Один из гребцов приподнял молодую девушку и поставил ее на первую ступеньку, указав рукой на двоих юношей. Те, в свою очередь, жестами пригласили ее следовать за ними.

С надрывающимся сердцем Изиса покорно последовала за провожатыми, которые шли впереди и освещали ей путь. Так прошли несколько аллей, показавшихся ей бесконечными. Кругом все было пустынно и только шум их шагов нарушал глубокую и торжественную тишину сада.

Вдруг, на повороте одной из аллей открылась большая площадь. За ней высился дворец. Изиса остановилась, как очарованная, не в состоянии оторвать глаз от этого волшебного вида. Налево раскинулось очень большое озеро, на гладкой поверхности которого отражалось пламя высоких бронзовых треножников, стоявших на берегу. Громадный фасад дворца украшал целый ряд массивных, выкрашенных в яркую краску, колонн, освещенных бесчисленными светильниками и треножниками, в которых горела смола. Этот кровавый свет, как отсвет пожара, фантастически озарял скульптуры, разноцветные орнаменты, диковинные цветы и гранитные ступени, ведущие в сад. Ясно видны были силуэты рабов.

Хриплый возглас одного из провожатых заставил Изису очнуться, она пошла дальше, готовясь с минуты на минуту встретить Хоремсеба, но он не показывался, и ее встретил Хамус. Он отвел ее в маленькую изящную комнату, похожую на ту, в которой держали Нефтису, - с одной только разницей, что эта выходила в большой сад.

- Господин кланяется тебе, - сказал евнух. - Вот эту комнату он назначил для твоего пребывания. Здесь ты найдешь все необходимое, касательно одежды и украшений. Там на столе я приказал поставить прохладительное. Пей и кушай, если тебе угодно, а потом отдохни. Дальнейшие приказания ты получишь от самого господина.

Слегка поклонившись, Хамус вышел.

Оставшись одна, Изиса присела на ложе. Обхватив руками колени, она глубоко задумалась. Что будет дальше? Придет ли уже сегодня господин отдать приказания своей новой рабе? Бесчестный человек, сбрасывающий маску, как только жертва переступает порог его жилища. О, скоро ли, наконец, пробьет час возмездия, когда Хоремсеб, бесправнее раба, будет ждать приказаний и приговора своих судей? Опустившись на колени, пленница развела руки в горячей немой молитве, вознеслась душой к бессмертным, умоляя их ускорить этот день мщения.

* * *

В ту же ночь, только несколькими часами позже, Таадар, старый мудрец, сидел один в комнате своего павильона. Он только что спустился из обсерватории, устроенной над крышей, где наблюдал звезды, стараясь прочесть по ним будущее. Но, очевидно, небо не предвещало ничего хорошего, так как глубокая складка прорезывала лоб мудреца, а на морщинистом и угловатом лице отражалась мрачная тоска.

Опершись головой на руки, он изучал папирус, на котором виднелись какие-то астрономические вычисления. Он был так погружен в свои занятия, что не заметил, как вошел Хоремсеб. И только когда тот дотронулся до его плеча рукой, он вздрогнул и встал.

- Кажется, я позволил себе прервать твои размышления, учитель, - сказал князь, присаживаясь к столу. - Нет ли новых препятствий для великого опыта, который обещал нам Молох и который должен раскрыть будущее? Или ты прочел какой-нибудь неприятный знак по звездам?

- Опыт, к которому ты так жадно стремишься, сын мой, наступит ранее, чем ты ожидаешь. Но то, что я уже два раза прочел, наполняет мою душу опасениями. Звезды ясно говорят, что нашим головам грозит смертельная опасность. Особенно тебе - со стороны мужчины и женщины, которые жаждут тебя уничтожить. Но я не увидел всего, черные тени мешали разглядеть, что именно готовится.

Хоремсеб вздрогнул. Его бледное и озабоченное лицо еще больше омрачилось.

- Сегодня вечером привезли женщину, предназначенную Молоху, - сказал он. - Но она не выйдет отсюда живой и через несколько месяцев погибнет, как другие. Не думаю, чтобы звезды указывали на нее. Может быть, со стороны Нейты явится опасность? У этого настойчивого и гордого создания бывают такие странные и неожиданные выходки.

Мудрец покачал головой.

- Нет, я уже говорил тебе, что Нейта не выдаст тебя. Только она одна, может быть, останется тебе верной и преданной. От другой женщины и какого-то мужчины, полного ненависти, придет опасность, которая грозит уничтожить тебя. Берегись, Хоремсеб, и будь осторожен, как никогда.

Ярость и тоска перекосили на мгновение красивое лицо князя. Кулаки его сжались.

- Я не сомневаюсь, учитель, что существо, угрожающее моей жизни, - Нефтиса. Эта презренная знает наши тайны и похитила волшебный эликсир. Подозреваю даже, что она им уже воспользовалась. Через нее все и откроется, если я не найду ее вовремя. Я пришел к тебе, чтобы поговорить о ней. Я уже говорил о донесении Мэны, в котором он сообщает, что Нефтиса найдена, но что она любовница Тутмеса. Я тотчас же заподозрил, что эта связь, принесшая ей богатство, а также чудесное примирение царицы с братом - последствия священного аромата. Я написал Мэне, чтобы он наблюдал за ней и указал ее дoм моему посланному, человеку верному. Тот же должен или похитить ее или, если это окажется невозможно, заколоть кинжалом. Но, очевидно, злые духи покровительствуют ей и предупредили ее, так как в тот же вечер мой человек вернулся ни с чем. Мэна же пишет мне, что Нефтиса исчезла, что ее пустой дом заперт и что сторож не знает, где его госпожа. Уехала ли она из Фив? Или только прячется? Кто это может знать? Но горе ей, если она когда-нибудь попадется мне в руки.

- Ты, может быть, и прав, мой сын, подозревая, что это Нефтиса. Если она натравит на тебя Тутмеса, то он легко может стать тем ужасным врагом, на которого указывают звезды.

Хоремсеб покачал головой.

- Мне это кажется невероятным. Князь царской крови никогда не вмешивается в интриги против членов своего рода. Среди жрецов у меня, действительно, есть опасные враги. Жрецов Мемфиса я немного успокоил принесенными жертвами и своим участием в празднике Аписа, но жреческая каста в Фивах вела себя не очень сдержанно и открыто выказывала мне недоверие. Один прорицатель храма Амона, по имени Рансенеб, человек жестокий и фанатичный, однажды без стеснения сказал мне: "Говорят, князь Хоремсеб, что ты более чем пренебрегаешь религией и памятью твоих предков. Позволь сказать тебе, что ни положение, ни происхождение не освобождают от должного уважения к богам и их служителям. Берегись, чтобы Ра не поразил твою гордую голову и чтобы он не осветил неблагоприятным светом мрак, покрывающий твою жизнь и твой таинственный дворец". Конечно, никто не может запретить мне жить в моем доме, как я хочу, но эта жадная и ненасытная каста и Рансенеб очень могут быть тем врагом, которого ты опасаешься.

- В таком случае, принеси жертвы и успокой жрецов богатыми дарами.

Хоремсеб вздохнул:

- Мне это невыгодно. Сейчас я не могу пожертвовать столько, сколько нужно, чтобы замазать им рот. Признаюсь тебе, учитель, мой образ жизни истощил состояние. Без сомнения, я еще богат, но у меня уже были затруднения, и я предвижу минуту, когда Хапзефа объявит мне, что я разорен. Итак, я должен найти способ поправить свое состояние, поскольку ничего не могу изменить в своих привычках. Я привык к жизни, которую веду за этими стенами, и не откажусь от нее. Вот, что я думаю сделать, учитель, если ты одобришь. Через три недели после великих жертвоприношений, у меня будет несколько месяцев отдыха. Этим временем я воспользуюсь, чтобы жениться на Нейте. Она меня любит и обладает громадным состоянием, которое Хатасу не преминет еще увеличить. Малютка сама добьется прощения за похищение, признавшись, что она добровольно, из любви ко мне, последовала за мной. Царица же, даже для дочери Мэны, не может желать лучшей партии, чем князь ее дома.

- Твой план хорош и благоразумен, сын мой, но ты забываешь, что Нейта замужем, и что ее муж помилован. Не ты ли сам говорил, что он вернулся в Фивы? Говорят, он любит свою жену и не уступит своих прав.

- Добровольно, конечно, нет, - заметил Хоремсеб с циничной улыбкой, - но такое пустое препятствие не остановит меня. Саргон умрет, если будет мешать мне. Мэна избавит меня от него. За золото он убьет своего родного отца. Завтра же я пошлю ему такой приказ. Но все это - дело второстепенное. Скажи мне лучше, Таадар, когда ты приступишь к опыту, разрешенному Молохом?

- Послезавтра вечером, сын мой. Сперва очистись строгим постом. Затем, приняв ванну и выпив эссенцию, развивающую чувства, приходи сюда с Нейтой, которую я усыплю. Молох требует ее присутствия. Позаботься, чтобы на эту ночь все слуги были удалены и чтобы ничто не нарушало нашу торжественную тишину.

- И тогда я увижу, кем мы будем в грядущих веках, когда мы одни переживем целые поколения, сошедшие в могилу? - с жадным любопытством спросил Хоремсеб.

- Бог обещал мне это. Он взвесит ароматы, наполняющие наши души, и через это увидит направление наших инстинктов и среду, куда бросят наши проступки, так как излишек того или другого аромата управляет нашими поступками и определяет испытания, которые мы должны перенести. Другие люди умирают и снова возвращаются в новые тела для борьбы с инстинктивными ароматами. Мы же будем жить, не меняя своей оболочки, и станем еще медленнее преобразовываться, и Молох на много тысяч лет вперед может видеть и показать ожидающее нас будущее.

Глава XXV. Нейта и Хоремсеб

Мы должны теперь вернуться к тому моменту, когда Нейта заснула в лодке Хоремсеба, чтобы очнуться уже во дворце. Отнеся девушку в назначенную комнату и приказав, чтобы служанки и сам Хамус относились к ней с самым глубоким уважением, князь отправился к мудрецу и рассказал ему, какую прекрасную и знатную добычу ему удалось привезти во дворец.

Таадар озабоченно и недовольно покачал головой.

- Лучше бы ты посоветовался со мной, прежде чем привозить сюда это дитя. Но так как дело уже сделано, то я прошу тебя щадить ее здоровье и как можно меньше мучить ее.

- Зачем такая осторожность? - подозрительно спросил удивленный Хоремсеб.

- Потому что дочь Мэны не должна быть принесена в жертву Молоху. Эту ночь я провел, читая по звездам, что женщина, которая сегодня переступит твой порог, будет нашим спасением и нашей защитой в минуту смертельной опасности. Так что в твоих интересах щадить ее жизнь. Я недостаточно ясно объяснил, чтобы рассеять твои подозрения? Признаюсь, я ожидал от тебя большего доверия.

- Прости меня, учитель! Я буду повиноваться тебе, Нейта будет настолько вдыхать аромат, насколько это необходимо для поддержания ее любви ко мне.

Хоремсеб вернулся к себе очень довольный. Совет мудреца вполне согласовался с его собственными намерениями сохранить Нейту и ее жизнь. Гордая и умная молодая женщина ему нравилась. Его тщеславие было удовлетворено тем, что в его власти, наконец, находится женщина высокого происхождения, вместо рабынь и бедных девушек, из которых он набирал себе жертв и которые смотрели на него, как на своего господина. Дочь Мэны по рождению и по характеру была совсем другого закала. Любимая всеми, избалованная и привыкшая к лести, она сполна пользовалась привилегиями, которые египетские обычаи предоставляли знатным женщинам. Покорить прекрасную капризницу, унизить ее гордость и сделать из нее послушную и смирную игрушку - такое новое развлечение предвкушал Хоремсеб.

Придя в себя, Нейта увидела, что она находится в прекрасной комнате, убранной с царской роскошью. Стены комнаты были инкрустированы ляпис-лазурью по золотому фону. Вся мебель из дорогого дерева, инкрустированная слоновой костью и драгоценными камнями, была покрыта пурпурными подушками. Немые, но ловкие служанки с уважением прислуживали ей, а богатые одежды, которые они подавали, удовлетворяли даже ее избалованный вкус. Но это первое благоприятное впечатление было непродолжительным. Бедное дитя скоро догадалось, что эта золотая клетка все-таки была тюрьмой и что теперь она имела дело не с нежным, любящим, деликатным и великодушным Ромой, который всегда уступал каждому ее капризу и смотрел на ее любовь, как на самый драгоценный дар. Даже Хартатеф и Саргон, повинуясь своей искренней страсти, стали ее рабами. Но человек, за которым она так неблагоразумно последовала, сразу показал ей, что он отнюдь не намерен забавлять ее своей любовью и проводить дни, восхищаясь ею и развлекая ее. Она поняла, что отдалась грубому и гордому господину и здесь царит его железная воля.

На следующий день Нейта после ужина захотела прогуляться по Нилу.

- Это невозможно, - спокойно ответил князь.

- Почему? Твой дворец стоит на берегу реки, и я хочу выйти! - сказала недовольным тоном удивленная капризница.

- Я очень сожалею об этом, но кто раз вошел сюда, тот уже больше не выходит. Итак, прогулки по Нилу не будет.

Нейта вскочила, глаза ее сверкали. Так как она больше не принимала яд, то к ней вернулось ее здоровье, а вместе с ним и вся неукротимость характера. Она еще любила Хоремсеба, но думала, что взаимно. Ей было известно, какую власть она имеет над мужчинами. К тому же, привыкнув, что все преклоняются перед ее волей, она была вдвойне оскорблена отказом в такой простой вещи.

- Что это значит? Я хочу выйти и выйду! - пылко заявила она. - Приказываю, чтобы мне сию же минуту приготовили лодку. Я приехала гюда не для того, чтобы cтать пленницей.

Хоремсеб откинулся в кресле и смотрел на нее с нескрываемой иронией.

- Повторяю тебе, что из этого дворца не выходят. Ты добровольно последовала за мной. Привыкай повиноваться мне и не знать другой воли, кроме воли твоего господина.

Содрогаясь от негодования, Нейта смерила его гордым, презрительным взглядом:

- Ты, кажется, сказал "господина"? Вероятно, ты ошибся в выражении. Если же нет, то знай, Хоремсеб, что дочь Мэны никогда не имела господина! Сама Хатасу называет себя моей покровительницей, Тутмес обращается со мной как с равной, а мужчины, которых я удостаиваю cвоей любовью, считают себя моими рабами. Если ты еще когда-нибудь осмелишься так обращаться со мной, я возненавижу тебя вместо того, чтобы любить.

Князь встал и с ледяной жестокостью посмотрел на строптивицу, которая была вдвойне обольстительнее в минуты страстного негодования.

- Попробуй возненавидеть меня, - сказал он дрожащим голосом, - но знай также, что если ты хочешь сохранить мою любовь, никогда больше не произноси таких безумных речей. В этом дворце все подчинено мне. Я господин твоей души, твоей жизни, твоего тела! Пойми это и старайся соотносить с этим свои поступки. Хоремсеб терпит рядом с собой только покорных женщин, вздыхающих у его ног и вымаливающих его любовь, но не строптивых. Если ты будешь настаивать на своем упрямстве, я удалю тебя от себя.

- Я сама хочу уехать! Я не останусь больше с тобой! - выкрикнула Нейта почти в истерике.

Не удостоив ее даже взглядом, князь отвернулся и сказал равнодушным тоном:

- Уединение, надеюсь, излечит твое безумие. Ты увидишь меня только тогда, когда, покорная и раскаявшаяся, будешь умолять меня о прощении.

Повернувшись к Хамусу, он приказал:

- Отведи эту женщину в ее комнату.

Униженная Нейта онемела. Ей казалось, что она теряет рассудок. Ничего не видя и не слыша, она машинально последовала за Хамусом, который почтительно уговаривал ее успокоиться и отдохнуть немного.

Когда она осталась одна, гнев и отчаяние разразились потоками слез. Только глубокой ночью от страшной усталости она забылась сном.

Три дня Нейта не выходила из своей комнаты. Сначала она жадно прислушивалась к малейшему шуму в коридорах и на соседней террасе, ежеминутно надеясь увидеть раскаявшегося и полного любви Хоремсеба, идущего к ней вымаливать мир. Но это ожидание было напрасным: князь не приходил. С глубокой горечью оскорбленная Нейта должна была сознаться, что этот человек не любил ее так, как она привыкла быть любимой. Суровый и равнодушный, князь ждал, чтобы она унизилась перед ним. Но при одной мысли об этом вся ее гордая душа возмущалась. Просить прощения у этого спесивого хама, который один во всем виноват, - никогда!

Если бы Нейта могла видеть раздражительность и нетерпение князя, это сильно утешило бы ее. Тем не менее, он держался твердо и только вечером на четвертый день послал ей с одним из молодых рабов пурпурную розу.

При виде этого вероломного дара, сердце Нейты, усиленно забилось. Он прислал ей цветок. Это было доказательcтвом, что он уступает и начинает предварительные переговоры о мире. В ожидании Хоремсеба к ней вернулось хорошее настроение. Она села и жадно вдыхала отравленный аромат цветка. Прошло довольно много времени, а князь не показывался. Охваченная беспокойством и страшной тоской, она стала ходить по комнате, а затем выбежала на террасу. Дыхание прерывалось, и ей казалось, что она задыхается в какой-то раскаленной печи. Не в состоянии оставаться на одном месте, она бросилась в сад и металась по тенистым молчаливым аллеям, дожираемая страстью.

Наконец, утомленная и разбитая, Нейта увидела скамейку. Не дойдя до нее, девушка бросилась в траву. Она прижалась пылающим лбом к холодному камню. Ощущение влажной свежести облегчило страдания и погрузило ее в оцепенение.

Взошедшая луна осветила мягким светом роскошную растительность маленькой прогалинки и белые одежды девушки.

В своем полузабытьи Нейта не слышала приближавшихся легких шагов. Она ничего не заметила, даже когда Хоремсеб сел на скамейку.

Князь издали следил за ней все время с тех пор, как она вышла в сад. Сейчас он смотрел с досадой и восхищением на прекрасное создание, неподвижно лежавшее у его ног. Затем, наклонившись к ней, он горячо прошептал:

- Нейта!

Измученная девушка вздрогнула и привстала:

- Хоремсеб!

Целый мир страданий, унижения и любви звучал в одном этом слове и светился в затуманенных слезами глазах.

Самолюбие жестокого хозяина было удовлетворено. Князь поднял Нейту и посадил ее рядом с собой на скамейку. Роза сделала свое дело: она сломила гордость прекрасной капризницы.

- Ну что, Нейта, любовь моя, будешь ты еще перечить мне? - спросил ласковым тоном Хоремсеб, горячо целуя в губы свою жертву.

- Нет, если в обмен ты отдашь мне все твое сердце, - ответила Нейта так тихо, что ее слова донеслись до ушей князя, как легкое дуновение.

Следующие недели прошли довольно мирно. Нейта не получала больше роз, но весь воздух был достаточно пропитан ядовитыми ароматами, чтобы держать нежный организм девушки в постоянном нервном возбуждении.

Однако, она не страдала. Хоремсеб, щадивший ее и находивший тысячи развлечений в обществе умной и развитой Нейты, всячески старался ублажать ее и избегал новых ссор. Для князя это было тяжелое время. В интересах опыта, который он собирался предпринять и который должен был раскрыть перед ним будущее, Хоремсеб по приказу Таадара держал строгий пост. Он ел только овощи и фрукты, мог пить молоко и не больше двух кубков вина в день и вел очень строгую целомудренную жизнь. Старый мудрец объявил ему, что всякое излишество поглотит его силы и сделает сомнительным успех великого опыта.

Несмотря на неукротимую и в высшей степени чувственную натуру, Хоремсеб покорно подчинялся этому строгому режиму. В этом ему помогал сок культивируемого им странного растения, который имел два свойства: леденить кровь и удовлетворять аппетит. Выпив этой удивительной эссенции, Хоремсеб становился спокоен, ум его был ясен и он почти не чувствовал голода. Несколько овощей, какие-нибудь фрукты и кубок молока вполне насыщали его. Но если уснувшие чувства губителя душ не требовали ничего, инстинкты сохраняли всю свою cилу, и Хоремсеб во время этого поста старался наслаждаться при помощи зрения. Холодный и неуязвимый, он находил необыкновенное удовольствие в созерцании самых распущенных оргий. Царя, как бог, над разнузданными им страстями, он наслаждалcя бушевавшим у его ног хаосом.

Однажды вечером, после ужина, когда Нейта по обыкновению cобиралась выйти на террасу, он казал ей:

- Подожди! Пойдем поболтаем в твоей комнате. Потом я покажу тебе зрелище, которое заинтересует тебя. Я не хочу, чтобы ты скучала у меня.

- Ты повезешь меня в своей чудной лодке кататься по Нилу? - спросила девушка, покраснев от волнения и удовольствия.

- Неужели ты все еще мечтаешь об этом? Нет, я покажу тебе, какие у меня есть здесь чудеса, и докажу, что я могу заменить Нил чем-то гораздо лучшим. Ты убедишься, что солнце со своими палящими лучами, со своей грубой яркостью годится только для простого народа и что действительная жизнь начинается только ночью, под серебристыми лучами луны. Блуждать в древесной тени, полузатерявшейся во мгле, мечтать под шелест листьев или под приятную музыку, наконец, любить без материальной грубости любви - вот существование, достойное нас. Что же касается удовлетворения грубых чувств, то это можно видеть на подвластных нам существах. Признайся же, прелестная капризница, что такая жизнь - само счастье!

Пока он говорил, его огненный взгляд погрузился в ясные и невинные глаза Нейты, слушавшей его в полном недоумении. Час спустя, Хоремсеб повел девушку в сад. Рабы освещали им дорогу факелами. Вокруг дворца на этот раз все было темно и тихо. Скоро они вошли в длинную аллею, ярко освещенную высокими треножниками, на которых в металлических вазах горела смола. Вся аллея была усыпана лепестками цветов. Вдоль нее на земле были расставлены ящички, распространявшие целые облака благоухающего дыма. В конце аллеи показалась круглая площадка, усыпанная песком. Посреди нее стоял маленький храм, к которому вели пятнадцать ступеней. В нише, обрамленной двумя колоннами, стоял широкий трон. Вокруг была живая изгородь из цветов. Цветы виднелись повсюду и на ступеньках лестницы. Гирлянды цветов, перекинутые через площадку, образовывали благоухающий купол.

Нейте показалось, что на лестнице были расставлены какие-то странные фигуры, державшие в поднятых руках факелы и лампы. Но подойдя ближе, она увидела, что приняла за статуи богато одетых мальчиков, стоявших неподвижно, как будто они были высечены из камня. У ног каждого из них в ящичках курились благовония. Факелы и пламя смолы ярко освещали площадку, наполненную мужчинами и женщинами, которые выстроились полукругом.

Подойдя к лестнице, Хоремсеб остановился и окинул все довольным взглядом. Побледневшая Нейта молча стояла рядом. Все, что она видела, ослепляло и поражало ее, но удушливый запах цветов и благовоний слишком сильно действовал на ее утонченную натуру. Голова у нее кружилась, и утомление, смешанное с каким-то оцепенением, овладело всем ее существом.

По знаку господина целый рой маленьких девушек с цветами и закрытыми корзинами в руках отделился от толпы и окружил Нейту. Прежде чем она могла понять их намерения, ее одежды расстегнули и заменили их туникой из легкой и прозрачной материи, покрытой серебристыми вышивками. Вместо пояса ее обвили гирляндой цветов. Другую гирлянду прикрепили к ее длинным, распущенным волосам. Пораженная Нейта не оказала ни малейшего сопротивления. Когда служанки расступились, ее испуганный взгляд встретился с пылающим взором Хоремсеба, который, казалось, насквозь пронизывал ее. Несмотря на оцепенение, подавлявшее все ее чувства, острое ощущение унижения, стыда и бессильного гнева наполнило сердце Нейты. Пленница закрыла глаза и зашаталась, но Хоремсеб поддержал ее и, подняв на руки, взошел по лестнице со своей легкой ношей. Князь сел на трон и посадил ее рядом с собой.

Заметив смертельную бледность своей спутницы, голова которой бессильно опустилась на его плечо, князь позвал Хамуса. Тот по его приказанию принес полный кубок вина. Приподняв голову Нейты, князь поднес к ее губам кубок и прошептал: "Пей!" Девушка машинально повиновалась. Вино, как огонь, побежало по ее жилам. Румянец выступил на щеках, в больших черных глазах появился лихорадочный блеск, и она выпрямилась, сладостно улыбаясь.

Хоремсеб хлопнул в ладоши. И началось странное, захватывающее пение, то мелодичное и нежное, как гимн любви, то пронзительное и дикое, будоражащее могучими вибрациями нервы слушателей. Оно пробуждало в их душах самые разнообразные страсти.

В ту же минуту группа танцовщиц вошла в круг. Едва прикрытые длинными белыми покрывалами, которые они держали в руках, звеня кольцами ожерелий и браслетами, прекрасные создания исполнили какой-то страстный танец. Покрывала парили над их головами, как белые облака. Изощренные позы танцовщиц позволяли любоваться их чудесными телами.

Откинувшись назад, Хоремсеб пожирал глазами эту оживленную сцену. Даже Нейта, возбужденная вином, музыкой и удушливыми ароматами, не могла оторваться от этого волшебного зрелища. Князь встал и этим оборвал таинственный танец. Танцовщицы тотчас же исчезли, и вся толпа выстроилась в две шеренги, чтобы пропустить господина и его спутницу. В сопровождении толпы, поющей и бросающей ему под ноги цветы, Хоремсеб повел Нейту к большому пруду, который, как и дворец, был теперь ярко освещен. Факелы, лампы и пламя смолы окутывали каким-то красноватым туманом гладь воды. У ступенек из розового гранита, спускавшихся в воду, стояла целая флотилия маленьких лодок, украшенных разноцветными огнями и цветами. В каждой лодке были евнух, девушка с арфой и большая амфора. На почетном месте у самой лестницы ожидала господина золоченая и инкрустированная лoдка. В ту минуту, когда Хоремсеб и его спутница сели на пурпурные подушки, шесть молодых мужчин и шесть девушек, прикрытых только гирляндами цветов, бросились в воду. Одни схватили длинные серебряные цепи, прикрепленные впереди лодки, другие подталкивали сзади. Вместе с лодкой они выплыли на середину пруда.

Тогда вся толпа рабов рассеялась. Одни сели в лодки, другие бросились в воду, плавая вокруг лодок с криками дикой радости. Всем были розданы кубки, которые наполняли евнухи, как только жадная рука протягивалась к ним. Скоро опьянение охватило всех. Пруд кишел обезумевшими существами, все звуки покрывало страстное пение под аккомпанемент арф.

Сначала Нейта с захватывающим интересом наблюдала за этим фантастическим действием. Но по мере того, как праздник переходил в отвратительную оргию, ею начинал овладевать ужас. Никогда еще ее целомудренный взгляд не оскорбляло такое гнусное зрелище. Воспламененные и искаженные скотскими страстями лица мелькали вокруг лодки. Эти подобия людей плавали вокруг Нейты и протягивали кубки, причем иногда руки сжимались, как бы нацеливаясь в голову господина. Все это пугало Нейту, и она, дрожа, прижалась к своему спутнику.

- Чего ты боишься? - спросил Хоремсеб, ударяя бичом по обнаженной спине раба, осмелившегося подплыть слишком близко к лодке и вызвавшего у Нейты крик ужаса.

Праздник или, вернее, отвратительная вакханалия достигла теперь апогея. Пение и музыка слились в какой-то хаос. Дикое веселье несчастных существ, отупевших от щедро раздаваемого им яда, переходило в какое-то неистовство. Тем не менее, евнухи, плававшие по пруду, старались поддерживать известный порядок. Они отгоняли кнутами более буйных, вылавливали крючками тонувших и собирали в кучу на плот женщин, не позволяя им снова вернуться в воду. Несмотря на все эти предосторожности, несколько несчастных утонуло.

Вдруг у самой лодки князя появился пловец, возбужденный до невменяемости. Это был здоровый молодой нубиец могучего телосложения. Его широкая грудь тяжело вздымалась, а дикие налитые кровью глаза вперились в Нейту так, что у нее застыла кровь. Раб ухватился рукой за борт лодки и потянулся к девушке. Нейту обдало пьяное дыхание этого животного, и она откинулась к Хоремсебу. Почувствовав сильный толчок, чуть не опрокинувший лодку, князь резко обернулся.

При виде дерзкого безумная ярость исказила его лицо.

- Бешеная скотина! Ты осмеливаешься прикасаться к тому, что принадлежит твоему господину! - прорычал он, молниеносно выхватил из-за пояса небольшую секиру с золотой рукояткой и рассек голову раба. Череп несчастного раскололся, как ореховая скорлупа, и струи крови и мозга брызнули на Нейту, почти ослепив ее. Даже не вскрикнув, Нейта упала в обморок. С минуту отвратительный труп еще держался за борт лодки, потом руки разжались, и он тяжело упал в воду.

Хоремсеб наклонился к Нейте и, зачерпнув рукой воды, вспрыснул окровавленное лицо своей спутницы. Это ни к чему не привело и он проворчал с досадой: "Глупый случай. Но не беда! Она все равно привыкнет..." Приказав причалить к берегу, он поднял Нейту и унес ее в комнату.

Это положило конец разгулу. Все несчастные, служившие для гнусного развлечения князя, были выведены на берег. Тех, кто еще мог кое-как плестись, как стадо животных, погнали ударами кнута в их помещения. Несколько евнухов под руководством Хамуса разобрали оставшихся. Мертвецки пьяных отнесли, мертвых оттащили в специально отведенное место. Тех трех или четырех, кого тяжело ранили, вытаскивая крюками, и на выздоровление которых нельзя было рассчитывать, в бессознательном состоянии бросили в садок на корм рыбам, предназначенным для стола Хоремсеба.

Когда, наконец, Нейта очнулась от долгого обморока, все следы ужасного гульбища исчезли. Вспоминая, что произошло, она с тоской спрашивала себя, случилось ли все на самом деле или это был только отвратительный бред, созданный ее больным мозгом?

Изнеможенная Нейта действительно чувствовала себя нездоровой. Ее бил озноб, в теле была свинцовая тяжесть, а больную голову, казалось, сжимал железный обруч. Но зато сознание прояснилось, вырвавшись из-под влияния ядовитых благовоний. Нервы были натянуты, как струны, а на сердце лежала тоска. В эту минуту Хоремсеб внушал ей отвращение и ужас. Как и в первый раз, между ней и чародеем победоносно встало красивое лицо Ромы. Нейта сжала обеими руками пылающую голову. Неужели она забыла и перестала любить этого человека, такого благородного и такого доброго, каждый взгляд и каждое слово которого пробуждало в ее душе покой и счастье? С болезненным сожалением о потерянном она вспоминала их разговоры. Перед Ромой она всегда раскрывала все свои чувства. То, что она читала в его ясных глазах, никогда не заставляло ее краснеть. Его поцелуй вносил мир в ее сердце, а в его объятьях она укрывалась, как в спасительной крепости.

По сравнению с этим, каким же адом была ложная любовь Хоремсеба! Без сомнения, он тоже уважал ее и никогда не посягал на ее женскую честь, но отчего же при виде князя кровь бросалась в голову? Почему, когда он наклонялся к ней, она, казалось, задыхается в каком-то огненном чаду? Почему его поцелуй ввергал в безысходную тоску, а его пламенный взгляд испепелял? Вся дрожа, Нейта призналась себе, что роковая любовь к Хоремсебу разбила ее жизнь, не дав счастья. Необъяснимое влечение требовало его присутствия. В его поцелуе она искала облегчения, награды за изнурительное ожидание, за страдание, но никогда не находила ни покоя, ни отдыха.

Бедная Нейта! Ее грубо оторвали от всех привычек, от честных привязанностей, которые ее окружали, от здоровой и правильной жизни. И теперь это нежное создание прозябало в фантастическом мире, где, казалось, ниспровергались все законы природы. Она постоянно чувствовала себя, как под влиянием грез. В этом странном дворце ночь превращали в день. Лучи заходящего солнца будили его обитателей. Только при свете факелов начиналась лихорадочная деятельность. Облака благоухающего дыма наполняли комнаты и сады, а сцены, вроде вчерашней, могли заставить поверить, что находишься во власти демонов. Все эти обстоятельства были хорошо рассчитаны на то, чтобы истощить самый сильный организм, а не то что хрупкую впечатлительную девушку. Кроме того, нездоровое влияние Хоремсеба было так же вредно для души Нейты, как этот новый образ жизни для ее тела. Князь, правда, не давал ей яда, который, несомненно, мало-помалу убил бы ее, но приносил пахучие амулеты и сам весь был пропитан ядовитыми ароматами, которые, как только он наклонялся к ней, отравляли Нейту, возбуждая в ней страсть.

День прошел очень тягостно. Сон бежал от пленницы. Когда жара сменилась приятной свежестью, она встала и сделала знак своим женщинам, чтобы они одели ее к ужину. Ей хотелось выйти в сад насладиться несколькими часами дня и тем солнцем, которого она почти не видела. Она машинально позволила одеть себя. Ее мысли витали вокруг Хоремсеба. Необходимость видеть его за ужином вызывала у нее ужас и отвращение, между тем - странная вещь, она ни за что на свете не согласилась бы отказаться от этого свидания и даже начала считать часы, которые их разделяли.

Закончив одевание, рабыни ушли, кроме той, которая надела на нее драгоценности и вспрыснула ароматической эссенцией. Когда молодая рабыня поднесла большое металлическое зеркало, взгляд Нейты случайно упал на ее лицо. Там было написано мрачное отчаяние. Великодушная и сострадательная по природе, Нейта под влиянием своего прозрения еще больше открылась для сочувствия. В первый раз она внимательно всмотрелась в свою служанку и заметила преждевременную старость, печать утомления и страдания, которыми дышала вся ее фигура. Положив руку на голову молодой рабыни, она спросила ее с добротой:

- Ты слышишь меня? Или ты тоже - глухонемая? Для верности Нейта указала рукой на рот и уши.

Рабыня подняла глаза. В них светились печаль и признательность. Затем несколькими быстрыми движениями она объяснила, что отлично слышит и понимает.

- Каким образом ты онемела, бедное дитя? Или ты, как и твои подруги, нема от рождения?

К глубокому удивлению Нейты, служанка от этого вопроса необыкновенно разволновалась. Ее всю трясло, глаза сверкали, а с губ срывалось хриплое ворчание. Через минуту она овладела собой, покачала головой и оживленной жестикуляцией объяснила, что евнух (она представила его так, что нельзя было ошибиться) отрезал ей язык.

- О, какой ужас! Но по чьему приказанию? - воскликнула Нейта, охваченная тяжелым предчувствием. Раздирающий и отчаянный смех сорвался с губ молодой рабыни. Еще более выразительными жестами, дышавшими ужасом и отвращением, она указала на господина, по воле которого так изуродовали всех рабов.

Охваченная внезапной слабостью, Нейта в изнеможении опустилась на стул и закрыла лицо руками. Тоска, страх и отвращение к Хоремсебу захлестнули ее. Его образ стал ярче от этой новой жестокости. И это чудовище она любит? Ради него она покинула и забыла Рому, который, без сомнения, скорбит о ее смерти. Легкое прикосновение оторвало ее от горьких мыслей. Она подняла голову и увидела, что рабыня встала перед ней на колени, молитвенно сложив руки, и боязливо смотрела на нее. Поймав взгляд госпожи, она с умоляющим видом прижала палец к губам.

- Не бойся, бедное дитя. Я не выдам того, что ты доверила мне.

Нейта протянула рабыне руку, которую та с признательностью поцеловала.

И вот она вышла в сад.

Солнце еще не село. Его живительные лучи играли на густых кронах и сверкали, отражаясь на гладкой поверхности пруда. Нейта жаждала чистого воздуха и дневного света, с которыми теперь почти никогда не встречалась.

Вид пруда вызвал у нее отвращение, поэтому она углубилась в одну из аллей. Походив совсем немного, девушка почувствовала усталость. Мучившее ее болезненное состояние теперь вернулось еще с большей силой. Нейта поднялась ка первую попавшуюся террасу и села на скамейку, прислонясь к колонне. Перед ней расстилалась поляна, окруженная стеной зелени. От нее начиналась аллея сикомор. Все было пустынно и молчаливо. Никто из служителей не появлялся, чтобы зажечь факелы и треножники и расставить благовония, так как еще не наступил час, когда выходит их господин.

Постепенно странное оцепенение овладело ею. Голова отяжелела, ледяная дрожь пробегала по телу и, казалось, черное покрывало опустилось перед глазами. Вдруг ей почудилось, что какая-то тень выступила из-под пальм и быстро направилась к ней. Сосредоточившись, она увидела женщину, лицо которой было закрыто покрывалом, а украшенные браслетами руки были протянуты вперед. Она словно скользила к террасе, слегка касаясь земли.

"Кто бы это мог быть? - подумала Нейта. - Кто-нибудь из танцовщиц или служанок? Но как она смела прийти сюда и приблизиться ко мне?"

Вдруг она заметила еще несколько новых теней. Они возникали, казалось, из кустов и даже из-за колонн террасы. В мгновение ока они окружили Нейту. Онемев от ужаса, она была не в состоянии пошевелиться и приросла к скамейке. Закутанные в черное женщины столпились вокруг нее. От них шел смертельный холод и сочился удушливый отвратительный запах. Кулаки, покрытые ожогами, протянулись к ней, и хриплые, глухие голоса закричали:

- Вот та, для которой он нашел и любовные поцелуи, а не только смертельные, которыми награждал нас. Она не предназначена для смерти. Беги из этого дворца. Мы не потерпим здесь твоего присутствия. Беги, Нейта, так как тот, кого ты любишь, принадлежит нам. Или стань такой же, как мы, и раздели нашу участь.

Черные покрывала упали, Нейта увидела молодые лица, обезображенные страданием и животными страстями. Пламя бушевало вокруг зловещих теней, и у каждой жертвы из раны на груди текла черная густая кровь. Покрывала превратились в дым, который носился вокруг этой ужасной толпы. Нейта хотела бежать, но онемевшие ноги отказывались повиноваться ей. В этот момент вся ее жизненная сила сосредоточилась на зрении и слухе.

- Посмотри! Эти раны - дело его рук, - сказал один из призраков, искаженное лицо которого дышало дикой ненавистью. - Хоремсеб пил кровь, которая течет в нашей груди, и этими кровавыми узами он связан с нами. Он принадлежит нам, и мы увлечем его в бездну. Там, освобожденный от плотского тела, он будет в нашей власти. Если ты хочешь разделить нашу власть, отдай и ты свою жизнь, чтобы напитать его.

Жалобно смеясь, отвратительные тени теснее обступили ее, как вдруг, кружась вокруг собственной оси, они исчезли с террасы, как огненные шары, гонимые ветром.

Отчаянным усилием стряхнув оцепенение, приковывавшее ее к скамейке, Нейта, дрожа, встала. Ее испуганный взгляд упал на Хоремсеба, который с беззаботной улыбкой шел к ней по аллее. Она, движимая только желанием не оставаться одной бросилась к князю. Но силы изменили ей, и она с глухим криком упала на колени.

- Что с тобой, Нейта? - спросил Хоремсеб, нежно наклоняясь к девушке, расстроенное лицо которой дышало безумным страхом.

- На меня напали женщины, окруженные пламенем и с ранами в груди. Они грозили мне, - пробормотала Нейта, задыхаясь. - Они сказали мне, что я не имею права на твою любовь, пока ты не напьешься моей крови. Эти женщины утащат тебя в бездну, где ты будешь в их власти. Ах, вот они возвращаются! Они окружают тебя, цепляются за тебя. Прогони их, если ты любишь меня!

Голос ее оборвался, и она упала на землю без чувств.

С минуту Хоремсеб стоял неподвижно. Бледный, с потускневшим взглядом, он, казалось, собирался с силами. Сильное тело его дрожало. Не духи ли его жертв, подобно ледяному ветру, касаются его влажного лба и приподнимают его волосы? Не их ли руки протягиваются к нему из-за каждого куста, в каждом темном углу? Стиснув зубы, он поднял Нейту и одним прыжком очутился на террасе. Здесь, положив девушку на скамейку, он хлопнул в ладоши.

Тотчас же прибежали Хамус и несколько рабов с факелами в руках.

- Вина и эссенций, - приказал Хоремсеб хриплым голосом.

Благодаря его стараниям, Нейта скоро открыла глаза.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил он, целуя ее.

- Теперь лучше. Кажется, меня мучали дурные грезы, - заметила Нейта, стараясь улыбнуться.

- Без сомнения, ты бредила. Пойдем теперь ужинать - это окончательно восстановит твои силы, - сказал Хоремсеб, обнимая ее за талию, чтобы помочь ей идти.

Ужин проходил в полном молчании. Нейта не могла ни есть, ни пить. Хоремсеб озабоченно наблюдал за ней. Глубокая складка прорезала его лоб.

- Твои видения делают тебя больной, Нейта. Ты бледная, расстроенная, потеряла аппетит - так продолжаться не может. После ужина я отведу тебя к великому мудрецу и врачу. Он даст средства, которые тебя вылечат, - Хоремсеб замолчал, видя, что Нейта встала. Ее широко открытые глаза с ужасом следили за каким-то предметом.

- Кто эта бледная женщина, окруженная пламенем, с пурпурной розой в руках? Она хочет схватить тебя, Хоремсеб, - прошептала она.

Маленькие ледяные пальцы конвульсивно ухватились за ожерелье князя. Тот быстро обернулся.

- Что ты видишь, Нейта? Ничего нет!

- О, она остановилась между нами, а вот и бездна! Остановись, остановись! Не позволяй толкать себя туда, - уже кричала Нейта, в ужасе отступая назад.

- Ты больна, дорогая моя, - сказал Хоремсеб, притягивая ее к себе. - Я вижу, что ты меня очень любишь, так как не хочешь, чтобы я упал в бездну. Но успокойся, мы никогда не расстанемся с тобой.

Он прижал ее к себе еще крепче и поцеловал. Но, когда он прикасался к губам Нейты, на нее дохнуло едким горячим дымом изо рта Хоремсеба. Огненные языки окружили ее голову, освещая его лицо кровавым светом. Задыхаясь, изнывая, как в раскаленной печи, ослепленная и оглушенная, она стала отбиваться. Ее хрупкое тело изгибалось в конвульсиях.

- Пощади! Не жги меня, Хоремсеб, пламя душит меня! - кричала она, стараясь вырваться из его рук.

Вдруг она резко выпрямилась, а затем без чувств опустилась на руки князя. Снова Хоремсеб смертельно побледнел.

- Что это значит? Она, кажется, видит тех, кто здесь погиб? - с беспокойством пробормотал он. Вдруг его взгляд прояснился и на лице появилось выражение необычайной гордости и самодовольства. "Их души не могут найти себе покоя. Они еще любят и ревнуют меня. Бедная Нейта! Эти умные тени завидуют тому предпочтению, которое я оказываю тебе, и преследуют. Таадар должен избавить тебя от этого". Сделавшись, как по волшебству, спокойным, Хоремсеб поднял Нейту на руки и понес ее к мудрецу. Старый хетт стоял на пороге, словно ожидая их. Мрачный и молчаливый, не задав ни одного вопроса, он взял все еще бездыханную больную и, положив на ложе, долго исследовал ее. Наконец он сказал недовольным тоном:

- Чувства этого ребенка развиты сильней, чем это может вынести тело. Она видит жертвы, принесенные Молоху, и слышит их беспорядочные речи, полные ненависти и ревности.

- Ты это знаешь, учитель? - спросил удивленный Хоремсеб. - Но раз ты коснулся этого предмета, позволь задать тебе один вопрос. Если Нейта видит души этих женщин, значит, они существуют? Следовательно, эти мстительные тени, действительно, окружают меня, пылая ненавистью и любовью. Они хотят сбросить меня в какую-то бездну, чтобы отомстить мне?

- Я уже говорил тебе, что ничто не уничтожается... а тем более то нечто, совершенное и нежное, что называется душой, - важным тоном ответил мудрец. - Без сомнения, эти существа, разлученные с телами в самом расцвете жизни и молодости, носятся по тем местам, где они жили. Эти женщины желали бы обладать тобой и они ревнуют каждый взгляд, каждую мысль, которыми ты даришь другую, так как в этих бестелесных существах, бушуют все страсти живых. Чувства сохраняются и после смерти, только им недостает плотских органов. Поэтому они страдают вдвойне, их бессильные желания наталкиваются на непреодолимое препятствие. Оттого-то эти существа и хотят увлечь тебя в бездну, название которой - смерть.

Только тогда они могут стать опасными и по-настоящему угрожать тебе. Перейдя в тонкое тело, ты будешь доступным для преследования теней, пожираемых ненавистью и любовью. Но так как, питаясь кровью жертв, мы будем жить вечно, то этой опасности для тебя не существует. Сознание твоей неуязвимости еще больше возбуждает бессильную ярость невидимых существ.

- О! Больше, чем когда-нибудь, я должен приносить жертвы и пить их кровь, - вскричал Хоремсеб в какой-то дикой экзальтации, - Я хочу, я должен жить вечно! Эти грубые, полные ненависти души никогда не будут иметь надо мной власти.

- Тебе нечего бояться. Но я возвращаюсь к Нейте. Может, могущественный аромат и зрелища, подобные вчерашнему, страшно возбудили ее организм. Она видит и слышит то, что невидимо для других, у которых легкие нити, привязывающие душу к телу, тесно закреплены и слегка ослабляются только во время сна. У Нейты это ослабление переходит всякие границы. В таком состоянии органы души начинают вибрировать и открывают живущим то, что скрывается в атмосфере, населенной чудесами. Но подобное состояние, в тоже время, и очень опасно, так как может повлечь за собой разрыв сердца. Молодой женщине необходим свежий воздух и абсолютный покой. Я уже просил тебя поберечь ее, но так как ты не обратил внимания на мою просьбу, то я оставлю ее здесь, в верхней комнате павильона, и сам буду ухаживать за ней. Знай, Хоремсеб, что Нейта - дочь моего народа. Здесь она находится под покровительством своего бога и под моей защитой.

Старый мудрец величественно посмотрел на него и положил руку на голову женщины.

- Ты бредишь, Таадар! Каким образом Нейта - дочь Мэны, начальника царских палаток, может быть дочерью хеттов?! - недоверчиво спросил Хоремсеб.

- Это ты ошибаешься, Нейта - дочь фараона Хатасу и царевича Наромата, старшего брата Саргона. Поэтому-то я и сказал тебе, что в случае опасности этот ребенок будет для нас могущественной защитой, так как царица боготворит это воспоминание о своей единственной любви.

Пораженный Хоремсеб слушал, не перебивая.

- И ты говоришь мне это только сегодня? Но это невозможно. Неужели же гордая Хатасу могла полюбить побежденного? И затем, как она скрыла все это от отца?

При слове "побежденный" лицо хетта омрачилось, и в его глазах сверкнуло ядовитое выражение.

- Побежденный судьбою! Вспомни, Гиксы доказали Египту, что он не всегда бывает победителем, - холодно произнес Таадар.

- Прости меня, учитель, я не хотел оскорбить тебя. Только крайнее удивление вырвало у меня такие несправедливые слова. Но раз ты уже столько мне открыл, то объясни все до конца. Если только состояние Нейты не требует твоего немедленного вмешательства.

Мудрец взял флакон и натер девушке виски и лоб. Потом сказал, опускаясь на стул:

- Пока ей больше ничего не нужно, и я удовлетворю твое совершенно понятное любопытство, хотя открыть эту тайну меня заставила только необходимость обуздать тебя.

Таадар облокотился на стол и погрузился в свои воспоминания. Хоремсеб чуть ли не задыхался от нетерпения, и учитель, собравшись с мыслями, сказал:

- Мне тяжело возвращаться ко временам несчастья и унижения, когда боги отвернулись от нашего несчастного народа, и гордый победитель раскинул лагеря в полусожженных дворцах наших царей. Решительная битва, проигранная нами, отдала тысячи пленных в руки египтян. Среди них был и Наромат, самый красивый из хеттов, надежда и гордость своего народа. Покрытый ранами, а главное, истощенный потерей крови, молодой герой был найден среди груды тел, когда египтяне в присутствии своего царя стали считать убитых.

Тебе известно, что Хатасу сопровождала Тутмеса в этом походе. Прекрасная, как Гатора, она была еще совсем ребенком, хотя уже и тогда отличалась необыкновенной энергией и гордостью. О том, какое влияние она имела на царя, ты можешь судить по тому, что мне рассказал твой отец, как очевидец. Фараон, готовивший свою любимую дочь для трона, всеми силами старался дать мужской закал ее характеру. С ее женской хитростью должны были соединиться невозмутимость и мужество воина. С этой целью он заставлял ее присутствовать на сражениях, конечно, на таком расстоянии, чтобы она не могла быть ранена. В этот день он привез ее смотреть как будут считать мертвых.

Стоя на царской колеснице, она не морщась смотрела, как считали и записывали отрубленные руки, разбирая груду трупов, около которой остановилась царская колесница. Из этой кучи тел скоро вытащили бесчувственного Наромата. По золотой каске и по украшениям Тутмес узнал царевича, которого он разбил накануне, и сказал: "Это был лев! Этот герой умер смертью храбрых". Можно только догадываться, что происходило в эту минуту в душе Хатасу. Тем не менее, она заметила:

- Мне кажется, мой отец и фараон, что сыну царя, хоть и мертвому, не подобает быть изуродованным в общей куче трупов. Если даже такой победитель, как ты, сам бог войны, воздает такую большую хвалу его памяти, то не заслуживает ли герой погребальных почестей?

Царь был в восторге. Он похвалил тактичность и великодушие дочери и приказал с почестями похоронить Наромата. Когда же его подняли, боль вырвала стон у раненого. Узнав, что он не умер, его отнесли во дворец. Как встретились и полюбили друг друга Наромат и дочь Тутмеса I, я не знаю. Только Сэмну, тогда еще простой воин из свиты царевны, и одна из сопровождавших ее женщин по имени Сатати принимали участие в этой истории. Эта любовь, единственная в жизни гордой Хатасу, совершенно овладела ею и смягчила ее сердце к побежденным. Царевна добилась от Тутмеса больших послаблений для них, и Наромат взошел бы на трон своего отца в качестве данника Египта, если бы Хатасу решилась расстаться с ним. Но здесь эгоизм подавил все остальные чувства. Царевич должен был следовать за армией и... раны его снова открылись. Наромат умер, а беременная Хатасу в отчаянии вернулась в Фивы. Случай помог скрыть эти обстоятельства. Тутмес I немедленно должен был отправляться в Ливию. Думая, что дочь его утомлена продолжительным походом, он на этот раз не взял ее с собой. Во время его отсутствия родилась Нейта. Мэна, ее названный отец, был женат вторым браком на одной родственнице царя. Царевна доверилась ему. Так как начальник царских палаток также оставался в Фивах для излечения ран, то он и объявил, что возьмет ребенка к себе. Жена Мэны умерла в родах, произведя на свет мертворожденного ребенка. Этого ребенка заменили Нейтой. Только Мэна, Сэмну, Сатати и два хетта, Тиглат и колдунья Абракро, были посвящены в эту тайну. Узнал я все это от Тиглата, а передал только твоему отцу и тебе. Хоремсеб жадно слушал этот рассказ.

- Благодарю тебя, Таадар. То, что ты мне рассказал, осветило много вещей и объяснило необыкновенную гордость Нейты. Это перешло к ней от матери. Вернемся теперь к настоящему. Конечно, я влолне подчиняюсь твоим распоряжениям и пришлю тебе cюда все, что Нейте нужно. Но позволишь ли ты мне навещать ее?

- Разумеется. Только Нейте необходимо совершенно поправиться, прежде, чем она будет в остоянии переноcить новую обстановку. Я возвращу ее тебе гораздо более cильной, так как ароматы ассимилируются в ее крови.

К великому cвоему удивлению, Нейта пришла в себя в павильоне и осталась там жить. Она скоро привыкла к обществу старого мудреца, который обращался с ней ласково и которого занимали ее развитой ум и ее тонкие и острые ответы. Благодаря серьезному лечению и более здоровой жизни, к Нейте вернулись мало-помалу и силы и прежняя свежесть.

Хоремсеб часто навещал ее. Тайна ее рождения вызвала у него новый интерес к девушке, а блестящая красота дочери фараона подстегивала желание видеть ее у своих ног. Но она была еще больна, и присутствие Таадара мешало ему возобновить свою суетную и преступную игру. Так прошло несколько месяцев. Здоровье Нейты поправилось, она покинула павильон и стала вести во дворце свой прежний образ жизни. Встречаясь чаще с Хоремсебом, она cнова подпала под его влияние. Но так как князь не давал ей яд и не злоупотреблял ядовитым ароматом, ее рассудок был не очень омрачен. Хоремсеб тоже сильно привязался или, вернее, привык к своей прекрасной и невинной подруге. Только его страшно мучила необходимость лишать себя ее общества во время оргий, которыми он развлекался при своем аскетическом образе жизни. Он решил еще раз попытаться приучить Нейту к этим отвратительным зрелищам.

Однажды вечером Нейта сидела вместе с князем в том павильоне, откуда они когда-то любовались танцами на площадке. Вдруг Нейта с удивлением увидела, что принесли трон и стали подвязывать Хоремсебу большие, золоченые крылья, а на голову надели тиару, сверкавшую драгоценными камнями. Когда же он знаком предложил ей занять место рядом с ним, она поняла, что должна будет присутствовать при какой-то новой оргии. Дрожа от страха, обливаясь холодным потом, она протянула к князю сложенные руки и, вне себя от ужаса, взмолилась:

- Нет, нет! Умоляю тебя, оставь меня! Я не хочу идти с тобой!

Хоремсеб не привык к сопротивлению: все должно было преклоняться перед его волей. Кроме того, его тщеславие доходило до мелочной глупости. Ему показалось, что этот отказ на глазах у всех был демонстративным. Подозрение, что она пренебрегает честью сидеть с ним рядом, привело князя в слепую ярость.

- А! Тебе не довольно места рядом с твоим господином! - прошипел он, окидывая Нейту угрожающим взглядом.

Наклонившись к Хамусу, он сказал ему несколько слов, и кортеж двинулся в путь.

Нейта, как пьяная, прислонилась к дереву. В ней боролись гнев, отчаяние и стыд. Она испуганно насторожилась, когда к ней подошел евнух и, скрестив руки, почтительно сказал:

- Господин приказал мне заставить тебя присутствовать на празднике. Следуй за мной без сопротивления, благородная женщина, и не вынуждай меня применять насилие к твоей высокой особе. Прости, что я, такой ничтожный служитель, осмеливаюсь дать тебе совет: никогда не противься воле князя. Месть его ужасна, а ненависть и гнев могут уничтожить тебя.

Нейта обхватила руками голову. О, зачем она последовала за этим гнусным человеком, который презирает ее и обращается с ней, как с рабыней? Этот злой насильник принуждает ее присутствовать на зрелищах, внушающих ей отвращение, а на ее просьбу отвечает тем, что отдает ее во власть слуги.

Убеждение, что Хамус действительно может употребить против нее силу, больно уязвило ее самолюбие. Вспыхнув, она отрывисто сказала:

- Показывай дорогу!

Придя в сопровождении евнуха на место праздника, oна увидела Хоремсеба, сидящего на высоком жертвеннике, который мы уже описывали. У его ног толпа пила, танцевала и, из-за обилия возбуждающих напитков, находилась уже в состоянии настоящего бреда. Хамус указал Нейте на колонну, стоявшую в нескольких шагах от трона, и сказал:

- Встань здесь!

Нейте показалось, что ее ударило молнией, когда евнух вытащил веревку и, ловко обхватив за талию, привязал ее к колонне. При этом последнем оскорблении, низводившем ее в степень животного, кровь с такой силой прилила к голове, что в ее глазах все потемнело. Она не видела, что происходило перед ней. Шум и крики оргии доносились до нее, как какой-то отдаленный гул. Через минуту она зашаталась, упала на колени и закрыла лицо руками. В ней бушевала такая дикая ненависть к Хоремсебу, что при мысли о его безграничной власти над ней, она чувствовала, как волосы поднимаются у нее на голове.

Она не заметила, как чьи-то сильные руки подняли ее и посадили на удобный стул. Но хорошо знакомое прикосновение мягкой и холодной руки заставило ее открыть глаза. К ней наклонился улыбающийся Хоремсеб.

- Приди в себя, капризница, мой гнев прошел!

Удушливый аромат, который шел от него, расслабляюще подействовал на Нейту. Ее гнев, казалось, превратился в страстную любовь, толкавшую в объятия князя. Однако душа не отвечала этому подчинению чувств и продолжала страдать от унижения и гнева. Не понимая больше сама себя, разбитая внутренним терзанием, Нейта инстинктивно отбросилась назад и бессознательно прошептала:

- Пощади!

На губах князя появилась та странная улыбка, которая леденила и воспламеняла его жертв.

- Какой пощады ты просишь, Нейта? Что, кроме половины своего царства, могу я тебе дать? Полно же! Оставь свои капризы и подними свою хорошенькую головку. Взгляни, как беснуется у наших ног эта презренная толпа рабов и слуг. Проникнись убеждением, что мы, подобно богам, царим выше всех животных страстей.

Нейта ничего не ответила. Полная слабость вытеснила ее страшное возбуждение. С безжизненным взглядом она откинулась на спинку стула и скоро впала в какое-то полузабытье, перешедшее в обморок.

Когда она пришла в себя, то лежала в саду на скамейке, недалеко от наружной стены. Хоремсеб сидел в ногах и помог ей подняться.

- Тебе уже лучше? - спросил он. - Да? В таком случае, пойдем. Тебе надо подышать свежим воздухом, это подкрепит тебя.

Он подвел ее к стене, открыл дверь и они очутились на лестнице, спускавшейся к Нилу. Лучи восходящего солнца золотом и рубинами сверкали на поверхности священной реки. Вершины гор, обрамлявших пустыни, окрасились в солнечные оттенки. Наконец, на горизонте появилось блестящее светило дня, заливая ослепительным светом весь пейзаж, храмы и дворцы Мемфиса, массивные силуэты которых резко вырисовывались в ясном небе.

Трепеща, и полными легкими вдыхая живительный воздух пустыни, смотрела Нейта на этот волшебный вид, от которого отвыкла в своем плену. С необыкновенной силой в ней пробудилось воспоминание о дворце Саргона, где она так часто, сидя на террасе, любовалась восходами и закатами, дышала свежим речным воздухом. Тогда она считала себя несчастной, а между тем она была свободна и на ее сердце не давила, как теперь, страшная тяжесть. Никогда она не испытывала этой ужасной борьбы между рассудком и роковой силой, ломавшей ее волю, гордость и бросавшей ее к ногам человека, которого она ненавидела, презирала и в то же время боготворила.

Вдруг в памяти воскресло унижение, испытанное этой нечью. Краска стыда залила ее лицо. Она почувствовала себя растоптанной, несчастной, и ею овладело страшное желание свободы. Невольно она взглянула на того, кто имел на нее такое роковое влияние и в чьей власти она находилась. У нее мелькнула мысль, что и он сейчас наслаждается, как освобождением, чудным видом природы, дневным светом и чистым воздухом, свободным от отравленных ароматов, что, может быть, как и она, жаждет свободы вдали от этого дворца, под мрачной кровлей которого он становился рабом своих страстей или погрязал в преступлениях, заглушая в себе всякое человеческое чувство.

Прислонившись к косяку двери, скрестив руки на груди, Хоремсеб, казалось, погрузился весь в созерцание очаровательного пейзажа. Его лицо совершенно изменилось. Гордость, жестокость, угрозы куда-то исчезли, уступив место созерцательному покою. Большие темные глаза горели чистым, полным радости восхищением, а нежная, мечтательная улыбка полуоткрыла пурпурные губы.

Взгляд Нейты с восторгом скользил по высокой и стройной фигуре красивого молодого человека, покрытого драгоценностями. На его кудрявой голове еще красовалась тиара, а плечи покрывал пурпурный плащ, в который он нарядился председательствовать на отвратительной оргии.

- Так прекрасен телом и так отвратителен душой, - прошептала она, прижимая руки к груди. Снова смешанное чувство ненависти и любви наполнило ее сердце. Все слилось в единственное желание покинуть эти места страданий, где она теряла рассудок, перестав себя понимать. Быстро решившись, она схватила его за руку:

- Хоремсеб!

- Что тебе надо? - спросил он, вздрогнув и с удивлением глядя в ее взволнованное лицо.

- Верни свободу моей душе, чародей Мемфиса! Ты ее связал, я чувствую это. Все мое существо восстает против власти, которую ты имеешь над моими чувствами. Мой рассудок осуждает эту власть. Никогда до тех пор, пока я тебя не увидела, я не знала этого пожирающего огня, который пылает в моей крови, влечет меня в твои объятия, отнимает у меня уважение к самой себе и заставляет меня краснеть перед собой. Но если ты сумел связать, то ты должен знать и как освободить! Верни же мой покой и уважение к самой себе! Освободи мое сердце от роковой страсти, которая причиняет мне столько страданий. Тебе же это ничего не стоит, Хоремсеб, так как ты не любишь меня и держишь как рабыню. Для тебя я не больше чем игрушка.

Нейта заметно воодушевилась. Ее черные глаза гордо пылали, и нежное тело трепетало от беззащитности.

Вдруг это возбуждение разразилось потоками слез. Сложив руки, она подошла к нему и продолжала умоляющим голосом:

- Сжалься надо мной, Хоремсеб, позволь мне уехать! Ни одним словом я не выдам того, что здесь видела, и никогда не нарушу твой покой. Напротив, всеми силами буду стараться защищать тебя даже перед царицей, так как что-то нашептывает мне, что над твоей головой собираются зловещие тучи. Или же, если ты меня любишь, если ты хочешь сохранить меня, я постараюсь безропотно переносить твои чары. Только в таком случае, ради самого себя, Хоремсеб, откажись от этой жизни, полной преступлений, от этих ночных праздников, от этого ужасного уединения и от всех этих извращений. Займи снова принадлежащее тебе место в обществе. Пока еще не поздно, вернись в общество людей, под лазурное небо и под золотистые лучи Ра. Беги от мрака, расслабляющих ароматов и отвратительных зрелищ, убивающих твою душу и леденящих твое сердце!

Князь с удивлением слушал ее. Темное облако омрачило его лицо, но глубокое убеждение, звучавшее в голосе прекрасной пленницы, все-таки произвело на него впечатление. Добрый гений князя шептал ему: "Откажись, пока еще не поздно! Сам Таадар предвидит угрожающую тебе опасность".

Глубоко вздохнув, он провел рукой по внезапно побледневшему лицу, но зло уже укоренилось в нем. Тщеславие и упрямство победили слабый голос добра. С непередаваемой улыбкой он наклонился к Нейте и, обняв ее за талию, сказал ласковым голосом:

- Ты бредишь, Нейта! Одна любовь связывает меня с тобой, а эти чары я бессилен вырвать из твоего сердца. Но так как ты чувствуешь себя здесь несчастной - уезжай! Я не хочу силой удерживать тебя. Иди по берегу реки в Мемфис, а оттуда тебя доставят до Фив. Следовать за тобой я не могу. Я должен жить здесь, и мы никогда не увидимся с тобой. Возвращайся в свой дом и будь счастлива в объятиях твоего супруга, принца Саргона. А теперь прощай!

Он крепко поцеловал ее и, вытащив из-за пояса красную розу, воткнул ее Нейте в волосы. Затем он отвернулся и, сделав прощальный знак рукой, медленно направился в сад.

С минуту Нейта стояла окаменевшая. Удушливый аромат, распространяемый ожерельем князя и розой, украсившей ее волосы, начал уже свое ужасное действие. Все тело Нейты горело, а околдованный взор был прикован к Хоремсебу, готовившемуся уже запереть калитку сада.

Страшное отчаяние овладело Нейтой при мысли, что она уже больше не увидит его, не услышит его голоса и не будет чувствовать на себе этого ласкающего и властного взгляда. Нет! Лучше отказаться от свободы, от солнца, oт чистого воздуха, только не разлучаться с ним.

Как перышко, подхваченное ветром, бросилась она к чародею и повисла у него на шее.

- Хоремсеб! - задыхаясь, пробормотала она. - Я добровольно возвращаюсь, чтобы умереть здесь. Пусть будет, что решат бессмертные! Я же не могу жить без тебя. Несмотря на дневной свет и на солнце, вдали от тебя мне все будет казаться мраком.

Не в состоянии продолжать, она прижалась головой к груди чародея и горячо заплакала. Она не заметила самодовольно-насмешливой ухмылки, скользнувшей по губам Хоремсеба.

- Добро пожаловать вторично в мой дом, - сказал он, прижимая ее к себе. Он запер дверь, задвинул засов, и они вошли под густую древесную тень. Нейта опустила голову. Ей казалось, что над ней закрылась могильная плита.

Вера Ивановна Крыжановская - Царица Хатасу - 04, читать текст

См. также Крыжановская Вера Ивановна - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :