Вера Ивановна Крыжановская
«Гнев Божий - 04»

"Гнев Божий - 04"

Глава третья

После полудня следующего дня самолет Супрамати пристал к башне дворца и оба принца удалились в свои личные апартаменты. Поужинав один, Супрамати прошел в кабинет и, сев у открытого окна, углубился в не особенно приятные думы. Уже во время пути он был сосредоточен и молчалив; а теперь, среди одиночества и тишины чудного вечера, ему казалось вдвойне тяжелым, почти недостойным налагавшееся на него испытание.

Он - маг, бессмертный, аскет, привыкший в продолжение веков жить отшельником наедине с наукой, совершенно поглощенный отвлеченной работой и восхождением в высшие духовные сферы, должен играть пошлую роль влюбленного жениха, обыкновенного мужа прекрасной и невинной, конечно, девушки, но от которой его отделяла целая пропасть невежества; при этом девушки, питавшей к нему чисто земное чувство.

Что сделает он из нее в их интимной жизни? Поднять ее до себя он не в состоянии, ибо в какие-нибудь несколько лет нельзя научить таким вещам, даже смысла которых она не способна понять; а между тем ему придется заняться ею, потому что у нее будут свои права: права на его общество, на обмен мыслей, на его чувства... Как разыгрывать ему комедию пошлой любви, после того как он уже укротил, некоторым образом убил в себе чувства, и знал теперь только одну идеальную любовь духовных влечений и привязанностей?... Он забыл уж и язык-то влюбленных, язык жениха, молодого супруга; научные проблемы, сложные формулы, управлявшие стихиями, совсем заполнили его голову. Даже Нара, самая дорогая ему женщина, не играла более в его жизни роли первых дней их союза. Уступить ее другому он не желал бы, конечно, а пофлиртовать... Эта мысль вызывала улыбку на его лице. Она была равна ему по умственному развитию и по учености, но плотские влечения, слабости повседневной жизни для них более не существовали, не было более разногласий, которые приходилось бы улаживать, ни ошибок или обид. Нечему было более учиться. Сохранилась лишь одна взаимная поддержка очищенной, духовной привязанности; между ними царили лишь красота и гармония, а земные волнения не переступали магического круга ясного, просветленного спокойствия или уравновешенных душ.

В предстоящем же союзе все было иначе. Предстояло иметь дело с капризами, причудами, ревностью и - как знать, - может быть, даже со ссорами, потому что девочка не станет считаться с его высоким саном мага, а будет видеть в нем только мужчину, который нравится и принадлежит ей.

Такая перспектива возбудила в нем огорчение и тревогу. Он чувствовал себя в положении человека энергичного и трезвого, который при виде пьяницы не может себе представить, как мог бы сам дойти до подобного состояния.

Супрамати порывисто встал и зашагал по комнате. Давно уже так не возмущалась ясная гладь его души, но и эта буря длилась не долго и стихла под усилием могучей воли. О! Как прав Эбрамар, говоря, что и поборов собственные страсти, трудно руководить малыми и слабыми. Легко сделаться черствым и суровым, если забыть ошибки, недостатки и слабости своего детства. Каким же руководителем будет он впоследствии для юного вверенного ему народа, не будучи в состоянии понять волнующих его чувств? Что за педагог, который при своей учености не сумеет научить азбуке.

Нет, нет. Пропасть между ним и душами несовершенными не должна более увеличиваться; напротив, следует приблизиться к этому забытому им миру, подчиниться мудрому закону, не переставая быть магом, - стать снова обыкновенным человеком, влюбленным женихом и добрым мужем.

Супрамати вздохнул полной грудью и обеими руками откинул свои темные кудри.

- Уф! Боюсь, что это посвящение в прошлое окажется труднее, чем управлять бурей и вызывать землетрясения, - проворчал он, полушутя, полуозабоченно. - Все равно, надо смело и добровольно брать на себя эту обязанность и найти в ней хорошие стороны.

Все утро следующего дня Супрамати был занят с управляющими, прибывшими из разных поместий и с нетерпением ожидавшими его возвращения.

За завтраком Дахир сказал ему с улыбкой:

- Заходил Нарайяна, но узнав, что ты занят, поручил передать тебе, что Ольга Болотова все еще живет в своем поместье, где она вызывала Эбрамара, и если ты желаешь ее видеть, должен отправиться туда.

- Вот человек, который горит желанием непременно надеть мне петлю на шею, - заметил Супрамати. - Впрочем, я и сам решил покончить с этим и сегодня после обеда отправлюсь повидать девочку. Но после этого, надеюсь, Нарайяна обратит на тебя свое матримониальное рвение, - заключил он с усмешкой.

Позднее, окончив свой туалет тщательнее обыкновенного, он подошел к большому зеркалу и в первый раз после долгого перерыва стал внимательно себя осматривать. Из груди его вырвался вздох.

Кто поверит, что века тяготеют над этим красивым молодым человеком, гибким и стройным, с непроницаемым загадочным выражением больших блестящих глаз, которое одно только и выдает тайну его многовекового существования; все остальное дышало силой, красотой, цветущей молодостью. Да, таким он был, он легко мог воспламенить любовью сердце молодой девушки, мог нравиться не одной женщине, да и в конце концов, ведь не несчастье же быть любимым.

Смеясь в душе над таким веским аргументом, чтобы облегчить свое испытание, Супрамати открыл ящик и вынул из него талисман в форме медальона; сделан он был из целого алмаза и представлял собою чашу, внутри которой, в самом камне, блестела, испуская снопы лучей, красная капелька; медальон был увенчан золотым крестом. Эта драгоценность составляла подарок при обручении, который рыцари Грааля делали своим "смертным" невестам. Если окончательное объяснение последует сегодня, то Супрамати вручит Ольге подарок.

Захватив еще букет редких цветов, он сел в маленький самолет, которым управлял сам, и направился к уединенной вилле, где жила Ольга.

После свидания с Эбрамаром молодая девушка не покидала своего убежища, несмотря на неоднократные письма тетки, которую необъяснимая замкнутость племянницы удивляла и беспокоила. Но Ольга не имела ни малейшего желания возвращаться в шумный и суетливый мир амазонок; она продолжала постить-

ся и молиться, мечтая о Супрамати, и старательно изучая книги оккультной науки, данные ей Нарайяной.

Супрамати оставил свой самолет у входа в сад и медленным шагом направился к дому. На террасе, где происходило вызывание, сидела Ольга; подле нее на столе лежала открытая книга, но она не читала; откинув голову на спинку стула и скрестив на коленях руки, она мечтала, и взор ее блуждал в пространстве.

Супрамати остановился и задумчиво смотрел на нее. Она похудела и побледнела за эти недели, что он ее не видел; но теперь она казалась ему красивее. Задумчивое, грустное выражение шло ее тонким и деликатным чертам, и в своей грациозной, беспомощной позе она была восхитительна. Простенькое платье из легкой белой материи с короткими рукавами обнажало шею и руки перламутровой белизны; густые волосы были просто заплетены в косы и одна из них свешивалась на пол. Но внимание Супрамати сосредоточилось на беловатой дымке, окутывавшей голову молодой девушки и сливавшейся с широкой полосой голубоватого и фосфорического света, который излучали устремленные в пространство глаза ее. И в этом светлом луче отражался ясный, отчетливый образ любимого человека, поработившего все ее существо.

- Вот истинная любовь, которая наполняет душу, господствует над всеми чувствами и сосредоточивает мысли на образе любимого человека; в ее ауре нет места ни для кого другого, он - альфа и омега ее желании и надежд. Бедное дитя! Счастье и сомнение заставляют трепетать атмосферические волны твоей ауры,

- подумал Супрамати. - Увы! Так любить я уже более не могу!

- прибавил он со вздохом. - Но я постараюсь дать тебе все мимолетное счастье, каким может насладиться супруга мага.

Он решительно направился к террасе, поднялся на ступеньки ее и сказал весело:

- Здравствуйте, m-lle Ольга.

Ольга вскочила, как ужаленная, бледнея и краснея.

- Я не сплю? Вы здесь, принц Супрамати? - пробормотала она.

- Я сам и, судя по вашим мыслям, думаю, что вы рады мне,

- ответил он, улыбаясь и целуя ее ручку. Молодая девушка густо покраснела.

- Ах, вы читаете мои мысли. Как мне стыдно! Что вы подумаете обо мне, - произнесла она, смутясь.

- Я думаю, что очень счастлив, внушив такое чистое и глубокое чувство. Я также люблю вас, Ольга, и сила вашей любви привлекла меня сюда, чтобы спросить, хотите ли вы быть моей женой, - сказал он дружески.

Ольга побелела, как ее белое платье, и от волнения прижала обе руки к груди. Не сон ли это? Или она действительно слышала слова, открывающие ей двери земного рая. Затем, уступая внезапному порыву, она опустилась на колени.

- Ах, Супрамати! Зачем спрашивать, хочу ли я быть вашей женой? Меня мучает вопрос: достойна ли я такого счастья, такого человека; я спрашиваю себя, как будете вы переносить в своей жизни такое ничтожное, глупое, невежественное создание?...

- Что вы делаете, Ольга! Теперь вы меня заставляете краснеть! - сказал Супрамати, поспешно поднимая ее и усаживая на скамейку.

Он сел около нее и продолжал, улыбаясь:

- Я люблю вас такой, какая вы в действительности, бедовая головушка; а невежество - зло поправимое.

Она подняла на него свои влажные глаза.

- Нe думайте, что я не понимаю, какая бездна отделяет меня от вас, могущественного мага, ученого, необыкновенного человека, величие которого мой бедный мозг не в состоянии даже постичь.

- Разве вы любите во мне только мага? - спросил тот с лукавой улыбкой.

- Ах, нет. Для того чтобы любить мага по его заслугам, мне недостает его понимания. Знаю одно, что я - ничтожество перед вами и однако люблю вас больше жизни. О! Супрамати, я готова всегда молчать и во всем подчиняться; счастье быть всегда около вас - венец всех моих желаний, а если вы полюбите меня хотя бы как свою собаку, которую я видела во дворце, то я буду счастлива и признательна.

От волнения голос ее дрожал и по бледным щекам катились слезы. Взволнованный и растроганный, Супрамати привлек ее к себе и поцеловал в губы.

- Вы слишком скромны, очаровательная моя невеста, и я вовсе не думаю любить свою жену, как люблю собаку. Я буду любить ее, как доброго ангела моего очага, как друга. Вы ошибаетесь, Ольга, думая, что только вы получите что-то от меня; вы также многое дадите мне. Прежде всего - снисхождение и много снисхождения, ибо я очень удалился от земли, будучи поглощен наукой в строгом уединении. Любовь ваша должна ввести меня снова в круг моих земных братьев, вновь научить понимать их чувства, желания и горести; особенно научите меня не судить строго тех, которые меньше моего сумели побороть свои слабости. Словом, милая моя, я хочу отложить в сторону науку мага, чтобы быть только человеком, со всеми его радостями и желаниями. Я постараюсь сделать вас счастливой, моя Ольга, и если случится, что я вдруг стану больше магом, чем добрым мужем, вы меня образумьте, - закончил он шутя.

- А как я хотела бы забыть мага и видеть только обаятельного человека! - восторженно сказала Ольга. - Но делать вам замечания, наверно, никогда не осмелюсь, - прибавила она грустно.

- Будем надеяться, что такая смелость найдется в вас, - заметил Супрамати, смеясь. - А теперь, дорогая моя, позвольте предложить вам мой подарок. Этот талисман оградит вас от врагов, из которых самый опасный - Хирам; он питает к вам нечистую страсть и будет вас преследовать. Следует опасаться расставленных им западней; но я научу вас, как надо действовать.

- Ну, под вашим покровительством я не боюсь самого ада, - ответила горячо молодая девушка, с любопытством рассматривая полученную драгоценную вещицу.

- Какая странная вещь; а каково ее значение? Вы говорили, что это талисман? - спросила она.

- Я член одного братства ученых и каждый из нас имеет право дарить своей невесте такой драгоценный талисман, имеющий свойство развивать ее духовные способности и ограждать ее от нечистых сил, - ответил Супрамати.

- Боже, как это интересно! А не братство ли это рыцарей Грааля? - лукаво спросила она.

- Возможно, - ответил, улыбаясь, Супрамати. - Но, милая моя, первая добродетель супруги мага состоит в том, чтобы никогда не спрашивать, что и почему, а быть скромной, то есть победить две величайшие женские слабости: любопытство и болтливость.

Ольга покраснела, сделала маленькую гримаску, но ответила добродушно.

- Боже мой! Как трудно с достоинством играть роль супруги мага. Конечно, я буду помнить, что не должна быть любопытной, а взамен того скрытной или немой, как рыба, но, но... - Она положила свою хорошенькую головку на плечо жениха.

- Не стоит молчать, раз вы читаете мои мысли. Дорогой Супрамати, мне все-таки будет очень тяжело, если никто из амазонок не узнает, что я выхожу не просто за принца, прекрасного, как бог, богатого, как Крез, словом, за настоящего сказочного принца, но еще и за мага!

Супрамати от души расхохотался.

- Милая моя Ольга, вы в нескольких словах нагромоздили целую гору нечистых чувств: суетную гордость, ясную привязанность к земным благам и еще мелочное тщеславие перед вашими подругами, амазонками.

- Нет, нет, никто ничего не узнает, я буду покорна. Но я так счастлива, что хотела бы величаться этим и кричать о моем счастье во все концы света! - воскликнула Ольга и в красивых влажных глазах ее светилась такая лучезарная, наивная радость, что снова растроганный веселый Супрамати привлек ее к себе и поцеловал.

- Во всяком случае, ничто не мешает объявить о нашей помолвке. Возвращайтесь завтра же к вашей тетке и объявите ей, что выходите замуж; я тоже приеду к ней и мы назначим день свадьбы. А чтобы удовлетворить ваше тщеславное сердечко, мы устроим пышную свадьбу в вашей церкви, так как вы - православная; я же, хотя и горячо верующий христианин, но не принадлежу ни к какой церкви.

- А потом, когда мы поженимся, не устроить ли большой вечер или обед в вашем прекрасном дворце, который всех так интересует? - спросила Ольга, волнуемая чувствами скромности, неловкости и беспокойства.

- Я не вижу препятствий. Мы дадим и большой бал, и обед, - ответил Супрамати добродушно, но с некоторой иронией, которой не заметила радостная и довольная девушка.

Поговорив еще и отужинав вместе на террасе, он простился и уехал.

Едучи домой, он обдумывал случившееся и нашел, что, благодаря деликатной и сдержанной натуре невесты, он довольно сносно вошел в роль жениха, а впредь можно было надеяться добротой и тихой привязанностью заменить любовь и страсть.

В своем кабинете он застал за книгой ожидавшего его Дахира.

- Ну, милый друг, поздравлять тебя или сожалеть? - спросил тот, смеясь и пожимая ему руку.

- И то и другое, - усмехаясь, ответил Супрамати. - Я счастливый жених и намереваюсь отпраздновать свадьбу большим обедом и балом. Видишь, сколько мне предстоит удовольствий, не считая приятностей второго сорта, в виде свадебных визитов, поздравлений, родственных объятий и соперничества достойного Хирама.

- Клянусь бородой, я начал бы завидовать тебе, если бы то же счастье не грозило мне в будущем. Эбрамар, очевидно, решил переженить всю коллегию магов. Только тебе, по крайней мере, удалось найти обожающую тебя душу, тогда как в меня никто не влюблен и из всех встреченных мною женщин ни одна мне не нравится.

- Ты очень требователен, Дахир, и обнаруживаешь слишком много равнодушия к прекрасному полу. А вот для того, чтобы наказать Эбрамара за его выдумки, пусть-ка он сам сыщет тебе подходящую жену, - шутил Супрамати. - Или, еще лучше, сделайся снова легендарным "странствующим голландцем", садись на свой призрачный корабль, летай по всем странам да ищи достойную тебя молодую красавицу.

Оба смеялись.

- Шутки в сторону, брат, - заметил Дахир со вздохом, - вся эта история вовсе не забавна. Когда прожил мафусаилов век, жениться на какой-нибудь вертушке - это каторжная работа. Может быть, система нашего учителя Эбрамара, чтобы привязать нашу душу к земле, правильна. Но сам способ этот довольно колюч, когда отвыкнешь от роли влюбленного! Эбрамару следовало бы показать нам пример и жениться самому.

- Жди этого, когда мы будем на новой планете. Там мы все вместе создадим расу полубогов, а пока Эбрамар обязан найти тебе жену. Это самое легкое наказание ему за то, что он вводит в грех сладострастия своих учеников, - заключил, смеясь, Супрамати.

Продолжая беседовать, молодые люди вышли на любимую террасу Супрамати и улеглись в гамаках.

Вдруг Супрамати порывисто привстал. До его тонкого слуха долетела гармоническая вибрация, тихая, как воздушная музыка, а на фоне темного неба, - так как наступила уже мрачная южная ночь, - засверкали, точно ракеты, искры.

- Эбрамар! - вскрикнул Дахир, выскакивая из гамака и указывая на появившееся беловатое облако, которое неслось к ним с быстротою падающей звезды.

Через несколько мгновений облако опустилось на террасу, уплотнилось, музыка стихла, пар рассеялся, и появился Эбрамар - красивый и улыбающийся, как всегда приветливый и окруженный светлым ореолом.

Молодые люди радостно встретили его.

- Вот, заговоришь о солнце, а оно тут как тут, - воскликнул Супрамати.

- Льстец! - возразил Эбрамар, улыбаясь. - Но я должен сказать вам, друзья мои, что слышал вашу критику и знаю про ваш заговор относительно меня, а потому и пришел побеседовать с вами. Ну, хвалить мне вас не за что. Увы! Ваше себялюбивое "совершенство" дало плоды. То, что некогда было бы верхом счастья, как, например, обладание молодой, добродетельной, любящей женщиной, теперь кажется вам невыносимым бременем; обязанность воспитывать и совершенствовать молодую душу, учиться вновь, при ее посредстве понимать чувства и нужды существ, менее вас дисциплинированных, кажется вам скучной и противной работой. Господа маги, изволите ли видеть, боятся малейшего нарушения своих привычек, всякой помехи в их созерцании; они желали бы объехать современный мир в качестве любопытных туристов, питая горделивое сознание, что могут отвернуться от него, когда вздумается. Кроме того, им известно, что они - неуязвимы: ни стихии, ни ненависть и страсти людские вредить им не могут, а тщеславие им чуждо и богатства завоевывать им не к чему! Одним словом, вы желали бы окаменеть в вашем покое и ясном благосостоянии? Это, друзья мои и ученики, было бы непоправимой ошибкой для вас и несчастием для тех, кем вам предстоит в будущем руководить.

Нет, нет, дети мои. Волей-неволей, а настал момент потревожить ваше неизменное спокойствие и встряхнуть эгоизм вашего превосходства. Подобно тому, как родители должны знать сердце своих детей, чтобы понимать, извинять и прощать ошибки против буквы закона, совершенные по слабости плоти, но в которых душа не так виновна; равным образом и законодатель должен знать и понимать каждый изгиб человеческого сердца, дабы соразмерить вводимый им устав с пониманием тех, к кому он применяется.

Чем совершеннее люди, тем многочисленнее и сложнее могут быть законы; чем проще индивидуум, тем проще и точнее должен быть закон, дабы человек понял его и мог справедливо применить его. Но особенно остерегайтесь облекаться в броню себялюбивого равнодушия; истинные сыны Божий, небесные посланники, приходившие в мир проповедовать истину, всегда смешивались с людьми и делили их скорби. Например, Христна. Он покинул богатство и величие, чтобы сойтись с бедными, смиренными, несчастными; по божественному милосердию своему, он взял на себя все их страдания, познав голод и жажду, усталость, уничижение, преследование сильных; все перенес он безропотно до самой смерти, которой казнили его враги. Никогда не прибегал он к тому ужасающему могуществу, которым обладал, чтобы устранить тернии со своего пути; он - чья воля могла вырыть бездну под ногами врагов и ввергнуть их туда, как кучу муравьев, - он с терпением сносил их несправедливые гонения и дал распять себя; а ведь ему стоило только пожелать, чтобы подняться ввысь, избавиться от их жестокости и поразить их смертью. Чудеса делал он только для других, никогда для себя. Да и к гонителям своим он питал лишь жалость и милосердие; он плакал над ожидавшими человечество бедствиями, и в этом полном забвении самого себя заключается его истинно божественное величие.

А вы, дети мои, пролили ли вы уже хотя бы одну искреннюю слезу над злоключениями и страшными страданиями, которые постигнут мир? Нет, потому что вы чувствуете себя вполне от них огражденными, даже обеспеченными на случай смерти планеты, благодаря тому, что милосердная судьба предназначила для вашего пребывания новый мир. Подумайте обо всем этом, друзья, и постигнув науку разума, поработайте над наукой сердца.

По мере того как говорил Эбрамар, краска стыда залила лица обоих ученых и они опустили головы.

Да, учитель был прав. Никогда не чувствовали они так ясно, как в эту минуту, своего превосходства в отношении науки и несовершенства с другой точки зрения. Потом вдруг, точно движимые одной и той же мыслью, оба подошли к Эбрамару и взяли его за руки.

- Благодарю тебя, учитель, за твое строгое и справедливое слово; мы вполне заслужили его, - сказал Супрамати тихим голосом, - Несмотря на звезду мага, мы просто тщеславные эгоисты, которые сами нуждаются в воспитании, прежде чем перевоспитывать других. Но я обещаю тебе употребить все усилия для того, чтобы победить себялюбие и сделаться достойным возлагаемого Богом долга.

- Верю вам, милые мои ученики, и нисколько не боюсь за будущее, потому что, когда опасность известна, она тем самым наполовину уже избегнута.

Итак, не будете более стонать, не правда ли? Вы весело примете легкое и не лишенное приятности налагаемое на вас испытание.

- Да, да, учитель, мы принимаем его охотно и сделаемся истинно современными людьми, не забывая в то же время освещающую наш путь звезду мага, - весело проговорил Дахир. - Одно вот: если бы ты, учитель, пожелал мне помочь чуточку в моем выборе. Ни одна из знакомых женщин не внушила мне симпатии и не кажется способной к роли моей жены. Они так пошлы и материалистичны, и между тем моя жена должна бы быть чистой душою и телом, чтобы не обременять меня своими излучениями.

- Ты прав, Дахир, и раз Супрамати, в наказание моих умствований за чужой счет присудил меня найти тебе жену, я укажу молодую девушку, которая, надеюсь, тебе понравится. Я считаю ее способной помочь тебе, в изучении человеческих сердец и горестей людских, - произнес Эбрамар шутя.

- Ах! Благодарю тебя, учитель. А когда это будет? В Царьграде живет она? - спросил Дахир.

- Нет, друг мой, подальше. Но ведь для нас расстояние так мало значит, что я сейчас же отвезу тебя к ней, конечно, так, чтобы она не видела тебя. Ты скажешь мне откровенно, одобряешь ли мой выбор.

Спустя четверть часа легкий воздушный экипаж мчал их. Эбрамар правил рулем. С быстротой птицы летели они, и под ними расстилалось сперва море, а потом показался возвышенный берег, местами голый и скалистый, местами же покрытый роскошной растительностью.

- Кажется, я узнаю, где мы находимся. Неподалеку отсюда, в подземной пещере, должно быть филиальное отделение нашего братства Грааля; я был там не один раз, - вскричал Дахир.

- Ты прав и меня радует правильность твоего взгляда, - сказал Эбрамар с улыбкой. - Притом мы уже достигаем нашей цели, - прибавил он.

Он поднял руку, начертал ею в воздухе каббалистический знак, произнес формулу и, сделавшись невидимым для глаз профана, воздушный экипаж быстро опустился на землю.

В этом месте берег образовал глубокую бухту. На краю высокого утеса стояло здание, окруженное садом. Это была роскошная вилла, чрезвычайно богатая, с воздушными башенками, галереями и колоннадами. Среди темной зелени, при свете луны, сверкали брызги и снопы фонтанов, выглядывали белые статуи. К одной из галерей прилегала большая терраса, окруженная точеными перилами, и широкая мраморная лестница спускалась к морю.

Воздушный экипаж замер на уровне этой террасы, и Дахир обратил внимание на кушетку, поставленную неподалеку от балюстрады. Там, на красных шелковых подушках, лежала молодая девушка лет семнадцати. На ней был широкий белый капот из мягкой шелковой материи, украшенный кружевами и вышивкой.

Это было очаровательное создание, хрупкое и воздушное, как мотылек; густые светло-каштановые с золотистым отливом волосы обрамляли бледное, исхудалое личико, а в больших темно-сапфировых глазах, устремленных на луну, застыло грустно-унылое выражение.

- Она прекрасна, как мечта, но... это умирающий человек, - проговорил Дахир неуверенно, любуясь девушкой.

- Правда, но разве у тебя нет силы излечить ее? Бессильна лишь "официальная" слепая наука, потому что она не может найти истинной причины недуга. Но взгляни на хрустальную чистоту окружающих ее флюидов. Душа этой девушки - необработанный алмаз, который ждет только искусного ювелира и тогда он ярко заблестит огнем. Уже теперь видно, как пробивается и блестит этот свет сквозь кожу, а душа, хоть и не озаренная пока знанием, уже обладает той силой, той верой, которая выращивает крылья. Посмотри теперь на отражение ее прошлого.

- А! Цирк, звери, а она... она была мученицей? - прошептал Дахир в волнении.

- Да, она умерла за веру. Это - душа восторженная, жаждущая высшего знания, но пока только инстинктивно, ибо, воплотившись в атеистической семье, где единственный бог - золото, она бессознательно стремится сама не зная к чему, как музыкант, ищущий мелодию, которую будто бы слышал и не может схватить ее. Внутренний огонь пожирает хрупкую оболочку.

Теперь, если ты одобряешь мой выбор, исцели это юное создание, верни ему Бога, которого от него скрыли. Девушка эта полюбит тебя, и если ты пожелаешь сделаться простым незнакомцем, другом бедных, она поможет тебе облегчить чужие несчастия, ибо близок гнев Божий! В этой человеколюбивой работе, которая снова объединит тебя с людьми, ты забудешь свою светозарную тунику мага, а около тебя распустится прекрасный оживший цветок, который ты спасешь, руководя и воспитывая его.

В прекрасных чистых глазах Дахира вспыхнул, подобно молнии, светлый луч, и он крепко пожал руку Эбрамара.

- Благодарю, учитель. Я понимаю значение и величие этого нового вида испытания, налагаемого на меня, и принимаю его с благодарностью. Довольно знания и магического могущества, пора дать работу сердцу и снова стать человеком в самом лучшем значении этого понятия.

- Значит, ты согласен взять в жены эту девушку?

- Да, учитель.

- Хорошо. Каким способом ты будешь лечить ее, каким путем познакомишься с нею - зависит вполне от тебя, а если ты подбавишь к этому чуточку романтизма, это дела не испортит, - сказал Эбрамар, улыбаясь.

Глава четвертая

Как было условлено, Ольга Болотова на другой день вернулась к тете, и весть, что она выходит за интересного принца Супрамати, произвела большое волнение между прекрасными амазонками. Немало появилось явных и тайных завистниц.

Царица амазонок с распростертыми объятиями приняла будущего родственника и ради официальной помолвки устроила пышное торжество, свадьбу же назначили через три недели.

В день этого большого вечера утром Нарайяна прибыл с подарками для будущей кузины и передал от Супрамати также футляр с фермуаром из бриллиантов и сапфиров необыкновенной красоты. Этот прямо "царский" подарок, баснословной цены при этом, вызвал бурю восхищения и зависти между подругами Ольги, завтракавшими у нее. Когда утихло первое волнение, внимание дам перешло на Нарайяну, который объявил, что голоден, и тоже уселся за стол. Толпа молоденьких и хорошеньких амазонок окружила его, угощала чаем, пирожками, вареньем и флиртовала.

- Ах, принц! Почему вы также не женитесь? Отчего бы вам не осчастливить какую-нибудь женщину, - убеждала красивая, пикантная и кокетливая брюнетка, бросая на него зажигательный взгляд.

- Я не женюсь именно потому, что не хочу сделать женщину несчастной. Вам известно, mesdames, что я - мотылек, а кто видел когда-нибудь женатого мотылька? Он может жить не иначе, как порхая с цветка на цветок, - отвечал Нарайяна, лукаво улыбаясь.

Все посмеялись, а когда позднее молодые девушки разошлись по своим делам и Нарайяна остался один с Ольгой, он молча наблюдал за нею.

Розовая и сияющая счастьем, она в двадцатый раз перечитывала записку Супрамати, присланную при подарке. Видя ее такой прекрасной, оживленной и счастливой, Нарайяна почувствовал жалость. Скоро огонь мага сожжет этот нежный цветок и прелестная головка поникнет, пораженная смертью.

Он вздохнул, но в эту минуту Ольга сложила письмо и сказала:

- О, как он добр и великодушен, и как я счастлива! Тотчас на губах Нарайяны явилась лукавая усмешка.

- Однако и он на несчастье жаловаться не может, готовясь назвать своей такую красоту и прелесть, а между тем... прекрасная Ольга, не увлекайтесь слишком своими иллюзиями. Несмотря на все свои добродетели и качества, мой милый двоюродный брат имеет один большой недостаток: он - святой. Им можно восхищаться, обожать его, молиться ему, все это он примет благосклонно, но сам любить, как любим мы, грешные, он не умеет, и я предвижу, что вы не одну слезу прольете на алтарь "святого", который не поймет вас.

- Молчите, злюка. Я отлично понимаю, насколько недостойна его, но он будет добр ко мне и я буду около него, а большего я не желаю.

- Ладно, ладно! Скромны женщины бывают только в невестах, - насмешливо заметил Нарайяна.

Ольга покраснела и, нагибаясь к нему, ответила недовольным тоном:

- Да, когда дело касается не магов, а заурядных мужей, вроде вас, например, который обманывает жену, как только она отвернется! Как вы ни красивы, а за вас я ни за что не пошла бы, и, кроме того, потому, что вы "бессмертны". Муж - "бессмертный", по части измен, это несчастие для любящей жены. Я предпочитаю лучше святого.

Нарайяна от души расхохотался.

- Благодарю за откровенность. Однако, будьте осторожны, будущая магиня: ведь вы этак громогласно раскрываете государственные тайны. А теперь помиримся и останемся добрыми друзьями; никто более меня не желает вам счастия с вашим "святым".

Следовавшее время было для молодой девушки действительно счастьем без всякой помехи. Каждый день видела она своего жениха, а его доброта и чудные подарки, осыпать которыми ему доставляло удовольствие, тоже свидетельствовали, казалось, о его чувствах.

Одна капля желчи упала в чашу ее радости. Это была встреча с Хирамом. Тот повстречался, когда она возвращалась после прогулки с Супрамати, и леденящая дрожь пронизала ее тело, при виде его сверкающего взгляда с выражением дикой страсти и непримиримой вражды.

Когда она рассказала Супрамати о своем впечатлении от этой встречи, он посоветовал ей никогда не снимать данный ей талисман и научил, как пользоваться им для защиты в случае, если бы сатанист осмелился открыто напасть на нее.

Молодая девушка успокоилась. Она слепо верила в силу талисмана и уже заметила, что чувства ее непонятным образом развились с тех пор, как она его носила. При приближении к ней разных лиц она ощущала то приятный, то зловонный запах, а по телу проходил ток то теплый, то ледяной. Она заметила также, что приближение Супрамати всегда сопровождалось теплым влиянием, чудным ароматом и гармоничными, похожими на тихое пение, вибрациями.

При встрече же с сатанистом она вздрогнула под исходившим от него ледяным веянием, дыхание ее затруднялось и голова кружилась от резких и несвязных звуков, потрясавших каждый фибр ее существа.

Дней через десять после ее обручения был концерт и прием во дворце амазонок, но Ольга потихоньку ушла к себе. Торжество не привлекало ее, потому что Супрамати не было; он заезжал утром, а вечером его удержало дело. Со времени обручения, если жених отсутствовал, Ольга предпочитала быть одна; все ее существо было так переполнено им, что она избегала толпы и шума.

Во дворце амазонок она занимала помещение из спальни и залы с террасой. Терраса была украшена редкими цветами; высокая золоченая бронзовая решетка, покрытая вьющимися растениями, отделяла ее от сада, а разбросанная в зелени легкая мебель манила к отдыху. Зала с розовой, серебром отделанной мебелью, была изящна и роскошна; розовая лампа заливала сверху мягким полусветом принесенный накануне большой портрет Супрамати. Молодая девушка выпросила у жениха его портрет для того, - говорила она, - чтобы иметь его перед собою и тогда, когда его не было с нею; и тот пообещал прислать портрет, снятый, когда он был много моложе.

Спокойно усевшись в мягком кресле перед портретом, Ольга пристально смотрела на дорогой образ и ей казалось, что прекрасные выразительные черты Супрамати оживлялись, и большие глаза его смотрели на нее точно живые.

Вдруг по комнате пронесся порыв ледяного ветра, от которого Ольга вздрогнула в своем легком вечернем платье с открытой шеей и руками. В то же время раздался треск, сопровождаемый стоном, похожим на отдаленное рычание животного.

Испуганная девушка выпрямилась, ища глазами причину шума, а порывы ледяного ветра все носились по комнате; как вдруг розовая, затканная серебром портьера, отделявшая залу от террасы, откинулась и на пороге появился Хирам.

Он был мертвенно бледен, черты лица искажены, а в черных, горевших, как угли, глазах отражались все его нечистые страсти.

- Что это значит, милостивый государь? Разве вы забыли, что вход в наши частные помещения запрещен мужчинам без разрешения нашей председательницы? - спросила Ольга, смерив его гордым, ледяным, взглядом.

- Я хотел видеть вас, - ответил мрачно Хирам.

- Говорить со мною желающие могут в приемных залах. Здесь вам нечего делать и вы не смеете меня беспокоить. Потрудитесь сейчас же уйти.

Насмешливая и злобная усмешка скривила лицо Хирама.

- Я пришел сюда по праву любви и не уйду, пока мы не объяснимся. Вы знаете, я люблю вас и, пока я жив, вы не будете принадлежать другому. Поэтому я пришел спросить, правда ли то, о чем говорит весь город, будто вы обручились с этим индусским проходимцем, который - не что иное, как жалкий колдун и...

- Довольно! - оборвала его Ольга, вся вспыхнув и делая к нему шаг. - Это невероятная с вашей стороны дерзость. Вы не опекун, не родственник, чтобы являться ко мне с предписаниями и замечаниями. Я вольна выйти за кого хочу. Берегитесь поносить и порочить человека, имеющего власть раздавить вас, как червяка. Да, я - невеста принца Супрамати, которого люблю всей душой и скоро буду его женой; ваша же страсть, наоборот, внушает мне лишь одно отвращение - я ненавижу вас. Понимаете вы?! А теперь, когда вы слышали это от меня самой, ступайте прочь!

Хирам разразился каким-то шипящим смехом.

- В самом деле, вы выгоняете меня, красавица моя, да еще так грубо? Но я, видите ли, еще не считаю себя побежденным и рассчитываю помериться силами с вашим авантюристом. Вот мы поборемся сперва, а потом увидим, кто выиграет ставку - прекрасную невесту - он или я.

Быстрым движением он выхватил из кармана блестящий шарик и стал вертеть его перед глазами Ольги.

Молодая девушка откинулась назад, точно от удара по голове. Удушливое зловоние, внезапно распространившееся по комнате, душило ее. Однако она не потеряла сознания и, вспомнив вдруг про подарок Супрамати, сорвала с шеи цепочку и подняла руку с таинственным талисманом.

Пурпуровая капелька, заключенная в чаше, тотчас же вспыхнула. Из талисмана посыпался как будто дождь золотистых искр, а комната наполнилась мягким, живительным ароматом.

Хирам зарычал, как бешеный, и стал корчиться под падавшими на него золотистыми каплями, словно этот светлый дождь его жег. Шарик его погас, из него повалил черный дым, а потом он с треском рассыпался на множество черных шариков, которые тоже мгновенно лопались, и из них выскакивали тучи мелких животных: жаб, ящериц, змей, крыс, мышей и т.д. Вся эта нечисть с минуту крутилась в пространстве, потом с криком и писком посыпалась на пол, а затем бросилась на Хирама. С отчаянными криками и угрозами Ольге отбивался Хирам от мерзкой своры, ожесточенно нападавшей на него.

В эту минуту в одном из углов загорелся красный свет, становившийся все ярче; раздался зловещий треск, и на этом огненно-кровавом фоне обрисовалась вдруг приземистая фигура человека в черном с вилами в руке.

Не замечая, по-видимому, Ольги, он поднял свои вилы, начертав ими в воздухе огненный треугольник. В ту же минуту бесовская стая исчезла и Хирам упал; но неизвестный разом принудил его встать. Красный свет затем угас и оба они исчезли на террасе.

Был ли это демон, или просто брат-сатанист высшего разряда, пришедший на помощь председателю ложи Люцифера, молодая девушка не могла дать себе отчета; она была в совершенном изнеможении. Голова ее кружилась, почва, казалось, уплывала из-под ног и, наконец, она потеряла сознание, судорожно прижав к груди талисман-покровитель. Открыв глаза, она увидала себя на постели; падавший с потолка голубоватый свет большой лампы озарял высокую фигуру Супрамати, склонившегося над ней и державшего руку на ее голове.

- О, как было страшно! Хирам хотел убить меня или околдовать! - воскликнула Ольга, стремительно поднимаясь.

- Ба! Ты видишь, что стоило только оказать ему должное сопротивление и он обратился в бегство, - ответил принц с улыбкой. - Поздравляю тебя, милая моя невеста, ты прекрасно оборонялась. Я мог бы, конечно, предупредить нападение этого мерзавца и раньше прийти к тебе на помощь; но мне хотелось, чтобы ты приучилась защищаться самостоятельно, так как нападения Хирама только начинаются. Он не отступит после первого поражения; а ведь ад крайне изобретателен. Теперь успокойся, спи и выпей вот это.

Он подал ей крошечный хрустальный флакон с золотой пробкой, наполненный розоватой жидкостью, и молодая девушка покорно выпила. С минуту еще ощущала она на лбу прикосновение тонких пальцев мага, а затем уснула глубоким, укрепляющим сном.

Наступил чудный теплый осенний вечер; солнце садилось и легкий ветерок с моря навевал приятную прохладу. На террасе виллы, которую за несколько дней перед тем посетили Эбрамар и Дахир, на той же кушетке лежала юная больная. Она была еще бледнее, и ручки ее нервно играли опоясывавшей талию лентой; глубокое волнение, - не то гнетущая тоска, не то отчаяние - отражалось на ее впечатлительном личике. В нескольких шагах от нее сидела старая дама, сухая и строгая; она читала унылым тоном описание какого-то путешествия.

- Вы не слушаете, мисс Эдита; может быть, вы устали? - остановилась вдруг лектриса, и ее тощее лицо отразило плохо скрываемое неудовольствие.

- Да, дорогая мисс Харриет, у меня болит голова и я попробую уснуть: во всяком случае покой и тишина облегчат меня. Подите прогуляться, вы свободны на весь вечер; а если мне что-нибудь понадобится, я позвоню Мэри.

По уходе компаньонки молодая девушка порывисто встала и прошлась несколько раз по террасе, но, видимо утомившись, снова села, закрыла лицо руками, и на тонких пальцах ее сверкнуло несколько слезинок.

Эдита была американка, единственная дочь миллиардера Даниэля Диксона; матери она лишилась вскоре после рождения и выросла на руках гувернанток. Диксон не женился вторично, совершенно поглощенный делами и своим колоссальным богатством, да и ребенком он не имел времени заниматься, хотя очень любил дочь и не жалел денег на ее воспитание и удовольствия. Девочка росла среди царственной роскоши, балованная и обожаемая всеми окружавшими ее; нужна была вся врожденная доброта и чистота Эдиты, чтобы не испортиться обильно расточаемой лестью, при полной к тому же свободе. До пятнадцати лет девушка обладала хорошим здоровьем, хотя была нервна и хрупка, но не в такой степени, чтобы вызывать опасения.

Совершенно внезапно надвинулась на нее какая-то непонятная болезнь; началось медленное, правда, но настойчивое увядание, осложненное сердечными припадками и изнурительным кашлем. Это еще не была чахотка, но - по мнению врачей - должно было окончиться ею, если странная, не поддающаяся никакому лечению болезнь не унесет ее раньше, чем успеет появиться туберкулез. В совершенном отчаянии Диксон советовался со всеми светилами науки, но все усилия были тщетны. Эдита таяла, как воск на солнце, и видно было, что смерть уже наложила свою холодную руку на юную жертву.

Приехав в Европу по делам и особенно для лечения Эдиты, Диксон случайно увидал эту виллу; а так как она очень понравилась молодой девушке, то он поспешил купить ее и подарил дочери.

В это утро приезжал знаменитый врач. Он продолжительно осматривал Эдиту и весело посулил ей скорое выздоровление, но молодая девушка утратила доверие и, пробравшись к окну кабинета отца, подслушала его разговор с доктором.

- Так вы требуете от меня правды, мистер Диксон? В таком случае я обязан сказать вам, что нет ни малейшей надежды спасти вашу дочь. Мы все испробовали, а изнурительная, съедающая ее болезнь не поддается; жизнь угасает в молодом организме с изумляющей нас быстротой, и мы совершенно бессильны. Прибавлю одно, что бесполезно ее мучить лекарствами и разными стеснениями; пусть она делает, что хочет.

- Это невозможно! Должна же наука найти средства вылечить такое юное существо. Я обещаю вам, доктор, миллионы, по числу лет Эдиты, только спасите ее! - в отчаянии вскрикнул банкир.

- Одно только чудо может спасти ее! - грустным, безнадежным тоном ответил доктор.

Услыхав, что говорившие встали, Эдита скрылась. Сердце ее сжалось от боли, и она заперлась в своей комнате.

Значит, она приговорена, должна умереть, если не спасет ее чудо. Умереть?... Нет, нет, она не хотела умирать, никогда жизнь не казалась ей столь прекрасной... А что такое значит - "чудо"?... Что это за странная и таинственная сила, могущая совершить то, чего не способны сделать ни золото, ни наука?

Она читала рассказы о древних чудесах, но не придавала этому никакого значения, потому что не имела в себе веры. Отец ее - атеист и материалист - не верил ни в Бога, ни в черта, поклонялся одному золоту, да и вообще никто не говорил молодой девушке о Боге и о той живительной вере, которая создает связь между Создателем и Его творением. Но теперь страх смерти приковал ее внимание к слову "чудо". А может быть, оно действительно существует? Как, однако, найти эту неведомую силу, как заставить ее действовать?

За обедом она неожиданно спросила мистера Диксона.

- Кто творит чудеса, отец, и каким образом?

Банкир с удивлением и подозрительно взглянул на нее.

- Чудес не существует, дитя мое, это бабьи сказки. В прежние времена, когда люди были невежественны и ограниченны, они везде и во всем видели чудеса, не понимая что "чудо", будучи нарушением законов природы, вещь сама по себе невозможная. Единственный еще чудотворец в наше время - это доллар,

- ответил он с улыбкой.

Такой ответ не удовлетворил Эдиту. Но лихорадочное возбуждение, волновавшее ее с самого утра, вызвало тяжелое сердцебиение; невыразимая тоска овладела ею и у нее выступил ледяной пот. Не смерть ли это идет? А как сыскать "чудо", которое могло бы ее спасти, она не знала...

Мозг ее лихорадочно работал, и вдруг вспомнилась ей старая, набожная и верующая няня, ходившая за ней в детстве. Женщина эта любила и жалела ребенка, у которого так много золота и ничего, что укрепляло бы душу; она же научила девочку: "отец наш, который на небесах", а Эдита не забыла эту молитву и иногда читала ее потихоньку, чтобы ее не подняли на смех. В эту минуту душевной скорби она вспомнила старую Жанну и ее привычку обращаться за советом к Евангелию, которое, по ее уверению, отвечало всегда и на все ее вопросы. Умирая, она оставила свое Евангелие Эдите и та берегла старую книгу, как драгоценное воспоминание о своей няне, которую чрезвычайно любила.

Мэри, пришедшая спросить, не желает ли она лечь, так как было уже поздно, нарушила размышления Эдиты; но она отпустила горничную, сказав, чтобы ее не беспокоили, пока она не позвонит, и приказала только зажечь лампу на ее столе да подать указанную ею шкатулку.

В ней хранилось Евангелие Жанны. Дрожащими руками она открыла книгу и пальцы ее упали на стихи, где говорилось об исцелении слепых:

"Когда же Он пришел в дом, слепцы приступили к Нему. И говорит им Иисус: веруете ли, что Я могу это сделать? Они говорят Ему: верим, Господи! - Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись глаза их"...

Бедная Эдита вздрогнула, закрыла глаза и выпустила книгу. Луч света пронизал ее мозг с почти болезненной остротой.

Вот он, путь к чуду - это вера, та великая вера, о которой говорил Иисус. Она одна могла вызвать эту целительную, обновляющую силу, не зависящую ни от золота, ни от науки, но единственно от Небесного Отца, Который дыханием Своим одушевляет те самые создания Свои, что отрицают или поносят Его.

Эдита подняла Евангелие и стала перелистывать. С проснувшейся верой и восторженным умилением прочла она рассказ о последних днях Христа, смерти Его и воскресении. Что-то удивительное совершалось в ее душе, а рассказ евангелиста показался ей знакомым. Невыразимое чувство любви и благодарности к Спасителю наполняло ее душу, и она готова была умереть за Него.

Поцеловав и закрыв книгу, она погасила лампу и погрузилась в свои думы; потом вдруг она опустилась на колени и, скрестив руки, подняла глаза к звездному небу, шепча в порыве восторженной веры:

- Я хочу верить, хочу молиться!

И затем полилась единственная знакомая молитва "Отец наш, Который на небесах".

Слезы катились по ее щекам, сильный жар разливался по телу и явилось непреодолимое желание причаститься. Но как сделать это? Отец будет смеяться над нею и не позволит...

- Милосердный Иисус, помоги мне закрепить мою новую веру божественную Кровию Твоею, - восторженно шептала она.

В эту минуту ей послышались шаги на лестнице. Она вскочила в испуге и широко раскрытыми глазами смотрела на человека, появившегося на террасе.

Взошедшая луна отчетливо освещала высокую стройную фигуру незнакомца в белоснежном плаще. Серебряный крылатый шлем покрывал его голову, а бледное лицо, спокойное и строгое, озаряли большие темные глаза, блеск которых трудно было вынести.

Незнакомец остановился в двух шагах от Эдиты.

- Твой призыв услышан, - произнес он гармоничным, но глуховатым голосом. - Ты примешь Кровь Христа, если доверишься мне и последуешь за мною.

Как очарованная, пристально смотрела на него Эдита и ей казалось, что она никогда не видела такой красоты.

- Ты - посланник небесный, приносящий мне ответ на мой призыв к Богу? - с дрожью спросила она. - Куда должна я следовать за тобою?

Чуть заметная улыбка мелькнула на губах незнакомца. Не отвечая на вопрос, он развернул белый, подобный бывшему на нем, плащ, завернул в него молодую девушку, накинул ей на голову капюшон, взял за руку и повел к лестнице.

Внизу лестницы ожидала их лодка, что-то вроде длинной и узкой гондолы, окрашенной в белый цвет и с фосфорическим блеском; высоко поднятый нос ее украшен был золотой, озаренной светом, чашей. Четыре гребца в белом одеянии, шитом серебром, сидели на веслах.

Словно во сне, вошла Эдита в лодку, незнакомец поместился около нее, и странное судно полетело по волнам.

Сначала они плыли вдоль скалистого берега, потом ладья вошла в глубокую бухту, скользнула в открывшуюся, как по волшебству, расщелину, и по длинным, низким сводчатым коридорам, через небольшое озеро, вошла в другую, длиннее и извилистее первой, галерею и очутилась в высокой, обширной пещере, освещенной неизвестно откуда. В глубине высеченные в скале ступени вели в какую-то галерею с колоннами.

Незнакомец помог Эдите выйти и повел ее в другую круглую, с куполом, пещеру, залитую голубоватым светом; пурпурная завеса, с вышитой на ней золотом огромной лучистой чашей, осененной крестом, скрывала часть этой странной не то церкви, не то часовни.

В нескольких шагах от завесы на земле лежала красная бархатная подушка; незнакомец подвел к ней Эдиту и приказал опуститься на колени.

- Подготовь душу твою к великому моменту восприятия истинной веры и Крови Христовой! - строго сказал он.

Потом он удалился, и голубой свет погас. Одна только золотая чаша сверкала во мраке фосфорическим светом.

Дрожа, как в лихорадке, Эдита стояла на коленях, со сложенными на груди руками и шептала единственную знакомую молитву.

Вдруг завеса раздвинулась, открывая залитое ослепительным светом святилище. Посредине, на нескольких ступенях, возвышался каменный престол и на нем стояла большая золотая чаша, увенчанная крестом и окруженная снопами лучей. Из внутренности чаши выходило волнообразное пламя, то поднимавшееся, то опускавшееся, разбрасывая вокруг себя тысячи искр. Вокруг престола неподвижно стояли двенадцать рыцарей в затканных серебром туниках, крылатых шлемах и с широкими блестящими мечами в руках; между рыцарями находился и тот, который привел сюда Эдиту.

Впереди всех стоял высокого роста старец в белой ризе; на груди его висел золотой нагрудный знак с изображением мистического символа чаши, увенчанной крестом; на голове сияла древняя семизубцовая корона и на каждом зубце блестели лучистые разноцветные драгоценные камни. Строго прекрасное лицо выражало величавый покой, а в больших ясных глазах светилась сила воли и чувствовалась прозорливость, видевшая малейший изгиб человеческой души; на грудь старца спускалась серебристая борода.

С минуту вдумчивый взор почтенного старца покоился на лице Эдиты.

- Твое горячее обращение к Божеству услышано, дочь моя, - сказал он звучным и гармоничным голосом. - Всякая искренняя молитва - вправе быть исполненной; но, прежде чем даровать просимые тобою веру и жизнь, я должен сказать тебе несколько слов.

Ты считаешь себя богатой потому только, что отец твой собрал груды золота? Но из этого золота он создал себе бога и, погрузившись с головой в материю, он заглушил в себе влияние астрального мира, порвав всякую связь между мирами, видимым и невидимым. Ты же приходишь к нам нищая духом, потому что не приобрела ничего из благ духовных, которые только и составляют истинное достояние души. Мир, из которого ты вышла, - хуже ада; там господствуют преступления, пороки и кощунства. Ослепленное гордыней и развратом, человечество беспечно пляшет на вулкане; оно не слышит, что уже раздается гнев Божий. И как жалки будут эти пигмеи, которые не в состоянии предвидеть крушения, когда земля задрожит под их ногами, а накопленное в разваливающихся дворцах золото не спасет их, и почитаемый ими сатана, толкавший их на погибель, не поможет им, потому что и сам-то он - создание Всемогущего.

- Небесный служитель, научи меня стать достойною благости моего Создателя, - шептала взволнованная Эдита. - Никто от роду не учил меня любить Бога и искать путь к Нему; но если ты пожелаешь наставить меня, я откажусь от нечистого золота, которое черствит душу и влечет ее к греху.

Старец подошел, положил руку на ее голову, и Эдита почувствовала тепло, пронизавшее ее существо.

- Тяжелое испытание берешь ты на себя - отказываясь от золота и даруемых им наслаждений, а окружающее тебя общество сделает это испытание еще тяжелее. Потому что для порока нет ничего более ненавистного, как добродетель, ничто не раздражает так эгоиста и развратника, как милосердие и воздержание. Тебя возненавидят и будут душить клеветой, предупреждаю, - потому что не поймут тебя. Ты не боишься открыто напасть на зло? Вера твоя будет ли достаточно тверда, чтобы сделать тебя неуязвимою для направленных в тебя ядовитых стрел и чтобы не слушать ничего, кроме голоса твоей совести, а не лукавых окружающих тебя людей?

Прекрасные глаза Эдиты загорелись восторженной верой.

- Я буду бороться и молиться, чтобы Бог поддержал меня, дал мне силы идти к свету, любить бедных и употреблять золото только на добро, если Господь продлит мою жизнь, потому что наука приговорила меня к смерти.

Старый рыцарь улыбнулся.

- Слепая наука приговорила тебя, а светлая кровь Христа исцелит.

Он сделал знак рукою; молодой рыцарь, приведший Эдиту, подошел к ней, поднял ее и подвел к алтарю, а затем взял на руки и с минуту держал под дождем огненных капель, брызгавших из чаши.

- Прими крещение светом! Да восстановится здоровье твое телесное и душевное, - произнес он звучным голосом.

Эдите казалось, что она точно на костре и с ужасом увидала она, как из ее тела выходили клубы черного дыма. Голова ее кружилась, и она чувствовала, что теряет сознание; но в эту минуту рыцарь поставил ее опять на землю и головокружение прошло.

Тогда к ней подошел седобородый старец. В руке его была небольшая чаша с красной дымящейся влагой, показавшейся ей жидким огнем, и он сказал, приближая чашу к ее устам:

- Вкуси бессмертную жизнь божественной мудрости, вкуси блага небесные, которые сделают тебя способной идти к совершенству. Слепая прежде - прозрей отныне; немощная - стань сильной, чтобы укротить "зверя", который терзает и пожирает твоих братьев. Пей и будь достойна великой выпавшей тебе милости.

Эдита выпила бессознательно и почти тотчас же почувствовала, что но всему телу разливается огненный поток, будто она вся разрывается и разлетается на тысячи атомов; что было потом, она не помнила...

Смутный шум голосов привел ее в сознание. Лежала она на своей кушетке на террасе, бледная и встревоженная. Мэри, горничная, и мисс Харриет стояли над нею, растирая ей виски и ладони.

- Боже мой, Эдита, можно ли быть такой неосторожной, - упрекала компаньонка, как только молодая девушка открыла глаза. - С вашей болезнью и провести всю ночь на балконе?!

Взгляните, платье ваше мокро от росы, а эта глупая Мэри спала, как чурбан, вместо того, чтобы ухаживать и прийти за вами! Что скажет ваш отец, если узнает!

Эдита улыбнулась и выпрямилась.

- Успокойтесь, милая мисс Харриет, и не браните Мэри; это я запретила ей меня тревожить. Отец не узнает ничего, потому что я уже больше не больна. Я отлично спала, а чувствую себя так хорошо и такой сильной, как никогда.

- У вас действительно прекрасный вид, если только яркий румянец ваших щек не вызван лихорадочным жаром, - возразила мисс Харриет, испытующе всматриваясь в нее.

Но Эдита рассмеялась, заявив, что хочет еще спать, так как солнце пока только встает, и побежала в свою комнату, где заперлась.

Бросившись на попавшийся стул, она схватилась руками за голову.

- Во сне ли я видела все это? - шептала она, вздыхая полной грудью.

Обычная тяжесть и боль в сердце исчезли. Тут новое соображение пришло ей в голову и она, подбежав к зеркалу, стала рассматривать себя, пораженная происшедшей переменой.

Куда делась ее болезненная бледность, синеватые тени под глазами и тусклый взгляд? Цвет лица был свежий и розовый, глаза блестели, а ротик, бледный еще накануне, был теперь румяный и радостно улыбался. Юный организм явно дышал жизнью и здоровьем.

Вдруг она вздрогнула, увидав на шее тонкую золотую цепочку, которой раньше не видала. Пораженная, она схватила цепь и вытащила из-за платья большой медальон; в нем заключалась чаша, высеченная из большого алмаза, а внутри блестела красная капелька; вокруг, на золотом обруче, было выгравировано:

"Он напояет жаждущих света. Чудо совершается для верующего и, по вере твоей, ты будешь творить чудеса для смиренных и бедных, а чаша наполнится божественною благодатью".

Дрожа от волнения, любовалась Эдита этой драгоценностью, которая доказывала ей, что события минувшей ночи были не сном, а чудной действительностью.

В порыве благодарности она опустилась на колени, благодаря Бога за свое чудное исцеление; потом она поцеловала медальон и с умилением прошептала:

- Драгоценный дар неизвестного, спасшего меня существа, никогда не расстанусь я с тобою. Мы вместе будем нести по хижинам милость Господню. С этого дня я отказываюсь от суетных удовольствий и собранное моим отцом золото буду употреблять на облегчение скорбей человеческих.

Изумление мистера Диксона за обедом при виде дочери не поддавалось описанию; умирающая накануне, она казалась теперь в цветущем здоровье. Но банкир не верил чудесам и боялся обманчивой реакции, а потому, спустя два дня, на вилле собрались для консультации выдающиеся врачи. И они также с неподдельным изумлением могли удостовериться только, что молодая девушка совершенно исцелилась.

- Удивительное явление произошло с тобою, милое дитя, - сказал банкир, целуя ее.

- Не явление, отец, а чудо. Ведь профессор сказал же тебе, что одно чудо может меня исцелить. Я молилась Богу. - Он исполнил то, чего не могла сделать наука.

Диксон был слишком счастлив видеть свою дочь здоровой, чтобы спорить; он довольствовался тем, что посмеялся, а затем отправился в деловое путешествие, которое откладывал по болезни Эдиты.

Оставшись одна, молодая девушка начала совершенно новую жизнь, очень удивившую ее окружающих. Ее великолепные костюмы не вынимались из шкафов, она стала носить белые пуританской простоты платья, не надевала никаких драгоценных вещей и избегала шумных увеселений. Взамен того она неустанно посещала бедных и больных в окрестностях их виллы и тратила на дела милосердия бывшие в ее распоряжении большие деньги. Общество стало неприятно ей, по-видимому, и она избегала его, мечтая часами на террасе.

Эдита думала о таинственной пещере, где обрела здоровье и где глаза ее прозрели истину, но еще более раздумывала о своем спутнике. Прекрасное лицо его преследовало ее, как небесное видение.

Откуда он явился? Кто он? Как его имя? Часто видела она его во сне, а иногда, особенно после утренней молитвы, ей казалось, что он около нее. Один случай в особенности произвел на нее глубокое впечатление, но и сильно смутил ее.

Неподалеку от виллы жила бедная женщина, вдова погибшего на пожаре рабочего; горе вызвало серьезную болезнь у несчастной; она оправилась и находилась еще в сильной нужде с пятилетней девочкой в то время, как Эдита заинтересовалась ее судьбою и внесла некоторое благосостояние в ее дом. Но вдруг новое несчастье обрушилось на бедную женщину: единственный ребенок ее заболел воспалением легких и болезнь сразу приняла такую форму, что доктор объявил ее смертельной.

Отчаяние бедной матери возбудило в Эдите глубокую жалость.

- Неужели нельзя ничего сделать, доктор? Я заплачу за лечение, сколько бы оно ни стоило, - обратилась она к доктору.

- Только чудо может ее спасти, а если его не произойдет, ребенок не проживет и ночи, - ответил тот, пожимая плечами и прощаясь.

Эдита вздрогнула. Ведь спасло же ее чудо, почему же не могла бы второй раз Божия наука пристыдить слепую науку человеческую.

Она решительно схватила за руку вдову и подвела ее к висевшему на стене Распятию, которое она подарила ей, так как всюду, где она оказывала помощь, Эдита приносила также изображение Спасителя.

- Помолимся, - сказала она, - чтобы милосердный Господь исцелил вашего ребенка. Он истинный врач и сообразно вашей вере исполнит вашу мольбу.

В голосе девушки звучала такая уверенность; что увлеченная ею бедная женщина упала на колени и измученная душа ее вылилась в горячей молитве.

Эдита также молилась, как вдруг звучный голос, однажды уже слышанный ею, но который она узнала бы из тысячи, сказал ей на ухо:

- Возьми медальон и молись.

Эдита достала медальон, сжала его в руке и... о чудо... Через несколько минут в маленькой чашечке вспыхнул огонек, а затем появились три красные капельки, которые Эдита влила осторожно в полуоткрытый ротик больной. В этот миг ей показалось, что у изголовья появилась высокая фигура таинственного рыцаря. Он улыбнулся ей и приветствовал рукою.

На другой день ребенок выздоровел, но в сердце Эдиты зародилось любопытство, смешанное со страхом. Кто же это странное существо, казавшееся живым человеком? А между тем оно являлось ей, как видение, и говорило, как дух. Но все равно, человек он или ангел, она любила его одного и готова была посвятить жизнь на то, чтобы делать добро во имя его.

Возвращение мистера Диксона вызвало для молодой девушки целый ряд неприятностей и тяжелых сцен с отцом.

В восторге от выздоровления дочери банкир задавал балы и обеды, принимал множество гостей и открыто поощрял двух претендентов, казавшихся серьезно влюбленными в его дочь.

Прежде всего его удивило явное отвращение Эдиты к светским удовольствиям и ее пуританская простота, а потом он даже рассердился, когда до него дошли подозрительные разговоры о ее похождениях. Однажды утром он призвал дочь в свой кабинет и подверг строгому допросу.

- Что значат твои дурачества: бегать нищенски одетой по всем окрестным беднякам и отворачиваться от порядочных людей, бывающих у нас? Знаешь ли ты, что говорят кругом? Что по выздоровлении рассудок твой помутился; твое смешное поведение дает повод к самым неприятным толкам. Пора все это кончить и образумиться.

Эдита была глубоко огорчена. Никогда еще не видала она отца таким сердитым, а между тем она не могла и не хотела отказаться от духовного наслаждения, доставляемого ей посещением бедных и страждущих.

Но когда спустя несколько дней она категорически отказала двоим претендентам, гневу Диксона не было границ и он объявил, что Европа ему достаточно наскучила, а потому он возвращается в Америку в надежде, что на родине, в обычной обстановке, дочь образумится.

- Впрочем, я приму меры к прекращению твоих капризов и компрометирующих тебя фантазий.

Это решение отца было громовым ударом для бедной Эдиты. Ей предстояло покинуть дом, в окрестностях которого должна была находиться таинственная пещера, где разыгрался самый странный случай в ее жизни. А самым тяжелым было то, что океан отделит ее от места, где она увидела то загадочное существо, которое было, может быть, гением сфер, но вместе с тем самым обаятельным человеком из всех виденных ею, и которого она любила всеми силами души.

Ни слезы, ни мольбы остаться не помогли ничему и возбудили только у мистера Диксона подозрение о какой-то тайной причине, а может быть, тайном увлечении его эксцентричной дочери. В назначенный день самолет банкира умчал их в Америку.

ГЛАВА ПЯТАЯ

После нападения сатаниста для Ольги настало время покоя. Хирам не показывался даже в обществе, он уехал по делам, как говорили. Отношения с женихом становились все дружественнее. Супрамати каждый вечер проводил с нею и в продолжительных беседах старался поучать ее, расширять умственный кругозор и подготовить к роли жены мага. Но так как Ольга была от природы умна, а любовь внушала ей желание подняться до человека, которого обожала, то она слушала без утомления все, чему он учил ее всегда в занимательной форме. Беседы их касались, конечно, поверхностных вопросов; тем не менее, Ольга поняла, что будущий муж ее человек необыкновенный и что несомненно ее ожидает не один сюрприз. За несколько дней до свадьбы Супрамати вручил своей невесте подарок Эбрамара - старинную шкатулку массивного золота, заключавшую великолепную драгоценную вещь: гирлянду цветов с серебристо-белыми лепестками и фосфорически блестящими чашечками. Другая вещь была маленькой коробочкой с флаконом бесцветной жидкости и несколькими шариками беловатой, сильно ароматичной массы. Супрамати объяснил ей, что она должна каждое утро съедать один шарик, а в день свадьбы выпить содержимое флакона; он не сказал ей, что подарок Эбрамара имел целью укрепить ее перед вступлением в брак.

Наступил, наконец, и день свадьбы. С пышным поездом подруг-амазонок отправилась Ольга в большой собор, где предстояло венчание.

Невеста была обаятельна, а подвенечное платье - подарок Супрамати - вызвало удивление и зависть всей общины. Оно было из кружев, каких уже более не выделывали; даже самый секрет работы прежних волшебниц-кружевниц затерялся во время нашествия желтых. Да и кто захотел бы взяться теперь за такое ремесло, когда все велось к сокращению труда. Гирлянда, присланная Эбрамаром, украшала волосы новобрачной и восхитительно шла к ней, хотя она была страшно бледна и взволнована. Дело в том, что уже несколько дней, и особенно с этого утра, Ольга ощущала странный, пробегавший по всему телу жар, и никогда еще она не была так восприимчива к неприятному впечатлению, которое производили на нее некоторые из подруг.

Во время церемонии ей было не по себе, а излучаемая Супрамати теплота казалась особенно сильной. Потом ей почудилось, будто она находится точно в огненном кругу и порывы жгучего воздуха стесняли дыхание. Когда жених надел ей на палец обручальное кольцо, оно точно обожгло ее, но присутствие Супрамати ободряло Ольгу, и она храбро боролась с овладевшей ею слабостью. По окончании церемонии их засыпали поздравлениями и все тяжелые ощущения исчезли, сменившись сознанием силы и чрезвычайного довольства. Она была счастлива, что судьба соединила ее с таким необыкновенным человеком.

Свадьба несметно богатого и интересного индусского принца за целые недели была уже темой пересудов царьградских кумушек и праздного любопытства; поэтому площадь и улица перед собором были запружены народом и плотная толпа теснилась вокруг редкого, с инкрустацией, автомобиля новобрачных, нарядного, как драгоценная игрушка.

Не менее плотная масса народа окружала волшебно освещенный дворец Супрамати. Гирлянды разновидных электрических цветов огненными линиями обрисовывали фронтоны, башенки и терялись в аллеях сада, разливая вокруг потоки яркого света.

В залах дворца собрался весь свет столицы, а вино, которое пили за здоровье молодой четы, привело в восторг знатоков. Никогда не пивали они подобного нектара, что, впрочем, и не удивительно, потому что вина из погребов старых дворцов Супрамати были почти ровесниками их владельцу.

Пиршество было во всем разгаре, когда Супрамати с молодой женой незаметно удалились, оставив Дахира и Нарайяну хозяевами вместо себя.

Стеклянной галереей дошли они до крытой ковром и украшенной цветами лестницы, которая вела в апартаменты молодой принцессы; затем, через маленький будуар - верх изящества - они вошли в спальню, по-царски обставленную. Видно было, что Супрамати, когда хотел, умел быть достойным преемником Нарайяны и его утонченного вкуса.

Бледная, взволнованная, с поникшей головой, вошла Ольга в комнату; Супрамати нежно привлек ее к себе и поцеловал, но в ту же минуту он вздрогнул и быстро обернулся. Большие глаза его сверкнули и он грозно поднял руку. Изумленная Ольга взглянула по направлению руки мужа и вскрикнула.

В двух шагах от нее, касаясь почти ее шлейфа, поднимался на хвосте огромный змей. Чешуйчатое тело его извивалось, зеленоватые с фосфорическим блеском глаза пристально глядели на молодую женщину дьявольски злобным взглядом.

Отвратительная голова чудовища походила на череп скелета и была точно окружена кровавым сиянием; из широко раскрытой пасти капала зловонная пена. Блестящее, как стальной ланцет, и неестественно длинное жало вытягивалось, стараясь достать молодую женщину.

Задыхаясь от вонючего, бившего ему в лицо, дыхания, Супрамати отшатнулся, прижимая к себе жену, но из поднятой руки его сверкнула струя огня, камень магического кольца на его пальце загорелся ярким светом, и раскат отдаленного грома потряс стены комнаты.

- Дьявольское чудовище! Как дерзнуло ты приблизиться к магу! Ты дорого за это поплатишься! - грозно крикнул Супрамати, выхватывая из-под платья кинжал с гладким, точно огненным лезвием.

Осыпанный перед тем огненными искрами, змей стал корчиться, шипя и свистя, но вдруг быстро выпрямился, намереваясь кинуться вперед и достать жалом Ольгу.

В эту самую минуту Супрамати произнес магическую формулу и бросил в него кинжал, огненный клинок которого вонзился в череп чудовища. Чудовище испустило страшное рычание, почернело, вздулось и затем лопнуло, окутавшись черным дымом, наполнившим комнату удушающим трупным запахом.

Во время этой сцены, долгой в описании, а на самом деле длившейся лишь минуту, Ольга безмолвно ухватилась за руку-мужа и затем покорно дала отвести себя на диван.

- Копчено, дорогая моя. Посол Хирама убрался к своему хозяину. А негодяй сильнее, однако, нежели я думал. Пусть посмеет он хоть один еще раз напасть на тебя, тогда я с ним покончу, - сказал Супрамати, хмуря брови.

Подойдя к шкафу, он достал флакон и содержимым его опрыскав всю комнату. Зловоние тотчас рассеялось и сменилось мягким и живительным ароматом.

- Страшно было? - спросил он, садясь около молодой жены, все еще бледной от пережитого волнения.

- Да, я была так глупа, что действительно испугалась. А на самом деле чего мне бояться, когда ты со мной! - ответила она, подняв на него влажные и полные любви глаза.

Растроганный Супрамати нежно поцеловал ее.

- То, что здесь сейчас произошло, равно как и первое нападение Хирама, доказывает тебе, дорогая, что в окружающем, нас невидимом мире скрывается много странных, ужасных тайн. Понимаешь ли, что тот, с кем ты связала себя, - человек незаурядный? Со временем ты увидишь и испытаешь много странного и никогда тобой не виданного, но на устах твоих должна лежать печать молчания, и все, что ты увидишь или узнаешь как жена мага, не должен знать ни один профан.

- Слова твои для меня - закон, Супрамати. У меня нет другой воли, кроме твоей, я буду нема, верь мне. Испытанное мною во время венчания дало мне достаточно понять, что я выхожу за человека необыкновенного. Это-то именно восхищает меня и наполняет гордостью, а... я не смею даже похвастаться этим! - закончила она с таким наивным и искренним сожалением, что Супрамати от души рассмеялся.

Следовавшее время проходило чрезвычайно весело для Ольги. Супрамати, если и веселился гораздо менее жены, то все же с неистощимым добродушием подчинялся выпавшим на его долю светским требованиям.

Сначала это были бесконечные визиты, затем следовало представление ко двору и бесчисленные в честь их празднества, и наконец, состоялись обещанные им банкеты и балы, которые превзошли своим великолепием и оригинальностью все когда-либо виденное.

Зачастую этот шум, суета и нечистые испарения вырождающегося общества тяготили Супрамати и у него являлось страстное желание уйти в тишину своего гималайского дворца; но он мужественно подавлял подобные настроения и с еще большим пылом погружался в светскую жизнь, принимая участие во встречавшихся людях, внимательно изучая их поступки и мысли.

Иногда, видя, как искренне веселилась Ольга, с каким увлечением она танцевала и наивно упивалась счастьем носить роскошные туалеты или драгоценные вещи, его охватывала глубокая грусть; в такие минуты ему думалось о том, как хороша настоящая молодость, а не та мнимая, которую тяготят опыт и воспоминания минувших веков.

Случалось не раз, что в самый разгар шумного веселья загадочный хозяин этого волшебного дворца скрывался в какую-нибудь глубокую амбразуру и оттуда прозорливыми глазами своими наблюдал суетившуюся, блестевшую золотом и бриллиантами толпу, наполнявшую его залы и сады. Как ядовиты, лукавы, злы и завистливы были мысли и чувства большинства этих людей, сколько преступлений, беззаконных деяний, безудержной похотливости замышляли головы этой праздной, пустой и слепой толпы, жившей лишь настоящим, позабывшей уроки прошлого и глухой к предупреждениям будущего.

Надменные, огрубевшие, эти люди не видали и не чувствовали, что на поруганном ими небе собираются мрачные тучи, и уже глухо рокочет надвигающийся ураган утратившей равновесие природы.

А перед глазами мага отчетливо развертывались зловещие предзнаменования приближавшихся катастроф.

Он видел, что чистые излучения были так разжижены, что оказывались бессильными служить преградой для лавины беспорядочных элементов, которые, не задерживаемые более стойкой, дисциплинированной силой, могли ежеминутно пробить брешь, и, как разрушительный циклон, ниспровергнуть все, что попадется на пути.

Развитый слух мага слышал просачивавшийся уже нестройный гам разнузданных стихий, которые проявляли себя анормальностью температуры, страшными бурями pi колебаниями почвы. Ему хотелось крикнуть этим слепцам:

- Опомнитесь, люди! Прекратите веселье, опрокиньте столы, сбросьте роскошные наряды и, вместо разгула, молитесь, поститесь и взывайте к своим незримым покровителям. Путем смирения и покаяния, путем веры, да священными песнопениями попытайтесь создать чистые и ясные астральные течения, которые рассеяли бы хаос и спасли вас от готовых обрушиться бедствий.

Супрамати страдал, видя приближавшееся ужасное будущее, и мучился бессилием предупредить или остановить его.

А толпа людская не обращала внимания на отдельные случаи, забавлялась, грешила и кощунствовала с легким сердцем, создавая и сама могущественные, но нечистые токи, которые только ускоряли бедствия.

Частная жизнь Супрамати текла гладко, в приятном согласии; кроткая, деликатная и сдержанная жена оживляла его жизнь своей наивностью и любовью. Безошибочный инстинкт любящей женщины руководил Ольгою и давал ей понять, насколько громадно было отделявшее ее от Супрамати расстояние.

Никогда без разрешения мужа не переступала она порог его рабочего кабинета, никогда не приходила без зова и в разговорах с ним старалась избегать всего, что, по ее мнению, могло показаться ему скучным или надоедливым. Супрамати также все более привязывался к молодой жене и делал все возможное для ее счастья. И Ольга была счастлива, а благодаря постоянной доброте и снисходительности мужа, исчезал мало-помалу и суеверный страх, который она питала к нему в глубине души.

Видя, как охотно он подчинялся требованиям света, каким бывал любезным хозяином и приятным собеседником, она переставала видеть в нем мага.

Но она не знала, что тот каждую ночь посвящал несколько часов особому режиму "адепта", созерцанию и очищению от зловредных флюидов, приставших к нему в продолжение дня.

Занимался он также и разрешением магических проблем или повторял сложные формулы. Как музыкант постоянно упражняется, чтобы не утратить гибкость пальцев, так и Супрамати уходил в астральный мир, дабы ничего не забыть из приобретенного знания.

Около трех месяцев прошло со свадьбы Супрамати и Ольга начинала свыкаться с жизнью в самом великолепном из царьградских дворцов, привыкла одеваться в самые красивые туалеты и носить самые дорогие украшения; но иногда у нее являлось желание увидеть что-нибудь из таинственной науки мужа, и желание это еще усилилось вследствие носившихся по городу рассказов о любопытных и занимательных явлениях, которые показывал один из адептов сатанизма.

Возвратясь раз от амазонки, где только и говорили о "чудесах", показанных сатанистом, она передала все мужу; но тот не обратил как будто никакого внимания на ее рассказ.

Вечером того же дня супруги, против обыкновения, были одни в маленькой зале рядом с кабинетом Супрамати, и он набрасывал план убежища для умалишенных, которое хотел строить.

Сидя на диване против Супрамати, Ольга держала в руках какое-то вышивание, но, вместо работы, раздумывала о том, что ей рассказывали поутру, и досадовала, что муж ее, "настоящий" маг, никогда ничего ей не показал из области своего могущественного знания, которое должно во сто раз превосходить знания какого-нибудь сатаниста. Должно быть, он пренебрегает ею за невежество и относительно нее остается всегда простым смертным.

Она была так поглощена своими мыслями, что не заметила лукавой усмешки на устах Супрамати.

- Ты права, моя дорогая, - добродушно сказал он, кладя карандаш. - В самом деле, не стоит иметь мужем мага, если он никогда не показывает жене никакого занимательного образчика своего знания!

Ольга вздрогнула и густо покраснела, со страхом смотря на мужа.

- Прости мне, Супрамати, глупые мысли. Я опять забыла, что ты слышишь их, как будто я с тобой разговариваю, - пробормотала она.

- Я вовсе не сержусь, милая Ольга, напротив, я нахожу, что ты права. Так как мы сегодня одни, то я воспользуюсь этим и покажу что-нибудь, надеюсь, столь же интересное, как и "чудеса" сатаниста.

Счастливая, но сконфуженная, Ольга бросилась ему на шею.

Приказав прислуге не беспокоить его, пока сам не позволит, Супрамати увел жену в свою рабочую комнату и, предложив ей подождать, прошел в лабораторию.

Через несколько минут он вышел, закутанный с головы до ног в огромный белый плащ из странной мягкой и шелковистой ткани, отливавшей всеми цветами радуги. Широкий капюшон в виде клобука закрывал голову и лицо, видны были одни глаза. В руке держал он меч, широкое лезвие его было покрыто инкрустированными, фосфорически светившимися каббалистическими знаками. Поставив около себя Ольгу, он обвел мечом круг и затем, завернув молодую женщину в свой плащ, затянул странную, размеренную песню на незнакомом языке. Через несколько минут Ольга почувствовала, будто почва уходит из-под ее ног и что, поддерживаемая мужем, она витает словно над темной пропастью; тут ее подхватил порыв ветра и она потеряла сознание...

Открыв глаза, она подумала в первую минуту, что видит сон. Очутилась она на большом затемненном пальмами дворе; у фонтана в мраморном бассейне стоял белый слон, а в глубине двора, под мраморной колоннадой с резными сводами, виднелся вход во дворец.

Слон подошел к Супрамати и приласкался к нему хоботом, а тот погладил и похлопал его рукою. Затем он повел онемевшую от изумления Ольгу во дворец.

Они прошли целую анфиладу роскошных зал и вышли на просторную террасу, откуда открывался волшебный вид на громадный сад с цветами и фонтанами. Диван, обитый красной с золотыми разводами материей, манил к отдохновению.

- Боже мой! - воскликнула Ольга, бледная я взволнованная. - Скажи, где мы?

- Мы дома, у меня, в моем гималайском дворце, и здесь проведем день, - весело отвечал Супрамати.

На его звонок прибежали два индуса. Они нисколько, по-видимому, не удивились неожиданному появлению хозяина, низко поклонились и по его приказанию подали завтрак и фрукты.

После того Супрамати повел жену осматривать дворец и сады, Ольга была словно во сне, разум ее отказывался понять, как очутилась она в Индии. Она срывала цветы, ощупывала тяжелые портьеры, ласкала птиц и других животных; все они были ручные и подходили без опасения. Восторженное изумление и наивная радость молодой жены забавляли и веселили Супрамати.

С наступлением ночи они вернулись на террасу и Супрамати сказал весело:

- Прежде чем возвратиться в Царьград, я хочу еще показать тебе армию, которою я повелеваю. Только не испугаешься ли ты этих невидимых для глаз профана существ?

- Пугаться, когда я с тобою? Да ведь и существа, которых я увижу, тебе подвластны, - ответила Ольга с забавно тщеславной ноткой в голосе. - В таком случае я покажу тебе духов четырех стихий, - сказал Супрамати.

Он стал с Ольгой посреди террасы и, подняв руку, делал в воздухе несколько каббалистических знаков, вспыхнувших тотчас же фосфорическим светом.

Через минуту появился легкий туман, затянувший все окружающее; потом поднялся странный шум, треск, вперемешку с топотом ног, хлопаньем крыльев и плеском волн; затем открылось дивное зрелище.

Почва точно растрескалась, и из земли вышли тысячи маленьких существ, темных и коренастых, напоминавших легендарных гномов; за ними появились голубоватые прозрачные и словно крылатые существа со смутными очертаниями; яснее обрисовывались лишь одни разумные и выразительные головы. Далее с треском явились проворные фигуры, красные, как раскаленный металл, и из фонтанов, озер и подземных источников поднимались серебристые и туманные тени.

Все эти скопища странных существ окружили мага, кланяясь ему и воздавая честь, а Супрамати приветливо отвечал на непонятном языке. Но вот он сделал новый знак, и все исчезло, точно растаяло в воздухе.

Ольга, как очарованная, смотрела на эту волшебную картину, а, когда муж подвел ее к дивану, она вдруг опустилась на колени и схватила его руку.

- О, Супрамати, - шептала она. - Теперь только я понимаю, как тебе должно быть, тяжело покинуть этот уголок рая и жить среди невежественной, порочной толпы; я понимаю, как велико твое могущество. Не думай, что я хочу вернуться в Царьград! Останемся здесь, живи для науки, и я буду счастлива.

Супрамати положил руку на ее склоненную голову, а потом поднял жену и поцеловал.

- Знание мое, которое кажется тебе столь великим, ничтожно перед знанием Эбрамара, а в сравнении с гениями пространства я простой невежда. Спасибо тебе за готовность покинуть родину и свои привычки, чтобы поселиться здесь со мною, но я не могу остаться в Индии. Я обязан жить в свете, а ты поможешь мне научиться любить людей такими, каковы они на самом деле. Но ведь там не так дурно, не правда ли? И моя женка не особенно скучает в Царьграде? - закончил шуткой Супрамати.

После этого астрального путешествия Ольга несколько дней была задумчива и озабочена; она не могла забыть виденного и необходимость молчать о таком чудесном приключении и таинственной силе своего мужа была для нее испытанием, которое она выдерживала с достоинством. Однако молодость и развлечения брали свое и стирали полученное впечатление. Иногда она вспоминала о Хираме, который не появлялся более, и, по слухам, уехал из города; а между тем у нее являлось иногда чувство, что он - вблизи нее, хотя и невидимый, и дважды до нее доходили порывы зловония. Но явления эти бывали только в отсутствие Супрамати.

Около шести месяцев после их свадьбы наступил день рождения Ольги и, чтобы доставить ей удовольствие, Супрамати хотел его отпраздновать.

Бал был в полном разгаре, и шумная нарядная толпа наполняла все залы. Разгоряченная танцами и уставшая, Ольга вышла на террасу и спустилась в волшебно освещенный сад, чтобы подышать свежим воздухом и пройтись вокруг фонтана, сверкавшего рубиновыми струями.

На возвратном пути, в тот момент, когда Ольга подходила к террасе, она вдруг остановилась и крик ужаса вырвался из ее груди. Портьера, закрывшая выход на террасу, горела и огненные языки с неимоверной быстротой разбегались во все стороны, лизали стены, фронтоны и вырывались из окон. Очевидно, горел весь дворец.

Как ошеломленная, смотрела Ольга на это ужасное зрелище, но увидав Супрамати, сбегавшего по ступенькам террасы, она бросилась ему навстречу.

Изнутри дворца доносились в это время крики ужаса, сопровождаемые зловещим треском пожара.

В несколько прыжков Супрамати был около нее, но в ту минуту, когда он протянул к ней руки, Ольга почувствовала острую боль в шее. Цепочка от талисмана лопнула, точно обрезанная, и он далеко покатился по земле, а Ольгу словно ударило обухом по голове. Она потеряла сознание и упала бы, не поддержи ее мнимый Супрамати. Схватив ее на руки, как ребенка, он бросился бежать и исчез в тени одной аллеи. Неподалеку оттуда, на песчаной площадке, стояла воздушная ладья и в ней сидел какой-то человек. Незнакомец передал Ольгу спутнику и вошел сам, а минуту спустя аппарат взлетел со свистом и стрелой скрылся в ночной тьме. В ту минуту, когда первый огненный язык лизнул драпировку, Супрамати почувствовал сильный толчок и в тот же миг понял, что Хирам устроил новое нападение на него, увидав затем, как дворец наполнялся демоническими существами, распространявшими всюду огонь. Еще через минуту ощущение ожога на груди дало ему понять, что Ольга потеряла талисман.

Молниеносным движением выхватил он волшебный жезл, с которым никогда не расставался, начертал магические знаки и произнёс формулы, вызывавшие подвластных ему духов четырех стихий. Глаза его метали искры, ноздри дрожали и под могучей силой его воли со всех сторон появлялись служители мага, чтобы вступить в борьбу с огнем пожара, вызванного бесами.

Началась ожесточенная борьба, но вскоре облачные фаланги, руководимые магом, взяли верх; черные тени исчезли и огонь погас, как по волшебству, а десять минут спустя о грозившей опасности свидетельствовали лишь почерневшие кое-где стены, лохмотья портьер, да опрокинутая во время паники мебель.

Часть гостей разбежалась, а оставшиеся были перепуганы и подавлены случившимся, не понимая, откуда возник пожар, и еще менее, каким чудом он вдруг прекратился. Ольга исчезла и Супрамати не сомневался, что ее похитил Хирам, но он сохранил наружное спокойствие, уговаривая гостей остаться ужинать и извинившись только за невольное отсутствие, ввиду того, что должен пойти к жене, которая испугалась и чувствует себя нехорошо.

В одном из диких и дальних горных ущелий Палестины возвышалось старое, почерневшее от времени сооружение. Первоначально это был римский замок, а позднее сарацинская крепость, стоявшая долго в развалинах; потом неизвестные люди восстановили обрушившиеся стены, растрескавшиеся башни и развалившуюся ограду, и старое соколиное гнездо обратилось в укреплённый замок зла. Местные жители, как и путники, старались обходить мимо это зловещее место, над которым постоянно витали какие-то черные облака, а ночью оно точно окутывалось красноватым светом. И люди не напрасно избегали этот очаг тлетворных миазмов, которые могли заставить отшатнуться даже могучие силы добра. Здесь, как и в прочих во множестве разбросанных повсюду крепостях люцифериан, сосредоточивались возмутительнейшие ужасы, там практиковались всевозможные мерзости, всякие преступления против Бога и природы, всякие кощунства, какие только могла изобрести ненависть ада к небу. Здесь оргии шабаша доходили до высочайшей степени гнусности и оживленные трупы принимали участие в сатанинских пиршествах. Здесь совершался также культ утонченного вампиризма, а для удовлетворения его похищались дети и молодые девушки, у которых оживленные ларвы и люцифериане-вампирики высасывали кровь до последней капли; наконец, здесь же сочетались инкубы и суккубы.

В это-то гнездо всяких ужасов и мерзостей унес Хирам Ольгу, и смоченный наркотической эссенцией платок погрузил ее в глубокий летаргический сон.

Мертвенно бледная, без одежды, которую немедленно сожгли, лежала она в одной из башен в ожидании предстоявшего ей заклания, так как дикая ненависть Хирама искала удовлетворения только в смерти Ольги. Да, она должна была быть опозорена и убита, чтобы наказать Супрамати, поразив в нем разом супруга и мага.

В эту ночь совершалась большая черная месса, сопровождаемая вампирическим пиршеством, и Хирам решил сам высосать кровь Ольги; а если кровь эта окажется слишком пропитанной излучениями мага, то ее принесут в жертву сатане. Во всяком случае, он хотел обладать ею не иначе, как мертвою, а для того, чтобы молодая женщина не смутила их и не помешала, защищаясь молитвами или какими-либо приемами белой магии, которым муж мог научить ее, решено было оставить ее без сознания до решительной минуты. Вмешательства Супрамати он не боялся; в этой твердыне зла, куда не рискнул бы проникнуть даже маг, Хирам чувствовал себя неуязвимым.

Действительно, в эту минуту Супрамати испытывал тяжелую нравственную борьбу, его бросило в холодный пот, когда он определил по своему волшебному зеркалу, что Ольга находится в люциферианской крепости. Чтобы спасти молодую женщину, приходилось на самом деле спуститься в самый ад и вступить в борьбу, казавшуюся ему выше его сил; хватит ли у него достаточно могущества, чтобы победить столько соединенного зла? Все равно, надо было попытаться.

Поспешно прошел он в свою лабораторию и позвал Нивару. С его помощью он облекся в блестящее вооружение рыцаря Грааля и опоясался огненным мечом; на груди его горел разноцветными огнями нагрудный знак мага.

Бледный и взволнованный, Нивара закутал его в белый плащ с фосфорическим золотым крестом.

- Учитель, позволь мне сопровождать тебя! - сказал он.

- Нет, друг мой, это была бы бесполезная жертва: ты повредишь себе, а мне не поможешь. Но, если ты желаешь поддержать меня в страшной борьбе, останься здесь, молись, жги перед алтарем полагающиеся ароматы и читай формулы, призывающие силы добра для победы над адом, - ответил Супрамати, пожимая руку молодого человека и бросаясь к двери, где ожидал его самолет.

В ту же минуту портьера раздвинулась и на пороге показался Дахир, вооруженный подобным же образом.

- Ты, Дахир? - воскликнул Супрамати радостно и удивленно.

- Как мог ты подумать, брат, что я пущу тебя одного сражаться с адом! - упрекнул его Дахир.

Вдруг по комнате пронесся гармоничный аккорд и послышался звучный голос Эбрамара:

- Смело вперед, дети мои, я буду с вами. А ты, Супрамати, как мог ты хоть на минуту думать, что мрак может быть сильнее света!

Не теряя ни секунды, Супрамати с Дахиром вбежали на башенку, где их ожидал самолет; но прежде чем сесть в воздушный экипаж, Супрамати поднес к губам маленький слоновой кости рог, висевший на его поясе. Раздался странный, дрожащий и длительный звук. Дахир повторил тот же сигнал, а затем оба уселись, и самолет помчался с головокружительной быстротой.

Люциферианская крепость в эту ночь вся была залита кровавым светом; а внутри заканчивались последние приготовления к предстоявшим отвратительным обрядам.

В громадной зале с воздвигнутым в глубине ее жертвенником сатаны толпились члены демонического братства. На убранных красным пышных постелях лежали трупы нагих мужчин и женщин, а вокруг них носились отвратительные существа с мертвенными лицами, впалыми, страшными глазами и красными, как кровь, губами, ожидавшие празднества и оргии.

На жертвеннике замертво лежала Ольга. Хирам заявил, что она совершенно заражена чистыми флюидами и годится только на жертвоприношение. Около широких и глубоких сосудов столпились сатанинские жрецы; они резали животных, чтобы наполнить сосуды кровью, которая должна была служить для материализации инкубов, ларв и других представителей темного населения загробного мира. На высоких треножниках горели травы вместе с внутренностями трупов, распространяя тошнотворное зловоние; странный оркестр, состоявший из карликов и уродов, калек и горбунов, играл на инструментах, струны которых были из человеческих жил, дикие и несвязные мелодии, потрясавшие воздух.

Около жертвенника лежали на страже два тигра, две гиены и два волка громадной величины; они готовы, казалось, были защищать свою жертву, обреченную на заклание, и броситься на всякого приближающегося врага.

Эти дикие хищники имели лишь вид животных, а на самом деле были людьми, обращенными люциферианами в зверей, в наказание за ренегатство, предательство или слабость. (Предание об оборотнях вовсе не так нелепо, как полагают высокоумные скептики, неразумно и громко смеющиеся над всем, чего не понимают.)

В остальной части залы теснилась толпа нагих люцифериан. Бледные лица их, со страшными, налитыми кровью глазами, носили отталкивающее скотское выражение.

Окончив заклание животных, старший люциферианский жрец взошел на ступени жертвенника со сверкающим в руке ножом; но вдруг он откинулся назад с диким криком, а лежавшие на земле животные с ревом убежали.

Над неподвижным телом Ольги появился большой блестящий крест, из которого исходил голубоватый свет, образовавший точно фосфорический шар вокруг нее. В то же время послышались раскаты грома и от сильного сотрясения дрогнули стены.

Бешенство и ужас напали на люцифериан. Они понимали, что добрые силы намереваются оспаривать их добычу, и приготовлялись к обороне.

Когда Дахир и Супрамати достигли люциферианской крепости, они увидали, что со всех сторон прибывали сверкающие, как звезды, воздушные суда с рыцарями Грааля, которые спешили на призыв своих братьев.

Глава братства, с короной о семи зубцах на своем шлеме, встал между двумя магами и вокруг них сгруппировались остальные.

Главный вход люциферианской твердыни был закрыт, но когда рыцари грянули звучный и стройный гимн, а мечами начертали в воздухе огненные знаки, врата со зловещим треском раскрылись, давая дорогу светлому воинству.

Белые рыцари подвигались вперед - бледные от соприкосновения с мучительными и зловредными густыми тучами окружавших их миазмов. Белоснежное их одеяние покрывалось черным слоем, но они наступали, имея впереди начальника братства и обоих магов, пылающие мечи и светящиеся кресты коих заставляли отступать демонов.

Решительный и самый жестокий бой произошел в большой зале. Перед жертвенником появился на защиту своих последователей грозный предводитель люцифериан.

Высокая черная фигура отвратительного существа, получеловека, полудемона, стояла, окруженная ярко-красным ореолом, на котором ясно вырисовывались большие зубчатые крылья, меж кривых рогов на лбу горело пламя. Он боролся с магами смело и бешено, решив дорого продать победу; огненные полосы, каббалистические знаки скрещивались в воздухе, но победа, очевидно, склонялась на сторону светлых духов. Армия ларвов таяла. Каждый раз, когда луч ослепительного света падал на которого-нибудь из нечистых, вампирических чудовищ, оно тотчас опрокидывалось, разлагаясь в гнилую массу, а огненные красные стрелы люцифериан летели обратно и поражали самих бросавших.

Рыцари двигались фалангами, стараясь образовать в зале круг, и когда обе колонны с двух сторон подошли к жертвеннику, два рыцаря завладели телом Ольги, завернули ее в белый плащ и вынесли из замка. В ту же минуту демон пронзительно вскрикнул, произнося формулу; удар грома потряс стены, и земля точно расступилась, а черный вождь вместе с своей адской свитой исчез в вихре огня и дыма.

Вокруг жертвенника осталась толпа люцифериан во главе с Хирамом, который, обезумев от бешенства, бился с отчаянием, и Супрамати накинулся на него.

Из всего его тела исходили потоки света; в одной руке он держал крест магов, а другой размахивал мечом с огненным лезвием; яркий свет прорезал воздух, и Хирам пал замертво. Тело его тотчас почернело и вздулось; с рычанием и стонами катался он по полу, затем застыл недвижно.

- Братья! Все оставшиеся здесь - наши пленники! - громогласно приказал старейшина рыцарей. - Кинем их в очистительный бассейн.

Тут из рыцарей стали исходить потоки света, выметавшего и очищавшего атмосферу, ошеломленные люцифериане падали, задыхаясь, на землю, не будучи в состоянии шевельнуться.

- А теперь, - продолжал глава братства Грааля, - подойдите, несчастные создания, жертвы творимого вами зла, и кайтесь! Поклонитесь Христу, и мы избавим вас от образа звериного, в который облекли вас.

Со всех сторон послышались стоны, рычания, вопли и разные животные поползли к белому плащу с золотым крестом, который один из рыцарей разостлал на полу. Первым распростёрся на плаще один из тигров. Маг произнес формулу и начертил крест, а один из рыцарей проколол мечом шкуру животного, которая лопнула со зловещим свистом и из нее выполз мертвенно-бледный, тощий человек; его облили очистительной водой ион, дрожа всем телом, повторил подсказанную ему молитву.

Таким образом освобождено было более шестидесяти жертв. Потом люцифериан отвели в сад, к пруду, в который и окунули их, водрузив над водой крест.

Многие из них умерли, не будучи в состоянии вынести соприкосновения с очистительной силой.

После этого воины добра покинули отвратительный замок, но маги решили окончательно разрушить люциферианскую твердыню. Молнии посыпались на здание и начался страшный пожар, земля колебалась, стены рушились под действием магических формул и посреди пламени скоро остались груды черного мусора.

Горячо поблагодарив рыцарей за оказанную помощь, Супрамати и Дахир увезли все еще бесчувственную Ольгу на самолете во дворец, где очистили и привели в чувство молодую женщину, не помнившую ничего из случившегося с нею после обморока.

Глава шестая

Описанный случай произвел на Ольгу глубокое впечатление. По просьбе ее Супрамати объяснил отчасти происшедшее и сообщил о смерти Хирама, не вдаваясь однако в подробности. Ольга живо заинтересовалась оккультным миром и упросила мужа поучать ее, на что тот охотно согласился.

С жаром принялась она за ученье, и по мере того как для нее разъяснялось множество вещей, существования которых она даже не подозревала, Ольга яснее понимала, как тяжело магу соприкосновение с порочным и суетным миром, в котором он жил. Да и сама она становилась с каждым днем восприимчивее к внешним впечатлениям, ощущала тяжелую атмосферу окружавших ее людей, ссоры, интриги, притязания, на которые наталкивалась, и общество опротивело ей. Иногда у нее являлось непреодолимое желание бежать от этого людского стада и укрыться куда-нибудь, где царят мир, тишина и гармония.

Однажды, когда желание это охватило ее сильнее обыкновенного, она стала умолять мужа покинуть Царьград и уехать в индийский дворец, однажды показанный ей, чтобы там отдохнуть в тихой гармонии, составляющей истинное счастье.

Супрамати нежно привлек ее к себе, и в глазах его засветились любовь и грусть; давно уже не волновавшая душу мага тревога проснулась с некоторых пор, как он яснее замечал перемену, происшедшую в молодой жене.

Она еще похорошела и выражение ее одухотворилось, но она была так прозрачна, хрупка и воздушна, что можно было считать наверно недолговечным этот чарующий цветок людской. Да, могучий, исходивший из мага огонь сжигал нежный молодой организм.

Облако грусти омрачило ясный взор Супрамати; но, поборов тотчас же это тягостное волнение, он поцеловал ее и дружески сказал:

- Да, дорогая моя, мы начнем новую жизнь, но только не такую, о какой мечтаешь ты. Наступило время выяснить тебе готовящееся будущее, приближающиеся несчастия и дать понять, что не время теперь отдыхать в созерцательном покое, а что пришел час для работы, великой и трудной работы, к которой я хотел бы привлечь тебя.

Яркая краска покрыла прозрачное личико Ольги.

- Привлечь меня к твоей работе? Разве я достойна и способна для такой чести? - воскликнула она, и восторженная радость сверкнула в ее глазах.

- Каждый из нас будет работать по мере сил, чтобы пробудить людей, погрязших в пороках и нечестии, напомнить им о Боге и попираемых ими законах Его. Скоро настанет страшное время, когда самодовольство человеческое будет сломлено, когда слепцы эти поймут, насколько они ничтожны и бессильны, и содрогнутся под громом гнева Божия.

- Ты полагаешь, что разразятся бедствия, которые предсказывал отец Филарет? - спросила Ольга, бледнея.

- Человечество само вызывает бедствия и катастрофы, пренебрегая всеми законами божественными и человеческими. Попираемые стихии обрушатся на землю и на этих пигмеев, которые дерзнули вызвать эти страшные силы. Земля разверзнется и поглотит горделивых, ураган опустошит поверхность земли, огонь небесный пожжет памятники и имущество тщеславных преступников, а вода затопит все, что устоит до того времени; в ее мстительных волнах погибнут народы, возмутившиеся против своего Создателя, и не поддержат их больше чистые, благотворные силы, управляющие рассвирепевшими стихиями...

Голос Супрамати все возвышался, пристальный и вдохновенный взор его проникал, казалось, в будущее и видел уже страшные катастрофы, о которых он только что говорил.

Ольга дрожала в испуге и не спускала с него глаз, не будучи в силах произнести ни слова. Минуту спустя, маг как бы очнулся от своего видения, взгляд его остановился на молодой жене и, заметив в лице ее томительный ужас, он стремительно нагнулся к ней и ласково сказал:

- Не бойся, дорогая. Нас поддержат и спасут вера и молитва; но земля - не что иное, как покинутая крепость, лишенная духовных и физических сил, которые могли бы защитить ее против надвигающегося хаоса и вторжения духов зла. Итак, следует попытаться собрать остатки гарнизона земли, чтобы защитить, а, может быть, и спасти ее. Сурово наказанная, она, может статься, образумится; а человек, дерзавший отрицать Бога, поклонявшийся своим порокам и чтивший одну материю, запросит пощады...

- Так я должна буду помогать тебе пробуждать человеческую совесть? - тихим голосом спросила Ольга.

- Именно так. Я предполагаю читать лекции и потом открою тайную школу адептов, куда буду принимать людей, расположенных к делу, и посвящу их сообразно с их силами, чтобы подготовить для действия в предстоящее тяжелое время. Ты же будешь принимать у себя женщин, способных тебя понять, будешь говорить им о высшей добродетели, а позднее можешь также проповедовать исправление и раскаяние, хотя бы, например, между амазонками.

Уже успокоенная и сияющая, Ольга бросилась на шею мужа и едва не задушила его.

- Боже, как ты добр и как я благодарна тебе, Супрамати. Я вижу, что миссия эта будет столько же интересна, как и полезна. Но ведь ты дашь мне подробные наставления, не правда ли?

- О, конечно, я дам тебе все необходимые наставления.

Он достал из ящика несколько печатных листов и передал ей.

- Это текст первых речей, которые ты должна будешь говорить; изучи их хорошенько, особенно оттенки голоса. Когда ты будешь декламировать их мне, я дам тебе особые указания; потому что голос - великий пособник, могущий гипнотизировать людей и подчинять себе аудиторию.

Дав еще некоторые объяснения Ольге, которая горела жаждой деятельности, Супрамати оставил ее учить одну из речей, а сам ушел в рабочий кабинет.

Грустный и озабоченный, углубился он в свои мучительные думы. Приближалось время начать общественную миссию, возложенную высшими магами, но она тяготила его. Будучи ученым отшельником, магом, он испытывал глубокое отвращение при необходимости выйти из своей замкнутой жизни и выступить на арене перед невежественной, глупой, глумливой и неверующей публикой. До сих пор он работал только для себя самого, совершенствовал собственное "я", изучал высшую науку для того, чтобы явить собой могущественную силу. В тишине и уединении своего волшебного дворца он учился повелевать стихиями, Управлять силами природы; теперь же ему предстояло научиться управлять толпами и подчинить их себе. Созерцая грозные силы природы и учась бороться с нею, ум его изощрился, а душа приобрела силу и гибкость стали. Предстоявшая же теперь борьба казалась ему унизительной и смешной. Он, маг, посвященный, должен нисходить до грубых неучей, стараться доказывать им факты, ясные, как Божий день, разъяснять законы, которые они не способны постичь, и в результате он все-таки останется в глазах нелепой и злобной толпы обманщиком, чем-то вроде шута горохового, который пробовал злоупотребить их доверием. Над ним будут издеваться и обольют его той грязной ненавистью, которую испытывает низший ко всему, что выше его.

Тем не менее, ему все-таки необходимо действовать, говорить и доказывать этой недоверчивой и недоброжелательной толпе великие явления иного мира, проповедовать веру и покаяние, совершенно противоречащие их вкусам, убеждениям и поступкам. О! Это испытание - самое тяжкое из всех. Супрамати закрыл глаза и тяжело вздохнул.

Легкая гармоничная вибрация и пахнувшая ему в лицо волна теплого, благоухающего ветерка вернули Супрамати к действительности. Он вздрогнул и открыл глаза.

В нескольких шагах от него в сумраке клубилось беловатое облако, затем голубоватый свет разлился по комнате, облако расплылось, сгустилось и вдруг явилась Нара в простой белой развевавшейся тунике. На распущенных волосах был венок из магических синих, как сапфир, цветов, в чашечках которых светилось пламя.

- Супрамати, Супрамати, чего стоит твой венец мага, если ты уже отчаиваешься, не начав даже дела? - послышался любимый голос.

- Жестокая Нара, наконец пришла ты ко мне! - вырвалось у Супрамати.

От радости он вскочил со своего места.

- Могу ли я оставаться вдали от тебя, когда ты страдаешь, когда я вижу, что настал недобрый час борьбы с сомнениями и разочарованием, - ответила Нара, любовно на него глядя. - Мужайся, Супрамати! Ты укротил дракона, ты подчинил себе духов ада и смущаешься перед необходимостью соприкоснуться с людьми. Ведь это же только ларвы, которых надо укротить.

Супрамати схватил ее руки.

- Ты права. Я страдаю и теряю душевную гармонию. Я властвую над существами и стихиями, а во мне самом великая скорбь и отвращение. Ах, Нара, если бы мы могли работать вместе!

И он стремительно привлек ее к себе.

- Ты не знаешь, как мне тяжело сталкиваться с глупой толпой, подвергаться ее насмешкам, проповедовать этим глупцам то, чего они не желают понимать!

Нара тихонько высвободилась и придвинула стул.

- Разве мое присутствие здесь не показывает тебе, что мы постоянно работаем вместе, и что душа моя ощущает каждое движение твоей души. А теперь, Супрамати, сбрось с себя недостойную мага слабость. Разве мы не привыкли бороться с низшими существами? Тебе достаточно убеждения в своем превосходстве, но подумай чуточку и о тех, кого ты покоришь, которые окажутся способными понять тебя и оценить даруемое им тобою благо. Ты - вроде искателя жемчуга, который из глубины океана преступления и мрака извлекает гадкую раковину, в глубине которой скрыта, однако, драгоценная жемчужина - душа, подобная твоей, способная стать носительницей света, поборницей добра. Труд извлечения этой драгоценности из раковины не может и не должен казаться тебе ничтожным. Ты же ведь трудишься уже над подобным делом. Маленькая Ольга также жемчужина, нашедшая своего ювелира, чтобы оправить ее в золото. Но будь уверен, что даже и среди этой развращенной толпы ты откроешь драгоценные, деятельные и готовые к восприятию души, которыми ты будешь когда-нибудь гордиться, подобно тому, как Эбрамар гордится нами.

- Ты права, Нара, это была минута недостойной слабости. Я должен бы знать, что ничто не дается без труда; только улавливать души, может быть, труднее, нежели добиваться венца мага, - возразил Супрамати с оттенком грусти.

Потом, приблизившись к Наре, он сказал, признательно глядя на нее:

- Благодарю, благодарю от всей души за твой приход, верная подруга. В тяжелые минуты помощь твоя всегда поддерживает меня.

- Я с радостью прихожу. Могу ли я быть вдали от тебя, когда ты страдаешь, а я знаю, что присутствие мое восстанавливает твое равновесие. Благодаря Бога, цель эта достигнута, мой маг пришел в себя. А теперь, - продолжала она лукаво, - поди утешь свою жену. Сейчас она хотела войти; но, услыхав мой голос, не могла устоять против соблазна приподнять немного портьеру. При виде меня в ее ревнивом сердечке вспыхнуло подозрение, она считает меня опасной соперницей. Счастливый ребенок, который еще может ревновать, а вот мы, бедные старики, уже более на это не способны.

И Нара залилась серебристым смехом, видимо, забавляясь удивлением Супрамати, сразу возвращенного к действительности.

- А теперь прощай, - продолжала Нара. Она подошла, взяла руками голову Супрамати и запечатлела на его лбу поцелуй.

- Братский поцелуй, - лукаво шепнула она ему на ухо.

В то же мгновенье ее окружило облако голубоватого пара, в котором она как бы растаяла, и по комнате пронесся, как последний прощальный привет, мягкий, гармоничный аккорд.

Несколько минут Супрамати стоял и не мог собрать свои мысли; душу его наполнило глубокое, ясное спокойствие и выражение неизъяснимого счастья озарило его лицо.

- Да, поистине прекрасна эта чистая гармония, позволяющая любить без сомнения и ревности, но бедная Ольга далека от этого... Ее несовершенное сердце волнуется всеми земными страстями и надо идти успокоить ее и утешить.

На самом деле, в душе молодой женщины разыгралась целая буря ревности и отчаяния. Перечитав несколько раз одну из предстоявших ей речей и начав изучать ее, она наткнулась на несколько не совсем понятных мест и решила спросить у мужа объяснения. Но возле двери кабинета она вдруг застыла, как вкопанная.

Гармоничный серебристый голос говорил там на незнакомом ей языке. У Супрамати была женщина! И он отвечает ей на том же языке, а в голосе его слышатся такие глубокие прочувствованные ноты, которых она никогда не слышала, и выражали они несомненно горячую любовь. Сердце Ольги мучительно забилось. С кем говорит он таким образом? Не будучи в силах противиться искушению, она приподняла тихонько портьеру и окаменела.

Около Супрамати стояла женщина истинно небесной красоты. Простая белая туника обрисовывала ее стройные формы, а густые, белокурые, золотистые волосы, шелковистые пряди которых падали почти до земли, окутывали ее, словно блестящей мантией. Голубоватый, светлый свет окружал голову, украшенную удивительными фосфоресцировавшими цветами. Большие темные глаза чаровницы смотрели на Супрамати с выражением любви и его восторженный взор тоже любовно смотрел на незнакомку. И вдруг он привлек ее к себе...

Далее Ольга ничего не видела... Как преследуемая фуриями, бросилась она в свою комнату и, упав на колени возле окна, зарылась лицом в шелковую подушку, лежавшую на подоконнике.

В сердце ее кипел настоящий ураган. Вот действительная царица его сердца: женщина эта, божественной красоты, была равна ему по знанию и гармонии своего существа. Ее он несомненно должен любить совершенно другой любовью, чем спокойная и покровительственная привязанность к ней; да это и естественно. Как дурна и ничтожна должна она была казаться ему рядом с этой магиней, принадлежащей, вероятно, к братству адептов и пришедшей освежить своей беседой и своим присутствием прекрасного и бессмертного, подобно ей, человека, который чувствует себя отшельником или изгнанником между ними, смертными. Да, да, Супрамати должен очень страдать от любви такого ничтожного существа, но как она была тщеславна и слепа, воображая, что может завладеть его сердцем. Нет! Лучше умереть, чем терпеть такое мучение, переносить мысль, что даже такой человек может обманывать, скрыв от нее, что эта чаровница посещает его, а он отдыхает в разговоре с нею после скуки в обществе невежественной и глупой жены.

Слезы душили ее; потом, озаренная новой мыслью, она схватилась руками за голову.

- Как скрыть от него то, что кипело в ней? Не успеет он войти, как уже все прочтет в ее сердце и голове... А если он обидится и, помимо всего, станет еще презирать ее?...

Она не заметила, что портьера уже приподнялась и Супрамати остановился на пороге, смотря на нее весело и снисходительно. Затем он подошел ближе, придвинул стул и сел возле. Совершенно поглощенная бушевавшей в душе бурей, Ольга ничего не видела и не слышала.

Спустя минуту он взял ее руку и сказал дружески, притворяясь, что не знает о том, что ее волнует:

- Боже мой, Ольга, ты, кажется, в отчаянии? Что так огорчает тебя?

При звуке его голоса Ольга стремительно вскочила; в ее прекрасных влажных глазах ясно отражались бурные, волновавшие ее чувства.

- Супрамати, прости... Я отлично знаю, что ты уже прочел все мои гадкие мысли и мне стыдно перед тобою, но я так несчастна. Невыносимо тяжело чувствовать себя недостойной.

Слезы брызнули из ее глаз и она прижалась губами руке мужа, все еще державшего ее руку. Супрамати от души рассмеялся и привлек ее к себе.

- Глупенькая, не стыдно ли быть ревнивой до такой степени, что сердечко твое готово разорваться и ты подозреваешь меня в неверности, в тайных свиданиях. И такое нечистое чувство закрадывается в душу жены мага!

- Супрамати, будь милостив и не отгоняй меня за такие преступные относительно себя мысли. Я хочу побороть это дурное, мучительное чувство, потому что сознаю невозможность соперничества с этой женщиной, прекрасной, как небесное видение. Около нее я - безобразна, как обезьяна, и глупа; я не могу понимать тебя, как поймет она. Но право, тяжело сознавать, что ей принадлежит твоя любовь, а меня ты только терпишь. А я, глупая, надеялась, что, несмотря па мое ничтожество перед тобой, ты все же любишь меня...

Слезы помешали ей продолжать.

- И ты думала правильно,- ответил Супрамати твердо и серьезно.- Да, я люблю тебя за твою кроткую и преданную любовь, и люблю земной любовью; ты для меня как бы отражение далекого прошлого, когда я любил, как простой смертный, и тебе нечего опасаться, что я предпочитаю кого-нибудь тебе. Та, которую ты видела, - Нара, и чистая связь, соединяющая наши души, не имеет ничего общего со страстями земными. Это - испытанная подруга, очень редко посещающая меня и только в такое время, когда видит, что я страдаю перед новым испытанием, вроде предстоящего мне теперь. Нара вовсе не соперница. А что ты ревнива, бедное дитя, это не обижает меня нисколько, это естественное чувство, но и для тебя настанет время, когда любовь ко мне будет ни чем иным, как миром и гармонией. Успокойся же, люби меня без всяких ограничений, потому что и я люблю тебя сильно, а чтобы успокоить тебя совершенно, хочешь, я вызову Нару? Она придет охотно и, как сестра, поцелует тебя. Ольга порывисто обняла шею мужа и прошептала:

- Да, я хочу ее видеть и попросить у нее прощения. Супрамати встал, сделал рукою, на которой носил кольцо Грааля, каббалистический знак и произнес формулу. Из магического камня вырвалась струя такого ослепительного света, что Ольга зажмурилась и почувствовала головокружение. Легкое прикосновение привело ее в себя.

Она увидела Нару, пристально смотревшую на нее и протягивавшую ей руку. С минуту Ольга, как зачарованная, глядела молча. Никогда не видала она такой божественной красоты, и теперь мысль о соперничестве показалась ей совершенно нелепой.

- Простите за мою неблагодарность и дурные мысли, вдвойне недостойные, потому что вы оба добры ко мне, - пробормотала она, опускаясь на колени и прижимая к губам руки Нары.

Та поспешно подняла ее и обняла.

- Мне нечего прощать тебе, милое дитя; напротив, я прошу тебя уделить и мне частицу твоей любви. А его люби всей душой и услаждай ему жизнь среди людей, поддерживая его своей любовью в минуты, когда неблагодарная, враждебная, злая толпа оскорбит его и бросит в него камень за поданный ей хлеб насущный. Тяжело и трудно предстоящее ему дело, а помогать ему исполнить его - дивная миссия, которая должна наполнить твою жизнь. А теперь прощай, милая Ольга, и прими это на память обо мне.

Нара достала из-за пояса пучок магических цветов, подобных бывшим в ее гирлянде, и дала их Ольге. Затем голубоватый пар окружил стройную фигуру магини и она исчезла, точно растаяла в воздухе.

Счастливая и признательная, Ольга рассматривала цветы, а потом положила их в хрустальный ящичек, на мох.

- Это ведь бессмертные цветы, не правда ли? Взгляни, как они сверкают фосфорическим блеском, а чашечки излучают сапфировый свет, - говорила она.

Супрамати достал из шкафа флакон и спрыснул цветы бесцветной жидкостью.

- Теперь они останутся навсегда свежими и никогда не увянут, - прибавил он. - Они переживут тебя, бедное дитя, - подумал он, и сердце его болезненно сжалось. - И ты не ревнуешь больше? - пошутил он.

- Нет, я поняла, что в твоей жизни я - придорожная фиалка, которая должна цвести и благоухать у твоих ног, и довольствуюсь этой ролью, - ответила молодая женщина, грустно глядя на него.

Через несколько недель после описанного случая в большом свете разнеслась пикантная новость: интересный принц Супрамати намеревается делать у себя во дворце сообщения и показывать чудеса индийской магии. Во всех царьградских салонах только и разговору было, что про странную затею принца, которую обсуждали на все лады. Но преобладало мнение, что пресытившийся всеми удовольствиями и не знавший чем заняться миллиардер придумал развлечься ролью оратора; что восхищение его золотом, дворцами и пирами ему наскучило и он жаждет стяжать славу и аплодисменты в качестве артиста-фокусника. Некоторые, правда, зная Супрамати как серьезного и ученого человека, догадывались, что, вероятно, какая-нибудь веская причина побуждала его выступить оратором, но таких рассудительных людей, как всегда, было меньшинство.

Всеобщее любопытство еще усилилось, когда в городе стали известны шедшие во дворце приготовления. Громадная бальная зала первого этажа переделывалась в аудиторию со скамьями для публики, а в столовой устраивались буфеты.

Далее сообщалось, что бесед будет целая серия, что принц сделает предсказания о предстоящих бедствиях и переворотах, покажет волшебное зеркало и материализует духов новым, ему одному известным способом. Но, помимо предстоявшего забавного зрелища, интересно было то, что вход и угощение будут бесплатны. Эта последняя новость накалила публику добела. Билеты брались приступом и толпа вела себя, как дикари, а запоздавшие и не попавшие на собрание были вне себя от бешенства.

Настал, наконец, день лекции, и задолго до назначенного часа дворец наполнился толпой, занимавшей места и с любопытством разглядывавшей буфеты, где Супрамати, зная свою публику, приготовил изысканные угощения, наилучшие вина и сигары, какие подавались только у него одного.

С не меньшим любопытством разглядывалось и убранство залы. В глубине ее на эстраде был устроен грот, освещенный удивительно сильным голубоватым светом; там стояли мраморные стол и стул, и необыкновенный, не виданный до сих пор, инструмент в форме рамы.

Общество было довольно смешанное; очевидно, секретарь принца раздавал билеты без особенного разбора. Однако расфранченные, залитые бриллиантами дамы и элегантные, украшенные орденами кавалеры составляли большинство. В этой нарядной и блестящей великосветской толпе шли оживленные толки, втихомолку злословили и трунили над хозяином, тратившим безумные деньги, чтобы показывать разные нелепости; если, конечно, за этой затеей не кроется какого-нибудь особого плана. И злые глумливые усмешки мелькали на увядших, давно бестрепетных лицах этих представителей всех "изящных" пороков, древних и современных. Мало кому из них приходило в голову, что они получат, может быть, великие откровения и услышат советы громадной важности, которые предостерегут их от неизвестной им опасности; а потому большинство легкомысленно подсмеивалось над наивными простаками, осмелившимися не разделять общего мнения и не понимавшими, что все это "шарлатанство" - не что иное как прихоть пресыщенного богача.

Сигнал к началу положил конец разговорам. Лампы были погашены и теперь лишь голубой, исходивший из грота свет таинственно озарял залу. Нивара поднял в глубине грота голубую с золотой бахромой завесу, и появился Супрамати.

Он был в индусском наряде и белой кисейной чалме, из складок которой над его челом разноцветными огнями сверкала бриллиантовая звезда; на золотой цепи висел большой медальон, усыпанный, вероятно, особенно драгоценными камнями, судя по целым снопам исходивших из них лучей. Прекрасное лицо Супрамати было очень бледно, лишь большие, темные глаза, казалось, жили; но его высокая стройная фигура в белом производила чарующее впечатление на темном сапфировом фоне.

Гром аплодисментов встретил появление принца и вызвал на его лице легкую краску. Ему, магу, стало стыдно принимать, словно какому-нибудь фокуснику, подобные приветствия глупой толпы; но он тотчас же поборол свою слабость. Эти сотни голов, пестревших у его ног, и были той "человеческой гидрой", о которой говорили посвященные и которую ему надлежало победить.

Глубоко прочувствованно, увлекательно звучал его голос и рисовал подавляющую картину нравов настоящего времени, злоупотреблений и преступлений, заражавших воздух и надрывавших жизненные силы планеты. Он объяснял, какое значение имеют чистые силы, излучения добра для обуздания и отражения натиска разъяренных сил хаоса, которые готовы ворваться в жизнь и произвести страшные перевороты. Горячо взывал он к людям, убеждая их обратиться к Богу, молиться, призывать светлые силы, дабы избегнуть тяжкой смерти ввиду того, что организм еще полон жизненности, а трупы их уже станут добычею ларвических духов, жадно стерегущих каждое покидаемое душою тело, чтобы насытиться им...

Упоминание о ларвах вызвало сдержанный смех и в зале замелькали во множестве платки, чтобы заглушить неуместную веселость. Кое-где, впрочем, замечались и озабоченные лица, с серьезным вниманием слушавшие речь.

Супрамати не показывал вида, что замечает производимое его словами впечатление и спокойно перешел к опытам, показывавшим действие порочных флюидов на астральное тело человека.

Антракт был поглощен взятием приступом буфетов и оживленным обменом мыслей. Много забавлялись предвещаемыми наводнениями и еще более смеялись над предложенным для избежания ото всех бедствий лекарством: молиться, уверовать в Бога и вытащить вновь на сцену церковные обряды. Добрейший принц просто-напросто желал бы вернуть мир на несколько веков назад и погрузить его вновь во тьму предрассудков и суеверия; но по счастию, теперь люди не так-то глупы.

Сатанисты, со своей стороны, были обижены дурной аттестацией, которую "этот индус" давал ларвам, - очаровательным и интересным существам, с которыми можно потешаться совсем иначе, чем с простыми смертными.

Тем не менее, каждому любопытно было посмотреть в волшебное зеркало и увидеть в нем свое собственное будущее: судьба планеты их мало занимала.

Вторая часть сообщения, в которой Супрамати делал много любопытных опытов с человеческой аурой и показал видения "иного" мира, очень заняла публику, и только последняя картина своей чрезвычайной реальностью оставила по себе неприятное впечатление.

Выступившим из удивительной рамы черным паром заволокло весь грот, скрыв фигуру мага, и вдруг появился уголок Царьграда. Яркие молнии прорезывали черное небо, порывы ветра потрясали стены и гонимые ураганом косматые серые волны с грохотом затопляли город. Иллюзия была так сильна, что, казалось, вот-вот бурная вода зальет зрителей, и в зале послышались уже крики ужаса. Когда видение исчезло, много дам оказалось в обмороке, у нескольких мужчин с истрепанными нервами был истерический припадок, а другие разразились душу надрывающими рыданиями.

Но с появлением света все успокоилось и осталось только общее восхищение "кинематографическим опытом", никогда не виданным и превзошедшим всякое воображение.

На другой день Нивара сообщил Супрамати, что многие лица просили принять их, чтобы получить некоторые разъяснения по разным вопросам, возбужденным его лекцией; все выражали сильное желание поучиться.

- Просто любопытных я спровадил, но человекам десяти, истинно верующим, назначил день по твоему указанию, учитель.

- Хорошо, Нивара. Когда наберется таких пятьдесят, сообщи мне.

И Супрамати сделал нужное распоряжение для устройства открываемой им "эзотерической школы" и для помещения двух молодых адептов, прибывающих скоро, чтобы помочь ему в преподавании.

Не успел уйти секретарь, как явился Нарайяна, напевая шансонетку и в самом прекрасном расположении духа.

- Знаешь, что я делал? Обратил в свиней с десяток твоих вчерашних слушателей, - самодовольно объявил он. - Ты не веришь? А это правда.

- И тебе не совестно злоупотреблять своими познаниями?

- Ни чуточки. Меня возмутило, что ты метал вчера бисер перед свиньями и проповедовал двуногим скотам. Но вот как было дело. Гуляю я в парке театрального дворца и встречаю компанию молодых людей, смеявшихся над тобою, над предсказанными тобой переворотами и особенно над советами молиться. Каких только глупостей и кощунств они не болтали; но, наконец, один из них заявил, что если ты рассчитываешь на слушателей в храмах и на церковной процессии, то тебе следует, в таком случае, выдрессировать свиней и загонять их на эти церемонии. Я притворился, будто мне нравится их идея, и сказал, что мастер дрессировать животных и, если они хотят отправиться со мною в купленную мною виллу близ дворца артистов, то я покажу им любопытные вещи в этом роде.

Они пошли, и там известным тебе способом я обратил их в свиней, а потом выгнал на улицу. Ты поймешь, что произошло, когда они осознали свое положение. С отчаянным ревом бегали они по улицам, крича человеческими голосами, что принц Нарайяна околдовал их. Собралась, конечно, огромная толпа и сопровождала почтенных животных, со всех ног бежавших по домам.

Но там разыгралась преуморительнейшая сцена этой трагикомедии: домашние не захотели признавать таких странных родственников и, несмотря на крики бедных поросят, их бесцеремонно вышвырнули. Но возбужденная против меня толпа с криками и угрозами бросилась к моему дворцу.

- Боже мой! Можно ли так себя компрометировать, Нарайяна? Надо же, однако, освободить этих несчастных! - воскликнул в негодовании Супрамати.

- Успокойся. Эбрамар уже вернул им их природную красоту, а тебе следовало бы знать, что я никогда не скомпрометирую себя: я приготовил себе неоспоримое alibi. Во время всей этой истории я находился в театре с шестью великосветскими друзьями, удостоверившими это, и завтра во всех газетах появится мое письмо с объяснением, что какой-то негодный обманщик принял мой образ для производства дьявольского превращения, ибо я был в театре, с друзьями, а потому никто не может усомниться в моей честности, - самодовольно закончил Нарайяна.

- Ты раздвоился, плут. А не лучше ли было помочь мне, чем заниматься такими глупостями? - заметил Супрамати, качая головою.

- Помогать в спасении этих скотов? Да их все равно не спасешь...

- Если из ста мы спасем одного, и тогда это стоит труда. Нарайяна скорчил гримасу.

- Если уж ты так желаешь, пожалуй, чтобы доставить тебе удовольствие, я готов помогать. Но что я могу сделать?

- Прежде всего постараться вызвать движение в густой ауре этих людей, чтобы сделать ее более чувствительной и восприимчивой; ты видишь же, какая липкая, сероватая масса окутывает их мозг, мешая ему ощущать чистые токи, препятствуя полету мысли. Окружающая их атмосфера и люди, с которыми они сталкиваются, запечатлели их мозговую ауру узкими материалистическими идеями, убили понятие о Боге. Смутное влечение к чему-то неведомому, существование которого они чувствуют, таится, несомненно, замкнутое в глубине души, но плотная и липкая аура не дает духовной птичке развернуть свои крылья.

Дать слепцам возможность постичь механизм вселенной - вот работа, достойная нас. Почему можем мы провидеть бесконечные горизонты астрального мира, читать сквозь материю тайны творения и скрытые законы?

Потому что мы расширили свое духовное зрение; а между тем оно еще крайне ограничено в сравнении с великими духами, нашими учителями. Сколько же света надлежит нам еще приобрести, прежде чем переступить за грань верховной тайны?

У нас свободный и подчиненный огонь светится сквозь материю и озаряет наш путь в лабиринте тайны творения; у тех же, кого мы хотим спасти, астральная сила замкнута и не в состоянии выступить за обнимающую ее тяжелую атмосферу, мысли становятся узкими, ограниченными, и высшее понимание не может прорваться наружу.

Они не видят могучего тока, яркого астрального света, исходящего от высшего существа, хотя и чувствуют этот поток света и тепла, подобно дождю искр падающий на черноватую массу, мешающую мозгу свободно действовать. Но золотой дождь пронизывает густую атмосферу, проделывает в ней ходы, через которые мало-помалу начинает вырываться астральный свет индивидуума и он становится легче, а мысли гибче. Начинают просыпаться нравственные и научные запросы, восстанавливается обмен, а внутренний свет пробивается наружу и принимается за работу. Недаром старая и мудрая пословица гласит: от столкновения мнений блещет истина.

Ты знаешь, конечно, все это не хуже меня; но я говорю об этом только для того, чтобы придать более отчетливую форму программе твоей работы. Обязанность каждого высшего существа высвобождать эти грубые мозги, под корою коих таится божественное наследие - неразрушимая психическая искра, требующая работы как пищи, чтобы возгореться теплом и силою, разбить узы плоти и получить свободу.

- Да, и первое врожденное усилие разбить материю, преграждающую путь к свободе, будет порывом к Богу. Эта мысль наиболее понятна всякому существу. Ах, чего бы я не дал, чтобы понять загадочный закон, по которому совершенная искра вселяется в низшую материю, чтобы затем снова делаться совершенной путем тысячи страданий, - глухо произнес Нарайяна.

- Мы узнаем это, когда пройдем за огненную ограду, которая скрывает высшую тайну творения; но какой долгий, долгий, почти бесконечный путь предстоит нам еще пройти, - ответил задумчиво Супрамати: Нарайяна задумался на минуту, глядя в пространство, потом он нервно вздрогнул, и на подвижном лице его мелькнуло выражение разочарования и усталости.

- Да, да. Впереди у нас бесконечный труд и беспредельное время для достижения неведомой цели, а позади головокружительная бездна, уже пройденная нами сквозь три царства, пока мы не сделались тем, что мы теперь из себя представляем, - точно про себя произнес он.

- Да, тяжело восхождение духа от протоплазмы до мага. Но разве нам не помогали, не руководили нами, не поддерживали нас на тернистом пути? А посмотри, чего ты уже достиг.

И Супрамати подвел друга к большому зеркалу.

- Взгляни. В глазах твоих светится великий разум, широкое излучение твоего мозга делает тебя способным постичь величие Творца, своим божественным дыханием создавшего такие прекрасные существа, которые силою притяжения к Нему постепенно перерождаются.

Нарайяна улыбнулся, но взглянув на Супрамати, аура которого блестела, как серебряная, усеянная искрами мантия, он схватил его за руку и крепко пожал ее.

- Я хочу работать, спасибо, брат мой и друг! Ты оказал мне большую услугу, напомнив о моем долге в отношении моих низших братьев; я обязан оказать им то, что мне делали другие.

Супрамати привлек его к себе и дружески поцеловал.

В эту минуту раздался гармоничный аккорд и на мозаичный пол упал луч голубоватого света, в котором оба друга увидали террасу гималайского дворца и стоявшего на ней Эбрамара. Он приветствовал их жестом и улыбкой, приняв издали участие в их разговоре, и посылал теперь им свои астральные флюиды.

Глава седьмая

Исполненная грусти, но твердо решившаяся следовать избранному пути, вернулась Эдита в Америку и, несмотря на усиливавшееся неудовольствие отца, снова стала посещать бедных и больных, а на собраниях и приемах, которые постоянно устраивал Диксон, она присутствовала только по необходимости и с явным отвращением.

Банкир действительно решил выдать во что бы то ни стало дочь замуж и даже наметил будущим зятем дальнего родственника, влюбленного в Эдиту и умевшего снискать его расположение. Возмущенный ледяной холодностью девушки, новый претендент решил через отца повлиять на дочь. Стараниями его насчет молодой девушки пошли самые обидные толки и приняли, наконец, такие размеры, что один из друзей банкира счел нужным предупредить его.

- Тебе следовало бы положить конец этим обидным сплетням, - закончил тот. - Ясно, что дочь твоя ненормальна, потому что какая же молодая девушка, красивая и богатая, будучи в здравом уме, стала бы избегать свойственных ее летам развлечений, рыская вместо того по лачугам и разговаривая с голытьбой. Что станется с твоим богатством, если ты вовремя не приставишь к нему разумного управителя? Она несомненно его промотает.

Доведенный до белого каления этим разговором, банкир устроил дочери сцену, какой она еще не видала, и объявил, что, если она не образумится, он поместит ее в сумасшедший дом.

- Мне надоели все эти сплетни и пересуды на наш счет. Потрудись жить разумно и выбери мужа из числа претендентов; твой двоюродный брат Сидней больше всех мне нравится. Как бы то ни было, но я хочу найти тебе еще при жизни разумного покровителя, который сохранил бы мое состояние от нищих. Если ты будешь упорствовать, я буду считать тебя помешанной, состояние здоровья которой требует попечения. Даю тебе неделю на размышления и выбор. Сидней, мистер Хемпдон и мистер Ларрис ищут твоей руки, и если ты хочешь избегнуть больших неприятностей, обручись через неделю с одним из них.

Не ожидая ответа, он вышел из комнаты.

Оставшись одна, Эдита залилась слезами. Благодаря большой свободе, какою пользовались женщины, она могла, конечно, бороться с отцом, но только ценою скандала, потому что она была несовершеннолетняя. Кроме того, она любила отца, который всегда был добр к ней, желал ей, конечно, одного добра и гордость его страдала от гадких толков на ее счет. Но ни за одного из этих антипатичных ей господ она выйти не могла; все трое были заведомые атеисты и кутилы, а Сидней слыл даже сатанистом. Один образ властно царил в сердце молодой девушки; это - образ таинственного рыцаря, спасшего ей жизнь.

Она не знала, человек он или ангел, но в эту минуту скорби она обратилась к нему, стоя на коленях в своей комнате и заглушая рыдания, молила она Бога еще раз послать ей этого избавителя для совета и утешения.

На следующий день она сидела дома, вследствие головной боли, и открыла окно, рассеянно глядя на улицу. Вдруг она вздрогнула и побледнела. Мимо ее дома проезжал элегантный экипаж и в нем ее "рыцарь" или его двойник. Но теперь он был в современном костюме. В эту минуту незнакомец поднял голову, взгляды их встретились, и он улыбнулся.

На другой день был большой бал у представителя одной великой европейской державы, и Эдита по воле отца должна была туда отправиться, но, к его удивлению, она согласилась без малейшего возражения; ей казалось, что предстояло что-то счастливое, может быть, она увидит вчерашнего незнакомца, и при одной этой мысли сердце ее сильно билось.

Предчувствие ее оправдалось. Вскоре в толпе увидала она молодого человека - живой портрет ее идеала, а позднее отец представил ей его, назвав принцем Дахиром. Яркая краска, покрывшая в эту минуту лицо дочери, навела банкира на мысль, не встретила ли она красавца индуса случайно в Европе, влюбилась в него, и любовь эта была, может быть, причиною ее странностей. Когда потом принц просил разрешения сделать визит, подозрение это окрепло и даже обрадовало отца. Диксон видел в Царьграде Дахира с Супрамати и знал, что они очень богаты; а если индус также видел Эдиту и ради нее приехал в Америку, значит, все складывалось как нельзя лучше.

Эдита была в таком настроении, которое не поддается описанию. Счастье и болезненная тоска боролись в ней. Принц разговаривал с нею и открыто за нею ухаживал, но ни одно слово, ни один взгляд не выдали недавнюю встречу. И вопрос, "он ли это или другой, похожий на него", до такой степени поглотил ее, что она не отвечала иногда на вопросы Дахира и не замечала мимолетной улыбки, мелькавшей на его лице.

На другой день Дахир явился к банкиру, который любезно принял его и пригласил обедать. Чуть не каждый день встречалась Эдита с принцем и, к великому неудовольствию прочих искателей, молодая девушка не видела никого, кроме красивого иностранца.

Не раз уже беседовали они, а у Эдиты неотвязчиво вставал в голове вопрос о прошедшем и о ее таинственном исцелении, но непобедимая робость останавливала ее. Несмотря, однако, на это сомнение, она задавала себе вопрос, что ответить, если он попросит ее руки?

- Да, да! Кто бы он ни был, я люблю его, и принадлежать ему - верх блаженства, - шептала она, трепеща от счастья и надежды.

Итак, когда однажды вечером он спросил, согласна ли она принадлежать ему, она ответила тихим голосом, с влажными от счастья глазами.

- О, я давно - ваша.

На следующее утро мистер Диксон очень довольный пришел к дочери и сообщил о предложении Дахира.

- Передать ли принцу твой отказ или ты стала снова благоразумна? - лукаво спросил он.

- Благоразумна, - отвечала Эдита, красная, как вишня, и пряча лицо на груди отца. - Скажи принцу, что я согласна.

Помолвка справлялась торжественно. Двоюродный брат Сидней отсутствовал и обдумывал план мщения, но неожиданный случай помешал его злобным замыслам. Во время перелета испортился механизм его самолета, он упал, сломал ногу и руку и на несколько месяцев слег в постель.

Свадьба Дахира и Эдиты была не менее пышная, нежели обручение, и справлялась без всяких религиозных обрядов, к большому прискорбию невесты; мистер Диксон, будучи атеистом и материалистом, не признавал никакой религии.

По окончании великолепного обеда новобрачные сели в воздушный корабль принца и отправились в свадебное путешествие, которое заканчивалось Царьградом.

Когда они остались наконец вдвоем в маленьком салоне самолета, Дахир усадил Эдиту на диванчик и сказал весело:

- Ну, милая моя, теперь, когда мы муж и жена, задашь ли ты мне, наконец, вопрос, который так давно мучает тебя. "Он" ли это или только похож на него?

Раскрасневшаяся и смущенная Эдита блаженно взглянула на него.

- Ты уже знаешь, ты угадал мою мысль? Правда, я видела всего один раз таинственного незнакомца, твой живой портрет, и теперь даже сомневаюсь, однако...

Она колебалась и прижалась головой к его плечу.

- Я хотела бы лучше, чтобы ты был "другой", но не ангел. Дахир от души рассмеялся.

- Успокойся, дорогая, я - не ангел, хотя, в то же время, я и не совсем обыкновенный человек, но моя жена должна это знать. Видишь ли, я - член одного тайного братства ученых, которые умеют владеть силами, неведомыми профанам. Я увидал тебя, полюбил и захотел вернуть тебе здоровье; при помощи собратьев мне это удалось, но ты поймешь, что подобное оккультное знание, для того чтобы быть примененным на практике, требует особых условий. Готовься же в качестве моей жены увидать вещи, которые покажутся тебе необычайными и непостижимыми. Можешь ли ты пообещать мне не любопытничать, особенно никогда не разбалтывать отцу и не выдавать кому бы то ни было того, что узнаешь или что будешь подозревать относительно тайны моей жизни?

Объятая суеверным страхом, Эдита вздрогнула и с минуту молчала; потом в глазах ее сверкнула бесконечная любовь и, сжимая руку Дахира, она ответила твердо:

- Ты меня любишь и я - твоя, чего мне больше желать? Ты спас меня, и это только усиливает, если возможно, мою любовь и благодарность. А что мне до остального? Не бойся с моей стороны ни нескромности, ни любопытства.

Дахир прижал ее к себе и нежно поцеловал.

- Благодарю, дорогая, за любовь твою и доверие, но позволь мне сказать, что чудесное в твоей жизни начинается с этой поры. Мы едем в Индию, к моему учителю и руководителю, одному из ученых, которому ты обязана жизнью, просить его благословить наш союз, не получивший освящения свыше.

Наконец самолет остановился перед террасой дворца Эбрамара. Молодые супруги вышли и, пройдя несколько роскошных зал, вступили в кабинет ученого. В задней стене теперь была открыта глубокая полукруглая ниша, озаренная голубоватым светом, и там стоял маг. Сноп ослепительного света ореолом окружал его, и его белая одежда сверкала, как снег на солнце.

Вся дрожа, опустилась Эдита на колени около Дахира. Эбрамар поднял руки и из его ладоней вылетели два светящихся шара, кружившиеся над головами новобрачных, а затем как бы ушедшие в них. Затем Эбрамар произнес молитву, благословил их, поднял и, поцеловав, поздравил.

После этого все прошли в столовую, где Дахира ожидал сюрприз - Супрамати с женой, приехавшие их поздравить, и Ольга оживленно рассказывала, что собиралась уже спать, как вдруг пришел муж и, смеясь, предложил ей съездить поздравить Дахира.

- Эбрамар приглашает нас, - прибавил он. - В ту же минуту явился широкий луч света, а на полу образовался большой красный треугольник. Мы вошли в него, Супрамати завернул меня в свой белый плащ и... не знаю, как мы очутились здесь. Не чудесно ли такое происшествие и какое нам выпало счастье выйти за таких ученых, - прибавила она, целуя Эдиту.

Ужин прошел очень весело и оживленно: Эбрамар был самым любезным хозяином. Он отечески отнесся к молодым женщинам и на память об этом дне подарил им древние медальоны, украшенные изумрудами.

После ужина Супрамати собрался уезжать, но когда и Дахир хотел последовать его примеру, Эбрамар сказал ему:

- Не желаешь ли ты остаться и провести здесь несколько недель твоего медового месяца? Я приготовил вам помещение; сам же я отправляюсь к приятелям, живущим на острове, прежде необитаемом, - он лукаво улыбнулся, - где мы намереваемся произвести несколько любопытных опытов. После вы присоеди-

нитесь к Супрамати, чтобы помочь ему, пока не найдется какого-нибудь полезного дела и для тебя, Дахир.

Эдита была в восторге и горячо благодарила Эбрамара, отведшего их в приготовленное им роскошное помещение с живописным видом из окон на сады и горы. Залитая луною, картина эта казалась сказочной.

В глубокой тишине волшебного дворца Дахир с женой провели несколько недель безмятежного счастья.

Несмотря на свою долговременную жизнь, Дахир не знавал радости домашнего очага, тихого счастья истинной любви. Страстная и безграничная любовь Эдиты согрела и смягчила сердце ученого, столь юного телом и старого душою; да и сам он горячо привязался к милой и привлекательной женщине, читавшей в глазах мужа малейшее его желание и вместе энергично работавшей над развитием своего ума и приобретением познаний, чтобы и духовно приблизиться к нему. Потому с большим сожалением покинули они Индию и поселились в Царьграде, в маленьком дворце, приготовленном для них Супрамати.

Как только они устроились, Дахир стал помогать Супрамати и в сообщениях, которые продолжали привлекать публику, и в руководстве тайной эзотерической школой, насчитывавшей уже около 300 членов.

- Немного для населения в несколько миллионов, но это все, по крайней мере, серьезные адепты, люди преданные, на которых можно положиться.

Собрания у Ольги также не остались без результата. Началось с того, что сперва смеялись над новообращенной амазонкой, проповедовавшей семейные добродетели, предрассудки и суеверия, уничтоженные, казалось, окончательно и столь невозможные в настоящее время, как возвращение к каменному веку. Тем не менее, несмотря на эти насмешки, оказалось все-таки немало, женщин, в душе которых принципы принцессы Супрамати нашли отклик. Образовался тесный кружок сторонниц Ольги, который понемногу расширялся, и Эдита приняла горячее участие в трудах этих адептов-женщин.

Она была энергичнее и практичнее Ольги, а потому под ее влиянием реформаторское движение усилилось и члены их общества, отбросив ложный стыд, вернулись к обязанностям жен и матерей, не сдаваясь перед насмешками мужей, не доверявших прочности принципов своих легкомысленных половин.

Прошло около года. Однажды вечером Эдита сидела одна в спальне, ожидая мужа, бывшего еще у Супрамати.

Была великолепная ночь и, сидя у открытого окна, она мечтала, смотря на темно-голубое небо, усеянное миллиардами звезд и вдыхая аромат роз, доходивший из сада.

Шаги мужа в соседней комнате вывели Эдиту из задумчивости затем вошел Дахир и торопливо подошел к ней. Он был бледен и прекрасное лицо выражало непривычную строгость.

- Как ты долго не возвращался! - сказала она.

Меня задержали, - ответил Дахир, садясь рядом с нею и целуя ее. - А теперь я хочу еще поговорить с тобою о серьезном деле и попросить у тебя об одной жертве - прибавил он, нагибаясь к ней и испытующе смотря в ее синие глаза, с бесконечною любовью глядевшие на него.

- Говори. Разве есть что-нибудь, чего бы я не принесла с радостью в жертву тебе, если только... - она побледнела и остановилась, - это не касается разлуки...

- Нет, нет, Эдита. Дело не касается такой жертвы, которая была бы невыразимо тяжела и для меня. Это - не то. Видишь ли, руководители мои налагают на меня миссию. Ты знаешь, что в будущем предстоят страшные бедствия, и для блага человечества, для спасения тех, кто пожелает спастись, надо снова научить людей молиться, вселить раскаяние в зачерствевшие сердца, разъяснить им, что единственный путь к спасению в милосердии Создателя. Миссию, которую Супрамати несет среди высших классов, мне предстоит выполнить в среде народа; но для того, чтобы внушить доверие бедняку, чтобы заставить его себя слушать, я должен сам быть бедным и скромным, как он. Знатному барину, миллионеру, он не поверит.

Итак, дорогая моя, хочешь ли ты идти со мной на это трудное дело, оставить дворец, роскошь, к которой привыкла, и жить со мною в бедном домике, служа бедным и больным, утешая умирающих, поддерживая нищих духом? Достанет ли у тебя бодрости спуститься со мною в логовища нищеты, порока и безверия, чтобы словом и делом поддержать эту отталкивающую и потому вдвойне жалкую толпу? Золото наше будет служить только нуждам других, а у нас не будет даже прислуги. Я буду лечить и проповедовать, а ты станешь помогать мне. Только не будет ли слишком тяжело этим маленьким атласным ручкам заниматься хозяйством?

Эдита восторженно обняла шею мужа.

- О, Дахир! Как я благодарна тебе, что ты привлекаешь и меня к своей великой миссии милосердия. Помогать бедным, молиться Богу и быть вдвоем, все делать для тебя, да ведь это - рай.

Глубоко тронутый, Дахир прижал ее к себе.

- Благодарю за такой ответ, мой доблестный друг. Твоя готовность делить со мною труды делает меня несказанно счастливым.

На следующий день вечером Эдита в простом сером шерстяном платье, закутанная в темный плащ с капюшоном, садилась с мужем в его самолет.

Две корзины составляли весь багаж путешественников.

Их сопровождал Небо, секретарь Дахира; он знал миссию своего учителя и должен был поддерживать сношения с ним.

На рассвете воздушное судно опустилось на небольшой площадке. Там, прислонившись к поросшей лесом горе, стоял скромный домик, всю роскошь которого составляла большая, покрытая вьющимся виноградом терраса; внутри были две скромно меблированных комнатки и маленькая кухня; за изгородью паслись две овцы. С террасы открывался великолепный вид; у подножия горы, в долине, виднелся городок, к которому спускалась извилистая дорога.

Простившись с секретарем, Дахир с женой подробно осмотрели свое новое жилище и нашли его восхитительным; потом Эдита с помощью мужа разместила в шкафу содержимое корзин и весело побежала на террасу готовить завтрак.

В маленьком белого дерева буфете она нашла белье, посуду и провизию, состоявшую из меда, хлеба, масла, сыра и кувшина овечьего молока.

Окончив свой скромный завтрак, Дахир расцеловал ручки жены и объявил, что никогда в жизни не ел с таким удовольствием. Затем он позвал Эдиту осмотреть еще один уголок их жилища.

На скате горы, у которой приютился их домик, находилась высокая расселина, почти совершенно скрытая густой листвой плюща и виноградника, и над ней сквозь зелень деревьев выглядывала остроконечная башенка. Изумленная Эдита очутилась в просторной пещере, похожей на часовню. В глубине висел большой крест с изображением во весь рост распятого Спасителя, а сверху струился неведомо откуда сильный голубоватый свет, который, падая на главу Христа, придавал ей удивительную жизненность; да и вся пещера озарена была мягким полусветом.

У подножья креста был престол из белого мрамора, покрытый золотистой скатертью, а на нем стояла большая, увенчанная крестом чаша братства рыцарей Грааля. Посредине пещеры был большой бассейн и в нем бил фонтан, высоко кверху бросая серебристую и чистую, как хрусталь, струю.

- Это к чему? - спросила Эдита.

- Да ведь необходимо начать снова крестить эту грязную толпу, иначе она не поддастся лечению и не будет способна к раскаянию. Только обмыв ее и очистив немного, можно будет проповедовать ей слово Божие, - ответил Дахир, опускаясь на колени перед алтарем.

Эдита последовала его примеру.

Когда они помолились, Дахир нажал пружину в углублении скалы и ввел жену в другую пещеру, осветив ее. Там были полки с флаконами и пакеты с травами, различные странной и незнакомой формы инструменты.

- Это твоя лаборатория? Ты тоже маг? - спросила, краснея, Эдита.

- Слегка, - добродушно ответил Дахир, Потом они уселись на скамью около дома и любовались, беседуя, веселой расстилавшейся у их ног картиной; далеко внизу серебряной полосой змеилась река. Дорога, извилистой лентой спускавшаяся с горы в долину, проходила очень близко от их дома; Дахир указал на нее рукою.

- Будем надеяться, что вскоре дорога эта приведет к нам много больных телом и душою. Завтра, на заре, надо будет нам освятить часовню.

На другой день Дахир надел длинную белую шерстяную тунику, повесил на шею золотой крест и, в сопровождении Эдиты, также в белой одежде, пошел в часовню.

Пока маг читал молитвы, окропляя престол, стены и бассейн, Эдита зажгла семь треножников и бросала в огонь травы и ароматические порошки, смесь розового масла, сандала, мирры, перуанского бальзама и других веществ; бальзамический укрепляющий аромат наполнил пещеру и в ту же минуту стал звонить колокол, и его громкие, звенящие звуки далеко разносились вокруг.

В это время по дороге в горы тихо подвигалась старая женщина с ребенком на руках и мужчина, хотя и молодой, но худой и сгорбленный, очевидно, чахоточный. Он опирался о палку, и сильный кашель душил его; он дышал тяжело и вынужден был останавливаться. Ребенок, лет трех, имел вид умирающего, и маленькое, худое тельце его конвульсивно подергивалось.

Подходя уже к дому Дахира, мужчина остановился и вытер струившийся по лицу пот.

- Не могу больше... Надо отдохнуть, устал, - проговорил он.

- Вот у дома скамья, присядь на ней, - ответила женщина и оба сели, прислушиваясь к продолжавшемуся звону колокола.

- Где звонит этот колокол? Не видно ни церкви, ни часовни, - заметил мужчина.

- Да и дома этого я никогда не видала. В последний раз, когда мы ходили в клинику, я помню, что его не было; вероятно, он только что построен, - сказала женщина. - Посмотри, посмотри. Из-за дома выходят мужчина и женщина; это, должно быть, какой-нибудь священник, у него на шее крест.

- Женщина должна быть добрая, попрошу-ка я у нее напиться, - вполголоса проговорил мужчина.

Но прежде, чем он успел встать, Дахир и Эдита, выходившие из часовни, подошли к скамье. При виде двух больных с печатью смерти на лице, маг многозначительно переглянулся с женой.

- Я принесу молока для вас всех, милая моя, - сказала приветливо Эдита и побежала к дому.

Тем временем Дахир нагнулся над ребенком.

- Бедняжка очень болен.

- Умирает, сударь, и мой бедный сын также очень болен, а дома жена да еще четверо детей. Что с нами будет, если он умрет? Еще недавно мы были так счастливы!... Он - электротехник, хорошо зарабатывал, а потом жестоко простудился и схватил эту страшную болезнь, которая убивает его в 27 лет!...

Слезы помешали ей продолжать, но, преодолев себя, она с усилием прибавила:

- Мы идем в городскую клинику, попросить какого-нибудь лекарства, чтобы облегчить страдания наших бедных больных, но наука бессильна для них.

- Да, наука человеческая бессильна, но почему не обратитесь вы к истинному целителю тела и души, к Богу?

- Ах, добрый мой господин, разве Он существует? Никто уже не верит более в Него, потому что Он ничем не проявляет себя. В прошлые века в Него верили и много молились Ему, но Он никогда никому не помогал.

- У людей не было истинной веры, а преступления отделяли их от Бога, потому именно Он и не помогал им. А вы попробуйте горячо молиться. Пойдемте, здесь есть часовня. Падите ниц, молите Бога и надейтесь, что Он поможет вам, - серьезно и убежденно сказал Дахир.

Во время разговора Эдита принесла молока и напоила всех троих. Мужчина, видимо, почувствовал себя крепче и сказал после минутного колебания:

- Как думаешь, мать, ввиду того, что мы ни во что не верим, можно рискнуть сходить в часовню, если, конечно, это не очень дорого стоит.

Дахир улыбнулся.

- Это стоит только одного искреннего порыва к Создателю всего сущего.

Сильные, пронизывающие ароматы часовни так подействовали на вошедших, что они зашатались и упали бы, не поддержи их Дахир и Эдита.

Как только они несколько оправились, маг подвел их к алтарю и приказал преклонить колени. В ту же минуту послышалось нежное пение; это был усовершенствованный инструмент, помещенный в углублении скалы. Музыка эта, в связи с ароматами, произвела сильное действие па нервы бедняков; оба они дрожали и плакали, растерянно бормоча, что никогда не молились и не знают, как это делается.

- Повторяйте за мной! - сказал Дахир, становясь также на колени и вздымая сложенные руки. - Боже всемогущий и милосердый, Отец всего сотворенного Тобой, не отврати милости Своей от нас, несчастных. Никто не учил нас молиться Тебе, пользоваться этим великим благодеянием, этим порывом души, соединяющим нас с Отцом нашим небесным. Рассей мрак, в котором мы коснеем.

Пока он говорил, ребенок поднялся на руках бабушки. Глаза его, мутные перед тем, широко раскрылись и удивленно блестели; вдруг он потянулся исхудавшими ручками к изображению Искупителя и громко воскликнул:

- Ах, как красиво!...

- Видите, - сказал на это Дахир, - детям открыто царствие Божие, они видят небесные красоты.

Потрясенные и взволнованные, мать с сыном стали горячо молиться, повторяя: "Боже мой, помилуй нас".

Дахир взял ребенка, раздел его и окунул в бассейн. Вынутый из воды ребенок был как будто в обмороке, но не обращая на это внимания, маг передал его Эдите и приложил руки к головке и груди. Затем он взял чашу, а Эдита, опустясь на колени, подняла к нему ребенка и Дахир влил в его ротик несколько капель пурпуровой жидкости из чаши, а потом накрыл его золотой скатертью с престола и погрузился в горячую молитву.

Наступила глубокая тишина, нарушаемая только легкой, гармоничной вибрацией. По прошествии минут десяти Дахир приподнял покрывало и в ту же минуту ребенок открыл глаза.

Отец и бабушка онемели от удивления и не верили себе, глядя на ребенка. Легкая краска сменила мертвенную бледность, валившаяся раньше от слабости голова выпрямилась, полуоткрытый ротик весело улыбался, стал свежим и розовым и ребенок, протягивая ручки к бабушке, закричал:

- Я хочу есть, дай мне есть!

Эдита поцеловала его, потом протянула его родным и весело сказала:

- Пойдемте, милая моя, мы переоденем его в чистое белье и накормим.

Дахир благословил ребенка и надел на его шею золотой крест с цепочкой, взятый с престола.

Когда женщины вышли из часовни, мужчина вдруг бросился в ноги Дахиру.

- Вижу, что ты - святой, что Бог существует и велико могущество Его. О! Спаси же и меня! - восторженно воскликнул он.

- Я такой же грешник, как ты, и только простой ходатай перед Отцом небесным; спасение же исходит от Него. Преклони там колени, - он указал на крест, - исповедуй открыто свои прегрешения и проступки, раскайся и прими твердое решение начать новую жизнь. Тогда ты удостоишься получить божественную милость.

Сломленный душевным волнением, тот опустился перед престолом и дрожащим голосом начал исповедь. Несмотря на молодость, он совершил много грязных, бесчестных поступков. Когда он умолк, Дахир положил руку ему на голову и сказал:

- Раскаяние твое искренне, как и желание жить в будущем по закону Божию; прими поэтому здравие телесное для того, чтобы поддержать душевное. Теперь окунись трижды в этом бассейне; хрустальная вода его не иссякает, как и милосердие Божие, которое только что снизошло на тебя.

Как только больной вошел в бассейн, над головой его вспыхнул светящийся крест, а из тела начал выступать густыми клубами черный пар, исчезавший вверху.

Затем Дахир дал ему чистое белье, надел на него крест и напоил из чаши, наказав жить честно и молиться Богу, если не желает возврата своей болезни.

Со слезами радости тот объявил, что чувствует себя возрожденным. Дышалось ему свободно, боль в груди прошла, новая сила жизни разливалась по жилам, а согбенная спина выпрямилась.

- Боже великий и милосердый. Ты существуешь!... А мы ничего не знали о Тебе. Но я до конца дней моих буду веровать в Тебя и поклоняться.

С признательностью и смирением благодарил он также Дахира и просил разрешения ходить к нему учиться молиться.

- Не только можешь, а ты должен приходить сюда укреплять свою душу в этом святом месте, - ответил маг.

Он дал ему книгу благочестивых размышлений и научил древней молитве, которая будет вечно нова, благодаря заключенной в ней таинственной силе: "Отче наш, сущий на небесах".

Увидав чудесную перемену в состоянии своего сына, старуха едва не помешалась от счастья и умоляла Дахира указать ей также путь к бесконечному Существу, истинному Подателю жизни.

Дахир уважил ее просьбу; он омочил голову ее водою из бассейна, дал ей крест и причастил. Затем они вознесли последнюю горячую благодарственную молитву, и трое счастливых направились домой, восторженно повторяя, что будут теперь говорить всем страждущим о том, что есть всемогущий, благой Бог для тех, кто с умилением и верою обращается к нему.

Дахир и Эдита сели на скамью и провожали глазами уходивших.

- Первый шаг сделан, - с улыбкой сказал Дахир. - Теперь к нам повалят толпы, потому что горе и страдания лучшие средства, чтобы привести людей на путь истинной веры.

Глава восьмая

Предсказание Дахира быстро исполнилось. Со всех сторон шли больные, калеки, слепые и скоро целые вереницы народа уже с самой зари тянулись по дороге к его домику. Дело становилось тяжелым, но Дахир с женой казались неутомимыми и без устали, горячо и бодро трудились они над расширением воинства Христова. Дахир исцелял не одно только тело, но и душу. Эдита утешала, поддерживала, услуживала больным, раскидывая помощь свою и утешение далеко в окрестностях. Никакая нищета или болезнь, как бы отталкивающе они не были, не устрашали ее; наоборот, именно наиболее несчастные и погрязшие в пороке были ей всего ближе. Когда один из таких уходил исцеленный от недуга и с обновленной душою, сердце славной Эдиты преисполнялось великой радостью.

Под вечер закрывались наконец двери домика, и Дахир, утомленный напряжением воли в течение долгих часов, опускался на стул. Эдита весело подавала ему вкусный ужин и своим разговором и добродушием, меткими и часто остроумными замечаниями подкрепляла его почти лучше, чем магическое лекарство, присланное ему Эбрамаром.

Однажды, тронутый ее преданностью, он признательно обнял ее.

- Не знаю, как благодарить Бога за такой неоцененный дар, как ты, кроткая моя и мужественная подруга, - сказал Дахир, целуя жену. - Никогда я не вижу у тебя слабости или недовольного, угрюмого взгляда, всегда наготове добрая улыбка и веселое слово. Ты действительно - моя радость и опора.

- Твои слова - лучшая награда за то немногое, что я делаю, - отвечала Эдита, краснея от счастья и нежно целуя его.

Однажды вечером, когда наплыв больных окончился несколько ранее обыкновенного, и супруги завершали свой скромный ужин, Дахир сказал весело:

- Знаешь, Эдита, нам следует поздравить Супрамати; у него родился сын. Хочешь взглянуть на маленького мага?

- Конечно, хочу. Я очень люблю твоего брата и Ольгу. Но можно ли нам отлучиться? Мне сказали, что завтра придет много больных.

- Да нам незачем уезжать; мы поздравим отсюда. Заметив удивление Эдиты, он прибавил, смеясь:

- Пойдем в мою лабораторию. Ведь я говорил тебе, что я тоже - немножко маг.

Дахир стал перед магическим зеркалом и, откинув закрывавшую его завесу, поднял магическую палочку и произнес следуемые формулы. Зеркальная поверхность инструмента сделалась серою, густой пар вырвался из рамы, за которой как будто кипели пенистые волны. Вдруг яркая молния зигзагом прорезала волнующуюся массу, разорвав точно туманную завесу, и перед ними открылась спальня Ольги.

Молодая женщина крепко спала, и в тени кружевной занавеси чарующее личико ее казалось чрезвычайно бледным.

В ногах постели стояла колыбель, в ту минуту пустая. Несколько впереди, у стола, стоял Супрамати, бледный и сосредоточенный; из открытой перед ним шкатулки он достал небольшой флакон с золотой пробкой и капнул в ложку, которую держал в другой руке. Около него стояла женщина со строгим лицом, держа на подушке спящего ребенка, окруженного голубоватым светом.

Дахир узнал в этой женщине одну из сестер братства, также бессмертную, но низшей степени; вероятно, она приставлена была ухаживать за ребенком мага, которого не могли доверить рукам обыкновенной женщины. Дахир понял также, что Супрамати давал своему сыну эликсир жизни и, едва малютка проглотил содержимое ложки, как тело его судорожно передернулось и вытянулось.

"Бедный малютка бессмертный", - подумал Дахир, в глубокой задумчивости наблюдая, как женщина укладывала ребенка в колыбель и прикрывала одеялом.

В эту минуту Супрамати поднял голову и увидал Эдиту с мужем.

- Прими наши поздравления, брат, - сказал Дахир, - и передай своей жене лучшие пожелания.

- Благодарю, друзья. Этот дар Божий - великая радость для меня, - ответил Супрамати. - Надеюсь, скоро и мой черед придет поздравить вас, - прибавил он, улыбаясь.

Предсказанию этому суждено было исполниться. Несколько месяцев спустя в бедном домике появилась на свет Божий голубоглазая девочка и у ее колыбели заняла место сестра, чтобы смотреть за ребенком и помогать молодой матери по хозяйству.

В ночь после этого радостного события Дахир принимал в своей лаборатории гостей. Эбрамар и Супрамати явились поздравить его, и никогда еще друзья не видали его таким сияющим, таким счастливым, и только когда Эбрамар влил в ротик ребенка каплю первобытной эссенции, лицо Дахира подернулось на мгновение облаком грусти. Но эта мимолетная печаль быстро прошла, и Дахир снова стал весел и оживлен.

И он, и Супрамати рассказали своему руководителю различные эпизоды из их тяжелой миссии, а от него получали советы и указания!

Дахир и Эбрамар заметили, что друг их был грустен, словно что-то тяготило его, и догадались, что его мучает предстоящая разлука с Ольгой и он силится побороть свою слабость.

После рождения дочери, озарившей новым счастием скромное жилище мага, Дахир и Эдита с новым жаром принялись за свое дело, а возраставший успех увенчивал их труды.

Обращенные насчитывались сотнями: горячие, деятельные последователи сплотились вокруг миссионера и урон в "армии зла" был настолько ощутим, что сатанисты всполошились.

Очевидно, столь долго молчавшее и равнодушное, казалось, небо начинало действовать и оспаривать у них добычу; поклонники же сатаны не таковы были, чтобы сдать без боя поле сражения, где они считали уже себя победителями.

Чтобы пробудить усердие своих сторонников, сатанисты организовали ночные празднества, на которых справлялся самый разнузданный шабаш, а вместе с тем. попутно щедро раздавалось золото, вино, лакомства, и все низменные инстинкты человека доводились до исступления. На улицах горели треножники с вредоносными курениями, люцифериане нагими бегали по улицам, разливая возбуждающие чувственность ароматы, и затаскивали людей в сатанинские вертепы, где материализовались ларвы и другие нечистые духи, и справлялись неслыханные оргии. И люцифериане не без основания надеялись, что все слабое духом попадет в их сети.

Нашлись даже такие фанатики зла, которые из ненависти к Дахиру хотели убить его, но попытки эти рушились, потому что переступавшие порог мага убийцы падали, пораженные апоплексическим ударом; а после повторения подобных случаев и у других отпала охота производить такие опасные опыты, но взамен того со дня на день росла их злоба.

Неподалеку от дома Дахира, при слиянии двух больших рек, раскинулся обширный населенный старый город, в котором был древний собор, давно заброшенный и сохранявшийся только как историческая редкость. С тех пор как в округе наступила религиозная реакция, небольшая христианская община купила у правительства старый религиозный памятник былых времен и возобновила в нем богослужение.

Событие это привело в бешенство сатанистов и они решили уничтожить древнее сооружение, предварительно осквернив его совершением в нем своего дьявольского обряда. Для этого блестящего предприятия соединились приверженцы всяких сект, исповедовавших зло, и однажды ночью многотысячная толпа фанатиков оцепила собор.

Ввиду того, что уже бывали попытки поджечь церковь, верующие зорко оберегали ее, не допуская нечестивых, и несколько священников по очереди дежурили день и ночь. Но защитники были слишком малочисленны, чтобы устоять против подобного скопища; церковь была взята приступом, сторожа и священники перебиты и враги Божий ворвались в святое место.

На оскверненный престол торжественно поставили статую Бафомета, и стены, в которых раздавались до того времени лишь священное пение да горячие молитвы, огласились гамом и бесстыдными криками оргии, разыгрывавшейся на обломках икон, разбитых священных статуй и поруганных могил.

Опьяненный похотью и ненавистью к Богу, один из главарей люцифериан взобрался на кафедру и, изрыгая потоки богохульств, кощунственно обратился к Богу.

- Если Ты существуешь, покажи нам свою силу, - вопил он вызывающе. - Но я знаю, - ты будешь молчать, как всегда молчал, ибо Ты - не что иное, как фикция, выдуманная обманщиками для того, чтобы тиранить доверчивых болванов. Но время настало освободить человечество от величайшей в мире мистификации.

Хулитель не предвидел, что на этот раз силы небесные ответят на сатанинский вызов.

Следующий за этой ужасной ночью день настал пасмурный; черные тучи заволокли небо, воздух был тяжелый, густой и что-то зловещее носилось в воздухе. В отчаянии от поругания храма несколько верующих бросились к Дахиру рассказать о случившемся.

Он, казалось, нисколько не удивился и приказал, чтобы вечером все, сколько есть в городе верующих, собрались у маленькой старой церкви, на краю города, куда он придет с Эдитой.

- Нам предстоит много молиться в эту ночь, - торжественно прибавил он.

Опьяненные победой, сатанисты продолжали свой разгул весь день и назначили на ночь торжество еще грандиознее прежнего. Мерзкая пьяная толпа нагих людей наполнила обширный храм, крики, бесстыдные песни разносились даже по улицам, но никто не обращал внимания на черный, как чернила, саван, заволакивавший небо, ни на глухой гул, возвещавший приближение грозы.

И вдруг с неслыханной силой разразился ураган, удары грома сыпались без перерыва, земля дрожала и сверкавшие молнии бороздили небо по всем направлениям; над поруганным храмом вздымался словно огненный столб, и наконец хлынул проливной дождь. Бурные порывы ветра опрокидывали электрические фонари на улицах, вырывали с корнями деревья, срывали крыши, а воды обеих рек вышли из берегов и затопили город с двух сторон.

С ревом катились по улицам города пенистые волны, уничтожая все на своем пути; полная тьма еще усиливала ужас, причиняемый бушевавшими стихиями. Лишь один огненный столб над собором, принимавший понемногу вид креста, озарял кровавым светом зловещую картину разрушения.

Страшная паника охватила население. Люди сновали по улицам, стараясь достигнуть высот, но ураган сбрасывал их в воду, где они погибали. Другие вскарабкивались на крыши, но ветер сметал их оттуда, словно солому.

Когда вода стала подступать к соборной площади и прибывала со зловещей быстротой, сатанисты заперли тяжелые двери храма; в этих несокрушимых стенах, строенных точно на целую вечность, они считали себя в безопасности. А буря все усиливалась, молнии в виде шаров со свистом пронизывали воздух, разрывались с грохотом пушечных выстрелов, а рев ветра заглушал крики обезумевшей толпы.

Возле старой церкви, построенной на холме, где Дахир приказал собраться, толпились в тревоге верующие. Но вот из святого места появился Дахир в длинном белом одеянии, и возле него Эдита, также в белом; в руках держала она статую Богоматери, древнюю святыню, считавшуюся чудотворною и набожно хранимую верующими.

Звучным голосом, покрывавшим шум бури, Дахир произнес краткую речь, призывая верных к молитве, чтобы миновал их гнев Божий. Все пали на колени и, под влиянием страха, молитва их была особенно горяча. Ураган же все крепчал, а волны хлестали у подножия холма.

Тогда Дахир обернулся к коленопреклоненной толпе и мгновенно все стихло, а голос мага доносился до последних рядов. В горячих словах объявил он, что настала минута направиться к собору, чтобы очистить святое место, и тогда, может быть, гнев небесный утихнет.

- Но пусть идут за мной только смелые, питающие непоколебимую веру в Божью помощь, ибо трусливые, сомневающиеся и слабые духом погибнут.

Но в наэлектризованной толпе ни один не хотел остаться позади и поднялся один общий крик:

- Мы все идем с тобою, учитель!

Ученики Дахира проворно раздали всем присутствовавшим зажженные свечи и толпа, состоявшая из мужчин, женщин и детей, двинулась в путь со священными гимнами. Во главе шел человек с распятием в руках, за ним Дахир и Эдита со статуей Богоматери. Они подвигались бесстрашно, несмотря на бурю и воду, почти доходившую им до колен: но толпа эта была так восторженно возбуждена, такая непоколебимая вера двигала ею, что она шла без страха и... свершилось чудо.

Вода начала убывать, точно расступаясь, чтобы дать дорогу процессии, которая беспрепятственно достигла соборной площади.

Там наводнение произвело страшное опустошение; все находившееся там было разбито и снесено, врата храма выбиты напором воды и разбушевавшиеся волны поглотили и унесли всех столпившихся в соборе; но зато вода обмыла святое место от загрязнившей его скверны. Затем убыла вода и волны уже тихо плескались у ступеней храма.

Все более и более вдохновляемая, процессия вошла в храм и, по приказанию Дахира, тотчас начала восстанавливать порядок. Маг постлал на престол золотой покров, водрузив статую Святой Девы и Распятие; заброшенные в угол подсвечники были поставлены на свои места, после того, как черные свечи заменили белыми. Когда все опустились на колени. Дахир своим красивым и звучным голосом запел: "Тебя, Бога, хвалим", а старый заброшенный орган заиграл сам собой, вторя величавыми звуками благодарственному гимну.

Буря стихла, а с наступлением утра обе реки постепенно вошли в берега и лучи восходящего солнца осветили страшные опустошения этой ужасной ночи. На улицах и особенно в нижних этажах грудами лежали трупы; многие дворцы, поврежденные грозой, представляли из себя спаленные пожаром развалины; многие из жителей, переживших бедствие, лишились рассудка.

При всем своем могуществе мага Дахир по возвращении домой чувствовал себя утомленным; Эдита также была совершенно бледна от усталости, а все-таки лицо ее сияло небесной радостью.

- О, Дахир, - воскликнула она, обвивая шею мужа. - Как прекрасна была эта ужасная ночь! Никогда еще не ощущала я так сильно присутствие Бога и силы добра, победившей зло. А ты-то, дорогой мой! Я готова была на коленях молиться тебе, видя исходившие из тебя снопы света и полчища послушных тебе духов; видя, как ты повелеваешь стихиями, и как воля твоя тысячами огненных искр осыпает головы этой толпы, внушая ей смелость идти за тобой. Я видела божественное зрелище, как свет поглощал тьму, и благодарила Бога за неслыханную милость, дарованную мне, быть около тебя.

Дахир с любовью прижал ее к себе.

- Не преувеличивай мои немногие познания и не унижай свое собственное достоинство. Благодарю тебя за твое мужество, которое дало мне полную свободу действовать. И я чувствовал, что не одинок в эти утомительные часы, что любящее сердце разделяет мое торжество победы.

Страшное бедствие, постигшее город и его окрестности, произвело глубокое впечатление, но не менее сильно подействовало предсказание Дахира, сделанное несколько дней спустя в соборе.

Обсуждая случившееся несчастье, он объявил, что это лишь начало бедствий, которые поносимое Небо, утомленное скоплением зла, нашлет на хулителей, дерзнувших вызывать Владыку Вселенной.

И сильная реакция произошла тогда среди населения. С лихорадочным рвением разыскивали они древние религиозные предметы, собирались для молитвы и не одни атеисты, проведя несколько часов на кровле в борьбе со смертью, проявлял теперь величайшее усердие, водружал у себя распятие, окроплял святой водой свой дом и зажигал свечи перед какой-нибудь древней иконой.

Предсказанные же Дахиром и Супрамати бедствия наступали скорее, чем думали, и жестоко посрамляли недоверчивых, смеявшихся над "лжепророками".

Первая из этих ужасных катастроф нанесла жестокий удар по бедной Эдите, Поблизости от портового города, где жил ее отец, открылся огромный вулкан. Однажды утром глухие подземные раскаты и необычайное волнение океана встревожили жителей. Потом вдруг поднялось дно океана, твердая земля осела с треском, а городские здания, исполинские "небоскребы", в виде бетонно-железных башен, рушились, погребая под своими обломками все живое; в то же время на эти груды развалин посыпался каменно-пепельный дождь и хлынули потоки кипящей воды; наконец внезапно последним толчком разверзлась пропасть и все, что еще уцелело от злополучного города, исчезло в кипящих волнах, похоронивших под своим водяным саваном более миллиона людей. Среди этих жертв был мистер Диксон, и его ужасная смерть повергла Эдиту в глубокую скорбь. Теперь она вдвойне привязалась к мужу и ребенку, и как только утихло первое отчаяние, она с жаром снова взялась за свою благотворительную миссию.

Кроме врачевания и предсказаний, Дахир устроил для учеников своих и наиболее развитых, энергичных верующих собеседования, на которых обсуждал предстоящие катастрофы и указывал способы спасения их состояния и некоторых научных художественных сокровищ. Он указывал им также места в горах, где они могут найти безопасное убежище и укрыть свои семьи.

По всей земле, в самых разнообразных местностях обнаруживались частичные бедствия; проливные дожди вызывали наводнения; грозы с крупнейшим градом наносили страшные опустошения; неизвестно откуда появлявшиеся смертоносные газы заражали воздух и люди задыхались; появлялись неведомые до сих пор болезни, косившие население. Но все эти предупреждения и указания на анормальность положения не производили надлежащего впечатления, и неверующая себялюбивая толпа, погрязшая в атеизме и пороках, оставалась глухой и слепой, а так как бедствие до сих пор не коснулось Царьграда, и ничто не нарушало спокойствия его обывателей, там продолжали веселиться, богохульствовать, поклоняться Люциферу и насмехаться над Супрамати и его приверженцами.

Нашлись даже люди, не терпевшие его и намеревавшиеся убить, в надежде смертью его положить конец стеснительному для них нравственно обновляющему движению. Не понимая деятельности Супрамати, они удивлялись только тому, что индус хлопочет о восстановлении такого старого, отжившего вероучения, как христианство. Покушений на убийство было несколько, но они, понятно, не удались, а Супрамати совершенно не обращал на них внимания.

Иные мысли, и чувства заполняли душу мага. В нем проснулся человек. Но не с бурными, беспорядочными страстями, нет. В сердце его, бившемся с ненарушимым спокойствием, оживало самое тяжкое из чувств, терзающих душу человеческую, - страх потерять близкое и любимое существо.

Для его посвященного глаза близкий конец Ольги был слишком очевиден. Она становилась все прозрачнее, воздушнее, у нее появлялась внезапная слабость, и только могучая воля Супрамати и его знания поддерживали ее на некоторое время, но все-таки хрупкий организм явно таял, как воск на солнце. Тяжелое болезненное чувство когтями впивалось в душу мага, когда он убеждался, как быстро надвигалось разрушение.

Он привязался к прекрасному созданию, скромному и нежному, безгранично обожавшему его, он привык к ее близости, любил слушать ее щебетанье, то веселое и наивное, то серьезное, и проникнутое желанием понять его, а счастье, блиставшее в ее глазах, когда она играла с ребенком, возбуждало и в нем невыразимо сладкое и блаженное чувство.

И скоро все это должно кончиться... Снова он будет одинок и где-нибудь в далекой, уединенной подземной пещере вновь примется за тяжкую работу искания света; будет исследовать бесконечность, открывать новые тайны и приобретать новые могучие силы. И при этом надо жить... жить без конца, не считая веков, без личного интереса, с единственной спутницей - наукой, не дающей ни отдыха, ни покоя.

"Вперед! Вперед!", к далекой цели, гласил неумолимый закон, толкавший его в будущее. Его бессмертное тело не знало усталости, мозг никогда не ослабевал, а между тем в глубине души нечто трепетало и молило.

- Пощади! Верни мои человеческие свойства, с их слабостями, радостями и печалями!...

И в такие минуты он вдруг ощущал внутреннюю пустоту, подобную черной бездне.

Однажды вечером Супрамати сидел один в своем кабинете, мрачный и задумчивый. Он вспоминал, что утром у Ольги был приступ слабости продолжительнее обыкновенного, и его волновали описанные нами тяжелые думы. И вдруг до него донесся далекий голос:

- Не ищи того, чего не найти, не оплакивай то, что навсегда исчезло. Душа мага должна стремиться лишь к свету совершенному, но сердцу его должны быть доступны все чувства, кроме слабости.

Супрамати провел рукою по лбу и выпрямился. Правда, для него возврата уже нет. С человечеством его объединяет только страдание, чтобы напоминать ему, что он все-таки - человек.

Он встал и прошел в будуар жены. Комната была пуста, но, подняв портьеру спальни, Супрамати остановился на пороге и подернутым грустью взором смотрел на Ольгу, стоявшую на коленях у колыбели.

Молодая женщина казалась одного цвета со своим белым кружевным пеньюаром, голова ее низко склонялась над спящим ребенком, и глаза с невыразимой любовью и отчаянием были прикованы к нему; крупные слезы катились по щекам и падали на шелковое одеяльце. И мысли, сверлившие ее мозг, выражали страх приближавшейся смерти, тоску разлуки с любимым человеком и ребенком.

Жалость и сострадание сжали сердце Супрамати. Взор его рассеянно блуждал по роскошной комнате и остановился на широко открытой балконной двери. Луна только что взошла и заливала комнату серебристым светом, а из сада струился аромат роз и жасмина. Перед ним была картина глубокого покоя и светлого прекрасного счастья. Мысль расстаться со всем этим могла действительно возбудить щемящее чувство сожаления даже в ясной душе мага, но Супрамати не хотел быть слабым.

Подойдя к молодой жене, он поднял ее и увел на балкон, где усадил рядом с собою на маленьком мягком диванчике.

С этой высоты перед ними развернулась волшебная панорама, залитая таинственным лунным светом. У их ног расстилались дворцовые сады со сверкающими фонтанами, статуями и цветущими кустами, а вдали серебром отливал Босфор.

Ольга сначала молчала, точно очарованная, а потом порывисто сложила руки на груди и с уст ее сорвался болезненный вопль:

- Боже мой! Как все прекрасно здесь, как я счастлива... и должна умереть... Я знаю, Эбрамар предупредил меня, что за свое мимолетное блаженство я должна заплатить жизнью, но как жестоко такое ужасное условие!

Быстрым движением опустилась она на колени и обняла Супрамати.

- Я не хочу покидать тебя и нашего малютку! Жизнь так прекрасна, что я хочу жить и жить. Сжалься, Супрамати, дай мне жить...

Рыдания не дали ей досказать, она прижалась головой к руке мужа и стиснула ее обеими руками.

Болезненная тоска сжала сердце Супрамати, он почувствовал себя точно палачом. Располагая источником жизни и даровав ее уже не одному безразличному для него существу, он вынужден был отказывать юному любимому им созданью, вымаливавшему у него свою молодую жизнь. Ни разу еще, как в эту минуту, не чувствовал он всей тяжести возложенного на него испытания и всего глубокого его значения. Страдание этой минуты было расплатою за его светскую жизнь, за соприкосновение с людьми.

Все эти миллиарды быстро мелькавших на земле существ полагали на алтарь смерти то, что было у них самого близкого и дорогого; они вынуждены были переживать за себя и своих близких страшный закон разрушения; почему же он, призванный быть руководителем и наставником младенческих народов, мог рассчитывать на привилегию. Почему? Закон, равно существующий для всех, должен быть устранен, потому что он любит? Нет, несмотря на свое могущество, он должен вынести испытание, чтобы в полном значении слова быть таким как и все "человеком".

Да еще было ли бы бессмертие действительным счастьем для этого юного создания, в душе которого не было места ни для чего другого, кроме любви к нему? Она еще не созрела для "посвящения", и это он знал, а что сталось бы с нею без него, в этой бесконечной жизни, где, подобно цветку без влаги, она переживала бы тысячу смертей?

Мысли эти мгновенно мелькнули в его голове и, любовно склонившись над Ольгой, он поднял ее и снова посадил около себя.

- Дорогая моя, этот час самый тяжелый в моей жизни, - сказал он, волнуясь, - но я считаю, что наступил момент для серьезного объяснения. Ты знаешь, что я - временный гость среди людей. Живу я в области науки; условия моего существования обязывают меня жить вдали от людей, в тишине и уединении; изменить эти основные условия моей жизни я не волен, значит, разлука наша неизбежна. Кроме того, я смотрю на смерть с иной точки зрения, нежели ты, и не боюсь ее, потому что знаю ее тайны.

Дрожать перед смертью должен только преступник, ибо с разрушением тела прекращается его безнаказанность; для тебя же, невинной и чистой, смерть не что иное, как переход к высшему состоянию. Мы с тобой не будем даже совершенно разлучены, так как мои глаза видят незримое, и душа твоя, подобно бабочке, будет всегда порхать вокруг меня. Но ты так молода, что для тебя расстаться с жизнью, конечно, слишком тяжелая жертва; так выслушай, что я тебе скажу, и выбирай. От моих руководителей я получил разрешение даровать тебе очень продолжительную жизнь, но без меня, потому что тебя губит именно союз со мною. Кроме того, наступает время, когда я должен буду снова вернуться к уединению и отдаться науке. Будущность твоя будет более нежели обеспечена, так как я завещаю тебе царское богатство, и вдове принца Супрамати стоит только сделать выбор, чтобы создать себе новую семью. Ты могла бы выйти замуж и иметь детей, потому что сын наш остался бы с тобою только до семи лет, далее он должен воспитываться между адептами.

Бледная, с широко открытыми глазами, слушала его Ольга и вдруг густо покраснела.

- Хорошо ли я поняла? - с дрожью в голосе сказала она. - Ты бросаешь мне милостыню, давая долгую жизнь, жалкую старость без тебя и нашего ребенка, а взамен в награду даешь свое богатство, которое мне отвратительно, если я буду пользоваться им одна. За кого принимаешь ты меня, Супрамати? Ты, читающий в сердцах людей и познающий их мысли, разве ты не видишь моей любви? Чем заслужила я такое обидное предложение? Как мог ты хоть одну минуту подумать, что я приму жизнь, похожую на пустыню, если не буду слышать твоего голоса, если глаза мои не увидят более тебя. Нет, нет! - вскричала она вне себя.- Если я осуждена буду жить без тебя, то принимаю смерть как милость, и хочу одного - умереть на твоих руках; пусть по твоей воле порвется нить моей жизни. О, безумная! Я не понимала, что смерть - гораздо милосерднее гималайских мудрецов. У них там все - порядок, гармония, восхождение к свету... Что значит бедное человеческое сердце, раздавленное ногой мага!...

Она закрыла лицо руками и с судорожными рыданиями прислонилась к спинке скамьи.

Бледный и взволнованный, Супрамати притянул ее к себе, отнял от лица ее руки и крепко поцеловал ее.

- Горе делает тебя несправедливой, Ольга, но я благодарю тебя за то, что ты так достойно выдержала испытание, выразившееся в моем предложении. Твоя любовь ко мне создает неразрывную между нами связь, которая даст мне возможность в будущем всегда быть твоим покровителем, руководителем и опорой. Знай же, что ты будешь жить, пока я останусь в миру, и я не покину тебя, пока ты не вступишь в мир духов, куда моя любовь последует за тобой.

Пока он говорил, лицо Ольги прояснилось и, со свойственной ей детской подвижностью, прекрасные, полные слез глаза ее снова заблистали, она стала на колени, обхватила шею Супрамати и прижалась к нему своей бархатистой щечкой.

- Прости мою неблагодарность. Я забыла, что каждый проведенный около тебя час стоит года обыкновенной жизни. Я не стану больше роптать на смерть, потому что ты не покинешь меня до конца, и душа моя может являться к тебе. Ты позволишь мне часто приходить, не правда ли?

- Разумеется... Это будут счастливейшие минуты моей одинокой жизни, дорогая. Но теперь достаточно тяжелых вопросов. Осуши свои слезы и не будем омрачать печальными мыслями счастливое настоящее. Будем наслаждаться часами счастья и покоя, даруемыми нам Богом, а для твоего успокоения пройдемся по саду. Ночь так дивно хороша, и свежий воздух принесет тебе пользу.

Глава девятая

С этого дня Ольга никогда не говорила более о своей смерти; она чувствовала себя лучше, да и притом внешние события занимали всех. В природе происходило что-то необыкновенное. Атмосфера становилась удивительно тяжелою, все с трудом дышали, страдали невыносимыми головными болями, и было уже много случаев внезапной смерти. Приуныли даже сатанисты, несмотря на утешение их мрачных главарей; потому что ведь ад лукав, как всегда, и теперь радовался готовившимся пышным гекатомбам. Недаром зловредные испарения преступлений, пороков, злоупотреблений, заразительные миазмы шабаша насытили окружающий воздух и нарушили флюидическое равновесие.

Подобно тому как враг легко врывается в незащищенную крепость, так и в оскверненную уже и неустойчивую атмосферу планеты вторглись тучи чудовищных и губительных существ, жаждущих насытиться жизненным флюидом массы умирающих и разлагающимися трупами.

В каждую минуту разъяренные хаотические стихии, движимые элементалами, могли уничтожить последнюю сдерживавшую их преграду и произвести страшные катастрофы.

Тщетно проповедовал Супрамати возврат к добропорядочной жизни, объяснял механизм нарушаемых людьми флюидических законов и предсказывал неизбежные последствия этого - грозные бедствия. Число веривших ему было ограничено, и только поучения в его эзотерической школе давали хорошие результаты. Там образовалось значительное число деятельных, энергичных и убежденных адептов, и Супрамати им поручил обходить страну, изучать население и спасать тех, кого можно убедить, указывая им надежные убежища на случай бедствий.

У Дахира и Эдиты дело шло успешнее, так как бедные и несчастные оказались восприимчивее к раскаянию и Богопознанию, нежели богатые и сильные, которые, зарывшись в золото и упоенные гордостью, считали себя превыше всякого закона и веры.

Однажды, к великому отчаянию поклонников учителя и целителя, он и жена вдруг исчезли; зато в Царьград, во дворец принца Дахира прибыли молодые хозяева с ребенком, родившимся во время их продолжительного путешествия. Это неожиданное возвращение заняло общество в продолжение нескольких дней; но вообще интерес, возбужденный некогда появлением индусских богачей, значительно остыл, и любители празднеств и оргий ненавидели их, особенно Супрамати, которого за спиной, а иногда и вслух называли "шарлатаном", "бедопроповедником" или агентом, подосланным болванами, веровавшими в Бога, чтобы запугать людей.

Однако события, оправдавшие неудобного пророка, наступили скорее, нежели думали. На планете заревел разрушительный ураган, не успевали оправиться от одного наводнения, как начиналось новое. Веками молчавшие вулканы проявили вновь свою зловещую деятельность, от землетрясений разверзлась земля, и не одна "Мессина" гибла от огня, воды и града, погребая под своими обломками сотни тысяч надменных богохульников, восставших против своего Создателя, считавших себя исполинами и катавшихся теперь в предсмертной агонии беспомощнее ничтожного насекомого.

И вдруг, под железным бичом разъяренных стихий, ожила вера; потеряв всякую надежду на могущество науки людской, стали просить пощады и взывать к Богу.

Точно по волшебству, появились снова священные символы, статуи и иконы почитавшихся раньше и забытых святых; несметные процессии босиком, со свечами и пением гимнов ходили по городам и деревням или, стоя на коленях, молились ночами в какой-нибудь заброшенной церкви.

И из уст в уста передавались рассказы, что Небо смилостивилось, что Бог сжалился и во многих местах молитвы имели такую силу, что над толпою являлись светлые, окруженные широким светом фигуры, которым чудесным образом повиновались стихии: потоки лавы отступали перед ними и бурные воды возвращались в свое русло, так что многие города были спасены.

Но недаром веками отучали людей от всякого нравственного и смягчающего закона; вся жестокость толпы проснулась под страхом неминуемой гибели и обратилась против тех, которых она считала виновниками гнева Божия.

Прежде всего бешеному разрушению подверглись сатанинские капища; затем очередь дошла и до самих люцифериан, из которых хватали всех, кто попадался под руку и, воображая, что принесение в жертву нечестивых преступников умилостивит разгневанное Божество, толпа возводила костры и сжигала их живыми. Жестокое бешенство разъяренной толпы не имело границ; всюду пылали аутодафе и тошнотворный запах горелого мяса заражал воздух.

Наконец очередь бедствий дошла до Царьграда. Поутру солнце вовсе не показалось, небо было хмурое и почти совершенно стемнело, воздух был тяжел и удушлив, а после двух томительных страшных дней хлынул дождь, все усиливающийся, и вскоре это уже был не дождь, а потоки воды, словно предсказанный потоп. В несколько часов улицы столицы обратились в реки, пенистые волны с ревом несли трупы и обломки, свирепый, дувший с моря ветер вздымал водяные горы и гнал их на несчастный город.

Супрамати и Дахир с Ольгой, Эдитой, детьми и слугами удалились в высокую башню, построенную по приказанию Супрамати. Впрочем, стихии, по-видимому, щадили жилище мага; пострадали одни сады и затоплены были нижние этажи. А с высоты башни видна была ужасная картина разрушения и бушевавших стихий; буря же все усиливалась и наводнению, казалось, не будет конца.

На Ольгу эти страшные дни произвели губительное действие; слабость ее очень усилилась еще за последнее время перед катастрофой, а теперь нервное возбуждение и вид раздирающих душу сцен, разыгрывавшихся на улицах, вызывали у нее продолжительные обмороки и полный упадок сил.

В ночь, когда буря особенно свирепствовала и раскаты грома заглушали иногда даже вой ветра и шум волн, Ольга не могла уснуть; вдруг она встала и схватила руку мужа, сидевшего у ее постели.

- Супрамати, у меня большая просьба к тебе, - проговорила она умоляющим голосом.

- Заранее исполню всякую, бедная моя крошка. Ты желала бы уехать отсюда, не так ли?

- Да, - ответила она с блестящими глазами. - Я чувствую, что конец мой близок и хотела бы умереть там, где царит мир; я хотела бы умереть в твоем гималайском дворце, куда ты возил меня однажды в начале нашего союза и где ты показывал мне такие чудные вещи. Я хотела бы еще раз видеть эти прелестные объятые тишиной залы, сады с тихо журчащими фонтанами и душистыми цветниками, и большой двор с гуляющим на нем белым слоном Орионом. Мне хочется быть подальше от этого страшного хаоса, видеть перед собой прекрасную, спокойную природу и тебя около меня так, чтобы твой голос не заглушал рев бушующих стихий. Страшно умирать здесь, среди этого свиста, грома, всего ужаса смерти и разрушения...

Со слезами на глазах Супрамати склонился над нею и поцеловал ее.

- Желание будет исполнено, и сейчас; подожди минуту.

Он вышел и скоро вернулся с чашей, наполненной красной теплой жидкостью, которую Ольга с жадностью выпила и ощутила несказанное благосостояние, а через несколько минут уснула.

Открыв глаза, она одну минуту думала, что видит сон, или что совершился уже страшный переход в иной мир. Не слышно было шума бури, не видно неба, испещренного молниями, мятежные волны не били в башенные стены и не слышно было отчаянных криков.

Она лежала на красной шелковой кушетке в круглой зале с колоннами из яшмы и ляпис-лазури; через широкую арку был выход на открытую террасу, а далее виднелась густая тень огромного сада. Там во всем великолепии и роскоши собрана была тропическая растительность, лишь тихое журчание фонтана или же по временам серебристый смех ребенка нарушали безмолвие.

На террасе, на ковре, сын Ольги и дочка Дахира играли с большой собакой Супрамати под надзором сестер; а в нескольких шагах от них стоял Орион, белый слон, и своими умными добрыми глазами следил за детьми.

Это была картина покоя, красоты и счастия, которой Ольга любовалась с восторгом, но вдруг сердце ее сжалось при мысли, что придется покинуть все это и вступить в неведомый мир.

Впрочем, ей не пришлось долго предаваться этим грустным мыслям. Супрамати, Дахир и Эдита вошли в залу, сели около нее и начали оживленную беседу.

Несколько дней провела Ольга в дивном спокойствии, и не будь чрезвычайной слабости, она чувствовала бы себя хорошо.

Но однажды после обеда ее охватило сильное беспокойство, закончившееся глубоким обмороком, и взволнованный Супрамати унес ее в спальню.

Когда Ольга открыла глаза, то увидела, что была одна, чувствовала она ужасную слабость и глаза ее тоскливо блуждали по комнате. Где же Супрамати? Но в ту же минуту портьера поднялась и вошел муж. Он был в индусском наряде и на груди его тысячью огней сверкал нагрудный знак мага.

Он был бледен, а на прекрасном лице лежало грустно-страдальческое выражение. Он сел возле умирающей, боязливо смотревшей на него, и видя, что она пробует привстать, поднял ее и исцеловал. Ольга прижалась головою к его груди и замерла.

- Супрамати, ты не сожжешь мое тело? - прошептала она. - Я боюсь огня...

- Нет, милая моя, не бойся! Не будет сделано ничего, что могло бы опечалить твою душу. Ты будешь почивать здесь в могиле, которую я приготовил для тебя посреди любимой тобой роскошной растительности; и там будешь ты покоиться до своего воскресения, чтобы затем следовать за мною в новый мир. Трудись, любящая душа, чтобы быть готовой к этой великой минуте.

В эту минуту вошла няня с сыном. Маленькому магу было уже около двух лет; это был восхитительный ребенок, развитый те по летам, с большими глазами, блестевшими выражением бессмертных.

- Поцелуй нашего сына и благослови его, - сказал взволнованно Супрамати.

Точно поняв слова отца, мальчик протянул ручки к матери, обнял ее и несколько слезинок скатилось по его щекам. Это уже было проявление сознательной души в теле маленького ребенка, и Ольга поняла это.

- Боже всемогущий, - прошептала она, дрожа от волнения. - Он знает и понимает, что прощается с умирающей матерью. Какими тайнами я окружена!

Видимо, утомленная, Ольга снова склонилась на грудь мужа, няня с ребенком удалилась, и настала торжественная тишина. Ольга ощущала глубокое спокойствие; она ощущала одно блаженство быть еще с Супрамати и чувствовать горячее пожатие его руки. Таинственного смысла слов мужа она не поняла, но каждому его слову слепо верила, душа ее последует за ним в новый мир, и этого ей было достаточно.

В эту минуту горячие слезы смочили ее лицо; она вздрогнула, открыла глаза. Лицо ее, белое, как ее батистовая рубашка, слабо зарделось и искра лучезарной радости вспыхнула в ее глазах.

- Супрамати? Ты - маг, ты жалеешь и оплакиваешь меня? Ох! Могу ли я жаловаться на смерть, которая дает мне всю твою любовь.

- Да, Ольга, я плачу потому, что я - человек, несмотря на звезду мага, и таковым должен быть: мне надо знать горечь слез и острую боль разлуки. Не плакала ли также слезами человеческими Святая Дева, стоя у подножия креста? Сердце, дорогая моя, это - чаша, в которую Создатель заключил Свое божественное дыхание, сердце - принадлежность каждого создания, начиная с атома и до Архангела... В нем скрывается божественная сущность любви, жалости, прощения всех добродетелей, это та самая твердыня, которую осаждает ад. Чем сильнее сердце разожгло в себе огонь, тем скорее поднимается оно по пути совершенства... Хочешь ли ты видеть Дахира, дорогая моя, - прибавил он минуту спустя. - Он желает принести тебе небесное утешение.

Ольга пожала его руку.

- Конечно, я хочу войти в мир духов, вооруженная всем вашим светом. Какую чудную смерть приготовил ты мне, недостойной, и как благодарна я тебе, когда сравниваю ее со смертью остальных.

Через минуту вошел Дахир. Он нес чашу, увенчанную крестом. Когда Ольга отпила, Дахир поцеловал ее и вышел, оставив супругов одних в эту торжественную минуту.

Утомленная Ольга уснула, поддерживаемая Супрамати, который очертил постель магическим кругом, дабы блуждающие духи не могли приблизиться к умирающей и последнюю минуту и напугать ее своим отвратительным видом.

Кругом была глубокая тишина. Стояла одна из волшебных южных ночей, теплая, ароматная и озаренная мягким светом луны. С тяжелым сердцем и влажными глазами Супрамати не спускал взора с той, которая отходила; чуть заметное дыхание едва приподнимало ее грудь.

Вдруг Ольга выпрямилась с силой, которой нельзя было в ней предполагать.

- Супрамати... я боюсь. Что делается во мне? Все точно расширяется и меня влечет куда-то страшный ветер... - вырвалось у нее.

Тоскливый взгляд остановился на лице мужа. Супрамати поднял руку и в ту же минуту послышалось нежное, величественное пение и порывы благоуханного ветра наполнили комнату.

- Пение сфер! Как это дивно прекрасно!... - шептала умирающая, пока он укладывал ее опять и клал на ее грудь свой блестящий нагрудный знак.

После этого Супрамати встал, поднял обе руки и произнес формулу. Мгновенно с постели Ольги сверкнул широкий луч света, теряясь в пространстве: по обе стороны этого светлого пути встали белые и прозрачные крылатые фигуры, а позади воздушных фаланг толпились, как черный дым, безобразные существа с искаженными лицами и горевшими злобой и враждой глазами - духи-мучители, обычно собирающиеся у смертного ложа.

Гармонические аккорды становились все сильнее, казалось, что сотни голосов сливались в чудном хоре, и в эту минуту, в самом конце светлого пути явился дух, озаренный ослепительным ореолом.

Супрамати положил руку на лоб Ольги и произнес повелительно:

- Бессмертный дух, сбрось свою тленную оболочку и вернись в наше вечное отечество.

В ту же минуту на лбу и груди Ольги вспыхнуло два мерцающих огонька, а из всего тела выходили клубами искры. Светящийся туман медленно сгустился и принял облик Ольги, только прекраснее ее, как истинное видение сфер. Неясный и смутный взгляд видения остановился на Супрамати, который быстро огненными лучами обрезал последние нити, соединявшие еще его с плотью.

Никогда, может быть, не был Супрамати так прекрасен, как в эту минуту, когда властно и спокойно он исполнял свое высокое назначение мага, оказывая любимому существу последнюю, высшую помощь.

Дух Ольги поднялся, заколебался на минуту над смертным ложем, бросив последний взгляд бесконечной любви на Супрамати, а затем понесся, как снежинка, ввысь, по ясному лучу к светлому духу, который окутал, казалось, его своей белоснежной мантией. Затем видение побледнело и исчезло.

Руки Супрамати опустились, и взор его остановился на мертвом теле. Белая, как алебастр, Ольга лежала спокойно, словно уснувший ребенок. Супрамати упал на колени возле постели и погрузился в восторженную молитву, унесшую его душу далеко от земли с ее бедствиями, к бесконечному Существу, дарующему всякое благо.

Пока он молился, из пространства стали падать белые светящиеся цветы, бесшумно порхая, точно снежные хлопья; скоро они покрыли душистым саваном, тело молодой супруги мага, и оставалась открытой лишь голова, окруженная голубоватой дымкой.

Когда Супрамати встал, портьера поднялась и вошли семь сестер ордена и Эдита с венком из фосфорических цветов на подушке. Женщины отерли тело ароматической эссенцией и одели в широкую тунику из серебристой ткани, тонкой, как газ, и отливавшей всеми цветами радуги; затем Эдита возложила на голову Ольги венок.

Когда покойница была убрана, вошел Дахир и семь рыцарей Грааля с зажженными свечами, а за ними Небо и Нивара с ящиком из сандалового дерева, обитым внутри белым атласом.

Супрамати поднял тело и положил его с помощью Дахира в гроб, бросив туда все цветы пространства. Дахир совершил каждение, произнес молитву и магическую формулу, и шествие двинулось: все несли зажженные свечи и пели гимны. Выйдя из дворца, они миновали сады и вошли в горы. Там, в скале, была высечена дверь, напоминавшая видом египетский пилон; за ней тянулся узкий коридор, кончавшийся высокой сводчатой пещерой. В глубокой нише с тремя ступенями поставили открытый гроб; внизу ступеней стояли четыре бронзовые треножника, на которых горели, потрескивая, смолистые вещества, распространявшие сильный живительный аромат.

Все собравшиеся преклонили колени и пропели молитву, а потом один за другим молча поднялись по ступеням, простились с усопшей и покинули грот.

Супрамати остался один. Скрестив руки, он прислонился к колонке и взгляд его остановился на прекрасном лице той, которая одна любила его; она казалась спящею.

Он так погрузился в свои думы, что не слышал легкого гармоничного гула и лишь чье-то прикосновение привело его в себя.

Около него стоял Эбрамар. В руке его пылал магический меч, и на устах блуждала ласковая, добрая улыбка.

- Дорогой ученик мой, я пришел сказать тебе, что ты достойно вынес возложенное на тебя испытание. Ты был человеком в полном значении слова, не переставая быть магом. Ты вмешался в людскую среду и полюбил людей, несмотря на внушавшие тебе отвращение пороки их; ты мужественно преодолел тяжелую сердечную борьбу, на алтарь мага ты принес в жертву свое сердце и покорно, как самый простой из смертных, отдал великому закону самое для тебя дорогое. За эту последнюю тяжелую победу над собой прими второй венец мага. И ты, и Дахир - оба честно трудились, и я уже дал ему ту же награду.

Глубоко взволнованный, Супрамати опустился на колени, Эбрамар прикоснулся к нему магическим мечом и над его челом вспыхнула вторая звезда. Потом Эбрамар поднял его, обнял и поздравил.

- А теперь пойдем поговорить о твоих дальнейших занятиях, - прибавил Эбрамар. - Я знаю, что оба вы желали бы провести некоторое время среди иерофантов пирамиды. Я одобряю это предложение. Там вы найдете интересные для изучения вещи. Впрочем, я часто буду навещать вас, и в этом новом месте вы не встретите никаких тягостных воспоминаний.

- Благодарю тебя, учитель, и возможно скорее удалюсь в пирамиду. Я ощущаю сильную потребность одиночества, а к внешнему миру меня ничто более не привязывает. Ребенок мой, я знаю, в хороших руках, а сердце мое еще страдает от тяжелой потери, работа вернет мне душевное равновесие, - задумчиво ответил Супрамати.

В последний раз простился он с покойницей и помолился. Накрыв затем гроб большим газовым покровом, он окропил нишу и стены из флакона, который достал из-за пояса, и после этого маги покинули грот. Супрамати запечатал своей печатью входную дверь и произнес магическую формулу, а минуту спустя се-

Розоватый туман скрыл вход в усыпальницу. Пилон вошел точно в гору, и когда сероватый туман рассеялся, скала казалась нетронутой. Медленным шагом маги направились ко дворцу.

Пока их не было, Дахир молча сел на диван и знаком позвал Эдиту сесть подле. Молодая женщина тревожным, пристальным взглядом посмотрела на него, она не помнила, видела ли когда-нибудь мужа таким бледным и мучительно озабоченным.

- Что с тобою, Дахир? - спросила она минуту спустя. Дахир порывисто привлек ее к себе и поцеловал. - Дорогая моя жена, я должен сделать тебе важное сообщение. Знаю, оно будет тебе столь же тяжело, как и мне, но я видел тебя всегда такой мужественной, что надеюсь увидать такой же и теперь, когда я принужден сказать тебе, что пробил час нашей разлуки... Эдита смертельно побледнела.

- Расстаться?!... Разве я должна так же умереть, как и Ольга? - бормотала она, прижимая руки к трепещущему сердцу.

Невыразимо грустная улыбка скользнула по губам Дахира

- О, нет, ты не умрешь, и я полагаю, что настало время все сказать тебе. Ты никогда не спрашивала меня о моем прошлом, кто я и откуда пришел. Теперь ты узнаешь все.

Он кратко передал ей удивительные приключения своего таинственного существования.

- Итак, я - рыцарь Грааля, "Круглого стола Вечности", значит, бессмертный. Увидав и полюбив тебя, я дал и тебе первобытную эссенцию, потому и ты бессмертна, как я. Если я виноват возложив на тебя слишком большую тяжесть, прости меня, дорогая моя, но зло непоправимо, и я надеюсь, что твоя честная душа достойно снесет испытание. Я же вынужден вернуться к безмолвию и уединению, чтобы продолжить труды достижения совершенного знания. Тебе же надо вступить в братство наших бессмертных сестер, где под руководством магинь ты познаешь тайны существ и вещей. Велико и богато поле этого труда, так как красоты творения бесконечны. Не бойся времени, оно страшно только для человека праздного, который пугливо считает часы своей бесполезной жизни и которого гнетет страх смерти. Для посвященного же времени не существует. Поглощенный работою, он неустанно плывет по океану науки, столь богатой открытиями. Добавлю, что если бы я не был убежден в том, что ты готова пройти ступени посвящения, я не дал бы тебе эликсира жизни. Если ты достойно сумеешь вынести неизбежные испытания, мы встретимся в великую минуту смерти планеты, когда в последний раз придем соединиться с людьми.

Эдита слушала это и дрожала; горькие молчаливые слезы тихо струились по ее щекам. Но затем она порывисто обхватила шею мужа, прижалась головой к его груди и разразилась судорожными рыданиями.

- Плачь, бедная моя Эдита, не удерживай слез, они принадлежат нашей человеческой слабости, - сказал в волнении Дахир. - Для меня этот час тоже печален и сердце мое обливается кровью при мысли о нашей разлуке, но я бессилен остановить судьбу, которая влечет меня вперед.

Минуту спустя Эдита выпрямилась и, опускаясь на колени, прижала к своим губам руки Дахира, подняв на него свои прекрасные голубые восторженно блестевшие глаза.

- Нет, я не хочу быть слабою и обременять этот тяжелый для тебя час, я не хочу быть неблагодарной за все твои благодеяния. Ты властелин моей жизни, и потому - приказывай, а я буду повиноваться, ибо хочу быть достойной тебя в ту великую минуту, о которой ты мне говорил, я желаю быть готовой бороться рядом с тобою. Ничто на свете не разлучит меня с тобою. Так как я знаю уже могущество мысли, то душа моя полетит к тебе, и я увижу тебя в порыве экстаза, как видела святых и чистых духов, которые помогали тебе. Итак, иди с миром в свое уединение и работай, дорогой мой рыцарь Грааля. Чем сильнее будет твой свет и совершеннее твоя наука, тем больше буду я гордиться тобою. А теперь скажи, когда я должна вступить в общину?

Дахир молча слушал ее и глаза его блестели любовью и благодарностью.

- Благодарю тебя за мужественный ответ, достойная моя Эдита, - воскликнул он, прижимая ее к себе. - Признаюсь, я страшился этого объяснения и твоего отчаяния, а вместо того своей решимостью ты уменьшаешь наполовину горечь разлуки с тобою. Мы отправимся теперь к Эбрамару и Супрамати, чтобы вместе решить остальное.

- Я готова. Позволь мне еще один, последний вопрос. Что будет с нашей девочкой? Позволят ли мне следить за нею?

- Несомненно. Я полагаю, что могу обещать тебе сохранение относительно нее всех твоих материнских прав.

- Я желала бы также, чтобы мне доверили ребенка Супрамати; я буду матерью для обоих, - волнуясь, сказала Эдита.

Эбрамар с Супрамати ходили по зале и беседовали, когда вошли Эдита с мужем. Дахир направился прямо к Эбрамару и вложил в его руку ручку Эдиты.

- Учитель, я привел тебе послушницу и поручаю ее твоему покровительству. Могу поручиться, что она окажется достойной его, - проговорил он, сдерживая волнение.

- Она будет желанною гостьей, а я, как отец, буду заботиться о сокровище, которое ты мне вверяешь, - ответил Эбрамар, возлагая руку на голову Эдиты.

Затем они обсудили дальнейшее и решили, что друзья уедут в тот же день, а назавтра Эбрамар отвезет Эдиту с детьми в одну из школ тайной общины.

Спустя два часа, после трогательного прощания с Эдитой, детьми и Эбрамаром, самолет Супрамати понес обоих магов в Царьград, где им предстояло еще привести в порядок некоторые дела, прежде чем надолго исчезнуть с мировой сцены.

Громадный город, за несколько недель до того веселый, богатый, полный жизни и одушевления, представлял теперь огромную тоскливую развалину. Буря, правда, стихла, бурные воды вошли в свои берега и солнце светило ярко, как будто ничего не произошло, - заливая своими живительными лучами опустошенную землю и людей, так жестоко наказанных гневом Божиим.

Окружавшие столицу долины представляли собой сплошное болото стоялой воды, которую земля еще не могла всосать; обширные теплицы в большинстве были разрушены и значительное количество домов развалилось, а другие походили на огромные скелеты, с их выбитыми дверями и окнами. Жертвы насчитывались тысячами, тем не менее те, кто пережил катастрофу, со свойственным человеку упорством возвращались на насиженные места, чтобы исправить, перестроить и восстановить то, что разрушили или повредили стихии.

Грустные и задумчивые, вступили Дахир и Супрамати в свои дворцы, которые, по странной случайности, очень мало пострадали от наводнения. Но для обоих великолепные жилища были пусты и тоскливы, как безлюдная пустыня, потому что все напоминало там о двух юных и прекрасных созданиях, которые оживляли их своим присутствием и никогда уже не должны были туда вернуться.

Сердца их обливались еще кровью после разлуки с Ольгой и Эдитой, но они надеялись, что усидчивая и трудная работа восстановит их душевное равновесие.

Спешно и энергично принялись они за устройство своих дел. Оба дворца следовало приспособить для убежищ: одно для сирот, другое для стариков, разоренных и оставшихся одинокими после катастрофы. Были положены капиталы для содержания и даже расширения обоих учреждений, а распоряжение этим состоянием, так же как управление убежищами, предоставлялись Ниваре и Небо.

Стояла тихая и ясная ночь. Точно сапфировый, усеянный звездами купол, расстилалось небо над древней землей Египта, где, как таинственный свидетель непроницаемого прошлого, по-прежнему стоял Сфинкс. Древний исполин устоял против бури, как и прежде, пережил целые века, но вокруг него ураган привел все в порядок, смыл краску и мишуру, снес с величавой головы шутовскую шапку - ресторан, разметал скамьи и увеселительные дома, с корнями вырвал пальмовые леса. Как и встарь, насколько видел глаз, вокруг расстилалась пустыня; ни шумная музыка, ни разгульное пение не нарушали больше глубокой тишины дремавшей природы.

Воздушное судно бесшумно опустилось вблизи большой пирамиды и из него вышли четверо, из которых двое были в белоснежных хитонах рыцарей Грааля; над их крылатыми шлемами светились золотые огни. То были Дахир и Супрамати, а третий был Нарайяна.

Он примирился с братством, снова был принят в него и выразил желание работать в этом средоточии знания вместе с другими, пока порядок не будет восстановлен на планете, и особенно в столицах, ввиду того, что ему нестерпимо было жить без комфорта. Он пожелал проводить своих друзей в место их нового назначения.

Четвертый путешественник был Нивара, очень привязавшийся к Супрамати. Горько плача, опустился он на колени, прощаясь с ним; Супрамати благословил его, пожелав сил и мужества для предстоявших ему испытаний, а затем поднял его и поцеловал.

- Благодарю тебя, сын мой, за твою верную службу и преданность. Приди ко мне поскорее в качестве ученика, ты найдешь во мне друга, опору и советника.

Затем Дахир и Супрамати обняли Нарайяну; тот расчувствовался и бросился в их объятия. Пожав в последний раз руки друзьям, маги направились к входу в пирамиду, а Нарайяна с Ниварой снова сели в воздушное судно.

- Жалкое восхождение к неведомой цели, - проворчал Нарайяна и жгучие слезы блестели на его щеках.

Тем временем Дахир и Супрамати вошли в сокровенные галереи, порога которых не переступал еще ни один профан. У ступеней подземного канала их ожидала древняя лодка с двумя гребцами-египтянами, приветствовавшими их почтительным поклоном.

Маги стояли, обнявшись, задумчиво и грустно глядя на длинный канал, по гладкой воде которого бесшумно скользила ладья, унося их к новым трудам и новым открытиям в неисследованной области бесконечного и совершенного знания.

Вера Ивановна Крыжановская - Гнев Божий - 04, читать текст

См. также Крыжановская Вера Ивановна - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :