Михаил Яковлевич Козырев
«Покосная тяжба»

"Покосная тяжба"

Эпопея в 4 частях с прологом и эпилогом

Пролог

Когда, и уже окончательно, стало известно, что границы покосов останутся в этом году прежними, между деревнями Козлихой и Лепетихой на Дурундеевской пустоши - пустошь эта некогда принадлежала помещику, господину Дурундееву -

ну, так вот - на Дурундеевской пустоши неожиданно пропала граница.

Дело было так:

Козлихинские мужики Фома Большой (изба от прогона направо) и Фома Меньшой (изба от прогона налево), вы­бранные козлихинским обществом в покосную той же де­ревни Козлихи комиссию, за неделю до Иванова дня по­шли посмотреть, хороши ли на Дурундеевской пустоши травы.

Трава, надо сказать, выросла куда выше колен, а уж густота, густота - что те сеянка!

Ну так вот, посмотрели они на траву и сказали:

- Хороша!

Потом пощупали, помяли в руках, опять сказали:

- Хороша!

Посмотрели на солнце, закурили едкой самосадки, прошли по траве шагов пять, еще раз сказали:

- Хороша!

и направились было в Козлиху, как...

Вот как было дело: Лепетихинский мужик Ефим Ковалев, брат Егора, кото­рый - это Егор-то - изобрел такой аппарат, что самогон вы­ходил не хуже, а даже лучше николаевской, такой самогон, что заборовский дьякон, а ныне секретарь лутошанского нарсуда, никакого другого не пьет, а пьет только этот и притом, когда пьет, обязательно каждый раз провозглашает: усладительно! ну, так вот, этот самый - не дьякон, и не Егор, а Ефим Ковалев, проходя за неделю до Иванова дня мимо Дурундеевской пустоши, ре­шил посмотреть, хороши ли на Дурундеевской пустоши травы. Посмотрел на траву и сказал:

- Хороша!- потом пощупал, помял в руках...

Надо еще сказать, что Дурундеевская пустошь, как ото­шла она от барина, господина Дурундеева, делилась по равным долям между козлихинским и лепетихинским об­ществами, и надо еще сказать, что и в прошлом году делилась она по равным долям и что в прошлом году поставили даже границу. И стояла эта граница от кривой березы на сто шагов в сторону лепетихинского леса, и были по правую руку покосы козлихинские, а по левую руку - покосы лепетихинские.

Так.

И вот этот самый Ефим Ковалев вдруг заметил, что на том месте, где стояла летось граница, растет трава. И выросла эта трава куда выше колен - а уж густота, густота

- что те сеянка!

Посмотрел Ефим на траву, закурил самосадки, прошел по траве шагов пять, еще раз сказал:

- Хороша!

но границы и след простыл: будто бы не было!

Несомненно одно, что это козлихинские мужики, и в частности, Фома Большой и Фома Меньшой, которых Ефим Ковалев и узнал по штанам, границу просто-напро­сто украли...

Да. Прошли это они шагов сто, Фома Меньшой и говорит Фоме Большому:

- Будто бы была здесь граница...

Тогда Фома Большой посмотрел, посмотрел да и говорит Фо­ме Меньшому:

- Будто бы была здесь граница...

А границы и след простыл, будто бы не было!

Несомненно одно, что это лепетихинские мужики, и в част­ности Ефим Ковалев, которого Фома Большой узнал по рубахе, эту самую границу просто-напросто украли.

И не будь этого прискорбного события, не пришлось бы мне преподнести нетерпеливому читателю подробное повествование, претендующее разве на последовательность изложения тех про­исшествий, коих вольным и невольным очевидцем мне дове­лось быть.

Первая часть

В тот самый час, когда из-за Поповой горы поднялось над Коз-лихой пышное солнце и зажгло серебром капли росы на поко­сах Дурундеевской пустоши, в тот самый час, когда золотом за­жгло оно крест на заборовской колокольне, а в самом Лутошан-ске осветило зеленую крышу лутошанского кооператива -

в этот самый час, надо сказать, из-за лепетихинского леса тоже взошло солнце.

Вышли тогда из деревни Козлихи: Фома Большой, и Фома Меньшой, и Никита Петров, и Беберя, и сам Коляной, Кольки Беспалого брат, который - это Колька-то - изобрел та­кой аппарат, что самогон выходил не хуже, а даже лучше николаевской, такой самогон, что заборовский дьякон, а ныне секретарь лутошанского нарсуда, никакого другого не пьет, а пьет только этот и притом, когда пьет, обязательно каждый раз возглашает: усладительно!

Ну, так вот,

вышли тогда из Лепетихи: Ефим Ковалев, и Егор Ковалев, и дед Сосипатр, и Лександра Лузга, и Яшка Бандит -

вышли они на Дурундеевскую пустошь искать пропавшую границу.

Только границы и след простыл - будто бы не было. А на том месте, где стояла граница, росла трава, и выросла эта трава куда выше колен, а уж густота, густота...

Нет, не так:

Егор Ковалев видел вчера границу на козлихинской вешне - видел, говорю я, Фома Большой границу на лепетихинской вешне, только этих границ никто не признал, а Яшка Бандит похвалился, что у него любая палка сойдет за границу, только бы ее на нужное место поста­вить.

Так и решили.

Только когда Фома Большой поставил палку на то самое ме­сто, где была летось граница, Ефим Ковалев заявил, что Лепетиха будет в обиде. А когда Ефим Ковалев поставил палку и опять на то место, где стояла летось граница,- Фома Меньшой заявил, что Козлиха будет в обиде. Тогда палку поставил Фома Меньшой и опять на том месте, где летось была граница, и тут уж Егор Ковалев...

А тогда загорелся в лутошанском кооперативе сарай, и когда загорелся сарай, побежал сторож Ефрем на колокольню бить в набат. А дверь на колокольню была заперта. Тогда побежал сто­рож Ефрем к попу, а попа дома не было - поп пошел покосы делить. Тогда побежал Ефрем к дьячку, а дьячок сказал, что ключ у сторожа. Побежал Ефрем к сторожу, а сторож на огороде сидит, огурцы полет. Кричит Ефрем:

- Пожар!

А сторож был глуховатый.

- Ты что говоришь?

Тогда закричал Ефрем еще раз:

- Пожар!

А тот и ухом не ведет...

...и вот, когда Коляной поставил

палку и поставил ее на то самое место, где стояла летось грани­ца, Яшка Бандит заявил, что Лепетиха будет... Тут закричали:

- Пожар!

И вот побежали тогда козлихинские мужики в Козлиху, и вот побежали тогда лепетихинские мужики в Лепетиху - и я ду­маю, что читателю не трудно будет догадаться, что ни в Козли-хе, ни тем более в Лепетихе никакого пожара не было, а был будто бы пожар в Лутошанске и будто бы кончился, причем сгорел лутошанского кооператива сарай и сгорел дотла, а теперь и в Лутошанске никакого пожара не было.

И решили по всем этим соображениям козлихинские мужи­ки вернуться на Дурундеевскую пустошь, и решили лепетихинские мужики...

Вот в чем дело: вспомнили тут про кривую березу: от кривой березы на сто шагов - вот и граница. Но как ни иска­ли кривую березу, найти не могли - еще зимой спилили ее на дрова и рядом с кривой спилили еще десяток прямых на дрова. Только от этой березы остался пенек, и остался пенек в три вершка, потому что была кривая береза трех вершков при комле.

Трехвершковый пенек нашел Егор Ковалев, трехвершковый пенек нашел и Фома Большой, только никак нельзя было ска­зать, который пенек остался от кривой березы.

Побежал за Феклой бобылкой - Фекла бобылка косила в прошлом году как раз на границе. Фекла пришла, посмотрела -

- Нись,- говорит,- тут, а нись - там... Будто бы энтот кустик оставался налево - нись направо. Да еще, разбойники, у меня сажень целую окосили!

А какой пенек остался от кривой березы, она не ска­зала и ушла. Тогда стали считать шаги - козлихинские от своего, лепетихинские от своего пенька, сто шагов в сто­рону лепетихинского же леса. Первым пошел Фома Большой, отсчитал к лепетихинскому лесу сто шагов: вот и граница!

Тогда сказал ему Ефим Ковалев:

- Ты бы еще на ходули встал!

И пошел Ефим Ковалев от своего пенька в сторону лепетихинского леса, отсчитал сто шагов: вот и граница! И сказал тут Фома Меньшой:

- Ты бы на одном месте топтался!

И пошел тогда Фома Меньшой...

А в это самое время пришел кладовщик лутошанского коо­ператива Сергей Петров в совет и сделал заявление: и сгорел, согласно заявления, сарай, и сгорело в этом сарае сто пудов сахару и сто кусков ситца. Пошли, посмотрели и увидели, что сарай действительно сгорел и от сарая по­длинно ничего не осталось и сгорел также сахар, и сго­рел даже ситец, так как ни сахару, ни даже ситцу на том месте, где стоял лутошанского кооператива сарай, не оказалось...

И пошел тогда сам Коляной от своего пенька к лепетихин-скому лесу, отсчитал Коляной к лепетихинскому лесу сто шагов: вот и граница.

Тогда сказал ему Яшка Бандит...

Тут закричали:

- Из Лутошанска за самогоном пришли-и-и!

Так и осталось на Дурундеевской пустоши две границы: одну поставили козлихинские мужики, а другую поставили лепетихинские мужики, и было между этими границами Фомы Мень­шого сто шагов.

Вторая часть

В канцелярии лутошанского земотдела на стене висели часы, и, когда часы эти показывали ровно три,- в первый раз ударил гром над лутошанским земотделом, и такой грянул гром, что козлихинский мужик, Фома Большой, выходршший в тот час из Козлихи, что лепетихинский мужик, Ефим Ковалев, выходивший в тот час из Лепетихи -

надо сказать, что шли они оба в лутошанский земотдел просить земотдел о выяснении места, где стояла в прошлом году граница -

ну, так вот, оба они перекрестились:

- Добежать бы до дождика!

И тогда сказал заборовский дьякон, а ныне секретарь нар­суда:

- Дело нечистое!

И сказал народный судья Петушков заборовскому дья­кону:

- Дело нечистое!

Говорили они о лутошанском кооперативе. Так было дело: шел председатель правления Федот Каблуков вечером, в десять часов, мимо лабаза и видел: стоит у лабаза человек в белой рубахе, без шапки - постоял, постоял...

тогда шел Федот Каблуков за газетой, потому что получались газеты вечером в десять ча­сов -

потом шел он назад и видел:

зашел за лабаз человек в белой рубахе, без шапки, постоял, постоял... и ушел председа­тель правления, а на другой день...

- Дело нечистое!

Это сказал заборовский дьякон - а когда народный судья Петушков повторил:

- Дело нечистое,

- в это самое время во второй раз ударил гром и опять над лутошанским земотделом, и такой гром, что козлихинский мужик Фома Большой, входивший в тот час в Лутошанск из кривого прогона, что лепетихинский мужик Ефим Ковалев...

Да.

Так вот в это самое время посмотрел секретарь нарсуда на часы и сказал:

- Пора и обедать!

И как только он это сказал, прибежал в земотдел из Козлихи Фома Большой, прибежал в земотдел из Лепетихи Ефим Кова­лев, и тогда же в третий раз ударил гром и уже над лутошан­ским кооперативом.

Председатель правления сгреб бумаги и спрятал бумаги в ящик, посмотрел на часы - а часы в это время показывали че­тыре - и сказал:

- Пора и обедать!

И только тогда пошел в Лутошанске дождь, и только тогда послан был земотделом в Козлиху Кузька Хромой, а ныне Кузь­ма Самуилов, послан был он,- говорю я,- в Лепетиху в каче­стве члена установить между означенными деревнями границу, что проходит по Дурундеевской пустоши на земле бывшего ба­рина, господина Дурундеева.

С вечера вышел Кузьма Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, в Козлиху и еще не дошел до Козлихи, как остановил его лепетихинский мужик Егор Ковалев и сказал:

- Ночуешь у нас - мы всегда с уважением!

А делал Егор такой самогон, не хуже, а пожалуй, и лучше николаевской, такой самогон, что заборо... Вот как было дело: видел Фома Меньшой, как шел Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов в Егоркин сарай, надо думать, что шел он в Егоркин сарай ночевать, и когда шел, то, размахивая правой рукой, говорил:

- Я зна-а-аю...- Я - как член!

Тогда запряг лошадь Фома Меньшой и подъехал к сараю, был еще с ним Коляной, Колькин брат, который - это Колька-то - варил такой самогон, что забо...

Ну так вот: видел Ефим Ковалев, как шел Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, и шел он в Колькин сарай, надо думать, шел он в Колыши сарай но­чевать, и когда шел, то, размахивая правой рукой, гово­рил:

- Я зна-а-аю... Я как член...

Вот тогда-то и запряг лошадь Ефим Ковалев и подъехал к сараю, и был с ним еще Лександра Лузга и Егор, который, это Егор-то, варил такой самогон...

Да. На чем же я кончил?

Ну, вот - когда, значит, пошел в Лутошанске дождь - а было это в четыре часа, вышел из лутошанского кооператива Федот Каблуков и, выйдя, заметил, что идет в Лутошанске дождь. Тогда он, пройдя шагов сто...

И вышел в это время из нарсуда заборовский дьякон и, вый­дя, тоже заметил, что идет в Лутошанске дождь,- а было это в четыре часа - и, пройдя шагов сто,

- а дождь теперь лил как из ведра - встали они оба под крышу лабаза лутошанского кооператива.

А накануне Иванова дня покосные комиссии деревень Коз-лихи и Лепетихи, совместно с членом лутошанского земот-дела Кузьмой Самуиловым, рассматривали вопрос о грани­це между названными деревнями, что проходит по Дурунде-евской пустоши на земле бывшей помещика Дурундеева, и, рассмотрев означенный вопрос, постановили считать, что, согласно приказа губземотдела, идет эта граница вдоль ле-петихинского леса от кривой березы на сто шагов, что и под­тверждается граждан означенных деревень свидетельскими пока­заниями.

Подлинный подписали: покосной комиссии члены: Фома Большой и Фома Меньшой, Ефим Ковалев и Егор Ковалев и член лутошанского земотдела Кузьма Самуилов.

Да.

Ну,, так вот - встали это они под крышу - а в это время подбежал к лабазу человек в белой рубахе, без шапки, и забежал за лабаз. И увидел председатель правления Федот Каблуков че­ловека без шапки в белой рубахе и сказал:

- Я его знаю - это Фома Большой!

Тогда увидал секретарь нарсуда человека в белой рубахе без шапки и тоже сказал:

- А я его знаю: это Ефим Ковалев!

И пока они так говорили - шел дождь, и, пока шел дождь, стояли они под крышей лутошанского кооператива, а когда дождь перестал - пошли они домой, и в это же время пошли домой деревни Козлихи мужик - Фома Большой и деревни Лепетихи мужик - Ефим Ковалев, Третья часть

Были в Иванов день, в Лутошанске Яшка Бандит и сам Коляной, и были они у Марьи вдовы, и ушли будто бы за полночь, а что ушли они за полночь, видно из того, что Сергей Петров, кладовщик, еще спал и они его раз­будили, потому что, когда полагалось ему вставать, его и до­ма не было, по-видимому, он куда-то ушел и ушел, надо ду­мать, в Лепетиху, потому что Яшку Бандита видели потом в Лепетихе.

Вот как было дело: после Иванова дня вышел из деревни Козлихи козлихинский мужик, Фома Большой, и вы­шел он на Дурундеевскую пустошь - было это в шесть ут­ра,- и в шесть утра вышли из деревни Лепетихи два брата Ко­валевых: Ефим и Егор -

ну так вот вышел это Фома на Дурундеевскую пустошь и начал косить у самой границы на сто шагов от того места, где летось стояла кривая бе­реза -

и вышли тогда на Дурундеевскую пустошь Ковалевы, Ефим и Егор, и видят - косит Фома Большой и косит у самой границы...

...Бросил Фома Большой косу и убежал в Козлиху, потому что лепетихинских было больше. И стали тогда косить лепетихинские - Ефим и Егор, и тоже у самой границы в ста шагах от того места, где стояла кривая береза. И как только начали они косить, пришли из Козлихи Фома Большой, и Фома Мень­шой, и Никита Петров, и Беберя и видят: косят лепетихикские у самой границы...

...бросили лепетихинские косы и убежали, потому что козлихинских было больше.

Стали тогда косить козли хинские и опять у самой границы. И как только начали они косить, пришли из деревни Лепетихи Ефим и Егор Ковалевы, и дед Сосипагр, и Лександра Лузга, и еще четверо, а кто - не упомню, и видят, что косят козлихин-ские у самой границы...

...бросили козлихинские косы и убежали, потому что лепети­хинских было больше. И вышли тогда из Козлихи...

Нет, не так: прибежал тогда в лутошанскую милицию - лутошанского кооператива кладовщик, Сергей Петров, и сказал, что на Дурундеевской пустоши между деревнями Козлихой и Лепетихой начинается драка и что дерутся козлихинские мужики с лепетихинскими мужиками из-за покоса, де­рутся ножами и даже бросают ручные гранаты. И верно: в это самое время вышли на Дурун-деевскую пустошь козлихинские мужики всей деревней и вы­шли на Дурундеевскую пустошь лепетихинские мужики всей деревней и начали драться, потому что силы у них были ровные. И верно: бросил Коляной в лепетихинских ручную гранату, и граната упала рядом с Лександрой Лузгой и не разорвалась. И бросил тоща Яшка Бандит в козлихинских ручную гранату, и упала эта граната рядом с Беберей и тоже не ра­зорвалась. Тогда взяли они косы...

Тут-то и пришла из Лутошанска милиция и увидала: лежит на Дурундеевской пустоши Яшка Бандит и не может идти, и го­лова у Яшки проломлена.

Так.

А надо сказать, что когда пришла на Дурундеевскую пустошь милиция, то, кроме Яшки Бандита, никого там и не бы­ло, потому что ушли козлихинские мужики в Козлиху и лепетихинские тоже ушли, и ушли, надо думать, в Лепе-тиху.

И пришли в лутошанскую милицию лутошанские милицио­неры и сказали, что драки на Дурундеевской пустоши не было и только одному проломили голову, а варят в Козлихе самогон, варит Колька Беспалый, Коляного брат, и что этот самогон они забрали и привезли к начальнику милиции, самогон, отобран­ный от лепетихинского гражданина Егора Ковалева, на предмет привлечения означенного Кольки к суду как самогонщика. И был тогда самогон запечатан сургучной печатью и доставлен в нарсуд...

Опять забегаю вперед. Дело было собственно так: вечером то­го же дня шел мимо милиции Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, член лутошанского земотдела, и, когда он вошел в милицию, Фидели у начальника милиции заборовский дьякон, а ныне секретарь нарсуда, и еще двое, и будто бы заборовский дьякон сказал:

- Дело нечистое!

А говорили они о лутошанском кооперативе.

В это время как раз случилась в кооперативе кража; пришел в лабаз председатель правления Каблуков и еще два члена правления, и сверяли наличность, причем Сер­гея Петрова, кладовщика, в наличности не оказа­лось - был в это время Сергей у Марьи вдовы и был там Коляной, а Яшке Бандиту в драке проломили голову, так что Яшки там не было.

Ну вот, и оказалась на складе лутошанского кооператива недостача в товарах - пропало будто бы сахару сто пудов и ситцу сто кусков, о чем и составлен протокол на пред­мет привлечения к делу.

А утром на другой день в народный суд доставлен был само­гон в стеклянных бутылях, за сургучной печатью, и был в это время там - в нарсуде - секретарь нарсуда и был там еще козлихинский мужик Фома Большой и лепетихинский мужик Ефим Ковалев и говорили, что по данно­му делу они ровно ничего не знают, в чем выставляли свидете­лей: деревни Козлихи граждан - Фому Меньшого, да Никиту Петрова, да Коляного, да Беберю, и деревни Лепетихи граж­дан - Егора Ковалева, Яшку Бандита, Сосипатра да Лександру Лузгу...

Четвертая часть

В пятницу после Ильина дня в Лутошанске, над лутошанским народным судом, высоко стояло солнце, когда вышел народный суд в полном составе и занял свои места. И тогда заборовский дьякон...

Да что это я?

- Никакого дьякона в Заборовье нет, а если и есть, то совсем не гражданин Миролюбов, а кто-то другой,- гражданин Миролюбов есть секретарь нарсуда, а вовсе не дьякон. Правда, был когда-то в Заборовье дьякон и был он будто бы тоже Миролюбов, но этот Миролюбов не был никогда секретарем нарсуда, а был диаконом заборовского во имя Успения пресвятой богородицы храма, и если читает он иногда апостола, то не в Заборовье совсем, а в Лутошанске -

ну так вот сел гражданин Миролюбов за стол и сели за стол - народный судья Петушков и по правую руку судьи заседатель Игнатий Попов, а по левую руку судьи - заседатель Еким Федосеев. Сели это все они за стол...

Но я не буду утомлять читателя подробным описанием того, как председатель суда, судья Петушков, произнес:

- "Приводятся к присяге заседатели"

и как действительно заседатели приведены были к присяге, и не буду утомлять подробным же описанием того, как председатель суда, судья Петушков, произнес:

- "Слушается уголовное дело о краже из лутошанского кооператива!" -

тем более что действительно видел гражданин Федот Каблуков - проходя вечером в десять часов (а вечером в десять часов получались в Лутошанске газеты) мимо лабаза, ви­дел он, как прошел мимо того же лабаза человек в белой рубахе, без шапки, и зашел за лабаз - постоял, постоял - и ушел, и действительно шел в Лутошанске дождь и лил дождь как из ведра, когда вышел гражданин Каблуков из кооператива,- а что шел дождь, может подтвердить гражданин Миролюбов - и признал тогда Каблуков, в человеке без шапки и в белой рубахе, Фому Большого -

и признал тогда гражданин Миролюбов, в человеке без шапки и в белой рубахе, Ефима Ковалева, и что, когда кончился дождь... Нет, не так -

и что действительно на складе лутошанского кооператива ста пудов сахару и ста кусков ситцу в налич­ности не оказалось и не оказалось в наличности кладовщика Сергея Петрова -

и поэтому

прямо перейдем к свидетель­ским показаниям: Свидетель Сергей Петров показал, что был он в это время у Марьи вдовы и что был там Коляной, а Яшки Бандита не бы­ло, потому, что Яшке Бандиту в драке проломили голову. И свидетель Яшка Бандит подтвердил, что ему действительно проломили голову, на что свидетель же Коляной возразил, что это не он, Коляной, проломил Яшке голову, а что это сам Яшка нажрался самогону.

И тогда свидетель Егор Ковалев заявил, что самогону он не варил, и не продавал, и не пил, и не видал даже этого самогона отроду, а если варит в Козлихе самогон Колька, Коляного брат, то об этом ему ничего неизвестно - и свидетель Николай Бес­палов, он же Колька, подтвердил, что действительно он, Колька, самогона никогда не варил и не продавал, а что варит в Лепетихе самогон Егор Ковалев, то об этом ему тоже ничего неизвест­но...

Но это уже другое дело: о самогоне.

Начальник лутошанской милиции показал, что сидели они в помещении милиции и пришел туда Кузька Хромой, а теперь Кузьма Самуилов, и что в это самое время гражданин Миролю­бов действительно произнес:

- Дело нечистое...

А говорили они о лутошанском кооперативе.

Да. Ну так вот, доставлен был самогон в стеклянной посуде, за сургучной печатью, доставлен был самогон в лутошанский народный суд, и принес судья Петушков эту посуду за сургуч­ной печатью...

Тогда Егор Ковалев заявил, что этого, за сургучной печатью, самогона, он, Николай, не видал, а что если был отобран от него, Егора, самогон, то он, Николай, не отпирается, по­тому, что самогон этот за сургучной печатью, не самогон вовсе, а вода:

- Они,- говорит,- у меня из кадки всю воду вычерпали!

Вскрыли тогда печать, посмотрели - попробовал судья Пе­тушков самогону за сургучной печатью, попробовал заседатель Попов самогону за сургучной печатью - и сказал судья Петуш­ков, и сказал заседатель Попов; оба сказали:

- Вода!

Но это уже другое дело - о самогоне. Ну так вот -

сели они за стол и председатель суда произнес:

- "Слушается уголовное дело о краже из лутошанского кооператива!"

И тогда Ефим Ковалев показал, что будто бы проходил он мимо Дурундеевской пустоши и зашел посмотреть, хороши ли на Дурундеевской пустоши травы. А трава, надо сказать, вырос­ла куда выше колен, а уж густота, густота -

- что те сеянка!

Посмотрел он тогда на траву и сказал:

- Хороша!

Только границы и след простыл - будто бы не было! И верно -

свидетель Никита Петров подтвердил, что на Дурундеевской пустоши действительно пропала гра­ница и что, когда поставил обвиняемый Фома Большой палку и поставил ее на то место, где прежде стояла гра­ница, будто бы Ефим Ковалев заявил, что Лепетиха будет в обиде...

А в это самое время загорелся в лутошанском кооперативе сарай, и когда загорелся сарай, побежал сторож Ефрем на коло­кольню бить в набат. А дверь на колокольню...

Нет, не так - тут-то и закричали:

- Пожар.

Только ни в Козлихе, ни тем более в Лепетихе, по словам свидетеля Сосипатра, никакого пожара не было, а был будто бы пожар в Лутошанске, и сгорел будто бы лутошанского коопера­тива сарай, и тогда пришел он, свидетель, Сергей Петров, в со­вет и сделал заявление...

И увидели, что сарай действительно сгорел, и от сарая, подлинно, ничего не осталось, и сгорел также сахар, и сгорел даже ситец, так как ни сахару, ни тем более сит­цу на том месте, где стоял лутошанского кооператива сарай, не оказалось.

На этом дело о краже из лутошанского кооператива и кончи­лось.

Эпилог

Но я опять забегаю вперед.

Так было дело: когда в Лутошанске склонялось тяжелое солнце и склонялось оно за крышу Лутошанского кооператива, в это самое время председатель суда, судья Петушков, произнес:

- Суд удаляется на совещание!

И встал судья Петушков со своего места, и встал заседатель Попов, и заседатель Еким Федосеев тоже встал, и встал тоже со своего места -

и действительно -

все они удалились на совещание.

Вынул тогда Фома Большой из мешка, вынул, говорю я, Ефим Ковалев из мешка, вынули оба по краюхе, и оба/ сказали:

- Время позднее!

И сказал тогда Фома Меньшой Егору, а дед Сосипатр Никите Петрову -

и сказал,

говорю я, Беберя Лександре Лузге:

- Время позднее. Никак уж коровы идут?

И действительно - гнал лутошанский пастух лутошанское стадо, гнал из кривого прогона, и шло это стадо от кривого прогона мимо лабаза, и мимо земотдела, и мимо лутошанского нарсуда. И впереди стада шла черная корова, и у черной коровы на лбу было белое пятно, а позади стада шла белая корова, и у белой коровы на лбу было черное пятно. Да.

Ну так вот, когда белая корова проходила мимо окон лутошанского нарсуда, в это самое время вышел судья Пе­тушков и с ним вместе вышел Игнатий Попов, и вышел Еким Федосеев, вышли они, сели за стол, и сказал судья Петушков:

"...дело по обвинению граждан деревни Козлихи - Фомы Большого и деревни Лепетихи - Ефима Ковалева в краже из лутошанского кооператива, за недоказанностью обвинения, прекратить..."

И услышал Фома Большой - прекратить, и услышал Ефим Ковалев: прекратить!

и оба вздохнули.

- Оно, конешно, тово, погорячились!

И сказал Фома Меньшой, и сказал Егор Ковалев, и сказал, говорю я, Беберя Лександре Лузге:

- Погорячились!

А говорили они о покосах на Дурундеевской пустоши.

И когда за крышу лабаза опустилось тяжелое солнце и длинные тени сгустились на улицах Лутошанска, и сгустились такие же тени в Козлихе, и даже в Лепетихе сгустились длин­ные тени, и только золотом горел крест на заборовской колокольне, в это самое время

из Лутошанска по кривому прогону шли мужики - надо думать, что шли там: Фома Большой и Фома Меньшой, Ефим и Егор Ковалевы, и Никита Петров, и Беберя, и Лександра Лузга, и дед Сосипатр, и шли они вместе, только издали мне никак нельзя было разобрать, кто из них шел в Козлиху, а кто в Лепетиху.

Михаил Яковлевич Козырев - Покосная тяжба, читать текст

См. также Козырев Михаил Яковлевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :

Морозные дни
1 Зима затянулась на март. Несмотря на длинные, по-весеннему, дни, скр...

Мистер Бридж
Повесть 1. Мистер Бридж В отдельном купе международного вагона из Англ...