Иван Кокорев
«Очерки о Москве - ЧАЙ В МОСКВЕ»

"Очерки о Москве - ЧАЙ В МОСКВЕ"

Начнем издалека, ab ovo, как начинаются все важные предметы. Более тысячи лет тому, в Китае жил мудрец Будда-Дарма, человек, каких немного бывает на белом свете. Умерщвляя плоть свою всевозможными средствами, он отрезал от глаз своих веки; Верховное существо наградило его за это пожертвование бессмертием, а из отрезанных век произвело чудодейственную траву ча-э (китайское название чая), которой дало силу излечивать многие болезни, душевные и телесные. Ученики святого мудреца усердно стали пить отвар листьев нового растения, и вскоре употребление его сделалось всеобщим в Поднебесной империи. Но род человеческий, вместо стремления к совершенству, с течением времени развратился до того, что чай вовсе потерял силу врачевать душевные недуги и остался лекарством лишь для тела: так еще до сих пор он укрепляет глаза, желудок, возбуждает бодрость, предохраняет от подагры и от каменной болезни. Я передал, что говорят китайские летописи; а верить или не верить их словам и диковинным свойствам чая - предоставляется на волю каждого. Неоспоримо только то, что чаю природа назначила играть первостепенную роль. Вместе с завоеваниями Чингис-Хана он перешел за пределы родины, потом из Азии перебрался в Европу, где для почину, не зная, что делать с невиданным дотоле зельем, голландцы запрятали его в музеум редкостей, а англичане сварили из него соус; отсюда шагнул он в Америку, где из-за него вспыхнула война, имевшая последствием отторжение американских колоний от Великобритании; из Америки не трудно было ему пройти в остальные части света, - и теперь чай всюду в таком же употреблении, как... как романы французской фабрикации.

Соседи с китайцами, мы прежде других европейцев познакомились с благородным напитком, и тогда как другой чужеземец, табак, подвергался у нас страшным гонениям, чай с каждым годом приобретал большее и большее число почитателей, употребляясь сперва как "пользительная трава", а потом просто в удовольствие желудка. Во второй половине XVII столетия чай продавался уже по тридцати копеек за фунт, и хотя при Петре Великом мы переняли от голландцев употребление кофе, но этому новому гостю не под силу было выжить старого, который сделался нашим закадычным собеседником.

Как средство возбудительное (наркотическое), чай действует более на сердце, чем на голову: вот почему особенно полюбили его жители Белокаменной. Другие города, строго преданные дедовским обычаям, не скоро знакомились с роскошью, довольствовались сбитнем, отваром мяты, липового цвета, или другой какой скромной, доморощенной травы с медом; Петербург пробавлялся кофеем, а Москва деятельно пристращалась к чаю. Аустерии (то есть ресторации), заведенные Петром Великим для развития у нас общественности, не замедлили сделаться приютом чая; когда прошло то золотое время, как посетителей угощали в них даже даром, лишь бы приохотить их к чтению газет, гости охотно стали заменять горячительные напитки безвредною горячею водою. Для домашнего обихода изобретен был самовар (Наши войска в 1813 г выучили Европу употреблению этого умно придуманного снаряда.), это предзнаменование могущества паров, и быстро вытеснил медные чайники, в которых деды наши, подражая китайцам, грели воду для чая. К сожалению, я не имею достаточных показаний о количестве чая, какое выпивалось у нас в прошлом столетии. А сколько и как пьем его мы, люди девятнадцатого века, конечно, не безызвестно всем и каждому, и благосклонный читатель, надеюсь, не потребует от меня статистических данных. Теперь, слава Будде-Дарме! вся Русь, "от Финских хладных скал до пламенной Колхиды", все от мала до велика, миллионер и поденщик, великорусс и сын юга, белорус и калмык, пьют чай, кто ординарный, кто кирпичный с солью, маслом и молоком, кто душистый ма-ю-кон, кто букетный лян-син, иные даже диковинный жемчужный или златовидный ханский. И если Англия с своими огромными колониями выпивает чаю гораздо больше нашего, а Северная Америка мало чем уступит нам в отношении к количеству употребления его, зато мы получаем самые лучшие сорта драгоценной травы, и несравненно разборчивее иностранцев на счет ее достоинств, даром, что нет у нас записных, специальных чаеведов, какие водятся у англичан в Кантоне.

Кто знает Москву не понаслышке, не по беглой наглядке, тот согласится, что чай - пятая стихия ее жителей и что, не будь этой земной амврозии, в быте москвичей произошел бы коренной переворот; хлебосольное гостеприимство, эта прадедовская добродетель, неизменно хранимая нами, рушилась бы вконец. Бывали ли вы в доме чисто русском, где хозяин не прячется от посетителей, где пред вашими глазами не сядут за стол, не пригласив вас разделить хлеба-соли, "чем бог послал"? Тут никакое потчевание не обойдется без чаю, им оно начнется, как следует по порядку, и им же нередко кончится, на дорогу. Хозяева только что отпили, вы пришли, когда самовар уже сняли со стола, но это не помешает ему закипеть снова и явиться для услаждения беседы, и вы будете пить не одни: любезность хозяев посоответствует вам. Никакие отговорки не избавят вас от обязанности присесть к самовару. Погода холодная, сырая - вы, конечно, прозябли следовательно, вот законная причина согреться; будь тепло в 20 градусов - все-таки есть повод пить чай для прохлаждения. Словом, во всякий час, во всякое время года у истого москвича чай предлагается каждому гостю, так что во многих домах, кроме обычных двух раз, утром и вечером, его пьют столько, что и счет потеряешь. Если бы китайцы знали это, я уверен, они почтили бы нас именем преждерожденных, старших братьев (китайские комплименты).

Из москвичей редко найдете бедняка, у которого не было бы самовара. Иной бьется как рыба об лед, в тесной каморке его нет ни одного неизломанного стула (хотя их всех-то пара): а ярко вычищенный самовар красуется на самом видном месте, составляя, может быть, единственную ценную вещь, какою владеет хозяин. Москвич скорее согласится отказать себе в другом каком удобстве жизни, даже не испечь пирогов в праздник, чем не напиться чаю хоть раз в день. Удовольствие это стоит не дорого (разумеется, речь идет о людях, у которых, по их собственному выражению, в одном кармане Иван Тощой, а в другом Марья Леготишна): положим, семья состоит из трех или четырех человек; значит, золотник чаю десять копеек, пол-осьмушки сахару семь копеек, воды на копейку, уголья нередко свои: и так за осемнадцать копеек покупается все наслаждение. Человек не семейный редко держит самовар; но для него постоянное и не дорогое прибежище в заведениях, которых у нас не меньше, чем в Японии чайных домов, - и об них да позволено будет сказать тоже несколько слов.

Трактирных заведений в 1847 году считалось в Москве более трехсот. Употреблено в них, в продолжение года, чаю сто девяносто одна тысяча фунтов (на сумму более 500 тысяч рублей серебром), а сахару с лишком тридцать четыре тысячи пудов (на сумму более 334 тысяч рублей серебром): цифры, не поражающие своею значительностью, когда знаешь, что главный товар заведений - чай. Немец, вспрыскивая покупку, калякает с товарищем за бутылкою пива; француз в таком случае требует вина, а москвич - чаю. Поэтому в тех частях города, где более движения, торговой жизни, там более и пьют чаю, и наоборот: в 1847 году Городская часть (я говорю про одни заведения) выпила более 20 тысяч фунтов чаю, а Рогожская до 30; тогда как Пречистенская потребила около 7 тысяч фунтов, а Мещанская ограничилась с небольшим 3 тысячами (Цифры эти заимствованы из верных источников. Заметим еще, что в 1847 г. почему-то не посчастливилось московской трактирной торговле и в иные годы цифры ее оборотов бывают значительнее.). Торговому человеку не приходится за делом думать о русском напитке, веселящем душу; зато он усердно накачивает себя китайским, решая за тремя парами его дела не на одну сотню тысяч и вовсе не заботясь о вредных последствиях, какие сулят доктора неумеренным любителям чаю: напротив, он полнеет так, что сердце радуется, как взглянешь на него, и готов бы отвечать врагам чаепития словами Вольтера... ()Вероятно, читателям известен анекдот о фернейском философе, но не мешает повторить его здесь. Однажды доктор красноречиво убеждал Вольтера перестать пить кофе, говоря, что это медленный яд. "Но я уже шестьдесят лет пью этот яд, и, право, никогда не. чувствовал себя хуже!" - отвечал пациент. Замечу, кстати, что, тому недавно, наука избавила чай от несправедливых нареканий, доказав, что он питателен как нельзя лучше.

Заведения, с своей стороны, стараются не ударить себя в грязь лицом пред неизменными гостями. Начиная от трактиров, где прислуга щеголяет в шелковых рубашках, где двадцатитысячные машины услаждают слух меломанов, где можно найти кипу журналов, до тех заведений, по краям Москвы, в которых деревянные лавки заменяют красные диваны, а половые ходят в опорках, - везде, если найдете какой недостаток, то уж наверно не в чае, и если возмутит что вашу душу или аппетит, то, конечно, не он.

Не имею права заключать решительно,- что вы были когда-нибудь в заведении; но если вы любопытны, смею попросить вас туда на четверть часа. Войдемте в знаменитый Троицкий или в не менее славный Московский. Ловкая прислуга, все чистые ярославцы, мигом снимет с нас шубы, учтиво укажет, где удобнее сесть, если мы, среди множества гостей, затруднимся выбором места, расстелет салфетку на красной ярославской скатерти, покрывающей стол, и произнесет обычное: "что прикажете?" - Разумеется, чаю. Полюбуемся ловкостью, с какой половой несет в одной руке поднос, установленный посудою, а в другой два чайника, и займемся делом. Что это? Вы кладете сахар в стакан, щедрою рукою льете сливок, не думая, что портите этим аромат чая, ждете, пока он простынет, требуете огня, чтобы закурить сигару: с горем вижу, что вы не настоящий чаепиец. Осмотритесь кругом, кто делает так? Вот хоть бы, примерно, наши соседи - истинные любители чаю, и пьют его с толком, даже с чувством, то есть совершенно горячий, когда он проникает во все поры тела и понемногу погружает нервы в сладостное онемение, которое кто-то удачно назвал китаизмом. Они знают, что всякая примесь портит чай, что он, как шампанское, должен быть цельный, - и пьют его чистый, убежденные, что лишь одним иностранцам простительно делать из него завтрак, и пьют вприкуску, понимая, что сахар употребляется для подслащивания, а не для рассиропливания чаю. Смотрите дальше - у всех такой же вкус, такая же разборчивость, точно мы в Китае, где мудрецы-императоры сочинили законы и о том, как пить чай. Везде слышите почти исключительное требование чаю, звон чашек; видите, как взад и вперед снует народ, как одни посетители сменяются другими, жаждущими, подобно им, чаепития, и как половые едва успевают удовлетворять их требованиям: словом, здесь без чаю "нет спасенья". Правда, на ином столе явится порой графин с подозрительной жидкостью, иногда раздастся возмутительное хлопанье пробки, но это не уничтожает общности приятного впечатления, производимого чаепитием. Зайдем куда-нибудь в другое, не столь благообразное заведение: представится то же самое зрелище - все кушают благоуханный нектар. Пьет его подмосковный крестьянин, с радости, что выгодно сбыл два воза дров, и пьет "до седьмого яруса пота"; пьет в складчину артель мастеровых, которых узнаете по немилосердному истреблению табаку; чаем запивает магарычи компания ямщиков; чаем подкрепляет свои силы усталый пешеход.

Мало этого: в Москве есть водогрельни, в которых продают одну горячую воду для чая. Главная из них, находящаяся под Спасскими воротами, продает воды в год не менее как на две тысячи рублей серебром: припомните, что обок с нею Гостиный двор, что сидельцам не сподручно бегать в трактир, и не дивитесь. Чайных магазинов и лавок в Москве считается более сотни, и обороты их простираются до 7 миллионов рублей серебром ежегодно. Не говорю уже о том, что чай продается в каждой мелочной лавочке, составляя один из главнейших товаров их.

Есть у нас несколько домов, где по утрам пьют кофе: это предпочтение обидно чаю, но зато чайные вечера в этих домах - истинное очарование, и всякий, кто хотя раз бывал на них, поймет, почему чайные вечера за границею вошли в такую моду...

Следовало бы кончить статью одою в честь чая или, по крайней мере, рассуждениями о поэзии самовара: но нет у меня таланта стихотворства. Не могу, однако, не заключить чем-нибудь свою речь о чае, тем более, что, пожалуй, иной читатель спросит: "а что же доказано этим?" - спросит, как спрашивал один французский математик после представления какой-то драмы, в которой он не нашел ни уравнений, ни дифференциалов. Итак, заключу я вот чем: Нас, русских, частенько колют в глаза словами Нестора: "Руси веселие пити". Особенно солоно достается москвичам, как будто в укор их гордости, что они сохранили многие обычаи древней Руси. Надеюсь, что каждый благомыслящий человек, прочитав эту статью, скажет: "Руси веселие пити чай" (Я вспомнил при этом о любопытном сближении. Вы знаете, что в Англии, в Ирландии, в С. Американских Штатах существуют общества воздержания, члены которых называются teetotallors, т. е. чаепийцами, чаевниками; следовательно, незаметно для нас самих, общества эти есть и у нас, так что патеру Мэтью, право, нечего бы делать в Белокаменной.), - и слова его повторит не один усердный любитель китайского напитка, каким имеет удовольствие быть сам автор.

Иван Кокорев - Очерки о Москве - ЧАЙ В МОСКВЕ, читать текст

См. также Кокорев Иван Тимофеевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :