Аркадий Сергеевич Бухов
«Ребенок»

"Ребенок"

Вы, наверно, сами знаете это чувство, когда всем заранее сказано, что вы находитесь за городом, прислуга предварительно отпущена на целый день со двора, с телефона снята трубка, а сами вы в волнении бегаете по комнате, приводите все на столе в художественный беспорядок, десятый раз переставляете цветы с подоконника на этажерку, с этажерки на выступ печки, оттуда снова на подоконник, пока стенные часы в столовой не пробьют восемь ударов.

Сейчас должна прийти Женя. Может быть, даже ее зовут или Наташей, или Лизой, это все равно. Должно прийти существо, пахнущее знакомыми духами, морозом и с волосами, на которых повиснут капельки тающего снега. Существо будет болтать глупости, то сердиться, то говорить такие милые слова, от которых душа улыбается и целых два дня сладко кружится голова.

Хотя к этому моменту готовишься с девяти утра, но когда в прихожей внезапно дребезжит робкий звонок - кто из нас поступает логично и последовательно.

В такое время и позвонил Суханов. Когда я открыл дверь и на меня взглянули две пары жизнерадостных веселых глаз Суханова и его жены, державшей какой-то ватный сверток на руках, я понял, что на меня надвинулось что-то большое и плохо отвратимое.

Зная мое неумение искренне радоваться неожиданному приходу старых приятелей, Суханов оборвал меня корректным обещанием:

- А мы к тебе на минутку...

- Пожалуйста, пожалуйста, - убито улыбнулся я, - очень рад... Раздевайтесь, Марья Павловна...

Она взглянула на мужа, на ватный комок, из которого на меня с недоверием выглянула еще пара маленьких подслеповатых глаз, и охотно стала снимать шляпку.

- Нет, нет, Мурочка, - остановил ее Суханов, - не будем мешать Сашке. Сама знаешь, дело холостое... Оставим и уйдем...

- Что оставим? - с тревогой спросил я. - Может, ко мне пройдем... Что мы в прихожей стоим...

- Да нет, что там... Только уж будь другом, выручи...

- Господи, Суханов, - с тайной надеждой в голосе вырвалось у меня, - да что же вы по телефону-то... С удовольствием, брат... Я как раз сейчас при деньгах...

И с радостной торопливостью я полез в бумажник.

- Брось... Не в том дело. Деньги есть... Нам, брат, с ней. на свадьбу сходить надо...

- Сходи, Суханов, - не теряя надежды, предложил я, - я люблю этот обряд. Веселый такой...

- Знакомые одни... И тут неподалеку от тебя... Даже ты бы мог пойти...

- Не хочется что-то, Суханов...

- Да это я так, к слову... Вот мы, значит, пошли с нашей Зинкой...

- Какой Зинкой?

Суханов умиленно кивнул на ватный сверток, булькающий и трясущийся на руках его жены.

- С ней вот... Подъезжаем уж почти к тебе, как она вот и говорит...

- Зинка? - осторожно спросил я, пытаясь издалека узнать о возрасте сухановского потомка.

- Ну, Зинка... Скажет... Она еще у нас маленькая... Смотри, какие глазенки... У-у-у... Смотри, к тебе ручонками тянется... - Одним словом, мы и решили, - немного подумав, сказал он, - дай, думаю, заедем сейчас к Сашке, парень он славный...

- Ах, он так вас любит, так любит, - кокетливо подтвердила Суханова, - я даже ревновать начну...

- Ну, чего там, - конфузливо отмахнулся Суханов, - старые друзья... Не раз и сам выручал его - так мы и решили. Заедем, мол, попросим Сашку, чтобы подержал Зинку часа полтора у себя, а мы скоро... Поздравим и заедем обратно... Может, чаишком напоит потом...

Должно быть, выражение моего лица требовало сочувствия, потому что Суханов покровительственно похлопал меня по плечу и со смехом добавил:

- Да ты не бойся... Зинка, брат, девчонка славнецкая, не орет... Приучайся, у самого дети будут...

- Вы просто положите ее на кровать, - успокаивающе добавила Суханова, - и оставьте... Заплачет - молочка ей дайте... У тебя с собой бутылочка?..

- Со мной, со мной... Я, милая моя, не ты, не забуду... На, дружище...

Он вытащил откуда-то из кармана бутылку с желтой соской и сунул ее мне в руку.

- Видишь ли, - с легкой дрожью в голосе сказал я, чувствуя, что отказ от Зинки может стоить мне сухановской дружбы, - я же никогда с детьми...

- Нет, вы не говорите, - вступилась Суханова, - в вас есть что-то... Вы, должно быть, очень добрый по натуре... Я, кажется, никому другому не поручила бы хоть на минутку своего ребенка...

- Кланяйся и благодари, - засмеялся Суханов, - матери, они, брат, действительно, ребенка не каждому и подержать-то дадут...

- Зиночка, иди к дяде... Дядя добрый...

Зиночка еще раз посмотрела на меня и еще раз заплакала...

- Не плачь, детка... У вас керосинка есть?

- У меня... Есть, кажется. На кухне...

- Так уж, если Зинка заревет, вы холодного молока ей не давайте... Поставьте бутылочку на керосинку...

- Поставлю, - глухо сказал я, - только я разжигать ее не умею. И ребенка могу уронить. Я уже трех детей уронил на своем веку.

- Пустяки, не трусь, брат, не уронишь... Девчонка спокойная... Только молоко минуты две держи...

- У меня там торт есть, может, ей кусок можно...

- Вот они, холостяки, - с восхищением бросил Суханов, - как дети... Восемь месяцев ребенку, а он торт...

- А я одному так дал... Двух месяцев не было, а дал целый кусок. С аппетитом съел. Умер потом.

- Ну, пустяки... А если, знаешь, не будет спать, так ты возьми что-нибудь блестящее... У тебя есть - часы, запонка там, абажур... Помахай перед Зинкой, она и...

- У меня револьвер есть... Может, выстрелить несколько раз в воздух... Или я могу головой побиться о стену...

* * *

Очевидно, мнение обо мне, не раз высказываемое моими врагами, что моя внешность не вызывает полного доверия, разделяла и Зинка. Когда счастливые родители ее ушли и я уже минут пять укладывал ее на постель, она орала с таким отчаянием и бесконечным ужасом, как будто я отрывал у нее одну из ног, судорожно бьющих по одеялу. На кухне уже горела керосинка: может, это даже не было состояние горения, но, во всяком случае, по едкому запаху копоти, медленно, но верно распространявшемуся по всем комнатам, можно было догадаться, что что-то в керосинке мною зажжено.

Вспомнив совет Суханова, я принес бронзовую пепельницу и стал махать ей перед изумленной Зинкой, которая сначала притихла от острого недоумения, но потом, очевидно заподозрив во мне желание ударить ее этой блестящей вещицей, стала кричать еще надрывнее.

Я вспомнил, что в этих случаях опытные няньки успокаивают детей пением. Больше надеясь не на свою музыкальность, а на счастливый случай, я в бешенстве ходил по комнате и заунывно пел:

- А-а-а-а-а-а, а-а-а-а...

Моя несложная песня, сливаясь с шагами и Зинкиным ревом, мало успокаивала то чувство ожидания, которое заставляло меня прислушиваться к каждому шороху.

"Не придет", - с болью мелькало в сознании.

И мне уже представлялось, как Женя сидит сейчас с кем-нибудь в театре, наверное, с Папковым, смотрит на публику и с внутренней насмешкой думает о том, как я, обманутый идиот, сижу у часов и жду ее прихода. Извините, сударыня. Не на такого напали. Ну да, я люблю, очень люблю, конечно, мне было бы приятно, если бы вы пришли... Конечно, провести с вами весь вечер, проводить вас домой... А может быть, опоздала просто, дома задержали... Звонок... Испуганная Зинка истерически взмахнула руками и вцепилась в подушку.

- А-а-а... - беспомощно вырвалось у меня. - А-а-а... Я сейчас, я сейчас... Отворю только... Отворю только... А-а-а... Молчи, скотина... Господи, я ей голову оторву...

* * *

- Раньше вы, конечно, прийти не могли? - сдержанно спросил я у Жени, снимая с нее боа и чувствуя, что вся душа наполняется чувством поющей радости оттого, что ока пришла, что она здесь и что я чувствую ее бесконечно милую близость. - А я жду...

- Ну, не сердитесь...

Боже мой... Ведь и Катя так улыбалась, и Ксения Николаевна, и Соня... Но почему-то эти улыбающиеся глаза успокаивают сразу, и становится так хорошо...

- Нет, еще раз поцелую... Вот эту милую лапку...

- У вас так хорошо здесь, Шура... Я люблю эту комнату.

- Правда? Садись, Женя... Если бы вы знали, как...

Женя подошла к этажерке, пошатала цветы, потом посмотрела на меня.

- Почему это у вас так горько пахнет, Шура?

- Это керосинка, - густо краснея, ответил я.

- Керосинка?..

- Да... Это так, пустяки... Прислуга зажгла... Сидит и ждет...

- Скажите, чтобы потушила... Дышать нечем...

- Ее дома нет, - плохо соображая, что говорить, кинул я, - с утра ушла...

- Как с утра? - заинтересовалась Женя. - Так с утра и горит?

- С утра и горит, - со вздохом сказал я, - старая прислуга, неопытная...

- У вас же молодая горничная была...

- Сменил. В деревню уехала... Пила...

- Неужели пила, а вы так довольны были ею...

- Я схожу, потушу...

По дороге я заглянул к Зинке. Она успокоилась и спала, дергая во сне губами. Я облегченно вздохнул и с ненавистью посмотрел на нее.

- Спи, спи, скотина...

Керосинку, как оказалось, потушить нелегко. Если привернуть один фитиль, горит другой, привернуть его - идет дым. Пришлось залить водой. Правда, при этом погибло Зинкино молоко, но керосинка гореть перестала.

* * *

- Опять вместе... Мне казалось, что в прошлый раз мы расстались навсегда...

- Милый...

- У вас такие славные волосы, Женя... Такие мягкие, мягкие...

- Да волосы... А вот опять эта противная Ардатова висит на стене...

- Женечка, да это же карточка на память... Я ее сниму...

- Вы любили ее?

- Ардатову? Ни коим... Разве я мог...

- Вы же сами говорили, что у вас от нее был сын...

- Женечка, да ведь я врал вам, чтобы возбудить ревность ко всему прошлому, ко всему, что когда-то...

Женечка печально и нежно посмотрела на меня, и на уголках ресниц задрожали слезинки.

- Вы, наверное, любите этого ребенка...

- Женечка, клянусь вам честью, что это неправда... Я же вам сказал, что это ложь...

- Вы все мужчины...

- Женечка...

Я наклонился к ней и поцеловал ее в голову. И когда в наступившей тишине Женя доверчиво положила мне на плечо голову, окутывая меня запахом своих духов, в соседней комнате я ясно услышал слабый, еле уловимый писк и быстро вскочил с дивана.

- Что с вами? - испуганно спросила Женя.

- Я сейчас, я сейчас, - задыхаясь от ужаса, пробормотал я, - там того...

- Что такое...

- Абажур... Абажур упал, - на ходу бросил я, - разбился...

- Почему же я не слышала...

- Такой он, мягкий... Неслышный...

- Какой мягкий...

- Из материи... Я сейчас...

К моменту моего прихода Зинка раскрыла рот, определенно предполагая начать новую серию длительного крика.

- Молчи! - глухо крикнул я. - Молчи... Убью, негодяйка...

Не обращая внимания на мое предупреждение, Зинка заплакала...

- Господи... Что же это... Молчи, молчи... Ради бога, молчи...

Я схватил ее на руки и начал бегать с ней по комнате.

- С кем это вы там разговариваете? - тревожно спросила Женя, подходя к двери.

- Сюда нельзя! - истерически крикнул я. - Я так...

- Нельзя? Мне нельзя? С кем же вы разговариваете...

- Да я так, честное слово, так... С собакой... Маленькая такая... Забралась под постель... Я и гоню...

- Что же я одна здесь буду сидеть?..

- Сейчас, сейчас... Спи, спи...

- Ничего не понимаю... Это вы меня спать укладываете?..

- Нет же... Я, честное слово, так... А-а-а... А-а-а...

- Что же это вы собаке поете? Я здесь одна, а вы там достали какую-то собачонку...

- Женечка! - голосом, полным скорби, крикнул я. - Женечка, я сейчас...

- С вами что-нибудь случилось... Шура... Шура...

* * *

Когда она отворила дверь, я сидел с Зинкой на руках и в тупой безысходности бил кулаком по подушке.

- Ребенок? - задыхаясь от волнения, спросила Женя.

- Ребенок... - горько кивнул я головой.

- Значит...

- Женечка... Сухановы оставили... На свадьбе они...

Она ничего не ответила, только закрыла лицо руками и, быстро повернувшись, вышла из комнаты.

Единственно, что женщины делают быстро, - это ссорятся. Самая кропотливая из них в своих туалетных занятиях, привыкшая надевать шляпу до холодного пота на зеркале, во время ссоры одевается с быстротой провинциального фокусника... Мудрено ли, что, когда я, с бешено заливающейся Зинкой на руках, бросился в прихожую, Женя стояла уже одетая и, не подавая мне руки, презрительно бросила:

- Прощайте...

- Женечка, - с настоящими слезами крикнул я. - Я объясню вам... Этот ребенок...

- Ах, не надо, не надо, - по-видимому заглушая что-то в душе, крикнула и она, - прощайте, прощайте...

И, резким движением открыв дверь, вышла.

Может быть, это было вредно для отданного на мое попечение ребенка, но я выбежал с Зинкой на лестницу, глазами, полными слез, провожая удалявшуюся Женю.

- Женя... Вернитесь...

По-видимому, было что-то в моем голосе, что заставило ее на мгновение остановиться, но она сейчас же махнула рукой и пошла дальше.

Убитый и подавленный всем этим, я беспомощно сел на ступеньку, небрежно положив около себя Зинку...

* * *

Не знаю, сколько времени я просидел бы так, если бы сбоку не отворилась дверь из чужой квартиры, из которой, после недолгого созерцательного молчания, чей-то голос не обратился бы ко мне:

- Что с вами?.. Да ведь вы ребенка застудите на лестнице... Такой холод, а ребенок голый...

Я тупо посмотрел на незнакомую даму, говорившую это, поднял Зинку и протянул ее к ней.

- Возьмите ее...

- Я... вашего ребенка?..

- Возьмите, или я не отвечаю за себя... Возьмите...

- Кто вы такой?..

- Вот здесь... Живу... Пять лет живу, - я показал на дверь своей квартиры, - подержите эту тварь у себя... Я через час зайду.

- Какое бесчеловечье! - возмущенно прошипела дама. - Дайте... Иди, иди, крошка...

- Через час я зайду, честное слово...

- Бедная крошечка, озябла, маленькая...

Я думаю, не нужно объяснять, что, схватив пальто, я бросился сейчас же за Женей.

* * *

Примирение произошло в кинематографе. Когда я возбужденно-радостный отворил дверь своей квартиры, женский истерический плач сразу бросился мне в уши...

- Не плачь, не плачь, Мурочка, - услышал я взволнованный голос Суханова, - это он пришел... Он все расскажет...

Когда я услышал их голоса, все радушное настроение куда-то сразу отхлынуло; сразу вскипело злобное чувство против этих людей, испортивших такой редкий вечер.

- Где наш ребенок? - враждебно спросил Суханов, подбегая ко мне.

- Скотина ваш ребенок, - грубо бросил я, - сейчас найду его...

- Куда вы дели ребенка? - раздирающе крикнула Суханова. - Отдайте нам его...

- Подавитесь вашим ребенком... Идем... - Я схватил Суханова за руку, потащил на лестницу и вдруг с ужасом замер: на площадке лестницы было четыре квартиры. В какую из них я отдал Зинку?..

Я позвонил в первую квартиру слева.

- Здравствуйте, - коротко сказал я, - я вам не отдавал ребенка?

Открывший дверь студент с удивлением посмотрел на меня и, обернувшись, крикнул:

- Маша... Тут ребенка требуют...

- Нет у нас никаких ребенков, - донеслось откуда-то. - Может, это швейцар за ключом от подлавки...

- Боже мой, - простонал Суханов, - что ты сделал с нашим ребенком?..

- Пойдем в другую, - грубо прервал я его, - найдем твое сокровище...

Студент, открывший дверь, схватил фуражку и тоже выбежал на лестницу.

- Он что... сбежал у вас...

- Не ваше дело, - хмуро ответил я. - Суханов, звони вот в эту!

* * *

Мое прощанье с Сухановыми, получившими от отзывчивой дамы своего ребенка, не носило характера сохранившегося дружества. Я даже не вышел провожать их, предпочитая объясниться после...

С Женей мы редко вспоминали этот случай. Но когда теперь я вижу маленький, красноватый и шумный кусочек мяса, который очарованные им люди называют уменьшительными именами и стараются приписать ему небывалые качества ума и красоты, - мне становится жутко.

1915

Аркадий Сергеевич Бухов - Ребенок, читать текст

См. также Бухов Аркадий Сергеевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Рождение языка
Популярный Зиновий Бедакин уехал с дачи с шестичасовым поездом. После ...

Рокoвoe влечение
- А что ваш супруг теперь поделывает, Анна Васильевна? - Коленька-то? ...