Константин Дмитриевич Бальмонт
«Звездный вестник»

"Звездный вестник"

(Поэзия Фета)

У каждого гения есть небесная грамота, свидетельствующая о нездешнем его благородстве. Буквы этой грамоты мерцают и сверкают в творчестве гения, и не рассмотреть их не может, кто умеет читать судьбинность художника в его созиданиях.

Если Пушкин родился под влиянием луны и солнца, если Тютчев возник на русской земле под веяньем небесных пространств, разорванных ночной грозой с перекличкой зарниц,- Фет рожден под решающим знаком звездного неба; звездного неба, пограничного с разлитием зорь... Таков, отъединенный, ни врагами, ни друзьями верно не узренный, исторгатель кристаллов, претворивший линию стиха в волнообразное движение напева, обвенчавший поэзию с музыкой, заревой и звездный вестник, Фет.

Поэт сам рассказал об этом.

Я долго стоял неподвижно, В далекие звезды вглядясь,-

Меж теми звездами и мною Какая-то связь родилась.

Я думал... Не помню, что думал: Я слушал таинственный хор.

И звезды тихонько дрожали,-

И звезды люблю я с тех пор.

Между двух своих зорь, утренней юностью, сразу угадавшей свое назначение, и юностью закатной,- ибо Фет всю долгую жизнь свою провел влюбленным юношей и не знал, что значит некрасивая зрелость, и не знал, что значит безобразная старость,- заревой свирельник, звездный вестник никогда не терял связи с числами неба, пред ним была раскрыта верховная огненная книга, правящая судьбами верховными и низинными, не покидали его эти алмазные калифы, внушали ему, чтобы дух его, летая струнным звуком над беззвучьем, бабочкой над цветами, однодневкой над земными днями, просился в беззакатный день,- и в семьдесят лет, за два года до смерти, он грезил о том же, говоря к угасшим звездам:

Долго ль впивать мне мерцание ваше, Синего неба пытливые очи?

Долго ли чуять, что выше и краше Вас - ничего нет во храмине ночи?

Может быть, нет вас под теми огнями,-

Давняя вас погасила эпоха...

Так и по смерти лететь к вам стихами, К призракам звезд, буду призраком вздоха.

Звездное зрение приучает душу к быстрым перебегам через огромные пространства, от одного желанного к другому чему-то, что будит желание, от одной яркой цели к другой блистательной мечте. Так, долго смотря на неисчерпаемую россыпь светов Млечного Пути, тот, кто любит звезды и переживает их ворожбу, за усладительным оцепенением быстро и резко повертывается, чтоб увидеть в другом месте неба любимое созвездие, впить душой троезвучье Ориона.

В творчестве Фета всюду можно усмотреть этот быстрый перебег от прекрасного к прекраснейшему, от основы, которая создала вещее состояние души, к закрепляющей впечатление, дальней, но четкой, острой подробности, которая, схватив, уже не отпускает. Выразительный пример такого перебега - в его кратком, лишь из нескольких слов состоящем, ночном стихотворении, где, беря наибольшее, он кончает наименьшим и этим наименьшим дает ощущение безмерного.

Чудная картина, Как ты мне родна.

Белая равнина, Полная луна.

Свет небес высоких, И блестящий снег, И саней далеких Одинокий бег.

Эти сани - ключ, разгадка и преображение всего пространства неба и окутанной снегом земли. Этим малым ключом волшебник победил даже луну.

Другой образец такой же достоверной победы, сияние исторгнутого клада, дает Фет в раме заревого сияния в "Вечере у взморья".

Засверкал огонь зарницы.

На гнезде умолкли птицы.

Тишина леса объемлет.

Не качаясь, голос дремлет.

День бледнеет понемногу.

Вышла жаба на дорогу.

Ночь светлеет и светлеет.

Под луною море млеет.

Различишь прилежным взглядом, Как две чайки сели рядом,-

Там, на взморье плоскодонном, Спят на камне озаренном.

Давно сказано, сказал Страхов, сказали другие: "Фет есть истинный пробный камень для способности понимать поэзию". О пробный камень ломаются многие острия. Все время, пока Фет пролагал и вел свою лучезарную дорогу, вкруг этого пышного сада, где земное кажется неземным, вкруг этого чертога красоты - и, чрез красоту просветленного миропознания,- вкруг этой неувядаемой розы возникали лжеумствования и лжеглаголания. Возникают и теперь. Так оно и быть должно. И в стране роз, в Персии, есть и будут слепцы, которым не нравится Гафиз. Гафизу ли об этом горевать? Думает ли соловей, что его хвалят или бранят? Скрежеты зубовные не досягают терема, где от зари и до зари и во всю долгую ночь звенят гусли-самогуды и тонко отзываются на малейшее движенье ветерка, на движение самой тайной мысли и еще не сказанного чувства тайноведческие струны, стерегущие полный женских очарований сад Жар-птицы.

Золотые ресницы звезд смотрят в этот терем и в этот сад. И завороживший верных, завороженный мировым таинством, звездный вестник беззакатного дня шепчет, а шепот его слышится через всю голубую тюрьму мира, через все затоны времен:

И так прозрачна огней бесконечность, И так доступна вся бездна эфира, Что прямо смотрю я из времени в вечность, Что пламя твое узнаю, солнце мира.

И неподвижно на огненных розах Живой алтарь мирозданья курится, В его дыму, как в творческих грезах, Вся сила дрожит и вся вечность снится.

Константин Дмитриевич Бальмонт - Звездный вестник, читать текст

См. также Бальмонт Константин Дмитриевич - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :