Василий Авсеенко
«ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ПОД НОВЫЙ ГОД»

"ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ПОД НОВЫЙ ГОД"

ПОД НОВЫЙ ГОД.

У Ильи Ильича, человека не только с весом, но и с большими заслугами на том поприще, которое он избрал, сошелся под новый год маленький кружок приятелей. Все это были очень известные, очень почтенные и очень приятные люди, давно уже составившие себе положение в петербургском обществе. По возрасту они принадлежали приблизительно одному поколению, в одно и то же время вступили в жизнь, и вся их деятельность протекла на глазах друг у друга.

Сошлись они в этот вечер у Ильи Ильича потому, что он считался как бы центральным лицом в их кружке. От мест публичных увеселений они уже давно отказались, а встретить новый год в клубе им не хотелось.

Из столовой, где за легким ужином были выпиты обычные тосты и совершился обмен обычных пожеланий, хозяин пригласил гостей в кабинет.

- Вот, господа, - сказал Илья Ильич, усаживаясь в глубокое, мягкое кресло, - все мы искренно пожелали друг другу счастья, как чего-то общеизвестного, не требующего подробных пояснений. Да между нами и не могло быть иначе, потому что все мы до известной степени одинаково смотрим на вещи, и все одинаково избалованы жизнью. Да, да, конечно избалованы, потому что всем нам шибко везло, все достигли целей, к которым стремились, а что касается до материальных благ, то хотя нас здесь только пять человек, а в совокупности мы представляем собою миллиончиков этак десять, или двенадцать...

- Хе-хе, может быть, может быть... - подтвердили гости.

- И тем не менее, - продолжал Илья Ильич, - хотя все мы по совести должны сказать, что прекрасно устроили свои делишки, и что благоприятствующая судьба редко отворачивала от нас свой капризный лик, но тем не менее, говорю я, в жизни нашей несомненно были моменты, или случаи, которые каждый из нас считает самыми счастливыми, исключительными, так что перед ними бледнеют все остальные наши успехи и утехи. Не правда-ли, господа? Если каждый из нас пороется в памяти, то непременно отыщет в своем прошлом что нибудь такое, что озарило всю жизнь, и до сих пор стоит перед глазами, как самое лучезарное воспоминание.

Гости помолчали, куря сигары и отхлебывая из стаканчиков Drapeau american. Первым заговорил Петр Фомич, господин с длинным лицом, очень толстым носом и маленькими сластолюбивыми глазками.

- Что меня касается, то мне не надо рыться в памяти, - сказал он. - Счастливейший эпизод моей жизни заключался в том, что я разом, одной колоссальной спекуляцией, удвоил свое состояние. И раньше, и после того мне случалось спекулировать с большим успехом и на бирже, и в других делах, но удвоить состояние за один раз - не удавалось. Если вы ожидали от меня какого нибудь интересного рассказа, то прошу извинить: мое дело в факте, а факт - в двух словах.

- Бесспорно, факт стоит хорошенького рассказа, - засмеялся Илья Ильич. - Но вы подали отличную идею: не найдется ли у кого нибудь истории, целой истории о счастливейшем эпизоде своей жизни? Себя, к сожалению, я должен устранить: моя историйка очень коротка, и ничего занимательного не представляет!.. Как вам известно, я был с самого начала благоприятно поставлен в материальном отношении: отец оставил мне порядочное состояние, у жены оказалось великолепное имение на юге. Таким образом, погоня за материальными благами мало увлекала меня. Я сосредоточил все свое честолюбие на служебной карьере. И вот, счастливейшим моментом моей жизни был тот, когда меня назначили директором канцелярии. Признаюсь, обаяние власти, самостоятельного положения, внешняя обстановка докладов, приемов, и пр. - все это кружило мне голову. Сквозь всю важность своего раннего величия я, кажется, готов был смотреть влюбленными глазами на каждого своего подчиненного, до последнего курьера включительно. Эта приятная одурь наполняла меня с месяц, и я без всякого колебания должен сказать, что то был счастливейший месяц в моей жизни. Ну, а потом... потом начались разочарования. На второй месяц я уже знал, что самый симпатичный из моих подчиненных пуст как гнилая тыква и ни для какого дела не годен, а за самым способным из них надо ежеминутно "глядеть в оба". Обаяние притупилось, и все дальнейшие свои служебные успехи я встречал уже с полным равнодушием.

- Очередь, кажется, за мною, - сказал Аполлон Иванович, маленький господин жизнерадостного вида. - Но мой самый счастливый случай вам всем известен: пятнадцать лет назад я получил совершенно неожиданно миллионное наследство от дальнего родича, которого никогда в глаза не видал. С тех пор, собственно, я и начал жить, а все предыдущее было лишь какое-то прозябание.

- Что до меня, - заговорил сидевший с ним рядом Павел Александрович, наружность которого не представляла ровно ничего замечательного, то я считаю счастливейшим днем моей жизни тот, когда я расплатился со своими долгами. Не Бог весть сколько их у меня было, но когда я достиг впервые равновесия в своем бюджете, я почувствовал себя таким счастливым, словно во второй раз на свет родился. После уже никакие удачи не радовали меня до такой степени.

Илья Ильич, во время наступившего молчания, слегка вздохнул.

- Из нашего дружеского обмена своими самыми счастливыми воспоминаниями нельзя не заключить, - сказал он, - что все мы, господа, порядочные материалисты. Служебные успехи, и затем деньги, деньги и деньги, много денег, миллионы денег - все это очень важно, но и очень прозаично. Хотя мы и старички, или почти старички, но очевидно стоим совсем впереди века.

- Прекрасное положение, на мой взгляд, - заметил жизнерадостный Аполлон Иванович.

- Не оспариваю, но... Впрочем, господа, круг наших воспоминаний еще не закончен. Наш добрейший Иван Матвеевич еще не рассказал нам своей истории. За вами очередь, Иван Матвеевич!

Тот, которого звали Иваном Матвеевичем, был пожилой человек представительной наружности, с чертами лица как будто нерусского типа, с густою шапкою давно засеребрившихся, коротко остриженных волос. В ответ на обращенные к нему со всех сторон взгляды, он вынул изо рта сигару и сказал:

- У меня, действительно, есть маленькая история, но она очень не похожа на все предидущия, и я, право, сомневаюсь, уместно ли будет ее рассказывать?

- Непременно, непременно, без отговорок! - подхватили все.

- Держу пари, что историйка будет романического свойства, - вставил Илья Ильич.

Иван Матвеевич слегка наклонил в его сторону голову.

- Вы угадали: счастливейший эпизод моей жизни, действительно, носит романический характер. Не удивляйтесь, это было давно, более двадцати лет назад. Я был молод, в волосах ни одной серебряной нитки, и если память меня не обманывает, я считался среди приятелей юношей с так называемой интересной наружностью...

- Помним, - перебили одни.

- Верим, - подхватили другие.

- Для точности надо прибавить, что я тогда только что начинал свою карьеру, богатством не обладал, а напротив, терпел очень чувствительные неудачи, которые и раздражали меня, и оскорбляли, и подтачивали энергию. Становилось подчас так скверно на душе, что хоть в воду. Вы, господа, сами этого не испытали, но можете себе представить, что значит целый ряд глупых, бессмысленных, незаслуженных неудач... И вот, среди таких-то обстоятельств, я, представьте себе, влюбился. Предметом моей страсти была женщина, главное обаяние которой заключалось в том, что она была несчастна. Мать ее давно умерла, отец женился вторым браком. Бедная девушка выросла в загоне; мачеха ее не любила, завидовала ее красоте, и постаралась поскорее спихнуть ее замуж. Муж оказался негодяем; спустил в два года ее небольшое приданое, и стал обращаться с нею самым недостойным образом. Сто раз я заставал ее в таком нервном расстройстве, что не трудно было понять ее положение. Как ни странно, но это обаяние несчастия действовало на меня еще сильнее, чем ее красота: до такой степени много тонкой, чудной души чувствовалось в ее умении переносить свою участь. Ко мне она относилась благосклонно, но я даже и мечтать не смел, чтобы моя страсть могла быть разделена.

- Не из книги-ли это, Иван Матвеевич? - усомнился Петр Фомич.

Рассказчик только посмотрел на него своими еще красивыми, серьезными глазами, затянулся сигарой, и продолжал:

- И вот, в один последний декабрьский вечер, под новый год, овладела мною такая тоска, что я признал за лучшее не выходить из дому. Люди сделались мне ненавистны, представление о веселящейся толпе вызывало во мне злость. Я решил запереться у себя, пораньше лечь спать, и обойтись без всякой встречи нового года. Да и что за смысл гнаться за каким-то новым счастьем, привязывать свои надежды к какой-то календарной точке, когда судьба, видимо, упорно и неумолимо ожесточилась против меня? Я собирался последовать принятому мною решению - было часов одиннадцать вечера - как вдруг в передней звякнул звонок. Слуга мой был отпущен, и я вышел сам отпереть дверь. Отворяю, и вижу ее - ту, которую я так благоговейно и так печально любил... В первую минуту меня охватило чувство испуга. "Что случилось"? - спрашиваю я, усиливаясь разглядеть через вуаль выражение ее бледного лица. Оказалось, что ничего не случилось, что она была одна дома, думала, что может быть я приду встретить у них новый год, но когда пробило 10 часов, невыразимая тоска сжала ей сердце, слезы накоплялись и не пролились, и понемногу непонятная, необъяснимая сила словно подняла и толкнула ее. Она пришпилила шляпу, накинула шубу, и наобум, не размышляя, с очень слабой надеждой застать меня дома, поехала ко мне. Объяснять-ли вам, что мы оба перечувствововали в этот вечер? Вы понимаете сами, что это невозможно. Я смеялся, я плакал, я изнемогал под безмерностью обрушившегося на меня счастья, я не жил, а только реел где-то на высях жизни, как птица, вырвавшаяся из темной клетки и купающаяся в давно не виданных солнечных лучах. Это было больше, чем счастье, это было безумие блаженства. А вне этого безумия, вы помните, мы оба были глубоко несчастны. Но это заставляло нас только сильнее ощущать свое счастье. В этом и заключается непостижимая, чудная тайна любви, которою она, любовь, только одна владеет, в какой бы форме ни проявлялась... Мы решили немедленно начать хлопоты о разводе. Дело шло удачно; два месяца мы жили своим счастьем и своими надеждами. А потом - она умерла. Неожиданная, неумолимая, бессмысленная смерть положила конец всему. С тех пор, как вы знаете, обстоятельства мои совершенно переменились. Мне разом круто повезло, я теперь богат, даже очень богат, но все мое счастье, весь смысл моей жизни навсегда ограничен и исчерпан теми двумя месяцами, с того кануна нового года.

Иван Матвеевич замолчал и вспомнил о своей потухающей сигаре. И все остальные тоже молча занялись своими сигарами.

Странное выражение было на их лицах, и странное, сложное чувство владело ими. Им было как будто не по себе, и какая-то неиспытанная жажда загорелась в душе каждого, и недоумение стояло в потупленных, задумчиво остановившихся глазах - словно неведомый яркий луч скользнул мимо них, отчеркнув окружающую темноту...

Василий Авсеенко - ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ПОД НОВЫЙ ГОД, читать текст

См. также Авсеенко Василий - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР НА ДАЧЕ
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР НА ДАЧЕ. Дождь льет целый день, неутомимо и безжалостн...

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ПРИ ДАМАХ
ПРИ ДАМАХ. I. Васса Андреевна Ужова встала очень поздно и имела не тол...