Василий Авсеенко
«ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ДВЕ ЛОЖИ»

"ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ДВЕ ЛОЖИ"

ДВЕ ЛОЖИ.

Великолепный Ник-Ник, которого мы видели в мае на елагинской "стрелке", еще не уехал заграницу. Множество обстоятельств задержали его в Петербурге. Во-первых, брянские акции не оправдали ожиданий. Он рассчитывал, что после срезки купона они в одну неделю вернут прежнюю цену 506, а между тем они и теперь стоят на 470. Это урезало его бюджет. Он хотел наверстать на "конке", но прозевал время, а по 122 купить не решился.

Во-вторых, Ник-Ник чрезвычайно заинтересовался игрою "поло" и прекрасно чувствовал себя среди блестящего кружка молодежи, отдающего свои досуги этому новому и неоспоримо благородному развлечению. Для него это тем удобнее, что посещая арену Крестовского острова, он иногда завтракает у одной француженки там же, и обедает у одной русской барыни на Каменном.

В третьих, когда в Петербурге был получен единственный кусок нового цветного полотна для сорочек, изумительного рисунка в крупную голубую, розовую и желтую клетку самых бледных тонов, Ник-Ник тотчас перехватил эту новость, и оказался единственным во всем Петербурге обладателем сорочек, созданных в Лондоне к юбилею королевы Виктории - дивных сорочек в крупную голубую, розовую и желтую клетку. Это произвело сенсацию, все бросились искать этих клеток, но ни нашли. Были как будто похожие, но таких точно не было. А француз-рубашечник объявил, что выписывать вновь не станет, потому что в средине лета уже некому будет шить. Понятно, что при таких условиях Ник-Ник не мог покинуть невскую столицу, не исчерпав до конца эффекта розовых, голубых и бледно-желтых клеток.

Наконец, в четвертых, явилось еще обстоятельство особой важности. На обеде у старой княгини Троеверовой, который Ник-Ник, как знают читатели, предпочел всем более заманчивым, но и более легкомысленным приглашениям, и где он надеялся быть замеченным особами с весом, - на этом обеде княгиня Троеверова, осведомившись, что он предполагает воспользоваться заграничным отпуском, посмотрела на него как бы с сожалением, покачала укоризненно головой и сказала:

- Ах, господа, господа; все-то у вас заграница на уме. Не умеете вы любить отечественное.

Ник-Ник при этом так и обмер, а сидевший рядом старый князь Сецкий улыбнулся с свойственной ему благожелательностью, и произнес:

- Нынче начинают, княгиня, любить отечественное. У меня есть дельные молодые люди, которые совсем не стремятся заграницу, разве только в казенную командировку, по служебной надобности.

Этот обмен замечаний до такой степени смутил Ник-Ника, что он подумал-было совсем отказаться от заграничной поездки. Потом, однако, успокоился, узнав, что сам князь Сецкий уехал в Aix-les-Bains, а сама княгиня Троеверова выхлопотала своему племяннику пособие на поездку в Трувиль, для поправления здоровья.

Таким-то образом Ник-Ник позастрял в Петербурге, и в прошлую субботу поехал в Коломяги открывать скаковой сезон.

У него был специальный костюм для скачек: черный жакет с чрезвычайно длинными и круто закругленными фалдами, панталоны из белой фланели и светло-серый цилиндр. Все это превосходно дополняло знаменитые розовые, голубые и желтые клетки.

Ник-Ник побывал в членской беседке, поздоровался с знакомыми, и узнав о победе "Гароты", выразил сожаление, что опоздал к началу, так как непременно поставил-бы на нее двести рублей. - И был-бы в отличном выигрыше, э? -добавил он, обводя ближе стоявших весело-вопросительным взглядом.

Затем он проник на галерею, и облокотись спиною о барьер, обвел биноклем длинный ряд переполненных лож. Целый цветник совершенно летних шляпок, туалетов и улыбающихся лиц. И вся интересная грядка выровнена по шнурку, не то что в парижском Лоншане, где нет лож, и дамы напоминают собою дикорастущие цветки, разбросанные здесь и там. Знакомых - почти вся трибуна. Но бинокль Ник-Ника особенно внимательно остановился на двух ложах. Из одной виднелась желтая, длинная физиономия дамы лет пятидесяти, одетой в темные цвета, с дорого стоящею чопорностью, и рядом громадная голова старца, лысого, с серыми бровями и совершенно белыми бакенами. Такие головы бывают или у очень заслуженных дворецких, или у тех крупных петербуржцев, которые решили, что в их ранге можно не заниматься наружностью, тем более, что сколько ни занимайся ею, все равно толку никакого не выйдет.

В другой ложе Ник-Ник разглядел даму Уже не первой молодости, но еще очень моложавую, очень элегантно одетую, и рядом с нею девушку-подростка, лет пятнадцати, в шляпке английского фасона и белом платьице. Из-за них выдвигалась рыжеватая голова барона Шпицгоха, и сверкал его белый жилет из-под черного вестона с бутоньеркой. Ник-Ник наметил эти две ложи и поднялся наверх.

Дама лет пятидесяти только повернула к нему свое длинное, желтое лицо, с густым загаром на носу, и кивнула не подавая руки. Старец протянул два пальца, придерживая остальными перчатку. Пальцы были большие, пухлые, с кустиками волос, и производили неприятное ощущение.

- Сейчас будет очень интересная скачка; каждая из пяти лошадей может выиграть. - сказал Ник-Ник.

- Неужели вы играете? - спросила дама таким тоном, как если-бы спрашивала: неужели вы ходите без галстука?

Ник-Ник тотчас понял ее.

- Боже сохрани! Играть здесь в тотализаторе? За кого вы меня принимаете, Анна Илларионовна? - поспешно ответил он. - У нас иногда бывают крупные пари между членами, но тотализатор - какой ужас! Там даже пахнет скверно.

Дама благосклонно на него взглянула, и улыбнулась узкими коричневыми губами. Старец взглянул несколько недоверчиво, но тоже одобрительно, и пустил сиплое: хе-хе!

- И тотализатор, и сами скачки - все это жалкое обезьянство, европейничанье, - произнес он. - В другом мы уже отстали от этой глупой привычки, а тут еще тянемся. Я-бы уничтожил.

- Нет, почему-же? - протянула дама. - Тотализатор - да, я тоже не позволила-бы. Но самый спорт - разве вы не находите, что он отзывается чем-то аристократическим? Взгляните на афишу - сколько тут имен из нашего круга.

- Подражание, подражание Европе; и в нашем кругу тоже еще есть. Лоншан какой-то хотят устроить, - упорствовал старец.

- Нет, я с вами не согласна; где есть аристократия, там должен быть благородный спорт... - оспаривала дама.

- Так ездите на бега, вот национальный русский спорт!

- Бега? Что вы говорите! Ведь это развлечение для тех... как это называется? Ну, вот, где калачи продают...

- Калашниковская пристань? Там никаких калачей не продают, а миллионные дела делают, - строго объяснил старец.

- Вы скоро предпринимаете ваш обычный вояж за границу? - вмешался Ник-Ник, и его голос зазвучал какой-то почтительной слащавостью.

- Да, меня посылают в Аркашон; но я все откладываю. Эта "заграница" уж так надоела, до такой степени все там жалко, скверно, мизерно после наших широких русских привычек...

- Париж, я вам скажу, сделался прямо гнусен, - вставил с некоторым оживлением старец. - Я вот только-что вернулся, во всей Европе побывал, и везде - одна гадость. Только и почувствовал себя снова человеком, когда меня высадили на варшавском вокзале. Околыш на моем курьере, и тот родным показался.

- Но нельзя-же сказать, чтобы все было там скверно. Театры, магазины... ну, наконец, рестораны... - заметила дама.

- Хуже наших, хуже! - опять строго отрезал старец. - Фальсификация и дороговизна. Измельчало все, подгнило. Вся их цивилизация подгнила. Мне, я вам скажу, во всей Европе только одно понравилось. Был я нынче в первый раз в Стокгольме, так там в садовых кафе вечером каждому посетителю подают зеленое байковое одеяло. Вот это умно, этому и у нас подражать-бы следовало.

Дама рассмеялась.

- И вы сидели там под зеленым байковым одеялом? - спросила она.

- Сидел-с, как какой-нибудь штурман, и прекрасно себя чувствовал. Но у нас не знают, что именно следует перенять у Европы, - заключил уже брюзжащим тоном старец.

Лошади, между тем, поскакали. Ник-Ник воспользовался моментом, и сделав торопливый, но почтительный поклон, покинул ложу.

"Черт возьми, из-за них я не успел поставить", подумал он с неудовольствием, наводя бинокль на скаковой круг. - "Ну, так и есть, мой фаворит обскакивает... нет, отпал. Но все равно, я потерял ощущение игры".

Он стал пробираться между двумя рядами лож, раскланиваясь, на минуту останавливаясь подле знакомых дам, обмениваясь с некоторыми из них какими-то условными знаками. Затем он вошел во вторую из намеченных им лож.

- Выиграли? - быстро обернулась к нему элегантная дама не первой молодости.

- Увы, мне помешали поставить, - ответил Ник-Ник, и объяснил, кто его задержал, причем из самого тона его ясно было, что когда сидишь в ложе у таких особ, то нечего думать об игре.

- А я проигралась, то-есть не я сама, я ставила вот на ее счастье... (дама указала на сидевшую подле нее девушку-подростка). А барон, представьте, выиграл...

Барон вынул из жилетки три билета с одним номером и показал Ник-Нику, причем его рыжие усы, рыжие губы и рыжие веснушки раздвинулись в одну живописную улыбку.

- Садитесь, m-r Повацкий, рассказывайте... - суетливо приглашала дама, без нужды двигая своим стулом и подбирая платье. - Знаете новость: через неделю мы уезжаем. На месяц куда-нибудь в Швейцарию, а потом в Биарриц. Я бы уехала раньше, но вот относительно Лили надо списаться. Нельзя же мне таскать ее за собою, ведь я еду отдохнуть, вы понимаете. Теперь все устроилось. Я по дороге завожу ее в деревню ее отца, там его мать. И он тоже там, мой бывший муж. Пробуду там несколько дней, и - вон из России.

- Тянет?

- Ах, как тянет! Знаете, просто не смотрела бы здесь ни на что. Так противно, так противно... Ну, что такое, возьмите, эти скачки? Ведь это пародия какая-то! Можно-ли чувствовать себя в духе среди этих петербургских дам, например?

- К мужчинам вы снисходительнее?

- Разумеется. По моему, в России если есть что нибудь хорошее, так это - мужчины. Некоторые, по крайней мере. А все остальное - ужас, ужас, ужас! Горничной не могу найти себе. Лакей, мой Филип, вы знаете? - очень порядочный был для выездного, и вдруг сегодня, представьте себе, наелся луку! Подсаживает меня в коляску, а я слышу - лук. Велела ему дома остаться, что же мне было делать... Шляпу вчера по всему Петербургу искала, и не нашла. Модели проданы, а сами не умеют сделать. Вот и надела из тех, что еще в мае покупала. Нет, merci; через неделю мы улетучиваемся. А куда вы отсюда?

- Отсюда? Но я еще ничего не имею в виду.

- Барон предлагает обедать у Фелисьена. Я завезу Лили домой, это почти по дороге. Боже мой, хоть хозяин там француз, это немножко поднимает нервы. Вы будете?

Ник-Ник обещал быть.

- Значит, в деревне вы встретитесь с вашим бывшим мужем? - спросил он как-то хитро.

- Да. И мы встретимся как чужие. Это оригинально, не правда-ли? Что, если он станет за мною ухаживать?

- Весьма возможно. Для него это тоже покажется оригинальным.

- Вы думаете?

- Ручаюсь.

Дама засмеялась, отвернулась, поправила падавшие из под шляпки волосы Лили, потом быстро наклонилась к Ник-Нику и произнесла очень тихо над его ухом:

- Но ведь это... это нельзя было бы считать за адюльтер?

Василий Авсеенко - ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ДВЕ ЛОЖИ, читать текст

См. также Авсеенко Василий - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ДОМАШНИЙ КОНЦЕРТ
ДОМАШНИЙ КОНЦЕРТ. Марья Михайловна Перволина не отказалась от своей ид...

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ЗАПИСКА
ЗАПИСКА. Как всегда постом, вторник у Енсаровых был очень многолюден. ...