Василий Авсеенко
«ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ГНЕВ ИВАНА ФИЛОФЕЕВИЧА»

"ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ГНЕВ ИВАНА ФИЛОФЕЕВИЧА"

ГНЕВ ИВАНА ФИЛОФЕЕВИЧА.

Иван Филофеевич Пыщиков, как только поезд замедлил ход, высунул голову из окна вагона 11-го класса, в надежде увидеть на платформе свою супругу, Наталью Андреевну. Она всегда встречала его, когда он приезжал из города 20-го числа, потому что в этот день в департаменте выдавали жалованье, и Иван Филофеевич имел обыкновение запасаться некоторыми предметами баловства, как-то: закусками, дынею, абрамовскими коврижками, и т. п. С ним и сегодня была значительного объема корзинка, которую он поставил в проходе, поручив ее особенному вниманию кондуктора.

Но Натальи Андреевны на платформе не было. Были разные другие жены, а его жены не было. Была даже супруга вице-директора, щеголиха до помрачения ума, но это не относилось к делу.

Лицо Ивана Филофеевича приняло недовольный вид. Вместе с тем ему захотелось показать самостоятельность. Он решил, что ни в каком случае не потащит корзинку сам на дачу, а возьмет извозчика. И он подкатил к своей калитке на извозчике, чего решительно никогда не делал, кроме как 20-го числа, и то потому только, что жена его встречала в вокзале, и он позволял себе удовольствие "прокатить" ее до дому, на глазах многих сослуживцев и других лиц, которым он несомненно был известен.

- А где же барыня? - спросил Иван Филофеевич хлопотавшую около стола, вертлявую и недурненькую собой горничную Лизу.

- А разве вы не повстречались у вокзала? Барыня давно уже, от самого завтрака, вышли в парк, - ответила та...

- Мм... промычал Иван Филофеевич, и пошел по всей даче.

Ему очень хотелось есть, а жены не было. Это портило ему расположение духа. Он наконец вышел в столовую, развязал корзинку, и принялся медленно разворачивать промасленную бумагу. Вынырнувший оттуда кусок балыка смотрел чрезвычайно аппетитно. Иван Филофеевич налил себе рюмку водки, проглотил, отрезал ломтик балыка, прожевал, вторично наполнил рюмку, проглотил, откроил еще балыка, но уже потолще, и снова принялся жевать.

В это время на балкон быстро вбежала хорошенькая, полненькая брюнетка лет тридцати, вся раскрасневшаяся, запыхавшаяся, и еще издали прокричала:

- Представь себе, я опоздала встретить поезд. Сижу в липовой аллее, читаю, и так увлеклась, что не заметила времени. Вдруг слышу - свисток. Я бросилась к вокзалу, но не могла поспеть. Ну, здравствуй!

И она подставила под супружеский поцелуй свой маленький, влажный лоб.

- А с тобой и книги нет. Как же ты без книги читала? - подозрительным тоном заметил муж.

Наталья Андреевна немножко смутилась, но тотчас нашлась.

- Я у газетчика газету брала, и бросила ее в парке, - ответила она.

- Напрасно бросила. Я мог бы после обеда почитать. Да что же это обедать не дают? Уж и кухарка твоя тоже не зачиталась-ли газеты? - ворчал Иван Филофеевич. - Ботвинья-то с лососиной будет у нас сегодня?

- Ботвинья? Почему же ботвинья? Сегодня вовсе не такая жаркая погода! - возразила Наталья Андреевна.

Сообщение это очень разочаровало Ивана Филофеевича. Он всю дорогу думал о том, как он первую тарелку ботвиньи сест с лососинкой, а вторую с балычком, и ледку подбросит.

- Не жаркая у вас погода? А почему-ж это у вас все лицо пятнами горит? - подозрительно возразил он.

Молодая женщина пуще покраснела и прижала обе руки к щекам.

- Говорила вам, что бежала на поезд, запыхалась, - ответила она с неудовольствием. - Вам хорошо целый день в департаменте сидеть, в холодке. В казенных домах всегда холодок есть. Пять часов кряду сидите, с места не двинетесь. А тут по хозяйству для вас суетись.

- Посадил бы я вас, сударыня, в департамент, не очень бы, чай, понравилось, - продолжал тем же ворчливым тоном Иван Филофеевич. - У нас у начальника отделения жена за границу просится, так он уж который день чертом ходит, да обрывает всех: подвернись только!

- Это он вас обрывает, а когда я с ним встречаюсь у Мышеловкиных, так он со мною чрезвычайно всегда любезен. А вам вовсе и не следует ему подвертываться.

Иван Филофеевич на это ничего даже не сказал, и когда подали вместо ботвиньи жиденький бульон с плававшими на поверхности листочками какой-то зелени, то он, должно быть с досады, пошел в спальную, сбросил с себя все, что только можно сбросить без нарушения добрых семейных обычаев, и в таком виде вернулся в столовую. Наталья Андреевна, уже привыкшая к его взглядам на свободу дачной жизни, только плечами повела.

Ей совсем не хотелось есть, и после двух ложек она откинулась на спинку стула.

- Да, вот только и слышишь, что все за границу едут, - произнесла она мечтательно. - А я, должно быть, так и проживу жизнь, не побывав за границею. Ходьбы одним глазком посмотреть, какой такой Париж...

- Вона! Париж! Куда хватила! - усмехнулся Иван Филофеевич.

- А что ж, я хуже тех, кто туда ездит, что ли? - обиделась Наталья Андреевна. - Хоть бы в Стокгольм на выставку вы меня отпустили. Смешно даже: десять лет замужем, а еще ни одной выставки не видала.

- Как так не видала? А зимой-то кто двадцать раз в "Аквариум" на судостроительную выставку ездил?

- Вот тоже нашел! Я про заграницу говорю. На судостроительную я только для Варвары Петровны ездила, потому что у нее брат в штурманах служит.

- Все у вас с некоторых пор в штурманах служат. На днях в палисаднике на кого-то в белой фуражке натолкнулся, тоже уверяла, что штурман, а оказалось - технологический студент.

Наталья Андреевна немножко отвернулась от мужа, потому что чувствовала на губах предательскую улыбку.

- Я не знаю, что вы всегда имеете против студентов, скромным тоном заметила она.

- А что в них хорошего нашли? Всякий мещанинишка, захочет, так и будет студентом. Вот, если дамам офицеры нравятся, это само собою понятно. А студент и приятности никакой доставить не может.

Наталья Андреевна немножко больше отвернулась, и через минуту переменила разговор.

- Жан, мне завтра в город нужно. Не могу ничего от портних добиться, надо самой съездить. Поеду я часа в четыре, так что ты ужь без меня пообедаешь. А я велю ботвинью сделать.

Иван Филофеевич окончательно нахмурился.

- Вот нашли время с портнихами возиться! Удивительно мне важно, что вам ваших тряпок не везут. Какое мне удовольствие одному тут прохлаждаться?

- Ты пойми, что ни одно мое платье не готово еще. Не могу же я не одетая на даче сидеть.

- На даче-то и можно. Не на балконе, понятно, а так, за шторкою.

- С какой это стати я буду для вас за шторкою сидеть? И в чем же прикажете мне принимать, если кто придет? В сорочке, что ли?

- Кто вас знает, в чем вы кого принимаете? Вон как-то племянничек Пьер про родинку заговорил. Откуда бы ему знать, где у вас родинки?

По лицу Натальи Андреевны пробежала странная полуулыбка.

- Он про какую-же говорил? - спросила она, оторопев. Иван Филофеевич посмотрел ей в глаза, и вдруг выпалил:

- Тьфу, стыда у вас совсем нет! И бросив салфетку, он встал и ушел в кабинет, где имел привычку поспать часика два после обеда.

Иван Филофеевич быль человек смирившийся. Он очень хорошо понимал, что не может представлять для молодой женщины романического интереса. Цену он себе знал, и даже преувеличивал свою оценку в отношении ума и деловитости, но о женщинах был мнения несколько презрительного и полагал, что к истинным достоинствам они равнодушны, а увлекаются больше мишурой и вертопрашеством. Поэтому он в душе был убежден, что жена не обходится без романов. Он, даже стоя с ней под венцом, думал: "ну, первый год не надует, а на второй непременно надует". И к этой мысли он относился философски. Но он безусловно требовал, чтобы жена умела не возбуждать в нем определенных подозрений, и обнаруживала бы покорность и уважение. А Наталья Андреевна этого не обнаруживала, и держала себя так, как будто ей решительно все равно было, что он думает о ее верности. Это несказанно раздражало и уязвляло Ивана Филофеевича.

А еще его уязвляло, что она, по-видимому, всему на свете предпочитала студентов. Этого Иван Филофеевич никак перенести не мог. Узнай он как-нибудь, что у жены роман с кавалерийским офицером, или с камер-юнкером, или, например, с директором департамента - это еще куда ни шло. Но студентов он не мог терпеть. Роман со студентом - это была бы такая кровная обида, которая превратила бы добродушного надворного советника Пыщикова в кровожадное животное.

Кабинетик Ивана Филофеевича выходил единственным окном в садик, где теперь цвели два большие жасминные куста. Они маскировали с двух сторон маленькую, сквозную беседку, помещавшуюся у стены дома, под самым окном. Ивану Филофеевичу было очень приятно, что из садика к нему в комнату доносился запах жасмина. Он растянулся на диване и тотчас заснул.

Но не прошло и получаса, как какой-то тягостный кошмар прервал его сон. Ему пригрезились отвратительные вещи: студент в белой фуражке нагло обнимал его жену, а жена с такою же наглостью отвечала на его ласки; потом вместо студента появлялся племянник Пьер, и каким-то образом тоже оказывался студентом; и все это происходило тут, в этом дачном кабинете, а он на все это смотрел из департамента и хотел соскочить со стула, но начальник отделения приковывал его к месту замораживающим взглядом.

Иван Филофеевич поднялся с дивана и с испугом оглянулся кругом. В комнате никого не было, но из садика доносились какие-то странные звуки - как будто звуки поцелуев.

Одним прыжком Иван Филофеевич подскочил к окну и свесился в сад. Прямо под ним, в беседке, мелькнула фигура студента в белой фуражке, и звуки поцелуев раздались совершенно явственно.

- Знаете что? - говорил незнакомый голос: - если завтра вы не исполните своего обещания, не приедете в город, то я... я на себя руки наложу, вот что!

"Погоди-ка, вот раньше я на тебя свои руки наложу", мысленно прохрипел Иван Филофеевич, и свесившись через окно, мгновенно спустился на беседку, ухватился за что-то, заболтал в воздухе ногами, прыгнул на землю, и полуодетый, расставив руки и ноги, с лицом, пылавшим невыразимым гневом, очутился перед студентом. Тот взглянул на него ошалелыми глазами, потом быстро нагнулся, и с изумительной ловкостью проскочил между ног ревнивого мстителя. Иван Филофеевич не удержался и хлопнулся ничком к ногам преступной сообщницы преступного свидания.

- Барин, миленький, простите... - взмолился плачущий женский голос. Иван Филофеевич приподнялся на ладонях и возвел глаза кверху. Перед ним, закрывая лицо руками, стояла горничная Лиза.

Из окна спальной высунулась хорошенькая головка Натальи Андреевны. С минуту она молча, с изумлением смотрела на представившуюся ей картину. Потом по всему дому, по садику, по соседним дачам прогремел ее раскатистый, звонкий, почти истерический хохот...

Василий Авсеенко - ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ГНЕВ ИВАНА ФИЛОФЕЕВИЧА, читать текст

См. также Авсеенко Василий - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ГУВЕРНАНТКА
ГУВЕРНАНТКА. Илья Петрович, переодетый с ног до головы, расчесанный и ...

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ОЧЕРКИ - ДВЕ ЛОЖИ
ДВЕ ЛОЖИ. Великолепный Ник-Ник, которого мы видели в мае на елагинской...