Письмо Лескова Н. С.
П. К. Щебальскому - 8 апреля 1871 г., Петербург.

Благороднейший Петр Карлович!

Как было бы досадно думать, что Вы посудите обо мне по невежеству моему, а не своему благодушию? Когда мне нужда в Вас, так я что день строчу послания, а тут не тороплюсь сказать спасибо за Ваш привет, за Ваши большие одолжения в делах и за неоценимую ничем ласку Вашей благословенной и трижды благословенной семьи! Но я не виноват, а виноват во всем... Усов с Трубниковым. (Вот Вы и подивитесь, а дело именно так!) Штука в том, что я все Ваши поручения исполнил с надлежащею точностию и аккуратностию: 1) книжка Толстому отослана; 2) Базунову все передано; 3) Семевскому книга вручена, и произведен с ним надлежащий разговор; 4) в "Биржевых ведомостях" заметка о книге Вашей написана и отослана туда на третий день по приезде, и с тех пор до вчерашнего дня я ожидал ее появления в печати, льстя себя надеждою с нею вместе (то есть одновременно) отрапортовать Вам, что все порученное Вами мною исполнено в точности. Ожидание это было, конечно, довольно суетное: хотелось эффекта, но его не вышло, а вышло только некое невежество, удобосоединяемое с моралью басни о "дубе и свинье". Пожалуйста, простите мне и не подумайте, что и я, как оное животное, поевши желудя, "задрал от дуба рыло". Это было бы мне несносно противу Вас, редкого и превосходного человека, расположенностью которого я дорожу безмерно! Я проэффектничался, и более ничего. Теперь ждать нечего, ибо когда я вчера по поводу некоторых затей был в редакции, то оказалось, что заметка моя о Вашей книге "затерялась" у нигилиста-корректора, и ее надо написать вновь, что уже и исполнено. Мих. Ив. Семевский сказал, что о Вашей книге в "Старине" был отзыв, во что Вы его, верно, просмотрели (то есть не заметили). Семевский сожалеет, что Вы его не застали, а он Вас, и все закончилось только визитами. Он полон к Вам и Вашим трудам наилучшего почтения. Статья Ваша в "Беседах" Общества любителей российской словесности очень замечена любителями литературы. Мне о ней с восторгом говорил, вероятно известный Вам, актер Ив. Фед. Горбунов, прибавлявший, что он "знал об этой статье ранее ее напечатания". Сочинения мои все собрал и отдал переплесть и потом пришлю Вам с надписями. Я хочу, чтобы в милом и ласковом доме Вашем был хороший экземпляр моих литературных работ. На сих днях ко мне обратился книгопродавец Ваганов с просьбою продать ему право на "Полное собрание" моих сочинений, я отказал. По-моему, это еще рано и невыгодно для меня, до тех пор, пока будут напечатаны "Божедомы". Здесь я вошел с Михаилом Никифоровичем несколько в иной тон отношений. Не знаю, чему это приписать? Начальное внимание его ко мне, верно, кроется в столь зримой интриге моей в пользу классического образования интриге непредосудительной и, смею думать, даже честной... Надо же было хоть один орган удержать в пользу этого вопроса, и тут мы, разумеется, "поинтриговали". Что делать? Но потом Михаил Никифорович верно нашел, что меня пустым мешком не били, и обласкал меня, как никогда не ласкивал. (А может быть, и тут не без Вас? Скажите-ка правду? Все доброе мне из Москвы идет через Вас.) Мы виделись до сих пор всякое утро и беседовали неторопливо втроем: то есть он, Болеслав Маркевич и я. Речи бывали разные, с касательством до имен живых людей. Я опять "поинтриговал" и зародил в Трубникове желание сблизиться с Михаилом Никифоровичем, а Михаил Никифорович сам пожелал быть у него, и, наконец, завтра они должны увидеться, причем желательно, чтобы Михаил Никифорович закрепил сего Константина не великого на нашу сторону, на которой он хотя и стоит, но шатается так, что его надо постоянно держать под локти. Я жажду, чтобы там очутилось влияние Болеслава и Ваше, и тогда и сам возьмусь опять, а "один в поле не воин". Надеюсь, хотя вся эта "интрига" новость, которой Вы, пожалуй, подивитесь, а пожалуй, хоть посмеетесь.

Но "интригу" в сторону. Вчера Михаил Никифорович за завтраком у того же Болеслава говорил, что ему "Русский вестник" в тягость и что он даже думал его бросить, ибо заниматься им ему самому некогда, а он стал "просто какой-то сборник, а не журнал". Я и Болеслав Маркевич с этим вполне согласились, но возражали против мысли о закрытии, и Болеслав при этом сказал: "отдайте лучше нам". (Сие "нам" разумеется "ему"). Михаил Никифорович на это отвечал: "что ж, пожалуй". Этим акт и кончился, но не знаю, совсем он кончился и не возобновлялся ли без меня? Советую Вам подумать и поговорить о старом Вашем плане прежде с Миррою Александровною, а потом с Николаем Алексеевичем, ибо с ним вместе, кажется, это вероятнее, чем без него, так как это было бы против него. Во всяком случае, прошу Вас принять все это к сведению. Трудитесь-то Вы много, а надо бы труда посытнее, к чему аренда "Русского вестника" как нельзя более удобна и время к сему очевидно благопотребно. Михаил Никифорович поручил мне взять у Милюкова его "Государеву свадьбу". Я ее завтра возьму и пришлю Вам в редакционном пакете. О критиках я говорил и с Милюковым и с Михаилом Никифоровичем, который их тоже хочет, но дело в том, что Милюков занят и не обещает постоянных статей, а сказал, что напишет "что-нибудь получше". Все боятся всё Ваших порядков... Это возмутительно даже! Всех людей отпугали. Я говорил Каткову: "зачем искать критиков, когда у Вас есть Петр Карлыч?" и при этом указал на те достоинства Ваших рецензий, которые знаю, то есть на их спокойный тон, резонность и силу... Михаил Никифорович к этому даже прибавлял красок, но... но Вам, одним словом, нужно перестать мечтать, а надо брать "Русский вестник".

Теперь на остальную часть страницы прошу Вас наложить ладонь и читать uno solo. (Наедине (итал.).)

Я посылаю кусок романа "На ножах". Кусок живой и горячий, как парная кровь, но немножко непоследовательный. Непоследовательность эта, весьма не худо, впрочем, смазанная, происходит от необходимости восстановить характер отношений Форовой к нигилисту-мужу. Это все было безрассудно вымарано, а без этого нет идеи романа. Теперь это все восстановлено с лицом новой "умной дурочки" попадьи, жены отца Евангела. Само собой разумеется, что здесь нельзя йоты переставлять, если не желать оставить роман без окончания, но есть еще и мелочи, к которым я прошу Вашего внимания и милосердия о мне, грешном, люте от оного сарацина страждущем.

"Умная дурочка" написана крайне тепло, с ее собственною плотью и с ее же языком, а не с моим и не с Николай Алексеевичевым. Она говорит прекрасно, когда чувствует сердцем, и преглупо, когда хочет быть "умною дамою". Такой случай есть у нее в разговоре с Форовым; она говорит: "я вас еще прежде видела, но только вы теперь в сертуке и в штанах, а тогда были в мундире и в подштанах".

Ходатайствую перед Вами за эти "подштаны", они необходимы, и, имея в виду, что Тургеневу позвoлялocь писать "портки", а Павел Ив. Мельников вчера еще писал в "Русском вестнике" "порты", я уповаю, что сия просьба моя не особенна и дерзновенна! Ради бога, попросите Николая Алексеевича не стягивать "подштанов" с моего майора, тем более что эти "подштаны" вовсе не "портки" Тургенева и даже не "порты" Павла Иваныча, а просто летние военные рейтузы, которые попадья низводит до низкого звания "подштанов" единственно по своей наивности, а не по фривольности. Растолкуйте ему, ради Иисуса Христа, что это не цинизм (которого я сам не терплю), а это точно такое же невинное событие, как пресуществление Павлом Ивановичем "клестера" в "клистир" за обедом при четырех дамах, из коих ни одна сего казуса не сконфузилась, несмотря на то, что оратор особенно напирал своим "клистиром" на Ахматову и даже "трегубил" о нем. Пожалуйста, спасите мне эти "подштаны". Читая утомляющие длинноты Мельникова, я начинаю думать, что я, должно быть, пользуюсь особенным рачением добрейшего Николая Алексеевича и потому так робко трясусь за судьбу майоровских "подштанов". Еще раз, не оставьте их Вашим заступлением.

Значит, опять не обошлось без просьбы, ну и прекрасно!

Поручаю себя Вашей опеке, почтительнейше целую руку Мирры Александровны и кланяюсь большим поклоном всем барышням.

Если в письме что-нибудь нескладно, то Вы, пожалуйста, догадайтесь, а то "перечитать всей этой литературы" некогда, ибо два часа, и я лечу, лечу и лечу, чтобы отдать письмо в вокзале.

Ваш всей душой

Лесков.

P. S. От силы таланта Писемского я в восторге. Это бронзовые изваяния какие-то. Могуче написано. Не могу удержаться и пишу ему.

Письмо Лескова Н. С. - П. К. Щебальскому - 8 апреля 1871 г., Петербург., читать текст

См. также Лесков Николай Семёнович - письма и переписка :

П. К. Щебальскому - 16 апреля 1871 г., Петербург.
Некоторая многосторонность Вашего письма, уважаемый Петр Карлович, тре...

П. К. Щебальскому - 19 апреля 1871 г., Петербург.
Уважаемый Петр Карлович! Я получил Ваше письмо и корректуру в 12 часов...