Письмо
А. Н. Плещеев - А. П. Чехову. 27 сентября 1889 г. Петербург

Вчера вечером читал вслух Вашу повесть, дорогой Антон Павлович, бывшим у меня двум приятелям известному Вам немножко Фаусеку, человеку с большим вкусом и Вашему большому почитателю, и неизвестному Вам, недавно приехавшему из Ташкента, моему старому хорошему приятелю медику-психиатру, Тишкову, прикомандированному теперь на два года к Медицинской академии. Думаю, что Вы ничего против этого не будете иметь? По общему нашему мнению (Тишков тоже восхищается Вашими рассказами и только не читал напечатанных в "Северном вестнике" "Именин" и "Огней"), у Вас еще не было ничего столь сильного и глубокого, как эта вещь. Удивительно хорошо выдержан тон старика-ученого, и даже те рассуждения, где слышатся нотки субъективные, Ваши собственные, не вредят этому. И лицо это как живое стоит перед читателем. Прекрасна вышла и Катя. Страницы, где описывается та ночь, когда старика обуял страх смерти и когда приходит к нему под окно Катя, производят глубокое впечатление. (Хотя это воздейство организма на других людей, ему близких, кажется штука проблематическая?) Кое-какие замечания, сделанные во время чтения, сообщаю ниже. Но большинству повесть несомненно покажется скучной (зачем вы назвали ее "Скучная история"? Назовите иначе. Зачем давать самому повод к дешевому остроумию прохвостов-рецензентов?)... Надо, чтоб критика растолковала глупой толпе, разжевала и в рот положила ей красоты этой вещи. А где эта критика, на которую можно рассчитывать? Вся она окрысится на Вас в этом не может быть ни малейшего сомнения на Ваши сильные рассуждения о русской литературе, об ученых статьях в особенности. Все станут травить Вас это как бог свят; ждите крупной ругани. Одни обругают просто за то, что вещь напечатана в "Северном вестнике"; другие за то, что литераторы и публицисты, на которых намекает и которых боится старый ученый, как швейцаров и капельдинеров, участвуют в тех самых журналах, которые будут давать о Вашей повести отзыв ("Русская мысль"). Я надеюсь разве на отзыв Суворина; но, пожалуй, он по каким-нибудь соображениям не станет писать. Еще можно ждать похвалы в "Неделе", где был так расхвален Ваш "Иванов" . Это очень, очень грустно. Толпа найдет повесть скучной по причине отсутствия шаблонной фабулы и обилия рассуждений. Людям понимающим она не может не понравиться, но таких всегда меньшинство... Да еще из этого меньшинства многие будут или замалчивать, или ругать из холопства к Михайловским и Успенским. Печальное, истинно печальное положение у нас независимого, смелого писателя! Я не ощутил никакой длинноты немножко разве в том месте, где рассказывается прошлое Кати... Все второстепенные лица тоже очень живы... Гнеккер, жена старика, прозектор... Есть множество замечаний верных, местами глубоких даже. Не говорю уже об абсолютной новизне мотива. Через день или два Вам вышлют корректуры всего рассказа зараз. Но архимандрит на велосипеде (это прелесть!), разумеется, цензор похерит, как это ни горестно . А уж как Вы тронули своим письмом Анну Михайловну! Она в неописуемом восторге от Вашей деликатности (гонорарный вопрос). Говорит, что еще ни от одного сотрудника она такой деликатности не видала. Большая часть норовит как бы поскорей и побольше сорвать, не принимая в расчет матерьяльного положения журнала (И вы действительно делаете большое одолжение журналу подобной рассрочкой. (Примеч. А. Н. Плещеева.)). Удивило меня, что Анну Михайловну не менее Вашей деликатности восхитила Ваша независимость. Когда я пришел к ней, она мне тотчас же прочла именно ту страницу, где говорится о писателях-социологистах, фамильярно третирующих иностранных писателей , и прибавила, что Вы будете большой писатель именно потому, что Вы не раб.

Вот несколько замечаний, которые пришли нам в голову: странно несколько совершенное равнодушие ученого к любовному роману Кати, о котором она ему писала. Он не попытался ничего разузнать об человеке, которым она увлеклась, не принял в ее судьбе никакого участия между тем как против театра у него нашлись довольно солидные аргументы и он очень долго останавливается на этой теме... а ведь поступление ее на сцену менее важно было нежели ее любовь. 2) Насмешка Михаила Федоровича над наукой очевидно была шуточной выходкой, бутадой, как говорят французы, и потому нервозные размышления старика о причинах подобного осуждения науки -". немного странны.

3) Почему Гнеккер похищает Лизу и женится на ней, когда он в качестве прохвоста и авантюриста должен знать, что за его возлюбленной родители ничего не дадут?

4) Письмо, которое Катя, при последнем свидании со стариком, выронила и на котором тот успел только прочесть слово "страсти", мои слушатели нашли излишним и видят в этом натяжку, к которой автор прибег для того, чтобы показать читателю, что Михаил Федорович любил Катю, что и без этого было читателю ясно. Я с ними, на этот счет, не согласен. Никакой тут натяжки, по-моему, нет; и без этого читателю действительно не совсем ясно будет возбужденное состояние Кати. Наконец, кое-какие мелочи, которые вкрались по небрежности: например, выражение: он ходил редко и не каждый день(7). Коли редко, так разумеется не каждый день. Потом: "он пошел в кухмистерскую пить пиво". В кухмистерских пива не дают. Это, конечно, вздор но Вам всякое лыко в строку поставят.

Григоровича я видел. Он был у меня еще раз и сказал, что ему нужно меня видеть. Я пошел к нему. Дело оказалось в следующем. Литературно-театральный комитет упраздняют. С какой целью, неизвестно. Эти все реформы дело рук театральных поручиков, которые Хотят быть полными распорядителями не только хозяйственной, но и художественной части, т. е. дело рук г.г. Погожева и Кривенко (правитель канцелярии Воронцова). Григорович, сообщая мне об этом, сказал, что для чтения пьес, в помощь дирекции, будут приглашены два литератора, на жалованье, и что он, Григорович, оченm бы желал, чтоб одним из них был я. Он просил у меня позволения назвать меня, если Всеволожский будет с ним советоваться, кого пригласить. Я, конечно, изъявил согласие, но, признаюсь Вам, ничему этому я не верю. Зная двоедушие Григоровича, я вполне убежден, что одним из этих чтецов останется сам Григорович, а другим будет, вероятно, Вейнберг, который дружит с Погожевым и не упустит случая получить, если можно, тысячу лишнюю жалованья, И разумеется, винить его за это нельзя; ибо каждый человек о себе радеет прежде всего, а наипаче такой человек, который, подобно Вейнбергу, по уши в долгах. Как бы то ни было, мне жаль этого места преимущественно потому, что оно давало мно возможность даром бывать во всех театрах. Театр это большая статья расхода, и я при своих скудных средствах должен буду с ним распрощаться. Мне предлагал писать о петербургских театрах журнал "Артист", который платит всего по 5 коп. за строчку. Я отказался, ибо игра свеч не стоит, когда придется брать на деньги билеты. Да и утомительно это, признаться, для меня, обязательно ходить в театр на каждую новую пьесу и сейчас же давать о ней отчет. Наконец, я не критик и если писал в газеты о театре не раз, то это были не более как заметки... А журнал "Артист" имеет претензию на серьезность, там все профессора.

Островского Вы характеризовали довольно верно. Он действительно сердит на себя за то, что ничего не сделал в жизни, хотя мог сделать очень многое, при своем большом уме и образовании; и за то, что, дорожа всего более своей независимостью, уклонялся всегда от каких бы то ни было обязанностей, и в результате получилось грустное одиночество старого холостяка... Но человек он очень хороший и сердечный. Мне жаль, что он на меня сердит и не пишет. Не знаю, почему Вы находите, что у него приемы для спора времен очаковских и покоренья Крыма? Консерватизм же его принял такие размеры именно вследствие замкнутой жизни и лени. Всякий протест, откуда бы он ни шел, всякое брожение В обществе его раздражают, неприятны ему... Они Варушают его спокойствие и напоминают ему, что он ни яа что подобное уже не способен. К общественной деятельности он ни к какой не годится. Но в частных отношениях он не эгоист и на его приязнь можно всегда "вложиться. Честности он безупречной, во всех отношениях.

Вы сделаете мне большое удовольствие, если напишете, что у Вас было на заседании Комитета. А для театра Вы все-таки напрасно не работаете. Писали бы между делом хоть небольшие комедийки, если лень взяться за серьезную пьесу. Очень уж хорошо оплачивается этот труд. Низкий поклон всем Вашим. Здоровы ли они? Крепко жму руку Вашу.

Ваш душевно А. Плещеев.

Письмо - А. Н. Плещеев - А. П. Чехову. 27 сентября 1889 г. Петербург, читать текст

См. также Чехов Антон Павлович - письма и переписка :

А. П. Чехов - А. Н. Плещееву. 30 сентября 1889 г. Москва
Здравствуйте, милый Алексей Николаевич! Большущее Вам спасибо за письм...

А. Н. Плещеев - А. П. Чехову. 5 ноября 1889 г. Петербург
Спешу Вас порадовать, милый Антон Павлович, Со всех сторон слышу восто...