Письмо
Андрей Белый - Кублицкой-Пиоттух - 6 мая 1912 г. Брюссель.

Милая, милая Александра Андреевна!

Извиняюсь прежде всего за то, что не сразу Вам ответил. Мы с женой переживали очень странные (и скажу откровенно) очень светлые события, были очень взволнованы, были в Кёльне и т. д. Только теперь все улеглось, и я могу со спокойным духом писать Вам.

Вы пишете, будто Вам кажется, что надо что-то делать. О, да! Это чувствую я определенно уже с 1908 года, когда чувство беспредметной тревоги о неведомом деле для меня достигло максимума. С 1909 до 1912 года история моей жизни вся связана с этим исканием.

Вы спросите: нашел ли я? Я отвечу: нашел для себя; и не путь дела, а узенькую, поросшую травою тропинку средь болот и безбережности, по которой иду, по которой идем с женою в надежде, что после лет ученья и дисциплины тропинка превратится в Путь, в большой жизненный Путь, нужный России.

Вы спросите: что же это за тропинка, как ступить на нее? На это я могу ответить лишь уклончиво и обще, ибо начало пути коренится для меня не в определенном учении, credo (учение, credo все это приходит потом), а в определенном отношении к себе самому, к своим прошлым путям, к декадентству, символизму и мистике. Начало пути для меня в определенном смирении, в осознании прошлых личных ошибок и ошибок маленькой группы некогда тесно связанных друг с другом людей, далее: ошибок той группы, которые гордо думали, что они носители нового слова жизни, далее: ошибок всех вообще передовых людей; далее, интеллигенции; далее души русского народа. Ибо всё, всё, всё навеки соединено в неразрывном звене. И от моего личного поступка (с какой ноги стал) зависит непосредственно событие важное: мы все ответственны; нам был дан Божий Дар, талант, а что мы с ним сделали? Как безбожно мы обращались с прозвучавшим некогда призывом: скромным работникам на Ниве Божьей даны были бриллианты прозрений; эти бриллианты должны они были взять, понести и донести до определенного места. А они присвоили себе данные им Дары (высшим людям3 все позволено высшие люди по Благодати): они отнеслись к врученной ноше, как к собственности. Я не сужу, но я это о себе утверждаю: я был присвоителем чужих богатств, я играл ими ("Золото в лазури", "Симфонии"); за это я был поражен гневом Божиим ("Пепел"), истекал кровью в Париже5, умирал медленной смертию весь 1907 и 1908 год. И умирая медленной смертию, я винил не себя, а других: я бичевал, писал о профанации, о кощунстве на Св. Духа; может быть, слова мои ("Полемика в Весах")6 и имели долю истины, но... это было все о соломинке в чужом глазу. Бревна своей гордыни не видел я: и нес справедливую кару.

Начало моего пути в очень простом: в переоценке себя самого, приведшей меня к абсолютному смирению. Я сознал, что я нищ и гол, что все бунты, богоборчества, кризисы, забастовки суть ничто иное, как "ай моська, знать она сильна, коль лает на слона".

Слон, на которого я, моська, лаял, был "Голос Безмолвия", ставший в то время для меня "Голосом Совести".

Я просто, как малый ребенок, заплакал и стал просить помощи: из переоценщика ценностей превратился в переоценщика переоценки. Отсюда же мое бегство от всех литературных кругов, от всех этих "высших", от которых так дурно пахнет10. Я не виню их: я устанавливаю факт.

И когда я смирился, многие слова, многие поученья, многие прежде с высоты величия критикуемые истины озарились иным, внутренним светом: смирение раскрыло глаза, и опять все события жизни, как некогда прежде (в 1900 1901 году), стали мне прообразами: я увидел буквы-символы; пришли люди и стали меня учить из букв складывать слоги; из слогов составлялись слова: словом, тогда-то я стал понимать шифр некоторых учений; мое смирение спасло меня: возгордился, пал, разбился, не умер лежал с перевязанными ранами, встал, пошел...

Вот тогда-то дана была в жизни мне радость: моя Ася! Вся она в светлый миг моего пробуждения, как Светлое Обетование о прощении, как посланный небом Ангел вышла из Зари, воплотилась, протянула мне руку. И вот теперь мы идем вместе...

Вся она заревой прорезь мрачно надо мною нависших туч: и земное счастье, и знак о мирах иных, и друг, и подчас руководительница.

Вы не поняли, милая Александра Андреевна, слов моих (на лекции) о том, что надо захотеть. Да: надо захотеть увидеть себя, и тогда увидишь вокруг себя: сумеешь разобрать шифр. Только для этого надо снять все случайные покровы, которые случайно сплела на нас жизнь: стать нищим и нагим до последней черты смириться (видите, какое общее место надо не бояться и общих мест). Тогда-то в душе прозвучит Голос Безмолвия.

Все кризисы, все индивидуальные постижения, мнения суть иллюзии. Я могу говорить глубокие вещи о судьбах людей и народов. Но если нет воспитания воли все сон пустой.

Итак: воспитание воли в мелочах вслед за смирением. Раз сознанием к этому придешь неуклонно помощь свыше будет в надежде. Раз верой и надеждой укоренишь в себе мысль об Учителе, раз будешь Учителя призывать, Учитель придет (явный или внутренний как кому). На Пути моем уже раз был один реальный учитель, одно посланное небом лицо: оно помогло мне на время, помогло, быть может, и Асе11. А потом я остался один, но я знаю уж: будут Учители. Теперь Учитель Невидимый, кажется, посылает нам учителя видимого: мог бы назвать и имя его, и путь, и учение но что до того. Путь, догмат, методы воспитания воли зависят от индивидуальности: Вам то, мне это. Корень всему смирение, отношение к собственной мудрости как к просьбе голодающего, брошенной в пространство: "Накормите". И потом корень всему воспитание воли. Я лет семь тому назад пережил иллюзию царственности; и вот "экс-принц" страны обетованной, я считаю себя учеником, которому завтра предстоит держать экзамен в приготовительный класс: предстоит пройти гимназию, университет, и уж только потом (к 40 годам) сознать себя полезным работником для России. Радость учиться вот моя радость!..

Если Вы спросите меня, кто же Ваш видимый Учитель, в приготовительный класс к которому Вы поступаете, я скажу: "Это Рудольф Штейнер". Считаю дело его самым важным. Считаю специальною его ролью дать через несколько лет России нескольких воинов.

Впрочем, это личное мое мнение: повторяю, дело не в нем, а в сознании своей малости и необходимости воспитывать волю. А лучшего воспитателя нам, декадентам и русским, я не сумею назвать из всех тех, кто явно выходит из тайных братств говорить с людьми. Ася очень благодарит Вас за внимание и просит передать сердечный привет.

Христос с Вами!

Остаюсь глубоко уважающий и любящий

Борис Бугаев

1912 года. 6 мая старого стиля

P. S. 3 недели наш адрес тот же. Далее адрес таков: France. Près de Paris. Bois-le-Roi. Seine-et-Marne. Chez Monsieur Pierre d'Alheim. Мне.

Письмо - Андрей Белый - Кублицкой-Пиоттух - 6 мая 1912 г. Брюссель., читать текст

См. также Белый Андрей - письма и переписка :