Письмо Белинского В. Г.
Переписка за год 1834 год.

43. К. Г. БЕЛИНСКОМУ

Москва. 1834. Генваря 19 дня.

Любезный брат, Константин Григорьевич, пишу к тебе, чтобы отвязаться от докучных просьб Ляминцева;1 а право не хотелось бы. Просьбы маменькиной касательно бабушки, при всем моем желании, теперь исполнить не могу. Нет ни копейки денег; а имею в предмете. Если бы Ляминцев поехал в понедельник или вторник, как и говорил он прежде, то я непременно прислал бы с ним 24 порошка, которых прекрасное действие над кашлем я несколько раз испытал над самим собою и рецепт коих уже прописан Авениром Ивановичем. За небольшим дело стало: нет денег. И потому оставляю себе это приятное удовольствие услужить бабушке до приезда Раисы Николаевны. Я думаю, что она приедет с чембарскими извозчиками; с ними-то я пришлю письмо пообстоятельнее, равно как и лекарство, которое непременно достану.2 А теперь прошу не погневаться: чем богат, тем и рад. Белье получил. Как жаль, что оно шито не по тебе, а поэтому и ужасно изуродовано, ибо много не в пору; ноги по колена, а верхняя часть до шеи! Впрочем благодарю и за это, ценю усердие, а не исполнение. Бога ради мордовский словарь,3 как тебе не стыдно! Пожалуйста, поскорее! Благодарю тебя за письма. О Никаноре, бога ради, не пиши ничего: мне и без него тошно... Сам ты не выходи из Чембара до времени: через месяц, много-много через два участь моя решится; я надеюсь остаться в Москве. Как скоро устроюсь мало-мальски, тогда катай ко мне с мерзавцем Никанором: мне не трудно будет определить тебя в Москве. В Петербург не еду. Прощай!

Твой брат В. Белинский.


44. M. И. БЕЛИНСКОЙ

Москва, 1834 года, мая 25 дня.

Любезная маменька!

Скажите, бога ради, что у Вас там делается? Живы ли Вы, здоровы ли? С лишком три месяца я не получаю от Вас ни строчки; уж не случилось ли с Вами какого-нибудь большого несчастия, о котором Вы боитесь меня уведомить? Что делает Константин? Не стыдно ли ему не писать ко мне хотя раз в три недели? Бога ради, успокойте меня поскорее: я не на шутку начал беспокоиться; у меня и своего горя довольно, а Вы своим молчанием еще больше усугубляете его. Я не писал к Вам так долго потому, что всё от Вас ожидал письма; наконец, терпенья моего не стало.

О себе скажу Вам, что я получил, наконец, мои бумаги от подлеца Карташевского; они были у него затеряны; наконец он нашел их и прислал к Надеждину на Фоминой неделе. За мое терпение предлагал мне чрез родственника своего Аксакова место лучшее того, какое я просил прежде; но, сами посудите, можно ли служить под таким любезным начальником? К тому же я не расстанусь с Москвою ни за все блага в мире.

Потом скажу Вам, что я живу на своей собственной квартире и занимаю прекрасную отдельную комнатку, за которую вместе со столом и чаем плачу сорок рублей ассигнациями. Я имею две кондиции; приготовляю из словесности к поступлению в университет двух молодых людей.1 С первой кондиции получаю 40 ас. в месяц, а со второй по 3 ассигн. за урок и даю два урока в неделю. Эти-то кондиции и дали мне возможность нанять квартиру. Живу я теперь на Тверской улице, почти против дому генерал-губернатора, в мезонине, который составляет собою третий этаж огромного дома Варьгина. Полученные мною за перевод недавно около 200 рублей дали мне средства обзавестись необходимою мебелью, как-то: кроватью, столом, постелей, ширмами, стульями и проч., кое-каким бельем, платьем, необходимыми книгами и прочими вещами. Однако, несмотря на то, всё-таки сижу без денег, несмотря, на крайнюю расчетливость, умеренность и экономию, и терплю недостаток во многих вещах. Теперь подумываю, как бы еще достать месяца на полтора работки ста на три; тогда бы совсем поправился и зажил бы паном. Я вне себя от восхищения, что нанял квартиру, где тишина и уединение дают мне совершенную возможность заниматься науками. Вы не можете представить, чего мне стоило обременять собою Алексея Петровича, который, как Вам известно, и сам живет с нуждою пополам и кое-как сводит концы с концами. Притом же теснота и многолюдство совершенно лишали меня средств заниматься. Теперь я начинаю дышать посвободнее, начинаю отдыхать от тяжелой ноши горестей и бесперерывных бед, под тяжестию которых чуть было не утратил совершенно и душевного и телесного здоровья.

Вы, может быть, спросите: а что ты не определяешься к месту? В Москве нельзя занять учительского места, а куда-нибудь, не только в уезд, но даже и в губернский город, я ни за что в свете не поеду, скорей умру. Теперь же дожидаюсь ваканции на место одного корректора в университетской типографии, который едет в Петербург определиться по гражданской части. Я было чуть не попал в корректоры, да покуда ждал бумаг от Карташевского, место заняли перед самою Пасхою.2 Если бы я получил мои бумаги на 2-й или 3-й неделе поста, то был бы теперь при месте. Должность корректора состоит в том, чтобы выправлять корректуру печатаемых в университетской типографии книг; жалованья 700, квартира, дрова, да, сверх того, так как за каждый выправленный лист полагается корректору 30 коп., то в конце года иные, которые поприлежнее занимаются своею должностию, получают рублей по 300, по 400, по 500 и более в виде награждения; а чины чинами. Всех корректоров 7; есть действительные студенты, двое кандидатов, из коих один племянник ректора университета Болдырева. Я с ним нахожусь в приятельских отношениях, и он-то доставил мне работу, за которую я получил слишком 200 руб. Когда я определюсь на это место, то, кроме верных 1200 руб. (полагая сюда квартиру, дрова, свечи и выдачу за поправку), я могу продолжать мои кондиции, занять другие и, сверх того заниматься переводами, ибо свободного времени от должности пропасть. Теперь Вы поймете, отчего я не хочу ехать учителем в какой-нибудь город, хотя теперь могу это сделать в неделю, почему я так дорожу Москвою. У меня теперь две кондиции, и то самые плохонькие но я надеюсь в скором времени добиться других побольше и получше, ибо в Москве трудно достать одну первую. Здесь так хорошо платят за уроки, что кандидаты московские отказываются от таких кондиций, за которые предлагают по 5 ассигн. за час. Межевич3 (корректор племянник ректора) получает с своих уроков рублей по 40 в день; другие знакомые мне кандидаты тоже. Я не кандидат и не действительный студент, так не побрезгую не только пятью рублями, но 4-мя.

Получение места зависит от Надеждина; он обещает мне его. Он очень ласкает меня, и я надеюсь на него, как на каменную гору. Итак, маменька, вот Вам на первый раз; в следующий надеюсь написать еще что-нибудь получше. Как скоро получу место и перейду на казенную квартиру, тотчас возьму к себе обоих братьев. Константина можно будет впихнуть как-нибудь в какое-нибудь присутственное место. Я бы желал в почтамт: там служба трудная, зато хорошее жалованье и награды беспрестанные; но об этом потолкуем в свое время. Теперь же прощайте. Свидетельствую мое нижайшее почтение папеньке, бабушке, братьям, сестре, всем родным, домашним и знакомым. Бога ради, пишите поскорее. Погода в Москве гадкая: дождь беспрестанный, солнца видим мало и холод, словно как в октябре. Уведомьте, какова у Вас, каковы хлеба и пр. Остаюсь искренно любящий Вас сын Ваш

Виссарион Белинский.

Письма попрежнему адресуйте на имя Алексея Петровича прямо в Сенат или на квартиру его.


45. М. И. БЕЛИНСКОЙ

10 12 июля 1834 г. Москва.

Любезная маменька!

Очень радуюсь, что болезнь Ваша прошла. Бога ради, берегите себя: Ваше здоровье и жизнь принадлежат не Вам, а Вашим детям. Берегите себя и физически и нравственно, т. е. старайтесь отдалять от себя все случаи, могущие Вас расстроить. Очень рад, что мое письмо несколько утешило Вас. Надеюсь, что теперь Вы будете получать от меня письма лучшего содержания, так как до сего времени получали одно хуже другого; небосклон... (Вырезано 5 6 строк.)

...терплю и горя, но сношу его с твердостию, не огорчаюсь неудачами и всё надеюсь для Вас. Без Вас я действовал бы иначе; но я помню, что я не один в мире. Касательно квартиры скажу Вам, что по нынешнему времени она совсем не так дорога, как кажется Вам. Я мог бы найти даже рублей в 25; но в таком случае я не имел бы особенной комнаты и принужден бы был жить с товарищами. На это я никак не соглашусь; мне хочется отдохнуть душою: я устал, очень устал. К тому же мне надобно заниматься, учиться, ибо от этого зависит будущее счастие всей моей жизни. Да и кроме того, наука есть мое счастие, которого я не найду ни в чинах, ни в крестах, а этих детских игрушек я добиваться не намерен. Чтобы заниматься ученьем, нужно иметь спокойный дух, простор и тишину. Если бы я стал держать свой стол, то это вышло бы вдвое дороже. У меня иногда случается в кармане и сотня, а иногда нет ни долушки, отдавши же хозяевам за месяц деньги, я спокоен: ем и пью готовое и хорошее, а там хоть волк траву не ешь. Одно уже то, что у меня никогда не бывает постного стола, для меня выгода неоцененная, ибо от постной пищи мое здоровье страждет жестоко. Живя у Алексея Петровича, я каждый пост был истинным мучеником и много утратил драгоценного здоровья; также не мало и денег на трактиры, в коих ни разу не был с самого переезда на квартиру (22 мая). Я, слава богу, не страдаю никакими болезнями, но организм мой так ослаблен, что может расстраиваться не только от постной пищи, но и от всякой скоромной, которая дурно приготовлена. Согласитесь, что здоровье и спокойствие духа дороже денег. Насчет Авдотьи, по моему мнению, Вы можете распорядиться сами: ведь она записана на Ваше имя. Бога ради, постарайтесь отпустить ее на волю, иначе на Вашей душе будет тяжкий грех.1 Можно ли сосать кровь из живого человека: это прилично одним вампирам. Скажите папеньке, что месяца через три или четыре я уплачу ему за Авдотью не только 50, пожалуй, и 100 рублей, и, если хочет, пришлю ему вексель во 100 рублях. Теперь у меня у самого денег рублей 60, и те завтра же раздам в уплату долгов. Зимой на Рождестве Христовом побываю у Вас непременно. Мог бы и ныне, да боюсь упустить место, которое недели через три опростается для меня. Если я получу его, пока еще Дмитрий Петрович будет у Вас, то сию же минуту уведомлю, и тогда постарайтесь отправить ко мне Никанора. Вы пишете, что бабушка скрывала от Вас свои слезы. Вот (Письмо разорвано.) истинно-благородно и великодушно! После этого я за честь поставляю (Письмо разорвано.) называться ее внуком. Не люблю бабства. Засим (Письмо разорвано.) остаюсь любящий и почитающий Вас сын Ваш

Белинский.


46. К. Г. БЕЛИНСКОМУ

Москва. 1834 года, августа 3 дня.

Любезный брат!

Я послал с Дмитрием Петровичем целую кипу писем к вам: к папеньке, маменьке, бабушке, тебе, и с досадою узнал из его письма, что он еще в Керенске и что, следовательно, ваши письма у него.1 А маменька между тем, может быть, думает, что я забыл свое семейство. Это досадно. С Ляминцевым я потому ничего не писал, что он не зашел ко мне перед своим отъездом, хотя и обещался. Пишу тебе наскоро эти строки: боюсь опоздать на почту. Хлопот бездна: в понедельник (9 числа), может быть, подаю просьбу на корректорское место, а нынешний день переезжаю на новую квартиру, к Надеждину на готовый стол и чай и пр. Это не дурно, ибо мои г...е урочишки кончились по той причине, что мои ученики должны поступать скоро в университет. Я рад, что отделался от них: хлопот много, выгоды мало. Надеюсь скоро иметь лучшие. Корректором надеюсь пробыть недолго, может быть, только до нового года: к этому времени в Москве откроется третья гимназия; Надеждин обещал мне в ней место младшего учителя русского языка. О, если бы это сбылось: царства небесного не надо. Вообще мои дела с каждым днем идут лучше: будущность представляется мне в самой приятной перспективе. Радуюсь этому не столько за себя, сколько за вас, ибо скоро могу быть полезен моему семейству. Эта мысль восхищает меня. Теперь Никанора можете отправить ко мне с Дмитрием Петровичем, если только это будет угодно папеньке. Он будет в хороших руках. Алексей Петрович хлопочет, чтобы пронюхать где-нибудь об местечке тебе, которое дало бы тебе на первый случай рублишков 350 в год жалованья. Если такое место обрящем, то я тебя уведомлю и ты тоже можешь в таком случае приехать с Дмитрием Петровичем. До меня всё доходят слухи, что маменька нездорова; это меня очень беспокоит; если она совершенно выздоровеет, то уведомь тотчас же. Кланяйся от меня бабушке. Засим, прощай! Твой брат

В. Белинский.


47. К. Г. БЕЛИНСКОМУ

Москва. 1834. Августа 17 дня.

Брат Константин! Что вы все замолкли? Я опять начинаю праздновать труса: что маменька? Я слышал, что она опять больна? А от вас ни слуху, ни духу, словно все перемерли. Кажется холеры нет нигде, а 40 коп. никого не разорят. По пустому я не люблю сердиться, писать писем тоже; но наконец становится боязно. Ты всегда так делаешь со мною. Я, право, как будто за три тысячи верст от вас. Пора бы мне и перестать начинать мои письма такими скучными вступлениями; право, мне это надоедает.

Получил ли ты мое письмо от 3-го (кажется, я выставил второпях 6) августа? Я перебрался к Надеждину и живу у него уже две недели. Жить мне очень недурно; у меня особенная комната, а так как он сам никогда дома не обедает, то для меня одного готовили постом скоромный стол; поутру всегда чай с белым хлебом, что тем более для меня приятно, что я уже месяца с два совсем бросил ужин, найдя его для себя крайне вредным. Итак, я совершенно обеспечен со стороны содержания. 9 числа нынешнего месяца (в четверток) подал я просьбу о поступлении в службу на корректорское место. Ректор ее принял, и по всему видно, что дело недели через три-четыре кончится в мою пользу и я буду пользоваться казенною квартирою, 1000 рублями жалованья (о чинах не хлопочу: это в моих глазах сущий вздор, деньги лучше).1 Вот, видишь ли, и на моей улице настает праздник; терпел, терпел, да и вытерпел. Теперь Надеждин уехал (14 числа) ревизовать Тульскую и Рязанскую губернии и поручил мне журнал и дом, где я теперь полный хозяин: держу расход, то есть выдаю кухарке деньги на стол и прочее, пользуюсь его библиотекою и живу припеваючи. Если только папенька согласится, то непременно шлите ко мне Никанора. О тебе еще надобно подумать. Скажи папеньке, нельзя ли ему попросить Невешкинского,2 чтобы он похлопотал о доставлении тебе местишка в московском почтамте, где служба трудновата и хлопотна, зато не мудрена и выгодна (разумею хорошее жалованье и частые награды деньгами). Ему это можно сделать, ибо у него в здешнем почтамте есть знакомые.

Надеждин, тотчас по возвращении из своего вояжа, переедет в дом Сухово-Кобылина,3 a если к тому времени я не получу казенной квартиры, то и я с ним. Этот дом известен в Москве своею образованностию, и мне очень бы хотелось пожить там немножко, чтобы приглядеться на beau-monde. (высший свет (франц.). ) Теперь я, по рекомендации Надеждина, приготовляю к университету из истории князя Волконского. У него отца нету, а мать предобрая старушка и очень ласкает меня. Я дал уже ему 5 уроков, может быть, и еще десяток придется. О цене и сам не знаю, знаю только, что 5 ас. за урок будет самою низкою ценою. Если не удастся мне попасть к новому году учителем в гимназию, то буду держать экзамен на приватного учителя, по новому положению, а через год или два на кандидата, ибо приватный учитель имеет право через год по получении учительского аттестата держать экзамен на какую угодно ученую степень, не ходя на университетские лекции. Я могу приготовиться сидя дома в халате. Мне не трудно будет успеть в обоих экзаменах, ибо я приобретаю между университетскими некоторую известность. Ныне иду к адъюнкту Морошкину4 по делам "Телескопа" и, разумеется, познакомлюсь с ним. Никанора ко мне непременно доставьте с Дмитрием Петровичем; если я буду жить и у Сухово-Кобылина, то и это не помеха, я помещу его с Петею у Алексея Петровича, которому буду платить хотя по 10 ас. в месяц; если же перейду на казенную квартиру, то и говорить нечего, тогда возьму к себе и Петю, если Петр Петрович захочет. Месяца через два или через три надеюсь совершенно поправить мои денежные обстоятельства, разумеется, не жалованьем, которого на это очень не достаточно, а кое-чем другим, о чем узнаешь в свое время. Бога самого ради, пиши ко мне, успокой меня; если же дела плохи, то, делать нечего, не скрывай: мне не учиться терпеть и страдать; я так долго находился в этой школе, что... Прощай! Остаюсь искренно любящий тебя

брат твой В. Б.


48. К. Г. Белинскому - и Д. П. Иванову

Москва. 1834. Августа 31 дня.

Любезный брат,

Константин Григорьевич!

Толковать много нечего: я вижу сам, что пора положить конец твоим страданиям. Ты мне брат, и брат достойный моей любви по своему доброму и благородному сердцу; хочу доказать тебе на деле, а не на словах, что люблю тебя. Приискивать должности тебе не могу, ибо в Москве на каждое место десять конкурентов, и если бы я и нашел тебе местишко, то тебя не стали бы дожидаться, места у нас надо ловить на лету. Вот у меня уже один раз перебили место; кажется, в другой-то буду посчастливее. Со дня на день ожидаю решения. Так сделай ты вот что: подай в отставку, возьми пачпорт и копию с послужного списка, да и катай с Дмитрием Петровичем в белокаменную.1 Книги и всю одежду возьми с собой; мы всё это распродадим, а вырученные деньги тебе пригодятся. В Москве всякую дрянь можно сбыть. Может быть, Лукерья Савельевна и папенька дадут тебе столько деньжонок, что вместе с вырученными на твою провинциальную одежду, книги и другие вещишки можно будет сшить тебе столичную фрачную и сертучную пару, что в Москве первое дело. Если купить на фрак черного сукна рублей по 15 или даже и по 12, то выйдет лихая пара, на сертук можно купить знатного сукна рублей по 8. У меня есть портной, мальчик Межевича, оканчивающий свое ученье, который шьет не хуже всякого модного портного и за фрачную пару, вместо 30 ас. (это в Москве самая умеренная цена), возьмет с меня 15. Бери всё, что ни даст или ни подарит тебе кто-нибудь из родственников: если это для тебя будет излишним, то можно сбыть на сходную цену. В отставку тебе выйти советую и я и Алексей Петрович; так как ты еще недавно получил офицерский чин, то для тебя это не большая потеря. А между тем перевод будет сопряжен с большими хлопотами и неудобствами. Об месте не отчаивайся: ты пробудешь без него много что месяца два-три. В Москве не трудно будет найти местишко с 300 ас. жалованья; у меня бездна знакомых, которые могут при случае помочь; Алексей Петрович еще более может это сделать по своим связям с крапивным семенем. Бога ради, ничего не заказывай себе на дорогу, особенно из одежи; в чембарском сертуке нельзя будет выйти на улицу: сочтут за лакея. Опытность многому научила меня. Когда я приехал в Москву, то заплатил 14 ас. за сапоги, которые носил неделю, а когда ты приедешь, то куплю тебе за 6 ас. прекрасные, чисто сшитые сапоги, которые тебе станут, по крайней мере, на 4 месяца. У сапожника, поставляющего сапоги на казенных студентов, ты можешь выбрать себе любую пару из 200 пар. То же и о других вещах, как-то: картузе, шляпе, перчатках, жилете, галстуке, воротничках, носках (носки славные по 40 коп. пара) и других мелочах всё лучше и дешевле вашего. Толкучий рынок и город мне известны лучше, чем тебе наш огород, Бывало дивились, что я слишком дорого за всё плачу, а теперь не надивятся, что слишком дешево. Не даст ли тебе папенька, кроме денег, чего-нибудь из старого платья: смотри в оба и не разевай слишком широко рта. Помни, что тебе, может быть, придется прожить без места месяца три, а мои животы-то покуда еще не велики, да, сверх того, на моей шее будет Никанор. Я богат покуда одними надеждами. Денежки-то отдай на руки Дмитрию Петровичу, а дорогой-то нельзя ли будет пробавиться тем из съестного, что отпустит с тобою маменька. Дорожи каждою копейкою и помни, что из копеек составляются рубли. Ехать не слишком торопись и с терпением дожидайся Дмитрия Петровича, не ускоряя его отъезда ни минутою. Неделя или две не счет еще успеешь. А вместо этого постарайся получше сообразиться, всё обдумать и ничего не забыть. Никанора в дороге береги пуще своего глазу и помни, что ты дашь мне ответ за каждый волос головы его. На ночлегах клади его с собою, во время езды не давай ему дурачиться, чтоб он не попал под колесо, словом, не отпускай его от себя ни на шаг. Алексей Петрович принимает в твоей судьбе такое живое участие, какого я, право, и не ожидал от него: видишь, что твоя доброта и честность не остаются без награды и тебя все любят за них, все, кроме... твоего отца. Но ты не смотри на это и всё-таки помни, что он твой отец: авось когда-нибудь и образумится. Больше писать нечего, да и некогда; прощай до свидания.

Твой брат В. Б.

Любезный друг,

Дмитрий Петрович!

Благодарю тебя тысячу раз за твою ко мне искреннюю любовь, которую ты доказываешь не словами, а делами, и молю судьбу, что она позволила мне бы с моей стороны доказать тебе свою таким же образом.2 Не оставь Константина, хлопочи о снабжении его деньгами и всем нужным и употреби всё свое влияние, какое ты можешь иметь над папенькою в рассуждении его. Я надеюсь на тебя, как на каменную гору. Извини, мой милый, что так мало пишу к тебе; ей-богу, с ног до головы завален делами, разумеется, больше своими, чем Надеждина, которых не слишком много. Да, брат, надо подумать о будущем: ведь в моих руках будет участь людей милых мне. Остаюсь в полной уверенности в твоем благоразумии и усердии ко мне. Tes maitresses te font leurs compliments et elles desirent te revoire avec impatience. (Твои возлюбленные шлют тэбе приветствия и с нетерпением желают снова увидеть тебя. (Франц.) ) Прости до свидания и пиши ко мне. Попов3 уже приехал в Москву 27 августа ночью. Судьба столкнула меня немножко, с Морошкиным, и я теперь нахожусь с ним в некоторых сношениях по "Телескопу". Adieu! (Прощай! (Франц.) )

В. Б.


Письмо Белинского В. Г. - Переписка за год 1834 год., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :

Переписка за год 1835 год.
49. П. П. и Ф. С. ИВАНОВЫМ Москва. 1835, февраля 5 дня. Милостивый гос...

Переписка за год 1836 год.
Письмо A. П. ЕФРЕМОВУ. 16-31 декабря 1836 г. Москва. 16 31 декабря 183...