Письмо Белинского В. Г.
И. С. Тургеневу - 19 февраля (3 марта) 1847 г. Петербург.

СПб. 19 февраля (3 марта) 1847. Любезнейший, дражайший и милейший мой Иван Сергеевич, наконец-то я собрался писать к Вам. Не поверите, сколько писем написал я в последнее время даже рука одеревенела от них. Вы скажете, что Вам от этого не веселее, но все нужные, иначе я не стал бы мучить себя ими. Вот теперь, решившись засесть на беседу с Вами, увидел, что нет почтовой бумаги, и пишу Вам на лоскутках.

Когда Вы сбирались в путь, я знал вперед, чего лишаюсь в Вас, но когда Вы уехали1, я увидел, что потерял в Вас больше, нежели сколько думал, и что Ваши набеги на мою квартиру за час перед обедом или часа на два после обеда, в ожидании начала театра, были одно, что давало мне жизнь. После Вас я отдался скуке с каким-то апатическим самоотвержением и скучаю, как никогда в жизнь мою не скучал. Ложусь в 11, иногда даже в 10 часов, засыпаю до 12, встаю в 7, 8 и около 9 и целый день, особенно целый вечер (с после обеда), дремлю вот жизнь моя!

Что сказать Вам нового? С Некрасовым у меня все порешено: я получаю на тот год 12 тысяч асс. и остаюсь сотрудником. Мне предлагали контракт: 8 тысяч платы, да после двух тысяч подписчиков по 5 к. с рубля и, в случае болезни или смерти, получение процентов до истечения десятилетия журнала. Я отказался и предпочел сохранить мою свободу и брать плату, как обыкновенный сотрудник и работник. Что, юный друг мой, кто из нас ребенок Вы или я?.. Признаться, я и не хотел было распространяться с Вами об этой материи, но полученное мною от Кавелина письмо решило меня познакомить Вас с положением дел2. Кавелин пишет, что Боткин им все рассказал, что Некрасов в их глазах тот же Краевский, а "Современник" то же, что "Отечественные записки", и потому он, Кавелин, будет писать (для денег) и в том и другом журнале3. Мало этого: выдумал он, что по 2 No "Современника" видно, что это журнал положительно подлый4, и указал на две мои статьи, которые он считает принадлежащими Некрасову5. Объявление о 2 изданиях "Современника" поставлено им в страшно подлую проделку. Все это глупо, и я отделал его, как следует, в письме на 4 1/2 больших почтовых листах. Но касательно главного пункта я мог только просить его, что, так как это дело ко мне ближе, чем к кому-нибудь, и я, так сказать, его хозяин, чтобы он лучше захотел видеть меня простым сотрудником и работником "Современника", нежели без куска хлеба, и потому, не обращая внимания на Панаева и Некрасова, думая о них, как угодно, по-прежнему усердствовал бы к журналу, не подрывал бы его успеха и (не) ссорил бы меня с его хозяевами. Видите ли: я писал, значит, с тем, чтобы спасти журнал. Глупые обвинения мне легко отстранить, но я хорошо знаю наших москвичей честь Некрасова в их глазах погибла без возврата, без возражения, и теперь, кто ни сплети им про него нелепицу, что он, например, что-нибудь украл или сделал другую гадость они всему поверят. Еще прежде Панаев получил от Кетчера ругательное письмо, которого не показал Некрасову6. Последний ничего не знает, но догадывается, а делает все-таки свое. При объяснении со мною он был не хорош: кашлял, заикался, говорил, что на то, чего я желаю, он, кажется, для моей же пользы согласиться никак не может по причинам, которые сейчас же обленит, и по причинам, которых не может мне сказать. Я отвечал, что не хочу знать никаких причин, и сказал мои условия. Он повеселел и теперь при свидании протягивает мне обе руки видно, что доволен мною вполне, бедняк! По тону моего письма Вы можете видеть ясно, что я не в бешенстве и не в преувеличении. Я любил его, так любил, что мне и теперь иногда то жалко его, то досадно на него за него, а не за себя. Но мне трудно переболеть внутренним разрывом с человеком, а потом ничего. Природа мало дала мне способности ненавидеть за лично нанесенные мне несправедливости; я скорее способен возненавидеть человека за разность убеждений или за недостатки и пороки, вовсе для меня лично безвредные. Я и теперь высоко ценю Некрасова за его богатую натуру и даровитость; но тем не менее он в моих глазах человек, у которого будет капитал, который будет богат, а я знаю, как это делается. Вот уж начал с меня. Но довольно об этом. Да, чуть было не забыл: так как Толстой, вместо денег, прислал им только вексель, и то на половинную сумму, и когда уже и в деньгах-то журнал почти не нуждался, то он и отстранен от всякого участия в "Современнике", а вексель ему возвращен7. Стало быть, Некрасов отстранил меня от равного с ним значения в отношении к "Современнику" даже не потому, что 1/4 меньше 1/3, а потому, что 1/3 меньше 1/2-ой... Расчет простой и верный.

Еще слово: если Вы не хотите поступить со мною, как враг, ни слова об этом никому, Некрасову всего менее. Подобное дело и лично распутать нельзя (это Вы уже и испытали на себе), а переписка только еще больше запутает его, и всех больше потерплю тут я, разумеется.

Скажу Вам новость: я, может быть, буду в Силезии. Боткин достает мне 2500 р. асс.8. Я было начисто отказался, ибо с чем же бы я оставил семейство, а просить, чтобы мне выдавали жалованье за время отсутствия, мне не хотелось. Но после объяснения с Некрасовым я подумал, что церемониться глупо, а надо брать все, что можно взять. Он был даже рад, он готов сделать все, только бы я... Я написал к Боткину, и теперь ответ его решит дело.

Достоевского переписка шулеров, к удивлению моему, мне просто не понравилась насилу дочел9. Это общее впечатление. Кстати: вот Вам анекдот об этом молодце. Он забрал у Краевского более 4 тысяч асс. и обязался контрактом 5 декабря доставить ему 1-ую часть своего большого романа, 5 января 2-ю, 5 февраля 3-ю, 5 марта 4-ю. Проходит декабрь и январь Достоевский не является, а где его найти, Краевский не знает. Наконец в феврале в одно прекрасное утро в прихожей Краевского раздается звонок. Человек отворяет и видит Достоевского. Наскоро схвативши с него шинель, бежит доложить Краевский, разумеется, обрадовался, человек выходит сказать дескать, пожалуйте, но не видит ни калош, ни шинели Достоевского, ни самого его и след простыл... Не правда ли, что это точь-в-точь сцена из "Двойника"?10

Ваш "Русак" чудо как хорош, удивителен, хотя далеко ниже "Хоря и Калиныча". Вы и сами не знаете, что такое "Хорь и Калиныч". Это общий голос. "Русак" тоже всем нравится очень. Мне кажется, у Вас чисто творческого таланта или нет, или очень мало, и Ваш талант однороден с Далем. Судя по "Хорю", Вы далеко пойдете. Это Ваш настоящий род. Вот хоть бы "Ермолай и мельничиха" не бог знает что, безделка, а хорошо, потому что умно и дельно, с мыслию. А в "Бретере", я уверен, Вы творили. Найти свою дорогу, узнать свое место в этом все для человека, это для него значит сделаться самим собою. Если не ошибаюсь, Ваше призвание наблюдать действительные явления и передавать их, пропуская через фантазию; но не опираться только на фантазию. Еще раз: не только "Хорь", но и "Русак", обещает в Вас замечательного писателя в будущем. Только, ради аллаха, не печатайте ничего такого, что ни то ни се, не то, чтобы не хорошо, да и не то, чтоб очень хорошо. Это страшно вредит тоталитету известности (извините за кудрявое выражение лучшего не придумалось). А "Хорь" Вас высоко поднял говорю это не как мое мнение, а как общий приговор11.

Некрасов написал недавно страшно хорошее стихотворение. Если не попадет в печать (а оно назначается в 3 No), то пришлю к Вам в рукописи. Что за талант у этого человека! И что за топор его талант!12

Повесть Кудрявцева не имела никакого успеха, откуда ни послышишь не то что бранят, а холодно отзываются13.

Здоровье мое уже около месяца, как будто, все лучше.

Все наши об Вас вспоминают, все любят Вас, я больше всех. Не знаю, почему, но когда думаю о Вас, юный друг мой, мне все лезут в голову эти стихи:

Страстей неопытная сила

Кипела в сердце молодом14 и пр.

Вот Вам и загвоздка; нельзя же без того: на то и дружба...

Что бы еще Вам сказать, право, не знаю, а потому крепко жму Вам руку и обнимаю Вас заочно, от всей души желая всего хорошего и приятного. Жена моя и все мои домашние, не исключая Вашего крестника15, кланяются Вам; все они Вас любят и часто о Вас вспоминают. Итак, прощайте. Ваш

В. Белинский.

Гоголь покаран сильно общественным мнением и разруган во всех почти журналах, даже друзья его, московские славеноперды, и те отступились если не от него, то от гнусной его книги16.

Письмо Белинского В. Г. - И. С. Тургеневу - 19 февраля (3 марта) 1847 г. Петербург., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :