Письмо Белинского В. Г.
В. П. Боткину - 4 апреля 1842 г. Петербург.

СПб. 1842, апреля 4. Сегодня послал я к тебе посылку ящик с тремя пакетами (ящик осторожнее вскрой): два из них ты доставишь в дом М. С. Щепкина. Посылаемое на имя Феклы Михайловны есть картинка в переплете за стеклом, которое боюсь, чтоб не разбилось. Извинись за меня перед Феклой Михайловной в плоховатости посылки: пока лучшего у меня нет, а когда-нибудь подарю гравюрку получше, а не такую средственную литографию. Что же до главнейшей посылки 1, ее (как, впрочем, и все) не распечатывай. Не знаю, как тебе доставить. Думаю, вот как: пошли с человеком, при записке от себя, где попроси расписки в получении для верности; а как расписку, вероятно, дадут, распечатавши уже посылку и письмо в оной, в котором письме я прошу о позволении тебе явиться для знакомства, то и пр.2 Признаюсь, что мне бы не хотелось, чтобы А. Д. Галахов о сем что-либо знал, и хорошо бы мимо его; а впрочем, как знаешь, так и делай только поскорее. Да и уведомь.

-

Краевский получил письмо от Каткова3. Забулдыжный наш юноша отрезвляется и начинает говорить человеческим языком. Я, говорит, поехал с пьяными надеждами. Просит у Краевского помощи до августа, в половине которого хочет вернуться в Питер и заработать помощь. Я этому рад. Мне сил не станет пачкаться в журнальной грязи. Хочется отдохнуть и поменьше иметь работы.

-

Что ты ничего не говоришь о "Напрасном даре"? Вся повесть черт знает, что такое я уж и забыл, в чем дело; но есть вдохновенные лирические выходки. Превосходная музыка на дрянное либретто4.

-

И. П. Клюшников гниет страшно за полверсты воняет от него кастратством. Кроме "моментов", ни о чем говорить не может. Всем надоел. Впрочем, недавно сказал он хорошую вещь о Погодине, которого называет Петромихали ("Портрет", повесть Гоголя)5, как должно писать на него тип, подражая слогу его путевых записок: "12 апреля. Среда. Был в ..."6.

-

Письмо твое о Пушкине и Лермонтове усладило меня7. Мало чего читывал я умнее. Высказано плохо, но я понял, что хотел ты сказать. Совершенно согласен с тобою. Особенно поразили меня страх и боязнь Пушкина к демону: "печальны были наши встречи":8 именно отсюда и здесь его разница с Лермонтовым. О Татьяне тоже согласен: с тех пор, как она хочет век быть верною своему генералу9 ... ее прекрасный образ затемняется. Глубоко верно твое замечание: "Поэтические создания, являющиеся на таких всемирно-исторических рубежах враждующих миросозерцании становятся сами в трагическое положение". Это очень идет к Онегину.

О Лермонтове согласен с тобою до последней йоты; о Пушкине еще надо потолковать. Мне кажется, ты приписываешь натуре Пушкина многое, что должно приписывать его развитию. Он не был исключительно субъективен, как Гете: доказательство его решительная наклонность и способность к драме, которая так не давалась Гете и к которой не был расположен Байрон (ибо лирическая драма другое дело "Фауст" и "Манфред"). Отторгло Пушкина от исторической почвы его развитие. Наши гении всему учились понемножку10. Страшно подумать о Гоголе: ведь во всем, что ни написал одна натура, как в животном. Невежество абсолютное. Что он наблевал о Париже-то! и Но о Пушкине после, когда-нибудь. Лень писать. Прощал. Те ой

В. Белинский.

Письмо Белинского В. Г. - В. П. Боткину - 4 апреля 1842 г. Петербург., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :