Письмо Белинского В. Г.
В. П. Боткину - 1 марта 1841 г. Петербург.

1841, марта 1, СПб. Сейчас получил письмо твое1, любезнейший Василий Петрович, и сейчас же заставил себя отвечать на него. У меня есть гнусная привычка писать много, подробно, отчетливо и пр. и пр. этим я лишаю тебя удовольствия часто получать мои письма, а себя часто беседовать с тобою, ибо писать много надо время и большие сборы. Отрывок из "Hallische Jahrbucher" ("Галльских ежегодников" (нем.). ) меня очень порадовал и даже как будто воскресил и укрепил на минуту спасибо тебе за него, ото раз спасибо. Я давно уже подозревал, что философия Гегеля только момент, хотя и великий, но что абсолютность ее результатов ни к ... не годится, что лучше умереть, чем помириться с ними. Это я сбирался писать к тебе до получения твоего этого письма. Глупцы врут, говоря, что Гегель превратил жизнь в мертвые схемы; но это правда, что он из явлений жизни сделал тени, сцепившиеся костяными руками и пляшущие на воздухе, над кладбищем. Субъект у него не сам себе цель, но средство для мгновенного выражения общего, а это общее является у него в отношении к субъекту Молохом, ибо, пощеголяв в нем (в субъекте), бросает его, как старые штаны. Я имею особенно важные причины злиться на Гегеля, ибо чувствую, что был верен ему (в ощущении), мирясь с расейскою действительностию, хваля Загоскина и подобные гнусности и ненавидя Шиллера. В отношении к последнему я был еще последовательнее самого Гегеля, хотя и глупее Менцеля. Все толки Гегеля о нравственности вздор сущий, ибо в объективном царстве мысли нет нравственности, как и в объективной религии (как, например, в индийском пантеизме, где Брама и Шива равно боги, то есть, где добро и зло имеют равную автономию). Ты я знаю будешь надо мною смеяться, о лысый! но смейся как хочешь, а я свое: судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего мира и здравия китайского императора (то есть гегелевской Allgemeinheit (всеобщности (нем.). )). Мне говорят: развивай все сокровища своего духа для свободного самонаслаждения духом, плачь, дабы утешиться, скорби, дабы возрадоваться, стремись к совершенству, лезь на верхнюю ступень лествицы развития, а споткнешься падай черт с тобою таковский и был сукин сын... Благодарю покорно, Егор Федорыч, кланяюсь вашему философскому колпаку; но со всем подобающим вашему философскому филистерству уважением честь имею донести вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лествицы развития, я и там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр. и пр.: иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головою. Я не хочу счастия и даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братии по крови, костей от костей моих и плоти от плоти моея. Говорят, что дисгармония есть условие гармонии; может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж, конечно, не для тех, которым суждено выразить своею участью идею дисгармонии. Впрочем, если писать об этом все, и конца не будет. Выписка из Эхтермейера порадовала меня, как энергическая стукушка по философскому колпаку Гегеля, как факт, доказывающий, что и немцам предстоит возможность сделаться людьми, человеками и перестать быть немцами. Но собственно для меня тут не все утешительно. Я из числа людей, которые на всех вещах видят хвост дьявола3, и это, кажется, мое последнее миросозерцание, с которым я и умру. Впрочем, я от этого страдаю, но не стыжусь этого. Человек сам по себе ничего не знает все дело от очков, которые надевает на него не зависящее от его воли расположение его духа, каприз его натуры. Год назад я думал диаметрально противоположно тому, как думаю теперь, и, право, я не знаю, счастие или несчастие для меня то, что для меня думать и чувствовать, понимать и страдать одно и то же. Вот где должно бояться фанатизма. Знаешь ли, что я теперешний болезненно ненавижу себя прошедшего, и если бы имел силу и власть, то горе бы тем, которые теперь то, чем я был назад тому год. Будешь видеть на всем хвост дьявола, когда видишь себя живого в саване и в гробе, с связанными назади руками. Что мне в том, что я уверен, что разумность восторжествует, что в будущем будет хорошо, если судьба велела мне быть свидетелем торжества случайности, неразумия, животной силы? Что мне в том, что моим или твоим детям будет хорошо, если мне скверно и если не моя вина в том, что мне скверно? Не прикажешь ли уйти в себя? Нет, лучше умереть, лучше быть живым трупом! Выздоровление! Да в чем же оно? Слова! слова! слова!4 Ты пишешь ко мне, что излюбил свою любовь и утратил способность любви; Красов пишет о том же5, я в себе чувствую то же; филистеры, люди пошлой непосредственной действительности, смеются над нами, торжествуют свою победу... О, горе, горе, горе!6 Но об этом после. Боюсь, что ты меня не утешишь, а я тебя огорчу.

Хорошо прусское правительство, в котором мы мнили видеть идеал разумного правительства! Да что и говорить подлецы, тираны человечества! Член тройственного союза палачей свободы и разума7. Вот тебе и Гегель! В этом отношении Менцель умнее Гегеля, а о Гейне нечего и говорить! (Кстати: Анненков пишет, что 8 томов Гейне в Гамбурге стоят 7 червонцев8.) Разумнейшее правительство в Северо-Американских Штатах, а после них в Англии и Франции.

Что касается до истории Каткова, то, кажется, вижу теперь причину, почему мы не можем согласиться: я даже и от самого него мало знаю о ней, следовательно, не имею фактов для суждения. Что до Полевого, согласен с тобою; но откуда же были у него во время оно энергия характера, сила воли? В прошедшем я высоко ценю этого человека. Он сделал великое дело он лицо историческое9. Теперь о моей статье. Ты не понял, что я разумею под "слогом Каткова". Это определенность, состоящая в образности. Я мог бы подкрепить это выпискою, но лень. Что до Кудрявцева, то миллион раз согласен с тобою насчет его слога; но тем не менее, спокойствие не для меня. Мне нужно то, в чем видно состояние духа человека, когда он захлебывается волнами трепетного восторга и заливает ими читателя, не давая ему опомниться. Понимаешь! А этого-то и нет, и вот почему у меня много реторики (что ты весьма справедливо заметил и что я давно уже и сам сознал). Когда ты наткнешься в моей статье на реторические места, то возьми карандаш и подпиши: здесь бы должен быть пафос, но по бедности в оном автора, о читатель! будь доволен и реторическою водою. Но отсутствие единства и полноты в моих статьях единственно оттого, что второй лист их пишется, когда первого уже правится корректура. Рассуди сам, Боткин: какого черта на это станет? Иногда и письмо, чтоб оно было поскладнее, надо просмотреть, перечеркать и переписать. В 3 No "Отечественных записок" ты найдешь мою статью истинное чудовище! пожалуйста, не брани, сам знаю, что дрянь. Чувствую, что я голова не логическая, не систематическая, а взялся за дело, требующее строжайшей последовательности, метода и крепкой мыслительности. Катков оставил мне свои тетрадки я из них целиком брал места и вставлял в свою статью. О лирической поэзии почти все его слово в слово. Вышло что-то неуклюжее я пестрое. Впрочем, что же! Если я не дам теории поэзии, то убью старые, убью наповал наши реторики, пиитики и эстетики, а это разве шутка? И потому охотно отдаю на поругание честное имя свое. Но вот что досадно до того, что я одну ночь дурно спал: свинья, халуй семинарист Никитенко (иначе Осленко) вымарал два лучшие места: одно о трагедии; выписываю тебе его. После того, как я вру о "Ромео и Юлии" и вранье свое заключаю словами: "О горе, горе, горе!" после этого вот бы что читал ты в статье, если бы не оный часто проклинаемый мною Подленко: "Нас возмущает преступление Макбета и демонская натура его жены; но если бы спросить первого, как он совершил свой злодейский поступок, он, верно, ответил бы: "И сам не знаю"; а если бы спросить вторую, зачем она так нечеловечески ужасно создана, она, верно, бы отвечала, что знает об этом столько же, сколько и вопрошающие, и что если следовала своей натуре, так это потому, что не имела другой... Вот вопросы, которые решаются только за гробом, вот царство рока, вот сфера трагедии!.. Ричард II возбуждает в нас к себе неприязненное чувство своими поступками, унизительными для короля. Но вот Болингброк похищает у него корону и недостойный король, пока царствовал, является великим королем, когда лишился царства. Он уходит в сознание величия своего сана, святости своего помазания, законности своих прав, и мудрые речи, полные высоких мыслей, бурным потоком льются из его уст, а действия обнаруживают великую душу, царственное достоинство. Вы уже не просто уважаете его вы благоговеете перед ним; вы уже не просто жалеете о нем вы сострадаете ему. Ничтожный в счастии, великий в несчастии он герой в ваших глазах. Но для того, чтобы вызвать наружу все силы своего духа, чтобы стать героем, ему нужно было испить до дна чашу бедствия и погибнуть... Какое противоречие и какой богатый предмет для трагедии, а следовательно, и какой неисчерпаемый источник высокого наслаждения для вас!.."

Второе место о "Горе от ума": я было сказал, что расейская действительность гнусна и что комедия Грибоедова была оплеухою по ее роже10.

А вот тебе ответ на письмо из Харькова, от 22 января11 (я человек аккуратный). Видишь ли ты что: я читаю в твоем сердце за 700 и за 1500 верст: я знал, с какими фантазиишками ты поехал в Харьков и с каким носом воротился оттуда следовательно, в твоем письме по сей части ничего нового для меня нет. Черт знает, должно быть, или мы испорчены, или поэзия врет о жизни, клеплет на действительность... но тс! молчание! молчание!..12 Знаешь ли: ведь я-то еще смешнее тебя в рассуждении сего города, стоящего при реке Харькове и Лопати (кои впадают в реку Уды, а сия в Донец см. "Краткое землеописание Российской империи", стр. 109), ведь я даже и не видел его, а между тем могу сказать, под каким градусом северной широты стоит он и что в нем особенно примечательного...13 но тс! молчание! молчание!.. Впрочем, хороши мы оба, и при свидании потешимся друг над другом. А между тем все сие и оное весьма понятно: страшно скучно жить одному. Чтоб делать что-нибудь и не терзаться, я должен по целым дням сидеть дома; а то, возвращаясь к себе вечером и смотря на темные окна моей квартиры, я чувствую внутри себя плач и скрежет зубом... Ужасная мерзость жизнь человеческая!

Теперь о мисс Джемсон: вот женщина-то! Только теперь понял, что такое гениальная женщина. О Юлии бесподобно, дивно, но Офелия все заслонила и убила собою лучшего по части критики я не читал ни во сие, ни наяву с тех пор, как родился14. Твой Рётшер г... перед этим очерком Офелии, сделанным женскою рукою, педант, немец, филистер, гофрат15. Джемсон бросила для меня свет и на характер Гамлета и на идею всей этой драмы величайшего (то есть субъективнейшего) создания Шекспира. Да, книга этой англичанки жестокая оплеуха критическим колпакам немцев, не исключая и самого Гете16, который более всех живой критик. Повторяю: как ни прекрасен очерк характера Юлии, но после Офелии не могу и помнить его и думать о нем. О боже великий Офелия!.. Эпиграф из Пушкина кстати и многознаменателен17. Но, любезный Боткин, переводом я не совсем доволен: он отзывается какою-то тяжеловатостию, как будто делан с немецкого; короче: это превосходнейший перевод (критики) рётшеровой, но не Джемсон (женщины и англичанки) перевод. Немцы губят тебя, похоже на то, как они губят Каткова я долгом поставляю предупредить тебя об опасности. Мое мнение разделяют все. Панаев высказал его еще прежде, чем я прочел статью. И знаешь ли что: не так досадно было бы видеть еще большие и важнейшие недостатки в переводе от слабого знания обоих языков, неумения или неспособности переводить, чем тот, о котором я говорю. Ты онеметчил и орётшерил свой слог. Всего больше сбивает тебя с толку Рётшер. Ну, черт возьми! выскажу же наконец, что давно кипит в душе моей. В этом человеке много духа не спорю; но в нем тоже много и филистерства. Он толкует все одно и то же. Его уважение к субстанциальным элементам общества (родству и браку) для меня омерзительно. Ну скажи, бога ради, есть ли тут смыслу хоть на грош: вот ты, например, имел от своей гризетки ребенка, о котором забыл и не вспоминал неужели же ты чудовище, вроде дочерей Лира? А брак, как видим мы его ежедневно? Им держится государство, но в лице толпы презренной, черни подлой. Как же он, сукин сын, хочет, чтоб я, не смеясь и не плюя в его филистерскую рожу, слушал, как он рассыпается в гимнах родству и браку? Все, что есть, действительно, и все, что действительно, есть разумно, да не все то есть, что есть. Мой ... и моя задница суть, но я о них не говорил не только человечеству, даже расейской публике, хотя с ней только о подобных предметах и можно говорить. Твои и мои родители были обвенчаны в церкви божией, но мы с тобою тем не менее незаконные дети, тогда как всякий сын любви есть законное дитя. Одним словом, к дьяволу все субстанциальные силы, все предания, все чувства и ощущения, да здравствует один разум и отрицание! Французы молодцы: у них брак контракт в конторе нотариуса; квакеры молодцы: у них священнослужение проповедь в комнате; Северо-Американские Штаты идеал государства. Да здравствует разум и отрицание! К дьяволу предание, формы и обряды! Проклятие и гибель думающим иначе! Но об этом после чувствую, что без драки не обойдется.

О Офелия, о бледная красота севера, голубка, погибшая в вихре грозы!.. Мочи нет слезы рвутся из глаз. Стыдно у меня теперь в комнате сидит чиновник, мой родственник человек предания и субстанциальных стихий общества18.

Ты пишешь, что ты плохой судья моих статей19. Эта фраза облила мое сердце теплым елеем любви и счастия. Да, черт возьми! строгих судей мы найдем себе, найдем и таких, которые полюбят нас за статьи, но которые любят статьи наши за нас, а нас за статьи наши таких немного найдем. Пусть любовь к истине борется в нас с любовию к личности один другого, и да не побеждают совершенно ни та, ни другая сторона, и да будет благословен святой и человечный союз наш! Ты у меня один верь, что и я у тебя один: это сознание много дает мне оно не все, но нечто, а без него было бы ровное ничто. Вот и третья неделя поста прошла скоро праздник весны и праздник свидания. Расставшись детьми, встретимся если не мужами, то юношами, которые уже не шутя задумались над жизнью. Послушай: если ты умный человек, а не черт знает что, ты, верно, сядешь в дилижанс на второй день праздника, в понедельник, а в четверг я обниму тебя! Правда? Ведь праздник самое скучное время и что тебе в нем?

Перевод гетевской пьесы Кронеберга был бы прекрасен, если б не был испорчен словом любящим, вместо любящим. Как ты не заметил ему этого?20

-

Вчера видел всю ночь Станкевича будто он не умер, а только с ума сошел. Странное дело: вот уже во второй раз вижу этот нелепый сон.

-

Поклонись за меня Красову в ноги я изгадил его пьесу "Соседи". Читаю и натыкаюсь на стих: "Ус крутой следя безбожно"21. "Что за галиматья, Краевский?" "Да у вас так". Смотрю точно. Я часто и в чтении перевираю стихи, например, вместо: "И что прощать святое право страданьем куплено тобой"22 я часто читаю: "И что страдать святое право прощаньем куплено тобой". В письме же я беспрестанно делаю такие описки. Прости и помилуй, любезнейший Василий Иванович! Чувствую, что виноват, как свинья. В следующей книжке будет сделана поправка в опечатках. Кстати, скажи ему: писать и лень и некогда. В Питер ехать не советую пропадет. На Одоевского надежда плохая, а на Жуковского и говорить нечего23. В Москве его знают, а в Питере он не найдет и уроков.

-

А каковы новые стихи Лермонтова?24 Ведь решительно идет в гору и высоко взойдет, если пуля дикого черкеса не остановит его пути. Милому Кудрявцеву сто поклонов и сто проклятий: грех и стыдно ему забывать приятеля, который каждый день вспоминает о нем с любовию и умилением. Кетчеру жму крепко руку. Сто раз сбирался поклониться Клыкову и все забывал, увлекаясь огромным и разнообразным содержанием моих нелепых писем, за то 50 раз ему поклонись и 50 раз присядь. Что Лангер и его мальчики?

-

Не подумай, однако ж, чтоб я твой перевод находил дурным говорю это не из приличия и деликатности, а из опасения, что ты не так поймешь меня. Твой перевод отзывается тяжеловатостию, потому что ему придан чуждый и не свойственный ему колорит, что тем досаднее, что я знаю, как бы ты мог перевести, и что ты один только и мог перевести как следует. Что твоя статья о Прометее? она ужасно интересует меня. Не скажу, чтобы не хотелось прочесть Рётшера о Лире25, но одна мысль о моральном духе, который у этого немца является как-то вместо нравственного, охлаждает излишний жар хотения. А что я не совсем неправ доказательство Бауман, поддевший его на критике о "Wahlverwandschaften" ("Избирательном сродстве" (нем.). )26 именно на браке, то есть на мнимой святости и действительности неразумного и случайного брака. Когда люди будут человечны и христианин, когда общество дойдет до идеального развития браков не будет. Долой с нас страшные узы! Жизни, свободы!

-

А какой славный малый Сатин. Теплое сердце, благородная душа!

-

С Кольчугиным я провел поверишь ли несколько счастливых и прекрасных минут. Я знаю, что он из тех людей, у которых истина и поэзия сами по себе, а жизнь сама по себе; знаю, что в нем нет субъективности, елейности, безумия любви и шипучей пены фантазии, но вместе с тем, какая здоровая натура, какой крепкий практический ум! Я его спросил, знает ли он стихотворения Лермонтова. "Я не читаю нынешних поэтов", отвечал он. Я прочел ему "Думу" боюсь взглянуть думаю вот скажет: "Да что же тут?"; а он сказал: "Да, это великий поэт". Читаю "Три пальмы" при описании каравана у него слезы на глазах. Да, живя в Питере, научишься понимать и ценить таких людей.

-

Клюшников (И. П.) морит меня со смеху своими письмами27. Что за дивное искусство не попадать, куда метится! Хвалит мою статью о Лермонтове и судит о ней, как будто совсем не о ней: говорит, что Лермонтов в пьесе "И скучно и грустно" высказал сомнения, которые его, Клюшникова, мучили в 1836 и пр. Мочи нет, как смешно. В этом человеке нет и тени способности непосредственного понимания предметов. Он все делает чрез рефлексию (и притом онанистическую). Я над ним тешусь. Не покажет ли он тебе моего письма: право, забавно.

-

Что Грановский? Кстати: уведомь меня, что он сердится на меня за что или просто не любит? Я о нем и расспрашиваю, и пишу, и поклоны посылаю, а от него себе не вижу ни ответа, ни привета. Скажи всю правду я в обморок не упаду и скоропостижно не ..., хотя, говорю искренно, люблю и уважаю этого человека и дорожу его о себе мнением.

-

Прочел "Эгмонта: дивное, благородное создание!28 Есть что-то шиллеровское в его основе.

-

Сейчас прочел в 1 No "Пантеона" очень хорошо набросанную биографию Шиллера мочи нет слезы восторга и умиления так и рвутся из глаз сердце хочет выскочить из груди. Что если бы ты из книги Гофмейстера составил бы хорошую, подробную биографию Шиллера!29 Великое было бы дело, и ты бы превосходно мог совершить его. А какая была бы польза для общества!

-

В "Смеси" 3 No "Отечественных записок" напечатаны (почти целиком) письма Анненкова из-за границы прелесть! Я еще больше полюбил этого человека30.

Ну да прощай полно болтать устал. Эх, кабы поскорей поболтать языком, а не пером.

В. Б.


Письмо Белинского В. Г. - В. П. Боткину - 1 марта 1841 г. Петербург., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :

В. П. Боткину - 13 марта 1841 г. Петербург.
СПб. 1841, марта 13. Дражайший мой Василий, две писульки твои показал...

Н. Х. Кетчеру - Конец марта-начало апреля 1841 г. Петербург.
Здравствуй, любезный Кетчер. Благодарю тебя, душа моя, за моего полоу...