Письмо Белинского В. Г.
А. Я. Кульчицкому - 3 сентября 1840 г. Петербург.

Милостивый государь, Александр Яковлевич!

Благодарю Вас за милое письмо Ваше ко мне от 28 генваря истекающего года1, и спешу Вам отвечать на него, пока еще 1840-й год совсем не истек, чтобы Вы не имели права упрекать меня, что я отвечал Вам не в том же году, а ровно через год. Бога ради, не приписывайте этого беспутного замедления моим будто бы чрезвычайным занятиям: честью уверяю Вас, что ко мне не скачут со всех сторон, крича: "Виссарион Григорьевич, пожалуйте департаментом управлять!"2 Мне бывает и больно и совестно, когда порядочные люди оправдывают мое невежество множеством занятий, будто бы поглощающих все мое время. Право, ларчик открывается проще: делаю я очень немного, или лучше сказать почти ничего не делаю, и время у меня проходит в одних мечтах и фантазиях о том, что и как я буду делать. Не шутя: это мое главное занятие. Причины этого также не следует искать ни на небе, ни в облаках, а просто в моей лености и еще в том, что у меня в голове и в сердце частенько только фай посвистывает3. Конечно, иногда бывает и действительно тяжело на душе, и от внешних и от внутренних причин; но все-таки беспорядочность в жизни главная причина моего небрежения о приличии и вежливости в сношениях с людьми, даже искренно мною любимыми и уважаемыми. И между тем, не поверите, как всегда беспокоят и даже терзают меня подобные с моей стороны упущения. Ответ на письмо всегда лежит на мне, как тяжкий и страшный долг. Я уверен, что после этого искреннего признания Вы охотно простите мне за мое долгое и невежливое молчание.

Я давно полюбил Вас искренно, по рассказам Василия Петровича и Вашим к нему письмам (которые, NB, читая, всегда хохотал до слез). Поверьте, что я очень дорожу Вашим знакомством, и позвольте упрекнуть Вас в излишней церемонности, с которою Вы приступили к знакомству со мною, как будто к делу великой важности. А все мысль о моих занятиях, которые не оставляют мне свободной минуты даже для обеда! Сделайте милость, адресуйтесь ко мне как можно чаще, и не как только что не к чужому, но как к своему человеку4. В Ваших письмах столько юмору, столько неподдельного, милого и добродушного остроумия, что день получения от Вас письма для всякого был бы счастливым днем. По крайней мере, я бы желал иметь в году 360 таких счастливых дней.

Напрасно думаете Вы, что, кроме Боткина, в Харькове все чуждо мне: нет, Харьков давно уже представляется мне в мистическом свете. Кроме уже Вас, которого я считаю одним из самых коротких моих знакомых, меня давно интересовало семейство Кронебергов. Вам должно быть известно, что я лично знаком с Андреем Ивановичем, равно как и то, что покойный его родитель, незадолго до смерти своей, почтил меня перепискою со мною. Память этого незабвенного для всех человека священна мне; храню с умилением, как святыню, его письма ко мне и горжусь его вниманием ко мне, хотя оно и было снисхождением к молодому человеку за доброе направление его натуры (к тому же слишком расхваленной усердным приятелем), а не заслуженная дань его достоинствам. Мне не нужно уверять Вас, что заочное знакомство с отцом и личное с сыном представили мне все семейство в каком-то идеальном, таинственном свете и возбудили во мне живейшее желание (Боткин сказал бы Sehnsucht (страстное желание (нем.). )) узнать его, тем более, что оный часто упоминаемый Боткин наговорил мне о нем так много поэтически-прекрасного. Право, мне кажется, если бы Иван Яковлевич не умер, а я не переехал из Москвы в Питер (что стоит смерти во многих отношениях), я решился бы сделать Боткину компанию в его зимнем путешествии в Харьков, и вместе с ним и с Вами прожил бы там целый месяц.

Сейчас перечел Ваше второе письмо (от 4 июня)5, и покраснел до ушей. Каким Хлестаковым должен я казаться всем порядочным людям: мне кадят, а я, как Юпитер Олимпийский (тот, на котором Нерон ездил верхом, держась за уши), обоняю сладостную воню. Но это может только казаться так, а в самом-то деле лень, лень, лень и больше ничего! Вполне понимаю Ваше благородное негодование на успех Григорьева. Живая Ваша статейка, как Вам уже и известно, была тотчас же напечатана. Уведомьте, какой эффект произвела она в Харькове. Низко бью Вам челом, от себя и от Краевского, и впредь не оставлять нас посылками. Пожалуйста, все, что Вам в голову ни придет, шлите да и только, да и других умных и талантливых людей подбивайте (особенно Андрея Ивановича Кронеберга). Что Вы ничего не делаете? Что бы Вам приняться за юмористические статьи рисовать провинциальные нравы? Заранее смеюсь от одной мысли об этом, судя по Вашим письмам. Принимайтесь-ко с богом! Знаете русские типы помещик, помещица, семинарист, советник палаты, профессор, студент, и пр. и пр.6

Отчества Вашего не знаю вина Боткина; но за то он своею рукою и впишет его, где надо.

Бога ради, будьте добры, и больше, больше и больше писем ко мне: даю Вам честное слово, что день получения от Вас письма будет для меня истинным праздником. А если бы Вы знали, как мало у меня в жизни праздников и как скверны мои будни!..

Без всяких нижайших почтении и искренних преданностей остаюсь просто Ваш

В. Белинский.

СПб. 1840, 3 сентября.

Письмо Белинского В. Г. - А. Я. Кульчицкому - 3 сентября 1840 г. Петербург., читать текст

См. также Белинский Виссарион Григорьевич - письма и переписка :