Письмо Аксакова С. Т.
С. П. Шевыреву - 1852 г.

От всей души благодарю вас, почтеннейший Степан Петрович, за письмо ваше и за извещение о бумагах покойного друга нашего. Все найденное вами драгоценно для нас и все свидетельствует из каких трудов и святых стремлений состояла непорочная жизнь его!... Его обращение к друзьям так взволновало мою душу, что я не скоро пришол в состояние его дослушать. Каждое слово в нем святая правда и священный залог его к нам дружбы. Жаль, что не было известно при его кончине завещание матери и сестрам; тогда легче было бы перевезти тело покойного в Васильевку (чего, по моему, очевидно, желал он); а теперь, при каком-то безумном гонении имени Гоголя, вероятно это встретит много затруднений.

Еще раз благодарю от глубины сердца за вашу дружескую поспешность поделиться со мной вашими чувствами и прекрасными намерениями; дай Бог вам совершить их благополучно. Хотя я предполагал, что открытие и разбор бумаг будут произведены в присутствии Погодина, вас, меня и Хомякова, но сыновья объяснили мне причину, по которой все было сделано именно таким образом. Впрочем, я вполне признаю, что одного вашего присутствия для этого было достаточно, ибо уверен, что вы не допустили никого читать частную переписку Гоголя. Меня бы очень огорчило, еслиб сторонние люди стали читать мои письма. В них много есть таких резких выражений о самом Гоголе и о других близких ему людях, что их никому читать не должно- я нередко писал в сильном волнении, которое часто доводило меня до излишеств, крайностей, о чем я теперь очень сожалею. Конечно, все бумаги покойного принадлежат его наследникам, т. е. его сестрам; но оне, разумеется, предоставят в наше полное распоряжение свое литературное наследство, и я прошу вас передать мои письма которому нибудь из моих сыновей. Я знаю, что для составления полной биографии Гоголя, которая, по моему мнению, может быть напечатана весьма нескоро и которую, без сомнения, должны написать вы, будут нужны и мои письма, за исключением всего того, что касается собственно до нас и нисколько не касается до публики; но мы устроим это вместе с вами.

Hе один раз слышал я от Гоголя, как возмущалась душа его, когда после смерти какого-нибудь замечательного писателя, предавали тиснению все оставленное им ненапечатанным, тогда как не было прямых указаний, что автор хотел напечатать, но не успел. У нас есть указания совершенно тому противныя: в самое последнее свидание с моей женой, Гоголь сказал, что он не будет печатать второго тома, что в нем все никуда не годится и что надо все переделать. Сожжение на бело переписанных глав второго тома как нельзя больше подтверждает эти слова. И так, рассудите сами, следует ли их печатать? Найденные вами черновые тетради, очевидно забытые Гоголем, должны быть самые давнишния. Только про первую главу второго тома он сказал мне, что она получила последнее прикосновение, была тронута кистью художника, говоря техническим языком живописцев. Он сказал это потому, что, при вторичном чтении той же главы для моего сына Ивана, я заметил многия изменения. Повторяю: как же печатать после этого черновую, в последствии, может быть, совершенно измененную рукопись? Мы нарушим последнюю волю или художника или христианина... Но я вижу, что конца не будет моему письму. Нам надобно увидеться и поговорить вместе с Мих. Петр. Я подробно изложу вам обоим мои мысли, а вы можете поступить, как заблагоразсудите.

Благодарю вас за добрый отзыв о моей книге ("Записки Ружейного Охотника".), работа за ней доставила мне много удовольствия. Я не ожидал, чтоб она произвела такое общее сочувствие и вполне им утешен.

Письмо Аксакова С. Т. - С. П. Шевыреву - 1852 г., читать текст

См. также Аксаков Сергей Тимофеевич - письма и переписка :