Жанлис Мадлен Фелисите
«Любезный Король»

"Любезный Король"

Щастлив Монарх, умеющий заслуживать красноречивую хвалу великих Писателей! Еще блаженнее тот Государь, которого славят языком простым и неискусным! Похвалы, гремящия в Академиях и Лицеях, не слышны вне городов. Остроумные речи и прекрасные стихи не удивят никогда многочисленных жителей сельских, и не могут им быт даже растолкованы; земледельцы не умеют ценит творения Гения: они умеют только чувствовать благодеяние. Блеск геройства не ослепляет их: они его не видят. Не земледельцы, не пастыри дают Царям имя Великих; но только они могут называть их Добрыми или Отцами народа. Сии люди простодушные судят о Государе по их состоянию, и делают его бессмертным своею благодарностию. Они не сочиняют похвальных слов; не вырезывают на меди и на золоте; не умеют даже и писать - но их стон или благословение доходит до потомства вернее книг и монументов, разрушаемых временем, истребляемым войною. Статуя Генрика IV рассыпалась под ударами варваров; но еще слышен глас народный, благословляющий память его. Ничто не может заглушит сего священного гласа, умилительного или страшнаго. Он есть вечный орган истины; его слушает Историк, и в нем заключается особенная история Царей добрых, которая лучше всего изображает их. В сих народных преданиях забыты подвиги великие и славные, но в целости сохранены дела человеколюбия и добродушия. Довольно для нашей любви сердечной; a что без любви удивление? Чувство бесплодное и нередко бедственное, ибо оно почти всегда раждает зависть и злобу. Великим людям всего нужнее добродушие: естьли они не пленяют сердец, то бывают предметом несправедливости и злословия.

Генрик IV был велик и любим. Он насладился редким щастием в свете: полною славою (ибо любовь не имеет зависти и не оспоривает достоинств); заслужил имя Великого, и народ именовал его добрым своим Генриком. Малерб и Вольтер славили Героя, a сельские жители еще и ныне, В праздничные дни, поют веселую песню; сочиненную для него их предками... Не могу ли и я присоединит слабого голоса моего к голосам сельским? Для изъяснения любви и благодарности талант не нужен: надобно только чувствовать и любит.

Генрик IV, будучи Королем Наварским, виделся в Сен-Мексане с тещею своею, Екатериною Медицис, которая вместе с его супругою, Маргаритою Валуа, требовала, чтобы он удалил от Двора д'Обинье, насмешливого, злословного и не редко тщеславного, но умного, храброго, чувствительного, душевно привязанного к Королю и всегда им недовольнаго. Политика заставляла тогда Генрика уважать Екатерину; однакож ему не хотелось согласиться на её требование. Что сделал вам бедный д'Обинье? говорил он. - "Что сделал? написал едкую сатиру на меня и дочь мою." - Не удивляюсь. - "По чему же?" - По тому что он на всех пишет сатиры: y него такой вкус. - "Прекрасное извинение!" - Разве д'Обинье не бранил меня за то, что я в знак дружбы подарил его своим портретом? Другой не знал бы, как благодарит Короля за такую милость; a стихотворец наш отплатил мне эпиграммою. В другой раз, будучи в моей спальне вместе с Лафорсом, и думая, что я сплю, он сказал в полголоса: Генрик есть самой неблагодарной человек в свете. Лафорс не вслушался, и спросил, что он говорит? Я приподнял голову и повторил слова его. Д'Обинье испугался; но мы остались друзьями" - "Как можете терпеть такую наглую дерзость?" - Он несколько раз хотел умереть за меня. Любовь и почтение не переменяют характера: он ядовит на словах, но любит меня сердечно. - "А нас ненавидит. Дозволите ли подданному явно смеяться над вашею супругою и тещею? Одним словом, я требую, чтобы вы сослали его" - Не могу отказать Вашему Величеству; но.... "Требую непременно." - Признаюсь, что я не люблю ссылки. Не лучше ли хорошенько побранить его, a там - простить? - "Простить? какая слабость!" - Что делать? сердце мое любит прощать. - "Надобно обуздывать сердце." - Для чего же не наслаждаться таким истинно царским удовольствием". - "Не льзя царствовать тому, кого не боятся." - Не должно царствовать тому, кого не любят" - "Одним словом, хотите ли исполнит волю мою? сказала Екатерина с великою досадою и с повелительным видом... Генрик задумался, и через минуту отвечал: "Ваше желание исполнится. Завтра объявлю торжественно, что д'Обинье удален от Двора.... Королевы обрадовались; изъявили Генрику живейшую благодарность, соразмерную их ненависти к д'Обинье, и в тот же ден уехали из Сен-Мексана.

На другой ден, после обеда, Король в присутствий всех знатных сказал бедному д'Обинье, что Королевы на него жалуются, и что он приказывает ему немедленно оставит Двор. Д'Обинье изумился - минуты через две вышел из залы, будучи вне себя от досады - возвратился домой, велел людям своим готовиться к отъезду и бросился на кресла... "Таковы Государи!" думал он в своем огорчении: "можноли верит любви их? А Генрика еще хвалят 5 называют добродушным, твердым!.. Он таков же, как и другие!.. A я любил его!... Вчера он ласкал меня, a ныне выгнал, и еще в присутствии всего Двора!... И единственно для того, что две женщины, которых он не любит и презирает, хотят моей ссылки!.. Разве надобно для сохранения его милости, хвалит Варфоломеевское кровопролитие и поведение недостойной Маргариты, которая делает стыд и безчестие супругу?... Не сам ли Генрик изъявлял мне свое омерзениe к жестокосердию злобной и властолюбивой тещи своей? не открывал ли мне за тайну, что хочет развестись с Маргаритою?... A теперь вернейшим подданным и другом своим жертвует ненависти сих Королев, его известных неприятельниц?.. Нет, он никогда не любил меня!.. A кто мог бы вообразит, что под видом такого любезного добросердечия, такой благородной откровенности, гнездится лукавство и притворство?"

В сию минуту явился посланный от Короля, сказать удивленному д'Обинье, что Генрик желает ночью с ним видеться. Он был в душе своей так озлоблен, что сие странное повеление казалось ему знаком нового нещастия. Гордый д'Обинье вообразил, что Королб хочет лишит его свободы, но не смеет на то отважиться днем. Ему пришло на мысль спастись бегством; однакож, подумав, д'Обинье решился исполнит Королевскую волю и внутренно хвалился такою смелостию. В восемь часов вооружился с головы до ног; взял шпагу, кинжал и два пистолета; завернулся в плащ, вручил Небу судьбу свою и пошел. У Дворца ожидал его человек, который велел ему итти за собою, не говорил более ни слова, и вел д'Обинье по темным, узким коридорам. Сия таинственность увеличила его беспокойство; ужасные мысли, пугая воображение, казались ему бедственным предчувствием. Скоро жалкому д'Обинье послышалось, что вооруженные люди идут к ним на встречу: он невольно затрепетал, остановился и выхватил пистолет... Вожатой, не приметив того, шел вперед, и Герой наш остался один в коридоре; минуты через две, не видя никого, с некоторым стыдом спрятал пистолет, и должен был итти ощупью. Проводник возвратился к нему с факелом, и ввел его наконец в комнаты. Генрик встретил его с распростертыми объятиями и засмеялся. Д'Обинье должен был стыдитъся своих подозрений, взглянув на веселое лицо Короля. "Не правда ли, друг мой," - сказал ему Генрик - "что тебя вели сюда как щастливого любовника?" ...Ваше Величество! отвечал д'Обинье; я щастливее всех любовников на свете, видя, что Государь не лишил меня своей милости. - "Ты конечно угадал истину, сказал добродушный Монарх: вдовствующая Королева ненавидит тебя; надлежало исполнит её требование или поссориться с нею: чего не льзя мне теперь сделать без великой опасности для всех друзей наших. И так я дал слово удалит тебя; она поверила, что могу жертвовать ей другом: не мудрено - Екатерина не знает меня." - Ваше Величество! весь Двор считает меня в немилости. - "Нет, Морней, Бирон, Лафорс и Крильйон не поверили тому; за что я искренно благодарен им; они отдали справедливость и мне и тебе. Заслуги твои начертаны в моем сердце: я знаю цену верности. Любезной друг! мы всякой вечер будем видеться; ты должен ночевать у меня, а днем скрываться. Это продолжится месяцев шесть, после чего снова явишься при Дворе." - И так Ваше Величество уверены, что не начнете войны прежде шести месяцев? В противном случае никакая ссылка не помешает мне и в день быть с вами. Но чем же укоряет меня Королева? - "Великою нескромностию: ты искренно говорил об ней." - Ей надлежало бы извинит меня. Люди, которые служат Вашему Величеству, привыкли говорит истину. - "Мне можно без досады слушать ее; но она весьма оскорбительна для Государей малодушных. Д'Обинье! будь осторожнее, оставь в покое Королеву. Эпиграммы ничего не доказывают. Одна страница Истории, хладнокровно написанная, изобразит Екатерину лучше всех едких сатир твоих."

Д'Обинье, тронутый милостию Короля своего, мог воспользоватъся его мудрым наставлением и дал слово отказаться от стихов - то есть, от сатир всегда колких, но часто неосновательных.

Д* Обинье ночевал во Дворце. Генрик привел его в замешательство, спросив, для чего он так страшно вооружился? Ему оставалось выдумать басню, которой Генрик поверил. Сия тайность забавляла их обоих, украшая дружбу главною прелестию любви. Но дни были не очень веселы для бедного д'Обинье: ему надлежало проводит их в уединении. Король писал к нему записки и присылал куропаток, им застреленных, но такая милость не разгоняла его скуки. Месяца через два узнав, что прекрасная девица Лезе приехала в окрестности Мексана, он выпросил y Генрика дозволение ехать к ней, и явился в доме её в виде изгнанника, дав Королю обещание никому не открывать их тайны. Девица Лезе была сирота, богата, молода и зависела от Г. Рошфуко, своего опекуна и родственника. Д'Обинье любил ее страстно; не знал, как она расположена к нему, и с горестию увидел совместника, опасного своею молодостию, красотою, знатностию и богатством. Дампьер (так назывался сей любовник) веселил девицу Лезе блестящими праздниками. У д'Обинье не было денег; никто не хотел дат их в займы бедному изгнаннику. В сей крайности он написал к Генрику, который немедленно прислал ему большую суму, и сказал в ответе, что друг его не должен уступать в пышности Дампьеру. Д'Обинье дал великолепный бал, на котором девица Лезе казалась отменно веселою. Ободренный любовник торжественно потребовал руки ея; но Г. Рошфуко отказал ему, говоря, что он никогда не выдаст племянницы за изгнанника. Сверх того опекун считал великие его издержки мотовством, смешным и неизвинительным для человека, которому уже не льзя надеяться на милость Двора. Пылкой д'Обинье в досаде и ревности хотел драться с опекуном и совместником; но между тем вздумал изъясниться с девицею Лезе. Не имея надежды, и воображая, что Дампьер ей нравится, он решился быт смелым. Девица Лезе, удивленная его тоном; смотрела на него и молчала. "Разумею это безмолвие, говорил д'Обинье: я не имею щастия вам нравиться. Женщины любят красавцев, нежность, ловкость, способность к музыке, искусство танцовать" ....... Вы описываете Дампьера? спросила с улыбкою девица Лезе.... "Догадка ваша не удивляет меня, отвечал д'Обинье с сердцем: легко узнать портрет любовника." - Правда, что Дампьер гораздо лучше вас лицом. - "Боже мой! кто с вами не согласится? Знаю, что его красота едва ли уступает вашей собственной; по крайней мере он сам верно так думает." - Естьли я люблю Дампьера, то без сомнения никто не осудит меня: он хорош и добронравен. - "Но я не похвалю умной женщины, которая выберет глупца." - Дампьер конечно не пишет сатир, за то он не в ссылке, и не имеет врагов. - "Это слово гораздо ядовитее всех бранных стихов моих. Как! вы можете укорят меня нещастием? - Имею на то основательные причины. Так, государь мой, ссылка ваша кажется мне виною. - "Какое великодушие!" - Всего же непростительнее быть насмешливым, злоязычным. - "Еще лучше!" - Выслушайте меня до конца. Скажу еще, что одна безразсудная может любить такого странного, надменного, грубого человека, как вы.- "Мне кажется, что вы могли бы избавиться от меня и без этой ужасной брани." - К нещастью, я не хочу от вас избавиться! - "Как?" - У меня дурной вкус: я безразсудна, и предпочитаю вас доброму, прекрасному, любезному Дампьеру. - "Вы шутите надо мною!" - Как бы хотела шутит!... Д'Обинье бросился на колени перед нею..." Я уверена, сказала она, что признание мое не удивляет вас. Вы без сомнения думаете, что сердце мое отдает вам одну справедливость. - Нет, нет! отвечал с жаром д'Обинье: дар любви есть всегда безценное благодеяние!....

Д'Обинье, уверенный в склонности взаимной, еще более влюбился в девицу Лезе; но Г. Рошфуко был непреклонен, a брак не мог совершиться без согласия опекуна. Д'Обинье снова обратился к Генрику, который, вместо ответа, написал прекрасное, ласковое письмо к девице Лезе, уверяя, что её любовник есть один из первых друзей его. Она обрадовалась не менее д'Обинье, который до глубины сердца был тронут милостию Государя: ибо Генрик дозволял показать сие письмо опекуну. В восторге своем д'Обинье рассказывал многие случаи в доказательство Генрикова добродушия. "Однажды (говорил он) будучи без всякой основательной причины недоволен королем, я написал к нему грубое письмо, в тот же ден удалился от Двора, и шест месяцев сердился на моего благодетеля. Но мне грустно было жить без него. От скуки я мотал, вошел в долги; не мог заплатить их и попался в темницу. Король узнал о том, и не имея денег, заложил бриллиянты супруги своей, чтобы как можно скорее меня выкупит."

Девица Лезе с торжеством вручила опекуну письмо Королевское; но, к чрезмерному её изумлению, Г. Рошфуко не хотел верит, чтобы Король мог с таким жаром говорит о любви своей к человеку, им от себя удаленному. Д'Обинье вспыхнул от гнева, узнав, что его называют сочинителем подложных писем, и следуя своему нраву, клялся застрелит Г. Рошфуко; но девица Лезе уговорила его взят терпение на два дни, и немедленно отправила курьера к Генрику. Сен-Мексан был только в шести милях от города, в котором она жила.

На другой ден Г. Рошфуко, желая разлучит свою воспитанницу с д'Обинье, повез ее за город к одному родственнику. Дампьер вызвался ехать с ними.. Зная склонность девицы Лезе, он не думал уже ей нравиться, но не хотел показывать, будто страшится злобы совместника, и для того все еще играл ролю влюбленнаго. Ввечеру они возвращались домой. Девица Лезе была в горестной задумчивости. Она не имела ответа от Генрика и боялась, чтобы д'Обинье, лишась надежды, не вызвал на поединок Г. Рошфуко; терзалась раскаянием, что вошла в такое обязательство без согласия родственников, чувствовала всю безразсудность молодых людей, которые не умеют предвидеть гибельных следствий неосторожности.

Подъехав к дому, девица Лезе с изумлением увидела, что он великолепно освещен, и вздумала, что Г. Рошфуко или Дампьер приготовил для нее праздник; но опекун с искреннею досадою уверял, что такая глупость не свойственна летам его; a Дампьер говорил, что он мог бы сделать ее только для женщины, расположенной платит ему за любовь любовью. Вошедши в дом, еще более удивились: он был прекрасно убран и наполнен знаменитыми гостями, которые сказали, что их пригласили на бал именем девицы Лезе. В отсутствие Г. Рошфуко явилось с разных сторон множество художников и работников для украшения комнат, вместе с великим числом музыкантов. Опекун думал, что сия забава вымышлена расточительным д'Обинье, тихонько бранил свою воспитанницу, принимал гостей весьма неохотно и не мог скрыт внутренней досады. Девица Лезе беспокоилась и не знала, что думать; но была уже грустна менее прежнего, ибо концерт и бал не могли казаться ей дурным предзнаменованием. Дампьер смеялся, шутил и готовился танцовать во всю ночь; он просил гостей в залу, усадил всех дам и велел играть оркестру. В сию минуту с великим стуком растворились двери: вошел человек в сапогах и с хлыстом в руке - он верхом проскакал шест мил, один, без отдыху - это был Генрик IV!...

Явление Государя любимого и славного, произвела волнение в зале; все встали из почтения, и для того чтобы смотреть на Генрика. Девица Лезе закраснелась, невольно воскликнула от радости и заплакала. Хозяин с робостию приближился к Королю. Генрик остановился и громко сказал ему: "Господин Рошфуко! до меня дошли слухи, оскорбительные для д'Обинье. Я спешил уничтожит их и спасти честь моего друга." Общия рукоплескания загремели в зале, и девица Лезе готова была упасть к ногам сего несравненного Короля; но он взял за руку хозяина и вывел его в другую горницу. Там Г. Рошфуко, предупреждая волю Государя, сказал, что он готов выдать племянницу за д'Обинье. Генрик добродушным и милостивым ответом своим успокоил его совершенно. Призвали девицу Лезе, которая с чувствительностию изъявила Королю благодарность. Генрик сведал от её посланного, что Г. Рошфуко вместе с нею хотел на другой ден ехать за город: он воспользовался сим случаем, велел сделать в их доме все нужные приготовления к балу, и звать гостей именем девицы Лезе; a курьера остановил в Сен-Мексане, чтобы он не открыл его тайны.

Послали за д' Обинье, но не велели сказывать ему о приезде Короля. Между тем возвратилис в залу. Генрик был для всех любезен: пленял женщин своею веселостию, a мужчин ласкою. Дампьер, уже не печальный и даже влюбленный в другую, брал искреннее участие в общей радости и без всякого принуждения казался великодушным. Д'Обинье явился, обратил на себя глаза всего собрания и с радостным изумлением увидел Генрика, который, не смотря на тяжелые шпоры свои, легко и приятно танцовал с девицею Лезе. Страстный любовник, верный друг и подданный бросился к ногам Государя. Король поднял его, обнял с нежностию, и с дозволения опекуна сложил руки любовников, в знак вечного их союза. Никто не мог быт равнодушным зрителем сего трогательного явления, которое заставило всех еще живее чувствовать добродушие Короля. Генрик пригласил гостей на свадьбу щастливого д'Обинье, был на ней хозяином, любезным, приветливым и роскошным. Все ходили за ним; все теснились вокруг его, желая не себя показывать, но единственно видеть и слушать Государя. Любовь принудила забыт обряды и чины; удивлялись только его особе и характеру, которые затмевали самый блеск Царского сана. В присутствии Короля говорили об нем с восторгом, не думая хвалит его

Двести лет не прохладили сей любви пламенной, и внуки наши, подобно нам, скажут, что такой Государь достоин был надет друзей и властвовать над французами.

Жанлис Мадлен Фелисите - Любезный Король, читать текст

См. также Жанлис Мадлен Фелисите (Ducrest de Saint-Aubin) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :