Жанлис Мадлен Фелисите
«Жена, сумасбродная по наружности»

"Жена, сумасбродная по наружности"

Перевод Михаила Каченовского

(Новейшая повесть Гжи. Жанлис.)

Когда нравы вообще не изпорчены, тогда порок обыкновенно прячется, или является под личиною. Чтоб избежать негодования, или чтоб успеть в своих видах, он старается казаться под наружностями добродетели: но когда развращение дошло до высочайшей степени, тогда Люди стыдятся быть благонамеренными, или, стараясь скрывать благородные черты душевные, совсем их изглаживают. Тартюф принадлежит к веку Лудовика XIV; порочный по виду, характер сумазбродный, появившийся в Осьмом-надесять столетии изображает нравы нашего времени лучше, нежели могли бы то сделать сатиры самые остроумные. Лицемер притворяется и, в некотором отношении, он прав; порочный по виду отрицается сам от себя: первый совсем не имеет правил, другой изменяет своим - и вина его тем непростительнее: оба равно подлы, но последний сверх того безразсуден и достоин осмеяния. Он управляется не причинами основательными, но побуждениями совершенно робяческими; с хладнокровием прилепляется к разврату - чтобы нравиться тем, которых презирает. Такой характер заслуживает быть изображен пером искуснейшим, нежели мое; я ограничу себя начертанием только слабых его оттенок.

Эмилия и Матильда были дочери одного Придворного, который, во время господствования ужаса, лишился головы на эшафоте. Обе сестры, едва вышедшие тогда из младенчества, были заключены в мрачную темницу, и сохранением жизни своей обязаны благодетельным старания молодого Мервиля, сына одного купца Бордоскаго. Мервиль, имея от роду двадцать пять лет, отличался приятною физиогномиеио, любезным обращением, основательным умом, чувствительною, благородною душею. Он полюбил страстно юную Эмилию, старшую сестру, которой было только пятнадцать лет от роду. Уважая злополучие, молодость и невинность ея, он скрывал нежную склонность во глубине души и показывал только братскую к ней привязанность. По смерти кровожадного тиранна Франции, обе сестры получили свободу; нещастные сироты, без родных, без друзей, без способов к пропитанию, нашли в дружбе Мервилевой нужную помощь. Он предложил им пристанище в доме своей родственницы, Гжи. Миллер, вдовы одного маклера, которая, не быв богатою, проживала посредственные доходы, и имела одного только сына, равных лет с Мервилем. Дюмон - имя молодого человека - не мог равняться с своим родственником ни основательностию ума, ни любезностию нрава; напротив того, был груб и неловок, но не зол, даже добр и чувствителен в душе своей. Эмилия и Матильда жили в доме Гжи. Миллер до самой революции, благополучно совершившейся 18 го Брюмера 1800 года. В это время приехал во Францию Дарналь, дядя обеих сестер по матери. Не быв дворянином, он обладал некогда знатным богатством; по возвращении в отечество, отыскал некоторые остатки имения и, установив дела свои, принял к себе обеих племянниц. Эмилия, которая превосходила красотою сестру свою, была его любимицей. Скоро надлежало изполниться ей двадцать лет; с приятнейшими наружностями, с душею чувствительною и признательною, она соединяла в себе нрав любезнейший. На вопрос дяди она призналась ему, со всем чистосердечием, в любви своей к Мервилю, к великодушному Мервилю, единственному покровителю во время продолжительных нещастий, единственному благодетелю обеих сестер. ,,Так чтож? отвечал Дарналь: и до революции знатные девицы выходили в замужство за разночинцев! Что делали оне для подлой корысти, к тому обязывает тебя склонность и признательность, особливо в такое время, когда уничтожены все отличия породы и звания. Впрочем, Мервиль при честном поведении имеет годового доходу пятнадцать тысячь ливров; это клад для тебя, любезная Эмилия! одобряю твой выбор." Немного спустя, Мервиль получил руку Эмилии. Матильда, ободренная примером сестры, также призналась дяде, что добрая Гжа. Миллер, которая пеклась о ней с материнскою нежностию, весьма желала бы сочетать ее с своим сыном.,,Что ты, племянница! сказал Дарналь: этот Дюмон очень дурен." - Нет, дядюшка! не очень, возразила Матильда. - ,,Вид его показывает глупца." - Дядюшка! уверяю вас, что он не глуп, и имеет весьма хорошие качества. -,,Он кажется мне своенравным, грубым." - О! совсем напротив! у него нрав прелюбезной. -,,Милая племянница! ведь ты не любишь его?" - За чтожь не любить его? - ,,Как! любишь страстно, до безумия? - О! это не нужно. - ,,Не нужно, естьли навсегда останешься при таких хороших мыслях." - Навсегда, дядюшка! даю вам в том честное слово. - ,,Хорошо! я согласен; можешь объявить это Гже. Миллер." - Спустя три недели после свадьбы сестры своей, Матильда вышла за Дюмона, и осталась жить с мужем в доме свекрови. Эмилия и Мервиль поселились в принадлежавшем ему прекрасном маленьком домике, находящемся в предместии города. Они не старались блистать Великолепием, и разполагали доходами не по моде, но по достатку; внутренность дома, убранная со вкусом, не была украшена теми редкими заморскими деревами, которые стоют дороже самой позолоты; в нем также не видно было подделанной простоты, разорительнейшей самого пышного разточения; но все показывало искуство, порядок, благоразумие.

Молодые супруги провели в нем шесть месяцов в примерном согласии. По изтечении сего времени, многие эмигранты возвратились в отечество, в числе которых были Эмилиины родственники. Они наперерыв посещали обеих сестер и, на первой случай, не только не укоряли их в постыдном замужстве, но даже одобряли их выбор. Все беглецы, после долговременного отсутствия, возвратясь в Париж, сначала забывают свою породу и чванство, и становятся весьма снизходительны. Они во многих особах имеют нужду, пока еще не вычернены из рокового списка; забывают старинные предразсудки и пленяют своим любезным добродушием. Чувствительный, услужливый Мервиль был возхищен знакомством с новыми родственниками: дочери Графа Н * * и внук Герцога С * *, молодой Мелидор, показались ему столько милыми, изъявляли ему такую дружбу, что он был вне себя от радости. Своею доверенностию, своими друзьями, своими стараниями он много способствовал к возвращению им прав гражданства: за то Эмилиины родственники не скупились на засвидетельствования благодарности, приходя ежедневно к нему на обеды и ужины, и даже приводя с собою многих своих знакомцев и друзей, которые все принадлежали к прежнему сословию Дворянства. Общество Эмилии, состоявшее прежде из её дяди и семейства Гжи. Миллер, вдруг сделалось многочисленным, блестящим; ее познакомили с большим светом, не оставили, под рукою, подать ей некоторые советы в рассуждении светских приличий, до того времени ей неизвестных, в рассуждении тона ея, которой казался им старинным. Эльмира, одна из родственниц, взялась образовать ее. Сперва учили ее искусству ловко одеваться. Эмилия совсем не умела подделывать лица, и даже показывала отвращение от сего излишества; это подало повод к колким шуткам на щет мещанской её застенчивости. ,,Разве хотите, говорили ей со смехом, быть похожею на Гжу. Миллер?" Язвительная стрела пущенная с таким веселым разположением духа на добрую Гжу. Миллер, сделала над Эмилиею сильное впечатление. Эта почтенная женщина, ею любимая и уважаемая до сей минуты, вдруг показалась ей смешною. Надобно знать, что ухватки добродушной Гжи. Миллер в самом деле были очень просты; она изъяснялась словами простонародными, и всегда с любезною смелостию, а особливо естьли была в веселом разположении. Гжа. Миллер, от природы женщина дородная, любила смеяться и рассказывать; была дружелюбна - по наклонности к доброхотству, не робка - потому что не имела ни на что требований; не боялась насмешек - потому что не понимала их; смех, улыбку почитала простым изъявлением радости, какая бы впрочем ни была тому причина; в колкой эпиграмме видела только забавную шутку. Показывал ли кто своенравие, прихоти - она думала, что это произходит от болезни, и старалась помочь в немощи, которою часто прикрывают затейливые причуды. Вы нездоровы! обыкновенно говорила она в таком случае: не болит ли у вас голова? - и с заботливостию искала Колоньской воды. Естьли кто потчивал ее грубыми словами - она ни мало не досадовала, но брала нежное участие, даже беспокоилась о том, кто досаждал ей. Гжа. Миллер, живучи в большом свете, не могла бы сохранить сего щастливого характера; в отборном обществе, в обществе хорошего тона такое совершенное добродушие показалось бы достойным всеобщего посмеяния. Эмилия всегда с одинакою нежностию принимала посещения Гжи. Миллер, когда одна была дома; но когда случались гости, тогда присутствие свекрови было в тягость хозяйке; она досадовала, естьли Гжа. Миллер вмешивалась в разговоры, и обыкновенно отвечала ей коротко и сухо. Чтобы прервать разговор, часто притворялась, будто не слышит слов ея, и спешила завести речь с другими, чтобы отклонить внимание их от бедной Гжи. Миллер, которая наконец не один уже раз получала отказы у ворот Эмилии. Дарналь, узнав об этом с изумлением и печалию, сильно жаловался на такую несправедливость. Эмилия отвечала, что Гжа. Миллер своими ухватками не может никому нравиться в её семействе. ,,Ежели так, подхватил Мервиль, то и я в нем не лишний ли?" Эмилия ободрила своего мужа, но вопрос показался ей очень похожим на правду; это и прежде уже несколько раз на мысль ей приходило. Родственницы Эмилиины, отчасу более покоряя ум ея, наконец признались ей, как она жалка своим замужством. - ,,Однакож я щастлива!" отвечала Эмилия. - Не льзя статься, прервала Эльмира. Что касается до вашей сестры - не спорю: между нами сказать, с её умом и вкусом не трудно привыкнуть к такому обществу, которое состоит из свекрови её и мужа. Но Вы, вы!... украшаясь такими прелестями, как решились вы на этот брак!... Как странно видеть вас вместе с такими людьми!.... Как несносны должны быть для вас их поступки, тон!.. - Эмилия, несколько оскорбленная сими словами, с жаром выхваляла добродетели своего мужа. -,,Да, правда! отвечала Эльмира: он человек честной и доброй; однакож вы имеете перед ним много преимуществ: ваша проницательность конечно умеет определить ему настоящую цену." Б самом деле - сказала Эмилия, обольщенная приписываемыми ей похвалами - в самом деле, естьли рассмотреть его без предубеждений..... - ,,Бедная!...." прервала Эльмира, бросив на нее сострадательный взор и пожимая руку ея. Эмилия, видя нежное участие приятельницы, и сама расстрогалась. Ее уверяли в жалком её положении с такою убедительностию, что она почти согласилась, вздохнула и замолчала. ,,Со всем тем, продолжала Эльмира поучительным тоном, он ваш муж; а это титло налагает великие обязанности...." - Изполню все. - ,,О! конечно; по крайней мере постарайтесь, чтоб он перестал называть вас своим милым другом; скажите ему, что приветствовать жену свою словом ты, особливо при посторонних, противно обыкновению." Спустя несколько дней после сего разговора, молодой, ловкой Мелидор ввечеру приходит к Эмилии, когда она одна была дома. Входя в комнату: ,,Знаете ли, сестрица! говорит, что я теперь только чуть не подрался?" - Боже мой! за что? - ,,За вас." - Как! -,,Прикажете рассказать? - Конечно! поскорее! - ,,Это случилось у Гжи * * *: она спросила меня о вашем здоровье; потом начали говорить о вас, о ваших прелестях, о любезности в обхождении, о ваших нещастиях. Бревалю угодно было утверждать, будто вышли вы замуж по выбору, по любви. Это его точные слова...." - По любви! прервала Эмилия, покраснев и с улыбкою негодования: Какое дурачество!... Чтожь оказали на это? - ,,Все захохотали; однакож это меня взбесило, по чести взбесило... Я рассказал все произшествие. Это штука Морфизы; она сочинительница Романа, а Бревиль только издатель..... Морфиза вас ненавидит, и почла бы себя очень щастливою, естьлиб удалось ей очернить вас...." - Побудительною причиною замужства моего была не любовь, но признательность; это еще важнее. - Да, да, признательность! -,,Разумеется: но чтобы пламенная страсть!...." - Разговор сей тяготил Эмилию; отрекшись от истины, от своей склонности, она смутилась и почувствовала угрызения. Чтобы сколько нибудь успокоить движение совести, она рассказала, чем одолжена была Мервилю; рассказала не только с жаром, но даже с прибавлением. Ей позволено было питать признательность..... Мелидор слушал без внимания, отвечал с холодностию; наконец стали говорить о другом.

Быв твердо уверенною, что, показывая нежность к Мервилю, сделалась бы смешною, Эмилия захотела уверить себя и в том, будто обманулась своею склонностию. Сравнивая Мервиля с модными молодыми людьми, она находила, что в нем недостает приятности, ловкости, милой непринужденности в обращении; разочла, что естьли он менее всех любезен в обществе, то не возможно, чтобы любовь имела место в её сердце, и заключила, что почтение принято ею за склонность. Этого одного довольно было, чтобы подавить любовь, или по крайней мере уменьшить ее. Новой образ мыслей не мог ручаться за семейственное щастие. Эмилия лишилась внутреннего спокойствия, которым до сих пор наслаждалась, и не могла удержаться, чтобы не сожалеть о нем. Хотя уже и не имела она прежнего постоянства, однакож была все еще кроткою, услужливою, нежною - когда оставалась с мужем наедине; но при посторонних казалась совсем другою женщиною. Боясь, чтобы Мервиль не сказал чего нибудь нескладного, чтобы не сделал неловкого движения, чувствовала беспокойство неизъяснимое; занималась только тем, чтобы препятствовать ему говорить и действовать; с грубостию перебивала речь его, или показывала холодность, даже негодование, когда хотела удалить его. Ей лучше нравилось досаждать ему, нежели допустить, чтобы другие смеялись над ним; дрожала, когда он обходился с нею с мещанскою искренностию, когда говорил к ней с дружелюбием, приличным людям низкого тона, обнаруживающим пред всеми взаимную доверенность и согласие. Мервиль, при достаточном уме, при чрезвычайной чувствительности, был застенчив; он знал, что светские обыкновения мало известны ему. Любя страстно жену, видя, с каким старанием все ищут её знакомства, удивляются ей, он имел к ней неограниченное почтение; быв совершенно уверен в её любви, при каждом поступке, показывающем её неудовольствие, тотчас заключал, что в чем нибудь ошибся, молчал и уходил прочь. Он был совершенно связан в обществе, состоящем из одних старинных Дворян. С одной стороны надлежало ему унижаться, с другой замешательство беспокоило его. Такое положение придавало ему вид человека изумленного, наружность принужденную и дикую: Все это показывало, что он был лишний между сими людьми, всегда веселыми, ловкими, блестящими. Заключили, не без правдоподобия, что Мервиль был - глупец. Эмилия не почла нужным противоречить, в намерении поддержать выгодное мнение о превосходстве своем перед мужем, и наконец сама в нем уверилась. Мервилево терпение, ласковость и кротость лишили его последнего уважения, которое до того времени Эмилия к нему оказывала. Эльмира предложила ей знакомство с двумя или тремя особами, бывшими в то время в великой моде, и которые сами искали дружбы Эмилии; положено пригласить их к щегольскому завтраку и выбрать для сего такой день, когда Мервиль будет обедать у Гжи. Миллер. Мервиль, не любивший ни новых знакомств, ни модных завтраков a l'Anglase, очень обрадовался, избавясь от новых гостей. Он выехал в самой полдень, и обещал возвратиться домой не прежде шести часов, надеясь, что все к тому времени разъедутся. Гости, которых ожидали в час по полудни, собрались в три часа. Время провели очень весело; все забавлялись, все были любезны. Эмилия возхищала общество и становилась отчасу более прелестною; никогда не видали ее столько остроумною, столько милою; часы летели неприметно; наконец, при наступлении шестого часа, хозяйка начала беспокоиться... Вдруг Эмилия бледнеет, дрожит.... слышит в передней тонкой, резкой голос Гжи. Миллер.... В ту самую минуту отворяется дверь, является Гжа. Миллер, держа за руку Дюмона, а за нею и Матильда с Мервилем. Какое посещение! какой громовой удар для Эмилии, находящейся среди избраннейшего общества Парижскаго!... Гжа. Миллер, едва дыша от усталости, вся в поту, забрызганная грязью, с обыкновенною смелостию входит, хохочет изо всей мочи, и рассказывает нещастное, как она называла, приключение.... Она непременно захотела, после обеда, понаведаться об Эмилии, быв твердо уверенною, что ей одной дома скучно без мужа.... Наемная карета, в которую все четверо сели, дорогою изломалась: надобно было идти пешком.

,,Я таки еще в силах, слава Богу! прибавила Гжа. Миллер: грех пожаловаться; однакож не близкой путь. Устала до смерти!"... В продолжение сего повествования, Эмилия два или три раза чуть не упала в обморок. Гжа. Миллер, приметив бледность Эмилии, по щастию, умерила свою веселость, но сочла нужным слегка побранить ее за то, что не побереглась за обедом; когда сказали ей, что это еще только завтрак - новое поле открылось для её рассуждений о наблюдении умеренности в пище: она уверяла, что в глиняной посуде несравненно лучше готовить, нежели в медной, и что чай годится тогда употреблять, когда не варит желудок. Эмилия мучилась; но Матильда, имея ту же любезность в обхождении и тот же вкус, которым обладала сестра ея, была совершенно спокойна, и не подавала никакого виду, будто замечает странности, которые столько терзали бедную Эмилию. Когда свекровь обращала к ней речь, она отвечала ей с такою простотою, с такою кротостию, с таким почтением, показывала такую к ней привязанность, такое уважение, которые притупляли стрелы насмешничества. Глубокое почтение, наполнявшее душу Матильды, имело какую-то силу сообщаться. Надобно, говорили прочие, чтобы эта Гжа. Миллер, не смотря на странные ухватки, имела весьма хорошие качества, потому что невестка столько любит ее и почитает.

Эмилия, в сем случае, в сравнении с сестрою, казалась малодушною, безразсудною; гости, а особливо женщины, расставшись с нею, под предлогом сожаления, насмехались над её смятением более, нежели над неловкостию Гжи. Миллер.

Ввечеру, оставшись наедине с Матильдою, Эмилия начала выговаривать сестре своей. ,,Для чего ты не удержала ее от этого посещения? ты знала, что у меня гости. Какое удовольствие для тебя, когда над нею смеются?" - Мне самой очень хотелось бы, чтоб она осталась дома, но я не могла удержать ее. Впрочем для меня непонятна причина твоего замешательства.... -,,Признаюсь, что не могу равнодушно видеть людей, которых люблю, предметом осмеяния...." - Естьли бы нападали на её доброе имя, на её нравы, тогда не казалось бы это для меня странным; но в таких мелочах... - ,,Ах! такие мелочи очень важны в мнении людей светских!..." - В твоем должны оне иметь другую цену. Впрочем, ежели почитаешь их столько важными, то для чего беспрестанным смятением заставлять еще более замечать их? Для чего, в таких неприятных обстоятельствах, мучить себя и друзей своих, показывая замешательство, краснеясь, давая волю насмехаться, Вместо того, что надлежало бы поправлять ошибки, прикрывать их изъявлением почтения и любви, которые обыкновенно поселяют в посторонних выгодное мнение о том, кому оказываются? - ,,Можно ли сохранить присутствие духа, видя любимую свекровь в таком унижении пред всеми светскими женщинами?" - В каком унижении, сестрица? Напротив того, я очень уверена в её превосходстве пред всеми женщинами, ловкими, светскими, разряженными, которые составляют твое общество.... Я горжусь, имея такую свекровь; горжусь и возхищаюсь её беспорочным поведением, её чистыми нравами, её великодушием, добросердечием, благодеяниями, которыми осыпала нас, и которые должны поселить в нас почтение неограниченное... - ,,О! я очень помню их; люблю даже рассказывать об этом всем, кому угодно..." - Чтож? тогда краснеешься ли, говоря о чувствительной, великодушной женщине, которая с открытыми объятиями приняла нас вовремя нашей бедности, любила как детей своих, пеклась о нас с материнскою нежностию, была для нас примером всех добродетелей?... Чтобы утешить себя в несправедливом суждении людей легкомысленных и ядовитых, которые знают ее очень худо, не забывай никогда того, что все честные, благомыслящия особы не перестанут удивляться редким качествам души ея; наконец будь уверена, что ты сделаешь себе много чести, оказывая должное уважение достоинствам ея, и тогда никто не осмелится бесстыдно издеваться над её тоном и поступками; никто не осмелится даже говорить о ней непочтительно в твоем присутствии.

Сей разговор произвел бы спасительное действие над умом и сердцем Эмилии, естьли бы к слабости - обнаруживать стыд и замешательство от того, что имеет такую родню - она не присоединила нелепаго предубеждения присвоять себе высокие преимущества перед мужем, и гордиться ими. Между тем Эмилия, живучи в рассеянии модного общества, делала разточительные издержки, на которые недоставало доходов Мервилевых. Он представил ей об этом так благоразумно, так убедительно, что Эмилия обещалась решительно отказаться от завтраков и обедов, которыми угощала друзей своих; но к изполнению сего обещания встретила великие затруднения; ибо, чтобы несколько извинить свое замужство и усугубить к себе общее уважение, она разгласила, что Мервиль очень богат. Надлежало признаться в противном; а этого-то она не хотела, и решилась благонравием мужа пожертвовать пустому тщеславию; уверила друзей своих, что он скуп и ревнив до чрезвычайности; ей сказали, что это давно уже примечено, и еще более сожалели об участи бедной Эмилии. Женщины нашего времени имеют необыкновенные требования, которые, сколько ни кажутся противоположными, умеют оне соглашать с удивительным искуством: будучи всегда деятельны, ведя жизнь шумную и рассеянную, оне страстно любят покой и уединение; увлекаются склонностию, делая все или понавыку, или из угождения.... везде нося с собою веселость и забавы, беспрестанно проповедывают приятности меланхолии, которая обыкновенно есть основанием их характера, хотя все знают, что особы меланхолические подвержены частым припадкам веселости, и даже смеются более других. Чувствительность их так нежна, так пламенна!... и со всем тем не могут смотреть за больными, посещать умирающих, утешать нещастных потому, что картина страдания раздирает сердце их. Оне в одно и то же время хотят быть предметами удивления, зависти и сострадания; в обществе веселы и остроумны, в обыкновенном разговоре томны и жалобны; с друзьями, где дело идет по доверенности, воздыхающи и стенящи. Жена изливает в недра дружбы недостатки мужа и оскорбления, которые терпит от него. Сии трогательные повествования редко бывают точны; но прибавления разве не позволены нежной чувствительности? Молоденькая девочка жалуется на мать свою, и уверяет, что от того не менее любит ее. Такая детская любовь выставляет несправедливую мать еще более ненавистною. Теперь все женщины особливую склонность имеют к трогательной роли гонимой жертвы, и почитают ее лучшим средством к обольщению. Впрочем после таких жалоб естьли случится расстаться с мужем, оставить без призрения мать, тогда для оправдания себя пред публикою причины уже готовы: Вот единственная польза от сего поведения! но сколько пагубных невыгод? Прежде рассуждали иначе: тайны домашния не старались разглашать в обществе, быв уверенными, что женщины, для сохранения собственной славы, для пользы семейства, должны всеми мерами пещися о том, чтобы заставить уважать родителей своих и супругов; очернять своих покровителей и клеветать на доброе имя тех, которых должно почитать, означало тогда последнюю степень глупости и развращения.

Матильда, непринужденно и без усилий, следовала сим Готическим правилам. Повинуясь внушению души благородной, ума основательного, она не только не жаловалась на суровые поступки мужа грубого, упрямого, прихотливого и безтолкового, но успела уверить всех своих знакомых, что Дюмон был человек умный и благонравный. Молчаливость его Матильда выдала за склонность к размышлению; неловкость в обращении и невежливость называла она развлечением. Дюмон, которой обыкновенно молчал в беседе по тому, что не умел изъясняться, по милости Матильды прослыл глубоким наблюдателем; даже с удивлением повторяли его острые, замысловатые слова, и никто не сомневался, чтобы оне были не Дюмоновы: сама Матильда уверяла в том... Кому пришлобы на мысль в наше время, что жена все обороты ума и проворства употребляет на то, чтобы заставить других уважать дарования мужа - дарования, которых он совсем не имеет?... Дюмон крайне удивлялся, видя, с каким отличием принимают его в обществе; он догадался, что обязан тем жене своей - и был признателен. Кротость и благоразумие Матильды, совершенство её поведения, заставили его образумиться: не сделавшись любезным, по крайней мере он перестал быть невежливым, и почувствовал к Матильде еще более нежности и доверенности, которые никогда не изменялись. Между тем, как умная, милая Матильда - при всей молодости пользуясь уважением, которое оказывается зрелым летам - готовила для себя новые удовольствия в будущем, Эмилия, провождая время в обществе людей легкомысленных, не видала никакой нужды в изправлении, потому что уверена была в своей непорочности; становясь отчасу более непочтительною к мужу, она поступала с ним с такою наглостию, с таким презрением, что наконец Мервиль вышел из терпения. Поздное огорчение послужило только сделать его в глазах друзей Эмилии более смешным, более виновным: все общество вооружилось против бедного мужа; Мервиль решительно был признан человеком безтолковым и злонравным.

Спустя два года после замужства обеих сестер, Дарналь получил весьма прибыльное место; ему захотелось иметь при себе любимую племянницу, Эмилию. Сколько с одной стороны радовало его сие обстоятельство, столько неприятно было жить в одном доме с Мервилем, которого он стал ненавидеть с тех пор, как Эмилия перестала почитать. Эмилия была хозяйкою в доме; нежно любимая дядею, принимаемая в обществе с большим уважением, она начала обходится с мужем еще грубее. Мервиль, вышед из терпения, осмелился говорить тоном раздраженного супруга. Эмилия подняла ужасной вопль, жаловалась дяде, и - чтобы не допустить Мервиля до объяснения и предупредить оправдание - изобразиля Дорналю своего мужа чудовищем. Таким образом, для сохранения при себе доверия от дяди она совершенно очернила мужа. С этого времени наши супруги беспрестанно ссорились. Не смотря на то, Эмилия все еще любила Мервиля, часто даже видела себя виноватою, признавалась в том - только наедине - с крайнею чувствительностию, и старалась загладить свои проступки. Мервиль любил страстно Эмилию, которая, по крайней мере, не подавала никакого повода к ревности, и верность супружескую хранила с строгою точностию; а любовь во всем прочем так снизходительна!... По нещастию, Эмилия знала всю власть свою и не имела ни столько благоразумия, ни столько твердости, чтобы запретить себе злоупотребление оной.

Мервиль ясно видел худое к себе разположение со стороны Дарналя; но, надеясь через него получить выгодное место, не сомневался, что когда нибудь возвратит себе независимость. В одно утро узнает он от своего приятеля, что очистилось одно прибыльное место; тотчас Мервиль заклинает Эмилию немедленно просить дядю о ходатайствовании по сему делу. Эмилия обещала, и Мервиль пошел с своей стороны делать нужные разпоряжения. Эмилия была приглашена на чашку чая. Назначенное время наступало; не смотря на то, согласилась - хотя с великим неудовольствием - до отъезду в гости, увидеться с дядею, но с условием, которое она дала сама себе, пробыть у него не более четверти часа. Когда пришла в его комнаты, ей сказано, что Дарналь сидит запершись с своим прикащиком, и может видеть ее не прежде, как через час. ,,Уже поздно!" сказала Эмилия, взглянув на часы: ,,мне не льзя дожидаться, ввечеру поговорю с дядюшкою; велите подвезти карету!" Эмилия летит к Эльмире. После чая удержали ее обедать. Эльмира упросила Эмлию ехать в Театр, где имела она свою ложу; тогда объявлена была новая Трагедия, скучная до смерти. В продолжение третьяго действия, Эмилия, встав, сказала: ,,Удовольствиями надобно жертвовать своей должности; мне нужно сего дня говорить с дядюшкою о деле, очень важном в пользу Г. Мервиля..." Все удивлялись уму и правилам Эмилии. В десять часов, ввечеру, она приехала к дяде, но не застала его дома. Спустя час после отъезда Эмилии, посетила его Матильда, и оба вместе выехали. Эмилия была в крайнем замешательстве, когда Мервиль, думая, что она виделась с Дарналем, спросил ее об ответе. Пораженный отрицанием ея, Мервиль горько вздохнул, но удержался от упреков. Эмилия, чувствуя вину свою и разкаеваясь, обещала ему постараться в тот же вечер, прежде нежели лягут спать, увидеться с дядею, и просить его со всею убедительностию. Дарналь возвратился домой в десять часов. После ужина Эмилия отвела его в кабинет, чтобы говорить без свидетелей. Лишь только она изъяснила свое желание, Дарналь, прервав ее, сказал, что теперь уже поздно! - ,,Как?" - Я целой день хлопотал об этом деле, и место уже выпрошено... - ,Для кого?" - Для твоего деверя. - ,,Для Дюмона?" - Да! для него. Сего дня, по утру, скоро после тебя, приехала ко мне сестра твоя, и не только просила ходатайствовать о муже, но силою повезла меня в своей карете, и не прежде рассталась со мною, как по окончании всего дела. Эта женщина не утомима, когда дело идет об её муже.... Хотя люблю тебя несравненно более, нежели Матильду; однакож не имею причины досадовать, доставив сестре твоей такие выгоды, впрочем, я почел бы себя благополучнейшим человеком, естьлиб удалось мне сделать для тебя то же самое. - ,,Ах, дядюшка! для чего же вы не вспомнили об Мервиле?..." - Милая племянница! все стали бы смеяться надо мною, естьлиб я вздумал для него просить это место... ,,По чему же?" - На что обманывать себя? Все столько уверены в глупости, неспособности и странностях Мервиля, что он никогда и ни в чем не успеет. -,,Кто оклеветал его так бесстыдно?" - К чему тут говорить о клевете? Никому не приходило на мысль клеветать на дураков. Наше общество, наши друзья известны об его достоинствах. -,,Мервиль человек весьма честной...." - Я говорю не о честности, но о глупости.... Он сделал тебя нещастною - своею ревностию, охотою ссориться, скупостию, странными прихотями... -,,Какие злодеи погубили его в вашем уме?" - Еще повторяю, что он не имеет неприятелей Разве я не вижу, как вы живете?.. беспрестанные ссоры, вечное несогласие!... Разве не могу судить по этому?... Ты так кротка, так снизходительна! Надобно, чтоб он был несносен до чрезвычайности, когда мог вывести тебя из терпения. Наконец вспомни, сколько раз ты сама жаловалась!.. - ,,Я никогда не говорила, будто он глуп, сумазброден..." - Ты никогда не называла его сими словами; но не сто ли раз я слышал от тебя почти то же?.. Признайся - он сущий негодяй!.. - ,,Ах, нет, дядюшка! он человек редких качеств.... Напротив того Дюмон, за которого вы старались, очень прост!.." - Полно, племянница! лицо Дюмоново не обещает ничего хорошаго; но знаешь ли, как он трудолюбив? часа по четыре сидит запершись в кабинете.... - ,,Чтобы не мешали спать..." - Ты шутишь! Дюмон человек рассудительной, умной, просвещенной... - ,,Сестрице угодно утверждать это..." И ей все верят; а этого довольно, чтобы получить место... -

При сих словах Эмилия смутилась и оставила дядю. Терзаемая дссадою, стесняемая печалию, она увидела наконец безразсудность свою в поведении..... Но как сообщить сию новость Мервилю?... Чтобы прикрыть стыд свой и выпутаться из неприятного дела, она вздумала встретить мужа выговорами; начала с жаром упрекать его в том, что он не старался сыскивать себе друзей. ,,К чему же служат твои, прервал Мервил, ежели отказываются помочь мне." - Главная польза твоя требовала привязать к себе моего дядю. - ,,Что же ты сделала, чтобы доставить мне дружбу его, и мог либ я успеть в том против твоего желания?" - Ты никогда не старался ему нравиться.... - ,,Ты лишила меня всех средств к тому. Впрочем разве любит он Дюмона? Разве можно любить его?..." - У Дюмона много друзей. - ,,Его друзья те же, какие у жены его, которая вступает только в связи выгодные и почтенные." - А мои приятели разве порочные люди? - ,,О, нет! но слишком легкомысленны." - Сестрица надута спесью, которой я не имею. - ,,Оставь пышность, не входи в долги, откажись от разточительности, которая разоряет нас; согласись уехать на восемь месяцов в маленькое поместье, лежащее от Парижа в пятидесяти милях - тогда буду доволен посредственным нашим достатком; тогда, для тебя только, буду стараться об его приращении! " -

После сего упрека Эмилия замолчала; и что оставалось ей говорить? Слезы показались на глазах ея. Чем более она размышляла о своих поступках, тем тяжелее становилось бремя скорби её и разкаяния.

Матильда и Дюмон переменили жилище; они наняли дом гораздо красивее и обширнее принадлежащего Гже Миллер, в котором жили до того времени; но, нехотя расстаться с сею добродетельною женщиною, пригласили ее перебраться с собою на новую квартиру. Ее не заставили жить в отдаленных комнатах, но просили быть в доме хозяйкою, вместе с невесткою. Все уважали добрую Гжу. Миллер, все были к ней привязаны. Матильда любезною приветливостию умела усугубить цену почтения, которое она оказывала свекрови. Кто хотел угодить хозяевам, тот старался понравиться доброй матери; заниматься ею вошло, так сказать, в обыкновение, и тот показался бы великим невежею, кому пришло бы в голову осмелиться шутить над такою женщиною, которую любовь детская и признательность сделали столько почтенною, столько занимательною. При окончании зимы, тогож года, Мервилю захотелось возобновить свои старания в рассуждении одной должности, менее выгодной, нежели та, которая досталась Дюмону. Мервиль решился лично просить дядю о помощи. Вошед в кабинет к Дарналю, он застал его, сидящего за письменным столиком. Сей последний - не оставляя пера, которое держал в руке - просил Мервиля объявить, чего он хочет, тоном, показывающим, что хозяин не очень рад был гостю, и хотел бы расстаться с ним как можно скорее. Смущенный Мервиль торопливо и запинаясь, рассказал о своем деле. ,,Что это, сударь, значит, вскричал Дарналь: опять то же!.." - Как, милостивый государь! прервал Мервиль: разве я вас беспокоил? - ,,Я не успел выпросить место для Дюмона, как опять... чем более делаешь, тем более дела впереди - это несколько не учтиво! Объявляю вам, что не намерен наскучивать моим приятелям... притом же об вас имеют такое невыгодное мнение..... ваше поведение... " - Что такое, сударь? мое поведение.... - ,,Дюмон сделал щастливоио племянницу мою; я обязан стараться о нем; но вы..." - Разве Эмилия жалуется? -,,Нет! но я, слава Богу, не слеп." - Чтож такое видите вы? - ,,Семейство самое несогласное, самое дурное... я выхожу из терпения; надобно это кончить." - Милостивый государь! подумалиль вы, что после таких слов нынешний же вечер я должен искать другой квартиры? - ,,Послушайте: станем говорить без околичностей. Вы любите деньги, а я богат и люблю Эмилию; мы можем взять такие меры, которыми все останемся довольными." - Я не понимаю вас. - ,,Разполагайте всем вашим имением без изключения; сверх того предлагаю вам пятьдесят тысячь франков для приведения в порядок дел ваших. Согласитесь развестись с Эмилиею; беру на себя попечение о её спокойствии." - При сем ужасном слове нещастный Мервиль побледнел и сделался неподвижен; потом, не сказав ни слова, поспешно вышел из кабинета и из дому. Он не приходил обедать; ввечеру тщетно ожидали его к ужину. Эмилия не понимала, чтобы это значило. Дарналь также беспокоился. Самые те, которые не могут похвалиться характером и правилами, чувствуют какую-то неприятность, похожую на угрызения, когда получают отказ в нелепом предложении. В полночь принесли к Эмилии от Мервиля записку следующего содержания:

,,Ваш дядюшка предложил мне развестись с вами; не сомневаюсь, что вам угодно было уговорить его сделать это... Мои правила не позволяют мне согласиться на ваше желание; но вы никогда не увидите меня. Оставляю вам половину моего имения; Нотариус мой вручит вам запись."

Боже мой! вскричала Эмилия, проливая слезы: я требовала развода! я! О Мервиль! и ты мог подумать!... требовать развода!... Ах! естьлиб я не любила тебя, и тогда одна мысль эта ужасала бы меня!... Ты узнаешь все, и оправдаешь меня! - Она тотчас побежала к дяде, показала ему записку Мервилеву, и осыпала его язвительными укоризнами, много раз повторяла ему с жаром, что почитает, любит Мервиля, и никто не принудит ее не только развестись с ним, но ниже разлучиться на малое время.

Смущенный Дарналь предался благоразумным рассуждениям о непостоянстве женщин. Эмилия с поспешностию оставила его и, написав записку к Мервилю, послала в дом к Дюмону; но Мервиля там не было. Эмилия, утомясь от беспокойства, кинулась в постелю; на другой день, очень рано, сама поехала искать мужа по всем местам, в которых надеялась найти его; но все её старания были бесполезны.

Думая, что Мервиль уехал в свое поместье, лежащее В Шампани, она послала туда нарочнаго; но нарочный, возвратясь через четыре дня, объявил, что там совсем не знают о Мервиле. Отчаянная Эмилия не переставала разведывать - все тщетно! Две недели протекли в ужасных беспокойствах. По изтечении сего времени, Эмилия получила через Почту от Мервиля письмо, писанное с корабля, стоящего в Брестской гавани. Мервиль прощается с супругою, и уведомляет, что в качестве волонтера отправляется на остров Сен-Доминго, для усмирения возмутившихся Негров. Эмилия не упала в обморок; не выронила ни одной слезы. Кто хочет решиться на подвиг великой, благородной, тот чувствует твердость сверьх-естественную. Нещастный! сказала она: ты едешь, почитая меня виновною!.... Так, я виновна! я пожертвовала моим щастием ничтожной суетности; теперь глаза мои открылись. О Мервиль! последую за тобою; ты узнаешь мое сердце - и простишь меня. В ту минуту приказывает людям приготовлять все к отъезду; запискою уведомляет сестру о своем намерении, идет к дяде, и показывает ему письмо Мервилево. Дарналь, прочитав с некоторым смущением, сказал: Чтож? это хорошо! он заслужит славу; потом напишем к нему, чтоб он возвратился.... - ,,Нет, дядюшка! прервала Эмилия: хочу сделать лучше..." - Что такое? - ,,Поеду с ним вместе...". - С ним ехать?.. - ,,В нынешнюю же ночь; сяду на корабль...." - Образумься, Эмилия! подвергать себя опасностям плавания! ехать в страну, опустошаемую всеми ужасами пагубнейшей войны, ядовитым воздухом, заразительными болезнями!... - ,,Многия жены, не будучи ни в чем виновны перед мужьями, решились на такое благородное дело; а я..." - Поведение твое было непорочно. - ,,Разве, кроме целомудрия, нет других обязанностей для супруги? Разве я невинна, заставляя отчаянного Мервиля искать приключений, подвергаться бедствиям для того только, чтоб оставить меня в ненавистной свободе?... Обольстясь обманчивыми мечтами, я могла отважиться на безразсудные поступки, которые лишили меня любви Мервилевой; но его почтение дороже для меня всего на свете; на все решусь, чтобы возвратить его." - Но перенесеш ли беспокойства трудного путешествия?.. - ,,А здесь вместе и беспокойства и угрызения! могу ли перенести их?" - Дарналь противуполагал тысячу возражений, но Эмилия осталась непреклонною. Прибытие Матильды перервало разговор; она бросилась в объятия сестры, плакала, хвалила её великодушное намерение, и сказала, что выпросила у Дюмона позволение проводить Эмилию до самой пристани, и на корабле проститься с нею. Дарналь еще хотел-было не соглашаться, но его не слушали. Пускай она едет! говорила Матильда: сердца благородные одобрят её решимость; этот подвиг украсит всю жизнь ея, приобретет честь и славу её имени. Ступай, сестрица! продолжала она: не страшись ни моря, ни бури, ни ужасов войны. Покровитель добродетели будет хранить тебя, будет сопутствовать тебе; под Его руководством соединишься с супругом, возвратишься в отечество, получишь право на любовь самую нежную, и будешь радостию и утешением твоего семейства!

Дарналь менее всего имел склонности к энтузиазму; однакож, браня обеих сестер за их безразсудное упрямство, не мог не ощутить приятного движения души при сем разговоре. Не смотря на все его противоречия, сестры отправились в дорогу в ту же ночь. По прибытии к пристани, Эмилия ожидала попутного ветра более двух недель. Наконец простилась с сестрою, села на корабль и, по щастливом плавании, приехала в Сен-Доминго. Но что почувствовала она, услышав, что Мервиль, быв на трех сражениях, на каторых отличился своею храбростию, получил многия раны, почитаемые от Лекарей смертельными? Нещастная Эмилия просила указать ей квартиру Мервилеву, и нашла его в бедственном состоянии, в беспамятстве: три дни уже разум его находился в совершенном помешательстве.... Эмилия не могла опасаться последствий от нечаянного свидания. По крайней мере умру с ним вместе, сказала она - и вошла в комнату. Мервиль не узнал ее, даже не видел ее, но почти каждую минуту произносил её имя.... Бледная, печальная Эмилия села у ног при его кровати, и была неподвижна до тех пор, пока Лекари пришли осмотреть больнаго. Она помогла перевязать раны, не делала никаких вопросов, и опять заняла прежнее место. Надзиратель больных предложил ей успокоиться: Эмилия подала знак рукою, чтоб он удалился. Надзиратель, засветив ночник, вышел в ближнюю комнату.

Мервиль целой час не двигался, не говорил ни слова; глаза его были закрыты; одни вздохи вырывались из груди его. Нещастный! сказала Эмилия: я причиною твоей смерти!... Я не нарушила верности супружеской, никогда с тобою не расставаяясь, любила тебя с нежностию, сберегла доброе имя; и со всем тем - я виновнейшая женщина в свете, я твоя убийца!.... Не страсть постыдная, не разпутство гнусное виною незагладимого злодейства - нет! я пожертвовала моим щастием, твоим спокойствием - нелепым мелочам!... Вот к чему ведет ничтожная суетность!... Любезный, великодушный человек! и я за тебя краснелась!.. я краснелась за того, которого душу знала так хорошо, которого храбрость делает честь отечеству!.. Пустые приличия, светские обыкновения, мода, хвастовство! до какой степени могли вы развратить ум мой и сердце!.... Так! это унижение прилично мне в сии ужасные минуты, буду упрекать себя беспрестанно тем, что разорвало союз наш, что погубило нас; буду мстить за тебя себе самой, накажу свою н.благодарность.... И я краснелась за тебя, благодетель, друг, супруг мой!... Какие муки в состоянии загладить пагубное заблуждение!... При сих словах Мервиль, со вздохом, произносит имя Эмилии.... открывает глаза, видит свою супругу, трепещет и, положив обе руки на лицо свое, говорит слабым голосом: ,,Образ милой и жестокой! не уже ли будешь гнать меня до гроба?..." Эмилия затрепетала: она думала, что Мервиль все еще в беспамятстве, но что образ ея, действуя на его зрение, беспокоит больнаго; в сих мыслях спряталась за занавес. С наступлением дня явился Лекарь, и весьма обрадовался, видя, что Мервиль получил употребление разума.. Когда помешательство вас оставило, сказал он, то не сомневайтесь в выздоровлении. При сих словах Эмилия, вне себя от возхищения, бросается к ногам Лекаря. Ах! вскричал Мервиль: я опять в беспамятстве, вижу предмет моих мучений!.... - Нет, нет! отвечала Эмилия: это не мечта! здесь твоя супруга, твоя Эмилия!... Ах! взгляни на её слезы, на разкаяние, на любовь - и ты узнаешь ее!.." Радость не всегда бывает опасна: она возвратила жизнь Мервилю; раны его, под присмотром Эмилии, скоро изцелились. Ему не позволяли ни говорить, ни спрашивать, в продолжении нескольких дней; но имел ли он нужду в объяснениях? Он видел пред собою Эмилию, которая переплыла моря, чтобы с ним соединиться!... Когда Мервиль начал оправляться, Эмилия, признавалась в своих проступках, и прося в них прощения, с кротостию выговаривала ему за то, что он мог поверить, будто она требовала развода. Мервиль отвечал, что хотя Дарналь предложил развод без решительного её согласия, но не сомневался в том, что Эмилия хотела быть независимою. Впрочем, прибавил Мервиль, после всего, что я слышал от твоего дяди, мне не можно было жить с ним вместе; я предвидел, чего тебе стоило оставить пышной дом и возвратиться к прежнему роду жизни. Но я не знал всего величия души, всея чувствительности моей Эмилии; выехал из отечества для того, чтобы оставить ей свободу, о которой, казалось мне, она вздыхала.

Мервиль и Эмилия жили на острове Сен-Доминго два года: в это время Мервиль отличился славными подвигами. По возвращении во Францию, наши супруги приняты были от родственников с живейшею радостию; Эмилия появилась в обществе с тем блеском, которым добродетель озаряет красоту и молодость. Мервиль, снискав щастливую уверенность в собственном достоинстве и в общем к нему уважении, показался совсем другим человеком; в воздаяние заслуг своих, он получил выгодное место. Эмилия не разрывала связей с прежними знакомыми, которые не были уже ей опасны; но доверенность имела только к истинным друзьям, к любезной Матильде и к почтенной, доброй Гже. Миллер. Она сделалась щастливейшею женщиною; ничего не недоставало к её благополучию. Теперь она мать - некогда расскажет дочери свою историю, чтоб уверить ее. Что нет смешнее, безразсуднее, нет пагубнее странности - отнимать у мужа доброе имя, поведением своим очернять его в обществе, и говорить о нем при посторонних с наглостию, или с неуважением.

К - й.

Жанлис Мадлен Фелисите - Жена, сумасбродная по наружности, читать текст

См. также Жанлис Мадлен Фелисите (Ducrest de Saint-Aubin) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :