Луи Жаколио
«Затерянные в океане (Perdus sur l'ocean). 4 часть.»

"Затерянные в океане (Perdus sur l'ocean). 4 часть."

- Тогда что же ты хочешь сделать?

- Подплыв к судну, я стал бы кричать: "Подарки! Вот подарки от господина банкира Лао Тсина экипажу французского фрегата, имеющего дело к нему!" Тогда меня немедленно пустили бы на борт судна с моими фруктами.

- Недурно! Право, ты находчивее меня в этом деле!

- А поднявшись на борт, я бы тотчас же раздал командиру фрегата и прочим офицерам пригласительные билеты на сегодняшний вечер!

- Это лучше всего! Вот именно та идея, до которой я не мог додуматься и которая как нельзя более кстати! - воскликнул восхищенный банкир.

- Вот тут-то, с этими билетами, я мог бы незаметно вручить письмо младшему французу!

- Отлично, отлично! Теперь иди и приводи в исполнение твой план! - заключил Лао Тсин.

"Вдвойне изменник! - с гневом произнес он, оставшись один в своем кабинете. - Его поведение гораздо хуже, чем я думал! Приехал сюда на военном судне, которое враждебно нам, нашим братьям! Что можно вообразить себе недостойнее этого?" Я сначала колебался, обдумывая средство к наказанию этого человека, но теперь вижу, что преступление превышает даже это средство!.. Теперь мне остается только поговорить с младшим французом который вселяет некоторое доверие к себе. Надеюсь, что он не откажется сказать мне правду, если я обращусь к его совести и чести. Я таким образом могу узнать об участи моего бедного Фо! Может быть, он присутствовал при его кончине и знает наследника, которого тот назначил себе... Я ему скажу, что мне нужно переговорить с ним наедине, без свидетелей, и что я все сделаю для него, чего он ни пожелает, если он только откроет мне правду!

Между тем слуга-яванец, с огромной корзиной разных южных плодов, которыми так богата Ява, подъезжал уже в лодке к борту "Бдительного".

- Вот подарки! Подарки от господина Лао Тсина! - начал кричать яванец.

Экипаж броненосца, бывший на отдыхе, тотчас же заметил подъезжающего гостя и, слушая его исковерканный французский язык, начал было трунить над ним; но один из офицеров, услышав имя Лао Тсина, остановил матросов и дал знать о приехавшем яванце заместителю командира, Люку Пенарвану.

- Черт возьми! Посланец от Лао Тсина! Этому нельзя отказать!.. Да еще с фруктами, которые заменят нам этот давно опротивевший голландский сыр!.. Нравится ли вам, Пенарван, голландский сыр?

- Это зависит...

- От чего?

- От ветра, от моря, от погоды, от настроения командира!

- Честное слово, с вами никогда нельзя говорить серьезно!

- Однако у этой яванской обезьяны я вижу пакет в руках: должно быть, от самого Лао Тсина...

- Вот видите!

- В таком случае, - решил заместитель, - пустите его на судно, да сделайте это так, чтобы фрукты не пошли как-нибудь ко дну.

- Уж будьте спокойны!

В две минуты яванец с фруктами был на палубе "Бдительного", но к фруктам его было запрещено прикасаться до распоряжения командира судна.

Этот последний, известный уже нам бравый морской волк Маэ де Ла Шенэ, заканчивал в это время свой туалет, собираясь с визитами к французскому консулу, к банкиру Лао Тсину и к командирам двух американских броненосцев, которые вежливо салютовали ему двадцатью одним выстрелом, когда судно его вставало на рейд.

Поднявшись на палубу, командир увидел весь свой экипаж окружившим яванца и смотревшим не без зависти на его роскошные фрукты.

- Что это такое? - спросил он.

- Подарки. Подарки от господина Лао Тсина экипажу, - отвечал невозмутимо яванец.

- Хорошо! - сказал равнодушно командир судна. - А это что еще?.. А-а, господа, вот приятная новость для вас всех: вы приглашены банкиром Лао Тсином на вечер, который он дает сегодня в своем роскошном дворце, называемом Уютным Уголком! Наш товарищ по путешествию, мандарин Ли Ванг, нарассказал столько чудес о вечерах банкира, что теперь остается только собственными глазами убедиться в том, что вы слышали от него на словах" Как бы вам не вернуться завтра сюда с какой-нибудь лошадью или, чего доброго, со слоном!

И, довольный своей шуткой, намекающей на подарки гостям богача Лао Тсина, Маэ де Ла Шенэ продолжал отеческим тоном:

- Тут четырнадцать приглашений: ни один из наших офицеров, стало быть, не забыт. Но я не знаю, как мы все бросим "Бдительный", который не должен оставаться совсем без офицеров, хотя бы речь шла об одном только вечере. Увидим, однако, кто те двое, которые добровольно должны будут провести сегодня вечер на "Бдительном" до восьми часов следующего утра.

Командир обвел глазами весь свой экипаж, но никто не проронил и слова.

- Ну, тогда бросим жребий! - предложил он.

Однако и на это никто ничем не ответил, зная, вероятно, по опыту, как добрый начальник привык разрешать подобного рода затруднения.

Ожидание офицеров не было обмануто, потому что командир сказал наконец:

- Делать нечего, придется, как всегда, старикам пожертвовать собой, а молодежь пускай повеселится! Не правда ли, друг мой Пенарван? Что нам с вами, в наши годы, музыка и вся эта бальная суета? Она только утомляет!

- Разумеется! - согласился Пенарван.

- Кроме того, молодежи следует дать повеселиться, тем более что ведь через двое суток мы идем охотиться за этими канальями-пиратами.

- Конечно! - опять подтвердил Пенарван.

- А пока молодежь будет веселиться на этом вечере, мы здесь устроим вист, не так ли? - продолжал командир. - Но где нам взять для этого третьего? Ах, да, я и забыл про нашего милейшего доктора! Он разве не из наших?

- Без всякого сомнения, я ваш, господин командир, - откликнулся доктор, - но мне хотелось бы посмотреть на эти сказочные рауты, о которых гремит молва повсюду и которые так"

- И прочее, и прочее, господин доктор, - перебил его командир. - Я вижу, что вы также в восхищении от рассказов почтенного Ли Ванга, а потому не желаю мешать вашему удовольствию" Итак, Пенарван, мы определенно остаемся сегодня вдвоем, и виста поэтому не будет. Но мы зато поболтаем о нашем прошлом, потому что, черт возьми, мы ведь не без прошлого! Не так ли?

- Разумеется! - подтвердил Пенарван и прибавил вполголоса, но так, чтобы все офицеры могли слышать:

- Как это будет интересно!

VI

Немая сцена. - Политичная записка. - Приготовления к новому рауту. - Узник и суд над ним. - Чемодан в очень важной роли. - Вечная признательность.

В то время как командир французского броненосца разговаривал со своим экипажем, малаец, привезший подарки и приглашения на вечер, незаметно подошел к Ланжале и сунул ему в руку записку. Парижанин обернулся было к нему, но Саранга, сделав знак молчания, быстро скользнул в сторону, и Ланжале, поняв в чем дело, поспешил уединится в своей каюте.

Там он прочел записку Лао Тсина и через несколько минут вышел опять на палубу, играя, как бы от нечего делать, бумажной хлопушкой. Проходя мимо малайца, он нарочно уронил хлопушку к его ногам; тот догадался поднять ее и, ловко сунув себе за пазуху, спустился с броненосца в свою лодку.

Этой немой и быстрой сцены не видел никто, кроме двух лиц, участвовавших в ней"

Вернувшись к своему господину, малаец превратил хлопушку в обыкновенный лист почтовой бумаги; заклеив его в конверт, положил на серебряный поднос и принес хозяину, не обращая внимания на то, что банкир беседовал с Маэ де Ла Шенэ и с командирами двух американских фрегатов, успевших уже явиться с визитами. Это обстоятельство послужило сигналом к скорейшему уходу гостей.

Оставшись один, Лао Тсин с некоторым нетерпением вскрыл конверт и прочел следующее:

Не пренебрегая обещанным состоянием, лишь бы только оно было честно заслужено, всегда имею быть к услугам бравых людей, одним из которых вы мне кажетесь и с которым, поэтому, можно иметь дело к обоюдной выгоде. Вследствие сего аккуратно явлюсь к вам в час, назначенный вами.

Ланжале.

Для малообразованного моряка, каким был автор письма, это было недурно, хотя и отзывалось смешной официальностью, выражавшейся особенно в слове "подписано" и в фразе "имею быть к услугам". Банкир невольно улыбнулся, читая эти фразы, которые автор записки, очевидно, считал очень ловкими оборотами речи, но не изменил своего взгляда на Ланжале.

"Он мне кажется честным малым, - сказал он про себя, - и если не обманет моих ожиданий, я наделю его состоянием, да и то все-таки буду считать себя его должником!"

После этого, не имея более дел в городе, банкир уехал в свой Уютный Уголок, чтобы бросить последний критический взгляд на приготовления, сделанные к предстоящему вечеру.

- Ну-с, - обратился он, приехав туда, к своему главному распорядителю, - все ли готово?

- Все, ваше превосходительство, и никогда еще гости не видали таких подарков, какие готовятся им в сегодняшний вечер!

- Отлично! Пойдемте еще раз посмотрим на них!

И оба отправились в отдельную комнату, дверь в которую тщательно запер за собой Лао Тсин, - чтобы никто заранее не мог видеть таинственных подарков для его гостей...

Но оставим пока банкира с его безумно-расточительными затеями, овладевавшими им всякий раз, как он устраивал новый раут в своем сказочном дворце, и вернемся к Ланжале, который в это время готовился к вечеру, тщательно занимаясь у себя в каюте туалетом и обдумывая, каким образом можно будет ему незаметно от товарищей уйти с бала на свидание с банкиром".

Время теперь объяснить читателям, в силу каких странных случайностей Ланжале и Гроляр очутились на борту "Бдительного", а вместе с ними и член верховного совета Общества Джонок, честолюбивый и предприимчивый Ли Ванг. Постараемся сделать это возможно скорее, чтобы не задерживать естественного течения полных драматизма событий, входящих в наш правдивый рассказ.

Мы уже видели, каким образом "Иен" со всеми своими пассажирами благополучно отделался от серьезных опасностей, грозивших ему в Сан-Франциско, опустившись под волны моря, где он мог, без вреда для своего механизма, проплыть в таком положении от двадцати пяти до тридцати метров в любом направлении. В намерения нового Кванга не входило долго держать у себя в плену полицейского сыщика Гроляра, который мог быть только помехой для него; поэтому, узнав от него, чего он добивается от наследника старого Фо, Бартес решился отпустить Гроляра на свободу, но не иначе как вместе с Ланжале, который, под видом преданного друга, должен был сопровождать его повсюду, выведывая его секреты и сообщая их новому Квангу.

Для этого нужно было устроить так, чтобы Гроляр бежал с борта "Иена" и чтобы это бегство подготовил для него не кто иной, как именно Ланжале, который сам должен был бежать вместе с ним, якобы боясь строгого наказания за пособничество в бегстве арестанта.

Одним словом, с Гроляром решили разыграть комедию в наказание за его шпионство. А так как все-таки опасно было оставлять на свободе такого человека, как Гроляр, который мог в каждом новом порту сообщать сведения о "Иене" и пытаться повторить где-нибудь историю, случившуюся в столице Калифорнии, то решено было, что он бежит не иначе, как вместе с Ланжале, взявшимся тайно сообщать своим друзьям о каждом сомнительном шаге опасной для них личности.

Это бегство должно было совершиться в мексиканском порту Акапулько, куда только что прибыл "Иен", - для встречи там с новым броненосцем "Фо", о котором уже известно читателям. Чтобы поразвлечь немного экипаж "Иена", бегство обставили разными комическими подробностями, от которых бравые моряки покатывались со смеху, тогда как Гроляр, принимая все за чистую монету, дрожал от страха.

Его заковали в кандалы, так свирепо глядя на него при этом, точно хотели сказать: "Ну, отсюда уж не вырвешься, тут тебе и капут!" Когда потом Ланжале принес пленному обычную порцию пищи, бедный Гроляр воскликнул:

- Ах, как я рад, что именно тебя назначили за мной смотреть! Теперь, по крайней мере, я буду спокоен, что меня не отравят!

Ланжале со страхом приложил палец к губам и не сказал ни слова. Только на другой день он проронил на ходу и вполголоса:

- Надейтесь на меня!

В следующий визит он принес Гроляру кусок хлеба и шепнул, со страхом оглядываясь кругом:

- Здесь пила. Но вы пустите ее в дело только тогда, когда я скажу вам.

- Почему же не сейчас? - спросил пленник.

- Потому что в открытом море нам никак нельзя бежать. К тому же я боюсь здесь этого Порника, который люто ненавидит вас и ждет не дождется суда над вами.

- Презренный, что я сделал ему плохого?

- Не знаю! Разве то, что вы чуть не поддели всех их в Сан-Франциско?.. Во всяком случае я боюсь особенно его дьявольского слуха, который так развит у него, что он слышит всякий малейший шум в любом углу судна. Поэтому распиливать цепи можно будет только тогда, когда он заснет.

- Это ужасно! - жалобно простонал пленник. - Но ты-то, голубчик мой, ты ведь не ненавидишь меня, надеюсь? Ведь я дал тебе возможность бежать из Новой Каледонии!

- Этого я никогда не забуду и, в благодарность, сделаю все для вашего освобождения из этого адского места!

- О, добрый человек! Спасибо тебе!

Наконец однажды Ланжале сообщил Гроляру, ставшему как две капли воды похожим на любого классического "узника" благодаря запугиваниям, которым он легко и не рассуждая поддавался:

- Сегодня, бедный мой мосье Гроляр, будут судить вас, в два часа ночи. Порник настоял на этом!

- Ах, презренный! О, Боже мой!..

- И он также в числе судей.

- Ах!.. Но я его изобличу в гнусных поступках!

- Бесполезно, бедный мой! Вам не дадут и рта раскрыть! Вы уже заранее приговорены.

- Ах! К чему?

- К повешению, бедный мосье Гроляр!

- Ах!.. Ох!.. О, Боже, Боже, смилуйся надо мной!

- И потому ночью начните распиливать цепи, когда все улягутся спать, в девять часов. Времени будет довольно до двух часов, когда все встанут, чтобы судить вас.

- Успею ли?

- Я думаю... А если не успеете, то будете еще иметь в своем распоряжении две следующие ночи, так как экзекуцию над вами совершат только через двое суток после суда - по случаю ожидаемого с часу на час прихода в порт нового китайского броненосца.

- О, Боже, помоги мне! - простонал несчастный.

В два часа ночи судьи собрались в просторную каюту, велели привести к себе пленника, который, парализованный страхом, и не думал дотронуться пилой до цепей, и в один голос присудили его к смертной казни, закрывая лица платками, чтобы не разразиться дружным хохотом.

Но бедному Гроляру было не до смеха. В заключение председатель суда объявил ему:

- Вам дается два дня на покаяние в ваших грехах и на письма к родным и друзьям, в которые вы можете вложить пряди ваших волос на память о себе.

Последние слова совсем уже звучали шуткой, но пленник и тут не мог догадаться, что над ним шутят! Напротив, когда наступила ночь, он с такой яростью начал распиливать цепи, что визг пилы был слышен повсюду, возбуждая нескончаемый хохот и остроты между матросами "Иена", долго слушавшими его.

В ту же ночь Ланжале вошел к пленнику в двенадцать часов и помог ему окончательно освободиться от цепей, после чего, запаковав его в чемодан, нарочно купленный по его росту, вынес таким образом Гроляра из места заточения и свалил чемодан на дно лодки, секретно стоявшей у самого броненосца. Палуба "Иена", конечно, была уже пуста, и Ланжале, вскочив в лодку, дал сигнал двум сильным гребцам-мексиканцам отчаливать.

Так был спасен Гроляр от "верной гибели" и со слезами на глазах поклялся Парижанину в своей вечной и неизменной признательности.

VII

Ненависть полицейского и его инстинкт. - Совет китайского драгомана. - Знакомство с Ли Вангом и планы последнего. - Мнение его о Бартесе. - Как новые друзья очутились на борту "Бдительного". - Новые сети на старого зверя. - Два дела.

Такова была комическая одиссея полицейского, которой Бартес отомстил за попытку Гроляра погубить его с друзьями в Сан-Франциско, выдав французскому правительству. Эта комедия, принятая сыщиком за драму, страшно напутала и вместе с тем разозлила его. Он от всей души возненавидел людей, во власти которых недавно находился, и дал себе слово Достойным образом свести с ними счеты при первом же удобном случае. Зная, что "Иен" отправляется в Китай, он тоже решил ехать туда вместе с Ланжале; инстинкт говорил ему, что он непременно узнает там, в Пекине, нечто важное, что значительно подвинет его дело.

И этот инстинкт действительно не обманул сыщика. В Пекине китайский драгоман при французском посольстве сказал ему однажды следующее:

- Наша императрица могла вернуть себе похищенный скипетр Хуан-ди только с помощью мужественного Общества Джонок, что мне под большим секретом сообщил один мой родственник, принимавший участие в этом деле. Обратитесь-ка вы к нему - он, может быть, даст вам какой-нибудь полезный совет или указание; вот его адрес.

Гроляр, назвавшийся опять маркизом де Сен-Фюрси, немедленно отправился к родственнику драгомана, который был не кто иной, как Ли Ванг, и с первых же слов сошелся с ним. Из рассказов сыщика о "Иене" китаец тотчас же увидел, что речь идет о Кванге и его трех приближенных, так как сам Ли Ванг был то лицо, которому покойный Фо в Париже передал скипетр Хуан-ди и бриллиант для вручения императрице. Из дальнейших же рассказов Гроляра Ли Ванг узнал, что Кванга нет более в живых, и решился захватить его власть в свои руки. То обстоятельство, что имя Кванга принял кто-то другой, назвавшийся наследником старого Фо, не остановило честолюбца, потому что он в этой неизвестной ему личности подозревал какого-нибудь лондонского узурпатора, которого можно будет устранить с дороги без большого труда.

Для успеха задуманного предприятия честолюбивому китайцу необходимо было склонить на свою сторону двух человек: своего товарища по верховному совету Чи Тонга и Лао Тсина, банкира Общества Джонок. Первого, молодого еще человека, он легко сделал своим, пообещав объявить его первым членом совета, а впоследствии своим наследником, то есть будущим Квангом; что же касается второго, то читатели уже знают, насколько удалось ему склонить на свою сторону могущественного банкира.

Условившись с Ли Вангом, Гроляр обратился к командиру "Бдительного" с просьбой принять его с двумя товарищами на борт броненосца и доставить в Батавию, куда он якобы имеет конфиденциальное поручение от французского правительства. Знай командир истинную цель этой поездки, он, конечно, отказал бы трем искателям фортуны, но старый морской волк видел в Гроляре не сыщика, а маркиза де Сен-Фюрси.

Гроляр не без основания предпринял поездку в столицу Явы и выбрал для этой цели фрегат "Бдительный": чутье сыщика подсказывало ему, что там он непременно встретится с новым Квангом, в котором уже подозревал бежавшего ссыльного Бартеса, хотя ни разу не видел его на "Иене" (Бартес в этом случае был осторожен); а раз он встретит Бартеса в Батавии, он немедленно сообщит о нем голландским властям, давно уже заключившим с французским правительством конвенцию о взаимной выдаче преступников, и тогда новый Кванг и весь его экипаж будут арестованы и отправлены на борт "Бдительного" - для возвращения их на место ссылки в Новую Каледонию...

Сети для новой поимки бежавших ссыльных были им, таким образом, расставлены весьма искусно, и мы вскоре увидим, попадутся ли в них наши главные герои...

Излишне говорить, что Ланжале все время был крепок на язык, не сообщая Гроляру никаких подробностей о новом Кванге и аккуратно каждую неделю отправляя тайные послания своим друзьям, с адресами то на остров Цейлон, то в Гонконг, то в Сингапур и так далее.

Впрочем, поимка бежавших была делом второстепенным для полицейского сыщика: важнейшей своей задачей он всегда считал возвращение "Регента" французской коронной сокровищнице. В этом вызвался помочь ему Ли Ванг, надеявшийся в награду получить от французского правительства солидный куш, о котором он и мечтал день и ночь.

Как бы то ни было, но в описываемый момент противники были уже очень близки к встрече и к решительному столкновению между собой.

VIII

Кстати подслушанный разговор. - Просьба и любезный ответ. - Три партнера за вистом. - Два письма по городской почте. - "Они уже здесь!" - "Важный момент приближается!" - Уединенный павильон, или "Вас ожидают". - Разговор в одной скромной гостинице.

Ланжале завершал свой туалет, готовясь к балу в Уютном Уголке Лао Тсина и к тайному свиданию с ним наедине, как вдруг услышал через открытое окно разговор на палубе: - Готова ли лодка? - спрашивал кто-то. - Сейчас только пришла с берега, - был ответ.

- Хорошо! Подавай лестницу!

Ланжале узнал голос одного из офицеров, спешившего также на бал, и бросился наверх - просить его взять с собой. Он догнал офицера уже у самой лестницы и, тронув его за руку, сказал:

- Извините меня, капитан, за смелость побеспокоить вас моей покорнейшей просьбой: я имею настоятельную нужду отправиться на берег, и чем скорее, тем лучше; так не будете ли вы так добры взять меня с собой?.. Со своей стороны, я мог бы предложить вам место в экипаже, который, я уверен, ждет уже меня на набережной, чтобы отвезти к банкиру: ведь, я полагаю, вы тоже намерены отправиться туда?

- С большим удовольствием! - ответил вежливо офицер. - Извольте спускаться, я следую за вами!

- Нет, пожалуйста, капитан, я за вами!

- Прошу вас не настаивать: вы наш гость, а мы здесь не более как хозяева!

И офицер с той же вежливостью указал ему на лестницу, ведшую в лодку. Ланжале должен был уступить и весело двинулся вниз по лестнице, весьма довольный тем, что успел ускользнуть от глаз "маркиза де Сен-Фюрси", который непременно стал бы инквизиторски допытываться, куда и зачем так спешит его товарищ. Эти допросы приняли бы исполинские размеры, если бы, не воспользовавшись услугой офицера, он обратился к самому командиру с просьбой дать ему лодку. Маэ де Ла Шенэ как раз в эти минуты сидел за вистом, и партнерами его были: его заместитель Люк де Пенарван, который равнодушно смотрел на тиранию голландского сыра, угнетавшего давно уже офицерские желудки, и с которым поэтому "ни о чем серьезном нельзя было говорить", и достопочтенный маркиз де Сен-Фюрси, он же - Гроляр, полицейский высшего ранга и крупного калибра.

Как только лодка, или "китоловка", как называл ее любезный офицер, причалила к набережной, оба ее пассажира тотчас же увидели экипаж Лао Тсина, и Ланжале, садясь в него со своим спутником, сказал кучеру: "Сначала на почтамт!"

Было только шесть часов вечера, и потому он поспешил предварительно на почтамт, чтобы узнать, не пришло ли писем на его имя.

И он не ошибся: чиновник в отделении "до востребования" подал ему два письма, прибавив:

- По городской почте, милостивый государь, из самой Батавии.

"Итак, они уже здесь! - воскликнул про себя Парижанин. - Но где именно?.. Конечно, об этом я узнаю из писем! Важный момент приближается!"

Получив вежливое предложение не стесняться от своего спутника, Ланжале вскрыл оба письма. Первое заключало в себе всего несколько строк, написанных рукой Бартеса:

Ми уже в Батавии, и ты нас увидишь сегодня на вечере у банкира. Будь осторожен и не подавай никому вида, что знаешь нас.

Второе письмо было от Порника и не содержало ничего особенного, кроме дружеских излияний.

Когда Ланжале и офицер были уже у роскошного подъезда Уютного Уголка, слуга-малаец улучил минуту и шепнул первому:

- Соблаговолите следовать за мной - вас ожидают...

И он провел Ланжале через сад, который своей относительной темнотой представлял резкий контраст с ярко освещенным дворцом, сверкавшим всевозможными огнями. В павильоне его встретил банкир, поднявшись с канапе, на котором он, по-видимому, отдыхал от дневных хлопот, и радушно протянув ему руку.

В это же самое время в одной из самых скромных гостиниц Батавии сидело пять человек, одетых по-европейски и занятых очень серьезным разговором. Это были Бартес, три его советника-китайца и друг Гастон де Ла Жонкьер.

- Как хотите, господа, - говорил последний, - а вы поступили неосторожно и даже прямо неблагоразумно: ни в каком случае не следовало вам отпускать на свободу этого парижского сыщика! Я всегда был против такого решения его участи, но вы меня не слушали и не принимали во внимание моих доводов.

- Но что же нам было делать с ним? - возразил Бартес. - Куда же его было девать?

- Покончить с ним и только, - холодно сказал де Ла Жонкьер.

- То есть отнять у него жизнь, казнить? Но ведь это было бы жестоко!

- Ба-а, мало ли что! "Война есть война"! Наконец, разве он не готовил вам всем того же, намереваясь предать вас в руки французских властей в Сан-Франциско? Будь он на твоем месте, а ты на его, разве он пощадил бы тебя?.. Иллюзия, милейший мой, излишнее мягкосердие, которое может теперь обратиться во вред тебе! Ведь, например, пронюхай он, что ты в эти минуты сидишь здесь, в этом отеле, он сейчас же нашлет на вас всех голландских жандармов - и вы сегодня же заночуете в арестантских каютах "Бдительного", чтобы завтра утром двинуться в обратный путь, к берегам острова Ну!

- Не пугай! - сказал, улыбаясь, Бартес.

- Я знаю, что ты не из робких. Но не в этом дело, а в том, что ты в опасном положении здесь... Наконец, если уж вы все так гуманны, то вместо решительной расправы с этим Гроляром вы просто могли бы сделать его своим вечным пленником, отведя ему особую каюту и содержа его прилично, но только не выпуская его никуда на берег... Словом, надо было сделать его безвредным для себя, что не стоило бы вам никаких особенных трудов и хлопот.

А то - проделывать с ним фарс, отпуская его на свободу, присоединив к нему Ланжале в качестве друга и шпиона! Какая масса ненужных вещей, стеснительных для вас и унизительных отчасти для этого доброго малого, и какая, извините за выражение, глупая комедия, за которую вы можете поплатиться самой серьезной трагедией! Нет, господа, вас нельзя похвалить за это!

- Довольно! - заключил Бартес. - Что сделано, того не воротишь! Теперь, господа, к Лао Тсину!

IX

Радушный прием. - Открытие правды Лао Тсину. - Совещание о "маркизе де Сен-Фюрси". - Миллион франков. - Курьезный гость.

- Добро пожаловать, милостивый государь! - приветливо сказал Лао Тсин по-французски крайне удивленному Ланжале, думавшему, как он будет объясняться с банкиром через переводчика, роль которого будет поручена какому-нибудь доверенному лицу, испытанному уже в скромности. - Добро пожаловать, садитесь! Вы мне можете оказать большую услугу, и не одному мне, а также многим могущественным людям, которые не менее меня надеются на вашу порядочность!

Ланжале ответил обычными в таких случаях вежливыми фразами и сел на указанное место.

- Милостивый государь, - продолжал банкир, - я надеюсь, что вы будете говорить со мной вполне откровенно, не так ли?

- Я полностью к вашим услугам! - ответил с легким поклоном Ланжале.

- Потому что лишь при этом условии то, что вы сообщите мне, может быть полезным для нашего общества.

- Милостивый государь, - начал Ланжале, - я мог бы молчать, так как с собственным языком следует быть всегда настороже; но раз я хочу говорить, значит нахожу это нужным, и потому вы без опасения можете принять за истинную правду все то, что услышите от меня.

- Так именно я о вас и думал, - сказал Лао Тсин, - и очень рад, что не обманулся в своем предположении! Итак, милостивый государь, во-первых, вот в чем дело: сегодня утром, когда вы были у меня втроем, я заключил из ваших слов, что вы хорошо знали моего старого друга Фо, который два года тому назад уехал в Европу и до сих пор не подает о себе никаких вестей.

- Да, я действительно знал его в Нумеа, где мы были в ссылке и откуда только благодаря ему могли бежать из пенитенциарного заведения"

- А, так вы были в пенитенциарном заведении?

- Да, но как сосланный не за уголовные преступления, а за нарушение военной дисциплины.

- Так! Я понимаю эту разницу, милостивый государь: это значит, что вы невиновны ни в каком проступке или преступлении, пятнающем честь, и потому не потеряли права возвратиться в общество порядочных людей.

- Совершенно верно, милостивый государь! - отвечал с достоинством Парижанин.

- Я продолжаю... Скажите мне, правда ли, что мой бедный Фо умер в Сан-Франциско?

- Правда! Он умер там на руках своего приемного сына и в присутствии трех своих давних друзей.

- Вы также присутствовали при его кончине?

- Нет. В каюте на судне, где это случилось, были только четыре названных мной лица.

- Что за человек тот, которого вы назвали приемным сыном Фо?

- Это редких достоинств человек! Он обладает всеми качествами, которые сразу располагают к себе и заставляют любить и уважать!

- Фо был тонкий знаток людей и не мог ошибиться в выборе себе наследника - это правда! - сказал как бы про себя Лао Тсин и на несколько минут замолчал, погрузившись в размышления, которых Ланжале не хотел прерывать.

Потом банкир быстро вернулся к прерванной им беседе, желая поскорее узнать то, что могло развеять все его сомнения и колебания и заставить действовать решительно, с полным знанием всех обстоятельств важного и неотложного дела.

- Еще одно слово, милостивый государь, - сказал он своему собеседнику, - вы видели, конечно, как и другие, что Фо постоянно носил на указательном пальце левой руки большое золотое кольцо?

- Да, видел, и это всех нас очень интересовало. Но так как покойный господин Фо был не из тех людей, которых можно расспрашивать об всем, то мы ограничились предположением, что это кольцо должно было означать какое-нибудь очень важное звание в его отечестве.

- И вы не ошиблись: ваши догадки были верны!.. Теперь, милостивый государь, самый важный из всех вопросов, который я хочу предложить вам и на который я прошу вас ответить по чистой совести, так как от вашего ответа могут произойти неисчислимые последствия: видели ли вы, когда скончался Фо, чтобы кто-нибудь из приближенных к нему лиц стал носить это кольцо?

Парижанин, прежде чем сказать что-нибудь, устремил на банкира пристальный, испытующий взор, как бы желая проникнуть в самую глубину его мыслей. Банкир также пристально смотрел на своего собеседника, стараясь наперед угадать его ответ.

- Милостивый государь, - начал наконец с некоторым усилием Ланжале, - мне уже некоторые люди задавали этот вопрос, но я всегда отзывался незнанием, потому что имел дело с людьми, у которых не оказывалось ни деликатности, ни порядочности, и я боялся таким образом навлечь огромное и непоправимое зло на голову того, которого люблю и уважаю так сильно, что готов пожертвовать ради него жизнью.

- А теперь?

- Теперь другое дело. Вы, милостивый государь, возбуждаете во мне такую симпатию к себе, что, мне кажется, было бы большой ошибкой с моей стороны скрывать от вас истину... Да, я видел это кольцо на руке одной особы после кончины господина Фо, и эта особа - его приемный сын, Эдмон Бартес

Лао Тсин стремительно поднялся со своего места и с радостным восклицанием схватил обе руки Ланжале.

- Благодарю вас, тысячу раз благодарю вас, милостивый государь! Теперь я могу действовать, сообразуясь с волей и с выбором моего покойного старого друга! Теперь я с полным правом могу наказать виновных и объявить всем о власти нашего нового законного верховного главы!

Это все, что я хотел узнать от вас... Ах, еще одно слово: не знаете ли вы, где теперь должны находиться господин Эдмон Бартес и трое приближенных к нему лиц, присутствовавших при кончине Фо?

- Достоверно нет, но думаю, что они должны быть в эти минуты здесь, в Батавии, судя по письмам, полученным мной от них сегодня; там сказано даже, что я буду их видеть сегодня у вас на вечере.

- Очень хорошо! Я рад, что не пригласил к себе Ли Ванга и вашего соотечественника, который решительно не нравится мне... Наступает наконец момент, когда каждый должен получить по заслугам своим!

- Я должен вас предупредить, - сказал Ланжале, - что называющий себя маркизом де Сен-Фюрси достал официальную бумагу от здешних властей, дающую ему право арестовать тех, кого он считает бежавшими французскими преступниками; эту бумагу он всегда носит с собой и может каждую минуту арестовать всех бежавших из Нумеа, с Эдмоном Бартесом во главе, что, понимаете, было бы очень приятно этому господину Ли Вангу. Необходимо, таким образом, одно из двух: или чтобы наши Друзья немедленно скрылись отсюда, или сделать невозможным, чтобы господин де Сен-Фюрси вредил им... Я думаю, что вы, при вашем здесь влиянии, могли бы сделать что-нибудь ради нашей общей пользы.

- Нет, милостивый государь, я, как китаец, не могу ничего сделать против голландского закона, выдающего преступников французскому правительству; но есть другой способ действий: если бы, например, господин де Сен-Фюрси вдруг лишился всех своих официальных бумаг, что бы тогда вышло?

- Тогда бы он оказался нулем в ожидании им новых бумаг из Европы.

- Мы бы имели время привести в порядок наши дела, не так ли?.. Очень хорошо! Вы говорили, кажется, что он свои бумаги носит постоянно с собой?

- Да, в маленьком портфельчике, который прячет в кармане у левой стороны груди.

- Этого с меня достаточно!

- Теперь, милостивый государь, вы можете присоединиться к прочим моим гостям, но сначала мне предстоит поблагодарить вас за громадную услугу, оказанную вами нашему Обществу, - услугу, дающую нам возможность действовать сообразно с чувством чести и справедливости". Позвольте мне предложить вам небольшой чек в английский банк - на память о себе и о нашем настоящем свидании. Это безделица, и ваш отказ принять его мне было бы очень прискорбно видеть!

Ланжале взял поданную бумагу и, откланявшись, бросил беглый взгляд на чек, пряча его в карман: на нем стояло сорок тысяч фунтов стерлингов. Китайский банкир отблагодарил его капиталом в миллион франков!

Как только Ланжале ушел, Лао Тсин кликнул своего верного слугу.

- Пошли сейчас же кого-нибудь за главарем воров.

- Слушаю-с!

- И веди его сюда. Я буду ждать его здесь.

- Слушаю-с, будет исполнено по желанию господина, и очень скоро, потому что он, по случаю Праздника, должен быть здесь близко!

- Тем лучше!

"О, я понимаю теперь, - сказал банкир вслух, оставшись один, - почему этот презренный так смело торговался со мной сегодня утром: он опирается на проклятые бумаги этого маркиза де Сен-Фюрси! Раз приемный сын Фо и три его советника будут арестованы как бежавшие из ссылки преступники, этот негодяй Ли Ванг достигнет своей цели, и волей-неволей придется признать его Квангом и подчиниться ему! Но теперь этому не бывать благодаря доброму и честному человеку, открывшему нам всю правду! Боюсь только, как бы они, наши друзья, не сделали бы какого-нибудь опрометчивого шага, прибыв в Батавию.

В эту минуту дверь отворилась, и вошел главарь воров. Он был высок, худ, как скелет, черен и весь вымазан кокосовым маслом, - чтобы легче ускользать из рук полицейских.

- Ты главарь воров? - спросил его банкир.

- Я самый, к вашим услугам, господин!

- Подойди ближе - я не могу говорить слишком громко. Главарь приблизился к Лао Тсину, который начал что-то говорить ему вполголоса, в ответ на что странный гость почтительно кивал головой. В заключение Лао Тсин спросил его:

- Понял?

- Все понял, господин!

- Хорошо! Теперь ступай и действуй! Если сделаешь как надо, - дам тебе столько, что хватит тебе на всю твою жизнь с семьей... А ты, - обратился банкир к доверенному слуге, - должен будешь немедленно вызвать меня сюда, когда он придет с ответом.

- Слушаюсь, господин.

И все трое вышли из павильона и разошлись в разные стороны.

X

Меры, принятые "маркизом де Сен-Фюрси". - Целый день бесплодных ожиданий. - Кого увидел Ли Ванг, отправившись на прогулку. - Кто будет смеяться последний? - По горячим следам.

Вы уже видели, что Лао Тсин потребовал от Ли Ванга некоторого времени для обсуждения его предложения и что Ли Ванг охотно согласился на это требование, считая банкира заранее своим. Но если Лао Тсин, разгадав намерения Ли Ванга, всеми силами старался оградить Общество Джонок от его покушения захватить в свои руки верховную власть, то должны ли мы думать, что Ли Ванг и его союзник Гроляр оставались бездеятельными в ожидании вторичного свидания с банкиром, который, по их мнению, потому только взял отсрочку, чтобы не сразу выказать свою продажность?

Поверхностный наблюдатель мог бы, конечно, обмануться относительно этих двух лиц, но стоило только какой-нибудь час пробыть в их обществе, чтобы вынести заключение, что они, ожидал решительного слова от банкира, тем не менее ничего не предоставляли воле случая, особенно Гроляр, получивший хороший урок в этом отношении во время пребывания своего в Сан-Франциско.

При других обстоятельствах Гроляру не понравилось бы, что он, "маркиз де Сен-Фюрси и член французского посольства, командированный по важному делу в Малайзию", не получил от батавского банкира приглашения на его раут, и сам банкир мог бы за это подвергнуться неприятности выслушать от высшей власти в Батавии замечание по поводу своей неделикатности в отношении к дружественной нации, одним из представителей которой является "уважаемый маркиз де Сен-Фюрси". Но в данном случае ничего подобного не было. Напротив, Гроляр даже предупредил Ли Ванга, чтобы тот не сделал ни малейшего намека на готовившийся раут, разговаривая с банкиром, потому что у него, Гроляра, нет времени присутствовать на этом вечере, - и Ли Ванг, как мы видели, беседуя с Лао Тсином, не обмолвился об этом "событии дня" ни одним словом.

У Гроляра действительно не было времени на посещение пышного праздника в Уютном Уголке: после визита к банкиру он немедленно отправился к генерал-губернатору острова Ява, который принял его с большим вниманием и тотчас же послал начальнику судебной власти несколько предписаний, согласных с пожеланиями "маркиза де Сен-Фюрси". В силу этих предписаний было удвоено число полицейских при таможне, в порту, у здания Верховного Суда, у входа в Вельтвреден и на площади Дэндэльса. При первой же тревоге внушительное число охранителей порядка могло мгновенно явиться в любой из этих пунктов. Наконец, что было очень важно, целый полк морской пехоты был предупрежден и находился наготове в своих казармах.

Официального сообщения о бегстве из Нумеа девяти ссыльных, в числе которых находился и похититель французской коронной драгоценности, было достаточно, чтобы наэлектризовать всегда немного флегматичные голландские власти, направив их действия в желаемую сторону. Кроме того, "маркиз де Сен-Фюрси" намекнул на возможность получения, в награду за услуги французскому правительству, нескольких крестов Почетного Легиона.

Чтобы действовать с такой уверенностью, нужно было получить самые точные сведения о лицах, ожидаемых в Батавии. И действительно, не следовало ли даже логически заключить, без всяких сведений, что указанные лица непременно должны были прибыть в Батавию, где находился центр могущества их Общества и вся его казна, хранителем которой был банкир Лао Тсин? Дело, таким образом, касалось того, чтобы нанести всем эти" людям один общий и решительный удар, который дал бы возможность опомниться только тогда, когда они увидели бы себя окончательно побежденными, то есть очутились бы в руках своих врагов, от которых не могли бы уже ускользнуть ни силой, ни хитростью!

Все было рассчитано верно, и оставалось только узнать, когда именно и как эти люди прибудут в Батавию.

Следить за огромной массой всяких судов, постоянно приходивших в порт и уходивших из него, было очень трудно. Поэтому Гроляр, с согласия директора таможни, организовал между таможенными чиновниками целую систему шпионства, которое непременно должно было привести к желаемым результатам. Таможенные чиновники обещали зорко следить за всеми подозрительными судами, завязывая знакомство с их матросами за стаканом вина в тавернах и выведывая от них, есть ли китайцы на том или другом судне, прибывшем в порт. Если оказывалось, что китайцы на судне есть, то Ли Ванг немедленно отправлялся на указанное судно под каким-нибудь благовидным предлогом, где мог удостовериться, что эти китайцы - именно те лица, с которыми он два года тому назад совершил свою поездку в Париж, и сообщить Гроляру об этом.

Ни Ли Ванг, ни Гроляр и думать не могли, чтобы ожидаемые ими китайцы решились приехать в Батавию на броненосце "Иен" или что кроме этого судна существует еще другое, называемое "Фо". Благодаря этому обстоятельству никто не обратил особенного внимания на прибытие в порт двух броненосцев под американским флагом, из которых один назывался "Калифорнией", а другой носил имя "Гудзон", причем командиром первого был капитан Уолтер Дигби, а вторым командовал капитан Фред Робинсон, оба - офицеры военного флота Соединенных Штатов.

В усердных наблюдениях за прибывающими судами прошел Целый день, не принеся никаких результатов, и только уже к вечеру Ли Ванг, уехав на берег единственно ради прогулки, вдруг неожиданно вернулся на борт "Бдительного" и вызвал к себе на пару слов "маркиза де Сен-Фюрси", сидевшего в этот момент за вистом в командирской каюта

- Победа, мой друг, победа! - сказал он своему союзнику. - Они теперь в наших руках!

- Что вы мне говорите?! - воскликнул Гроляр, не веря своим ушам.

- Истинную правду! Послушайте-ка, что я вам скажу. Только я вышел на берег, желая немного прогуляться, как вдруг вижу четырех каких-то моих соотечественников, которые, прибыв на берег в лодке, принадлежавшей одному из американских броненосцев, тотчас же отправились на вечер к банкиру Лао Тсину, в его загородный "Уголок". Конечно, они все были одеты в европейское платье, и один из них, молодой человек, совсем неизвестен мне, но в трех других я тотчас же узнал своих товарищей по путешествию в Европу и советников покойного Фо!

- Да верно ли это? - воскликнул еще раз Гроляр в неописуемой радости. - Не обмануло ли вас ваше зрение?

- Нисколько, честью уверяю вас! Когда они садились в экипаж, чтобы ехать к Лао Тсину, мы были так близко друг от друга, что мне оставалось только поздороваться с ними! Но я был так поражен тем, что увидел, что не мог рта разинуть от изумления, а они разразились дружным хохотом, сопровождаемым несколькими фразами, которых я не мог понять.

- Хорошо! - решил Гроляр. - Теперь мы увидим, кому придется посмеяться последнему. Особенно важно то обстоятельство, что прибывшие гости не находятся более на борту американского броненосца, куда мы не имеем права входить; а раз они на берегу, значит, они подчинены местным законам и, значит, - мы их тотчас же можем накрыть, зная, где они находятся в данную минуту... Итак, я сию минуту еду к генеральному прокурору, чтобы сообщить ему об этом прибытии нужных нам лиц!

- Я с вами также, - объявил ему Ли Ванг, и оба союзника, попросив у командира китоловку, отплыли в ней на берег.

XI

Визит к генеральному прокурору. - Два часа ожидания. - Праздник у банкира. - Эбеновое кресло более не пустует. - "Привет мой Кванту!" - "Именем закона!" - Метаморфоза. - Два ареста. - Слово надежды

Выйдя из лодки на берег, Гроляр или Ванг тотчас же отправились к генеральному прокурору, жившему весьма недалеко от набережной. Всю дорогу они были так заняты разговором о предстоящем сюрпризе для их противников, что не заметили какого-то малайца, скользившего, как тень, следом за ними. Узнав, в чем дело, генеральный прокурор обещал, конечно, свое содействие и уступил желанию союзников, чтобы арест известных им лиц произошел на самом вечере у Лао Тсина. Это согласие, может быть, совпадало с тайным желанием блюстителя закона - показать могущество судебной власти перед многочисленным собранием представителей высшего общества Батавии.

- Вы можете как ни в чем не бывало отправиться к Лао Тсину, - сказал прокурор, - но я буду там не раньше чем через Два часа, потому что мне предстоит еще совершить несколько необходимых в этом случае формальностей, для которых всегда требуется немало времени.

Гроляр и Ли Ванг ушли от прокурора чрезвычайно довольные, нисколько не сетуя на двухчасовое промедление. Эти два часа они могли употребить на обстоятельное обсуждение плана своих будущих действий относительно банкира Лао Тсина: если их противники будут арестованы и преданы в руки французских властей, тогда разговоры с банкиром будут у них совсем другие, - тогда они смогут диктовать ему условия, а не он им, как это было до сих пор! Разговаривая таким образом, они незаметно для себя оказались на территории "Западного Отеля", не подозревая, что таинственный малаец продолжает следить за ними, никому не видимый под покровом темной южной ночи"

Между тем в Уютном Уголке банкира бал был уже в полном разгаре. В огромном зале, великолепно обставленном, играл оркестр из ста музыкантов - для танцоров, в которых недостатка не было. У стен было расставлено множество маленьких столиков для двух и четырех человек; столики были роскошно сервированы и снабжены в изобилии разными блюдами, горячими и холодными, смотря по вкусу каждого гостя. Два лакея, поставленные у каждого столика, служили тем, кто садился за них, исполняя скоро и точно малейшие желания гостей. Кроме того, особенные лакеи разносили повсюду шампанское и разные прохладительные напитки, изобретенные богатой фантазией обитателей жаркого юга.

Необыкновенно живой вальс готов был уже кончиться, к неудовольствию ярых танцоров, и лакеи уже наполнили свои подносы разными прохладительными - для освежения вальсировавших, как вдруг наступило какое-то торжественное молчание: большое эбеновое кресло с серебряными инкрустациями, пустовавшее вот уже более двух лет, оказалось неожиданно занятым. В нем сидел, ко всеобщему изумлению, молодой китаец лет тридцати, с благородными манерами, очень красивый. И всем бросалось в глаза огромное золотое кольцо на указательном пальце его левой руки.

Кто был этот новый гость, - по всем признакам, очень важная личность, - которого окружали трое приближенных и которому служители-китайцы, проходя мимо, оказывали глубокое почтение?

В эту минуту толпа гостей расступилась перед кем-то.

Это был хозяин дома, уже знавший о появлении на его рауте важного лица и спешивший засвидетельствовать ему свое глубокое уважение. Подойдя к новому властелину, он преклонил перед ним одно колено, после чего, встав на ноги, с благоговением взял протянутую ему левую руку и приложился губами к золотому кольцу.

- Привет мой Квангу, нашему великому главе, которому клянусь моим вечным повиновением и послушанием до конца моих дней! - воскликнул с энтузиазмом банкир.

- Привет мой благородному и великодушному Лао Тсину, нашему другу и бывшему другу нашего, вечной памяти и уважения достойного, отца! - отвечал ему с ласковой улыбкой молодой человек.

Все гости занялись толками об этом событии, важном для китайцев, как вдруг в зале раздался громкий голос:

- Именем закона требую, чтобы никто не выходил отсюда! Удар молнии не был бы поразительнее и ужаснее этих слов, сказанных в самый разгар блестящего праздника, который исключал всякую мысль о чем-либо подобном!

Три раза повторены были эти слова, всякий раз медленно и отчетливо, с надлежащими интервалами, очевидно рассчитанными на эффект!

Лао Тсин мгновенно побледнел, прошептав сдавленным голосом:

- Этот негодный главарь воров ничего не сделал, и теперь все пропало!

Один лишь Кванг не растерялся: воспользовавшись общим вниманием, которое привлек к себе генеральный прокурор, торжественно повторивший три раза свое "именем закона", он быстро встал с кресла и скрылся за его высокой спинкой; здесь он сбросил с себя китайский костюм, положил его под кресло, снял с руки кольцо, которое спрятал в жилетный карман, и оказался в блестящем форменном мундире капитана американского военного флота, с саблей на боку и с серебряным револьвером за поясом. Потом он надел на голову форменную фуражку, вышитую золотом, которую держал наготове в кармане мундира. Это превращение Кванга в американского моряка заняло не более одной минуты. В новом костюме Бартес, - это был он, - стал неузнаваем! Гости Лао Тсина, обратившие свои любопытные взоры опять на таинственное кресло, решительно недоумевали, куда мог деться важный молодой китаец, только что восседавший на нем.

Как раз в эту минуту послышались крики у подъезда: вероятно, подъехали новые гости, которые не могли без препятствий пробраться сквозь толпу жадных зевак, окружавших дворец банкира.

Наконец полицейские восстановили порядок, разогнав зевак направо и налево, и в зал вошли "маркиз де Сен-Фюрси" и Ли Ванг, в костюмах, порядком помятых давкой, но сияющие от удовольствия.

Увидев этих неожиданных и незваных гостей, банкир вспыхнул ненавистью, так ярко засветившейся в его глазах, что всякий, кто заметил бы ее, едва ли пожелал бы быть ее предметом... Но в ту же минуту лицо Лао Тсина выразило полное удовольствие, когда он узнал в одном из лакеев главаря воров, направляющегося к нему с подносом прохладительных напитков.

Сообразив, в чем дело, Лао Тсин зашел без всякого стеснения со спинку эбенового кресла, оказавшего уже услугу новому Квангу, принял там от импровизированного лакея портфель, который тот держал под подносом, и сунул его во внутренний карман своего китайского наряда. Потом, как ни в чем не бывало, банкир взял бокал с шербетом и начал отпивать его по капле, мешая в бокале ложечкой. Он даже простер свою находчивость до того, что велел поднести бокал превосходного шампанского генеральному прокурору, не найдя только нужным предложить то же самое двум ненавистным ему посетителям, которые отчаянно обмахивались от духоты носовыми платками.

Когда бокал был подан исполнителю закона, Лао Тсин обратился к нему с вопросом:

- Могу я узнать, чему обязан случаем видеть вас у себя не как уважаемого гостя, любезность которого всем известна, но как исполнителя закона?

- Лао Тсин, - отвечал важно и вместе с тем приветливо прокурор, - то, что я делаю в эти минуты, не исключает нисколько моего обычного уважения к вам... Несколько преступников бежали из французской колонии в Нумеа, и мне дано знать, что они находятся здесь, в Батавии; поэтому я признал сообразным с законом произвести розыск их между вашими уважаемыми гостями, среди которых они легко могут скрыться, пользуясь их многочисленностью.

Тут прокурор заметил подходящего к нему "маркиза де Сен-Фюрси" и сказал ему:

- Господин маркиз, потрудитесь указать нам среди этих почтенных посетителей тех, которые преступили закон нашего отечества.

- Вот они, я узнаю их! - воскликнул сыщик, указывая на трех китайцев, стоявших в толпе гостей. - Это китайцы Лу, Кванг и Чанг, бежавшие ссыльные из Нумеа, и я прошу вас, господин прокурор, немедленно арестовать их и отправить на французский фрегат "Бдительный" для предания их в руки французских властей!

- Господа, - обратился прокурор к трем китайцам, - что вы можете на это сказать?

- Мы не знаем этого человека и решительно не понимаем его обвинения, - был короткий ответ.

В толпе гостей послышался протест, так как все давно знали этих трех китайцев, всегда сопутствовавших прежнему важному гостю, восседавшему на вечерах банкира в эбеновом кресле.

Однако прокурор не обратил на это никакого внимания и, обернувшись к дверям в прихожую, сказал, немного возвысив голос:

- Стража, отведите этих трех человек под предварительный арест!.. Это все, господин маркиз де Сен-Фюрси?

- Нет, господин прокурор, вот еще четвертый! - воскликнул Гроляр, заметив среди посетителей и Бартеса. - Но я не ожидал, что увижу его в этом новом костюме, хотя он и способен на всякие переодевания и роли! Я прошу вас арестовать также и этого человека, потому что он не кто иной, как Эдмон Бартес, бежавший из той же французской колонии ссыльных!

- Что вы на это скажете? - спросил прокурор Бартеса.

- Этот человек лжет! - ответил с презрением "американец". - Я - Фредерик Робинсон, командир "Гудзона", военного судна, принадлежащего Соединенным Штатам, на что у меня имеются должные бумаги, хранящиеся в командирской каюте на судне.

- Все-таки я обязан подвергнуть вас предварительному аресту, до разбора вашего дела, - объявил ему прокурор.

- Я протестую, для чего обращусь к моему консулу! - энергично заявил "американский моряк".

- Запишите протест, пристав! - обратился прокурор к стоящему позади него чиновнику, после чего продолжал: - Завтра утром, милостивый государь, ваш консул решит ваше дело.

- Он называет себя американцем, - вмешался Гроляр, - хорошо! Заставьте его, господин прокурор, говорить по-английски, и мы увидим, осмелится ли он сделать это без опасения стать посмешищем всех находящихся здесь лиц, свободно владеющих этим языком!

Этот аргумент, непредвиденный, может быть, и Бартесом, произвел такое сильное впечатление на всех присутствующих в зале, что кое-где раздался смех как одобрение "маркизу де Сен-Фюрси", и Эдмон Бартес в роли американского моряка в эту минуту едва ли нашел бы себе какого-нибудь сторонника и защитника среди гостей банкира. Но прокурор обошел молчанием предложение парижского сыщика, найдя его, вероятно, неделикатным, и ограничился своим обычным вопросом, обращенным к Гроляру:

- Все ли теперь, господин маркиз?

- Все! - ответил тот. - Я не вижу более никого из известных мне лиц в этом зале.

- Стража! - заключил прокурор. - Отведите этих четырех человек в форт Хаутмана. Завтра их дело будет рассмотрено в заседании Высшего Суда, причем им предоставляется право выбрать себе защитников.

Лао Тсин мог бы поставить "маркиза де Сен-Фюрси" в большое затруднение, шепнув Бартесу, что у сыщика нет уже официальных бумаг, которые в давке у подъезда успел вытащить у него из кармана главарь воров, и Бартесу стоило бы тогда только спросить прокурора, на основании каких бумаг его арестуют, и потребовать, чтобы ему показали эти бумаги немедленно; тогда сыщик был бы на глазах у всех посрамлен за невозможность показать то, чего у него больше не было. Но Лао Тсин должен был отказаться от своей мысли, так как увидел в ней нечто опасное для себя и своих друзей: не найдя более с собой своих бумаг и вспомнив, что его порядочно помяли в давке у подъезда, Гроляр мог догадаться, в чем дело, и потребовать обыска у всех гостей, не исключая, конечно, и хозяина. И он решил, что лучше будет все отложить до завтра, когда соберется суд для разбора дела арестованных: тогда потребуют и от "маркиза де Сен-Фюрси" предъявления его официальных полномочий, - и вот тогда он будет торжественно и безвозвратно посрамлен! Его немедленно заподозрят в бесчестной интриге, в предъявлении в первый раз фальшивых бумаг, которые он не смеет теперь вторично показать самому суду, - и ему останется только поскорее со стыдом уехать из Батавии! Наконец, нужно еще удостовериться, все ли необходимые бумаги находятся в похищенном портфеле? Все это надо рассмотреть на досуге, в уединении, и потом бросить в огонь добычу, представленную ему главарем воровской шайки.

Приняв такое решение, Лао Тсин ограничился тем, что шепнул арестованным, когда они проходили мимо:

- Не беспокойтесь, все кончится в нашу пользу.

XII

Генерал-губернатор, потревоженный среди ночи. - Предупредительная пушка и прокурор. - Птицы вылетели из клетки. - "Украли!" - Работа на телеграфной проволоке и что из этого вышло. - Упорные американцы. - "Что-то будет?"

- Что-то будет завтра?! - восклицал каждый, бывший свидетелем внезапного ареста трех китайцев и американского капитана Фреда Робинсона. Но оказалось, что о завтрашнем дне рано было думать, - ночь готовила еще сюрприз, и даже более громкий, чем только что совершившийся арест четырех названных лиц.

Когда Уолтер Дигби, командир другого американского броненосца, узнал об аресте своего товарища, он пришел в страшную ярость и тотчас же приступил к решительным мерам: заступив на место арестованного командира "Гудзона", он велел приготовить к атаке оба броненосца и сначала отправился к американскому консулу, которого разбудил насильно и повел с собой к генерал-губернатору. Войдя затем и к нему точно так же, несмотря ни на что и не дав ему времени даже одеться порядком, он сказал этому сановнику голосом, полным негодования, и без всяких церемоний и титулов, принятых в подобных случаях:

- Милостивый государь, вы арестовали моего товарища Фреда Робинсона, командира броненосца "Гудзон". Хорошо! Я вам даю четверть часа для освобождения его из-под ареста, - четверть часа, по истечении которых, в случае вашего отказа, вернусь на свое судно, а потом еще четверть часа на размышление вам. Если после этого срока товарищ мой не будет освобожден, - ваша Батавия будет сожжена, и от нее не останется камня на камне!

- Но, капитан, - ответил опешивший генерал-губернатор, - должен подчиняться требованиям закона...

- Нужда меняет закон! - возразил американский моряк.

- Милостивый государь, - сказал с достоинством голландский сановник, - прошу вас помнить, что вы у меня и что у меня есть средство заставить уважать власть в моем лице.

- Я также не лишен этого средства: я прибыл на берег с экипажем, вооруженным с ног до головы, и одного моего свистка вот в это окно достаточно будет, чтобы две дюжины вооруженных матросов в две минуты овладели вашим дворцом!

И Уолтер Дигби подошел к окну, распахнув его настежь.

- Поступайте, как вам будет угодно, - решил генерал-губернатор, - но я не намерен подчиняться насилию с вашей стороны,

- В таком случае прощайте, господин генерал-губернатор! Четверть часа уже прошло...

С этими словами американец удалился в сопровождении своего консула, сделав на этот раз вежливый реверанс генерал-губернатору, который все еще не мог вполне опомниться от чрезвычайной неожиданности.

Представитель власти ответил так американцу потому, что желал соблюсти свое достоинство, сильно задетое бесцеремонностью и даже грубостью Уолтера Дигби, но на самом деле решил уступить, освободив арестованного командира "Гудзона". Он тотчас же по уходу Дигби послал за генеральным прокурором, которому приказал немедленно освободить из-под ареста Фреда Робинсона и тут же, кстати, сделал ревнителю закона строгое замечание касательно его излишнего усердия в этом деле.

- Ваше превосходительство, - попытался было возразить ему прокурор, - позвольте мне объяснить вам...

- Не время теперь объясняться! - перебил его генерал-губернатор. - Неужели вы хотите, чтобы сожгли Батавию? Ведь для этого довольно каких-нибудь десяти минут! Извольте сию же минуту исполнить мое приказание!

Между тем Уолтер Дигби, вернувшись на свое судно, велел сделать предупредительный выстрел, после которого, в случае неисполнения его требования, должна была начаться бомбардировка города.

Это предупреждение так подействовало на бедного прокурора, что он, потеряв совсем голову, бросился сам в форт Хаутмана - из боязни, чтобы его распоряжение об отмене ареста не поняли как-нибудь иначе.

- Вы свободны! - сказал он, запыхавшись, Фреду Робинсону, то есть Эдмону Бартесу.

- А трое китайцев, моих друзей?

- Освобождение касается только вас, милостивый государь"

- В таком случае я остаюсь под арестом, - объявил твердо Бартес.

- Несчастный! - воскликнул вне себя прокурор. - Вы хотите непременно сжечь наш город своим упрямством!

- Что мне за дело до вашего города! Я уйду отсюда со своими друзьями или останусь здесь с ними!

- Ах, что за упрямцы эти американцы! Это Бог знает что! Ну уходите все отсюда, все четверо, только, ради Создателя, поскорее, иначе одного ядра достаточно будет, чтобы зажечь весь город!

"Ну, не совсем легкое это дело!" - подумал с улыбкой Бартес; но ему стало жаль бедного ревнителя закона, с таким апломбом священнодействовавшего на вечере у Лао Тсина, а теперь имевшего очень угнетенный вид, и он, не медля ни минуты, ушел с китайцами из форта на свое судно. Он знал к тому же, что Уолтер Дигби шутить не любит и способен буквально выполнить свою угрозу, пустив в дело все орудия обоих броненосцев.

И вовремя: оба судна были освещены до высоты мачт, как освещаются только в чрезвычайных случаях, и офицеры стояли уже на своих местах, готовые начать огонь по первому сигналу командира.

Бартес поспешил дать свисток, на который в ту же минуту последовал ответный сигнал с борта "Калифорнии".

- Дело кончено, - сказал он прокурору, - и вы теперь спокойно можете спать.

Но прокурор не последовал этому совету, а поспешил к генерал-губернатору дать ему отчет в своих действиях.

- Гм! - сказал тот, выслушав своего подчиненного. - Так вы освободили и китайцев?

- Что было делать, ваше превосходительство, с этим дьяволом? Промедли я хоть одну минуту - и на нас грянул бы дождь ядер!

- Так-то так! Но не было бы у нас завтра дела с французским чиновником! - заметил генерал-губернатор, покусывая свои седые усы.

- Я надеюсь, что ничего не будет, - отвечал с уверенностью прокурор, - потому что одно дело пушки, и иное дело дипломатия, которая спешить не любит. Да, наконец, мы ведь не имеем прямого требования от французского правительства о выдаче ему именно этих лиц.

- Положим, что вы отчасти правы, - согласился генерал-губернатор, - но во всяком случае я бы вам советовал потушить это дело.

- Я того же мнения, ваше превосходительство! Я сейчас же приму необходимые меры.

- Это единственный способ удовлетворить всех, поверьте моей опытности, - сказал в заключение генерал-губернатор. - Ну, а теперь - до свидания! Идите с Богом, господин прокурор, вы вполне заслужили свой покой.

Прокурор откланялся, но дома всю ночь не мог уснуть, думая об упреках "маркиза де Сен-Фюрси", которые он предвидел на утро следующего дня. Наученный горьким опытом, он дал себе слово - никогда более не брать на себя подобного рода дел...

Так или иначе, но Бартес, несмотря на счастливый оборот дела, напрасно торжествовал свою победу над личностью, к которой переходим мы теперь: он имел дело с тонким и изворотливым, поистине гениальным сыщиком, который никогда не терялся, никогда не отчаивался, как бы ни был он обескуражен; напротив, после каждого поражения он становился еще опаснее своими хитросплетенными замыслами и комбинациями.

Так было и теперь: узнав на другой день о том, что случилось ночью, он принял известие о своей неудаче, по-видимому, спокойно и равнодушно выслушал соболезнование командира "Бдительного", сказавшего ему:

- Ну, мой бедный маркиз, эти канальи американцы сделали вам, кажется, полный шах и мат!

- Да, господин командир! - ответил он со стиснутыми от холодного бешенства зубами. - Но подождем конца: это так же, как и в висте, где хорошие игроки никогда не пасуют от первых неудачных ходов.

Однако, войдя к себе в каюту, чтобы пересмотреть свои бумаги, Гроляр был не на шутку озадачен, не найдя при себе портфеля, где они хранились. Он бросился к своему чемодану, потом к ящику в столе и к постели, - но бумаг нигде не оказалось.

- Украли! Ясное дело, что украли! - глухо воскликнул он в заключение, с опущенными руками и побледневшим лицом.

Теперь враги отняли у него все оружие, которым он был так силен, и вот когда они могут праздновать свою победу над ним, так как теперь он бессилен, теперь он почти ничто!. Но кто нанес ему это страшный удар?.. Гроляр не долго искал ответ: это должен быть Лао Тсин! Да, непременно он! Он ведь могущественен здесь со своими миллионами, и ему очень легко было все это устроить, потому что к услугам богача все и каждый, а особенно воры!.. Гроляр остановился на ворах и сообразил, как это могло случиться, что у него выудили из кармана портфель: он припомнил давку и толчки, которым подвергся при входе в особняк банкира. Да, именно в эти минуты и вытащили у него портфель с бумагами!

Опомнившись от неожиданности, сыщик поспешил к прокурору и, равнодушно выслушав его извинения, условился с ним о том, что дело не следует представлять в суд, под предлогом неимения будто бы "дополнительных справок" (о выпуске на свободу арестованных решено было молчать).

Побывав у прокурора, "маркиз де Сен-Фюрси" отправился затем на телеграфную станцию и заставил все утро работать телеграфную проволоку между Батавией и Сингапуром" В этом заключалось мщение, которое он готовил своим врагам...

Шесть дней спустя после того на бирже Батавии красовалась следующая телеграмма, полученная от Вашингтонского правительства:

В военном флоте Соединенных Штатов не существует судов под именами "Гудзон" и "Калифорния", равно как и командиров под именами и фамилиями Уолтер Дигби и Фред Робинсон. Поэтому означенные суда и их командиры, явившиеся в Батавский порт, должны считаться пиратами, подлежащими изгнанию из всех стран цивилизованного мира.

Барнард, секретарь министерства Военного и Морского, Вашингтон

В телеграмме имелась еще секретная часть, которую американский консул не счел нужным опубликовать: в ней было сказано, что американская эскадра, шедшая из Гонконга, получила приказ присоединиться к английской, бывшей там же, и к французскому фрегату "Бдительный", чтобы вместе с ним овладеть упомянутыми двумя судами и привести их в Малакку, где они будут подвергнуты международному морскому суду.

Можно судить о повсеместной сенсации, произведенной этой телеграммой!

Все жители Батавии с нетерпением ожидали шести часов вечера того же дня: в этот час офицеры обоих американских броненосцев имели обыкновение обедать в "Восточном Отеле". Неужели они и сегодня, после этой телеграммы, приедут туда со своих броненосцев, как ни в чем не бывало?

И что же? Не подошла еще часовая стрелка к шести, как американские шлюпки по обыкновению отчалили от своих броненосцев! Только теперь они были вооружены пушками и в них сидел многочисленный экипаж.

Все офицеры были налицо, и во главе их два командира, важные и спокойные, с сигарами в зубах, но без всякого вызывающего, фанфаронского вида.

Зрители усыпали всю набережную, и когда приставшие к берегу американские моряки в стройном порядке стали выходить на нее, среди толпы послышались дружные аплодисменты, потому что публика - всюду публика, и везде она любит признаки молодечества и отваги.

Американцы в том же порядке отправились на террасу "Восточного Отеля", где к их услугам были уже сервированы столы.

Но не прошло и пяти минут, как тут же явился адъютант генерал-губернатора с требованием, чтобы они удалились на свои суда.

- Скажите тому, кто вас послал, - ответил ему один из командиров, - что мы здесь в свободной стране и будем делать то, что нам нравится, тем более что мы не нарушаем законов... А если употребят против нас силу - ну, тогда мы увидим, что нам делать! За стол, господа!

И говорящий отвернулся от адъютанта. Избегая рокового столкновения, их оставили в покое на этот день, но на следующий были приняты энергичные меры: к четырем часам пополудни полк и две артиллерийские батареи были выстроены вдоль набережной, и полковник, командовавший ими, получил приказ не пускать американских моряков на берег, а в случае насилия с их стороны - стрелять в них как в неприятеля.

Зрители опять собрались на набережной в огромном количестве - чуть не весь город.

В шесть часов без десяти минут опять те же шлюпки отплыли от своих броненосцев, быстро направляясь к берегу.

Словно волна побежала по толпе. Здесь и там послышались сдержанные восклицания. Что-то будет? Чем-то все это кончится?

XIII

Скомпрометированный сановник. - Возобновление недавней беседы. - Рискованная партия. - Клятва Буддой. - Прижатый к стене. - Конец партии.

На другой день после раута у Лао Тсина и сопровождавших его событий Ли Ванг и неразлучный его спутник Гроляр отправились вместе к банкиру для дальнейших совещаний. Видя свои планы разрушенными, они теперь решили стараться всякими уступками заслужить расположение Лао Тсина и склонить его на свою сторону.

Лао Тсин как раз в это время был занят серьезным разговором с Бартесом и его другом, Гастоном де Ла Жонкьером, который все еще гостил на "Иене". Получив известие о приходе Ли Ванга, он попросил своих друзей перейти в боковую, смежную с приемной, комнату, предвидя, что беседа с новыми посетителями будет иметь важное значение для планов обоих молодых людей. Дело в том, что отец Гастона де Ла Жонкьера был хранителем драгоценностей французской короны и, вследствие пропажи "Регента", чувствовал себя до некоторой степени скомпрометированным, хотя для всякого было ясно, что хранитель тут ни при чем. Пытаясь всеми возможными для него способами восстановить свою репутацию, он послал в поиски за "Регентом" сына, надеясь на его ловкость и находчивость, результатом которых могло быть не только восстановление чести отца, но и сохранение за ним места, дававшего ему главные средства к жизни.

Для самого Гастона дело это имело еще и другой интерес: в случае удачного его окончания он мог считать место отца, после смерти его, за собой, что было ему обещано еще задолго до пропажи драгоценности.

Случайно встретившись с Бартесом в Сан-Франциско, Гастон открыл ему свое тайное поручение, и Бартес обещал другу помочь в его розысках, надеясь на свое влияние в качестве Кванга...

Об этом-то и беседовали хозяин и его молодые друзья, когда слуга доложил о приходе Ли Ванга и "маркиза де Сен-Фюрси", подав на подносе их карточки.

- Я вас ожидал, - вежливо сказал банкир своему соотечественнику, - хотя события прошлой ночи изменили, может быть, ваши планы.

"Негодяй, он смеется над нами! - подумал полицейский сыщик. - Ну, мы еще посмотрим, кому придется смеяться последним!"

- Я сознаю, - ответил скромно Ли Ванг, - что случившееся действительно дало вам перевес над нами и что теперь мы во всем зависим от вашего усмотрения. Теперь ваша воля - закон для нас! Я бы только просил вас ответить нам прямо и откровенно, а именно: если вы против нас, нам остается тогда одно - удалиться; если же вы предполагаете помочь нам, то объявите нам ваши условия и, главное, скажите мне, можете ли вы провозгласить меня Квангом, а если можете, то что я должен для этого сделать? Я думаю, что знак этого звания, кольцо, находится в руках китайцев, которых арестовали было в прошлую ночь, но захотят ли они расстаться с ним?

- Оставим пока это в стороне, - сказал Лао Тсин, - и лучше поговорим о деле серьезно. Вы желаете быть Квангом - хорошо; я ищу кандидата, способного занять это высокое место, и, таким образом, мы можем сойтись. Но теперь выслушайте меня и запомните хорошенько, что я вам скажу: при малейшей неискренности в ваших ответах на вопросы, которые я буду предлагать вам, я прерву нашу беседу, и тогда все между нами будет кончено. Не думайте, что я буду хитрить с вами, выведывая от вас то, что мне неизвестно: нет, я все знаю, понимаете - все, и хочу только Убедиться в вашей порядочности и честности. Не думайте также и вы хитрить со мной, прибегая к разным изворотам и уверткам: я их тотчас же замечу, но не возьму на себя труда даже сказать вам об этом, - я просто встану с места, ударю вот в этот гонг и скажу явившемуся служителю: "Проводи этих господ!" Заметьте раз навсегда, что искренность и правдивость - это неотъемлемые достоинства и преимущества Кванга, которые привязывают к нему людей прочнее всякой власти и авторитета". Итак, если вы меня поняли, то к делу! Даю вам пять минут, чтобы посоветоваться с вашей совестью и приготовиться к ответам на мои вопросы.

Видя, какой оборот принимает совещание с Лао Тсином, Гроляр нашел, что ему следует также пойти напрямик, и с бесцеремонностью полицейского, оберегающего только свой интерес, спросил банкира:

- А какова будет моя роль при этом, и в чем может заключаться моя выгода? Если он сделается Квангом без моего содействия, исполнит ли он обещание, данное мне?

- Ваша роль, господин посланник, будет состоять в том, что вы будете слушать все, что скажет мне господин Ли Ванг, - ответил ему Лао Тсин, - хотя я боюсь, что относительно некоторых обстоятельств он не решится быть откровенным в вашем присутствии. Но тем хуже будет для Ли Ванга, - он знает, что ждет его в таком случае: полное крушение всех ваших проектов!

Затем, обратившись к своему соотечественнику, банкир прибавил:

- Ну-с, так даю вам обещанные пять минут на размышление! С этими словами Лао Тсин зажег сигару и вышел из комнаты - к своим друзьям.

- Игра, которую я начал в этот момент, может быть неблагоразумна, - сказал он Гастону де Ла Жонкьеру, - но зато, если она удастся мне, все ваши заботы будут кончены. Я вам пока ничего больше не скажу, прошу вас только потерпеть немного и довериться моей опытности.

И он снова отправился к Ли Вангу и Гроляру.

- Пять минут прошли, - объявил он, входя к ним. - Готовы ли вы отвечать мне, господин Ли Ванг?

- Я должен сказать вам предварительно несколько слов, - ответил тот. - Ведь наградой за мою откровенность будет звание Кванга, не так ли?

- Без сомнения! И так как вы желаете быть откровенным и прямодушным со мной, то поклянитесь мне в том Буддой, по нашему китайскому обычаю.

Тут банкир вынул из маленького золотого ящичка статуэтку Будды" сделанную также из золота, и поставил ее на стол перед Ли Вангом.

Последний встал и торжественно произнес следующую формулу на китайском языке:

- Клянусь Буддой, властелином Вселенной, в котором все сосредоточивается и кончается, что мои уста будут говорить только правду! И если я нарушу эту клятву, пусть моя душа, прежде чем возвратить себе человеческое достоинство, возрождается, в продолжение миллионов поколений, в телах разных нечистых тварей, питающихся одними трупами!

- Будда принял твою клятву! - заключил, также по-китайски, банкир.

- Позволите ли вы мне обдумывать каждый ваш вопрос? - спросил, снова по-французски, Ли Ванг.

- Это ваше право, - успокоил его Лао Тсин.

Первый вопрос, который готовился предложить ему банкир, был так важен, что сразу мог определить, будет ли он иметь успех в начатой им партии или нет. Банкир спросил:

- Скажите мне, по какому побуждению пробыли вы десять дней в Константинополе, возвращаясь из Парижа со скипетром Хуан-ди и с коронной французской драгоценностью под названием "Регент"?

Ли Ванг вздрогнул и почувствовал себя как будто бы в неожиданной ловушке. Следовало ли ему сказать всю правду? И что подумает о нем маркиз де Сен-Фюрси в таком случае? Лао Тсин, может быть, не знает, что именно побудило его пробыть некоторое время в Константинополе?" Но тогда зачем предложил он ему этот вопрос?..

И он начал свой ответ наудачу, не зная, к чему он приведет его, и решившись довериться вдохновению минуты.

- Я остановился в Константинополе, - сказал он, - сначала для того, чтобы сбить с толку тех, кто мог следить за мной...

Тут Ли Ванг внезапно умолк, ища, очевидно, нужные ему слова, но не находя их.

- Вы остановились сначала... - повторил его слова банкир. - Это "сначала" есть один из тех окольных путей в разговоре, о которых я вас предупреждал, предлагая не пользоваться ими; но так как это "сначала" ведет за собой "потом", то я вам извиняю его и прошу вас продолжать. Итак, "потом" вы остановились для того, чтобы... Ну, говорите, иначе будет поздно - минута ведь почти прошла! Не думайте, что имеете дело с человеком, который задает вам вопросы зря.

С этими словами, ясно показывающими, что банкир желает вполне удовлетворительного ответа на свой первый вопрос, Лао Тсин встал и направился к гонгу, чтобы позвать слугу.

- Отвечайте же! - вмешался тут Гроляр с такой энергией словно бы он понял всю важность для себя ожидаемого ответа.

Лао Тсин уже поднял руку для удара в гонг, когда Ли Вант встал тоже и, не зная, что ему делать, попытался окончить свой ответ:

- А потом для того, чтобы побывать у местных ювелиров, которые пользуются большой известностью на всем Востоке.

И он опять остановился.

Лао Тсин, с часами в левой руке, не отходил от гонга. Ли Ванг смотрел на него растерянным взглядом и, увидев, что правая рука банкира снова потянулась к гонгу, продолжал с напускной развязностью:

- Я хотел, чтобы они оценили скипетр Хуан-ди и "Регент", так как сомневался, не слишком ли преувеличена стоимость этих драгоценностей...

И он еще раз прервал свою речь, а банкир еще раз поднял правую руку.

- Мне пришла мысль, - опять продолжал Ли Ванг, - сохранить живое воспоминание о "Регенте", и с этой целью я заказал одному ювелиру имитацию его... Ювелир приходил работать ко мне, но я не позволял ему даже прикасаться к драгоценности, которую он мог видеть только сквозь стеклянные стенки ящика, крепко запертого... Работа, однако же, удалась отлично, так что нужен самый опытный эксперт, чтобы отличить настоящую вещь от поддельной...

- А потом что было? - спросил Лао Тсин.

- В Константинополе ничего не было потом, - заключил Ли Ванг, очевидно, прибегая снова к окольному пути.

- Так!.. Но а в Пекине, например?

- Формулируйте ваш вопрос яснее.

- Когда вы представили обе драгоценности императрице, не заметили ли вы чего-нибудь, возвратясь из дворца к себе?

Лао Тсин словно парализовал этим вопросом и пристальным взглядом Ли Ванга, который, совершенно растерявшись, не мог, казалось, произнести ни слова более.

Банкир как будто сжалился над ним и мягко сказал:

- Хорошо, я вам помогу в вашем ответе, так что вам останется только сказать - да или нет... Вы были так взволнованы предстоящим свиданием с императрицей, что перепутали два ящика, заключавшие в себе "Регент" и его имитацию, и вместо первого представили ей второй... Так ведь, да?

- Да, - подтвердил Ли Ванг, имевший теперь самый жалкий вид: зачем ему теперь скрывать правду, когда Лао Тсин знает все?

Но он ошибался: Лао Тсин не знал, а только предполагал правду, которую уловил еще вчера, когда Ли Ванг покраснел при его неожиданном вопросе относительно "Регента"; сегодня же это предположение оказалось верным, и в этом заключался весь секрет, уничтоживший Ли Ванга!

"Ах, мошенник! Жалкий вор!" - воскликнул про себя Гроляр, выслушав это признание в подмене знаменитой драгоценности, ради которой он уже два года странствовал по Востоку, подвергаясь разным случайностям, вынося всякие обиды. Но он удержался от громкого восклицания, помня, что драгоценная вещь еще не в его руках и что ему предстоит еще самое трудное дело - получить ее от союзника. Согласится ли он теперь на это, теперь, когда дело приняло такой неожиданный оборот?

- Ну, вот и все! - заключил, насмешливо улыбаясь, Лао Тсин. - Все, мой милейший Ли Ванг! Вы видите сами, что хуже этого ничего не могло быть. И вы еще претендуете на звание главы могущественнейшего в мире общества? Что же, приветствую будущего Короля Смерти!

XIV

Конец беседы, венчающей дело. - Появление "Регента" на свет Божий. - Сборы в путь-дорогу. - Уговор с полицейским. - Безумная радость. - Пушки заговорили.

Как я должен понять ваши последние слова? - спросил Ли Ванг, почувствовав, что банкир осуждает его образ действий по возвращении в Пекин. - В прямом их смысле, милейший мой Ли Ванг, в прямом смысле, - отвечал банкир, - потому что ваша вина искупается вашей откровенностью... "к которой я принудил тебя!" - подумал про себя Лао Тсин.

Ли Ванг, уже считавший свое дело проигранным, быстро ободрился, так как банкир говорил и смотрел серьезно, без всяких признаков издевательства над ним. Видя такой оборот дела, Гроляр счел наконец уместным повести речь о передаче ему "Регента", в чем он не сомневался более и о чем у них давно заключен был договор с Ли Вангом, но Лао Тсин предупредил его:

- Теперь, милейший мой, - сказал он, обращаясь к Ли Ванту, - вам остается только передать мне на хранение драгоценность, которую вы должны вручить господину де Сен-Фюрси в день вашего избрания главой могущественного общества... Или вы, может быть, предпочли бы вручить ее маркизу сейчас, в моем присутствии?

Гроляр увидел, что дело его очень близко к счастливой развязке, и обрадовался, а Лао Тсин между тем продолжал:

- Итак, мой друг, а в скором времени - ваша светлость, исполните это последнее дело. Не отговаривайтесь неимением драгоценности при себе, потому что подобной вещи никогда не оставляют дома, а держат в надежном кармане своего костюма и день и ночь, не расставаясь с ней ни на минуту. Если же вы станете утверждать, после ваших признаний, противное, то ведь это будет ложь, вследствие чего я, к сожалению, вынужден буду прервать всяческие отношения с вами.

Угроза подействовала, и Ли Ванг волей-неволей достал из внутреннего кармана своего нижнего платья, недоступного для самого ловкого вора, маленький ящичек, тщательно запертый крепким и хитрым замком; крышка его была хрустальная, и сквозь нее виден был великолепный "Регент", засверкавший при появлении на свет Божий всеми цветами радуга.

Гроляр протянул было к нему руки, но банкир, вежливо отстранив их, сказал:

- Сделаем все по порядку. Конечно, между вами существует уговор, который следует исполнить; но сначала надо узнать, предпочитает ли господин Ли Ванг исполнить его немедленно, сейчас же, или желает, может быть, подождать, как это и было условлено, того времени, когда осуществится его цель, то есть когда он сделается главой нашего общества. Это не заставит себя долго ждать, и у меня уже готов способ, который я укажу ему, - способ разыскания ящика, где хранится "кольцо власти", и провозглашения им себя Квангом - на острове, служащем резиденцией всех Квангов.

Услышав это, Ли Ванг протянул руку с "Регентом" банкиру, который и взял драгоценность спокойно, без всякой поспешности, словно самую обыкновенную вещь.

- Надеюсь, - сказал дрожащим от волнения голосом претендент на звание Кванга, - надеюсь, что вы мне, Лао Тсин, возвратите это сокровище в случае моей неудачи на выборах.

- Разумеется, мой друг и будущий Кванг! - успокоил его Лао Тсин. - В этом невероятном случае я исполню свой долг, возвратив "Регент" вам, а вы уж поступите с маркизом так, как считаете нужным, - это уже не будет меня касаться.

Такое решение, конечно, не могло понравиться Гроляру, но он не стал спорить, рассудив, что если, в конце концов, он не получит

"Регент" от китайцев, то у него всегда найдется средство забрать его у них законным путем, обратившись к содействию голландских властей.

Банкир же между тем думал, глядя на своих посетителей: "Нет, господа, не вам придется возвратить коронную драгоценность французскому правительству! Я в этом деле вижу хорошее средство для Бартеса заслужить расположение властей его родины, хотя он, живя среди нас, и не нуждается в нем, и с помощью богатств, которые скоро поступят в его распоряжение, сможет должным образом отомстить своим врагам, опозорившим его и пославшим в ссылку как последнего вора... Как ужасна эта история, которую он рассказал мне, и как его бедный отец должен был жестоко страдать от нее..."

Лао Тсин вспомнил, что и он был отцом двух сыновей, погибших в расцвете лет, и это воспоминание вызвало слезы на его глаза, задумчиво смотревшие в пространство и не замечавшие более собеседников.

Вдруг вошел Саранга, и банкир поневоле должен был вернуться к действительности.

- Это ты, мой верный Саранга? Так ты уже готов?

- Да, господин!

- Хорошо! Вот это - те два джентльмена, которых ты должен проводить к гротам Мары.

Малаец вздрогнул и посмотрел на Ли Ванга и Гроляра как на приговоренных к смерти, но лицо его не выдало ощущений, овладевших им в эту минуту: воля его господина была для него законом, не допускавшим никаких ни размышлений, ни возражений.

- В саду, господин, - заметил малаец, - четверо иностранных матросов ожидают ваших приказаний.

- Хорошо. Через несколько минут ты узнаешь о времени своего отъезда.

Саранга поклонился и вышел, а Лао Тсин сказал Ли Вангу и Гроляру:

- Извините, господа, личные воспоминания заставили меня отклониться от нашего дела, но теперь мы возвратимся к нему.

- Лао Тсин, - перебил его Ли Ванг тем же лихорадочным, беспокойным голосом, - я жду исполнения ваших обещаний!

- Оно не замедлит, - ответил банкир, - мне остается только сказать вам: все приготовлено для вашего путешествия. Когда вы Желаете ехать?

- Сегодня вечером! Сейчас даже!

- Час отъезда зависит от вас. Яхта, на которой вы отправитесь, уже под парами, а вместо китайского экипажа я попросил командира "Калифорнии" отпустить четырех матросов с его суд. на, которые вполне опытны в плавании как под парами, так и под парусами; затем, к вашим услугам малаец Саранга, сделавший в качестве лоцмана более пятидесяти путешествий туда и обратно... Наконец, вот последнее: потрудитесь получить эту записку оставленную покойным Фо, с помощью которой вы пройдете и на остров, и во дворец Квангов, и отыщете ящик с "кольцом власти". С этими словами банкир подал Ли Вангу большой сверток шелковой бумаги и пергамента, который тот взял обеими руками, дрожа от радости.

- Сколько нужно времени, чтобы быть там? - нетерпеливо спросил он.

- Четыре или пять дней.

- Хорошо, Лао Тсин! Я еду вечером, после захода солнца.

- Мы едем, Ли Ванг! - поправил его Гроляр. - Я не должен ни на минуту разлучаться с вами до того момента, когда исполнятся все ваши желания, а вместе с ними исполнятся, конечно, и мои!

- Это невозможно! - воскликнул Ли Ванг. - Я бы, разумеется, охотно взял вас с собой, но там, на острове, не имеет права показываться никто, не принадлежащий к нашему обществу.

- Это верно, - подтвердил банкир, - и у входа, ведущего на самый остров, должен будет высадиться лишь один Ли Ванг, который туда и проникнет; но вы, маркиз, можете подождать его возвращения в лодке, в которой довезет вас обоих до входа на остров один Саранга, так как на яхте невозможно будет пройти туда.

Оба союзника согласились с этим планом и ушли от Лао Тсина, довольные и собой, и им, хотя и не без некоторых сомнений и сожалений, относившихся исключительно к великолепному "Регенту": один жалел, что должен был расстаться с ним, другому не менее жаль было видеть, что он не попал к нему в руки.

Когда они уходили, банкир сказал Гроляру:

- Милостивый государь, вы не можете понять моих симпатий к бежавшим из Нумеа ссыльным, которых вы чуть было не предали вчера французскому правительству, не вмешайся в дело Уолтер Дигби, настоящий американец на этот раз; но вы теперь откажетесь от ваших дальнейших действий в этом роде, иначе ни за что не получите драгоценности, о которой хлопочете.

- Но, милостивый государь, мой долг...

- Э! - перебил его банкир. - Я понимаю, что всякий долг соединен бывает с разными печальными необходимостями, но случается нередко, что чувство гуманности берет перевес и диктует нам свой образ действий.

- Посмотрю, что я могу сделать для ваших друзей, - важно сказал Гроляр, - может быть, мне удастся добиться от моего правительства некоторого смягчения их участи; но во всяком случае я не могу отказаться от миссии, возложенной им на меня, потому что это равносильно измене, а изменником своему отечеству я не желаю быть, да и вы не можете этого требовать от меня

- Пусть будет так, господин маркиз, - согласился Лао Тсин. - go пеняйте потом на себя за то, что может случиться впоследствии, так как я не перестану ограждать моих друзей от ваших покушений на их свободу, и вы могли уже видеть, успеваю ли я в этом, - это ограждение я считаю также своим долгом. Во всяком случае, на несколько месяцев они свободны от ваших покушений.

- Вы намекаете на кражу у меня моих бумаг?

- Да, это по моему желанию их украли у вас.

- Я так и думал! Но тогда, значит, мы идем с вами не к миру, а к войне, а в этом случае я предоставляю себе полную свободу действий, которая не может быть выгодна для вас!

- Как вам будет угодно. Прошу только помнить, что во всякой борьбе удары падают безразлично на всех, направо и налево.

- Благодарю за напоминание! А относительно "Регента" я ничего не боюсь: у меня ваше слово, милостивый государь, и к одному делу мы не будем примешивать другого.

С этими словами Гроляр важно раскланялся и ушел, полный достоинства и самого выгодного мнения о своей личности: из простого полицейского он начинал формироваться в дипломата, и, как казалось ему, не без успеха.

Оставшись один, банкир кликнул Сарангу и сказал ему:

- Видел этого иностранца, который поедет с Ли Вангом?

- Да, господин!

- Ну, - продолжал Лао Тсин, понизив голос, - если он тоже захочет ехать с ним в гроты Мары, - пусть себе, не мешай ему.

- Понимаю, господин! - просто сказал малаец, смотря на своего господина глубоким взглядом больших черных глаз.

Через некоторое время в кабинет Лао Тсина вошли Бартес и Гастон де Ла Жонкьер.

- Ну-с, - спросил первый, - удалось ли вам добиться чего-нибудь?

- Вот "Регент", - отвечал банкир, подавая его Гастону. - Он ли это самый?

Молодой человек обезумел от радости: схватив драгоценность, он принялся петь, кричать и танцевать, не помня ни себя, ни тех, кто был с ним! Вот когда честь его отца восстановлена, а вместе с ней обеспечена и участь всего семейства! Теперь все невзгоды прошли, и они заживут обеспеченной и спокойной жизнью!

Когда первый приступ радости прошел, Гастон возвратил драгоценность банкиру, сказав ему:

- У вас он будет целее, чем у меня, до моего отъезда из Батавии! А уеду я отсюда не раньше того, как пошлю шифрованную телеграмму отцу и увижу своего друга вне всяких опасностей.

- Нет, дружище, - возразил Бартес, - поспешай-ка лучше домой да обрадуй поскорее отца своим возвращением не с пустыми руками, а с исчезнувшим сокровищем. Обо мне же не беспокойся!

- Я сделаю то, что мне долг велит делать, и мой отец, узнав в чем дело, первый одобрит мое желание остаться с тобой, чтобы видеть тебя в полной безопасности.

- Но мое положение не так опасно, как ты думаешь? Этот мошенник Гроляр ведь теперь совершенно безвреден, - заметил Бартес.

- А вмешательство Дигби? Ты думаешь, генерал-губернатор простит ему афронт, полученный ночью от него? А мелководье здешнего порта? Ведь в случае прямой опасности вам здесь нельзя будет ускользнуть от врагов, опустившись под воду, как это удалось сделать в Сан-Франциско! Нет, друг, надо быть благоразумным, что я тебе и советую, а главное, не тратить ни одной минуты понапрасну.

В эту минуту, как бы в подтверждение опасений, высказанных Гастоном де Ла Жонкьером, послышались три пушечных удара с форта Дэндэльса, гулко и протяжно раздавшихся в воздухе, полном тропического зноя и сладкого far niente.

XV

Приглашение показать документы. - Затруднительное положение. - Миллиард в кладовых. - Последние инструкции. - Отплытие яхты. - Что ожидает ее пассажиров. - Упрямый бретонец.

Услышав пушечные выстрелы, Лао Тсин побледнел.

- Что это значит? - спросили одновременно

Бартес и де Ла Жонкьер.

- То, чего мы боялись, случилось, - сказал Лао Тсин немного взволнованным голосом. - Это сигнал, что вход и выход из порта закрыт, из порта, где стоят наши суда! С последним выстрелом через вход в гавань будут протянуты цепи, не позволяя более ни одному судну ни войти в порт, ни выйти из него" Эта мера, положим, означает не конфискацию судов, а предложение всем иностранным кораблям предъявить свой документы; тем не менее она настолько серьезна, что я пока не вижу способа выйти из затруднения. Чтобы генерал-губернатор решился на нее, нужно было случиться чему-нибудь особенному, и я думаю, не побудил ли его к этому французский броненосец "Бдительный". Теперь все дело в том, в порядке ли бумаги "Калифорнии" и "Гудзона", и вы, Бартес, как командир одного из них, должны это знать.

- Они были построены в Америке, - отвечал Бартес, - и включены в "Навигационный реестр" как американские суда. На этом основании они могут считаться в числе коммерческих судов, но от этого, понятно, еще далеко до роли командира военного судна, которую взял на себя прошлой ночью Уолтер Дигби, желая освободить нас из-под ареста.

- Это было весьма неблагоразумно, - заметил Гастон. - Если бы он представился генерал-губернатору как капитан дальнего плавания, дело могло бы уладиться мирным образом.

- Рассказывай! - иронически улыбнулся молодой Кванг. - Капитан дальнего плавания, командующий, однако, броненосцем и грозящий сжечь целый город!

- Твоя правда, я не учел этого последнего обстоятельства, - сказал Гастон.

Луи Жаколио - Затерянные в океане (Perdus sur l'ocean). 4 часть., читать текст

См. также Луи Жаколио (Louis Jacolliot) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :