Луи Жаколио
«Затерянные в океане (Perdus sur l'ocean). 3 часть.»

"Затерянные в океане (Perdus sur l'ocean). 3 часть."

- Да самую простую: чего хотел от бравого Ланжале этот субъект? Я ведь не знаю ничего об этом!

- Ах, это! Да, да! Извольте, господин командир, извольте сейчас все скажу вам! Он мне предлагал имение, все хозяйственные принадлежности к нему, денежный аванс, - словом, золотые горы, - и все за то только, чтобы я сообщал ему письмами и депешами о тех местах, где мы будем с китайцами после бегства с Новой Каледонии, а в особенности о месте, куда отправится покойный господин Фо и его товарищи... Ну, я сказал, что соглашаюсь, потому что у меня, господин командир, была на это своя политика. Ведь не согласись я, как и другие, на его уговоры, а обругай его хорошенько, что бы из этого вышло? Надо же было кому-нибудь согласиться!

- Это все?

- Как есть все, господин командир.

- Странно, очень странно! - сказал Бартес после нескольких минут размышления.

XXII

Продолжение разговора. - Ланжале и Порник. - Немного рискованный план. - Карт-бланш обоим. - Имена, пахнущие полицией. - "Беседа по душам" с Гроляром.

- Да, это очень странно! - повторил еще раз Бартес, недоумевая о причинах, побуждавших полицейского сыщика Гроляра следить за ними: покойный Фо, рассказав своему наследнику о том, как он возвратил скипетр Хуан-ди его законным обладателям, почему-то умолчал о похищении им "Регента", составлявшего собственность французской короны; что "Регент" потом был подарен им императрице Нан Ли, об этом Бартес также ничего не знал"

- Мне непонятно, - продолжал он затем, - почему этот Гроляр, или де Сен-Фюрси, будучи правой рукой генерального прокурора в Нумеа и зная о намерении китайцев бежать, не сообщил ему об этой тайне.

- Я также, господин командир, не могу разгадать этой загадки, - сказал Ланжале, - потому что в противном случае предложение, которое он сделал мне, не имело бы никакого смысла.

- Это верно, - согласился Бартес и велел позвать Порника. Когда победитель Тернбулла явился к нему, Бартес спросил его, делал ли и ему то же предложение Гроляр?

- Как же, как же! - подтвердил Порник. - Он всем нам, господин командир, предлагал быть заодно с ним, но мы ему так ответили, что у него, надо полагать, отпала всякая охота разговаривать с нами дальше! Он вообразил, что и нас можно сделать такими же "мухами", каков он сам!

- Загадочно! - воскликнул еще раз Бартес. - Тут кроется что-то, чего мы пока не в состоянии понять! Ясное дело, узнав о нашем намерении бежать из ссылки, Гроляр должен был бы первым делом предупредить об этом генерального прокурора, а вместо того он молчит и даже как будто покровительствует нам! Неестественно все это! Во всяком случае несомненно одно - что его образ действий не в нашу пользу и что мы имеем в нем тайного врага, которого следует остерегаться... Так ты, Ланжале, принял его предложение?

- Нельзя было не принять, господин командир: ведь если бы и я так же отказался от него, как все наши, он посоветовал бы генеральному прокурору заменить нас другими людьми при китайцах, и наше дело тогда пропало бы совсем!

- Это верно, - согласился командир "Иена", - и твое поведение действительно благоразумно. Ты человек с головой, Ланжале!

Парижанин скромно поклонился и сказал:

- У меня сию минуту явилась одна идея, господин командир!

- Выкладывай свою идею!

- Так как никому из нас неизвестно, чего добивается от нас этот субъект, то остается одно средство: спросить его об этом...

- Гм! Это будет немного наивное средство.

- Извините меня, господин командир, если я возьму на себя смелость сказать вам, что против такого врага, каков этот господин, всякое оружие позволительно... По-моему, надо вести всю механику так: когда этот Гроляр еще раз придет сюда, что несомненно, я подойду к нему и напомню о себе, прикинувшись его верным союзником. Я договорюсь с ним до того, что назначу ему свидание в каком-нибудь надежном местечке, из которого он уже не вернется более к себе, так как мы с Порником, который будет сидеть в засаде, схватим его и принесем сюда, где и посадим в надежную клетку. А когда мы уйдем опять в море, то сможем приступить к расспросам, и - я готов держать какое Угодно пари - он посвятит нас во все свои секреты, поняв, что безусловно находится в наших руках и что кругом нас море, а в море - лакомки-акулы!

- Хорошо, пусть будет так, я ничего не имею против твоей идеи! Но я не понимаю, как это он очутился в Сан-Франциско.

- Мне кажется, господин командир, это произошло очень просто: он мне дал свой парижский адрес, по которому я должен был писать ему; стало быть, из Нумеа он решил вернуться в Париж, а чтобы скорее попасть туда, сел на первое судно, которое отплыло в Сан-Франциско, так как отсюда самое скорое и надежное сообщение с Францией... Вот почему мы и видим его здесь!

- Положим, что твое объяснение верно. Но как могло случиться, что он прибыл сюда в одно время с нами?

- А наши стоянки, господин командир, в Новой Зеландии и на Сандвичевых островах, где мы запасались то углем, то водой?

- Да, да, в самом деле, я и забыл об этом. Ведь мы таким образом потеряли почти целую неделю!.. Но как ты думаешь, узнал ли он нас?

- Не могу решить этого вопроса, господин командир! Видел только, что он был очень занят рассматриванием нашего "Иена", и если сравнить его с другими посетителями, то можно было заметить, что не одно только любопытство заставило его прийти сюда.

- Все слышанное мной от вас обоих, - решил Бартес, - настолько, по-моему, важно, что я считаю себя обязанным принять всевозможные меры осторожности против этого человека и, кроме того, попытаться во что бы то ни стало узнать, чего он хочет от нас. Человек, который позволил нам бежать из ссылки затем, чтобы следить за нами на свободе, должен быть чрезвычайно опасным неприятелем, которого надо остерегаться каждую минуту!.. В самом деле, ведь это очень загадочно: знать наше намерение бежать - и не расстроить его, не сообщить о нем своему начальству! Не добиться ничего от нас в неволе - и следить за нами на свободе! Подобного неприятеля было бы весьма неблагоразумно оставлять позади себя, и потому я даю вам обоим карт-бланш: действуйте, как найдете нужным, но только так, чтобы не обратить на себя внимания здешних властей. В противном случае мы наживем себе лишние хлопоты, которых у нас и без того довольно!

- Доверьтесь нам, господин командир, - заметил Ланжале, - все будет, как следует, никакой неприятности не случится!

- Более всего ты, милейший Порник, - попросил Бартес, - остерегайся пускать в дело свой ужасный кулак. В настоящее время мы и без того имеем некоторые неприятности из-за твоей схватки с этим уличным забиякой. Конечно, я тебе вполне извиняю твою расправу, так как ты должен был ответить на оскорбление, брошенное тебе в лицо, но в предстоящем деле ты должен быть не более как простым помощником Ланжале и не привлекать ничьего внимания, в особенности констеблей.

- Будьте спокойны, господин командир! - ответил за Порника Ланжале и вдруг воскликнул: - Ах, господин командир, извольте посмотреть в окно: вот он, этот самый субъект! Легок на помине!

- Где? Покажи-ка мне его!

- Вот он стоит между этими двумя репортерами, которые так прилежно рассматривают покойника, точно без этого они сами не останутся в живых... Видите, господин командир?

- Вижу, да!.. И узнаю его! Это действительно тот самый господин, который назывался в Нумеа де Сен-Фюрси!

- А в адресе, который я потом получил от него, он стал уже Гроляром!

- Эти два имени пахнут самой настоящей полицией, - заметил Порник, - разница между ними в том, что первое принадлежит к аристократическому кругу господ полицейских, а второе - к кругу господ попроще.

- Как он, однако, внимательно вглядывается в лицо нашего бедного Фо! - удивился Бартес.

- И недаром, - добавил Ланжале, - в конце концов он догадается, что мы все находимся на "Иене", что и будет ему на руку!

- Это мы еще посмотрим! - сказал командир "Иена". - Мне кажется, настоящая минута очень удобна для начала нашего дела, а потому недурно будет, если ты, Ланжале, сейчас же подойдешь к нему и заведешь с ним разговор, результат которого сообщишь потом мне.

- С удовольствием! - ответил Ланжале и вышел из командирской каюты.

Взойдя затем на мостик судна, где стоял катафалк с покойником, Парижанин приблизился к Гроляру и, слегка притронувшись к его локтю, сказал ему шепотом:

- Я вижу, что господин де Сен-Фюрси в Сан-Франциско! Парижский полицейский с большим изумлением оглянулся и даже отступил на шаг назад при виде Ланжале, которого он совсем не узнал.

- Кто вы такой и почему называете так меня? - спросил он недоумевая.

- Я Ланжале Парижанин, к вашим услугам! - отвечал просто Ланжале. - Помните в пенитенциарном заведении на острове Ну человека, которого вы почли своим вниманием и доверием?

- Неужели это ты? - воскликнул Гроляр, все еще удивляясь. - И в этом необыкновенном костюме?..

- Это обычный костюм китайских матросов, милостивый государь.

- Так ты, значит, поступил на службу к китайцам?

- Должен был, милостивый государь! Разве вы забыли, что именно на этом судне мы бежали из Нумеа?

Из этого ответа, сказанного с напускной откровенностью, Гроляр увидел, что Ланжале остался прежним, и подумал: "Все тот же бравый малый, простак, которому можно довериться!"

- Да, - сказал он вслух, - я до сих пор все не мог решить, вижу ли я то, что мне нужно, или совсем другое: посмотрю на Фо - он самый; взгляну на вас всех - и меня берет сомнение: люди будто те же, но эти костюмы и особенно эти китайские глаза! Черт возьми!

- Простой рисунок, - объяснил Ланжале, - один-два штриха карандашом - и дело готово! По прибытии нашем сюда я писал по вашему адресу в Париж.

- Ладно, милейший мой, ладно! Вижу, что ты умеешь держать свое слово! Сообщай мне и дальше о ваших будущих переездах, до самого вашего окончательного водворения в Китай, потому что, видишь ли, с этим связано важное дело.

- Важное?

- Да, но я не имею права открывать его тебе, так как это составляет государственную тайну. Ты мне можешь быть полезен, и прежде всего вот в чем: скажи мне, рассмотрен ли инвентарь имущества покойного Фо или еще нет?

"А-а, так вот ты куда пробираешься!" - подумал Ланжале и ответил:

- Нет, потому что после его смерти дел оказалось столько, что приведение в порядок его имущества отложено до сегодняшнего вечера.

- Это хорошо! Хочешь ты мне оказать услугу?

- Я весь ваш, господин Гроляр!

- Как, ты знаешь и мое подлинное имя?

- Как же! Ведь оно означено в вашем парижском адресе!

- Это правда, я и забыл об этом обстоятельстве.

- В чем же заключается услуга, которую я могу вам оказать?

- Дело вот в чем: ты, конечно, будешь присутствовать при разборе имущества Фо?..

- Разумеется!

- Вот и хорошо! Так ты, голубчик, зорко смотри за каждой вещью, и особенно за брильянтами, а потом, сегодня же вечером, ты придешь и расскажешь мне все: сколько было вещей, какой они формы и, главное, какой величины камни"

- Это очень легко, господин, и будьте спокойны, я все-все замечу и перескажу вам!

- Надеюсь и жду! В котором часу ты можешь прийти, и где мы увидимся?

- В десять часов, а место - верфи, которые всегда пустынны в это время. Вы будьте только у той, которая находится против вашего судна, и я вас тотчас же найду.

- Хорошо! Итак, до вечера!

- До вечера, милостивый государь!

XXIII

Монолог, полный блестящих надежд. - К делу. - Сети, должным образом раскинутые. - Случай, или виски и джин. - Таинственный ящик и радость Гроляра. - Восемь незнакомцев. - Эскимос, Мраморное Море и Камчатка.

Гроляр расстался с Ланжале, очень довольный своим совещанием с ним. "Если "Регент" там, у этих людей, - думал он, - тогда дело в шляпе, и моя карьера обеспечена. Я тотчас же наложу арест на их судно, - мне стоит только телеграфировать нашему послу в Вашингтоне, который уже имеет инструкции на этот счет, - потом сделают обыск, найдут драгоценность, и наградой за подобное дело воспользуюсь я один!

Но пока что самое важное - помешать отплытию "Иена"; за этим уже надо обратиться к местным властям. В предлогах помешать отплытию недостатка не будет, и в то время как тут будут совершать разные формальности, я могу получить из Вашингтона нужные мне полномочия" Итак, будем действовать!" И парижский сыщик немедленно отправился на телеграф, откуда послал в Вашингтон депешу уже известного вам содержания. Довольный этим первым своим мероприятием, Гроляр расспросил знающих людей о ловком ходатае по кляузным делам. Ему тотчас же указали на мистера Васптонга, к которому он и поспешил. Два достойных дельца тотчас же столковались, поняв друг друга как нельзя лучше, и вечером того же дня "Иену" готов уже был сюрприз в виде денежной претензии на двести тысяч долларов, предъявленной ему "эсквайром де Сен-Фюрси, которому эту сумму остался должен командир судна китаец Фо, ныне умерший, но оставивший после себя наследника в лице настоящего командира, его сиятельства князя Иена" - как было сказано в деловой бумаге.

Случай, однако, благоприятствовал на этот раз Бартесу - он не получил копии с этой бумаги в тот же вечер. Причина этого заключалась вот в чем: клерк мистера Васптонга, молодой человек, подававший блестящие надежды на поприще кляуз и ябед имел маленькую слабость - несмотря на свои юные годы (девятнадцать лет), ублажать себя виски и джином. Если бы он питал склонность к одному только напитку из этих двух, дело бы еще куда ни шло, и ему можно было бы мирно жить со своей маленькой слабостью, но в том-то и беда, что он одинаково уважал оба напитка и вследствие этого почти всегда затруднялся, какому из них отдать предпочтение... Кончал он обыкновенно тем, что спрашивал себе порцию того и другого в одинаковой мере и, с избытком нагрузившись тем и другим, не оказывался уже в состоянии ничего более предпринять, кроме путешествия из питейного заведения к себе домой, что и приводил в исполнение более или менее удачно...

Так случилось с ним и в тот вечер, когда мистер Васптонг дал ему поручение - доставить копию с его деловой бумаги на "Иен": вместо того чтобы прямо и непосредственно отправиться на борт указанного судна, он решил предварительно зайти в ресторан, лежавший как раз на пути его следования. Зайдя туда, он потребовал сразу две порции виски и джина и принялся ублажать себя. Этим приятным делом он занимался до того усердно, что наконец сбился со счету, чего он больше выпил - виски или джину; после долгих соображений ему наконец показалось, что последнего потреблено больше, чем первого, и, дабы не обидеть таким образом виски, он спросил еще порцию этого благородного напитка.

После этой порции юный клерк впал вдруг в воинственное настроение и начал буянить, придираясь решительно ко всем посетителям, по жалобам которых и был наконец выведен под руки хозяином, с надлежащими толчками в спину и в затылок, - прямо на улицу.

Очутившись на улице, клерк мистера Васптонга не придумал ничего лучшего, как погрозить кулаком захлопнувшейся за ним двери ресторана с энергичным возгласом по тому же адресу, а затем направиться, прилагая немалые усилия, домой, на собственную квартиру на улице Дюпен, в Китайском квартале. О порученной ему бумаге, разумеется, он совершенно забыл, и она продолжала мирно лежать в боковом кармане его сюртука. Между тем приближался час свидания, условленного между Гроляром и Ланжале. Набережные были пусты, магазины все заперты, хотя время было еще не позднее: дело в том, что в этой части Сан-Франциско обитатели всегда рано торопятся на покой, поднимаясь зато с восходом солнца. К исходу десятого часа везде уже водворилась торжественная тишина и полумрак, та" как и газовые рожки наполовину умерили свой огонь, и только какой-нибудь запоздалый матрос нарушал всеобщий покой стуком своих сапог о тротуарные плиты, торопясь вернуться к оставленному им судну. Гроляр пришел на место свидания несколькими минутами раньше того времени, когда колокол церкви св. Павла пробил десять, и, не найдя Ланжале, принялся нетерпеливо гулять взад и вперед по верфи, беспокойно прислушиваясь к каждому случайному шуму, потому что храбрость, надо сказать правду, не была в числе его добродетелей. Наконец колокол начал отсчитывать свои мерные удары, и в то же время Гроляр заметил вдали темную фигуру, направлявшуюся к нему.

- Это вы, Ланжале? - спросил он не очень смелым голосом. - Да, милостивый государь, - ответил подходивший к нему, - извините, я, кажется, заставил вас ждать.

- Это ничего, благо это вы! - сказал парижский полицейский с облегчением. - Ну-с, какие же новости принесли вы мне?

- Я не имею, к сожалению, ничего особенно важного: "Иен" пришел ведь не из Китая, а из Новой Каледонии, и потому покойный Фо привез сюда только то, что было у него на месте заключения, в Нумеа; к его вещам прибавился лишь небольшой ящик из слоновой кости, который, после нашего бегства, вручил ему Ли Юнг.

- И что же в этом ящике? - спросил Гроляр.

- Этого я не мог узнать, потому что, по воле покойного, его наследник может вскрыть его только по прибытии в Китай. Если бы свидание происходило днем, а не темным вечером, то Ланжале мог бы заметить на лице своего собеседника очень довольную усмешку, вызванную его ответом.

"Ага, вот в этом-то таинственном ящике из слоновой кости, - промелькнуло в голове у Гроляра, - и лежит, наверное, "Регент". Теперь я могу смотреть на него как на свою собственность, так как Васптонг обещал мне сегодня же вечером послать на "Иен" копию с моей претензии, а завтра утром у меня уже будут в руках полномочия, полученные из Вашингтона!"

Разумеется, сыщик не поделился своей радостью с Ланжале, так как, при всей своей уверенности в его скромности, он все-таки был достаточно благоразумен, чтобы не решиться на подобный рискованный шаг; к тому же он знал, что всякая тайна тогда только вполне обеспечена от разоблачения, когда ее знает лишь один человек.

- Да, - сказал он вслух, - это не особенно важно, что ты мне сейчас сообщил. Но если ты, - прибавил он покровительственным тоном, - будешь и впредь служить верно нашему делу, - ручаюсь тебе, что ты будешь награжден по-королевски!

- Я вполне надеюсь на вас, милостивый государь, - ответил смиренно Ланжале. - Как вам известно, я - бедный, но честный человек" А теперь, если я вам более не нужен, то позвольте мне удалиться, потому что мое отсутствие на судне может быть замечено, и меня тогда ожидает строгое наказание: наш новый молодой командир шутить не любит!

- Он китаец?

- Чистейший китаец, с ног до головы, единственный сын и наследник покойного Фо! Этот Фо, судя по всему, был важным лицом в своем отечестве. Он имел даже титул князя, который и передал теперь своему сыну.

- Да, я об этом слышал в Нумеа, - подтвердил Гроляр. - Он был, как передавали мне там, важной особой и мандарином первого класса... Но, Ланжале, что это такое?.. Посмотри-ка туда: мне кажется, что я вижу там нескольких человек, идущих как будто бы сюда, к верфи"

- Где, мосье Гроляр? Я, к несчастью, не особенно хорошо вижу ночью.

- Да вот, направо! - продолжал уже встревоженный Гроляр. - Черт возьми, эти субъекты, кажется, идут с дурными намерениями, и у них в руках какое-то оружие!

- Это, мне кажется, просто стража, которая делает свой обычный обход верфи в эту пору, - попытался успокоить его

Ланжале.

- Да, пожалуй, - согласился тот, - потому что теперь как раз...

Он не докончил фразы: восемь молодцов с огромными дубинами в руках приблизились в эту минуту к собеседникам и окружили их.

Полумертвый от страха, дрожа всем телом, Гроляр пробормотал:

- Что вам угодно, добрейшие мои?.

Он думал, что ласковое обращение обезоружит нежданного неприятеля, но получил в ответ следующую странную и отчасти двусмысленную тираду от одного из восьми неизвестных ему господ:

- Мы были под ветром, как вдруг видим, что двое каких-то господ беседуют вдали о чем-то, надо полагать, таинственном. Вот мы и решили отправиться сюда, к вам, потому что мы, видите ли, очень любопытные люди, не правда ли, Эскимос?

- Истинная правда! - торжественно подтвердил спрошенный и негромко хмыкнул - вероятно, для большей убедительности.

- ... И любим всякие секреты, черт возьми, не правда ли, Мраморное Море? - обратился говоривший к другому из своих товарищей, наделяя его еще более странным именем.

- Истинная правда! - торжественно подтвердил и этот, хмыкнув немного погромче - должно быть, также для большей убедительности.

- А потому, джентльмены, - заключил говоривший, - если вы не посвятите нас в ваши секреты, то, черт возьми, я буду не я и мы все будем не мы, если не научим вас, как плавать по морю головой вниз, дышать карманами и обозревать окрестности вверх тормашками! Не правда ли, Камчатка?

- Истинная правда! - подтвердил и третий товарищ говорившего, тоже носивший не менее странное имя, и в подтверждение хмыкнул уже так, что у парижского полицейского забегали мурашки по всему телу, начиная от макушки головы и кончая пятками ног.

XXIV

Урок вежливости. - "Похоронная процессия". - Кусок хлеба и кружка воды. - Беседа с капитаном. - "Начинается!" - Следственный пристав в своей роли.

То, что казалось страшным бедняге-сыщику, наоборот - крайне смешило загадочных незнакомцев с дубинами, и вслед за хмыканьем третьего из них, названного Камчаткой, все они разразились оглушительным

Тогда Ланжале, молчавший до сих пор, решился дать приличный отпор наглецам:

- Идите домой, негодные пьяницы! - воскликнул он в негодовании. - Зачем вы мешаете мирной беседе порядочных людей, которые удалились сюда от городского шума и гама?

Услышав такую энергичную реплику своего собеседника, Гроляр окончательно струсил и жалобно сказал ему:

- Ради Бога, Ланжале, не ссорьтесь с этими господами, которые так вежливы с нами!

- Что? Вежливы, эти ночные шатуны, трущобные бродяги?! - воскликнул опять с тем же негодованием профессор бокса.

- А-а, так вы оскорбляете нас! - заметил один из незнакомцев. - Хорошо же, если так! Мы вас научим настоящей вежливости, о которой, кажется, вы не имеете никакого понятия! Ну ребята, возьмемся-ка за дело!

С этими словами четверо пришельцев бросились на Ланжале а другие на Гроляра, которому мгновенно скрутили руки и ноги веревками и завязали глаза.

Несчастный полицейский потерял от страха сознание, и в таком виде четверо дюжих молодцов взвалили его на носилки устроенные из их дубин, и понесли... Куда? Об этом надо было спросить Ланжале, который, покатываясь со смеху, последовал под руку с Порником за "похоронной процессией", как он окрестил свою проделку с "полицейской мухой".

Дорогой Порник принялся напевать вполголоса нечто вроде "вечной памяти", а Пюжоль спросил:

- Готова ли могила?

- Как же, я уже позаботился об этом! - отвечал Мариус Данео. - Ровно шесть футов и шесть дюймов! Последние - для носа его высокородия, который имеет почтенные размеры.

- А мы еще к тому же надставили его! - сострил Ланжале. - Ха-ха-ха!..

Вернувшись на судно, наши знакомцы внесли Гроляра в небольшую каюту и, видя, что он без чувств, освободили его от веревок и повязки, обыскали карманы и положили на матрац, который составлял единственную мебель каюты. Затем, оставив в углу кусок хлеба и кружку воды, как это делалось в старину в подобных случаях, они ушли, заперев дверь на замок.

- К чему трусам оружие?! - произнес Ланжале, показывая револьвер и стилет, найденные им в карманах Гроляра.

- Ба-а, чтобы было что класть в карманы! - ответил смеясь Порник.

После этого оба молодца отправились в адмиральскую каюту с донесением, что предприятие их удалось как нельзя лучше и что никто не попался им навстречу и ничего не видел.

- Отлично! - одобрил командир "Иена". - Вы будете награждены должным образом за ваше усердие!

На следующее утро начальник американского экипажа, служившего на борту "Иена", явился к Бартесу уведомить его, что американцы, срок службы которых подходил к концу, освобождают Бартеса от обязательства доставить их в Орегон, предпочитая отправиться на родину сушей - по железной дороге. Заявив об этом, он как бы мимоходом прибавил:

- Мы знаем кое-что о неприятностях, которые готовят вам некоторые люди. Но будьте уверены, что от нас они ничего не разведают: ни о том, кто вы, ни о вашем бегстве из Новой Каледонии; мы честные люди и дали себе клятву молчать, и вы смело можете надеяться, что мы сдержим свое слово...

Тронутый таким вниманием к себе, Бартес немедленно выдал жалованье всему экипажу за три месяца вперед, причем офицерам двойное, а их капитану - за целый год, хотя ничего подобного не обязан был делать по договору с их компанией.

Это было с его стороны очень практично. Таким поступком он сразу приобрел себе в этих людях самых надежных и верных друзей. К тому же надо было хоть чем-нибудь отблагодарить их за скромность, потому что, донеси хоть один из них о том, что он знает, - Бартес и все бежавшие с ним из места ссылки, согласно договору между Францией и Америкой, были бы немедленно арестованы как беглые преступники и отправлены куда следует.

Молодой командир "Иена", спеша в Сан-Франциско единственно из желания помочь своему больному другу Фо, никогда, разумеется, и не думал ни о чем подобном, совершенно полагаясь на скромность своих моряков-американцев. Теперь эта скромность подтвердилась блестящим образом, так что распорядители Орегонской компании сказали сущую правду, уверив, при найме моряков, Ли Юнга и Ли Ванга, что они дают им самых отборных людей.

Когда американский капитан готов был уже уйти из каюты Бартеса, последний остановил его, сказав:

- Мне предстоит теперь пополнить мой экипаж, и я прошу вас сообщить вашим людям, что те из них, кто согласится вернуться на "Иен", будут весьма охотно приняты мной. Я повысил бы их в чинах и положил им двойное жалованье.

- Видите ли, сэр, - отвечал Уолтер Дигби, - у нас в Америке не в обычае наниматься более чем на один рейс в течение года. Но мы люди свободные, а ваши условия так заманчивы, что, я готов держать пари, таким путем вы вернете себе три четверти экипажа.

- Тем лучше! - воскликнул, радуясь, Бартес. - У меня для всех будет место!

- И для меня тоже?

- Для вас в особенности, добрейший мой капитан!

- А на каких условиях, смею спросить?

- Тройное жалованье и звание капитана этого броненосца и моего заместителя. Кроме того, имейте в виду еще следующее: представители могущественного общества, в руках которого все Китайское морское дело, Ли Юнг и Ли Ванг заказали, как вы знаете, вашей Орегонской компании построить еще такое же суднo, как "Иен", но немного больше его, до восьмидесяти метров в длину; оно будет готово в следующем году. Хотите наблюдать за его постройкой и потом привести его к нам в Китай, с экипажем, составленным по вашему выбору?. Этот новый броненосец будет называться "Фо", в честь моего покойного старого друга, и мы намерены предложить его в подарок императору, причем я ручаюсь, что вы станете во главе этого судна, с званием контр-адмирала китайского флота.

- Ваши предложения превосходят все мои ожидания, и я с благодарностью принимаю их! - воскликнул Уолтер Дигби.

- Весьма рад! Зайдите ко мне сегодня вечером - я вам подготовлю инструкции по этому делу и необходимые деньги.

- Постараюсь быть аккуратным! Теперь позвольте дать вам, со своей стороны, один добрый совет, сэр: не оставайтесь здесь долго" Я слышал, что болтают о некоем Васптонге, следственном приставе, а ведь это известная птица здесь: кто его не знает в Сан-Франциско, хотя репутации его нельзя позавидовать! Я не знаю, что собственно затевается против вас, но только он хвалился, этот крючок, что выпустит вас отсюда только после того, как "Иен" будет продан с молотка.

- Спасибо вам за предостережение, - сказал командир "Иена", - но все дело, в сущности, сводится к одному носу, который имел неосторожность попасть под кулак Порника, придавшего ему такую форму, которая неудобна в повседневной жизни...

- Я слышал еще об аресте, который собираются наложить на "Иен", - для задержания вас здесь вследствие денежной претензии, предъявляемой вам; исполнителями этого ареста будут разные господа, называемые судьями, приставами и адвокатами, не считая их клерков; все они будут выуживать у вас сотни и тысячи долларов и успокоятся только тогда, когда все карманы ваши окажутся чистыми". Вообще у нас в Америке суд в этом случае беспощаден, и чем дальше от него, тем, право, лучше! Если у вас во Франции, по словам вашего бессмертного баснописца, судьи, съев устрицу, оставляют все-таки ее владельцу раковину, то наши, американские, не оставляют ему и этого в утешение!

- Итак, вы мне советуете?

- Заплатить все, что с вас потребуют эти люди, чтобы не иметь никакого дела с судом.

В эту минуту пришли доложить, что некто мистер Васптонг требует свидания с командиром "Иена".

- Начинается! - воскликнул Уолтер Дигби. Следственный пристав вошел к Бартесу в сопровождений своего юного клерка, который уже известен нам, и четырех других субъектов с такими физиономиями, которые, как говорят во Франции, так и просятся на "оскорбление действием", чтобы сорвать потом с вас приличный куш в свою пользу.

Юный клерк успел уже опохмелиться после вчерашнего, что же касается его достойного патрона, то он был всегда в норме, так как никакая порция выпитого им любого напитка не могла никогда одолеть его.

- Господин командир "Иена"? - спросил мистер Васптонг, выступая вперед с такой грацией, словно он собирался танцевать.

- Я, сударь, - ответил просто Бартес, вставая с места. - Что вам угодно?

- Вчера я имел честь послать вам и одному из ваших моряков бумагу, которой вы оба призываетесь к суду полиции города Сан-Франциско...

- Ах, так это вы? - воскликнул с иронией Бартес. - Очень рад случаю, доставляющему мне не совсем приятное для меня знакомство!

- Нельзя сказать, чтобы вы были слишком любезны, сэр, - отвечал мистер Васптонг, - но таковы уж все моряки; зато я, сэр, я совсем...

- Оставьте, сударь, все ваши банальности, - перебил его командир "Иена", - и приступим прямо к делу. Я готов заплатить сумму, требуемую вашим клиентом, равно как и возместить все издержки, но при условии, что я больше никогда не услышу о вас.

- Очень, очень рад! - воскликнул жрец Фемиды. - Вы делаете мне честь вашей обязательностью! Но есть еще нечто, для чего я опять должен просить вашего внимания- - Еще нечто? Новая кляуза?

- Арест, сэр, который я обязан наложить на судно "Иен" в обеспечение иска в двести тысяч долларов, которые прежний командир вашего судна, ныне умерший господин Фо, должен моему клиенту, маркизу де Сен-Фюрси.

XXV

Спокойствие и хладнокровие. - Арест. - Неверные догадки о поведении Гроляра. - Тучи сгущаются. - Неожиданная встреча.

Капитан-американец с минуты на минуту ожидал, что командир "Иена" прикажет своим людям вытолкать за дверь следственного пристава - со всеми почестями, подобающими его пошлой персоне; но ничего подобного не случилось. - Маркизу де Сен-Фюрси? - спросил Бартес пристава спокойно и холодно. - Где же этот заем был сделан покойным Фо?

- В Париже, господин командир, в вашей прекрасной Франции! - отвечал уже с нескрываемым нахальством мистер Васптонг.

- Она не моя, милостивый государь; я не имею чести быть французом, я китаец, - заметил с тем же самообладанием Бартес.

- Извините меня, господин командир, но маркиз де Сен-Фюрси вчера посвятил меня во все подробности своего дела, из которого видно, что вы имеете честь быть французом, несмотря на ваш костюм.

Американец устремил на нашего героя безнадежный взор, который говорил: "Ну, если эта шельма знает все, - вы пропали! Он вытянет из вас все жилы!"

Бартес понимал силу удара, который готов был нанести ему кляузник, облеченный полномочиями закона, но остался тверд в том, что говорил.

- Господин де Сен-Фюрси сказал вам неправду, милостивый государь, - возразил он, - я китаец, принц Иен и адмирал китайского флота.

- Пусть будет так, - сказал с притворным равнодушием мистер Васптонг. - Я не имею причин оспаривать ни ваши титулы, ни вашу национальность, видя, что и вы не делаете того же по отношению к моему клиенту. Дело не в этом, а в том, признаете ли вы долг покойного господина Фо.

- Ваша обязанность, - ответил Бартес, - предъявить мне сначала документ, на котором основывается этот долг.

- Сэр, это долг чести, основанный на слове господина Фо, и я полагаю, что вы подтвердите слова человека, уже отошедшего в иной мир, иначе это было бы недостойно вас... К тому же, сделать это вам будет не трудно, так как господин Фо оставил после себя значительное состояние. Если же вы не согласны кончить дело миром, тогда мы будем судиться, и я, в обеспечение этого иска с вас, наложу арест на ваше судно.

- Арест без документа?! Никакие законы в мире не допускают подобной вещи!

- Извините, сэр, американские законы строги в этом случае, так как вы иностранец: достаточно для этого клятвы вашего кредитора, данной в присутствии какого-нибудь члена суда, - и иск получает законное основание. А это уже сделано вчера маркизом де Сен-Фюрси в присутствии генерального французского консула и председателя суда штата. Вы видите, таким образом, что все необходимые формальности нами соблюдены, теперь за вами очередь... Но есть еще нечто...

- Ах, еще нечто?! - воскликнул с явной насмешкой Бартес. - Да вы поистине неистощимы, милостивый государь!

- Согласно постановлению суда, внесенному в надлежащий реестр, - продолжал пристав, оставив без внимания насмешку в свой адрес, - четыре мои помощника, здесь предстоящие, получили приказ оберегать арестованное, в обеспечение долга, имущество, дабы оно оказалось в полном порядке и совершенно нетронутым при первом его востребовании... Позвольте мне, сэр, представить вам этих достойных исполнителей закона.

- Это бесполезно, господин главный исполнитель закона, - ответил с той же иронией командир "Иена". - Я уже имею удовольствие знать вас, и этого вполне довольно с меня, чтобы не желать знакомства с другими, подобными вам.

- Как вам угодно, господин командир... Я только полагал, что вам будет приятно находиться в хороших отношениях с людьми, которых вы с утра до вечера будете видеть на вашем судне- Мне остается только повторить вам мой вопрос, чтобы закончить словесное объяснение по делу: признаете ли вы предъявленный вам долг?

Этот долг в двести тысяч долларов, - что равняется почти миллиону франков, - сделанный будто бы покойным Фо во Франции, казался Бартесу очень сомнительным, так как он не мог допустить, чтобы всесильный и сказочно богатый Кванг имел надобность в заключении каких бы то ни было денежных займов, притом у иностранцев. Но одно обстоятельство, которое пришло ему на память, поколебало его уверенность в невозможности долга. Это обстоятельство - странное поведение Гроляра: его поездка из Франции в Нумеа под именем де Сен-Фюрси, его тайные совещания с генеральным прокурором, попытки подкупить людей, приставленных к китайцам, - все это теперь объяснялось просто и естественно: этот человек не из любви к искусству следил за Фо и в заключении, и на свободе, - он просто не терял из виду того, кто был ему должен крупную сумму, чтобы иметь наконец возможность получить ее сполна!..

Обдумав все это, командир "Иена" склонен был скорее признать долг, чем отвергнуть его, и получи он вчера уведомление о нем от клерка Васптонга, он бы воспротивился намерению Ланжале и Порника овладеть особой Гроляра, так как в этом насилии над его особой не оказалось бы тогда никакой надобности.

Бартес не догадывался, что дело, о котором он размышлял, имело под собой иную почву: не позволь он своим людям овладеть Гроляром и посадить его в надежное место на "Иене", - опаснейший враг его и всего китайского и французского персонала его судна был бы еще на свободе и мог бы нанести всем им полное и окончательное поражение"

- Итак, сэр, - снова произнес мистер Васптонг, - ваш ответ?

- В настоящую минуту я не могу сказать вам ничего определенного, - отвечал Бартес. - Я нахожу нужным основательно обсудить дело и более всего - посоветоваться с моими друзьями.

- В таком случае, - начал было пристав, вставая со стула на котором сидел, но Бартес не дал ему докончить фразы:

- Можете исполнять ваш долг, милостивый государь, - сказал он холодно, - я не намерен мешать вам в этом.

- Итак, я вам объявляю, - торжественно возгласил пристав, - что ваше судно, называемое "Иен", находится отныне под арестом, со всем вашим имуществом, находящимся на оном, и что, в силу предписания господина главного судьи, председателя высшей инстанции суда полиции в городе Сан-Франциско, я оставляю здесь, в качестве хранителей арестованного имущества, моих четырех помощников: господ Джона, Уильяма, Фреда и Эдварда Перкинсбодди - четырех родных братьев, имею честь объяснить вам это, сэр... Пища и жалованье должны им отпускаться и выдаваться за счет арестованного имущества.

- Уж это само собой разумеется, - опять с насмешкой сказал командир "Иена". - Окончательный же мой ответ вы получите или сегодня вечером, или завтра утром, в ожидании чего эти джентльмены, надеюсь, не соскучатся на борту моего судна" Наконец, что касается этого несчастного носа, имевшего неосторожность подвернуться под кулак одного из моих людей, то я думаю, что с этим делом покончено: мы принимаем все ваши условия, то есть платим вам все убытки и расходы по делу, в том числе и вознаграждение вам за ваши труды, какое вы сами назначите.

- К сожалению, господин командир, я не могу согласиться на предлагаемую вами полюбовную сделку.

- Это почему? - спросил, удивляясь, Бартес.

- Потому что делу этому полиция придала такую важность, о которой я не мог думать: лейтенант вашего судна и мой клиент - оба обвиняются не только в нарушении порядка и тишины на улицах, но и в публичном сопротивлении полицейской власти, которая пыталась остановить их, но не могла, так как они оба возбудили против полиции публику, с которой она, естественно, не желала ссориться. Вследствие этого сегодня же ваш лейтенант и вы как лицо, ответственное за него, должны будете предстать перед судом полиции города Сан-Франциско.

В свое время мы уже говорили, что констебли, не желая впутываться в уличную историю, удалились от места схватки и наблюдали за ней только издали. Но так как история получила слишком громкую известность, то, опасаясь подпасть под ответственность за допущение уличных беспорядков, они сделали формальное заявление своему начальству о сопротивлении их власти двух уличных забияк и о возбуждении ими против них, представителей полиции, массы публики.

Так все сгущались и сгущались тучи над головами наших героев, грозя разразиться страшной бурей! Неблагоразумие, неосторожный шаг, ничтожная и дрянная личность, знавшая, однако, их историю, - все могло соединиться вместе и погубить их, предав в руки французского правительства, которое арестует их как беглых преступников и не замедлит отправить обратно на остров Ну, в пенитенциарное заведение, откуда в другой раз уже не удастся им вырваться на свободу!..

В тот же самый день, отделавшись наконец от мистера Васптонга и проводив капитана-американца, Бартес, возвращаясь на свое судно, неожиданно увидел на набережной одно чрезвычайно знакомое ему лицо.

Это был молодой человек, одетый по последней парижской моде, с моноклем в глазу, который, казалось, с большим любопытством смотрел на "Иен"" Кто он такой?.. Нет сомнения, что он прежде всего француз и, судя по изяществу костюма и манер, должен принадлежать к высшему обществу. Черты его лица как будто очень знакомы Бартесу, только он никак не может припомнить, кого именно он видит перед собой... Ба, постой! Да не он ли это, не друг ли детства его, не тот ли, что так сильно протестовал против его осуждения, не Гастон ли, Гастон де Ла Жонкьер?..

Если бы это было не в Сан-Франциско, Бартес тотчас же подошел бы к нему с распростертыми объятиями, но здесь, в этом городе, на глазах этой толпы, все еще проявляющей интерес к "Иену", это было бы крайне неудобно и даже опасно: он подтвердил бы этим всеобщий слух, что он совсем не китаец, а француз, - слух, пущенный, разумеется, Васптонгом. Публика сильно заинтересовалась "этим таинственным принцем Иеном", а следственный пристав потирал руки, восклицая:

- Отлично! Отлично! Славная реклама для моей конторы! Большой шанс для вас, милейший мой Пэдди, сделать блестящую карьеру, служа под начальством человека, подобного мне!

Пэдди была фамилия его юного клерка, ярого поклонника виски и джина...

Подумав и поколебавшись несколько минут, Бартес решился завязать разговор с интересовавшим его знакомым незнакомцем.

Он незаметно для других подошел к нему и сказал так, что никто не мог слышать:

- Гастон де Ла Жонкьер, если не ошибаюсь? Окликнутый господин с живостью обернулся к нему, и у Бартеса не осталось никакого сомнения: это он, он, его давний друг!

- Да, это я, - сказал тот просто, - но кто вы и откуда знаете мое имя?

Вместо ответа Бартес предложил ему взойти на судно "Иен", прибавив:

- Здесь неудобны объяснения, а между тем я хотел бы поговорить с вами о многом...

- О Бартесе, может быть?

- Да, и о нем также.

- О, в таком случае я охотно иду к вам! - радостно воскликнул Гастон.

И только войдя в свой кабинет и заперев за собой дверь, Бартес, выпрямившись во весь рост, остановился перед своим гостем и сказал ему:

- Гастон, узнаешь ли ты меня?

Ответом ему было радостное и восторженное восклицание, с которым Гастон де Ла Жонкьер бросился к нему в объятия.

XXVI

Беседа с другом и его благоразумный совет. - Заготовка угля. - Наказание за отсутствие. - Критическое положение. - Усиление охраны "Иена". - Неожиданный казус с судном - Привидение. - Подарок в триста фунтов.

Бартес и его друг, так неожиданно встреченный им, - и где же? в Сан-Франциско! - более часу просидели в каюте, ведя живую и откровенную беседу. Гастон сообщил своему другу, что он едет в Китай - по одному конфиденциальному поручению французского правительства - и по дороге заехал в Америку затем, чтобы познакомиться с ней.

- В Китай?! - воскликнул Бартес. - Я ведь тоже туда направляюсь! Так едем вместе! Может быть, я смогу помочь тебе чем-нибудь.

- Еще бы не смог, - принц Иен! Черт возьми, не всегда можно иметь такую протекцию!" Я тоже думал об этом! - воскликнул Гастон. - Хорошо! Дело решенное, - я остаюсь у тебя на твоем судне!

Бартес описал приятелю все: и жизнь в Нумеа, и бегство из ссылки, и усыновление затем его покойным Фо; рассказал также и о двух неприятных историях, которые обрушились на него в Сан-Франциско, и о совете американского капитана поскорее Уехать из Америки. Во время этой дружеской исповеди Гастон выказывал явное беспокойство, что Бартес объяснял сильным впечатлением, производимым на друга его романическими приключениями. Каково же было его удивление, когда Гастон, выслушав все, сказал ему наконец:

- Знаешь ли что, дружище? Мне кажется, что ты впутался сам того не подозревая, в какое-то весьма важное политическое дело, которое вот уже три дня заставляет работать без устала телеграф между нашим генеральным консульством в Сан-Франциско и посольством в Вашингтоне.

- Черт возьми, если так, то...

- Не перебивай меня, слушай внимательно! Все поведение этого де Сен-Фюрси, или Гроляра, было направлено на то, чтобы помешать вашему отплытию отсюда, пока он ожидает правительственного разрешения из Вашингтона арестовать и твое судно, и весь его экипаж с тобой вместе! Я склонен думать, что тут кроется просто недоразумение; но чтобы выяснить его, пришлось бы сказать им, кто ты, а это кончилось бы обратной отправкой тебя в ссылку! Поэтому уезжай отсюда сегодня же ночью! Мне кажется, что время еще есть, - в Вашингтоне не любят торопиться в угоду иностранцам; но наш посланник там все-таки не дремлет, и здесь, в консульстве, с часу на час ждут от него решительных распоряжений и приказаний... Я сам чувствую себя здесь как бы пойманным и потому не выйду отсюда, иначе как в Китае; здесь же ни один глаз не должен видеть меня как бы в союзе с тобой. Итак, отведи мне какую-нибудь каюту, в которой я и запрусь до выхода нашего в открытое море. Меня могут найти здесь только в случае твоего ареста, которого ни за что в мире я не желал бы дождаться!

- Говоря правду, дружище, ты, кажется мне, преувеличиваешь мое опасное положение, и потому...

- И потому ни слова больше, - перебил Гастон, - иначе я стану думать, что ты не доверяешь мне! В эту минуту я не могу ничего более прибавить к тому, что сказано мной! Я хочу только спасти тебя от большого несчастья, так как вижу из твоего рассказа, что ты во всей этой путанице ни при чем, хотя я, по долгу службы, обязан был бы предоставить тебя твоей участи... Ну, одним словом, ты узнаешь все после, а теперь повторяю тебе: запри меня в какую-нибудь каюту подальше от любопытных, и только!

Эти опасения и таинственность друга невольно передались и командиру "Иена" - он не стал более расспрашивать Гастона, вполне уверенный в его искренности, и, отведя ему каюту, отдал приказ к отплытию в наступающую ночь.

На "Иене" началось движение среди экипажа, впрочем, без шума и суеты. Матросы проворно наполняли мешки углем и раскладывали их повсюду, где только оказывалось свободное место: клали их даже в офицерские каюты... Караульные, выставленные Васптонгом, смотрели на всю эту работу равнодушно, так как, по их мнению, мешать хозяйственным распоряжениям не входило в круг их обязанностей: они получили приказ смотреть лишь за целостью имущества судна, но не мешать заготовке на нем различных хозяйственных предметов, как уголь и тому подобное.

Между тем ровно в полдень открылось заседание суда. Ни командир "Иена", ни его адъютант не явились туда, вследствие чего они были приговорены к штрафу в пятьсот долларов и к десятидневному заключению в тюрьме...

История, таким образом, разыгралась не на шутку, и весь город с огромным интересом выжидал, чем все это может кончиться! В три часа пополудни броненосный фрегат с французским флагом на носу прибыл на рейд. Лоцман, который отправился ему навстречу, передал его командиру какой-то пакет от французского консула, после чего судно, вместо того чтобы прямо остановиться у верфи, поместилось так, что для "Иена" оставался лишь самый узкий проход, через который с трудом можно было пробраться.

Положение китайского броненосца становилось все более затруднительно, а тут еще в шесть часов вечера, незадолго до захода солнца, разнесся слух, что пришла депеша из Вашингтона, разрешающая арест китайского судна с его экипажем, и, как бы в подтверждение этого слуха, канонерка, принадлежащая Соединенным Штатам и стоящая в порту, присоединилась к французскому броненосцу. Последний, маневрируя, чтобы занять удобную позицию, повернулся кормой к набережной, откуда зрители могли прочесть его имя - "Бдительный"!

Да, это был тот самый "Бдительный", который наши герои знали на острове Ну и который теперь пришел сюда из Нумеа, чтобы опять помериться силами и проворством с теми же противниками!

Будет ли он счастливее в этот раз?.. Вероятно, будет, потому что дело, по-видимому, к тому клонилось!

В городе между тем французский консул весь вечер искал де Сен-Фюрси и Гастона де Ла Жонкьера, но не мог найти их... Куда они делись?. В конце концов решили, что они предприняли какую-нибудь загородную прогулку, и консул должен был отложить до утра надежду увидеть их.

В восемь часов вечера отряд морской охраны из нескольких солдат пришел на борт "Иена" - на помощь четырем караульным, которых поставил суд. Командир судна спокойно и хладнокровно принял их.

- Дело плохо, бедный мой! - воскликнул со слезами на глазах Гастон. - Беги лучше отсюда, пока есть еще малейшая возможность!

- Подождем до завтра, - сказал, улыбаясь, Бартес.

- Как можно, помилуй! - возразил Гастон. - До завтра когда нельзя ручаться за какой-нибудь час!

- Увидим, что будет через час и что будет завтра, - стоял на своем командир "Иена".

- Ты безумец! - волновался все больше и больше его друг.

- Потерпи, голубчик, потерпи! - был ему спокойный ответ. В девять часов, когда экипаж кончил свой ужин, Бартес велел запереть все входы и выходы на судне и убрал тело покойника вниз, вместе с катафалком. Затем барабан пробил час сна, и палуба опустела. Все успокоилось и утихло, и только недавно поставленные солдаты и судейские стражи расхаживали наверху.

В городе по-прежнему господствовало необыкновенное возбуждение: все уже знали о мерах, принятых против китайского судна, но не могли доискаться их причин и с нетерпением ожидали конца всей этой истории. Пари, как в Нумеа, стали составляться и в клубах, и в частных домах.

Наконец пробило полночь, и солдатам показалось холодно на палубе "Иена"... Двое из них завязали беседу:

- Ну, Боб, кому бы теперь не показалось лучше лежать в собственной постели?

- Ослу какому-нибудь, черт его возьми!

- Вот именно! И за каким дьяволом мы тут торчим, когда верфь заперта цепью, через которую лишь сам сатана мог бы пробраться, да и то сломав одну из своих козьих ног?!

- Да, эти суда здорово мешают проходу!..

Говорившие на несколько минут умолкли; потом первый из них опять сказал другому:

- Эй, Боб, чувствуешь?..

- Что такое?

- Мне кажется, мне кажется, что это проклятое судно как будто движется.

- Это у тебя в глазах, голубчик, или в голове... Однако же, черт возьми! Кажется, палуба дрожит" Что-то затевают там, внизу!

- Вот видишь, я был прав! Слышишь ли - не то свист какой-то, не то журчание? Можно подумать, что в судно вливается вода! Уж не случилось ли порчи какой?.. Честное слово, мы, кажется, тонем! Ах, мошенники, что они там делают? Разбудим скорее товарищей!

"Иен" действительно погружался в воду, и с ужасающей быстротой: через минуту он весь был под водой!

Солдаты и судейские стражи, обезумев от страха, спасались кто как мог, стараясь вплавь добраться до набережной. Ни с кем, однако, не случилось несчастья, и когда они вышли кое-как из воды на берег, промокшие и озябшие, то, обернувшись, увидели одно лишь пустое место там, где недавно стоял "Иен". Китайского броненосца как не бывало!

Город был озадачен в высшей степени, когда "потерпевшие крушение" начали повсюду бить тревогу. С нетерпением ждали следующего дня, чтобы самим увидеть, в чем дело, потому что не слишком верили рассказам "потерпевших".

С восходом солнца весь Сан-Франциско устремился на набережную и увидел, что вчерашние рассказы были совершенно справедливы: китайское судно действительно исчезло, как бы его не было совсем!

Тотчас же опустили подводный колокол, желая удостовериться, не потонуло ли судно вследствие какой-нибудь случайности. Но дно морское, где стоял "Иен", было совершенно пусто: ничего, кроме песка и нечистот, не нашли там!

А в публике между тем стали утверждать, что китайский броненосец был просто привидением: как появился он внезапно и не спрашивая ни у кого на то дозволения, так внезапно и пропал!

"Привидение" же, отойдя под водой на приличную дистанцию от рейда, поднялось на поверхность и, направив одну из своих пушек на сторожевую башню с семафором, послало ей на прощание ядро в триста фунтов, которое разбило ее вдребезги, вместе с ее сигнальным знаком и телеграфом.

Это было все, что мог сделать "Иен" с негостеприимным берегом Америки, после чего он спокойно отправился в свой дальнейший путь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Тигры Зондского пролива

I

Столица Голландской Индии. - Особняк в Кенинс-Плейне. - Значение китайцев в Батавии. - Разменная касса "Лао Тcин и К®". - Сказочный дворец и рауты в нем. - Таинственный гость.

В Батавии, главном городе острова Явы, принадлежавшем, как известно, голландцам, красуется в квартале Кенинс-Плейн замечательно роскошное здание в чистейшем китайском стиле, с верандой вокруг, с двойной крышей, приподнятой в виде джонки по углам, и с фонарями, разрисованными серебром по красному лаку. Изящные рисунки их изображают гирлянды цветов, чудовищных рыб, фантастических птиц и странных насекомых, создаваемых фантазией китайских рисовальщиков.

Здание - деревянное, но из какого дерева оно построено! Все дорогие породы деревьев тут соединены вместе: тик, сандал, палисандр, - и все это покрыто прозрачным разноцветным лаком, оттенки которого удивительно гармонируют с яркими тонами природы знойных тропиков!

В постройке здания и в неслыханной роскоши, с которой оно отделано, верно и наглядно выражается вкус людей желтой расы. Почти в четыре миллиона франков оно обошлось своему владельцу, который проводит в нем только часы, свободные от лихорадочной коммерческой деятельности, поглощающей большую часть его времени... Батавия - самый красивый и самый коммерческий город в так называемой Малайзии (южноазиатские острова, населенные малайским племенем), и потому несколько строк, которые мы хотим посвятить его описанию, не будут излишни, тем более что в этом городе произошли очень важные события, относящиеся к нашему рассказу.

Старая Батавия, которая занимает еще значительную часть современной нам Батавии, имела в свое время репутацию города с губительным климатом. Вследствие этого город был отчасти снесен, и из его разобранных построек были воздвигнуты новые кварталы на новых местах. Даже укрепления его не были пощажены: три четверти их были также снесены, и на их месте возникли прекрасные аллеи и эспланады. В этих новых кварталах находятся теперь ратуша, биржа, таможня, казармы флотского экипажа - словом, все главные здания города.

Поистине ужасна была старая Батавия: расположенная в низком и влажном месте, при устье ничтожной речонки, лишенной в большую часть года воды, палимая знойным солнцем, полная разных нечистот, со своими узкими улицами и каналами стоячей и гниющей воды, окруженная, наконец, со всех сторон кладбищами и бойнями, - она была местом скорой смерти для всех, кто жил в ней, был ли это туземец или какой-нибудь пришлый человек. Было замечено, что население города быстро уменьшалось, несмотря на наплыв новых людей, приходивших искать себе счастья в далекой стране, и потому решено было перестроить город до основания.

Теперь все изменилось, и Батавия может считаться городом вполне безопасным для здоровья своих обитателей. Русло речки урегулировано набережными, которые мешают ее воде разливаться по сторонам и всасываться таким образом в почву, а из прежней сети каналов, прорытых по образцу амстердамских, оставлены только немногие, которые могут быть действительно полезными для города, служа в то же время и его украшением. К старой Батавии, перестроенной и значительно уменьшенной, примыкает теперь Южное Предместье, справа и слева от которого красуются великолепные новые кварталы: Вельтвреден и упомянутый уже Кенинс-Плейн.

Новый город расположен посреди восхитительной равнины, и его главные части, не теснящиеся друг к другу, а удаленные одна от другой на значительное расстояние, соединяются тенистыми аллеями, на которые выходят роскошные виллы коммерсантов, утопающие в море тропической зелени. Там они, эти счастливые избранники своенравной фортуны, ведут таинственное существование, полное всевозможного комфорта, а подчас и самой безумной роскоши... Нужно видеть, в пять часов пополудни, нескончаемую вереницу богатых экипажей, развозящих их владельцев из деловых контор по домам, а также кавалькады элегантных всадников, сопровождающих коляски дам, - нужно видеть всю эту публику, чтобы составить представление о том, каким блеском и роскошью наполнена столица голландских колоний в Азии.

Дворец генерал-губернатора в Батавии не уступит лучшим дворцам Европы. Отели, памятники, церкви, мечети, пагоды, частные дома - все это утопает среди громадной массы зелени, которой наполнен весь город, и вечером, когда зажгутся повсюду огни, представляет собой нечто волшебное, феерическое, что можно встретить только в сказках!

Батавия обладает также множеством научных и учебных заведений разного рода, так что и духовные потребности человека находят здесь себе полное удовлетворение наравне с материальными. Словом, это город всесторонней жизни - город наук, искусств, богатства и роскоши. Здесь можно найти все лучшее, все самое изысканное, что обыкновенно находят только в лучших городах Европы, таких как Париж, Лондон и другие, - и все дурное, все испорченное, от которого не свободны наши центры цивилизации. Голландцы недаром считают Яву с ее столицей вторым своим отечеством, и во времена Людовика XIV и Наполеона I, которые грозили им совершенным порабощением в Европе, серьезно подумывали о поголовном своем переселении из Европы в Азию.

В Батавии можно встретить людей всяких национальностей, особенно часто китайцев. Последние наводняют собой всю Малайзию и, можно сказать, держат в своих руках всю торговлю страны. Терпеливые и предприимчивые, честные и трудолюбивые, они сумели стать необходимыми повсюду и из всего извлекать себе выгоды, не пользуясь, однако, ими в ущерб господствующей национальности, которая не только терпит их за это, но даже покровительствует им. Китаец всюду составил себе реноме до мелочей аккуратного и точного человека, безукоризненно честного, знающего в совершенстве все тонкости высшей коммерции. Вследствие этого миллионные капиталы проходят через его руки, и нередко под одно его честное слово, без всяких бумажных документов и неизбежной при них потери времени.

Вернемся теперь к великолепному китайскому особняку в Кенинс-Плейн.

На главных дверях его была приделана серебряная дощечка, покрытая толстой хрустальной пластинкой, сквозь которую виднелась вырезанная и позолоченная надпись на английском языке:

Разменная касса банкирского дома Лао Теин и Ко.

Во всех приморских торговых городах Индокитая и Малайзии, как например в Сингапуре, Гонконге, Шанхае и прочих, а также на островах Суматре, Яве, Борнео и других коммерческим языком стал английский, который господствует теперь на всех - Рынках. Поэтому китайцу говорят обыкновенно в этих странах По-английски, употребляя свой язык только между собой или у себя дома, по окончании дневных коммерческих занятий.

Указанная скромная надпись не давала точного представления ни о тех замечательно-обширных торговых операциях, которые вел банкирский дом Лао Тсин и Кo, ни о громадном состоянии его главы. Центральная контора его находилась, согласно китайским законам, в Пекине, но операции его на родине были значительно скромнее тех, которые совершались в других городах крайнего Востока, и в особенности в Батавии. Последняя была поэтому любимым городом престарелого Лао Тсина, который сосредоточил здесь блеск своего богатства, служившего для многих предметом зависти и удивления.

Кроме особняка в Кенинс-Плейн, в двенадцати милях от города у него было еще одно замечательное убежище, скрытое в обширном тропическом саду и отделанное с такой невероятной роскошью, которая свойственна только сказочным дворцам "Тысячи и одной ночи".

Там, в этом поистине сказочном дворце, время от времени он давал рауты, на которые приглашались сливки батавского общества и о роскоши которых можно судить, например, по следующим фактам.

На одном из вечеров каждый мужчина, уходя домой, получил по булавке для галстука, украшенной крупной бирюзой, а каждая дама - букет для корсажа, составленный из брильянтовых роз, окруженных мелкими цветами из аметистов, изумрудов и бирюзы. Материалы для подобных подарков, более чем царских, доставляли копи драгоценных камней в Самаранге, принадлежавшие Лао Тсину.

В другой вечер при разъезде гостей дамы получили по великолепной кашемировой шали, а мужчины - по сингапурскому пони с богато украшенным седлом и со всеми принадлежностями для езды. Все это, заметим нашим читателям, исторические факты.

Правда, подобных раутов давалось Лао Тсином всего четыре в год, и число приглашаемых на них никогда не превышало ста человек, причем каждую даму должен был обязательно сопровождать мужчина, будь это отец, муж, брат или иной родственник, - но тем не менее каждое из подобных собраний обходилось владельцу сказочного дворца в несколько миллионов, тратить которые он никогда не задумывался...

На каждом вечере Лао Тсина неизменно присутствовал какой-то старый китаец преклонного возраста. На его указательном пальце правой руки заметно было массивное золотое кольцо, а сам он почти весь вечер проводил в большом эбеновом кресле с серебряными инкрустациями, которое стояло на возвышении в три ступени от пола. Никто из гостей не знал, кто был этот человек; видели только, что слуги, проходя мимо, преклоняли перед ним одно колено, а сам хозяин выказывал по отношению к нему такие знаки внимания, которые, по китайскому этикету, подобают одним членам императорской фамилии.

Известно было также, что престарелый таинственный гость не живет ни в Батавии, ни вообще на острове Яве и что слуги сказочного дворца ничего не могли сообщить о нем, потому ли, что сами ничего не знали, или, может быть, потому, что не хотели говорить... Раз один лакей, проходя мимо гостя, приветствовал его каким-то именем или титулом, которого никто не понял, - этого было достаточно, чтобы на другое же утро лакей исчез неизвестно куда"

II

Опустевшее кресло. - Это был он... - Несколько лет назад. - Что сталось с Королем Смерти. - Новости из порта.

В один из последующих вечеров обычные посетители сказочного дворца заметили, что таинственный гость не является уже больше на рауты. Так прошло полтора года, в течение которых все пришли к заключению, что этот гость - родственник, конечно, хозяина дворца - вероятно, покончил свои счеты с земным миром, то есть, попросту говоря, умер. Это, по-видимому, подтверждалось и тем обстоятельством, что именно около того времени Лао Тсин уехал в Пекин и пробыл там, сверх обыкновения, очень долго: разумеется, похороны знатного родственника были тому причиной, а не одни финансовые дела, которые всегда отнимали у него не много времени, так как пекинской конторой управлял его родной брат, а это было то же самое, что и сам Лао Тсин. Все остановились на данном предположении и скоро забыли таинственного гостя с его массивным золотым кольцом.

Однако на все последующие рауты эбеновое кресло с серебряными инкрустациями все еще продолжали ставить на возвышение с каким-то благоговейным, почти религиозным вниманием к отсутствующему важному гостю; это само по себе малозначительное обстоятельство приобрело впоследствии, как скоро мы увидим, очень важное значение.

В Батавии все знали или, по крайней мере, догадывались, что Лao Тсин имеет сношения с древнейшим тайным обществом в Китае, управляющим судьбами всего речного и морского плавания в Небесной Империи, то есть, короче говоря, - с пиратами; все знали также, что общество это терпимо китайским правительством, потому что оно могущественно, и мы знаем уже, из начала нашего рассказа, до какой степени простиралось его могущество: сама императрица-регентша Нан Ли вынуждена была прибегнуть к его содействию, когда понадобилось для коронования малолетнего императора Куанг Су изъять из рук западных варваров похищенный ими драгоценный скипетр династии Цин, и, в награду за это содействие, должна была дать обществу пиратов новые привилегии.

Лао Тсин был банкиром этого общества, или, вернее, его главы, Кванга, который по своему усмотрению мог распоряжаться его капиталом, не давая никому отчета в этом, даже совету из главных лиц общества, на котором он всегда присутствовал и членов которого избирал также по своей единоличной воле. Читатели, может быть, уже догадались или начинают догадываться, что таинственный гость на вечерах банкира был не кто иной, как сам Кванг, или Фо, бывший тогда еще в живых, и что исчезновение его как раз совпало с его опасной экскурсией в Париж - для возвращения коронной китайской драгоценности.

Лу, Кванг и Чанг дали, как мы знаем, клятву повиноваться молодому наследнику Кванга и привести к повиновению ему всех; исполнить это им было легко, так как, кроме первых трех важнейших членов совета, никто не знал лично главы своего общества. Двое из этих троих всегда жили в Пекине, чтобы приводить в исполнение предписания Кванга, ни разу еще не были представлены ему и не знали ничего о его обычном местопребывании: только в случае смерти важнейших лиц общества они могли быть призваны к Квангу, чтобы заменить собой умерших при его особе.

Лу, Кванг и Чанг не сомневались в верности этих трех, и даже мысль о каком-нибудь недоразумении, а тем более об измене не представлялась их уму...

Все важнейшие события нашего рассказа не были известны в Батавии, где только один Лао Тсин знал о том, что старый Фо намерен совершить путешествие в Париж. В качестве доверенного лица и почти друга он пытался было отговорить Кванга от этого опасного предприятия, советуя поручить его кому-нибудь из его приближенных; но Кванг уехал сам, и после его отъезда Лао Тсин перестал получать какие бы то ни было известия о нем. Если бы не четыре миллиона, которые он должен был уплатить американцам по предъявлении ими счетов, подписанных Фо, Лао Тсин долго бы еще не знал, где находится глава тайного общества Поклонников Теней и что сталось с ним. Потом, когда он приехал в Пекин по делам, он узнал там от членов совета, что коронная драгоценность возвращена по принадлежности и что, в виде возмездия варварам, у них взят великолепный "Регент". Но сведения членов совета не шли дальше этого, и никто не знал о дальнейших приключениях Кванга и его трех приближенных, вернувшихся благополучно, по общему мнению, в свое секретное убежище.

Этого убежища не знал и сам Лао Тсин; он мог сноситься с Квангом только через одного посыльного из малайцев, некоего Саранги, которого Фо поместил при нем. Но эти сношения были строго ограничены одним условием, а именно: Лао Тсин мог посылать к Квашу этого человека, только отвечая на его запросы, но не по собственному желанию и усмотрению, что, разумеется, было далеко не одно и то же. Банкир беспрекословно подчинился этому условию, зная, что нарушение его дорого бы ему стоило, но когда прошло почти два года без всяких известий о том, что делает Кванг в своем тайном убежище, то однажды он дал себе слово непременно узнать об этом, послав туда малайца под благовидным предлогом, что в его кассе накопилось столько золота и разных ценностей, что он решительно не знает, как с ними быть, куда их пристроить.

Это намерение его случайно совпало с новым раутом, который он намерен был дать в своем загородном дворце, названном им "Уютным Уголком".

Утром в тот день он отправился в свою контору, где дела шли своим обычным чередом: приходили и уходили посетители, получали и уплачивали. Когда он вошел в кабинет, наполненный целой коллекцией всяких редкостей, его молодой клерк Лай Пинг тотчас же явился к патрону с листом шелковой бумаги, на котором сведен был счет операциям, совершенным в предыдущий день.

- Хорошо, милейший мой, хорошо! - одобрил Лао Тсин, бросая рассеянный взор на поданный ему лист. - Только я сегодня не буду этим заниматься, а принеси ты мне все завтра в Уютный Уголок: завтра, по случаю сегодняшнего раута, я не буду в городе, так как вечер протянется до утра. Да устрой все так, чтобы тебе можно было прийти сегодня отобедать со мной.

Говоря это, Лао Тсин отечески коснулся рукой щеки юноши, который покраснел от удовольствия.

- Когда ты будешь писать матери, - продолжал он, - то можешь сказать ей, что я по-прежнему доволен тобой и собираюсь назначить тебя управляющим моего дома в Батавии, по достижении, конечно, тобой совершеннолетия.

- Вы очень добры ко мне, - сказал растроганный юноша, - и я ежедневно молю наших семейных духов беречь ваше драгоценное здоровье!

- Я знаю, что ты благонравный молодой человек, и вот за это как раз и люблю тебя, а впоследствии ты займешь в моем сердце место, давно уже ставшее свободным после смерти моих двух сыновей, которых призвал к себе Будда.

Последние слова сказаны были с глубоким вздохом, которого не мог удержать старый Лао Тсин.

- Ну, теперь иди к себе, - закончил он, - и постарайся, чтобы никто не помешал мне заниматься моими личными делами до самого обеда.

- Извините, - сказал юноша, - я должен кое-что сообщить вам...

- Говори, я слушаю.

- Два судна под американским флагом встали на рейд в это утро. У них платежные требования на наш дом.

- Ага, от кого же именно?

- От ван дер Смитсена в Сан-Франциско.

- Хорошо. Пусть отправят посыльных к их командирам, - я их немедленно приму, когда они сойдут на берег.

- Прибыл еще один военный французский фрегат "Бдительный". Этот будет чиниться и запасаться провизией и, кроме того, имеет также дело к вам...

- Слишком много чести для меня, - сказал немного насмешливым тоном Лао Тсин. - Отправь также посыльного к его командиру!

Видя, что патрон находится в хорошем расположении духа, юный клерк продолжал уже смелее:

- Кажется, этот французский фрегат намерен устроить охоту на китайские джонки, которых так много в Малайском архипелаге. Я слышал, что его командир поклялся очистить Малайзию от пиратов, которые недоступны для преследований благодаря рифам и подводным скалам, известным только им одним. Это говорили сегодня утром его матросы, идя на рынок за провизией.

И юноша разразился бы смехом, если бы не боялся и не уважал своего начальника, как отца, в присутствии которого, по китайским понятиям, смех был неприличен, - до того намерение французского фрегата казалось ему забавным!

- А-а, матросы уже говорят об этом? - осведомился Лао Тсин, не выходя из своего задумчивого состояния. - Ну, теперь бедным пиратам ничего не остается, как только покорно сложить свое оружие!

Потом, сделав знак рукой, что аудиенция окончена, и, заперев плотнее дверь за юношей, он сел в свое кресло и смеясь сказал себе вслух по-китайски:

- Это будет война слона с тучей москитов в воздухе!

Но его веселость скоро уступила место серьезным размышлениям, в которые он и углубился.

III

Банкир Лао Тсин. - Два года без известий. - Саранга и неожиданное важное открытие. - Неприступное убежище. - Появление знатных особ.

Лао Тсину было уже под шестьдесят лет, но здоровье не изменило еще ему. Высокого роста, хорошо сложенный, с лицом умным, интеллигентным, он был представителем той сильной и деятельной маньчжурской расы, которая когда-то завоевала Китай и посадила на его трон свою династию императоров. Родом он был из Северного Китая, и потому цвет его кожи был слегка только смуглым, а выразительные и красивые глаза лишь немного расположены вкось, так что с первого взгляда эта свойственная всей монгольской расе особенность была у него почти незаметна. Длинные шелковистые усы ниспадали у Лао Тсина до самой груди, бороды же, по китайской моде, он не имел обыкновения носить.

В общем, вся фигура банкира выражала твердость, соединенную с той проницательностью взгляда, какой отличаются все восточные люди. Он невольно внушал доверие к себе, и с ним действительно можно было иметь дело. Кто был аккуратен и верен в слове и деле, тот всегда с первых же слов мог сойтись с Лао Тсином; зато кто пытался хитрить с ним - никогда не имел успеха в своих намерениях: Лао Тсин тотчас же превращался в истого китайца, обладающего к тому же местными, специфическими малайскими особенностями характера, и тогда от него нельзя было ничего добиться никакому хитрецу.

Просидев более часа в размышлениях, Лао Тсин, казалось, принял наконец какое-то твердое решение.

"Да, - сказал он вслух, вставая с кресла, - это, наконец, невыносимо. Мой старый друг должен простить мне, если я превышу свою власть, потому что обстоятельства прямо вынуждают Меня к такому поступку, не говоря уже о тридцати миллионах, поступивших в кассу общества в течение этих двух лет, - миллионах, с которыми я не знаю, что делать. Не должен ли я также сообщить и об этом французском броненосце, который явился сюда охотиться за нашими джонками?"

Он ударил в гонг, после чего в дверях через минуту появился слуга.

- Где Саранга? - спросил его Лао Тсин.

- В саду, сударь.

- Что он там делает?

- То же, что и всегда, сударь: жует бетель, курит и пьет арак.

- Спроси у него, может ли он уделить мне несколько минут, и если может, пусть придет сюда.

Слуга ушел, и через две минуты в дверях показался Саранга, держа одну руку на губах, а другую у лба, что означает самое почтительное приветствие по малайскому этикету.

- Саранга, - сказал банкир, - уже очень долго мы не видим нашего великого главу!..

- Да, более двух лет, - ответил малаец, считая по пальцам, как ребенок.

- Но теперь ты можешь порадоваться: у меня есть известие для него, с которым ты и отправишься к нему.

При этих словах банкира малаец не мог сдержать радостного восклицания.

- Ах, - воскликнул он, - вот чего Саранга давно желает! Возвратиться на остров Иен, туда, где прошла его молодость, - ведь это истинное счастье!

Лао Тсин тотчас же быстро записал название острова, невольно сорвавшееся с языка малайца, чего тот в пылу радости даже не заметил, и сказал про себя: "Вот открытие вдвойне драгоценное, потому что выпытать его мне не стоило никаких предосудительных подходов".

Таким образом малаец проговорился о том, о чем он дал клятву молчать под страхом смертной казни!.. Впрочем, он испытывал такую фанатичную преданность Квангу, что не задумался бы сам пронзить себя кинжалом, если бы убедился, что вверенная ему тайна против его воли слетела с его языка...

Между тем банкир, не желая показать, что незаметно для малайца случилось нечто важное, продолжал перелистывать свою записную книжку и наконец, как бы вспомнив, что он не один в кабинете, равнодушно произнес:

- Извини, мой храбрый Саранга, у меня столько разных дел, что и во время разговора с тобой они не дают мне покоя. Итак, о чем, бишь, мы говорили? Да, да, о том, что тебе предстоит отправиться к нашему верховному главе. Даю тебе сегодняшний день для сборов в путь, а завтра на рассвете ты поедешь к нему. Как и всегда, одна из моих яхт к твоим услугам.

Обычный деловой тон банкира ободрил малайца, которым овладели было уже опасения, не сказал ли он в порыве радости чего-нибудь лишнего, - и он весело ответил:

- Хорошо, господин, я буду готов! За Сарангой дело не станет! Но вы, как и в те разы, не забудете, конечно, дать мне пароль для прохода?

- Какой пароль?

- А с которым проходят к Квангу и который он всегда меняет при новом поручении.

Лао Тсин несколько мгновений молчал, не зная, что сказать на это.

- Послушай, Саранга, - проговорил он наконец, - на этот раз не Кванг зовет тебя, а сам я посылаю к нему, потому что не имею сведений о нем вот уже два года" Стало быть, у меня нет для тебя и пароля для прохода.

- В таком случае я не могу отправиться, - возразил малаец, внезапно побледнев от страха.

- Ты боишься гнева предводителя?

- Это бы еще ничего, я рискнул бы на это, так как великий предводитель добр и простил бы меня.

- Так что же тебя удерживает?

- То, что без пароля никто не будет ожидать моего прибытия, никто не явится навстречу мне, чтобы провести меня через подземные гроты Мары, кишащие акулами, и я буду наверняка разорван этими чудовищами.

- Я не понимаю тебя. Что это за подземные гроты?

- Дело в том, господин, что никто не может проникнуть к Квангу, не будучи заблаговременно призван им: подземные гроты Мары никогда еще безнаказанно не пропускали людей, решившихся пробраться без проводников и без оружия, необходимого для борьбы с акулами, которые кишат там в бесчисленных количествах.

- Что ты там мне рассказываешь? - удивился банкир.

- Истину, господин! - подтвердил торжественно малаец. - Мне на своем веку довелось совершить немало этих переходов, и теперь я не могу без трепета вспомнить о них!.. Поймите, господин, - прибавил малаец, понижая голос, - ни один наш переход через эти проклятые гроты не обходился без гибели нескольких человек, утащенных так или иначе чудищами! Стало быть, всякий раз, как великий начальник требует к себе кого-нибудь, предстоит гибель людей! Несмотря на это, я с радостью пошел бы опять к Квангу по его первому требованию, пренебрегая всякими опасностями, будь только у меня пароль для перехода; но без него это значит - идти на верную смерть!

- Итак, о путешествии туда нечего и думать? - спросил разочарованный Лао Тсин.

- Вы сказали истину, господин! - подтвердил Саранга. - Если бы еще было время муссонов, когда гроты бывают свободны от воды в продолжение целых суток, - ну, тогда еще можно было бы сделать попытку пройти их без проводников; но ждать муссонов придется еще более полугода!

- Да, плохо дело! - сказал задумчиво банкир. - Но если мы, за эти новые полгода, опять ничего не узнаем о Кванге, решишься ли ты тогда отправиться к нему?

- Клянусь вам, господин, что я решусь тогда на все, - будь даже гроты полны воды и акул, потому что мне самому страшно хочется видеть нашего великого главу!

- Эти гроты далеко идут под землей?

- На двадцать четыре морских мили, которые приходится плыть на пирогах, ежеминутно сражаясь с акулами... Нередко случается, что какая-нибудь из них вскакивает в пирогу, и тогда приходится отбиваться от нее топорами.

- Это ужасно!. Но разве нельзя миновать эти гроты, пройдя другой дорогой?

- Другой дороги нет, по крайней мере, я ничего не знаю об этом. Все берега острова, - я могу вам сказать, господин, что это остров, и не должен лишь называть его имени и места, где он находится, - все они представляют собой отвесные стены, от двухсот до трехсот метров высотой. Вследствие этого взобраться на них нет возможности, и на остров можно проникнуть лишь сквозь стены, которые в разных направлениях изрыты гротами, наполненными водой и акулами" Вот все, что я могу сказать вам; дальше описывать вам остров я не имею права.

- Спасибо, Саранга, и за это! - заключил беседу банкир. - Когда придет время, я тебе напомню о твоем обещании.

- И я буду верен ему! - сказал малаец, откланиваясь и уходя к себе.

Когда Саранга ушел, к Лао Тсину тихо явился его молодой клерк, Лай Пинг, и сказал, подавая две визитные карточки и листок бумаги:

- Эти три человека ожидают вас уже около получаса. Лао Тсин взглянул сначала на листок шелковой бумаги и вздрогнул от неожиданности: на листке было оттиснуто секретными китайскими знаками, ключ к которым был известен ему:

ЛИ ВАНТ,

ЧЛЕН ВЕРХОВНОГО СОВЕТА ОБЩЕСТВА ДЖОНОК

- Проси! - сказал он и подумал про себя: - Наконец-то... Вот и сведения, которых я так давно жду! Несомненно, случилось нечто чрезвычайно важное, если такое лицо решилось оставить Пекин, где в любой час дня и ночи могут прийти к нему какие-нибудь приказания от Кванга...

- Господин Ли Ванг, - продолжал между тем клерк, - просил передать вам, что он желает быть принятым вместе с двумя европейцами, карточки которых перед вами: это, кажется, важные особы, рекомендованные ему французским посольством в Пекине.

Банкир взглянул на карточки. На одной из них значилось под дворянской короной:

МАРКИЗ ДЕ СЕН-ФЮРСИ,

ЧЛЕН ФРАНЦУЗСКОГО ПОСОЛЬСТВА

В ПЕКИНЕ

Другая заключала на себе скромную надпись:

ГОНТРАН ДЕ ЛАНЖАЛЕ, МОРСКОЙ ОФИЦЕР

- Хорошо, - решил Лао Тсин, - пусть войдут все трое вместе, хотя я в этом союзе трех различных лиц ровно ничего не понимаю!

IV

Нежелательное предисловие. - Нет более Кванта, и правда ли это? - "Не угодно ли открыть карты?" - Честный человек или мешок с деньгами? - Увы, его более нет! - Самоуверенность посетителя. - "До завтра!"

Входя к банкиру, Ли Ванг пропустил вперед двух своих спутников и плотно притворил за собой дверь, как человек, готовящийся к конфиденциальной беседе и не желающий, чтобы его кто-нибудь подслушал. Банкир встретил посетителей обычными приветствиями на английском языке и указал им на места, которые они и заняли.

- Мои товарищи, - начал Ли Ванг на том же языке, - не говорят ни по-английски, ни по-китайски, и я, в случае надобности, могу быть переводчиком для них, так как они намерены сообщить вам интересные сведения и подтвердить то, что я дол. жен сказать вам.

Лао Тсин не привык выслушивать подобные предисловия от лиц, обращающихся к нему по финансовым делам, и эта краткая речь Ли Ванга сразу оттолкнула его от посетителей. Эти люди как он думал, пришли к нему совершить какую-нибудь денежную операцию, но в то же время хотят еще заранее быть уверенными в успехе, для чего стараются расположить его к себе какими-то "интересными" для него сведениями. Однако, несмотря на свою нелюбовь к различным подходам в разговорах, Лао Тсин решил терпеливо выслушать все, что скажут ему посетители, будучи только настороже.

- Я вас слушаю, - сказал он, приветливо улыбаясь и намеренно умалчивая о том, что ему нет надобности в переводчике, так как он сам вполне владеет французским языком. Умолчание это давало ему преимущество перед собеседниками, которые, думая, что он не понимает по-французски, могли не стесняться в замечаниях, высказывая их друг другу.

- Сперва позвольте мне спросить вас, как банкира нашего общества, - продолжал Ли Ванг, - имеете ли вы какие-нибудь известия о нашем верховном главе?

- Я могу предложить вам тот же вопрос, - отвечал Лао Тсин. - Со времени моей последней поездки в Пекин и до сего дня я знаю об этом столько же, сколько и тогда, то есть ровно ничего.

- Хорошо, очень даже хорошо, ваше превосходительство! - воскликнул Ли Ванг.

Лао Тсин носил аметистовый шарик на шапочке и потому имел право на этот титул. Он молча поклонился в ответ на вежливость Ли Ванга, который продолжал:

- Я также ничего не знаю с тех пор, как оставил Кванга в Париже, где он передал мне скипетр Хуан-ди, похищенный варварами из летнего дворца его величества, равно как и большой бриллиант из коронной французской сокровищницы, врученный потом мной ее величеству, императрице Нан Ли, вместе с драгоценным скипетром.

- Уверены ли вы, что этот драгоценный бриллиант дошел по назначению? - спросил вдруг, как бы мимоходом, банкир своего собеседника.

Этот неожиданный вопрос заставил на одно мгновение покраснеть Ли Ванга, что не укрылось от такого проницательного человека, как Лао Тсин, тут же решившего не забывать этого обстоятельства.

- Разумеется! - подтвердил член верховного совета с прежним своим апломбом. - Бриллиант можно видеть во дворце третьего круга, вместе с прочими сокровищами ее величества. Но так как не в этом главный предмет нашего разговора, то позвольте мне продолжать"

- Сделайте одолжение, я вас слушаю!

- Итак, наше общество остается без главы вот уже два года, если не более того! - воскликнул Ли Ванг. - Ввиду столь важного обстоятельства я считаю своей прямой обязанностью, вместе с моим товарищем по верховному совету Ли Юнгом, покончить скорее с этой неопределенностью положения, которая может сделаться вредной для нашего дела... Надеюсь, и вы того же мнения?

- Прежде чем высказать вам мое мнение об этом щекотливом предмете, позвольте спросить вас, из чего вы заключаете, что Общество Джонок остается без своего верховного главы?

- Из чего?.. Из его продолжительного молчания!

- Из продолжительного молчания? Но ведь вам известно, что, по уставу общества, вы не имеете даже права критиковать поведение Кванга. Ваш пост - в Пекине, и вы не должны ни оставлять его, ни беспокоиться о действиях главы.

- Даже если бы он умер?

- Так точно, даже если бы он умер! Вам ведь известно, что Квангу одному принадлежит право назначить себе наследника, которому мы обязаны слепо повиноваться, как только он объявит нам свои приказания.

- Но если Кванг перед смертью не имел времени назначить себе наследника?

- Наши правила, по-моему, вполне ясно решают и это затруднение: согласно им, высокое звание Кванга, - в случае, если бы он умер, не назначив себе наследника, - принадлежит с минуты его кончины старшему - не по возрасту, а по назначению - из трех советников, находящихся при его высокой особе... Из этого очевидно, что место его не вакантно и никогда не может быть вакантным.

- Ну, а если, например, Кванг и три его советника погибнут вместе, хотя бы при кораблекрушении? Как тогда следует поступить?

- В этом случае, вы знаете, Квангом становится тот из членов верховного совета в Пекине, который первым надел кольцо власти, хранящееся в ящике.

- Который, в свою очередь, хранится в кассе общества, - Добавил Ли Ванг.

- Да, до последнего времени это так и было, - до поездки Кванга в Париж. Но перед поездкой он взял с собой ящик из кассы, оставив у меня лишь записку, в которой сказано, где надо искать этот ящик в случае, если пройдет три года без всяких известий о Кванге и его трех советниках.

"Посмотрим, что ты на это ответишь, - сказал себе Лао Тсин. - Если ты изменник, то берегись!"

- Я этого не знал, - ответил Ли Ванг, - и если это так, то теперь приходится говорить совсем о другом... Не угодно ли вам, как выражаются европейцы, открыть свои карты?

- Я готов, - сказал банкир. - Но покажите пример, так как я не знаю, чего вы, собственно, желаете.

- Вот чего я желаю, - ответил торжественно Ли Ванг, - я имею достоверные известия о смерти старого Фо и о том, что он не назначил себе наследника, а потому намерен провозгласить себя Квангом. Вы единственный человек, который может помочь мне в достижении этой цели. Итак, скажите мне, какова будет цена вашего содействия?.. Вы видите, что я вполне откровенен с вами...

Лао Тсин ничем не обнаружил внезапного волнения, овладевшего им при таком неожиданном повороте их беседы, и ответил сдержанно и просто:

- Вы придаете слишком много значения моему содействию в этом важном деле. Во всяком случае, я нахожу, что мне необходимо сначала основательно обдумать ваше предложение, прежде чем высказать вам свои требования.

- Ваше желание подумать, прежде чем дать решительный ответ, я нахожу вполне естественным, - продолжал Ли Ванг, маленькие глазки которого блеснули от удовольствия. - Но сколько времени нужно вам на размышление?

- Завтра вечером вы получите от меня окончательный ответ. Предупреждаю только вас, что мне нужно несомненное доказательство смерти Кванга, иначе я не стану действовать в вашу пользу.

- Об этом не беспокойтесь, ваше превосходительство, у нас есть самые неопровержимые доказательства того, что старый Фо умер!

- А именно?

- Об этом узнаете завтра вечером. Теперь же для вас совершенно излишне было бы знать их, так как вы можете и отказаться от содействия нам в этом деле.

- Вы, стало быть, не один заинтересованы в нем?

- Нет, как видите, иначе эти два джентльмена не присутствовали бы здесь: они тоже заинтересованы, и не меньше, может быть, меня. Когда я буду Квангом, я возвращу маркизу де Сен-Фюрси, специально посланному сюда французским правительством, тот драгоценный бриллиант, который взят был в Париже вместе со скипетром Хуан-ди... Если я вам не сообщаю сегодня доказательств смерти Кванга, так это по той причине, что они известны только этим двум господам, желающим открыть свои тайны не иначе как наверняка. Вы понимаете меня?

- Теперь я вас понял, - объявил банкир, - и могу свободнее обдумывать ваше предложение.

- Вы мне позволите сказать моим товарищам о результате нашего разговора?

- Сделайте одолжение, не стесняйтесь!

Не предполагая, что банкир может понять его французский язык, Ли Ванг сказал де Сен-Фюрси и Ланжале:

- Он наш, этот банкир; дело сводится к одним деньгам, потому что это денежный мешок, который за золото готов продать самого себя!

- Это удивительно, - заметил Ланжале. - А я считал его бравым малым, и он мне так понравился!..

"Неужели в этой банде нашелся один честный человек?" - подумал Лао Тсин, выслушав замечание Парижанина о своей особе.

- Во всяком случае, - заключил Ли Ванг, - это неважно. Он может попросить за свою помощь сколько ему вздумается - ведь казна нашего общества неистощима!

- Не находите ли вы, Гроляр, или, виноват, господин маркиз, - продолжал Ланжале, плохо слушая Ли Ванга, - не находите ли вы, что этот почтенный китаец очень похож на нашего покойного доброго Фо?

При этих новых словах Парижанина скорбь мгновенно охватила банкира, что выразилось в нервном подергивании его губ: теперь ему уже было ясно, что Фо умер - Фо, его старый друг, смерть которого он считал до этой минуты не более как выдумкой Ли Ванга, всеми силами старавшегося расположить его в свою пользу! Но силой воли он подавил свое скорбное чувство, чтобы не выдать себя перед хитрым Ли Вангом, которого он должен был с этих пор держать в своих руках как изменника и бунтовщика перед лицом нового Кванга, который должен наказать его!

Он сказал гостям "до завтрашнего вечера!", и они расстались. Посягавший на высокое звание Короля Смерти ушел от банкира настолько довольный результатами совещания, что можно было подумать, будто вся заманчивая власть уже в его руках: стоит ему лишь приказать, да распорядится. До такой степени превратно понял он, при всей своей хитрости и пронырливости, своего соотечественника!

V

План наказания изменников. - Изобретательный камердинер. - "Вот подарки". - Пригласительные билеты и экипаж "Бдительного".

Как только ушли посетители, Лао Тсин ударил в гонг и сказал явившемуся на зов камердинера. - Ты хорошо заметил этих трех господ, что сейчас были у меня? - Очень хорошо, господин! - Ну, так ступай за ними следом и заметь, в какой гостинице они остановились.

- Слушаюсь, господин, ваше желание будет в точности исполнено!

И камердинер бросился вслед за посетителями, держась, конечно, так, чтобы не быть замеченным ими.

Дав такое поручение своему верному слуге, вечно находившемуся у двери его кабинета, банкир потребовал к себе опять малайца Сарангу.

- Приготовься, милый мой, к отъезду на завтра, - сказал он ему, - есть очень важное дело, с которым надо спешить!

- Как, господин! - воскликнул малаец. - Вы хотите, чтобы я пошел на верную смерть?"

- Не бойся ничего, я не требую от тебя этой слишком дорогой жертвы. Выслушай только меня!

И банкир начал что-то шепотом говорить своему собеседнику, причем, по ходу рассказа, глаза малайца сверкали то гневом и ненавистью, то дикой радостью удовлетворенной мести... В заключение Лао Тсин сказал уже громко:

- Понял ты меня?

- Отлично, господин!

- Ты их доведешь до входа в эти гроты и, указав им дальнейшую дорогу на остров, вернешься назад.

- Хорошо, господин! - одобрил малаец план банкира. - Так именно и должно наказывать изменников!

- Итак, Саранга, будь готов к завтрашнему дню! - заключил свое совещание с малайцем Лао Тсин.

Когда Саранга ушел, в кабинет явился запыхавшийся камердинер-яванец.

- Ну? - спросил с нетерпением банкир.

- Эти люди, господин, не остановились ни в каком отеле, - сказал яванец.

- Что ты мне говоришь?!

- Истинную правду, господин: они пошли прямо к морскому берегу, где их ждала шлюпка. Они сели в нее и направились к французскому фрегату, что называется "Бдительным". Этот фрегат пришел к нам утром.

- Удивительно! - воскликнул банкир.

- По всему видно, господин, что они остановились на этом самом французском фрегате, потому что шлюпка, в которую они сели, по-видимому, принадлежит "Бдительному".

- Ну, хорошо! А можешь ты узнать француза, который помоложе другого?

- Могу, господин!

- Сумел ли бы ты передать ему письмо?

- Нет ничего легче, господин!

- Хорошо! Но нужно сделать это так, чтобы другие два его товарища не видели этого.

- И это можно сделать!

- Заметь, крайне важно, чтобы два другие не видели ничего!

- Я вот что, господин, думаю...

- Ну?

- Так как это французское судно имеет платежные требования на наш дом, то можно было бы, от вашего имени, господин, предложить его офицерам подарки: я бы взял с собой корзину с бананами, ананасами, апельсинами и другими плодами и, сев в лодку, поехал бы к фрегату.

- Под видом торговца? Это недурно!

- Нет, господин, военные суда очень строги, и меня не пустили бы прямо на борт.

Луи Жаколио - Затерянные в океане (Perdus sur l'ocean). 3 часть., читать текст

См. также Луи Жаколио (Louis Jacolliot) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :