Луи Жаколио
«Грабители морей (Les Ravageurs de la mer). 5 часть.»

"Грабители морей (Les Ravageurs de la mer). 5 часть."

- Вот именно. И в ту минуту, когда вы его арестовали, он сам собирался арестовать герцога Норрландского и его сыновей, обвинявшихся в заговоре против короля.

- Стало быть, человек, которого я хотел повесить как пирата, как капитана Вельзевула...

- Этот самый человек - в настоящее время герцог Норрландский, по праву первородства в фамилии Биорнов.

- Странная, странная история!.. Скажите, Надод, вы разве не боитесь, что он станет мстить вам за смерть отца и брата?

- Не думаю, милорд. Но посмотрите, какая прочная связь между моими и вашими преступлениями: разве вы, в свою очередь, не опасаетесь, что он станет вам мстить за сестру и племянников?

- Для этого нужно, чтобы он знал истинную подкладку трагической катастрофы, а, между тем, все Биорны поверили официальному сообщению о крушении корабля.

- А помните, в чем вас обвинил перебежчик Иоиль?

- Что значат слова одного человека, когда сто свидетелей подтвердили на следствии факт крушения судна? Нет, с этой стороны я ничего не боюсь и в случае надобности сумею защититься... Однако продолжайте, пожалуйста. В чем состоит предложение, которое вы собираетесь мне сделать?

VII

Откровенность Надода. - Приход Пеггама. - Ужасное положение. - Измена. - Возвращение компрометирующих писем. - Счет покончен.

- Я вам сказал, что желаю играть с вами в открытую, - продолжал Надод, - выслушайте же меня хорошенько. Я решил начать новую жизнь, к которой постоянно стремился и теперь стремлюсь, - я хочу порвать с "Грабителями" и удалиться в Америку. Я уже взял билет на корабль, который отплывет завтра утром, но для этого вы должны отдать мне те сто тысяч фунтов стерлингов, которые с вас следует получить нашему товариществу. Я еду в Америку не для того, чтобы наживать себе состояние или работать в пользу "Грабителей"; там подобная деятельность опасна: старый судья Линч шутить не любит, и расправа у него всегда в этих случаях бывает короткая. Я хочу приехать в Америку уже богатым человеком и жить там в почете и уважении. Надеюсь, вы меня поняли, милорд? От вас одного зависит, чтобы бандит Надод перестал существовать и превратился бы в мистера Иогана Никольсена - моя мать была урожденная Никольсен - богатого плантатора из Нового Орлеана. Под этим именем я записался на корабле "Васп", который через несколько часов должен поднять якорь. За сто тысяч фунтов стерлингов, которые вы мне отдадите, вам будут мною возвращены те два документа, которые вытребовал с вас Пеггам. Вы ведь сами знаете, милорд, любого из этих документов достаточно, чтобы отправить вас на виселицу.

- Разве они у вас? - спросил Коллингвуд, в глазах которого вспыхнул мрачный огонь.

- Да, у меня... Но только вы, Коллингвуд, не замышляйте никакого обмана: все равно ничего не выйдет. Я все предусмотрел: западню, измену, убийство. Документы сейчас не при мне, поэтому вы напрасно будете пытаться овладеть ими. Но вы их получите через две минуты после того, как отдадите деньги. Надеюсь, что теперь вы не будете делать никаких возражений. Если я затянул беседу с вами, то лишь для того, чтобы показать вам, что вы - игрушка мистификации и что Пеггам не явится.

- А если я не соглашусь отдать деньги без новой записки от Пеггама? Что вы тогда сделаете?

- Так как благодаря этому произойдет вторичное крушение всей моей жизни, то клянусь вам памятью моей матери, что я вам жестоко отомщу! Если вы помешаете мне уехать из Англии, если через несколько часов бриг "Васп" уйдет без меня, унося мою последнюю надежду, то я в тот же день передам оба документа генерал-атторнею, который, разумеется, не замедлит дать делу законный ход. Я все сказал и жду вашего решения.

На этот раз Коллингвуд не рассердился. Исповедь Красноглазого он выслушал с большим вниманием. Адмирал не сомневался, что бандит говорит искренно: правдой дышала и звучала вся его речь. И, наконец, что же необыкновенного было в желании Надода оставить ремесло, которое неминуемо привело бы его в конце концов на виселицу? Что касается самого Коллингвуда, то он ничем не рисковал, расплачиваясь с "Грабителями" через Надода. Для него важно было получить обратно компрометирующие документы, а до того, что Пеггам будет недоволен, ему было и горя мало. Вождь "Грабителей" переставал быть для него опасным с того момента, когда выпускал из своих рук две бумаги с подписью адмирала.

Надод с тревогой ждал, чем кончатся размышления Коллингвуда. Он ждал его решения так, как преступник ждет приговора суда. И бандиту показалось, что само небо разверзлось перед ним, когда адмирал сказал:

- Я согласен передать деньги вам в руки. Но знайте, Надод, что не ваши угрозы побуждают меня к этому. Я их не боюсь. Если бы вы донесли на меня в случае моего отказа, за меня заступились бы все "Грабители" с самим вашим Пеггамом во главе. Они помогли бы мне оправдаться. Мне бы стоило только сказать, что документы подделаны вами, и суд, не колеблясь, отдал бы предпочтение слову пэра Англии перед показанием подобного вам бандита... Но ваш рассказ меня тронул и возбудил во мне сожаление к вам. Так как мои личные интересы нисколько не идут вразрез с вашим желанием, то я вполне согласен его исполнить и доставить вам средства для начала другой жизни. Я дал слово уплатить деньги в самый день моего вступления в палату лордов ранее, чем пробьет полночь. Так как для всякой перемены в условиях договора требуется согласие обеих сторон, то я имею полное право оставить письмо Пеггама без внимания и вручить деньги тому лицу, которое передаст мне документы. Снисходя к желанию Пеггама, я согласился повременить с этим, но теперь уже два часа утра, и я не думаю, чтобы Пеггам дал мне такую большую отсрочку, если бы явился за деньгами сам... Ступайте же за документами, несите их сюда. В обмен на них я выдам вам сто тысяч фунтов стерлингов двадцатью векселями Английского банка на предъявителя, по пяти тысяч стерлингов каждый.

Надод нерешительно встал.

- Вы сомневаетесь в моем слове? - спросил Коллингвуд, хмуря брови.

- Нет, милорд, - отвечал бандит, - но я боюсь, удастся ли мне разменять эти билеты в Америке.

- Плохой же вы финансист, бедный мой Надод! - с улыбкой возразил адмирал. - Билеты Королевского Банка ходят в Америке с премией в 5 %. Таким образом, вы при размене наживете целых пять тысяч фунтов стерлингов.

- Простите, милорд... я не знал... Через две минуты я возвращусь и буду к вашим услугам...

Надод пошел к дверям, но едва отворил их, как сейчас же вскрикнул и поспешно бросился назад к тому столу, у которого сидел адмирал.

- Что такое? - спросил тот, поспешно вставая на ноги.

Ответа не потребовалось.

В дверях стоял сухой, тощий старикашка небольшого роста. Глаза его гневно сверкали. Это был Пеггам, сам грозный Пеггам. Он был похож скорее на призрак, чем на живого человека. Впрочем, на Коллингвуда появление старика не произвело такого действия, как на Надода.

- А! Это вы, Пеггам, - произнес адмирал с холодностью, которая составляла резкий контраст с волнением Надода. - Могу вас поздравить с тем, что вы сильно опоздали. Входите же. Мы только что сейчас о вас говорили.

- А! Вы говорили обо мне! - саркастически заметил старик. - Что же вы говорили о старике Пеггаме? Можно полюбопытствовать? Вот, вероятно, честили старую скотину!

- Мы выражались о вас гораздо сдержаннее, чем вы теперь, - отвечал Коллингвуд, раздосадованный странным приходом Пеггама. - На следующий раз я бы попросил вас не забывать, господин нотариус, что у меня есть лакеи для того, чтобы докладывать о посетителях.

- Оставьте ваши упреки! - возразил зловещий старик. - Я узнал, что желал... Все средства хороши для изобличения предателей.

С этими словами он кинул на Надода один из тех грозных взглядов, перед которыми трепетали самые неукротимые из "Грабителей".

Красноглазый тем временем успел оправиться от испуга и смущения и ответил на этот взгляд вызывающим жестом, от которого раздражительный старик пришел в неописуемую ярость. Бледное пергаментное лицо его позеленело.

- Берегись! - сказал он Надоду. - Я ведь сумел укротить и не таких, как ты... Бывали и поопаснее тебя.

Надод нервно рассмеялся.

- Те, которых ты укрощал, были не моего закала, - отвечал он с вызывающим видом.

- Надеюсь, судари мои, что вы не намерены сводить свои личные счеты в моем присутствии, - высокомерно заметил Коллингвуд. - Если я вам поручил однажды исполнить одно из тех гнусных дел, которые составляют вашу специальность, то из этого еще не следует, что вы имеете право забываться в моем присутствии! Так как вы встретились здесь оба, то не угодно ли вам прийти друг с другом к какому-нибудь соглашению. Я приготовил сто тысяч фунтов стерлингов. Кому из вас прикажете их отдать?

- Душевно благодарен вашей светлости, - иронически произнес Пеггам, - за то, что вы напомнили мне разницу не между соучастниками Лофоденского дела: королевский палач никакой разницы между ними, вероятно, не признает - но между пэром Англии и скромным нотариусом из Валлиса... Со своей стороны я тоже буду помнить, что имею честь находиться в доме его светлости, милорда Коллингвуда, при помощи "Грабителей" - герцога Эксмутского.

Эту дерзкую фразу нотариус закончил сухим коротким смехом, но Коллингвуд не счел совместимым со своим достоинством продолжать пикировку. Он понимал, что для него всего лучше отделаться от Пеггама как можно скорее. Поэтому он взял приготовленные банковые билеты, выложил их на стол и тоном, исполненным глубокой горечи, повторил:

- Кому прикажете заплатить цену крови?

На бледном лице Пеггама опять появилась улыбка. Он хотел ответить, но вдруг насторожил уши, как будто услышал снаружи какой-то шум.

Подумав с минуту, он прошептал:

- Это не они. Они еще не успели вернуться.

- Что же вы не отвечаете? - настаивал адмирал. - Покончите скорее с этим делом.

- Вы уж очень торопитесь от нас отделаться, - каким-то странным тоном заметил Пеггам. - Через минуту вы будете совсем другого мнения... Заплатите деньги Надоду, как было условлено. Мы с ним сосчитаемся. А вот и документы, подписанные вами: я взял их у Дженкинса, которому Надод поручил их беречь.

Сказав эти слова, Пеггам, по-видимому, снова погрузился в свои собственные размышления, не имевшие ничего общего с тем, что происходило кругом...

Невозможно описать удивление Надода при такой неожиданной развязке. Он ровно ничего не мог понять. Адмирал пожал плечами, как человек, которому нет никакого дела до всех этих странностей, и взял документы, поданные Пеггамом. Тщательно рассмотрев их и убедившись, что они те самые, которые он подписывал, он поднес их к свечке и с удовольствием смотрел, как они горели. Когда они обратились в легкий темно-серый пепел, адмирал вздохнул, словно избавившись от тяжкого гнета.

"Наконец-то! - подумал он. - Наконец-то я избавился от этих негодяев!"

До самого последнего дня, до самой последней минуты Коллингвуд был уверен, что "Грабители" не удовольствуются условленной суммой за возврат документов. Слишком уж было им легко вытянуть из него впятеро, вшестеро больше! От него могли даже потребовать все двадцать пять миллионов франков, лежавшие в Английском банке. Поэтому адмирал был очень благодарен "Грабителям" в душе за их относительную честность и, между тем как Надод тщательно укладывал в свой бумажник полученные банковые билеты, сказал Пеггаму, уже значительно мягче, чем говорил до сих пор:

- Вот мы и поквитались, а так как теперь уже поздно, то не разойтись ли нам и не лечь ли спать?

- Сегодня ночью вам не спать на своей постели, милорд Коллингвуд, - мрачно отвечал Пеггам, понижая голос, как будто он боялся, что его слова услышит кто-нибудь посторонний.

- Что вы хотите сказать? - спросил адмирал, на которого торжественный тон бандита произвел сильное впечатление.

- Я хочу сказать, - продолжал невозмутимо старик, - что если бы вы в полночь уплатили Надоду условленную сумму, то погибли бы оба - и вы, и он. Я хочу сказать, что мое письмо, задержав уплату, спасло вас на некоторое время. Я хочу сказать, наконец, что пришел сюда охранить вас от самой страшной опасности, какой вы когда-либо подвергались.

- Объяснитесь, ради Бога.

- Вы, вероятно, подумали, что я пришел только для того, чтобы помешать Надоду убежать в Америку с деньгами, принадлежащими нашему товариществу?

- Как! Вы это знаете!.. - пролепетал Надод.

- Я вас знаю. От меня ничто не укроется, - продолжал ехидный старик, злобно хихикнув. - Да, милорд? Вы это самое подумали? Ну-с, так вы очень и очень ошиблись, позвольте вам доложить. Я бы не стал себя беспокоить только для того, чтобы удержать в Англии нашего милого Надода, как ни драгоценны для нас его услуги. "Васп" - наш корабль. Он идет в Америку как будто для закупки сахара, но на самом деле для того, чтобы составить там список кораблей с особенно богатым грузом. Эти корабли мы собираемся ограбить, не дав им дойти до Англии. Я тем легче допустил бы отъезд Надода, что у капитана "Вапса" не было денег для уплаты за сахар. Капитану я сказал вот что: "В самую последнюю минуту на корабль явится Надод, записавшийся пассажиром под вымышленным именем. С ним будут наши деньги, счетом два с половиной миллиона франков. Вот вам записка. Через два дня после отплытия отдайте ее Надоду".

Записка была не длинная - всего две строчки такого рода: "Сим предписывается Надоду закупить четыре тысячи мест сахара и лично доставить груз в Англию". Подписана записка была "Пеггам". Я был уверен, что встречу беспрекословное повиновение. Не так ли, Надод? Ведь Пеггаму нельзя не повиноваться.

- Черт! Дьявол! - бормотал огорошенный Надод.

- Но все-таки я бодрствовал. Вы спали, проявляя самую непростительную беспечность, а я бодрствовал. Право, господа, вы преудивительные люди оба... Как! Вы убили отца, брата, утопили сестру с детьми - у кого? У железного человека, которого прежде звали Ингольфом Непобедимым, капитаном Вельзевулом, а теперь зовут Фредериком Биорном, герцогом Норрландским! Вы это сделали (не будем спорить о доле участия каждого из нас в этом деле) и могли думать хотя одну минуту, что этот человек не будет всюду следовать за вами, как мстительная тень, что не будет высматривать каждый ваш шаг, не окружит вас тучей шпионов! Вы могли думать, что он не составит какого-нибудь ловкого и смелого плана для того, чтобы жестоко вас покарать! Признаться, я никак не могу допустить подобной наивности. Нет, вы, вероятно, говорили себе: "Если этот человек на нас нападет, мы будем защищаться"... Ведь не далее, как сегодня вечером, три его лазутчика убили тридцать наших в трактире "Висельник"...

- Может ли это быть?! - вскричал Коллингвуд.

- Спросите у Надода, он сам только чудом избежал той же участи.

- Это правда, - сказал Надод. - Тут был богатырь Гуттор, с каждым ударом убивавший трех-четырех человек. Но его подвиги кончились навсегда. И он, и его товарищи не нанесут больше вреда никому.

Пеггам расхохотался.

- До чего ты наивен, бедный мой Надод! - сказал он.

- Нет, ты положительно выдыхаешься. Я думаю, уж не заменить ли тебя кем-нибудь другим?.. Не успел ты выйти из таверны, как три норрландца, с гигантом Гуттором во главе, бросились вслед за тобою, кинув трактирщика Боба в ту яму, из которой сами убежали. Я достал оттуда Боба еле живого.

- Не может быть! Это совершенно невозможно! - вскричал Красноглазый. - Я сам видел, как они лежали один на другом, не подавая признаков жизни.

- Тебя провели.

- Невозможно! - твердил Надод, не зная что и думать. - Я сам рассек пулей щеку богатыря, но он и не пошевелился.

- Это только доказывает, что они очень сильные люди - вот и все, - возразил Пеггам. - Час спустя после этой истории они уже стояли перед отелем милорда, дожидаясь, когда выйдет оттуда Надод с деньгами, чтобы его схватить и утащить на один из своих кораблей. Затем настала бы очередь и милорда Коллингвуда...

- Ну, что касается меня, то это другое дело, - возразил адмирал. - Посмотрел бы я, как бы до меня дотронулись. Кто бы это забрался ко мне в дом?

- Днем, пожалуй, вас бы не тронули, но ночью, во время сна...

- Стало быть, вы полагаете...

- Я не полагаю, я утверждаю решительно, что не будь меня, вас обоих похитили бы - и не далее, как сегодня же ночью.

Услыхав такое категорическое утверждение, Коллингвуд почувствовал невольный трепет. Он был храбрый человек, но опасность таинственная, негаданная, способна устрашить всякого. Молча смотрел он на нотариуса, ожидая, что будет дальше.

VIII

Прозорливость Пеггама. - Опять снеговая сова. - Разоблаченный псевдоним. - Признание Пеггама.

Нотариус бесстрастно продолжал:

- Как только я узнал, какой опасности вы оба подвергаетесь, то я уже не мог допустить, чтобы Надод уехал на "Васпе", иначе его бы непременно похитили. Тогда-то я и написал вам наскоро записку, которую вы, милорд, получили с нарочным. Таким образом, я был почти уверен, что Надод не уедет, прежде чем я приду, и это дало мне возможность продолжать свои розыски.

- Неужели вы, только сегодня вечером приехав из Чичестера, успели открыть так много нового?

- Я уже около года живу в Лондоне переодетый и слежу за действиями наших врагов. Но это еще не все. Я сообщу вам новость еще интереснее. Результатом моего письма к вам явилась перемена в намерениях наших врагов. Они сказали себе: "Так как в Эксмут-Гауз должен прийти и Пеггам, то мы постараемся убить одним камнем даже не двух зайцев, как говорит пословица, а целых трех".

- Послушайте, Пеггам, - сказал Коллингвуд, - вы нам рассказываете какой-то роман. Откуда могли узнать наши враги о том письме, которое вы мне прислали?

- А между тем они узнали, и я вот именно вас самих хотел спросить, милорд, не знаете ли вы, как это могло случиться?

- Я этого положительно не допускаю.

- Пожалуй, не допускайте, но это факт. Сейчас я вам объясню все... Только вот что, милорд, постарайтесь не вскрикнуть от удивления, а то мне не хочется, чтобы из этой комнаты донеслось эхо нашего разговора.

- Вы, стало быть, подозреваете кого-нибудь из моей прислуги?

- Не совсем так, но все-таки вы близки к догадке... Не позовете ли вы сюда Мак-Грегора?

- Уж не на него ли вы думаете? Вот я буду удивлен, если вам удастся доказать его измену!

- Кажется, я вам ничего подобного не говорил. Я только просил вас позвать его сюда, потому что желаю справиться у него об одной вещи. Клянусь вам, что дело очень серьезно. Мы сидим на вулкане, и меня утешает только то, что до сих пор не идет гонец, которого я жду. Если бы он пришел, то нам уж некогда было бы разговаривать, а нужно бы было действовать.

Адмирал позвонил в тэмбр, и в библиотеку вошел Мак-Грегор.

- Что делает в настоящее время секретарь его светлости герцога Эксмута?

- А черт его знает, что он делает! - ворчливым тоном отвечал Мак-Грегор. - Весь вечер он ходил взад и вперед по веранде, размахивал руками, бормоча на каком-то непонятном языке и все посматривал на улицу, как будто кого-то ждал... Уж сколько раз говорил я его светлости, что этот молодец мне не нравится и что ему не следует доверять.

- Мак-Грегор, - строго остановил его герцог, - я ведь тебе уже говорил, чтобы ты не смел так непочтительно выражаться о маркизе де-Тревьере. Советую тебе этого не забывать... Вы только это желали узнать, Пеггам?

- Только это, милорд.

- Можешь идти, да смотри - хорошенько помни мои приказания.

- Ваша светлость, сердцу нельзя приказать.

- Я не сердцу приказываю, и я требую только, чтобы ты держал за зубами свой язык.

Горец вышел из библиотеки, не скрывая своего неудовольствия.

- Этот Мак-Грегор терпеть не может французов, заметил Коллингвуд.

Пеггаму был известен весь заговор, составленный розольфцами, и потому он не мог удержаться от смеха, несмотря на серьезность момента.

- Ха-ха-ха!.. - покатился он, откидываясь на спинку кресла. - Так он француз! Так он де-Тревьер!.. Ха-ха-ха!.. Вот так история!

- Что вы тут нашли смешного? - холодно спросил адмирал. - Гораздо смешнее ваша неуместная веселость...

- Сейчас я вам объясню, милорд, и тогда вы сами согласитесь, что я далеко не так смешон, как вам кажется, - саркастическим тоном возразил старик. - Скажите, пожалуйста, можно ли у вас с верхнего этажа видеть то, что делается на балконе, но так, чтобы самого наблюдателя при этом не было видно?

- Очень можно.

- Не будете ли вы так добры, ваша светлость, проводить нас туда?

Коллингвуд встал довольно неохотно. Он знал, что Пеггам никогда не шутит, а то принял бы все это за мистификацию. Обоих бандитов он провел в угловой кабинет, откуда отлично был виден весь балкон.

Там стоял, облокотясь на перила, секретарь герцога и задумчиво смотрел на Темзу.

Поглядев на него, адмирал вздохнул и сказал:

- Это верный друг, Пеггам, что бы там ни говорил про него Мак-Грегор. Я за него ручаюсь, как за самого себя.

"Неужели этот крокодил способен на искреннее умиление? - подумал Надод. - Нет, это одно притворство. Стоит только вспомнить утопленных им невинных малюток! Какие, однако, лицемеры эти англичане! Я, мол, уничтожаю тех, кто мне мешает, но все-таки могу быть чувствительным".

Старик Пеггам по-прежнему саркастически улыбался.

- Погодите умиляться, милорд, - сказал он, - сперва давайте сделаем опыт.

Он обратился к Надоду и спросил его:

- Ведь ты норрландец, следовательно, умеешь подражать крику снеговой совы - не так ли?

- О, еще бы! Сама сова попадется на обман.

- Ну, так вот и крикни, но только потише, чтобы казалось, будто крик донесся издали. Ты понял меня?

- Вполне понял.

Бандит приставил к губам два пальца и свистнул, подражая крику северной птицы.

- Ки-уи-вуи! - пронеслось по воздуху сдержанной нотой.

Едва раздался этот условный сигнал розольфцев, как адмирал и его собеседники увидали, что адмиральский секретарь принялся наклоняться с балкона во все стороны, вглядываясь в темноту, и затем ответил точно таким же криком.

Впечатление, произведенное этим на Коллингвуда, было так сильно, что он едва не упал на пол. Надод поддержал его, Пеггам стал мочить ему водою виски, лоб и затылок.

Понемногу кровь отлила от головы адмирала, и он пробормотал несколько слов, доказавших, что он понял смысл опыта, хотя впрочем еще не угадал всей истины.

- О, небо! - вскричал он. - Это розольфский шпион! Но почему же он не зарезал меня во сне? Ведь ему для этого раз двадцать представлялся удобный случай.

- Эти люди, милорд, не убивают своими руками, как вы. Да, наконец, я ведь уж вам говорил, что они желают взять нас живыми.

- Кто же этот человек, так ловко вкравшийся ко мне в доверие? Мне хочется знать. По всему видно, что он незаурядный авантюрист: его разговор, манеры, наконец, обширные сведения обнаруживают в нем человека выдающегося.

- Мне, как только я его увидел, показалось, что я его знал когда-то прежде, - заметил Надод.

- Как вы оба недогадливы, и как бы он обоих вас далеко завел, не случись тут старика Пеггама! Только, милорд, вы уж, пожалуйста, будьте тверды... Я знаю, вы человек впечатлительный.

- Не беспокойтесь, главный удар уже нанесен. Теперь меня ничто не удивит... Как, прожить полгода под одной кровлей со шпионом!

- Нет, он не шпион, - возразил Пеггам. - Он трудился для самого себя. Ведь он - вы знаете кто? Сам Фредерик Биорн, герцог Норрландский!

Коллингвуд и Надод разом вскрикнули.

Если бы весь дом обрушился на них, они были бы удивлены не так сильно.

- Не может быть! - сказал Надод, когда прошла первая, самая тяжелая минута. - Я жил с ним на "Ральфе", я бы непременно узнал его. Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды.

- Как ты наивен, бедный мой Надод! Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды, а новый герцог Норрландский выкрасился и отпустил бороду, вот и все. Неужели он, не переменив своей наружности, бросился бы в самую пасть льва? Нет, господа, он не настолько глуп...

- Теперь я понимаю, отчего он произвел на меня такое странное впечатление, когда увидал его сегодня вечером.

- Я его прежде видел лишь мельком в Розольфсе, - сказал Коллингвуд. - Какой, однако, энергичный, решительный человек! И какой храбрец: нисколько не щадит своей жизни... Если бы я узнал его на корабле, давно бы уже его съели акулы.

- Да, он человек необыкновенный, и служат ему люди тоже необыкновенные... При этом еще он и деньги огребает лопатой... Ну-с, господа, вы теперь сами видите, что бы вы без меня стали делать?

- Что же мы ждем? - спросил адмирал, заботившийся прежде всего о своей собственной безопасности. - Надо его поскорее схватить.

- Покуда опасности еще нет, - отвечал Пеггам. - Я вам уже сказал, что ничего не предпримем до прибытия ко мне гонца, которого я жду.

- А если он скорее даст себя убить? - заметил Надод.

- Ты больше никто, как простой рубака, Надод, - презрительно оборвал его нотариус. - Ты годишься в атаманы вооруженной шайки, но я никогда не поручал тебе обязанностей по высшей политике... Впрочем, господа, если у вас есть свой собственный план...

- Ах, нет, нет! - ужаснулся Коллингвуд. - Не слушайте его, Пеггам, пожалуйста, не слушайте!

Странное дело, этот человек был очень храбр на борту корабля, но на земле становился необыкновенно труслив. Оставшись с ним наедине, Фредерик Биорн мог бы заставить его на коленях просить прощения.

Происходило это оттого, что адмирал почти постоянно видел перед собою, в кровавом облаке, семь призраков с Лофоденских островов.

- Да, господа, - повторил нотариус, - что бы вы без меня стали делать?

- Как вам удалось все это открыть? - спросил Коллингвуд.

- Очень просто, - отвечал бандит, любивший поболтать, как все старики. - Я знал, что герцог Норрландский ни за что не оставит нас в покое, поэтому отправил дюжину лучших своих шпионов следить за ним, а потом и сам уехал в Лондон, поручив контору своему старшему клерку Ольдгаму...

- Он теперь в Лондоне, - перебил Надод.

- Знаю, что в Лондоне. Он заболел бы, если я не дал ему отпуска и не позволил напечатать его "Путешествие в Океанию" с примечанием от мистера Фортескью, его тестя... Вот два дурака-то! Благодаря своей близорукости и тем фокусам, которые с ним сыграли в Норрланде, он воображает, что прожил три месяца в палатке у канаков. Лапландских собак он принял за туземных малорослых лошадей, оленей за быков, пастухов за каннибалов. Его заставляли, под угрозой смерти, есть жареного козленка, уверяя, что это мясо пленного американца, изжаренного на вертеле, и многое другое в этом роде... Да, бишь, на чем я остановился?

- Вы рассказывали, как вы...

- Да, помню, помню... И зачем этот Надод все перебивает меня? Так вот, господа, я приехал в Лондон, где мог жить совершенно незаметно, так как никто из розольфцев меня не знал в лицо. О подробностях я распространяться не буду. Словом, я целый год следил за розольфцами, и ни одно из их действий от меня не укрылось, не исключая самой последней их махинации. Когда я выследил троих розольфцев, явившихся к дому милорда караулить Надода при его выходе оттуда, я спрятался в боковой переулок и вдруг услыхал крик снеговой совы, раздавшийся как раз со стороны отеля. Это был сигнал, на который розольфцы отвечали точно таким же криком. Дверь отеля отворилась, и из нее вышел какой-то молодой человек, которого розольфцы сейчас же узнали. Я притаил дыхание и слушал. Молодой человек был ваш секретарь - иначе герцог Норрландский. Он сообщил своим слугам содержание письма, посланного мною лорду Эксмуту, и тут же было решено между ними одним ударом избавить мир от трех зловредных бандитов - то есть от вас, милорд Коллингвуд, от тебя, Надод, и от меня недостойного. Герцог Норрландский послал за своими людьми, которые должны были внезапно войти в эту дверь, и Фредерик Биорн сказал бы нам: "Сдавайтесь или вы погибли!"

Коллингвуд невольно вздрогнул, но сейчас же улыбнулся.

- Вам это кажется забавным, милорд? - не мог удержать своего удивления Пеггам.

- Нисколько. Но у меня тоже есть кое-что сообщить вам, когда вы кончите свой рассказ, - отвечал адмирал.

- Мне осталось досказать немного. О прибытии розольфцев предполагалось известить Фредерика Биорна уже известным вам сигналом; тогда ваш секретарь сошел бы вниз, отпер бы дверь и впустил бы заговорщиков. Кончилось бы тем, что нас схватили бы. Для отклонения этой беды я принял вот какие меры. В Саутварк я отправил нарочного, лучшего скорохода во всей Англии, поручив ему подсмотреть, когда выступят розольфцы, и немедленно бежать ко мне с донесением. Он должен опередить их минут на двадцать. Со своей стороны я собрал двадцать пять самых решительных молодцов и велел им стоять здесь поблизости, чтобы быть готовыми явиться по первому вашему требованию. Мак-Грегора нужно обо всем известить, чтобы он покрепче запер входную дверь, как только герцог Норрландский введет в дом своих людей. Таким образом они очутятся в мышеловке... Вот все, что я имел сообщить вам, милорд. Позвольте теперь узнать то, что вы со своей стороны хотели сказать мне. Тогда уж я вам сообщу и дальнейшие свои планы.

- Глядите на дверь, Пеггам, - сказал Коллингвуд.

С этими словами он нажал пуговку механизма.

Раздался металлический стук - и в один миг все окна и двери оказались загороженными металлическими заслонами.

- Чудесное изобретение! - вскричал Пеггам и встал посмотреть, насколько все это приспособление прочно.

Коллингвуд опять сделал движение рукой - и железные заслоны вернулись на свое место.

- Весь дом можно запереть таким образом, - пояснил Коллингвуд, отвечая на жест изумления, вырвавшийся у Пеггама. - Я не сделал этого сейчас потому, что боялся надоумить герцога Норрландского, если бы он вдруг ушел с балкона.

- Стало быть, вы ему не говорили об этом приспособлении?

- Нет, не говорил. Меня упросил Мак-Грегор не делать этого.

- Как он хорошо сделал, что внушил вам это! Теперь вы можете весь отряд норрландцев разрезать на несколько частей, если герцог введет его в дом в целом составе.

- Тем более, что я могу открыть каждую комнату порознь, оставляя прочие запертыми.

- У нас теперь все козыри в руках. А, господин северный герцог! Вы задумали тягаться со стариком Пеггамом... Посмотрим, чья возьмет. Думаю, что моя... Думаю, что на этот раз мне удастся осуществить мечту всей моей жизни. С тех пор, как я основал "Товарищество Грабителей", обладающее в настоящее время шестнадцатью корсарскими кораблями...

- Не пиратскими ли, вернее сказать! - вставил Коллингвуд.

- Неужели вы не можете относиться вежливее к своим друзьям? - возразил циничный старик. - Нет-с, не пиратскими, а именно корсарскими. Мы имеем восемьсот прекрасных матросов и тысячу двести сухопутных джентльменов. Мы уничтожили и ограбили несколько сот купеческих кораблей, опустошили множество замков и навели ужас на весь Лондон. Богатые коммерсанты, банкиры и арматоры платят нам правильную дань, лишь бы избежать разорения. Милорду Коллингвуду мы помогли сделаться герцогом Эксмутом, взамен чего он подписал для нас две бумаги... Помните, милорд, как это было? Вы не хотели подписывать, вы церемонились, но старый Пеггам сумел настоять на своем. Вы написали и расчеркнулись... Теперь мы с вами квиты. Бумаги вам возвращены... Гм! Да... возвращены...

- Охота вам вспоминать о ваших злодействах! - с неудовольствием заметил Коллингвуд.

- Нет, отчего же?.. Они нам много пользы принесли. На острове, который служит нам убежищем, где живут жены и дети наших сочленов, где у нас лечат раненых и больных и пригревают слабых, где я полновластный господин, у меня собраны несметные богатства в золоте, серебре, в драгоценных камнях и тканях, в произведениях всевозможных искусств. Я исполнил все, чего желал, одного только мне не удалось еще добиться...

- Чего именно? - спросил Коллингвуд.

- Три экспедиции предпринимал я с целью овладеть Розольфским замком, - и ни одна из них не удалась. Мечта овладеть старым поместьем Биорнов не дает мне спокойно спать, отравляет мне всякое удовольствие... Сорок поколений Биорнов, дружинников Роллона, скандинавских викингов, в течение десяти веков накопили в этом замке все, что только произвел человеческий гений чудесного и изящного за все то время, как мир существует. Не пренебрегая и современными произведениями, Биорны главным образом были антиквариями; их корабли, ходившие по всем морям, привозили в Розольфсе китайские вазы и дорогие статуи времен династии Тзина, превосходные японские бронзовые вещи, сделанные три тысячи лет назад, многовековую слоновую кость, почерневшую от времени, как русская кожа, индийских идолов из чистого золота... Я там видел...

- Да разве вы там были?

- Был, к своему несчастию, и пришел в неистовый восторг. Я там видел огромный бриллиант, который вдвое больше всех известных бриллиантов мира и изображает, понимаете ли, Аврору под видом молодой и прекрасной девушки, лежащей на лотосовом листке. Индийское предание говорит, что эту фигурку гранили четыре поколения артистов в течение двух веков. Это чудо искусства лежит на золотом блюде с изображением морских волн, из которых выходит Аврора. Такой шедевр дороже миллиардов... Да что! Разве можно описать словами всю эту роскошь? Представьте себе рубиновых погребальных жуков времен Сезостриса, скипетры и короны эфиопских царей первой расы, греческие статуи неподражаемой свежести, серебряные амфоры, блюда, золотые кубки ассирийских царей равнины Халдейской... Нет, уж лучше не буду говорить, а то только себя раздражаешь понапрасну. Одним словом, в громадных залах Розольфского замка собраны все богатства древности, средних веков и новейшей эпохи до конца XVII века. Прежние Биорны хвастались всем этим; драгоценная коллекция показывалась князьям, магнатам и ученым. Мне удалось проникнуть туда в свите одного пэра, у которого я служил секретарем. Но с тех пор, как из музея пропало несколько вещей, двери его безжалостно закрылись. Нарочно распространен был слух, что все эти богатства распроданы и развезены по разным местам. Но это неправда: Гаральд с умыслом скрыл их от любопытных глаз. Теперь вы понимаете мою радость, милорд? Фредерик Биорн находится в моей власти, и я могу быть уверен в удачном исходе новой экспедиции против Розольфского замка, сокровища которого я все перевезу на свой остров.

- О каком же это острове вы все говорите? - спросил Коллингвуд, любопытство которого было задето.

- Это для вас все едино, потому что вы все равно никогда его не узнаете. Его не открыл еще ни один географ, ни один мореплаватель. Он лежит в стороне от известных дорог... Впрочем, если вам непременно хочется знать, как он называется, то извольте: "Безымянный остров". Это название я сам ему выдумал. Нужно три года беспорочно прослужить "Товариществу", чтобы быть допущенным туда, обзавестись там семьей и пользоваться всеми правами и преимуществами, соединенными со званием гражданина острова. Получивший эти права работает год на суше и на море, а год отдыхает и наслаждается жизнью, потом опять год работает и год отдыхает - и так далее. Все, что только выдумано для счастья и наслаждения, собрано на острове в изобилии и дается всем, сколько кому угодно. Единственное условие ставится для принятого на остров - это обзавестись там семьей. Таким путем мы ограждаем себя от измены, так как за изменников отвечают их семьи. Надод, например, не может быть допущен на остров, потому что служит всего только два года, хотя и в важной должности начальника лондонского отдела. Впрочем, я могу положительно сказать, что он никогда и не будет допущен, потому что "Товарищество" не прощает ни малейшей погрешности, а ведь он собирался от нас убежать с нашими же деньгами.

- О, я вовсе не добиваюсь чести прожить с вами всю жизнь, мистер Пеггам, - сказал бандит.

- Знаю, - возразил удивительный старик. - И ты бы гораздо лучше сделал, если бы сказал мне это прямо. Ту сумму, которую ты собирался похитить, я бы отдал тебе в награду за твою службу добровольно. Я и теперь готов отдать тебе ее с условием, что ты уйдешь от нас не прежде окончания новой экспедиции против Розольфсе, каков бы ни был ее исход.

- От всего сердца принимаю это условие! - сказал удивленный такою непонятною щедростью Надод.

Старик нотариус в этот вечер то и дело ставил бандита в тупик.

IX

Приход гонца. - Грундвиг в Саутварке. - Эдмунд Биорн. - Нападение на Эксмут-Гауз.

В последнее время Пеггам, этот фантастический старик, чрезвычайно вырос в глазах Коллингвуда. Адмирал начал почти восторгаться этим необыкновенным человеком, который, подобно Магомету, привлекал к себе последователей через обещание им всяческих наслаждений, с тою лишь разницей, что арабский пророк сулил наслаждения после смерти, а Пеггам устроил свой рай тут же на земле.

Адмирал задумался и молчал. Начальник "Грабителей" подождал немного, не скажет ли он чего-нибудь, и заговорил опять сам, улыбаясь не без лукавства.

- Ну, милорд, как же вы находите мои маленькие комбинации? Меня обыкновенно называют разбойником - и вы, милорд, в том числе. Это глубокая ошибка. Я больше ничего как филантроп, только я благодействую не всему человечеству, а известной группе людей - само собою разумеется, за счет всех остальных. Я - как добрый король, пекущийся о своих подданных...

Странная идея промелькнула вдруг в голове Коллингвуда, не перестававшего ни на одну минуту терзаться угрызениями совести, но он не успел сообщить ее Пеггаму. В комнату вошел Мак-Грегор и ввел гонца, которого ожидал вождь "Грабителей".

- Что нового, Иоиль? - торопливо спросил нотариус.

- Шестьдесят человек, взятых с трех кораблей, стоящих в Саутварке, беглым шагом идут сюда. Ходоки превосходные: я едва успел обогнать их на четверть часа.

- Кто ими командует?

- Эдмунд Биорн, которому хочется поскорее увидеться с братом.

- Не заметил ли ты чего-нибудь особенно интересного?

- Нет, господин мой, ничего не заметил. Как только розольфцы сошли с кораблей на землю, они разделились на два отряда и двинулись вдоль берега Темзы. Я побежал боковыми кварталами, там дорога прямее и потому короче минут на десять, да столько же или около того я выиграл быстрой ходьбой.

- Хорошо. Ты знаешь, что тебе следует делать дальше?

- Знаю, господин.

- Ступай же. Я тебя не задерживаю.

Гонец ушел.

- Господа, надо торопиться! - сказал Пеггам, обращаясь к Коллингвуду и Надоду. - Времени терять нельзя ни одной минуты. Иди за мной, Надод. Адмирал постарается покуда задержать здесь своего секретаря, а мы тем временем впустим в дом своих людей.

Десять минут спустя Фредерик Биорн был отпущен Коллингвудом, призывавшим его к себе будто бы для того, чтобы посоветоваться с ним об одном деле. Разумеется, в действительности дела никакого не было и ни в каком совете своего секретаря адмирал не нуждался. Коллингвуд сделал очень большую ошибку, выдумав такой неудачный предлог, но еще большую ошибку совершил Фредерик Биорн, не постаравшись хорошенько вдуматься в ложь адмирала. Фредерик Биорн знал, что посетители Коллингвуда были Надод и Пеггам, следовательно, он должен был понять, что у адмирала не могло быть тут никакого дела к своему секретарю.

Во время разговора с адмиралом Фредерик сидел, как на горячих угольях. Сначала он испугался, что посетители ушли, но потом адмирал сообщил ему, что они дожидаются в соседней комнате решительного ответа, которого он, адмирал, не пожелал им дать, не посоветовавшись сначала с секретарем. Фредерик видел, что адмирал что-то путает, но не задумывался над этим обстоятельством, помышляя лишь о том, как бы поскорее вернуться на балкон и посмотреть, не случилось ли чего-нибудь нового.

Нового ничего не случилось - кроме того, что в дом герцога Эксмута введен был отряд в двадцать пять вооруженных "Грабителей".

А Фредерик Биорн об этом и не догадывался, развлекаемый болтовней адмирала, выдумки которого были так нелепы, что во всякое другое время навели бы Фредерика на подозрения. Но в этот день успех всех принятых им мер вскружил ему голову, и молодой человек утратил свою обычную чуткость и прозорливость.

Впрочем, главной причиной, почему он до некоторой степени лишился присущего ему самообладания, был страх, что бандиты уйдут и что его друзья явятся прежде, чем адмирал его отпустит.

А между тем ему бы стоило только задать себе мысленно вопрос: ради чего адмирал спрятал Пеггама и Надода и пригласил к себе, под самым пустым предлогом, своего секретаря - и в уме его сразу бы просветлело. У него мелькнуло бы подозрение, и тогда, прежде чем действовать, он, разумеется, постарался бы хорошенько расследовать загадочное обстоятельство.

К несчастью, эта мысль не пришла в голову Фредерику, всецело поглощенному заботой о похищении трех злодеев...

Когда Грундвиг и два его товарища пришли в Саутварк, было уже около полуночи, и на всех трех кораблях люди давно уже спали.

К счастью, в распоряжении капитана Билля, когда он съезжал на берег, оставалась лодка с "Олафа", дежурившая у пристани день и ночь. В противном случае им нелегко было бы добраться до Эдмунда Биорна, который тоже уже больше часа тому назад лег спать, не предполагая никакой тревоги...

Узнав о приезде брата и обо всем, происходившем в Лондоне, Эдмунд встревожился. У него явилось предчувствие чего-то дурного, хотя он сам не мог дать себе отчета - почему. Тем не менее он энергично принялся за формирование небольшого отряда, который должен был содействовать аресту бандитов и освобождению Фредерика Биорна. Мысль, что старший брат находится в опасности, засела в голове Эдмунда, и он никак не мог от нее отвязаться. Но когда Гуттор и Билль подтвердили перед ним показание Грундвига, что Фредерик Биорн находится в доме Коллингвуда на полной свободе, Эдмунд несколько успокоился, и страх его до некоторой степени рассеялся. Когда же ему сообщили просьбу брата оставаться в Саутварке и командовать эскадрой, он не пожелал даже слушать это и объявил, что лично примет начальство над отрядом, которому поручено выполнить дело, задуманное старшим Биорном.

Фредерик требовал пятьдесят человек, а Эдмунд собрал шестьдесят и разделил на два отряда: один под начальством его самого и капитана Билля, а другой под командой Грундвига и Гуттора. Это были самые сильные и храбрые из розольфцев, еще недавно имевшие случай доказать свои боевые качества. Когда они шли на своем корабле в Англию, то подверглись нападению пиратов и после отчаянного абордажного боя истребили их всех, а корабль их пустили ко дну.

Был на исходе второй час ночи, когда отряд выступил из Саутварка по направлению к Эксмут-Гаузу.

Над огромным спящим городом царило глубокое молчание. Густой туман увеличивал ночную темноту, так что в двух шагах впереди не было ничего видно. На темном фоне ночного воздуха и домов выступала еще более темная полоса Темзы, похожая на чернильную реку, по краям которой, там и сям, мелькали красные и зеленые фонари кораблей, зажженные на основании правил о морском и речном судоходстве.

Навстречу отряду попадались собаки, с ворчанием убегавшие прочь, изможденные голодом нищие, грязные бродяги и жулики, поспешно прятавшиеся где-нибудь в стороне, думая, что идет патруль. Погода была сырая, пасмурная. Идя рядом с Грундвигом и Гуттором, Эдмунд чувствовал, что в нем снова начинают возникать утихшие было опасения, однако он ничего не сказал своим спутникам, не желая ослаблять их энергию и уверенность. Тщетно старался он подавить в себе страх и ободриться; он никак не мог себе представить, чтобы можно было так легко захватить трех опасных злодеев, по всей вероятности, принявших надежные меры для своей безопасности. План старшего брата казался Эдмунду фантастичным, несбыточным; он боялся неудачи и даже почти предвидел ее. Ему был известен смелый и предприимчивый характер Фредерика, редко задумывавшегося над опасностью.

Эдмунду казалось просто невероятным это ночное вступление в отель герцога Эксмута и беспрепятственное им овладение. Хотя Эдмунд Биорн с детства привык смотреть на себя как на главу своей фамилии, тем не менее в сердце его не было ни малейшей досады на Фредерика, отнявшего у него право старшинства. Благородный и великодушный, он искренно, всем сердцем полюбил старшего брата и готов был с радостью отдать за него свою жизнь. Пускаясь в это опасное предприятие, он прежде всего думал не о себе, а о Фредерике.

Однако не время было поддаваться слабости. Послышался голос Грундвига, указавшего на блестевший вдали фонарь Эксмут-Гауза. Это значило, что розольфцы уже приближались к цели. Сделав над собой усилие, Эдмунд отогнал от себя черные мысли и приготовился к самой упорной борьбе.

- Господин мой, - сказал Грундвиг, - я полагаю, что нам теперь следует идти тише, чтобы не дать заметить своего приближения. Ведь с освещенной стороны нам к отелю подходить нельзя.

- Хорошо, - отвечал молодой человек. - Веди нас, как знаешь, добрый мой Грундвиг.

Верный слуга приказал повернуть налево, и вся колонна, стараясь ступать как можно тише, направилась в тот переулок, где у Грундвига и Гуттора было свидание с Фредериком Биорном. Дойдя до отеля, розольфцы разместились вдоль стены, стараясь спрятаться как можно лучше, а Грундвиг подошел к тому углу, где был балкон, и подал условный сигнал, на который сейчас же послышался ответ. Вслед за тем бесшумно отворилась дверь бокового подъезда, и на крыльце показался Фредерик Биорн.

Братья крепко обнялись, и Фредерик тихо сказал на ухо Эдмунду:

- Скорее, скорее... Мне нужно человек двенадцать. Злодеи ничего не подозревают. Через пять минут все дело будет сделано.

- Я иду с тобой.

- Нет, милый Эдмунд, не ходи, - возразил Фредерик. - Если, паче чаяния, они будут защищаться и главному отряду придется войти в дом, то я именно рассчитываю на тебя как на командира.

- Как хочешь, брат, но я пойду. Я желаю делить с тобою опасность. Гуттор и Грундвиг могут командовать не хуже меня.

- Пожалуй, - неохотно согласился Фредерик и вздохнул, видя, что Эдмунда ничем не убедишь. - Однако нам пора, пора... Дверь открыта, кто-нибудь может выйти и увидать.

Он торопливо выбрал десять человек из стоявших ближе, так как на всех розольфцев одинаково можно было положиться. Эдмунд и сам он были одиннадцатым и двенадцатым. Подозвав Гуттора и Грундвига, он сказал им вполголоса:

- Если мы благополучно доберемся до библиотеки, то дело будет сделано и вы нам не понадобитесь. Если же кто-нибудь из слуг поднимет тревогу, и нам придется вступить в борьбу, то вы немедленно вторгайтесь в отель, не опасаясь наделать шума. Главное - нужно действовать быстро и решительно и покончить все прежде, чем сюда прибегут солдаты с поста, находящегося отсюда на расстоянии ружейного выстрела. Вы поняли меня? При малейшем подозрительном шуме - вперед.

- Поняли, ваша светлость! - шепотом отвечали верные слуги.

- Ну, друзья, - сказал герцог Норрландский, обращаясь к выбранным людям, - с Богом, за мной!

Они скрылись в темной амбразуре подъезда. Гуттор и Грундвиг, стоя по обеим сторонам двери, вытянули шеи и насторожили уши.

Но им ничего не было слышно: мягкие ковры, которыми были устланы все полы в доме, совершенно заглушили шаги нападающих.

X

Опять Мак-Грегор. - Измена! - Железные заслоны выломаны Гуттором. - Отчаяние. - Их нет!

Вдруг Гуттору показалось, что небольшая дверка, отворенная внутрь, слегка двигается, как будто кто-то тихо затворяет ее изнутри, чтобы потом вдруг захлопнуть и запереть.

Богатырь быстро просунул руку в темное отверстие и нащупал чье-то тело. В одну минуту он схватил его своей сильной рукой и вытащил наружу, несмотря на сопротивление.

То был Мак-Грегор. Спрятавшись в коридоре, верный шотландец пытался запереть дверь, чтобы остальные розольфцы как можно дольше не знали ничего об участи тех, которые вошли в отель с братьями Биорнами. Если бы ему это удалось, то розольфцы могли бы подумать, что дверь затворил сам Фредерик, чтобы не привлечь внимания прислуги. Даже и теперь они не придали этому факту большого значения, и никаких особенных подозрений у них не зародилось.

- Что ты здесь делаешь? - резко спросил богатырь.

- А вам какое дело? - ворчливо отвечал Мак-Грегор. - Проходите своей дорогой и прекратите эти нелепые шутки. С которых это пор честному слуге запрещается запирать дверь дома своего господина, которую оставили открытой по недосмотру? Наверное, это сделал повар... Этакий пьяница! Вечно шатается в неуказанные часы.

- Ты мне кажешься, приятель, не столько честным слугой, сколько самым бессовестным нахалом, - сказал Гуттор, продолжая держать шотландца за шиворот.

- Берегись, ночной бродяга, как бы тебе не влетело за такие слова, - возразил Мак-Грегор. - Ведь я, ты знаешь, кто? Я доверенный слуга его светлости герцога Эксмута.

- Наплевать мне на всех герцогов Англии! - вскричал гигант, взбешенный тем, что его назвали бродягой. - Я сам служу герцогу Норрландскому, а он независимый владетель.

- Не волнуйся, Гуттор, сдерживай себя, - тихо сказал богатырю Грундвиг. - Ты разве забыл, что нам строго запрещено шуметь? Наконец, этот человек, быть может, и прав.

- А все-таки я его не выпущу, пусть герцог сам решает его участь. Великая штука - слуга злодея Коллингвуда! Эй, вы, - обратился он к двум матросам, стоявшим к нему ближе прочих, - возьмите этого негодяя и стерегите хорошенько, чтобы он не мог вырваться и убежать.

- Не извольте беспокоиться, капитан, - отвечал один из матросов. - Мы по первому требованию представим его вам в самом хорошем виде, если только он будет вести себя благопристойно.

Едва матрос договорил свой шутливый ответ, как раздался металлический лязг - и отверстие двери оказалось вдруг закрытым посредством широкого железного заслона, который едва не приплюснул Гуттора к стене. Богатырь избежал опасности только потому, что в это время несколько подался назад, передавая своего пленника матросам. На этот раз уж нельзя было сомневаться в том, что дело не чисто.

- Измена! Измена! - Бедные наши господа! Их убивают!

Он задохнулся и поперхнулся. Гуттор заревел, как бешеный зверь.

- Вы мне головой отвечаете за этого человека! - крикнул он матросам. - А вы, прочие, вперед! За мной!

Плечом вперед богатырь ринулся на металлический заслон. Возбуждение, охватившее его при мысли, что Фредерик и Эдмунд подвергаются страшной опасности, во сто крат увеличило его силу. Раздался ужасный треск, и заслон, выбитый из амбразуры, с громом и звоном обрушился внутрь, увлекая в своем падении и того, кто разбил его таким сверхъестественным усилием.

Впрочем, Гуттор сейчас же поднялся на ноги.

- Вперед! Вперед! - ревел он. - Горе тому, кто тронет хотя бы один волосок у них на голове!

Он бросился на лестницу, за ним все остальные розольфцы, за исключением двух матросов, оставшихся стеречь Мак-Грегора.

Наверху лестницы их ожидало новое разочарование: железным заслоном, подобным первому, был загражден коридор, по которому нужно было проходить во внутренние комнаты.

- Ура! Ура! Вперед! - ревел гигант, бешено бросаясь на препятствие.

На этот раз заслон был заключен в деревянных пазах и обрушился легче первого. Гуттор ворвался в коридор, а за ним бросились и его спутники.

Отыскивая настоящую дверь, он закричал:

- Огня! Ради Бога, огня!.. Скорее!..

- Да перестань же ты так волноваться! - сказал Грундвиг. - Сейчас дам огня, я захватил с "Олафа" фонарь.

Наступила томительная тишина. Слышно было только, как бьются сердца нескольких десятков человек. Грундвиг высекал трут... Вдруг среди этой тишины послышался откуда-то издалека странный крик:

- Грундвиг! Гуттор!.. Храбрецы мои!.. Помогите!..

Гуттор, с пеной у рта, кусал себе губы. Наконец фонарь зажгли. Богатырь, метавшийся все это время по узкому коридору, точно зверь по клетке, бросился на дубовую дверь, которую увидал в конце коридора. От богатырского напора дверь разом разлетелась вдребезги, и Гуттор очутился в квадратной комнате, имевшей три двери.

Но увы! Эти три двери были опять-таки заставлены железными заслонами.

Не тратя времени на размышление, Гуттор бросился на среднюю дверь, но на этот раз заслон устоял, и гигант тяжело упал на землю.

Его сила тоже имела свой предел, как и все на свете.

Богатырь горько заплакал над своим бессилием.

Итак, его остановило препятствие, которого он не в силах преодолеть, и его господа останутся во власти бандитов, устроивших эту западню!

Все розольфцы стояли в унынии. Они так твердо рассчитывали на Гуттора, что его неудача поразила их удивлением.

Нет, этому не бывать! Разве он всю свою силу истощил? Он просто рассчитал плохо - вот и все. Он попробует опять.

Богатырь вскочил на ноги, решившись или добиться цели, или разбиться самому. Заслон приходился между двумя каменными косяками двери, покоившимися на гранитных подставках, выступы которых представляли удобную точку опоры. Гуттор уперся ногами в эти подставки, а спиною в железный заслон и начал, закрыв глаза, постепенно натуживаться.

Вся кровь бросилась ему в лицо, и, казалось, вот-вот, она хлынет у него из носа. Шея богатыря надулась так, что готова была лопнуть, все мускулы напряглись и как бы закаменели.

Легкие гиганта работали как кузнечные меха.

Зрители этой потрясающей сцены затаили дыхание, с минуты на минуту ожидая, что гигант надорвется и грохнется на землю мертвый. Вдруг послышался легкий треск...

Гуттор собрал всю свою энергию и приналег еще крепче.

О чудо! Заслон упал, увлекая в своем падении часть стены, которая с грохотом обрушилась на пол.

Единодушное "ура!" вырвалось у всех розольфцев. Стоявшие ближе бросились к богатырю и помогли ему подняться. Гуттор чувствовал головокружение, губы его были покрыты пеной с примесью крови.

- Ничего, - сказал он окружающим, - обо мне не заботьтесь... Вперед! Вперед!

Все, теснясь, вбежали в библиотеку и разом вскрикнули от отчаяния.

В глубине комнаты находилась единственная дверь, но и та была заставлена железным заслоном. Между тем Гуттор был совершенно изнурен и не способен на новое усилие.

Вдруг препятствие исчезло с быстротою молнии: заслон вдвинулся в стену.

Произошло это по очень простому случаю: один из матросов подошел к столу и прижал кнопку. Механизм пришел в действие и отодвинул заслон.

В одну минуту розольфцы наводнили все комнаты дома, вслед за тем отовсюду послышались возгласы удивления.

Ни в одной из комнат не было и следа ни герцога, ни его спутников, ни даже их врагов.

Раз двадцать обежали розольфцы все помещения, осматривали стены, исследовали паркет, но ничего не нашли. Заподозрить сообщение с соседним домом не было ни малейшего основания. Эксмут-Гаус выходил фасадом на набережную, а тремя другими сторонами - на улицы и переулки.

Грундвиг решил, что под домом есть подземный ход, но отыскать его никто не мог, несмотря на все усилия. Стали спрашивать Мак-Грегора, но тот не мог или не пожелал дать никаких указаний.

- Я ничего не знаю, - сказал он. - Я бедный шотландец, нанятый лордом Эксмутом всего лишь два дня тому назад. Делайте со мной, что хотите.

Гуттор собирался ни больше, ни меньше, как разрушить весь отель до последнего камня, и его насилу убедили, что этого никак нельзя сделать, потому что полиция не допустит.

Время шло, а между тем розольфцы не уходили из отеля. Они все надеялись найти какой-нибудь след, по которому можно будет узнать, куда увезли Фредерика и Эдмунда. Жаль было видеть этих храбрых, мужественных моряков, в отчаянии оплакивавших свое совершенное бессилие. Между ними не было ни одного наемника, все они были прирожденные розольфские вассалы, боготворившие семью своих герцогов.

Их ужасала мысль, что бандиты поторопятся убить своих пленников, чтобы навсегда оградить себя от их мести... Как же теперь известить юного Эрика, что у него больше нет братьев? Ведь он их же, то есть вассалов своих, станет упрекать за то, что они не сумели уберечь Фредерика и Эдмунда от гибели.

На Гуттора и Грундвига тяжело было смотреть: они плакали, как дети. Возбуждение их прошло и сменилось полнейшим упадком духа.

Несчастный гигант бил себя в грудь и возводил на себя всевозможную вину. То он укорял себя, зачем послушался Эдмунда и не пошел с ним вместе защищать герцога, то ставил себе в вину медлительность, которую он будто бы проявил при сокрушении препятствий и через это дал бандитам время сделать свое дело. Грундвиг, несмотря на собственное горе, старался утешить и ободрить друга.

- Нет, - говорил он, - тебе не за что себя упрекать. Ты сделал все, что только мог, для спасения своего господина. Ну же, Гуттор, ободрись. Нельзя так предаваться отчаянию. Ведь ты мужчина. Мы должны прежде всего думать о мести. Как только мы захватим злодеев в свои руки...

- О! - вскричал Гуттор, глаза которого вспыхнули мрачным огнем. - Если когда-нибудь они попадутся ко мне в руки, то уж не уйдут от меня! Нет такой ужасной пытки, которой я не подвергну их, прежде чем они умрут в страшных муках!

XI

Клочок бумаги. - Мы их найдем! - "Смерть убийце!" - Его надо спасти.

Между тем Билль не прекращал поисков, обшаривая все комнаты и в них все углы и закоулки. Вернувшись в библиотеку, он в сотый раз принялся шарить там и, оглядывая стол, покрытый длинною скатертью, концы которой почти лежали по полу, приподнял эту скатерть.

Под столом валялся клочок бумаги, по-видимому, вырванный из записной книжки.

Молодой человек поднял его и невольно вздрогнул: на бумажке было что-то написано. Видно было, что писали второпях, одни буквы были непомерно крупны, другие слишком мелки. Невозможно было разобрать, что такое тут написано. Билля окружили, старались ему помочь, но даже и соединенные усилия не привели ни к чему.

Грундвиг, в первое время не обративший внимания на оживленный разговор, вдруг поднял голову и прислушался. Услыхав, в чем дело, он сказал юному капитану:

- Давайте мне сюда бумажку, Билль, я посмотрю.

Молодой человек исполнил желание норрландца.

Как только Грундвиг взглянул на таинственные каракули, им овладело такое волнение, что он не сразу мог заговорить.

- Что такое? Что такое? - спрашивали его со всех сторон.

- Слушайте! Слушайте! - сказал он дрожащим голосом. - Кто-то из наших извещает нас об ожидающей его участи... Записка написана по-норвежски. Писали ее украдкой, держа руку и бумагу в кармане или за пазухой...

- Да в чем дело? Читайте, читайте скорее! - послышались нетерпеливые голоса.

Грундвиг прочитал:

"Не убили, но перевели на Безымянный остров навсегда. Одна надежда на вас".

- В конце стоит одна буква, - прибавил Грундвиг, - которая не вяжется ни с одним из предыдущих слов. Должно быть, писавший начал какое-нибудь слово и не успел его дописать.

- Какая буква? - спросил Билль.

- Буква Э большое.

- Так это Эдмунд, брат герцога! Это его подпись.

- Господи Боже мой! - вскричал Гуттор, не веря своим ушам. - Если они живы, мы их спасем!

Но сейчас же у него явилось новое соображение, и он прибавил печально:

- Каким образом, однако, мы найдем этот остров? Ведь он известен одним "Грабителям".

- Да! Да! Мы их спасем! - раздались голоса.

- Безымянный остров! - бормотал про себя капитан Билль. - Черт возьми! Где я слышал это название? От кого?

Уверенность, что герцог и его брат живы, мало-помалу привела Грундвига и его друзей в более спокойное настроение духа.

Между тем брезжило туманное, холодное лондонское утро. Норрландцы вынуждены были покинуть Эксмут-Гауз и, чтобы не привлечь к себе внимания, разбились на несколько групп.

Гуттор, Грундвиг и Билль шли только втроем по берегу Темзы, углубившись в свои собственные думы. Вдруг они увидали отряд солдат, конвоировавших в Тауэр какого-то человека, арестованного минувшею ночью и содержавшегося при одном из полицейских постов до приезда коронера. За арестованным валила густая толпа народа и кричала:

- Смерть убийце! В воду его!

Солдаты с трудом сдерживали толпу, готовую броситься на несчастного.

- Что такое он сделал? - спросил Билль у одного прохожего.

- Как! Вы разве не знаете? - отвечал прохожий, оказавшийся степенным торговцем из Сити. - Сегодня ночью отряд солдат выдержал жаркую битву с сотней "Грабителей" в трактире "Висельника". Победа осталась за храбрыми солдатами его величества - да сохранит его Господь! Они убили шестьдесят человек бандитов, потеряв тридцать своих. Теперь они ведут в Тауэр атамана "Грабителей", самого отчаянного бандита, известного под кличкой "Красноглазого". Прежде чем сдаться в плен, он один убил двадцать солдат. Схватив огромную железную полосу, он крошил ею направо и налево... Дело его ясно.

Три друга пошли тише, желая посмотреть, кого это арестовали под видом "Красноглазого", будучи, к сожалению, вполне уверены, что это во всяком случае не Надод.

Каково же было их изумление, когда в арестованном "Грабителе" они узнали честного Ольдгама! Несчастный клерк шел в кандалах бледный, как мертвец; в одной руке он сжимал свою драгоценную рукопись об Океании, а другою сильно жестикулировал, заверяя в своей совершенной невиновности.

Злополучный чудак имел такой комический вид, что Билль невольно улыбнулся, хотя ему и жаль было эту безобидную овцу, над которой он, бывало, потешался на "Ральфе".

- Когда его будут судить, - сказал молодой человек своим друзьям, - мы непременно должны выступить свидетелями в его пользу и доказать, что он никогда не принадлежал к шайке "Грабителей". Он не способен убить даже мухи, так как по своей близорукости не может разглядеть ее даже тогда, когда она сядет ему на нос.

При всем своем грустном настроении Гуттор и Грундвиг не могли удержаться от улыбки, выслушав это замечание юного капитана.

- Разумеется, Билль, - отвечал Грундвиг. - Мы должны постараться спасти его от виселицы. Наша честь требует этого, тем более, что без нас он даже защититься как следует не сумеет. Ведь английские присяжные ужасно глупы.

Вдруг Билль остановился и хлопнул себя по лбу, как человек, вдруг решивший задачу, которая долго ему не давалась.

- Что это с вами? - спросил Грундвиг, удивленный поступком юного командира брига "Олаф".

- Со мною то, что я целых два часа старался припомнить, где и от кого я слышал о Безымянном острове, и никак не мог.

- А теперь вдруг припомнили?

- Припомнил.

- Где же и от кого?

- На "Ральфе", от того самого Ольдгама, которого ведут в Тауэр в качестве убийцы и атамана "Грабителей морей".

- О! В таком случае, Билль, этого человека нужно спасти во что бы то ни стало.

XII

Донесение солдат. - Волнение лондонцев. - Тесть и зять. - Захария и Фортескью.

Следствие, произведенное коронером, было доложено суду Королевской Скамьи и по должном рассмотрении утверждено надлежащим порядком. Мистер Ольдгам был предан уголовному суду лондонского Сити.

Население британской столицы страшно раздражено против "злодея". За последнее время в городе особенно часто случались грабежи и убийства, справедливо приписываемые "Грабителям", а между тем, до сих пор еще не удалось поймать ни одного преступника. Не мудрено поэтому, что все - и полиция, и публика - чрезвычайно обрадовались, когда один, наконец, попался. О, разумеется, к нему отнесутся без всякой пощады...

Когда Ольдгама арестовали в таверне, начальнику отряда пришла в голову блистательная мысль - объяснить кровавое происшествие в трактире битвой между солдатами и "Грабителями", причем солдаты будто бы остались победителями. В этом смысле был составлен пространный рапорт и подан куда следует. Англичане пришли в восторг. Всюду восхвалялось мужество солдат и офицера, который ими командовал. Составилась в их пользу подписка, доставившая очень солидную сумму, которая и была распределена между чинами действовавшего отряда. Виновность Ольдгама была заранее решена в общем мнении, и его не могло бы спасти даже красноречие самого Демосфена.

Двадцать четыре часа спустя после заключения несчастного клерка в тюрьму, ему уже было объявлено, что на следующее утро он должен явиться в суд. Правительство хотело действовать быстро и решительно, чтобы показать "Грабителям" устрашающий пример.

- Ваше дело ясно, - сказал Ольдгаму в виде любезности чиновник, принесший ему повестку о вызове в суд. - Вы хорошо сделаете, если напишете своим родным, потому что послезавтра все уже будет кончено.

Мистер Ольдгам ничего не понимал, так как был убежден, что на суде будет блистательно доказана его невиновность. Поэтому он очень высокомерно ответил чиновнику, что "он видал и не такие ужасы, так как прожил много времени у людоедов".

Чиновник был изумлен и побежал доложить начальству, что преступник сам сознается в том, что "пожирал свои жертвы". Если до этой минуты могли быть какие-нибудь сомнения насчет Ольдгама, то теперь они окончательно должны были рассеяться.

Вечером заключенного посетил его тесть, мистер Фортескью. Он вошел важно, скрестив на груди руки, и с самым торжественным видом продекламировал:

- Я тебе предсказывал, Захария, что ты опозоришь обе наши семьи! На твоем челе я всегда видел неизгладимую печать роковой судьбы.

- Клянусь вам, что я здесь просто жертва судебной ошибки, - возразил несчастный клерк.

- Не лги! - строго остановил его почтенный мистер Фортескью. - Я знаю все.

- Если вы знаете все...

- Я читал геройский рапорт храбрых солдат его величества, которые сражались против разбойников, во главе которых был ты. Я даже внес свою лепту при общей подписке в пользу храбрецов, потому что я прежде всего англичанин, а потом уже твой тесть. Ничто из славы отечества мне не может быть чуждо... Впрочем, ты сам, как оказывается, защищался, как лев. Я тобой доволен. Это придает некоторое величие твоим преступлениям.

- Но это ужасно! Уверяю вас, что ничего подобного не было! Я все время сидел под столом, покуда происходила битва между "Грабителями" и какими-то неизвестными людьми, которых я не мог видеть, так как они находились в самой глубине залы. Что же касается королевских солдат, то они ни с кем не сражались и никого не убили, потому что пришли тогда, когда все уже было кончено.

- Довольно, Захария! Довольно! - перебил с негодованием мистер Фортескью. - Не старайся разрушить эту почтенную легенду, бросающую новый луч славы на наших храбрых солдат. Горе тем народам, которые не умеют хранить своих преданий!

- Но, дорогой мой тесть, вы глубоко ошибаетесь! - протестовал Ольдгам. - Вы ошибаетесь, я должен заметить вам это, несмотря на все свое уважение к вам. Тут нет никакой славы, никакой легенды, никакого предания, тут просто ошибка в личности и в имени, больше ничего.

- Захария, ты относишься ко мне непочтительно.

- Вам просто хочется проповедовать... Это у вас потребность... Вы так любите сами себя слушать...

- Захария!..

- Как! Вы решились заявить мне, что приняли участие в подписке в пользу тех людей, которые арестовали меня под столом... под столом. Фортескью, заметьте это... и которые хотят меня повесить, чтобы самим прослыть героями... Это возмутительно!

- Захария! Змея, отогретая мною на груди своей!

- Убирайтесь вы с вашими змеями, легендами и преданиями, с вашими солдатами и подпиской. Я был глуп, потому что был слишком добр. Но мое терпение лопнуло наконец. Я не могу...

- Негодяй! Неужели ты осмелишься поднять руку на отца твоей жены?

- Нет, я не сделаю этого, но только вы уходите, пожалуйста. Это будет гораздо лучше. Вы сами знаете, что мы и дома-то не можем пробыть вместе двух минут, не вцепившись друг другу в волосы.

- Бедная Бетси! Несчастная Бетси! Какого отца я выбрал для твоих детей! - произнес Фортескью, трагически воздевая руки к небу. Потом прибавил плаксивым тоном: - Захария, мы не можем так расстаться!

- Ну, теперь за нежности... Сцена примирения... Знаю я все это, раз двадцать испытал... Впрочем, я на вас нисколько не сержусь.

- Захария!

- Фортескью!

- Обними меня, Захария!

- Обними меня, Фортескью!

Тесть и зять обнялись и прижали друг друга к сердцу.

- Завтра я опять приду к тебе утешать тебя и ободрять, - объявил на прощанье мистер Фортескью и величественно удалился из камеры.

XIII

Адвокат Джошуа. - Похищение. - Предупреждение. - Удостоверение личности. - Завязанные глаза.

Как только ушел мистер Фортескью, в камеру вошел тюремщик Ольдгама и сообщил узнику, что его спрашивают десять солиситоров, предлагающих свои услуги для защиты его дела в суде.

- Я буду защищаться сам, - отвечал клерк Пеггама, знавший цену английским адвокатам.

- Это не в обычае, - возразил почтенный мистер Торнбулль, как звали тюремщика. - Не хотите ли вы поручить мне переговоры? Это не будет вам стоить ни одного пенса.

- Ну, если так, это другое дело. В таком случае действуйте, как хотите.

Десять минут спустя тюремщик привел в камеру какого-то рыжего джентльмена на жердеобразных ногах и с головой, как у хищной птицы, отрекомендовав его под именем мистера Джошуа Ватерпуффа.

Ольдгам и адвокат просидели вместе часа два. О чем они беседовали - осталось тайной, но после ухода адвоката Ольдгам долго сидел в задумчивости.

В этот день утром мистер Джошуа получил записку, написанную незнакомым ему почерком.

В записке значилось: "Достопочтенный мистер Джошуа Ватерпуфф получит пять тысяч фунтов стерлингов, если ему удастся оправдать тауэрского арестанта или устроить его побег. "Грабители морей".

Когда он выходил из тюрьмы, к нему подошел какой-то нищий и сделал ему знак. Место было людное, и адвокат прошел мимо, как будто ничего не заметил, но сейчас же повернул в глухой переулок, где некому было за ним наблюдать.

Мистер Джошуа был человек продувной. Неизвестные покровители Ольдгама не могли сделать лучшего выбора: это был постоянный адвокат всех столичных мошенников и злодеев, знавший отлично всех служащих в тюрьмах и имевший самые точные сведения о том, кого за сколько можно купить. Он больше чем кто-либо был способен удачно исполнить поручение.

Нищий не замедлил подойти и завязать разговор:

- Не правда ли, какая прекрасная погода, мистер Джошуа? Даже и не по сезону.

- Действительно, - отвечал адвокат, - в Лондоне очень редко выдаются такие чудные дни.

- Не внушает ли вам это некоторого желания прокатиться по Темзе, мистер Джошуа? У меня готова лодка с шестью гребцами... Превосходная лодка... Она может доставить вас всюду, куда вам будет угодно. Например, в Саутварк...

- В Саутварк? Да, там очень хорошо... Что же, я готов, благо представляется случай.

- Попробуйте, мистер Джошуа, вы не раскаетесь. Лодка стоит вот здесь, налево около моста Сити.

Нищий пошел вперед. Джошуа Ватерпуфф за ним. Они скоро дошли до того места, где стояла изящная шлюпка, снабженная сзади небольшим тентом. Неизвестный пригласил адвоката войти в нее. Адвокат, усаживаясь, повернулся к нищему спиной и на несколько секунд не имел его у себя перед глазами. Велико же было его удивление, когда вместо нищего он увидел молодого, элегантного офицера с капитанскими нашивками. Грязная борода и растрепанный парик были небрежно брошены на скамью лодки. Не оставалось никакого сомнения, что офицер и нищий были одно и то же лицо.

- Кажется, я имею честь говорить с адвокатом мистером Джошуа Ватерпуффом? - спросил офицер.

- Совершенно верно, сэр.

- Пожалуйста, извините меня за это переодевание и вообще за странный способ знакомиться, но я боялся не узнать вас и вместо вас обратиться к кому-нибудь из служащих при тюрьме. Подобная ошибка могла бы иметь для меня весьма прискорбные последствия.

- Я это понимаю. Одним неосторожным словом можно было все погубить, тогда как прогулка по Темзе...

- Осталась бы прогулкой по Темзе, - и только, даже если бы вы оказались не мистером Джошуа Ватерпуффом, - с улыбкою договорил офицер.

- Предположим, что я не мистер Джошуа Ватерпуфф, - сказал, игриво улыбаясь, адвокат. - Что бы вы тогда сделали?

- Я бы выбросил вас в воду, проезжая под мостом, - ответил офицер, улыбаясь не менее игриво.

- Ах, черт возьми! - вскричал адвокат. - Только вы, пожалуйста, не думайте, что ошиблись в моей личности, ошибки никакой нет.

- Но ведь я вам еще не сообщил ничего такого, чем бы вы могли злоупотребить, - возразил офицер. - Следовательно, вы ничем не рискуете... За весла, ребята! - прибавил он, командуя гребцам.

"С этими людьми шутки плохи, - подумал Джошуа. - Вот никак не думал, что между "Грабителями" есть офицеры флота".

Подгоняемая шестью парами весел, лодка быстро скользила по Темзе.

Офицер сел на скамейку рядом с адвокатом.

- Я вижу, мистер Джошуа, что вы человек не робкого десятка, - сказал он. - Запугать вас нелегко.

- Гм!.. Как вам сказать! В некоторых случаях, напротив, я бываю очень впечатлителен.

- В каких же это, например?

- Да вот, например, как теперь, когда я не знаю, куда меня везут.

- Понимаю, к чему вы клоните, мистер Джошуа, но при всей своей готовности сделать вам удовольствие, совершенно не могу удовлетворить ваше желание.

- Ах, Бог мой, да я вовсе и не желаю ничего. Вы просили меня привести вам пример, я и привел его, вот и все. Я уж вовсе не такой нетерпеливый человек и умею ждать, когда нужно. Не все ли равно узнать то, что интересует - через полчаса или через час.

- И в этом вы опять-таки ошибаетесь, мистер Джошуа, - возразил офицер. - Вы ни через час, ни через полчаса не узнаете, куда вас везет эта лодка.

- Вот как! - произнес рыжий адвокат, начиная удивляться. - Стало быть, вы везете меня не в Саутварк?

- Извините, сэр, именно в Саутварк.

- В таком случае я уж ровно ничего не понимаю, - заявил Джошуа, тревожно взглядывая на собеседника.

- Очень мне жаль расстраивать ваши нервы, но все-таки я должен вас предупредить, что вы никогда не узнаете, куда я вас привезу.

Адвокат вскочил на ноги и, махая руками, вскричал:

- Но это низость!.. Это похищение!.. Это западня!.. Извольте меня сейчас же высадить на берег, иначе я начну против вас дело о незаконном лишении свободы.

- Помолчите, мистер Джошуа, если вы не желаете, чтобы я размозжил вам голову, - сказал молодой человек, грозя адвокату пистолетом.

Почтенный солиситор питал к огнестрельному оружию такой страх, что сейчас же успокоился и опять уселся на скамью.

- Так-то лучше, господин адвокат. Это называется быть благоразумным. Да, по правде сказать, вам и волноваться не из-за чего. Можно, кажется, потерпеть немножко ради пяти тысяч фунтов стерлингов. Теперь я вас могу предупредить, что вам придется подчиниться еще одной небольшой формальности, вам завяжут глаза, так как мы подъезжаем...

- Завязывайте, сэр, - отвечал несчастный адвокат, побледнев, как мертвец. - Завязывайте, я всему покоряюсь.

- Подумайте, господин адвокат, - ласково сказал офицер, - ведь если мы намереваемся заплатить вам пять тысяч фунтов стерлингов, то значит мы нуждаемся в ваших услугах и не имеем никакой причины делать вам зло. Можете поэтому быть совершенно спокойны.

С этими словами офицер достал из кармана фуляровый платок и завязал им глаза адвокату, не оказавшему ни малейшего сопротивления.

Лодка по-прежнему быстро плыла, держась середины реки, чтобы не наткнуться на корабли, стоявшие близ берегов.

- Ну, мы скоро приедем, - продолжал офицер. - Я не злоупотреблю вашим терпением, господин адвокат, через пять минут повязка будет с вас снята.

Приподняв немного занавеску тента, офицер скомандовал гребцам:

- Легче! Легче! Не ударьтесь о борт!

Адвокат был сильно заинтересован, но уже не боялся. Он чувствовал, что лодка плывет уже не на веслах, а по инерции и что, следовательно, она подъезжает к цели.

- Тише, тише! - говорил молодой человек. - Причаливай!

Почувствовался легкий толчок. Лодка остановилась.

Куда это она приехала?

Джошуа был уверен, что она дальше Саутварка не проехала, но где именно она остановилась?

Новый приказ, отданный капитаном, ясно показал адвокату, что она причалила не к берегу, а к какому-то кораблю.

- Эриксон, - сказал капитан, - бросьте нам веревку.

- Есть, капитан!

- Привяжите покрепче это кресло.

- Есть, капитан!

"Очевидно, они не хотят, чтобы я видел их корабль, - подумал Джошуа, - и поднимают меня на борт со всеми почестями, на которые имеет право слепой".

Догадка его оправдалась. Молодой человек сказал ему:

- Не угодно ли вам, сэр, взять меня под руку?

- С удовольствием, - отвечал солиситор, окончательно успокоившись.

Его посадили на приготовленное кресло и подняли на палубу, куда уже успел вбежать по трапу капитан. Молодой человек снова взял адвоката под руку и повел его куда-то. Через несколько минут мистер Джошуа почувствовал у себя под ногами мягкий ковер. Дверь за ним затворилась, и повязка слетела с его глаз как бы по волшебству.

XIV

Пять миллионов за труды. - Снисходительный тюремщик. - Размышления Билля. - Сколько за секрет? - Письмо "Грабителей".

Джошуа оглянулся кругом и был положительно ослеплен необычайною роскошью обстановки, в которой находился.

Он увидел себя в большом салоне, в котором, казалось, собраны были богатства всех пяти частей света: кашемирские ковры, китайские и японские вазы, саксонский и севрский фарфор, венецианские зеркала в рамах превосходнейшей слоновой кости, разноцветный богемский хрусталь, гобелены, лионский бархат, русская кожа, живопись лучших мастеров, - все это придавало комнате характер сказочной роскоши.

В салоне, кроме адвоката и молодого человека, который его привез, сидели за большим, заваленным книгами и картами столом два наших старых знакомца - Грундвиг и Гуттор. Молодой человек стоял перед адвокатом. Это был тоже наш старинный приятель Билль, капитан "Олафа".

- Джентльмены, - сказал этот последний, - имею честь представить вам достопочтенного Джошуа Ватерпуффа, одного из знаменитейших лондонских адвокатов, с которым вы желали познакомиться.

Гуттор и Грундвиг молча поклонились.

- Мистер Джошуа, - продолжал Билль, - позвольте представить вам двух моих лучших друзей, имена же разрешите оставить пока в тайне.

Адвокат кивнул головою в знак согласия и церемонно поклонился.

- Теперь мы вам сообщим цель визита, который мы вас, так сказать, принудили сделать нам, - продолжал Билль, предлагая адвокату стул.

- Совсем лишнее было принуждать меня, - с улыбкой возразил адвокат, - потому что, получив сегодня утром ваше письмо, я с удовольствием готов был следовать за вами всюду и подчиниться всевозможным предосторожностям, которые вам угодно было бы принять для своей безопасности.

При этом упоминании о письме, полученном поутру, три розольфца переглянулись с нескрываемым удивлением. К счастью, внимание Джошуа было отвлечено созерцанием чудес, наполнявших комнату, так что он не заметил этого взгляда. Этим воспользовался Билль, чтобы знаком напомнить своим друзьям об осторожности.

О каком же это письме говорил адвокат? Не зная содержания письма, невозможно было продолжать разговор, иначе легко было попасться в какой-нибудь просак. Что письмо было очень важное, это бросалось в глаза уже по одному тому, какое значение придавал ему сам Джошуа.

Все эти мысли разом пришли в голову троим розольфцам.

Гуттор и Грундвиг, со времени пропажи герцога Норрландского и его брата, уступили первое место капитану Биллю и признали его начальником экспедиции, несмотря на его крайнюю молодость. Они понимали, что молодость - это такой недостаток, от которого люди исправляются с каждым днем, а в данном случае, вдобавок, он уравновешивался умственным и научным превосходством молодого офицера. Впрочем, и Билль со своей стороны дал слово ничего важного не предпринимать без согласия своих старших друзей, у которых было преимущество опыта.

- Ваши связи с Норрландскою фамилией, - сказал он им, - вменяют мне в обязанность смотреть на вас, как на представителей герцога и его брата. Поэтому, принимая от вас звание начальника, я буду в своих действиях руководствоваться указаниями, которые мы все вместе будем вырабатывать.

Таким образом, в том затруднительном положении, в которое их поставило сообщение Джошуа о полученном письме, Гуттор и Грундвиг предоставили действовать Биллю. Им не пришлось в этом раскаяться, молодой человек вывернулся очень ловко.

- Это верно, - ответил он адвокату, - но я должен вам напомнить, что я знал вас только понаслышке и потому, прежде чем вступить с вами в откровенный разговор, естественно желал удостовериться в вашей личности. Ведь я мог, вместо вас, наткнуться на кого-нибудь из служащих при тюрьме! Ах, да так ведь оно и есть! - вдруг вскрикнул он, ударив себя по лбу.

- Послушайте, сэр, ведь, в сущности, вы ничем не доказали, что вы то самое лицо, которое нам нужно?

- За этим остановки не будет, - отвечал адвокат. - Вот письмо, полученное мною.

Он вынул письмо и бросил на стол.

Подавляя внутреннее волнение, Билль взял записку, быстро прочитал ее и подал товарищам, сказав при этом, чтобы отвлечь всякое подозрение:

- Прочитайте, пожалуйста. Я и забыл сообщить вам в подробности содержание письма, которое посылал господину адвокату.

- Очень хорошо, - сказали Гуттор и Грундвиг, подражая невозмутимому хладнокровию своего младшего товарища.

- В таком случае приступайте к делу, - продолжал Билль. Мы теперь можем быть уверены, что перед нами действительно адвокат Джошуа Ватерпуфф, поэтому незачем терять время на лишние разговоры... Можете ли вы завтра на суде оправдать несчастного Ольдгама? Доклад патруля - чистейшая выдумка от первого до последнего слова. Мы сами были в трактире "Висельник" и можем засвидетельствовать, что во время боя он сидел под столом ни жив ни мертв.

- Я это знаю, - отвечал солиситор, - я с ним беседовал сегодня целых два часа и вынес убеждение, что он человек совершенно безобидный, хотя в высшей степени смешной. Во всякое другое время его процесс окончился бы взрывом всеобщего смеха, но теперь все у нас крайне возбуждены; выдумке патруля верят безусловно; наконец, если дело кончится ничем, то уж слишком много лиц очутятся в комическом положении. Поэтому на оправдание нет ни малейшей надежды. Ольдгам осужден заранее и бесповоротно. Из суда он выйдет прямо на эшафот.

Три друга вздрогнули.

- Понимает ли он свое положение?

- До сегодняшнего утра он ничего не сознавал, но я ему разъяснил, и он стал плакать, как ребенок. Впрочем, мне удалось его успокоить, убедив его, что за него заступятся могущественные друзья.

- Теперь, господин адвокат, я вам предложу второй вопрос. Можете ли вы устроить его побег и передать его с рук на руки одному из наших, который будет ждать его в лодке там, где вы прикажете?

- И да, и нет. Я уж буду говорить откровенно... С самого утра я не переставал обдумывать способ спасти вашего товарища и пришел к выводу, что спасти его можно, если в мое распоряжение будет предоставлена достаточная сумма денег. В противном случае ничего нельзя сделать.

- Мы вам предложили пять тысяч фунтов стерлингов, считая эту цифру вполне приличным гонораром за защиту на суде, но денежный вопрос затруднить нас не может. Мы хотим во что бы то ни стало спасти Ольдгама и за деньгами не постоим.

- В таком случае его побег почти обеспечен, - отвечал Джошуа.

- Какую же сумму вы считаете необходимой для этой цели?

- Позвольте вам заметить, что это дело произведет громадный шум на всю Англию. Полиция перевернет небо и землю, чтобы открыть виновников побега, да открыть их будет и не трудно: первым делом схватятся за смотрителя мистера Торнбулля, который отопрет для узника дверь тюрьмы, и за адвоката Джошуа, который подкупит смотрителя. Оба они могут быть уверены, что их по головке не погладят, потому что состоялось специальное распоряжение - если какой-нибудь "Грабитель" убежит из тюрьмы, повесить вместо него тех, кто устроит его побег. После этого вы, конечно, поймете, что мне и Торнбуллю придется бежать за границу, а для того, чтобы жить там прилично, нужны деньги.

- Потрудитесь же назначить, сколько именно.

- Для смотрителя, я полагаю, понадобится не менее ста тысяч франков, потому что, согласитесь, ведь он рискует и местом, и жизнью.

- Хорошо, мы согласны. А вам сколько потребуется?

- Я один из самых известных лондонских адвокатов. Определите сами, сколько я могу стоить.

- Нет уж, определяйте, пожалуйста, вы сами. У нас для этого нет никаких данных.

- Я зарабатываю около полутораста тысяч франков в год. Кроме того, в этом деле я тоже рискую жизнью. Следовательно, миллион франков не будет слишком дорогою ценою...

- Мы согласны, - сказал опять Билль, переглянувшись с товарищами.

Могли ли они скупиться, когда от спасения Ольдгама зависела судьба их господ? Если бы Джошуа запросил не один миллион, а два, то они все равно согласились бы. Но он не знал, какая причина побуждает их быть щедрыми, и крайне удивился той легкости, с какою они сорили деньгами.

- Это еще не все, - продолжал, подумав с минуту, солиситор.

- Вы должны будете дать нам убежище на своем корабле и перевезти нас во Францию.

- С удовольствием исполним ваше желание.

- Прежде, чем уйти отсюда и приступить к делу, позвольте мне спросить вас еще об одной вещи.

- Сколько угодно.

- Не можете ли вы дать мне в помощники самого сильного матроса с вашего корабля? Он будет очень полезен для исполнения того плана, который я составил.

- Извольте, с удовольствием, - отвечал Гуттор и кинул товарищам взгляд, означавший "матросом буду я".

С минуту Билль сидел, глубоко задумавшись. Он обдумывал какой-то смелый план, насчет которого ему очень хотелось посоветоваться с друзьями, но так как это было теперь невозможно, то молодому человеку оставалось или отказаться от своей мысли, или действовать одному, на свой страх. В конце концов, он избрал последнее, тем более, что Гуттору и Грундвигу представлялась возможность высказать мнение во время разговора, который должен был затем последовать.

- Мистер Джошуа, - сказал он адвокату, - если бы вам представился случай честно заработать еще четыре или пять миллионов и прибавить их к тому, который мы уже обязались вам выплатить, согласились ли бы вы воспользоваться случаем?

- Я был бы безумцем, если бы поступил иначе. Уж, разумеется, представься мне подобный случай, я бы сейчас же схватил его за волосы.

Гуттор и Грундвиг поглядели на капитана с таким выражением, как будто испугались, уж не сошел ли он с ума.

- Прекрасно, мистер Джошуа. Я хочу вам предложить дело, которое может принести вам именно такую сумму, но прежде, чем сообщить вам все подробности, я должен задать вам несколько вопросов, на которые попрошу вас отвечать с полною откровенностью.

- Даю вам слово быть откровенным.

- Примите во внимание, что сама суть дела зависит от ваших ответов. Скажите, пожалуйста, ведь вы, если не ошибаюсь, специалист по части судебной защиты лиц, по разным неблагоприятным обстоятельствам попадающих на скамью подсудимых?

- Зачем такие околичности? Скажем попросту: я присяжный адвокат всех воров, мошенников, разбойников и убийц, обреченных на виселицу... Видите, я нисколько не стесняюсь!

- Очень вам благодарен. Итак, я продолжаю. Случалось ли вам защищать кого-нибудь из членов общества "Грабителей"?

- Никогда никого!.. Ведь вы действуете... то есть эти джентльмены действуют такою дружною силой, что правосудие никак не может с ними справиться. Если и случалось властям иной раз поймать кого-нибудь из "Грабителей", то из этого все равно ничего не выходило, и суд постоянно оправдывал подсудимых за недостатком улик... Несколько мелких дел, впрочем, было, и вел их почти всегда я.

- Но откуда же вы знаете, что вашими клиентами были члены преступного товарищества?

- Потому что гонорар за ведение этих дел был мне выплачен разом через одного человека, которого я имею основание считать за одного из главарей товарищества.

- Как этого человека зовут?

- Не могу вам сказать.

- Отчего?

- Это моя адвокатская тайна.

- Сколько вы за нее желаете?

- Я ее ни в каком случае не продам, а вам в особенности, потому что вы сами принадлежите к товариществу. Вдруг вы действуете из мести - что тогда? Быть может, вам поручено произвести дознание о действиях этого человека.

- Вы ошибаетесь, - возразил Билль, делая решительный ход. - Пеггам ничего во вред товариществу не делал, и советы, которые вы ему давали, приносили нам только пользу.

- Ну, вот видите! Я знал, что вам все известно. Вы хотели меня просто испытать, не способен ли я, выйдя от вас, донести обо всем генерал-атторнею.

Билль несколько минут молчал.

Он узнал, что ему хотелось.

Джошуа был знаком с Пеггамом, который, конечно, не замедлит к нему прийти, чтобы посоветоваться насчет Ольдгама. Это вносило страшную путаницу во все дела. Как теперь быть?.. Молодой человек положительно не знал, на что ему решиться.

Как найти выход из подобного затруднения?

XV

Ловко придуманная засада. - Отношение Джошуа к начальнику "Грабителей". - Чек на миллион франков с лишком. - Выдумка Билля. - Адвокат воров. - Печальные предчувствия Грундвига.

И вдруг в уме Билля составился необыкновенно коварный план.

Молодой офицер задумал - ни много ни мало - похитить Пеггама из квартиры солиситора, употребив для этой цели Гуттора.

Бандит, разумеется, отправится к адвокату один, потому что он вообще не любит действовать при свидетелях. Наверное, он пойдет к нему в сумерки, чтобы не попасться на глаза розольфским лазутчикам... Богатырь Гуттор - именно такой человек, какой нужен для подобного дела...

Все это очень быстро промелькнуло в голове Билля, но все-таки, покуда он размышлял, разговор на время прекратился. Адвокат не почувствовал никаких подозрений, но тем не менее нашел, что пауза длится слишком долго, и сказал с улыбкой:

- Вы мне не отвечаете... Сознайтесь, что вам хотелось испытать меня, потому что, если бы я передал вам то, что мне говорил Пеггам, полагаясь на мою адвокатскую честность, вы вправе были бы заключить, что и относительно вас могу поступить точно так же. Вы можете сознаться в этом, не опасаясь оскорбить меня: адвокат обязан все выслушивать, не обижаясь. Да, наконец, у вас есть то оправдание, что вы меня не знали. Теперь же вы можете быть уверены, что солиситор Джошуа Ватерпуфф считает священною всякую доверенную ему тайну и что ни малейшей из них он никому не выдаст ни за какие миллионы. В этом честь нашей профессии, которая в противном случае не приносила бы никакой пользы, так как наши клиенты нередко вверяют нам не только все свое состояние, но и свое доброе имя.

Эти слова принесли Биллю двоякую пользу: во-первых, помогли ему выбраться из затруднения после того, как он заманил адвоката миллионами, а, во-вторых, показали ему, что он едва не сделал огромной ошибки, так как Джошуа, очевидно, не согласился бы изменить основному принципу адвокатуры даже для спасения Норрландской фамилии.

Это был очень страшный принцип, но все-таки принцип. С другой стороны, Биллю нечего было сожалеть о том, что попытка сделана, так как в противном случае у солиситора не явилось бы повода признаться в знакомстве с Пеггамом. Неловкость, сделанная Биллем, ему же самому помогла придумать очень искусный и легко исполнимый план.

- Да, - продолжал солиситор, сам себя подогревая громкими фразами о своей профессии, - секреты злодеев мы обязаны хранить так же свято, как и тайны честных людей. В противном случае мы, вместо того, чтобы защищать своих клиентов, только губили бы их.

Билль не замедлил воспользоваться лазейкой, которую ему указал сам Джошуа.

- Ну, да, - сказал он не без некоторого колебания, так как ему было противно лгать, - я действительно хотел вас немного испытать, потому что вы для нас были... Впрочем, не будем об этом говорить. Я вижу, что вы человек безусловно честный, и в доказательство своего доверия к вам мы сейчас дадим вам чек на миллион сто тысяч франков, которые вам немедленно выплатит банкирская контора братьев Веринг. Это, как вам, конечно, известно, лучший банкирский дом в Сити.

Адвокат наклонил голову и улыбнулся, давая этим знать, что ему очень приятно получить гонорар вперед, после чего заботливо спрятал в бумажник драгоценный чек, подписанный и поданный ему молодым офицером.

- Если нам будет удача, - продолжал Билль, думая о втором своем плане, - то сумма эта будет удвоена, мистер Джошуа.

Грундвиг и Гуттор совершенно не понимали, что значит такая неуместная щедрость. Вообще слова и поступки их молодого друга удивляли их до бесконечности, и обоим розольфцам хотелось поскорее остаться с ним наедине, чтобы поговорить основательно.

Им не пришлось долго ждать. Капитан "Олафа" встал и знаком пригласил их следовать за собою.

- Извините, мистер Джошуа, если мы оставим вас одного минут на пять, - сказал он адвокату. - Мы пойдем и выберем матроса в помощь к вам, как вы просили. Обещайте нам, что вы не будете открывать окон в каюте, желая узнать, где вы находитесь.

- Даю вам слово.

Три друга вышли из каюты и стали шепотом совещаться.

В нескольких словах молодой человек сообщил розольфцам свой смелый план, исполнение которого намеревался поручить Гуттору. Два человека, говорил он, могут навести адвоката на подозрение, и, кроме того, они будут друг друга стеснять. Тут нужен был человек сильный и ловкий. Весь план основывался на предполагаемом посещении адвоката Пеггамом. Гуттор должен был похитить нотариуса и доставить его на борт "Олафа". Как это сделать - невозможно было указать заранее; оставалось довериться опытности и благоразумию розольфского богатыря.

- Вот почему я и пообещал Джошуа удвоить его гонорар, - сказал в заключение Билль. - Плен Пеггама для нас просто неоценим, а если это нам удастся, то адвокат, хотя и бессознательно, будет причиною нашего успеха.

Два друга в восторге пожали руку молодому офицеру, отдавая полную справедливость его сообразительности и ясности его ума.

- Пусть только Пеггам явится к адвокату, - сказал Гуттор, - уж ему от меня не уйти.

Исполнение плана отдавалось в хорошие руки. Гуттор был не только силен, но и сообразителен.

Пять минут не успело пройти, как три друга уже вернулись в гостиную.

- Любезный мистер Джошуа, - сказал Билль адвокату, - мы долго искали вам подходящего матроса, но не нашли. Ведь вам нужен человек не только сильный, но и толковый, а наши матросы хороши на море, на суше же неповоротливы и робки, если не выпьют водки; выпив же водки, они начинают бить стекла, что, конечно, для вас нисколько не подходит. Поэтому наш друг Гуттор решился оказать нам услугу и идти с вами.

- Как вы это хорошо придумали! - вскричал адвокат. - Я только не решался высказать свою мысль, но уже давно, как только увидал богатырский рост вашего товарища, сидел и думал: "Вот бы кому следовало поручить похищение Ольдгама из тюрьмы".

- Стало быть, вы довольны?

- Вполне доволен.

- Когда же вы думаете отправиться?

- Хоть сейчас, если вы ничего не имеете против. Лодка, которая нас отвезет, должна остаться около моста Сити и ждать нашего возвращения. Может быть, мы вернемся поздно ночью...

- Это ничего не значит. Распоряжение уже сделано. Наконец, с вами будет Гуттор, следовательно, со стороны матросов нечего опасаться какого-либо недосмотра... Кстати, вот что еще быть может, к вам придет Пеггам поговорить об Ольдгаме. Пожалуйста, не говорите ему ничего о нас, пусть он думает, что вы спасаете пленника исключительно по его просьбе. Если он пожелает еще прибавить вам сотенку тысяч - принимайте, не возражая... Наше общество разделено на две группы: на сухопутную, где начальником Пеггам, и на морскую; между обеими группами существует некоторое соперничество, а нам не хочется раздражать Пеггама. Мы им очень дорожим и не желаем, чтобы он знал о нашем вмешательстве.

- Понимаю, - сказал адвокат, - и сделаю, как вы желаете.

Со стороны Билля это был очень ловкий прием. Теперь можно было рассчитывать, что Пеггам ничего не узнает, какой бы оборот ни приняло дело.

До сих пор обстоятельства складывались для трех друзей чрезвычайно благоприятно.

Действительно, как только явилась надобность спасти Ольдгама, Билль вспомнил о Джошуа Ватерпуффе, который пользовался большою известностью как самый лучший адвокат лондонских темных дельцов. Молодой человек отправился к нему на квартиру, но там ему сказали, что адвокат пошел в тюрьму для совещания со своими клиентами. Тогда Билль переоделся нищим и отправился к Тауэру. Близ этой тюрьмы он встретил одного из тех оборванцев, которыми кишат лондонские площади, и вступил с ним в разговоры. Оборванец принял Билля за своего собрата и сообщил ему много интересных подробностей о Джошуа Ватерпуффе. Читателю уже известно, как молодой человек заговорил с адвокатом и как увез его к себе на корабль.

До сих пор все шло, как по маслу. Три друга были почти уверены в успехе и без страха дожидались событий. Наконец-то для них мелькнул луч радости после многих тяжких дней глубокой скорби, пережитых ими за последнее время.

Веяние гибели и смерти уже несколько лет носилось над старинным родом Норрландских герцогов, отрывая ветку за веткой с могучего дерева... Оставшись один в каюте после ухода Гуттора, бедный Грундвиг опустил голову на руки и задумался о неисповедимых судьбах Божьих. Он помнил тысячелетний дуб Биорнов во всей его силе и красе, а теперь... Где ты, неустрашимый Сигурд, видевший конец одного века, весь другой век и начало третьего? Всю жизнь ты прожил как Биорн и умер как Биорн же - верхом на коне, с оружием в руках... Где ты, Олаф, кулаком убивавший медведя и во время пиров хохотавший так, что дрожали своды громадной залы старинного феодального замка? Где вы - Брюс, Хаккин, Роланд и Оттон, четыре сына Олафа, которых называли рыцарями севера?.. Все, все они умерли во цвете лет... И где теперь сыновья Оттона, Гаральд и Магнус, где прелестная герцогиня, супруга Гаральда, которая промелькнула, как небесное видение, украшенное всеми добродетелями? Где ее дочь Леонора, которую называли "снеговою девой"?.. Она погибла в волнах; она лежит на дне моря... Где юный красавец Олаф, бесстрашный моряк? Он убит вместе с отцом в Сигурдовой башне... Да, все это знал старый верный Грундвиг, все это он видел, все это он пережил и все это он помнит...

Возвратятся ли когда-нибудь счастливые дни? Как знать! Фредерик и Эдмунд - в руках своих злейших врагов. Юный Эрик одиноко бродит по пустынным залам прадедовского замка. Муж Элен Биорн изгнан из отечества, и она блуждает с ним вместе, не зная, куда преклонить голову... Через кого же расцветет вновь старое дерево?

Мало было надежды в сердце старого розольфца. Он горько плакал, соображая, что даже если теперь все кончится благополучно, то Эдмунд и Фредерик все-таки не успокоятся и не усядутся на месте. Они дали клятву отыскать Магнуса Биорна и непременно погонятся за безумною мечтой.

- Горе, горе нам! - шептал старик. - Все они погибнут, все до единого! Старый дуб не зазеленеет вновь!..

XVI

Приготовления к похищению Ольдгама. - Кабинет адвоката Джошуа Ватерпуффа. - Ожидание. - Смелый поступок.

Луи Жаколио - Грабители морей (Les Ravageurs de la mer). 5 часть., читать текст

См. также Луи Жаколио (Louis Jacolliot) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :