Уильям Мейкпис Теккерей
«Базар житейской суеты (Vanity Fair). 2 часть.»

"Базар житейской суеты (Vanity Fair). 2 часть."

- Милый папа, вы обещали в день моего рождения подарить мне столько гиней, сколько будет мне лет: благодарю вас, папа; но деньги мне не нужны. Будьте так добры, позвольте мне от вашего имени предложить этот подарок моей доброй, несравненной мисс Ребекке, которая нуждается во всем.

Заботливая девушка наложила даже контрибуцию на мистера Осборна, и тот, исполняя её волю, должен был для её подруги купить щегольскую шляпку в модном магазине и самый лучший бархатный корсаж, какой только можно было приобресть за деньги.

- Это дарит вам Джордж, милая Ребекка, сказала Амелия, с гордостью вручая картонку, заключавшую эти подарки; какой изящный вкус у него! Не правда ли, никто не сравнится с Джорджом!

- Никто, отвечала Ребекка, я очень благодарна вашему жениху. "Это Джордж Осборн растроил мою свадьбу", подумала она в своем сердце, и на этом основании, мисс Ребекка Шарп полюбила Джорджа Осборна.

С редким спокойствием она делала теперь свой приготовления к отъезду, и принимала подарки из рук доброй мисс Амелии, проливавшей обильные потоки горьких слез. Она поклялась питать в своем сердце чувство вечной благодарности к мистрисс Седли, но вообще немного говорила с этой леди, которая, в свою очередь, была в очевидном затруднении, и всячески избегала неприятных встреч с подругой своей дочери. Она поцаловала руку мистера Седли, когда тот подал ей кошелек. И просила позволения считать его своим добрым, великодушным покровителем и другом. Поведение её было столько умилительно и трогательно, что великодушный покровитель уже хотел-было написать для неё вексель на двадцать фунтов стерлингов, но тут же обуздал свои чувства, потому-что коляска стояла у крыльца, и он отправлялся в гости на обед.

- Благослови вас Бог, доброе дитя! сказал мистер Седли, приезжайте всегда к нам, как-скоро будете в городе. Ну, Джемс, в Сити, к альдермену.

Наступило, наконец, прощанье с мисс Амелией; но на эту картину, с позволения читателя, я набрасываю покрывало. Сцена, само-собою разумеется, была трогательная во всех возможных отношениях, и Ребекка здесь более чем где-либо обнаружила свой художественный талант к трагическим ролям. Патетические слезы, флакончики со спиртом и духами, вздохи, рыдания, заклинания, стоны, все было пущено в ход гениальной дочерью актрисы, и Амелия вполне убедилась, что её подруга драгоценный перл добродетелей и прелестей женских.

ГЛАВА VII.

Новые сцены и новые лица.

К числу замечательных имен, помещонных, по алфавитному порядку, в календаре на год 18.., относилось имя Кроли, сэра Питта, баронета, имевшего свой пышный дом на Большой Гигантской улице и так называемую "Королевину усадьбу" вне столицы. Эта достопочтенная фамилия уже несколько лет постояимо рисовалась в парламентских списках, в связи с именем другого достойного джентльмена, как члена и представителя "Королевиной усадьбы".

Было время, когда поместье господ Кроли называлось просто имением Кроли; но с шестнадцатого столетия, вследствие одного счастливого обстоятельства, о котором мы не намерены распространяться, оно получило титул Королевиной усадьбы, и вместе с титулом право представлять от себя двух представителей в парламент. При королеве Елисавете, местечко Кроли было чрезвычайно многолюдно и обильно всякими благами из всех четырех царств природы; но теперь это была довольно тощая и мелкая усадьба, доставлявшая впрочем около двух тысячь фунтов годового дохода своему владельцу.

Родословная господ Кроли весьма удовлетворительно объяснена в фамильных бумагах, и мы, для удовольствия читателя, должны здесь воспользозаться этим достоверным материялом. Сэр Питт Кроли, названный так в честь одного знаменитого лица, был сын Вальполя Кроли, первого баронета и хранителя государственной печати в царствование Георга Второго; а Вальполь Кроли, сын Джона Чорчилля Кроли, заимствовал свое имя от знаменитого полководца в царствование королевы Анны. Далее, родословное дерево упоминает еще о Чарльзе Стюарте времен Джемса Первого, и, наконец, уже о родоначальнике Кроли, который изображон на фамильной картине во весь рост, с бородой и в трехугольной шляпе. Из жилета его живописно выставляется самое родословное дерево с густыми листьями, на которых, в хронологическом порядке, начертаны все вышеозначенные имена с приличными титулами и украшениями. Подле настоящего владельца, сэра Питта Кроли, изображено имя его брата, Бьюта Кроли, пастора и ректора в Королевиной усадьбе. Затем, в нисходящей линии, следуют еще другия мужские и женские имена из фамилии Кроли.

Сэр Питт Кроли был сперва женат на мисс Гриззели, шестой дочери лорда Мунго-Бинки и двоюродной сестрицы мистера Дундаса. Она произвела ему на свет двух сыновей: Питта, названного таким образом по имени знаменитого министра, и Родона Кроли, получившого свое имя от одного приятеля валлийского принца. Через несколько лет после кончины своей супруги, сэр Питт Кроли вступил во второй брак с мисс Розою, дочерью мистера Графтона, от которой родились у него две дочки, будущия воспитанницы и ученицы мисс Ребекки Шарп.

Выходит, стало-быть, что мисс Ребекка отрекомендована гувернанткой в такой дом, с которым ни в каких отгошениях нельзя сравнить скромную семью на Россель-Сквере. Это не безделица, и не всякой ученой девице выпадает такое счастье при выходе из пансиона.

Повеление явиться к должности было ей сообщено на клочке серой бумаги, содержавшей следующия слова:

"Сэр Питт Кроли сим уведомляет, что девица Шарп и её скарб могут быть представлены сюда во вторник, ибо завтра, рано поутру, я имею уехать из города на "Королевину усадьбу".

"Большая Гигантская улица."

Ребекка никогда не видала баронета, никогда и ничего не слыхала о нем. После прощанья с Амелией, первым её долгом было сосчитать звонкую монету в кошельке, полученном из щедрых рук великодушного негоцианта; вторым отереть слезы на глазах батистовым платочком, и эта операция была произведена ею тотчас же, как экипаж повернул за угол на Россель-Сквере. Возстановив таким образом спокойствие души и сердца, молодая девушка принялась рисовать в своем воображении идеальный образ сэра Питта Кроли.

- Хотела бы я знать, спрашивала она сама себя, есть ли у него звезда, или только одним лордам позволяется носить звезды? Но во всяком случае, он должен быть прекрасен в своем парадном костюме, в манжетах и напудренных волосах. Без сомнения, он страшный гордец, и будет на меня смотреть съвысока; но делать нечего; надобно покориться горькой доле... Покрайней мере, я буду теперь жить в благородном кругу, между знатными особами, далеко от всех этих неуклюжих мещан. И она принялась думать о своих прежних друзьях на Россель-Сквере с тем философским спокойствием и равнодушием, с каким, в известной басне, лисица рассуждает о недозрелом винограде. Между-тем карета мистера Седли, где уже она сидела около часа после трогательного прощанья с мисс Амелией, быстро катилась по Гигантской улице, и остановилась наконец перед огромным, мрачным домом сэра Питта Кроли.

Кучер Джон, один только провожавший нашу героиню, не принял на себя труда сойдти перед подъездом с козел, чтоб позвонить в колокольчик, и попросил вместо себя исполнить эту обязанность проходившого мальчишку. Как-скоро раздался звонок, из-за дверей дома выставился плешивый старичишка в старом засаленом сюртуке, в серых затасканных панталонах и неуклюжих хлопанцах. Его морщины на щеках скорчивались какою-то страшною улыбкой.

- Эй, ты, старина! сказал Джон, не вставая с козел, здесь, что ли, живет сэр Питт Кроли?

- Здесь! отвечал старик, оскаливая зубы и утвердительно кивая головой.

- Потрудись, любезный, вынести из кареты сундуки с разным тряпьём, продолжал кучер.

- Можешь вынести их сам, отвечал привратник.

- Да разве ты не видишь, что мне нельзя оставить лошадей? Ну, пособи мне, покраймен мере; барышня, авось, даст тебе на водку, заключил Джон с нахальным смехом. Видно было, что он не имел никакого уважения к мисс Шарп после того, как она выехала из господского дома, не сделав подарка слугам.

Привратник нерешительными шагами выступил вперед, взвалил на свои плеча сундук мисс Шарп, и понес его в дом.

- Возьми, пожалуииста, эту корзинку и шаль, и отвори дверь, сказала мисс Ребекка, выходя с большим негодованием из кареты; я напишу о тебе мистеру Седли, и он узнает, как ты вел себя.

- Ну, барынька, отвечал кучер, надеюсь, вы ничего не забыли. Все ли захватили вы платья мисс Амелии? Авось они будут вам в пору. Прощай, старичина. Не мешает тебе знать, любезный, что от неё не получишь ты ни гроша, продолжал Джон, указывая пальцом на мисс Ребекку; кулак-девчина, ох, какой кулак!

И затем карета покатилась обратно на Россель-Сквер. Дело в том, что кучер Джон волочился за горничной мисс Седли, и был теперь в крайнем негодовании, что его возлюбленная лишилась подарков, которые, сверх всякого ожидания, перешли к бедной гувернантке.

При входе в столовую, по указанию старика в неуклюжих хлопанцах, Ребекка нашла, что все в этой комнате имеет печальный и беспорядочный вид, какой обыкновенно бывает в отсутствие господ. Турецкий ковер, измятый и скомканный, укатился под буфет; картины скрылись за старыми листьями оберточной бумаги; потолочная люстра окуталась в серый полотняный мешок; стулья в беспорядке разбросались вдоль стен; оконные гардины совсем исчезли под толстой парусиной; мраморный бюст сэра Вальполя Кроли, запыленный и запачканный, едва виднелся на каминной полке, служившей для него пьедесталом.

Некоторое движение замечалось только подле камина, где был разведен огонь. Перед камином торчали два соломеные стула, круглый столик, и на нем бутылка портера, хлеб и сыр.

- Не хотите ли со мной пообедать? Я вас могу поподчивать отменным пивом.

- Мне надобно видеть сэра Питта Кроли; где он? сказала мисс Шарп величественным тоном.

- Эге, вот как! Ведь это я; сэр Питт Кроли. Подузнайте только, что вы заставили меня нести сундук на собственных моих плечах! Каково! и вы не догадались, что сэр Питт Кроли был вашим покорнейшим слугой? Спросите, пожалуй, вот эту женщину, кто я такой. Мистрисс Тинкер, рекомендую тебе мисс Шарп; а вам, мисс гувернантка, рекомендую мою ключницу. Хе, хе, хе!

Мистрисс Тинкер в эту самую эту минуту вошла в комнату с огромной трубкой и пачкой табаку, за которым ее посылали в ближайшую лавку. Она вручила эти вещи сэру Питту, сидевшему подле камина.

- Где же фарсинг? спросил сэр Питт. Я дал тебе три полупенса, бабушка Тинкер, где же сдача?

- Вот она! отвечала Тинкер, подавая мелкую монетку; эх, вы, барон, как не стыдно хлопотать о фарсингах!

- По одному фарсингу на день, составит семь шиллингов в год, равняется процегту на семь гиней. Храни прежде всего свой фарсинги, бабушка Тинкер, и в твоем кармане выростут гинеи; это ужь говорю я тебе.

- Вы можете быть уверены, молодая девушка, что перед вами точно сэр Питт Кроли, сказала Тинкер; со временем, вы узнаете его лучше.

- И полюбите его; мисс Шарп, за это ручаюсь, сказал старичок с учтивой улыбкой, справедливость прежде всего; а там великодушие; это мое правило.

- Он в жизнь свою никому даром не давал фарсинга, бормотала старуха.

- Никому и не дает; это ужь так заведено. Давай-ка лучше ужинать, бабушка Тинкер. Не мешает принести еще стулик из кухни. Садитесь, мисс гувернантка.

С этими словами, баронет запустил железную вилку в кострюлю, стоявшую на огне, и вытащил оттуда порцию требухи, которую тотчас же разделил на две равные части. Одна из них предназначалась для мистрисс Тимкер.

- Видите ли, мисс Шарп, сказал сэр Питт, старуха Тинкер держится со мной на короткой ноге: ест и пьет с одного блюда. Го-го! очень рад, мисс Шарп, что вы не хотиге кушать.

И они с жадностью принялись утолять свой голод, стараяс, повидимому, перегнать друг друга.

После ужина, сэр Питт Кроли закурил свою трубку, и начал затягиваться с большим аппетитом. Часа через два, когда ужь совершенно смерклось и наступила безлунная ночь, он зажог сальную свечу в жестяном шандале, вынул из шкафа огромную пачку бумаг, принялся читать их и приводить в систематический порядок.

- Я здесь по тяжебному делу, мисс гувернантка, и по этой-то причине, завтра поутру вы будете иметь удовольствие ехать вместе со мною на "Королевину усадьбу".

- У него всегда здесь тяжебные дела, сказала мистрисс Тинкер, откупоривая бутылку вина.

- Пей, старуха, за мое здоровье, и держи язык на привязи, сказал сэр Питт Кроли. Да, моя милая, Тинкер говорит правду; я проигрывал на своем веку больше всякой живой души на британской почве. Вот и теперь у меня дело с одним сутягой, Снаффль его зовут. Ужь я поддедюлю его на-славу, или мое имя не Питт Кроли. Да это все трын-трава. А вот еще затеяли против меня дельцо Поддер и другой забияка, которым мерещится, будто земелька подле "Королевиной усадьбы", двести слишком десятин, принадлежит им по наследству! Врут, скалдырники. Прямых документов нет. Пойду на пролом и оттягаю, хоть бы это стоило мне больше тысячи гиней. Есть тут и еще два, три дельца, все в таком же роде: посмотри сама, мисс гувернантка. Будет нам пожива. Хорош ли у вас почерк? Вы мне пригодитесь в "Королевиной усадьбе", за это ручаюсь, мисс Шарп. Теперь, по смерти вдовствующей Кроли, мне нужна сильная подмога.

- Покойница, не тем будь помянута, была такая же сутяжница, как сам он, сказала старуха Тинкер. Она пересудилась со всеми подрядчиками и купцами, и сменяла в четыре года сорок восемь слуг.

- Да таки нешто, была она строгонька и сварлива иной раз, подтвердил баронет простодушным тоном, но для меня чудо что за женщина. Я не держал и управителя при ней: за всем хозяйством смотрели её собственные глаза.

И в этих откровенных выражениях разговор, к удовольствию мисс Ребекки, продолжался до поздней ночи. Каковы бы ни были нравственные свойства сэра Питта Кроли, хороши или дурны, он не скрывал себя ни на-волос; и обнаружил себя до сокровеннейших изгибов своей души. Он говорил о себе без умолка, то на простонародном языке; щеголяя площадными выражениями, то на утончонном языке светских людей высшого полета. Приказав, наконец, чтобы к пяти часам утра все стояло на ногах, он пожелал мисс Шарп спокойной ночи и надел колпак.

- Вы проспите с ключницей эту ночь, мисс гувернантка, сказал он. Постель велика. Хватит штук на пять. Леди Кроли умерла в ней. Прощайте.

С этими словами, сэр Питт махнул рукой, и немедленно исчез в свою спальню. Старуха Тинкер, с ночником в руке, повела свою спутницу наверх по каменным ступеням, мимо огромных дверей и покоев, где, повидимому, никогда не было следов движения и жизни. Наконец, оне пришли в большую угольную спальню, где леди Кроли испустила свой последний дух. Постель и комната были угрюмы, мрачны, погребальны, и можно было подумать, что не только умерла здесь леди Кроли, но что дух её витает и теперь в этих четырех стенах. При всем том, Ребекка вбежала в эту храмину с девическою резвостью, и покамест старуха делала свой окончательные приготовления на сон грядущий, она успела обревизовать шкафы, комоды, буфеты, и пыталась отпереть ящики; которые были заперты. Мрачные картины на стенах и принадлежности фамильного туалета тоже не ускользнули от внимания любопытной девицы.

- Я никогда не ложусь спать, не успокоив наперед своей совести, сказала старуха. Советую и вам, мисс, подражать моему примеру.

- Моя совесть всегда спокойна, бабушка Тинкер; покорно вас благодарю. А вы лучше раскажите-ка мне; милая мистрисс Тинкер, все, что вам известно о сэре Питте Кроли и вдовствующей леди Кроли; это должно быть очень интересно.

- Много будете знать, мисс, скоро состареетесь, отвечала Тинкер брюзгливым тоном. Ночь даровал вам Господь Бог для успокоепня усталых костей, а не для пустой болтовии. Ложитесь, мисс.

Ребекка представила энергическое возражение, но ужь не получила никакого ответа, потому-что старуха, оборотясь к стене, захрапела во всю носовую завертку. Несмотря на совершеннейшее спокойствие совести, молодая девушка долго, очень долго не могла заснуть на этом новом месте. Она думала о завтрашнем дне, о новом мире, куда влечет ее судьба, и о вероятности на успех жизни среди новых людей. Ночник дымился и трещал в глиняной плошке; камин отражал гигантскую мрачную тень на старые полусгнившие узоры, вышитые, без сомнения, рукою покойной леди, и на два миниатюрные нортрета молодых мужчин, из которых одиг был в костюме оксфордского студента, а другой в красгой солдатской куртке. Последний сделался для Ребекки предметом сонных грез и мечтаний.

Ровно в четыре часа, лишь только розовый свет озарил мрачные здания на Большой Гигантской улице, старуха Тинкер воспрянула от глубокого сна, и, разбудив свою спящую подругу, приказала ей готовиться к отъезду. Затем мистрисс Тинкер отперла в коридоре огромную железную дверь, при чем громкий стук пробудил со всех сторон усыпленное эхо, и побежала на Оксфордскую улицу нанять с биржи походный экипаж. Нет надобности прибавлять, что взятой извощик простоял здесь всю иочь, в надежде, что какой-нибудь молодой запоздалый гуляка, при возвращении домой из трактира, потребует его услуг и наградит его с щедростью пьяной руки.

И нет никакой надобности распространяться, что упомянутый извощик, если таковые надежды действительно гомозились в его душе, был жестоко обманут в своих ожиданиях, потому-что достойный баронет, которого довез он до Сити, не дал ему ни одного пенни сверх положенной таксы. Напрасно бедный ванька хлопотал, шумел, бурлил и угрожал даже побросать в канаву вещи мисс Шарп, если не дадут ему на водку, сэр Питт Кроли остался непоколебим, как гранит.

- Ничего, брат, не сделаешь, сказал ему одым из ямщиков конторы дилижансов, это, ведь, сэр Питт Кроли.

- Так, Джой, так, любезный, отвечал баронет одобрительным тоном, с меня ему нечего сорвать.

- Да, сударь, мы все знаем, что с вас взятки-то гладки! сказал Джой, оскаливая зубы и укладывая чемодан баронета на кровлю дилижанса.

- Кондуктор, взять для меня место внутри кареты.

- Слушаю, сэр Питт, отвечал кондуктор, притрогиваясь к полям своей шляпы, и с трудом скрывая внутреннюю досаду.

Дело в том, что это место было обещано молодому студенту из Кембриджа, от которого кондуктор надеялся получить две лишних кроны. Для мисс Шарп тоже отвели место в карете, насупротив сэра Питта Кроли.

Что жь теперь, благосклонный читатель? Описывать ли мне, как молодой джентльмен из Кембриджа, кипевший негодованием против баронета и кондуктора, взгромоздился, наконец, с своими фраками и шинелями, наверх дилижанса, и как потом он помирился с своим положением, когда, вследствие непредвиденных обстоятельств, переместилась к нему и мисс Шарп, которую он поспешил закутать своею шинелью? Говорить ли, как уселись на своих местах толстый джентльмен, страдавший одышкой, и жирная вдовица с красными, отвислыми щеками, объявившая, что ей никогда не приходилось терпеть дорожных беспокойств, и как потом дилижанс помчался мимо биржи и Белого Медведя в Пиккадилли, постепенно оставив за собою Рыцарский мост, Королевские сады, Терегемские луга, Брентфорт, Багсгот, и прочая, и прочая? Увы! нет теперь ни дилижансов; ни карет на огромных протяженных, искрещенных и перерезанных железною дорогой! А давно ли?.. Сколько раз даже писател этих страниц катился по гладкому шоссе в спокойных экипажах и предавался сладостным мечтам, рассуждая о суете мирской под звук колес, разбивавших и растиравших свежий щебень! Сладкие, незабвенные воспоминания! Куда теперь девались наши гладкие дороги, и с ними веселые приключения на станциях и в трактирах? Где теперь наши честные, красноносые извощики, с которыми, бывало, летишь стрелой в Тельси или Гринвич?.. Куда девался добрый старик Уэллер с его трех-этажным подбородком? Жив он или умер?.. Куда разбрелись буфетчики на придорожных трактирах и содержатели постоялых дворов, буфетчики и содержатели с синими носами? Увы! все исчезло, все потонуло в бездне вечности; и скоро человеческое ухо не будет более слышать звуков полночного рожка, и человеческий глаз не увидит более шоссейных застав с их живописными будочками, откуда, в былые времена, с таким достоинством и важностью, выходил философ, презревший суету мирскую, отворять ворота для проезжавшого экимажа.

Прочь; прочь печальные мысли! Вооружимся эгидой философической премудрости, и марш вперед, по гемпширской дороге, на "Королевину усадьбу", куда спешит наша героиня.

ГЛАВА VIII.

Излияние болезненных ощущений в дружеское сердце.

Мисс Ребекка Шарп к миссь Амелии Седли, в Лондон, на Россель-Сквер,

"Милая, несравненная Амелия,

безценный, незабвенный друг мой!

"С грустью и отрадой вместе принимаюсь за перо, чтоб отвести душу откровенной беседой. Какая перемена, ах, какая страшная перемена в судьбе бесприютной спроты! Не далее как вчера, я была все равно, что в кругу своих родных, в обществе милой, нежной, обожаемой сестры, а теперь я одна в целом мире, без друзей и без сердца, способного сочувствовать моему горю.

"Не стану расказывать, в каких слезах и в какой тоске провела я роковую ночь, разлучившую меня с вашим благословенным семейством. Упоенная радостью и счастьем, ты должна была в этот самый вечер ехать на бал с женихом своим и матерью, и я думала о тебе всю ночь, воображая мисс Амелию лучшим украшением великолепного общества. Подъехав в вашей карете к городскому дому сэра Питта Кроли, я была сдана с рук на руки старому баронету; причем кучер Джон нагрубил мне самым бесстыдным образом, нагло издеваясь над моею бедностью и несчастьем. Ночь провела я в печальной спальне на одной постели с старухой-ключницой; можешь представить, что я не сомкнула глаз до самого рассвета.

"Сэр Питт совсем не такой человек, каким обыкновенно мы рисовали баронетов в Чизвиккской школе. Представь себе коренастого; приземистого, грязного, безобразного старичишку, в старом сюртуке и дырявых штиблетах, с трубкою во рту и с кострюлей в одной руке, где приготовлялся его отвратительный ужин: таков был сэр Питт Кроли при встрече со мной. Он говорит ужасным провинцияльным наречием; и отчаянно бранил извощика, который привез нас в гостинницу, откуда я, большею частию наверху дилижанса, должна была совершить свою поездку в "Королевину усадьбу".

"Впрочем, сначала, по выходе из гостинницы, меня посадили во внутренность кареты; но потом, как-скоро начал идти сильный дождь, - поверишь ли ты этому?- меня заставили выйдти и взгромоздиться наверх, потому-что, изволите видеть, сэр Питт, как содержатель дилижансов, счол за нужное уступить мое место одному пассажиру. Нет сомнения, я могла бы промокнуть до костей, еслиб, к счастью, молодой джентльмен из Кембриджской Коллегии не прикрыл меня своей шинелью.

"Этот джентльмен и кондуктор, повидимому, хорошо знали сэра Питта и смеялись над ним во всю дорогу. Они называли его старым крючкодеем, обозначая этим именем его скупость и жадность. По их словам, он в жизнь никому не давал ни копейки (эту низость я особенно ненавижу), и молодой человек заметил мне, что последния две станции мы тащились слишком медленно оттого, что сэр Питт, как владелец лошадей, сам сидел на-козлах вместе с кучером. Кучер пыхтел, сердился, ворчал, и я расслышала, между прочим, как он собирался выместит свою досаду на лошадях сэра Питта, когда дилижанс поедет обратно в Лондон. Пассажиры хохотали, и веселость их заразила даже меня.

"Но за четыре мили до "Королевиной усадьбы," мы пересели в богатую карету с фамильными гербами, и четыре дюжия лошади с триумфом повезли нас в парк баронета. Перед домом встретила нас, со множеством приседаний и поклонов, пожилая женщина, отворившая старые железные ворота, отчасти похожия наворота в ненавистном Чизвикке. Должно заметить, что за милю до "Королевиной усадьбы" растилалась прекрасная аллся.

"- Вот, судари мои, сказал сэр Питт Кроли, эта аллся проведена на целую милю, и стоила мне огромной суммы. Одного строевого леса пошло тут на шесть тысячь фунтов чистоганом; это не безделица, смею вас уверить.

"С этими словами, сэр Питт обращался преимущественно к мистеру Годсону, своему полесовщику и фермеру, которого он посадил с собой в карету. Долго они рассуждали о навозе, об осушке болот, о браконьерах и о таких предметах, которых я никак не могла понять. Всего более сэр Питт рекомендовал смотреть, чтоб никто не смел охотиться на его земле.

"При въезде в усадьбу, я заметила, между прочим, прекрасный церковный шпиц, возвышающийся в парке над старыми ивами, и перед ним, среди лужайки, старый, красный дом с высокими трубами, покрытыми плющом.

"- Это ваша церковь, сэр? спросила я.

"- А что бы вы думали? разумеется, церковь. Годсон, как поживает Бьют? Бьют, видите ли, мисс гувернантка, родной мой брат, здоровяк первого сорта. Ха, ха, ха!

"Годсон также засмеялся, но потом принял серьёзный вид и, кивнув головою, сказал:

"- Боюсь, сэр Питт, вашему братцу, кажется, гораздо лучше. Вчера он выезжал на своей маленькой лошади, и собирал наш хлеб.

"- Собирал свою десятину, вот он как! Как это до сих пор он не обопьется? Вероятно, он намерен прожить дольше Мафусаила.

"Годсон захохотал опять. Молодые люди, сказал он, дети вашего братца, опять воротились из колддегии, и на этих днях приколотили Джона Скорджинса.

"- Как? Моего второго смотрителя? проревел сэр Питт.

"- Именно так; он имел несчастье зайдти на их землю, отвечал Годсон.

"- Смотри, теперь у меня не зевать, Годсон, если они станут охотиться на моей земле, сейчас дать мне знать: я им переломаю руки и ноги.

"Из этого для меня становится очевидно, что два брата ведут между собою непримиримую вражду. Это не новость: братья и сестры часто живут между собою, как кошка с собакой. Помнишь ли, милая Амелия, как у нас в Чизвикке ссорились девицы Скратчли, и как оне колотили одна другую? А Мери Бокс тузила свою сестру, Луизу, чуть-ли не каждую неделю.

"Увидев двух мальчиков, срезывавших ветви в ближайшем лесу, Годсон, по мановению сэра Питта, выпрыгнул из кареты и погнался за ними с кнутом.

"- Ату их, мошенников! кричал сэр Питт, ату их! Притащить их домой, я разделаюсь с ними по-свойски!

"И затем мы услышали, как Годсон начал хлестать своим кнутом по плечам несчастных мальчиков. Когда их взяли под арест, Питт приказал кучеру ехать во двор. Слуги поспешили нас встретить и . . .

"На этом месте, моя милая, вчера остановил меня страшный стук в дверь моей комнаты; я поспешила отворить и увидела, кого бы ты думала? самого сэра Питта в колпаке и халате! Я с криком отскочила от такого посетителя; но он, не обращая внимания на мой испуг, храбро выступил вперед, подошол к моему столику и взял свечу.

"- После одиимадцатл часов не зажигать свечи, мисс Бекки, сказал он. Ступайте в постель без огяя, и спите, как можете. Ложитесь и вперед в одиннадцать часов, если не хотите, чтоб я каждый вечер делал вам визиты.

"С этими словами, он и его буфетчик, мистер Горрокс, с громким хохотом вышли из моей комнаты. Само-собою разумеется, вперед я постараюсь освободиться от этих ночных гостей. Ввечеру спускают на дворе двух огромных борзых собак которые напролеть всю ночь беснуются и лают на луну.

"Перед домом "Королевиной усадьбы", представляющим отвратительное, старомодное, красное здание с высокими трубами, находится терраса, фланкированная фамильными гербами - голубем и змеем, и на нее отворяется дверь из большой залы. Эта большая зала столько же огромна, уныла и мрачна, как фантастические комнаты в Удольфском замке. В огромном её камине могла бы поместиться вся школа Пинкертон, а перед решоткой можно бы изжарить целого быка на этом огне. Кругом, по всем сторонам залы, висят безчислегные генерации благородных предков Кроли в разных позах и костюмах; одни в манжетах с длинньми бородами, другие в огромных париках и щегольских ботфортах; из дам некоторые перетянуты в струнку длинными корсетами; другия, напротив, украшенные огромными локонами, рисуются вовсе без корсета. На одном конце залы, большая, чорная, дубовая лестница, и по обеим её сторонам высокие двери, украшенные сверху оленьими головами; одна дверь ведет в билльярдную и библиотеку, другая в большую жолтую залу и утренния комнаты. В первом этаже, я полагаю. будет покрайней мере двадцать спален, и в одной из них ночевала некогда королева Елисавета, оставившая свое имя за усадьбой Кроли. Ныньче поутру, мои новые учениицы показали мне все эти апартаменты, унылые и мрачные, с вечно-затворенными окнами и ставнями. Наша классная зала во втором этаже; по одну её сторону моя спальня, по другую комната моих учениц. Следуют затем апартаменты мистера Кроли, старшого сына сэра Питта, и немного далее половина Родона Кроли, младшого сына. Родон Кроли, военгый офицер, смотрит большим повесой; теперь он в отпуску и проживает дома, впредь до востребования. Вообще, в комнатах недостатка нет, за это ручаюсь; вы можете, если угодно, переехать сюда со всем домом, и на "Королевиной усадьбе" будет просторно для всех.

"Через полчаса после нашего приезда, произительный звонок возвестил о времени обеда, и я пошла вниз с своими ученицами, худощавыми, ничтожными девчонками восьми и десяти лет. На мне было кисейное платье, которое ты мне подарила, милая Амелия. Меня удостоили сидеть за столом вместе с другими членами семейства, кроме гостиных дней, когда молодые девицы и я должны обедать наверху.

"Как-скоро раздался звонок, мы собрались в небольшой гостиной леди Кроли. Это ужь вторая супруга сэра Питта, мать двух дочерей, моих учениц. Она дочь купца, торговавшого железом, и её замужство считалось для неё великим счастьем. В старину, говорят, она была красавицой первой руки; но теперь глаза её всегда красны от слез; без сомнения, она оплакивает свою красоту. Леди Кроли чрезвычайно бледна, худощава и почти безмолвна, как рыба. Ея пасынок, мистер Кроли, был также в комнате. Он бледен, тонок, безобразен, с тощими ногами и почти без всякой груди. Его фигура представляет совершеннейшее подобие его матери, Гризельды, которой бюст стоит на мраморной каминной полке.

"- Вот это новая гувернантка, мистер Кроли, сказала леди Кроли, выступив вперед и взяв меня за руку, мисс Ребекка Шарн!

"- О! сказал мистер Кроли, кивнув головой, и принимаясь опять читать газету, которая была в его руках.

"- Надеюсь, мисс Ребекка, вы будете снисходительны к моим малюткам, сказала леди Кроли, поднимая кверху свои красные глаза, почти всегда наполненные слезами.

"- Разумеется, будет, отвечал старший пасынок, не отрывая глаз от газеты.

"- Миледи, стол накрыт, сказал буфетчик в чорном фраке и огромных белых манжетах, которые делали его похожим на один из фамильных портретов большой залы.

"И леди Кроли, под руку с пасынком, пошла в столовую, куда последовала и я с своими воспитанницами. Сэр Питт сидел уже в столовой, с серебряной кружкой в руках. Он только-что сходил в погреб и был теперь в полгой форме: то-есть, он стянул свои штиблеты, и толстые его ноги облачились в шерстяные чулки. Весь буфет укрыт был блестящею старою посудой, старыми чашками и блюдами, золотыми, серебряными старыми подносами и судками. На столе также все блестело серебром, и два лакея с красными волосами, в жолтых ливреях, стояли по обеим сторонам буфета.

"Мистер Кроли прочол молитву, сэр Питт сказал "аминь", и все сели за стол.

"- Какой у нас сегодня обед, Бетси? сказал баронет.

"- Бараний бульйон прежде всего, я полагаю, сэр Питт, отвечала леди Кроли.

"- Mouton aux navets, с важностию проговорил буфетчик, суп-potage de mouton а l'Ecossaise; pommes de terre au naturel, и noтом chouxfleur а l'eau.

"- Баран есть не что иное, как баран, и больше ничего, сказал сэр Питт, улыбаясь своей подруге. Но прежде, разумеется, был он овцою, Горрокс, и следует прежде всего разведать, к какой породе принадлежал он.

"- К шотландской, с чорной шерстью, сэр Питт, сказал буфетчик.

"- А когда его убили?

"- В четверг.

"- А кто его убил?

"- Повар Стиль.

"- А сколько у нас еще таких баранов?

"- Полторы дюжимы.

"- Не угодно ли вам супу, мисс... мисс Шарп, сказал мистер Кроли.

"- Шотландский бульйон первого сорта, моя милая, сказал сэр Питт, хотя чорт знает зачем зовут его по французски.

"Между тем как мы угощались жирными мясными лакомствами и шотландским пивом, сэр Питт нашол случай спросить: "Куда девались бараньи плеча?

"- Вероятно, их съели на кухне, отвечала леди Кроли смиренным тоном.

"- Точно так, миледи, отвечал буфетчик, людской обед на нынешний день был весь приготовлен из баранины.

"Сэр Питт, неизвестно отчего, покатился со смеха и продолжал свой разговор с буфетчиком.

"- Как ты думаешь, любезный, чорная свинка кентской породы должна быть теперь ужасно жирна?

"- Да-с, заплывает помаленьку, сэр Питт, отвечал буфетчик серьёзным тоном, и этот ответ, опять неизвестно почему, рассмешил всю почтенную компанию.

"- Мисс Кроли, мисс Роза Кроли, сказал Кроли, смех ваш чрезвычайно неуместен; молодые девицы должны вести себя скромно, особенно за обедом.

"- Ничего, любезный, продолжал баронет, обращаясь опять к буфетчику, мы можем полакомиться твоей свинкой в субботу; прикажи ее убить. Мисс Шарп, я полагаю, без ума от свиней; не правда ли, мисс Шарп?

"И на этом, сколько могу припомнить, вертелся весь обеденный разговор. Как-скоро убрали со стола, перед особой сэра Питта поставили серебряную кружку с горячей водой и бутылку с ромом. Мне и моим ученицам мистер Горрокс подал три маленькие рюмки с вином и стакан для леди Кроли. Когда все вышли из-за стола, миледи вынула из своего рабочого ящика какую-то огромную материю для шитья, между-тем как её дочери принялись играть возле в засаленные карты. Я, по предложению леди Кроли, забавлялась чтением памфлета о хлеопых законах. Должно заметить, что у всех нас была одна свеча в серебряном подсвечнике.

"Так просидели мы около часа; пока перед дверью послышались шаги.

"- Бросьте скорее карты, дети, вскричала миледи в страшном испуге. Положите книгу мистера Кроли, мисс Шарп.

"И лишь только были сделаны эти распоряжения, как мистер Кроли вошол в комнату.

"- Нам следует опять возобновить вчерашния занятия, молодые девицы, сказал старший сын сэра Питта, прочтите по страничке из своей книги так, чтоб мисс... мисс Шарп могла вас слышать.

"И девочки принялись читать "Наставление миссионерам относительно обращения Индийцев".

"В десять часов, все собрались на молитву в большой зале. Первый пришол сэр Питт; после него, один за другим, вошли: буфетчик, каммердинер мистера Кроли, кучер, три лакея в жолтых ливреях и четыре женщины, из которых одна, становясь на колеги, толкнула меня очень неучтиво.

"После молитвы, мистер Кроли сказал почтенному собранию трогательную и назидательную речь на сон грядущий; затем, мы взяли свечи и отправились по своим спальням. Я принялась писать к своей милой Амелии; но сэр Питт, как я уже говорила, помешал мне на середине письма.

"Прощай, мой милый, незабвенный друг. Тысячу, тысячу, тысячу поцалуев.

"Суббота. Сегодня поутру разбудило меня страшное визжанье чорной свиньи, назначенной на заклание. Мои ученицы, Роза и Фиалка, вчера водили меня по всем пристройкам около дома. Оне показывали мге когюшню, псарню, оранжерею и садовника, который в ту пору собирал фрукты для распродажи на рынке. Девочки попросили у него кисть винограда, но он отказал наотрез и объявил, что у сэра Питта на счету каждая ягодка. Потом им захотелось поездить верхом на прекрасной лошадке; но лишь-только Фиалка села в седло, кучер с ужаснымт заклятиями прогнал всех нас из конюшни.

"Леди Кроли всегда занята своим шитьем и всегда оплакивает свою красоту. Она не имеет в доме никакого значения. Сэр Питт подвечер всегда красен, как жареный рак, не тверд в своей походке, и, кажется, в постояпной оргии участвует буфетчик. Мистер Кроли по вечерам всегда читает наставления, а по утрам сидит в своем кабинете, или разъезжает верхом по окрестностям "Королевиной уеадьбы".

"Сто тысячь поклонов твоим безценным родителям. Как здоровье мистера Джозефа? Оправился ли он от этого проклятого пунша? О, Боже мой, как мужчины должны быть осторожны!

"Вечно обожающая тебя

"Ребекка."

-

Я не оптимист; но, положа руку на сердце, готов на этот раз совершенно согласиться с философиею мистрисс Бленкиншоп, ключницы на Россель-Сквере, утверждавшей, что все устроено к-лучшему в этом подлунном мире, и, право, Джозеф Седли поступил весьма основательно, что послушался советов мистера Осборна. Амелия и мисс Шарп - ягодки не одного поля; и я рад, что им не нравилось жить вместе на Россель-Сквере. Ребекка, спора нет, девушка умная и с характером веселым; но мне решительно не нравится её наблюдательность и слишком обширное знание житейских дел. Зачем, например, подметила она, что леди Кроли оплакивает свою красоту, и что сэр Питт Кроли позволяет себе слишком дружеские отношения к буфетчику Горроксу? Это не хорошо, и вы, вероятно, правы, милостивые государыни, если прйшете к разумному заключению, что перед вами рисуется образ такой женщины, которую едва ли вы согласитесь назвать своей сестрицой. Что жь мне делать? Я гуляю на европейской почве по "Базару житейской суеты". Ах, зачем, зачем судьба, при рождении, не забросила меня на остров Формозу, к землякам почтенного Псалманасара?.. Впрочем, знаете ли что?

Видел я в Неаполе одного синьйора, раскащика игтересных повестей, около которого, на морском берегу, собиралась делая толпа честных лаццарони, с жадностию внимавших его словам. При одном из таких расказов, где поэтическими красками изображались деяния каких-то головорезов, и раскащик и толпа пришли в бешеную ярость. Проникнутые сильнейшим негодованием против фантастического героя вымышленной истории, поэт и его слушатели быстро вскочили с своих мест и подняли на воздух свои байоки, изъявляя полную готовность разить безнравственного негодяя, еслиб, паче чаяния, он появился между ними.

А сколько раз на парижских маленьких театрах случалось мне слышать собственными ушами, как зрители, исполненные справедливого негодования против героя раздирательгой драмы, кричали из своих лож: "Ah, gredin! Ah, monstre!" Я знаю даже, что и актеры на этих нравственных театрах весьма часто отказываются играть безнравственные роли каких-нибудь infames Anglais, и соглашаются получать мизеристое жалованье, чтоб только быть на сцене честными людьми.

Это весьма назидательные факты, и кто охотник выводить заключения из данных посылок, тот может на досуге думать о чем ему угодно и сколько угодно, а мы, с вашего позволения, примемся продолжать наши странствования по "базару житейской суеты".

ГЛАВА IX.

Фамильные портреты.

Сэр Питт Кроли был, в некотором смысле, философ-циник, до страсти любивший жизнь на низших ступенях её развития в общественном быту. Безъискусственная простота и отсутствие джентльменской чопорности были существенными чертами в философической натуре владельца "Королевиной усадьбы". Сперва, мы уже сказали, баронет женат был на дочери благородного лорда Бинки; но этот брак был устроен покойными его родителями, вовлечонными в заблуждение любовию к сыну. По кончине леди Кроли, баронет избрал себе в супруги мисс Розу Досон, дочь мистера Джона Томаса Досона, почтенного негоцианта из Модбери, торговавшего железом на великобританских рынках.

И как была счастлива Роза Досон, когда судьба таким образом непредвиденно возвела ее на степегь миледи Кроли? Мы обязаны исчислить по порядку все статьи её супружеского блаженства.

Вопервых, по вступлении в брак, Роза Досон принуждена была забыть черноглазого юношу, Питера Бутта, привязанного к ней с детских лет цепями нежнейшей дружбы, и теперь этот юноша, истомленный грустью и отчаяньем, пустился добывать дичь в чужих лесах, и побратался с отъявленными контрабандистами, испортившими в конец его молодую и свежую натуру. Потом, как и водится, прелестная Роза перессорилась со всеми приятельницами и подругами своей юности, которых, разумеется, ей нельзя же было принимать на "Королевиной усадьбе" в качестве миледи Кроли. Новых друзей у неё не было, да и где могла отыскать их бывшая купеческая дочка? Кто захотел бы теперь заключить с нею дружественную связь? Три взрослые дочери сэра Гуддельстона-Фуддельстона, сами некогда питали сладчайшую надежду на титул миледи Кроли, и теперь, как оне говорили, им естественно было презирать ворону в павлиньих перьях. Семейство сэра Джильса Вапсгота тоже, с своей стороны, глубоко оскорбилось этим предпочтением купеческой дочки, потому-что старшая мисс Вапсгот не могла уже сделаться супругой баронета. Впрочем, все вообще великие и мелкие помещики этого графства, каждый по своему, были чрезвычайно недовольны тем, что собрат ихь унизил свое достоинство неравным браком.

"А чорт их побери! думал про себя сэр Питт, пусть их ворчат, сколько им угодно. Знать их не хочу!"

И на этом основании сэр Питт Кроли, вполне довольный супружсским блаженством, напивался каждый вечер с буфетчиком Горроксом, и колотил иногда, для препровождения времени, свою прелестную миледи. Во время парламентских заседаний, он обыкновенно ездил в Лондон, оставляя супругу на "Королевигой усадьбе", где жила она одна, без друзей и даже без знакомых. Прадедовский замок господ Кроли был для неё тюрьмою в буквальном смысле слова. Даже мистрисс Бьют Кроли, жена баронетова брата, пасторша, отказалась наотрез делать визиты своей невеетке, потому, говорила она, что дочь какого-нибудь торгаша, заносчивая выскочка, не имеет никаких прав на её родственную любовь.

Розовые щочки и белая кожа были, собственно говоря, единственными талантами, которыми судьба наделила прелестную миледи Кроли. Не получив ни малейшого образования, необходимого для светской дамы высшого круга, она не имела той нравственной энергии и душевной силы, которая так часто выпадает на долю самых простых и даже глуповатых женщин. Слабая и безхарактерная, она не могла надолго внушить к себе привязанность сэра Питта. После рождения двух детей, девственная её свежесть исчезла, розы увяли на её щеках, и она сделалась простою машиною в доме своего супруга, столько же бесполезною, как старое фортепьяно покойной леди Кроли. В своем туалете она любила светло-яркие цвета, как и все блондинки, и носила преимущественно шерстяные небесно-голубые платья, сшитые, впрочем, без всяких притязаний на современную моду. Целый день и большую часть вечера она сама занималась шитьем, и почти не выпускала иголки из рук. В два, три года супружеской жизни, ей удалось приготовить стеганые одеяла для всех постелей на "Королевиной усадьбе", и даже наколочки для подушек были её собственной работы. Такая деятельность приходилась как нельзя больше по вкусу философа-баронета. Был у ней цветник, хороший цветник, снабжонный всеми растениями английской флоры, и она любила его нежно; но кроме цветника, миледи Кроли не имела никаких предметов нежной привязанности или антипатии. Как-скоро муж обходился с нею круто, она погружалась в апатическое состояще, равное летаргическому сну. Нередко бродила она, охая и стоная, из одной комнаты в другую, в папильотках и дырявых башмаках.

О базар, базар житейской суеты! Такая ли судьба ожидала тебя, прелестная мисс Роза? Питер Бутт и его счастливая супруга могли бы свой век прожить спокойно в своей уютной ферме, среди кучи розовых детей, окружонных заботливостью любящих родителей, и были бы у имх свой мечты, надежды, свои удовольствия и радости, растворяемые по временам тихой грустью. Но увы! великолепная карета и четверка вороных предпочитаются тихой, семейной жизни на базаре житейской суеты, и вы променяли, прелестная мисс Роза, семейное счастье на блестящия игрушки! еслиб какой-нибудь Синей-Бороде нашего времени понадобилась десятая жена, неужели, думаете вы; он не отыскал бы для себя красавицы-невесты в семействе какого-нибудь глупого купца?..

Роза и Фиалка, как само-собою разумеется, не имели особенной привязанности к своей мама, постояшю грустной, задумчивой и скучной; но оне были совершенно счастливы на кухне и в конющне, между домашней челядью. К счастью, у садовника, Шотландца, было хорошее семейство, и малютки миледи Кроли не могли испортить своей нравственности между их детьми. Этим и ограничивалось воспитание Розы и Фиалки, до прибытия на "Королевину усадьбу" гувернантки.

Мисс Ребекку Шарп ангажировали сюда по милости старшого сына баронета, мистера Питта Кроли, который уже давго твердил своему отцу о необходимости довершить умственное и нравственное образование малюток под руководством опытной наставницы, знакомой с современным ходом искусств и наук. Мистер Питт был единственным покровителем и другом леди Кроли, и единственным человеком, к которому, после своих детей, она питала в душе чувство, похожее на искреннюю привязанность. Он гордился своим происхождением, с матерней стороны, от лордов Бинки, и вел себя, во всех отношениях, как истинный джентльмен знаменитой породы. По возвращении из школы, он был уже взрослым, совершеннолетним мужчиной степенной наружности, и принял на себя обязанность хозяйничать самовластно в доме своего отца, возъимевшего к нему высокое почтение. Первым его делом было возстановить на "Королевиной усадьбе" ослабевший дух прадедовской дисциплины. Его наклонности и вкусы приняли самый утончонный характер, и он готов был скорее погибнуть голодной смертью, чем сесть за стол, накрытый скатертью не белее снега. Раз, лишь только он вышол из школы, буфетчик Горрокс осмелился подать ему письмо, не положив его предварительно на серебряный поднос; мистер Питт бросил на неосторожного слугу такой юпитеровский взгляд, мистер Горрокс с этой поры начал дрожать перед ним, как осиновый лист.

Весь дом, без малейших исключений, благоговел перед мистером Питтом. Леди Кроли не смела, в его присутствии, бродить в папильотках, и вообще обращала тщательное внимание на свою наружность. Старые штиблеты сэра Питта исчезли в присутствии сына, и он старался, по-возможности, освободиться от своих плебейских привычек. Избегая сыновних выговоров и упреков, он пил ром и водку втихомолку, подвечер и в такой комнате, куда не простирался непосредственный надзор мистера Питта. В обращении с прислугой он принужден был соблюдать джеигльменскую важность.

По приказанию Питта, буфетчик каждый день, за полчаса до обеда, должен был являться в комнату леди Кроли в белых перчатках, и докладывать таким образом:

- Млледи, стол накрыт.

Затем, через несколько минут, мистер Питт сам приходил к своей мачихе, и учтиво предлагал ей руку - вести ее в столовую. Он разговаривал с нею не иначе, как со всеми признаками глубочайшого почтения, хотя это было очень редко. Как-скоро миледи вставала с места, он спешил отворить ей дверь; и сопровождал её выход джентльменским поклоном.

В итоиской коллегии все и каждый называли Питта красной девушкой, и я должен с прискорбием заметить, что младший братец, Родон, довольно часто колотил мисс Кроли. Особенных способностей к какой-нибудь науке в нем не оказалось, зато был он прилежен до истощения последних сил, внимателен, послушлив и аккуратен до такой степени, что, в продолжение востмилетнего курса, его ни раза не сажали в карцер. Редкое, завидное счастье.

В Итоне каррьера его выяснилась и определилась. Он изучал здесь ораторов древних и новейших, и говорил без умолка на сходках, приготовляя себя таким образом к дипломатической службе, в которую после он вступил под высоким покровительством своего деда, лорда Бинки. Но хотя говорил он как трещетка, и все его речи шпиговались несметным множеством латинских цитат из Цицерона и Сенеки, однакожь не убеждал он никого, и каждый с изумлением видел, что мистер Питт, несмотря на необыкновенное искусство в жестикуляции, отнюдь не создан для ораторской кафедры. На выпускном экзамене он не получил даже поэтического приза, хотя никто из приятелей его не сомневался, что академический совет удостоит его этой награды.

По выходе из школы, он сделался частным секретарем у лорда Бинки, и потом, в скором времени, его назначили чиновником при посольстве в некий германский город, где служил он с безукоризненною честностью, отправляя повременам, в виде димломатической депеши, страсбургские пироги к тогдашнему министру иностранных дел. Около десяти лет он пробыл за границой, оплакивая в последние годы кончину своего деда, незабвенного лорда Бинки; но великобританский парламент, сверх всякого ожидания и расчетов, дурно награждал его усердие к службе; и мистер Питт Кроли, недовольный своей дипломатической каррьерой, возвратился в отечество, на "Королевину усадьбу", с тем, чтобы предаться мирным занятиям в тиши своего уединенного кабинета.

По возвращении в Англию, он написал учоный политический памфлет (потому-что демон честолюбия постоянно мучил его душу; и ему хотелось, так или иначе, рисоваться перед публикой), и принял потом деятельное участие в филантропическом вопросе относительно Негров. Это последнее обстоятельство подружило его с мистером Уильберфорсом, и вслед затем он завязал дружескую корреспонденцию с достопочтенным Мельхиседеком Горнблауэром, ревностным распространителем филантропических идей по ту сторону океана. Весною, в первых числах мая, мистер Питт, отказавшийся от политических прений, регулярно приезжал в Лондон, для заседания в обществе методистов. В деревне у себя был он судьею и деятельным оратором в обществе особ, имевших нужду в методистских беседах. Сверх того, он вступил в дружескую связь со многими дамами, известными в ту пору учоному миру красноречивыми излияниями своих чувств в созерцательных брошюрах. Говорили даже, будто он частенько делал визиты достопочтенной леди Дженни Шимшенкс, третьей дочери лорда Саутдауна, у которой была сестрица, леди Эмилия, написавшая несколько умилительных трактатов, раздиравших душу и зажигавших сердце.

Мисс Шарп, в письме к своей подруге; отнюдь не преувеличила той роли, которую мистер Питт играл на "Королевиной усадьбе". Он считал своей обязанностью наблюдать не только за деяниями, но и за помышлениями всей домашней прислуги; и часто буфетчик Горрокс должен был, в его присутствии, расказывать с умиленным сердцем, как ведут себя мужчины в отношении к прекрасному полу, и наоборот, как девичья ведет себя в отношении к лакейской. По вечерам, весьма нередко, мистер Питт сбирал вокруг себя женщин и мужчин, чтобы, на сон грядущий, прочитать им несколько страниц из какой-нибудь назидательной книги. Этого мало: мистер Питт, независимо от пастората, устроил на "Королевиной усадьбе" правильную методистскую сходку, куда, по его мнению, раз в неделю, должен был являться сэр Питт Кроли, и выслушивать красноречивые сентенции своего сына, которые обыкновенно погружали отца в сладкий сон. Эти сходки послужили окончательным поводом к разрыву баронета с пасторской семьею.

Все эти запятия отнюдь не истребляли в душе Питта буйных порывов к политической славе. Для блага великобританского народа, он настоятельно требовал от своего отца, чтобы тот уступил ему в парламенте свое место; но старик, сверх всякого ожидания, обнаружил здесь необыкновеимую упругость воли. Оба они были слишком умны, чтобы ни с того ни с сего отказаться от полуторы тысячи годового дохода, который теперь, при растройстве фамильных дел, был чрезвычанпо важен для "Королевипой усадьбы".

Фамильные дела растроились особенно после того, как первый баронет, Вальполь Кроли, прокутил зпачительную сумму денег, которую потом "Королевина усадьба" обязана была внести в казну. Сэр Вальполь был весельчак и пройдоха на все руки, "alieni appelons, sui profusus", как обыкновенно отзывался о нем мистер Питт с глубоким вздохом. Он занимал деньги у всех капиталистов, и мотал их, зажмуря глаза, в кругу веселых друзей. При жизни его, "Королевина усадьба" была притоном всех возможных пьяниц и отъявленных кутил, которые съезжались к баронету со всех концов Гемпшира. Погреба на "Королевиной усадьбе" были в ту пору наполнены сотнями бочек с бургундским, задний двор сворами борзых и гончих, а на господских конюшнях стояли во всякое время десятки верховых скакунов для приезжих гостей. Теперь потомки этих скакунов пахали землю, принадлежавшую ".Королевиной усадьбе", или употреблялись в извоз для трафальгарского дилижанса, на котором, между прочим, приехала сюда мисс Шарп. Собственно для домашнего употребления, сэр Питт держал четверку вороных, возивших его цугом к близким и отдаленным соседям графства, потому что, несмотря на решительную наклонность к цинизму, он любил этим способом поддерживать достоинство и древность своего рода, и хотя довольно часто кушал он баранью требуху, за столом его всегда стояли три лакея.

Если бы посредством одной только бережливости можно было наживаться, сэр Питт Кроли, нет сомнения, давно бы разбогател как Крез; если бы судьба определила ему быть адвокатом в каком-нибудь провинцияльном городишке, он умел бы, конечно, искусным образом набить свой карман, нисколько не очернив своей репутации делового человека. Но, к несчастью, ему достались в удел древнее аристократическое имя и обширное поместье: ни то, ни другое, не могло содействовать к возвышению сэра Питта. Он заразился страстью к тяжбам, и это сутяжничество стоило ему нескольких тысячь в год. Чрезмерная скупость не позволяла ему вручить своих дел одному поверенному агенту и, вместо того, управлениемь его поместья заведывала целая дюжина пройдох, которые все обманывали его кругом, заботясь только о своем кармане. Ему жаль было даже семян для посева, и он сыпал их на землю жадною рукою, отчего природа отмщала ему каждый год, награждая в то же время обильной жатвой щедрых земледельцов. Только одни банкроты брали на откуп его угодья. Он любил пускаться в спекуляции всякого рода: обработывал рудники, копал каналы, скупал акции, брался содержать почтовые станции, вступал во все возможные подряды, и был вообще самым деятельным человеком в целом графстве.

Но нигде и ни в чем не успевал сэр Питт Кроли. Была под его распоряжением гранитная каменоломня; но так как он не хотел честным образом расплатиться с своими агентами, то четверо из них бежали, унеся в Америку все свое богатство. За недостатком приличных распоряжений, его ломки, где добывался каменный уголь, наполнились водою; правительство отказалось брать негодные материялы из его рук; что жь касается до его почтовых лошадей, всем было известно, что он шпиговал их гнилым сеном и соломой, от чего бедные клячи падали у него чуть не на каждой миле.

При всем том, в общежитии сэр Питт Кроли был прелюбезный человек, и не было в нем ни малейших следов джентльменской спеси. Он даже предпочитал общество какого-нибудь фермера или конского барышника знакомству с чопорным джентльменом, подобным его старшему сыну. Он любил, что называется, запустить за галстух при каждом удобном случае, отпускал простонародные прибаутки и побранки, и, несмотря на преклонность лет, ухаживал за дочерьми своих фермеров.

Филантропическими свойствами природа не наградила сэра Питта; он в жизнь свою не сделал доброго дела, и никто не видал никогда, чтобы он подал нищему какой-нибудь шиллинг; за то был он разбитным товарищем в плебейской беседе, шутил, любезничал, смеялся и подъчас бражничал напропалую с каким-нибудь арендатором, с которым на другой же день плутовски заключал выгодную торговую сделку. Такою же благосклонностью пользовались у него полесовщики и браконьеры, если только они стреляли дичь не на его собственной земле. Насчот отношений его к прекрасному полу, мисс Ребекка Шарп уже довольно намекнула в своем дружеском письме. Словом сказать, из всех английских баронетов, это был самый эгоистический старикашка, глупый, хитрый, жадный... Нам очень больно представлять здесь характеристику этого рода; но то неподлежит ни малейшему сомнению, что есть между нашими джентльменами герой с такою злокачественною натурой. Что ж делать?- в семье не без урода.

Обстоятельство, доставившее мистеру Питту Кроли огромное нравственное влияние над своим отцом, заключалось главнейшим образом в характере финансовых отношений между ними. Баронет должен был своему сыну значительную сумму денег, взятых им из приданого матери, и платить этот долг он не находил приличным. Вообще заметить должно, что сэр Питт Кроли имел непобедимое отвращение к своим заимодавцам, и только силою закона можно было принудить его к уплате какого бы то ни было долга. Мисс Шарп расчитала с математическою верностью (скоро мы увидим, что она в совершенстве ознакомилась со всеми фамильными тайнами "Королевиной усадьбы"), что уплата кредиторам могла стоить баронету нескольких фунтов в год; но он и слышать не хотел о такой, по его мнению, совершенно бесполезной трате депег. Руководимый мудрою политикой, он всего чаще с глаз гонял неотвязчивых заимодавцов, или, в случае судебного процесса, откладывал платеж от одного срока до другого. Он отлично умел пользоваться своим положением, и прекрасно понимал, что никто не дерзнет посадить его в тюрьму.

- Чорт их побери! говорил сэр Питт, зачем же я и член парламента, если принуждеп буду всякому олуху платить свои должишки.

О базар, базар житейской суеты! вот пред нами человек, который кое-как, с грехом пополам, умеет читать по складам, и который едва-ли два, три слова напишет без грубейших орфографических ошибок. Жизнь его переполнена грязными привычками, сутяжничеством и мелкими каверзами, в высшей степени унижающими нравственное достоинство человека и гражданина. Нет у него ни радостей, ни наслаждений, облагороженных эстетическим вкусом и, однакожь, этот человек живет в стране, которая с гордостью присвоивает себе право на титул образованнейшей нации Европы... Как живет? Сэр Питт Кроли заседает между членами парламента, болтает гугнивым языком ораторские речи, считается столбом великобританской конституции, и ездиг цугом в золотой карете. Великие люди жмут ему руку, и он не стыдится корчить из себя достоименного дипломата. О Англия! как часто на твоей плодотворцой почве несчастные герои в роде Питтов Кроли затмевали своим блеском великолепных гениев искусства и науки!..

Была у этого чудака незамужняя сестрица, получившая в наследство огромное имение после своей матери, и хотя баронет не раз просил у ней эти деньги под заклад, однакожь мисс Кроли уклонялась от этого предложения, основательно расчитывая, что наличный капитал вернее всякого заклада. Носился слух и все это знали, что мисс Кроли имела намерение разделить свое наследство между младшим сыном баронета и пасторскою семьей: ей уже приходилось два или три раза выплачивать долги Родона Кроли, когда тот учился в школе и кутил на действительной службе. Следовательно, мисс Кроли была предметом глубочайшого почтения, как скоро ей приходилось гостить на "Королевиной усадьбе". Иначе и не могло быть; у её банкира хранился талисман, который мог победоносно и без всяких исключений привязывать к ней все нежные сердца, способные любить и уважать.

И что за удивительную силу придает старушке этот волшебный талисман в железной кассе банкира! С какою умилительною нежностью мы взираем на её недостатки, если она, чего дай Бог всем моим читателям, приходится нам бабушкой, тетушкой, сестрицой, или чем-нибудь в роде седьмой воды на киселе! Какая она добрая, великодушная... великий Аллах! пусть у неё будут оловяные глаза, горбок на спине и парик на плешивой голове; мы готовы, пожалуй, назвать ее купидончиком, если только у неё карета с гербом и жирный кучер на козлах. И вот уже я вижу, милостивые государи, как вы раскланиваетесь в три погибели, как-скоро престарелая леди, внимательная к любви своих нежных родственников, переступает через порог вашей гостиной. С каким усердием вы знакомите своих гостей с её великолепным положением на базаре житейской суеты!

- Как бы я хотел, говорите вы с такой откровенностию, которая делает честь вашему сердцу,- как бы я хотел, что бы этот вексель в пять тысячь фунтов был подписан рукою мисс Мак-Уирртер!

- Что жь? можно попросить, отвечает ваша супруга.

- Мисс Мак-Уирртер не родственница ли вам? спрашивает вас любознательный гость.

- Она моя тетка, отвечаете вы совершенно беспечным тоном, повертываясь в своих креслах.

И это лишь только один простейший эпизод из того употребления, какое вы делаете из своей тетушки на рынке житейских треволнений. Супруга ваша готова каждую неделю препровождать к ней вещественные знаки невещественных сердечных отношений, и маленькие дочки ваши работают каждый день, от утра до обеда, приготовляя для своей бабушки расписанные подушечки, кошельки, корзинки и узорчатые скамеечки для её почтенных ног. Какой великолепный огонь горит у вас в камине, как-скоро мисс Мак-Уирртер навещает ваших деток! Весь ваш дом, в продолжение её присутствия, принимает веселую, праздничную наружность, и все дышет счастьем, довольством, беспримерным комфортом, какого, в другия времена, не увидишь у вас никогда! Вы сами, милостивый государь; забываете про свой ежедневный отдых после обеда, и радушно изъявляете готовность сыграть в преферанчик с достопочтеннейшею гостьей. И какие чудные обеды устроиваются в эти торжественные дни! Редкая рыба, устрицы первого сорта и ост-индская мадера ни почем, хотя в другое время не бывает за вашим столом и скромного медока. Даже кухонный комитет принимает деятельное участие в общем благополучии: люди ваши угощаются шотландским пивом первого сорта, потому-что за столом заседает с ними жирный кучер мисс Мак-Уирртер; в детской почтенная компания пьет отличный чай, не щадя ни сахара, ни сливок, потому-что горничная мисс Мак-Уирртер разделяет трапезу с вашей нянькой.

Так ли это, милостивые государи? Я обращаюсь собственно к средним сословиям Трех Соединенных Королевств, и взываю... Великий Боже! Да я сошел бы с ума от радости, если бы вдруг благосклонная судьба ниспослала мне старую незамужнюю тетку, разъезжающую на белых лошадях в золотой карете с гербом! О, для такого торжественного случая, я сам бы, на старости лет, принялся вышивать по канве скамеечки и туфли для её костлявых ножек, а Юлию и всех своих детей заставил бы сочинять для неё альнаскарские обеды из Тысячи и Одной Ночи! Сладкие, сладкие видения! Глупые, глупые мечты! Прескверный сон!

ГЛАВА X.

Ребекка начинает приобретать друзей.

И теперь, сделавшись, по воле судьбы, действующим членом этой достолюбезной фамилии, мисс Ребекка Шарп поставила для себя непременным долгом угождать, как она говорила, своим почтенным благодетелям, и приобресть их благосклонность во что бы то ни стало. Такое намерение, всякой согласится, делает честь благодарному сердцу бесприютной сироты, и если в её расчеты входили, быть может, некоторые эгоистические соображения, кто решится обвинять в них благоразумную девицу, обязанную изворачиваться собственными средствами на базаре житейской суеты!

- Я одна в этом мире, говорила бесприютная сиротка. Перспектива моей будущности основывается исключительно на моих собственных трудах. Что тут станешь делать? Эта краснощокая Амелия, просто, глупая девчонка в сравнении со мной, а между тем почтенные родители обеспечили её судьбу еще в ту пору, когда она качалась в колыбели. У бедной Ребекки ничего нет... ничего, кроме умной головы. Очень хорошо. Посмотрим, нельзя ли чего сделать с этой умной головой, нельзя ли со временем доказать этой мисс Амелии, что Ребекка в двадцать раз достойнее ея. Стоит об этом подумать, да подумать. Что и толковать; я не имею никакого отвращения к Амелии; зачем бы я стала ненавидеть это доброе, беззащитное создание? Но тот день будет для меня велким праздником, когда свет, уважая мои таланты, отдаст мне решительное преимущество перед этой смазливой девчонкой. Не робей, Ребекка! сиди у моря и жди погоды!

Так мечтала наша ромагтическая героиня о своей будущей судьбе. К этому должны мы прибавить, что во всех её воздушных замках первым и главнейшим жителем был её будущий супруг. Что тут удивительного? Мы знаем из достоверных источников, что молодые девушки всего чаще думают о своих идеальных женихах, и они же составляют предмет постоянной заботливости для их матерей. Ужь так устроена женская натура.

- Я сама должна быть для себя и матерью и отцом, говорила Ребекка, думая в то же время с болезненным замиранием сердца о своей первой неудаче в столкновении с негодным Джозефом Седли. Может быть, оно и к лучшену, что этот дурак отстал от меня.

Решившись окончательно устроить свое положение на "Королевиной усадьбе", она расчитала, что ей необходимо заискивать благосклонность всякой живой души, с которою столкнет ее судьба.

Но миледи Кроли, как женщина слабая, безхарактерная и не имевшая почти гикакого значения в своем собственном доме, не могла входить в стратегические соображения мисс Шарп, тем более, что супруга баронета вовсе неспособна была оценить её таланты. Ребекка оставила ее в покое. Изредка говорила она своим ученицам, с видом соболезнования, о их "бедной мама", и хотя она обращалась к ней всегда не иначе, как со всеми признаками холодной почтительности, но не на нее обращены были главнейшие усилия её изобретательного ума.

Ея педагогическая метода в отношении к малюткам Кроли, полюбившим от всей души свою добрую гувернантку, отличалась необыкновенной простотоий. Мисс Ребекка думала, что нет никакой надобности засаривать молодой мозг слишком темными и отвлечонными понятиями, почерпнутыми из разных наук, а всего лучше оставить малюток на произвол их собственной любознательности, так, чтобы оне воспитывали себя сами, без постороннего руководства. По её мнению, из всех педагогических систем самая лучшая та, когда дитя само хлопочет о развитии своего ума и сердца. Старшая дочка страстно любила книги; так-как старая библиотека на "Королевиной усадьбе" представляла довольно значительную коллекцию произведений изящной словесности прошлого столетия, на французском и английском языках, и так-как ни один мужчина во всем замке не прикасался к дубовым полкам книжных шкафов, поступивших теперь в полное распоряжение гувернантки, то Ребекка нашла средство приятным образом, играя и шутя, сообщить мисс Розе Кроли множество весьма интересных познаний.

Таким образом, она и мисс Роза читали вдвоем восхитительные творения французских и английских писателей, между которыми особенно им нравились произведения учоного доктора Смоллета, остроумного мистера Фильдинга (преимуществеимо его Джозеф Андрус), очаровательного и, вместе, фантастического monsieur Кребильона Младшого, которому столько удивлялся бессмертный англиский поэт Грэй. Творения фернейского философа тоже поглощали напряженное внимание обеих девиц.

Однажды, молодой Битт Кроли вошол в классную залу и, увидев их за книгами, спросил:

- Что вы делаете, мисс гувернантка?

- Читаем Смоллета, отвечала Ребекка невинным тоном,

- А! это очень хорошо, сказал мистер Пмтт Кроли, совершенно успокоенный на счет выбора назидательных сочинений. Доктор Смоллет в свое время был учонейший человек в мире. Его история немного скучновата, но совсем не так опасна для развития юной головы, как английская история мистера Юма. Ведь вы читаете историю Смоллета?

- Да, мистер Кроли.

И Ребекка сказала правду, хотя при этом не считала нужным прибавить, что то была история "О похождениях мистера Гомфри Клинкера".

В другой раз, мистер Кроли застал свою сестру за чтением французских трагедий, и это показалось ему довольно соблазнительным для юной девицы; но так-как гувернантка объяснила, что это собственно делается для приобретения легкости в разговорном языке, то это успокоило его совершеннейшим образом однажды навсегда. Как дипломат и светский человек, мистер Кроли чрезвычашю гордился своим практическим знанием французского языка, и с сердечным удовольствием выслушивал комплименты гувернантки, удостоверявшей его, что он объясняется на этом диалекте, как сам monsieur de Massillon.

Мисс Фиалка ни в чем не походила на свою сестру, и её наклонности обличали в ней характер юркий, шумный, вовсе не женский. Она в совершенстве знала заповедные места, где курицы клали свой яйца, и даже умела мастерски карабкаться на верхушки деревьев, чтобы разорять гнезда грачей. Главнейшим её удовольствием было объезжать молодыхь жеребчиков и скакать по обширным полям в амазонском платье. Мисс Фиалка была фавориткой своего отца и всех конюхов на "Королевиной усадьбе". Она была любимицой, и вместе ужасом кухарки, потому-что весьма часто похищала у неё жареных цыплят и банки с вареньем. Между ею и старшей сестрою происходили в доме постоянные баталии. Мисс Ребекка знала наизуст все эти детские проказы, но ни раза не говорила о нах леди Кроли, из опасения, что бы та не сказала обо всем отцу, или что еще хуже, мистеру Питту Кроли; она обещала молчать, если мисс Фиалка будет доброю девушкой и полюбит свою гувернагтку.

К мистеру Питту Кроли мисс Ребекка Шарп оказывала всегда самае глубокое почтение, и слова этого джентльмена, повидимому, имели для неё силу непреложного закона. Нередко советовалась ога с ним относительно темных мест, которых не могла понять во французских книгах, хотя мать её была природная Француженка, и она в совершенстве знала свой материнский язык. Кроме этих общих наставлений, мистер Кроли, руководимый добротою сердца, выбирал для своей гувернантки книги нравственного содержания, и весьма часто обращался к ней в своей изустно беседе. Она благоговела перед его назидательной речью, которую однажды произнес он в обществе методистов, и с восторгом читала его политический памфлет. Раз вечером, перед отправлением на сон грядущий, когда мистер Кроли рассуждал с особенным одушевлением о гнусности порока, мисс Ребекка Шарп растрогалась до слез, и из девственной груди её невольно вырвалось восторженное восклицание:

- О, благодарю вас, сэр, благодарю, благодарю!!

При этом глаза её устремились к небу, и глубокий вздох окончательно запечатлел искрепность её поэтического восторга. Мистер Кроли, упоенный своим неожиданным успехом, не видел земли под своими ногами.

- Что ни говори, а кровь что-нибудь да значит, рассуждал сам с собою мистер Питт Кроли. Удивительно, как мисс Шарп электризуется моим назидательным словом! Для всех этих олухов я какой-то бездушный говорун, и они просто зевают при самых красноречивых местах. Для них я должен обделывать каждую фразу, обтачивать свой слог на самый простой лад; но эта удивительная девушка, можно сказать, ловит на-лету мои мысли. Не мудрено: её мать была из породы Монморанси.

В самом деле, теперь мисс Шарп происходила, кажется, от этой фамилии с матерней стороны. само-собою разумеется, никто не знал на "Королевиной усадьбе", что родительница её была актрисой, и теперь это обстоятельство, более чем когда-либо, содержалось в глубокой тайне. Дело известное, что в конце прошлого столетия многия древния и благородные фамилии разорились в конец от этого проклятого переворота, и матушка Ребекки подверглась общей участи несчастных эмигрантов. Что станете делать? Такова судьба. Мисс Шарп, еще за несколько месяцов до прибытия на "Королевину усадьбу", выучяла насчет своей фамилии множество преинтересных анекдотов, которые теперь расказфвались, кому следует, с истинным одушевлением и нередко со слезами на глазах. Значительную часть этих анекдотов мистер Кроли случайно отыскал в Энциклопедическом Словаре, хранившемся в старой библиотеке, и это обстоятельство окончательно утвердило его в высоком мнении о предках мисс Ребекки.

Итак, мистер Кроли считал своей обязанностию наводить генеалогические справки в энциклопедических словарях; стало быть, он думал о нашей героине и тогда, как она не имела счастья наслаждаться его изустною беседой. Что жь отсюда следует? Ничего, собственно говоря; он питал к Ребекке некоторую дружбу; но сердечная его привязанность принадлежала леди Дженни Шимшенкс.

Раз или два мистер Кроли давал молодой девице выговор за то, что она играла в шашки с его отцом, в такую игру, которая, по его имению, чрезвычайно содействует к искоренению созерцательных истин из юной души, причем он рекомендовал ей употреблять свой досуг на чтение вновь вышедшого сочинения "Слепая Прачка"; но мисс Шарп, по этому случаю, извинилась с некоторою твердостью, что матушка её довольно часто игрывала в шашки с престарелым графом де-Триктрак и достопочтенным аббатом дю-Корнет; этим способом, молодая девица совершенно оправдала свой мирские забавы с сэром Питтом Кроли.

Но кроме шашек были, с течением времени, отысканы и другия средства для постоянных сношений с господином баронетом. Необыкновенная смышленость гувернантки послужили для него драгоценною находкой. С редким и неутомимым терпением, Ребекка читала все юридические бумаги, с которыми сэр Питт Кроли обещал познакомить ее еще прежде, чем она приехала на "Королевину усадьбу". Она охотно вызвалась переписать многия из его писем, и весьма искусно изменила тарабарский их склад, так что они, освобожденные от безчисленного множества орфографических ошибок, вполне пригодились для современного употребления особ, на имя которых адресовал их сэр Питт Кроли. Она принимала весьма деятельное участие во всем, что имело какое-нибудь отношение к поместью; ферма, парк, сад и конюшни были постоянным предметом её внимательной заботливости, обращонной на все возможные предметы. Редко баронет выходил гулять после завтрака, неьпригласив с собою гувернантку, которая, разумеется, должна была ему сопутствовать вместе с своими ученицами. Ея умная беседа служила для него одним из лучших наслаждений после пунша. Ребекка давала ему советы относительно подстрижки дерев в садовых аллеях и копания гряд в огородах, сообщая притом весьма дельные замечания относительно лошадей, которых нужию было употреблять для плуга или для извоза.

И прежде чем прошол один только год; мисс Ребекка Шарп совершенно овладела доверенностью баронета. Беседа за столом, в которой, в былые времена, принимал постоянное участие мистер Горрокс, теперь исключительно ограничилась особой сэра Питта и мисс Шарп. В отсутствие мистера Кроли, она была почти совершенною хозяйкою в доме, и при всем том, несмотря на свое блистательное положение, она вела себя с такою осторожностью и скромностью, что власть её отнюдь не оскорбляла низшие управления на кухне и конюшнях. Кухарка, горничная, садовники и кучера были от неё в восторге. Словом, мисс Ребекка Шарп совершенно пересоздала свою гордую натуру, и эта радикальная перемена в её характере доказывала во веяком случае великое благоразумие, господство над собою и ту нравственную энергию, которая достается в удел немногим из её сестер.

Но было ли искреним такое перерождение нашей героини, читатель увидеть это должен из её последующих похождений на базаре житейской суеты. Довольно заметить на этот раз, что система лицемерия и ханжества представляет в своем исполнении множество запутанных и чрезвычайно затруднительных сторон, способных оттолкнуть от себя всякую молодую особу двадцати одного года.

Впрочем, наш читатель вероятно помнит, что героиня этой достоверной повести, младшая по летам, много, однакожь, испытала на своем веку, и приобрела неоспоримое право на титул умнейшей девицы, какая когда-либо воспитывалась на Чизвиккском проспекте, в академии старухи Пинкертон.

Сыновья сэра Питта, старший и младший, никогда не сходились на "Королевшой усадьбе"; они ненавидели друг друга от искреннего сердца, и Родон Кроли вообще презирал все заведения в прадедовском замке; он приезжал сюда очень редко, за исключением тех случаев, когда гостила на "Королевиной усадьбе" тётушка мисс Кроли.

О главнейшем достоинстве этой старухи мы уже ммели случай намекнуть: у ней было семьдесят тысячь фунтов, и она почти усыновила Родона. Мистера Питта Кроли, своего старшого племянника, она терпеть не могла, и презирала его как негодного молокососа. В свою очередь, мистер Кроли, не обинуясь; доказывал при всяком удобном случае, что тётка его пропащая старуха. Под эту же категорию неизбежной гибели подводил он и своего младшого братца.

- С ужасом я должен заключить, говорил обыкновенно мистер Кроли, что эта женщина без всяких правил. Эти бешенные Французы решительно свели с ума несчастную старуху. Все кости мои проникаются страшным трепетом, когда я помышляю о её будущности, теперь особенно, как уже стоит она одною ногою на-краю могилы. Она погрязла и душой, и телом, в треволнении житейского моря, и нет пределов её сумасбродству.

Мистер Питт любил выражаться высоким слогом, и мы демонски жалеем, что различные треволнения на базаре житейской суеты не позволяют нам передавать буквально его выражений. Главнейшая и существенная беда состояла в том, что легкамысленная старуха настойчиво уклонялась от слушания созерцательно догматических бесед мистера Питта Кроли, и за это собственно обрекал он ее на неизбежную гибель. Ктому же, как-скоро она приезжала на "Королевину усадьбу", он принужден был прекращать на время свой вечерния наставления домочадцам и челядинцам.

- А слышь ты, Питт, говорил старик отец, тётка должна быть здесь на этих днях.

- Знаю; что жь из этого?

- А то, любезный друг, возражал отец, что твои методистские сходки будут теперь ужь неуместны.

- Почему же?

- Потому-что она писала, что терпеть не может ни квакеров, ни методистов. Ты ужь прекрати, сделай милость, эти вечерния заседания, иначе от неё житья не будет ни тебе, ни мне. Ну, на что это будет похоже, если, по твоей милости, "Королевина усадьба" выпустит из рук три тысячи фунтов годового дохода?

- Э, батюшка, что значат деньги в сравнении с невещественным капиталом? продолжал мистер Кроли.

- То-есть; ты хочешь сказать, мой милый, что тебе не видать этих денег, как своих ушей? Знаем мы вас!

И точно, старик Кроли в совершенстве понимал натуру своего сына, который мог, при случае, служить идеалом для нового Тартюфа.

С его точки зрения, мисс Кроли была точно пропащая старуха. У ней был уютный маленький домик в модной столичной улице, и так как она кушала вдоволь всякой-всячины в продолжение зимнего сезона, то летом, для возстановления пищеварительной системы, она уезжала в Гаррогет или Чельтенгем. Гостепрйшством и радушием она отличалась больше всех старых весталок, и слыла, по её словам, первой красавицой в свое время. (Дело известное, что все старухи были первыми красавицами - в свое время.) Мисс Кроли, что называется, была bel esprit, и, на этом основании, терпеть не могла прсвыспренних бесед. Она страстно любила французскую поэзию, французские романы, французскую кухню и французские вина. Цветущие годы молодости она провела в Париже, где, по её словам, мосье Сен-Жюст пылал к ней безнадежной страстью. Она читала Монтескьё, и знала наизусть Руссо; бойко говорила о житейской философии. Она принимала живейшее участие в парламентских дебатах, и была привязана всем сердцем к политическим мнениям мистера Фокса; портреты его висели во всех комнатах её дома на Парк-Лене. Мистер Уильберфорс, первый пустивший в ход филантропический вопрос относительно разработки американских плантаций, был её искренним другом, и она уверяла даже всех своих знакомых, что сам мистер Вилльям Питт почерпал для своих речей вдохновение в её гостиной.

Неизвестно, вследствие каких причим, а быть может и без всяких причим, эта почтенная старушка задумала полюбить Родона Кроли, когда тот был еще мальчишкой. Она помогла ему вступить в Кембриджский Университет, между тем как брат её обучался в Оксфорде. Когда, через два года, Родон Кроли, за отчаянную леность был выгнан из Кембриджа академическим советомь, мисс Кроли купила для своего любимца весьма красивую должность и определила его на действительную службу. На службе, между товарищами, он считался малым разбитным, слособным на все руки. Он боксировал как чудо-богатырь, играл на бильярде лучше всех, просиживал за картами целые ночи напролет, и оказал, в короткое время, необыкновенные успехи во всех забавах, которые тогда считались в моде между молодыми людьми, понимавшими цену жизни. Притом, по плводу разных обстоятельств, Родон Кроли совершил победоносно три отчаянные дуэли, в которых представил наглядные доказательства своего полного презрения к смерти.

- Пропал, несчастный, ох, пропал на веки! говаривал мистер Кроли; устремляя свои серые очи к потолку. Это ужь было в его натуре; мистер Питт Кроли любил на досуге соболезновать о несчастном состоянии особ, которые, своими делами или мнениями, противоречили его созерцательным беседам.

Но не так смотрела на эти вещи романтическая мисс Кроли. Она искренно любовалась взбалмошной отвагой своего любимца, и охотно выплачивала его долги.

- Что жь он такое? говорила она, когда указывали ей на беспутное поведение Родона Кроли; в нем бушует молодецкая кровь: пошалит - исправится, остепенится, и ужь во всяком случае он в тысячу раз достойнее своего болвана братца. Терпеть не могу этих ханжей.

ГЛАВА XI.

Аркадская простота и невинность нравов.

Из всего, что сказано до сих пор о почтенных обитателях джентльменского замка, читатель мог убедиться окончательно, какие выгоды сельская жизнь представляет над городскою касательно чистоты и невинности нравов. Для дополнения этой картины, нам остается отрекомендовать баронетова братца, Бьюта Кроли и его супругу.

Достопочтенный Бьют Кроли пользовался во всей области удивительною популярностью, и его знали гораздо больше, чем самого баронета. В школе он был коноводом всех шалунов, и никто не смел с ним состязаться в кулачном бою. Привычки разгульной жизни, повидимому, остались за ним навсегда; он присутствовал на конских скачках, на кулачных боях, на регаттах, и не было в целом околодке, на растоянии пятидесяти квадратных миль, ни одного митинга и публичного обеда, куда бы не являлся достопочтенный Бьют Кроли. Летом и зимою, весной и в глубокую осень, он тащился на своей гнедой кобылке на хутор Фуддельстона или в замок Вапсгота, к кому-нибудь из лордов, стоявших с ним на короткой ноге. С ними он беседовал, шутил, и на вечерах их пел отличные баллады, возбуждавшие всеобщий восторг. В довершение всего, он отлично ловил зайцов и превосходно удил рыбу.

Супруга его, мистрисс Кроли, представляла из себя довольно толстую фигурку небольшого роста, и первым её достоинством было то, что она весьма искусно писала сочинения для своего мужа. Одаренная решительными наклонностями к семейной жизни, мистрисс Кроли, при содействии своих дочерей, управляла хозяйством самовластно, и вне дома предоставляла своему супругу полную свободу. Он мог уезжать и приезжать по произволу, и обедать в гостях сколько угодно, потому-что мистрисс Кроли была женщина расчотливая, и хорошо понимала цену портвейна. Она происходила из порядочной фамилии, покойный отец ея, Гектор Мак-Тевиш, был подполковником,- и, в отношении к домашней экономии, была чудесной женой. При всем том, несмотря на её чрезмерную заботливость и аккуратность, достопочтенный Бьют Кроли был постоянно в долгах. Еще в коллегии, при жизни отца, он прокутил значительную сумму, и едва в десять лет, после женитьбы, расквитался с своими кредиторами, снабжавшшими его земными благами, когда он был студентом. Затем, две, три неудачные спекуляции еще больше растроили его дела. Престарелая сестрица дарила ему по временам по сотне фунтов, но это было почти то же, что капля в океане, и главнейшие его надежды, как само-собою разумеется, основывались на её смерти.

- Пусть только умрет старуха, и мы заживем на-славу, говорил достопочтенный Бьют Кроли; Матильда должна отказать мне половину своих денег.

Не будет, стало-быть, ничего удивительного, есла мы скажем на основании всех этих соображений, что баронет и его брат жили почти так же, как кошка с собакой. Сэр Питт не пропускал ни одного случая, когда мог поставить что-нибудь в пику мистеру Бьюту, а таких случаев была бездна. Молодой Питт собирал свои методистские сходки перед самым носом дяди, и открыто охотился на его земле. Родон Кроли еще больше должен был увеличить фамильную вражду своими притязаниями на собственность мисс Матильды. Эти денежные расчоты, спекуляции на жизнь и смерть, эти безмолвные битвы за лакомый кусок... кому неизвестно, что все это удивительно как скрепляет союз братской любви на базаре житейской суеты? Я, с своей стороны, знал на своем веку двух братцов, которые жили душа в душу около пятидесяти лет; потом они поссорились однажды навсегда из-за банкового билета в пять фунтов!

Прибытие на "Королевину усадьбу" такой замечательной особы, как мисс Ребекка Шарп, и её постепенное возвышение в глазах баронетова семейства, отнюдь не могло, по крайней мере долго, оставаться тайной для проницательной супруги мистера Бьюта. Собрать биографические сведения, изследовать подробно историю и характер новой особы, поселившейся в джентльменском замке, вот задача, которую немедленно предложила себе мистрисс Кроли. Да и как же иначе? Она интересовалась всем, что имело какое-либо отношение к "Королевиной усадьбе", и было ей известно в совершенстве, насколько хватает говяжьяго желе в господском доме, сколько штук приготовляется чорного белья к великому прачечному дню, сколько персиков ростет в оранжереях, и какую микстуру употребляет леди Кроли в продолжение своей болезни. Существовало с незапамятных времен примерное родственное согласие между прислугой пастората и ливрейными слугами замка. Люди сэра Питта весьма часто упивались шотландсквм пивом на пасторской кухне, и было приведено в известность, что пиво здесь гораздо доброкачественнее, чем в замке, потому-что мистрисс Кроли не скупилась ни на солод, ни на хмель. Были в добавок и кровные связи между служителями обоих семейств, и через этот канал весьма исправно протекали все свежия новости из пастората в замок, и из замка в пасторат. Такой порядок дел существует издавна в человеческом роде, и мы упоминаем о нем только в виде общих замечаний. Какая вам нужда до поступков брата, если вы любите друг друга? Но как-скоро вы рассорились, вам, само-собою разумеется, необходимо знать всю подноготную о его семействе.

Вскоре по прибытии на "Королевину усадьбу", Ребекка начала постоянно рисоваться в бюллетене мистрисс Кроли, и в первом его нумере стояли следующия замечания, выраженные весьма кратко и сильно:

"Зарезана чорная свинья. Веса шестьдесят фунтов. Бока посолили. К обеду пуддинг и свиная нога. Мистер Крамп, из Модбери, толковал с баронетом, как упрятать в тюрьму Джода Блаккмора. Мистер Питт болтал на методистской сходке (были такие-то, имярек). Миледи хандрит, как всегда. Выписали гувернантку для девиц."

Через несколько дней, в бюллетене появились дополнения такового рода:

"Новая гувернантка начинает водить за нос всех этих ослов. Сэр Питт с нею удивительно ласков. Мистер Кроли тоже. Он читает ей свою галиматью. Слушает и нередко хнычет."

- Ну, теперь будет у них потеха! проговорила смуглолицая мистрисс Бьют Кроли, чувствуя при этом необыкновенную усладу в своем сердце: она их выведет на свежую воду.

Наконец, дошло до её сведения, что гувернантка прибрала к своим рукам все дела на "Королевиной уеадьбе". Бюллетень гласил:

"Пишет письма для сэра Питта. Заведывает его счотами. Вертит хозяйством. Управляет бесконтрольно женой, сыном, девчонками, всем."

- Да это, просто, дьяволёнок в женском теле! воскликнула мистрисс Кроли; надобно теперь держать ухо востро, иначе, пожалуй, у них выйдет такой дербедень, что сам бес не разберет.

И в изобретательном мозгу мистрисс Кроли образовались и созрели неведомые планы. Ея наблюдения над замком приняли теперь более решительный характер, и она уже в буквальном смысле знала всю подноготную относительно всего, что происходило в неприятельском стане.

Мистрисс Бьют Кроли к мисс Пинкертонь, в Академию девиць, что на Чизвиккском проспекте.

Пасторат на "Королевиной усадьбе". Декабря....

"Милостивая государыня,

"Много, много лет протекло с той поры, как я имела счастье пользоваться вашими драгоценными наставлениями в стенах учебного заведения, делающего честь нашему отечеству, и, однакожь, я всегда неизменно сохраняла в тайнике своей души глубочайшее почтение к Чизвикку, и в особенности к вам, безценная моя наставница. Надеюсь, что вы наслаждаетесь добрым здоровьем. Провидение, конечно, сохранит еще на многая, многая лета несравненную мисс Пинкертон, столько необходимую для общего блага, объусловливаемого прежде всего разумным воспитанием женского пола.

"На этих днях, почтенная моя приятельница, леди Фуддельстон, изъявила желание приобресть опытнугю и добродетельную наставницу для своих детей, средства не позволяют мне самой держать гувернантку для своих малюток; но, благодарение Всевышнему, я получила воспитание в Чизвикке, и по этому обратилась ко мне за советом, зная очень хорошо мой нравственные правила на пути сей жизни. "Ах, Боже мой! воскликнула я, добрая, несравненная мисс Пинкертон может как нельзя лучше помочь нам в этом деле!" Словом, милостивая государыня, нет ли у вас на примете опытных девиц, которых таланты могли бы принести существенную пользу моей почтенной приятельнице и соседке? Смею вас уверить, что леди Фуддельстон согласится принять в свой дом гувернантку не иначе как по вашей рекомендации.

"Муж мой просит сказать, что ему было бы приятно видеть в своем доме все, что исходит из благородной академии мисс Пинкертон. О, как бы я желала представить свое семейство несравненному другу и покровительнице моей юности,- той знаменитой осоое, которая некогда заслужила справедливое удивление нашего великого лексикографа! Если когда-либо случится вам путешествовать по Гемпширу, то я и супруг мой позволяем себе надеяться, что вы благоволите, покрайней мере на короткое время, украсить своим присутствием нашу сельскую хижину, где в объятиях счастливого семейства пребывает

"безгранично вам преданная

"счастливая питомица ваша

"Марта Кроли."

"P. S: Брат мистера Кроли, баронет, с которым, к несчастью, мы стоим вовсе не на короткой ноге, держит при себе гувернантку для своих малюток, не получивших до сих пор никакого воспитания, свойственного их званию и полу, потому-что несчастная их мать сама... но извините, родственная приязнь запрещает мне распространяться об этом неприятном предмете. Гувернантка, как мне сказывали, имела счастье получить воспитанье под вашим руководством. Я получила о ней разные более или менее неудовлетворительные отзывы; и так-как, с одной стороны; я, неоютря на фамильные раздоры, питаю искренно чисто-материнскую привязанность к своим маленьким племянницам, а с другой, всякая воспитанница из Чизвикка имеет полное право на мое внимание и уважение, то, сделайте одолжение, мисс Пинкертон, раскажите мне историю этой молодой девицы, с которой мне, по чизвиккским воспоминаниям, было бы весьма приятно заключить искреннюю дружбу, хотя бы для того только, чтобы почаще говорить о вас, почтенная мисс Пимкертон. M. K."

Мисс Пинкертон к мистрисс Бьют Кроли. Чизвиккский проспект, Декабря...

"Спешу немедленно, милостивая государыня, отвечать на приятное письмо ваше, полученное мною с последнею почтой. Чувствую невыразимое наслаждение при мысли, что мои материнские попечения возбуждают истинно-детскую привязанность ко мне в тех особах, которые некогда пользовались теорическюий и нравственно-практическими уроками в стенах заведения, удостоенного лестным вимманием и одобрением великого лексикографа. Радуюсь душевно благосостоянию возлюбленной мистрисс Бьют Кроли, в которой мне приятно вспомнить еще раз бывшую свою воспитанницу, умную, кроткую, прилежную, совершннейшую мисс Марту Мак-Тевиш. Под моим руководством воспитываются теперь многия дочери особ, бывших вашими современницами в Чизвиккской Академии; какая радость была бы для меня, если бы и ваши милые дети поступили под мой непосредственный надзор!

"Свидетельствуя свое совершеннейшее почтение леди Фуддельстон, имею честь (письменно) рекомендлвать её превосходительству двух своих приятельниц, мисс Чоффин и мисс Гоки.

"Обе эти девицы получили под моим руководтвом, совершеннейшее воспитание. необходимое для образованной гувернантки. Оне могут учить по-гречески, по-латыни, и преподавать основания еврейского языка по новейшей методе. Оне владеют также обширными сведениями историческими и математическими, и могут, кроме арифметики, преподавать алгебру, геометрию, дифференцияльные исчислсния, астрономию и небесную механику. Притом, обе оне превосходно знают языки испанский, итальянский, фраицузский, географию древнюю и новую, музыку инструментальную и вокальную, физику, зоологию, ботанику, фитологию и танцовальное искусство в полном объеме, так-что при них не будет никакой надобности нанимать особого танцмейстера. Обе в совершенстве понимают педагогическое значение и употребление глобусов небесных и земных. Сверх-того, мисс Чоффин, дочь покойного пастора, Фомы Чоффина, бывшего членом Кембриджской Коллегии Миссионеров, может с успехом преподавать древний сирийский язык и основания конституционного права. Должно, впрочем, заметить, что ей только восьмнадцать лет и она имеет удивительно привлекательную наружность; быть-может, это обстоятельство послужит ей препятствием к поступлению в аристократический дом сэра Гуддельстона-Фуддельстона.

"Мисс Летиция Гоки, напротив того, не получила от природы блистательных даров наружной красоты, ей двадцать однн год, и лицо её обезображено оспой. Она немного спотыкается, косит обоими глазами, волосы её имеют красноватый цвет. В обеих девицах укоренены глубокие правила высокой нравственности. Жалованье, конечно, должно соответствовать их энцтклопедическому образованию и талантам.

"С глубочайшим почтением к достопочтенгому вашему супругу, мистеру Бьюту Кроли, имею честь быть вашею,

милостивая государыня,

покорнейшею слугою

Барбара Пинкертон."

P. S. Мисс Шарп, проживающая теперь в качестве гувернантки у баронета и члена парламента, сэра Питта Кроли, была, точно, воспитанницей в моем заведении, и я, с своей стороны, не имею ничего сказать в охуждение её личности. Наружирсть ся, конечно, неприятна, и может с первого взгляда внушать некоторое отвращение, но это собственно дело натуры, нисколько не зависящее от нашей воли. Родители ея, к несчастию, стояли на самой низшей ступени в общественном быту (отец мисс Шарп, отличавшийся грязною жизнью, был живописец, а мать театральная танцовщица, о чем я с ужасом узнала после); однакожь я должна сказать по совести, что дочь их имеет весьма значительные таланты, и я не имею особенных причин жалеть, что приняла ее из сострадания. Можно, конечно, опасаться как бы со временем не привились к ней, по наследству, несчастные свойства её матери (мне имели бессовестность представить ее как французскую графиню, эмигрировавшую к нам в конце прошлого столетия, но после я убедилась из достоверных источников, что это была довольно жалкая тварь, без всяких нравственных правил); но до сих пор, так по крайней мере мне казалось, поведение мисс Шарп было удовлетворительным в нравственном смысле. Позволяю себе надеяться, что и вперед она не отступит от правил строгой морали, тем более, что теперь она имеет все возможные случаи пользоваться прекрасными примерами в утончонном и образованном кругу превосходительного сэра Питта Кроли.

Мисс Ребекка Шарп к мисс Амелии Седли.

"Милая Амелия,

безценный, несравненный друг мой!

"Вот уже прошло несколько месяцов сряду, прежде чем я решилась снова взяться за перо, чтобы возобновить с тобою переписку; но теперь о чем станет писать бедная сирота, заброшенная судьбою в какую-то трущобу, где не видишь иной раз человеческого лица? Разве интересно тебе знать, хорош или нет, в нынешнем году, урожай на репу, сколько фунтов должна весить откормленная свинья, и будут ли жирны коровы, если откармливать их клевером? Других предметов, достойных твоего внимания, я решительно не нахожу на "Королевиной усадьбе". Время тянется уныло, монотонно, и все дни похожи один на другой, как две капли воды; впрочем, вот тебе еще раз подробнейший отчот моего житья-бытья.

"Перед завтраком, прогулка с баронетом и его интересными пичужками, как он их называет; после завтрака, учебные занятия в классе, где пичужки обязаны слушать наставления вашей покорнейшей слуги; после класса, я читаю и пишу деловые бумаги, рассуждая с баронетом о его рудокопнях, каналах и бесконечных тяжбах с откупщиками, потому-что, как изволишь видеть, сэр Питт Кроли сделал меня своим секретарем; после обеда, старший сынок его пускается в длинные рассуждения относительно суеты мирской, между-тем как сам баронет играет в шашки. Миледи, по обыкновению, слушает, молчит, смотрит во все глаза и, кажется, не думает ни о чем. Она теперь довольно интересна, потому-что страдала недавно мигренью; это обстоятельство привело в наш дом нового джентльмена в лице молодого врача.

"Очень хорошо, моя милая, бедные девицы никак не должны упадать духом. Молодой доктор весьма деликатно и тонко намекнул вашей подруге, что если ей угодно принять на себя интересный титул мистрисс Глаубер, то она составит лучшее украшение его медико-хирургического кабинета. Я отвечала эскулапу, что не чувствую в себе довольно храбрости и силы выдержать соперничество с его банками и вызолоченными ступками, в которых он толчот свои порошки. Неужели, в самом деле, судьба произвела меня на свет для того, чтобы сделать из меня жену какого-нибудь сельского врача? Мистер Глаубер воротился домой с весьма расстроенным здоровьем; принял прохладительную микстуру, и теперь, если не ошибаюсь, совсем излечился от любовного недуга. Сэр Питт Кроли был, на этот раз, совершенно доволен моим поступком, и сделал весьма лестный отзыв относительно моего благоразумия; ему, видите ли, было бы жаль потерять во мне своего маленького секретаря. Впрочем, кажется, я нравлюсь старикашке, и он меня любит, как-только можно любить в его лета, с такой чорствой натурой. Выйдти замуж, да еще за деревенского аптекаря!.. Нет, нет, сердце женщины не вдруг забывает старые привязанности и связи, о которых, впрочем, было бы не кстати распространяться. Возвратимся к джентльменской трущобе.

"И то сказать, титул трущобы теперь нейдет к "Королевиной усадьбе". На днях, ma chere, приехала к нам мисс Кроли с своими жирными конями, жирными лакеями, жирным кучером и жирной болонкой, знаменитая мисс Кроли, у которой семьдесят тысячь фунтов наличного капитала, и которую обожают оба брата... то-есть, вернее будет сказать, что баронет и его братец обожают капитал своей престарелой сестрицы. В ней, повидимому, обнаруживаются несомненные признаки близкой апоплексии, и потому ничего нет удивительного, что сэр Питт и мистер Бьют Кроли ухаживают за старухой с истинным самоотвержением. Забавно видеть, как они бросаются к ней наперерыв, чтобы поправить её подушки, или подать ей парик. Несмотря на телесные недуги, старушка не теряет присутствия духа, и нрав у неё удивительно веселый.

"- Всякой раз как я приезжаю в деревню, говорит она, мне совсем нет надобиюсти брать с собою свою кошечку, мисс Бриггс, и она остается в городе караулить дом. Мои братцы лучше всяких котов.

"С её приездом "Королевина усадьба" расцветает, и все здесь на целый месяд принимает праздничный вид, как-будто сам старик сэр Вальполь возвращается к нам с того света. Мы обедаем великолепно и ездим четверней с лакеями на запятках в богатейших ливреях новейшого фасона. Кларет и шампанское у нас нипочем, как-будто мы обыкновенно употребляем эти напитки каждый день. По вечерам, в классной зале у нас горят восковые свечи, и в каминах хрустить неугасимый огонь. Леди Кроли выбирает из своего гардероба модные платья светло-зеленого цвета, и воспитанницы мои променивают свой неуклюжия туфли и толстые тартановые шубейки на шолковые чулки и белые кисейные платьица, какие только могут быть приличны для дочерей богатого баронета. Вчера мисс Роза прибежала ко мне в величайшем испуге: вильтширская свинка, любимица её на скотном дворе, ужасно загрязнила и совсем испортила её шолковое сиреневое платьицо. которое только-что она обновила в первый раз. Случись это неделью раньше, сэр Питт, нет сомнения, жестоко отодрал бы уши своей пичужке, и засадил бы ее на хлеб и воду на целый месяц; но теперь он только примолвил: "я разделаюсь с тобой, мисс, дай лишь уехать твоей тётке". Потом он улыбнулся и захохотал, как-будто ничего особенного не случилось. Станем надеяться, что гнев его успеет простыть еще до отъезда мисс Кроли; я по крайней мере этого искренно желаю, из любви к мисс Розе. Деньги - великий миротворец на белом свете. "Семьдесят тысячь фунтов, олицетворенных в особе мисс Кроли, оказывают также удивительный эффект на сердечные расположения двух братцов Кроли. Я разумею собственно стариков, баронета и пастора, душевно ненавидящях друг друга. Сэр Питт способен на всякую проделку, чтоб при случае досадить мистеру Бьюту, и раз в неделю регулярно выводит его из терпенья, позволяя себе храпеть в ту пору, когда тот в публичном собрании читает свои сочинения, написанные высоким слогом. Но с приездом мисс Кроли, они, что называется, живут душа в душу, и нет между ними ни малейшего следа обычных ссор. Джентльменский замок посещает пасторат, и на оборот, vice versa, как говорят педанты в школах. Пастор и баронет разговаривают дружелюбно о скотном дворе, о браконьерах, о своих соседях, и каждый, смотря на них, подумает, что это закадычные друзья. Иначе и быть не может: мисс Кроли выразилась на прямик, что если хоть раз они повздорят и поссорятся при её особе, она переделает завещание и откажет свой деньги шропширским Кроли. Это её другие родственники, к которым, мне кажется, могло бы перейдти все наследство; но шропширские Кроли не умеют и, может-быть, не понимают, как взяться за дело. Шропширский Кроли - пастор, так же как его гемпширский кузен; он жестоко оскорбил мисс Кроли неуместными замечаниями насчет её слишком светского поведения, и старая дева перестала ездить в Шропшир. Впрочем, она и была там один только раз, когда гемпширские братцы, забыв правила благоразумия, задумали при ней посчитаться между собой.

"С прибытием мисс Кроли, вечерния беседы на сон грядущий прекращаются в нашем замке, и мистер Питт, которого она презирает с полным сердечным убеждением, обыкновенно считает нужным отправляться в город по своим делам. С другой стороны, брат его, кептен Кроли неизменно приезжает в эту пору на "Королевину усадьбу". Может-быть, тебе интересно знать, что это за человек.

"Кентен Кроли молодой высокий денди, чистой, джентльменской породы. Он шести футов ростом, голос у него басистый и громкий; каждый день бранит он слуг, на чем свет стоит, и однакожь, слуги любят его, потому-что кептен Кроли бросает им деньги зажмуря глаза и великодушию его нет пределов. Зато и челядиницы "Королевиной усадьбы" готовы сделать все для своего любимца. На прошлой неделе, садовники чуть не уходили констебля и его помощника, приехавших из Лондона переговорить с господином Кроли по одному весьма неприятному делу; садовники приняли их за браконьеров, и чуть-ли не поизмяли их бока. Дело, впрочем, не имело дальнейших последствий, потому-что баронет вступился за незваных гостей.

"Родон Кроли ничут не уважает старика, и я слышала собственнымй ушами, как он придавал ему многия энергические названия, нисколько несовместные с почтенным званием баронета. Между здешними леди он пользуется страшной репутацией. Он привозит с собой своих охотников, дружится и живет с здешними мелкими помещиками, приглашает в замок на обед всех своих знакомых; которых у него бездна, и сэр Питт не смест прекословить мистеру Родону, из опасения оскорбить мисс Кроли и потерять свою часть наследства, как-скоро она скончается от апоплексического удара.

"Говорить ли, каким комплиментом удостоил меня однажды кептен Кроли? Не мешает, потому-что это авось позабавит тебя. Раз, вечером, танцовали на "Королевиной усадьбе"; были у нас сэрь Гуддельстон Фуддельстон и его семейство, сэр Джильс Ванегот и его молодые леди, да еще не знаю кто; вообще, гостей было вдоволь. Очень хорошо. Вдруг кептен Кроли, обращаясь к одному из своих друзей, проговорил: "клянусь честью, это будет прилакомый кусочек!" и потом, с неподражаемым бесстыдством, прямо указал на вашу покорнейшую слугу. Велед за тем, я удостоилась чести протанцовать с ним две кадрили. С молодыми помещиками он в самых дружеских связях; с ними он пьет, держит пари, ездит верхом, рассуждает об охоте и стрельбе; но здешних девиц он называет бездушными, намалеванными куклами, и в этом отношении, кажется мне довольно близок к правде: я по крайней мере, совершенно разделяю его мнение. Оне решительно презирают меня, все до одной, и это между прочим доставляет мне большое удовольствие. Когда оне танцуют, я, по обыкновению, сижу за фортепьяно, и играю весьма небрежно. Раз, после обеда, Родон Кроли выбежал из столовой в разгорячонном состоянии духа, и, увидев меня за этим интересным занятием, закричал громко и весьма неосторожно, что я танцую решительно лучше всех красавиц гемпширского графства, и что он, "чорт побери", немедленно позаботится выписать музыкантов из Модбери.

"- Продолжайте, mesdames, я стану для вас играть! сказала мистрисс Бьют, суетливо усаживаясь вместо меня за фортепьяно.

"Мистрисс Бьют Кроли презабавная кругленькая фигурка с моргающими глазами и старомодным тюрбаном на голове. Кептен Кроли и ваша бедная Ребекка закружились, под её музыку, в бешеном вальсе, и потом протанцовали кадриль. Что же? Она поздравила меня с успехом? Пожалуйте, как это можно! Гордая мистрисс Бьют Кроли, первая кузина графа Типтопа, ведет себя свысока даже в отношении к миледи Кроли, и никогда не делает ей визитов, кроме тех случаев, когда мисс Кроли гостит на "Королевиной усадьбе". Бедная леди Кроли! Между-тем как все мы веселимся в гостиных и залах бельэтажа, она смиренно сидит у себя наверху, и принимает пилюли, от нечего делать.

"Однакожь, можете вообразить! мистрисс Бьют Кроли вдруг, ни-с-того ни-с-сего, почувствовала ко мге сердечную привязанность.

"- Отчего бы вам, милая мисс Шарп. сказала она, не завернуть к нах в пасторат с своими ученицами, когда-нибудь после прогулки? Сделайте одолжение, мисс Шарп, првходите к нам как можно чаще; моим детям будет очень приятно видеть своих кузин.

"Я знаю, куда она метит. Синьйор Клементи не напрасно учил нас музыке: добрая пасторша хочет иметь во мне дарового музыкального профессора для своих дочек. Вижу насквозь её маленькие стратагемы, и читаю у неё в душе. Так и быть: сделаю визит достопочтенной Бьют Кроли. Я решилась здесь угождать всем этим ослицам и ослам. Это неизменная и неизбежная обязанность бедной гувернантки, у которой нет ни покровителя, ни друга. Думая мне сделать комплимент, и вероятно растрогать мое сердце, пасторша изволила отозваться весьма выгодно касательно успехов, сделанных моими ученицами на попряще искусств и наук; бедная, простоволосая, деревенская душа! как-будто я сколько-нибудь дорожу своими ученицами! Довольно и того, что, по их милости, я живу на "Королевиной Усадьбе".

"Твоя индийская кисея и розовый шолк, милая Амелия, говорят, пристали мне как нельзя лучше. Эти платья довольно поистаскались; но бедные девушки, само-собою разумеется, не имеют права расчитывать на "des fraiches toilettes". Счастливое, счастливое создание! Тебе стоит только поехать на Сент-Джемскую улицу в модный магазин, и добрая maman готова накупить для тебя всякой всячины. Прощай, милый друг мой.

"Совершенно тебе преданная

"Ребекка."

"P. S. Посмотрела бы ты, как перебесились девицы Блакк-Брукс (адмиральские дочки, моя милая), когда кептен Кроли ангажировал меня на кадриль! А туалет их приготовляется в Лондоне по последним картинкам.

"Adieu, chere amie, adieu, adieu!"

Открывается отсюда, что мисс Ребекка Шарп, хорошо понимала свое значение и роль на "Королевиной усадьбе". Сближение замка с пасторатом весьма много зависело от её согласия навещать по временам мистрисс Бьют Кроли, которой тайные намерения были для неё яснее солнца. Тут было употреблено очень кстати содействие могущественной мисс Кроли, которая принудила сэра Питта забыть окончательно фамильную вражду, чтоб всем и каждому было весело в его поместьи. Таким образом, было решено на семейном совете, что молодые особы обеих фамилий будут беспрепятствеимо навещать друг друга как-можно чаще, и эта дружеская связь продолжалась ненарушимо во все время пребывания миролюбивой и веселой старушки на "Королевиной усадьбе".

- И зачем ты пригласила на обед этого забулдыгу, Родона Кроли? сказал мистер Бьют своей супруге, когда они гуляли по парку. Ну, зачем он тебе понадобился? Он смотрит на вас, провинциялов, как на каких-нибудь Арабов. И ужь я знаю, он будет тянуть мою старую мадеру, как водицу, а это не безделица; бутылка мне стоит до десяти шиллингов.

- Что жь такое, мой друг? возразила мистрисс Бьют. Этим мы не раззоримся.

- Еще бы! Да ведь, ты, впрочем, не знаешь, что это за каналья. Родон Кроли картёжник,пьяница, негодяй, сорвиголова. Он дрался на дуэлях, и по уши завяз в долгах; посмотри вот, если большая часть наследства после этой старухи не перейдет в его руки. Он, просто, нас грабит, да, таки и ограбит, помяни мое слово. Стряпчий говорил мне... здесь мистер Бьют, в изъявление негодования, погрозился кулаком на луну, и прибавил печальным тоном: да что тут толковать? она отказывает ему пятьдесят тысячь, и только остальные тридцать пойдут в дележ.

- Мне кажется, она скоро умрет, заметила мистрисс Бьют. Лишь-только мы вышли из-за стола, она ужасно раскраснелась, и чуть не побагровела. Я принуждена была расшнуровать еe.

- Не мудрено: она выпила семь бокалов шампанского, сказал мистер Бьют Кроли тихим голосом, а какая гадость это шампанское у моего братца? Просто, чорт побери... да ведь ты ничего не смыслишь!

- Мы, женщины, ничего не знаем, смиренно согласилась мистрисс Бьют Кроли.

- Она выпила после обеда стакан вишневки, продолжал почтенный супруг, и пила кофе с курасо. Ведь это, просто, адский ликёр, и я за пять фунтов не согласился бы растворить им свой кофе.

- Отчего же?

- Да так... оттого, моя милая, что у женщины волос долог, да ум короток. Не устоит старуха, помяни мое слово. Готов держать пари какое угодно, что Матильде не прожить и года.

Затем они молча продолжали свою прогулку. Погружонный в торжественные созерцания, мистер Бьют Кроли думал о своих долгах, о своем сыне Джемсе, который учился в Кембридже, о сыне своем Франке, который был в Вульвиче, о своих четырех дочерях, слишком обделенных скупою природой благами физической красоты, Бедняжки! не было у них ни одного пенни за душой, кроме наследства после тетки.

-A знаешь личто? вдруг сказал мистер Бьют, устремив нетерпеливый взор на свою драгоценную половину.

- Что такое?

- Ведь этот молокосос, старший сынок Питта, метит в парламепт.

- Тут удивительного нет ничего, возразила супруга, сэр Питт Кроли играет важную роль в политическом мире, и ему ничего не стоит пристроить своего сынка. Хорошо, еслиб мисс Кроли уговорила его сделать что-нибудь и для нашего Джемса. Ты должен похлопотать об этом.

- Питт обещает, если хочешь, да что в этом толку? сказал достопочтенный супруг. Он обещал уплатить за меня школьные долги, когда умер мой отец; обещал потом выстроить новый флигель в пасторате; обещал отдать аренду с лугами и полями, и... и, просто, потом фигу показал, когда я, по его милости, шлепнулся на это место. Нет, моя милая, нечего нам ждать от Питта. И когда подумаешь, что сыну этого человека, картёжнику, забулдыге, дуэлисту, Матильда хочет отказать большую часть своих денег... нет, это просто безчеловечно, из рук вон! В душе Родона Кроли сосредоточены все возможные пороки, кроме лицемерия, которое досталось в удел его старшему братцу.

- Тише, тише, мой друг! Мы на земле сэра Питта, перебила робкая супруга.

- Ну да, разве это не правда, что-ли? возразил неугомонный супруг. Я готов сказать в глаза, что он негодяй. Да и кто этого не знает? Разве не он дрался на дуэли с Файрбресом? Разве не он помогал молодому лорду Довделю прокучивать свое имение? Разве не он поссорил Билля Сомса с Тромпом, отчего я сам потерял ровно сорок фунтов? Что жь касается до женщин, ты очень хорошо слышала сама, как в моей судейской комнате...

- Ради Бога, мистер Кроли, избавьте меня от этих подробностей, сказала беспокойная леди.

- И ты приглашаешь этого негодяя в свой собственный дом! продолжал непсправимый супруг, ты, мать молодых девиц, жена достопочтенного человека...

- Бьют Кроли, ты с ума сошол!

- Сошол или нет, это другой водрос, а всетаки Родон Кроли не должен быть в нашем доме. Ты умна, моя милая, я не спорю, то есть, собственно говоря, ты градусов на пять поумнее своего мужа; а всетаки я не пущу к тебе Родона Кроли. Захочу пойдти к Гуддельстону-Фуддельстону, и пойду, вот увидишь, это я тебе говорю, Марта, и ты мне не запретишь ставить его чорного кобеля с моим бульдогом; не запретишь, мистрисс Кроли, а Родона Кроли не будет в нашем доме, прими это к сведению, и ужь, коль на то пошло...

- Пойдемте домой, мистер Кроли, пора вам отдохнуть.

Поутру на другой день, мистер Бьют Кроли, освеживший свою голову бутылкой крепкого пива, согласился на все желания своей супруги, и немедленно поехал к сэру Гуддельстону с тем, чтоб воротиться домой в воскресенье, к десяти часам утра.

Едва прошло несколько дней по приезде мисс Кроли на "Королевину усадьбу", как Ребекка Шарп успела овладеть победоносно сердцем этой лондонской львицы. Задумав однажды совершить веселую поездку в Модбери, мисс Матильда распорядилась взять с собою и Ребекку. Эта поездка окончательно упрочила завоевание нашой героини; старушка во всю дорогу смеялась от ся остроумных шуток, и потом, когда оне вповь воротились на "Королевину усадьбу", мисс Матильда Кроли была уже без ума от своей спутницы.

- Не позволять этой девушке обедать с гостями! воскликнула она, когда сэр Питт Кроли устроивал свой церемонный обед и сзывал знакомых баронетов Гемпширского графства. С чего это вы изволили взять, мой милый братец? Неужели, думаешь ты, им приятно разговаривать о пеленках с этой леди Фуддельстон, или рассуждать о собачьей охоте с этим старым гусем... как-бишь его?... сэр Джильс Вайсгот, если не ошибаюсь. Пусть мисс Шарп обедает вместе с нами, я этого требую и желаю. Леди Кроли может оставаться наверху, если не будет места за столом; но малютка мисс Шарп!.. Да понимаете ли вы, молостивый государь, что только она одна, в целом вашем графстве умеет говорить приятно и умно!

Мог ли сэр Питт Кроли устоять против такой команды? разумеется, нет. В тот же день, мисс Ребекка Шарп, гувернантка, получила формальное предписание кушать за столом, в общем собрании знаменитых гостей. И когда сэр Гуддельстон Фуддельстон, с приличной важностью сановитого джентльмена, повел из гостиной в столовую мисс Кроли, и приготовился занять свое место подле нея, старушка вдруг, что есть силы, закричала:

- Бекки Шарп! Садитесь здесь, подле меня, моя милая, и пусть сэр Гуддельстон сядет подле леди Вапсгот.

Кончился обед, кончился и вечер. Когда гости разъехались по домам, ненасытная мисс Кроли, обращаясь к своей любимице, сказала:

- Пойдем ко мне в будуар, Бекки, и потолкуем об этих джентльменах.

И оне вдвоем услаждали свою душу, рассуждая остроумно о всей этой компании чопорных джентльменов и надутых леди. Старик сэр Гуддельстон весьма приятно сопел и кряхтел за столом; сэр Джильс Вапсгот шумел каким-то странным образом, когда хлебал суп, между тем как супруга его беспрестанно моргала левым глазом; все это Ребекка каррикатурила мастерски, сообщая в это время весьма дельные и колкие замечания насчот вечерних разговоров касательно политики, военных действий, травли зайцов и парламентских заседаний. Чтожь касается до модного туалета девиц Вапсгот и знаменитой жолтой шляпы леди Фуддельстон, мисс Шарп разорвала их в клочки, к беспредельному наслаждению своей внимательной слушательницы.

- Послушайте. моя милая, говорила мисс Кроли, ты, на мои глаза, драгоценная жемчужина между всей этой женской шелухой. Мне бы демонски хотелось взять тебя с собой в Лондон, только из тебя не выйдет такой послушной овечки, как ата бедная Бриггс... нет, ты слишком хитра, лукава, умна как бесёнок... не правда ли, Фиркин?

Мистрисс Фиркин, убиравшая во все это время остаток волос на маковке веселой старушки, вздернула свою голову, и сказала с убийственно саркастическим видом:

- Да, сударыня, мисс Шарп удивительно умна. Дело в том, что природа снабдила мистрисс Фиркин значительным запасом ревности, которая, как известно, примадлежит к члслу похвальных свойств всякой честной служанки.

Подвергнув таким образом решительной опале сэра Гуддельстона-Фуддельстона, мисс Кроли распорядилась однажды навсегда, что с этой поры будет водить ее в столовую Родон Кроли, а Бекки понесет за ним её подушку, или наоборот: Бекки подаст ей свою руку, а Родон сзади понесет подушку.

- Нам и следует сидеть вместе, сказала она, потому-что во всей этой стране только мы одни истипно порядочные люди с философским духом.

В самом деле, мисс Матильда Кроли была пропитана насквозь духом современной философии, и мнения её всегда имели решительный характер.

- Свет, моя милая, удивительно как пуст, говорила она Ребекке, посмотри на моего братца, Питта, ведь это настоящий пеньтюх с ослиной головой. А эти Гуддельстоны? А этот бедный Бьют с своей пиголицей в шутовском тюрбане? Кто из них сравняется с тобой по воспитанию; или по уму? Что я говорю? Едва ли сравняются они с бедняжкой Бриггс, моей компаньонкой, или Баульсом, моим буфетчиком. Ты простоьчудо между ними, и в твоей маленькой головке гораздо больше мозгу, чем во всех этих ослицах и ослах всего Гемпшира.

- Вы слишком превозносите меня, мисс Кроли, отвечала Ребекка смиренным тоном, бедная гувернантка не заслуживает таких похвал.

- Гувернантка! Fi donc! Что жь мешает тебе подняться на какую угодно высоту? Да нечего и подниматься; ты и без того выше всей этой сволочи в богдыханских тюрбанах. Ты совершенно равна мне, моя милая, во всех возможных отношениях равна по уму, по чувствам: чего жь больше?.. Подбавь, пожалуйста, углей в камин; поправь мое платье, моя милая, расснуруй меня, поправь наколку... ты так хорошо все это делаешь.

И Ребекка, по праву равенства, превосходно исполняла роль служанки, ухаживая за ней по дням и по ночам. На нее, между прочим, возложена была постояимая обязанность читать французские романы для мисс Кроли, когда она уже лежала в постели.

В это самое время внимание большого лондонского света было в высшей степепи заинтересовано двумя великими событиями, подробно описанными во всех современных журналах. Корнеть Шафтон похитил леди Барбару Фитцурс, единственную дочь и наследницу графа Брунна, а некто Вирвен, считавшийся до сорока лет весьма степенным джентльменом и чадолюбивым отцом многочисленного семейства, бросил вдруг свою жену и детей из-за мистрисс Ружмонт, актрисы, которой уже было шестьдесят-пять лет.

- Это, по моему мнению, замечательнейщая черта в характере лорда Нельсона, что он свертелся из-за женщины, говорила мисс Матильда Кроли. Такие выходки, разумеется, не по силам обыкновенного мужчины. Я без ума от всех этих безумных партий. Всего больше мне нравится, когда джентльмен женится на дочери какого-нибудь мельника, как это сделал, например, лорд Флауэрдель... все женщины перебесились после этой свадьбы. Было бы очень недурно, моя милая, еслиб тебя вздумал похитить какой-нибудь великий человек из нашего круга. Ты стоишь этого.

- Скакать на почтовых! воскликнула Ребекка, поражонная внезапной мыслью. О, это было бы очаровательно!

- А потом, всего больше мне нравится, когда какой-нибудь бедняк подцепит богатую невесту, и убежит с нею на тот край света.

- И это недурно, заметила Ребекка.

- Конечно, и я беспрестанно толкую об этом Родону. Было бы очень хорошо, если бы он ухптрился увезти какую-нибудь...

- Богатую, или бедную?

- О, какая ты гусыня! разумеется, богатую. У Родона нет ни шиллинга, кроме тех денег, что я оставляю ему. Он по уши в долгах, crible de dettes: ему непременно должно поправить свое состояние удалой женитьбой. Авось он будет иметь успех в большом свете.

- Он очень умен? спросила Ребекка.

- Умен?! В голове этого молодца никогда не водились человеческие мысли: он вечно думает о своих лошадях, о картах, об охоте, и вне этой сферы он болван болваном; но я знаю, он успеет в нашем кругу. Разве ты не слыхала, моя милая, сколько дуэлей было у Родона Кроли? Товарищи по службе без ума от него, и все молодые люди стараются брать с него пример (1).

Отдавая своей подруге полный отчот о маленьном бале на "Королевиной усадьбе", и о том, как здесь в первый раз отличил ее Родон Кроли, Ребекка, странно сказать! неверно описала это замечательное обстоятельство своей жизни. Родон отличал ее и прежде без числа и меры. Родон почти каждый день встречался с нею на утренних прогулках. Родон больше сотни раз держал перед нею свечу на лестницах и в темных корридорах. Родон больше двадцати раз склонялся по вечерам над её головой, когда она пела и сидела за фортепьяно (миледи сидела наверху с своей больной головой, и никто не обращал внимания на молодую чету). Родон писал к ней нежные записочки... глупые, безграмотные записки...

Но когда он в первый раз положил свою записку между листами баллады, которую она пела, маленькая гувернантка быстро вскочила с своего места, и, схватив треугольное послание, бросила его в камин небрежною рукой. Затем, устремив на своего неприятеля грозный взгляд, она опять села за музыкальный инструмент, и, очертя голову, запела самую веселую арию, какая только была ей известна.

- Что там у вас? спросила мисс Кроли. пробужденная от послеобеденного дреманья внезапным прекращением музыкальных мотивов.

- Ничего, отвечала мисс Шарп с громим смехом. Фальшит одна нота.

Родон Кроли задыхался от внутренней досады.

Как это хорошо, что добрая мистрисс Бьют Кроли не думала ревновать гувернантку к достопочтенной мисс Кроли! Она даже радовалась сердечно, что молодая девушка обратила на себя благосклонное внимание старушки, и на этом основании, мистрисс Бьют принимала Ребекку в пасторате со всеми признаками искреянего радушие, и не только ее, но самого Родона Кроли, ненавистного соперника мистера Бьюта. Мистрисс Кроли и её племянник чуть ли не влюбились друг в друга: не было по крайней мере ни малейшего сомнения в том, что взаимная беседа услаждала их души и переполняла их сердца поэтическим восторгом. Родон Кроли совсем бросил охоту, отказался от веселых пирушек в замке сэра Фуддельстона, перестал кутить в трактирах Модбери, и величайшим его наслаждением было бродит вокруг пастората, куда по временам заезжала также и мисс Кроли. Миледи была теперь больна, и малюткам ея, разумеется, не кчему было сидеть дома. Оне ходили в пасторат вместе с гувернанткой. Таким образом составилось маленькое общество, которое, по вечерам, из пастората возвращалось в замок, так однакожь, что некоторые особы всегда шли позади, отставая от других на значительное расстояние. Кто жь бы это? Не мисс Кроли, потому-что она всегда приезжала и уезжала в карете.

При звездах, при луне, в тихую и ясную погоду, в джентльменском парке, мимо полей и бархатных лугов - о, что это за очаровательная прогулка для таких любителей прпроды, как Родон Кроли и мисс Ребекка Шарп!

- О звезды, звезды, ах, эти звезды! восклицала Ребекка, устремляя на них свои зеленые глазки. И кажется мне, как будто дух мой парит к ним легкой птичкой!

- О... ах... ух... да... я тоже чувствую, мисс Шарп, говорил другой пламенный обожатель звездного неба. Вам не мешает моя сигара, мисс Шарп?

Но мисс Шарп страстно любила на свежем воздухе сигарный запах. Вот она и сама берет сигарку, открывает прелестный ротик - пуфф! пуфф!- и потом она визжит, и возвращает произведение Гаванны своему кавалеру, который тут же молодецки закручивает свои усы, ерошит бакенбарды, затягивается, курит, и дым густыми облаками поднимается на воздух из его уст.

- Лучшей сигары, скажу я вам, земля не производила, говорит Родон Кроли.

Других предметов для беседы не находил он при луне и при звездах.

Старик сэр Питт, между-тем, покуривал свою трубку и прихлебывал пуншик в обществе буфетчика Горрокса, рассуждавшего с ним касательно овечек и откормленных свиней. Он наблюдал интересную чету из окна своего кабинета, и страшно клялся:

- Вот дай только уехать этой старухе: я его так швырну из-за дверей, что он у меня костей не соберет.

- Да, сударь, оно нешто, справедливо изволите судить, замечал мистер Горрокс, каммердинер его, Флетчерс, бестия, сударь, и такой субтильный джентльмен, что сам чорт на него не угодит. Давай ему и пива, и вина; и котлеток, и суплеток,- все мечи, что ни есть в печи. Вальяжный блюдолиз! Ну, а мисс Шарп, сударь, будет под пару мистеру Родону.

Аксиома, не требующая доказательств: мисс Ребекка Шарп могла быть под пару и сыну, и отцу.

ГЛАВА XII.

Излияние сердечных ощущений.

Прощаий Аркадия! Прощайте, пламенные обожатели сельской природы, представители первобытной чистоты и невинности обычаев и нравов! Марш, марш! по железной дороге в Лондон, на Россель-Сквер, к старикам Седли. Что поделывает их дочка, мисс Амелия Седли?

"Нет нам до неё никакого дела. Мы и не заботимся о ней. Она глупа невообразимо, и скучна ужасно!"

Так рекомеидуется мисс Седли в письме нейзвестной нам особы к другому лицу, о котором тоже мы не имеем ни малейшего понятия. Письмо написано прекрасным мелым почерком и запечатано розовой облаткой. Неизвестная особа прибавляет в этом роде еще несколько замечаний весьма назидательного свойства; но ужь мы пропустим их без дальнейшего обзора.

Мы, впрочем, уверены, что возлюбленный читатель, на поприще житейской опытности, не раз слышал интересные замечания в этом вкусе, исходившие из розовых женских уст. Прелестные знакомки, ваши и мои, не могут надивиться, что такое привлекает вас к какой-нибудь мисс Смит, и оне просто постигнуть не могут, что бы, например, заставило майора Джонса сделать предложение этой чопорной девчонке, какой-то мисс Берте Томсон, которая, право, как две капли воды, похожа на восковую фигуру. Ну, скажите на милость, что такое нашол в ней мистер Джонс? Розовые щочки, голубые глаза, курчавые пряди густых волос... Только-то? и больше ничего? Fi donc! Глупый народ эти мужчины! Что значат эти прелести, исчезающия с каждым годом, в сравнении с блистательными свойствами души и сердца, с этими вековыми дарами гения, украшающими человеческую природу? Вот иное дело, если девушка знает ботанику и геологию, упражняется в геометрии и алгебре, сочиняет стихи, поет трескучия сонаты a la мистер Герц... Ну, тогда можно было бы понять, почему этот Джоис женится на этой Томсон. Срам, милостивые государи, просто срам!

Согласимся, однакожь, что возвышенные нравственные достоинства, столько восхваляемые прекрасным полом, во всяком случае заслуживают преимущество перед тихим, кротким, вечно улыбающимся, свежим, безъискуственным и неприхотливым видением, вселяющим предчувствие семейного счастия и восторженных наслаждений. Согласимся и в том, что несчастные создания, заклейменные печатъю тлетворной красоты, заслуживают справедливый гнев и негодование своих учоных сестриц; но, увы! увы! этим женщинам низшого разряда навсегда остается, в сей юдоли плача и скорбей, то весьма незавидное и гибельное утешение, что мужчины им действительно удивляются и приносят посильную дань высоких почитаний. Мы, с своей стороны, наперекор нашим знакомкам, решительно остаемся в своем нелепом заблуждении, и до конца этой главы не расстанемся с закоренелым предразсудком.

Мне, на свой пай, не раз приходилось слышать от достолюбезных особ, заслуживающих полного доверия, что мисс Браун девушка без всяких достоинств, а мисс Уайт решительно ничего не имеет, кроме своего petit minois chiffone; что жь касается до мистрисс Блакк, это бездушная кукла, о которой не стоит и упомимать. Однакожь, то не подлежит ни малейшему сомнению, что я сам провел несколько часов в самой интересной беседе с мистрисс Блакк (хотя, в скобках, это превеликая тайна, о которой мне не велено болтать). Ктому же я вижу собственными глазами, что мужчины льпут как мухи к этой мисс Уайт, и что все молодые люди наперерыв друг перед другом добиваются завидной чести покружиться в котильноне с мисс Браун. Из всего этого, после долговременных наблюдений, я вывел про себя, для домашнего обихода, то логическое умозаключение, что женское презрение составляет самый лучший комплимент для презираемой особы, будь она девица или дама, это все равно.

Молодые люди, окружавшие мисс Амелию Седли, поступали в этом отношении сообразно с общепринятым принципом. Девицы Осборн и Доббин ни в чем не были столько согласны, как в определении ничтожных свойств их общей знакомки. Оне удивлялись и не могли придумать, как это, и зачем, и почему их братья находят удовольствие в обществе этой приторной девочки.

- Ну да, конечно, мы ее ласкаем, говорили мисс Осборн, две молодые, прелестные чернобровые девицы, окружонные дюжиною профессоров, гувернанток и модисток.

И действительно, оне обращались с Амелией удивительно как ласково, и принимали в отношении к ней такой сановитый вид джентльменского покровительства, что несчастная девушка в их присутствии картавила, заикалась, краснела, бледнела, молчала, и, словом, вела себя как дурочка, точь в точь, как отзывались о ней снисходительные сестрицы. При всем том, Амелия твердо решилась полюбить своих подруг, как сестер своего будущого мужа, и цроводила с ними утренние часы; несмотря на убийственную скуку и тоску, которая грызла её сердце. Несчастная церемониально разъезжала с ними из магазина в магазин в фамильном экипаже Осборнов, где, кроме снисходительных сестриц, рисовалась, на первом плане, чопорная гувернантка мисс Вирт, принадлежавшая с незапамятных времен к породе перезрелых весталок. Амелию брали с собой и в концерты, где разыгрывались степенные пьееы, в ораторию и приходскую церковь, принадлежавшую детскому приюту. И здесь, как везде, бедная девушка принуждена была вести себя степенно, чинно, с невозмутимым спокойствием, не смея выразить своих истинных чувств, когда пение сироток потрясало струны её нежного сердца. Дом Осборнов был устроен с истинно джентльменским комфортом; стол всегда был отличный; общество собиралось отборное, торжественное, и опытный наблюдатель с первого взгляда мог заметить, что хозяин и хозяйка питали глубокое уважение к сзоим собственным персонам. Они занимали лучшее место в церкви, соблюдали всегда самый строгий этикет, поведение их строжайшим образом подчинялось условиям всех возможных приличий, и даже самый разговор их был организован так, что слушатель готовился терпеть невыразимую скуку, как-скоро мистер или мистрисс Осборн открывали свои джентльменские уста. Счастлива была Амелия, когда оканчивался её визит в этом доме! Молодые леди, между-тем, вместе с перезрелою весталкой, проводив свою гостью, перемигивались каждый раз после её ухода, и спрашивали друг у друга с возрастающим изумлением, каким образом эта куколка с румяными щеками могла заинтересовать собою их возлюбленного братца?

- Как?! скажет читатель, желающий глубже вникнуть в причины нравственных явлений, возможно ли; чтобы Амелия, столько любимая и уважаемая своими пансионскими подругами, вдруг, по вступлении в свет, сделалась предметом ненависти и преследований в новом свете со стороны особ, способных ценить её нравственные и физические свойства? Очень возможно, мой возлюбленный читатель. Дело в том, что в академии мисс Пинкертон не было ни одного мужчины, кроме старого танцовального учителя, из-за которого, конечно, не стоило ссориться молодым воспитаннницам достопочтенной леди. Теперь, напротив, совсем другая статья: прекрасный молодой человек покидает общество своих сестер, и по целым неделям не обедает дома. Что жь мудреного, если молодые девицы негодуют на такое пренебрежение? С другой стороны, молодой Буллок, сын представителя богатой купеческой фирмы: "Гулкер, Буллок и компания", волочившийся в продолжение двух зим за Мариею Осборн, стал ангажировать мисс Амелию на котильйон. Такое явление, конечно; не может быть приятно для девицы, обманутой в своих лучших ожиданиях. При всем том, прелестная мисс Мери с ангельскою добротою изъявляет свое сердечное удовольствие, что неверный обожатель её столько внимателен к её подруге.

- Как я рада, восклицает она по окончании котильйона, что вам нравится наша милая Амелия. Она обручена с моям братом, Джорджем. никто, конечно, не придет в восторг от её ума; зато у ней прекраснейшее сердце, и притом Амелия наивна как дитя. Мы все любим ее от искреннего сердца.

Сколько глубокой любви, сколько гуманной симпатии в этом бескорыстном отзыве светской девицы! Не правда ли, читатель?

Перезрелая Вирт и любезные сестрицы Осборн беспрестанно изъявляли Джорджу свое удивление насчот великодушного самопожертвования в пользу бедного и слабого создания, которое ни в каком отношении не может стоять в уровень с своим наречонным женихом. Такое изъявление сестринского участия чрезвычайно усилило в молодом человеке высокое мнение о своей личности, и он стал воображать не на шутку, что составляет своей особой лучшее украшение.всех джентльменских гостлных и салонов. Он сам теперь удивлялся своему великому снисхождению, с каким позволял любить себя скромной девушке на Россель-Сквере.

Чаще и чаще мистер Джордж Осборн стал отлучаться из родительского дома, но реже и реже навещал он Россель-Сквер, хотя сердобольные сестрицы верили всей душой, что великодушный брат их находится у ног обожаемой невесты. Когда кептен Доббин приходил понаведаться о своем приятеле, старшая мисс Осборн с улыбкою указывала на противоположную сторону сквера, и обыкновенно говорила шутливым тоном:

- Вам нужно Джорджа? Не беспокойтесь, не ищите его у нас. Ступайте к мисс Амелии, и попросите, чтобы она отпустила к вам своего жениха. Мы не видим Джорджа по целым суткам.

Такой ответ приводил обыкновенно в крайнее смущение бедного капитана, но как человек истинно великосветский, он, по мере возможности и сил, старался скрывать свои ощущения, и тотчас переходил к другим предметам разговора. Последняя пьеса в театре, последний бал у банкира, даже самая погода, этот благодетельный двигатель общественных бесед, должны были выручать молодого человека из беды. Мисс Осборн всегда оказывала чрезвычайное внимание к Доббину, охотно слушала его военные расказы, и всегда заботливо наведывалась о здоровье матушки.

- Твой фаворит - олицетворенная простота в неуклюжей форме, говорила Мери Осборн сестрице своей, Дженни, по уходе капитана; заметила ли ты. как он раскраснелся, когда сказали ему, что Джордж в цепях у своей невесты.

- Да, он очень скромен, отвечала старшая

Сестрица, покачала головой. Жаль, что Фредерик Буллок не берет с него примера.

- Так ты называешь это скромностью, Дженнл? Скажи лучше, мистер Доббин неуклюж и неловок как медведь. Я вовсе не желаю, чтобы Фредерик Буллок наступал мне на платье, и топтал мой башнаки. Можешь испытывать это удовольствие сама, когда мистер Доббин кружится с тобою в котильйоне.

- О, на этот счет, ma chere, ты можешь быть совершенно спокойна: Буллоку трудно задеть за твое платье, когда он танцует с мисс Амелией Седли.

Но капитан Доббин конфузился и краснел отнюдь не от избытка нежных чувств. На сердце у него лежало тяжолым грузом одно маленькое обстоятельство, о котором он не смел говорить прелестным сестрицам своего друга. Дело в том, что он уже был в доме негоцианта Седли, разумеется, под предлогом справиться насчет Осборна, и застал несчастную невесту у окна, грустную, печальную. После двух-трех фраз безь определенного значения и смысла, Амелия решилась, наконец, спросить:

- Правда ли, мистер Доббин, что полк ваш скоро отправляется за границу? И ужь. кстати, давно ли вы видели Джорджа?

- Полк наш еще не получал форменного приказания, отвечал Доббин, а Джорджа я не видал. По всей вероятности, он у своих сестер. Не прикажете ли мне сходить за ним?

Она с благодарностью протягивала к нему свою миньйятюрную ручку, и Доббин, не говоря больше ни слова, летел, сломя голову, в джентльменский дом Осборнов. И долго он сидел, и молчал, и говорил, и смотрел из окон на шумную улицу, в надежде дождаться и увидеть своего друга. Джорджа нет, как нет!

Между-тем, любящее сердце с тревожным нетерпением ожидало радостной вести, и в этой исключительной мысли об одном и том же предмете заключалась всяжизнь, все существование несчастной девицы.

Где же он был, в самом деле, этот вечный предмет сладостных дум, мечтаний и надежд? Вероятно, Джордж Осборн играл на билльйярде с капитаном Кенноном в ту пору; когда мисс Амелия спрашивала о нем у его сослуживца и друга. Джордж был веселый джентльмен, любитель и знаток всех общественных игр.

Однажды, когда он не навещал своей невесты три бесконечныт дня, мисс Амелия надела свою розовую шляпку, и отправилась к Осборнам.

- Как это вы решились из-за нас покинуть женпха? спрашивали молодые девицы, ужь не поссорились ли вы с ним? Скажите, Бога-ради!

- О, нет, мы не ссоримся. Да и у кого достанет духу ессориться с Джорджем? говорила Амелия сквозь слезы; я пришла только навестить своих милых подруг, и больше ннчего. Мы ужь давно не видались.

В этот день, мисс Седли решительно растерялась в присутствии своих милых подруг, и девицы Осборн, также как перезрелая Впрт, решительно не могли понять; что это за странный вкус у легкомысленного Джорджа.

Не мудрено. Не раскрывать же ей своего голубиного сердца перед пытливыми глазами милыхь подруг! и к чему? конечно, девицы Осборн прекрасно умели рассуждать об относительном достоинстве кашмировой шали и бархатной мантильи. Оне подмечали весьма хорошо, когда мисс Торнер переменяла цвет своего платья, или когда мисс Пикфорд превращала горностаевую пелеринку в муфту. Подробности этого рода не ускользали от опытного взора великосветских сестриц. Но есть на белом свете многое множество предметов, составленных из веществ гораздо более тонких, чем атлас и горностай, и сущность таких предметов недоступна иногда для глаз самого опытного знатока. Бывают души кроткие и благородные, цветущия в тени, и бывают растения, которые своею роскошною прелестью затемняють блеск самого солнца. Амелия не принадлежала к числу блестящих созданий, ослепляющих своим появлением взоры наблюдателя, и тихая прелесть её оставалась незаметною для многих. Да и к чему выставлять напоказ слабый и нежный цветок, который должек погибнуть среди удушливого дыхания света?

Под благодатным кровом родительского дома, молодая девушка защищена от всех бурь и треволнений жизни, и не испытывает тех ужасающих потрясений, которые обыкновенно даются в удел героиням романов; юные годы её текут мирно, плавно и спокойно, как жизнь неоперившихся птенцов, безопасных в своем гнезде. И не знает молодая птичка ни хищных коршунов, ни выстрелов, ни силков, расставленных для погибели её беспощадным человеком. Беззаботно и безцветно проводить она свои дни в теплом и уютном уголке, пока, наконец, и для неё наступает время распустить свои крылья и полететь навстречу бурным стихиям и опасностям жизни!

В ту пору, когда мисс Ребекка Шарп уже смело, и решительно выступала на бой с обстоятельствами и судьбою, и с искусством опытного воробья, высматривала для себя лакомые зерны на избитом и укатанном токе общественной жизни, Амелия, повидимому, продолжала покоиться сладким сном младенческого неведения под сенью родительской кровли.

Только повременам ей случалось выходить в больщой свет, но и тут сопровождало ее заботливое и бдительное око материнской любви. Казалось, никакое несчастье не могло застигнуть ее врасилох в любимом родительском приюте. Мать с большим усердием исполняла свои утренния обязанности, разъезжала с визитами к своим приятельницам, и совершала приятную прогулку по модным магазннам, что, как известно, составляет одно из главных занятий почти каждой богатой лондонской дамы. Отец ежедневно отправлялся, по своим таинственным делам, в сити. Это место служило средоточием кипящей деятельности в те дни, когда война свпрепствовала во всей Европе, когда издатели журналов и газет считали своих подписчиков цельми сотнями тысячь, когда один день извещал о битве при Виттории, а другой о пожаре Москвы, и когда разносчики газет таскались из конца в конец с известиямй такого рода: "битва при Лейпциге, в бою шестьсот тысячь человек... Французы претерпели совершенное поражение... убитых двести тысячь". Иногда старик возвращался домой с озабоченным видом, но никто из домашних не обращал на это ни малейшого внимания; им было известно, что политические события занимали в ту пору всякого мыслящого джентльмена.

Между-тем, жизнь в доме мистера Седли на Россель-Сквере текла своим обычным чередом, как-будто не происходило никаких особых перемен в судьбе европейских государств. Отступление Французов от Лейпцига не изменило числа блюд, подаваемых к ежедневному столу, и, несмотря на вступление союзных войск в Париж, обеденный колокол на Россель-Сквере попрежнему раздавался ровно в пять часов. Я даже не думаю, чтобы Амелия хоть сколько-нибудь интересовалась политическими событиями, вплоть до усмирения "Корсиканца", когда она вдруг, ни с того ни с сего, хлопая в ладоши, бросилась в объятия Джорджа, к величайшему изумлению всех и каждого, кому случилось тогда быть свидетелями этого превыспреннего выражения политического восторга. Дело в том, что мир был объявлен, Европа собиралась отдыхать, и по "низвержении Корсиканца", полк поручика Осборна не должен будет выступать за границу. Так рассуждала мисс Амелия Седли, и мы находим, что она рассуждала здраво. Судьба Европы заключалась для неё в судьбе Джорджа Осборна. Прошли политические бури, он спасен, и она прославляет Бога от полноты душевного восторга. Джордж Осборн был для неё солнцем и луною, и когда великая иллюминация озарила великобританскую столицу, ей показалось, что Англия совершает этот праздник в честь великого Осборна.

Мы уже довольно говорили о той несчастной школе бедньсти и чорствого эгоизма, в которой получила светское образование мисс Ребекка Шарп. Теперь, просим принять к сведению, что любовь, и только одна любовь была исключигельною наставницею мисс Амелии Седли, и, надобно дивиться, какие быстрые успехи молодая девушка совершила под "руководством" этого всеобщого профессора женских сердец. Внимательная к его ежедневным урокам в продолжение пятнадцати или восьмнадцати месяцов, мисс Амелия наиглубочайшим образом изучила и постигла такие дивные тайны, о которых не имеют не малейшого понятия ни перезрелая весталка Вирт, ни милые подруги в джентльменском доме, ни даже сама мисс Барбара Пинкертон на Чизвиккском проспекте. Да и с какой стати все эти достославные девы станут изучать обветшалую науку глупого сантиментализма? Я очень уважаю мисс А., мисс Б. и мисс В.; но не смею и подумать. чтоб нежная страсть могла когда-либо заразить их джентльменские сердца. Мисс Амелия Осборн, нечего и говорить, очень "расположена"к господину Фредерику Августу Буллоку; но её "расположение" имест, конечно, самый степенный и почтенный характер, и она, с переменою погоды, может точно таким же образом "расположиться" к старику Буллоку, потому что желания ея, как и всякой благовоспитанной девицы, обращены на джентльменский дом на Парк-Лене, на великолепную дачу в Уимбладже, на модный экипаж с четверкой вороных и, что важнее всего, на сто тысяч фунтов годового барыша, приобретаемого знаменитой фирмой. Все эти выгоды в высокой степени совмещает в себе господин Фредерик Август, и вот почему он приличная партия для мисс Марии Осборн. Будь в ту пору в Англии изобретены ораяжевые цветочки, как эмблема женской чистоты, мисс Мери, нет сомнения, была бы с торжеством увенчана за добродетель, и вы могли бы порадоваться сердечно, увидев из своего окна, как она едет в щегольской карете, заседая подле своего супруга, старого, плешивого, красноносого. подагрика Буллока, которому она с великим самоотвержением посвятила свои девственные восторги. Но был женат подагрик Буллок, и, на этом основании, она душевно предалась Фредерику Августу Буллоку. О, как я уважаю вас, дущистые оранжевые цветочки! Еще недавно я имел честь видеть некую мисс Троттер, украшенную оранжевым венком; она ехала в золотой карете на Ганновер-Сквер, где, среди блистательного собрания, должна была вручить свою руку и сердце маститому лорду Мафусаилу, убеленному, как снег, седыми волосами. С какою девственною скромностью она задергивала сторы своей кареты, бедная, бедная овечка! Свадебный поезд на базаре житейской суеты сопровождался дюжинами блистательных карет.

Нет, милостивые государи, не этот род любви довершил воспитание моей героини, приготовлявшейся, в продолжение одного года, быть доброю женой и, если приведет Бог, прекрасною матерью семейства. Она любила от всего своего сердца молодого офицера британской армии, с которым мы уже имели счастье завязать знакомство в доме её отца. Быть-может, родители мисс Седли поступали весьма неосторожно, позволяя дочери лелеять в своей миниатюрной головке глупые романтические грёзы, но, как бы то ни было, дело происходило именно так, как мы докладываем. Мисс Амелия думала о своем женихе в первую минуту своего пробуждения от сна, и его же имя последним произносилось в её вечерних молитвах.

И как был он прекрасен, как умен, этот несравненный Джордж Осборн! Не было в целом мире ни одного мужчины лучше Джорджа. Как чудесно он держался на гордом коне, танцовал на бальном паркете, как говорил, ох, как он говорил! Извольте рассуждать теперь о волшебных принцах тысячи и Одной Ночи; все они безобразные чучелы в сравнении с мистером Осборном! Много мисс Амелия видела мужчин и в воксалах, и на публичных гуляньях. и в театрах, видала даже мистера Бруннеля, которому в ту пору удивлялся весь большой свет; но можно ли всех этих господ сравнивать с Осборном! Quelle idee! Все красавцы Большой оперы, просто дрянь в сравнении с Джорджом. Вот бы ему собственно быть волшебным принцом; и как бы к ней самой хорошо пристала роль бедной Чиндереллы, - право! Джордж так великодушен, а она так любит!

Будь старуха Пикертон, при настоящих обстоятельствах, поверенной мисс Седли, она употребила бы все зависящия от неё средства потушить роковую страсть в юном сердце неопытной девицы; но без успеха, будьте в этом решительно убеждены. Любовь для некоторых женщин составляет неотъемлемую принадлежность их нравственного инстинкта. Есть женщины, созданные для любви, и есте женщины, созданные для интриг; да ниспошлет судьба почтенному холостяку, читающему эти строки, такую суженую-ряженую, какой он сам себя считает достойным!

Страшно подумать, но мисс Амелия Седли, под влиянием всесильных впечатлеяий, почти совсем перезабыла дюжину своих дружков на Чизвиккском проспекте, как это, впрочем, обыкновенно бывает с особами её эгоистической натуры. Был только один предмет постоянным властителем её думы, но с кем же станет она делиться своими мыслями и чувством? Мисс Сальтир прехолодная девица, а мисс Шварц, несмотря на свой шелковичные курчавые волосы, едва ли способна углубиться в излияние сердечных ощущеиий. Амелия брала к себе на дом в каникулярные дни Лауру Мартин, ту самую малютку, которая называла ее мамашей в своих письмах, и мне заподлинно известно, что Лаура Мартин сделалась повереннюю всех тайн своей молоденькой мамаши. По выходе из академии, Лаура совсем перейдет к ней на вечное житье, и теперь, в ожидании этого благополучия, Амелия сообщила ей несколько назидательных уроков относительно того, в чем собственно состопт страсть любви, и какой характер имеют любовные напасти, что, натурально, в высшей степени было ново и полезно для этой молодой особы. Увы, увы! Я почти уверен, что героиня моя немножко повихнулась. Чего жь вы хотите? От любовных напастей голова всегда идет кругом, - это вы знаете по опыту, мой возлюбленный читатель.

Отчего жь почтенные родители не старались охолодить горячку этого юного сердца? Так, ни отчего; не старались, да и только! Старик Седли не обращал внимания на материю этого калибра. С некоторого времени он сделался особенно задумчив, и дела Сити поглощали все его мысли. Мистрисс Седли была вообще старушка легкомысленная, и ей даже неизвестно было; что такое ревность. Мистер Джозеф обретался в Челтенгеме, и состоял по сию пору под бащмаком некоей ирландской вдовицы.

И жила мисс Амелия одна под родительской кровлей; и сердце её билось сильнее и сильнее, и никто не думал удержать быстрого полета её фантастических мечтаний, и не видела она милого дружка по целым дням, по целым неделям! Что жь мудреного? Джордж состоит на действительной службе, и не брать же ему отпуск из Четема; это как-раз могло бы испортить его служебную каррьеру. Бывает он и в городе, это правда, часто бывает; но у него есть приятели, друзья, две чернобровые сестрицы, есть обширный круг знакомых, а известно, что Джордж Осборн - честь, слава и краса для всякого порядочного общества. Притом, когда бывает он в Четеме, где стоит его полк, служебные хлопоты не позволяют ему писать длинные письма. Амелия не ревнует.

Я знаю, где у неё хранится один секретный пакетец, и могу, если угодно, забравшись ночью в её комнату, подобно... подобно синьйору Джакимо... Нет, это нехорошо. Я терпеть не могу ночных похождений a la signor Jachimo.

Но если Джордж Осборн писал на ухорский манер, с лаконизмом человека, посвященного службе известного сорта, то "письма мисс Амелии Седли к мистеру Осборну", будь только они изданы, распространили бы эту незатейливую повесть до восьмнадцати огромных томов мельчайшего шрифта, которых не дочитал бы до конца самый усердный читатель сантиментальной натуры. Не только исписывала она кругом целые листы огромного формата, но и переписывала целые страницы чужих стихотворений без всякого милосердия и пощады, подчеркивая замечательные слова и места с необузданной энергией, как это обыкновенно делается в припадках изступленной страсти. Впрочем, она совсем не героиня для модного романа. В её письмах множество бесполезных повторений и ненужных вставок. Попадаются и граматические ошибки, хотя очень редко. В её стихат даже не везде соблюден правильный размер, и она допускает пиитические вольности всякого калибра. Но...

Милостивые государыни! Если иной раз вы не в состоянии растрогать мужского сердца без соблюдения граматических правил, если нельзя вас и любить до тех пор, пока вы не изучите всех тонкостей правильного метра, то... то да погибнетъна веки веков растреклятая пиитика с её пентаметром и триметром, и да изчезнет всякая школьная крыса с граматикой в зубах! Dixi.

ГЛАВА XИИИ.

Веселая жизнь порядочных джентльменов и необыкновеяная прозорливость нежной страсти.

Должно однакожь согласиться, что джентльмен, на чье имя адресовались письма мисс Амелии Седли, был чрезвычайно строгий и даже закоснелый критвк. Послание следовало за посланием в его провинцияльную квартиру, и ему сделалось даже совестно перед своими собутыльными товарищами, которые перемигивались, шутили и смеялись, когда он, в их присутствии, получал полновесные конверты. Выведенный из терпения и проникнутый справедливым негодованием. Джордж Осборн отдал своему камердинеру строжайший приказ, чтобы тот вперед приносил ему эти письма поутру, когда сидит он одым в своем кабинете за кофеем и трубкой. Однажды - страшно сказать! он закурил сигару принесенным письмецом, к величайшему ужасу честного капитана Доббина, который, можете вообразить! согласился бы предложить банковый билет за этот документ.

Его любовная история оставалась на некоторое время глубокой тайной для всего, что ни окружало мистера Осборна. Он не таил, что ведет интригу, и даже намекал, что тут замешана особа высокого полета, но какая именно, Джордж Осборн помалчивал, бросая на своих товарищей многозначительные взгляды.

- Да, чорт побери, он себе на уме, этот молоденький красавчик, говорил сослуживец Спуни другому сослуживцу Стоббльсу. И как-будто у него это первая интрига? Поди! В Демераре судейская дочка чуть не сошла по нем с ума; а в Сен-Винценте - помнишь? эта богатая мулатка, мисс Пай, врезалась в него по уши. С той поры, как он на родине, молодые леди, говорят, чуть ли не царапают из-за него глаза друг-другу. Да что тут толковать? Он настоящий дон-Жуан.

А быть "настоящим дон-Жуаном" значило, по мнению господ Спуми и Стоббльса, совмещать в ceбе все прекраснейшие качества, какие только могут украшать порядочного джентльмена, и на этом основании, Джордж Осборн пользовался завидной репутацией между всемй окружавшими его молодыми людьми. Он постигал все извороты полевой охоты, пел, или лучше сказать, ревел превосходным басом и, что всего важнее, не знал счета своим деньгам, аккуратно восполняемым из отцовской кассы. Ктому же, был он одет лучше всех сослуживцев, и платье на нем, что называется, всегда было с пголочки. Он пил решительно больше всех своих сослуживцев, включая сюда и старика Гевитона, заслуженного кутилу. Боксировал он превосходно, лучше даже чем мистер Ноккльз, забулдыга первой руки, которого недавно выгнали из службы за пьянство. Про криккет мы и не говорим; никто не бросал шаров с таким изумительным искусством, как мистер Джордж Осборн. А если бы вы видели, как он ездил на своем скакуне; ох, как он ездил! Да и скакун его не напрасно назывался "Молния-Катай-Валяй"! Еще недавно он выиграл первый приз на квебекских скачках.

Были, кроме Амелии, и другия особы, обожавшие мистера Осборна. Стоббльс и Спуни считали его Аполлоном; кептен Доббин нимало не сомневался, что из него выйдет со временем великий человек, который удивит вселенную своими подвигами; мистрисс майорша Одауд открыто признавалась, что это прелюбезнейший, прекраснейший, редкий молодой человек, похожий притом, как две капли воды, на второго сына лорда Фоггарти.

Очень хорошо. Стоббльс, Спунии компания погружались в самые романтические догадки относительно женского корреспондента мистера Осборна. Что жь бы это за особа? вероятно, какая-нибуд графиня, или - чем бес не шутит? приезжая герцогиня из Мадрита, а может-быть генеральская дочка, чья-нибудь невеста, которая, совсем нечаянно, по-уши влюбилась в нашего героя, когда он танцовал с нею на одном из аристократических балов Ганновер-Сквера. Статься может и то, что какая-нибудь супруга лорда и члена парламента, запылавшая к нему безнадежной страстью, предлагает теперь, для похищения своей особы, золотую карету и четверку быстроногих коней. Все статься может, и ужь то не подлежит ни малейшему сомнению, что дело, во всяком случае, идет о несчастной романтической жертве, влюбившейся в этого дон-Жуана наперекор самой судьбе. По поводу всех этих догадок, Джордж Осборн упорно хранил глубокое молчание, оставляя таким образом в решительном недоразумении всех своих знакомых и друзей.

И никто бы никогда не понял настоящей сущности дела, если бы болтливый кептен Доббин не нарушил тайны.

Раз, в одно прекрасное утро, кептен Доббин кушал свой обыкновенный завтрак в общей зале гостиннницы Четема. Были тут Спуни, Стоббльс да еще мистер Кеккель, лекарский помощник, любивший рассуждать о политических событиях Европы. Они курили, пили и вели чрезвычайно жаркий разговор относительно таинственной интриги мистера Осборна. Стоббльс держался того мнения, что это собственно была герцогиня из Мадрита, а мистер Кеккель упорно схоял на том, что это не больше как оперная певица самой дурной нравственности и без всяких правил, хотя, нечего сказать, красавица, провал ее возьзми! Честный капитан мигом вспылил при этой дерзновенной догадке, и хотя рот его был битком набит яицами и буттербродтом, хотя притом не имел он ни малейшего намерения вмешиваться в посторонний разговор, однакожь теперь он быстро вскочил с своего места, и произнес громогласно:

- Кеккель, ты глупец, дурак, сумасшедший! Ты всегда болтаешь глупости, Кеккель! Что тут за похщения, чорт вас побери? Осборн знать не хочет ни ваших модисток, ни актрис! Мисс Седли очаровательная молодая девушка, какой не видать вам как своих ушей. Он помолвлен на ней с детских лет, и я готов зажать вам рот, господа, если вы еще осмелитесь, в моем присутствии, издеваться над невестою Осборна.

Заключив эту сентенцию, мистер Доббин, красный как жареный рак, чуть не задушил себя чашкой чая. Менее чем в полчаса, расказанпая повесть разнеслась по всему Четему, и в тот же самый вечер, мистрисс майорша Одауд написала к своей сестрице, Глорвине Одаудстаун, чтобы она не торопилась сюда поездкой из Дублина, так-как молодой Осборн уже помолвлен.

И в тот же вечер, мистер Осборн получил, за общим столом, формальное поздравление от своих сослуживцев, которые тут же, в честь его невесты, выпили по огромному стакану крепкой настойки. Честный Доббин, не принимавший участия в этой оргии, сидел один в своей комнате за флейтой, и, кажется, сочинял стихи на меланхолический тон. Немедленно после обеда, Джордж Осборн отправился дать ему строжайший выговор за неуместную болтливость.

- Какой чорт тебя просил вмешиваться в мой дела? закричал Осборн тоном грозного негодования. Ну, что ты накуралесил? Весь Четем болтает теперь о моей женитьбе, а эта старая хрычовка, Пегги Одауд, разослала обо мне весть во все концы Трех Соединенных Королевств. Какая тебе надобность была раструбить, что я жених? Послушай, Доббин, если ты станешь вмешиваться в мой дела...

- Мне кажется... перебил кептен Доббин.

- Что у тебя типун на языке, дополнил мистер Осборн. Я обязан тебе, может-быть ужь слишком; но из того, что ты пятью годами старше меня; вовсе не следует, что ты имеешь право надоедать мне своими квакерскими наставлениями. Долго ли еще мне сносить от тебя этот демонский вид покровительства и защиты? Желал бы я знать, чорт побери, чем я тебя ниже, любезнейший мой друг?

- Да ведь ты помолвлен?

- А какое тебе дело?

- Разве ты стыдишься этого?

- Какое ты имеешь право меня спрашивать об этом? Ну, да, какое, желал бы я знать?

- Великий Боже! Неужели ты хочешь разорвать эту связь! вскричал Доббин, быстро вскочив со стула.

- Другими словами, ты хочешь спросить: честный ли я джентльмен? сказал Осборн, выпрямляясь во весь рост. Это ли у вас на уме, милостивый государь? Вы еще недавно изволили принять со мною такой наставнический тон... нет, этого я не снесу в другой раз, можете быть уверены.

- Что жь я сделал? Я только сказал тебе, Джордж, что ты слишком невнимателен к своей хорошеькой невесте. Я заметил только, что, приезжая в город, ты мог бы оставить игорные дома, и почаще быть на Россель-Сквере. Разве это не правда?

- То-есть, вам угодно, кажется, взять назад свой деньги; мистер Доббин? сказал Джордж с язвительной улыбкой.

- Очень угодно, и ты сделаешь очень хорошо, если потрудишься заплатить свой долг. Я бы не дал ни одного пенни, если бы знал наперед, что ты все спустишь в тот же вечер.

- Ну, что за вздор? Помиримся, Вилльям; я виноват перед тобой, сказал мистер Джордж Осборн тоном искреннего раскаяния. Мне, в самом деле, не следовало забывать, что ты слишком успел доказать мне свою дружбу. Ты выручал меня из западни больше тысячи раз. Когда этот Родон Кроли обыграл меня в клубе, я сгинул бы без тебя, мой друг, ни за что, ни про что. Только ужь ты, сделай милость, удерживайся со мной от этих бесполезных сентенций; ведь это, право, и скучно, и досадно. Ну, чего тебе надобно? Я люблю Амелию, обожаю, и все, что ты хочешь. Не сердись, Вилльям, к чему ты нахмурил свои брови? Амелия не виновата, я знаю. Амелия прехорошенькая девушка, и это мы с тобой знаем. Да только, видишь ли, мой друг, между всеми этими недотрогами не будешь иметь никакого успеха, если ты станешь, прежде времени, распространяться о моих делах, а поволочиться... почему не поволочиться молодому человеку? После свадьбы исправлюсь, даю тебе честное слово, и... да что жь ты сердишься, Вилльям? В будущем месяце я возвращу тебе сотню фунтов, как-скоро отец мой обделает свою последнюю затею. Сейчас же поеду в город и завтра по утру буду у своей невесты. Довольно ли тебе этого, Вилльям? Помиримся, мой друг.

- Делать нечего, я не могу на тебя сердиться, Джордж, сказал добродушный Доббин, протягивая ему свою руку. Что жь касается до денег, я знаю, мой друг, ты бы разделил со.мною последний шиллпнг, если бы я имел в них нужду.

- Ей-Богу разделил бы; ты не ошибаешься, Доббин, подтвердил Джорж с величайшим великодушием, хотя, мимоходом сказать, в кармане его никогда не водилось лишних денег для какого бы то ни было друга.

- Только ужь вот что, Джордж, сердись-не сердись, а я бы, право, посоветовал тебе расстаться со всеми этими дурачествами. Если бы ты мог видеть страждущее личико мисс Эмми, когда намеднись она распрашивала о тебе, ты бы, и без моих советов, забросил к чорту эти бильйярдные шары. Поезжай к ней, ради Бога, утешь ее: тебе это ничего не стоит. Напиши по крайней мере к ней письмо подлиннее. Сделай же чт- нибудь для утешения своей невесты.

- А ведь, должно-быть, она демонски врезалась в меня, сказал мистер Осборн с самодовольным видом.

И на этом основании, он отправялся доканчивать свой вечер в кругу веселых друзей.

Амелия между-тем любовалась на луну из окна свой спальни, и пристально думала о милом друге своего сердца. Где он? В Четеме; это она знала. Что-то он поделывает? Вероятно, так же как она, смотрит на луну, и думает о ней. Бедный Джордж, милый Джордж!.. А может, в эту минуту, он защищает угнетенную невинность, спасает какого-нибудь раненого, или изучает, в своей одинокой комнате, стратегическое искусство. О, как бы ей хотелось теперь вспорхнуть легкой птичкой за облака, долететь до Чатема, и посмотреть украдкой, что делает великодушный Джордж?

И ничего бы не увидала. Ворота трактира были заперты, окна занавешены в общей зале, великодушный Джордж кутил на пропалую. Бедная Амелия!

Через день после только-что описанной размолвки двух друзей, мистер Осборн, верный своему честному слову, собрался ехать в город, к величайшему наслаждению капитана Доббина, который теперь усердно помогал ему укладывать вещи.

- Как бы хорошо было привести ей какой-нибудь подарок! сказал Джордж: - только, как-нарочно, теперь нет у меня ни пенни за душой.

- Ну, этому горю помочь можно, сказал великодушный Доббин, вынимая из бумажника несколько банковых билетов. Этого, авось, хватит; возьми. Сквитаемся.

- Мне, право, совестно...

- Э, что за счет между друзьями!

И он, я знаю, купил бы для Амелии превосходнейший подарок; если бы в городе, сверх всякого ожидания, не соблазнила его брилльйантовая булавочка, которую он увидел в окне ювелира. Булавка как-раз приходилась для его батистовой рубашки, и он купил эту вещицу, заплатив за нее большую часть своих денег. Осталась безделица - серебра мелочь, и уж конечно, теперь было не до подарка.

Нужды нет, вы можете быть уверены, что Амелия думала не о подарках жениха. Лишь-только он явился на Россель-Сквер, лицо её залучезарилось и просияло, как-будто он был великолепным светилом на горизонте её любящей души. Маленькие заботы, беспокойства, слезы, опасения, робкие сомнения, бессонные грезы многих, многих, многих ночей: все это перезабылось в одну минуту под живительным влиянием чарующей улыбки. Он вошол к ней через дверь гостиной, раздушонный, разфранченный, великолепный, как Адонис. Самбо, даже сам мистер Самбо симпатически оскалил зубы, докладывая о вожделенном госте, и потом он видел собственными глазами, как юная барышня вздрогнула, покраснела, и отпрянула от своего сторожевого поста на окне. Самбо отступил и широко открыл свои глаза, лишь-только затворилась дверь, она крепко, крепко прижалась к сердцу своего Джорджа, как-будто оно было для неё единственным родным приютом на земле.

Робкая дева! Неопытная дева! Видишь ли ты этот млгучий столетний дуб среди рощи, с прямым стеблем, крепкими мышцами, с густыми и широкими листьями, под которыми ты так часто любила ворковать и лелеять свою задушевную мечту? Очень хорошо, и его можно отметить - ты знаешь для чего, и с горьким треском, он падет на землю. Мужчина и крепкий дуб,- какое старое, пошлое сравнение!

Джордж между-тем усердно цаловал свою невесту и в девственное чело, и в розовые уста и пылающия очи, и был он в эту минуту удивительно как добр и нежен! Амелия в первый раз заметила на его груди чудесную брильянтовую булавку, и нашла, что ничего не может быть милее такой булавки. Как же иначе? Ведь он для неё так нарядился!

Если наблюдательный читатель хорошо вникнул в сущность назидательной беседы между двумя закадышными друзьями, то, вероятно, он ужь составил свое собственное понятие о характере мистера Осборна. Какой-то цинический Француз сказал когда-то, что в любовных делах бывают всегда две стороны: одна любит, или обожает, смотря по обстоятельствам, другая, только-что позволяет себя любить. Любовь приходится иногда на сторону мужчины, иногда на сторону женщины; это дело случая. Быть может, какой-нибудь отуманенный молодец принимает в своей Дульцинее мертвую безчувственность за скромность, природное тупоумие за девственную осторожность, отсутствие душевной жизни за милую, поэтическую стыдливость, и, словом, принимает гусыню за лебедя, или ворону за паву - это бывает, смею вас уверить. Бывает и вот что: какая-нибудь идеальная красавица наряжает, в своем воображении, неуклюжаго осла во всеоружие блеска, великолепия, славы, удивляется его неописанному тупоумию как мужскому простодушию, поклоняется его надутому эгоизму, как мужскому превосходству, считает его глупость изумительным глубокомыслием, и распоряжается им так же, как некогда блистательная волшебница, Титания, распорядилась известным ткачом в древних Афинах. Такие комедии часто разыгрываются на базаре житейской суеты, хотя из этого ровно ничего не следует.

Мисс Амелия считала своего возлюбленного самым блистательным из героев, какие только когда-либо выступали на позорище вселенной. Таким же считал себя и сам мистер Осборн.

Почему жь и не считать? Велика беда, что он кутил, молодые люди все кутят, и всему свету известно, что повесу женщина всегда предпочтет молокососу. Он еще не остепенился? И это не беда: женится, переменится. И как это хорошо, что корсиканского изверга упрятали теперь на Эльбу! Мир и тишина водворятся во всем мире. Джордж возьмет отставку, и они заживут припеваючи. Ведь они же не бедны: у Амелии богатое приданое, у него - отличный пенсион. Они уедут куда-нибудь подальше, в провинцию, и выберут для своего поселения живописное местоположение с прекрасным сельским домиком, где будет и сад, и парк, и пруд, и оранжерея. Это ли не житье? Джордж будет ловить рыбу; стрелять рябчиков, смотреть за фермой, а она станет смотреть за кухней и вышивать для него сюрпрпзы. Чего же больше для семейного счастья? Хорошо, очень, очень хорошо!

Ну, а если будет война? Нет, вздор, войны не будет; а пожалуй станется, что Джордж не возьмет отставки. Это ужь не так хорошо. Военному человеку, собственно говоря, и не следует жениться. Вообразите мистрисс Джордж Осборн в походе на какой-нибудь провинцияльно квартире или, что еще хуже, в Вест-Индии, под зноем палящего солнца, в обществе офицерских жен, под покровительством какой-нибудь мистрисс майорши Одауд! Амелия умирала со смеха, когда Джордж говорил ей об этой старой хрычовке. Он ее слишком любит, и потому, ужь можете быть уверены, Амелия никогда не будет введена в общество таких вульгарных женщин. О себе он не заботится - совсем нет; но она, как его жена, должна, разумеется, занять приличное место к обществах высшего полета.

- Будь по твоему, мой друг, я на все согласна!

Еще бы! Не согласиться с Джорджем Осборном! Возможно ли это? Она согласилась бы, пожалуй, для его потехи, принимать каждый день геморроидальные пилюли, как это делает, например, джентельмен, пиущий эти строки.

Так они беседовали вдвоем, и взапуски друг перед другом строили на воздухе безчислеимые замки. Амелия украшала их лилиями и ландышами, окружала поэтическими аллеями, живописными, журчащими ручьями и другими принадлежностями идиллии, между-тем, как воображение Джорджа обращалось около конюшень, псарень, погребов. Два часа пролетели незаметно, и так-как мистеру Осборну в городе нельзя было пробыть больше одного дня,- что делать? он завален служебными делами,- то поэтому он пригласил мисс Эмми пообедать с ним в обществе её будущих сестер. Приглашение принято с искреннею радостию., и они немедленно пошли в дом его отца. Здесь мистер Осборн оставил свою невесту среди чернобровых леди, а сам немедленно отправился покончить дела, не терпевшие, к несчастию, ни малейшей отсрочки. Амелия, на этот раз, говорила без умолку, и, сверх ожидания, обнаружила такое удивительное красноречие, что решительно поставила в туппк обеих чернобровых сестриц, и оне должны были подумать, что Джордж просто творит чудеса из этой глупенькой девчонки.

Джордж, между-тем, завернул в кандитерскую на Черин-Кроссе, и скушал пирожок; потом мимоходом забежал к портному, и заказал отличную пару новейшего фасона, наконец, мистер Джордж Осборн отправился в трактир, и сыграл весьма счастливо одиннадцать партий на билльйярде. Домой он воротился в превеселом расположении духа, хотя немножко опоздал к обеду.

Но вовсе не в духе был в этот день старик Осборн. Когда этот джентльмен воротился из Сити, дочки, по заведенному порядку, выбежали к нему на встречу вместе с перезрелою мисс Вирт, но тут же, с некоторым изумлением, заметили по его физиономии, что сердце под его огромным белым жилетом бьет какую-то беспокойную, зловещую тревогу. Он хмурился, пыхтел, моргал и страшно поводил своими чорными бровями. Когда Амелия выступила вперед поздороваться с отцом своего жениха, что всегда делала она с великим трепетом и страхом, старик Осборн промычал как медведь, и немедленно спустил миньйатюрную ручку из своей огромной, шершавой лапы, не обнаружив ни малейшего желания пожать ее покрепче. Потом он взглянул угрюмо на свою старшую дочь, и взор его; повидимому, спрашивал:

- За каким дьяволом здесь эта девчонка?

Дочка поняла безмолвный вопрос, и поспешила отвечать:

- Джордж в городе, папа; он пошол по делам к своему начальнику, и скоро воротится домой к обеду.

- А! так он в городе? Слоняется? Семеро одного не ждут, Джении.

С этими словами, достойный джелтльмен погрузился в кресла, и в комнате наступило страшное, торжественное молчание, прерываемое только беспокойным боем французских стенных часов.

Когда колокол этого хронометра, увенчанного на верху веселой медной группой, совершавшей жертвоприношение Ифигении, прогудел пять раз на кладбищенский манер, господин Осборн неистово дернул за сонетку своею правою рукою, и вслед за тем явился в комнату буфетчик.

- Обедать! проревел мистер Осборн.

- Мистер Джордж еще не воротился, сударь, доложил буфстчик.

- А какая мне нужда до твоего мистера Джорджа? Разве я не хозяин в своем доме? Обедать!

И страшно мистер Осборн насупил свои чорные брови. Амелия задрожала. Телеграфическое сообщение глаз быстро пробежало между остальными тремя леди. Послушный колокол в нижних областях зазвенел на веселый лад, возвещая наступление господского обеда. Не говоря больше ни слова, глава семейства засунул свои руки в карманы длинного пальто, и пошол в столовую один, грозно озираясь через плечо на четырех изумленных женщин.

- Что это значит, моя милая? спрашивали одна другую молодые леди, продолжая следовать в почтительном отдалении за сердитым стариком.

- Я думаю, mesdames, фонды падают на бирже, прошептала перезрелая весталка.

Эта догадка, сколько вероятная, столько же и остроумная, содействовала некоторым образом к успокоению женских сердец, так-как для имх биржевые фонды не заключали, повидимому, особенной важности. Молча и притаив дыхание, оне вошли в столовую и заняли свои места. Старим прочол обычную молитву. Серебрянные приборы загремели. Амелия затрепетала. Она сидела одна по другую сторону стола, ближе всех к страшному Осборну, от которого только отделяло ее порожнее место, оставленное для Джорджа.

- Суп! сказал мистер Осборн погребальным тоном, повертывая в руках разливательную ложку.

Угостив таким образом Амелию и прочих дам, он налил в свою собственную тарелку, и безмолвно углубился в созерцание супа.

- Принять тарелку у мисс Седли! сказал он наконец. Она не может кушать этого гадкого супа... не могу и я. Помои! Гиккс, бери миску. Дженни, завтра поутру прогнать кухарку со двора.

Сделав такое распоряжение относительно кухарки, мистер Осборн сообщил несколько характеристических и сатирических замечаний касательно рыбы, и пользуясь этим случаем, произнес энергическое проклятие на рынок, где продается эта гадкая рыба. Потом он снова погрузился в глубокое молчание созерцательного свойства, и проглотил, один за другим, несколько бокалов вина. Его физиономия сделалась еще угрюмей и мрачнее. Все трепетало и безмолвствовало. Вдруг, к общему благополучию, раздавшийся звонок возвестил о прибытии Джорджа. Джорж вошол.

"Ему никак нельзя было воротиться раньше. Начальник весьма долго рассуждал с ним о служебных делах. Не нужно супа... и рыбы не нужно. Перекусить чего-нибудь... всем будет доволен. Превосходная бараннна... чудесный соус... все превосходно."

Веселость Джорджа противоречила восхитительным образом пасмурной суровости его отца. Он шумел и болтал без умолка в продолжение всего обеда, к величайшему наслаждению всех особ, и в особенности одной девицы, сидевшей подле него.

Как-скоро молодая леди полакомилась апельсинчиком и рюмкою малаги,- что составляло обыкновенное заключение печальных банкетов в этом джентльменском доме.-отец семейства подал знак вставать из-за стола, и все оне удалились в гостиную на верх. Амелия надеялась, что и Джордж мемедленно присоединится к ним. Немедленно она села за старинный ройяль, и принялась, с особенным одушевлениен, играть его любимые вальсы; но эта маленькая хитрость, сверх всякого ожидания, не сопровождалась вожделенным успехом. Джордж был глух к своим любимым вальсам. Мелодические звуки становились слабее и слабее, одушевление певицы замирало больше и больше, и, наконец, она совсем оставила неуклюжий инструмент. Ея милые подруги играли теперь самые громкие и блистательные пьесы из своего нового репертуара; но она уже не слыхала ничего, и сидела молча, погруженная в свои мрачные думы. Зловещее предчувствие тяготило её маленькое сердце. Старик Осборн, угрюмый и пасмурный всегда, был теперь особенно мрачен и суров, и страшно смотрел на нее. Его глаза следили за ней дико, когда она выходила из столовой. Боже мой! Чем-же она провинилась перед отцом своего жениха? Когда принесли кофе, Амелия вздрогнула, как будто буфетчик, Гиккс, предлагал ей чашу с ядом. Бедами грозит будущность...

Какими же, позвольте спросить? О, женщины, женщины! Ничтожество вам имя. Как часто вы лелеете в своих душах какия-то грозные предчувствия без всякой разумной причины и без малейших оснований! Самые безобразные мысли становятся любимцами вашего сердца, и вы ласкаете их нежно, как своих безобразных детищ. О, женщины, женщины!

Угрюмая физиономия отца произвела также весьма невыгодное впечатление на сердце сына. Джорджу нужны были деньги до зареза, а как прикажете их просить, когда старшина смотрит таким бирюком? Нехорошо, даже очень нехорошо. Не перегодить ли? Невозможно; он еще накануне профинтился в-пух, и теперь на душе его карточный должишко.

Надо попробовать. Джордж начал прославлять ароматический запах и чудный вкус родительских вин; это было наилучшим средством развязать язык угрюмому старику.

- Превосходная мадера! Признаться, такой мы не пивали и в Калькутте. Намеднись я отослал из вашего погреба три бутылки полковнику Гевитопу; он говорит, что такого вина не сыскать в целой Англии.

- Право? Он сказал это?

- Честное слово.

- Мудреного тут нет ничего; это почтенная, старая мадера.

- Сколько она вам стоит?

- Восемь шиллингов бутылка.

- Это еще не дорого, если взять в расчет...

- Конечно недорого, нечего тут брать и в расчет.

- А знаете ли, что, папа? сказал Джордж веселым тоном. Не хотите ли взять по шести гиней за дюжину бутылок? Я бы вам нашол покупщика.

- Какого?

- Это, скажу я вам, величайший из людей во всех трех королевствах.

- Пожалуй, я продам, сказал отец. Кто жь это?

- Когда генерал Дагилет был в Четеме, Гевитоп сочинил для него великолепный завтрак, и угостил его вашей мадерой. Генералу так понравилось винцо, что он тут же полюбопытствовал разведать, где, как и почему... ну, сами знаете.

- Да, это демонское винцо, произнес отец, и вслед затем жолтое лицо его просияло лучезарным блеском.

Пользуясь своим выгодным положением. Джордж сообщил несколько приятных замечаний на счет великолепной мебели в родительском доме, и распространился преимущественно о зеркалах; но уже отец не слушал, и погрузился в торжественную задумчивость, которая, однакожь, на этот раз. не заключала в себе ниаких зловещих признаков. Вдруг он дернул за сонетку, и приказал вошедшему слуге принести кларета.

- Теперь ты увидишь, Джордж, каков кларет в моем погребе, и когда мы станем пить, я должен буду объяснить тебе дельцо, которое у меня давненько на уме.

Амелия слышала, как раздался звонок из столовой, и сердце её забило сильнуютревогу. Не к добру этот звонок; право, не к добру. Что станете делать с этими созданиями, у которых все, при известных обстоятельствах, ведет к добру или худу?

- Мне нужно знать, Джордж, начал отец, недленно выпивая свой первый стакан, мне нужно знать, любезный, как там у тебя, далеко ли... зашли дела... с этой девчонкой, что теперь бренчит наверху... понимаешь?

- Вам это не трудно, сэр, видеть своими глазами, сказал Джордж с самодовольной улыбкой. Дела ведутся начистую; это и слепой увидит. Какой превосходный кларет!

- Начистую! Что ты под этим разумеешь?

- Зачем же тут требовать дальнейших объяснений? Вещи сами по себе ясны, как день. Я скромный джентльмен, это вы знаете. Я... я... вы видите, я совсем не создан для того, чтоб тиранить женские сердца; но эта девушка, сказать по совести, смертельно влюблена в меня. Этого только слепой не видит.

- А ты сам... влюблен?

- Кчему вы об этом меня спрашиваете? Вы приказываете мне жениться, и мой долг повиноваться вам беспрекословно. Отцы наши ведь давно устроили этот брак, а я - добрый сын.

- Да, ты добрый малый. Я слышал кое-что о твоих связях с лордом Тарквином, капитаном Кроли и с этим мистером Десисом. Берегитесь, сэр, берегитесь.

Произнося эти аристократические имена, старик делал выразительное ударение на каждом слове. Джордж струхнул не на шутку, воображая, что отец его проведал как-нибудь о его страстишке играть в карты и кутить с упоминутыми джентльменами; но старый негоциант успокоил его совершеннейшим образом, когда вслед за тем прибавил с просиявшим лицом:

- Ну, да, конечно, молодые люди всегда будут и должны быть молодыми людьми, и я не скрою, мне весьма приятно, Джордж, что ты стараешься жить в лучшем кругу... между знатными особами... и я надеюсь, Джордж, ты станешь и вперед распространять этот благороднейший круг деятельности... сколько позволяют средства твоего отца...

- Благодарю вас, сэр, сказал Джордж, смекнув разом истинный образ мыслей своего почтенного родителя, ваша правда: без средств тут ничего нельзя сделать, а мой кошелек... видите ли?

Здесь он вынул на показ шолковый кошелек, связанный руками мисс Амелии; в кошельке было весьма небольшое количество мелкого серебра.

- В деньгах, смею сказать, у тебя не будет недостатка. Сын британского негоцианта может и должен вести себя как порядочный джентльмен высшего калибра. Я не скряга, сэр. и мои гинеи не хуже аристократических векселей. Заверни завтра в Сити, к мистеру Чопперу и он передаст тебе, что нужно. Я не постою из-за гиней, и касса моя к твоим услугам, как-скоро я знаю, что ты в обществе порядочгых людей. Высший круг должен быть постоянной сферой твоей деятельности, я этого требую и желаю, потому-что знаю - высший круг полезен для моего сына. Я не горд... да, совсем не горд. Я имел несчастье родиться в низшем кругу; но ты, Джордж, совсем другая статья; ты уйдешь далеко, потому-что у тебя огромные выгоды рередо мной. Пользуйся своими обстоятельствами, и шагай вперед без страха. Ищи себе друзей и знакомых на высших ступенях английской аристократии. Есть там достойнейшие молодые люди, у которых ты можешь поучиться уму-разуму. Твои гинеи стоят их долларов. Что жь касается до этой розовой шляпёнки...

Здесь старик Осборн нахмурил брови, и свирепо указал на потолок.

- Что ж касается до этой розовой шляпёнки... понимаешь?.. ну, молодые люди всегда были и должны быть молодыми людьми. Одного только избегай, мой друг - в карты не играй. Если же, сверх чаяния, дойдет до моего слуха, что ты соришь деньжонки за игорным столом, то ужь не прогневайея: с той поры ты не получишь из моей кассы ни одного шиллинга.

- О, это само-собою разумеется! сказал Джордж, можете быть спокойны, сэр; я ненавижу карты.

- Хорошо, хорошо. Возвратимся теперь к Амелии. Неужели, сэр, увас твердое намерение жениться на дочери этого купчишки? Разве для вас ужь не найдется никакой невесты в аристократическом кругу? Вот что я желаю знать, сын мой, Джордж.

- Это ведь у нас фамильное дело, сэр, отвечал Джордж, разгрызая волоский орех, вы и мистер Седли, смею сказать, затеяли эту партию лет за сотню перед этим.

- Так точно, я не запираюсь; но обстоятельства, мы видим, изменяиотся с каждым днем, а с обстоятельствами могуть изменяться и мысли. Что хорошо сегодня, то никуда не годится завтра, и наоборот. Я не запираюсь: купец Седли вывел меня, можно сказать, из ничтожества, или другими словами: дал мне первоначальное средство, усилиями моего собственного гения и талантов, приобресть мало-по-малу огромнейшее состояние, и утвердиться твердою ногою в той блистательной позиции, которую я теперь занимаю в коммерческом мире; как первый негоциант по части сала и свечей. Благодарю Бога, я имел случай еще недавно с лихвой отблагодарить господина Седли, как ты можешь в этом увериться собственными глазами, если заглянешь в мою коммерческую книгу. Мы квиты, Джордж! скажу тебе по доверенности, за тайну, что дела мистера Седли запутываются весьма неискусною рукой. Мой главный конторщик, мистер Чоппер, следит за ними прозорливыми глазами, а ему биржевые дела известны как свой пять пальцов. Чоппер именно думает, что не удержать этому Седли коммерческого баланса на своих руках. Уже Гулкер и Буллок давно посматривают на него искоса. Что если, в самом деле, он свихнется? Что если у этой Амелии не будет ничего, кроме ся розовой шляпёнки? Послушай, Джордж, невеста моего сына должна иметь по крайней мере десять тысячь годового дохода, или к чорту все эти дочери оголелых банкрутов. Выпьем еще по стакану, и вели подать кофе.

С этими словами, старик, растянувшись в креслах, закрыл свое лицо огромным листом вечерней газеты. Это служило сигналом окончания аудиенции; и Джордж увидел, что папа желает всхрапнуть после обеда.

Он побежал наверх в самом веселом расположении духа, и в одно мгновение ока утешил свою милую Амелию. Он был теперь внимателен к ней до истощения всех сил своего остроумия, любезности, голубиной болтовни, и каждое слово мистера Осборна проникалось такою нежностью, какой восторженная девушка никогда не замечала в нем ни прежде, ни после. Что жь бы это значило? Неужели великодушное сердце мистера Осборна переполнялось состраданием при мысли о несчастной будущности, какая ожидала его бывшую невесту, и он заранее хотел этим способом приготовить ее к неотразимым ударам судьбы? Или эта драгоценная игрушка сделалась теперь для него милее, как-скоро знал он, что должен будет потерять ее невозвратно?

И долго, очень долго мисс Амелия жила воспоминаниями этого счастливого вечера в доме своего жениха. Она припоминала его слова, его взоры, песню, которую он пел, его позу, когда он, опираясь на ройяль, смотрел прямо и нежно, пристально смотрел в глаза своей невесте. Вечер пролетел удивительно как быстро, и она почти рассердилась на мистера Самбо, когда тот, совсем некстати, принес ей дорожную шаль и сказал, что мистрисс Седли приказала ему проводить свою барышню домой.

Поутру на другой день Джордж Осборн раз еще завернул на Россель-Сквер прижать к трепещущему сердцу свою бывшую невесту, и потом побежал он в Сити, к мистеру Чопперу - правой руке своего отца. От этого джентльмена получил он документ, который тотчас же, в конторе господ Гулкера и Буллока, разменяли ему на звонкую монету. Когда Джордж был у ворот этого дома, старик Джон Седли возвращался из банкирского кабинета в самом унылом и мрачном расположении духа. Но крестник его, упоенный близким счастьем, совсем не заметил, как этот старый джегтльмен бросил на него свой грустный и печальный взор. Дело в том, что молодой Буллок, при выходе из кабинета, не поздравил его тою радушною улыбкой, какую он привык видеть на его устах в бывалое время.

И когда мистер Седли, понурив голову, вышол из дверей банкирского кабинета, мистер Куилль, банкирский кассир, лукаво подмигнул на мистера Драйвера, который писал за конторкой у окна, мистер Драйвер улыбнулся, и тоже подмигнул.

- Не едут, шепнул Драйвер.

- Ни за какую цену, сказал Куилль; мистер Джордж Осборн, не угодно ли получить и росписаться?

- Сию минуту.

В тот же день, в общей зале за столом, мистер Джордж Осборн, в присутствии многочисленной компании, заплатил капитану Доббину пятьдесят фунтов звонкою монетой.

И в тот же день Амелия написала к нему длинное, предлинное письмо. Ея нежное сердце - она сама не знает отчего - предчувствует какую-то беду. Отчего это мистер Осборн был вчера так пасмурен и угрюм за столом? спрашивала она. Не поссорился ли он с её папа? За что жь бы? - она не могла прпдумать. У неё голова идет кругом. ей не спалось всю ночь. Ея бедный папа воротился ныньче таким печальным из Сити. Весь дом беспокоится о нем. И, словом, четыре огромные страницы были пропитаны насквозь любовью, опасениями, страхом и самыми мрачными предчувствиями.

- Бедная Эмми, бедная Эмми! Как она влюблена в меня! сказал Джордж, прочитав, за чашкой кофе, это огромное послание своей бывшей невесты, как болит голова от этого проклятого пунша!

Бедная, бедная, бедная мисс Эмми!

ГЛАВА XIV.

Мисс Кроли в своем лондонском доме.

Между-тем как на Россель-Сквере собирались мрачные тучи, готовые разразиться над бедною головкой влюбленной девушки, в противоположной части города, на Парк-Лене, в одно прекрасное утро, к щегольскому и чрезвычайно опрятгому домику, выстроенному по всем правилам новейшей архитектуры, подъезжала богатая дорожная карета, с гербом на дверцах, с женщиною, в дорожном чепчике, на запятках, и с жирным кучером на козлах. Широкоплечий кучер был; казалось, совершенно весел и здоров; но женщина, заседавшая на запятках, имела чрезвычайно озабоченный вид, и была, повидимому, недовольна своей судьбой. Экипаж принадлежал любезной нашей старушке, мисс Кроли, воротившейся теперь из Гезмпшира. Окна кареты были заперты; жирная болонка, выставлявшая из них в былые времена свою морду и язык, покоилась на коленях женщины, имевшей озабоченный вид. Лишь только колесница остановилась у подъезда, слуги и служащие, под руководством молодой леди, вынесли оттуда огромный сверток шалей и других массивных принадлежностей женского дорожного туалета. В этом свертке содержалась сама мисс Кроли, которую тотчас же, общими усилиями, отнесли наверх, и положили на постель в теплой комнате, благовременио приготовленной для её приезда. В ту же минуту распорядились послать за доктором и хирургом; они пришли, понюхали, потолковали, предписали и ушли. После этой консультации, молодая комнаньйонка мисс Кроли отправила в аптеку докторский рецепт, откуда для больной, страдавшей воспалением в желудке, примесли микстуру антифлогистического свойства. Компаньйонка приняла на себя обязанность поить больную через каждые два часа.

Поутру на другой день приехал из четемских казарм гвардейский капитан, Родон Кроли, на своем борзом коне, который остановился у подъезда и с нетерпением расчищал передними копытами солому, лежавшую густыми слоями перед окнами больной старухи. Капитан распрашивал с величайшим усердием обо всем, что могло иметь какое-нибудь отношение к плачевному состоянию возлюбленной тётки. Было множество предметов, способных огорчить и взволновать его любящую натуру. Горничгая мисс Кроли, та самая женщина, что сидела на запятках, имела теперь чрезвычайно угрюмый и растроенный вид. Мисс Бриггс, почотная dame de compagnie, утопала в океане горьких слез, и Родон застал ее одну в парадной гостиной. Она прибежала сюда с быстротою лани, как-скоро услышала, что её добрая покровительница страдает воспалением в желудке. Она пламенела желанием бодрствовать денно и нощно подле болезненного ложа, где так часто, в былые времена, её заботливые руки разливали сердцекрепительную влагу. И что же? её не допустили в спалню мисс Матильды Кроли, и сказали ей, что не нуждаются в её услугах. какая-то незнакомая девчонка, приехавшая из деревни, прдъиняла под свое ведение докторские рецепты, и зовут ее... но слезы не позволили неутешной мисс Бриггс произнести ненавистное ная, и, раздираемая болезненной тоскою, она похоронила свой бедный красный нос в батистовом платочке.

Лишь-только горничная доложила о прибытии Родона Кроли, новая компаньйонка, выступившая на цыпочках из спальни, протянула капитану свою маленькую ручку, и бросив искоса презрительный взгляд на отуманенную мисс Бриггс, повела его вниз, в опустелую столовую, бывшую некогда великолепным центром веселых гостей.

Здесь говорили они минут десять, рассуждая, без сомнения, о средствах возстановить драгоценнле здравие пациентки. К концу этого времени, сверху раздался пронзительный звонок, немедленно повторенный внизу мистером Баульсом, долговязым буфетчиком мисс Кроли (который, как нам заподлигно известно, наблюдал из корридора через замочную скважину интересное свидание молодых людей). Закрутив усы и махнув рукой, капитан немедленно вышол из печального дома, и возсел на хребет своего борзого коня, продолжавшего расчищать солому, к великому удивлению негодных мальчишек, собравшихся на улице. Между-тем как борзый конь принялся скокать и выделывать живописные курбеты. Родон Кроли еще раз заглянул в окно столовой, где промелькнула фигура молодой девицы, и потом исчез на противоположном конце Парк-Лена. Молодая девушка побежала наверх для исправления своих филантропических обязанностей.

Кто жь эта новая компаньнонка. удостоившаеся необыкновенного счастья присутствовать при особе больной старушки?

Вечером, в тот же день, в столовой был приготовлен маленький обед для двух персон. Как-скоро раздался обеденный звонок, мистрисс Фиркин, горничная больной леди, вошла в комнату своей барыни и провозилась тут около двадцати минут, пока внизу продолжался обед. Новая компаньйонка и мисс Бриггс сидели вдвоем за парадным столом.

Подавляемая внутренним волнением, мисс Бриггс едва дотрогивалась до пищи. Молодая девушка, между тем, разрезала жареную курицу и попросила яичного соуса таким звучно-серебристым голосом, что бедная мисс Бриггс, перед которой стояло это лакомое блюдо, затрепетала всеми своими членами и, выпустив разливательную ложку из своих рук, опрокинулась на сптнку стула со всеми ужасающими признаками истерического припадка.

- Потрудитесь налить вина для мисс Бриггс, сказала молодая особа мистеру Баульс, буфетчику и, вместе, доверенному мисс Кроли.

Баульс повиновался. Мисс Бриггс машинально схватила рюмку, проглотила, и начала выделывать судорожные эволюции с цыпленком на её блюде.

- Мы, кажется, можем остаться вдвоем, и для нас, я думаю, не нужны более обязательные услуги мистера Баульса, сказала молодая девушка вкрадчивым и ласковым тоном. Вы можете идти, мистер Баульс; я позвоню, когда будет нужно.

Буфетчик поклонился и ушол на кухню, где, для препровождения времени, принялся ругать беззащитного лакея, состоявшего под его непосредственной командой.

- Очень жалею, мисс Бриггс, что вы принимаете на себя труд беспокоиться без всякой причины, сказала молодая леди, бросая на свою собеседницу холодный саркастический взгляд.

- Благодетельница мля лежит на смертном одре, а я... я... я не мо... гу и видеть ее! захныкала мисс Бриггс в припадке возобновленной скорби.

- Кто же вам сказал, что мисс Кроли на смертном одре? Успокойтесь, моя милая, вы делаете из мухи слона. Мисс Кроли объелась и больше ничего. Теперь ей легче. Скоро она выздоровеет, и силы её будут возстановлены для вашего блага. Она слаба, конечно, потому-что ей ставили рожки; но можете быть уверены, что через несколько дней благодетельница ваша будет совсем здорова. Успокойтесь, мисс Бриггс, и выкушайте рюмку вина.

- Но зачем, ах, Боже мой! зачем она не хочет меня видеть? воскликнула мисс Бриггс. О Матильда, Матильда! Это ли награда твоей бедной Арабелле за двадцать три года неизменной нежности и дружбы!

- Кчему же вы так надрываетесь, бедная Арабелла? возразила молодая леди, закусывая слегка свою нижнюю губу; она не хочет вас видеть потому только, что вы не умеете за ней ухаживать, как я. Неужели вы думаете, что мне через-чур приятно просиживать напролет целые ночи подле её постели? Я с удовольствием бы могла вам уступить эту обязанность.

- Не я ли ухаживала за ней целые десятки лет? сказала Арабелла, и вот теперь...

- Теперь вздумалось ей выбрать другую, лучшую сиделку, как она говорит. Что тут удивительного? У больных всегда бывают капризы, это вы знаете. Как-скоро она поправится, я уйду, и у вас все пойдет по старому.

- О, никогда никогда! воскликнула Арабелла, неистово обнюхивая хрустальный флакончик со спиртом.

- Что вы хотите сказать, мисс Бриггс? Никогда она не выздоровеет, или я никогда не уйду? сказала молодая леди с двусмысленной улыбкой; фи, как вам нестыдно! Недели через две; мисс Кроли совсем будет здорова, и я должна буду отправиться на "Королевину усадьбу" к своим маленьким ученицам и к бедной их матери, которая страдает; может-быть, гораздо больше, чем ваша благотворительница. Вам нет ни малейшей надобности ревновать ко мне, милая моя мисс Бриггс. Я девушка бедная, без роду и без племени, и не могу быть опасной для кого бы то ни было. Я слищком далека от того, чтобы занять ваше теплое местечко в сердце мисс Матильды Кроли. Через два, три дня после моего отъезда, она совсем забудет бесприютную сиротку, не спавшую для неё по целым суткам, между-тем как вы навсегда останетесь её наперсницей и подругой, потому-что привязанность её к вам основывается на продолжительной привычке. Как вы этого не понимаете, моя милая мисс Бриггс? Нальем по рюмке вина, и дайте мне вашу руку в знак дружбы. Мне слишком нужны друзья, мисс Арабелла.

При этом воззвании, разнеженная Бриггс безмолвно протянула руку; при всем том еще более она почувствовала свое грустное одиночество, и горько, горько продолжала оплакивать сердечное непостоянство своей Матильды. С окончанием обеденной церемонии, мисс Ребекка Шарп (потому-что - страшно выговорить! - именно так, а не иначе называется счастливая соперница бедной мисс Арабеллы) отправилась опять в спальню своей пациентки, откуда она, с обязательной учтивостью, поспешила выпроводить горничную Фиркин.

- Покорно вас благодарю, мистрисс Фиркин, сказала Ребекка, все это очень хорошо; вы распорядились как-нельзя лучше. Я позвоню, когда здес нонадобится что-нибудь. Покорно благодарю.

И Фиркин отправилась вниз, волнуемая бурею ревности, тем более опасной, что она принуждена была затаить это чувство в своей груди.

Не эта ли буря раздвинула половинки дверей в гостиной первого этажа, когда мистрисс Фиркин проходила мимо? Нет, дверь была отворена рукою мисс Бриггс. Бриггс стояла на часах. Чуткое ухо мисс Бриггс мгновенно расслышало шаги на лестничной ступени и звук дессертных ложек в руке мистрисс Фиркин.

- Ну, Фиркин? сказала она, когда горничная переступила через порог отворенной двери. Ну, Дженни?

- Час от часу нелегче, мисс Бриггс, сказала Фиркин, многознаменательно качая головой.

- Не поправляется?

- А почему я знаю? она не удостоила вступить со мною в разговор. Лишь-только я запкнулась спросить: "как вы себя чувствуете, сударыня?" мисс Кроли отвечала... что бы вы думали?.. "Придержи свой глупый язык, старая хрычовка!"

- Неужьто!

- Вот... с места не сойдти, если я лгу! О! Боже мой, кто бы млг подумать, что я доживу до такой невзгоды!

Слезы и рыдания заглушили раздирательные жалобы несчастной.

- Желала бы я знать, с какому разряду женщин принадлежит эта маленькая мисс Шарп, сказала мисс Бриггс выразительным тоном. С первого взгляда, по её физиономии никак нельзя сделать положительных умозаключений.

- И не делайте, сударыня, это ни кчему не поведет, прервала мистрисс Фиркин.

- Как, подумаешь, слаб и недогадлив смертный! Все нынешния святки жила я весело и беззаботно, в благочестивом семействе достопочтенного Лионеля Деламера и его добродетельной супруги, и что же вышло? На Парк-Лене, при особе моей старинной и все еще милой, даже безценной подруги, заступает мое место какая-то странная иноплеменница, хитрая пройдоха с притязаниями на утонченную нежность бескорыстно любящей души! О, люди! О, эгоисты! О, мисс Шарп!

Мисс Бриггс, как отчасти можно видеть по её утонченному способу выражения, принадлежала к разряду учоных женщин сантиментальной школы. Она даже издала, по подписке, весьма красивый томик стихотворений, под заглавием: "Ночные трели соловья".

- Я должна заметить вам, мисс Бриггс, что все, можно сказать, без памяти и без ума от этой молодой особы, возразила Фиркин. Сэр Питт ни за что бы не расстался с нею, если б мог в чем-нибудь отказать настойчивым требованиям мисс Кроли. Мистрисс Бьют, пасторша "Королевиной усадьбы", ухаживала за этой гувернанткой, как за какой-нибудь знатной леди. Капитан все это время не спускал с неё глаз. Мистер Кроли был демонски ревнив. С той поры, как барыня захворала, никто не смел подходить к её постели, кроме этой молодой девицы. Вы можете думать что вам уодно, а я, с своей стороны, ни на-волос не сомневаюсь, что мисс Ребекка Шарп околдовала всех, чем и как, это ужь её дело.

В эту ночь Ребекка не сомкнула глаз, ухаживая постоянно за своей пациенткои. Другую ночь старушка спала весьма спокойно, и мисс Шарп удосужилась сама проспать несколько комфортэбльных часов на мягкой кушетке, у ног своей покровительницы. Здоровье мисс Кроли поправлялось быстро; через несколько дней она уже сидела, обложенная подушками, на своей постели, и даже смеялась очень весело, когда Ребекка с неподражаемым искуством передразнивала перед ней сантиментальную мисс Бриггс, подделываясь под её манеры, жесты и способ выражения до мельчайших подробностей. Слезливая жалоба мисс Бриггс и её несчастная привычка хоронить свой красный нос в батистовом платочке, были передаванмы до мельчайших подробностей с таким волшебным совершенством, что мисс Кроли, забывая свой физический недуг, пользовалась самым счастливым расположением духа, к неописанному изумлению врачей, которым, после продолжительнлй практики на Парк-Лене, известно было, что эта достойная героиня модного света упадала духом при малейшей болезни и приходила в смертельный ужас, воображая поминутно свой последний конец.

Родон Кроли заезжал сюда каждый день, и получал от мисс Ребекки подробные бюллетени относительно нравственного и физического состояния достолюбезной тетки. Все шло превосходно, так что на-конец веселая старушка допустила к себе свою прежнюю подругу, неутешную мисс Бриггс. Читательница с нежным серддем, может, если ей угодно, вообразить трогательную картину этого свидания.

Скоро мисс Кроли уже часто пускала к себе на глаза свою старую компаньйонку. Ребекка, с артистическою важностию смеялась ей в лицо, подражая всем её ухваткам, и это передразниванье, естественным образом, получило теперь двойной интерес от личного присутствия копии и оригинала.

-

Сообщая своей повести сантиментальный и несколько джентльменский колорит, мы, право, не знаем, как нам удовлетворить справедливому любопытству читателя, который, без сомнения, желает знать, отчего приключилас эта плачевная болезнь мисс Кроли, и зачем она внезапно оставила гостеприимную кровлю своего брата на "Королевиной усадьбе". Как прикажете изъяснить вам деликатным образом, что блистательная дама, привыкшая к самому лучшему обществу в лондонских салонах, опилась и объелась - извините, окушалась - до такой степени, что жирный ужин в пасторате произвел решительное растройство в её желудке, хотя сама мисс Кроли твердо верила, что сырая погода была исключительною причиною её болезни? Первый пароксизм обнаружился такими отчаянными симптомами, что Матильда, как выразился её достоиный братец, неизбеждо должна была протянуть свои ноги через двадцать-четыре часа. На этом основании, вся джентльменская фамилия, томимая лихорадкой ожидания, приготовлялась к торжественному вскрытию завещания будущей покойницы. И Родон Кроли был уже нравственно уверен, что с первым весенним месяцом он в состоянии будет располагать наследством по крайней мере в сорок тысячь фунтов. Мистер Питт, старший сын баронета, уже составил несколько назидательных трактатов по случаю скорого препровождения своей тетки с базара житейской суеты в край неведомый и незримый; но, сверх всякого чаяния, опытный врач, привезенный благовременно из Соутамптона, значительно ослабил своей микстурой гибельные последствия жирного ужина, и возстаговил силы пациентки до такой степени, что она могла, не подвергаясь большой опасности, предпринять обратное путешествие в Лондон. Эта непредвиденная развязка чрезвычайно огорчила баронета, и он не скрыл своей внутренней досады.

Между-тем, как все ухаживали таким образом за престарелой девой, и вестники из пастората должны были каждый час докладывать своим господам о состоянии её драгоценного здоровья, в другой части дома, в уединенной спальне, лежала бедная, заброшенная женщина, страдавшая и телом и душой. Это была сама леди Роза Кроли, на которую никто не обращал ни малейшего внимания, как-будто её и не было на свете. Добрый доктор, осмотрев больную, многозначительно покачал головою, и не сказал ни слова; сэр Питт согласился на этот единственный визит потому только, что не было надобности платить за него особых денег. Затем, леди Кроли однако прозябала и чахла в своей комнате, как бесполезное растение, заброшенное садовником в оранжерее.

Молодые девушки, к великому сожалению, не могли теперь пользоваться безценными уроками своей доброй и умной гувернантки. Мисс Шарп обнаружила такое пламенное усердие к объевшейся старушке, что мисс Кроли соглашалась принимать свои микстуры неиначе как из её рук. Горничная Фиркин получила отставку еще задолго до отъезда из "Королевиной усадъбы". Возвращение в Лондон послужило для неё печальным утешением по крайней мере в том, что она могла теперь делить свою грусть с мисс Бриггс, которая, так же как она, испытала отчаянные муки жгучей ревности, и в резких выражениях обнаружила свое негодование на грустный жребий смертных.

Родон Кроли, по случаю болезни своей тетки, взял бессрочный отпуск, и оставался до-поры до-времени на "Королевиной усадьбе". Как нежный и послушый племянник, он всегда почти торчал в её передней. Мисс Кроли лежала в парадной спальне, в которую должно было проходить через маленькую голубую залу. Здесь, по обыкновению, сэр Питт встречал своего сына, или, как-скоро проходил он по темному корридору, устланному теперь мягкими коврами, дверь из отцовского кабинета всегда была отворена, и глаза старого джентльмена жадно впивались в озабоченную физиономию капитана Родона. Впрочем, они с одинаковым усердием, оба, наблюдали друг за другом все это время. Их, без всякого сомнения, одушевляло рыцарское соперничеетво относительно того, кто в настоящем случае окажет более ревности и благородной привязанности к возлюбленной страдалице, лежавшей в парадной спальне. Ребекка обыкновенно утешала их обоих, и оставляя на минуту свой трудный пост, удосуживалась переговорить и с сыном, и с отцом. Достойные джентльмены с жадностью выслушивали все известия, выходившие из уст этой молодой и бескорыстно-преданной особы.

За обедом, в столовой нижнего этажа; соединялись каждодневно все члены джентльменского семейства; и здесь Ребекка являлась возстановительницею фамильного согласия и тишины. По вечерам, Родон Кроли уезжал в ближайший город, оставляя своего отца в обществе мистера Горрокса и пуншевых стаканов. Мисс Шарп, по выходе из-за стола, немедленно удалялась в спальню, где в продолжение четырнадцати дней она принуждена была терпеть ужаснейшую скуку, но природа скрепила, повидимому, металлическими нервами организм этой девицы; и она оставалась непоколебимою в исполнении своего филантропического долга.

И долго мисс Шарп не сказывала никому, как мучительна была её должность, как робка, труслива, сердита и сварлива была старая леди; в каких страшных муках проводила она бессонные ночи, постоянно думая о смерти; как она стонала, грозила, металась, воображая за пределами могилы свою будущую судьбу, о которой ни разу не пришлось ей подумать при нормальном состоянии её душевных и физических сил. Вообразите себе, прекрасная читательница, суетную, тщеславную, эгоистическую старуху, без малейших проблесков любви к человечеству и ближним; вообразите ее без парика, с растрепанными клоками белых волос, в страшных корчах по всему организму, и, прежде чем вы успели состареться, научитесь любить и благоговеть перед вечными красотами истины и блага!

Мисс Шарп наблюдала это безобразное ложе с непобедимым терпением и постоянством. Ничто не ускользало от её проницательного взора, и впоследствии, с редким благоразумием она умела воспользоваться плодами своих наблюдений. В лучшие дни своей жизни одушевляемая девическими воспоминаниями, она расказывала мастерски множество презанимательных историй относительно мисс Кроли, причем её щоки неизменно покрывались самым ярким румянцом. Но в эту эпоху она всегда была весела, проворна, расторопна, и пользовалась вообще самым счастливым расположением духа, при котором успокоительный сон готов был сомкнуть её вежды каждую свободную минуту. Поэтому, физиономия молодой девушки почти вовсе не представляла следов беспокойства, усталости и скуки. Правда, лицо её немножко побледнело, и кружки около глаз покрылись темноватым цветом; но вообще, при выходе из спальни, она улыбалась очень мило; шутила, смеялась, и розы опять расцветали на её щеках, когда она в просгеньком платьще, рисовалась в обществе обех джентльменов.

Капитан расчитывал, что теперь, как и всегда она была прелакомый кусочек, и он мечтал о ней с превеликим наслаждением и во сне, и на яву. Волшебная стрела любви просверлила его твердое сердце. Шесть недель постоянных встречь и сближений всякого рода упрочили в нем возрождающуюся склонность. Он свободно говорил о своих чувствах в пасторате, и рисовал при всех живейшими красками очаровательный образ мисс Ребекки. Тетка шутила над им, подтрунивала над его страстию, предостерегала его, давала благоразумные советы, и окончательно объявила; что мисс Шарп, по её миению, самая умная, добрая, простосердечная, странная и вместе миловидная девица, какая когда-либо рождалась на английской земле. Родону никак не следует шутить сердечными наклонностями мисс Ребекки, иначе.... иначе этого мисс Кроли не простит ему во всю жизнь, потому-что она просто без памяти от маленькой гувернантки, и любит ее как собственную дочь. Всего лучше сделает Родон, если уедет в этот негодный Лондон, и перестанет играть чувствами бедненькой девушки, незнакомой с хитростями и уловками большого света.

При всем том, снисходительность тетушки Марты Бьют Кроли к влюбленному юноше не имела никаких границ. Она устроивала для капитана поэтические свиданья в пасторате, и мы уже видели, как он провожал Ребекку в джентльменский замок. Бывают на свете мужчины известного сорта, которые смотрят во все глаза и превосходно видят, как расставляют перед ними любовную удочку со всеми дополнительными снурками и крючками для подцепления неопытного сердца, и однакожь, очертя голову, они прямо летят на соблазнительную приманку, проглатывают ее, и неизбежно становятся жертвами хитрого ловца. Для опытной кокетки такой мужчина - клад неоцененный. Родон Кроли понимал как нельзя лучше, что мистрисс Бьют хлопочет отдать его под команду маленькой гувернантки. Был он от природы не слишком умен и не слишком дальновиден; но городская жизнь ознакомила его со многими таинственными проделками особ женского пола. Яркий свет озарил его душу, когда мистрисс Бьют вступила с ним в откровенную беседу.

- Родон, помяните мое слово, сказала мистрисс Бьют, мисс Ребекка Шарп, рано или поздно, будет вашей родственницей.

- Какой родственницей; мистрисс Бьют? Разве кузен мой, Франциск... ухаживает за ней... э? спросил капитан.

- Нет, сударь, повыше поднимайте, сказала мистрисс Бьют, бросая на своего племянника искрометный взгляд.

Уильям Мейкпис Теккерей - Базар житейской суеты (Vanity Fair). 2 часть., читать текст

См. также Уильям Мейкпис Теккерей (William Makepeace Thackeray) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :