Роберт Льюис Стивенсон
«Черная стрела (The Black Arrow: A Tale of the Two Roses). 3 часть.»

"Черная стрела (The Black Arrow: A Tale of the Two Roses). 3 часть."

При этих словах сердце молодой девушки смягчилось; когда несколько позже колокол созвал к обеду домашних сэра Даниэля, Дик стоял неподвижно у стены, там, где раздвинувшаяся драпировка позволяла ему дышать свободно и даже давала возможность смотреть в комнату.

Недолго пробыл он в этом положении, как вдруг нечто странное смутило его. Тишина в этом верхнем этаже дома нарушалась только потрескиванием огня и шипением зеленой ветки в камине. Но вдруг до напряженного слуха Дика долетел какой-то звук: кто-то шел с чрезвычайной осторожностью. Вскоре после того дверь отворилась и человек маленького роста, почти карлик, со смуглым лицом, в ливрее цветов лорда Шорби, просунул в комнату сначала голову, а потом и все свое искривленное тело. Рот у него был открыт, как будто для того, чтобы лучше слышать, глаза, очень блестящие, быстро и беспокойно бегали из стороны в сторону. Он обошел комнату, ударяя то там, то сям по драпировке. Дик каким-то чудом избежал его внимания. Он заглянул под мебель, пристально оглядел лампу и наконец с видом глубокого разочарования уже собирался выйти из комнаты так же тихо, как вошел в нее, как вдруг упал на колени и поднял какую-то вещь с разбросанного по полу тростника, посмотрел на нее и со всеми признаками восторга спрятал ее в висевшую у пояса сумку.

Сердце у Дика упало, потому что это была кисть от его собственного пояса; ему было ясно, что карлик-шпион, с таким злобным удовольствием занимавшийся своим делом, не замедлит отнести свою находку барону, своему господину. Его брало искушение откинуть занавес, напасть на негодяя и, рискуя жизнью, отнять красноречивую улику. Пока он колебался, у него явилась новая причина для беспокойства. На лестнице раздался хриплый, пьяный голос, и вскоре затем в коридоре послышались неровные тяжелые шаги.

- "Что вам надо среди этих лесов?" - пел этот голос.- "Что делаете вы здесь?" Эй! Олухи, что делаете вы здесь? - прибавил он с раскатом пьяного хохота и снова запел:

"Толстый ты друг мой, брат Джон,

Если вино будешь пить,

- Буду я есть, а пить он, -

А кто же обедню служить?"

Лаулесс, увы! мертвецки пьяный разгуливал по дому, отыскивая уголок, где мог бы проспаться после очередного возлияния. Дик приходил в ярость в глубине души. Шпион сначала испугался, но убедясь, что имеет дело с пьяным, с быстротой, напоминавшей кошку, выскользнул из комнаты и исчез из глаз Ричарда.

Что было делать? Если он потеряет из виду Лаулесса, он бессилен составить какой бы то ни было план спасти Джоанну. Если же он решится обратиться теперь к пьяному бродяге,- шпион может быть вблизи и вызвать самые роковые последствия.

Однако Дик все же решился на последний риск. Выйдя из-за занавеса, он встал на пороге комнаты с поднятой рукой. Лаулесс багровый, с налитыми кровью глазами подходил неровными шагами все ближе и ближе. Наконец он смутно разглядел своего командира и, несмотря на грозные сигналы Дика, немедленно громко приветствовал его по имени.

Дик бросился на пьяницу и принялся яростно трясти его.

- Скотина! - прошипел он.- Скотина, а не человек! Быть таким безумным. Да это пьянство хуже настоящей измены!

Но Лаулесс только смеялся и шатался, стараясь похлопать по спине молодого Шельтона.

Как раз в это мгновение тонкий слух Дика уловил шорох за драпировкой. Он кинулся по направлению звука, и через мгновение кусок драпировки был оторван, и Дик и шпион барахтались в его складках. Они катались, стараясь ухватить друг друга за горло, безмолвные в своем смертельном бешенстве. Ткань мешала им. Но Дик был гораздо сильнее, и вскоре шпион лежал поверженным под его коленом; удар длинного кинжала лишил его жизни.

ГЛАВА III

Мертвый шпион

Во время бешеной, короткой схватки Лаулесс беспомощно смотрел на боровшихся и даже тогда, когда Дик, встав на ноги, со странным вниманием прислушивался к отдаленному шуму в двух остальных этажах дома, старый бродяга продолжал качаться, словно куст от порыва ветра, и бессмысленно смотрел в лицо мертвецу.

- Хорошо, что нас не слышали,- наконец проговорил Дик,- хвала святым! Но что я буду делать с этим бедным шпионом? По крайней мере возьму мою кисть из его сумки.

Сказав это, Дик открыл сумку; там он нашел несколько монет, свою кисть и письмо, адресованное лорду Уэнслейделю и запечатанное печатью лорда Шорби. Это имя пробудило воспоминания Дика, он сейчас же сломал восковую печать и прочел содержание письма. Оно было коротко, но, к восторгу Дика, содержало явные доказательства, что лорд Шорби изменнически вел переписку с Йоркским домом.

Молодой человек всегда носил с собой рог с чернилами и другие письменные принадлежности и потому, встав на колено рядом с трупом мертвого шпиона, мог написать на клочке бумаги следующие слова:

"Милорд Шорби, вы, написавший письмо, знаете ли, почему умер ваш слуга? Но позвольте мне дать вам совет,- не женитесь!

Джон Мститель".

Он положил бумагу на грудь трупа. Тогда Лаулесс, который смотрел на действия Дика с некоторыми проблесками возвращающегося сознания, внезапно вынул из-под одежды черную стрелу и приколол ею письмо к трупу. При виде этого неуважения, почти жестокости к мертвецу, крик ужаса сорвался с уст молодого Шельтона, но старый бродяга только рассмеялся.

- Ну, я хочу поддержать честь моего ордена,- икая, проговорил он.- Моим веселым молодцам должна быть отдана эта честь, брат.- Потом он, закрыв глаза и открыв рот, прогремел страшным голосом:

"Если вино будешь пять..."

- Молчи, олух! - крикнул Дик и сильно толкнул его к стене.- И пойми, если может что-нибудь понять человек, в котором больше вина, чем ума,- пойми и, именем Пресвятой Девы Марии, убирайся из этого дома - если ты останешься здесь, то не только ты будешь повешен, а и я! Итак, на ноги! Скорее, не то клянусь мессой, я могу забыть, что в некоторых отношениях я - твой начальник, а в другом - должник! Ступай!

Ложный монах начал понемногу приходить в себя, а звук голоса Дика, блеск его глаз запечатлели в его уме значение сказанного.

- Клянусь мессой,- крикнул Лаулесс,- если я не нужен, то могу уйти,- и он, шатаясь, прошел по коридору и стал спускаться с лестницы, придерживаясь стены.

Как только он исчез из виду, Дик вернулся в свое убежище, решив посмотреть, что произойдет дальше. Ум говорил ему, что следовало уйти, но любовь и любопытство пересилили.

Время медленно тянулось для молодого человека, продолжавшего стоять за занавесом. Огонь в комнате потухал, лампа горела слабо и чадила. А между тем все еще не было разговора о возвращении кого-либо из обитателей верхних этажей дома; снизу все еще доносился слабый шум и болтовня ужинавших, а город Шорби с обеих сторон дома по-прежнему лежал безмолвно под густо падавшим снегом.

Наконец к лестнице стали приближаться шаги, послышались голоса; некоторые из гостей сэра Даниэля вошли на площадку и, повернув в коридор, увидели разорванную драпировку и труп шпиона.

Кто бросился вперед, кто назад; поднялся громкий крик.

Услыхав этот крик, гости, солдаты, дамы, слуги, одним словом, все обитатели большого дома стали сбегаться со всех сторон, присоединяя свои голоса к общему смятению.

Скоро толпа раздалась, пропустив самого сэра Даниэля, явившегося в сопровождении завтрашнего жениха, милорда Шорби.

- Милорд,- сказал сэр Даниэль,- не говорил ли я вам об этой подлой "Черной Стреле"? Вот вам и доказательство! Вот она торчит тут и, клянусь распятием, кум, на груди человека, который носил ваши цвета или украл их!

- Это действительно мой слуга,- ответил лорд Шорби, отшатываясь.- Желал бы я, чтобы у меня было побольше таких слуг. Он был ловок как гончая, и скрытен как крот.

- В самом деле, кум? - спросил резко сэр Даниэль.- А что он приходил вынюхивать так высоко в моем бедном доме? Но больше он уже не станет нюхать.

- Потрудитесь посмотреть, сэр Даниэль,- сказал кто-то из присутствовавших, - тут у него на груди приколота бумага, на которой написано что-то.

- Дайте мне стрелу и все остальное,- сказал рыцарь. Взяв в руки стрелу, он некоторое время рассматривал в угрюмом молчании.

- Да, - сказал он, обращаясь к лорду Шорби, - это ненависть преследует меня по пятам. Эта черная палочка, или схожая с ней, погубит меня. И вот что кум, позвольте простому рыцарю дать вам совет: если эти псы станут преследовать вас - бегите! Это - словно болезнь, она может настигнуть каждого из нас. Но посмотрим, что они написали. То, что я и думал, милорд: вы отмечены, как старый дуб лесничим. Секира упадет завтра или послезавтра. Но что вы написали в том письме?

Лорд Шорби снял бумагу со стрелой, прочел ее, смял в руках и, подавив отвращение, которое прежде удерживало его, бросился на колени перед трупом и стал поспешно рыться в сумке.

Он встал на ноги с несколько расстроенным видом.

- Кум,- сказал он,- я действительно потерял очень важное письмо, и если бы мог захватить негодяя, который взял его, он немедленно украсил бы собой виселицу. Но прежде всего обезопасим выходы. И то уже наделано много бед, клянусь святым Георгием!

Часовые были расставлены вокруг дома и сада на близком расстоянии друг от друга; на каждой площадке лестницы стояло также по часовому; целый отряд их находился у главного входа, другой - вокруг костра в сарае. Слуги сэра Даниэля получили подкрепление в лице слуг лорда Шорби, таким образом, не было недостатка ни в людях, ни в оружии для защиты дома, или для поимки неприятеля, если бы он скрывался вблизи.

Между тем труп шпиона вынесли под продолжавшим падать снегом, и положили его в церкви аббатства.

Только тогда, когда все меры предосторожности были приняты и наступила вновь тишина, девушки вызвали Ричарда Шельтона из его тайника и подробно рассказали ему все случившееся. Со своей стороны он рассказал о посещении шпиона, его опасном открытии и быстром конце.

Джоанна в изнеможении прислонилась к обитой ткаными обоями стене.

- Это ничему не поможет,- сказала она,- я все же буду обвенчана завтра утром.

- Как! - вскрикнула ее подруга.- Ведь вот наш паладин, который разгоняет львов как мышей! Мало же у тебя веры, право. Ну, друг-укротитель львов, утешьте же нас, заговорите и дайте нам услышать смелый совет.

Дик смутился, когда ему кинули в лицо его преувеличенные выражения. Он покраснел, но все же заговорил смело.

- Правда, мы в затруднительном положении, - сказал он,- но если бы мне удалось выбраться из этого: дома на полчаса, я поистине скажу, все еще могло бы быть хорошо, и свадьба не состоялась бы.

- А что касается львов,- передразнила его молодая девушка,- то они будут изгнаны.

- Прошу извинения,- сказал Дик,- я говорю вовсе не хвастаясь, а прося помощи или совета, потому что если мне не удастся пробраться из дома не замеченным часовыми, то я не могу ничего сделать. Пожалуйста, поймите меня правильно.

- С чего это ты заговорила, что он неотесан, Джоанна? - осведомилась молодая девушка.- Я утверждаю, что речь его всегда находчива, нежна и смела, смотря по его желанию... Чего тебе еще?

- Да,- со вздохом и вместе с тем с улыбкой проговорила Джоанна,- правда, моего друга Дика подменили. Когда я видела его, он был действительно груб. Но это ничего не значит, надежды на перемену моей горькой участи все же нет, и я должна стать леди Шорби.

- Ну,- сказал Дик,- я попробую рискнуть. На монаха мало обращают внимания, и если я мог найти добрую фею, которая привела меня наверх, то могу найти и другую, которая сведет меня вниз. Как имя этого шпиона?

- Реттер,- ответила молодая девушка,- но что вы хотите сказать, укротитель львов? Что вы думаете делать?

- Попробовать смело выйти из дома,- ответил; Дик,- и если меня остановят, не терять присутствия духа и сказать, что иду молиться за Реттера.

- Выдумка не из хитрых,- заметила девушка,- но, может быть, удастся.

- В затруднительных обстоятельствах главное дело не в выдумке, а в смелости,- сказал молодой Шельтон.

- Вы говорите правду,- сказала она,- ну идите, и да поможет вам Небо! Вы оставляете здесь бедную девушку, которая любит вас всей душой, и другую, которая искренний друг ваш. Будьте благоразумны ради них и не подвергайте себя опасности.

- Да,- прибавила Джоанна,- иди, Дик. Опасность одинаково велика, останешься ли ты здесь, или уйдешь. Иди, ты уносишь с собой мое сердце,- да сохранят тебя святые!

Дик прошел мимо первого часового с таким уверенным видом, что тот только потоптался на месте и пристально взглянул на него, но на второй площадке часовой преградил ему путь копьем и спросил его, зачем он идет.

- Рах vobiscum,- ответил Дик,- я иду молиться над трупом бедного Реттера.

- Может быть,- сказал часовой,- но одному идти не позволяется.- Он нагнулся над дубовыми перилами и пронзительно свистнул, "идут!" - крикнул он и затем сделал знак Дику, чтобы он шел дальше.

Внизу лестницы его ожидала стража; когда он снова повторил свой рассказ, начальник отряда велел четырем солдатам проводить его до церкви.

- Не упустите его, молодцы,- сказал он,- отведите его к сэру Оливеру. Вы отвечаете за него своей жизнью.

Дверь открылась, двое людей взяли Дика с обеих сторон за руку; один из воинов шел впереди с факелом в руке, четвертый замыкал шествие с натянутым луком и со стрелой наготове. В таком порядке они прошли по саду в глубокой ночной тьме при падающем снеге и подошли к слабо освещенным окнам церкви аббатства.

У западного портала стоял пикет стрелков, старавшихся укрыться в углублениях дверей с арками и осыпанных снегом. Только тогда, когда проводники Дика обменялись с ними паролем и отзывом, им позволено было войти в главный придел церковного здания.

Церковь освещалась слабым светом восковых свечей, горевших на алтаре, и несколькими лампадами, спускавшимися со сводчатого потолка над частными капеллами знаменитых фамилий. Мертвый шпион, с благоговейно сложенными руками, лежал на катафалке.

Под арками раздавался торопливый шепот молитв: на скамьях на клиросе стояли на коленях фигуры, укутанные капюшонами, а на ступенях высокого алтаря священник в полном облачении служил обедню.

Когда Дик и сопровождавшие его вошли в церковь, одна из закутанных фигур встала и, спустившись со ступеней, которые вели на клирос, спросила шедшего впереди воина, какое дело привело его в церковь. Из уважения к службе и к покойнику оба говорили сдержанным тоном, но эхо громадного, пустого здания подхватывало их слова и глухо повторяло их вдоль боковых приделов храма.

- Монах! - сказал сэр Оливер (это был он), выслушав рассказ стрелка.- Брат мой, я не ожидал вашего прихода,- сказал он, оборачиваясь к молодому Шельтону,- скажите, пожалуйста, кто вы? И по чьей просьбе присоединяете свои молитвы к нашим?

Дик, не снимая капюшона, сделал сэру Оливеру знак отойти немного от стрелков: как только священник исполнил его просьбу, он сказал: - Я не надеюсь обмануть вас, сэр. Моя жизнь в ваших руках.

Сэр Оливер сильно вздрогнул, его толстые щеки побледнели, он молчал некоторое время.

- Ричард - сказал он,- я не знаю, что привело вас сюда, но сильно опасаюсь, что-нибудь дурное. Но в память прошлого я не хочу добровольно повредить вам. Вы просидите рядом со мной в церкви на скамье всю ночь: вы будете сидеть там, пока лорд Шорби не будет обвенчан и все не вернутся благополучно по домам. И если все сойдет хорошо, и вы не задумали ничего дурного, в конце концов вы можете идти, куда желаете. Но если вы пришли с кровавыми намерениями, то это падет на вашу голову. Аминь!

И священник набожно перекрестился, повернулся и пошел к алтарю.

Он сказал несколько слов солдатам и, взяв Дика за руку, провел его на клирос и посадил его на скамью рядом с собой. Из приличия юноша сейчас же опустился на колени и, по-видимому, погрузился в молитву.

Но ум его и глаза блуждали. Он заметил, что трое из приведших его солдат, вместо того, чтобы вернуться в дом, спокойно уселись в одном из приделов, он не сомневался, что они сделали это по приказанию сэра Оливера. Итак, он попал в западню. Он должен провести ночь в призрачном мерцании и тьме церкви, смотря на бледное лицо убитого им человека, а утром он увидит, как его возлюбленную обвенчают на его глазах с другим.

Однако ему удалось овладеть собой и заставить себя терпеливо ждать.

ГЛАВА IV

В церкви аббатства

В церкви шорбийского аббатства молитвы не прекращались всю ночь, иногда пелись псалмы, иногда раздавался звук колокола.

У тела шпиона Реттера бодрствовали усердно. Сам он лежал, как его положили, с руками, скрещенными на груди, с мертвыми глазами, устремленными вверх на крышу, а совсем близко на скамье юноша, убивший его, ожидал в тяжкой тревоге наступления утра.

Только раз в продолжение этих долгих часов сэр Оливер нагнулся к своему пленнику.

- Ричард,- шепнул он,- сын мой, если вы злоумышляете против меня, то я удостоверяю, что вы имеете в виду невинного человека. Я признаю себя грешным в глазах Неба! Но я не виновен в отношении вас и никогда не был виновен.

- Отец мой,- так же тихо возразил Дик,- поверьте мне, я не замышляю никакого зла, но что касается вашей невиновности, то я не могу забыть, что вы оправдывались плохо.

- Человек может быть виновен неумышленно,- ответил священник,- ему может быть дано поручение, которое он исполняет слепо, не подозревая его настоящего значения. Так было со мной. Я заманил вашего отца в западню, но небо видит нас в этом священном месте! - я не знал, что делал.

- Может быть,- сказал Дик,- но посмотрите, какую странную паутину сплели вы в этот час: я в одно и то же время ваш пленник и ваш судья; вы угрожаете моей жизни и стараетесь смягчить мой гнев. Мне кажется, что если бы вы всю свою жизнь были правдивым человеком и хорошим священником, вы не боялись бы и не ненавидели бы меня так сильно. А теперь займитесь вашими молитвами. Я повинуюсь вам, так как это необходимо, но не желаю обременять себя вашим обществом.

Священник испустил такой тяжелый вздох, что почти возбудил жалость в сердце юноши, и опустил голову на руки, как человек, удрученный заботой. Он больше не принимал участия в пении псалмов. Дик слышал, как стучали четки в его руках и как молитвы вылетали из-за сжатых зубов.

Прошло еще немного времени, и серый рассвет начал пробиваться сквозь расписанные окна церкви. Свет все усиливался, становился ярче, и наконец розовый свет солнца, проникнув через окна на юго-восточной стороне, заиграл на стенах. Буря прошла, большие облака, извергнув снег, полетели дальше, и новый день восходил над веселым зимним пейзажем, покрытым белым снегом.

Церковнослужители засуетились, катафалк отнесли в ризницу, кровавые пятна на плитах вымыли, чтобы такое зловещее зрелище не оскверняло свадьбы лорда Шорби. В то же время и духовные лица, занимавшиеся ночью печальным делом, начали принимать утренний вид, чтобы оказать честь предстоящей, более веселой церемонии. И как бы для того, чтобы еще более подчеркнуть наступление утра, набожные городские жители начали собираться в церкви, падая ниц перед алтарями или дожидаясь своей очереди перед исповедальнями.

В этой суматохе легко было обмануть бдительность стражи сэра Даниэля; Дик, устало оглядывавшийся вокруг, встретился взглядом с Уиллем Лаулессом, все еще одетым монахом.

В то же мгновение бродяга узнал своего предводителя и сделал ему украдкой знак рукой и глазами.

Дик далеко не простил старому плуту его несвоевременное пьянство, но ему все же не хотелось заставить его разделить свое тяжелое положение, и он дал ему ясно понять, чтобы он ушел прочь.

Лаулесс, как будто поняв его, сразу исчез за одной из колонн, и Дик облегченно вздохнул.

Каков же был его ужас, когда он вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за рукав, и увидел старого разбойника, сидевшего рядом с ним и, по-видимому, погруженного в молитву!

Как раз в это мгновение сэр Оливер встал со своего места и, проскользнув между скамьями, направился к солдатам в боковом приделе храма. Если так легко возбудить его подозрение, то зло уже сделано, и Лаулесс уже пленник.

- Не двигайся,- шепнул Дик.- Мы в отчаянном положении, благодаря главным образом твоему вчерашнему свинству. Когда ты увидел меня сидящим тут, на что я не имею ни права, ни охоты, как ты - черт возьми! - не почуял беды и не ушел от зла?

- Ну,- сказал Лаулесс,- я думал, что вы получили известия от Эллиса и сидите здесь по долгу службы.

- Эллис!- повторил Дик.- Разве Эллис вернулся?

- Конечно,- ответил бродяга.- Он вернулся прошлой ночью и здорово отколотил меня за то, что я был пьян, так что вы отомщены, мастер. Бешеный человек этот Эллис Декуорс! Он прискакал сломя голову из Кревена, чтобы помешать этой свадьбе, а вы его знаете, мастер Дик,- уж он сделает это!

- Ну, мой бедный брат,- спокойно проговорил Дик,- мы с вами все равно что мертвые; я сижу здесь пленником под подозрением и должен отвечать моей головой за ту свадьбу, которую Эллис собирается расстроить. Клянусь распятием, славный мне предоставили выбор! Потерять возлюбленную или жизнь. Ну, жребий брошен - потеряю жизнь.

- Клянусь мессой,- вскрикнул, приподнимаясь, Лаулесс,- я уйду!

Но Дик положил ему руку на плечо.

- Сиди смирно, друг Лаулесс,- сказал он.- И если у тебя есть глаза, взгляни на угол у арки, где алтарь, разве ты не видишь, что при малейшем твоем движении эти вооруженные люди встанут, готовые схватить тебя? Покорись, друг. Ты был храбр на руле, когда думал умереть в море, будь смел и теперь, когда придется умереть на виселице.

- Мастер Дик,- задыхаясь проговорил Лаулесс,- это нахлынуло на меня так внезапно. Дайте мне минутку передохнуть, и, клянусь мессой, что буду так же смел, как вы.

- Вот он, мой смелый малый! - сказал Дик.- А все же, Лаулесс, мне страшно не хочется умирать, но к чему хныкать, когда хныканье ничего не изменит?

- Да, в самом деле! - согласился Лаулесс.- И в худшем случае, что такое смерть! Раньше или позже, все равно она придет, мастер. А быть повешенным из-за хорошего дела, говорят, легкая смерть, хотя я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь возвращался, чтобы рассказать это.

С этими словами смелый старый плут откинулся назад, сложил руки и стал оглядываться вокруг с самым нахальным и беззаботным видом.

- Тебе лучше всего сидеть спокойно,- прибавил Дик.- Мы ведь не знаем, что задумал Декуорс; когда все будет кончено, и если случится самое дурное, мы все же можем убраться подобру-поздорову.

Когда они перестали разговаривать, то услышали отдаленные тихие звуки веселой музыки, постепенно приближавшиеся и становившиеся все громче и веселее. Колокола на колокольне громко зазвонили, церковь наполнялась все большим и большим количеством людей. Они входили, отряхивая снег с ног, похлопывая руками и дуя на них, чтобы согреть. Западная дверь широко распахнулась, из нее виднелась освещенная солнцем, покрытая снегом улица; в то же время в церковь ворвался сильный порыв холодного утреннего ветра. Вообще по всему было ясно видно, что лорд Шорби желает жениться очень рано утром и что свадебная процессия приближается.

Несколько слуг лорда Шорби стали очищать проход в среднем приделе, отодвигая народ копьями. И в то же мгновение с наружной стороны портала показались музыканты, приближавшиеся по мерзлому снегу, флейтисты и трубачи с побагровевшими от усердия лицами, барабанщики и цимбалисты, старавшиеся изо всех сил.

Подойдя к дверям священного здания, музыканты выстроились в два ряда и стали на снегу, топая ногами в такт своей оглушительной музыке. Когда они раздвинулись, за ними и посреди них показались участнике пышной свадебной процессии. Разнообразие и яркость одежд, изобилие шелка и бархата, мехов и атласа, вышивок и кружев было так велико, что процессия выделялась на снегу, словно клумба цветов на дорожке или расписанное окно в стене.

Впереди шла невеста - печальное зрелище! Бледная как зима, она опиралась на руку сэра Даниэля; ее сопровождала молодая леди маленького роста, оказавшая накануне дружескую услугу Дику. Сейчас же за ними, в самом ярком туалете, шел жених, прихрамывая на больную подагрой ногу; когда он, войдя на порог церковного здания, снял шляпу, видно было, что его лысая голова порозовела от волнения.

Наступил час Эллиса Декуорса.

Дик, сидевший ухватясь за скамью перед ним, в борьбе различных ощущений, заметил вдруг движение в толпе, увидел подавшихся назад людей, поднятые глаза и руки. Взглянув по направлению этих взоров, он увидел на хорах трех или четырех людей с натянутыми луками. В то же мгновение они выпустили свои стрелы, и прежде чем шум и крики удивленной черни успели дойти до слуха многих из присутствовавших, они спрыгнули со своего места на хорах и исчезли.

Церковь наполнилась громкими криками перепуганных людей; духовные лица, вскочив со своих мест, толпились в ужасе; музыка прекратилась, и хотя колокола продолжали еще звонить в продолжение нескольких минут, но, вероятно, весть о несчастии достигла, наконец, и до помещения, где звонари качались на своих веревках, и они прекратили свой веселый труд.

Посередине церкви лежал жених, сраженный насмерть двумя черными стрелами. Невеста упала в обморок. Сэр Даниэль, пораженный и разгневанный, стоял, возвышаясь над толпой; большая стрела трепетала в его левой руке, по лицу струилась кровь от царапины на лбу, причиненной другой стрелой.

Прежде чем начали поиски, виновники трагического перерыва спустились по винтовой лестнице и ушли через потайную дверь.

Дик и Лаулесс все еще оставались заложниками. При первой тревоге они встали со своих мест и храбро попробовали пройти к дверям, но попытка их оказалась тщетной, благодаря тесноте между скамьями и толкотне испуганных священников и певчих, и они стоически остались на своих местах.

Сэр Оливер, бледный от ужаса, поднялся на ноги и, указывая рукой на Дика, позвал сэра Даниэля.

- Вот,- кричал он,- Ричард Шельтон!.. Увы, ужасный час! Он виновен в кровопролитии! Схватите его! Велите схватить его! Ради спасения жизни всех нас, возьмите его и свяжите покрепче! Он поклялся в нашей гибели!

Сэр Даниэль был ослеплен гневом, ослеплен горячей кровью, продолжавшей струиться по его лицу.

- Где он? - грозно прокричал он.- Тащите его сюда! Клянусь холивудским крестом, он проклянет этот час!

Толпа отхлынула, и отряд стрелков вошел на клирос. Грубые руки схватили Дика, стащили его со скамьи и спихнули с лестницы алтаря. Лаулесс сидел смирно притаясь, словно мышь.

Сэр Даниэль, отирая кровь, мигая смотрел на своего пленника.

- А,- сказал он,- я крепко держу тебя, дерзкого изменника! Клянусь всеми самыми страшными клятвами, что за каждую каплю крови, попадающую мне в глаза, ты заплатишь стоном от мучений твоего тела. Взять его! - крикнул он.- Здесь не место! Отвести его ко мне в дом! Я отмечу пыткой каждый мускул его тела!

Но Дик отстранил схвативших его солдат и возвысил голос.

- Здесь святое место! - крикнул он.- Убежище! Эй, отцы мои! Меня хотят вытащить из церкви.

- Из церкви, которую ты осквернил убийством, мальчик,- заметил высокий, великолепно одетый человек.

- Где доказательства? - продолжал кричать Дик.- Меня, правда, обвиняют в соучастии, но не приводят ни одного доказательства. Я, действительно, желал получить руку этой молодой девицы, и она, осмелюсь сказать, благосклонно относилась к моему сватовству. Но что из этого? Я полагаю, любить девушку - не оскорбление, не оскорбление и добиться ее любви. Во всем остальном я совершенно невиновен...

Шепот одобрения пробежал между присутствующими: так смело Дик защищал свою невиновность. Но в то же время явилась целая толпа обвинителей. Они кричали, рассказывая, как Дика нашли в прошлую ночь в доме сэра Даниэля кощунственно переодетым. Среди этого смешения языков сэр Оливер словами и жестами указал на Лаулесса как на сообщника. Его, в свою очередь, стащили с места и поставили рядом с Шельтоном. Толпа разгорячилась и разделилась на две партии, одни оттаскивали пленников, чтобы помочь им бежать, другие проклинали их и били кулаками. У Дика шумело в ушах, голова его кружилась, как у человека, борющегося с бешеным течением реки.

Высокий человек, ответивший раньше Дика, возвысил свой голос так сильно, что ему удалось водворить молчание и спокойствие среди толпы.

- Обыщите их,- сказал он.- Нет ли у них оружия. Тогда мы можем судить о их намерениях.

У Дика нашли только кинжал, это говорило в его пользу, но один из присутствующих услужливо вынул его из ножен и увидел, что он еще не очищен от крови Реттера. Приверженцы сэра Даниэля громко закричали при этом открытии, но высокий человек заставил их замолчать жестом руки и повелительным взглядом. Когда же дошла очередь до Лаулесса у него под одеждой нашли пучок стрел, тождественных с теми, которыми был пронзен лорд Шорби и ранен сэр Даниэль.

- Что вы теперь скажете? - спросил Дика, нахмурясь, высокий человек.

- Сэр,- ответил Дик,- здесь, в церкви, я в безопасности, не правда ли? Так вот что я скажу вам: по вашей осанке я вижу, что вы занимаете высокое положение, и в вашем лице я читаю отпечатки благочестия и справедливости. Поэтому я охотно отдам себя вам в пленники, не воспользовавшись преимуществами этого святого места. Но если бы меня отдали во власть этого человека, которого я громко обвиняю в убийстве моего родного отца и в несправедливом удержании моих поместий и доходов, если бы это случилось, то умоляю вас умертвить меня на этом месте вашей благородной рукой. Вы слышали своими собственными ушами, как он угрожал мне мучениями раньше, чем я был признан виновным. Но согласно ли с вашей честью выдать меня моему заклятому врагу и давнишнему притеснителю; судите меня по закону и, если я окажусь виновным, убейте, но не забывая милосердия.

- Милорд,- вскрикнул сэр Даниэль,- неужели вы станете слушать этого волка? Его окровавленный кинжал уличает его во лжи.

- Позвольте вам заметить, добрый рыцарь,- сказал высокий незнакомец,- что ваша горячность несколько говорит против вас.

Тут невеста, которая пришла в себя несколько минут тому назад и дико смотрела на эту сцену, вырвалась из рук державших ее людей и бросилась на колени перед незнакомцем.

- Милорд Райзингэм,- сказала она,- выслушайте меня из чувства справедливости. Я здесь во власти этого человека, насильно вырвавшего меня из рук моих близких. С того дня я не видела ни сожаления, ни поддержки, ни утешения ни от одного человека, кроме его - Ричарда Шельтона, которого теперь стараются обвинить и погубить. Милорд, если он был вчера ночью в доме сэра Даниэля, то это произошло по моей просьбе; он пришел без всяких дурных намерений. Пока сэр Даниэль был добр к нему, он честно бился с членами шайки "Черной Стрелы", но когда бесчестный опекун стал покушаться на его жизнь и ему пришлось бежать ночью, ради спасения души, из кровавого дома - куда было деваться ему, беспомощному, не имевшему никаких средств? Если он попал в дурное общество, кого следует порицать,- юношу ли, с которым поступили несправедливо, или опекуна, нарушившего свой долг?

Тут маленькая молодая леди упала на колени рядом с Джоанной.

- А я, мой добрый господин и родной дядя,- сказала она,- могу быть свидетельницей по совести и перед лицом всех, что эта девушка говорит правду. Я, недостойная, провела к ней этого молодого человека.

Граф Райзингэм слушал молча и продолжал молчать некоторое время после того, как замолкли голоса молодых девушек. Потом он подал руку Джоанне, чтобы помочь ей подняться; следует заметить, что он не оказал этой любезности той, которая назвалась его племянницей.

- Сэр Даниэль,- сказал он,- это чрезвычайно запутанное дело, с вашего позволения я займусь им и рассмотрю его. Итак, успокойтесь, ваше дело в заботливых руках, вам будет оказана справедливость, а пока отправляйтесь немедленно домой и полечите ваши раны. Воздух холодный, и я не желал бы, чтобы вы прибавили простуду к этим царапинам.

Он сделал знак рукой, услужливые слуги, сторожившие малейший его жест, передали этот знак дальше, емедленно за стенами церкви, раздался пронзительный звук труб, и через открытый портал стрелки и солдаты, одетые в одежду цветов графа Райзингэма и со значками его, вошли в церковь, взяли Дика и Лаулесса из рук державших их людей и, сомкнув ряды вокруг пленников, вышли из церкви и исчезли из вида.

Когда они проходили, Джоанна протянула обе руки к Дику и крикнула: "Прощай!", а подруга невесты, нисколько не смущенная очевидным неудовольствием своего дяди, послала Дику поцелуй со словами: - Мужайся, укротитель львов! - вызвавших на лицах толпы первую улыбку за все время этого приключения.

ГЛАВА V

Граф Райзингэм

Граф Райзингэм, хотя самое важное лицо в Шорби в то время, жил в бедном доме одного частного дворянина на окраине города. Только вооруженные люди у дверей и постоянно приезжавшие и уезжавшие гонцы показывали, что здесь находится временная резиденция знатного лорда.

Благодаря недостатку места Дика и Лаулесса заперли в одной комнате.

- Хорошо вы говорили, мастер Ричард, превосходно говорили, и я, со своей стороны, искренне благодарю вас. Здесь мы в хороших руках, нас будут судить справедливо и вечерком прилично повесят на одном и том же дереве.

- Да я то же думаю, мой бедный друг, - ответил Дик.

- Но у вас есть еще один выход,- возразил Лаулесс.- Эллис Декуорс - человек, каких найдется разве один из десяти; он очень любит вас и ради вас самих и ради вашего отца, зная, что вы невиновны, он подымет небо и землю, чтобы выручить вас.

- Не может этого быть,- сказал Дик.- Ну, что он сделает? У него лишь горсточка людей. Увы! Если бы это было завтра, если бы я мог попасть на свидание за час до полудня,- все, я думаю, было бы иначе. А теперь нет помощи.

- Ну,- сказал в заключение Лаулесс,- если вы будете отстаивать мою невиновность, то и я буду решительно стоять за вашу. Это нисколько не поможет нам, но если я буду повешен, то уж не из-за недостатка клятв.

Дик погрузился в размышления, а старый плут свернулся в уголке, надвинул на лицо свой монашеский капюшон и приготовился заснуть. Вскоре он уже громко храпел - долгая тяжелая жизнь, полная приключений, притупила в нем чувства страха и тревоги.

Полдень уже давно прошел, и наступили сумерри, когда дверь в комнату открылась и Дика вывели и повели наверх в кабинет, где граф Райзингэм в раздумье сидел у камина.

При входе пленника он поднял голову.

- Сэр,- сказал он,- я знал вашего отца, он был честный человек, и это располагает меня быть снисходительным к вам, но не могу скрыть, что на вас тяготеют тяжкие обвинения. Вы водитесь с убийцами и разбойниками; по точно наведенным справкам, вы сражались против короля; вас подозревают в разбойничьем похищении судна, вас нашли скрывающимся переодетым в доме вашего врага, в тот самый вечер был убит один человек...

- Позвольте, милорд,- прервал его Дик,- я сейчас же признаюсь в моей вине. Я убил этого Реттера, и в доказательство,- прибавил он, роясь за пазухой,- вот письмо из его сумки.

Лорд Райзингэм взял письмо, развернул его и прочел два раза.

- Вы читали это письмо? - спросил он.

- Читал,- ответил Дик.

- Вы за Йорка или за Ланкастера? - спросил граф.

- Милорд, мне еще недавно задали этот вопрос, и я не знал, что ответить на него,- сказал Дик,- но ответив раз, я уже не стану менять. Милорд, я - за Йоркский дом.

Граф одобрительно кивнул головой.

- Честный ответ,- сказал он.- Но почему же вы отдаете мне это письмо?

- Но разве не все партии должны восставать против изменников, милорд? - вскрикнул Дик.

- Хорошо, если бы было так, молодой джентльмен,- заметил граф,- и я одобряю вас за ваши слова. Я вижу, что в вас больше неопытности юности, чем вины, и не будь сэр Даниэль могущественным человеком в нашей партии, я почти готов был бы принять вашу сторону. Видите, сэр, я прежде всего вождь партии королевы и хотя считаю себя по натуре справедливым человеком и даже склонным к преувеличенному милосердию, но я должен сообразовать свои действия с интересами моей партии и далеко зайду, чтобы удержать сэра Даниэля.

- Милорд,- сказал Дик,- вы не сочтете меня очень смелым, если я задам вам вопрос: полагаетесь ли вы на верность сэра Даниэля? Мне кажется, что он переходил с одной стороны на другую невыносимо часто.

- Ну, так делается в Англии. Чего вы хотите? - спросил граф.- Но вы несправедливы к рыцарю из Тонсталля, и насколько верность свойственна теперешнему неверному поколению, он в последнее время был верен Ланкастерскому дому. Он твердо держался нас даже при последних неудачах.

- Если вы пожелаете взглянуть на это письмо,- сказал Дик,- вы, может быть, несколько измените свое мнение о нем,- и он подал графу письмо сэра Даниэля к лорду Уэнслейделю.

Лицо графа мгновенно изменилось, он стал грозным как разъяренный лев, и рука его невольным движением схватила кинжал.

- Вы прочли и это? - спросил он.

- Да,- сказал Дик.- Он предлагает ваше имение лорду Уэнслейделю.

- Да, вы верно говорите, это мое имение! - сказал Райзингэм.- Я - ваш должник за это письмо. Оно раскрыло мне лисью хитрость сэра Даниэля. Распоряжайтесь мною, мастер Шельтон. Я не желаю скупиться на благодарность, и прежде всего - йорксист вы или ланкастерец, честный человек или вор - я возвращаю вам свободу. Идите, во имя Пресвятой Девы Марии! Но знайте, что я по справедливости задерживаю вашего слугу Лаулесса и повешу его. Преступление было совершено слишком открыто, и следует, чтоб и наказание было открыто.

- Милорд, первая моя просьба к вам - пощадите и его,- молил Дик.

- Это старый, давно осужденный негодяй, вор и бродяга, мастер Шельтон,- сказал граф.- Он уже лет двадцать готов на виселицу. И не все ли равно, за то или другое, завтра или послезавтра повесят его?

- Но, милорд, он пришел сюда из любви ко мне,- ответил Дик,- и с моей стороны было бы низко и неблагодарно бросить его.

- Мастер Шельтон, вы надоедливы,- строго заметил граф.- Это плохой способ иметь успех в свете. Но для того, чтобы отделаться от ваших надоеданий, я исполню ваше желание. Уходите оба, но идите осторожно и поскорее выбирайтесь из Шорби. Потому что этот сэр Даниэль (да накажут его святые!) жаждет вашей крови.

- Милорд, пока я выражаю вам свою благодарность словами, но надеюсь в скором времени выказать ее на деле,- ответил Дик, выходя из комнаты.

ГЛАВА VI

Опять Арбластер

Когда Дику и Лаулессу удалось потихоньку, задним ходом выбраться из дома, где лорд Райзингэм держал свой гарнизон, наступил уже вечер.

Они остановились под тенью садовой стены, чтобы обсудить, что им делать. Опасность была чрезвычайно велика. Если бы кто-нибудь из людей сэра Даниэля увидел их и поднял тревогу, их сейчас схватили бы и убили. И не только город Шорби был полон опасности, угрожавшей их жизни, но и в открытой местности они рисковали встретиться с патрулями.

Невдалеке, на открытом месте, они увидели ветряную мельницу, рядом с которой стояла очень большая житница с открытыми дверями.

- Что, если мы заляжем туда до ночи? - предложил Дик.

Так как у Лаулесса не нашлось лучшего предложения, то они бегом бросились к житнице и спрятались за дверью в соломе. Дневной свет скоро погас, и луна серебрила мерзлый снег. Теперь был случай, который мог не представиться больше,- добраться незамеченными до "Козы и Волынки" и переменить одежду, которая могла выдать их. Но и тут важнее было обойти кругом, по окраинам, а не рисковать показаться на рыночной площади, где при большом стечении народа они могли подвергнуться опасности быть узнанными и убитыми.

Путь был длинный. Он шел недалеко от дома на берегу, мрачного и безмолвного, и привел их наконец к гавани. При ясном лунном свете они увидели, что многие суда подняли якорь и, пользуясь спокойной погодой, разошлись в разные стороны. Сообразно с этим простые харчевни вдоль берега (освещенные огнем каминов и свечами, несмотря на закон, предписывавший тушить огонь в определенное время) не были набиты посетителями, и в них не раздавались морские песни, которые пели обыкновенно хором.

Дик и Лаулесс, подобрав до колен свои монашеские одежды, быстро, почти бегом шагали по глубокому снегу и пробирались через лабиринт обломков и всякого хлама, выброшенного на берег. Они обошли уже больше половины гавани, как вдруг, когда они проходили мимо какой-то харчевни, дверь ее открылась и поток света упал на их бежавшие фигуры.

Они сейчас же остановились и притворились, будто ведут оживленный разговор.

Трое людей, один за другим, вышли из харчевни, последний запер за собою дверь. Все трое нетвердо стояли на ногах, как будто они провели в возлияниях целый день и теперь стояли, облитые лунным светом, в нерешительности, словно не зная, что им делать дальше. Самый высокий из них говорил громким, печальным голосом.

- Семь бочонков самого лучшего гасконского вина, какое когда-либо было на свете,- сказал он,- лучшее судно порта Дармута, вызолоченное изображение святой Девы Марии, тринадцать фунтов настоящих золотых денег...

- У меня также большие потери,- прервал его другой.- У меня также были потери, кум Арбластер. В день святого Мартина у меня украли пять шиллингов и кожаную сумку, которая стоила не менее девяти пенсов!

Дик почувствовал упрек совести, когда услышал слова Арбластера. До этих пор он, может быть, совсем не думал о бедном шкипере, разоренном потерей "Доброй Надежды". В те времена люди, носившие оружие, не заботились об имуществах и интересах низших. Но эта внезапная встреча напомнила ему о произволе, с которым он завладел судном, и о неблагополучном исходе его предприятия. И он, и Лаулесс отвернулись, чтобы не быть узнанными.

Судовая собака спаслась от крушения и нашла дорогу в Шорби. Она шла по пятам Арбластера; внезапно она втянула носом воздух, насторожила уши и, бросившись вперед, принялась яростно лаять на ложных монахов.

Ее хозяин нетвердыми шагами шел за ней.

- Эй, товарищи! - крикнул он.- Не найдется ли у вас пенни для бедного старого моряка, совершенно разоренного пиратами? В четверг я мог бы заплатить за вас обоих, а теперь, в субботу ночью, выпрашиваю на фляжку эля! Спросите моего помощника Тома, если сомневаетесь во мне. Семь бочонков хорошего гасконского вина, собственное мое судно, которое раньше меня принадлежало моему отцу, изображение Пресвятой Девы, вызолоченное, и тринадцать фунтов золотом и серебром. Э, что скажете? И к тому же человек, который дрался с французами, потому что я дрался с французами, я перерезал на море больше глоток французам, чем любой человек, отправлявшийся из Дортмута. Ну дайте же пенни!..

Ни Дик, ни Лаулесс не осмеливались ответить ему, боясь, чтобы он не узнал их голосов, они стояли беспомощные, словно корабль на берегу, не зная, куда обратиться, на что надеяться.

- Что ты, нем, мальчик? - спросил шкипер.- Братцы,- икая, прибавил он,- они немы. Я не люблю такой невежливости, мне думается, что если человек и нем, то все же ответит из вежливости, если с ним заговорят.

Между тем матрос Том, человек большой силы, по-видимому, возымел свои подозрения насчет этих двух безгласных фигур; и так как он был трезвее своего капитана, то внезапно встал перед ними, грубо схватил за плечо Лаулесса и с ругательством спросил его, что с ним, что мешает ему говорить? Бродяга, считая все потерянным, ответил ему ударом, от которого моряк растянулся на песке, и крикнув Дику, чтобы он следовал за ним, побежал по берегу.

Все это произошло в одну секунду. Прежде чем Дик опомнился, Арбластер уже схватил его; Том подполз к нему и ухватил его за ногу, а третий из приятелей выхватил из ножен кортик и размахивал им над его головой.

Молодому Шельтону было очень тяжело, не столько от грозившей ему опасности и от досады, сколько от испытываемого им чувства глубокого унижения. Он спасся от сэра Даниэля, сумел убедить лорда Райзингэма и вдруг беспомощно попал в руки старого пьяницы-матроса. И он чувствовал себя не только беспомощным, но, как говорила ему, хотя и слишком поздно, совесть, действительно виновным, действительно банкротом-должником человека, у которого он украл судно и погубил его.

- Приведите мне его в харчевню, чтобы я мог увидеть его лицо,- сказал Арбластер.

- Нет, нет,- возразил Том,- сначала выгрузим его котомку, а то и другие молодцы потребуют своей части.

Но хотя Дика обыскали с головы до ног, на нем не нашли ни одного пенни и ничего вообще, кроме кольца с печатью лорда Фоксгэма, которое грубо сорвали с его пальца.

- Поверните его к свету,- сказал шкипер и, взяв Дика за подбородок, больно дернул его кверху.- Святая Дева! - вскрикнул он.- Да ведь это пират.

- Что! - крикнул Том.

- Клянусь Святой Девой Бордосской, это он! - повторил Арбластер.- Ну, морской вор, теперь я держу тебя! - кричал он.- Где мое судно? Где мое вино? Э, да неужели ты в моих руках? Том, дай-ка мне конец веревки, я свяжу этого морского волка по рукам и по ногам, как жареного индюка, да, вот я свяжу его вот так, а потом отколочу, и уж так отколочу!..

Он продолжал разговаривать, обвивая веревку вокруг тела Дика с ловкостью, присущей моряку, закрепляя ее морским узлом и яростно затягивая.

Когда он закончил свое дело, юноша оказался простым тюком в его руках, беспомощным как мертвец. Шкипер отодвинул его на расстояние руки и громко расхохотался; потом он дал ему оглушительную пощечину, перевернул его и принялся яростно колотить. Гнев поднялся в душе Дика, словно буря; гнев душил его, и он думал, что умирает, но когда моряку надоела эта жестокая игра и он, бросив его во весь рост на песок, повернулся к товарищам и стал советоваться с ними, Дик сейчас же собрался с силами и овладел собой. Наступила минутная передышка, прежде чем его снова начнут мучить, он, может быть, найдет способ выйти из этого унизительного и рокового положения.

И действительно, пока Арбластер с товарищами рассуждали о том, что сделать с ним, он собрался с мужеством и, обратясь к ним, заговорил довольно твердым голосом.

- Господа,- начал он,- что вы, совсем с ума сошли? Небо дает вам в руки такой случай разбогатеть, какой редко выпадает на долю моряков. Вы можете совершить тридцать плаваний и не найти такого случая, а вы,- клянусь мессой! - что вы делаете? Бьете меня? Так ведь это делает каждый ребенок, когда рассердится. Мне кажется, что для разумных моряков, не боящихся ни огня, ни воды и любящих золото, как мясо, вы не умны.

- Ну да,- сказал Том,- как тебя связали, так тебе и захотелось одурачить нас.

- Одурачить вас! - повторил Дик.- Если вы глупы, то это легко сделать. Но если вы, как я полагаю, умные малые, то можете ясно видеть, где ваши интересы. Когда я взял ваше судно, нас было много, мы были хорошо одеты и вооружены, теперь подумайте, кто собрал этот отряд? Бесспорно, человек, наживший много золота. А если он, уже будучи богатым, продолжает искать большего, не обращая даже внимания на бури, подумайте хорошенько, не спрятано ли у него где-нибудь какое-либо сокровище?

- Что он хочет сказать? - спросил один из окружавших Дика.

- Ну, если вы потеряли старую лодку и несколько кружек вина, кислого как уксус,- продолжал Дик,- забудьте о них, как о дряни, какой они и были в действительности, и присоединитесь к предприятию, достойному этого имени, которое через двенадцать часов или возвысит вас, или погубит навеки. Но возьмите меня отсюда, пойдемте куда-нибудь недалеко и потолкуем над фляжкой, потому что мне больно и я замерз, а рот мой наполовину забит снегом.

- Он хочет одурачить нас,- презрительно сказал Том.

- Одурачить! Одурачить! - крикнул третий.- Хотел бы я видеть человека, который мог бы одурачить меня! Вот он уже, действительно, был бы мастером в этом деле! Я ведь не вчера родился. Я могу видеть церковь, когда на ней есть колокольня, и по-моему, кум Арбластер, в словах этого молодого человека есть некоторый смысл. Не пойти ли нам выслушать его? Скажите, не выслушать ли нам его?

- Я с радостью поглядел бы на кружку хорошего эля, мастер Пиррет,- ответил Арбластер.- Что ты скажешь, Том? Но сумка-то у меня пуста.

- Я заплачу,- сказал Пиррет,- я заплачу, я очень бы хотел хорошенько узнать, в чем дело, по совести говоря, я верю, что тут пахнет золотом.

- Ну, если вы опять приметесь пьянствовать, все потеряно! - сказал Том.

- Кум Арбластер, вы даете слишком много воли своему слуге,- заметил мастер Пиррет.- Неужели вы допустите, чтобы вами управлял наемный слуга? Фи, фи!

- Замолчи, малый,- сказал Арбластер, обращаясь к Тому.- Куда ты суешься со своим веслом? Действительно, славно, когда экипаж делает замечания своему шкиперу!

- Ну, так идите своим путем,- сказал Том.- Я умываю руки в этом деле!

- Так поставьте его на ноги,- сказал мастер Пиррет.- Я знаю укромное местечко, где мы можем выпить и поговорить.

- Если я должен идти, друзья мои, вы должны освободить мне ноги,- сказал Дик, когда его поставили, словно столб.

- Он говорит правду,- со смехом сказал Пиррет.- Действительно, он не может идти в таком виде. Разрежьте веревку, вынимай нож, кум, и разрежь веревку.

Даже Арбластер задумался над этим предложением. Но товарищ его настаивал, а у Дика хватило воли на то, чтобы сохранить совершенно равнодушное, деревянное выражение лица, и он только пожимал плечами, как бы удивляясь их нерешительности. Шкипер наконец согласился и разрезал веревки, связывавшие ноги пленника. Это не только дало Дику возможность идти, но и ослабило всю сеть веревок так, что он почувствовал, что рука его, привязанная к спине, начала свободнее двигаться. Он надеялся, что, сделав усилие, ему удастся со временем освободить ее. Так многим он был уже обязан глупости и алчности мастера Пиррета.

Этот достойный человек принял предводительство и привел их к той самой простой питейной харчевне, к которой Лаулесс привел Арбластера в тот бурный день. Теперь она была совершенно пуста, раскаленные угли в камине испускали приятную теплоту. Когда пришедшие выбрали себе места и хозяин поставил перед ними порцию пряного эля, Пиррет и Арбластер вытянули ноги и положили локти на стол, как люди, готовящиеся провести приятный часок.

Стол, за которым они сидели, как и все другие в этом доме, состоял из тяжелой четырехугольной доски, положенной на две бочки; каждый из четырех людей этой странной компании сидел на углу доски, Пиррет напротив Арбластера, Дик против матроса.

- А теперь, молодой человек,- сказал Пиррет,- начинайте ваш рассказ. Вы, по-видимому, несколько обидели нашего кума Арбластера, но что из этого? Вознаградите его - дайте ему случай разбогатеть, и ручаюсь, что он простит вас.

До сих пор Дик говорил наудачу; теперь, под надзором шести глаз, ему приходилось выдумать и рассказать какую-нибудь необыкновенную историю и, если возможно, получить обратно важное для него кольцо. Прежде всего, надо было тянуть время. Чем дольше он пробудет, тем больше напьются товарищи и тем вернее будет возможность побега.

Дик не обладал талантом выдумки, и то, что он рассказал, было пересказом истории Али-Бабы, причем Шорби и Тонсталльский лес занимали место востока, а ценность клада в пещере была скорее увеличена, чем уменьшена. Как известно читателю, история эта превосходная, но в ней есть один недостаток - она неправдоподобная; простодушные моряки слышали ее в первый раз, и потому глаза у них вылезли из орбит, а рты они разевали, как треска во время ловли.

Вскоре приятели потребовали другую порцию эля, а пока Дик ловко растягивал рассказ, и третья порция последовала за второй.

Вот в каком положении находились к концу разговора присутствовавшие. Арбластер, на три четверти пьяный и на одну сонный, беспомощно откинулся на свой стул. Даже Том пришел в восторг от рассказа, и потому бдительность его сильно уменьшилась. Между тем Дик постепенно высвободил свою правую руку и был готов на всякий риск.

- Итак,- говорил Пиррет, - ты один из них.

- Меня заставили,- ответил Дик,- против моей воли, но если бы я мог достать на мою долю мешок-другой золотых монет, то дурак бы я был, если бы продолжал жить в грязной пещере и выносить побои и пощечины, как солдат. Вот нас здесь четверо - хорошо! Пойдем в лес завтра раньше, чем встанет солнце. Если бы мы могли честно добыть осла, это было бы лучше, но так как мы не можем, то с нас довольно и наших четырех сильных спин; ручаюсь, что мы вернемся домой, спотыкаясь под тяжестью добычи.

Пиррет облизнулся.

- А волшебство,- сказал он,- пароль, по которому открывается пещера, какое это слово, друг?

- Никто не знал этого слова, кроме трех вождей,- ответил Дик,- но, на ваше великое счастье, я сегодня вечером как раз несу волшебный талисман, которым открывается дверь пещеры. Эту вещь вынимают из сумки капитана не более двух раз в году.

- Волшебство! - сказала Арбластер в полусне я косясь на Дика одним глазом.- Убирайся! Не нужно никакого волшебства! Я - хороший христианин. Спросите моего слугу Тома.

- Но это белая магия,- сказал Дик.- Она не имеет никакого дела с дьяволом,- это только сила чисел, трав и планет.

- Да, да,- сказал Пиррет,- это только белая магия, кум. Уверяю тебя, тут нет греха. Но продолжайте, добрый юноша. В чем состоит это волшебство?

- Я сейчас покажу вам,- ответил Дик.- У вас кольцо, которое вы сняли с моего пальца? Хорошо! Ну, теперь держите его перед собой кончиками пальцев, вытянув руку во всю длину так, чтобы на них падал свет углей! Именно так. Ну, вот вам и волшебство!

Дик быстро оглянулся вокруг и увидел, что пространство между ним и дверью совершенно свободно. Он мысленно прочел молитву. Потом, протянув руку, схватил кольцо и опрокинул стол на матроса Тома. Бедняга с криком упал под обломки стола. Прежде чем Арбластер сообразил, что произошло нечто неладное, а Пиррет несколько пришел в себя, Дик подбежал к двери и исчез среди лунной ночи.

От света луны, плывшей посреди неба, и чрезвычайной белизны снега на открытой местности вокруг гавани было светло как днем, и фигура молодого Шельтона, прыгавшего в подоткнутой одежде среди корабельного хлама, была видна издалека.

Том и Пиррет с криком преследовали его; из каждой харчевни, мимо которой они бежали, к ним присоединялись люди, возбужденные их криками, и скоро в преследование пустился целый флот моряков. Но даже в пятнадцатом столетии Джек (Прозвище моряков.) плохо бегал по земле; к тому же Дик сильно обогнал их и воспользовался этим преимуществом. Добежав до начала узкой тропинки, он даже остановился и, смеясь, оглянулся назад.

На белом фоне снега все моряки Шорби двигались сплошной массой, от которой отделялись небольшие группы. Все кричали, вопили, все жестикулировали, отчаянно размахивая руками; постоянно падал кто-нибудь и, к довершению картины, на упавшего валилось с дюжину людей.

Вся эта масса криков, воссылаемая вверх к луне, казалась отчасти комичной, отчасти страшной преследуемому беглецу. Сами по себе эти крики не имели никакого значения, так как Дик был уверен, что ни один моряк в гавани не в состоянии догнать его. Но шум угрожал ему опасностью впереди, так как мог разбудить всех спящих в Шорби и привлечь внимание стоявших на карауле. Поэтому, увидев вблизи открытую дверь, он быстро шмыгнул в нее и пропустил мимо неумелых преследователей, продолжавших кричать и жестикулировать, красных от быстрого бега и белых от падения в снег.

Прошло много времени, прежде чем окончился этот великий набег гавани на город и восстановилась тишина. Еще долго на всех улицах и по всем кварталам раздавались крики и топот моряков. Возникали споры иногда между ними, иногда с патрулем; вытаскивались ножи, удары сыпались со всех сторон, и не один труп остался на снегу.

Когда спустя час последний матрос, ворча, вернулся в сторону гавани, в свою излюбленную таверну, если бы спросить его, какого человека он преследовал, то оказалось бы, что если он и знал это прежде, то теперь совершенно забыл. На следующее утро распространились различные странные рассказы, а некоторое время спустя между мальчишками в Шорби пользовалась большим успехом легенда о ночном посещении дьявола.

Но даже возвращение последнего моряка не освободило молодого Шельтона от его плена на холоде, между дверьми.

Еще некоторое время патрули деятельно расхаживали по городу; являлись и специальные отряды, которые обходили город и делали донесения различным знатным лордам, сон которых был необычно нарушен.

Прошла уже большая часть ночи, прежде чем Дик решился выйти из своего убежища. Он пришел к дверям "Козы и Волынки" здравым и невредимым, хотя и пострадавшим от холода и побоев. Как требовалось законом, в доме не было ни огня, ни свечей. Дик прокрался в угол холодной комнаты для посетителей, нашел конец одеяла, укутал им плечи и, подобравшись к первому близко лежавшему спящему, скоро забылся в крепком сне.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ГОРБУН

ГЛАВА I

Трубный звук

Очень рано на следующее утро, еще до рассвета, Дик встал, переоделся, вооружился снова, как дворянин, и отправился в лесное логовище. Здесь, как известно, он оставил бумаги лорда Фоксгэма; чтобы добыть их и поспеть вернуться вовремя к свиданию с молодым герцогом Глочестерским, нужно было отправиться рано и идти очень быстро.

Мороз был сильнее, чем когда-либо; погода стояла безветренная, и сухой воздух как будто сжимал ноздри. Луна уже зашла, но на небе было много блестящих звезд, а снег бросал ясный, веселый отблеск. Для ходьбы не нужно было факела, а пронизывающий холод словно подгонял идущего.

Дик прошел большую часть открытой местности между Шорби и лесом и дошел до подножия маленького холма в нескольких стах ярдов от креста святой Невесты. Внезапно в тишине темного утра раздался звук трубы, такой громкий, ясный и пронзительный, что Дику показалось, что он никогда не слышал ничего подобного по звучности. Звук этот раздался раз, потом поспешно повторился, и за ним последовал лязг оружия.

Молодой Шельтон насторожил уши и, выхватив меч из ножен, побежал вверх по холму.

Он увидел крест и убедился, что на дороге перед ним происходит яростная схватка. Нападающих было семь-восемь человек, а оборонялся только один. Но он был так проворен и ловок, так отчаянно нападал на своих противников и рассеивал их, так искусно удерживался на льду, что прежде чем подоспел Дик, он уже убил одного, ранил другого и удерживал всех.

Но все же он продолжал держаться только каким-то чудом; каждое мгновение какая-нибудь случайность, малейший промах, неловкое движение на скользком льду могли стоить ему жизни.

- Держитесь, сэр! Вот помощь! - крикнул Ричард и забыв, что, в сущности, не имеет права призывать бродяг, прибавил: - Черная Стрела! Сюда, Черная Стрела! - и бросился на нападающих с тылу.

Но те были также смелые малые; они не подались ни на дюйм при этом нападении, обернулись и с изумительной яростью набросились на Дика. При свете звезд сверкало оружие четырех людей, устремленное против одного. Искры летели во все стороны. Один из его противников упал; в пылу битвы Дик не заметил этого; потом его самого ударили по голове, и хотя стальной шлем под капюшоном защитил его, все же он опустился на одно колено, и мысли у него завертелись с быстротой мельницы.

При первом признаке вмешательства Дика человек, к которому он пришел на помощь, вместо того, чтобы принять участие в стычке, отскочил назад и затрубил опять на той же громкой трубе, которая подняла тревогу, но на этот раз еще настойчивее и громче. В следующее мгновение враги его снова бросились на него, и он опять нападал и убегал, вскакивал, ударял, падал на колено, прибегая попеременно к мечу и кинжалу, ногам и рукам, с тем же несокрушимым мужеством, лихорадочной энергией и быстротой.

Но пронзительный призыв трубы наконец был услышан. На снегу раздался глухой топот копыт, и в добрый час для Дика, который видел уже кончики мечей, приставленные к горлу, из леса с обеих сторон хлынул беспорядочный поток вооруженных всадников, закованных в железо, с копьями или мечами, обнаженными и поднятыми в руках; каждый из них, можно сказать, вез пассажира в лице стрелка или пажа, которые соскакивали один за другим со своих насестов и увеличивали вдвое отряд.

Нападавшие, видя себя в меньшинстве и окруженные со всех сторон, бросили оружие, не проговорив ни слова.

- Схватить этих людей! - сказал герой трубы; когда его приказание было исполнено, он подошел к Дику и взглянул ему прямо в лицо.

Дик ответил ему тем же и удивился, увидев, что человек, выказавший столько силы, умения, энергии - юноша, не старше его самого, довольно уродливый, с одним плечом выше другого, с бледным болезненным, безобразным лицом (В действительности Ричард Горбатый был гораздо моложе в данное время. (Прим. автора).). Но глаза у него были ясные, со смелым выражением.

- Сэр,- сказал юноша,- вы пришли в добрый час и как раз вовремя.

- Милорд,- ответил Дик, со смутным сознанием, что находится перед знатным вельможей,- вы так удивительно владеете мечом, что, я полагаю, могли бы справиться и один. Для меня, конечно, вышло хорошо, что ваши люди не замешкались.

- Как вы узнали, кто я? - спросил незнакомец.

- Даже теперь, милорд, я не знаю, с кем говорю,- ответил Дик.

- В самом деле? - спросил незнакомец.- А между тем вы бросились, очертя голову, в эту неравную битву.

- Я видел, что один человек храбро сопротивляется многим,- ответил Дик,- и счел бы себя обесчещенным, если бы не помог ему.

Странная насмешливая улыбка играла на губах молодого вельможи, когда он ответил:

- Это очень хорошие слова. Но к делу, вы ланкастерец или йорксист?

- Милорд, я не делаю тайны, я твердо стою за Йоркский дом,- ответил Дик.

- Клянусь мессой, это хорошо для вас,- заметил незнакомец.

Сказав это, он повернулся к одному из своих приближенных.

- Покончите,- продолжал он все тем же насмешливым, жестоким тоном,- покончите с этими храбрыми джентльменами. Вздерните их.

Это были пять человек, оставшихся в живых из числа нападавших. Стрелки схватили их за руки, поспешно провели к опушке леса, поставили каждого из них под деревом подходящих размеров, приготовили веревки; стрелки, держа концы, быстро взобрались на деревья и менее чем через минуту, без единого слова, выговоренного с той или другой стороны, пятеро человек качались в воздухе.

- А теперь,- крикнул уродливый вождь,- назад, на ваши посты, и являйтесь быстрее, когда я призову вас в следующий раз.

- Милорд герцог,- сказал один из людей,- умоляю, не оставайтесь здесь одни. Оставьте вблизи несколько воинов.

- Любезный,- сказал герцог,- я сдержался и не побранил тебя за медлительность. Поэтому не раздражай меня. Я верю силе своей руки, несмотря на то, что горбат. Ты медлил, когда звучала труба, а теперь слишком быстр на советы. Но это всегда бывает так: кто последний с копьем, тот первый на язык. Пусть будет наоборот.

И жестом, не лишенным устрашающего благородства, он удалил их.

Пехотинцы снова влезли на свои места позади всадников; весь отряд медленно двинулся и рассыпался в двадцати различных направлениях под сенью леса.

К этому времени день стал заниматься, а звезды меркнуть. Первые серые лучи зари осветили лица двух молодых людей, снова обернувшихся друг к другу.

- Вот,- сказал герцог,- вы видели мое мщение, быстрое и острое, как мой клинок. Но я ни за что не хотел бы, чтобы вы сочли меня неблагодарным. Вы явились на помощь мне с хорошим мечом и еще с лучшим мужеством... Если вам не противно мое безобразие - обнимите меня.

Сказав это, молодой вождь раскрыл объятия.

В глубине сердца Дик испытывал сильный страх и нечто вроде ненависти к спасенному им человеку, но приглашение было сделано в таких словах, что отказаться или колебаться было не только невежливо, но и жестоко, и Дик поспешил исполнить желание герцога.

- А теперь, милорд герцог,- сказал он, когда освободился от объятий,- верно ли я предполагаю? Вы - милорд герцог Глочестерский?

- Я - Ричард Глочестер,- сказал он.- А вы? Как вас зовут?

Дик назвал свое имя и подал кольцо лорда Фоксгэма. Герцог сейчас же узнал его.

- Вы пришли слишком рано,- сказал он,- но не мне жаловаться на это. Вы похожи на меня - я пришел сюда за два часа до рассвета. Но эта первая проба моего оружия; она или создаст мне славу, или погубит ее, мастер Шельтон. Там залегли мои враги под начальством двух старых, опытных вождей, Райзингэма и Брэклея; я думаю, у них сильные позиции, но у них нет выходов с двух сторон - они заперты среди моря, гавани и реки. Мне кажется, Шельтон, тут можно нанести сильный удар, если бы только мы могли нанести его безмолвно и внезапно.

- И я так думаю,- крикнул разгорячившийся Дик.

- Есть у вас заметки лорда Фоксгэма? - спросил герцог.

Дик объяснил, почему их нет с ним в настоящую минуту, и осмелился предложить собственные сведения, ни на йоту не уступавшие сведениям лорда Фоксгэма.

- С моей стороны, милорд герцог,- прибавил он,- я посоветовал бы вам напасть немедленно, если у вас есть достаточно людей. Потому что, знаете, при наступлении дня ночные караулы прекращаются, а дневных караулов у них нет; только всадники объезжают предместья. Теперь, когда ночная стража уже разоружилась, а остальные сидят за утренней чаркой,- теперь самая пора напасть на них.

- Сколько у них людей? - спросил Глочестер.

- У них нет и двух тысяч,- ответил Дик.

- За нами в лесу у меня семьсот,- сказал герцог,- семьсот идут из Кеттлея и вскоре будут здесь; за ними дальше, есть еще четыреста; у лорда Фоксгэма в Холивуде, на расстоянии полдня пути отсюда, пятьсот человек. Подождать их прибытия или нападать без них?

- Милорд, вы решили этот вопрос, когда повесили пятерых бедных плутов. Хотя они были простые мужики, но в такое беспокойное время их хватятся, станут искать и подымется тревога. Поэтому, милорд, если вы хотите воспользоваться неожиданностью, то, по моему скромному мнению, у вас нет и часа в запасе.

- Я тоже думаю,- сказал Глочестер.- Ну, через час вы будете в гуще сечи заслуживать шпоры. Нужно послать проворного человека в Холивуд с кольцом лорда Фоксгэма; другого на дорогу, чтобы поторопить моих лодырей. Ну, Шельтон, клянусь Распятием, это можно сделать!

Он приставил ко рту трубу и затрубил.

На этот раз ему пришлось ждать недолго. В одно мгновение открытая местность вокруг креста заполнилась пешими и конными людьми. Ричард Глочестер встал на ступени креста и посылал гонца за гонцом, чтобы ускорить сосредоточение семисот людей, спрятанных по соседству в лесах. Прежде чем прошло четверть часа, распределив всех людей, он встал во главе их и стал спускаться по холму по направлению к Шорби.

План его был прост. Он должен был захватить часть города Шорби, лежавшую направо от большой дороги, и утвердиться там в узких переулках до прибытия подкреплений.

Если лорд Райзингэм вздумает отступать, Ричард зайдет к нему в тыл и поставит его между двух огней; если же он предпочтет защищать город, он будет заперт в ловушку и постепенно подавлен количеством войск противника.

Была только одна опасность, зато очень серьезная и большая - семьсот воинов Глочестера могли быть разбиты и перебиты в первой же стычке; чтобы избежать этого, следовало, чтобы нападение было как можно более неожиданным.

Поэтому пехотинцы снова сели позади всадников. Дику выпала честь сидеть с самим Глочестером. Пока было какое-нибудь прикрытие, войска двигались медленно; доехав до места, где кончались деревья, окаймлявшие большую дорогу, они остановились, чтобы отдохнуть и оглядеться.

Солнце, окруженное желтым ореолом, уже совсем взошло и сияло ярким, холодным светом в морозном воздухе; на фоне его светлого диска отчетливо вырисовывались столбы утреннего дыма, вылетавшего из красных труб белых кровель Шорби.

Глочестер обернулся к Дику.

- В этом бедном месте,- сказал он,- где теперь стряпают завтрак, вы заслужите шпоры, а я начну жизнь, полную почестей и славы в глазах света, или оба мы умрем, не оставив памяти по себе. Мы - два Ричарда. Ну, Ричард Шельтон, оба они станут известны! Мечи их будут звучать, ударяясь о шлемы врагов, так же громко, как имена их будут раздаваться в ушах людей.

Такая жажда славы, выраженная таким пламенным тоном и языком, удивила Дика. Он ответил весьма разумно и спокойно, что, со своей стороны, обещается исполнить свой долг и не сомневаться в победе, если все сделают то же.

К этому времени лошади хорошо отдохнули; вождь поднял меч и отпустил повод, и весь конный отряд пустился в галоп и, гремя, пронесся с двойным грузом воинов вниз по холму и по покрытой снегом поляне, отделявшей их от Шорби.

ГЛАВА II

Битва при Шорби

Все расстояние, которое приходилось проехать, было не более четверти мили. Но только всадники выехали из-под прикрытия деревьев, они увидели на покрытых снегом полях людей, с криками бежавших с обеих сторон. В то же самое время в городе поднялся шум, постепенно распространявшийся и становившийся громче. Они были еще на полдороге к ближайшему дому, когда с колокольни донеслись звуки набата.

Молодой герцог заскрежетал зубами. Судя по этим признакам, он опасался найти врагов приготовленными; а он знал, что если ему не удастся занять позиции в городе, его маленький отряд будет разбит и истреблен в открытой местности.

Однако ланкастерцы в городе были далеко не в хорошем положении. Все происходило так, как говорил Дик. Ночная стража уже сняла свои доспехи, остальные - неодетые, не вооруженные, не готовые к сражению, еще слонялись на своих стоянках. Во всем Шорби не было, может быть, и пятидесяти людей в полном вооружении и пятидесяти оседланных лошадей.

Звон колоколов, испуганные возгласы людей, с криками бегавших по улицам и колотивших в двери - все это заставило в невероятно короткое время собраться, по крайней мере, сорок человек из полусотни готовых к битве воинов. Они сели на коней, и так как тревога все еще была бестолкова и неопределенна, поскакали по разным направлениям.

Поэтому, когда Ричард Глочестер достиг первого дома в Шорби, в начале улицы его встретила только горсточка пехотинцев, которых он разметал при атаке, как шторм, уносящий по течению барку.

Проехав немного по городу, Дик Шельтон дотронулся до руки герцога; в ответ на это герцог натянул повод, приложил трубу ко рту, дал условленный сигнал и свернул с прямого пути направо. Весь его отряд, как один человек, повернул за ним и все также галопом промчался по боковой улице. Только последние двадцать всадников повернули коней и остановились у входа в улицу; в то же мгновение пехотинцы, которых они везли, соскочили на землю; одни стали натягивать луки, другие бросились в дома с обеих сторон улицы и овладели ими, чтобы укрепиться там.

Немногочисленные ланкастерцы, удивленные неожиданной переменой направления и пораженные выдержкой и стойкостью неприятельского авангарда, после короткого совещания повернули и поскакали дальше в город за подкреплением.

Квартал города, который занял, по совету Дика, Ричард Глочестер, состоял из пяти маленьких улиц с населенными беднотой домишками, лежавшими на очень небольшом холме и открытыми с задней стороны.

Эти пять улиц должны были быть защищены сильными караулами; резерв разместился в центре так, чтобы быть вдали от выстрелов и вместе с тем наготове подать помощь, где она потребуется.

Квартал этот был настолько беден, что тут не жил никто из вельмож ланкастерской партии и даже мало кто из слуг их; обитатели его единодушно, с громкими криками покинули свои дома и побежали по улицам, или перелезли через заборы.

В центре, где сходились пять улиц, стоял жалкий питейный дом с вывеской, изображавшей шахматную доску. Герцог Глочестер избрал его своей главной квартирой на этот день.

Он поручил Дику охрану одной из пяти улиц.

- Ступайте,- сказал он,- заслуживайте себе шпоры. Стяжайте славу мне, один Ричард другому. Говорю вам, если я поднимусь высоко, вы подниметесь по той же лестнице. Ступайте,- прибавил он, пожимая руку молодому Шельтону.

Но как только Дик ушел, герцог повернулся к маленькому стрелку в оборванной одежде, стоявшему рядом с ним.

- Иди, Деттон, и поскорее,- сказал он.- Иди следом за этим юношей. Если ты убедишься в его верности, ты отвечаешь за него головой. Горе тебе, если вернешься без него! Но если он изменник, если ты хоть на минуту усомнишься в нем - нанеси ему удар сзади.

Между тем Дик старался укрепить свой пост. Улица, которую он должен был защищать, была очень узка; по ней тянулся целый ряд домов, выдававшихся над дорогой; однако улица эта, хотя узкая и темная, выходила на рыночную площадь города, и потому главный исход боя, по всей вероятности, должен был решиться там.

Рыночная площадь была полна бежавшими в беспорядке горожанами, но неприятеля пока не было видно, и Дик решил, что у него есть еще время приготовиться к защите.

Два дома в конце улицы стояли пустые с открытыми дверями, так, как их бросили убежавшие обитатели. Дика велел выбросить оттуда мебель и быстро устроить баррикаду при входе в переулок. В его распоряжение было дано сто человек; большинство их он разместил по домам, где они могли засесть в безопасности и стрелять из окон. Остальных он назначил на баррикаду под личным своим наблюдением.

Между тем в городе царили сильное волнение и суматоха. Неумолчный звон колоколов, звук труб, быстрые движения конных отрядов, крики командиров, вопли женщин - все это сливалось в оглушительный шум. Наконец шум стал постепенно утихать, и вскоре ряды вооруженных воинов и отряды стрелков стали собираться и выстраиваться в боевом порядке на рыночной площади.

Большая часть этих воинов была в одеждах темно-красного и синего цвета, а в рыцаре на коне, распоряжавшемся размещением отрядов, Дик узнал сэра Даниэля Брэклея.

Наступила продолжительная пауза, после которой, почти одновременно, зазвучали четыре трубы из четырех различных кварталов города. В ответ на них на рыночной площади прозвучала пятая, и в то же мгновение ряды двинулись, град стрел просвистел вокруг баррикады и ударился о стены двух крайних домов.

Атака началась по общему сигналу, у всех пяти выходов квартала. Глочестер был обложен со всех сторон, и Дик решил, что для того, чтобы удержать позицию, он должен совершенно положиться на свою сотню команды.

Семь залпов стрел последовали один за другим; в самый разгар стрельбы Дик почувствовал, что кто-то дотронулся сзади до его руки и увидел пажа, который протягивал ему кожаные латы с блестящими металлическими бляхами.

- От милорда Глочестера,- сказал паж.- Он заметил, что вы вышли беззащитным, сэр Ричард.

Услышав слова: "сэр Ричард", Дик, в восторге от полученного звания, встал и с помощью пажа надел латы. Как раз в это время две стрелы громко ударились о металлические бляхи ее, не причинив никакого вреда, третья же попала в пажа; смертельно раненый, он упал к ногам Дика.

Между тем вся армия неприятеля решительно подвигалась вперед через площадь и к этому времени приблизилась настолько, что Дик отдал приказание отвечать на выстрелы. Немедленно, разнося всюду смерть, из-за баррикад и из окон домов посыпался град стрел. Но ланкастерцы как будто ожидали этого сигнала, с громкими криками бросились они к баррикадам; всадники с опущенными забралами остались позади.

Начался упорный, смертельный рукопашный бой. Нападающие, размахивая мечом одной рукой, другой старались разрушить баррикаду. Со своей стороны, защитники как безумные боролись за свое укрепление. В продолжение нескольких минут борьба велась почти в полном безмолвии; друзья и недруги падали рядом. Но разрушать всегда легче, и когда протяжный звук трубы дал нападающим сигнал к отступлению, большая часть баррикады была разобрана, а все сооружение осело наполовину и готово было развалиться совсем.

Пехотинцы, отступавшие на площадь, разбежались направо и налево. Всадники, стоявшие в две шеренги, внезапно повернулись и изменили фронт. Быстро, словно нападающий паук, длинная, одетая в сталь колонна бросилась на полуразрушенную баррикаду.

Из двух первых всадников один упал вместе с лошадью, и товарищи проехали по нему. Второй вскочил на вершину укрепления, пронзив копьем стоявшего на ней стрелка. Почти в то же мгновение его стащили с седла, а лошадь его была убита.

Новый сильный град стрел разогнал защитников. Воины по телам своих павших товарищей в бешеном порыве пронеслись через прорванную позицию Дика и с оглушительным шумом ворвались в узкий переулок за площадью, подобно потоку, прорвавшему плотину и разливающемуся по берегам.

Но битва еще не окончилась. Дик и несколько оставшихся в живых людей из его отряда работали алебардами, как дровосеки, при входе в улицу, а во всю ширину ее уже образовалось другое, более высокое и действительное укрепление - вал из павших людей и лошадей с выпавшими внутренностями, бившихся в предсмертной агонии.

Остальная часть кавалерии отступила перед этим новым препятствием. При виде этого движения количество стрел, выпускаемых из окон домов, удвоилось, и отступление всадников на одно мгновение почти перешло в бегство.

Почти в то же время всадники, переехавшие через баррикаду и направившиеся дальше по улице, были встречены у дверей питейного дома грозным горбуном и всем резервом йорксистов и в полном беспорядке и ужасе бросились назад.

Дик и его люди повернулись лицом к беглецам; свежие силы появились из домов; страшный град стрел полетел в лицо беглецам, а Глочестер уже ехал в их тылу; минуту спустя на улице не было ни одного живого ланкастерца.

Тогда и только тогда Дик поднял свой окровавленный меч, и войско разразилось радостными восклицаниями.

Между тем Глочестер сошел с лошади и подошел, чтобы осмотреть позицию. Лицо его было бледно как полотно, но глаза блестели, словно какие-то странные драгоценные камни; когда он заговорил, голос его был хрипл и слаб от сильного волнения, вызванного битвой успехом. Он взглянул на укрепление, к которому ни враг, ни друг не могли подойти без предосторожностей, так яростно бились там лошади в предсмертных муках, и криво улыбнулся при виде этой бойни.

- Покончите с этим лошадьми,- сказал он,- они мешают вам. Ричард Шельтон,- прибавил герцог,- я доволен вами. Преклоните колена.

Ланкастерцы снова принялись за стрельбу из арбалетов, и стрелы густо летели в середину улицы, но герцог, не обращая на них ни малейшего внимания, вынул свой меч и тут же посвятил Ричарда в рыцари.

- А теперь, сэр Ричард,- продолжал он,- если вы увидите лорда Райзингэма, немедленно пришлите мне гонца. Будь то ваш последний воин, все-таки обязательно дайте знать мне. Я лучше готов потерять позицию, чем случай нанести ему смертельный удар. Заметьте все мои слова,- прибавил он, возвысив голос,- если граф Райзингэм умрет не от моей руки, я буду считать эту победу за поражение.

- Милорд герцог,- сказал один из его спутников,- неужели вашей милости не надоело бесконечно подвергать опасности свою драгоценную жизнь? Зачем мы медлим здесь?

- Кетсби,- возразил герцог,- битва идет только здесь. Остальное - только атака для отвода глаз. Здесь мы должны победить. А что касается опасности, будь вы некрасивым горбуном, над которым смеются даже дети на улицах, вы дешевле ценили бы свою жизнь и считали бы, что час славы стоит жизни. Впрочем, если хотите, поедем смотреть другие позиции. Мой тезка, сэр Ричард, будет продолжать защищать вход в эту улицу, где он бродит по колена в горячей крови. На него мы можем положиться. Но заметьте, сэр Ричард, с вами не покончено. Худшее еще впереди. Не спите.

Он подошел совсем близко к молодому Шельтону, заглянул ему прямо в глаза и, взяв его за руку, пожал ее так сильно, что из нее чуть не брызнула кровь. Взгляд его глаз поразил Дика. Безумное возбуждение, храбрость и жестокость, которые он прочел в этих глазах, наполнили его душу страхом за будущее. Этот молодой герцог был действительно из тех храбрых людей, что сражаются в первых рядах во время войны, но при взгляде на него казалось, что и в дни мира, в кругу верных ему людей, этот человек будет сеять смерть.

ГЛАВА III

Битва при Шорби (заключение)

Дик, снова оставшись один, стал оглядываться. Стрелы летели в меньшем количестве. Враги отступали со всех сторон, и большая часть площади была пустынна. Снег в иных местах превратился в грязь оранжевого цвета, в других был окрашен пятнами густой запекшейся крови; он был покрыт рассеянными повсюду трупами людей и лошадей и густо усеян оперенными стрелами.

Потери со стороны Дика были очень велики. Входы в маленькую улицу были завалены мертвецами и умирающими; из сотни людей, с которыми он начал битву, не осталось и семидесяти, способных держать оружие.

Между тем день клонился к вечеру. Первые подкрепления могли появиться каждую минуту, а ланкастерцы, уже потрясенные результатом отчаянного, но безуспешного нападения, были в слишком плохом настроении, чтобы отразить новое нападение врагов.

На стене одного из двух крайних домов были солнечные часы; при свете морозного зимнего солнца они показывали десять часов утра.

Дик обернулся к стоявшему рядом с ним маленькому, незаметному стрелку, перевязывавшему свои раны.

- Хорошо сражались,- сказал он,- и, вправду говоря, они не нападут на нас дважды.

- Сэр,- сказал маленький стрелок,- вы хорошо бились за Йоркский дом и еще лучше за себя. Никогда еще ни одному человеку не удавалось приобрести так скоро расположение герцога. Просто чудеса, что он доверил такой пост незнакомому ему человеку. Но берегите свою голову, сэр Ричард! Если вы будете побеждены, если вы отступите хоть на фут - секира или веревка накажут вас. Я честно говорю вам, что я приставлен к вам для того, чтобы нанести вам удар сзади, если вы сделаете что-либо сомнительное.

Дик с изумлением взглянул на маленького стрелка.

- Вы! - крикнул он.- И удар сзади!

- Вот именно,- ответил стрелок,- и так как мне не нравится это дело, то я и говорю вам. Вы должны удержать позицию, сэр Ричард, иначе вам грозит опасность. О, наш горбун - храбрый, хороший воин, но любит, чтобы его приказания исполнялись независимо от того, хладнокровно или горячо он относится к данному делу. Те, кто не исполняет их совсем или медлит с исполнением, подвергаются смерти.

- Однако, клянусь святыми! - проговорил Ричард.- Неужели это так? И люди идут за таким вождем?

- И с радостью,- ответил стрелок,- если он строг в наказаниях, то щедр на награды. И если он не жалеет крови и пота других, то не щадит и себя - всегда в первом ряду во время битвы, всегда последним ложится спать. Он далеко пойдет, горбатый Дик Глочестер!

Если и прежде молодой рыцарь отличался храбростью и бдительностью, то теперь он еще больше чувствовал необходимость осмотрительности и мужества. Он начинал понимать, что неожиданная милость герцога принесла с собой опасность. Он отвернулся от стрелка и тревожно оглядел площадь. Она была по-прежнему пустынна.

- Мне не нравится это спокойствие,- сказал он.- Без сомнения, нам подготавливается какой-нибудь сюрприз.

Как будто в ответ на его замечание неприятельские стрелки снова двинулись к баррикаде, и стрелы снова полетели градом. Но что-то нерешительное замечалось в атаке. Стрелки как будто поджидали сигнала к дальнейшим действиям.

Дик тревожно оглядывался вокруг в ожидании скрытой опасности. И действительно, в доме, стоявшем приблизительно посередине маленькой улицы, внезапно отворилась дверь, и в продолжении нескольких секунд из двери и окон дома словно лился поток ланкастерских стрелков. Они поспешно выстроились, натянули луки и стали осыпать стрелами тыл отряда Дика.

В то же время нападавшие на площади увидели большое количество стрел и начали энергично наступать на баррикаду.

Дик вызвал из домов весь свой отряд, поставил людей на два фронта и, ободряя их словами и жестами, стал отвечать, насколько возможно лучше, на град стрел, сыпавшихся с двух сторон на его позицию.

Между тем на улице дом отворялся за домом; ланкастерцы продолжали выливаться потоками из дверей, выпрыгивать из окон с победными криками; вскоре число врагов в тылу у Дика почти равнялось числу стоявших перед ним. Становилось очевидным, что он не в состоянии удержать позиции и, что было еще хуже, она становилась бесполезной: если бы даже он мог удержать ее, все войско йорксистов оказалось в беспомощном положении и на краю гибели.

Стоявшие у него в тылу люди составляли, очевидно, слабую сторону неприятеля; на них-то и бросился Дик во главе своего отряда. Атака была так энергична, что ланкастерские стрелки дрогнули и отступили, потом, сомкнув ряды, начали толпами возвращаться в дома, из которых вышли так недавно и с такой самоуверенностью.

Между тем враги, явившиеся с площади, прорвались через незащищаемую больше баррикаду и ожесточенно напали на стоявших позади нее воинов. Дику снова пришлось повернуться и отгонять неприятеля. Опять мужество его воинов одержало верх; они с торжеством очистили улицу, но как раз затем из домов снова вышли ланкастерцы и в третий раз напали на них с тылу.

Йорксисты были рассеяны; несколько раз Дик оказывался один среди врагов и должен был усиленно работать своим блестящим мечом, чтобы спасти себе жизнь; несколько раз он чувствовал, что ранен. А битва на улице все продолжалась без решительного результата.

Вдруг Дик услышал громкий звук труб, доносившийся с окраин города. Боевой крик йорксистов, повторяемый множеством ликующих голосов, вздымался к небу. Наступавшие неприятели поспешно отступили и бросились с улицы обратно на площадь. Кто-то отдал приказание бежать. Трубы звучали отчаянно - кто трубил сбор, кто атаку. Очевидно, был нанесен сильный удар, и ланкастерцы, по крайней мере в данную минуту, были отброшены в полном беспорядке и даже бежали в паническом страхе.

Затем, словно театральный эффект, наступил последний акт битвы при Шорби. Воины, нападавшие с фронта, вдруг повернулись, как собака, которую призывают домой, и побежали с быстротой ветра. В то же самое время через площадь пронесся вихрь всадников; ланкастерцы, оборачиваясь назад, отбивались мечами, йорксисты опрокидывали их, давили копытами своих коней и кололи копьями.

Среди этой отчаянной схватки Дик увидел горбуна.

Он особенно выделялся и давал уже почувствовать ту яростную отвагу и умение пробиваться сквозь ряды воинов, которые он показал много лет спустя на Босвортском поле, когда он уже был запятнан преступлениями, и которые чуть было не изменили исхода сражения и не решили судьбы трона Англии. Он ловко избегал ударов, наносил их, топтал павших; он так искусно управлял своим могучим конем, так успешно защищался, так обильно расточал смертельные удары своим противникам, что давно опередил всех своих рыцарей и окровавленным мечом пролагал себе путь к лорду Райзингэму, собиравшему вокруг себя самых храбрых из своих приверженцев. Еще одно мгновение, и они встретились; высокий, величественный знаменитый воин с безобразным, болезненным мальчиком.

Шельтон ни минуты не сомневался в исходе этого поединка. Когда толпа сражающихся поредела, граф исчез. А горбатый Дик вскочил на коня и бросился в самый разгар схватки, яростно размахивая мечом.

Таким образом, благодаря мужеству Шельтона, удержавшего за собой вход в улицу во время первой атаки и своевременному появлению подкрепления в семьсот человек, юноша, известный впоследствии потомству под вызывающим омерзение и проклятия именем Ричарда III, выиграл первое свое значительное сражение.

ГЛАВА IV

Разгром Шорби

На всем видимом пространстве не осталось ни одного врага. Дик, печально оглядывая остатки своего храброго отряда, начал подсчитывать, во что обошлась победа. Теперь, когда прошла опасность, он чувствовал такую боль от раны и одеревенелость во всех членах, так устал, был так разбит, и главное - так истощен от отчаянных и беспрестанных усилий, что казался не способным к новым.

Но время отдыха еще не наступило. Шорби был взят приступом, и хотя это был неукрепленый город, который не мог оказать сильного сопротивления, было ясно, что грубые воины будут не менее грубы после окончания сражения, и что теперь должен произойти самый ужасный акт войны. Ричард Глочестер был не из тех вождей, которые стали бы защищать горожан от своих разъяренных солдат; впрочем, если бы у него и было это желание, то еще вопрос, нашлось бы у него достаточно власти для этого.

Поэтому, Дику нужно было отыскать Джоанну, чтобы защитить ее. Он внимательно оглядел своих людей. Трех-четырех из них, на послушание и трезвость которых он больше рассчитывал, он отозвал в сторону и, обещав щедро наградить и рекомендовать герцогу, повел их по пустынной теперь площади в более отдаленные улицы.

То тут, то там на улицах происходили еще схватки между двумя, а иногда и дюжиной бойцов; там и сям защитники какого-нибудь осаждаемого дома выбрасывали из окон стол и стулья на головы нападавших. Снег был усеян оружием и трупами, но, за исключением отдельных стычек, улицы были пустынны; некоторые дома стояли с растворенными настежь дверями; у других были закрыты ставни и загорожены входы; из труб не подымался дым.

Дик, пройдя между сражавшимися, быстро повел своих спутников по направлению к церкви аббатства. Крик ужаса сорвался с его уст, когда он вышел на главную улицу. Большой дом сэра Даниэля был взят приступом. Разбитые двери висели на петлях, толпы людей входили в дом и выходили оттуда, унося добычу. Но в верхних этажах, очевидно, еще оказывали сопротивление грабителям, потому что как раз в это время, как Дик увидел дом, одно из окон открылось изнутри; какого-то беднягу, сопротивлявшегося с громкими криками, подтащили к окну и выбросили на улицу.

Страшная тревога овладела душой Дика. Как безумный бросился он к дому, растолкал всех стоявших впереди и не останавливаясь добежал до комнаты на третьем этаже, где он в последний раз расстался с Джоанной. Она вся была разрушена: мебель опрокинута, шкафы открыты; кусок оторванных обоев дымился на полу.

Дик почти бессознательно затоптал начинавшийся пожар и потом остановился пораженный. Сэр Даниэль, сэр Оливер, Джоанна - все исчезли, но кто может сказать, убиты ли они в схватке, или им удалось в безопасности выбраться из Шорби?

Он схватил проходящего стрелка за плащ.

- Любезный,- спросил он,- ты был здесь, когда брали этот дом?

- Пустите,- сказал стрелок.- Черт возьми, пустите, не то я побью вас.

- Слушай,- сказал Ричард,- в эту игру могут играть двое. Остановись и отвечай ясно.

Но стрелок, разгоряченный вином и битвой, ударил Дика в плечо одной рукой, а другой вырвал одежду из его рук. Тут молодой вождь дал полную волю своему гневу. Он крепко сжал стрелка в своих сильных объятиях и прижал его как ребенка к своей закованной груди; потом, держа его на расстоянии протянутой руки, он приказал ему говорить, если дорожит жизнью.

- Сжальтесь, умоляю! - задыхаясь проговорил стрелок.- Если бы я думал, что вы такой сердитый, я был бы осторожнее. Да, я был здесь.

- Ты знаешь сэра Даниэля? - продолжал Дик.

- Хорошо знаю, - ответил стрелок.

- Был он в доме?

- Да, был, сэр,- ответил стрелок,- но как только мы вошли в ворота на дворе, он уехал через сад.

- Один? - крикнул Дик.

- С ним было, может быть, человек двадцать солдат,- сказал стрелок.

- Солдат! А женщин, значит, не было? - спросил Шельтон.

- Право, не знаю,- сказал стрелок.- Но в доме их не было, если вы это желаете знать.

- Благодарю тебя,- сказал Дик.- Вот тебе монета за труды.- Дик порылся в сумке и не нашел ничего.- Спроси завтра меня,- прибавил он.- Ричард Шель...- сэр Ричард Шельтон, - поправился он, - и я щедро вознагражу тебя.

Вдруг Дику пришла в голову одна мысль. Он поспешно выбежал на двор, пробежал изо всех сил через сад и очутился перед главным входом в церковь. Дверь была широко открыта, внутри вся церковь была набита беглецами-горожанами, окруженными семьями и нагруженными своим самым драгоценным добром; у главного алтаря священники в полном облачении призывали милость Господню. Как раз в то мгновение, когда вошел Дик, громкий хор раздался под сводчатой крышей.

Он поспешно прошел среди групп беглецов и дошел до двери лестницы, которая вела на колокольню. Высокий священник встал перед ним и загородил вход.

- Куда, сын мой? - сурово спросил он.

- Отец мой,- ответил Дик,- я пришел сюда с поручением. Не останавливайте меня. Я распоряжаюсь здесь вместо лорда Глочестера.

- Лорда Глочестера? - повторил священник.- Разве сражение окончилось так печально?

- Сражение окончено, отец мой; ланкастерцы совершенно разбиты, милорд Райзингэм - упокой, Господи, его душу! - остался на поле битвы. А теперь, с вашего позволения, я пойду по своим делам.- И, отстранив видимо пораженного священника, Дик толкнул дверь, пробежал по лестнице, прыгая сразу через четыре ступеньки, не останавливаясь и не спотыкаясь, и вышел на открытую площадку наверху лестницы.

Колокольня церкви в Шорби не только возвышалась над всем городом, но с нее можно было с обеих сторон видеть море и сушу как на географической карте. Время близилось к полудню; день был чрезвычайно ясный, снег ослепителен. Когда Дик оглянулся вокруг, он мог оценить результаты битвы.

С улицы до него доносился смутный, глухой гул и временами, но очень редко, лязг оружия. В гавани не осталось ни одного корабля, ни одной лодки, но море было покрыто парусными и гребными судами, нагруженными беглецами. На берегу снежная поверхность лугов нарушалась группами всадников; одни из них пробивали себе путь к опушке леса, другие - без сомнения, приверженцы йорксистской партии, смело останавливали их и прогоняли обратно в город. На всем пространстве открытой местности, явно обрисовываясь на снегу, лежало громадное количество павших людей и лошадей.

В заключение картины пехотинцы, не нашедшие себе места на судах, продолжали бой у порта и из-под прикрытия прибрежных таверн. В этом квартале также было подожжено несколько домов, и дым, освещенный лучами солнца, высоко поднимался в морозном воздухе и несся огромными столбами к морю.

Одна группа всадников, приближавшаяся уже к опушке леса как будто по прямому направлению к Холивуду, привлекла внимание молодого наблюдателя на колокольне. Группа была довольно многочисленна, ни в каком другом месте сражения не было видно столько ланкастерцев сразу; они оставили за собой по снегу широкий след, загрязнивший его цвет, и Дик мог проследить шаг за шагом, откуда они выехали из города.

Пока Дик наблюдал за ними, они достигли беспрепятственно первой опушки безлиственного леса; когда они свернули немного в сторону, луч солнца упал на мгновение прямо на их одежды, видневшиеся на фоне темного леса.

- Темно-красные с синим! - выкрикнул Дик.- Клянусь, темно-красные с синим!

В следующее мгновение он спускался с лестницы.

Ему нужно было отыскать герцога Глочестера, который один при беспорядке, царствовавшем в армии, мог дать ему достаточное количество людей. Сражение в главной части города было, в сущности, закончено, и Дик, бегавший то туда, то сюда в поисках предводителя, постоянно встречал расхаживавших солдат; некоторые из них шатались под тяжестью добычи, другие были пьяны и громко кричали. Никто не мог ответить на его расспросы о местопребывании герцога. Наконец, только по счастливой случайности, Дик нашел его. Герцог, сидя в седле, распоряжался, отдавая приказания насчет вытеснения стрелков из гавани.

- Сэр Ричард Шельтон, вы пришли вовремя,- сказал он,- я обязан вам тем, что не особенно ценю - жизнью, и еще тем, за что никогда не могу отплатить - этой победой. Кстати, будь у меня десять таких воинов, как сэр Ричард, я мог бы прямо идти на Лондон. А теперь, сэр, требуйте себе награды.

- Охотно, милорд,- сказал Дик,- охотно и громко. Бежал один человек, который причинил мне довольно много зла, и взял с собой любимую и уважаемую мной девушку. Дайте мне пятьдесят коней, чтобы я мог догнать их - и всякий долг, который вы так любезно берете на себя, будет вполне уплачен.

- Как его зовут? - спросил герцог.

- Сэр Даниэль Брэклей,- ответил Ричард.

- Вперед против него, лицемера! - крикнул Глочестер.- Это не награда вам, сэр Ричард, вы оказываете новую услугу и если привезете мне его голову, то это будет новый долг на моей совести. Кетсби, дать ему солдат, а вы, сэр, обдумайте покуда, что я могу дать вам, что было бы вам приятно, почетно или выгодно.

Как раз в эту минуту йорксисты взяли одну из прибрежных таверн, окружив ее с трех сторон. Защитников таверны они выгнали и взяли в плен. Горбатый Дик благосклонно приветствовал этот подвиг и, подогнав немного лошадь, потребовал, чтобы ему показали пленников.

Их было четверо или пятеро - среди них двое слуг лорда Шорби, один лорда Райзингэма. Последний, но не в глазах Дика, был высокий, седой, старый моряк, полупьяный, с неуклюжей походкой. За ним по пятам с визгом, подпрыгивая, бежала собака.

Молодой герцог остановился и окинул их суровым взглядом.

- Хорошо,- сказал он.- Повесить их.

И он повернулся в другую сторону и стал наблюдать за ходом боя.

- Милорд,- сказал Дик,- я нашел себе награду. Даруйте жизнь и свободу этому старому моряку.

Глочестер обернулся и взглянул в лицо Дику.

- Сэр Ричард,- сказал он,- я сражаюсь не павлиньими перьями, а стальными стрелами. Врагов моих я убиваю без всяких извинений и милости. Вспомните, что в английском королевстве, раздираемом на клочки, у каждого из моих воинов есть брат или друг, принадлежащий к другой партии. Если бы я начал оказывать помилование, мне осталось бы только вложить мой меч в ножны.

- Может быть, милорд, но я буду очень смел и, рискуя навлечь на себя вашу немилость, напомню обещание вашей милости,- ответил Дик.

Ричард Глочестер вспыхнул.

- Заметьте хорошенько,- резко проговорил он,- я не люблю ни милости, ни торговцев милостями. Сегодня вы положили основание блестящей карьере. Если вы будете настаивать на исполнении данного вам слова, я уступлю. Но клянусь небесами, тем и окончатся мои милости.

- Вся потеря с моей стороны,- сказал Дик.

- Отдайте ему его матроса,- сказал герцог и, дернув лошадь за повод, повернулся спиной к Дику.

Дик не чувствовал ни радости, ни печали. Он слишком многое видел со стороны герцога, чтобы особенно дорожить его привязанностью; возникновение благосклонности герцога и развитие ее были слишком необоснованы и поспешны, чтобы внушить доверие. Одного он боялся - мстительный вождь мог отказать ему в солдатах. Но тут он был несправедлив в своем мнении о чести Глочестера (какова бы она ни была) и, главное, о его решительности. Если он раз счел Дика подходящим человеком для преследования сэра Даниэля, то не изменил бы своего мнения. Он скоро доказал это, крикнув Кетсби, чтобы тот поторопился, так как паладин ждет его.

Дик между тем обратился к старому моряку, который, казалось, отнесся одинаково равнодушно как к осуждению на смерть, так и к последующему избавлению.

- Арбластер,- сказал Дик,- я причинил тебе зло, но теперь, клянусь распятием, я думаю, что загладил его.

Однако старый шкипер только глупо взглянул на него и продолжал хранить молчание.

- Ну,- продолжал Дик,- жизнь все-таки жизнь, старый ворчун, и значит больше всяких судов и напитков. Скажи, что ты прощаешь меня. Если твоя жизнь ничего не значит для тебя, то мне-то она стоила только что начинавшейся карьеры. Ведь я дорого заплатил за это, ну, не будь невежлив.

- Если бы у меня было мое судно,- сказал Арбластер,- я был бы теперь далеко, в безопасности, в открытом море - я и мой слуга Том. Но вы взяли мое судно, кум, и я нищий, а моего слугу Тома застрелил какой-то человек в грубой одежде. Черт возьми! - сказал он и больше ничего не добавил... "Черт возьми" были последние его слова, и бедная его душа отлетела. Я никогда уже не буду больше плавать с моим Томом.

Бесполезное раскаяние и жалость овладели душой Дика; он хотел взять руку шкипера, но Арбластер уклонился от его прикосновения.

- Нет, оставьте,- сказал он.- Вы сыграли со мной дьявольскую шутку, будьте довольны и этим.

Слова замерли на устах Ричарда. Сквозь слезы смотрел он, как бедный старик, сгорбленный от пьянства и горя, медленно, с опущенной головой потащился прочь по снегу, не замечая собаки, взвизгивавшей рядом с ним. В первый раз Дик начал понимать отчаянную игру, которую мы ведем в жизни, в первый раз понял, что раз сделанное не может быть изменено или исправлено никаким раскаянием.

Но у него не было времени на напрасные сожаления. Кетсби собрал всадников; подъехав к Дику, он сошел с лошади и предложил ее Дику.

- Сегодня утром,- сказал он,- я несколько завидовал милостям, которыми вас осыпали, они недолго продолжались; а теперь, сэр Ричард, я от всего сердца предлагаю вам эту лошадь, чтобы вы ускакали на ней.

- Погоди минутку,- сказал Дик.- Эти милости - на чем они были основаны?

- На вашем имени,- ответил Кетсби.- Это главный предрассудок милорда. Если бы меня звали Ричардом, завтра я стал бы графом.

- Ну, сэр, благодарю вас, - сказал Дик, - а так как мне вряд ли придется добиться такого высокого положения, то я заодно прощусь с вами. Не стану притворяться, будто мне было неприятно считать себя на дороге к удаче, но не стану и принимать вид, будто очень огорчен, что это кончилось. Конечно, власть и богатство - славные вещи, но шепну вам на ухо одно словечко: ваш герцог - страшный человек.

Кетсби рассмеялся.

- Зато с горбатым Диком можно далеко уехать,- сказал он.- Ну, да сохранит Господь всех нас от зла! Доброго пути!

Дик стал во главе своих людей и, дав приказание отправиться, поехал вперед.

Он ехал через город, следуя, как он полагал, дорогой сэра Даниэля, и оглядывался вокруг в ожидании увидеть что-либо, что могло подтвердить его предположения.

Улицы были усеяны мертвыми и ранеными, положение последних в этот жестокий холод было гораздо более достойно сожаления. Шайки победителей расхаживали из дома в дом, грабя и убивая, а иногда распевая песни.

Со всех сторон до ушей молодого Шельтона доносились звуки, говорившие о насилии и оскорблениях: то удары большого молота в какую-нибудь забаррикадированную дверь, то отчаянные крики женщин.

Сердце Дика только что пробудилось. Он только что увидел жестокие последствия своего собственного поступка, и мысль о той сумме несчастий, которая накопилась во всем Шорби, наполняла отчаянием его душу.

Наконец он выехал в предместье города и ясно увидел прямо перед собой тот широкий, утоптанный след на снегу, который заметил с вершины колокольни. Он поехал скорее, не переставая внимательно вглядываться в павших людей и лошадей, лежавших по обе стороны следа. Он с облегчением заметил, что все эти люди были одеты в цвета сэра Даниэля, и даже узнал лица тех, которые лежали на спине.

Приблизительно на полдороге между городом и лесом на людей, по следам которых он ехал, очевидно, напали какие-то стрелки: каждый из трупов, лежавших довольно близко друг от друга, был пронзен стрелой. Среди других Дик заметил очень молодого юношу, лицо которого показалось ему странно знакомым.

Он остановил свой отряд, сошел с лошади и приподнял голову мальчика. При этом капюшон спал, и длинные, пышные темные волосы рассыпались по плечам. В то же мгновение мальчик открыл глаза.

- А, укротитель львов! - сказал слабый голос - Она дальше. Поезжайте, поезжайте скорей!

И бедная молодая девушка снова лишилась сознания.

У одного из людей отряда Дика была с собой фляжка с каким-то крепким напитком. Дику удалось привести девушку в чувство. Тогда он взял к себе на седло подругу Джоанны и снова поскакал к лесу.

- Зачем вы взяли меня? - сказала девушка.- Это задержит вас.

- Нет, миссис Райзингэм,- ответил Дик.- Шорби полон крови, пьянства и убийства. А здесь вы в безопасности, успокойтесь.

- Я не хочу быть обязанной никому из вашей партии,- кричала она,- пустите меня!

- Вы не знаете, что вы говорите, сударыня,- возразил Дик,- вы ранены...

- Нет,- сказала она.- У меня убита лошадь.

- Это все равно,- сказал Ричард.- Вы здесь в открытом месте, на снегу, окружены врагами. Хотите вы или не хотите, я увожу вас с собой. Очень рад этому случаю, потому что таким образом уплачу хоть часть нашего долга.

Некоторое время она молчала. Потом внезапно спросила:

- Мой дядя?

- Лорд Райзингэм? - спросил Дик.- Хотелось бы мне сообщить вам хорошие вести, но у меня нет их. Я видел его раз во время сражения, только раз. Будем надеяться на лучшее.

ГЛАВА V

Ночь в лесу. Алиса Райзингэм

Сэр Даниэль направился в Моот-Хаус, но, принимая во внимание густой снег, позднее время, необходимость избегать большие дороги и пробираться через лес, он, по всей вероятности, не мог надеяться добраться туда до следующего утра.

У Дика было два выхода: продолжать преследование рыцаря и, если возможно, напасть на него в ту же ночь в лагере, или отыскать другую дорогу и постараться пересечь путь сэра Даниэля.

И тот, и другой план вызывали серьезные возражения, и Дик, боявшийся подвергнуть Джоанну случайностям сражения, еще не решил, который принять, когда доехал до опушки леса.

Тут сэр Даниэль повернул несколько налево и затем углубился в чащу высокого, величественного леса. Отряд его был перестроен более узким фронтом, чтобы пройти между деревьями, и, сообразно этому, следы более ясно отпечатывались на снегу. Глаз мог проследить их под сводами безлиственных дубов; следы шли тесными рядами в прямом направлении; деревья стояли над ними со своими узловатыми сучьями и подымающейся кверху чащей ветвей; не слышно было ни звука, обнаруживающего присутствие человека или животного - даже шороха крыльев реполова, а на снежном поле лучи зимнего солнца отливали золотом среди узорчатых теней.

- Как вы скажете,- спросил Дик одного из людей своего отряда,- продолжать ли нам преследовать их или направиться прямо в Тонсталль?

- Сэр Ричард,- ответил солдат,- я бы ехал по следам, пока они не исчезли.

- Вы, без сомнения, правы,- сказал Ричард,- но мы отправились очень поспешно, так как времени было мало. Тут нет ни домов, ни еды, негде укрыться; к завтрашнему рассвету мы познакомимся и с отмороженными пальцами, и с голодным желудком. Что вы скажете, молодцы? Согласны вы потерпеть немного ради успеха нашей экспедиции, или повернем у Холивуда и поужинаем в аббатстве? Так как дело довольно сомнительное, то а никого не принуждаю, но если бы вы позволили мне посоветовать вам, вы выбрали бы первое.

Солдаты ответили почти в один голос, что они пойдут за сэром Ричардом, куда он пожелает.

Дик пришпорил лошадь и снова двинулся вперед.

Следы на снегу были очень глубоки, и потому преследователи имели большое преимущество над преследуемыми. Всадники ехали крупной рысью; двести подков попеременно глухо ударяли о снежный покров, а лязг оружия и фыркание лошадей подымали воинственный шум вдоль сводов безмолвного леса.

Наконец след вышел на большую дорогу из Холивуда; тут он потерялся на минуту и когда снова появился дальше, на проторенном снегу, Дик с удивлением заметил, что следов стало уже далеко не так много. Очевидно, сэр Даниэль, пользуясь дорогой, разделил свой отряд.

Так как все шансы были одинаковы, то Дик продолжал ехать по следу в прямом направлении; после часа езды, когда всадники заехали в самую глубину леса, след этот - словно лопнувшая граната - вдруг распался на дюжины две следов, расходившихся точно по радиусам круга.

Дик в отчаянии остановил лошадь. Короткий зимний день приближался к концу; солнце, темно-оранжевоо цвета, без лучей, медленно плыло среди лишенных листвы лесов; тени на снегу тянулись на целую милю; мороз жестоко кусал концы пальцев, дыхание лошадей и пар от них подымались облаком.

- Ну, нас перехитрили,- сознался Дик.- Приходится все-таки отправляться в Холивуд. Он ближе, чем Тонсталль - или должен быть ближе, судя по положению солнца.

Всадники повернули налево, оставив красный щит солнца позади себя и направились к аббатству. Но теперь все изменилось для них; они не могли уже бойко скакать по дороге, крепко утоптанной проехавшими впереди врагами, к цели, к которой прямо вела их эта дорога. Теперь им приходилось медленно, с трудом пробираться по снегу, постоянно останавливаясь, чтобы решать, куда ехать, постоянно натыкаясь на сугробы. Солнце скоро покинуло их; свет на западе исчез, и вскоре они блуждали в полной тьме под морозными звездами.

Луна должна была скоро осветить вершины холмов, и тогда можно было ехать дальше. Но в настоящее время каждый случайный шаг мог сбить их с пути. Оставалось только остановиться и переждать.

Расставили часовых, очистили от снега кусок земли, и после нескольких неудачных попыток посреди очищенного пространства запылал хороший костер. Солдаты уселись совсем близко к этому лесному очагу, делясь провизией, какая нашлась у них; фляжка пошла по кругу. Дик, собрав лучшее из грубой и скудной пищи, принес племяннице лорда Райзингэма, сидевшей отдельно от солдат, под деревом.

Она сидела на одной попоне, укутанная в другую, и смотрела на освещенную огнем сцену перед ней. Когда Дик предложил ей пищу, она вздрогнула, как человек, внезапно пробужденный от сна, и потом молча отказалась.

- Сударыня,- сказал Дик,- умоляю вас, не наказывайте меня так жестоко. Не знаю, чем я оскорбил вас; правда, я увез вас, но употребил только дружеское насилие; действительно, я подвергаю вас всем неприятностям суровой ночной погоды, но поспешность, с которой мне приходится действовать, имеет целью спасение другой не менее слабой и беззащитной, чем вы. По крайней мере, не наказывайте себя, сударыня, и покушайте, если и не голодны, чтобы поддержать силы.

- Я не хочу ничего есть из рук, которые убили моего родственника,- сказала она.

- Дорогая леди,- вскрикнул Дик,- клянусь распятием, я не дотрагивался до него.

- Поклянитесь, что он еще жив,- сказала она.

- Я не стану лукавить с вами,- ответил Дик.- Жалея вас, я принужден огорчить вас. В глубине сердца я считаю его мертвым.

- И вы просите меня поесть! - вскрикнула она.- И вас называют "сэр"! Вы заслужили ваши шпоры убийством моего доброго родственника. И если бы я не была в одно и то же время и дурой, и предательницей и не спасла вас в доме вашего врага, умерли бы вы, а он - он, который стоил двенадцати таких, как вы,- был бы жив.

- Я сделал только то, что должен был сделать; точно то же, что делал ваш родственник для своей партии,- ответил Дик.- Если бы он был жив,- Небу известно, как я желаю этого! - он похвалил бы, а не порицал бы меня.

- Сэр Даниэль говорил мне,- сказала она,- что заметил вас на баррикаде. Он говорит, что их партия потерпела поражение благодаря вам, что вы выиграли сражение. Ну так вы и убили моего доброго лорда Райзингэма, это совершенно так же верно, как если бы вы задушили его. И вы хотите, чтобы я ела с вами, когда ваши руки еще не вымыты после убийства? Но сэр Даниэль поклялся, что погубит вас. Он отомстит за меня.

Несчастный Дик погрузился в мрачное раздумье. Старик Арбластер пришел на память ему, и он громко застонал.

- Неужели вы считаете меня так виноватым? - сказал он.- Вы, которая защищала меня, вы - друг Джоанны?

- Зачем вы вмешались в эту битву? - возразила она.- Вы не принадлежите ни к какой партии, вы просто мальчик - ноги и туловище, не управляемые ни умом, ни знанием! К чему вы сражались? Из-за любви к борьбе, черт возьми!

- Да, я не знаю! - крикнул Дик.- Но так уж водится в английском государстве, если бедный джентльмен не сражается на одной стороне, он обязательно должен сражаться на другой. Он не может оставаться один, это неестественно.

- У кого нет разума, тот не должен вынимать меча,- ответила молодая девушка.- Вы, что сражаетесь по случайности, что вы, как не мясник? Война может быть облагорожена только целью, ради которой она ведется, а вы опозорили ее.

- Сударыня,- сказал несчастный Дик,- я отчасти вижу мою ошибку. Я слишком поторопился, я занялся делом, прежде чем настало мое время. Я украл судно - клянусь, что думал, что поступаю хорошо - и вызвал этим смерть многих невинных людей и горе и разорение одного старика, вид которого пронзил мне сегодня сердце, словно кинжалом. А сегодня утром я хотел отличиться и приобрести славу, чтобы жениться, и вот!.. Я стал причиной смерти дорогого вам родственника, который был добр ко мне. И сам не знаю, что я еще наделал. Потому что - увы! - я, может быть, посадил на трон Йорка, а это, может быть, худо и вредно для Англии. О, сударыня, я вижу мой грех. Я не гожусь для жизни. Из раскаяния и чтобы избегнуть возможности наделать еще больше зла, как только окончится эта авантюра, я поступлю в монастырь. Я откажусь от Джоанны и военного ремесла. Я буду монахом и стану всю мою жизнь молиться за спасение души вашего родственника.

В этот момент полного унижения и раскаяния Дику показалось, что молодая девушка рассмеялась.

Подняв лицо, он увидел, что при свете огня она смотрит на него с каким-то странным, но не сердитым выражением.

- Сударыня,- сказал он, думая, что смех был только иллюзией его слуха, но надеясь по изменившемуся выражению лица тронуть ее сердце,- сударыня, удовлетворитесь ли вы этим? Я отказываюсь от всего, чтобы загладить сделанное мною зло. Я обеспечиваю рай лорду Райзингэму. И все это именно в тот день, когда я заслужил шпоры и считал себя счастливейшим молодым джентльменом на свете.

- О, мальчик,- сказала она,- хороший мальчик!

И, к величайшему изумлению Дика, она сначала очень нежно отерла катившиеся по его лицу слезы, а потом, как бы по внезапному побуждению, обвила его шею обеими руками, притянула к себе его лицо и поцеловала. Чувство плачевного недоумения охватило простодушного Дика.

- Ну,- очень весело сказала молодая девушка,- так как вы предводитель отряда, то должны есть. Отчего вы не ужинаете?

- Дорогая миссис Райзингэм,- ответил Дик,- я хотел сначала угостить мою пленницу, но, сказать правду, раскаяние не позволяет мне переносить вида пищи. Мне лучше поститься и молиться, дорогая леди.

- Зовите меня Алисой,- сказала она,- ведь мы старые друзья, не правда ли? А теперь будем есть с вами наперегонки, так, что если вы не будете есть, то и я не буду, но если вы усердно покушаете, то и я поужинаю, как добрый пахарь.

И она сразу принялась за еду; Дик, у которого был превосходный желудок, последовал ее примеру сначала с большой неохотой, но потом постепенно входя во вкус, все с большей и большей энергией и усердием. Под конец он отказался от взятой на себя роли и вознаградил себя за все труды и волнения дня.

- Укротитель львов,- сказала наконец молодая девушка,- вам не нравится девушка в мужской одежде?

Луна уже взошла, и они дожидались только, пока отдохнут усталые лошади. При свете луны, все еще раскаивавшийся, но насытившийся Ричард увидел, что она смотрит на него несколько кокетливо.

- Сударыня,- запинаясь, проговорил он, удивленный этой новой манерой обращения с ним.

- Ну,- прервала она,- нечего отрицать, Джоанна сказала мне, но все же, сэр укротитель львов, взгляните на меня,- неужели я очень некрасива?

И она сверкнула на него глазами.

- Правда, вы немножко малорослы,- начал Дик.

Она снова перебила его, на этот раз звонким смехом, окончательно смутившим и удивившим его.

- Малоросла! - крикнула она.- Ну, будьте так же честны, как храбры, я - карлица, может быть, немного побольше, но, несмотря на это,- ну, скажите же мне - несмотря на это, достаточно красива на взгляд, разве не так?

- Да, сударыня, чрезвычайно красивы,- сказал смущенный рыцарь с жалкой попыткой казаться развязным.

- И всякий мужчина был бы очень рад жениться на мне? - продолжала она.

- О, да, сударыня, очень рад! - согласился Дик.

- Зовите меня Алисой,- сказала она.

- Алиса,- повторил сэр Ричард.

- Ну, укротитель львов,- продолжала она,- так к вы убили моего родственника и оставили меня без поддержки, вы, по чести, должны всячески загладить свою вину, не правда ли?

- Конечно, сударыня,- сказал Дик.- Хотя, положа руку на сердце, я считаю себя только отчасти виновным в пролитии крови этого храброго рыцаря.

- Вы хотите увернуться от меня? - вскрикнула она.

- Вовсе нет, сударыня. Ведь я же сказал вам. По вашему приказанию я готов даже стать монахом,- сказал Ричард.

- Значит, по чести, вы принадлежите мне,- заключила она.

- По чести, сударыня, я полагаю...- начал молодой человек.

- Продолжайте,- перебила она,- у вас уж слишком много остановок. По чести, вы принадлежите мне, пока не исправите сделанного вами зла?

- По чести, да,- сказал Дик.

- Ну, так слушайте,- продолжала молодая девушка.- Мне думается, что из вас вышел бы плохой монах, а так как я могу располагать вами, как мне угодно, то я возьму вас в мужья. Ни единого слова! - крикнула она.- Слова вам не помогут. Ведь вполне справедливо, чтобы вы, лишивший меня родного дома, доставили мне другой. Что касается Джоанны, то, поверьте, она первая одобрит эту перемену, в сущности, так как мы с ней близкие друзья, то не все ли равно, на которой из нас вы женитесь? Решительно все равно.

- Сударыня,- сказал Дик,- я уйду в монастырь, если вы прикажете, но жениться на ком-нибудь другом во всем обширном мире, кроме Джоанны Седлей, я не соглашусь, не уступлю мужской силе, не сделаю это и ради удовольствия дамы. Простите, что я выражаю так просто мои простые мысли, но когда девушка очень смела, то бедному мужчине приходится быть еще смелее.

- Дик, милый мальчик, вы должны подойти и поцеловать меня за эти слова. Не бойтесь, вы поцелуете меня за Джоанну, когда мы встретимся, я возвращу ей этот поцелуй и скажу, что украла его. А что касается вашего долга относительно меня, милый простофиля, то, мне думается, не вы один участвовали в этом большом сражении; и даже если на трон взойдет Йорк, то не вы посадили его туда. Но вот сердце у вас, Дик, хорошее, доброе, честное, и если бы я могла в чем-нибудь позавидовать Джоанне, то позавидовала бы вашей любви к ней.

ГЛАВА VI

Ночь в лесу (окончание). Дик и Джоанна

Лошади между тем съели скудный запас корма и отдохнули вполне. Костер засыпали снегом по приказанию Дика; пока его воины устало взбирались в седла, Дик, вспомнив несколько поздно о предосторожностях, принимаемых лесными жителями, выбрал высокий дуб и быстро влез на его самый верхний сук. Оттуда он мог обозреть на большом пространстве освещенный луной и устланный снегом лес. На юго-западе виднелись те высокие, покрытые вереском места, где они с Джоанной испытали страшное приключение с прокаженным. Тут его внимание привлекло какое-то красное, блестящее пятнышко, величиной не более булавочной головки.

Он жестоко порицал себя за небрежность. Если то горели огни в лагере сэра Даниэля, то он должен был давно увидеть их и пойти в ту сторону, а главное, он не должен был выдавать своей близости, разведя костер. Но теперь нельзя было терять ценных часов. Прямой путь к возвышенностям был приблизительно в две мили длиной, но его пересекала очень глубокая, обрывистая ложбина, недоступная для всадников. Дику казалось удобнее для быстроты оставить лошадей и попробовать добраться пешком.

Для охраны лошадей было оставлено десять человек; условились о сигналах на случай нужды, и Дик во главе остальных отправился в поход; Алиса Райзингэм храбро пошла рядом с ним. Солдаты сняли тяжелое вооружение и оставили у костра свои копья, в хорошем настроении Духа они бодро шли по замерзшему снегу при веселом сиянии луны. Спуск в ложбину, где поток со стоном прорывался сквозь снег и лед, совершился в молчании и порядке. На другой стороне, в полумиле от места, где Дик заметил блеск огня, отряд остановился, чтобы отдохнуть перед нападением.

В глубоком безмолвии леса малейший звук был слышен издалека; Алиса, обладавшая тонким слухом, подняла палец в знак предупреждения и остановилась, прислушиваясь. Все последовали ее примеру, но как ни прислушивался Дик, он не слышал ничего, кроме, приглушенного ропота потока в лесу на расстоянии нескольких миль.

- Но я наверное слышала лязг оружия,- прошептала Алиса.

- Сударыня,- сказал Дик, который боялся этой молодой леди больше, чем десяти храбрых воинов,- я не осмелюсь намекнуть, что вы ошиблись, но этот звук мог донестись из какого-нибудь лагеря.

- Он доносился не оттуда, а с запада,- решительно объявила она.

- Пусть будет что будет и как угодно небу,- сказал Дик.- Не будем беспокоиться, а пойдем скорее вперед и узнаем, в чем дело. Вставайте, друзья, довольно отдохнули.

По мере того, как они подвигались, снег становился все более и более утоптанным копытами лошадей, ясно было, что они приближались к лагерю, где расположились значительные силы конных солдат. Наконец, они увидели пробивавшийся между деревьями дым красного цвета внизу и рассыпавшийся вверху яркими искрами.

Исполняя приказание Дика, люди его отряда развернули ряды и тихо поползли в чащу, чтобы окружить со всех сторон вражеский лагерь. Сам он, оставив Алису под прикрытием громадного дуба, пошел прямо по направлению костра.

Наконец, благодаря просеке, взору его открылся вид на весь лагерь. Костер был разведен на небольшой, покрытой вереском горке, окруженной с трех сторон чащей, он горел очень сильно, громко треща и вспыхивая ярким пламенем. Около него сидело около дюжины людей в темных плащах, но хотя снег кругом был утоптан так, как будто тут проехал целый полк, Дик напрасно искал взглядом лошадей. Им овладело страшное подозрение, что его провели. В то же время в высоком человеке в стальном шлеме, протягивавшем к огню руки, он узнал своего старого друга, а впоследствии благосклонного врага, Беннета Хэтча; в двух же других сидевших вдали, несмотря на их мужской костюм, он угадал Джоанну Седлей и жену сэра Брэклея.

- Ну,- подумал он,- если я даже потеряю лошадей, но добуду Джоанну, то мне нечего жаловаться.

С отдаленного конца лагеря послышался тихий свист, обозначавший, что его солдаты собрались и окружение закончено.

При этом звуке Беннет вскочил на ноги, но прежде чем он успел схватиться за оружие, Дик окликнул его.

- Беннет,- сказал он,- Беннет, старый друг, сдавайся. Ты только понапрасну прольешь человеческую кровь, если будешь сопротивляться.

- Клянусь святой Варварой, это мастер Шельтон! - вскрикнул Хэтч.- Мне сдаваться? Вы просите слишком многого. Какие у вас силы?

- Говорю тебе, Беннет, нас больше, и к тому же вы окружены,- сказал Дик.- Цезарь и Карл Пятый запросили бы пощады. На мой свисток явится сорок человек, и одним залпом стрел я могу уложить всех вас.

- Мастер Дик,- сказал Беннет,- как это ни тяжело мне, но я должен исполнить свой долг. Да помогут вам святые! - При этих словах он поднес ко рту небольшой рог и издал пронзительный звук.

Наступил момент смущения. Пока Дик, боясь за дам, колебался отдать приказание стрелять, маленький отряд Хэтча схватился за оружие и сомкнулся, очевидно, готовый на решительный отпор. В переполохе, вызванном переменой мест, Джоанна вскочила со своего места и полетела как стрела к своему возлюбленному.

- Здесь, Дик! - вскрикнула она, сжимая его руку своей.

Дик все продолжал стоять в нерешительности, он был еще слишком неопытен, чтобы примириться с необходимостью, вызываемой войной, и мысль о старой леди Брэклей останавливала слова команды на его устах. Его подчиненные начали тревожиться. Некоторые из них окликали его, другие начали стрелять по собственному побуждению. При первом же выстреле бедный Беннет пал мертвым. Тогда Дик вышел из своего оцепенения.

- Вперед! - крикнул он.- Стреляйте, молодцы, и держитесь ближе к чаще! Англия и Йорк!

Но как раз в это мгновение в тишине ночной внезапно раздался стук множества копыт по снегу, звук этот приближался с невероятной быстротой и раздавался все громче и громче. В то же самое время в ответ на призыв Кэтча беспрерывно зазвучали трубы.

- Сбор, сбор! - кричал Дик.- Собирайтесь, если хотите остаться живы.

Но солдаты, спешившиеся, рассеянные, застигнутые врасплох, в то время, когда они рассчитывали на легкий успех, начали отступать; некоторые еще стояли в нереительности на месте, другие рассеялись в чаще. Когда первые всадники, стреляя, промчались по просеке и пустили своих коней в заросли яростным галопом, в кустах они опрокинули и закололи только несколько отставших солдат, большая же часть отряда Дика словно растаяла при известии о их появлении.

Дик стоял одно мгновение, с горечью наблюдая за результатами своей необдуманной и неумелой храбрости. Сэр Даниэль увидел костер; он двинулся со своими главными силами, чтобы напасть на своих преследователей или обойти их с тылу, если они решатся на атаку. Все время он действовал как прозорливый вождь, Дик же вел себя как пылкий мальчик. И теперь молодой рыцарь был один,- правда, его возлюбленная крепко держала его за руку,- весь его отряд людей и лошадей рассыпался во тьме среди леса, как бумажка с булавками, просыпанная на гумне.

- Да просветят меня святые! - думал он.- Хорошо, что меня произвели в рыцари за утреннее дело, теперешнее делает мне мало чести.

И, продолжая держать Джоанну за руку, он бросился бежать.

Безмолвие ночи было нарушено со стороны Тонсталля криками людей, галопировавших во все стороны в поисках беглецов; Дик смело пробрался через заросли и побежал прямо с быстротой оленя. Ясный, серебристый свет луны, падавший на открытые снежные поляны, увеличивал по контрасту темноту, царившую в лесных чащах; так как побежденные рассеялись во все стороны, то и преследователям приходилось направляться по различным путям. Через некоторое время Дик и Джоанна остановились в укромном месте и слушали, как звуки преследования уже замирали в отдалении.

- Если бы я оставил хоть некоторую часть в резерве,- с горечью крикнул Дик,- я мог бы еще поправить дело! Ну, век живи, век учись, в следующий раз, клянусь распятием, будет лучше!

- Дик,- сказала Джоанна.- Не все ли равно? Мы снова вместе.

Он взглянул на нее - перед ним снова был Джон Мэтчем в штанах и камзоле. Но теперь он узнал ее даже в этом неприглядном платье, она улыбалась ему, сияла любовью, и сердце его было полно восторга.

- Возлюбленная,- сказал он,- если ты прощаешь человека, наделавшего столько ошибок, то что за дело мне до всех этих неудач? Отправимся прямо в Холивуд, там находится твой добрый опекун и мой лучший друг, лорд Фоксгэм. Там мы повенчаемся, и не все ли равно, беден я или богат, знаменит или неизвестен? Сегодня, дорогая моя, я заслужил шпоры, высокие люди хвалили меня за храбрость; я считал себя лучшим воином во всей Англии. Потом я сперва потерял благосклонность знатных, а теперь разбит и потерял моих солдат. Какое унижение для тщеславного человека! Но, милая, я не жалею об этом,- милая, если ты любишь меня и выйдешь замуж за меня, я готов отказаться от рыцарского звания и нисколько не пожалею об этом.

- Мой Дик! - сказала она.- Разве тебя посвятили в рыцари?

- Да, милая, теперь ты миледи,- нежно ответил он,- или будешь ею завтра до полудня - хочешь?

- Да, Дик, от всего сердца,- ответила она.

- Э, сэр? Мне казалось, что вы должны были быть монахом! - сказал чей-то голос.

- Алиса! - вскрикнула Джоанна.

- Она и есть,- ответила, подходя, молодая девушка,- Алиса, которую ты оставила, считая за мертвую, а твой укротитель львов нашел ее, вернул ее к жизни и, по правде сказать, ухаживал за ней - если желаешь знать.

- Я не верю этому! - крикнула Джоанна.- Дик!

- Дик! - передразнила Алиса.- Дик, да Дик! Да, прекрасный сэр, вы покидаете бедных девушек в несчастье,- прибавила она, обращаясь к молодому рыцарю.- Вы оставляете их стоять под дубом. Правду говорят, что умер век рыцарства.

- Сударыня,- в отчаянии проговорил Дик,- клянусь моей душой, я совершенно позабыл о вас. Сударыня, попытайтесь простить меня. Видите, я только что нашел Джоанну.

- Я не думала, чтобы вы сделали это нарочно,- возразила она.- Но я жестоко отомщу вам. Я скажу один секрет леди Шельтон, то есть будущей леди Шельтон,- прибавила она, приседая.- Джоанна,- продолжала она,- клянусь душой, я думаю, что твой возлюбленный храбр в сражении, но, позволь мне сказать тебе прямо, он - самый мягкосердечный простофиля во всей Англии. Ну и наслаждайся с ним! А теперь, глупые мои дети, поцелуйте сначала меня - каждый из вас - от души; потом целуйте друг друга в продолжение одной минуты по часам и ни одной секунды больше, а потом отправимся все трое в Холивуд как можно скорее, так как, по-моему, эти леса полны опасностей и в них чрезвычайно холодно.

- Но неужели мой Дик ухаживал за тобой? - спросила Джоанна, прижимаясь к своему возлюбленному.

- Нет, глупая девочка,- ответила Алиса,- это я ухаживала за ним. Я в самом деле предложила ему жениться на мне, но он сказал, чтобы я шла венчаться с подобными себе. Это были его слова. Да, вот что я скажу: он более откровенен, чем любезен. Ну, а теперь, дети мои, надо же иметь какую-нибудь цель и идти вперед. Пройдем мы опять ложбиной или отправимся прямо в Холивуд?

- Мне бы очень хотелось ехать на лошади,- сказал Дик,- все последние дни меня так колотили и били всевозможными способами, что мое бедное тело представляет собой один сплошной синяк. Но как вы думаете? Что если наши люди разбежались при звуке битвы? Ведь тогда мы пройдемся зря. Отсюда прямым путем до Холивуда только три мили; колокол еще не пробил девяти часов; снег достаточно тверд для ходьбы, луна светла; что если бы мы пошли так, как есть?

- Решено! - крикнула Алиса, а Джоанна только крепче прижималась к руке Дика.

Они пошли вперед через безлиственные чащи и дальше вниз по покрытым снегом дорогам, а бледный лик зимней луны смотрел на них. Дик и Джоанна шли рука об руку, испытывая небесное блаженство; их легкомысленная спутница шла за ними и, совершенно забыв о своих собственных лишениях, то насмехалась над их молчанием, то рисовала счастливые картины их будущей совместной жизни.

Издали, со стороны леса, слышно было, как Тонсталльские всадники погоняли лошадей; время от времени крики и лязг оружия говорили о стычках между неприятелями. Но нелегко было возбудить страх или сожаление в душах молодых людей, выросших среди военных тревог и только что избегнувших таких многочисленных опасностей. Довольные тем, что звуки все более и более удалялись, они отдались всем сердцем наслаждению данного часа и шли, как говорила Алиса, свадебной процессией; ни угрюмое уединение леса, ни холод морозной ночи не могли затемнить их счастья или нарушить его.

Наконец с вершины холма они взглянули вниз на Холивудскую долину. В больших окнах лесного аббатства горели факелы и свечи, его зубцы и шпили отчетливо и безмолвно подымались вверх, золотое распятие на самом верху ярко блестело при лунном свете. Вокруг, на открытой проталине горели лагерные костры; пространство рядом было заполнено хижинами; посреди извивалась замерзшая река.

- Клянусь мессой,- сказал Ричард,- люди лорда Фоксгэма и до сих пор стоят здесь лагерем! Гонец, очевидно, не поспел. Ну, тем лучше. У нас есть силы, чтобы встретиться с сэром Даниэлем.

Но если люди лорда Фоксгэма продолжали стоять лагерем у Холивуда, то совсем по другой причине, чем предполагал Дик. Они пошли было к Шорби, но не прошли еще и полпути, как им встретился посланный и сказал, чтобы они вернулись туда, где стояли утром, чтобы преградить путь беглецам - ланкастерцам и в то же время быть поближе к главной Йоркской армии. Ричард Глочестер, окончив битву и уничтожив своих врагов в этом округе, уже шел на соединение со своим братом и вскоре после возвращения партизан лорда Фоксгэма сам горбун остановился перед дверями аббатства. В честь этого высокого гостя окна горели огнями, и, когда Дик явился со своей возлюоленной и ее подругой, герцог со своей свитой находился в трапезной, где гостей принимали с великолепием, обычным этому могущественному и богатому монастырю.

Дика провели в трапезную, куда он пошел не совсем охотно. Глочестер, усталый и измученный, сидел, подперев рукой свое бледное, страшное лицо; лорд Фоксгэм, еще не вполне оправившийся от ран, сидел на почетном месте, слева от герцога.

- Ну, сэр,- спросил Ричард,- принесли вы мне голову сэра Даниэля?

- Милорд герцог,- ответил Дик довольно смело, хотя на сердце у него было тяжело.- Мне даже не удалось вернуться с моим отрядом. Я был разбит, ваша милость.

Глочестер посмотрел на него нахмурясь, с грозным видом.

- Но я дал вам пятьдесят копий (Технический термин "копье" означал неопределенное число пехотинцев, сестоявших при вооруженных всадниках (прим. автора).), сэр,- сказал он.

- Милорд герцог, у меня было только пятьдесят воинов,- ответил молодой рыцарь.

- Как так? - сказал Глочестер.- Ведь он просил пятьдесят копий?

- Позвольте доложить вашей милости,- вкрадчиво проговорил Кетсби,- мы дали ему для преследования неприятеля только всадников.

- Хорошо,- сказал Ричард.- Шельтон, вы можете идти,- прибавил он.

- Стойте! - сказал лорд Фоксгэм.- У этого молодого человека было поручение от меня. Может быть, оно лучше удалось ему. Скажите, мастер Шельтон, нашли вы девушку?

- Хвала святым, милорд,- сказал Дик,- она в этом доме.

- Правда это? Ну так, милорд герцог,- продолжал лорд Фоксгэм,- с вашего позволения, завтра утром, до выступления, я предлагаю сыграть свадьбу. Это молодой сквайр...

- Молодой рыцарь,- перебил Кетсби.

- Что вы говорите, сэр Уильям! - вскрикнул Фоксгэм.

- Я сам посвятил его в рыцари, и по заслугам,- сказал Глочестер.- Он два раза храбро послужил мне. У него нет недостатка в доблести рук: ему не хватает железной твердости духа настоящего мужа. Он не подымется высоко, лорд Фоксгэм. Этот малый будет всегда храбро биться в схватке, но у него сердце каплуна. Во всяком случае, если он должен жениться, жените его, во имя Пресвятой Девы Марии, и делу конец!

- Нет, он храбрый юноша, я знаю это,- сказал лорд Фоксгэм.- Успокойтесь, сэр Ричард. Я устроил дело с мастером Гэмлеем, и завтра вы женитесь.

Дик счел благоразумным удалиться, но не успел еще выйти из трапезной, как только что подъехавший к воротам человек взбежал по лестнице, перепрыгивая сразу по четыре ступеньки и, растолкав слуг аббатства, бросился на одно колено перед герцогом. И прежде чем Дик добрался до отведенной ему как гостю лорда Фоксгэма комнаты, в отрядах у костров раздались восторженные крики: в этот же самый день менее чем в двадцати милях от этого места могуществу ланкастерского дома был нанесен второй решительный удар.

ГЛАВА VII

Месть Дика

На следующее утро Дик был на ногах до восхода солнца. Воспользовавшись гардеробом лорда Фоксгэма, он оделся насколько возможно лучше и, получив успокоительные сведения о Джоанне, пошел прогуляться, чтобы утешить свое нетерпение.

Некоторое время он обходил солдат, которые вооружались в полусвете зимней утренней зари и при красном блеске факелов, но, постепенно идя все дальше, вышел наконец за аванпосты и пошел один в покрытый инеем лес, в ожидании восхода солнца.

На душе у него царили покой и счастье; он нисколько не сожалел о том, что потерял милость герцога, надеясь иметь женой Джоанну, а верным патроном лорда Фоксгэма, он радостно смотрел на свое будущее и мало о чем сожалел в прошлом.

Пока он шел, погруженный в размышления, печальный утренний свет стал более ярким; восток уже окрашивался лучами солнца; резкий ветерок подымал замерзший снег. Дик повернул назад, чтобы идти домой, при этом взгляд его упал на какую-то фигуру, прятавшуюся за деревом.

- Стой! - крикнул он.- Кто идет?

Какой-то человек вышел из-за дерева и сделал знак рукой, словно немой. Он был одет пилигримом с опущенным на лицо капюшоном, однако Дик сейчас же узнал сэра Даниэля.

Он обнажил меч и пошел навстречу рыцарю, который сунул руку за пазуху, как будто хватаясь за скрытое оружие, и спокойно поджидал его.

- Ну, Дикон,- сказал сэр Даниэль,- что же теперь будет! Ты сражаешься с побежденными.

- Я не замышлял ничего дурного,- ответил юноша,- я был верным другом вам, пока вы не покусились на мою жизнь; вы жаждали моей смерти.

- Я делал это только из чувства самосохранения,- ответил рыцарь.- А теперь, мальчик, вести о сражении и присутствие этого горбатого дьявола в моем собственном лесу окончательно, безнадежно сломили меня. Я иду в Холивуд, чтобы найти себе убежище в храме, потом проберусь за моря с тем, что смогу увезти, и начну новую жизнь в Бургундии или Франции.

- Вы не можете идти в Холивуд,- сказал Дик.

- Как так? Почему не могу? - спросил рыцарь.

- Слушайте, сэр Даниэль, это утро моей свадьбы,- сказал Дик,- и солнце, которое восходит, осветит лучший день моей жизни. Вы должны поплатиться, вдвойне поплатиться - и за смерть моего отца, и за ваши замыслы против меня. Но и сам я поступал дурно, я был причиной смерти многих людей, а в сегодняшний радостный день я не хочу быть ни судьей, ни палачом. Будь вы сам дьявол, я не тронул бы вас, вы можете идти куда угодно, насколько это касается меня. Просите прощения у Бога, я же охотно даю вам свое. Но если вы пойдете в Холивуд - дело иное. Я сражаюсь за Йоркский дом и не допущу шпионов в ряды его войск. Так знайте же, что если вы сделаете хоть один шаг, я велю ближайшему часовому схватить вас.

- Ты насмехаешься надо мной,- сказал сэр Даниэль.- Я могу быть в безопасности только в Холивуде.

- Мне это все равно,- возразил Ричард.- Я позволяю вам идти на восток, на запад или на юг, только не на север. Холивуд закрыт для вас. Идите и не пробуйте вернуться, потому что, как только вы уйдете, я предупрежу все сторожевые посты вокруг, над всеми пилигримами будет установлен такой строгий надзор, что - повторяю - будь вы сам дьявол, вы все же убедитесь, насколько была бы гибельна эта попытка.

- Ты обрекаешь меня на гибель,- мрачно проговорил сэр Даниэль.

- Нет, не обрекаю,- возразил Ричард.- Если желаете померяться со мной доблестью - выходите, хотя я боюсь, что это нечестно относительно моей партии; я все же приму ваш вызов, буду сражаться с вами своими собственными силами и не призову никого на помощь. Так я со спокойной совестью отомщу за моего отца.

- Да,- сказал сэр Даниэль,- у тебя большой меч, а у меня только кинжал.

- Я надеюсь только на Небо,- отвечал Дик, отбрасывая свой меч на снег.- Ну, теперь, если того требует ваш злой рок, выходите, и, если будет угодно Всемогущему, я осмелюсь накормить лисиц вашими костями.

- Я испытывал тебя, Дикон,- сказал рыцарь криво усмехаясь.- Я не хочу проливать твоей крови.

- Ну, так идите, пока не поздно,- ответил Шельтон.- Через пять минут я позову караул. Я замечаю, что был слишком терпелив. Обменяйся мы с вами местами, я был бы связан по рукам и по ногам уже несколько минут тому назад.

- Ну, Дикон, я пойду,- сказал сэр Даниэль.- Когда мы встретимся в следующий раз, ты раскаешься, что поступил так жестоко.

С этими словами он повернулся и пошел по дороге в лес. Дик наблюдал за ним со смешанными чувствами. Сэр Даниэль шел быстро и осторожно, бросая иногда злой взгляд на пощадившего его юношу, к которому он продолжал относиться подозрительно.

По одной стороне дороги была чаща, вся увитая зеленым плющом и недоступная для взора даже зимой. Внезапно оттуда, словно музыкальная нота, послышался выстрел из лука. Пролетела стрела, и рыцарь Тонсталля с громким криком агонии и гнева поднял руки и упал лицом вниз на снег. Дик подскочил и поднял его. Лицо упавшего страшно исказилось; все тело подергивалось судорогами.

- Стрела черная? - задыхаясь, проговорил он.

- Черная,- торжественно ответил Дик.

Прежде чем он успел прибавить хоть слово, приступ отчаянной боли потряс тело раненого с головы до ног так, что он подпрыгнул в руках державшего его Дика, и с этим последним усилием предсмертной муки душа его безмолвно отлетела.

Молодой человек положил тело на спину, на снег и помолился за неприготовленную, грешную душу; когда он окончил молитву, солнце сразу показалось на небе и реполовы зачирикали среди плюща. Он поднялся и увидел в нескольких шагах от себя тоже коленопреклоненного человека. Не покрывая головы, Дик ждал, когда кончится эта молитва. Она продолжалась долго.

С опущенной головой, с лицом, закрытым руками, неизвестный молился как человек, душа которого полна глубокого смятения и муки. По лежавшему рядом с молящимся луку Дик догадался, что это не кто иной, как стрелок, убивший сэра Даниэля.

Наконец он встал, и Дик увидел лицо Эллиса Декуорса.

- Ричард,- торжественно проговорил он.- Я слышал вас. Вы избрали лучшую часть и простили; я взял худшую - и вот лежит прах моего врага. Молитесь за меня.

И он пожал ему руку.

- Сэр,- сказал Ричард,- я буду молиться за вас, хотя не знаю, поможет ли вам моя молитва. Но если вы так долго ждали мести, а теперь она кажется так горька вам, то подумайте, не лучше ли простить остальным. Хэтч - он умер, бедняк! Но и лучшие люди погибают. А сэр Даниэль - его труп лежит перед нами. Что касается священника, то если бы я мог убедить вас, я попросил бы вас оставить его в живых.

Глаза Эллиса Декуорса сверкнули.

- Ну, нет, дьявол еще силен во мне! - сказал он.- Но успокойтесь - "Черная Стрела" уже не полетит больше, общество распалось. Что касается меня, то те, кто еще жив, доживут до мирного, спокойного конца, в назначенное Господом время. А вы идите, куда вас зовет более счастливая судьба, и не думайте больше об Эллисе.

ГЛАВА VIII

Заключение

Около девяти часов утра лорд Фоксгэм вел свою воспитанницу, одетую, как подобает ее полу, и сопровождаемую Алисой Райзингэм, в Холивудскую церковь, как вдруг навстречу им попался Ричард Горбатый с лицом, уже омраченным заботами. Он остановился.

- Это и есть та девушка? - спросил он.

Когда лорд Фоксгэм ответил утвердительно, он прибавил:

- Подымите ваше личико, милая, мне хочется посмотреть на него.

Некоторое время он угрюмо смотрел на молодую девушку.

- Вы красивы,- наконец проговорил он,- и у вас есть, как мне говорили, приданое. Что, если бы я предложил вам хороший брак, соответствующий вашей наружности и происхождению?

- Милорд герцог,- ответила Джоанна,- как угодно вашей милости, но я хочу лучше выйти за сэра Ричарда.

- Как так? - резко сказал он.- Выходите за человека, которого назову вам, а до полуночи он станет милордом, а вы - миледи. А сэр Ричард,- говорю вам прямо - умрет сэром Ричардом.

- Я ничего не молю больше у Господа, милорд, как умереть женой сэра Ричарда,- возразила Джоанна.

- Вот посмотрите, милорд,- сказал Глочестер, обращаясь к лорду Фоксгэму,- на эту пару. Юноша, когда я предложил ему на выбор, что он хочет получить в благодарность за оказанные мне услуги, попросил помиловать старого пьяницу-моряка. Я предупреждал его, но он упорствовал в своей глупости. "Тем и окончатся мои милости",- сказал я, а он, милорд, ответил мне с самым дерзким видом: "Вся потеря на моей стороне".

- Неужели он так сказал? - вскрикнула Алиса.- Хорошо сказано, укротитель львов!

- Кто это? - спросил герцог.

- Пленница сэра Ричарда,- ответил лорд Фоксгэм,- миссис Алиса Райзингэм.

- Смотрите, выдайте ее замуж за надежного человека,- сказал герцог.

- Я имел в виду моего родственника Гэмлея, если вы не будете против, ваша милость,- сказал лорд Фоксгэм.- Он хорошо служил нашему делу.

- Это мне нравится,- сказал Ричард.- Обвенчайте их поскорее. Хотите замуж, прекрасная девушка?

- Милорд герцог,- ответила Алиса,- если только мой будущий жених будет строен, пря...

Она смутилась, и слово замерло на ее устах.

- Он прям, мисс,- спокойно ответил Ричард.- Я единственный горбун в моем отряде; все остальные сложены довольно хорошо. Леди, и вы, милорд,- прибавил он, внезапно изменяя тон на чрезвычайно любезный,- не сочтите меня невежливым, если я покину вас. В военное время вождь не может располагать своим временем.

И с изящным поклоном он прошел дальше, сопровождаемый своими офицерами.

- Увы! Я погибла! - сказала Алиса.

- Вы не знаете его,- ответил лорд Фоксгэм.- Это пустяки; он уже забыл ваши слова.

- Так он, значит, цвет рыцарства,- сказала Алиса.

- Нет, но он думает о другом,- заметил лорд Фоксгэм.- Но не будем мешкать.

В церкви их ожидал Дик с несколькими молодыми людьми; тут его соединили с Джоанной. Когда они счастливые, но серьезные, вышли из церкви на морозный воздух и на солнечный свет, длинные ряды армии уже тянулись впереди по дороге; знамя герцога Глочестерского было развернуто и двигалось от аббатства среди леса копий; а за ними, окруженный закованными в сталь рыцарями, двинулся и храбрый, жестокосердный, честолюбивый горбун, навстречу своей судьбе - кратковременному царствованию и вечному позору. Свадебное шествие пошло в другую сторону, и гости с тихим весельем сели за завтрак. Отец эконом заботился о них и сидел за столом вместе с ними. Гэмлей, забыв о ревности, начал ухаживать за Алисой, которая ничего не имела против. А Дик и Джоанна, среди звука труб, лязга оружия и топота лошадей, сидели рядом, нежно держа друг друга за руки, и смотрели в глаза друг другу со все возраставшим чувством любви.

С этих пор грязь и кровь этой беспокойной эпохи проходила мимо них. Они жили вдали от тревог, в зеленом лесу, где возникла их любовь.

В Тонсталльской деревушке, в довольстве и мире проживали на пенсии, быть может, с излишком наслаждаясь элем и вином, два старика. Один из них всю жизнь был моряком и не переставал оплакивать своего слугу Тома. Другой, перебывавший на своем веку кем угодно, в конце концов ударился в набожность и умер самой благочестивой смертью в ближайшем аббатстве под именем брата Гонестуса. Так желание Лаулесса исполнилось - он умер монахом.

Роберт Льюис Стивенсон - Черная стрела (The Black Arrow: A Tale of the Two Roses). 3 часть., читать текст

См. также Роберт Льюис Стивенсон (Robert Louis Stevenson) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :

Черная стрела (The Black Arrow: A Tale of the Two Roses). 2 часть.
Он вошел в дом и, пройдя немного по коридору с нависшими сводами, подо...

Черная стрела (The Black Arrow: A Tale of the Two Roses). 1 часть.
Пер. с англ. А. П. Репиной ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ПЕРЕВОДУ Роман Черна...