Франсуа-Рене де Шатобриан
«Образ жизни и нравы рыцарей.»

"Образ жизни и нравы рыцарей."

Весьма трудно описывать такие предметы, которые одним уже именем своим воспламеняют воображение. Они представляются нам в каком-то неясном, но привлекательном образе, который превосходит всякое описание, и читатель по неволе остается в неудовольствии на автора за его неискусство. Сказавши: рыцарство, славный рыцарь, вы уже видите в своем воображении нечто чудесное, нечто такое, чего ваше описание никогда достаточно изобразить не может; в этих простых словах заключено для вас все; и вымыслы Ариоста, и подвиги истинных паладинов, и очарованные замки Альционы, и грозные стены Кевра, и зубчатые башни Апета.

Историк, говоря о рыцарстве, принужден советоваться с трубадурами, прославившими его в своих песнях и которых свидетельство, по мнению самых строгих критиков, также в этом случае важно, как и Гомеровы поэмы для тех, которые хотят описывать веки древнего героизма. Но не смотря на то, читая историю рыцарства, чувствуете вы, что историк переселился в страну волшебства и вымыслов; ибо вы слишком привыкли к сухой истине, и все то, что не имеет сей отвратительной сухости, почитаете вы бредом и выдумкою, уподобляясь тем обитателям снежного полюса, которые свои печальные пустыни предпочитают оным счастливым странам, где

La terra molle, e lieta, e dilletеosa

Simili a se gli abitator produce.

(Tasso Gant I. oct. 62.)

Воспитание рыцаря начиналось обыкновенно с семи лет (Sainte-Palage. Том I. Часть перв.). Дюгеклень, будучи еще ребенком, играл в военные игры на обширных дворах родительского замка; со множеством маленьких поселян представлял он осады, турниры, сражения; часто убегал в дремучий лес, боролся с буйным ветром; перепрыгивал через глубокие рвы; взлетал на высокие вязы и дубы; таким образом на полях Бретани среди забав веселаго младенчества уже открывал он в себе героя; спасителя Франции (Жизнь Дюгекленя.).

Кандидат рыцарства после первых уроков отдаваем был в должности пажа (damoifeau) во двору какого нибудь барона; здесь получал он важные наставления о верности к Богу и прекрасному полу (Sainte-Palage. Том I, стр. 7.). Иногда молодой паже воспламенялся любовию к дочери владельца; в сердце его загоралась сильная и продолжительная страсть, которую в последствии прославлял он чудесами неустрашимости. Обширная и величественная архитектура готического Замка, древние леса, пруды широкие, уединенные, всегда окружаемые молчанием, питали своею романическою прелестию сии страсти, которых никакая сила не могла уничтожить, и которые казались очарованием неразрушаемым.

Любовь усиливала мужество. Молодой паж ревностно исполнял те обязанности и подчинял себя тем трудам, которые вели его на дорогу чести и славы. На диком коне скакал он по чистому полю, или преследовал в густом лесу страшного зверя. В другое время спускал он быстрого сокола, который, покорствуя клику своего господина, смиренно садился на левую его руку. Иногда, подобно младенцу Ахиллу, перескакивал он на бегу с одной лошади на другую; или, вооруженный тяжкими латами, взбирался на высоту гибкой лестницы, под ним дрожащей, и воображая себя уже у пролома стены, восклицал: Монжуа, и Сен-Дени (Sainte-Palage. Том II. Часть 2.) При дворе своего знаменитого барона видел он тысячи примеров, могущих образовать его для славной жизни. Там собирались рыцари, известные и неизвестные, одни, странствующие по всему свету и стократно уже видевшие ужасы дремучих лесов и пустынь непроходимых; другие, возвратившиеся или из какого-нибудь отдаленного Катайского царства, или от пределов Азии, оных невероятных стране, где они разили злодеев, или преследовали противников веры.

"По широкому двору, по залам обширным, по комнатам великолепно убранным - говорит Фруассар, описывая дом Герцога де Фуа - прохаживались рыцари и благородные оруженосцы; они разговаривали о войне и любви, отдавая им честь и славу; тут можно было слышать обо всем, что делалось удивительного в землях чужестранных, ибо вели,кое имя владетеля изо всех далеких краев привлекало к нему людей знаменитых!"

За пажеским званием следовало достоинство оруженосца: обряды религии освящали его. Знаменитые дамы и знатные рыцари были так называемыми восприемниками; перед олтареме Божиим произносили они за будущего рыцаря обет веры, верности и любви. В мирное время обязанность оруженосца состояла в разрезывании за столом мяса; он подносил его гостям, и подобно Гомеровым воинам, подавал им воду для умовения рук.

Et apres le manger laverent

Et cuier de l'е?е (eau) donnerent.

Знатнейшие люди не стыдились исполнять эту должность. "За столом против Короля - говорит Жуанвиль - сидел Король Наварский; платье на нем было богатое; епанча шитая золотом; а я стоял перед ним и разрезывал."

В военное время оруженосец следовал за рыцарем своим на сражение, имея в левой руке его копье и знамя, которые держал перед собою на седле, а правою ведя в поводах его лошадь. На поединках и во время сражения он должен был подавать ему оружие, подымать его, когда он падал от руки противника, подводить ему свежаго коня, отражать устремляемые на него удары, но никогда самому не сражаться.

Наконец искателей оружия удостоивали знаменитого рыцарского ордена. Место турнира, поле сражения, ров замка, пролом башни, все могло быть тем знаменитым театром, на котором воздавались сии священные почести. Не редко в смятении битвы неустрашимый оруженосец падал на колени перед королем или военачальником, и они, ударив его три раза мечем своим плашмя по плечу, возлагали на него таким образом достоинство рыцарское. Боярд, от которого Король Франциск первой принял удар рыцарства, сказал своему мечу; "Ты счастлив, мой верный мечь, ибо через тебя великой и сильной Государь произведен ныне в рыцари; буду хранить тебя, как святые мощи, и отныне ты будешь любимым мечем моим." И потом, прибавляет историк, прыгнувши два раза вверх, рыцарь Баярд вложил в ножны мечь свой.

И новый рыцарь, получивши право владеть оружием, спешил прославить себя каким-нибудь знаменитым подвигом. Он скакал по горам и равнинам; искал приключений опасных; проходил темные леса, ужасные дебри, пустыни безмолвные. И когда по закате солнца приближался он к стенам крепкого замка, которого уединенные башни чернелись над дремучим лесом; в нем раждалась надежда, что в этом месте ожидало его что-нибудь необычайное; и уже опускал он забрало шлема; и уже вверял себя владычице своих мыслей; но в эту минуту раздавался звук рога; на кровле замка появлялось знамя: это означало обитель гостеприимного рыцаря. Подъемные мосты опускались с громом, и странствующий витязь принимаем был с дружелюбием в уединенном замке. Если он хотел остаться неизвестным, то покрывал щит свой или зеленым покровом; или тканию, лилиям в белизне подобною. Прекрасные девицы и дамы снимали с него оружие, одевали его в богатое платье, подносили ему драгоценные вина в сосудах кристальных, Иногда находил он в замке большие веселия. "Знаменитый господин Аманге Дезескас, по выходе из за обеда, сидел перед огнем в обширной зале, устланной коврами; вокруг него было множество оруженосцев; он разговаривал с ними о любви; ибо все в этом доме, до последнего варлета, знают, что такое любовь (Sainte-Palage.)."

Во все сии праздники вмешивалась некоторая таинственность: один посвящен был единорогу, другой обету павлина, третий фазану. И многие из присутствующих не менее казались таинственными; тогда являлись рыцари лебедя, белаго цвета, золотого копья, молчания - витязи, известные одними девизами щитов своих, или славными испытаниями, которым они себя подвергали (Histoire du marechal de Boucilault.).

Трубадуры, украшенные павлиновыми перьями, являлись в зале пред концем обеда, и запевали песнь любви (lay d'amour).

Главное правило рыцарского ремесла было следующее:

Bruits es chans et jole a l'oftel.

Шум в поле, а дома веселье,

Но рыцарь, приезжая в замок, не всегда находил в нем удовольствия и праздники; иногда узнавал он, что в нем заточена несчастная жертва ревности или мщения; красавица, обремененная цепями, сидела у решетчатого окна и плакала, глядя на чистое небо и на шумные вершины дремучаго леса, и рыцарь, верный служитель прекрасного пола, не будучи принят в ужасный замок, проводил ночь у высокой башни, в которой слышались ему жалобные стоны какой нибудь Габриеллы, напрасно зовущей к себе храброго своего Куси. Витязь нежный и мужественный клялся своим острым мечем Дурандалем и борзым конем Аквиланом вызвать на поединок того недостойного, который, в противность законам чести и рыцарства, утеснял слабую женщину.

Иногда железные врата грозных крепостей для него отворялись; тогда-то надлежало ему вооружить себя всею неустрашимостию воина. Молчаливые варлеты с видом угрюмым, с суровыми взглядами, вели его через длинные, едва освещенные бледными лампадами переходы, в тот уединенный покой, где надлежало ему провести ночь; и этот таинственный покой был иногда не иное что как мрачная темница, ужасная по преданию о каком нибудь древнем злодействе; ее именовали темницею Короля Рихарда, Девы семи башен и проч. Потолки украшены были гербами знаменитой фамилии; стены покрыты обоями; огромные лица, на полу изображенные, казалось, следовали глазами за рыцарем; и под обоями были сокрыты потаенные двери, ведущия в подземелья. В глухую полночь подымался тихий шорох, по горнице начинал ходишь ветер, обои колыхались, лампада, горевшая перед постелью паладина вдруг потухала, и гроб, обвитый черным покровом, являлся устрашенным глазам его.

И щит и копье и мечь были бесполезны в сражении против усопших, Рыцарь начинал творить обеты, и будучи сохранен могуществом Неба, спешил к святому пустыннику, спасающемуся в пещере утеса, который говорил ему строгим голосом: "Хотя бы ты имел могущество Македонского Александра, и премудрость Царя Соломона, и мужество Гектора Троянского, и тогда бы сии важные преимущества были ничтожны: тобою владычествует гордость (Sainte-Palage). И рыцарь, постигнув, что видения, ужасавшие его во мраке полуночном, были не иное что, как произведения пагубных его пороков, давал верное слово себя исправить, дабы заслужишь наименование бесстрашного и беспорочнаго.

Так, странствуя по белу свету, прославлял оне себя теми великими подвигами, теми знаменитыми ударами меча, которые воспели стихотворцы и со:хранили для нас правдолюбивые летописатели. Он возвращал свободу принцессам, заключенным в пещерах, наказывал нечестивых богоотступников, подавал помощь сиротам и вдовицам, защищал себя или от хитрости: малорослых карлов, или от грозного могущества надменных великанов. Храня непорочность нравов, с отвращением приближался он к замку бесславной дамы, не входил в него, но оставлял на воротах слово поношения (Du Cange Gloss.). Еслижь напротив владетельница замка была у всех в чести и славе, то он кричал ей приветственным голосом: "Слава тебе, благородная госпожа! молю Бога, чтобы он сохранил доброе твое имя, ибо достойна ты почестей и почтения!"

Не редко великодушие сих рыцарей соединялось с такою жестокостию, которой мы с ужасом удивляемся в древних Римлянах. Королева Маргарита, супруга Святого Лудовика, будучи беременна, осталась в Дамиетте, где узнала она о совершенном разбитии королевского воинства. Она упала на колени перед одним девяностолетним рыцарем, который стоял подле нее в угрюмом молчании. "Заклинаю тебя тою верностию, в которой ты мне клялся! воскликнула Маргарита: недопусти меня до поношения; отруби мою голову, если Сарацины ворвутся в этот город."

Рыцарь отвечал:

"Будь уверена, государыня, что просьбу твою исполню охотно. Я уже давно сказал самому себе, что надобно будет тебя убить, если неверные войдут в Дамиетту."

Подвиги уединенные были, так сказать, лестницею, по которой мужественный рыцарь взбирался на высочайшую степень славы. Менестрели возвещали ему, что в государстве Французском знатные рыцари съезжались со всех сторон на турнир великолепный: и он спешил с копьем и мечем на сборище сильных. Место уже очищено; дамы сидят на высоких местах, сооруженных в виде башен, и ищут глазами тех витязей, которые украшены их цветами. Трубадуры поют:

Витязи славные, витязи грозные,

С башен, с высоких мест; девы прекрасные,

Ангелы райские, вами любуются:

Смело во славу их здесь подвизайтеся!

Будет и вам за то слава великая!

И вдруг громозвучное восклицание раздается: Честь и слава могучим рыцарям! Трубы звучат, барьеры опускаются, сто рыцарей скачут во весь опор с двух противных сторон, и страшно сшибаются на средине поприща. Какой ужасный удар! Копья рассыпались в дребезги, они опрокинуты. Счастлив могучий витязь, который щадит своего противника; поражая только от пояса до плеча, без вреда низлагает его своею силою. Он всем любезен; дамы оспоривают одна у другой славу украсить дарами своими его оружия. Между тем герольды, везде рассеянные, кричат громогласно: именитой рыцарь, помни, кто был твой отец! мужайся! Сила, неустрашимость, искусство блистают в борьбе, на поединке, в сражениях толпами, шумные восклицания мешаются со стуком мечей, звоном щитов, топотом конским. Каждая дама хочет ободрить своего рыцаря, или устремляя на него нежный взгляде, или брося на шлем его богатое зарукавье, локон прекрасных своих волос, перевязь, ленту. Какой нибудь Саргини, прежде неизвестный, но вдруг любовию обращенный в героя, какой-нибудь мужественный незнакомец, сражавшийся без оружия, без лат, в одной окровавленной рубашке (Sainte-Palage.), провозглашены победителями, и шумные голоса восклицают: "любовь прекрасных, смерть героев, слава и награда рыцарям!"

На сих-то великих празднествах блистали мужественные Латремули, Бузиноты, Баярды, которых славные подвиги сделали для нас вероятными чудеса Ланцелотов и Гандиферов. В несчастное время Карла VI Зампи и Бузикот одни принимали те вызовы, которые победители ежеминутно им делали, и соединяя великодушие с неустрашимостию, возвращали коней и оружие тем дерзновенным, которые выходили с ними единоборствовать.

Король хотел, чтобы его рыцари не подымали перчатки, говоря, что оскорбление частное должно быт пренебрегаемо, Но они отвечали ему: "Государь! честь Франции столь драгоценна для сынов ея, что верно найдутся люди, которые не устрашились бы сразиться и с самим дьяволом, когда бы он вздумал выдти из ада и бросить перчатку!"

Но рыцари Англинские были достойные соперники рыцарей Французских. Надобно заметить, что первые весьма превосходили последних богатством; ибо междоусобные войны раздирали внутренность Франции. Сражение Поатьерское, столь гибельное для государства, было славно для рыцарей. Черный Принц, который из почтения никак не согласился видеть за столом Короля Иоанна, взятого им в плен, сказал ему: "Известно мне, что Ваше Величество имеете большую причину гордиться этим днем, который славен для вас, хотя и несчастлив; ныне приобрели вы имя великое; мы все должны были уступить вам, с подвигах славы и в мужестве; и всякой из нас согласен отдать Вашему Величеству честь и награду сражения!"

Рыцарь Рибомон на сражении, произходившем у ворот города Кале, два раза повергал к ногам своим Короля Эдуарда III; но Английский Монарх всякой раз, воздвигался в новой сил, и наконец принудил Рибомона отдать ему мечь. Англичане, выиграв сражение, вошли с пленниками своими в город; Эдуард, при котором находился и Принц Валлийский, пригласил Французских рыцарей на обед, и подошедши к Рибомону сказал: "Нет ни одного рыцаря на свете, который нападал бы так храбро на своего неприятеля, как вы, Рибомон." И Король Эдуард - пишет Фруассар - надел богатую свою шапку на знаменитого господина Евстафия: "Знаменитый господин Евстафии! сказал он: тебе, как самому храброму изо всех храбрых витязей, дарю мою королевскую шапку. Я знаю, что ты веселаго нрава, что женская красота сердце твое трогает, что тебе весело сидеть и разговаривать с молодыми красавицами - сказывай же отныне всем и каждому, что эта шапка дана шебе Королем Эдуардом. Возвращаю тебе свободу, и волен ты с этой минуты ехать, куда пожелаешь!"

Анна д'Арн оживила во Франции дух рыцарства; думают, что она вооружена была славным мечем Карла великого (La joyeuse), найденным ею в Турени в церкве Свят. Екатерины. Генрих IV на Иврийском сражении кричал солдатам своим, которые колебались: оборотитесь не для того чтобы сражаться, но чтоб увидеть погибель вашего государя! Франциск И, последний из рыцарей, сказал после сражения при Павии: все потеряно, кроме чести!

Такие необыкновенные добродетели рыцарские заслуживали и уважение необыкновенное. Если герой умирал на полях отечественных, то рыцари в печальных одеждах воздавали ему почести погребения. Еслижь напротив он гибнул в стране далекой, посреди чужеземцев или неверных, не им
123;я при себе ни верного оруженосца, ни своего названого брата, которые могли бы с честию предать его земле; то Небо посылало к нему одного из сих богоугодных отшельников, которые в темном лесу или в глубокой пещере посвящали уединенную жизнь свою молитвам.

Прочтите превосходный эпизод Свенона в Тассовом Иерусалиме. Отшельники "Фиваиды" пустынники горы Ливана; скитались во тьме ночной по полям, обагренным кровию, и собирали остатки рыцарей, убитых неверными. Певец Иерусалима только украсил цветами поэзии простую истину историческую:

"Внезапу от сего прекрасного шара, от сего светила нощи, отделился ясный лучь; он пробежал с небес золотою струею и прикоснулся к телу героя....

. . .

"Витязь не был простерт на прахе лицем своим. Как некогда и всеми желаниями, он был обращен к небу, к той горней стране, в которой обитали его надежды. Правая рука его была сжата, крепко напряжена; она держала мечь, и витязь являлся в грозном положении человека, готового поразить; другая рука в образе смиренного покаяния покоилась на груди; казалось, что она молила Создателя о прощении.-

"Но вот другое чудо поразило мои взоры: На том самом месте, где зрели мы тело Свенона, вдруг воздвигнулась высокая гробница; она разверзла землю, облекла остатки юного витязя и сама над ним затворилась... и краткая надпись, изобразившаеся на камне, возвещает прохожему, что Свенон, витязь добродетельный, положен на этом месте. Я не мог отвратить своего взора от этой священной гробницы; я рассматривал начертания, рассматривал камень надгробный!

"Здесь, сказал мне старец, тело Свенона будет покоиться среди неизменных его сподвижников; а души их, соединенные в небесах любовию, будут блаженствовать, будут наслаждаться вечною славою (Jex. lib. cant. 8.)!"

Но рыцарь, заключив в юношеских летах своих один из оных героических союзов, которые прекращаются только с жизнию, не мог страшиться, что он умрет безвестно в пустыне ему сопутствовали чудеса дружбы за недостатком чудес небесных. Оне имел неизвестного брата, всюду с тем неразлучного, и этот спутник воинственными: руками своими заключил его в тихую могилу. Сии святые союзы утверждаемы были ужаснейшими клятвами: нередко друзья выпускали из жил своих несколько крови и смешивали ее в одном сосуде; в залог взаимной верности носили они или золотое сердце, или кольцо, или цеп, и такая дружба предпочитаема была любви; ибо другу подавали помощь скорее, нежели милой любовнице. Одно только могло уничтожить этот союзе: долг чести и патриотизма. Два название брата, различные нациями, переставали быть друзьями, как скоро между отечествами их начиналась вражда: они обнажали мечи и нередко нападали один на другаго в смятении кровопролитной битвы!

Франсуа-Рене де Шатобриан - Образ жизни и нравы рыцарей., читать текст

См. также Франсуа-Рене де Шатобриан (Chateaubriand) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :