Уильям Шекспир
«Цимбелин (Cymbeline). 1 часть.»

"Цимбелин (Cymbeline). 1 часть."

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА:

Цимбелин, король Британии.

Клотэн, сын королевы от первого брака.

Леонат - Постум, муж Имоджены.

Бэларий, изгнанный придворный, скрывающийся под именем Моргана.

Гвидерий, ) сыновья Цимбелина,

Арвираг. ) принимаемые за сыновей Бэлария.

Филарий, друг Постума. ) римляне.

Ахим, приятель Филария. )

Французский дворянин, друг Филария.

Кай Люций, главный вождь римских легионов.

Другой римский военачальник.

Два британских военачальника.

Пизаний, дворянин, приближенный Постума.

Корнелий, врач.

Двое придворных, принадлежащие к двору Цимбелина.

Два тюремщика.

Королева, жена Цимбелина.

Имоджена, дочь Цимбелина от первого брака.

Елена, приближенная Имоджены.

Придворные, дамы, римские сенаторы, трибуны, видения, прорицатель, музыканты, военачальники, должностные лица, воины, гонцы, вестники и другие слуги.

Действие попеременно происходит то в Британии, то в Риме.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Британия. Сад, примыкающий к дворцу Цимбелина.

Входят двое придворных.

1-й придворный. Вы не встретите здесь ни одного улыбающагося лица; все ходят, нахмуря брови. Наше существование не настолько покорно небесам, насколько наши придворные стараются подделываться под настроение короля.

2-й придворный. Чем-же опечален король?

1-й придворный. Он единственную дочь и наследницу престола прочил в жены пасынку, единственному сыну королевы, вдовы, на которой он сам недавно женился, а дочь эта отдалась другому, человеку хотя и вполне достойному, но бедному. Влюбленные обвенчались; за это муж подвергается изгнанию, а жена заключению. Поэтому-то все напускают на себя печальный вид, но король, как мне кажется, огорчен на самом деле сильно.

2-й придворный. Только один король.

1-й придворный. Не он один, но и пасынок, лишившийся невесты, и королева, более всех желавшая этого брака. Что-же касается придворных, то сколько они не стараются придать своим лицам такое-же унылое выражение, как y короля, никто из них не только не огорчен, но все они, напротив, в тайне радуются происшествию, заставляющему хмуриться короля.

2-й придворный. Почему-же так?

1-й придворный. А потому, что прозевавший невесту женихь до того плох, что ие стоит даже самой плохой славы; тот-же, кому она досталас, - я говорю о том, кто на ней женился, и, увы, бедняга! поплатился за это изгнанием, - человек такого рода, что отыскивая другого, равного ему по совершенствам, не найдешь ни одниго, хоть обойди весь свет; в каждом, кого-бы ни стали с ним сравнивать, встретится или недостаток, или несовершенство, какого нет в королевском зяте, поэтому никто и не в состоянии выдержать с ним сравнения. Не думаю чтобы кто-либо на свете мог похвалиться такими прекрасными, и внутренними, и внешними данными, как он.

2-й придворный. Не слншком-ли вы его превозносите?

1-й придворный. Как бы я его не превозносил похвалы мои все-таки будут ниже тех, которых он заслуживает; я скорее умаляю, чем преувеличиваю его достоинства.

2-й придворный. Как-же его зовут, и какого он рода?

1-й придворный. До самого корня его рождения дорыться я не мог. Отца его звали Сицилием. Сщилий этот еще с Кассибеланом ходил на римлян, но вполне выдвинулся только при Тенанцие, получив за доблестную службу и изумлявшие всех успехи прозвище Леоната. Кроме сына, о котором идет речь, он имел еще двух сыновей, которые в битвах того времени пали с мечом в руках. Отец был уже очень стар, и жаждал успокоения; любя сыновей страстно, он до того огорчился их смертью, что не в силах был ее перенести; жена же его, оставшаеся после него беременною, умерла, разрешившись сыном, именно, тем самым, о котором мы говорим. Король взял сироту под своо покровительство, назвал его Постумом Леонатом, воспитал, сделал своим пажом, стал обогащать его ум всеми знаниями доступными возрасту воспитаемаго. Последний с такою же жадностью усвоивал знания, с какою мы вдыхаем в себя воздух, и весна жизни дала ему такую обильную жатву, какой другие не собирають даже осенью. Живя при дворе, - как это случается редко, - он был любим всеми; все восхищались им, все ставили его в пример. Юношам он служил образцом для подражания; для более взрослых - зеркалом, благодаря которому сами онн становились красивее; для стариков, выживающих из ума - вожаком-ребенком, а что-же касается любимой девушки, из-за которой он подвергается тепер изгнанию, высокая проба собственных её достоинств уже доказывает, как дорого ценит она и его самого, и его добродетели. То, что выбор её пал именно на него, яснее всего доказывает, какой он человек.

2-й придворный. Я уже начинаю уважать его по одним вашим рассказам. Но скажите, y короля только одна дочь и есть?

1-й придворный. Да, только одна. Впрочем, - если вам любопытно это знать, - я скажу вам, что было y него когда-то два сына, но оба, - старший лет трех, а младший еще в пеленках, - были похищены из детской, и до сих пор никто не знает, что с ними сталось.

2-й придворный. Давно это произошло?

1-й придворный. Лет двадцать тому назад.

2-й придворный. Странно, как могли похитить королевских детей! Неужто их охраняли так нерадиво, а розыски производились так небрежно и медленно, что не могли даже напасть на след пропавших?

1-й придворный. Как это ни странно, как ни нелепа, до смешного, такая небрежность, а оно было так.

2-й придворный. Я верю вам вполне.

1-й придворный. Пойдемте отсюда. Вот идут Постум, королева и принцесса (Удаляются).

СЦЕНА II.

Там же.

Входят Королева, Постум и Имоджена.

Королева. Нет, дочь моя, я не то, что другия мачеха; ты никогда не подметишь во мне ни одного недоброжелательного взгляда, и хотя ты моя узница, но тюремщица готова передать тебе ключ от замка, преграждающего тебе путь к свободе. Чтоже касается вас, Постум, будьте уверены, что я тотчас-же примусь ходатайствовать за вас, как только мне удастся хоть немного смягчить гнев раздраженного короля, но, пока в нем, как теперь, пылает еще огонь негодования, вам следует беспрекословно подчиниться его решению и вооружиться терпением, следуя в этом внушению вашего-же собственного благоразумия.

Постум. Если этого угодно вашему величеству, я сегодня-же отправлюсь в путь.

Королева. Вы знаете наше опасное положение... Хотя король мне строго предписал не допускать между вами никаких разговоров, я, снисходя к мукам любви, встречающей на пути жестокие препятствия, еще раз обойду весь сад и оставлю вас наедине (Уходит).

Имоджена. Сколько лицемерия в этой кажущейся снц. сходитедьности! Как ловко умеет она щекотать больное ею-же самою пораненное место! Безценный мой супруг и повелитель, гнев отца сильно меня тревожит, но, сохраняя к родителю все должное к нему уважение, я боюсь его гнева не за себя... Тебе необходимо уехать, а я, оставаясь здесь, буду ежеминутно внносить огонь его сердитых взглядов, сохраняя в душе одно только утешение, - надежду что на свете есть сокровище, с которым я могу свидеться рано или поздно.

Постум. О, царица моя и владычица! Жена моя! перестань плакать, иначе ты заставишь других не без основания заподозрить, что y меня в душе более мягкости и нежности, чем это прилично мужчине. Знай одно: - ни один муж, клявшийся в верности, не сохранял своих обетов так свято, как сохраню их я. Своим местопребыванием я избираю Рим, где и поселюсь y старого друга моего отца. Имя этому другу - Филарий, с которым по сих пор я знаком только по письмам. Пиши мне на его имя, моя царица,и я с наслаждением буду впиваться в твои строки, хотя-бы ты, вместо чернил, писала желчью.

Королева возвращается.

Королева. Прощайтесь и расходитесь скорее!.. Король, может придти сюда неожиданно, и кто знает, как он на меня рассердится, если застанет вас вместе (Про себя). Сюда то я его и подошлю. Как бы я перед ним ни провинилась, он, чтобы только не ссориться со мною, готов сделать все, что мне угодно, и я заставлю его дорого расплачиваться со мною за мои же прегрешения (Уходит).

Постум. Чем долее мы станем прощаться, тем мучительнее покажется тяжесть расставания. Прощай-же, дорогая!

Имоджена. Нет, постой еще немного! Такое прощание было-бы слишком коротко даже в том случае, если ин ты уезжал просто прокатиться верхом. Ненаглядный мой, смотри, вот кольцо с бриллиантом, доставшееся мне от матери. Носи его до тех пор, пока ты после моей смерти не женишься на другой.

Постум. Мне жениться на другой?! Что ты говоришь! Милосердные боги, дайте мне только соединиться с тою, которая уже и теперь моя, и закуйте меня в цепи смерти, чтобы я хоть этим избавился от объятий другой женщины! (Надевает на палец перстень). Оставайся здесь, безценный подарок, пока в этом пальце будет сохраняться жизнь! Что-же касается тебя, несравненная красавица, не смотря на убыток, понесенный тобою во всем, даже в мелочах, когда в замен такого сокровища, как ты сама, ты получила только такое жалкое создание, как я, позволь мне хоть на этот раз расплатиться насколько это в моих силах. Вот запястье; носи его на память обо мне (Надевает ей на руку браслет). Это цепь любви; позволь сковать ею прекраснейшую из узниц.

Имоджена. О, всемогущие боги, когда-то вы дадите нам увидаться снова.

Входит Цимбелин; за ним несколько человек придворных.

Постум. Беда, король!

Цимбелин. Вон отсюда, гнуснейшее создание. Прочь с глаз моих! Если, не смотря на запрещение, дерзнешь хоть раз еще показаться при нашем дворе, наказанием тебе послужит смерть!.. Вон отсюда! Твое низкое присутствие отравляет мне кровь!

Постум. Да хранят боги и вас самих, государь, и всех добрых людей, остающихся при дворе! Сам же я удаляюсь (Уходит).

Имоджена. Из всех смертельных пыток ни одна не может быть мучительнее этой!

Цимбелин. Коварное созданье! Вместо того, чтобы помогать мне молодеть душою, ты заставляешь меня еще сильнее чувствовать бремя лет!

Имоджена. Умоляю вас, государь, перестаньте так волноваться. Вам самим это вредно, а меня ваш гнев тронуть не может: другое, более могучее чувство преграждает доступ к моей душе всякому иному страданию, всякому иному страху.

Цимбелин. А также чувству долга и послушания?

Имоджена. Да, утратив надежду, я утратила я это.

Цимбелин. А между тем ты могла выйти замуж за единственного сына королевы.

Имоджена. Очень рада, что случилось нф так. Выбрав себе орла, я избавилась от коршуна.

Цимбелин. Выбрав себе в мужья нищего ты опозорила наш престол.

Имоджена. Скажите лучше, что я его возвеличила.

Цимбелин. Безстыдная!

Имоджена. Государь, вы сами виноваты в том, что а полюбила Постума. Вы сами воспитывали его, как товарища моего детства, и ваше воспитание сделало из него человека, достойного любви каждой женщины, который ценою своею далеко превосходит то, чего стою сама я.

Цимбелин. Что такое? Не сошла-ли ты сума?

Имоджена. Почти, государь. Да исцелят меня небеса! Как желала-бы я, чтобы сама я была дочерью погонщика волов, а мой Леонат сыном соседнего пастуха.

Цимбелин. Молчи, глупая! (Входящей королеве). Ты поступаешь не так, как мы того желаем. Я застал их опять вместе. Уведи ее и запри на ключ.

Королева. Умоляю вас, государь, простите меня за недосмотр. А ты, дочь моя, смирись и успокойся... (Цимбелину). Оставьте нас наедине, добрейший государь, и пусть ваша мудрость послужить для вас источником утешения

Цимбелин. Нет, пусть в её жилах кровь каждый день высыхает по капле, а когда она вследствие этого преждевременно состарится, пусть умрет от своего безумия! (Уходит).

Появляется Пизаний.

Королева. Стыдись, Имоджена! Смирись перед отцом. Вот идет приближенный слуга твоего мужа... Что скажете нового, Пизаний?

Пизаний. Ваш светлейший сын напал на моего господина с обнаженным мечом.

Королева. Надеюсь, никакой беды из этого не вышло?

Пизаний. Без беды не обошлось-бы, если-бы мой господин хоть сколько-нибудь поддался гневу и дрался, как следует, а не играл мечом, словно забавы ради. Их розняли случившиеся тут-же придворные.

Королева. Я этому очень рада.

Имоджена. Ваш сын, постоянно вступаясь за моего отца, теперь находит позволительным нападать на изгнанника! Какой, подумаешь, храбрец! Жаль, что бой произошел не в Африке и что при этом не было меня, чтобы колоть иголками того, кто отступает!.. Зачем ушел ты от своего господина?

Пизаний. По его приказанию. Он не захотел, чтобы я провожал его до пристани, и дал мне вот эти письменные заметки, как угождать вам, когда вам заблагоразсудится пользоваться моими услугами.

Кородева. Он до сих пор служил вам верой и правдой и я готова поручиться честью, что так будет и далее.

Пизаний. Смиренно благодарю ваше величество.

Королева (Имоджене). Пройдемся немного вместе.

Имоджена. Приходи переговорить со мною через полчаса, а теперь отправься взглянуть, как господин твой сядет на корабль. Ступай-же (Уходят).

СЦЕНА III.

Площадь.

Входят Клотэн и двое придворных.

1-й придворный. Принц, я посоветовал-бы вам переменить рубашку. Вы до того разгорячились во время жестокой стычки, что от вас идет пар, как от закланной жертвы. Воздух, ведь, входит туда-же, откуда выходит, и ни один не отличается таким благораетворением, как тот, что испаряется из вас.

Клотэн. Я только тогда переменил бы рубашку, если-бы она была в крови... Ранил я его?

2-й придворный (Про себя). Ни его самого, ни даже его терпения.

1-й придворный. О, разумеется! Если бы вы его не ранили, значило-бы, что y него не тело, а сквозной остов; да, если вы его не ранили, значит он - проезжая дорога для меча.

2-й придворный (Про себя). Должно-быть, меч его был кругом в долгу и, вероятно, укрываясь от заимодавца, сторонкой пробирался по городу.

Клотэн. Негодяй не мог против меня устоять.

2-й придворный (Про себя). Где-же устоять, когда он же на тебя напирал.

1-й придворный. Кто-же в силах устоять против вас? Хотя y вас и собственных земель не мало, он, отступая, с каждым шагом увеличивал их количество.

2-й придворный (Про себя). Увеличивал на столько-же ровно дюймов, сколько y тебя океанов... Дурень!

Клотэн. Как досадно, что нас розняли.

2-й придворный (Про себя). Действительно жаль, что это произошло ранее, чем ты, лежа на земле, успел измерить весь объем своей глупости.

Клотэн. Как она могла влюбиться в такого олуха и отказать мне?

2-й придворный (Пpo себя). Если можно разумный выбор считать смертным грехом, она в самом деле на веки загубила свою душу.

1-й придворный. Я всегда говорил вам, принц, что красота её и ум в полном между собою разладе. Ея лицо - красивая вывеска, но отражения ума я никогда в нем не замечал.

2-й придворный (Про себя). Она не освещает дураков боясь, как-бы их отражение не пошло во вред ей самой.

Клотэн. Я иду в свою комнату и вы со мной. Как жаль, что не случилось какого-нибудь большего несчастия

2-й придворный. Да, жаль, что не убили осла, но едва-ли кто-нибудь счел-бы это большим несчастием.

Клотэн. Идете вы с нами?

1-й придворный. Явлюсь сию минуту.

Клотэн. Нет, идемте все вместе.

2-й придворный. Извольте, ваша светлость (Уходят).

СЦЕНА IV.

Комната во дворце Цимбелина.

Входят Имоджена и Пизаний.

Имоджена. Мне хотелось бы, чтобы ты отправился в гавань и навел справки на всех судах. Что, если он напишет мне и письмо пропадет? Это будет для меня такою-же тяжкою утратой, как потеря помилования для осужденного на смерть. Повтори мне последния сказанные им сдова.

Пизаний. "Царица моя, царица моя".

Имоджена. При этом он махал платком?

Пизаний. И целовал этот платок.

Имождена. Безчувственная ткань, ты оказалась счастливее меня! И это было все?

Пизаний. Нет, миледи. Пока зрение и слух могли видеть его и слышать, он все стоял на палубе и продолжал махать то перчаткою, то шляпой, то платком, как бы желая выразить всем, чем возможно, свою тоску и сожаление, что душа его так медленно отплывает от берега, а корабль, напротив, уплывает так быстро.

Имоджена. Тебе не следовало упускать его из виду пока он не сделался так-же мал, как ворон иди даже еще меньше.

Пизаний. Я так, миледи, и сделал.

Имоджена. Я до тех пор напрягала бы нити зрения, пока оне совсем бы не порвались, все следя, как мой Постум, благодаря возрастающему расстоянию, становясь все меньше не достиг, наконец, размеров моей иголки... Или нет, я все продолжала бы следить за ним глазами, пока даль совсем не превратила-бы его в мушкарку, пока образ его совсем не растаял бы в воздухе, а затем я отвела бы глаза, только затем, чтобы залиться слезами. Как думаешь, добрый мой Пизаний, когда придет от него известие?

Пизаний. Будьте уверены, что он воспользуется для этого первым удобным случаем.

Имоджена. Мне не удалось проститься с ним, как следует. Не удалось сообщить ему что и как буду я думать о нем в те или другие часы; не успела даже заставить его поклясться, что красивые итальянки не заставят его забыть священных обетов, не послужат во вред ни моим правам, ни его чести... не взяла с него слова, что он станет каждый день молиться в шесть часов утра, в полдень и в полночь, потому что в эти часы я тоже буду взывать о нем к небесам,и наши молитвы сольются там воедино... Не успела я даже между двумя чарующими словами поцеловать его на прощание, как вдруг вошел отец и от его гнева, словно от беспощадного дыхания северного урагана, мгновенно поблекли наши цветы, не успев и расцвесть.

Входит придворная дама.

Дама. Королева просит ваше высочество к себе.

Имоджена. Иду (Пизанию). Исполни-же все, как я тебе говорила.

Пизaний. Все будет исполнено (Уходят).

СЦЕНА V.

Рим. Комната y Филария.

Входят Филарий, Иахим и француз.

Иахим. Поверьте моим словам: я видал его в Британии в то время, когда его известность только еще начинала возрастать и когда от него только еще ожидали осуществления возлагаемых на него блестящих надежд, которые, как говорят, он вполне оправдал впоследствии. Но я все-таки смотрел на него без малейшего удивления хотя перечень его доблестей уже и тогда выставлялся рядом с ним на показ и всякий имел возможность проверять его статью за статьею.

Филарий. Ты говоришь о таких временах, когда он и наружно, и внутренно не достиг еще тех совершенств которые все признают за ним теперь.

Француз. Я видал его во Франции, и там было не мало людей, способных смотреть на солнце так-же прямо как он.

Иахим. Главною причиною всех преувеличенных восхвалений несомненно является его женитьба на королевской дочери, хотя в этом отношении достоинства его жены придают ему несравненно большую ценность, чем его собственные.

Француз. А затем его изгнание...

Иахим. Да, и оно. Человека этого выше всякой меры превозносят особенно сторонники принцессы, оплакивающие её горе, вызванное насильственною разлукою с любимым человеком. Те же сторонники, желая во что бы-то ни стало доказать, что принцесса, избрав себе в мужья бедняка без имени, поступила как нельзя более благоразумно, приписывают ему небывалые достоинства, меж тем, как на самом деле благоразумие ея, вглядевшись в него поближе, становится крайне сомнительным. Скажите, по какому случаю поселился он y вас, и как вы с ним познакомились?

Филарий. Его отец был моим братом по оружию, и я не один раз был обязан ему жизнью (Входит Постум). Но вот идет сюда и наш британец... Обойдитесь с ним, как людям вашего воспитания подобает обходиться с иностранцем, особенно когда этот иностранец человек замечательный... Прошу вас познакомиться с моим благородным другом и гостем. Не откажите-же ему в своем расположении. Вы скоро узнаете по опыту, что он вполне этого достоин, и что всякие похвалы ему с моей стороны совершенно излишни.

Француз. Мы, кажется, были знакомы еще в Орлеане.

Постум. Да, и я с тех пор нахожусь y вас в неоплатном долгу. Я так много обязан вам, что, расплачиваяс постоянно, я все-таки едва ли буду когда нибудь в состоянии расквитаться с вами вполне.

Француз. О, вы придаете слишком большую цену моей ничтожной услуге. Вся-то она состояла в том, что помирил вас с одним из своих соотечественников. Но это на моем месте сделал бы каждый. Слишком было-бы прискорбно, если-бы ссора, возникшая из-за пугтяков, окончилась кровавою развязкою, как это едва-едва не вышло на самом деле.

Постум. Простите, но я не совсем согласен с вами. В то время, путешествуя по чужим краям, я был еще очень молод и более склонен руководствоваться собственным своим мнением, чем мнением и советами людей, более рассудительных и опытных, чем я сам. Однако, и теперь, сделавшись более рассудительным, если только я имею право этим похвалиться, - я все-таки нахожу, что тогдашний повод к ссоре нельзя считать пустяком.

Француз. А я все-таки продолжаю считать его настолько ничтожным, что для решения спора не стоило прибегать к оружию, так как поединок непременно кончился-бы смертью, если не обоих противников, то хоть одного из них.

Иахим. Простите за нескромный вопрое: из-за чего вышла неприятность?

Француз. Ничего не скромного в вашем вопросе нет. Ссора произошла публично, следовательно никому не можеть быть обидно, если повод к ней разгласится. Он был почти тождествен с вчерашним нашим спором, когда каждый из нас восхвалял красавиц своей родины. В то время вот этот господия утверждал и даже готов был кровью скрепить свое показание, что в мире нет женщины прекрасней, добродетельней, разумней, целомудренней и вернее в любви его красотки, что нет ни одной француженки неприступнее ея.

Иахим. Вероятно, этой особы теперь уже не существует или мнение о ней её защитника в настоящее время очень изменилось.

Постум. Она так-же безупречна, как прежде, и я о ней прежнего мнения.

Иахим. Но вы, конечно, не поставите ее выше наших соотечественниц-итальянок.

Постум. Если меня станут вызывать на это, как вазывали во Франции, я ничего не сбавлю в своем отзыве, но при этом заявлю, что я не любовник ея, а только горячий почитатель её совершенств.

Иахим. Быть поставленной не только выше наших женщин, но даже и в уровень с ними было бы непомерно великою честью для британки. Если-бы она своими совершенствами так же превосходила других женщин, как этот бриллиант y вас на пальце превосходить все виданные мною до сих пор, я из этого заключу только одно: что она лучше многих других; самого же лучшего из всех существующих бриллиантов я все таки еще не видал, как вы еще не видали лучшей из всех женщины

Постум. И ее, и этот камень я ценю, сообразуясь с теми высокими достопиствами, которые в них нахожу.

Иахим. А как дорого цените вы свой бриллиант?

Постум. Дороже всего, чем восхищается мир.

Иахим. Из этого я заключаю, что владычица вашей души умерла или что эта безделка превосходит ее ценою.

Постум. Ошибаетесь. Бриллиант этот может быть или куплен человеком, имеющим для этого достаточные средства, или подарен тому, кто достоин ткого подарка. Но женщина, о которой я говорю, продана быть не может: она дар богов.

Иахим. И боги подарили ее вам?

Постум. И я при их помощи постараюсь сохранить ее.

Иахим. На словах вы можете считать ее своею вполне, но должны также знать, что залетные птицы не прочь поплавать и по соседским прудам, а перстень ваш могут украсть. Таким образом, оба ваши неоцененные сокровища ненадежны; одно из них слабо по природе, другое подвержено всяким случайностям. Набивший руку вор или искусный в этом деле придворный любезник могут без особого труда лишить вас и того, и другого.

Постум. Если вы считаете владычицу души моей слабой относительно способности сохранить или потерять честь, я ручаюсь, что во всей Италии не найдется настолько искусного обольстителя, который мог-бы восторжествовать над нею. Насчет своего бриллианта я тоже покоен, хотя и знаю, что ловких воров y вас множество.

Филарий. Полноте, господа. Прекратите этот разговор.

Постум. С величайшим удовольствием! Я очень благодарен этому достойному синьору, что он не считает меня чужим человеком, и очень рад, что мы сразу сблизились с ним, как свои люди.

Иахим. Мне было-бы достаточно одного разговора раз в пять подлиннее этого, чтобы отбить y вас восхваляемую красотку. Представься мне только случай увидать ее и поухаживать за нею, я мигом заставил-бы ее отступить и даже сдаться на капитуляцию.

Постум. Никогда-бы этого не было.

Иахим. Хотя я убежден, что она не стоить такой цены, но, в подтверждение моих слов, я готов прозакладывать половину своего состояния против вашего перстня. Впрочем заклад этот я скорее держу против излишней вашей уверенности, чем против чести любимой вами женщины. Чтобы заклад мой не показался вам оскорбительным, я готов произвести опыт над какою вам угодно другою женщиною.

Постум. Я убежден, что такая непомерная самонадеянность сильно вводит вас в заблуждения и что вы за подобную попытку добьетесь только того, чего заслуживаете.

Иахим. Чего именно?

Постум. Полного поражения, хотя то, что вы называете попыткой, заслуживает несравненно более строгаго наказания.

Филарий. Довольно, господа, будет об этом. Спор ваш возник мгновенно, пусть он и кончится так-же. Вам следует прежде познакомиться поближе.

Иахим. В доказательство того, что я не отступаюсь от своих слов, я готов прозакладывать не только все свое состояние, но и состояние моего соседа.

Постум. Какую-же именно женщину избираете вы для своего опыта?

Иахим. Да хоть ту, что, по вашему мнению, отличается такою непоколебимою верностью. Доставьте мне только доступ ко двору, при котором она живет, и я против вашего перстня держу десять тысяч дукатов, что я после втораго-же свидания привезу вам её честь, считаемую вами неприступною твердынею.

Постум. Против вашего заклада я готов держать такое-же количество дукатов, но перстень дорог для меня, как тот палец, на котором я его ношу, так как он с этим пальцем составляет одно неразрывное целое.

Иахим. Вы боитесь его лишиться, и такая осторожность с вашей стороны весьма благоразумна. Платя даже по миллиону за каждую драхму женского тела, вам не уберечь его от порчи. Самая ваша осторожность доказывает, что вы не вполне уверены в той, за которую держите заклад.

Постум. Все это говорится только для красного словца. Вероятно, вы далеко не так легкомысленны, как стараетесь казаться.

Иахим. Язык мой вполне повинуется мне, как своему господину. Клянусь, - я готов предпринять то, что предлагаю.

Постум. Если вы готовы, то и я согласен прозакладывать свой перстень до вашего возвращения. Условимся-же окончательно. Добродетели той женщины, за которую я стою, нечего бояться чудовищного безобразия вашего не достойного замысла.

Филарий. Я не допущу, чтобы состоялся этот заклад.

Иахим. Клянусь богами, он уже состоялся! Если я не представлю вам достаточных доказательств, что я насладился драгоценнейшею телесною половиною владычицы вашего сердца, мои десять тысяч дукатов - ваши, как и этот бриллиант. Если я вернусь, оставив ее такою-же непорочною и верною вам, как вы надеетесь, и она, - ваша драгоценность, - и этот драгоценный камень, и мое золото - все ваше, но вы должны снабдить меня такою рекомендацией, которая дала-бы мне свободный к ней доступ.

Постум. На ваше предложение я согласен; установим-же окончательно все статьи этого условия, по которому вы принимаете на себя следующую ответственность: если по окончании путешествия вы представите мне неопровержимые доказательства полного своего торжества над нею, мы с вами более не враги: значит, она не стоит нашей ссоры. Если же она устоит против ваших обольщений, или если вы не доставите достаточных доказательств, что обольстили ее, вы, с оружием в руках, ответите мне за оскорбительное о ней мнение и за еще более оскорбительное покушение на её непорочность.

Иахим. По рукам; условие заключено. Пусть нарочно выбранный для этого совет скрепит его надлежащим образом, и я немедленно отправлюсь в Британию, чтобы горячность наша не остыла, и заклад не умер преждевременно от недостатка питания. Я сейчас-же отправлюсь за деньгами и велю изготовить письменный договор.

Постум. Хорошо (Постум и Иахим уходят).

Француз. Как вы думаете, состоится заклад?

Филарий. Иахим от своего намерения не отступится. Пойдемте за ними (Уходят).

СЦЕНА VI.

Британия. Комната во дворце y Цимбелина.

Входят Королева, Придворные дамы и Корнелий

Королева. Нарвите же цветов... Скорее! пока утренняая роса на них еще не обсохла. У кого список, каких именно цветов мне надо?

Придворная дама. У меня.

Королева. Ступайте-же скорее (Дамы уходят). А вы, телесный наш целитель, принесли необходимые снадобья?

Корнелий. Принес все, что угодно было вашему величеству (Подает ей небольшой ящик), но умоляю не обижаться за один вопрос, который предписывает мне совесть. Зачем приказали вы мне изготовить эти сложные ядовитые средства, действующия хотя и медленно, но неизбежно ведущия к томительной смерти?

Королева. Удивляюсь, Корнелий, как можешь ты задавать мне такой вопрос. Разве я долго, очень долго не была твоею ученицею? Разве ты не научил меня, как приготовлять, перегонять благовония, делать их годными в прок? Разве ты не знаешь, что даже сам великий наш король часто ухаживает за мною, чтобы добыть моих изделий? Если ты не подозреваешь во мне чего-то дьявольского, чему-же после этого удивляться, что я желаю расширить круг моих знаний посредством новых опытов. Действие твоих составов я намерена испытать на тварях, не стоющих даже веревки, но отнюдь не на людях. Я желаю познакомиться с их силою, чтобы найти другия силы, могущия им служить противодействием. Таким образом я узнаю свойства и могущества как тех, так и других.

Корнелий. Берегитесь, ваше величество, как-бы от таких опытов не загрубело ваше сердце. Зрелища, подобные действию ядов, и отвратительны, и далеко не безопасны.

Королева. За меня беспокоиться нечего! (Входит Пизаний. Королева про себя). Вот, идет сюда этот гнусный льстец. Он всею душою предан своему господину и враг моему сыну; с него-то я и начну свои опыты (Громко). Что скажешь, Пизаний? Ты, Корнелий, более мне не нужен, можешь идти, куда хочешь.

Корнелий (Про себя). Я подозреваю твои намерения, королева; поэтому своими зельями ты не повредишь никому.

Королева. Послушай, Пизаний! Два слова... (Отводит его в сторону).

Корнелий (Про себя). Не люблю я ея. Пусть воображает, будто y неё в руках страшно и медленно действующие яды, но я знаю, какая она женщина, и не доверю ей таких адски опасных средств. От тех снадобий, что я ей вручил, чувства могут заглохнуть на время, замереть. Вероятно, она сперва начнет с кошек и с собак, но впоследствии станет испытывать мои средства на более высоких породах, однако, в кажущейся смерти, причиняемой этими средствами, нет ровно ничего опасного, и за нею после непродолжительной летаргии чувств последует новая, более деятельная жизнь. Выдавая ей мнимые яды за настоящие, я обманываю ее, но, обманывая, все-таки остаюсь еще более честным человеком.

Королева. Корнелий, в настоящую минуту я более не нуждаюсь в твоих услугах и пришлю за тобою, если ты мне понадобишься.

Корнелий. Примите, ваше величество, мой почтительный поклон (Уходит).

Королева. Ты говоришь, что она все плачет? Неужто она - по твоему мнению, - никогда не утешится, и рассудок никогда не займет места владеющего ею безумия? Постарайся узнать об этом и когда ты объявишь мне, что она любит моего сына, я тут-же скажу тебе: - "Ты должен подняться так-же высоко, как твой господин, стать даже выше его, потому что счастие, сраженное судьбою, безмолвствуя, лежит при последнем издыхании, и его имя изнывает в предсмертных муках. Он не может ни вернуться сюда, ни оставаться там, где находится теперь. Переменить местопребывание значило-бы только променять одно горе на другое, и с каждым наступающим днем жизнь его становится на один день беднее. Какая польза тебе возлагать упования на человека, чье положение не только колеблется, но пало уже так низко, что поднять его нет более возможности. На остающихся y него друзей расчитывать нечего; где-же им поднять его на прежнюю высоту, когда они едва в состоянии его поддерживать? (Роняет ящичек, переданный eй Корнелием; Пизаний его поднимает). Ты сам не знаешь, какую драгоценность ты поднял. Возьми за свой труд вот эту стклянку. В ней заключается составленное мною целебное средство, которое уже пять раз спасало короля от смерти; более сильно и благотворно действующего средства я не знаю... Оставь его y себя в знак моего благоволения и как задаток того, что ты еще получишь от меня впоследствии. Объясни своей госпоже, как-бы от себя, настоящее её положение. Не забывай, что ты этим открываешь себе новый путь к успеху: - ты сохранишь теперешнюю свою госпожу и кроме того приобретешь нового покровителя в лице моего сына, который о тебе и позаботится. Проси тогда чего хочешь; я сумею убедить короля, что тебя следует постоянно повышать и повышать. Я сама прошу тебя о важной услуге следовательно, считаю себя обязанной вознаградить тебя богатейшим образом. Позови моих дам и поразмысли хорошенько о том, что я говорила (Пизаний уходит). Этот негодяй себе на уме, но он вполне предан своему господину и, благодаря его советам и постоянным напоминаниям, Имоджена попрежнему останется тесно связанной с своим мужем. Но если он выпьет лекарство, которое я ему дала, нашей красавице уже не через кого будет получать любовные послания. Если-же она не сделается сговорчивее, то нет ничего невозможного, что и ей придется впоследствии отведать того-же снадобья. В этом она может быть уверена (Пизаний возвращается; за ним дамы). Превосходно! Тут все, что мне нужно: - фиалки, буковицы и примулы всяких сортов. Отнесите их в мою комнату, а ты, Пизаний, прощай и не забывай того, что я тебе говорила (Уходит вместе с дамами).

Пизаний. Конечно, не забуду. Если я изменю доброму моему господину, я надену себе петлю на шею. Вот все, что я для тебя сделаю (Уходит).

СЦЕНА VII.

Другая комната во дворце.

Входит Имоджена.

Имоджена. Кого-же я вижу около себя? - безжалостного отца, коварную мачиху и глупаго вздыхателя, ищущего руки замужней женщины, муж которой в изгнании! О безценный муж, венец моих огорчений, ты удвоиваешь мои мучения! Зачем воры не похитили и меня, как моих братьев? Как жалки те, кому высокое положение внушает честолюбивые мечты, и как счастливы простые люди, чьи помыслы находят себе полное удовлетворение в скромной доле (Входят Пизаний и Иахим). Что это еще за человек?.. Какая скука!

Пизаний. Миледи, вас желает видеть этот благородный чужестранец, только-что прибывший из Рима. Он привез вам известия от вашего супруга.

Иахим. Вы бледнеете принцесса? Благородный Леонат находится в добром здоровье и шлет вашему высочеству нежнейший свой привет (Подает ей письмо).

Имоджена. Благодарю вас, синьор. Добро пожаловать.

Иахим (Про себя). С внешней стороны она одарена великолепнейшим образом; если внутренния её качества соответствуют наружным, она сам аравийский феникс и мне придется проститься с своим закладом. Отвага будь мне другом, а ты, наглость, вооружи меня с головы до ног! Иначе, мне, как некогда Парфянам, придется драться, отступая, или даже просто бежать без боя.

Имоджена (Читает). "Он принадлежит к одной из благороднейших здешних семей и сильно привязал меня к себе своею предупредительною любезностью, поэтому обойдись с ним как можно ласковее, если тебе дорог твой преданный и верный Леонат". Эти строки я могу прочесть вслух; остальная же часть письма согревает мою душу до сокровеннейшей её глубины... Добро пожаловать, любезнейший гость! Радости своей я не в силах выразить словами, но сделаю все, что от меня зависит чтобы доказать вам ее на деле.

Иахим. Благодарю, прелестнейшая принцесса. Но что же это такое? Разве люди сошли с ума? Неужто природа затем дала нам глаза, способные видеть красоту небесного свода, все несметные сокровища земли и моря, способные безошибочно отличать пылающия в высоте светила от похожих один на другой как близнецы, голышей, которыми усеяно прибрежье, чтобы мы, обладая такими превосходными орудиями, помогающими зрению, не умели сделать разумного выбора между прекрасным и безобразным?

Имоджена. Что-же так изумляет вас?

Иахим. Это не может быть виною глаз, потому что даже крупные и мелкие обезьяны - самцы, поставленные между двумя самками, начинают ластиться к красивой, болтать с нею по своему, а безобразную отталкивают отвратительными рожами. Нельзя сваливать вину и на недостаток рассудка, так-как даже идиот, поставленный в такое счастливое положение, сумеет остановиться на надлежащем выборе, ни на отсутствие вкуса: - всякая мерзость, предложенная на выбор рядом с чистейшим совершенством, даже в пустом желудке скорее способна вызвать тошноту, чем желание вкусить такую отвратительную пищу.

Имоджена. Объясните, что хотите вы сказать?

Иахим. Только извращенный, ко всему приевшийся позыв на пищу, вечно насыщаемый и никогда не насыщающийся вполне, этот бездонный чан, из которого содержимое постоянно вытекает по мере того, как он наполняется, поглотив ягненка, способен наброситься на невымытую требуху.

Имоджена. Что-же так волнует вас? Вы, может быть, чувствуете себя несовсем хорошо?

Иахим. Благодарю вас, принцесса; я совершенно здоров (Обращаясь к Пизанию). Сделайте одолжение, скажите моему слуге, чтобы он дожидался меня там, где я его оставил. Он здесь совсем чужой и особенною сообразительностью не отличается

Пизаний. Я сам собирался отправиться к нему, чтобы ободрить его ласковым приемом (Уходит).

Имоджена. Вернемся к разговору о муже. Умоляю вас, скажите, как его здоровье?

Иахим. Превосходно.

Имоджена. А каково расположение духа? Надеюсь, он весел?

Иахим. Вполне весел; во всем Риме нет ни одного иностранца веселее, беззаботнее его, так что мы прозвали его веселым британским гулякою.

Имоджена. Находясь здесь, он нередко впадал в грустное настроение, большею частью сам не зная почему.

Иахим. Я никогда не видал его печальным. Там в числе его приятелей есть один очень знатный француз, повидимому, влюбленный в какую-то соотечественницу, оставшуюся на родине. Француз этот вздыхает по своей возлюбленной, как раздувальный мех, а веселый британец, то-есть, ваш муж, хохочет над его страстью во все горло. "Ну, как, говорит он: - не хвататься за бока, когда видишь, что человек, знающий из истории, по наслышке или по собственному опыту, что такое женщина, и чем она по своей природе должна быть неизбежно, тратит всю свою свободную жизнь на тоску по вечном рабстве?"

Имоджена. Неужто мой Леонат может говорить такие вещи?

Иахим. Да, принцесса, может, и при этом он хохочет до слез. Нет ничего забавнее его насмешек над французом... Впрочем, само небо знает, что есть люди, заслуживающие строгаго порицания.

Имоджена. Надеюсь, мой муж не из их числа?

Иахим. Конечно, нет! хотя я и должен заметить, что он мог бы с большею благодарностью относиться к небесам за все их благодеяния. Лично он одарен очень щедро, но лучшим, драгоценнейшим даром неба все-таки остаетесь вы, и я, отдавая вам должную дань восторга, не могу удержаться от чувства жалости...

Иможена. К кому?

Иахим. Мне душевно жаль двух созданий.

Имоджена. По тому выражению, с каким вы смотрите на меня, я догадываюсь, что одно из этих созданий я. Чем-же заслуживаю я ваше сострадание?

Иахим. Ужасно! поистине ужасно!.. Прятаться от лучезарных лучей солнца, чтобы находить наслаждение в тюрьме при свете смрадного огарка.

Имоджена. Прошу вас отвечать на мои вопросы прямее. Что именно возбуждает в вас ко мне чувство жалости?

Иахим. Я только хотел было сказать, что другия пользуются вашим... Но пусть боги карают за такие низости! Не мне о них рассказывать!

Имоджена. Вы, повидимому, что-то знаете, касающееся меня. Умоляю вас, откройте мне, что разом и побуждает вас, и не дает вам говорить прямо? Нередко боязнь узнать горькую истину бывает мучительнее самой горькой действительности. Если слишком поздно узнаешь о грозящей опасности, вред от неё становится непоправимым, тогда как, узнав все вовремя, можно принять надлежащия меры и тем отвратить беду. Говорите-же!

Иахим. Предположим, что я, имея право обращаться с этими щечками, как с своею собственностью, и впиваться в них губами, с этою ручкой, прикосновение к которой способно вызвать клятву в вечной верности из души каждого, кто удостоится такого блаженства, со всем этим несравненным существом, очаровавшим мои до сих пор безцельно блуждавшие взгляды и приковавшим их к себе навеки, пренебрег бы этим неоцененным правом, - о будь я проклят, если бы оказалось действительно так! - да, пренебрег-бы им, стал-бы слюнявить губы, настолько-же доступные всем, как ступени, ведущия к Капитолию, пожимать руки, загрубелые от ежечасных лживых прикосновений, от труда, или наконец, украдкою глядеться в мутные и тусклые глаза, так-же лишенные блеска, как свет коптящей плошки, поддерживаемый вонючим салом. Человек, способный на такую гнусную измену, был-бы достоин, чтобы на него разом обрушились все бичи ада.

Имоджена. Ваши слова, синьор, заставляют меня бояться, что муж мой забыл о самом существовании Британии.

Иахим. Забыл даже, что существует он сам. Не по собственному побуждению открываю я вам всю нищенскую гнусность его измены. Нет, ваша чарующая прелесть вырвала это признание из глубины моей возмущенной души.

Имоджена. Не говорите мне более ни слова!

Иахим. Бедная, огорченная душа! постигшее вас горе до того переполняет состраданием мое сердце, что мне самому становится больно! Разве не возмутительно, что чудное создание, которое, в придачу к королевству, удвоило-бы своею красотою ценность любого короля, самым позорным образом приравнено к гнусным негодницам, получающим за свои ласки плату из вашей-же казны,ик таким зараженным искательницам приключений, которые из-за денег готовы шутя подвергнуться каким угодно мерзостям, способным привить природе свою пошлость и отравить самый яд. Вы должны отомстить; иначе вы покажете, что или родившая вас мать не была королевой, или что сами вы переродились в конец.

Имоджена. Вы говорите: - мстить! Но, как-же я отомщу? У меня уже такое сердце, что оно отказывается легкомысленно верить тому, что слышат мои уши; но если то, что вы говорите, даже правда, как-же я отомщу?

Иахим. Не понимаю, как вы соглашаетесь жить подобно жрице Дианы, одиноко спать на холодной постели, тогда как ваш муж, словно назло вам и на ваш-же счет, водит самое близкое знакомство с разными безобразницами. Вы должны отомстить, и я для этого с радостью всецело отдаю себя в ваше распоряжение. Вы встретите во мне человека более благодарного, чем ваш беглец от супружеского ложа; я никогда не отрекусь от уважения к вам, буду верен и нем, как могила.

Имоджена. Пизаний, иди сюда!

Иахим. Если договор между нами заключен, позвольте мне скрепить его поцелуем на ваших устах.

Имоджена. Прочь! Я готова проклясть свои уши за то, что они слушали тебя так долго! Если бы ты был человеком честным, ты рассказал-бы мне все это из любви к правде и к добродетели, а не с этою дикою и тупою целью, к которой исключительно были направлены твои стремления. Ты клевещешь на человека, которому так-же чуждо то, что ты на него взводишь, как тебе самому чуждо чувство честности! Ты преследуешь своими искательствами женщину, в глазах которой ты настолько-же достоин презрения, как и сам дьявол... Иди-же сюда, Пизаний!.. Я сегодня-же извещу моего царственного родителя о твоем покушении на мою честь. Если он найдет, что поведение при его дворе бесстыжаго чужестранца, мыслимое только в каком-нибудь римском притоне разврата, прилично и не заслуживает самого строгаго порицания, значит, ему нет ровно никакого дела ни до своего двора, ни до чести дочери!.. Пизаний, скорее сюда!

Иахим. О, счастливый Леонат!.. Я могу смело воскликнуть! - Вера в тебя твоей жены так-же достойна твоего доверия, как твои редкие добродетели достойны непоколебимой её верности. Будьте долго-долго счастливы друг с другом, вы, жена доблестнейшего из мужей, которую любая страна могла-бы по всей справедливости считать своею гордостью, и он, единственный из всех людей вполне достойный обладать таким сокровищем! Удостойте меня своего прощения! Все, что я говорил, клонилось только к тому, чтобы убедиться, насколько доверие к мужу глубоко укоренилось y вас в душе, а теперь постараюсь изобразить вам вашего супруга таким, каким он есть на самом деле, чтобы снова возстановить его в ваших глазах. В нем с редкою полнотою собраны все совершенства: он какой-то безгрешный чародей, умеющий привлекать к себе в обществе все сердца. Половина каждого сердца непременно принадлежит ему.

Имоджена. Вы, как я вижу, приносите покаяние.

Иахим. Среди других людей, он кажется богом, сошедшим с небес; в его лице есть нечто такое, что ставит его неизмеримо выше всех остальных людей. Не сердитесь, могущественнейшая принцесса, что я дерзнул испытывать вас ложными сведениями. Испытание это самым блистательным образом доказало всю вашу осмотрительность при выборе мужа; выбор этот пал на такого человека. который не только не может пасть, но даже и оступиться. Проверять ваши чувства заставила меня беспредельная моя к нему привязанность, но, на его счастие, в отличие от других женщин, боги создали вас без малейшей сорной примеси. Простите-же меня! Умоляю вас.

Имоджена. Все забыто, любезный синьор. Пользуйтесь сколько угодно моим влиянием при дворе; оно всецело к вашим услугам.

Иахим. Примите всепокорнейшую мою благодарность... Совсем было забыл, что y меня есть к вам небольшая просьба, приобретающая некоторую важность тем, что она касается дела, в котором принимает участие ваш муж, так-же, как я и несколько человек моих друзей.

Имоджена. В чем-же дело?

Иахим. Человек двенадцать нас, римлян, а с нами и ваш муж, лучшее перо нашего крыла, - согласились в складчину поднесть императору подарок, по их поручению купленный мною во Франции. Подарок этот состоит из серебряной утвари великолепной работы и в изобилии осыпанной каменьями в хорошой оправе. Цена, утвари крупная и я, как иностранец, боясь за её целость, желал-бы найти для неё наиболее надежное помещение. Не будете-ли вы настолько добры, не примите-ли наше серебро на сохранение?

Имоджена. С большим удовольствием! Честью ручаюсь за сохранность вверенной мне драгоценности. Когда муж мой участвует в складчине, я поставлю серебро y себя в спальне.

Иахим. Оно упаковано в сундук и его охраняют пока мои слуги. Если вы позволите, я сегодня-же вечером велю препроводить сундук в ваши покои, так как завтра я сажусь на корабль.

Имоджена. О, нет, нет! Останьтесь y нас подолее.

Иахим. Простите, никак не могу! Согласившись побыть здесь долее, я нарушу данное слово. Из Галлии, где я находился, я нарочно переплыл море, чтобы исполнить данное обещание, то-есть, чтобы повидаться с вашим высочеством.

Имоджена. Благодарю вас за ваш труд, но отложите отъезд до другого дня.

Иахим. Не могу, принцесса! я должен уехать; поэтому, если вы желаете что-нибудь ответить вашему супругу, я попросил-бы вас приготовить письмо сегодня-же вечером. Я и так уже промешкал несколько дней, а это очень важно, потому что подарок императору должен быть поднесен вовремя.

Имоджена. Я сейчас-же отправлюсь писать письмо. Пришлите сундук; он будет здесь в сохранности и возвращен вам в целости. От души рада познакомиться с вами (Уходит).

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА I.

Перед дворцом Цимбелина.

Входит Клотэн и двое Придворных.

Клотэн. Случалось-ли с кем-нибудь такое несчастье?! Мой удар уже готов был коснуться цели, как вдруг налетел другой и отбил его! Я на этой ставке проиграл сто фунтов, а тут еще проклятый этот ублюдок с обезьяньим рылом обозлился на меня за то, что я стал ругаться словно я брал ругательства y него взаймы, а не мог расходовать их как мне заблагоразсудится.

1-й придворный. Что-же выиграл он этим? Только то, что вы прошибли ему шаром голову.

2-й придворный (про себя). Если-бы y него было столько-же ума, сколько y проломившего ему голову, весь этот ум вытек-бы тут-же.

Клотэн. Когда высокопоставленный человек чувствует расположение ругаться, разве кто-нибудь из присутствующих имеет право останавливать или осуждать его?

2-й придворный. Никто, ваше высочество, решительно никто! (Про себя). Как и ты не имеешь никакого права рвать другим уши.

Клотэн. Собачий ублюдок!.. И чтобы я-то дал ему удовлетворение!.. Как-бы не так!... Другое дело, если-бы он был равен мне по положению!

2-й придворный (Про себя). Тогда он был-бы равен дураку.

Клотэн. Ничто на свете не бесит меня так, как это!.. приди на него моровая язва!.. Я был-бы на этот раз очень рад стоять не так высоко!.. Никто не дерзает выходить со мною на поединок из-за того, что королева мне мать. Каждый подлаго звания проходимец может сражаться сколько душе его угодно, а мне, между тем приходится метаться туда и сюда, как петуху, не находящему себе противника.

2-й придворный (Про себя). Ты разом и петух, и каплун; петушиного в тебе только и есть - крик да гребешок.

Клотэн. Что ты говоришь?

2-й придворный. Говорю, что вашему высочеству не подобает драться со всяким, кого вы оскорбляете.

Клотэн. Конечно, нет! Я это знаю, но мне вполне подобает оскорблять каждого, кто стоит ниже меня.

2-й придворный. Да, это подобает одному только вашему высочеству.

Клотэн. То-же думаю и я.

1-й придворный. Слышали вы, принц, что сегодня вечером ко двору прибыл иностранец?

Клотэн. Как! Иностранец прибыл ко двору, и я до сих пор этого не знаю?

2-й придворный (Про себя). Мало-ли чего ты не знаешь. Например, того, что ты дурак!

1-й придворный. Да, прибыл итальянец и, как говорят, приятель Леоната.

Клотэн. Леоната? изгнанного то негодяя? Значит, сам он, кто бы он ни был, тоже негодяй. От кого слышал ты об иностранце?

1-й придворный. От одного из пажей вашего высочества.

Клотэн. Не пойти-ли взглянуть на него?... В этом нет, ведь, ничего неприличнаго; достоинства своего я не унижу и ничье мнение обо мне не изменится?

1-й придворный. Вы ни чем на свете не можете себя унизить.

Клотэн. Да, я полагаю, что это довольно трудно.

2-й придворный (Про себя). Так-как ты дурак, признанный всеми, то мнение о тебе изменилось-бы только в том случае, если-бы ты вдруг перестал говорить глупости.

Клотэн. Решено! Пойду взглянуть на итальянца. Я сегодня проигрался и намерен вернуть ночью то, что проиграл днем. Идемте.

2-й придворный. Я немедленно последую за вами (Клотэн и первый придворный уходят). Едва верится, что такая хитрая чертовка, как его мать, могла произвести на свет такого осла! Уму этой женщины доступно все, а сынок не в состоянии вычесть двух из двадцати так, чтобы получилось восемнадцать. Увы, что должна выносить ты, бедная женщина, ты, божественная Имоджена, находясь между отцом, которым управляет твоя мачиха, постоянно придумывающая все новые и новые козни, и между женихом, который тебе ненавистнее самой разлуки с любимым изгнанным мужем. Да укрепить небо ограды твоей чести против такого гнусного деяния, как замышляем развод твой с мужем, и да сохранит оно незыблемый храм прекрасной твоей души; да сохранит оно также твою жизнь, чтобы ты хоть когда-нибудь могла снова соединиться с изгнанным мужем и вступить во владение обширным этим государством (Уходит).

СЦЕНА II.

Спальня. В одном из углов стоит большой сундук.

Имоджена лежит на постели и читает; Елена.

Имоджена. Кто здесь? Ты, Елена?

Елена. Я, миледи... К вашим услугам.

Имоджена. Который теперь час?

Елена. Скоро полночь.

Имоджена. Если так, я читала целых три часа подряд. Глаза мои слипаются. Загни страницу, на которой я остановилась, и ступай спать. Свечи не уноси, а если проснешься часа в четыре, разбуди меня. Сон совсем меня одолевает (Елена уходит). Всемогущие боги, отдаюсь под ваше покровительство и, - умоляю! - охраните меня от злых фей и от ночных искусителей (Засыпает; из сундука выходит Иахим).

Иахим. Сверчки поют, а переутомленные чувства человека возстановляют себя покойным сном. Так наш Тарквиний слегка ступал по тростниковым циновкам прежде, чем разбудить целомудренное создание, которому сам же он нанес потом смертельную рану. О, Цитерея как украшаешь ты свое ложе! Свежая лилия, ты белее своих покровов... Если-бы я имел возможность прикоснуться к тебе... поцеловать тебя хоть раз, всего один только раз! Как сладко было-бы прикоснуться губами к этим несравненным рубинам! Это её дыхание наводняет комнату таким благоуханием. Пламя свечи само клонится к ней, чтобы заглянуть под её веки и увидеть таящийся под ними и задернутый теперь завесою свет, свет белый с синеватым отливом и окаймленный цветом небесной лазури... Однако я намеревался подробно осмотреть комнату и все записать для памяти (Достает записную книжку и читает). Такия-то и такия-то картины... Вот тут окно... Над кроватью полог такой-то. На стенных коврах такия-то и такия-то фигуры, изображающия то-то и то-то... Ах, если бы можно было рассмотреть какой-нибудь природный значек на её теле! Такая подробность, служа неопровержимым доказательством, была бы для моих заметок в десять тысяч раз ценнее самого подробного перечня всякой движимости. О, сон, как обезьяна, передразнивающий смерть, наляг на нее всею своею тяжестью, и пусть она лежит безчувственно и неподвижно, как мраморное изваяние на надгробном памятнике (Снимая с руки её браслет). Ну, снимайся, снимайся! Ты так-же уступчив, как некогда был неподатлив Гордиев узел. Теперь ты y меня в руках и, как внешняя улика, за одно с внутренним сознанием поможешь мне довести её мужа до умопомешательства... А вот на левой груди y неё родинка из пяти красных точек, похожих на багряные пятнышки в чашечке буковицы. Это улика такого рода, что ею удовлетворился бы самый взыскательный закон. То, что мне известна такая тайна, непременно заставит её мужа поверить, будто я сломал замок и похитил сокровище её чести... Довольно! Ничего мне более не нужно и записывать это нет надобности; оно и без того глубоко запечатлелось y меня в памяти, врезалось в нее неизгладимо... Она до поздней ночи читала повесть о Терее и лист загнут на том самом месте, где Филомела сдается... С меня довольно... Надо опять отправляться в сундук, снова приладить замок... Торопитесь, торопитесь, драконы ночи. Пусть рассвет заставит скорей прозреть сомкнутые глаза воронов!.. Ночевать здесь довольно страшно Хотя в этой комнате и покоится небесный ангел, но около него все-таки ад (Бьют часы). Час, два, три... Пора, пора! (Прячется в сундук).

СЦЕНА III.

Во дворце, около комнаты Имоджены.

Входят Клотэн и несколько придворных.

1-й придворный. Вы, ваше высочество, очень терпеливо относитесь к проигрышу; едва-ли найдется другой игрок, кто-бы так равнодушно метал кости.

Клотэн. Поневоле похолодеешь, когда проигрываешься.

1-й придворный. Но редко кто так терпеливо мирится с проигрышем, как вы, принц. Вот, когда вы выигрываете, другое дело: вы начинаете горячиться, выходите из себя...

Клотэн. Выигрыш хоть кого разгорячит... Лишь-бы мне завладеть глупою этою Имодженой! Золота y меня тогда будет достаточно... Кажется, уже рассветает... Так ведь?

1-й придворный. Совсем рассвело, ваше высочество.

Клотэн. Я желал-бы, чтобы музыканты шли скорее. Мне советовали угощать ее по утрам музыкой; говорят, будто это на нее подействует (Входят музыканты). Идите скорее и настраивайте инструменты. Если вы можете подействовать на нее, перебирая пальцами... вот так... хорошо. Если не поможет, прибегнем и к языку. Когда-же и это не подействует, пусть она остается такою, как есть, а я все-таки не отстану... Сперва сыграйте какую-нибудь ловкую забористую штучку, потом спойте изумительно сладкую песню с великолепнейше-богатейшими словами, а она пусть затем соображает про себя.

Песня.

Чу! Проснись! К вратам небес

С песней жаворонок мчится;

Феб проснулся и коней

Он ведет росы напиться,

Что под утро y цветов

В чашечках таится.

Близость утренней зари

И Зефира чуя ласки,

Золотые ноготки

Сонные открыли глазки

Так со всем, что полно красоты,

Милая, проснись и ты.

Клотэн. Будет! Убирайтесь! Если это на нее подействует, я буду о вашей музыке самого лучшего мнения если-же не подействует, значит, у неё самой в ушах есть порок, который не исправишь ни волосом, ни телячьими кишками, ни даже голосом самого несомненного евнуха (Музыканты удаляются; входят Цимбелин и королева).

2-й придворный. Вот идет король.

Клотэн. Очень рад, что не ложился до такого позднего часа, иначе мне никак-бы не быть так рано на ногах. Король непременно должен остаться отечески доволен такою бдительностью с моей стороны. Доброго утра и вашему величеству, и моей всемилостивейшей родительнице.

Цимбелин. Ты у дверей нашей непреклонной дочери ожидаешь её появления? Что-же она не выходить?

Клотэн. Я произвел на нее нападение посредством музыки, но она и признака не подает, чтобы обратила на это внимание,

Цимбелин. Изгнание её возлюбленного произошло еще так недавно, что она еще не успела его забыть. Пусть пройдет еще несколько времени, жгучесть воспоминания изгладится, и тогда она твоя.

Королева. Ты очень много обязан королю; он не пропускает ни одного случая, могущего возвысить тебя во мнении его дочери. Действуй и ты с своей стороны, пользуйся каждым удобным обстоятельством видеться с нею и ухаживай за нею тем усерднее, чем неумолимее её отказы. Поступай так, как будто само сердце внушает тебе желание понравиться ей, быть с нею любезным. Повинуйся ей во всем, кроме тех случаев, когда она будет требовать, чтобы ты удалился. В таких случаях оставайся безчувствен.

Клотэн. Я-то безчувствен? Ну, нет! (Входит Гонец).

Гонец. Позвольте доложить вам, государь: - из Рима прибыло посольство. Во главе его находится Кай Люций.

Цимбелин. Человек он вполне достойный уважения, хотя и является теперь по делу, грозящему нам неприятностью. Но это не его вина. Мы должны принять его, сообразуясь как с высоким положением пославшего его, так и с собственными его высокими качествами, с значительностью тех услуг, которые он оказывал нам не раз. Любезный сын, когда ты пожелаешь доброго утра владычице твоего сердца, приходи к нам. Я и королева будем тебя ожидать; мы дадим тебе несколько поручений относительно приема римского посла. Идемте, королева (Цимбелин, Королева, Придворные и Гонец уходят).

Клотэн. Если она встала, я с нею поговорю; если-же нет, пусть продолжает лежать и мечтать (Стучит в дверь). Эй, с вашего позволения... Я знаю, что прислужницы теперь y нея. Не подмаслить-ли как следует которую-нибудь из них? При помощи золота можно проникнуть куда угодно. Золотом нередко можно сделать все на свете. Оно заставляет лесничих Дианы нарушать свои обязанности и прямо выдавать вору желаемую им лось; оно отправляет на виселицу честного человека, чтобы спасти разбойника, а иногда и честного человека и разбойника разом. Чего оно не сделает и чего не разделает?.. Я поручу одной из прислужниц ходатайствовать за меня, потому что сам я в этом ничего не понимаю (Стучится снова). Послушайте, с вашего позволения! (Входит прислужница).

Прислужница. Кто это стучит?

Клотэн. Принц.

Прислужница. Только-то?

Клотэн. Да, принц и притом сын высокопоставленной особы.

Прислужница. Это получше. Не многие, кому портной стоит так-же дорого, как вам, могут этим похвалиться. Что-же вам угодно?

Клотэн. Видеть твою госпожу. Готова она выйти ко мне?

Прислужница. Нет, готова оставаться дома.

Клотэн. Вот тебе золото. Продай мне за него свое расположение.

Прислужница. Не понимаю, чего вы от меня хотите: - чтобы я вам продала свое честное имя или стала из расположения к вам отзываться о вас с похвалою?.. Вот идет сама принцесса (Входит Имоджена).

Клотэн. Доброго утра, несравненная! Прелестную вашу ручку, сестрица.

Имоджена. Доброго утра, принц. Вы тратите слишком много трудов на то, чтобы получать одне неприятности. Могу отблагодарить вас только признанием, что я слишком бедна благодарностью и не могу уделять её никому.

Клотэн. Тем не менее я все-таки клянусь, что люблю вас.

Имоджена. Если-бы вы сказали мне это просто, ваши слова, быть может, произвели-бы на меня впечатление; но так как вы все клянетесь, награда вам будет прежняя: - мне любви вашей не нужно.

Клотэн. Это не ответ.

Имоджена. Я совсем ничего-бы не ответила, если-бы не боялась, что вы мое молчание примите за знак согласия. Прошу, оставьте меня в покое. Величайшею своею любезностью вы с моей стороны не вызовете ничего, кроме прежней нелюбезности.

Клотэн. Допустить, чтобы вы продолжали сумасшествовать, было-бы с моей стороны грехом, и я не допущу.

Имоджена. Дураки, - вот те сума не сходят.

Клотэн. Вы называете меня дураком?

Имоджена. Я сумасшедшая, поэтому называю. Если вы будете терпеливы, мое сумасшествие пройдет, и мы оба излечимся разом. Мне, право, досадно, принц, что вы вынуждаете меня забывать приличную женщине сдержанность и говорить так прямо. Узнайте-же теперь раз навсегда, что я хорошо знаю свое сердце, поэтому и говорю вам с полною откровенностью, что не люблю вас нисколько... Мало этого: - признаюсь, я настолько жестокосерда, что даже ненавижу вас. Мне было-бы много приятнее, если-бы вы поняли это сами, не доводя меня до необходимости хвалиться таким чувством.

Клотэн. Вы грешите против послушания, которое должны оказывать отцу. Вы считаете чем-то ненарушимым брак, заключенный вами с гнусным негодяем, с мерзавцем, воспитанным при помощи подаяний, вскормленным холодными объедками и крохами, остававшимися от двора, тогда как на самом деле это совсем не брак! совсем нет! Людям низкого происхождения, - а ниже вашего мужа в этом отношении едва-ли найдется кто-либо другой, - позволительно, ради нарождения нищих ребят, связывать души какими угодно узами, но такая вольность располагать собою запрещена вам ожидающею вас короною; вы не должны омрачать её драгоценного блеска браком с гнусным рабом, с мерзавцем, созданным для ливреи, для обносков с чужаго плеча, который слишком низок даже для должности ключника.

Имоджена. Слушай, ничего не понимающий олух! Будь ты сыном самого Юпитера, оставаясь при этом тем, что ты теперь, ты мужу моему не годился-бы даже в конюхи. Если взять во внимание все твои личные достоинства, для тебя было величайшею честью, даже милостью свыше занимать в его королевстве должность последнего помощника палача. Впрочем, и тут явились-бы завистники, находящие, что такая должность дана тебе не по заслугам.

Клотэн. Да сгноят его южные испарения!

Имоджена. То, что ты смеешь произносить его имя, для него уже величайшее несчастие. Последняя тряпка от его одежды, когда-то касавшаеся его тела, для меня драгоценнее всех волос на твоей голове даже и в том случае, если-бы из каждого такого волоса вышло по целому Клотену (Входит Пизаний). Что тебе нужно, Пизаний?

Клотэн. Последняя тряпка! Это чорт знает что такое!

Имоджена. Ступай скорее к моей прислужнице Доротее.

Клотэн. Последняя тряпка!

Имоджена. Этот дурак преследует меня, пугает и сердит до последней степени. Скажи моей прислужнице, чтобы она хорошенько поискала подаренный мне мужем браслет, как-то соскользнувший с моей руки. Будь я проклята, если-бы согласилась расстаться с этою вещью за все доходы величайшего из европейских государей. Мне помнится, что я еще сегодня видела браслет y себя на руке, а что он был y меня вчера, в этом я убеждена вполне, так как перед сном еще его целовала. Надеюсь, он не отправился доносить мужу, что я целую еще кого-нибудь или что-нибудь, кроме его, моего Постума.

Пизаний. Браслет не может пропасть.

Имоджена. Ступай, поищи его (Пизаний уходит).

Клотэн. Вы жестоко меня оскорбили. Будто я хуже последней тряпки?

Имоджена. Да, я это сказала, и если вы призовете меня к суду, я тоже самое повторю при свидетелях.

Клотен. Я доведу это до сведения вашего отца.

Имоджена. Даже до сведения своей матери, если хотите. Она расположена ко мне так искренно, что непременно виновной найдет меня. Можете быть в этом уверены. За тем, милорд, я удаляюсь и оставляю вас в полном разгаре вашего неудовольствия (Уходит).

Клотэн. О, я отомщу! Я хуже последней тряпки!.. Хорошо! (Уходит).

СЦЕНА IV.

В Риме; в доме Филария.

Входят Постум и Филарий.

Постум. Не бойтесь, этого, синьор. Я был-бы очень счастлив если-бы мог так-же твердо рассчитывать на прощение короля, как твердо убежден, что честь жены останется при ней.

Филарий. На что же вы рассчитываете, чтобы умилостивить короля?

Постум. Ни на что, кроме перемен, производимых в мыслях временем. Теперь же я дрожу от холода и нетерпеливо ожидаю, чтобы для меня настали более теплые дни, чтобы расквитаться с вами за ваше участие, я рассчитываю на эти сомнительные надежды; если оне не осуществятся, мне придется умереть вашим должником.

Филарий. Ваша любезность и ваше приятное общество с лихвою вознаграждают меня за то, что я могу для вас делать. Теперь ваш король, вероятно, уже получил известие от великого Августа; Кай Люций в точности исполнит возложенное на него поручение. Я надеюсь что Цимбелин согласится платит требуемую от него дань и теперь-же вышлет недоимку; если же нет, пуст он в самом скором времени ожидает новой встречи с нашими римлянами, гнетущее воспоминание о которых до сих пор еще свежо в памяти его народа.

Постум. Что касается меня, то я хоть и не государственный муж да и не надеюсь когда-либо сделаться таким, однако, думаю, что все кончится кровопролитною войной и что до вас ранее дойдут слухи о высадке на храбрую британскую нашу землю ваших легионов, находящихся теперь в Галлии, чем известия о высылаемой дани. Мои соотечественники теперь лучше обучены военному делу, чем в те времена, когда их неопытность вызывала y Юлия Цезаря улыбку, а их отвага заставляла его хмурить брови. Теперь их мужество, соединенное с знанием дела, докажет их противникам, что британский народ тоже ни в чем не отстает от мира (Входит Иахим).

Филарий. Смотрите, вот Иахим.

Постум. Уже не мчали ли вас по суше быстроногие олени, а на море, должно-быть, попутные ветры своими поцелуями вздували ваши паруса, что вы возвратились так скоро?

Филарий. Добро пожаловать, Иахим.

Постум. Или, быть может, краткость полученного ответа так ускорила ваше возвращение?

Иахим. Я редко видал таких красивых женщин, как ваша жена.

Постум. А более верной своему долгу, вероятно, никогда не видали? Если-же нет, пусть её красота выставляется y окна для приманки предательских сердец и сама сделается предательницей!

Иахим. Вот к вам письма.

Постум. Надеюсь, содержание их приятное?

Иахим. Очень может быть.

Филарий. В то время, когда вы находились при британском дворе, Кай Люций тоже был там?

Иахим. Его ожидали, но он еще не прибыл.

Постум. До сих пор все прекрасно. Скажите, этот камень так-же блестит, как прежде? или он, может-быть, горит настолько тускло,что вы не захотите носить его?

Иахим В случае проигрыша, я должен золотом оплатить его стоимость... Я готов пуститься еще в вдвое более далекий путь, чтобы провести другую такую-же чудную быстро промчавшуюся ночь, какая выпала мне на долю в Британии. Я выиграл перстень.

Постyм. Нет, камень этот слишком тверд; но могли вы его выиграть.

Иахим. С такою сговорчивою женщиною, как ваша жена, это оказалось совсем не трудным.

Постум. Не обращайте ваш проигрыш в шутку; помните, что мы уже не можем оставаться друзьями.

Иахим. Напротив, очень можем, если вы исполните наше условие. Соглашаюсь, что наш спор мог бы идти далее, если-бы я менее коротко узнал вашу жену, но я заявляю, что выиграл заклад: и честь вашей жены поэтому, и перстень теперь мой. Я нисколько не виноват ни перед вашею женою, ни перед вами, так-как действовал с вашего соизволения и с её добровольного согласия.

Постум. Докажите, что делили ложе моей жены, и тогда и рука эта, и перстень ваши. Если-же не докажете, ваше дерзкое мнение о чести моей жены заставит меня прибегнуть к оружию. Победа останется или за вашим, или за моим мечем, или оба они останутся без хозяев; пуст тогда их подберет прохожий.

Иахим. Почти до очевидности ясные доказательства, которые я представлю вам, конечно, убедят вас. Если нужно, я готов подтвердить свои показания под присягой, но я не сомневаюсь, что вы меня от этого избавите, когда увидите всю бесполезность такого требования.

Постум. Говорите.

Иахим. Прежде всего вот описание её спальни. Сознаюсь, что я в ней не спал, но заявляю, что провел в ней время так приятно, что нисколько не жалею об отсутствии сна. Комната обтянута шелковыми коврами с серебряными узорами. На одном изображена гордая Клеопатра, отправляющаеся на встречу к своему римлянину; на другом Кидн, выходящий из берегов от избытка судов или гордости. Все это изображено так искусно и так богато, что мастерство исполнения спорит с ценностью материалов. Я был изумлен отчетливостью, законченностью работы... Все казалось словно живым.

Постум. Да, правда! но вы могли слышать об этом здесь или от меня, или от кого-нибудь другаго.

Иахим. Вам для полного убеждения нужны другия подробности?

Постум. Непременно; иначе ваша честь будет опозорена.

Иахим. Камин находится на южной стороне комнаты. На доске его стоит изображение целомудренной Дианы во время купания. Изображение богини так живо, что, кажется, она готова заговорить. Ваятель этого немого произведения явился творцом, превзошедшим самую природу. Он дал жизнь Диане, не дал ей только дыхания и движения.

Постум. Вы и это могли узнать из рассказов. О чудной Диане было так много разговоров.

Иахим. На потолке изображены выпуклые золотые купидоны, а на решотке камина, - совсем было забыл упомянуть, - еще два серебряных купидона с завязанными глазами стоять каждый на одной ноге, слегка опираясь на опущенные факелы.

Постум. Все ваши подробности нисколько еще не пятнают её чести. Допустим, что вы видели все это, и я отдаю должную справедливость вашей памяти. Однако, описание того, что находится в её спальне, еще не дает вам права на выигрыш заклада.

Иахим. Так бледнейте-же, если можете (Достает браслет, снятый с Имоджены). Вам стоит только попристальнее вглядеться в эту вещицу... Ну, давайте теперь назад; я этот браслет присовокуплю к вашему бриллианту и оставлю оба их y себя.

Постум. О, Юпитер! Дайте взглянуть, тот-ли это, что я подарил ей?

Иахим. Тот самый, друг мой, и я ей за него очень благодарен. Она сняла его с руки, - я как теперь это вижу - а затем, протягивая его мне с таким милым движением, от которого подарок становился вдвое ценнее, сказала: - "Возьми его; я им когда-то дорожила".

Постум. Может быть, она отдала его вам, чтобы вручить мне.

Иахим. Пишет она вам это? Пишет?

Постум. Нет, нет, ни слова! Все правда! Берите и его (Отдает ему перстень). Это Василиск, убивающий меня своим взглядом! Значит надо убедиться, что нечего искать добродетели там, где есть красота, правды - там, где все только на показ, любви, - где есть другой мужчина, и что y женщин так-же мало привязанности к тем, кого они в ней уверяют, как мало в них самих добродетели, то-есть, даже ни на волос! О, какое безмерное вероломство!

Филарий. Успокойся, друг! Возьми пока свой перстень назад; ты еще его не проиграл. Может быть, она потеряла браслет или подкупленная прислужница украла его!

Постум. Правда! Правда! Я предполагаю, что он именно так завладел браслетом... Возвратите мне перстень! Опишите мне какую-нибудь примету на её теле, потому что браслет был украден.

Иахим. Клянусь Юпитером, он достался мне прямо с её руки.

Постум. Слышите? - он клянется, клянется Юпитером!.. Значит, все сказанное им правда! Если так, оставьте перстень y себя!.. Да, это правда! Я убежден, что браслет не мог быть украден... Прислужницы её связаны клятвой, и женщины оне честные... Разве оне решились бы украсть его... И для кого? для чужестранца! Нет, она отдалась ему и вот доказательство её позора... Дорого-же обошлось ей имя непотребной женщины! Бери-же свою мзду, и все демоны ада пусть делят вас между собою!

Филарий. Погоди, друг! Всех этих доказательств еще недостаточно для человека, убежденного в...

Постум. Будет об этом! Он обладал ею!

Иахим. Хотите еще доказательств? У неё под грудью, под чудной грудью, к которой так и хочется прикоснуться, есть небольшое родимое пятно, которое как-будто гордится своим завидным положением. Я целовал это пятнышко, и этот поцелуй. снова возбудил во мне жажду наслаждения, хотя я и был уже сыт вполне. Помните это родимое пятнышко?

Постум. Да, оно свидетельствует о другом пятне и при том таком громадном, что для него одного весь ад будет тесен.

Иахим. Желаете слушать далее?

Постум. Избавьте меня от своей арифметики; не перечисляйте, сколько раз она мне изменила! Один раз или миллион - все равно.

Иахим. Клянусь...

Постум. Не надо клятв! Если вы поклянетесь, что ничего не было, вы солжете. Я убью вас, если вы отречетесь от того, что приставили мне рога.

Иахим. Я ни от чего не отрекаюсь.

Постум. О, если бы она была здесь и я мог разорвать на клочья её тело! Я вернусь в Британию и исполню это там, при всем дворе, при её отце, я что-нибудь да сделаю! (Уходит).

Филарий. Он совсем выведен из терпения и не в силах управлять собою. Вы выиграли. Пойдемте за ним, чтобы его изступление не обратилось против него-же самого.

Иахим. От всего сердца (Уходят).

СЦЕНА V.

В Риме. Другая комната y Филария.

Входит Постум.

Постум. Неужто люди не могут являться на свет без того, чтобы женщины не брали на себя половины труда? Все мы незаконнорожденные, и тот почтенный человек, которого я называл отцом, находился где-то в отсутствии, когда меня чеканили. Вероятно, какой-нибудь фальшивый монетчик наложил на меня свое клеймо; тем не менее моя мать слыла Дианою своего времени, как моя жена считается теперь чудом своего. О мщение, мщение! Сколько раз она старалась сдерживать мои законные желания и молила меня о воздержании, делая это с такою краснеющей скромностью, что сам старик Сатурн разогрелся бы, глядя на нее. Я-же считал ее целомудреннее снега, которого еще не озаряли солнечные лучи... О, весь сонм дьяволов! - вот этот желтолицый Иахим в какой-нибудь час времени... ведь, так?.. или может-быть скорее... с первой-же минуты?.. Может быть, он даже ничего не говорил, а ему, как до отвала сытому кабану германской породы, стоило только хрюкнуть "го!" чтобы взлезть на нее, не встретив даже ожидаемого сопротивления... Хотелось-бы мне отыскать в себе самом то, что ко мне перешло от женщины, так как в мужчине все порочные наклонности, - я это утверждаю, - непременно унаследованы от женщины. Возьмем, например, ложь: - она приобретена от женщины; льстивость - тоже от нея; вероломство - от нея-же; любострастие и похотливые мысли - от нея; мстительность - от нея. Честолюбие, алчность, причудливость, мелочное чванство, презрительность, злоязычие, непостоянство, все пороки, известные миру или даже только одному аду, все частью или целиком, нет, целиком унаследованы от женщины, потому что оне непостоянны даже в пороках. Оне беспрестанно переходят от одного порока, которому предавались за минуту перед тем, к другому на том только основании, что другой на полминуты новее... Я буду писать против них, ненавидеть их, проклинать!.. Или нет! истинной ненависти благоразумнее всего желать им поступать по своему, исполнять каждую свою прихоть; сами дьяволы не отыщут для них более утонченной пытки (Уходит).

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Британия. Государственный зал во дворце Цимбелина.

Цимбелин, Королева, Клотэн и придворные входят в одну дверь; в другую - Кай Люций со свитою.

Цимбелин. Говорите же теперь, чего желает от нас Август-Цезарь?

Люций. Когда Юлий Цезарь, воспоминание о котором еще живо в глазах людей и будет вечно жить y них в ушах и на языках, впервые появился в Британии и покорил ее, твой дядя Кассибелан, прославленный похвалами Цезаря не менее, чем собственными доблестными деяниями, обязался за себя и за своих будущих преемников выплачивать Риму ежегодную дань в три тысячи фунтов; но ты за последнее время уклонялся от исполнения этого обязательства.

Королева. И чтобы разом положить конец будущим удивлениям, узнай теперь-же, что так будет и далее.

Клотэн. Много еще народится разных цезарей, прежде чем появится другой такой-же, как Юлий. Британия сама по себе целый особый мир, и мы не намерены платить за то, что природа дала нам носы.

Королева. Все, что сила обстоятельств помогла Риму отобрать y нас, теперь таже сила поможет нам вернут назад. О, повелитель мой, вспомни о твоих предках-королях и о природных средствах обороны твоего острова, словно парк Нептуна, окруженного частоколом, неприступными скалами, ревущими волнами и песчаными отмелями, которые не только не допустят, чтобы по ним плавали неприятельские суда, но всосут эти суда до крайних оконечностей высочайших мачт. Правда, Цезарь сделал здесь некоторые завоевания, но не мог хвастаться, как в иных местах, будто он "пришел, увидел, победил!" Он дважды был разбит, поражен впервые во всю жизнь и отброшен от наших берегов. А корабли его, жалкие игрушки для наших бурных морей, растерянно метались по волнам и, словно яичные скорлупы, разбивались о наши скалы. Обрадованный этим наш славный Кассибелан, по воле насмешливой судьбы чуть-чуть было незавладевший мечем Цезаря, осветил потешными огнями город Луд переполнил мужеством сердца британцев.

Клотэн. Что долго толковать? Сказано, не будет больше дани и не будет. Теперь наше государство посильнее, чем было в ту пору. К тому-же, как я уже сказал, теперь нет уже такого Цезаря, как тогда. У других, может быть, и будут такие-же горбатые носы, как y того, но таких мощных рук не иметь никому.

Цимбелин. Сын, дай договорить своей матери.

Клотэн. У многих из нас и теперь кулаки такие-же здоровые, как y Кассибелана! Не говорю, чтобы сам я был из числа таких, но руки есть и y меня. С нас требуют дани! Как? За что будем мы платить дань? Вот если-бы Цезарь мог закрыть от нас солнце белым одеялом или спрятать месяц себе в карман, мы стали-бы платить дань за освещение, а теперь за что? Нечего и говорить ни о какой дани. Нет, уж за это извините.

Уильям Шекспир - Цимбелин (Cymbeline). 1 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :