Уильям Шекспир
«Король Ричард второй. 1 часть.»

"Король Ричард второй. 1 часть."

Перевод Н. А. Холодковского

Драматическая хроника: "Король Ричард второй" обнимает собою только два последние года царствования и жизни этого короля (1398-1400). В первом действии он является таким, каким его показывает история: самовластным, легкомысленным, окруженным недостойными любимцами, не щадящим ни жизни, ни свободы, ни имущества своих подданных. Исторически верны и обе сцены между Болингброком, герцогом Гирфордским, сыном Джона Ганта, герцога Ланкастерского (будущим королем Генрихом 2-м) и Томасом Моубрэем, герцогом Норфолькским. Для дальнейшего развития действия летопись Голиншеда дала Шекспиру главные факты - конфискацию наследства, оставшагося после Джона Ганта, отъезд Ричарда в Ирландию, регентство герцога Иоркского, высадку изгнанного Болингброка, быстрый успех поднятого им мятежа, запоздалое возвращение Ричарда, переговоры между ним и Нортомберлэндом, отречение Ричарда от престола, заключение его в замке Помфрет и насильственную его смерть. Но в комбинации этих фактов поэт не стесняется указаниями летописца. События, между которыми на самом деле прошло несколько месяцев, следуют в драме непосредственно одно за другим. Есть и другия отступления от действительности: Джон Гант изображен в свете черезчур благоприятном; королева представлена настоящей супругой Ричарда, горячо любящей его, превосходящей его силою духа, тогда как на самом деле жена Ричарда (вторая; первая умерла несколькими годами раньше), Изабелла французская, была в то время одиннадцатилетней девочкой. Существенного значения все это, однако, не имеет; центр тяжести лежит всецело в самом Ричарде, - а в нем нет ни одной черты, которая противоречила бы истории и, что еще важнее, все его слова и действия психологически возможны и понятны. На историческом фоне, воспроизведенном, в общем, без нарушения перспективы, разыгрывается личная трагедия, полная глубокого смысла и захватывающего интереса.

Только что восторжествовавший над противниками, Ричард в начале хроники исполнен веры в недосягаемо-высокое достоинство своего сана. Обязанностей, с ним сопряженных, он не сознает, но тем больше ценит свою безответственность. "Мы рождены для власти, а не для просьб", говорит он в первой сцене. Нимало не задумываясь и не колеблясь, он решается на такой крайний шаг, как отдача страны на откуп, хотя ему известно, что пустота казны обусловливается слишком многочисленным его двором и расточительною щедростью. Ему ничего не стоит пойти еще дальше и снабдить своих наместников бланковыми приказами на произвольное обложение более богатых граждан. С циническою радостью он узнает о болезни Ганта, открывающей ему новый путь к обогащению, и беззастенчиво выражает желание "опоздать", т. е. прибыть к дяде уже после его смерти (I, 4). Справедливые упреки умирающего возбуждают в короле только необузданный гнев. Несмотря на увещания Иорка, он немедленно приступает к конфискации имущества Ганта - и все-таки назначает Иорка регентом королевства, не допуская мысли, что преданность последнего может и не выдержать тяжелаго испытания (II, I). Спокойным и самоуверенным мы видим его даже тогда, когда он уже знает о бунте Болингброка. Он рассчитывает, впрочем, не столько на свои силы, сколько на неприкосновенность, которую ему дает корона. Епископу, напоминающему о необходимости земных средств защиты, он отвечает: "весь бурный океан не может смыть божественного м?ра с венчанного чела"... на каждого врага престола "по ангелу пошлет сражаться небо". Он сравнивает себя с солнцем, "при восхождении которого трепещут и прячутся преступники". "Вор и изменник" Болингброк торжествовал, пока в Англии царила ночь (т. е. не было Ричарда), - но ему не выдержать сияния возвратившагося дня. Смертельный удар гордым надеждам наносит, однако, первая-же весть о неудаче. "Камни скорей возстанут с оружием в руках" - только что восклицал Ричард, - "чем преклонит свою главу пред дерзкими врагами родной страны законный государь"; теперь он бледнеет, слушая рассказ Салисбери, и нужно напоминание Омерля, чтобы вновь возбудить в нем, на один миг, угасшую бодрость. Он утешает себя мыслью, что одно имя короля равносильно сорока тысячам имен, называет Болингброка "ничтожным подданным", но окончательно падает духом, когда является второй печальный вестник. Напрасны уговоры епископа и Омерля: Ричард не видит, не может и не хочет видеть выхода из постигшей его беды и проклинает того, кто старается совлечь его "с сладкой дороги к отчаянию". Смена настроений происходит в нем столь-же быстро, как и резко. Болезненно восприимчивый к впечатлениям минуты, он колеблется, как маятник, между противоположными крайностями, не зная меры то надеждам, то унынию. Король, еще недавно считавший себя неуязвимым, чувствует себя теперь обыкновенным смертным, жертвою нужды и печали (III, 2). Вспышки царственной гордости и упадка духа чередуются и в разговоре Ричарда с Нортомберлэндом. Не столько в собственной силе, сколько в очевидной слабости противника Болингброк черпает решимость перейти от своих первоначальных, скромных притязаний к посягательству на престол, ускользающий из дрожащих рук Ричарда (III, 3). Перед парламентом Ричард является уже покорным своей участи, хотя и не привыкшим еще к покорности; даже оскорбительное требование Нортомберлэнда - прочитать публично перечень совершенных им преступлений - не вызывает в нем сурового отпора. Он сознает, что окружен изменниками, но сознает вместе с тем, что прежде всего изменил себе он сам, и негодование погасает в слезах, которые он проливает над самим собою (IV). Безследным проходит даже упрек, с которым обращается к нему, в сцене прощанья, королева (V, 1). "Лев - говорит она - и в смертный час грозит, кусая землю; так неужель, как маленький ребенок, снесешь ты свой позор, целуя розгу, и как дитя преклонишься пред властью своих врагов - ты! лев и царь зверей"? Ничего царственного не осталось в Ричарде; он признает за собою только одно право - право на состраданье. В заточеньи он иногда вспоминает об утраченной власти, но тотчас же возвращается к мысли о своем ничтожестве. Инстинктивно он отстаивает свою жизнь против убийц - и только умирая, вновь чувствует себя королем.

Таков Ричард II, созданный Шекспиром. Его господствующее свойство ("faculte maitresse"), возводящее его на степень типа - воображение, развившееся в ущерб всем другим сторонам душевной жизни. Благодаря ему, сознание могущества, порожденное ранним обладанием властью и укрепленное легко доставшимися успехами, становится у Ричарда уверенностью в высшей силе, которой ничто не угрожает и угрожать не может. Основанная не на рассудочной теории, а на горделивой мечте, эта уверенность мешает Ричарду понимать события и людей, мешает ему давать себе отчет в своих действиях и сдерживать свои порывы. Даже падение - и это чрезвычайно характерно - пробуждает в нем только сожаление об ошибках, а не раскаянье в преступлениях. "Как же я" - говорит он в своем последнем монологе, прислушиваясь к музыке, - "как же я, умевший различить фальшивость звука, не в силах был заметить иной разлад, возникший в государстве между мной и тем, что требовало время? Я время убивал без сожаленья - теперь оно мне платит тем же самым!" Итак, умерщвление Глостера, изгнание Болингброка и Норфолька, конфискация имущества Джона Ганта, незаконные поборы, разорявшие страну - все это, даже освещенное неугасимым светом горького опыта, приписывается Ричардом только недостатку чуткости к требованиям времени! Он не очнулся, очевидно, от усыпления, в которое его погрузили убаюкивающия грезы... Возносившее его, в моменты счастья, на мнимо- недосягаемую высоту воображение не позволяет ему бороться с бедою, ярко рисуя всю её глубину, всю её безнадежность. Вместо ангелов, спешащих ему на помощь, перед его глазами проходит теперь вереница королей, которых постигла бедственная участь. В короне, которую он недавно считал своей охраной, он видит теперь седалище смерти, насмешливо дарящей королям короткий миг власти и одним булавочным уколом разрушающей их мнимую твердыню. Перед этими картинами рушится мысль о противодействии, о борьбе. Ричард находит в них какое-то странное наслаждение; ему сладка дорога к отчаянию - и именно потому для него нет возможности поворота. Как прежде, так и теперь он мог бы сказать, вместе с Макбетом: "мир видений меня обнял". Ему любо рисовать свое положение в самых мрачных красках, любо созерцать противоречие между его прошедшим и будущим. "За четки" - говорит он Омерлю еще прежде чем отречься от престола, - "за четки я отдам мои брильянты, сменю дворец на нищенскую келью, на рубища - богатые одежды, на грубый ковш - узорчатые кубки, на страннический посох - царский скипетр", обширное королевство - на маленькую могилу, маленькую, маленькую (как знаменательно это повторение!), темную могилу. Он идет еще дальше, выражая желание быть погребенным на большой дороге, чтобы подданные попирали ногами голову своего государя; ведь попирают же они, еще при его жизни, его сердце! В сцене отречения он, держа корону вместе с Болингброком, сравнивает ее с колодцем, себя и своего соперника - с ведрами: пустое ведро, стремящееся к верху - это Болингброк, ведро, скрытое от глаз и полное слезами - сам Ричард. Ему чудится, что вместе с положением должно было измениться и его лицо - и он изумлен, когда видит в зеркале прежния свои черты. Работа фантазии не прекращается в нем и в тюрьме, бессильная, под гнетом горя, остановиться на чем-нибудь определенном. В этом преобладании воображения - разгадка невольного сочувствия, которое, начиная с первых ударов судьбы, внушает нам Ричард. Его жизнь была точно сном, с сновидениями, навеянными обстановкой - и даже разразившаеся над ним гроза только изменила характер этих сновидений.

Естественным контрастом Ричарду является Болингброк, рассудительный, рассчетливый и хладнокровный. Во весь рост его фигура возстает перед нами в хрониках, специально ему посвященных ("Король Генрих IV", ч. I и 2); но и в "Ричарде II" обрисовываются уже основные черты счастливого соперника. Болингброк возвращается в Англию ослушником королевской воли, но еще не мятежником: он ищет только того, что принадлежит ему бесспорно. С средневековой точки зрения, он несомненно имел основание сказать (II, 3): "коль скоро мой брат - король, то по тому же праву я - герцог Ланкастер". Как подданный, он обращается к закону, - и если форма обращения необычна, то лишь потому, что для него был закрыт нормальный путь судебной защиты. Что искатель наследства обращается в искателя короны, этому способствует с одной стороны сам король, сразу готовый отдать больше требуемого, с другой - настроение страны, решительно враждебное Ричарду (см. рассказ Скрупа в 2-ой сцене III-го действия). Настоящая вина Болингброка - в словах, вызвавших преступную решимость Экстона, и эту вину не снимает с него осуждение, с которым он относится, post factum, к внушенному им делу. Крупными, яркими штрихами изображен и герцог Иоркский, типичный представитель слабых, нерешительных людей, брошенных в пучину борьбы между противоположными течениями. Вынужденный стать на ту или другую сторону, он испытывает мучительные колебания - и примыкает, в конце концов, к более сильному. "Я оставлен опорой трона" - восклицает он при первой вести о мятеже, - "я, в ком нет сил поддерживать себя" (II, 2)! "Ведь надо ж делать что-нибудь", говорит он сам себе - и, в сущности, ничего не делает. Свое объяснение с Болингброком (II, 3) он начинает угрозами и упреками, а заканчивает утешением слабых - ссылкою на обстоятельства, лишающия его возможности сопротивляться. Он плачет, видя унижение Ричарда перед Болингброком (III, 3), но первый провозглашает нового короля, уступая епископу Карлейльскому почетную роль заступника за право (IV). Неумолимо твердым он является только как обвинитель Омерля (V, 2 и 3), опасаясь, очевидно, что измена сына повлечет за собою опалу и для отца... Из среды придворных выдается только один Нортомберлэнд, льстивый с сильным (II, 3), безжалостный к слабому (IV и V, 1), побуждаемый к мятежу не столько несправедливостью короля к Болингброку, сколько страхом за собственную безопасность (II, I). Королева принадлежит к числу тех нежных, безгранично и беззаветно преданных жен, которых с такою любовью рисовал Шекспир. Ей не чужда, однако, способность "возстать на море бед"; она томится предчувствиями (II, 2), с трудом переносит тягостную неизвестность (III, 4), но, когда разразилось несчастье, встречает его с большим мужеством, чем Ричард (V, 1). К ней приурочена прелестная сцена с садовником (III, 4), устами которого народная мудрость произносит глубоко продуманный приговор над королем, недостойным своего сана... С удивительною силой необузданность и грубость средневековых нравов отражается во взаимных обвинениях Болингброка и Норфолька (I, 1 и 3), Бэгота и Омерля (IV). Последняя сцена, во многом повторяющая первую, может показаться излишней, но она довершает характеристику среды, в которой происходит действие.

Первое издание "Ричарда II" появилось в печати в 1597-м, второе - в 1598-м, третье - в 1608-м, четвертое - в 1615 г. В первых двух изданиях нет той части четвертого акта (начиная со слов Нортомберлэнда: "угодно-ль, лорды, выслушать иск общин" до слов Болингброка: "В ближайшую из сред желаем мы короноваться"), в которой действующим лицом является Ричард. Большинство комментаторов полагают, что она была написана одновременно со всем остальным, но не допущена к печати - а вероятно и к представлению - в царствование Елизаветы, к концу своей жизни утратившей прежнюю популярность и имевшей повод сомневаться в прочности своего престола. В подтверждение этого предположения указывают с одной стороны на то, что четвертый акт, без указанного места, несоразмерно краток (всего 169 стихов, между тем как в пятом акте их 553, в третьем - 579), с другой стороны - на то, что перед возстанием Эссекса (1600) его сообщники заставили актеров играть на улицах и площадях трагедию о Ричарде II-м, с намерением произвести впечатление, невыгодное для королевской власти. По общему признанию, эта трагедия - не хроника Шекспира, а другая пьеса, раньше написанная и менее благосклонная к Ричарду; но важно то, что заговорщикам казалось не бесполезным напомнить о низложении короля - и, следовательно, такого напоминания могла опасаться королева *). Есть, однако, и другое мнение, менее решительное: одинаково возможным признается и составление четвертого акта с самого начала в той форме, какую он имеет в третьем и последующих изданиях, и позднейшее его дополнение, вызванное именно сравнительною краткостью акта. В подтверждение последней гипотезы указывают на то обстоятельство, что и в первоначальном своем виде четвертый акт образует стройное целое; недостающее в нем место не может быть названо притом более опасным для авторитета и престижа королевской власти, чем все остальное содержание хроники. Убедительность этих соображений весьма невелика. Странным представляется уже отсутствие главного действующего лица в самый разгар действия; трудно объяснить себе, каким образом Ричард, составляющий средоточие и суть всей пьесы, мог быть оставлен за кулисами в самый решительный момент его жизни. Во внешнем, логическом смысле нельзя отказать четвертому акту и в той форме, какую он имеет в первых двух изданиях; но напрасно было бы искать в нем внутреннего, поэтического смысла, глубокой связи со всем предыдущим и последующим. Ричард, слагающий с себя корону, - необходимое звено между королем, врасплох застигнутым бедою, и развенчанным монархом, покорившимся судьбе и способным отстаивать только свою жизнь. Едва ли можно сомневаться и в том, что состарившейся, подозрительной и осторожной королеве особенно опасной должна была показаться именно сцена унижения короля перед парламентом, унизить который было постоянным стремлением Тюдоров.

*) Что события времен Ричарда II-го и позже могли возбуждать страсти, доказательством этому служит любопытный факт, приводимый Гервинусом: во время всемогущества и наименьшей популярности Вальполя публика приветствовала одобрительными восклицаниями те места шекспировской хроники, где идет речь о зависимости короля от его любимцев.

Другой спорный вопрос касается времени составления хроники. По мнению одних, она написана перед самым появлением её в печати, по мнению других - несколькими годами раньше, около 1593-го года. Последнего мнения держатся те, кто не особенно высоко ценит художественное достоинство хроники и сближает ее с сравнительно слабыми произведениями Шекспира, напр. с "Генрихом VI". Есть еще среднее мнение, различающее в "Ричарде II" первоначальную основу, тесно примыкающую к летописи, и позднейшие поэтические вставки. Несомненными точками соприкосновения между "Ричардом II" и предшествующими пьесами служат две внешния черты: отсутствие прозаических сцен (как и в первой и третьей частях "Генриха VI", в "Ричарде III", в "Короле Джоне") и сравнительно частое употребление рифмы; но ни из той, ни из другой нельзя заключить, что между написанием и напечатанием хроники прошло несколько лет. Если в "Генрихе IV", непосредственно следующем за "Ричардом II", проза играет такую большую роль, то это объясняется широким местом, отведенным в позднейшей хронике комическому элементу, которого нет в "Ричарде II": стих являлся мало подходящим для речей Фальстафа и КR, Шалло и Сайленса, мистрисс Куикли и Тиршит. Количество рифмованных стихов имело бы значение только в таком случае, если бы мы не знали, какая хроника написана раньше - "Ричард II" или "Генрих IV"; но основанием к тому, чтобы отодвинуть составление первой на несколько лет назад, оно служить не может. Чрезвычайно неправдоподобно, наконец, предположение о позднейших вставках. Неодинаковая поэтическая ценность различных частей пьесы вполне возможна и при одновременном их написании: она объясняется как быстротою, с которою работал Шекспир, так и различием материалов. Совершенно понятно, что воспроизведение событий, которые в почти готовом виде давала летопись (напр. спора между Болингброком и Норфольком), не могло вызвать в поэте такого подъема вдохновения, как свободное изображение душевной жизни его героев.

Гервинус и многие другие видят в "Ричарде II-м" необходимое введение к трилогии, посвященной Ланкастерскому дому (две части "Генриха IV" и "Генрих V"). И действительно, все четыре хроники соединены между собою не только тождеством нескольких действующих лиц (Болингброк - Генрих IV, Нортомберлэнд, Перси, Омерль), не только ретроспективными взглядами, встречающимися в позднейших пьесах ("Генрих IV" ч. 1-ая, III, 2; IV, 3; ч. 2-ая, III, 1; IV, 4; "Генрих V", IV, 1), но и "тенью грядущаго", отбрасываемою "Ричардом II". Такова речь епископа Карлейльского в парламенте (д. IV), предвещающая междоусобия ХИ-го века; таково обращение Ричарда к Нортомберлэнду (V. 1) - к этой "лестнице", которою Болингброк достиг престола"; таковы слова Болингброка о своем сыне (будущем Генрихе V-м), сквозь пороки которого блестит луч надежды (V, 3). Не подлежит никакому сомнению, что в событиях 1399-1400 г. заключалось, как в зародыше, многое из дальнейших судеб Англии - и это ясно видел поэт. До крайности парадоксальным кажется нам поэтому мнение, усматривающее в "Ричарде II" скорее конец, чем начало - конец по отношению к другим, не дошедшим до нас пьесам, изображавшим более ранние годы царствования Ричарда II-го. Гораздо скорее можно предположить, что, задумав дать картину судеб Ланкастерской монархии - параллельную той, которую он раньше посвятил дому Иорков ("Генрих VI" и "Ричард III"), - Шекспир остановился прежде всего на последних годах царствования Ричарда II-го, когда посеяны были семена могущества, но вместе с тем и упадка новой династии.

Есть-ли в "Ричарде II" следы политических убеждений и симпатий Шекспира? Некоторые из английских комментаторов разрешают этот вопрос утвердительно, находя в "Ричарде II" порицание злоупотреблений королевской властью - но еще более сильное осуждение посягательств на права законного монарха. Чтобы судить о степени правильности этого взгляда, нужно было бы иметь более подробные сведения о личности Шекспира; теперь возможны только более или менее произвольные догадки - произвольные уже потому, что самые характерные с этой точки зрения, места хроники (напр. речь епископа Карлейльскаго) вполне объяснимы из хода действия без допущения какой-либо тенденции со стороны поэта. С полною ясностью отразился в "Ричарде II" только пламенный патриотизм Шекспира. Хвалебный гимн Джона Ганта в честь Англии (II, 1) так слабо связан с речью, в которую он вставлен, и до такой степени проникнут искренним энтузиазмом, что в нем нельзя не видеть настроение самого автора. Глубокая нежность к родной стране слышится в словах: "Счастливейшее племя, в малом - мир, роскошный перл в сверкающей оправе", - а в указании на её "всемирную славу" мы узнаем современника Елизаветы, гордого победами Англии над Испанией, её влиянием на европейскую политику, её растущей властью над океаном.

К. Арсеньев.

КОРОЛЬ РИЧАРД II.

Действующия лица:

Король Ричард II.

Джон Гант, герцог Ланкастерский. ) дяди

Эдмунд Ланглей, герцог Иоркский. ) короля

Генрих, по прозванию Болингброк, герцог Гирфордский, сын Джона Ганта, впоследствии Генрих IV.

Герцог Омерльский, сын герцога Иоркскаго.

Томас Моубрэй, герцог Норфолькский.

Герцог Серрей.

Граф Салисбери.

Лорд Беркли.

Беши.

Бэгот. ) придворные короля Ричарда.

Грин.

Граф Нортомберлэндский.

Генри Перси, по прозванию Готспорь, его сын.

Лорд Росс.

Лорд Виллоуби.

Лорд Фицуотер.

Епископ Карлейльский.

Аббат Вестминстерский.

Лорд маршал.

Сэр Стефен Скруп.

Сэр Пирс Экстон.

Капитан уэльского отряда.

Супруга короля Ричарда (королева).

Герцогиня Иоркская.

Герцогиня Глостерская.

Дамы королевы.

Лорды, герольды, офицеры, солдаты, два садовника, тюремщик, гонцы, конюх и другие служащие.

Действие происходит в Англии и в Уэльсе.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Лондон. Дворец короля Ричарда.

Входят король, Ричард,Джон Гант, разные знатные лица и придворные.

Король Ричард.

Джон Гант, почтенный старый Ланкастер!

Согласно долгу и присяге ленной,

Скажи, тобою вызван ли сюда

Твой сын, отважный Генри Гирфорд, чтобы

Здесь подтвердить всю тяжесть обвинений,

Взведенных им на герцога Моубрэя

Норфолькскаго? Их выслушать нам было

Доныне недосуг.

Джон Гант.

Да, повелитель,

Он здесь.

Король Ричард.

Скажи, расспрашивал ли ты:

Быть может, только по старинной злобе

Он обвиняет герцога, иль вправду

Заметил в нем измену и решил,

Как верный подданный, донесть об этом?

Джон Гант.

Насколько мог узнать я, он находит,

Что вашему величеству грозит

Опасность; он доносит не по злобе.

Король Ричард.

Позвать сюда обоих! Пусть пред нами,

Лицом к лицу, нахмурясь друг на друга,

Свободно мысли выскажут свои

И обвиняемый и обвинитель. Оба

Они горды, упрямы, в гневе глухи,

Как море, и поспешны, как огонь.

Входят Болингброк и Моубрэй.

Болингброк.

Да здравствует на много лет счастливых

Мой сюзерен, любимый мой король!

Моубрэй.

Пусть каждый день усугубляет счастье,

Пусть небеса, завидуя земле,

Безсмертьем светлым твой венец украсят!

Король Ричард.

Благодарю обоих; но, конечно,

Один из вас нам только льстит, как видно

Из дела, вас приведшего сюда:

Друг друга, ведь, вините вы в измене.

Кузен наш Гирфорд, что нам скажешь ты

Про герцога Норфолькскаго?

Болингброк.

Во-первых,

Я небеса в свидетели зову,

Что лишь как верный подданный, влекомый

Желанием сердечным охранить

Жизнь короля священную, и чуждый

Иных причин, - какой либо вражды, -

Пред королем предстал я с обвиненьем.

Затем, Томас Моубрэй, я обращаюсь

К тебе: запомни, что я говорю;

Здесь, на земле, я отвечаю телом

За это, а на небесах - душой.

Изменник ты и негодяй презренный,

Чрезмерно знатный для злодейских дел,

Душою же своей - чрезмерно низкий,

Чтоб ты в живых достоин был остаться!

Чтоб подтвердить, что ты изменник, - снова

Тебе вбиваю в глотку это слово,

И, лишь король позволил бы, - мой меч

Докажет, что моя правдива речь!

Моубрэй.

По хладнокровью моему о чувствах

Моих прошу я не судить; ведь здесь

Не женский спор, крикливо-безтолковый,

Борьба двух раздраженных языков:

Решаться так не может наша распря;

Кровь горяча, но здесь остыть должна.

Конечно, не могу я похвалиться

Таким терпеньем, чтоб смолчать совсем,

Но к королю глубокое почтенье

Меня стесняет дать словам свободу,

Пустить их и пришпорить, чтоб вдвойне

Они врагу обратно вбили в глотку

Всю клевету, что взвел он на меня.

Хоть он и родствен королю по крови,

Оставив это в стороне, - его

Я презираю, на него плюю,

За то, что трус он, клеветник безчестный.

Чтоб это доказать, я предоставлю

Ему все преимущества в бою

И биться с ним готов везде, хотя бы

Пришлось пешком идти мне до вершин

Обледенелых Альпов, иль в пустыню,

Где не была британская нога.

Теперь же лишь скажу в свою защиту, -

И клятву дам, - что он бесстыдно лжет.

Болингброк.

Дрожащий бледный трус! Тебе перчатку

Бросаю я, пред всеми отрекаясь

На этот раз от кровного родства,

Которым с нашим королем я связан;

Оно тебе внушает не почтенье,

А только страх. И если грешный ужас

В тебе еще довольно сил оставил,

Чтоб мой залог принять, то наклонись

И подними! С тобою я расправлюсь,

По всем законам рыцарства, за все,

В чем обличил тебя, и все, что впредь

Ты худшего измыслишь.

Моубрэй.

Поднимаю

Перчатку эту и клянусь мечом,

Мне возложившим рыцарство на плечи,

Что дам тебе лихой ответ, согласно

Всем правилам и рыцарским законам,

Сев на коня, пусть не сойду живой,

Коль я изменник и кривлю душой.

Король Ричард.

В чем именно, - скажи, кузен, точнее, -

Ты обвиняешь герцога? Вина

Должна быть тяжела, чтоб мы помыслить

Могли о нем недоброе.

Болингброк.

Скажу

И доказать готов ценою жизни,

Во-первых, что он взял сто тысяч ноблей,

Чтоб уплатить солдатам короля,

И их растратил на разврат бесстыдный,

Как лживый плут и мерзостный изменник.

Скажу еще, и докажу оружьем,

Здесь и везде, хоть в самых дальних дебрях,

Куда лишь взор британца проникал, -

Что всех измен, за восемнадцать лет,

Затеянных у нас в стране, источник

И голова - все он, Моубрэй коварный.

Затем скажу и буду утверждать,

Пока ценой его зловредной жизни

Я не исправлю сделанных им зол,

Что Глостерского герцога убийство

Подстроил он, коварно сговорившись

С врагами легковерными его,

Как подлый трус, - и вот в потоках крови

Погибла неповинная душа.

Та кровь, как жертва Авеля, взывает

Из молчаливой глубины земли

Ко мне о правой и суровой мести;

И я поклялся честью родовой,

Что отомщу, иль не уйду живой!

Король Ричард.

Высок полет его решений смелых!

Томас Норфолькский, что на это скажешь?

Моубрэй.

Пусть государь мой отвратит лицо,

Ушам своим прикажет быть глухими,

Пока я буду говорить об этом

Позоре крови королевской, гнусном

Мерзавце, ненавистном честным людям

И самому Создателю.

Король Ричард.

Моубрэй!

Глаза и уши наши беспристрастны;

Он сын лишь брата моего отца,

Но будь он сам мой брат, наследник даже, -

Такая близость и родство по крови

Ему не послужили бы щитом

И не могли б поколебать нисколько

Правдивый суд прямой души моей.

Он, как и ты, - наш подданный; свободно

Все говорить ты можешь.

Моубрэй.

Если так, -

Знай, Болингброк, как ты ни низок сердцем:

Гортанью лживой ложь извергнул ты.

Три четверти полученной мной суммы

Я честно уплатил в Калэ солдатам;

Остаток - взял себе по уговору,

Затем, что был передо мной в долгу

Мой государь по тем расходам крупным,

Которые я нес в мою поездку

Во Францию, за нашей королевой.

На, проглоти же эту ложь! Затем,

Что Глостера касается, то вовсе

Его не убивал я; в этом деле

Я пренебрег лишь, к своему стыду,

Своим священным долгом. Перед вами,

Отец почтенный моего врага,

Лорд Ланкастер, я точно был виновен

И против жизни вашей замышлял;

То был мой грех: скорбя о нем душевно,

Перед моим последним причащеньем

Я каялся усердно, вас просил

Простить меня и был прощен, надеюсь.

Все остальные обвиненья - ложь,

Источник коей - злоба негодяя,

Предателя и гнусного мерзавца, -

И я сумею ей противостать.

Взамен его перчатки, я швыряю

Свою к ногам зазнавшагося труса,

Чтоб доказать ценою лучшей крови,

Какая в нем найдется, что я честен.

И чтоб покончить с этим, умоляю

Вас, государь, назначить поскорей

День поединка нашего.

Король Ричард.

Моубрэй

И Гирфорд, оба дышете вы злобой;

Послушайтесь меня: пусть изольется

Свирепый гнев ваш без пролитья крови.

Хоть мы не врач, но вам леченье это

Предпишем: если язва глубока,

То и надрез глубок чрезмерно будет.

Врачи нам говорят, что этот месяц

Кровопусканью не благоприятен;

Простите же друг другу, помиритесь.

Добрейший дядя, помогите мне

Окончить спор их с самого почина:

Я успокою герцога, вы - сына.

Гант.

В мои лета, конечно, мне прилично

Быть миротворцем. Сын мой, поскорей

Брось герцога перчатку.

Король Ричард.

Брось, Моубрэй,

Залог кузена.

Гант.

Что же, Гарри, что же?

Мне просьбу дважды повторять не гоже.

Король Ричард.

Брось, Норфольк, брось, прошу: не будь упрям

Без всякой пользы.

Моубрэй.

Я бросаюсь сам,

Великий государь, к твоим ногам!

Отнять ты можешь жизнь мою, - нет спора;

Не требуй только моего позора!

Я за тебя обязан жизнь сложить,

Но после смерти имя будет жить,

И помрачать его красу и славу,

О государь, не можешь ты по праву.

Я здесь унижен, тяжко оскорблен,

До глубины души своей пронзен

Доноса ядом, весь покрыт я срамом, -

Для этих ран единственным бальзамом

Послужит кровь из сердца груди той,

Что породила этот яд.

Король Ричард.

Постой,

Моубрэй: смирять должны мы наши страсти;

Отдай залог, покорствуй нашей власти:

Львы укрощают леопардов *).

*) Леопард был в гербе Норфольков, а лев - в королевском гербе.

Моубрэй.

Да,

Но пятен их не смоют никогда.

Возьми себе мой стыд, - и по приказу

Тогда перчатку возвращу я сразу.

Возлюбленный король и властелин!

Всей жизни нашей лучший дар - один:

Честь наша; человек, её лишенный,

Подобен жалкой глине позлащенной

Или куску раскрашенной земли.

Нам дан брильянт, чтоб мы его блюли

За десятью замками: твердый, верный,

Отважный дух в груди нелицемерной.

Честь - жизнь моя: оне срослись в одно,

И честь утратить - для меня равно

Утрате жизни. Добрый повелитель!

Дозволь, чтоб был я чести той хранитель

В бою с врагом! Я жил, ее храня;

Смерть за нее - отрада для меня.

Король Ричард.

Кузен, начни: расстанься ты с залогом.

Болингброк.

Чтоб грех такой свершил я перед Богом!

Чтоб в страхе хвост поджал в глазах отца!

Чтоб струсил я на вызов подлеца,

Набравшагося храбрости! Когда бы

Язык мой вздумал дать ответ столь слабый,

Столь низкий, рабский вымолвить отказ

От слов моих, - тогда я сам сейчас

Зубами бы отгрыз язык лукавый

И он с плевком бы полетел, кровавый,

В лицо Моубрэя, где живет позор!

(Гант уходит).

Король Ричард.

Как видно, мы не в силах этот спор

Уладить. Впрочем, не для просьб покорных, -

Мы лишь для повелений рождены.

Готовьтесь же за все ответить жизнью

И в Ковентри, в день Ламберта, прибудьте.

Мечи и копья ваши там решат

Раздор, взрощенный ненавистью вашей.

Вас помирить не удалось нам; пусть же

Сочтется правым тот, кто победит.

Лорд маршал, позаботьтесь, чтоб герольды

Ко дню, сейчас назначенному мной,

Устроили домашний этот бой.

(Уходят).

СЦЕНА II.

Дворец герцога Ланкастерскаго.

Входят Джон Гант и герцогиня глостерская.

Гант.

Увы, во мне связь кровная с Вудстоком

Сильнее возбуждает жажду мести

Его убийцам, чем все ваши вопли.

Но так как суд и месть - в руках того,

Кто сам свершил тот грех непоправимый, -

То предоставим нашу тяжбу - небу.

Когда настанет час, оно прольет

Кипящий дождь возмездья на злодеев.

Герцогиня.

И братский дух так мало возмущен?

Любовь совсем угасла в старом сердце?

Семь сыновей Эдварда, - в их числе

И ты, - священной крови семь фиалов,

Иль семь ветвей от общего ствола.

Из них одни природа изсушила,

Другия ветви - срезаны судьбой;

Но муж мой милый, жизнь моя, мой Глостер,

Фиал, весь полный той священной крови,

Цветущий отпрыск царственного древа, -

Разбит, - и вытек драгоценный сок!

Он срублен, - и листы его увяли

От зависти, от топора убийц!

О Гант! Та кровь - твоя: одно, ведь, ложе,

Одна утроба породили вас;

Один металл, одна и та же форма:

В нее он так же вылился, как ты!

И хоть он мертв, а ты живешь и дышешь,

Но ты в лице его убит; ты даже,

Перенося спокойно гибель брата,

Как будто тем даешь свое согласье

На смерть отца, - затем, что бедный брат твой был

Подобьем отца. Не называй

Терпеньем это, Гант: то не терпенье, -

Отчаянье! Терпя убийство брата,

Убийцам ты указываешь путь,

Чтоб и тебя они лишили жизни.

Что в низких душах мы зовем терпеньем, -

Для благородных душ - холодный страх,

Дрянная трусость! Что еще сказать мне?

Чтоб ты остался жив, - нет средства лучше,

Как месть за гибель мужа моего.

Гант.

Пусть судит Бог; Его земной наместник,

Помазанный перед его лицом.

Ту смерть устроил; если он виновен, -

Пусть небо мстит, я ж не могу поднять

Руки своей на ставленника Неба.

Герцогиня.

Увы, кому ж я жаловаться буду?

Гант.

Лишь Господу, защитнику вдовиц.

Герцогиня.

О, да, Ему! Прощай же, Гант мой старый!

Ты в Ковентри отправишься теперь,

Чтоб видеть битву Гирфорда родного

С Моубрэем кровожадным. О, пускай

Моей и мужа моего обидой

Копье твое, наш Гарри, заострится

И грудь убийцы гнусного пронзит!

Иль, если в первой стычке дашь ты промах,

То пусть грехи Моубрэя отягчат

Его настолько, чтобы подломился

Под ненавистным взмыленный хребет

Коня его, и всадник, трус презренный,

В песок арены грохнулся б стремглав

Пред нашим Гарри! Ну, прощай, мой старый!

Того, кого ты братом звал, жена

С своей печалью умереть должна.

Гант.

Прощай, сестра: я в Ковентри отправлюсь;

Пусть счастье Бог пошлет тебе и мне.

Герцогиня.

Еще словечко! Наша скорбь, упавши,

Всегда стремится вверх подняться снова, -

Не от того, чтобы она была

Пуста, как мяч,- от тяжести великой.

Я попрощалась, не окончив речи:

Печаль всегда отсрочит свой конец.

Прошу тебя, снеси поклон мой брату,

Эдмонду Иорку. Это все. Нет, нет!

Хоть это все, не уходи так скоро:

Я что нибудь еще припомню. Да:

Пусть он скорей ко мне приедет в Плэши.

Ах, чтож найдет там добрый старый Иорк?

Дом опустелый, стены без убранства,

Пустые службы, плиты, по которым

Никто не ходит; а в привет - мой плач...

Нет, кланяйся ему; пусть не приходит

За горем: горе всюду нас находит.

Нет, нет отрады мне: умру с тоской!

Прости: в слезах прощаюсь я с тобой.

(Уходят).

СЦЕНА III.

Арена в Ковентри.

Входят лорд маршал и герцог Омерльский.

Лорд маршал (герцогу).

Скажите, лорд, вооружен-ли Гирфорд?

Омерль.

Да, с головы до ног; войти он жаждет.

Лорд маршал.

И герцог Норфольк, бодр и полн отваги,

Ждет только зова вражеской трубы.

Омерль.

Бойцы готовы, ждать лишь остается

Прибытия особы короля.

Раздаются трубы. Входит король в сопровождении придворных, Гант, Беши, Бэгот, Грин и другие. Они садятся.

Входит вооруженный Моубрэй в качестве ответчика, в сопровождении герольда.

Король Ричард.

Спроси, лорд маршал, у того бойца,

Зачем сюда явился он с оружьем;

Потребуй, чтоб свое сказал он имя

И чтобы, по закону, клятву дал,

Что правое он защищает дело.

Лорд маршал.

Во имя Господа и короля!

Скажи, кто ты, зачем сюда явился

Вооруженный, с кем ты биться хочешь

И тяжба в чем твоя? Держи ответ

По правде и по рыцарской присяге,

И, если прав ты, то да защитят

Тебя Господь и рыцарская доблесть!

Моубрэй.

Томас Моубрэй, Норфолькский герцог я!

Пришел я в силу рыцарской присяги, -

Которую не дай Господь нарушить, -

Чтоб честь мою и верность охранить

Пред Богом, королем и всем потомством

Моим, противу тяжких обвинений,

Которые облыжно герцог Гирфорд

Взвел на меня, и этою защитой,

При помощи небес и этих рук,

Всем доказать, что лжец он и предатель

Пред Богом, королем моим и мной.

И, так как прав я, - помоги мне, Небо!

Раздаются трубы. Входит вооруженный Болингброк, в сопровождении герольда.

Король Ричард.

Спроси, лорд-маршал, рыцаря того,

Кто он такой, зачем сюда явился,

Закованный в военные доспехи,

И допроси формально, по закону,

За правое ли дело он стоит.

Лорд маршал.

Кто ты? Зачем явился на арену,

Пред королем, закован в эти латы?

С кем биться хочешь? Тяжба в чем твоя?

По правде дай ответ, как честный рыцарь,

И, если прав ты, - Небом будь храним.

Болингброк.

Я Гарри Гирфорд, Ланкастер и Дерби

Вооруженный, я сюда явился,

Чтоб доказать, при помощи небес

И сил моих телесных, на арене

То, что сказал о герцоге Норфолькском:

Что он изменник, грязный и опасный,

Пред Богом, королем моим и мной!

И, так как прав я, помоги мне, Небо!

Лорд маршал.

Под страхом смерти, пусть никто не смеет

Ногой коснуться до арены этой,

Куда имеет доступ только маршал

И те - чей долг за битвою следить.

Болингброк.

Дозвольте мне поцеловать, лорд маршал,

У сюзерена руку, преклонив

Пред ним колена, чтобы с ним проститься.

Моубрэй и я - двум странникам подобны,

Идущим в долгий и тяжелый путь.

Затем, позвольте также нам с друзьями

Сердечно и торжественно проститься.

Лорд маршал.

Всеподданнейше просит обвинитель

У вашего величества: дозволить

Поцеловать вам руку и проститься.

Король Ричард.

Сойдем мы с трона, чтоб его обнять!

Прощай, кузен мой! В царственной сей битве

Настолько пусть судьба тебя хранит,

Насколько ты за правду будешь биться!

Ты - кровь моя; и если здесь пролиться

Ей суждено, то слезы я пролью,

Но мстить не должен я за смерть твою.

Болингброк.

Пусть благородный лик не осквернится

Слезою, если в битве я паду.

Как сокол вслед за птицею стремится,

Так смело в бой с Моубрэем я иду.

Прощаюсь с вами, добрый лорд, с тобою,

Кузен Омерль, друг благородный мой;

Пусть смерть близка, - но я перед борьбою

Не слаб, а бодр, и свеж, и юн душой.

У англичан последним подается

На пиршествах вкуснейшее из блюд:

Так мне теперь проститься остается

С тем, кто всех ближе и милей мне тут.

Ты, мой земной творец! Возобновленный

Во мне и прежней силой оживленный,

Дух юности твоей меня вдвойне

Возвысит, чтоб достать победу мне!

Мой панцырь укрепи своим моленьем,

Мне заостри копье благословеньем,

Чтоб то копье, не ведая преград,

Пробило сталь лощеных вражьих лат,

И пусть твой сын победою кровавой

Покроет имя Ганта новой славой!

Гант.

Пошли тебе Бог счастья в правом деле!

Как молния, будь быстр и пусть удары

Твои падут, удвоенные дважды,

Как гром ошеломляющий, на шлем

Противника! Пусть быстро льется в жилах

Кровь юная твоя, будь бодр и смел!

Болингброк.

Моя правдивость и святой Георгий

Мне да помогут в том!

Моубрэй.

Хотя мой жребий

От Господа зависит иль от счастья, -

Убит ли буду, иль останусь жив, -

Я верен трону короля, как честный,

Всегда правдивый и прямой джентльмен.

И никогда освобожденный пленник

Так радостно не сбрасывал цепей,

Встречая снова золотую волю,

Как веселится здесь моя душа

Пред празднеством желанным этой битвы!

Вы, сюзерен могучий мой, вы, пэры

Товарищи, из уст моих примите

Привет прощальный с пожеланьем счастья.

Как на игру иду я, бодр и жив,

На битву: тот спокоен, кто правдив.

Король Ричард.

Прощай, милорд! И мужество и силу

Спокойно вижу я в твоих словах.

Распорядитесь, маршал: пусть начнут.

Лорд маршал.

Уильям Шекспир - Король Ричард второй. 1 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :