Уильям Шекспир
«Король Лир (King Lear). 1 часть.»

"Король Лир (King Lear). 1 часть."

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА

Лир, король Британии.

Король Франици.

Герцог Бургундский.

Герцог Корнуэльский.

Герцог Эльбени.

Граф Кент.

Граф Глостэр.

Эдгар, его сын.

Эдмонд, тоже его сын, только побочный.

Шут Лира.

Осуольд, дворецкий Гонэрили.

Корен, придворный.

Старик, вассал Глостэра.

Врач.

Офицер, в услужении y Эдмонда.

Придворный, приближенный Кордэлии.

Герольд.

Гонэрил,

Рэгана, ) дочериЛира.

Кордэлия,

Рыцари, воины, послы, гонцы, лица из свиты и проч.

Действие происходит в Великобритании.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Пышный зал во дворце Лира.

Входять Кент, Глостэр и Эдмонд.

Кент. Мне до сихь пор казалось, что король более расположен к герцогу Эльбени, чем к герцогу Корнуэльсскому.

Глостэр. Так всегда казалось и всем; но теперь при разделе королевства не заметно, чтобы король благоволил к кому-нибудь особенно. Уделы уравновешены с такою точностью, что самый выбор становится труден.

Кент. Этот молодой человек, вероятно, ваш сын, милорд?

Глостэр. Я взял его воспитание на свою ответствеяность и так часто краснел, сознаваясь, что он мой сын, что теперь в этом отношении совсем закалился.

Кент. Я вас не понимаю.

Глостэр. A вот мать этого молодого человека не только поняла, но и зачала. Вследствие этого её живот стал постепенно округляться и матерью она сделалась ранее, чем успела добыть себе мужа.

Кент. Не приходится жалеть о проступке, когда следствием его является такой прекрасный плод.

Глостэр. У меня есть еще другой сын, немного постарше этого и прижитый в законном браке, но он все-таки не более мне дорог, чем этот. Хотя плут, которого вы видите, явился на свет несколько нахально и ранее, чем его об этом попросили, его мать все-таки была красавица. Ея любовь доставила мне столько минуть блаженства, что теперь волей-неволей приходится признавать этого пригулка. Знаешь ты почтенного этого джентльмена Эдмонд?

Эдмонд. Неть, милорд, не знаю.

Глостэр. Это граф Кенть. Запомни хорошенько его лицо, потому что он лучший мой другь.

Эдмонд (Кенту). Рад всегда служить, чем могу.

Кент. Мне очень-бы хотелось полюбить вас; для этого нам следует познакомиться поближе.

Эдмонд. Постараюсь заслужить ваше расположение.

Глостэр. Он девять лет пробыл в отсутствии и скоро уезжает опять... Вот и король (За сценой гремят трубы. Входит Лир, герцоги Корнуэльский и Эльбена, Гонэриль, Регана, Кордэлия и свита).

Лир. Глостэр, ступай навстречу королю Франции и герцогу Бургундскому, a затем проведи их сюда.

Глостэр. Сейчас, мой повелитель (Уходит).

Лир. A мы тем временем объясним наши, до сих для многих еще темные намерения. Дайте мне ландкарту страны. Пусть знаю все, что мы разделили свое государство на три равные части, так-как твердо намерены избавить наши преклонные годы от всяких правительственных трудов и забот. Пусть эти труды выпадают на долю более молодых сил, a мы, ничем более не обремененные, потащимся навстречу смерти. Ты, сын наш, герцог Корнуэлский, и ты, Эльбени, тоже преданный наш сын, слушайте: - чтобы избежать всяких поводов к недоразумениям в будущем, мы решились теперь-же во всеуслышанье объявить, какую часть нашего государства должна получить каждая из наших дочерей. Что-же касается властелинов Франции и Бургундии, двух этих блистательных соперников, добивающихся руки младшей нашей дочери и для этой цели любезно продливших свое пребывание при нашем дворе, ответ наш они узнают сегодня-же здесь. Вы-же, дочери мои, ради которых мы поступаемся властью, доходами с государства, как и правительственными заботами, говорите. Поведайте, которая из вас любит меня сильнее, дабы наша щедрость соответствовала этой любви и дабы на этом основании истинное достоинство было награждено по заслугам. Гонэриль, ты старшая; воэтому теб первой предоставляется слово.

Гонэриль. Отец и государь, того, как сильно я люблю вас, не выразит слово. Вы мне дороже, чем свет очей, чем необъятный мир, чем свобода. Вы для меня ценнее всего, что может считаться редким и дорогим. Вы не менее мне дороги, чем сама жизнь со всеми её благами, как здоровье, счастие, красота и почести. Едва-ли когда-либо дочь умела так сильно любить, a родитель мог быть любим такою беззаветною любовью, от которой дыхание замирает в груди, и речь становится бессильной, любовью более могучей, чем все восклицания: - "Я люблю тебя!"

Кордэлия (про себя), Что-же скажешь ты, Кордэлия? Люби и молчи!

Лир. От этой черты, Гонзриль, и до этой, часть государства со всеми его тенистыми лесами, тучными полями, многоводными реками и широко раскинувшимися пастбищами назначена мною тебе. Пусть этот участок вечно сохранится во владении твоем и твоего потомства от герцога Эльбени... Что скажет теперь вторая наша дочь, горячо любимая нами Рэгана, супруга герцога Корнуэльскаго? Говори, Рэгана.

Рэгана. Я вылита из тогоже металла, как и сестра, цените и меня, сообразуясь с её достоинствами. Клянусь, она сумела передать самую сущность моей любви к вам. Не сумела она только высказать, что всевозможные, даже высшие радости жизни для меня ничто, что я живу и счастлива только своею любовью к вам, отец мой и государь.

Кордэлия (про себя). Как-же ты бедна, Кордэлия!.. Но, нет! я убеждена, что твоя любовь ценнее их громких слов.

Лир. Тебе и твоему потомству, Рэгана, я назначаю вот эту треть прекрасного нашего королевства. Она ни по ценности, ни по живописности не уступает той, которая назначена Гонэрили. Теперь величайшая ваша радость, наша младшая, но не менее других любимая дочь, руки которой домогаются властелины французских виноградников и обильных молоком бургундских стад, твоя очередь. Говори, и на основании своих слов ты получишь, быть может, самую роскошную часть наших владений. Что скажешь, Кордэлия?

Кордэлия. Ничего, государь.

Лир. Как, ничего?

Кордэдия. Да, ничего.

Лир. Из ничего ничего не выйдеть. Говори-же!

Кордэлия. Я, несчастная, не умею изливать в словах того, что y меня на сердце. Я люблю вас, государь, так, как обязана любить дочь - ни больше, ни меньше.

Лир. Что такое, Кордэлия? Измени хоть немного свою речь, чтобы окончательно не повредить своему счастию?

Кордэлия. Добрый мой государь! Вам я обязана жизнью, вы воспитали, любили меня. Я плачу вам за это, как предиисываеть мне долгь: - я повинуюсь вам, люблю вас и уважаю. Зачем моим сестрам мужья, когда оне уверяют, будто любят одного вас? Придется и мне выйти замуж; тогда тот, кому достанется моя рука, получит с нею половину моей любви, моих попечений, моих обязанностей. Никогда не выйду я замуж так, как сестры, чтобь продолжать любить одного только отца. ,

Лир. И ты говоришь это от сердца?

Кордэлия. От всего сердда, добрый мой государь!

Лир. Так молода и так мало чувства в душе!

Кордэлия. Да, государь, молода, но правдива.

Лир. Да? Если так, пускай правдивость останется единственным твоим приданым! Клянусь светом лучистого солнца, таинствами Гекаты и ночи, всеми сокровенными влияниями планет, от которых зависит и жизнь наша и смерть, я отрекаюсь от всяких родительских забот о тебе, от всякой близости, оть всяких уз крови и отныне навсегда считаю тебя чужою мне и по рождению, и по сердцу. Каждый злобньий скиф или другой какой-нибудь варвар, погашающий жадный свой голод собственным своим отродьем, будет отныне столько-же близок моему сердцу, настолько-же станет возбуждать в этом сердце сочувствие и жалость, насколъко будешь вызывать их ты, которую я когда-то называл дочерью.

Кент. Добрейший государь...

Лир. Молчи, Кенть! не становись между драконом и тем, что возбуждает его ненависть. Я любил ее более, чем её сестер, думал её нежнным попечениям доверить свой будущий покой (Корделии). Прочь с моих глаз! Да не найти мне успокоения даже в могиле, если неправда, что я выбрасываю ее вон из отцовского сердца!.. Попросить сюда короля Франции! Эй, кто там? попросит и герцога Бургундскаго. Герцог Корнуэльский и ты, Эльбени, пользуйтесь вместе с наделами, назначенными вашим женам, и тем, который предназначался их младшей сестре. Пусть высказанная гордость, называемая ею правдивостью, поможет ей найти мужа. Вам вместе с своими владеииями и властью, я передаю и все преимущества, нераздельные с королевским величием, a сами мы с сотней рыцарей будем по месяцу жить y каждой из вас поочередно. За собою оставим только название и все титулы короля. Управляйте страною; все доходы с неё всецело предоставляю вам, возлюбленные мои сыны. В подтверждение моих слов разделите между собою вот эту корону (Подает коропу).

Кент. Царсгвенный Лир, я всегда чтил тебя, как своего короля, любил, как отца, служил тебе, как верный слуга, и никогда не забывал тебя в своих молитвах к небесам.

Лир. Если титева натянута, сторонись от стрелы.

Кент. Выпусти ее, хоть-бы её острие вонзилось мне в сердце. Кенту позволительно погрешать против закона царедворства, когда сам Лир сошел с ума. Что сделал ты, старик?! Не думаешь-ли ты, что долг побоится говорить правду, когда власть прислушивается только к словам лести? Честность обязывает говорить откровенно, когда царственная власть впадает в безумие. Будь благоразумен и по зрелом размышлении удержи власть от возмутительной несправедливости. Жизнью ручаюсь тебе, что младшая дочь любит тебя нисколько не менее, чем обе другия. Не бессердечно еще пусты те, чей слабый голос звучит, как пустота.

Лир. Ни слова более, Кент, если тебе дорога жизнь.

Кент. Жизнь свою я всегда считал только ставкою против злобы твоих врагов. Я не побоюсь пожертвовать ею, когда дело идет о твоем спасении.

Лир. Прочь с моих глаз!

Кент. Одумайся, Лир, и позволь мне попрежнему постоянно оставаться мишенью для твоего зрения.

Лир. Клянусь Аполлоном...

Кент. Тем-же Аполлоном клянусь и я, что ты напрасно взываешь к богам.

Лир (Хватаяс за меч). Мятежный раб!

Эльвени и герцог Корнуэльсский. Остановитесь, государь!

Кент. Убей своего врача и плати обильную дань возмутительному своему недугу. Отмени свое решение на счет раздела королевства или, пока мое горло снособно издавать звуки, я не перестану кричать: - "Дурно ты поступил, государь, очень дурно"!

Лир. Слушай-же меня, крамольник! Слушай, как обязан подданный слушать своего государя! Я вижу, что ты пытался заставить нас нарушить наши обеты, a на это мы никогда до сих пор не покушались. Ты в наглой гордыне своей пытался стать между нашим решением и нашей властью, a такой самонадеянности допустить мы не можем, и вот, в награду за прежния твои заслуги, что решила наша снисходительная воля. Мы даем тебе пять дней на то, чтобы запастись всем необходимым и обезпечить себя против всех случайностей, могущих встретиться тебе среди горьких волн житейскихь. На шестой день ты отправишься тылом к нашему королевству, a если на десятый изношенный твой остов будет где-нибудь найден среди наших владений - минута эта будеть минутою твоей смерти. Вон! Клянусь Юпитером, что не изменю этого решения!

Кент. Прощай, государь! Если ты являешься таким, то свобода всюду, а изгнание только здесь (Кордэлии). Непорочная девушка, да примут милосердые боги под свою защиту тебя, мыслящую так благородно и отвечавшую так правдиво (Рэгане и Гонэрили). A вы подтвердите своими поступками то, что наговорили, и пусть ваши уверения в любви действительно поведут к добру. Так, о гордые властители, прощается с вами Кент; он и в новой стране пойдет старою дорогою (Уходит. При звуке труб появляется Глостэр, Король Франции, Герцог Бургундский со своими свитами).

Глостэр. Вот, государь, король Франции и герцог Бургундский.

Лир. К вам, герцог Бургундский, соперничавшему с королем Французским в искании руки нашей дочери, я обращусь к первому. Если вы желаете взять за нею приданое, довольствуйтесь самым меньшим, иначе вам придется прекратить свои искания.

Герц. Бургундский. Государь, я готов удовольствоваться тем, что вы предлагали; и сами вы, ваше величество, не дадите менее.

Лир. Да, благородный герцот, когда обещали дать за нею приданое, она была еще дорога нашему сердцу; но тепер цена её значительно понизилась. Вот стоит она перед вами. Если её худощавая, далеко не внушительная личность в добавок к нашему к ней нерасположению может понравиться вам сама по себе, берите ее; она ваша.

Герц. Бургундский. Право, не знаю, что ответить вашему величеству.

Лир. Если она со всеми своими недостатками, только-что накликавшая на себя нашу ненависть, вместо приданого награжденная одним нашим проклятием, навеки клятвенным зароком отчужденная от нашего сердца, может все-таки вам нравиться, берите ее, но можете и отказаться.

Герц. Бургундский. Простите государь, но при подобных условиях немедленно сделать тот или другой выбор - довольно затруднительно.

Лир. Если так, откажитесь от неё прямо, потому что, клянусь! - я не изменю своего решения и никакого приданого за нею не дам (Королю Франции). Что-же касается вас, государь, хотелось-бы мне доказать вам мою искреннюю привязанность чем-нибудь более достойным, чем связав вас с существом, которое ненавижу. Поэтому советую вам, государь, перенести свое сочувствие на более достойный предмет и отказаться от жалкого создания, которое сама природа стыдится признать своим.

Кор. Франции. Не понимаю! Как могла та, которая до сих пор была драгоценнейшим вашим сокровищем, предметом горячих похвал и обожаний, которую вы называли целебным бальзамом вашей старости и лучше, дороже которой вы не знали ничего на свете,- да, спрашиваю я: - как могла она в одно какое-нибудь мгновение совершить нечто такое чудовищное, что прежняя безграничная любовь ваша к ней разом изгладилась в вашем сердце и перешла даже в ненавист? Вина её действительно должна быть ужасна, чудовищна, или приходится думать, что она и не была достойна вашей любви. Чтобы придти к такому убеждению, необходимо утратить всякую в нее веру, a это моему уму совершенно немыслимо без какого-нибудь явного чуда.

Корделия (Отцу). Об одном только прошу ваше величество. Так-как я не имею дара высказывать в медоточивых и елейных словах то, чего не думаю, a задуманное исполняю ранее, чем о нем говорю, скажите королю Фращии, что привязанности вашей я лишилась не вследствие какого-нибудь гнусного или предательского преступления, не вследствие какого-нибудь клейма порока, которым бы я опозорила себя, и не утратила права на уважение каким-нибудь легкомысленным поступком. Засвидетельствуйте, по крайней мере, что заслужила я вашу немилость только тем, что y меня нет,- a это я считаю величайшим сбоим богатством! - ни вечно молящих, чего-нибудь выпрашивающих взглядов, ни такого языка, который умел бы только льстить, хотя именно последнее, к великому моему огорчению, и вызвало ваше негодование.

Лир. Для тебя было-бы лучше совсем не рождаться на свет, чем казаться мне такою, какою я вижу тебя тедерь.

Король Франции. Только-то? Итак, виною всему - врожденная робость, не находящая иногда слов высказать то, что она намерена сделать? Герцог Бургундский, что скажете вы о леди Кордэлии? Любовь уже не любовь, когда к ней примешиваются разные соображения, не имеющия ничего общего с главною целью. Хотите взять ее в жены? Она сама по себе стоить целаго королевства.

Герцог Бургундский. Царственный Лир, дайте за дочерью хоть только то, что сами-же предлагали, и Кордэлия приняв мою руку, тотчас-же сделается герцогинею Бургундскою.

Лир. Я поклялся, что не дам ничего и останусь непоколебимым.

Герцог Бургундсиий. Мне очень жаль, что вы, лишившись отца, лишаетесь в то-же время и мужа.

Кордэлия. Пусть герцог Бургундский удаляется с миром. Когда его ко мне влекла не любовь, a одни только рассчеты, я ни за что не соглашусь быть его женою.

Король Франции. Прелестная Кордэлия, ты, которую нищета делает еще более богатою, отвержение еще более царственною, оскорбление еще более очаровательною, - да, ты и твои добродетели теперь моя собственность. Да позволено мне будет поднять то, что выбрасывают вон... О боги, боги! Не странно-ли, что ваше холодное презрение разогрело мою любовь до пылкой страсти? (Лиру) Король, мой выбор пал на твою обездоленную дочь; она будет царствовать над нами самими, нашим народом, над нашей красавицей - Францией. О, теперь ни один властитель болотистой Бургундии не выкупит y меня этой драгоценной, хотя и не оцененной как следует девушки!.. Как не справедливы к тебе они, Кордэлия, простись с ними. То, что ожидаеть тебя в другом месте, лучше того, что ты теряешь здесь.

Лир. Бери ее, король Франции; она твоя. Такая дочь для нас ничто. Пусть никогда она не показывается к нам на глаза (Кордэлии). Уезжай без нашей милости, без нашей любви, без нашего бдагословения. Благородный герцог Бургундский, идем (При звуках труб уходит сь герцогами Буриундским, Корнуэльским и Эльбени; за ними Глостэр и свита).

Король Французский. Простись с сестрами.

Кордэлия. Дорогия жемчужины моего отца, при прощании с вами y Кордэлии на глаза навертываются слезы. Я знаю, что вы такое, но мне, как сестре, противно называть ваши недостатки по имени. Спокойствие нашего отца поверяю заботам ваших сердец,- по вашим-же громким заявлениям,- переполненных кь нему бесконечной любовъю. Ах, если-бы я не утратила его привязанности, ему y меня было-бы лучше, чем y вас.

Гонэридь. Нечего учить нас нашим обязанностям.

Рэгана. Думай лучше, как угодить своему мужу, берущему тебя, как милостыню счастья. Ты выказала недостаток послушания, и вот наказана теперь достойным образом.

Кордэлия. Время покажет, что скрывается под складками коварства. Скрывающим свои пороки на долю выпадет стыд. Будьте счастливы.

Король Франции. Идемь, милая Кордэлия (Уходит с нею).

Гонэриль. Сестра, мне необходимо переговорить с тобою об очень важном деле, касающемся обеих нас. Я думаю, отец сегодня-же уедет отсюда.

Рэгана. Непременно, и прямо к тебе, поживет y тебя месяц, a на следующий к нам.

Гонэриль. Ты видишь, каким изменчивым, каким взбалмошным делает его старость. Не мало случаев имели мы замечать это и ранее. Сестру он всегда любил более, чем нас, a теперь, посмотри, с какою безумною поспешностью он лишил ее прежней любви. Это просто бросается в глаза.

Рэгана.Это болезнь, свойственяая его годам; впрочем, он никогда не умел вполне владеть собою.

Гонэриль. Даже в лучшие, цветущие свои годы, y него часто проявлялись порывы вспыльчивости; поэтому когда старость еще значительно усилила этот вкоренившийся недостаток, мы должны ожидать много неприятностей, к которым приведут проявления его бессильного и раздражительного старчества.

Рэгана. Да, вероятно, и нам не раз придется видеть такие нелепые выходки с его стороны, как сегодняшнее изгнание Кента.

Гонэриль. Прощания его с королем Франции, вероятно, еще не кончились; воспользуемся же этим временем, чтобы сговориться хорошенько. Если, при настоящем его настроении, верховная власть все-таки останется за ним, раздел королевства между нами явится обидной для нас насмешкой и источником всяких неприятностей.

Регана. Надо об этом подумать.

Гонэриль. И, не теряя времени, что-нибудь предпринять (Уходят).

СЦЕНА II.

Комната в доме Глостэра.

Входит Эдмонд сь письмом в руках.

Эдмонд. Природа, ты моя богиня! и я обязан повиноваться только твоим законам. Зачем дозволять чрезмерной щепетильности общества лишать меня того, что и так было-бы моим, если бы на пир я явился немного позже a не месяцев через двенадцать или четырнадцать после брата? Почему я считаюсь незаконным? Почему считают меня каким-то позорным исчадием, когда сложен я так-же красиво, дух y меня такъже бодр, черты так-же правильны, как и y детей, родившихся от честнейших женщин. Зачем-же нас, нас именно клеймят презрением? да, презрением за то, что мы пригулки? Почему-же достоин презрения тот, кто, как я, благодаря воровской прихоти природы, проявляет более страстности, более отваги, чем того требуется от родившихся на надоевшем скучном и истощенном ложе слабодушных и изнеженных созданий, вяло зачатых между сном и пробуждением? Почему бы, законный Эдгар, твоим землям не перейти ко мне? Любовь отца не делаеть различия между побочным Эдмондом и законным Эдгаром... Какое громкое слово "законный"!.. Ну, хорошо, оставайся законным! Если письмо это подействует как следует, если на долю мысли моей выпадет надлежащий успех, презираемый Эдмонд далеко оставит за собою законного Эдгара. Тогда меня ожидают богатство, почести! Ну, вы, боги, стойте-же хорошенько за меня, незаконнорожденнаго! (Читает письмо; входит Глостэр).

Глостэр. Итак, Кент изгнан, a король Франции уехал в величайшем гневе. В эту-же ночь уехал и наш король, отказавшийся от власти и вынужденннй отныне довольствоваться небольшим содержанием. И все это так неожиданно, вдруг!.. А, Эдмонд! Что новаго?

Эдмонд (Пряча письмо). Ничего, милорд.

Глостэр. Зачем прячешь ты это письмо так старательно?

Эдмонд. Я говорю, что, право, неть ничего новаго.

Глостэр. Что это за бумага, которую ты читал, когда я вошел?

Эдмонд. Милорд, я ровно ничего не читал.

Гдостэр. Ничего? Зачем-же, если так, ты с такою поспешностью спрятал бумагу в карман? Если ничего не было, то и прятать было нечего. Давай сюда бумагу. Посмотрим! Если это действительно ничего, то и очков мне не понадобится.

Эдмонд. Простите, милорд; это письмо от брата. Я его еще не дочитал, но из того, что успел прочесть, вижу, что показывать его вам не следует.

Глостэр. Давай письмо.

Эдмонд. И показать его, и не показать, значит одинаково вас огорчить. Насколько я понимаю, содержание его нехорошо.

Глостэр. Посмотрим, посмотрим.

Эдмонд. Мне кажется, что только одно и может оправдать брата, именно предположение, что ппсьмо это писано, чтобы испытать меня.

Глостэр (Читает). Эта необходимость оказывать старику уважение и повиновение в лучшие годы нашей жизни подливает много горечи в нашу жизнь. Она лишает нас возможности пользоваться дарами молодости, пока время и нас не лишит способности пользоваться ими как следует. Я считаю глупым, нелепым раболепством подчиняться старческой тирании, правящей нами, не потому что она власть, но потому что ее нужно терпеть. Приходи повидаться со мною, и тогда я скажу тебе более. Хорошо, если-бы отец наш мог спать до тех пор, пока я его не разбужу. Ты постоянно пользовался бы половиною его доходов и был-бы дорогим любимым братом твоего Эдгара. "Это что-то похоже на заговор" (Читает). "Хорошо, если-бы отец наш мог спать". "Ты постоянно пользовался-бы половиною его доходов"... И это говорит Эдгар, родной мой сын! Его рука могла написать это?.. Такая мысль могла найти зачатие в его мозгу, в его сердце!.. Когда попало к тебе зто письмо? Кто его принес?

Эдмонд. Никто мне его не приносил, милорд. В этом-то вся хитрость и есть. Я нашел его y себя в комнате на окне.

Глостэр. И ты убежден, что это почерк Эдгара?

Эдмонд. Если-бы содержание письма было хорошее, я поклялся-бы, что да; но теперь я рад-бы усомниться, что это так.

Глостэр. Это положительно его почерк.

Эдмонд. Да, может быть; но я вполне уверен, что сердце его не участвовало в том, что писала его рука.

Глостэр. Никогда не заговаривал он с тобою об этом предмете?

Эдмонд. Со мною, милорд, никогда. Однако, я не раз слыхал, как он говорил другим, что состарившийся отец обязан передавать управление над имением пришедшему в возраст сыну, a сам таким образом оставаться как-бы под опекою y сына.

Глостэр. О, негодяй, негодяй! Ту-же мысль проводит он и в письме! Отвратительный мерзавец! Противуестественый, ненавистный скот! Неть, он хуже каждого скота! Ступай, отыщи его! Я засажу его под замок! Где-же, где этот изверг?

Эдмонд. Наверное, милорд, не знаю. Если бы вам бъмо угодно обуздать свое негодование против моего брата до полного разъяснения его намерений, вы могли-бы действовать с большею уверенностью. Если, ошибаясь в его намерениях, вы поступите с ним через чур круто, подумайте, какую жестокую рану нанесете вы собственной своей чести? Вместе с тем вы в дребезги разобьете его сердце, так что он совсем утратит способность вам повиноваться. Я готов прозакладывать свою душу, что написал он это только затем, чтобы испытать мою сыновнюю любовь к вам, милорд,- и что никаких онасных замыслов он совсем против вас не питает.

Глостэр. Ты думаешь?

Эдмонд. Если вы, милорд, считаете это исполнимым. я не позже, как сегодня-же вечером, спрячу вас в такое место, откуда вы услышите весь наш разговор и тогда при посредстве собственных ушей будете знать то, что вам желательно узнать.

Глостэр. Нет, он не может быть таким извергом!

Эдмояд. О, конечно, нет!

Глостэр. О, небо и земла! Замышлять подобные ужасы против отца, любящего его так нежно! Прошу тебя, отыщи его, Эдмонд, и заставь его высказаться с полною откровенностью!.. Действуй так, как тебе внушит твой разум. Я готов-бы не быть самим собою, чтобы только прийти к должному решению.

Эдмонд. Я сейчас отправлюсь за ним, и как только все будет готово, я тотчас-же извещу вас.

Глостэр. Недавнее солнечное затмение и вскоре последовавшее за ним лунное не предвещают нам ничего хорошаго. Наука, изучающая природу, может объяснить эти явления и так, и этак, находя их естественными, но они все-таки потрясают мир и оставляют после себя глубокие следы: любовь остывает, дружба распадается; брат возстает на брата; в городах - мятежи, в селеньях несогласия, во дворцах измена; даже узы между отцом и сыном и те разрываются. Негодяй, получивший жизнь от меня, оправдывает предзнаменования, и вот, пример, как сын возстаеть против отца! Король противится естественным наклонностям природы, и вот опять пример, как отец идет против родного своего детища. Мы уже пережили лучшие свои годы. Что видим мы теперь? Происки, козни, плутовство и всякие губительные беспорядки преследуют нас до самой могилы без малейшей передышки. Отыщи же этого мерзавца, Эдмонд. Приложи все старания; они тебе не повредят... Итак, благородный, правдивый Кент изгнан, когда единственным его проступком была честность! Изумительно, изумительно! (Уходит).

Эдмонд. Вот какими пустяками люди обманывают себя в мире. Часто, когда счастие начинает нам изменять, a это бывает иногда по собственной нашей неосмотрительности, мы сваливаем вину на солнце, на месяц, на звезды, словом, мы делаемся негодяями в силу необходимости и делаем глупости по воле небес, становимся бездельниками, ворами и обманщиками под влиянием враждебных созвездий, a пьяницами, лгунами и прелюбодеями, благодаря влиянию планет, как будто все наши пороки являются последствиями какого-то рокового предопределения свыше. Сваливать свою козлиную похоть на звезды - обычная уловка всех блудодеев. Отец мой сошелся с моею матерью под хвостом дракона; яже явился на свет под "большою медведицею", должно-быть, поэтому я и жесток, и развратен. Все вздор! Я был-бы таким-же, как и теперь, если-бы при моем незаконнорождении мигала самая девственно-чистая звезда на всем небосклоне (Входит Эдгар). А, Эдгар... Как нельзя более кстати... Совсем, как развязка в старинных комедиях. Мне приходится изображать из себя мрачного меланхолика, издающего такие тяжкие вздохи, какие раздаются только в Бедламе. Да, мало хорошего предвещают нам эти затмения. Фа, соль, ла, ми.

Эдгар. Что с тобою, брат Эдмонд? О чем ты так глубоко задумался?

Эдмонд. Думаю, Эдгар, о том, что прочел на-днях, то-есть, о предсказании того, что должно последовать за затмениями.

Эдгар. И это тебя тревожит?

Эдмонд. Как-же не тревожиться, когда все предзнаменования одно за другим сбываются, к несчастию, воочию. Вспомни, например, о предсказаниях на счет противуестественных отношений между родителями, о море, о голоде, о расторжении старой дружбы, о смутах в государстве, об угрозах и проклятиях королю и его приближенным, о ни на чем не основанной подозрительности, об изгнанин друзей, о раздорах в войсках, о расторжении браков и мало-ли еще о чем.

Эдгар. Давно-ли ты записался в звездочеты?

Эдмонд. Будет об этом! Скажи, когда ты в последний раз виделся с отцом?

Эдгар. Вчера вечером.

Эдмонд. Долго ты с ним говорил?

Эдгар. Часа два.

Эдмонд. И расстались вы мирно? Не заметил-ли ты из его слов или по выражению его лица, что он недоволен тобою?

Эдгар. Ничего не заметил.

Эдконд. Припомни, чем мог ты вызвать в нем недовольство тобой. Прошу тебя, не попадайся ему на глаза, пока не остыл свирепствующий в нем гнев. Он так на тебя сердит, что, случись с тобою несчастие, даже это едва-ли укротило-бы его негодование.

Эдгар. Какой-нибудь негодяй наговорил ему на меня.

Эдмонд. Я и сам так думаю. Но все-таки, прошу тебя, избегай встреч с ним, пока не прекратится его беснование. Слушай, ступай ко мне в мое помещение; там ты услышишь, как отзывается о тебе отец. Прошу тебя, иди; вот тебе ключ. Если понадобится выйти из дому, выходи не иначе, как вооруженным.

Эдгар. Вооруженным? Зачем-же, брат?

Эдмонд. Потому, что так надо. Послушайся доброго совета. Не будь я честным человеком, если против тебя не замышляют чего-то недобраго. Я сообщил тебе то, что видел и слышал, что понял из намеков, и мои слова еще весьма далекя оть страшной действительности. Прошу тебя, ступай.

Эдгар. Скоро я тебя увижу?

Эдмонд. Я всячески стараюсь тебе помочь (Эдгар уходит). Доверчивый отец и благородный брать! Природа последнего так чужда всякого зла, что ему и на ум не приходят никакие подозрения. Как легко моим замыслам пользоваться его честностью... Развязка видна. Если не по рождению добуду я отцовские земли, то приобрету их умом. Все хорошо то, что может служить моим целям (Уходит).

СЦЕНА III.

Комната в замке y Эльбени.

Входят Гонэриль и Осуольд.

Гонэриль. Правда-ли, что отец прибил одного из приближенных мне джентельменов за то, что тот обругал его шута?

Осуольд. Совершенная правда, миледи.

Гонэриль. Ни днем, ни ночью не перестает он мне досаждать. Часа не проходит без какой-нибудь дикой выходки с его стороны, от которой всем одно только беспокойство. Долее выносить этого я не хочу. Рыцари его становятся все более и более назойливыми, a сам он ссорится с нами на каждом шагу и из-за всяких пустяков. Я не хочу говорить с ним сегодня; поэтому, когда он вернется с охоты, скажи, что я нездорова. Хорошо сделаешь если позбавишь к нему прежней услужливости, прежнего уважения; ответственность за это я беру на себя (За сценой трубят рога).

Осуольд. Это он возвращается, миледи, я слышу рога.

Гонэриль. Обращайтесь с ним и ты, и твои товарищи как можно небрежнее. Я хочу вызвать его на объяснения. Если такое обращение ему не по вкусу, пусть отправляется к сестре. Ея взгляд на это дело мне известен; она тоже недолго потерпит отца y себя. Взбалмошному старику все еще хотелось-бы пользоваться полною властью, от которой он сам-же отказался в нашу пользу. Клянусь жизнью, старые глупцы - теже дети; если ласка на них не действует, надо прибегать к строгости. Помни, что я тебе сказала.

Осуольд. Будет исполнено.

Гонэриль. A с его рыцарями будь как можно холоднее; все равно, что бы из этого ни вышло. Передай это своим товарищам. Хочу добиться объяснения и добьюсь, a сестре сейчас напишу, чтобы и она поступала так-же, как я. Вели подавать обед (Уходят).

СЦЕНА IV.

Другая комната там-же.

Входит Кент, переодетый.

Кент. Если мне при помощи подражания чужестранному говору так-же ловко удастся сделать неузнаваемою настоящую мою речь, как, благодаря этой грубой одежде, удалось сделать неузнаваемым мой внешний образ, благая моя цель будет достигнута. Теперь, изгнанник Кент, если ты можешь быть полезным тому, кто тебя изгнал, то-есть твоему бесконечно любимому господину, да увенчается успехом твое доброе намерение: - служи ему верой и правдой! (За сценой гремят трубы).

Входит Лир; за ним рыцари и свита.

Лир. Я не намерен ни одной минуты ждать обеда; вели подавать сейчас-же (Один из свиты уходит. Король обращается к Кенту). Ты кто такой?

Кент. Человек.

Лир. Какой y тебя промысел? Чего ты от нас хочешь?

Кент. Мой промысел? чего я хочу? Мне хотелось-бы, чтобы меня считали не ниже того, чем я кажусь; хочу честно служить тому, кто удостоит меня своего доверия; любить того, кто честен, знаться с людьми разумными и не слишком словоохотливыми, воздерживаться от слишком резких суждений, сражаться, если нет возможности этого избежать, и не питаться постоянно одною рыбою.

Лир. Кто ты такой?

Кент. Я честный малый и такой-же бедняк, как король.

Лир. Если ты, как подданный, настолько-же беден, насколько беден он, как король, то ты действительно, не богат. Чего-же ты хочешь?

Кент. Службы.

Лир. Кому-же ты жедаешь служить?

Кент. Вам.

Лир. Разве ты меня знаешь, приятель?

Кент. Нет, не знаю, но y вас в лице есть нечто такое, что вызывает во мне желание назвать вас своим господином.

Лир. Что это такое?

Кент. Привычка повелевать.

Лир. Что-же умеешь ты делать?

Кент. Я умею честно хранить тайны, ездить верхом, бегать, портить любопытный рассказ, пересказывая его сам, и самым безупречным образом доставлять простые нослания. Я годен на все, что способен исполнять обыкновенный человек, но лучшее, что во мне есть, это все-таки мое усердие.

Лир. Который тебе год?

Кент. Я уже не такт молод, чтобы полюбить женщину за её пение, но и не настолько стар, чтобы полюбить ее без всякой основатедьной причины. У меня за спиною сорок восемь леть.

Лир. Идем за мною: ты будешь моим слугой. Если ты и после обеда не разонравишься мне, я не скоро с тобою расстанусь... Эй, что-же обед? Отчего до сих пор не подают? Где мой дурак? мой шут? Позвать его! (Осуольд возвращается). Эй, ты, любезный, где моя дочь?

Осуольд. Извините (Уходит).

Лир. Что сказал он, бездельник? Верните сейчас-же сюда этого грубияна (Один из рыцарей уходит). Эй, где мой шут. Здесь все как будто заснули? (Рыцарь, уходивший за Осуольдом, возвращается). Ну, где-же тот ублюдок?

Рыцарь. Он говорит, государь, что ваша дочь нездорова.

Лир. Отчего-же этот холоп не вернулся, когда я его звал?

Рыцарь. Он ответил мне наотрез, что возвращатъся он не может и не желает!

Лир. Не желает!

Рыцарь. Не знаю, государь по какой причине, но я нахожу, что с вами начинают обращаться далеко не с прежним глубоким уважением. Не только вся прислуга обходится с вами несравненно менее внимательно, но даже сам герцог и герцогиня...

Лир. А! Ты находишь?

Рыцарь. Прошу y вас прощения, государь, если я ошибаюсь; но я нахожу невозможным молчать, когда вижу, что на каждом шагу выказывают полное неуважение к вашему величеству.

Лир. Твои слова заставили меня вспомнить то, что я замечал и сам. Мне самому бросалась за последнее время в глаза какая-то не особенно, впрочем, большая невнимательность ко мне, но я более приписывал ее своей не в меру развитой и обидчивой щепетильности, чем действительному, преднамеренному невниманию. Теперь я стану наблюдать за этим более зорко. Где-же мой шут? Я совсем не вижу его за два последние дня.

Рыцарь. С тех пор, как юная миледи отбыла во Францию, шут ваш, государь, стал совсем мрачным.

Лир. Об этом более ни слова; я и сам хорошо это заметил. Ступай к моей дочери и передай, что мне нужно переговорить с нею. A также позови сюда моего шута (Осуольд возвращается). A это ты, ты, почтеннейший. Подойди сюда, скажи, почтеннейший, ты знаешь, кто я?

Осуольд. Отец моей госпожи.

Лир. Отец моей госпожи! холоп моего господина! Ублюдок, ты! Раб! Дворняшка!

Осуольд. Ничем этим я никогда не был, милорд! Пошу прощения.

Лир. Как ты смеешь смотреть на меня, мерзавец.

(Бьет ею).

Осуодьд. Не позволю я вам драться.

Кент (Сваливая его с ног). И этого не позволишь, дрянной игрок в мяч!

Лир. Спасибо, любезный! Ты служишь мне и я чувствую, что полюблю тебя.

Кент (Осуольду). Ну, a ты. почтеннейший, вставай, и скорее вон отсюда! Я научу тебя, как следует держаться на почтительном расстоянии! Вон-же, говорю тебе, вон! Или тебе, олуху, может-быть, хочется опять измерить длину свою на полу? В таком случае оставайся; но все-таки лучше проваливай. Так для тебя безопаснее будет! Ну, живо проваливай! (Выталкивает Осуольда в дверь). Вот так!

Лир. Благодарю тебя, верный мой слуга (Дает Кенту денег). Вот тебе в счет будущего жалования.

Входит Шут.

Шут. Я тоже хочу отблагодарить его (Кенту). Вот тебе дурацкий мой колпак (Подает ему колпак).

Лир. Ну, что? Как поживаешь, милый мой забавник?

Шут. Право, тебе лучше-бы надеть мой колпак с петушиным гребешком.

Лир. Почему-же так, шут?

Шут. Почему? A потому, что он смеет вступаться за павших в немилость. Поверь, как раз простудишься, если станешь улыбаться не в ту сторону, куда дует ветер. Бери-же петуший мой гребень... Ты все еще не понимаешь, зачем? Вот этот приятель мой прогнал двух дочерей, a третью облагодетельствовал против её желания. Если ты желаешь оставатъся около его особы непременно, надень дурацкий колпак! Ну, a ты, дядя, как поживаешь? Хотелось-бы мне, чтобы y меня было два дурацких колпака и две дочери.

Лир. Это зачем, мальчуган?

Шут. Зачем? Дочерям я отдал-бы все состояние, a колпаки оставил-бы себе. Вот тебе один колпак; другой пусть тебе, как милостыню, бросит которая-нибудь из твоих дочерей.

Лпр. Не забывай, шут, что и на тебя есть плетка!

Шут. Правда - такая собака, что ей только на псарне и место. A воть сученка-ищейка может преспокойно греться y камина и вонять сколько ей угодно.

Лир. Да, это довольно ядовитая насмешка надо многимию

Шут. Хочешь, приятель, я буду учить тебя уму-разуму?

Лир. Учи.

Шут. Слушай-же обоими ушами:-

В запасе более имей, чем видят люди;

Старайся менее высказывать, чем знаешь;

В долг более не верь другим, чем должен сам,

И чаще на коне являйся, чем пешком.

Поменьше думай, но побольше собирай

Полезных сведений, другим вредить могущих.

На кости меньше ставь, чем бросить мог бы зря;

От пьянства отрекись и от красоток тоже.

Сиди век дома, и богаче будешь ты,

Насколько двадцать два десятка превышает.

Лир. Это одно пустословие, шут.

Шут. В таком случае мое красноречие тоже что речь адвоката, когда он защищает обвиняемого бесплатно. Ты мне за мое красноречие ничего, ведь, не дал. Тебе, дядя, хотелось бы извлекать выгоды даже из ничего.

Лир. Почему-бы нет, мальчик, если-бы можно было извлечь хоть что-нибудь из ничего.

Шут. Ну, сделай милость, скажи вот этому, что доходы с тебя равняются теперь именно ничему. Шуту он, пожалуй, не поверит.

Лир. Злой дурак!

Шут. A ты, дядя, знаешь разницу между злым и добрым дураком?

Лир. Неть, объясни ее.

Шут. Пусть тот, кто дал тебе совет нелепый -

Отречься от владений добровольно -

Становится здесь на ряду со мною

Иль хоть с тобой, мой пышный властелин.

Решит он, кто из нас двоих добрее: -

Я ли в наряд дурацкий облеченный,

Иль ты в своей блистательной одежде,

Великий Лир, посмешище для всех?

Лир. Так ты дураком называешь меня?

Шут. От всех своих приобретенных титулов та отрекся добровольно; от этого не отречешься; ты с ним родился на свет.

Кент. Это не совсем глупо, государь.

Шут. Разумеется, далеко не глупо. Знатные и великие люди никак не хотят предоставить глупость одному мне. Если-бы я потребовал, чтобы она всецело укреплена была за мною, они непременно потребовали бы часть её на свою долю. Да и женщины тоже очень до неё охочи; каждая то здесь урвет клочек ея, то здесь, то там. Дядя, дай мне яйцо, a я дам тебе за него две короны.

Лир. Какие короны, шут?

Шут. Две его половинки. Я разрежу его пополам; содержание его съем, a пустую скорлупу отдам тебе; вот тебе и две короны. Когда ты разломил пополам свою корону и обе половины отдал другим, ты взвалил своего осла на плечи и понес его через гряз. Мало было мозга под плешивою твоею головою, когда золотую ты отдавал другим. Если я говорю глупо, пусть выпорют первого, кто это скажеть (Поет):

Увы, для дураков настанет тяжкий год:

Дурак вдруг поумнел, стал умный весь народ...

Боюсь лишь, что совсем простится тот с умишком,

Кто подражать глупцам начнет уже с излишком.

Лир. С которых это пор научился ты песням, шут?

Шут. С тех пор, дядя, как ты обеих дочерей превратил в твоих матерей. В этот день ты отдал им в руки розги, a сам спустил штаны (Поет):

Оне от радости расплакались нежданной;

А я, несчастный шут, с печали распеваю,

Что и король, попав в ораву дураков,

Для развлеченья сам теперь играет в прятки.

Сделай милость, дядя, найми учителя, чтобы он научил твоего шута лгать. Как-бы хотелось мне поучитъся этому искусству.

Лир. Если ты, бездельник, научишься лгать, не миновать тебе плетки.

Шут. Удивительно, какая близость существует между тобою и твоими дочерями. Оне грозят выпороть меня за правду, ты за ложь, a еще другие за молчание. Лучше быть чем угодно, только не шутом, a все-таки, дядя, я бы нежелал быть тобою. Ты ощипал свой здравый смысл с обоих концов и ничего не оставил в середине (Входит Гонэриль). Вот идеть одна из тех, ради которых ты себя ощипал.

Лир. Скажи, дочка, откуда происходит угрюмая тень, омрачающая твое лицо? Я замечаю, что за последнее время ты сильно стала хмуриться.

Шyт. Ты был вполне счастливым малым, когда тебе не приходидось обращать внимание хмурится она или нет, а теперь ты нечто иное, как муль, не имеющий ровно никакой ценности; даже я теперь больше, чем ты; я хоть шут, a ты ровно ничего (Гонэрили). Хорошо, хорошо. Буду держать язык за зубами. Хотя вы и ничего не говорите, но я по вашему лицу вижу, что вы это приказываете... Ни слова более (Напевает):

Молчу, молчу! Но тот, кто гордый нос воротит

С пренебрежением от мякиша и корки,

Лишившися всего, и о крохе потужит.

Он теперь совсем выщелушенный гороховый стручок.

Гонэриль. Государь, не только этот дурак, которому вы дали право говорить и делать все, что угодно, но и другие из вашей в конец распущенной свиты, постоянно предаваясь гнусному беспрерывному пьянству, позволяют себе всякие безчинства и поминутно заводят ссоры. После того, как я сообщила это вам, я думала, что безобразия их прекратятся. Однако, теперь, судя по тому, что вы сами недавно говорили и делали, я начинаю бояться, что подобные безобразия вам не только не противны, но что вы одобряете, даже поощряете их. Если это так, им отныне не избежать осуждения и наказание за вину дремать не будет. Может-быть, меры, к которым придется прибегать ради возстановления порядка, покажутся вам обидными, и оне действительно были-бы возмутительны, если-бы их не требовало благоразумие.

Шут. Ты, дядя, ведь, знаешь:

Кукушек кормил бедный зяблик так долго,

Что птицы ему отклевывали головку.

Вот так догорела свеча и мы остались в потьмах.

Лир. Дочь-ли ты наша?

Гонэриль. Я знаю, что вы здравым смыслом не бедны, поэтому я желала-бы, чтобы вы прибегли к нему и бростли те причуды, которые делают вас так мало похожим на то, чем вы были ранее.

Шут. Ослу-ли не знать, когда телега тащят лошадь, a не лошадь телегу? "Эй, Джогги, я тебя люблю"!

Лир. Знает-ли кто-нибудь здесь, кто я такой? Нет, я, конечно, не Лир! Разве Лир ходит так, говорит так? Где его глаза? Ослабел рассудок в нем окончательно или только его соображение охвачено летаргическим сном?.. Неужто он не спит? Не может этого быть!.. Кто-же скажет мне, что я такое?

Шут. Тень Лира.

Лир. Мне хотелось-бы убедиться, так-ли это на самом деле, потому что, благодаря высокому свидетельству понимания и разума, я могу вообразить, будто y меня когда-то были дочери.

Шут.Желающие теперь превратить тебя в послушного отца.

Лир. Как ваше имя, прелестная миледи?

Гонэриль. Такой странный вопрос, государь, совершенно во вкусе недавних ваших сумасбродств. Прошу вас хорошенько прислушаться к тому, что я вам говорю. Ваша рассудителкаость должна бы идти об руку с преклонными вашими годами и с теи уважением, которое вы должны-бы внушать. Вы держите при себе сто человек рыцарей, до того разнуздавных, развращенных и наглых что наш двор, зараженный их безобразным примером, обращается в какую-то буйную гостинницу на большой дороге. Вечное пьянство и разгул делают его скорее похожим на какую-то харчевню или на дом терпимости, чем на дворец, где живут честные люди.Такой позор требует немедленного врачевания; поэтому позвольте той, которая и без всяких позволений может получить желаемое, да, позвольте ей просить, чтобы вы хоть сколько-нибудь уменьшили свою свиту и оставили при себе только тех, кто хоть сколько-нибудь подходит к вам по годам, по умению уважать и вас, и. себя.

Лир. О, адский мрак и дьяволы! Седлайте мне скорее коня! Созовите скорее мою свиту! Тебя, незаконнорожденннй выродок, я не стану долее беспокоить своим присутствием. У меня ест еще другая дочь!

Гонэриль. Вы бьете приближенных мне лиц, a ваша свита пытается обратить в своих слуг такие лица, которые много лучше её самой (Входит Эльбени).

Лир. О, горе тому, к кому слишком поздно придеть раскаяние! А, вот и вы, герцог! Скажите, все это делается с вашего одобрения? Скорее готовъте мне коней! О, неблагодарность, ты в родном детище являешься более возмутительвой, чем морское чудовшце!

Эльбени. Терпение, государ! Прошу вас, успокойтесь.

Лир (Дочери). Ненавистная, хищная птица, ты лжешь! Сопровождающая меня свита состоит из лщ избранных, вполне знающих свои обязанности и с полным уважением относящихся к чести своего имени. О, как когла мне показаться в Кордэлии гнусной такая ничтожная вина? Как могли мне показаться её слова чем-то подобным орудию пытки, способным разчленит все волокна моего существа, вырвать из моего сердца всю любовь к ней и превратить эту любов в одну мерзкую желчь? (Ударяет себя по лбу). О, Лир, Лир, Лир, стучись в эти ворота, впустившие твое безумие, a твой рассудок оставивший за своими пределами! едем, едем, дорогие мои спутники!

Эльбени. Государь, я здесь не виноват ни в чем и даже не знаю, что вас так волнует.

Лир. Очень может быть, герцог. О, слушай, природа! Слушай всеблагая богиня! Если ты решилась сделать эту тварь плодородною, отмени свое решение! Пусть её чрево остается бесплодным! Изсуши её недра распложения настолько, чтобы её гнусное тело никогда не разрешилось ребенком, могущим служить ей утешением! Если-же суждено ей зачать и разрешиться, награди ее таким полным злобы исчадием, которое, живя, будет для неё страшным, сверхъестественным мучением! Пусть морщины до времеяи избороздят её молодое чело! Пусть жгучия слезы изроють её молодые щеки! Пусть все материнские её заботы обратятся в смех и в поругание, чтобы она на себе почувствовала, насколько ядовито змеиное жало дочерней неблагодарности! Вон отсюда! Вон! (Уходит).

Эльбени. О, боги, из-за чего все это?

Гонэриль. Не обращай внимания! Пусть себе идет путем сумасбродства (Лир возвращается).

Лир. Как! Пятьдесят сопровождающих меня спутников без моего ведома уже распущены в какия-нибудь две недели!

Эльбени. В чем дело, государь?

Лир. Сейчас узнаешь! Жизнь и смерть! (Дочери). Какой для меня позор, что ты имеешь власть потрясать мою мужественную силу настолько, что против моей воли льющиеся слезы признают тебя как-бы достойной их. Призываю на тебя тлетворные испарения и ржавчину туманов! Пусть отцовское проклятие разразится над тобою бездной незаживающих язв, a эти язвы пусть прокрадутся в каждое из твоихь чувств! Глупые старые глаза, заплачьте о ней еще раз, a затем я вырву вас, чтобы вы вместе с расточаемою вами влагой размягчили глину. Вот до чего дошло! Пусть так и будет!.. У меня есть еще другая дочь! Я убежден, что она, нежная и ласковая, узнав о твоем чудовищном поступке, изцарапает ногтями волчье твое лицо. Ты еще увидишь меня таким, каким более не думала увидеть (Уходит с Кентом и со свитой).

Гонэриль. Видел и слышал?

Эльбени. Не смотря на всю мою любовь к тебе, Гонэриль, я не могу не быть беспристрастным.

Гонэриль. Прошу об одном: - будь покоен, Осуольд! (Шуту). Ну, ты, скорее плут, чем шут, иди за своим господином.

Шут. Дядя Лир! Дядя Лир! Захвати с собою и меня, своего дурака!

С захваченной лисою,

Да с дочерью такою

Я-б не задумался, хоть я - дурак!

Нашел-бы я снаровку,

Как выменять веревку

На этот вот колпак! (Уходит).

Гонэриль. Целых сто человек рыцарей! Придумано недурно. Как было-бы умно и благоразумно оставить при нем сто человек, всегда при каждом неудовольствии, при каждом поводе готовых вступиться за него, a он при их содействии мог бы поддерживать свой безумный бред и даже грозить опасностью нашей жизни. Осуольд!

Эльбени. Легко может быть, что страх твой преувеличен.

Гонзриль. Это безопаснее, чем чрезмерная доверчявость. Позволь мне лучше отвратить от нас те беды, против которых я принимаю меры; это будет удобнее, чем вечно бояться, что вот-вот сейчас оне обрушатся на нас. Я его знаю, поэтому письменно сообщаю сестре все, что он делал и говорил. Едва-ли, сообразуясь с тем, что я пишу, она примет и его, и его рыцарей (Входит Осуольд). Ну, что, Осуольд, готово письмо к моей сестре?

Осуольд. Готово, миледи.

Гонэриль. Возьми с собою еще несколько человек провожатых и скорее на коней! Передай сестре все мои соображения и подкрепи их своими собственными. Итак, отправляйся сейчас-же в путь и возвращайся скорее (Осуольд уходит). Нет, нет, дорогой мой герцот, хотя я и не осуждаю твоего мягкосердечия, тебя, друг мой, все-таки следует упрекать за недостаток благоразумия, и ты более заслуживаешь порицания, чем похвалы за свою чрезмерную кротость.

Эльбени. Не знаю, насколько ты проницательна и дальновидна, но мы, стремясь к лучшему, часто губим то хорошее, что y нас есть.

Гонэриль. Не может этого быть, потому что...

Эльбени. Хорошо. хорошо! Увидим после, что будет.

(Уходят).

СЦЕНА V.

Двор перед замком Эльбени.

Входят Лир, Кент и Шут.

Лир. Возьми это письмо и поезжай с ним вперед в Глостэр. Передай моей дочери все, что тебе известно, но отвечай ей только на те вопросы, которые возникнут вследствие письма. Советую поторопиться; иначе мы будем там ранее тебя.

Кент. До тех пор, государь, не сомкну глаз, пока не вручу вашего письма (Уходит).

Шут. Что, если бы человеческий мозг находился в пятках, подвергалась бы их кожа простудным трещинам?

Лир. Разумеется, мальчуган.

Шут. В таком случае, сделай одолжение, возликуй; твоему уму никогда не ходить в стоптанной обуви.

Лир. Ха, ха, ха!

Шут. Увидишь как ласково обойдется сь тобою вторая твоя дочь. Хотя она и похожа на здешнюю, как садовое яблоко на лесное, тем не менее я все-таки знаю то, что знаю.

Лир. Что-же ты знаешь, дитя?

Шут. A вот увпдишь, что между приемом y той и здешним окажется такая-же разница, как во вкусе одного лесного яблока и другаго. Знаешь-ли ты, зачем нос y человека торчит на самой середине лица?

Лир. Нет, не знаю.

Шут. A вот зачем:- чтобы по сторонам его поместить два глаза, которые видели бы то, чего нельзя пронюхать носом.

Лир. Разве я чем-нибудь ее обидел?

Шут. Можешь-ли ты объяснить, как устрица делает свою раковину?

Ляр. Нет, не могу.

Шут. Ну, и я не могу. Но за то скажу тебе, зачем улитка носит свой дом на спине.

Лир.Зачем?

Шут. Затем, чтобы укрывать в него голову, a не для того, чтобы отдавать его дочерям, оставляя таким образом собственные рога без всякого приюта.

Лир. Надо пересилить свою приироду... Обойтись такь, с бесконечно любящим отцом!. Что-же, готовы лошади?

Шут. Твои ослы пошли взглянуть, готовы-ли. A какая причина тому, что в созвездии из семи звезд их всего только семь!

Дир. A что их не восемь.

Шут. Именно так! Из тебя вышел-бы отличный шуть.

Лир. Не отобрать-ли подаренное силой? Чудовищная неблагодарность!

Шут. Если-бы ты, дядя, был моим шутом, как-бы я велел тебя драть за то, что ты состарился прежде времени.

Лир. Как так?

Шут. Сначала набрался-бы благоразумия, a состарился бы уже потом.

Лир. О вы, благия небеса, не дайте, не дайте мне сойти с ума! Дайте мне сохранить рассудок! Не хочу я быть сумасшедшим! (Входит рыцарь). Что-жь, готовы лошади?

Рыцарь. Готовы, государь.

Лир. Так идем, дурак.

Шут. Та дева, что смеется над моим уходом, не долго сохранит девство, если, впрочем, это дело не остановится на полдороге (Уходит).

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Часть двора в замке Глостэра.

Ночь. Эдмонд и Корэн вспуречаются.

Эдмонд. Здравствуй, Корэн.

Корэн. Здравствуйте, сэр. Я прямо от вашего отца. Я принес ему известие, что герцог Корнуэльский с своею супругою Рэганой прибудут сюда сегодня-же поздним вечером.

Эдмонд. Зачем?

Корэн. Право, не знаю. Вам известно, какие ходят слухи. Я говорю о тех слухах, которые, как нечто не вполне еще верное, друг другу передают не иначе, как на ухо.

Эдмонд. Ничего мне не известно. Скажи, пожалуйста, в чем дело?

Корэн. Разве вы не слыхали, что между герцогами, Корнуэльским и Эльбени легко может вспыхнуть война?

Эдмонд. Не слыхал ни слова.

Корэн. Значит, скоро услышите. Прощайте, сэр (Уходит).

Эдмонд. Сегодня поздним вечером герцог прибудет сюда. Тем лучше... даже лучшего быть ничего не может. Это событие само собою, как-бы по воле судьбы, вплетается в мой план. Отец расставил часовых, чтобы взять брата под стражу, a мне еще предстоит исполнить очень щекотливое дело. Надо действовать. Ты, ловкость, за дело, a ты, счастие, помоги (Зовет). Эй, брат, на одно слово! Говорю тебе, брат, сойди сюда скорее! (Входит Эдгар). Отец следит за тобою. Беги-же отсюда. Отцу известно, где ты скрываешься, но тебе на пользу послужит ночная темнота. Не говорил-ли ты чего-нибудь дурного про герцога Корнуэльскаго? Он зачем-то торопливо едет сюда и прибудет сегодня-же, a с ним и Рэгана. Не говорил-ли ты чегб-нибудь о его кознях против герцога Эльбени? Подумай хорошенько.

Эдгар. Ни одного слова, я в этом уверен.

Эдмонд. Я слышу, сюда идет отец... Прости, я для вида вынужден обнажить против тебя меч... Ты тоже обнажи свой и притворись, будто защищаешься... Ну, a теперь отступай (Очень громко). Ну, сдавайся! Предстань на суд перед отцом! Эй, огня сюда, огня! (Тихо). Брат, беги скорее (Еричит). Огня сюда, факелов! (Тихо). До свидания, брат, беги (Эдгар убегает). Несколько капель крови из моих жил заставят подумать, будто я вынужден был отражать более сильное нападение (Слегка колет себе руку). Я видал, как пьяные люди делают еще хуже и все только ради шутки (Входящему Глостэру). Остановись, отець, остановись! Помощь не нужна (Входит Глостэр и слуги с факелами).

Глостэр. Эдмонд, где-же негодяй?

Эдмонд. Он с обнаженным мечом стоял вот адсь во мраке и обращался с какими-то волшебными заклинаниями к луне, умоляя ее быть его богиней-покровктельницей.

Глостэр. Да где-же он?

Эдмонд. Посмотрите, милорд, y меня из руки течет кровь.

Глостэр. Эдмонд, где-же этот изверг?

Эдмонд. Он убежал вот в ту сторону. Когда он никакими силами не мог...

Глостэр. Эй, бегите, гонитесь за ним! (Один из слуг убегает). Чего-же не мог он сделать никакими силами?

Эдмонд. Вырвать y меня согласие убить вас, милорд. Я говорил ему, что карающие боги направляют все свои громы на головы отцеубийц. Указывал ему я также, какими многочисленными и несокрушимыми узами дети связаны с родителями. Короче, видя, с каким отвращением я отвергаю гнусные его предложения, он в диком изступлении обнажил бывший при нем меч и бросился на меня. Я никак этого не ожидал, и вот он ранил меня в руку. Увидав однако, как мужественно я сопротивляюсь, или боясь, как-бы на мои крики не сбежался сюда народ, он внезапно убежал вот в эту сторону.

Глостэр. Пусть бежит! В этом краю он не укроется от преследований, a раз он будет схвачен, конец не заставит себя ждать. Благородный герцог, мой повелитель, достойный мой властелин и покровитель, будет сегодня здес. С его разрешения я велю провозгласить, что крупное от меня вознаграждение получит тот, кто откроет мне местопребывание гнусного убийцы и доставит этого убийцу в руки палача. Того-же, кто вздумает укрывать его, ждет смерть.

Эдмонд. Когда-же, не смотря на все мои убеждения оказалось, что намерение его непоколебимо, a я в самых горячих выражениях стал грозить, что обнаружу все, он отвечал:- "Неужто ты думаешь, лишенный наследия пригулок, что в силу только твоей честности, твоих добродетелей и твоей правдивости. твоим словам дадут веру, если я скажу, что ты лжешь? Конечно, нет! Простым отрицанием правды,- a я стану отрицат ее даже в том случае, если-бы на глаза мне представили подтверждение, написанное собственною моею рукою,- я всю вину свалю на твои происки, на твои козни, на твое лукавство! Только в том случае, когда-бы весь мир превратился в скопище дураков, он не заметил-бы, что в твоих показаниях против меня, грозящих мне неминуемою смертью, тобою руководитт ничто иное, как выгоды, сопряженные для тебя с моею гибелью и заставляющия тебя так деятельио хлопотать о моей смерти".

Глостэр. Невиданный закоренелый злодей! Он готов отречься даже от сойственного письменного признания! (За сценой трубы). Слышишь? Этим извещают, что герцог прибыл, a зачем он едет сюда, не знаю. Велю запереть все выходы, и тому мерзавцу от меня не уйти. Герцот не может не изъявить на это своего согласия. Кроме этого, разошлю во все стороны его приметы, чтобы его знало все государство. Что-же касается моих земель, право наследия их я предоставлю тебе, мой добрый, мой единственный сын (Входят Корнуэль, Рэгана и свита).

Корнуэль. Что это значит, мой благородный друг, с самого прибытия моего сюда, a это произошло минуту тому назад, я узнаю самые странные вещи.

Рэгана. Если это правда, нет такой кары, которая была-бы слишком жестока для виновнаго. Как поживаете, милорд.

Глостэр. Ах, государыня, старое сердце мое совсем разбито, совсем растерзано.

Регана. Как, крестник моего отца, давшего ему свое имя: - "Эдгар", замышлял покуситься на вашу жизнь?

Глостэр. О, герцогиня! Позор так велик, что хотелось-бы его скрыть.

Рэгана. Не дружил-ли он с разнузданными рыцарями, составляющими свиту моего отца?

Глостэр. Не знаю, государыня! Слишком это ужасно.

Эдмонд. Да, герцогиня, он состоял с ними в самых дружеских отношениях.

Рэгана. После этого дурные его наклонности совсем меня не удивляют. Должно быть, они-то и внушили ему мысль убить старика отца, чтобы завладеть его состоянием, a потом живо его промотать. Сегодня-же перед вечером я получила письмо от сестры. Она самым подробным образом описывает мне их поведение, и когда они явятся ко мне, меня на основании этих извещений не окажется дома.

Герц. Корнуэльский. Даю тебе слово, Рэгана, что не окажется и меня. Ты, Эдмонд, как я слышал, оказал отцу чисто сыновнюю услугу.

Эдмонд. Государь, я только исполнил свой долг.

Глостэр. Все замыслы брата открыл он и, стараясь схватить изверга, как видите, получил рану.

Герц. Корнуэльский. Послали вы за ним погоню?

Глостэр. Послал.

Герц. Корнуэльский. Когда его поймают, он не станет более изумлять мир своими злодействами. Предоставляю вам, граф, полную власть поступить с ним как вам заблагоразсудится. Что-же касается тебя, Эдмонд, чьи добродетели, чье послушание являются в самом выгодном свете, ты сделаешься y нас своим человеком. Преданные люди будут скоро нам необходимы, и мы рассчитываем на тебя.

Эдмонд. Хорош-ли я или дурен, но служить вам, герцог, я готов верой и правдой.

Глостэр. Благодарю за него вашу светлост.

Герц. Корнуэльский. Однако, вы до сих пор не знаете, зачем мы к вам приехали.

Рэгана. И в такой непоказанный час, под прикрытием темной ночи. Мы, благородный Глостэр, приехали по несколько щекотливому делу, вынудившему нас обратиться к вам за советом. И отец, и сестра пишут о возникшей между ними размолвке, уладить которую мне кажется удобнее здес, чем y нас в замке; гонцы их ждут ответа здесь. Старый и добрый наш друг, не горячитесь и помогите нам своими советами в этом деле, требующем немедленно решения.

Глостэр. Готов во всем помочь вам, герцогиня. Вы, ваша светлость, бесконечно осчастливили меня своим приездом. Добро пожаловать (Все уходят в замок).

СЦЕНА II.

Передь замком Глостэра.

С разных сторон входят Кент и Осуольд.

Осуольд. Доброго утра, приятель. Ты не из здешних-ли?

Кент. Да.

Осуольд. Куда-бы нам поставить лошадей.

Кент. Да вот в лужу.

Осуольд. Нет, приятел, скажи без шуток.

Кент. Какой я тебе приятель?

Осуольд. После таких слов нисколько об этом не жалею.

Кент. Если-бы ты побывал y меня в липсбэрийской овчарне, ты пожалел-бы, что я тебе не друт.

Осуолъд. Что-же имееш ты против меня? Я совсемх тебя не знаю.

Кент. За то я знаю тебя отлично.

Осуольд. За кого-же ты меня принимаешь?

Кент. За то, что ты есть, то-есть: - за негодяя, проныру, за пожирателя объедков с чужих тарелок; за подлаго, наглаго, пустопорожнего нищего, готового носить разом хоть три ливреи; за стофунтового мерзавца в грязных шерстяных чулках, за подлеца, y которого вместо печени одни отвратительные подонки; за гнусного сутягу, за сына потаскушки, вечно самодовольно смотрящагося в зеркало; за бездельника, за тунеядца, за скота, так и рвущагося за наследством в виде всякого хлама; за мерзавца, котором? за свою угодливость чужой похоти страстно хотелось бы сделаться сводней, но который все-таки остается нищим, лизоблюдом, трусишкой и даже не сводником, a только жалким пометом паршивой собаки; за мерзкую помесь, которую я заставлю визжать на все голоса, если ты дерзнешь отрицать хоть один слог из тех обвинений, которые я на тебя взвожу.

Осуольд. Что-же ты за чудовшцный мерзавец, когда решаешься взводить возмутительнейшие небылицы на человека, который тебя не знает - которого не знаешь и ты сам?

Кент. У тебя, должно быть, медный лоб, если ты дерзаешь утверждать, будто не знаешь меня? Разве каких-нибудь дня два тому назад я не сшиб тебя с ног и не исколотил тебя в присутствии короля? Вынимай-же, подлец, свой меч! Ничего, теперь не день; месяц светит, и при его лучах, поганый трусливый брадобрей, я состряпаю из тебя отличное крошево! Ну, обнажай-же меч, подлец!

Осуольд. Отвяжись! Никаких общих дел y меня с тобою нет.

Кент. Говорят тебе, мерзавец, обнажай меч! Я знаю, ты привез сюда письма с жалобами на короля и сам стоишь за эту куклу тщеславия против царственного величия её отца. Обнажай меч, мошенник, или вот этим я изрублю тебя в куски. Обнажай-же меч, негодяй, и защищайся!

Осуольд. Помогите! Здесь разбой! Помогите!

Кент. Защищайся, подлый трус! Да стой-же, стой-же, гнусная тварь! Я заставлю тебя защмщаться (Бьет его).

Осуольд. Здесь разбой! Помогите, здесь убивают людей!

Входят герцог Корнуэльский, Рэгана, Глостэр, Эдмонд и слуги.

Эдмонд. Что здесь за шум? В чем дело? разойдитесь!

Кент. А! быть может, вам угодно занять его место? Извольте, очень рад вас потешить. Что-же, обнажайте меч, юный храбрец,

Глостер. Что это значит? Оружие? Мечи на голо? В чем дело?

Герцог Корнуэльский. Если дорога вам жизнь, прекратите это безобразие. Первому, кто нанесеть еще удар, не миновать смерти. В чем дело?

Рэгана. Это гонец от сестры и от короля.

Герцог Корнуэльсклй. Из-за чего-же вы поссорились? Говорите.

Осуольд. Ваша светлость, я едва перевожу дух.

Кент. Не мудрено! Ты так подговял твою храбрость, что совсем выбился пз сил. Подлый трусишка, не природа тебя создала,- она оть тебя отрекается!- тебя сшил из тряпок портной.

Герцог Корнуэльский. Какой ты чудак! Разве портной можеть сшить человека?

Кент. Разумеется, никто иной, как портной! Ваятель или живописец даже через два часа после того, как начали заниматься своим ремеслом, не сделали-бы его так скверно.

Герцог Корнуэльский. Скажите, из-за чего вы поссорились?

Осуольд. Ваша светлость, этоть старый неуч, жизнь которого я пощадиа из уважения к седой его бороде...

Кент. Что такое, незаконнорожденный зед, ненужная буква. Если позволит ваша светлость, я в ступе истолк? этого мерзавца и тем, что получится, вымажу стены помойных ям. Ты-то пощадил меня из уважения к моим седым волосам? Ах ты, тщедушная трясогузка!

Герцог Корнуэльский. Замолчи, старый греховодник! Ты, грубый простолюдин, кажется, понятия не имеешь о том, что такое приличия?

Кент. Нет, ваша светлость, имею, но y гнева есть свои права.

Герцог Корнуэльский. Что-же привело тебя в такую ярость?

Кент. A то, что такой, не имеющий чести мерзавец носит y бедра меч. Такие, как он, вечно улыбающиеся подлецы, нередко, словно крысы, перегрызают священные, туго-завязанные узлы, которых, казалось-бы, никому не развязать! Они потворствуют каждой страсти, кипящей в их властелинах; они подливают масла в огонь этих страстей, подсыпают снег в более холодные их поползновения, поворачивають свои алкионовы клювы в ту сторону, откуда дует ветер для их хозяев. Словно псы, оне умеют только выискивать след своихь господ. Тысячу язв на их припадочные рожи! Насмехайтесь над моими словами, как над речами шута! О, гуси, если-бы вы встретились мне на Сарумской равнине, я, несмотря на ваше гоготание, жизо загнал-бы вас снова домой в Кэмлот.

Герцог Корнуэльский. Старик, ты, кажется, сумасшедший.

Глостэр. Из-за чего вы поссорились, говори.

Кент. Из-за того, что во всем свете нет большей разницы, как между мною и таким мошенником, как он.

Гбрцог Корнуэльский. За что обзываешь ты его мошенником? В чем он провинился?

Кент. Рожа его мне не нравится.

Герцог Корнуэльский. Быть может, так-же как моя? Или вот его, или ея?

Кент. Милорд, я привык высказываться откровенно. Да, видал я на своем веку лица много получше тех, которые держатся на плечах y многих находящихся передо мною.

Гирцог Корнуэльский. Это, как видно, один из тех молодцов, которых как-то похвалили за прямодушие; вот он и кичится теперь дерзкою грубостью и старается казаться совсем не тем, что есть. Изволите-ли видеть,- он не умеет льстить и, как человек честный и откровенный, во что бы-то ни стало должен говорить правду в глаза. Придется правда по вкусу, хорошо; не прядется, - на то он человек прямой. Этот род бездельников давно мне знаком; в их мнимой прямоте и в их гнусно грубых речах скрывается больше коварства, более предосудительных целей, чем в раболепных расшаркиваниях двадцати глупых, но изысканно вежливых низкопоклонников.

Кент. Герцог, с позволения вашей светлости и под впечатлением лучезарного венца, окружающего ваше чело, более светлое, чем лик самого Феба, вот вам искреннейшая и чистейшая правда.

Герцог Корнуэльский. Чего-же ты хочешь?

Кент. Изменять способ выражать свои мысли, так-как он вызвал с вашей стороны неодобрение. Милорд, я знаю, что я не льстец и что тот, кто обманул вас своим мнимым прямодушием, был, вероятно, отъявленный мошенняк, каким я,- о, за это я ручаюсь!- сам не был и не буду никогда, как бы ни побуждало меня к этому ваше неудовольствие.

Герцог Корнуэльский, Чем ты так разобидел его?

Осуольд. Ничем я его не обижал. Напротив, как-то недавно королю, которому он прислуживает, вздумалось, вследствие легкого недоразумения и по его-же наговорам, напуститься на меня при нем, a он, чтобы угодить королю и потворствуя его вспыльчивости, вздумал придти к нему на помощь, бросился на меня сзади и свалил на землю. Когда я. оказался в его власти, он стал всячески оскорблять, ругать меня и совершил столько подвигов насилия, что они обратили на себя внимание короля; мало того: - эти надругания над беззащитным человеком вызвали даже похвалы со стороны короля. Поощряемый королевскими похвалами, он дошел до того, что напал на меня с оружием в руках.

Кент. Нет из числа этих трусливых подлецов ни одного, который не считал-бы и самого Аякса олухом в сравнении с ним.

Герцог Корнуэльский. Принести колодки! Тебя, упрямый старый негодяй, почтенного вида нахал, мы кое-чему научим.

Кент. Слишком стар я, чтобы меня учить. Если нужны для кого-нибудь кододки, то не для меня; я служу королю и не по своей воле, a по его делу явился к вам. Посадив в колодки посланника короля, вы выкажете слишком мало уважения к моему господину, слишком явную враждебность его царственной особ.

Герцог Корнуэльский. Принести колодки! Клянусь и жизнью, и честью, он просидит в них до полудня.

Рэгана. Как, только до полудня? Опомнись! - до следующей ночи или даже на всю ночь.

Кент. За что, герцогиня? Вы с отцовской собакой не обошлись-бы хуже чем со мною.

Рэгана. Я обращаюсь с тобою, как следуеть обращаться с холопом (Приносят колодки).

Герцог Корнуэльский. Я убежден, что этот нахал того-же пошиба, как и другие рыцари, о которых говорит сестра. Пододвиньте колодки ближе.

Глостэр. Умоляю вас, герцог, не делайте этого. Вина его, правда, велика, но повелитель его - добрый король сам накажеть его за чрезмерную заносчивость. Позорному-же наказанию, придуманному вами, подвергают только гнуснейших и презреннейших негодяев, уличенных в воровстве или в иных мелких, но скверных преступлениях. Королю не понравится, что вы, осудив его посланного на такое наказание, не оказали должного уважения самому королю.

Герцог Корнуэльский. За это отвечу я сам.

Рэгана. Еще неприятнее покажется сестре, что её посланного ругают и бьют за то, что он исполяет её поручения. Сажайте же его в колодки (Ея приказание исполняется). Идемте, герцог (Уходит с мужем).

Глостэр. Жаль мне тебя, беднягу; но что делать?- так угодно герцогу, a всем известно, что его распоряжения не допускают ни возражений, ни отлагательств. Но все-таки я попрошу за тебя...

Кент. Не просите ни о чем, сэр. Я долго не спал; утомился от дороги. Усну теперь немного, a потом примусь свистать. Даже и хорошего человека судьба может отколотить иной раз по пяткам. Доброй ночи вам, сэр.

Глостэр. Нельзя же, однако, похвалить за это герцога. Я убежден, что его поступок вызовет в короле сильное негодование (Уходит).

Кент. Добрый король, ты на себе доказываешь, как, по народной поговорке, люди из-под кротких небес попадают под палящие лучи солнца... Всходи-же светочь земного мира, чтобы я при сиянии твоих лучей мог прочесть это письмо. Говорят, будто чудеса совершаются только для несчастных... Письмо это,- я знаю,- от Кордэлии. Она на наше счастие как-то узнала и о моем незавидном положении, и о месте, где я скрываюсь. Я надеюсь, что благодаря её вмешательству, это невыносимое положение покончится, и мучительные раны исцелятся. О вы, усталые от бессонных ночей глаза мои, воспользуйтесь своим утомлением, чтобы не видеть места своего гнусного ночлега. Покойной ночи! О, Фортуна; улыбнись еще хоть раз и поверни свое колесо (Засыпает).

СЦЕНА III.

Поросшая вереском степь.

Входит Эдгард.

Эдгард. Я слышал, какое страшное обвинение тяготееть надо мною, но, благодаря дуплу в дереве, мне удалось избегнуть преследований. Нет ни одной пристани, которая не была-бы для меня закрыта, ни одного местечка, где бы самая суровая бдительность не стояла на страже, не старалась меня подстеречь. Пока я могу ускользать, жизнь моя в безопасности. Я решился принять вид самого жалкого, самого отверженного создания, которого нищета из человека превратила почти в скота. Выпачкаю лицо себе грязью, чресла свои опояшу тряпицей; пусть волосы мои как по волшебству совьются в колтун; я своею наготою надсмеюсь над буйными порывами ветра и над преследованиями небес. Даже в этой стране я вижу, как нищие, вырвавшиеся из Бедлама, втыкают в свои тощия, высушенные болезнями руки булавки, древесные занозы, гвозди и шипы терновника, чтобы отвратительным видом этих язв вызывать сострадание y обитательниц ферм и мелких поселков, скотопригонных дворов и мельниц, прибегая то к грозным заклинаниям, то к жалостным мольбам. Теперь я Том, бедный юродивый Том. Это хоть что-нибудь, тогда какь сам Эдгар ровно ничего (Уходит).

СЦЕНА IV.

Перед замком Глостэра.

Кент спит; входят - Лир, Шут и Джентльмен.

Лир. Странно! Сами уехали из дому и даже не позаботились вернуть назад моего посланнаго.

Джентльмен. Я слышал, что вчера они совсем еще не думали уезжать.

Кент (Просыпаясь). Привет мой тебе, государь!

Лир. Что это значит! Ужь не делаешь-ли ты себе из позора забаву?

Кент. Нет, государь.

Шут. Ха, ха, ха! Посмотри, какие y него жесткие подвязки. Лошадей привязывают за голову, собак и медведей за горло, обезьян за подмышки, a людей за ноги. Если человек уже больно легок на ногу, на него надевают деревянные башмаки, именуемые колодками.

Лир. Кто-же мог до того забыть, кто ты чтобы подвергпуть тебя такому унизительному наказанию?

Кент. Оба они - и сын твой, и дочь.

Лир. Не может быть.

Кент. Но оно, однако, так.

Лир. Повторяю: - не может быть!

Кент. Сам видишь, государь, что можеть.

Лир. Нет, нет, онн бы не захотели!

Кент. A все-таки захотели.

Лир . К ляну сь Юпитером, что нет.

Кеят. A я Юноною, что да.

Лир. Не посмели-бы они этого сделать! Не могли, не захотели-бы. Такое страшное проявление неуважения хуже убийства! Объясни мне скорее, но без торопливости, как и за что решились они подвергнуть такому унижению моего посланнаго?

Кент. Государь, тотчас по прибытии в их замок, я поспешил передать им послание вашего величества, но ранее, чем я успел подняться с колен, явился другой гонец, весь в пыли и в поту. Едва переводя дух, он пробормотал приветствие от Гонэрили её сестре и подал письмо, которое они прочли сейчас-же, не обращая никакого внимания на поданное мною ранее послание от вашего величества, Познакомившись с содержанием письма от Гонэрили, они тотчас-же собрали своих слуг, вскочили на коней и с приказанием мне ждать, когда y них явится досуг отвечать, окинули меня леденящим взором и уехали. Здесь я встретил гонца, явившагося с такими известиями, которые по моим догадкам отравилт известия, привезенные мною. Гонец оказался тем самым мерзавцем, который недавно выказал такое возмутительное неуважение к вашему величеству. Его наглость оказалась сильнее собственного моего благоразумия. Я выхватил из ножен меч, a он своими дикими криками вызвал сюда всех обитателей замка. Ваша дочь и её муж нашли меня вполне достойным того наказания, которому я подвергся.

Шут. Зима видно не совсем миновала, когда дикие гуся все еще летят в эту сторону. У отца, ходящего в рубище, дети бывают слепы; но y тех отцов, y которых туго набиты мошны, дети бывают самые почтительные. Фортуна, как отъявленная потаскушка, никогда не отопрет своих дверей для бедняка. Впрочем, жди от своих дочек столько огорчений, что ты их и в год не пересчитаешь.

Лир. Как мучительно подннмается к сердцу эта плесень, Hysterica passio! Опустись ниже, вздымающееся горе; твое место на дне сосуда. Где-же теперь Рэгана*

Кент. Здесь, в замке y графа.

Лир. Не следуйте за мной. Подождите меня здесь (Уходит).

Джентльмен. А, кроме этого, вы ничем их не оскорбили?

Кент. Ничем. Что-же, однако, значит, что король приехал с такою ничтожною свитой?

Шут. Если-бы тебя посадили в колодки за этот вопрос, это было-бы тебе по делом.

Кент. Почему-же, шуть?

Шут. Мы пошлем тебя набираться ума-разума к муравью. Он научит тебя, что зимою нет работы. Хотя при отыскании дороги, все, разумеется, кроме слепых, пользуются помощью не только чутья, но и глаз, однако из двадцати слепых не найдется ни одного который не сказал-бы сразу, от кого воняет. Брось большое колесо, если оно влечет тебя к подножию холма; ты, следуя за ним на буксире, только неизбежно сломаешь себе шею. Когда мудрый человек даеть тебе более умный совет, чем я, возврати мне обратно тот, который я тебе дал. Желал-бы я, чтобы этому совету не следовал никто, кроме дураков, так как и дает-то его шуть.

Тоть, кто служит из-за денег

Часто лишь для вида предан;

Дождь пойдеть, он тотчас тягу

Даст, a ты без крова

Одиноко оставайся

И борися с непогодой.

Пуст разумный убегает,

Я,-дурак,-с тобой останусь.

Коль бежит дурак, он мигом

Обратится в негодяя;

Негодяй-же - тот вовеки

В дурака не обратится.

Кент. Дурак, где ты этому научился?

Шут. Разумеется не в колодках, дурак (Лир возвращается вместе с Глостером).

Лир. Они не хотят говорить со мной? Больны? Устали с дороги, так-как ехали почти всю ночь? Все это один вздор, но в нем я вижу стремление возмутиться против меня, желание от меня отвертеться. Добейся от них более приличного ответа.

Глостэр. Вам, добрейший государь, известен пылкий нрав герцога, как он настойчив и непреклонен в своих решениях.

Лир. Проклятие! Чума! Смерть и разрушение! Какое мне дело до того, что y герцога нрав пылкий? Эй, Глостэр, Глостэр! Я во что бы то ни стало хочу переговорить с герцогом Корнуэльсским и с его женою.

Глостэр. Добрейший государь, я только-что уведомлял их об этом.

Лир. Уведомлял!.. Слышал ты и понял, что я тебе сказал?

Глостэр. Добрейший государь...

Лир. Король хочет говорить с герцогом Корнуэльским; нежно любимый отец, имея дело к дочери, желает переговорить с дочерью и надеется, что встретит согласие с её стороны. Передано им это?.. О кровь моя, мое дыхание! вы настолько же пылки, насколько пылок герцог. Скажите этому пылающему герцогу... Нет, неть, погоди еще! Может-быть, он и теперь еще нездоров? Болезнь, ведь, постоянно заставляет забывать о всяком долге, который при здоровом состоянии является обязательным. Мы перестаем быть сами собою, когда удрученное болезнью тело заставияет и дух страдать вместе с собою. Я воздержусь от всяких вспышек. Мне досадно, что моя неисправимая вспыльчивость заставляет меня забывать различие между больным и здоровым человеком, принимая проявления болезни за обдуманные выходки здорового человека. Смерть и проклятие! (Увидав Кента). Человек сидит в колодках? Одно уже это доказывает мне, что мнимое нездоровье и усталость герцога и его жены только притворство, одне пустые отговорки. Освободить сейчас же моего слугу! Глостэр, ступай скажи герцогу и его жене, что я требую свиданья с ними! Да, требую теперь-же, сию минуту. Пусть явятся сейчас и выслушают меня! Иначе я так громко стану бить в барабан y дверей их спальни, что производимый мною гром убьет их сон!

Глостэр. Очень буду рад, если все между вами уладится (Уходит).

Лир. О, ты, сердце мое, негодующее сердце, перестань так сильно биться!.. Успокойся!

Шyт. Прикажи ему, дядя, тоже, что приказывала кухарка, всовывая в пирог живых угрей. Она била их палочкою по голове и в тоже время приговаривала: "ну, не ворочайтесь, глупые, лежите смирно". A брат этой самой кухарки до того любил свою лошадь, что даже сено для неё приправлял маслом (Входят герцои Корнуэльский, Рэгана, Глостэр и свита).

Лир. Доброго утра вам обоим.

Герц. Корнуэльский. Того-же и вам, государь (Кента освобождают).

Рэгана. Очень рада видеть ваше величество.

Лир. Надеюсь, что так, Рэгана, потому что имею основания надеяться. Если-бы ты не была рада, я нанес бы оскорбление могиле твоей матери, как могиле непотребной женщины (Кенту). А, приятель, ты свободен, но мы поговорим об этом в другое время. Рэгана, твоя сестра женщина гнусная (Ударяя себя в грудь). Она припустила вот сюда свою острозубую неблагодарность, и та, словно коршун, клюет мне сердце. Я едва в силах говорить с тобою... Если-бы ты могла только вообразить, о Рэгана, с каким постыдным бессердечием...

Рэгана. Терпение, государь, прошу вас. Я думаю, что скорее вы способны объяснить в дурную сторону поступки сестры, чем она забыть чувство долга.

Лир. Что такое?

Рэгана. Никак не могу поверить, чтобы сестра хоть на волос могла уклониться от того, что ей предписывает долг. Если она, быть может, несколько резко отнеслась к безчинствам ваших рыцарей и постаралась подавить эти безчинства, поступить таким образом ее заставили весьма уважительные и законные причины. Порицать ее за это нельзя.

Лир. Будь она проклята!

Рэгана. Государь, вы уже стары, и жизнь ваша почти уже достигла крайних своих пределов. Вам-бы следовало дать право кротко и мягко руководить вами кому-нибудь, кто-бы лучше понимал ваше положение, чем вы сами. Поэтому я посоветовала-бы вам тотчас-же вернуться к моей сестре, покаяться, что вы пред нею виноваты...

Лир. Просить у неё прощения? Посмотри, как такая речь была-бы уместна со стороны главы дома: - "Дражайшая дочь, сознаюсь, что я стар; старый человек ни на что не нужен, поэтому (Становится на колени)... я на коленях умоляю тебя, не лишай меня одежды, постели и пропитания!"

Рэгава. Перестаньте, добрейший государь! Такое шутовство вам совсем не к лицу. Отнравляйтесь-ка лучше к моей сестре.

Лир. Никогда, Рэгана, никогда! Она сократила мою свиту на половину, смотрела на меня с нескрываемою злобою, язвила меня своим змееподобным языком до глубины души. Пусть небеса соберут все свои громы и разразятся ими над её неблагодарной головой! A вы, тлетворные испарения, сгноите мозг в молодых её костях!

Герцог Корнуэльский. Полноте, государь, стыдно, не хорошо!

Лир. О, вы, быстрые и ослепительные молнии, сверкайте прямо в её глаза! A вы, испарения, вызываемые солнцем из гнилых болот, подействуйте как беспощадная отрава на её тщеславную красоту! Пусть лицо и тело её покроется гнойными прыщами и струпьами!

Рэгана. О,милосердые боги! Вы государь, в минуту гнева, пожалуй, и меня станете осынать такими-же пожеланиями?

Лир, Нет, Рэгана, ты не подашь мне повода проклинать тебя. Твоя добрая и кроткая душа не допустит тебя дойти до грубого бессердечия! У неё глаза кровожадиые; твой же взгляд только ласкает, согревает, но не жжет. Тебе никогда, конечно, не пришло-бы на мысль урезывать мои удовольствия, сокращать на половину мою свиту, оскорблять меня язвительными словами и в заключение запереть на крючек дверь перед самым моим носом, чтобы помешать мне войти. Тебе лучше, чем ей известны и долг относительно природы, и обязанности дочери относительно отца; ты лучше её помнишь те попечения, которыми я окружал тебя в детстве, правила вежливости и требования благодарности. Ты не забыла, что я отдал тебе половину своего королевства,

Рэгана. Прошу вас, государь, к делу (За сценой трубят).

Лир. Кто, скажи, приказал посадит моего слугу в колодки?

Герцог Корнуэльсеий. Чьи это трубы? (Входит Осуольд).

Рэгана. Это трубы сеотры; я их узнаю. Она и в письме предупреждала меня, что скоро будет здесь (Осуольду). Приехала твоя госпожа?

Лир. Напускная самоуверенность этого нахала поддерживается одною только прнчудливою и изменчивою милостью той, кому он служит. Прочь с моихь глаз, гнусный холоп.

Герцог Корнуэльский. Чего-же вы хотите, государь?

Лир. Скажи, Рэгана, кто посадил в колодки моего стугу? Сама ты, конечно, ничего об этом не знала... Однако, кто-же это идет? (Входит Гонэриль). О, небеса, если в вас есть хоть капля жалости к старикам, если ваша кроткая власть сочувствует покорности и послушанию; если сами вы можете состариться, сочтите мое дело личным своим делом, заступитесь за меня и разразитесь громам и над головой этой женщины! (Гонэрили). Неужто y тебя хватает духу, не краснея, смотреть на мою седую бороду?- Как,Рзгана, ты согласна пожать ей руку?!

Гонэрнль. A почему-бы и нетак, сэр? В чем моя вина? Еще не все то настоящая вина, что находят виною, что осуждают без толку недомыслие и дряхлость.

Лир. О, крепка-же ты, грудь моя! Говорите, кто приказал посадить в колодки моего слугу.

Герцог Корнуэльский. Я приказаль, государь. Он так безобразничал, что я вынужден был прибегнуть к этому наказанию, хотя оно слишком для него милостиво.

Дир. А, так ты засадил его! Ты?

Рэгана. Вы, государь, уже человек слабый; прошу вас сознайте это сами. Мой совет вам вернуться к сестре и прожить y нея, распустив половину своей свиты, a затем если угодно, приезжайте ко мне. Вы видите в настоящее время я не дома, и y меня ничто, даже самое необходимое еще не приготовлено для вашего приезда.

Лпр. Мне вернуться к ней, отпустив пятьдесят чедовек моей свиты! Ни за что! Я скорее соглашусь остаться совсем без пристанища, бороться против враждебных стихий, иметь товарищами волков и сов, испытывать все мучительные пытки, неразлучные с нищетою!.. Вернуться к ней! Нет, пылкий король Франции, взявший себе в жены младшую нашу дочь без всякого приданого, я скорее готов броситься на колени перед твоим троном и, как нищий, вымаливать y тебя для поддержания моей жалкой жизни хоть такое-же ничтожное содержание, какое ты даешь последнему из своих оруженосцев. Чтобы я вернулся к ней? Нет я скорее соглашусь быть рабом, вьючным животным вот этого гнусного холопа! (Указывает на Осуольда).

Гонэриль. К ак угодно.

Лир. Умоляю тебя, дочь, не своди меня с ума, я не хочу беспокоить тебя, дитя мое, поэтому прощай!.. Мы больше не встретимся, не увидимся. Однако, ты все-таки моя дочь, плоть от плоти моей; в тебе течет моя кровь! Или нет, ты скорее болячка моей плоти, которую я волей-неволей вынужден признавать своею! Ты гнойный нарыв, заразная язва, беспощадный огневик, народившийся из моей испорченной крови. Но я не буду бранить тебя; пусть позор, когда ему вздумается, падет на твою голову, но я его не призываю, не молю громовержца поразить тебя своими стрелами, не жалуюсь на тебя Юпитеру, верховному судье над всеми живущими. Если можешь, исправься и постарайся на досуге сделаться лучше. Я еще не бесприютен; могу с сотней своих рыцарей жить y Рэганы.

Рэгана. Не совсем так, государь. Я не ожидала вас так рано, поэтому и не приготовилась принять вас как должно. Послушайтесь, государь, моей сестры. Всякий, кто при помощи рассудка стал-бы проверять ваши выходки, пришел-бы к заключению, что вы стары, а поэтому... Впрочем, Гонэриль знает, что она делаеть.

Лир. Что-же по-твоему хорошо это сказано?

Рэгана. Убеждена, государь, что именно так. Неужто с вас мало пятидесяти человек свиты? Зачем вам большее количество рыцарей? Мне кажется, что и пятидесяти слишком много. Значительность расходов на их содержание, опасность, сопряженная с их присутствием - все говорит против такой многочисленной свиты. Неужто в одном и том-же доме, в котором два хозяина, следовательно две власти, такое множество людей способно уживаться мирно? Это очень трудно, даже почти совсем невозможно.

Гонэриль. Почему люди, служащие мне и ей не могли-бы в тоже время служить и вашему величеству?

Рэгана. Да, государь, почему-бы не так? Если-бы в их служении вам вы стали замечать нерадение, мы живо сумели-бы положить этому конец. Прошу ваше величество,- так-как я только теперь увидала, как велика опасность от слишком многочисленной свиты,- если вам угодно будет приехать ко мне, не брать с собою более двадцати пяти человек. Если вы явитесь с большею свитою, мне негде будет ее поместить, и я окажусь вынужденной отказать вам в гостеприимстве.

Лир. Однако, я обеим вам отдал все...

Рэгана. И, к счастию, совершенно во время.

Лир. Я сделал вас моими попечительницами, моими казнохранительницами, но выговорил для себя право держать при своей особе свиту в точно определенном количестве человек, a теперь, Рэгана, ты говоришь, чтобы я к тебе более двадцати пяти человек не привозил? Ведь ты это сказала?

Рэгана. И повторяю тоже, государь. Больше как двадцать пять человек я не приму.

Лир. Самые злые создания иногда еще сохраняют чеиовеческий образ. Как-бы люди ни были злы, y них всегда есть оправдание, что другие еще хуже их, a это своего рода достоинство (Гонэрили). Я вернусь к тебе. Пятьдесят чеговек все-таки вдвое более двадцати пяти. Твоя любовь ко мне равняется её любви, взятой два раза.

Гонэриль. Послушайте, государь! Зачем вам свита в двадцать пять человек, в десять, даже в пять, когда в доме, где вы будете жить, всегда окажется вдвое более людей, чем сколько необходимо для услуг лично вам.

Рэгана. Даже и в одном-то человеке нет никакой необходимости.

Лир. О, не торгуйтесь с нуждою. Самый жалкий нищий и тот живет в изобилии среди еще более вопиющей нищеты! Давай человеку в обрез только то, без чего он не в состоянии обойтись, и ты его жизнь приравняешь к жизни животнаго. Вот ты женщина знатная. Если-бы одежда была необходима только для того, чтобы согревать тело, зачем тебе этот великолепный наряд, когда он даже едва тебя согревает?.. Что-же касается истинной нужды - о небо, пошли мне терпение, - потому что в терпении я нуждаюс всего более!.. Вы, о, боги, видите здесь несчастного старика, столько-же удрученного годами, сколько и подавленного горем. Если именно вы вооружаете сердца дочерсй против меня, вдвойне несчастного человека, не дайте мне сделаться посмешищем, не дайте переносить обиды с гнусной покорностью! Распалите в моей груди благородное чувство гнева и не дайте этому женскому оружию, каплям соленой влаги,- осквернить мои мужские щеки! Подождите вы, бессердечные ведьмы, я придумаю для обеих вас такое страшное мщение, что весь мир придет в ужас!.. Я сделаю то... Впрочем, я сам еще не знаю, что именно сделаю, но от моего мщения задрожит вселенная! Вы думаете, что я заплачу? Нет, плакать я не стану, хотя имею много причин, чтобы проливать слезы! A все-таки, если-бы мое сердце разорвалось на тысячу частей, я не допущу себя заплакать! (Вдали слышны раскаты грома). Идем, шут, я сойду сума! (Уходит с Глостэром, Кентом и шутом).

Герцог Корнуэльский. Войдемте в замок; надвигается гроза.

Рэгана. Замок не велик; в нем не хватит удобного помещения для старика и для его свиты.

Гонэриль. Виноват он сам. Он доброводьно лишил себя покоя, вот и вкушай теперь плоды своего безумия.

Рэгана. Самого его я приму охотно, но не впущу к себе ни одного человека из его свиты.

Гонэриль. Так-же и я. Куда-же, однако, ушел граф Глостэр?

Герцог Корнуэльский. Пошел за стариком (Глостэр возвращается). Да вот и он.

Глостэр. Гневу короля нет границ.

Герцог Корнуэльский. Куда-же он направляется?

Глостэр. Требует лошадей, a куда думает отправиться, не знаю.

Гегцог Корнуэльский. Лучше всего ему не мешать. Пусть едет куда хочет.

Гонэриль. Вы, любезный граф, ни под каким видом не уговаривайте его остатъся y вас.

Глостэр. Как-же это? Ночь уже близка; гроза обещает быть ужасной, a на несколько миль в окружности нет ни одного кустика, где можно былобы укрыться от непогоды.

Рэгана. О, граф, невзгоды, которыи сумасброды накликают на себя, должны служить им уроком. Велите запереть ворота замка. Свита его состоит из отчаянных головорезов. Человек он доверчивый, готовый слушать всякие наговоры; мало-ли на какое новое сумасбродство могут подстрекнуть его спутники. Благоразумие велит быть как можно осторожнее.

Герцог Корнуэльский. Рэгана дает хороший совет. Да, граф, заприте ворота. Уйдемте от грозы (Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Поросшая вереском степь. Буря, гром и молнии.

Входят Кент и Рыцар.

Кент. Кто есть здесь, кроме гнусной этой непогоды?

Рыцарь. Человек, настолько-же возмущенный, как и сама природа,

Кент. Я вас узнаю. Где король?

Рыцарь. Он злобствует против стихий, взывает к ветрам, чтобы они сдунули землю в море и залили ее целиком своими пенистыми волнами. Он требует, чтобы мир изменился или совсем перестал существовать, рвет свои седые волосы, a неистовые порывы бури подхватывают этя седины и с дикою яростью превращают их в ничто, тщится с своими крохотными человеческими силами насмеяться над разгулом ливня и бури. В такую ночь, когда кормящая детенышей медведица не вышла-бы из своего логовища, и ни y льва, ни y проголодавшагося волка шкура не сохранились бы сухою, он, с непокрытою головой, бегает по степи, вызывая на бой все против всего.

Кент. Кто-же при нем?

Рыцарь. Один только шуть, старающийся шутками заглушить горе, разъедающее его душу.

Кент. Сэр, я вас знаю, поэтому решаюсь доверить вам многое и весьма важное. Между герцогами Корнуэльсским и Эльбени возникла вражда, хотя до сих пор полное её проявление с обеих сторон скрывается под личиною хитрости. У них, как и y всех, кого счастливая звезда возвела на высоту величия, есть слуги такие же лукавые как и они сами, служащие лазутчиками королю Франции, сметливыми наблюдателями нашего положения и сообщающие ему все, что они видят, как-то: козни обоих герцогов, бессердечное отношение к королю обеих дочерей, a может быть, и нечто большее, чему все зто зло служить только первыми предвозвестниками. Однако, вполне несомненно, что французское войско уже высадилось на берег и теперь уже находится в пределах нашего, тревожимого смутами государства. Пользуясь нашею беспечностью, войско это нашло под шумок несколько удобных случаев овладеть лучшими нашими гаванями и уже вполне готово открыто развернуть свое знамя. Теперь обращаюсь к вам с преддожением. Если вы доверяете мне, скачите скорее в Дувр. Там вы увидите одно лицо, которое щедро отблагодарит вас за правдивый перечень всех возмутительных, превосходящих все человеческие силы страданий, от которых горько стонет несчастный наш король. По рождению, я принадлежу к знати; человек я благовоспитанный и честный, поэтому, зная и вас за такого-же человека, я предлагаю вам взять на себя исполнение моего поручения.

Рыцарь. Мы еще поговорим об этом в другое время.

Кент. Зачем-же? В доказательство того, что я выше того, чем кажусь, воть вам кошелек. Сосчитайте то, что в нем есть, и содержащееся в нем возьмите себе. Еслт вы увидите Кордэдию, a я не сомневаюсь, что так оно и будет, покажите ей воть этот перстень. Она скажет вамь то, чего вы еще не знаете, то-есть, имя вашего сообщника... Проклятая буря!.. Отправимтесь отыскивать короля.

Рыдарь. Дайте руку. Вам нечего прибавить к сказанному?

Кент. Весьма немногое, но оно будет еще несравненно важнее того, что вам уже известно. Однако прежде нам необходимо отыскать короля. Отправьтесь в эту сторону, a я в другую. Первый, кому удастся его повстречать, пусть криком даст об этом знать другому (Расходятся в разные стороны).

СЦЕНА II.

Другая часть той-же степи. Буря продолжается.

Входят Лир и Шут.

Лир. Бушуй, неистовый ветер, надувай свои щеки. Беснуйся, надрывайся! Ливни и ураганы, разверзите свои хляби и потопите землю так, чтобы не видно было даже петухов на её колокольнях. Вы, молнии, пропитанные серой и быстрые, как мысль, предшественницы громов, обращайте в щепки могучие вековые дубы, палите мою седую годову! a ты, всесокрушающий гром, сплюсни толстую округлость этого мира, разбей все формы, в которые природа отливает свои произведения, и в самом зачатке изсуши семена, из которых произрастает неблагодарное человечество!

Шут. A что, дядя, придворная святая вода в сухом доме много, ведь, приятнее, чем этот ливень под открытым небом? Знаешь ли что, добрый дядя? Помирился-бы ты с дочерьми, в такую ночь мокнуть под дождем, право, одинаково неприятно, как умным, так и дуракам.

Лир. Рокочи, свирепствуй, буря! Изрыгай пламя, разражайся ливнем! Дождь, гром, ветер и молнии все-таки не то, что мои дочери. Вас, разъяренные стихии, я не обвиняю в неблагодарности, вам я никогда не дарил королевств, вас никогда не называл своими детьми; вы ничем мне не обязаны. Так предавайтесь ужасающей своей потехе. Вот перед вами ваш раб, бедный, хилый, беспомощннй,презренный старик! A я все-таки назову вас подлыми угодниками за то, что вы заодно с моими гнусными дочерьми ополчились против такой старой и седой головы, как моя, и могучей ратью вступаете с нею в неравный бой. О, омерзительно это, омерзительно!

Шут. Умная голова y того, кто имеет свой дом, где можно преклонить усталую голов?. Другое дело, когда:- (Поет).

Семейно зажить вдруг задумает гульфик,

При том ни кола, ни двора не имея;

С женою он только совсем обовшивит:-

Ведь браки такие нам видеть не редкость.

То сделает тоже для пальца ножного,

Что-то надо-бы делать ему лишь для сердца,

Не диво, что он от мозолей застонет

И сон превратит свой в тяжелое бденье.

Потому что не родилась еще такая красивая женщина, которая не любила-бы вертеться перед зеркалом и улыбаться самой себе.

Входит Кент.

Лир. Нет, хочу быть образцом терпения и не стану больше ничего говорить.

Кент. Кто здесь?

Шут. Высокая душа и гульфик, то-есть, мудрец и дурак.

Кент. Вы здесь, государь? Даже то, что любит ночную темноту, не любит таких ночей, как эта. Разъяренное небо нагоняет ужас даже на настоящих ночных скитальцев и вынуждает их робко ютиться в своих норах. С тех пор, как я стал взрослым человеком, не запомню таких потоков огня, таких страшных громовых раскатов, такого ливня, такого воя и таких стонов ветра. Человеческая природа не в силах выносить подобных ужасов, подобных неистовств рассвирепевших стихий.

Лир. Пусть всемогущие боги, так грозно гремящие над нашими головами, узнают теперь настоящих своих врагов. Трепещи злодей, душу которого тяготит неоткрытое еще преступление, и которого еще не постигла кара правосудия! Прячься подальше ты, окровавленная рука, и ты, клятвопреступник, и ты, кровосмеситель, надевший на себя личину добродетели! Дрожи, дрожи так, чтобы кости твои трещали! Трепещи, изверг, под прикрытием ловкого лицемерия покушавшийся на жизнь другого человека! Запертые на замок преступления, порвите свои таинственные цепи и молите о пощаде гремящих над вами грозных ваших судей!.. Я-же сам - скорее жертва, чем преступник.

Кент. Увы, он в такую непогоду бродит с непокрытою головою! Милостивый мой повелитель, неподалеку отсюда есть шалаш; там вы найдете пристанище. Оно защитит вас от жестокой бури. Отдохните там, a я тем временем опять отправлюсь в безжалостное жилище, более жесткое и грубое, чем те камни, из которых оно сложено. Еще недавно, когда я спрашивал о вас там, меня не захотели впустить; но я вернусь туда снова и во чтобы то ни стало заставлю бессердечних этих людей оказать вам гостеприимство.

Лир. Мои мысли начинают путаться. Идем, дитя. Как ты себя чувствуешь мой, мальчик? Озяб? Я и сам озяб. Друг, где-же шалаш? У нужды есть одно неоцененное качество: благодаря ей, самые жалкие вещи становятся дороже самых драгоценных... Где-же шалаш? Бедный мой шутик, одна часть моего сердца страдает даже и за тебя.

Шут (Поет). Надо быть на все готовым,

Чтоб в борьбе не унывать,

Помириться с горем новым

И с терпеньем счастья ждать.

Лир. Правда, дитя.- Веди-же нас в шалаш (Уходит с Кентом).

Шут. Отличная ночь, чтобы простуживались шляющиеся по улицам потаскушки, Однако, ранее, чем уйти, я выскажу свое прорицание: - "Коль алтарю служить ты будешь только словом,- коль пиво шинкари начнут водою портить,- коль вкусу обучать начнут портных дворяне,- и не еретиков сжигать, a блудодеев;- коль дело каждое считать суд будет правим,- не будет должников, в расплате неисправных,- ни средь рабов, ни средь вдруг обнищавшей знати;- коль клевета шептать не станет на ушко,- карманники кишеть в толпе не станут больше,- и лихву ростовщик считать краснеё станет,- a сводни с шлюхами начнут вдруг строить храмы,- тогда, о Альбион, в великое смятенье - и в страх впадеть твое владычество пустое.- Настанут времена,- кто доживет увидить - что на ногах ходить все люди перестали". Все это когда-нибудь предскажет Мерлин, так как я живу paнеe его нарождения (Уходит).

СЦЕНА III.

Комната в замке Глостэра.

Входят Глостэр и Эдмонд.

Глостэр. Как хочеш, Эдмонд, a мне не по душе такое неестественное жестокосердие. Когда я стал просить позволения сжалиться над ним, y меня даже отняли власть распоряжаться в собственном доме. Мне, под страхом вечной опалы, запретили даже произносить его имя, не говоря уже о том, что мне строго запрещено ходатайствовать за него, a тем более ему помогать.

Эдмонд. Совсем дико и вполне противуестествеино.

Глостэр. Слушай, но не рассказывай никому. Между обоими герцогами начались несогласия; есть нечто и еще похуже. Прошедшею ночью я получил письмо... Об этом опасно даже и говорить, поэтому я скорее запер письмо в конторку... За оскорбления, которые теперь наносят королю, отомщено будет жестоко. Часть французского войска уже высадилась; наша обязанность быть на стороне короля. Я розыщу его и окажу ему помощь. Ступай, займи герцога разговорами, так чтобы мое отсутствие не было замечено. Если он обо мне спросит, скажи, что я нездоров и лежу в постели. Если-бы, как меня предупредили заранее, мне предстояло лишиться за это жизни, я все-таки не оставлю без помощи своего старого властелина. Мы должны приготовиться увидать очень странные дела в самом недалеком будущем; но ты, Эдмонд, прошу тебя, будь осторожен (Уходит).

Эдмонд. Хотя ты и запрещаешь, a я все-таки доведу твои намерения до сведения герцога; расскажу ему и про письмо и тем окажу важную услугу. За нее я получу все то, что потеряет отец, то-есть, все и никак не меньше. Там, где старика ожидает падение, молодой найдет повышение (Уходит).

СЦЕНА IV.

Часть той-же степи; на ней шалаш.

Входят Лир, Кент и Шут.

Кент. Вот и шалаш. Войдите, добрый мой государь. Оставаться в такую ночь под открытым небом не под силу человеку (Буря все продолжается).

Лир. Оставь меня.

Кент. Государь, умоляю вас, войдите сюда.

Лир. Ты, кажется, хочешь в конец разорвать мне сердце?

Кент. Скорее разорвал бы я свое собственное! Войдите, добрейший государь.

Лир. Неужто ты считаешь чем то важным эту бурю, заставившую нас продрогнуть до мозга костей. Для тебя, может быть, это и важно, но тот, кого терзают более крупные страдания, не обратит ни малейшего внимания на мелкия. Перед медведем ты обратился-бы в бегство, но увидав перед собою бушующее море, ты готов будешь броситься в самую пасть хищного животнаго. Когда душа покойна, тело становится чувствительным до крайности; буря-же, ревущая в моей душе, заглушает все чувства, кроме того, что бьется вот здесь... О, неблагодарность детей! Не похожа-ли ты на зубы, кусающие ту руку, которая приносит им пищу?.. Но я хочу наказания чрезмернаго!.. Нет, не хочу я более плакать!.. В такую ночь заставить меня бродить без пристанища! Вы, хляби небесные, изливайте на меня все свои потоки, все водопады!- я вынесу все, даже в такую ночь, как эта!.. О, Рэгана, о, Гоиэриль! Любящее сердце отца заставило его отдать вам все, все! Но если долее думать об этом, сойдешь с ума! Надо этого избегать. Довольно!

Кент. Добрый господин, войдите в шалаш.

Лир. Нет, прошу тебя, войди туда сам и ищи там себе успокоения. Эта буря помогла мне забыть о таких вещах, которые для меня еще мучительнее... А, впрочем, пожалуй, войдем (Шуту.). Ты, дитя, жертва бесприютной нищеты, иди вперед... Ну, идем-же. Я помолюсь, a потом лягу спать. (Шут уходит в шалаш). Где-бы и кто-бы вы ни были, несчастные бедняки, застигнутые непогодой, вы, - когда самая неприкрытая нищета, словно в окна и двери, выглядывает из каждой прорехи жалкого вашего рубища,- кто приютит, согреет вас в такую ужасную ночь?.. Как мало думал я об этом ранее. Ты, пышность, прими хоть лекарства, чтобы сколько-нибудь иметь понятия о том, что чувствуют бедняки! Тогда ты разделишь с ними свой избыток, и таким образом небо явится более справедливым.

Эдгар (из шалаша). Полторы сажени! Полторы сажени! Бедный Том (Шут выбегает из шалаша).

Шут. Не ходи туда, дядя, не ходи! Там дух. О, помогите, помогите!

Кент. Дай мне руку. Что там такое?

Шут. Дух, говорят вам, дух! Он уверяет, будто имя ему бедный Том.

Кент. Ты что за человек, лежащий здесь на соломе? Выходи, выходи.

Входит Эдгар, одетый, как сумасшедший.

Эдгар. Бегите отсюда! За мною гонится нечистая сила!.. Сквозь колючия ветви боярышника прорывается леденящий ветер. Бррр! Ступай отогреваться на холодную постель.

Лир. Что довело тебя до такого положения? Тоже, вероятно, отдал дочерям все, что имел?

Эдгар. Кто даст что-нибудь бедному Тому?Нечистая сила заставила его пройти через огонь и сквозь пламя, заставила переплывать через реки и водовороты, таскала меня по топям и по трясинам; она положила ему ножи под подушку, мочальные веревки на его скамью в церкви, подсыпала ему в похлебку отраву, вселила гордыню в его сердце, заставляла его верхом на гнедом коне переезжать через мосты в четыре дюйма шириною, как предателя, заставляла его гоняться за своею тенью! Да поможет тебе небо сохранить все пять душевных твоих сил! Бедному Тому холодно!.. О, ду-ди, ду-ди, ду-ди, ду! Да сохранят тебя боги от ветра, от дыхания зловредных звезд и от чар колдовства! Подайте что-нибудь бедному Тому... Его, несчастного, терзает нечистая сила! Знаете, я могу ее поймать... вот туть... и вот тут опять... и опять вот тут (Гроза продолжается).

Лир. Неужто дочери довели его до такого состояния... Ты им отдал все и ничего не оставил себе?

Шут. Ну, нет, для себя он приберег тряпицу, иначе, при виде его наготы, мы сгорели бы со стыда.

Лир. Если так, все реющия в струящемся воздухе грозные кары, по воле судьбы долженствующия обрушиться на людей преступных, да падут на головы твоих дочерей.

Кент. У него неть дочерей, государь.

Лир. Смерть тебе, обманщик! Кроме бессердечных дочерей, ничто не могло бы довести человеческую его природу до такого унижения. Разве теперь такой уже обычай, чтобы отвергнутый детьми отец чувствовал так мало сострадания к собственной плоти?.. Наказание вполне справедливое! Ведь эти пеликаны - дочери народились именно от этой плоти.

Уильям Шекспир - Король Лир (King Lear). 1 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Король Лир (King Lear). 2 часть.
Эдгар. Пиликок сидел на Пеликоковом холме... Элло, ло-ло, ло-ло! Шут. ...

Король Ричард второй. 1 часть.
Перевод Н. А. Холодковского Драматическая хроника: Король Ричард второ...