Уильям Шекспир
«Йоркширкская трагедия»

"Йоркширкская трагедия"

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

Муж.

Старшина университетского колледжа.

Эскуайр.

Приезжий Джентльмен.

Оливер,

Ральф, ) слуги.

Самуил,

Ребенок.

Несколько других джентльменов и слуг.

Стража.

Жена.

Служанка.

Действие в Иоркшире, в поместии Кольверли.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Людская в замке Кольверли.

Входят Оливер и Ральф.

Оливер. Ну, брат Ральф! - такая-то наша молодая госпожа нынче расстроенная - беда! A все оттого, что милый дружок долго не едет.

Ральф. Как y тебя духу достает осуждать ее? Разве яблоко, зависевшись на дереве долее, чем следует для полной зрелости, не падает само собою?.. Вот так же и зрелая девка. Не спохватись во время, так ее само собою потянет к падению; тут любому мужчине ничего не стоит подобрать ее... Дело это самое обыкновенное; самому, я думаю, известно.

Оливер. Клянусь, ты говоришь сущую истину! Дело это действительно самое обыкновенное... A что, друг, - никто еще не возвращался из Лондона - ни молодой барин, ни наш товарищ - слуга его Сэм?

Ральф. "Ни тот, ни другой из них обоих", - как выражается известная тебе пуританка, промышляющая посредничеством в любовных делах. Впрочем, постой! - это, кажется, голос Сэма... Да, Сэм вернулся... это он... Постой однако!.. Так, - он и есть. У меня в ожидании его новостей даже нос зачесался...

Оливер. A y меня локоть.

Самуил (За сценой). Куда вы все попрятались? Слышишь, малый? - поводи мою лошадь хорошенько. Я так на ней скакал, что кожа, я думаю, от жару y неё к спине прилипла. Хорошо мне будет, если лошадь вдруг простудится да кашлять начнет?!. Как ты думаешь: - хорошо?.. (Входит). А, Оливер, Ральф, вы здесь?

Ральф. Добро пожаловать, честный товарищ Сэм!.. Ну, рассказывай, каких чудес навез ты из Лондона?

Самуил. Сам, я думаю, видишь, что все на мне по поледней лондонской моде! Воть три берета; y каждого по две зеркальных подвески... На груди две цепочки в виде отворотов; с боку - футляр для шляпы; на спиае - щетка; в кармане - альманах, - и три баллады за гульфиком... Словом, ты видишь во мне полнейший портрет настоящего лондонского слуги.

Оливер. Присягнуть готов, что оно так именно и есть. Можешь хоть сейчас пристроиться куда угодно, была бы только охота... Мало-ли я людей знаю, что еще с меньшим начинали, чем ты, a все-таки кончали жизнь не бедными, а с порядочным достоянием... Разсказывай, однако, каких ты новостей из Лондона навез?

Ральф. Вот это так хорошо сказано!.. Да, Сэм, что нового в Лондоне? y нас же барышня, глаз не осушая, все плачет о милом дружке.

Самуил. Ну - и стало быть, она дура набитая.

Оливер. Это почему же, Сэм?

Самуил. A потому, что он давно на другой женат.

Оливер и Ральф. Быть не может!.. Ты шутишь!..

Самуил. Нисколько не шучу... Разве вы этого до сих пор не знали? Да, женат, - и жену бьет немилосердно... У него от неё не то двое, не то трое детей, потому-что, надо вам сказать, - чем больше женщину бить, тем она чаще бывает на сносе.

Ральф. Конечно! Муж бьеть, a она это сноси.

Оливер. Я все свое жалованье за целых два года готов бы отдать, лишь бы это до барышни никогда не доходило, потому что иначе последний умншка y неё в затылок уйдет, и она на весь век останется полоумной.

Самуил. Да, положение её было-бы много лучше, если бы она никогда его к себе на ложе не пускала. Он все промотал. Мало того, что поместья его заложены и перезаложены, но и брат его, что в университете учится, подвергнут теперь из-за него тюремному заключению... А, каково сказано? - Хоть бы любому писцу!.. Да, долгов y него больше, чем стоит собственная его шкура.

Оливер. Неужто?

Самуил. Конечно!.. Я еще больше вам про него расскажу: жену он не иначе называет как самыми скверными словами, и нисколько не стесняясь - словно ее Молли, либо Долли зовет... Детям же y него других имен неть, как только щенки да ублюдки, будто так тому и быть должно. Однако, что же это такое со мною? Давно чувствую, что меня что-то за штаны тянет, a совсем забыл про эти вот две кочерги... Оне тоже изь Лондона... Вед здесь только то и хорошо, что из Лондона.

Оливер. Как и все, что привезено издалека... Только скажи по совести, Сэм, неужто не все равно, чем огонь мешать, - здешней-ли кочергой или привозной?

Самуил. Все дело в том, с какой стороны посмотришь на вещь, то-есть, с какой точки зрения на нее взглянешь... Сейчас ты совершенно справедливо говорил, что, - особенно для барынь, - только то и хорошо, что является издалека...

Оливер. Не для однех барынь... Для их приближенных горничных тоже.

Самуил. A что, Ральф, y вас пиво от грозы не прокисло?

Радьф. Нисколько. Оно до сих пор как надо быт пиву.

Самуил. Ну, так идем со мною; я тебе укажу самый лучший способ, как им наливаться: я этому на прошлой неделе в Лондоне научился.

Ральф. В самом деле? Посмотрим, посмотрим.

Самуил. Да, самый великолепный способ, и всякому человеку знать его очень полезно. В Лондоне пьют, становясь на одно колено; это называется посвящением в рыцари.

Ральф. Должно-быть, штука чудесная.

Самуил. Идемте-же. Я покажу вам по порядку, как это делается (Уходят).

СЦЕНА II.

Комната в том-же замке.

Входить Жена.

Жена. Что будеть с нами? Последнее, что y нас еще остается, скоро утечет, как вода. Муж мой не воздерживается ни от каких трат, разом теряя чужое уважение и проматывая отцовское наследство, a решением небесного провидения установлено, что следствием беспутного поведения является раззорение. Того-ли можно было ожидат от него по тем богатым задаткам, которые он обнаруживал в молодости. Вся жизнь его проходит в игре в кости, в сладострастных наслаждениях, в ночных попойках, и он не иначе ложится в постель, как пьяным. Достоин-ли такой образ жизни его имени, того высокого уважения, каким пользовались его предки? - между тем доходы его далеко не покрывают расходов. Однако, это еще не все. Более всего огорчает меня то, что, говоря о своих проигрышах, жалуясь на то, что ему не везет в игре, и на все большее расстройство его и без того расстроенных дел, раскаяния он не высказывает, а только доходит до бешенного ожесточения, что скудость средств не дозволяет ему жить так широко как бы хотелось. Когда после проигрыша, он, проклиная судьбу, сидит, мрачно глядя себе на руки, на него страшно смотреть; он кажется тогда каким-то окаянным отверженником. Походка y него такая тяжелая, что можно подумать, будто в груди y него не душа, a давящая его глыба земли. Да, он не только не раскаявается в прошлых своих предосудительных поступках, но выходит из себя при мысли, что ограниченность доходов не дозволяет ему вести такой-же позорной жизни, как прежде... Постыдная тоска! Безбожная скорбь! Вот он идет. Теперь же, не смотря ни на что, заговорю с ним, как следует, a также заставлю высказаться и его... Употреблю все усилия, чтобы узнать, что так сильно тяготит его душу.

(Входит муж).

Муж. Чорт-бы подрал последний удар! Он отнял y меня пятьсот золотых ангелов!.. Я проклят судьбою, проклят! Меня покинули и небесные ангелы, и земные... Человек, не имеющий денег, проклят в этом мире! Увы, это, к сожалению, слишком верно; он погиб, погиб в конец!

Жена. Дорогой муж...

Муж. A самое худшее наказание то, что у меня есть жена.

Жена. Умоляю тебя, дорогой мой, если y тебя есть сердце, поведай мне, чем ты недоволен?

Муж. Пусть в отмщение за меня дьявол разденет тебя до гола. Кто причина, следствие, содержание, самая суть моих бед? Ты, ты и ты! (Уходит).

Жена. Час-от-часу не легче. И нравственное, и денежное убожество его возрастают с каждым днем. Он так мало похож на то, чем был когда-то, что, право, можпо подумать, будто его внешний образ принял какой-нибудь окаянный дух. Вот он возвращается (Мужь входит снова). Он говорит, что я виной всему; однако, я всегда свято исполняла обязанности жены, и никогда он не слыхал от меня ни одного неласкового слова.

Муж. Если достоин уважения брак, то и рогатые мужья тоже достойны уважения, потому что не будь брака, не было бы их... Надо же было и мне, дураку, жениться, чтобы распложать нищих! Теперь моему старшему сыну придется или мошенником сделаться, или быть решительно ничем. Иначе, как насчет глупцов, жить ему будет невозможно, так как y него нет наследственной земли, которая могла бы поддерживать его существование. Закладные, словно поводья, удерживают мои родовые поместья и заставляют меня кусать удила... Второму же сыну придется пойдти в доносчики, a третьему либо вором сделаться, либо сводником... во всяком случае всем троим придется довольствоваться самым рабским ремеслом. О, нищета, нищета, до каких низких ступеней ты доводишь человека! Мне кажется, сам чорт погнушался бы сделаться сводником: он слишком горд для этого, слишком дорожит своей репутацией... О, низкая, раболепная, гнусная, развращающая бедность!

Жепа. Дорогой мой властелин, именем всех наших обетов, молю тебя, объясни мне настоящую причину твоих неудовольствий.

Муж. Денет, денег, денег! Ты должна мне их достать, откуда хочешь.

Жена. Почему-же именно я причина твоих бед? Всем, что имею, - кольцами и другими драгоценностями, - располагай, как знаешь. Но умоляю тебя, как джентльмена чистейшей крови, если не ради меня, так-как я утратила привязанность твою и уважение, то ради трех малюток, которым ты отец, остепенись; подумай об участи несчастных детей.

Муж. Все они ублюдки, ублюдки, ублюдки, зачатья от прелюбодеяния! Слышишь? - от прелюбодеяния.

Жена. Одни небеса видят, как оскорбительны мне твоя слова, но я и такое горе перенесу в числе тысячи других огорчений. Я напоминаио, что все имения твои заложены и перезаложены, что ты весь в долгах, что твой честный и многообещающий брат, находящийся в университетском колледже, поручился за тебя; его из-за тебя могут посадить в тюрьму и потом...

Муж. Кончила ты, распутница? Ты, на которой я женился только в силу обстоятельств, но которой в сущности никогда не мог терпеть? Неужели, ты воображаешь, будто я из-за твоих слов откажусь от житейских наслаждений? Ступай к своим родным и выпрашивай у них милостыню для своих ублюдков, a я не поступлюсь ничем, что мне по вкусу... Ночью еще, - куда не шло, - я готов тебя любить и нахожу с тобою удовольствие, но, ради тебя, стеснять себя не намерен. Разве я допущу, чтобы про меня стали говорить, будто я потому распростился с прежними привычками, с прежним образом жизни, что y меня не хватает денет? Нет, я так-же поставлю на один удар все твои драгоценности, как будто состояние мое нисколько не тронуто.

Жена. Как хочешь.

Муж. Я так и сделаю (Бьет ее). Вот тебе задаток! Я не шучу! До тех пор буду выказывать тебе полное презрение и до тех пор не подойду к твоей постели, не дотронусь до твоих покрывал, пока ты не обратишь в деньги родового своего имущества, чтобы придать новую жизнь тем наслаждениям, без которых я жить не могу.

Жена. Повелитель мой, подари меня одним только ласковым взглядом, и я исполню все, что дозволит мне закон. Тебе стоит только приказать.

Муж. Так сделай это поскорее (Засовывает руки в карманы). Неужто я еще буду засовывать руки только в пустые карманы, где вместо звонкой монеты оказываются одни только мои ногти? Вся кровь моя волнуется при такой мысли!.. Итак, скорее!.. Я не для того создан, чтобы со стороны созерцать, как наслаждаются жизнию другие, не для того, чтобы только быть сводником за игорным столом, я хочу сам метать кости и заставлять их мне повиноваться!.. Ну, скорее, повторяю я тебе.

Жена. Спешу исполнить твое желание. Пока, прощай. (Уходит).

Myж (Ей вслед). Только скорей! Торопись!.. Будь проклят час, когда я женился! Жена одна обуза, одна обуза!.. Трое ребять висят y меня на шее, словно три свинцовые гири! Фу, какая гадость! - Потаскушка и её щенята, щенята и потаскушка! Да, потаскушка!

Входят три джентльмена.

1-й джентльмен. На языке y вас все таже гнусная, омерзительная брань. Как можете вы, потомок такого старинного рода, сами пятнать честь своей жены? Те, кого другие называют сумасшедшими, люди опасные; но тот, кто сам наносит себе увечия, еще безумнее и опаснее. Как и же назвать того, кто отвратитрльноб, ни на чем ни основанною клеветою сам позорит свое имя, остававшееся до сихь пор незапятнанным? Разве это приличио? Прошу вас перестаньте.

2-й джентльмен. Дорогой сэр, перестаньте хоть-бы приличья ради.

3-й джентльмен. Пусть хоть чувства вежливости и справедливости удержат вас.

Муж. А, здравствуйте... Благодарю вас... Как ваше здоровье?.. До свидания... Душевно рад, что видел вас... a затем, прощайте, докучные советы и увещания. (Джентльмены удаляются; входит слуга). Что тебе нужно,бездельник?

Слуга. Я пришел уведомить вас, сэр, что на дороге барыня встретилась с посланным от её почтенного дяди и вашего бывшего опекуна, немедленно вызывающего ее в Лондон.

Муж. Она убралась; тоже можешь сделать и ты (Слуга уходит). Ну, пусть она в точности испонит все; иначе, когда она вернется, ей самый ад покажется приятнее этого дома.

Входит еще джентльмен.

Джентльмен. Хороший или дурной лрием ожидает меня, мне все равно.

Муж. Мне тоже.

Джентльмен. Я пришел с намерением тебя пожурить.

Муж. Кого? Меня журить? Советую браться за это дело осторожно, чтобы не раздражить меня. Если-же раздразните, предупреждаю: - я дам волю рукам.

Джентльмен. Хорошо-бы сделал, друг мой, если-бы давал менее воли своим страстям; вот за это тебя следовало-бы избить хорошенько. Здесь нет посторонних: лишь ты да я. Слушай-же ты, нехороший человек, погрязший в тине разврата. Состояние твое и честь умирают от истощения, и мне тебя жаль. Нет хуже расточителя, чем тот, кто, не дорожа имуществом, не дорожит и честию, a ты поступаешь именно таким образом.

Муж. Замолчи!

Джентльмен. Нет, я еще не кончил. Слушай-же: отец твой, дед и прадед были честнейшимя людъмя. Мы не только их уважали, но и гордились ими. К сожалению, тот величавый монумент, который они себе воздвигли своею безупречной жизнию, благодаря твоим порокам, начал уже колебаться. Чудная весна твоей молодости подавала любившим тебя людям надежду на плодоносное лето; всем, знавшим тебя тогда, просто не верится, чтобы ты мог дойти до такого глубокого нравственного и материального обнищания, хотя не верить нельзя, так как это очевидно. Такая перемена в тебе заставит громко кричать всех и каждого, что ты при помощи дьявола сильно обманул всеобщия ожидания.

Муж. Выслушивать долее я не намерен.

Джентльмен. Позорнее всего то, что ты жену, честнейшую из женщин, взятую тобою из честного дома смеешь обзывать потаскушкой.

Myж. А, теперь я понимаю, что ты не только её защитник, но её ближайший друг и даже более... Сам знаешь, кто.

Джентльмен. Какая гнусная мысд! От неё может векипеть даже такая терпеливая кровь, как моя. Не думаешь-ли ты, что я стану, сложа руки, выслушивать клевету, наносящую моей чести смертельный удар?

Муж. Вижу, что моя догадка задела тебя за живое.

Джентльмен. Нет, изверт! Я докажу тебе, что мне и на мысль не приходила преступная любовь.

Муж. Я вообще не верю в добродетель твою, a моей жены еще менее.

Джентльмен. Как-же развращены твои мысли, когда из ненависти ты порочишь свое плодовитое брачное ложе и сам отдаешь на поругание свою честь!

(Обнажают шпаги и сражаются; мужь ранен).

Муж. Ой!

Джентльмен. Сдаешься ты теперь?

Муж. Нет, почтеннейший! Я с тобою еще не покончил.

Джентльмен. Надеюсь, что никогда и не покончишь.

Сражаются снова.

Муж. Вижу, тебе известны разные боевые хитрости; ты дерешься не честно и наносишь мне предательские удары.

Джентльмен. Нет, я дерусь прямо и честно. Тому, кто сражается за правое дело, незачем прибегать к хитростям (Муж роняет меч и падает).

Муж. Злодейка судьба! Я побежден! Повергнут на землю!

Джентльмен, Теперь ты вполне в моей власти.

Муж. Знаю, негодный холоп!

Джентльмен. Вот так-то ненависть приводит нас на край могилы. Ты видишь, моя шпага не жаждет твоей крови, и меня более печалит нанесенная тебе рана, чем тебя самого. Ты потомок доблестного рода, так докажи своими деяниями, что ты достоин своих предков. Не честь твоя вместе с кровью течет теперь из этой раны, a твое безумие. От твоей жизни когда-то ожидалось очень многое; не обмани-же всех возлагавшихся на тебя надежд. У тебя есть любящая, покорная жена; не бросай-же позорной тени ни на нее, ни на свое потомство. Пусть отныне только раскаяние в проступках заставляет тебя страдать. Встань-же и никогда более не падай. На этом пожелании я ухожу (Уходит).

Муж. А, пес, ушел, оставив на мне следы своих зубов! О, с какою радостию сердце мое ринулось-бы за ним! Я отомщу ему, говорю, что отомщу, иначе я сойду с ума от неудовлетворенной жажды мести... А, развратница жена! тебе обязан я, что на теле моем зияет рана, и что слюна моя окрашена кровью, но ты своею кровию заплатишь мне за это. Побежден, повален на землю!.. Я даже говорю с трудом... Конечно, недостаток в деньгах делает таким бессильным человека. Да, только это заставило меня пасть: иначе, я никогда не дошел-бы до падения. (Уходит).

СЦЕНА III.

Там-же, но другая комната.

Входят Жена, в платье для верховой езды, и Слуга.

Слуга. Если мне дозволена будет смелость прямо высказать свое мнение, я, зная, как много он виноват перед вами, нахожу, что извинять его y вас слишком мало оснований.

Жена. Согласна с тобою, но зачем-же, о Боже мой, делать других поверенными наших домашних несогласий? Переносить их - и так уже достаточно большое горе. Я понимаю, что, в первые минуты свидания со мною, дядя мог придти в справедливое негодование, возмутиться расточительною жизнью моего мужа, строгим и зорким взглядом подвести итог всем его неисчислимым проступкам. Дядя и так уже достаточно возмущался тем, что муж мой в неоплатных долгах, что все его поместья заложены, что друзья, поручившиеся за него, томятся в заключении. Открытие в такую минуту, что муж, вдобавок ко всему, обращается со мною дурно, не повело-бы ни к чему хорошему. Приписывая, вследствие моих стараний, все предосудительное в поведении моего мужа его необузданной молодости и возлагая главные надежды на любовь мужа ко мне дядя начал приходить к yбеждению, что житейский опыт заставит расточителя стряхнуть с себя иго пагубных страстей. Хотя муж поступаеть со мною хуже, чем лютый зверь, терзающий свою жертву, я со всею ловкостию, на какую я только способна, старалась убедить дядю, что муж согласится принять какую-нибудь должность при дворе, и что это послужит твердым и надежным оплотом для нашего пошатнувшагося благосостояния. Я думаю, что такое решение возстановит порванное между нами доброе согласие и разом спасеть мужа от самого себя, от окончательной гпбели.

Слуга. Мистрисс, я думаю тоже самое. Если он и теперь не будет с вами ласков, не станеть вас любить и беречь, как зеницу ока, я просто готов подумать, будто в него, словно в собственный дом, вселился сам дьявол.

Жена. Я тоже не сомневаюсь, что он изменится к лучшему. Однако, уйди отсюда. Я жду его и,кажется, слышу, что он приближается.

Слуга. Удаляюсь, мистрисс. (Уходит).

Жена. Как добр дядя. Благодаря его участию, не придется продавать родового имения, и я избавлю мужа от когтей ростовщиков. Таким известием он, конечно, останется доволен. Воть он идет.

Входит Муж.

Муж. А! ты вернулась! Где же деньги? Показывай их скорее!.. Значит, ты продала всю эту глупую груду пыли, называемой землею... Где же, однако, деньги? Показывай их скорее!.. Вали их прямо на пол!.. Говорят тебе, давай их... скорей, скорей!

Жена. Добрый друг мой, выслушай меня терпеливо. Я привезла тебе известие, которым ты наверно останешься доволен. Оно устроит наши дела лучше, чем продажа последнего имения.

Муж. В чем же дело?

Жена. Не пугай меня, ради Бога, своим сердитым видом и выслушай меня терпеливо. Дядя мой, принимая в уважение твою доброту, твою любовь ко мне, - потому что я именно такими представила ему твои отнолюния ко мне, - сжалился над печальным положением твоих денежных дел и выхлопотал тебе выгодное и почетное место при дворе. Это до того обрадовало меня...

Myж (Отталкивая ее). Прочь от меня, падаль!.. Она еще радуется, когда я пытку выношу! А, хитрая шельма, ты лукавее, чем целый десяток чертей, взятых вместе... Так ты не затем ездила к милому дяденьке, чтобы силетничать на меня, рассказывать ему, куда пошло все мое имение, все прежнее мое богатство? Так я этому и поверил!.. С чего ты взяла, что я, живущий только для одних наслаждений, вдруг, как раб, закабалю себя на службу, стану изгибать спину перед каким-нибудь старым царедворцем, по целым часам стоять перед ним на вытяжку, без шляпы, когда я никак не могу приучиться и в церкви-то шияпу снимать! Ах, ты, дрянь этакая!.. Вот они плоды твоих наговоров!

Жена. Видит Бог, что я не только не сказала ни одного слова тебе в порицание, но даже всячески старалась тебя хвалить, в возможно лучшем свете выставлять и тебя, и наше положение. Однако, еще ранее моего приезда в Лондон, моим родным и друзьям было уже известно, что все поместья твои заложены и что это с моей стороны уловка, чтобы сберечь для себя-ли самой или для детей последнее наше имение, - хотя совершенно естественно, чтобы мать заботилась о будущности детей, - я для твоего удовольствия готова забыть и о них, и о себе: располагай-же моею собственностию, как тебе заблагоразсудится. Только об одном молю, - a это доджно-бы внушить тебе само милосердие, - подари меня хоть одною приветливою улыбкою, одним ласковым словом.

Муж. Давай денег, тварь, денет! или я... (Замахивается на нее обнаженным кинжалом. Входит поспешно слуга). Что за чорт такой! Что за спешное известие?

Слуга. Позвольте вам доложить, сэр...

Муж. Что такое?.. Или я, быть может, не имею права, когда мне вздумается, смотреть на обнаженный кинжал? Говори-же скорее, бездельник, или я по самую рукоятку всажу тебе в грудь вот этот клинок. Говори-же... и без околичностей.

Слуга. Вас спрашивает какой-то джентльмен из уяиверситета. Он ждет внизу и уверяет, будто ему необходимо переговорить с вами (Уходит).

Муж. Из университета? Университет! Это длинное сдово будто ножом резнуло меня по сердцу (Уходит).

Жена. Была хоть когда-нибудь другая женщина так удручена горем, как я? Если бы не вошел слуга, клинок вонзился-бы мне в сердце. На то, что женщины обыкновеяно считают большим горем, я не обратила-бы внимания, и здесь оно прошло-бы совершенно незамеченным. Нет, все огорчения других женщин, взятые вместе, едва-ли сравняются с одним моим горем... Муж угомонится только тогда, когда y нас ничего более не останется. Место при дворе он называет гнусным рабством, признак доверия - унижением... Что станется со мною, с нашими детьми?.. A y нас их трое: двое здесь a третий еще y кормилицы. О, будущие мои нищие, какие вы хорошенькие!.. Я чувствую, что близка уже минута, когда от тлетворной руки раззорения рухнет величавое жилище наших предков. Под тяжестью страдания, мои опухшие веки смыкаются над глазами, увлаженными слезами... я почти ничего не вижу... Усну, но горе во мне не уснет; оно и во сне, и на яву со мною неразлучно (Уходит).

СЦЕНА IV.

Другая комната там-же.

Входят Муж и Старшина университетского колледжа.

Муж. Добро пожадовать, сэр! Очень рад с вами познакомиться.

Старшина. В последнем я сомневаюсь, и боюсь, что знакомство со мною особенного удовольствия вам не доставить.

Муж. Вы ошибаетесь, я искренно рад.

Старшина. Не в моем характере, сэр, говорить околичностями. Я скор и откровенен, потому прямо приступаю к делу. Причина, заставившая меня явиться к вам, очень тяжка, очень печальна... Видите-ли, мы все очень любим и уважаем вашего брата. Молодой человек этот одарен блестящими способностями, и много обещает в будущем, но он имел неосторожность поручиться за вас в значительной сумме, a вы, по непростительной-ли беспечности или по другим причинам, не расплатились вовремя по этому обязательству. Теперь ваш брат в тюрьме... Все занятия его наукой прекратились, будущности его нанесен смертельный удар, a молодость доджна пройдти под гнетом беспощадного заключения.

Муж. Гм... гм... гм!..

Старшина. Вы в зародыше убили лучшую надежду нашего университета, потому, если вы не раскаетесь и не поправите беды, ждите самого быстрого, самого неумолимого осуждения. Брат ваш, уже отличавшийся глубокими познаниями в богословских науках, мог-бы десятки тысяч заблудших душ вернуть к небесам, a теперь он, благодаря вашей преступной забывчивости, должен томиться в заключении! За все это вы рано или поздно должны будете отвечать пред Создателем; притотовьтесь же отдать Ему строжайший отчет.

Муж. О Боже мой, Боже!

Старшина. Все здравомысляицие люди о вас самого дурного мневия; многие даже не стесняются это высказывать... Никто вас не любит. Даже те, кого осуждают люди честные, сами осуждают вас. Я говорю вам все это во имя той искренней привязанности, которую питаю к вашему брату. Знайте-же, что пока вы не выкупите брата из тюрьмы, совесть не даст вам ни минуты покоя, ни минуты безмятежного сна, радости или успеха. Чтобы вы ни делали, всегда во всем вас будет преследовать сознание вашего проступка. Что-же вы мне на это ответите? - Какая участь ожидает вашего брата: - безнадежная-ли пучина бедствий или надежда на лучшую долю?.. С замирающим сердцем жду вашего ответа.

Муж. Сэр, я глубоко потрясен вашими словами; они отозвались в душе моей. Вы мастер своего дела... Особенной чувствительностью я до сих пор не отличался, но ваши речи насквозь пронзили мое сердце... Благодарю вас и за ваше беспокойство, и за ваши слова... Теперь только понял я, как жестоко я виноват перед братом. Да, вина моя перед ним очень, очень, очень велика!.. Эй, кто-нибудь! (Входит слуга). Подай сюда вина (Слуга уходит). Бедный брат! Как много горя он вынес из-за меня!

Старшина. Да, подобное горе наносит иногда такие глубокие раны, что оне никогда не заживают.

Слуга приносит вино.

Муж. Пью за ваше здоровье, сэр, и благодарю вас за разумные наставления.

Старшина. Очень жалею, что пришлось поневоле высказывать вам неприятные вещи. На ваше приглашение выпить, я отвечаю: - "За здоровье несчастного узника".

Муяи. A я охотно вторю вам. Теперь, сэр, если вам угодно взглянуть на мое поместие, этот слуга укажет вам дорогу. Я-же тем временем займусь интересующим вас делом; я убежден, что все окончится к благополучию брата и к собственному моему удовольствию.

Старшина. Этим вы заставите возрадоваться ангелов и замолкнуть невыгодные для вас толки в обществе, a я скажу, что решился на эту попытку в добрый час. (Уходит вместе со слугой).

Муж. Ну, беспутный человек, вот ты и доведен до крайности своими-же возлюбленными пороками... Полное раззорение будет тяготеть над тобою, как проклятие. Зачем небо, запрещая нам грешить, создало в тоже время женщпн? Зачем оно указывает нашим чувствам путь наслаждения, который непременно доводит нас до гибели, раз мы ступили на этот путь? Зачем обречены мы знакомиться с такими вещами, которые ничего не могут нам принесть, кроме вреда?.. О, если-бы нам, вместо порока, запрещена была добродетель, какие мы все были-бы добродетельные, потому что самой природе человека свойственно любить именно то, что запрещено! Если-бы пьянство не считалось предосудительным, кто захотел-бы напиваться по скотски до потери образа человеческого и, подобно свинье, в глупейших корчах валяться в грязи, служа посмешищем для прохожих?.. Что особенного в трех маленьких костях, бросаемых на маленький столяк? a между тем они заставляють отца семейства, джентльмена и в душе и по происхождению, дрожащею рукою выбрасывать эти кости, пуская в тоже время на ветер свое состояние, и обрекать собственное потомство на нищету, на воровство, на страдания и на пороки? Теперь настал для меня конец, конец всему!.. Предо мною одна ужасающая нищета. Какое, однако, было y меня роскошное состояние... Да, состояние хорошее, очень хорошее... Земли мои, словно полный месяц, округлялись около меня... Но для этого месяца давно настал ущерб; обглоданный серп его убавляется с каждым днем, даже совсем исчезает... И я имел безумие вообразить, будто этот месяц, некогда бывший достоянием моего отца, деда и прадеда, переходивший от предков к потомкам, - мой, безраздельно мой, и вот, благодаря этому безумию, наш род пришел в упадок, блеск нашего имени должен померкнуть. Теперь нам имя: - "нищие", и наш род в моем лице протягивает руку за подаянием! Да, это имя, в течение целых столетий гремевшее во всем графстве, в лице моем и моих детей превращается в прозвище бездомных бродяг! От моей расточительности произошло пять непоправимых бедствий, не считая моего собственнаго. Эта проклятая расточительность обратила теперь моего брата в узники, довела жену до отчаяния, детей до нищеты, a меня самого покрыла позором! (Рвет на себе волосы). О волосы, зачем вы так крепко держитесь на проклятой моей голове? Неужто яд, отравляющий мне жизнь, не заставит вас выпасть? Брат мой в когтях у демонов; те мучат. его беспощадно, чтобы этою пыткою что нибудь из него выжать, a я, несчастный, не могу выкупить его, так как самому нечем жить... Нищета - тоже рабство! Чтобы проповедники и умирающие ни толковали об аде, все его муки y меня в груди... Кто в моем положении, чтобы добыть денег, не согласился-бы заложить душу за какие угодно проценты и не отрекся бы от всех благ загробной жизни?.. Я привык жить в полном довольстве, и бедность страшнее мне всех терзаний ада,

Вбегает ребенок, поганяя кнутиком волчек.

Ребенок. Что с вами, папа? Вы должно быть нездоровы?.. Посторонитесь немного... Мне нельзя пускать волчка, пока вы стоите так и занимаете все место своими длинными ногами... Не смотрите так на меня... Вы меня этимь не испугаете; я не боюсь ни колдунов, ни других пугал! (Отец поднимает ребенка за пояс и держит его одною рукою, a другою обнажает кинжал).

Муж. И смерти нечего бояться, особенно тебе, когда отец не может оставить тебе наследства.

Ребенок. О, что вы хотите сделать, папа? Вспомните, ведь я ваш беленький мальчик...

Муж. A теперь будешь красненьким. Вот тебе! (Наносит ему удар кинжа.юм).

Ребенок. Папа, мне больно!..

Муж. Не хочу я, старший мой нищий, чтобы ты y pocтовщиков вымаливал кусок хлеба, чтобы ты обливался слезами y ворот сильных мира, или бегал за каретами, крича; - "Добрый господин, подайте хоть что-нибудь, Христа ради"! Нет, я до этого не допущу ни тебя, ни твоего брата. Разможжит вам обоим голову - подвиг человеколюбия.

Ребенок. Как-же буду я теперь учиться, когда голова y меня проломлена?

Муж (Нанося сыну удар прямо в сердце). Обливайся кровью, да, обливайся; так будет лучше, чем нищенствовать! Теперь ты не опозоришь своего имени... Следует всегда относиться к жизни с презрением, если она грозит позором или нищетою... Надо покончить теперь со вторым сыном. О злая судьба! кровь моих сыновей вымажет тебе рожу. Ты увидишь, как ыы будем смело издеваться над нищетой! (Уходит, волоча труп ребенка).

СЦЕНА V.

Там-же. Спальня жены.

Появляется служанка с уснувшим рсбенком в руках и подходит к спящей жене.

Служанка. Спи, дитятко, спи, как с горя уснула твоя мать. Такое глубокое изнеможение не предвещает ничего хорошаго. Спи, мой красавчик! Может статься, и тебя ждала-бы счастливая доля, но все, что много много лет наживалось честными и высокими подвигами, проиграно теперь в кости. Беда, когда игрок-отец проматывает детское достояние! Вместо прежних достатков, в доме водворяется одна нищета... Да, раззорение, опустошение и только.

Входит Муж, таща окровавленного ребенка.

Муж. Тварь, отдай мне мальчишку! (Хочет отнять ребенка силой. Борьба).

Служанка. Помогите, помогите! Творец небесный!.. Здесь убийца, убийца!

Муж. Полно горланить, болтливая, распутная грубиянка! Вот, как сломлю тебе шею, ты y меня больше не пикнешь. Ну, проворней с лестницы вниз головою (Отняв ребенка, сталкивает служанху с лестницы). Вот так; отлично! Чтобы заставить женщину замолчать, нет лучшего средства, как сломить ей шею, это дело великого политика. (Наносит сыну удар).

Ребенок. Мама! Мама! Я убит, мама! (Жена просыпается).

Жена. Что здесь за крик?... Создатель!... Дети мои, дети!.. Оба в крови!.. в крови! (Схватывает на руки младшего ребенка).

Муж. Шельма, подай сюда мальчишку! Подай сюда нищаго.

Жена. Безценный мой, послушай!

Муж. Прочь, негодная тварь! Прочь, потаскушка!

Жена. О, что задумал ты, мой добрый, дорогой муж?!

Муж. Давай сюда ублюдка!

Жена. Он родной твой сын.

Муж. Нищих на свете и без него довольно!

Жена. Одумайся, дорогой!

Муж. Так ты еще противишься?

Жена. Создатель мой!

Муж. Так вот-же ему прямо в сердце! (Закалывает сына на руках y матери).

Жена. Бедный, бедный мой мальчик!

Муж. Теперь, щенок, ты не будешь срамить своею жизнью уважаемого имени.

Жена. Боже, Боже! (Муж наносит ей удар кинжалом; она падает).

Муж. Погибни и ты!.. Убирайся на тот свет. На этом не потребных не мало, а нищета сделала-бы из тебя такую-же.

Вбегает слуга.

Слуга. Что вы натворили, сэр? Что вы натворили!

Муж. Гнусный раб, презренный мой вассал, как смеешь ты становиться между мною и моим изступлением? Как смееш обращаться ко мне с вопросами?

Слуга. Если-бы вы были самим дьяволом, я все-таки задержал-бы вас.

Муж. Меня задержать? Попробуй! Ты за это поплатишься жизнью.

Слуга. Клянусь душой, вы и так уже загубили не мало жизней!

Муж. Ты дерзнул наложить руку на своего господина?

Слуга. Наложил потому, что мой господин изверг.

Муж. Разве я здесь уже не полный властелин? Неужто раб осмелится надеть на меня оковы? (Борьба; слуга падает).

Слуга. Он поверг меня на землю... С ним сам чорт не сладит.

Муж. А, отродье чорта, теперь я расправлюсь с тобою, как следует. Тебя, моего вассала, я разорву на части; мои шпоры вонзятся в твое тело! Я раздавлю тебя, растопчу ногами!.. Вот так... Вот так!.. Теперь надеюсь, что в таком виде ты не слишком скоро пустишься за мною в погоню. Лошадь готова, оседлана... Вон, вон отсюда!.. Теперь скорее туда, к третьему моему щенку, находящемуся y кормилицы, к моему нищему молокососу! Судьба, я ни одного из них не оставлю в живых, чтобы ты попирала их потом ногами! (Уходят).

СЦЕНА VI.

Двор перед замком.

Входит Муж; навстречу ему попадается Старшина.

Старшина. Что с вами, сэр? Вы так бдедны и, кажется,разстроены.

Муж. Кто, я, сэр? - Это одно воображение. Потрудитесь войти в дом; я скоро отпущу вас. Мне только надо съезить недалеко, чтобы пополнить необходимую сумму, и тогда брату возвратят свободу.

Старшина. Очень рад, если так. Я вас подожду. (Уходит).

СЦЕНА VII.

Спальня.

Жена, дети и слуги, лежат в крови.

Слуга. Я едва в силах подняться с места, до того он своею дьявольскою тяжестию избил мое тело своими кровожадными шпорами. A до сих пор он казался мне таким хилым. Должно быть, он, в ущерб спасения души, черпает свою бесовскую силу в аду. О, какую силу придает грешникам осуждение на вечные муки.

Входят Старшина и двое слуг.

1-й слуга. О, почтенный сэр, сколько прискорбных событий совершилось здесь, с тех пор, как вы прибыли!

Старшина. Да, зрелище ужасное! Неужто он этими злодействами думал выручить брата? A тут еще окровавленные дети, бездыханная жена.

Жена. Ох!.. Ох!..

Старшина. Скорей врачей сюда, врачей! Она приходит в себя... A тут еще слуга в крови...

Слуга. Садись на лошадь и догоняй нашего господина. Он поскакал к кормилице, чтобы убить третьяго свосего младенца. Догоняй его, скорей, скорей!

Старшина. Я более всех вас на готове и мигом подниму на ноги весь соседний город.

Слуга. Добрейший сэр, спешите за ним.

Старшина и двое слуг уходят.

Жена. Бедные, бедные мои дети!

Слуга. Добрейшая мистрисс, как вы себя чувствуете?

Жена. О, зачем суждено мне придти в себя? Зачем, полуживая, должна я видеть окровавленные трупы моих детей? Такое ужасное зрелище и без палача способно убить любую мать! Он и тебя, кажется, изувечил?

Слуга. Желая предотвратить другия несчастия, которых он в несколько минут и так натворил не мало, я было бросился на него, чтобы его задержать. Началась между нами борьба, но какая-то нечистая сила пришла к нему на помощь, и он повалил меня на пол. Тогда он стал топтать меня ногами, бить кулаками, вырывать y меня волосы. Неистовствуя, как помешанный в припадке изступления, он до того исколотил меня, что я оказался не только не в силах преследовать его, но даже и встать на ноги.

Жена. Что могло озлобить его так сильно и настолько погасить в его груди всякое сострадание, веякое чувство жалости, что он решился заколоть детей, пытался убить жену и изувечил слугу?

Входит другой слуга.

2-й слуга. Мистрисс, не угодно-ли вам будет удалиться из этой проклятой комнаты; врач ожидает вас здесь рядом.

Жена. Уйду с радостью! Здесь пол залит дорогою мне, невинною кровью. Убийство силою завладело этою спальней и не выйдет из нея, пока существует само здание.

(Уходят).

СЦЕНА VIII.

Большая дорога неподалеку от города.

Входит Муж, упавший сь лошади, и тяжело опускается на землю.

Муж. Эх, напади мокрец на эту проклятую клячу! Нужно-же было ей споткнуться! Пусть нападет на тебя целая полсотня всяких болестей!.. Я сильно ушибся! Чтоб ей издохнуть! ехал я спокойно, ничего не ожидая, и вдруг... Какая при том досада! Где вздумала оступиться, проклятая? - всего на выстрел от города и на совершенно ровном месте, где-бы только в кости играть да проигрывать родовые земли. Проклятая кляча!

За сценой, крики: ловите его, ловите!

Муж. Что значат эти крики, полные озлобления и угроз? Не меня-ли ищут? Ну, надо вставать, дотащиться до лошади и скорее ускакать отсюда. Покончу с третьим сыном, и тогда дело будеть сделано вполне.

За сценой, крики: сюда, сюда, он здесь!

Муж. Да, ищут меня. Судьба преследует меня во всем! - вот, не могу теперь ступить на ушибленную ногу. Даже воля моя подавлена сознанием грозящей нтщеты. О, если бы я мог нанести смертельный удар и третьему!

Входят старшина, трое джентльменов и еще несколько вооруженных лиц.

Все. Вот он, вот он здесь! Держите его!

Старшина. Безжалостный, жестокий, безчеловечный варвар. Только разве скиф или каменное сердце судьбы могли-бы, не чувствуя укоров совести, повинуясь неумолимой злобе, разом натворить столько бед, сколько натворил их ты. Разве это тот ответ, которого ожидал я так долго? Этим думаешь ты выкупить брата из тюрьмы?

Муж. Ничего, кроме наших шкур, от нас он не получит; иные стоит только выделать.

1-й джентльмен. Порочная жизнь довела его до потери стыда.

Старшина. Он пролил столько крови, что утратил способность краснеть.

2-й джентльмен. Схватим его и отдадим в руки правосудия. Достойнейший джентльмен и в то же время судья живеть неподалеку; он живо выяснит все это дело.

Муж. Тем лучше. Я горжусь своими деяниями и желаю, чтобы о них узнали все. Только о том я жалею, что не успел покончить с третьим.

Старшина. В таком сожалении не слышно отцовской любви. Уведите его (Все уходят).

СЦЕНА IX.

Комната в доме судьи.

Входят Эскуайр и три джентльмена.

Эскуайр. Опасно ранил жену? убил двоих детей?

1-й джентльмен. Так громко гласит молва.

Эскуайр. Мне крайне прискорбно, что я когда-то был с ним знаком. Мне так-же крайне прискорбно, что он, потомок благородного и уважаемого рода, опозорил своими кровавыми поступками имя, на котором до этой печальной минуты не было ни пятна, ни тени.

1-й джентльмен. Вот ведут злодея.

Входят старшина, джентльмены и муж.

Эскуайр. Змею своей семьи! На этот раз мне глубоко жаль, что я не исполняю обязанности судьи.

Старшина. Позвольте доложить вам, сэр...

Эскуайр. Зачем два раза повторять одно и тоже; я и так знаю слишком много. Лучше-бы мне никогда не слышать ничего подобнаго. Глядя на вас, мое сердце обливается кровью.

1-й джентльмен. Скорбь вашего отца отзывается y меня в душе. Что побудило вас дойти до такой чудовищной жестокости?

Муж. Вот в двух словах объяснение всему. Сэр, я промотал, проиграл все свое состояние. Поэтому, чтобы избавить семью от терзаний нищеты, я счел за лучшее размозжить им всем голову и тем надуть нищету.

Эскуайр. Когда пройдет горячка крови, вы будете жестоко раскаяваться.

Музк. Теперь я раскаяваюсь только в одном, что не успел доканать и третьяго, который еще y кормилицы: я живо отнял бы его от груди.

Эскуайр. Посмотрим. Когда вам прочтут завтра приговор, я убежден, что ужас смерти вызовет в вас иные чувства. Совет мой - не забывать, что сама природа возмущена вашим злодеянием.

Муж. Сэр, благодарю за совет.

Эскуайр. Отведите его в тюрьму, где все взывает к правосудию, a состраданию нет места.

Myж. Что-же вы? Уводите меня (Уходят муж и другие).

Старшина. Сэр, вы вполне достойны занимаемого вами сана. О, еслибы все судьи были такими-же, как вы! Самая суровость закона принимает y вас образ милости.

Эскуайр. Ах, еслибы я на самом деле был таким, как вы говорите! О, этот ужасный человек не постыдился наложить несмываемое пятно на чистое до сих пор, всеми уважаемое имя своих предков. Впрочем, как и ждать стыда от человека, утратившего стыд. (Уходят).

СЦЕНА X.

Перед замком Кольверли.

Входят Муж, под копвоем, Старшина, Джентльмень и стража, окружающая преступника.

Муж. Вот я как раз перед родным домом, жилищем моих предков. Я слышал, что жена моя еще жива, хотя больна опасно. Нельзя ли мне повидаться с нею,прежде чем двери тюрьмы затворятся за мной?

Жену вносят на носилках.

1-й джентльмен. Смотрите, вот ее несут сюда.

Ж.ена. О дорогой мой, безценный, дорогой и глубоко несчастный муж. Только теперь, когда ты в руках неумолимого закона, я поняла, что такое истинное горе. Никогда сердце мое так сильно не обливалось кровью, как в эту минуту!

Муж. Что-же это такое? Ты ласкова ко мне, жалеешь меня, когда я нанес тебе тяжелую рану и даже думал, что убил?

Жена. Что об этом говорить? Мое сердце привыкло и к более мучительным ранам. Неласковость обращения наносит более тяжкие раны, чем стальной клинокь... A подумай, когда-же ты бывал со мною ласков?

Муж. Да, сознаюсь, это правда. В припадке изступления, я наносил смертельные удары грубой рукой. Но ты нашла теперь отличное средство нанесть смертельный удар и мне. Ты этим ударом сорвала с моих глаз ослеплявшую их повязку, a вместе с тем и демон, так долго сидевший во мне, как будто оставляет меня: он рвется сквозь все поры моего тела, поднимает мои ногги. О пусть он узнает такие муки, каких поныне не изобразил еще никто! О, благословенные ангелы небесные, закуйте его крепче и низвергните его в такую глубочайшую пропасть, чтобы он не мог из неё вырваться и заставлять людей разыгрывать противоестественные трагедии, не мог бы доведенному до изступления отцу внушать мысли стать палачем родных детей, жены, слуг и мало-ли кого еще! Где-же и место людям, забывающим Бога, как не в кромешном аду?

Жена. О, дорогой муж, тобою овладело раскаяние!

Myж. Добрая душа, так много раз жестоко оскорбленная мною, я приговорен к смерти я вполне этого заслужил.

Жена. Тебя не приговорили бы к казни, еслибы закон мог так прощать, как я тебя прощаю.

Вносять обоих убитых детей.

M уж. А!.. Это что еще такое?

Жена. Умерших детей наших кладут на порог жилища.

Муж. От такого ужасного зрелища сердце может разорваться! О, еслибы ваши младенческие души имели возможность заглянуть в душу своего отца, вы увидали-б, что, словно лед от солнечных лучей, от раскаяния растаяло мое зачерствелое сердце и теперь ручьями слез разливается по щекам вашего убийцы. Но вы теперь играете на лоне ангелов и не взглянете на меня, окаянного, убившего вас под влиянием боязни нищеты. Чего-бы не сделал я, чтобы снова вернуть вас к жизни! - Согласился-бы даже на то, чего более всего боялся: - терпеть с вами нищету и просить милостыяю под окнами. Враг рода человеческого делал меня слепым. О, помолитесь, чтобы Господь помиловал меня хоть ради искренности того раскаяния, которое в последние часы жизни просветлило мою душу.

Жена. Все прежния мои страдания ничто пред этим страшным горем!

Один из стражи. Идемте далее. Пора.

Муж. Дайте прикоснутьоя губами к пролитой мною крови; тогда готов буду идти. Моя душа окровавлена, могут быть окровавлены и мои губы. - Прощай, дорогая жена; мы должны расстаться друг с другом навеки. От всей души сокрушаюсь, что был так жестоко несправедлив к тебе.

Жена. Нет, останься, не уходи!

Муж. Зачем говорить о том, что невозможно? Ты знаешь, что я должен умереть. Прощай, окровавленный прах моих детей! То, за что я должен поплатиться жизнью, будет для вас источником вечного блаженства. Пусть каждый отец призадумается над моими проступками, и тогда потомство его будет процветать, тогда как мое изошло кровью (Уходит, окруженный стражею).

Жена. О, я теперь еще несравненно более несчастлива, чем от прежних огорчений.

Старшина. Утешьтесь, примерная жена. У вас на руках и y кормилицы сохранилось живое сокровище: оно послужит для вас источником радости.

Жеяа. Дороже всего мне была жизнь несчастного моего мужа. Создатель, укрепи мои силы, истощенные значительной потерей крови, и я буду умолять всех друзей, ползать на коленях перед сильными мира, чтобы выхлопотать прощение и спасти жизнь так безмерно любимому мужу.

Старшина. И с такою доброю женою он мог обращаться так жестоко? Отныне, из-за одной вас, я стану ценить женщин дороже, чем прежде. A теперь мне с глубокою скорбью приходится уехать отсюда. Печален тот ответ, который я привезу с собою. Известие о том, что произошло, окажется тяжелее самого тюремного заключения за долг. Горька участь обоих братьев: - один уныло сидит в тюрьме, a другой приговорен к смертной казни.

(Уходят).

ЮРКШИРСКАЯ ТРАГЕДИЯ.

Стр. 265. В 1608 году y лондонского книгопродавца Томаса Пэвьера появился иомитк in-qnarto в шестнадцать страниц, носивший следующее заглавие: "Иоркширская трагедия. Не столько новая, сколько печальная и истинная. Представлена актерами его величества на сцене Глобуса. Написана В. Шекспиром". 2-го мая 1608 года, эта книга была занесена в официальные списки в Stationer's Hall. Никто в то время не возбуждал вопроса о подложности этой пьесы, игранной на сцене Глобуса и изданной с именем Шекспира, хотя сам Шекспир был жив и не покидал еще окоячательно Лондона, откуда только на время ездил в Страфорд в 1608 году хоронить свою мать. Однако, когда после его смерти в 1623 году двое из его друзей и сотоварищей издали собрание его сочинений, in-folio, - из этого собрания была исключена "Иоркширскоя трагедия". Во втором издании in-folio сочинений Шексппра в 1632 году её тоже нет. Она включается только в третье издание in-folio сочинении Шокспира в 1663 году. Но сюда включаются вместе с нею не только "Перикл", тоже пропущенный в издании 1623 года и теперь признанный всеми подлинной шекспировской пьесой, но и "Лондонский расточитель", "История сэра Томаса Кромвеля", "Сэр Джон Ольдкэстль лорд Кобгем", "Пуританская вдова", "Локрин". В четвертом издании сочинений Шекспира in-folio в 1685 году мы видим только исправленную в орфографии и мелких или крупных частностях, но не тронутую по содержанию перепечатку предыдущего издания... Только с 1725 году начинается Александром Попом серьезный спор о "сомнительных" пьесах Шекспира и в число их попадает не только "Иоркштрская трагедия", но и "Перткл", прячем тот-же Поп находит, что и в "Потерянных усилиях любви", "3имней сказке", "Тите Андронике" и т. д. Шекспиру привадлежат только некоторые сцены. С этой поры вплоть до того времени, когда в Германии занялись изследованиями Шекспира, "Иоркширская трагедия" не признавалась шекспировским произведением. Август Шлегель первый признал ее снова не только шекспировским произведением, но даже одним из лучших его произведений. "Иоркширская трагедия", говорит Шлегель, должна быть признана не только за безусловно подлинное произведение Шекспира, но и за одно из лучших и наиболее зрелых... Стивенс в конце концов тоже дает понять, что это шекспировская пьеса, но говорит о ней презрительвым тоном, как о ничтожной работе... Между тем "Иоркширская трагедия" есть мещанская драма в одном действии, драматическая история убийства; трагическое впечатление, производимое ею, потрясающее и крайне удивительно видеть, как Шекспир сумел поэтически обработать этот сюжет". (A. W. Schlegel's Werke Leipzig 1846. VI В. S. 308-309). За Августом Шлегелем признает в Германии "Иоркширскую трагедию" произведением Шексппра и Ульрици. Начались после этого и в Апглии толки о "Иоркширской трагедии", но едва-ли кто-нибудь из англичан, кроме Пэн Кольера, примкнул вполне и безусловно к мнению Шлегеля и Ульрици, хотя Газлитт признает впечатление, производимое ею "подавляющим", a Найт видит в ней "безусловные достоинства". Во Франции "Иоркширскую трагедию" считает шекспировским произведением Франсуа Виктор Гюго, очень сильно отстаивающий ее и пробующий опровергнуть все доводы противников. Тем не менее и он помещает этот единственный в своем роде и потому во всяком случае крайне важный и любопытный памятник драматургии шекспировских времен в отделе "апокрифов", что делается и некоторыми английскими издателями. В издании Таухница "Иоркширская трагедия" помещена в отделе "Doubtful Plays" - "сомнительных пьес", о которых нам еще придется говорить в нашем издании сочинений Шекспира.

В основании "Иоркширской трагедии" лежить действитедьное событие, произшедшее весной 1605 года. Один Иоркширский сквайр промотал все свое состояние и, зарезав своих двоих сыновей, покушался убить свою жену и третьяго ребенка, оставшагося в живых. Событие наделало много шуму и наскоро написаная драма была поставлена на сцену, прежде чем покончились толки об этом происшествии. Убийца казнен был в августе 1605 года. Пьеса давалась в один вечер с другими тремя одноактными пьесами, из которых до нас не дошла ни одна.

Стр. 269. "Moll" и "Doll" - сокращение английских имен Мария и Доротея.

Ctp. 270. "Ангел" - старинная, английская золотая монета.

Стр. 282. Здесь намек на графа Лейчестера, первая жена которого, как сказано в известном памфлете: "Leicester's Commonwealth", умерла в Кэнморе насильственною смертью, будучи, по приказанию своего мужа, сброшена с лестницы.

А. Михайлов.

Уильям Шекспир - Йоркширкская трагедия, читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :